Теперь Чесс могла заговорить с Нэйтом, чувствуя себя намного уверенней. От захватившего ее чувства у нее кружилась голова, но она не догадывалась, насколько это заметно со стороны, и потому не смущалась. К тому же она могла ему помочь, могла что-то для него сделать.

— Тебе надо снять эту одежду, пока она тебя еще не задушила, — спокойно сказала она. — Пойдем со мной. У одного из друзей моего отца есть контора вот в этом здании. Там ты сможешь обсохнуть. А что до багажа, то я попрошу кого-нибудь из служащих, чтобы его поместили в надежное место.

Нэйт поднял с земли ящик с моделью.

— Это я лучше оставлю у себя. Пошли.

На стене здания огромными буквами была выведена надпись: «Аллен и Джинтер». У Нэйта загорелись глаза. Он знал, что это самая большая сигаретная компания на Юге. Ему уже давно хотелось побывать в этом здании, на их фабрике. Вслед за Чесс он вошел внутрь.

Встретивший их человек в строгом сером костюме воззрился на Нэйта с ужасом, а на Чесс — с растерянностью.

— Мисс Стэндиш, вы?

— Доброе утро, мистер Гроган. Мы идем к майору Джинтеру.

Нэйт посмотрел на свою жену со вновь проснувшимся интересом. Она, и бровью не поведя, одним только невозмутимым взглядом смогла сбить спесь с человека, который явно мнил себя очень важной персоной. И спокойно объявила, что собирается зайти к одному из самых крупных табачных воротил.

— Его здесь нет, мисс Стэндиш. Он повез семью в Саратогу.

— Вот досада! А я и забыла про скачки. Ну что ж, мистер Гроган, тогда просто откройте нам его кабинет и, пожалуйста, принесите горячего кофе.

Нэйт был потрясен. Гроган все исполнил в точности, а Чесс все продолжала отдавать приказы. Через час Нэйт был сух, напоен горячим кофе и одет в самое лучшее готовое платье, какое только можно было купить в Ричмонде. Более того он проник во владения компании «Аллен и Джинтер».

— Пока я здесь, мне бы хотелось посмотреть, как работает фабрика, — сказал он, обращаясь к своей поразительной жене.

Она улыбнулась, и он вновь изумился тому, как улыбка меняет ее лицо.

— После того, что ему придется сделать сегодня, мистер Гроган будет так зол, что, вернувшись домой, наверняка даст пинка своей собаке. Я велю ему устроить тебе обход и осмотр фабрики по самому первому разряду. Дедушка немного рассказал мне о тебе. Ты ведь будешь здесь шпионить, правда?

— В общем, да.

— Как интересно. Не позволяй Грогану торопить тебя или пропускать какие-либо детали. Мистер Джинтер служил в полку моего отца. Я даже называю его «дядя Льюис», хотя он мне не дядя. Он знает меня с пеленок.

Выражение ее лица стало серьезным.

— Прежде чем позвать мистера Грогана, я хочу внести ясность в наши отношения. Я сказала тебе, что хочу иметь детей, и это правда. Но сегодня я поняла еще кое-что. Я могу очень помочь тебе в твоем бизнесе, Нэйт. Жаль, что я не разбираюсь в табачном деле, а то я бы помогла тебе шпионить. У тебя была своя причина, чтобы жениться на мне — патент на дедушкину машину. И мне хотелось бы думать, что ты заключил выгодную сделку. Я хочу, чтобы мы стали компаньонами. Я умею вести бухгалтерию, писать деловые письма и командовать клерками вроде мистера Грогана. Если ты позволишь, я смогу сделать очень многое.

Нэйт с трудом верил, что ему так крупно повезло. Он протянул ей руку.

— Согласен. Пожмем друг другу руки, компаньон!

Вот это дело было по нему, это подходило ему куда больше, чем женитьба. Мальчишкой он терпеть не мог школу, а теперь терпеть не мог делопроизводство. Если он будет заключать сделки, а она — писать и производить впечатление на тех, кто им будет нужен, они достигнут любых высот. Они уже начали свой путь к вершине.

Чесс наслаждалась прикосновением его большой, теплой, твердой от мозолей руки. Но она не позволила своим пальцам задержаться в этой руке, прильнуть к ней. Она сможет любить его, сколько душе угодно, только пока он ни о чем не догадывается.

Облегчение, отразившееся на его лице, не укрылось от ее взгляда. Он был рад свести их брак к чисто деловым отношениям. Что ж, она готова пойти на это. Пусть у них будут только деловые отношения. Для нее будет такой радостью, если она сможет помочь ему достичь его цели! «Этого мне будет довольно», — сказала она себе. В первые восторженные минуты влюбленности она и впрямь верила, что этого ей будет довольно.

* * *

Чесс казалось, что Нэйт осматривает фабрику очень долго. Так оно и было. Когда они наконец вышли из здания компании «Аллен и Джинтер», мистер Гроган отвез их на вокзал в своей легкой двухместной коляске, чтобы они не опоздали на поезд, идущий на юг.

