— Ох, Чесс, до чего же я рад тебя видеть, лопни к чертям мои глаза! Добро пожаловать в нашу дыру — так я называю эту проклятую чертову мельницу, на которой этот дьявол, твой муж, заставил меня чертоломить, пока я чуть не отдал Богу душу.

Джим Монро помог Чесс сойти с повозки. Он был с нею так бережен, словно она была из хрупкого фарфора: он знал, что недавно она пережила выкидыш.

Чесс держала его руку, не отпуская. Она была искренне рада увидеть его знакомое, улыбающееся лицо и хотела, чтобы он об этом знал.

— Спасибо, Джим. Мне тоже очень приятно увидеть тебя опять. Нам так тебя не хватало — всем, кроме мисс Мэри.

Ей хотелось обнять его, но такое поведение не подобало леди. К тому же Джим был очень стеснителен.

Но увидев подарок, который он ей приготовил, она все-таки обняла его, отчего он вспыхнул до корней волос. Пока Нэйт был в отъезде, Джим починил крышу и стены старого заброшенного дома. Они с Нэйтом жили в нем с самого начала, но все это время обходились без ремонта. Главное было построить мельницу. Теперь же дом стал прочным и уютным. А мулы стояли в хлеву, который Джим соорудил из материалов, взятых из его обрушившейся части. Пока они с Нэйтом занимали вдвоем уцелевшую комнату, соседство с обвалившимися стенами и крышей их не беспокоило, но, по разумению Джима, такое убогое жилище никак не годилось для Чесс.

Он не только отремонтировал устоявшую половину дома, но и навел в ней чистоту. Пол был тщательно вымыт и блестел. Возле очага стояло кресло, сколоченное из расколотых надвое чурбаков.

— Садись, Чесс, в ногах правды нет, — сказал Джим Монро, указывая ей на него.

— Джим, ты все сделал прекрасно! — солгала Чесс.

Остальная мебель состояла из самодельного стола — нескольких досок, прибитых к козлам для пилки дров, двух трехногих табуретов, на ножках которых все еще виднелись лоскутки несчищенной коры, и больших куч соломы, покрытых сверху одеялами. Да, здесь ей придется немало потрудиться.

Но сначала она хотела увидеть мельницу.

Это было впечатляющее сооружение, и Чесс не скрыла от мужа своего восхищения. Нэйт и Джим упивались ее похвалами.

Фундамент был сложен из серых и коричневых каменных глыб, Высокое, четырехугольное здание было выстроено из свежеоструганных досок, напиленных из стволов крупных сосен, которые срубили в роще за мельницей. По бокам больших квадратных окон были навешаны ставни, а дверь выходила на каменное крыльцо с несколькими широкими ступенями. Рядом высилось громадное мельничное колесо, погруженное своей нижней частью в ручей. Под напором бегущей воды оно вращалось с величавой, основательной неторопливостью, при этом с его ковшеобразных лопастей стекали сверкающие на солнце радужные струи.

— В нем сорок восемь с половиной футов высоты, — объявил Нэйтен, — и его можно будет подсоединить к жерновам, как только они у меня появятся.

— Ну, за этим-то дело не станет, — добавил. Джим. — Эта чертова сушь стоит уже целых три недели, и если простоит еще одну, то один ручеек тут неподалеку как пить дать пересохнет к чертям собачьим. Тогда этот несчастный, Богом убитый сукин сын, тамошний мельник, разорится вчистую. И чтоб меня черт побрал, если Нэйт не заполучит его жернова почти что задаром.

Но чтобы приволочь эти чертовы камни сюда, ему придется соорудить салазки, потому что во всем мире не сыскать такой прочной повозки или таких крепких колес, которые не рассыпались бы к свиньям под такой дьявольской тяжестью.

Чесс покачала головой в знак восхищения. Она была восхищена несколькими вещами сразу: ораторским искусством Джима, который умудрялся вставлять бранное слово в каждую фразу, деловой хваткой Нэйтена, добротным, сбитым из толстых досок мостом, который они перекинули через ручей, чтобы по нему проезжали повозки с зерном. И существующими пока лишь в воображении огромными салазками с погруженным на них гигантским гранитным жерновом.