Войдя в здание вокзала, она спросила Нэйта об открытиях, которые он сделал на фабрике, но он только покачал головой и нахмурил брови, сказав, что нельзя говорить о деле, когда их могут подслушать. Чесс взглянула на людей, спешащих по своим собственным делам, и решила, что его осторожность есть чистейшая глупость. Впрочем, сами они тоже спешили, чтобы побыстрее сесть на поезд, и она была согласна отложить разговор о его шпионских открытиях на потом. Она с самого детства не ездила по железной дороге и с нетерпением предвкушала предстоящую поездку.

Но все оказалось совсем непохожим на то, что она помнила. В вагоне было душно, конский волос вылезал из-под обивки сиденья и через платье колол ее в спину. Но хуже всего было то, что их вагон находился как раз в том месте, где раскаленные угольки, вылетающие из паровозной трубы, попадали в каждое открытое окно. Оптимисты поднимали рамы, спасаясь от духоты, а реалисты тут же опускали их опять. Это было невыносимо. Не меньше донимало звучное теньканье выплевываемой табачной жвачки, которая шлепалась в металлические плевательницы, установленные в концах вагона. От запаха жевательного табака Чесс мутило.

— Ненавижу табак, — буркнул Нэйт.

— Но ведь табак — это твой бизнес.

Он улыбнулся:

— Мне нравится заниматься бизнесом, а табачное дело — единственное, которое я знаю.

Они сошли с поезда в Уэлдоне, маленьком городке с симпатичным кирпичным вокзальчиком старой постройки. Чесс с жадностью вдохнула чистый воздух. Она чувствовала себя так, словно провела полвечности, запертая в каком-то закутке ада, хотя поездка длилась немногим более трех часов. Было шесть часов сорок две минуты вечера. День ее свадьбы подходил к концу.

— Это здесь находится твой… наш дом? — спросила она Нэйта.

— Нет, мы пока только-только пересекли границу между Виргинией и Северной Каролиной. Нам еще предстоит долгий путь. Сейчас мы остановимся вон в той гостинице и отдохнем. Поезд на Роли отходит только в десять часов, а ты устала.

— А в какое время поезд на Роли будет отправляться завтра?

— Без четверти четыре.

Чесс видела большое кирпичное здание, стоящее всего в двух кварталах от железнодорожной станции. На кем была вывеска «ГОСТИНИЦА».

От панического страха у нее перехватило горло. Она совсем не так представляла себе свою первую брачную ночь. Совсем не так. Она мечтала о замужестве, пыталась вообразить себе, как это произойдет, и в мечтах это всегда происходило очень романтично. Сначала она искупается в воде, благоухающей от налитого в нее одеколона, и волосы у нее будут чистыми, блестящими и тоже будут благоухать одеколоном.

Она и помыслить не могла, что это может произойти так, как сейчас — когда она устала, взмокла от жары, испачкана паровозной сажей и пропахла гадкими запахами, стоявшими в вагоне.

Нет, она не может этого сделать. Не может пойти в гостиницу с мужчиной, даже с этим, которого любит. Ее слишком пугает то, что должно случиться потом.

— В десять часов? — переспросила Чесс. — Значит, ждать совсем недолго. По-моему, надо ехать сегодняшним поездом. Разве тебе самому не кажется, что так будет лучше? Ведь наше путешествие только начинается, и было бы совершенной глупостью делать остановку, пока мы еще не проехали большую часть пути.

Нэйт за всю свою жизнь никогда не слышал, чтобы чей-нибудь голос звучал так испуганно и ненатурально. Он без труда сообразил, в чем здесь суть. Леди всегда относятся с брезгливым страхом к такой животно-низменной штуке, как секс. Это общеизвестно. Он и сам ничего не ждал от их брачной ночи, но он, по крайней мере, не рассматривал ее как нечто ужасное. Он чуть было не похлопал ее по плечу, чтобы успокоить, но подумал, что это, пожалуй, испугает ее еще больше.

— Если ты не слишком устала, то так и впрямь лучше. Я пойду куплю билеты, а потом нам не мешало бы перекусить.

— О да, — сказала Чесс. — Я очень хочу есть.

Теперь, когда осуществление их брака было отложено, она поняла, что в самом деле очень голодна.

Они с аппетитом поужинали в ресторане гостиницы, теперь уже нестрашной, натянуто обсуждая поданную еду. Потом пошли прогуляться и шли медленно, поскольку Нэйт не желал расставаться с моделью и все время таскал ее с собой. В главной улице Уэлдона было всего три квартала. Они трижды прошлись по обеим ее сторонам туда и обратно.

— С меня хватит, — сдался Нэйт. — Пойдем подождем поезда на станции.

На посыпанной гравием площадке перед вокзалом не было ни одной скамейки, там не было ничего, кроме порожней грузовой платформы. Зал ожидания был заперт на замок. Нэйт водрузил ящик с моделью на высокий дощатый помост платформы, сложил ладони, чтобы Чесс могла встать на них ногой, и подсадил ее. Потом он взобрался сам, и они оба сели, свесив ноги. Бок о бок, но не слишком близко друг к другу.

Смеркалось. Было видно, как на главной улице Уэлдона зажигаются фонари и лампы. Но на станции будет темно и тихо, пока не подойдет время отправления поезда. Кажется, будто во всем мире сейчас остались только они двое. Теперь им не нужно было смотреть друг на друга при разговоре, в темноте это теряло смысл. Ночь была безветренной, теплой и уютной.

— А теперь расскажи мне о фабрике — тихо попросила Чесс. Ей хотелось спать.

Нэйт вгляделся в окружающие потемки.

— Говори тихо, — предупредил он. — Я никого вокруг не вижу, но почем знать…

Его приглушенный голос звучал доверительно и по-дружески, когда он говорил об открытиях, которые сделал на фабрике. Там несколько огромных залов с рядами столов, за которыми женщины с ловкими пальцами сыплют табак на четырехугольные листки бумаги, сворачивают их трубочкой, заклеивают, а потом кладут уже готовые сигареты в картонные коробки, а их складывают на поддоны. Мужчины с ручными тележками собирают эти поддоны и увозят их. Он знал, что именно так и работает сигаретная фабрика, но до сих пор никогда не видел этого воочию. Раньше он и представить себе не мог, как много сигарет можно изготовить всего за десять минут. Неудивительно, что «Аллен и Джинтер» стала самой крупной сигаретной компанией Америки.

Чесс была озадачена. Почему же он так скрытничал? Все это любой может увидеть, стоит только попросить, сказала она ему. Майор Джинтер очень гордится тем, что у него работают такие умелые девушки.

Нэйт едва не вспылил, но все же не повысил голоса. Он хотел выяснить — и выяснил, — сколько рабочих рук нужно для изготовления определенного количества сигарет. И еще — какая при этом используется бумага и какой клей. Он побывал не только в тех залах, где сворачивают сигареты, но и на складах, куда поступают исходные материалы и откуда вывозится готовая продукция. Он ко всему присматривался и запомнил названия фирм-поставщиков.

— Ты ведь знаешь, для чего нужна эта модель? — спросил он.

— Для чего нужна эта модель, Чесс? — тут же поправила она. Почувствовав его раздражение, она ответила ему тем же.

— Что?

— У меня есть имя, вот что. По-моему, тебе следовало бы называть меня по имени. Я, например, собираюсь звать тебя «Нэйтен». Я знаю, правильнее было бы говорить «мистер Ричардсон», но я предпочитаю называть человека по имени, а не по фамилии. Так проще, и к тому же мистером Ричардсоном я должна буду называть твоего отца.

Она слышала свой голос, вдруг ставший визгливым и язвительным. Что с ними случилось? На одну или две минуты между ними возникла такая приятная дружеская близость, а теперь они разговаривают резко, раздраженно. Она хотела прекратить это, остановиться, но не смогла.

Его ответ прозвучал почти грубо:

— У меня нет отца, а ты невнимательно слушаешь то, что важно для дела.

— Прости, Нэйтен. Я буду слушать внимательно. — Она старалась говорить очень терпеливо. — Да, я знаю, для чего нужна модель этой машины. Дядя Льюис попросил дедушку изобрести ее. Она производит сигареты. Там есть загрузочный бункер для табака, вращатели для рулонов бумаги и склеивающее устройство, и в конце процесса — резак. Бумага развертывается, двигается по транспортеру под загрузочным бункером, и на нее ровной полосой сыплется табак. Потом все шестерни и барабаны срабатывают, чтобы завернуть эту полосу табака в бумагу, чтобы получилась длинная трубка. Затем эта трубка поступает в резальное устройство, где лезвия разрезают ее на кусочки, соответствующие длине сигареты. Дедушка был очень доволен своей машиной. Он говорил, что резальное устройство точь-в-точь как гильотина, и когда он наблюдает его в действии, то ощущает себя Робеспьером. Но он так и не послал модель дяде Льюису.

— Почему? Ты хочешь сказать, что она не работает?

Нэйт схватил ее руку и начал трясти.

— Она не работает?! — почти прокричал он.

— Ну разумеется, работает. И перестань трясти мою руку. Просто дедушка рассудил, что машина отняла бы работу у всех девушек, свертывающих сигареты, а он не мог этого допустить. Они ведь порядочные девушки и происходят из семей, которым в самом деле необходим их заработок. К тому же дядя Льюис обращается с ними хорошо. У них есть общежития, их хорошо кормят и дают выходные, чтобы они могли повидать свои семьи. Что бы с ними стало, если бы их лишили работы?

Впрочем, дядя Льюис не слишком огорчился. Он с пренебрежением относится к сигаретам машинной свертки. По его словам, они будут слишком дешевы. Никто не захочет их покупать. Те, что сделаны вручную, более престижны. А дедушка говорит, что все сигареты — дешевка, независимо от того, сделаны они вручную или нет. Они всего лишь на одну ступеньку выше, чем жевательный табак. Он полагает, что если уж ты тратишь время и силы на курение, то курить стоит только сигары.