— Вы оба заслужили самый вкусный ужин, который я только способна приготовить. Кто из вас подстрелит дичь к столу? Второму тоже найдется дело: он принесет ведро воды из ручья и разведет в очаге огонь.

На следующий день они отправились в Дерхэм за покупками. Чесс морщилась от запаха табака, которым был пропитан город, но была очарована его опрятными, ладными домиками, каждый из которых стоял на небольшом участке земли, обнесенном аккуратно побеленным штакетником. А вот большие особняки с коваными чугунными оградами, напротив, не произвели на нее впечатления. Рядом с Хэрфилдсом любой из них показался бы маленьким и жалким. Когда в полдень раздался оглушающий рев «быка», Чесс закрыла уши руками. Но когда рев прекратился, она захлопала в ладоши. Дерхэм ей очень понравился. Этот город был совсем не похож на Ричмонд, собственно, это был не город, а городок, во всяком случае — пока. Но пыльная, немощеная проезжая часть его улиц была заполнена повозками и колясками, а дощатые тротуары — запружены народом.

Приятнее всего было то, что в здешнем универсальном магазине имелось все необходимое для дома, а хозяин оказался человеком любезным, услужливым и готовым помочь. Чесс отобрала то, что было ей нужно в первую очередь, а за остальным обещала приехать позже. При этом она назвала хозяину свое имя.

Она очень осторожно уложила в повозку свои немногочисленные покупки. Каждая из них была для нее величайшей драгоценностью, ведь они были нужны для обустройства ее дома, дома, где она будет хозяйкой. Отправляя письмо деду, Чесс не преминула представиться также и служащим местной почты и взяла с них обещание очень аккуратно обращаться со всей корреспонденцией, поступающей на имя мистера или миссис Ричардсон.

— Теперь мы здесь постоянные жители, Нэйтен, — сказала она, когда они вышли из здания почты. — Нам остается только завести корову, кур и петуха. Когда мы приедем домой, я посею семена, которые мы сегодня купили.

Домой. Какое прекрасное слово.

— У нас будет своя собственная кукуруза, которую мы будем молоть на своей собственной мельнице. И я буду печь тебе такой вкусный кукурузный хлеб, какого ты еще никогда не пробовал.

— К тому времени я успею жутко проголодаться, Чесс. Надеюсь, ты все-таки купила немного муки, чтобы перебиться до той поры, когда у нас появится собственная?

На мельницу они вернулись без Джима Монро. Кэйт в осторожных выражениях объяснил, что Джиму приглянулась в Дерхэме одна девушка, которая тоже прониклась к нему дружеской симпатией. При этом он не упомянул, что эта «девушка» работает официанткой в одном из городских салунов — то есть не салунов, а баров.

Джим явился только через три дня. Чесс налила ему чашку кофе и добавила туда крепкого домашнего пива — прощального подарка Ливви Олдербрук. Пока он пил его, она проглотила свой собственный напиток из молока, яиц и сахара.

* * *

Проходил день за днем, а небо по-прежнему было безоблачно, и солнце палило вовсю. На рассвете Нэйт ходил к соседней мельнице и тайком примечал уровень воды в ручье, на берегу которого она стояла.

— Со вчерашнего дня он здорово упал, — говорил он, возвращаясь, и на лице его появлялась хищная улыбка. Проверяя их собственный ручей и удостоверяясь, что он все так же глубок и темен, он всякий раз довольно ухмылялся.

Наконец в середине июля он решил, что пришло время действовать. Утром он отправился с визитом на соседнюю мельницу.

— Джим, запрягай мулов в салазки! — крикнул он, возвратившись.

Чтобы перевезти жернова, пришлось сделать две ездки и подрядить в помощь двух человек. Диаметр каждого жернова был более четырех футов, а толщина — четырнадцать дюймов. Когда их установили на место, очертания предметов уже были размыты вечерними сумерками.

— Чесс, плесни ребятам «подсластителя» старой Ливви, — сказал Нэйт со сдавленным смешком. — Это придаст им сил, чтобы дотащиться домой. А мне надо сделать сегодня еще одну ездку, на этот раз на повозке. Я купил у этого горе-мельника не только жернова, но и бочонки для муки. Мы станем продавать их тем клиентам, которые забудут взять свои собственные.