Нэйт почувствовал, что от невыразимого облегчения у него ослабели руки и ноги.

— Не вздумай больше так меня пугать, — сказал он. — Твой «дядя Льюис» со своей фабрикой и твой дед со своей парой миллионов акров земли здорово ошибаются. — Его голос звучал холодно и зло, но спокойно. — И один неотесанный деревенщина из захолустной Северной Каролины скоро это докажет. Я буду делать сигареты, в тысячу раз больше сигарет, чем твой хваленый «дядя», и сколочу себе на них состояние. И я молю Бога, чтобы никто меня не опередил. А теперь, Чесс, вот тебе тот большой секрет, который ты, как видно, не считаешь нужным хранить в секрете. Позволь мне кое-что тебе разъяснить. Джеймс Бонсак тоже изобрел сигаретную машину. О ней уже говорят, и кто-нибудь наверняка захочет ее использовать. И, может быть, скоро. Тот, кто первым начнет машинное производство сигарет, выиграет, опоздавший — проиграет. Если кто-нибудь увидит модель или прознает о моих замыслах, то они тут же ускорят осуществление своих собственных. В наше время в табачном бизнесе джентльменов нет. Тут действует закон джунглей — пожирай других, или они сожрут тебя, каждый готов бить ниже пояса и ногтями выдирать глаза — и так будет продолжаться, пока не победит самый сильный и самый крутой. И этим победителем хочу стать я.

В голосе Нэйта, понизившемся почти до шепота, дышала страсть. В сгустившейся жаркой темноте он звучал пылко и таинственно.

Чесс никогда прежде не сталкивалась с таким обнаженным честолюбием, с такой бешеной энергией и жаждой власти и могущества. Все это явственно, откровенно слышалось в голосе Нэйта, и окруженный ореолом своей неукротимой решимости, он показался Чесс каким-то сверхъестественным существом, сверхчеловеком. Она поняла, хотя он этого и не говорил, что он уничтожит любое препятствие и любого человека, который встанет на пути. В том числе и ее. Она почувствовала одновременно страх и острое волнение. Перед нею был мужчина, настоящий мужчина, а не юнец. Он никогда не удовольствуется тем, что жизнь будет давать ему сама, нет, он вступит с нею в схватку, возьмет ее за горло и вырвет то, что ему нужно. В нем нет ни грана аристократической южной меланхолии, ни капли тоски по тому, что было до войны. Натэниэл Ричардсон слишком силен и слишком полон жизни, чтобы испытывать такие чувства.

О, как же она была права, когда послушалась своего инстинкта и ринулась в его мир, прилепилась к нему. Чесс посмотрела на освещенную газовыми фонарями улицу, видневшуюся невдалеке, и ощутила острое сожаление, что они сейчас здесь, на станции, а не в гостинице. Мысленно она проклинала себя за трусость. Но как сказать ему об этом? Она не могла: нужные слова не приходили ей на ум.

Но она могла сказать о своих чувствах по-другому, так, чтобы он понял.

— Ты обязательно победишь, Нэйтен. — Она взяла его за руку. — Обязательно. Я в этом уверена.

В ее приглушенном голосе слышалась страстная убежденность — под стать его собственной.

Пальцы Нэйта сжали ее руку. Сам он никогда в себе не сомневался, но ему еще ни разу не встретился человек, который бы поверил в него. До этой минуты.

— Это будет наш секрет? — проговорил он, и его голос прозвучал хрипло от накатившего волнения.

— Да, наш секрет, — согласилась Чесс.

Рука у него была твердая и горячая, она чувствовала это тепло через тонкую кожу перчатки и жалела, что не сняла ее.

— Расскажи мне подробнее, — попросила она. — Почему ты хочешь заняться именно сигаретами? И как ты узнал про моего дедушку?

Нэйт был рад случаю выговориться. События развивались так стремительно, что у него еще не было возможности насладиться своим триумфом. Машина, делающая сигареты, принадлежала теперь ему, он совершил невозможное, и отныне все невозможное станет для него возможным и все недостижимое — достижимым.

— В общем, дело обстоит так, — начал он. Будущее за сигаретами, в этом он уверен. Конечно, большинство мужчин пока еще предпочитают жевать табак, но многие уже перешли на сигареты-самокрутки. Он знает это от владельцев магазинов, которые продают его табак. Они торгуют в графстве Элэманс, самом сердце края, где выращивают табачный лист, сбыт табака — главный источник их доходов, поэтому они примечают все, что связано с табаком, и теми, кто его покупает. О табаке там говорят все, говорят все время, и обо всем, что касается его хоть каким-то боком. О том, какой хороший вырос урожай, о том, какая плохая выдалась погода, о том, как высоки или низки оказались цены на аукционе для фермеров, которые продают выращенный лист вместо того, чтобы перерабатывать его самим.

В северных штатах сигареты уже вытеснили жевательный табак. И готовые сигареты все время теснят самокрутки, так что скоро все станут курить только их. О том, какой высокий на них спрос, можно судить по объему производства в компании майора Джинтера. Мастер на фабрике сказал ему, что в прошлом году они произвели и продали почти пятьдесят миллионов сигарет — пятьдесят миллионов! А на Севере другие компании ежегодно производят почти в десять раз больше! И при этом едва-едва удовлетворяют спрос.

Почему едва-едва? А потому, что не хватает квалифицированных работниц, которые сворачивают сигареты.

Но машина — машина заменит двадцать пять таких работниц, а может, даже и больше. И она сможет работать день и ночь, не уставая, не то что люди. «Дядя Льюис» может сколько угодно толковать о том, что никто, дескать, не захочет покупать сигареты, произведенные машиной, но сам-то он не дурак и лучше всех знает, что это ерунда. Он предложил огромную премию тому, кто изобретет сигаретоделательную машину — скорее всего, после того, как ее дедушка сказал ему, что у него ничего не вышло.

— А насколько велика премия? — спросила Чесс.

— Семьдесят пять тысяч долларов.

От этой суммы у нее захватило дух. Если бы она знала раньше… Она чувствовала, что готова убить Огастеса Стэндиша. Из-за его возвышенных принципов они продолжали прозябать в бедности, хотя могли бы жить, как короли. Господи, ведь несмотря на все ее труды семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году, плантация приносила самое большее пятьсот долларов в год! И все они уходили на жалованье камердинеру Огастеса Стэндиша и горничной ее матери, на оплату счетов доктора Мерчисона и на микстуры с опием. А ведь можно было нанять и кухарку, и служанок, починить крышу вместо того, чтобы просто закрыть третий этаж. Можно было бы заново покрасить дом…

Но ведь тогда к ним по дороге из Ричмонда не пришел бы Нэйтен! Чесс мысленно попросила Бога простить ей злые мысли о дедушке. О чем сейчас говорил Нэйтен? Она не должна позволять себе так отвлекаться, она не хотела бы пропустить ни единого его слова.

Он опять говорил о Бонсаке. Чесс сосредоточилась и постаралась извлечь из памяти обрывки того, что он сказал, пока она витала в облаках. Ах да, Бонсак живет в Роаноке, в Виргинии, и Нэйтен встретился с ним в Дэнвилле, на табачном аукционе.

— Вот когда я услыхал имя твоего дедушки, — сказал Нэйтен. — Я слышал, как этот Джеймс Бонсак хвастается перед каким-то своим приятелем. Он говорил, что уверен: премия достанется ему, потому что он возится с этой машиной уже почти четыре года и она вот-вот заработает — но он боится, что старый мистер Стэндиш занимается тем же самым.

Вот тогда я и решил поехать и разыскать этого мистера Стэндиша. Если бы я смог заполучить его машину прежде, чем Бонсак закончит свою…

— И как ты собирался это сделать?

Нэйт засмеялся, и его тихий смех заполнил собою окружающую их темноту.

— Я бы постарался уговорами вытянуть из него патент, а если б не вышло, то предложил бы начать дело на паях.

— И не брать премию?

Рука Нэйта сжалась в кулак, до боли стиснув ее пальцы.

— Отхватить кучу денег, но только один раз — разве это дело? Нет, мои планы идут дальше… О Господи, я тебе так руку сломаю, прости, Чесс. — Он разжал пальцы, чтобы она могла убрать свои.

— Мне совсем не больно, — солгала Чесс. И не убрала руки. — Расскажи мне о табаке, — попросила она.

— Для возделывания нет ничего труднее, — ответил он. — Фермеры говорят, что на табаке надо вкалывать тринадцать месяцев в году, потому что работа на табачной ферме никогда не кончается. Он жутко противный. Из него сочится что-то вроде смолы, эта штука липнет к коже, к одежде, к волосам. После того как имел дело с табаком, нельзя остаться чистым. Не трудись спрашивать, зачем же тогда его выращивают — это я тебе и так скажу. С одного акра он дает больше дохода, чем любая другая культура с пятидесяти. После того, как все зеленые листья свезены в сушильный сарай, ты сушишь их и видишь, как они мало-помалу становятся золотыми. Вот что это за штука — табак: он у тебя на глазах превращается в золото.

Чесс подумала, что это звучит очень красиво, совсем как какая-нибудь мифологическая история. Именно такое дело подходит Нэйтену. Несколько минут она просидела молча, наслаждаясь его близостью, тем, что ее рука лежит в его руке, и тем, что у них общий секрет. Так вот что такое счастье — это обостренное восприятие всего вокруг: бархатной темноты, вечерней сырости, теплого дыхания Нэйтена на ее щеке. Счастье — это быть с ним, любить его. Любить! Как это странно и как чудесно.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, но было уже так темно, что она увидела только неясный силуэт, более темный, чем окружающие потемки. Ей захотелось еще раз услышать его голос, чтобы убедиться, что он и вправду здесь.