Он вернулся домой, когда уже почти стемнело. Вместе с бочонками в кузове повозки стоял большой красивый сосновый стол на крепких точеных ножках.

Чесс вытянула руки во всю длину, положила их на его гладкую столешницу, потом наклонилась и поцеловала ее.

— Больше у нас в супе не будет щепок. Какое счастье!

На следующее утро она вымыла волосы, выгладила белую блузку, выстиранную накануне, и принарядилась для работы на их новой мельнице.

— Имей в виду, что скоро ты будешь вся в муке, — предупредил ее Нэйт.

— Это пустяки. Мне хочется быть нарядной в день, когда мы начинаем наше дело. Нэйтен, пожалуйста, повтори мне еще раз, как мы будем работать.

— Значит, так. К мельнице подъезжает фермер с мешками зерна. Джим помогает ему сгрузить их. Я подхожу к большому окну на втором этаже и спускаю вниз веревку с крюком на конце. Джим обвязывает мешок с зерном, цепляет к нему крюк, и я поднимаю его наверх с помощью ворота. Когда все мешки подняты, Джим заходит внутрь мельницы, нажимает на рычаг, приводит в действие зубчатую передачу, и жернова начинают вращаться, а я тем временем сыплю в них зерно по загрузочному желобу. Когда помол закончен, Джим останавливает жернова, и ты совком насыпаешь муку в бочонок клиента или в тот, который мы ему продали.

А потом нам остается только взвесить муку и получить с фермера деньги. Очень просто.

— Да, просто, — согласилась Чесс.

Когда она переходила через мост, ведущий на мельницу, ноги сами несли ее вперед. Когда в конце дня она возвращалась домой, они были словно налиты свинцом. Никто так и не приехал к ним молоть зерно. Сначала Чесс, Нэйт и Джим стояли перед дверью, поджидая клиентов. Потом запустили механизм, вращающий жернова, чтобы испытать его. Потом вымыли и жернова и пол, и без того чистые. Потом еще раз испытали механизм. Нэйтен чуть-чуть подрегулировал его, сказав, что это улучшит сцепление. Затем они испытали все снова.

«Мне кажется, в сегодняшнем дне было сто часов», — подумала Чесс.

После ужина Джим сказал, что хочет сходить в Дерхэм. До темноты еще несколько часов, а ему охота размять ноги. Он обещал вернуться к рассвету, в аккурат к началу работы.

— Как ты думаешь, он в самом деле вернется вовремя? — спросила Чесс Нэйта. — В прошлый раз его не было три дня.

Нэйт был уверен, что Джим сделает, как обещал.

— Джим хороший парень, — сказал он.

Затем он вытащил из укромного уголка ящик с моделью сигаретной машины, поставил его на стол и развернул миткаль, которым он был обернут.

Чесс принялась мыть грязные тарелки, оставшиеся после ужина.

«Это несправедливо, несправедливо! — мысленно повторяла она, вне себя от возмущения. — Он столько работал, и вот все идет из рук вон плохо без всякой его вины. Наверное, он сейчас совсем пал духом».

Вымыв и убрав посуду, она подошла к своему чемодану. Он заменял ей комод, которого у нее не было. Она достала оттуда газетную вырезку со статьей о прошлогоднем триумфе Нэйтена, когда он привез на аукцион лимонные рубашки. Дешевая бумага уже начала желтеть.

— Смотри, что я нашла, когда прибирала свои вещи, — сказала она и, пройдя через всю комнату, протянула вырезку Нэйтену.

Он поднял взгляд от модели. Увидев, что она держит в руке, он расхохотался.

— Ты что, намекаешь, что тебе хочется бросить мельницу и опять растить табак? В эту пору на нем бывает особенно много гусениц.

Ответом ему было брезгливое выражение, исказившее ее лицо.