— А что будет с дедушкиной машиной теперь, Нэйтен? В чем остальная часть секрета?

«Странно: она, похоже, читает мои мысли», — подумал Нэйт.

— Я думал об этом, — сказал он. — Прикидывал, как скоро можно будет запустить дело. Будь у меня достаточно денег, я начал бы строить фабрику прямо сейчас. Но денег у меня мало, поэтому о машине не должен знать никто, пока я все не устрою. Первым делом надо найти землю для фабрики и источник энергии, от которого бы работала машина. По-моему, самое лучшее для этого — подыскать подходящее место у проточной воды и построить там водяную мельницу. Да, я уверен, что так будет лучше всего.

По мере того как он говорил, его голос становился все тише, и Чесс поняла, что сейчас он думает вслух, возможно, даже не осознавая, что она рядом и что они держат друг друга за руки. Ее пронзило разочарование. Ей хотелось быть частью его плана, его мечты.

Но ведь то, что у нее уже есть, далеко превосходит все, на что она когда-либо надеялась прежде. Она находится рядом с ним независимо от того, помнит он об этом или нет. И она уже сейчас стала важнейшей частью его планов. Ей принадлежит патент на машину. И это привязывает их друг к другу. Он не сможет осуществить свою мечту без нее.

— Это место должно быть недалеко от Дэнвилла, — пробормотал Нэйт. — Там конечный пункт железной дороги, по которой я буду отправлять сигареты, там и аукционы» и склады для табачного листа. Но нельзя ставить фабрику слишком близко. Я не хочу чтобы Блэкуэлс или Дьюк с сыновьями дышали мне в спину. Может быть, они тоже подумывают о производстве сигарет, а я еще не готов с ними драться. Драться я смогу, только когда встану на ноги…

Внезапно он повернулся к Чесс.

— У меня все получится, Чесс. На это уйдет какое-то время, но в конце концов все получится, как я хочу. Ты мне веришь?

— Я тебе верю, — ответила она.

Она понятия не имела, как он собирается осуществлять свой замысел, но знала, что он добьется успеха.

Нэйт усмехнулся.

— Я так полон планами на будущее, что чувствую себя как надутый воздушный шар, который распирает воздух. Я бы, пожалуй, лопнул, если б не рассказал какую-то их часть. Раньше мне некому было рассказывать. Наверное, у тебя на ухе уже преогромный синяк от всей моей болтовни.

— Мне нравится, когда ты говоришь. Пожалуйста, не останавливайся.

— Да я уже почти все сказал.

— Расскажи мне еще немного. Пожалуйста. Расскажи о своей семье. У тебя есть братья и сестры? Твоя мать жива или умерла, как твой отец?

Чесс хотелось спросить, понравится ли она его семье. Сама для себя она уже твердо решила, что родственники Нэйтена ей понравятся, какими бы они ни были.

Она почувствовала, как он пожал плечами.

— Насколько я знаю, мой отец не умер. Он просто ушел от нас лет десять назад, когда я достаточно подрос, чтобы взять заботу о семье на себя. Мать у меня жива и здорова. Она заправляет фермой и всеми живыми тварями, которые там обретаются, будь то человек или скотина. У меня есть дядя, Джошуа Ричардсон, все зовут его Джош — он, его жена и дети живут вместе с нами на ферме, в своем собственном отдельном доме.

— А сколько у них детей?

— Живых трое. Старший — Майка, ему тринадцать, он уже взрослый парень. Потом Сюзан, она моя любимица, ей сейчас почти десять. И еще Сэлли, младшенькая, ей осенью будет два.

— А как зовут их мать?

— Элва. Элва тебе точно понравится. Она самая мягкая и приятная женщина, которую когда-либо создавал Господь Бог. — Он на секунду замолчал и глубоко вздохнул. — А вот о ма этого не скажешь. К ней нелегко привыкнуть.

Чесс почувствовала, как на сердце ей легла тяжесть.

Нэйт заговорил быстро, но запинаясь на словах.

— Она хорошая женщина и добрая христианка. Она немного неуживчива, вот и все, и не любит перемен. Просто не обращай внимания, если она заговорит с тобой резко. Она не думает и половины того, что говорит.

«Все хуже и хуже, — подумала Чесс. — Надеюсь, хотя бы его тетя мне поможет. А может быть…»

— Нэйтен, а у тебя есть сестры?

— Только одна. Ее зовут Мэри, так же, как ма.

Чесс улыбнулась. Но улыбка ее была недолгой.

— Она вышла замуж за парня из графства Орендж, — продолжал Нэйт, — и они решили переселиться в Орегон. Через год мы получили весточку, что они добрались туда благополучно. Так что дома остался только я один. Мой старший брат Гидеон — разъездной проповедник.

— Разъездной проповедник? Что это такое?

— Это значит, что он все время ездит по району, который ему определили, и читает проповеди в тех городках, которые слишком малы, чтобы иметь постоянного пастора. Проповедник он что надо, его проповеди так пробирают, что прямо чувствуешь, как твои пятки лижет адское пламя. Сейчас он объезжает юго-западную часть Джорджии.