— Я сказал это в шутку. Не беспокойся, Чесс. Один день еще ни о чем не говорит, кроме как о том, что иной раз я веду себя как отпетый дурак. Когда мы с Джимом только здесь поселились, я объездил всех окрестных фермеров, рассказал им о мельнице и они обещали, что будут ею пользоваться. Не понимаю, как я мог вообразить, что на этом можно успокоиться. Если хочешь чего-нибудь добиться, надо постоянно напоминать людям, кто ты такой и что им предлагаешь. Ты должен буквально впихивать это им в глотки.

Завтра, как только Джим вернется, мы с тобой сделаем вот что: намалюем краской объявления на каждом придорожном камне и стене. Если кто-нибудь вдруг вздумает явиться на мельницу с зерном, им займется Джим. В крайности с помолом может справиться и один работник.

Так что выбрось эту старую бумажку, Чесс. С прошлым покончено. Теперь меня волнует только будущее.

Нэйт осторожно тронул пальцем модель сигаретной машины, и ее миниатюрный вал-шестерня задвигался вверх-вниз.

— Гениальная работа, — сказал он убежденно. — Когда будешь сочинять письмо старику, так и напиши.

— В этом нет нужды. Огастес Стэндиш никогда не сомневался в том, что он — гений.

— Ты сильно скучаешь по дому?

— О чем ты, Нэйтен? Мой дом — здесь.

Нэйт обвел взглядом комнату.

— Но ведь это совсем не похоже на то, к чему ты привыкла. Я уже не раз об этом думал.

Чесс пренебрежительно фыркнула:

— Фу, что за чушь! Ты сможешь построить мне такой же дом, как Хэрфилдс, когда станешь сигаретным королем Северной Каролины.

— Что-о? Северной Каролины? — прорычал Нэйт в шутливом негодовании. Он улыбался. — Ты недооцениваешь меня, женщина! Самое малое — всех Соединенных Штатов!

Он опять коснулся пальцем модели.

— Обещаю: так оно и будет, — на этот раз он уже не шутил.

— В конце этой недели я дам расчет Джиму, — продолжал он. — Если он еще не уволился сам.

— Нэйтен, как ты можешь уволить Джима?! Ведь он твой друг!

Он взглянул на нее так, словно она заговорила на иностранном языке:

— Речь идет о бизнесе. Причем здесь дружба?

И он снова принялся разглядывать модель. С минуту Чесс наблюдала за ним, затем отвела взгляд.

«Я совсем его не знаю. Я замужем за ним. Я его люблю. Но, в сущности говоря, он остается для меня незнакомцем. Интересно, наступит ли когда-нибудь день, когда он перестанет меня удивлять? Надеюсь, что нет».

* * *

— Я решил перебраться в город, — едва войдя, объявил Джим.

У Чесс словно камень с души свалился.

— Мне будет тебя не хватать, — сказала она.

— Придется тебе подождать до завтра, — заметил Нэйт. — Нам с Чесс надо сегодня кое-что сделать, и мы сейчас уедем. А ты останешься на мельнице.

— Завтра так завтра, — добродушно согласился Джим и улыбнулся своей обычной смущенной улыбкой. — Когда будешь в Дерхэме, Чесс, заходи проведать меня. Я буду работать в магазине мистера Энджира.

А она-то беспокоилась из-за того, что Нэйтен собрался его уволить. Видно, ей еще многое предстоит узнать о том, как делается бизнес.

* * *

В доме было слышно, как повозка, груженная зерном, едет по дороге, ведущей к их мосту, и они выходили ей навстречу и вместе с клиентом шли на мельницу. При этом Чесс всякий раз испытывала несказанное облегчение. Деньги, получаемые за помол, были нужны им позарез, ведь прежние сбережения Нэйта таяли с ужасающей быстротой.

Он же, напротив, досадовал из-за того, что клиентов становится все больше, так как целиком был поглощен работой, которой занимался в доме, и не желал от нее отрываться.

Он создавал сигаретную машину, со скрупулезной точностью вырезая из дерева каждую деталь. При этом размеры модели Огастеса Стэндиша увеличивались в четыре раза.

Чесс любила наблюдать, как он работает, особенно по вечерам, когда свет керосиновой лампы накладывал мягкие тени на его лицо и горло, подчеркивая каждую впадинку. Он был полностью сосредоточен на своей работе и не замечал, что она на него смотрит. Тонкие светлые стружки, закручиваясь в колечки, скользили вниз из-под его резца и бесшумно опускались на пол, словно падающие звезды.