— А к какой церкви вы принадлежите?

— К методистской, к какой же еще. В Северной Каролине все жители методисты, во всяком случае в нашей части штата так оно и есть… — Нэйт осекся и слегка сжал ее руку. — В этом-то вся и загвоздка, Чесс. Ма — женщина очень набожная и Библию знает как свои пять пальцев. Но она вроде как считает, что только методисты — истинные христиане, а все прочие — язычники или паписты.

Чесс попыталась рассмеяться:

— Думаю, она сочтет меня паписткой.

Смех Нэйта прозвучал более естественно:

— Ну, это все-таки лучше, чем язычница. Я рад, что тебя это не смущает.

— Конечно же, нет. — «Слава Богу, что сейчас темно и он не видит моего лица». — Расскажи мне о Гидеоне. Он женат?

— Да.

Нэйт с усилием отогнал боль, вдруг стиснувшую его горло. Зачем, зачем она об этом спросила? Зачем заставила его думать о Лили, жене его брата, и о той заповеди, которую он ежеминутно нарушает, желая ее? Боже правый, он теперь женат на старухе, а Гидеон всякий раз, когда возвращается из своих поездок, ложится в постель с Лили. Его обожгла ненависть, на глазах выступили слезы. Он ненавидел и эту женщину, свою жену, и своего брата, и больше всех — самого себя за недостойную слабость.

— Да, — повторил он. — Гидеон женат на дочери проповедника. Вот такая у меня семья — кругом сплошная религия.

Чесс расслышала муку в его голосе и решила, что понимает ее причину. Должно быть, его мать отдает предпочтение старшему брату и всячески показывает это Нэйтену. Похоже, она ужасная женщина. «Ах, если бы мы могли остаться в Уэлдоне, — в смятении подумала Чесс, — и не ездить в это графство Элэмане, где бы оно ни находилось, если бы можно было никогда не встречаться с его матерью! Я бы любила его так, что он и думать бы забыл о своей бессердечной матери и никогда больше не был бы таким печальным».

Вдалеке, словно в насмешку, раздался свисток паровоза.

— Это поезд на Роли, — сказал Нэйт. Он был рад необходимости что-то делать, это поможет ему отвязаться от тяжелых мыслей. — Я возьму твой чемодан, а потом помогу тебе спрыгнуть.

По Главной улице, топая, бежали двое мужчин. На бегу они ссорились.

— Говорил я тебе, чтобы следил за временем! — кричали они друг на друга.

Когда паровоз, шипя и скрипя тормозами, остановился, газовые фонари на станции тут же ярко вспыхнули, двери вокзала открылись, и в билетной кассе появился кассир.

Вагон, в который вошли Нэйт и Чесс, был наполовину пуст. Пассажиры спали, растянувшись на смежных сиденьях. Газовые рожки горели тускло, и свету было мало. Несколько окон было поднято, чтобы впустить внутрь свежий ночной воздух.

— Ляг поудобнее, — сказал Нэйт, — сейчас я сделаю тебе подушку.

Он снял пиджак и начал его складывать.

— Не надо, Нэйтен. Я почти не устала.

— Не разговаривай и постарайся уснуть. Нам еще долго ехать.

Нэйт сделал из пиджака тугой ком. По его виду нельзя было догадаться, как жалко ему портить лучший пиджак, который у него когда-либо был, и как потряс его вид бледного, худого лица жены. Пока они разговаривали в темноте, он забыл, какая она некрасивая.

Она смотрела на него с такой тревогой в глазах, что его сердце смягчилось от жалости. Он улыбнулся и похлопал себя по жилету.

— Кому я должен буду заплатить за этот костюм? Сначала я забыл спросить и, думаю, мне придется пожалеть, что спрашиваю теперь.

Чесс улыбнулась в ответ на его улыбку и уютно устроила голову на своей комковатой подушке.

— Это свадебный подарок от дядюшки Льюиса, — хихикнув, сказала она. — Я оставила ему счет и в придачу к нему — благодарственную записку. К счастью, он не знает, что ты намерен вытеснить его с сигаретного рынка.

Через несколько секунд она заснула. Предыдущую ночь она не спала совсем.

Нэйт неподвижно сидел в полутемном вагоне и улыбался. Она не переставала его удивлять. Это ему нравилось. А когда она улыбалась, как только что, то казалась совсем не такой старой.

* * *

Поезд прибыл в Роли в час пополуночи, точно по расписанию. Несмотря на короткий сон, Чесс от усталости едва держалась на ногах. Спотыкаясь, она побрела вслед за Нэйтом по железнодорожным путям, чтобы пересесть на другой поезд. Когда тот остановился в Хиллсборо, был уже четвертый час ночи. В первый раз в жизни Нэйт потратил деньги на извозчика, хотя до гостиницы было всего несколько кварталов.