Чесс с удовольствием вдыхала бодрящий, свежий аромат дерева. Было тихо, только за окном стрекотали кузнечики и по временам доносился далекий крик совы. Чесс упивалась этой безмятежной интимностью, как шампанским.

По утрам она сметала все стружки вместе и ссыпала в мешок, сшитый из миткаля, который был когда-то натянут над табачной рассадой. Стружек набралось уже немало. К тому времени, когда Нэйтен завершит работу, у них вместо кучи соломы будет матрас. Тогда она скажет ему, что хочет родить от него еще одного ребенка.

* * *

В отличие от Нэйтена, Чесс выбегала навстречу фермерским повозкам, радуясь от всей души. Мельница нравилась ей необычайно, и все, что было с нею связано — тоже. Внутри было очень хорошо: просторно, потолок высокий, окна огромные, много воздуха и света. Она обожала наблюдать, как мелется зерно; от грохота вращающихся гранитных жерновов деревянный пол под ее ногами вибрировал, а разлетающиеся веером отруби напоминали рябящую под ветром реку в Хэрфилдсе.

Мука была на ощупь совсем как шелк, и пальцы оставляли потом белые следы на всем, к чему прикасались. К концу дня пол бывал покрыт тонким белым налетом. Это выглядело так красиво, что Чесс было жалко подметать и мыть его: не хотелось уничтожать эту безупречную белизну. Зато наутро, открывая дверь перед первым клиентом, она ощущала прилив гордости за то, что у нее так чисто. Она была уверена: чистота играет далеко не последнюю роль в том, что клиентов у них с каждой неделей становится все больше. Чесс хорошо помнила противный кислый запах, который стоял на мельнице, что находилась неподалеку от Хэрфилдса. Она терпеть не могла туда ездить.

Большинство фермеров ждали снаружи, когда смелется их зерно, но некоторые желали присутствовать при помоле, так как подозревали, что мельник может присвоить часть их муки. Чесс очень нравилось разговаривать с ними, перекрикивая громыхание жерновов. При этом она всегда просила клиента взять с собой жену, когда он поедет на мельницу в следующий раз.

— Я приехала сюда недавно и только начинаю знакомиться, — кричала она. — Мне хочется завести много подруг!

Однажды в октябре ей пришлось мысленно отругать себя за чрезмерную общительность. Клиент был высокий худощавый мужчина со светлыми волосами и длинным носом с интригующей горбинкой на переносице. Увидев горбинку, Чесс подумала:

«Интересно, кто победил в той драке?»

Когда жернова остановились и она начала наполнять мукой его бочонок, он вдруг приблизился к ней, пройдя по россыпи отрубей.

— Прошу прощения, миссис Ричардсон, но я не могу удержаться от вопроса: вы случайно не из Виргинии? У вас, если я не ошибаюсь, виргинский выговор.

Его учтивая, культурная речь разительно отличалась от говора северокаролинских фермеров. Чесс посмотрела на него с любопытством.

— Я с Джеймса, — ответила она.

«Интересно, знает ли он, где это!»

Он отвесил ей низкий поклон.

— Мадам, позвольте представиться. Мое имя — Генри Хортон. Возможно, вы знаете моего кузена, Хортона Бартона?

— Ну, конечно же, знаю! Ведь это я была той маленькой негодницей, которая столкнула его в реку в тот самый день, когда ему исполнилось шесть лет и его родители устроили детский праздник. Как он сейчас поживает? Он здоров?

Чесс была в восторге. Услышать имя старого знакомого — лучше этого могла быть только встреча с ним.

Смех Генри Хортона был похож на паровозный гудок: такой же пронзительный и ошеломляющий. Он оборвался так же внезапно, как и разразился.

— А знаете ли вы, — сказал он, — что с тех пор он безумно боится воды?

Его глаза весело блеснули. Чесс подумала, что Генри Хортон, должно быть, не слишком любит своего кузена.

Она протянула ему руку, обсыпанную мукой.

— Здравствуйте, мистер Хортон. Я вела себя крайне невежливо. Мне следовало тотчас же назвать вам свое имя. Франческа Ричардсон. До замужества — Франческа Стэндиш.

— Миссис Ричардсон, я ваш покорный слуга.

Хортон взял ее руку и низко склонился над ней, но не поцеловал. Все было проделано абсолютно comme il faut.

— Какой счастливый случай свел нас вместе, — сказал он. — Моя жена непременно захочет нанести вам визит, если это удобно. У нас тут неподалеку плантация. Надеюсь в самом ближайшем будущем принять в нашем доме вас и мистера Ричардсона.

Чесс улыбнулась.

— Благодарю вас, мистер Хортон. Я буду счастлива навестить вас.

Сердце у нее упало. Ведь для этого визита ей нечего надеть! Ее лучший наряд был сейчас на ней, истончившийся чуть ли не до дыр от ежедневной стирки. Конечно, ей очень хочется завести друзей среди соседей, но не таких, в обществе которых ей было бы неловко за то, как она одета.

Со второго этажа спустился Нэйтен.

— Еще одна повозка подъезжает. Пойду разгружу ее и обвяжу мешки.

Чесс взяла метлу, чтобы обмести жернов и приготовить его для следующего клиента.

«Глупо беспокоиться об этом визите, — подумала она. — Нэйтен ни за что не согласится оторваться от работы над, своей машиной ради того, чтобы пойти в гости. О Господи, да ведь я забыла отдать мистеру Хортону его муку!»

* * *

— Само собой, пойдем, раз нас пригласили, — сказал Нэйт, когда Чесс рассказала ему о разговоре с Генри Хортоном. — Я слышал о нем. У него земли больше трех тысяч акров, и немалая ее часть занята пшеницей и кукурузой. Он мог бы в одиночку обеспечить нашу мельницу работой.

К тому же, у кого земля, у того и влияние. У Хортона наверняка полно друзей в законодательном собрании и администрации штата. В будущем его связи могут нам понадобиться.

— Но, Нэйтен, я не могу пойти. У меня нет подходящего платья.

— Платье купим в Дерхэме. И не одно, а два. Но ты, кажется, сказала, что его жена приедет к нам сюда? — Нэйт обвел взглядом убогую комнату. — Так вот оно что — ты не хочешь, чтобы они увидели, как мы живем. Что ж, я понимаю. Напиши им записку, сошлись на занятость, а я отвезу ее Хортонам вместе с мукой.

Чесс захотелось его ударить.

— Ничего ты не понимаешь, Нэйтен Ричардсон. Я вовсе не о том думаю, чтобы пустить Хортонам пыль в глаза. Если миссис Хортон приедет к нам, она примет меня такой, какая я есть, и неважно, как я буду одета и какова будет обстановка. Но если мы поедем к ним с визитом, я должна быть одета так, как принято в ее доме. Таковы правила.

— Так ты пригласишь ее сюда?

— Разумеется. Надо будет здесь прибраться. Все покрыто мучным налетом.

Нэйт изумленно покачал головой.

— Чесс, ты настоящая леди, — сказал он с восхищением. — Гонору в тебе на пятерых, но одного у тебя никак не отнимешь — ты леди с головы до пят.

* * *

Эдит Хортон тоже была настоящая леди. Она ни словом, ни взглядом не дала понять, что для нее непривычно, когда кто-то из ее знакомых живет в доме, где всего одна комната, и пьет кофе из жестяных кружек. Она сказала Чесс, что обожает показывать гостям свой розарий, и спросила, смогут ли мистер и миссис Ричардсон быть на званом ленче, который она дает восемнадцатого октября. Если хорошая погода продержится до тех пор, она сможет поставить столы в саду, среди роз.

Чесс приняла приглашение.

— Эдит Хортон — настоящая леди, — сказала она Нэйту. — Она дала мне почти две недели, чтобы я могла сшить себе платье, и пригласила на ленч, а не на обед, поскольку понимает, что вечерний туалет был бы мне совершенно ни к чему.

Нэйт рассмеялся:

— Хорошо, что мне приходится вести дела с мужчинами, а не с дамами. По части всяких хитрых штучек вы, дамы, дадите сто очков вперед самому продувному из мужчин.