В гостинице он усадил Чесс на скамью в вестибюле и отнес багаж в их комнату: сначала ящик с моделью, потом ее чемоданы и свой саквояж. Когда они поднимались по лестнице, он обнял ее за талию, чтобы поддержать.

— В каком чемодане твоя ночная рубашка? — спросил он.

Чесс, шатаясь, подошла к чемодану и вынула из него свои вещи. Она взяла из дома одну из ночных рубашек своей матери. Тяжелый, гладкий шелк выскальзывал из ее непослушных пальцев и едва не упал на пол.

— Помочь тебе расшнуровать корсет? — спросил Нэйт.

Чесс покачала головой. Корсет тоже принадлежал ее матери. Шнурки на спине были затянуты до отказа, но он все равно свободно болтался на худом теле Чесс. Расстегнуть крючки спереди было легко, Нэйт повернулся к ней спиной, чтобы не смущать друг друга. Он разделся и аккуратно повесил на вешалки свой новый костюм и рубашку. Затем он вымылся. Опорожнив таз и налив свежей воды, он повернулся к Чесс, протягивая ей полотенце.

Она уже лежала в кровати и спала.

— Ну что ж, — вздохнул Нэйт. Он аккуратно накрыл таз чистым полотенцем, чтобы в воду не попала пыль. Потом подошел к кровати и лег.

— Чесс, ты должна проснуться. Это будет больно, и ты испугаешься еще больше, если будешь спать и не поймешь, отчего тебе больно.

Его слова медленно просочились в ее сознание, и она открыла глаза. Его лицо было очень близко. Она улыбнулась. Как хорошо, когда он близко…

— Обними меня за шею, лапушка, и держись. Я все сделаю очень быстро.

Чесс сделала, как он сказал. Она смутно чувствовала, как он поднял ее ночную рубашку и раздвинул ее ноги. Потом она ощутила на себе его тяжесть и резкую, пронизывающую боль. Она закричала.

— Тише, лапушка, тише, успокойся. Все уже кончено, и у тебя есть муж. А теперь засыпай.

Боль прошла, и Чесс снова заснула. Нэйт еще долго лежал, глядя в темноту, пока усталость не одолела его печаль и он не погрузился в сон.

Наутро Чесс долго не просыпалась. Позавтракав, Нэйт принес ей чашку горячего кофе со сливками. Он разбудил ее и вложил чашку ей в руку. Чесс заморгала, чтобы прогнать сон.

— Спасибо, — проговорила она.

Ей хотелось сказать, что она чувствует себя счастливой, как никогда, от того, что ее будит он, но ее охватила робость.

— Ты помнишь, что случилось ночью, Чесс?

Она опустила глаза и, глядя в свою чашку, кивнула.

— Я просто хотел сказать тебе, что самое худшее уже позади. Дальше тебе будет легче. Пей свой кофе и одевайся. Лучше отправиться в путь, пока еще не слишком жарко. Я пойду поищу какую-нибудь повозку. Скоро вернусь.

Глядя, как за ним закрывается дверь, Чесс опять заморгала. Но теперь уже не для того, чтобы проснуться. Она пыталась сдержать слезы.

«Ну чего ты хнычешь? — мысленно отругала она себя, снимая ночную рубашку и складывая ее. — И вообще, чего ты ожидала?»

В ее чемодане царил беспорядок. Она начала складывать то немногое, что взяла из дома. Залатанный капот из выцветшей голубой шерсти, три муслиновые сорочки и три пары панталон, две нижние юбки, ситцевое платье, темно-коричневая юбка из плотной шелково-шерстяной ткани и белая полотняная блузка, перчатки, фильдеперсовые чулки, пестрая шотландская шаль, похожая на кашемировую, сапоги, отделанный серебром гребень, щетка для одежды и щетка для волос. Ее слезы капали на книги, которые она с таким тщанием выбирала в пыльной библиотеке в Хэрфилдсе. «Идиллии о короле». «Три мушкетера». «Сонеты с португальского».

Здесь же лежал ее молитвенник. На его обложке из слоновой кости виднелись потускневшие золотые буквы — ее инициалы. А на первом листе ее отец когда-то написал: «Моей любимой дочери Франческе Огасте по случаю ее конфирмации».

Чесс от души пожалела, что мать Нэйтена не ушла из семьи вместе с его отцом.

Она вымыла и вытерла лицо, потом тело. Между ног болело, но не сильно. И она решила, что в том, что именуют тайной брака, нет ничего особенного.

И все же она замужем, хотя давно уже оставила всякие надежды на брак. И замужем за Нэйтеном, человеком, которого она любит. И неважно, что половое совокупление — вовсе не что-то необыкновенное, полностью преображающее жизнь, как она думала раньше. Зато любовь именно такова. У Чесс снова сладко закружилась голова и сердце в груди учащенно забилось.

Она быстро оделась и за несколько секунд закончила укладывать свои вещи. Нэйтен сейчас вернется. Как же ей хочется видеть его! Никогда в жизни ей ничего так сильно не хотелось.