Когда Рейчел проскользнула ко мне из соседнего номера, я все еще просматривал свой телефон. За последние три часа я получаю около пятидесяти сообщений: все либо от родственников погибших, либо от журналистов. И каждое из них царапает мне сердце, потому что я-то жду весточки от Джейка! Я засовываю мобильник в карман, и тут приходит еще одна эсэмэска. Машинально сунув руку в карман, я нащупываю смятую бумажку и вспоминаю про записку.

— О, черт! — шепчу я.

— Что такое? — спрашивает Рейчел.

Я вытаскиваю из кармана смятый листок и протягиваю ей.

— Я нашел его этим утром, но не успел прочитать, а потом потихоньку стащил. Не хотел, чтобы полиция нашла ее. Это выпало из учебника Джейка.

Рейчел бледнеет, но не шевелится. Я разворачиваю листок. Помимо сделанных на уроке записей, несколько строк были написаны более крупно, видимо, для того, чтобы их можно было бы прочитать с соседней парты:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО!

ТЫ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬСЯ.

Я ПРОСТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО ДЕРЬМО ПРЕКРАТИЛОСЬ.

НЕМЕДЛЕННО ИЗБАВЬСЯ ОТ ЭТОЙ ШТУКИ.

ЕСЛИ ТЫ ОСТАВИШЬ ЕЁ ТАМ, ВСЁ БУДЕТ КОНЧЕНО.

Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ».

Я бросаю взгляд на жену. Губы ее шевелятся, глаза бегают по строкам. Прочитав записку, она выпрямляется, глядя в пространство перед собой. Похоже, ей удается взять себя в руки.

— Господи, ну и о чем тут говорится? — спрашиваю я.

Рейчел как будто боится говорить, чтобы не спугнуть маленький проблеск надежды, промелькнувший в тексте.

— Это может ничего не означать, — шепчу я.

Она молча протягивает мне ключи от своей машины:

— Поезжай за ним, Саймон.

Я киваю. Наконец-то.

* * *

Выйдя из отеля, я иду на парковку в поисках «ауди» жены. Так непривычно держать в руке ее ключи, которые по форме отличаются от ключей от моего «форда». Я вставляю их в зажигание, завожу машину и выезжаю на дорогу. Ого, похоже, эта машина любит скорость! Я вдавливаю педаль газа в пол, мотор оживает, автомобиль рвется вперед, и стрелка спидометра за несколько секунд перемещается от нуля до отметки в шестьдесят миль. Круто, поскорее бы убраться от отеля. Круговорот мыслей в голове потихоньку замедляется. Я наконец-то в движении, наконец-то могу чем-то помочь Джейку.

Я знаю, откуда лучше всего начать поиски. Существует, пусть и крохотная, вероятность того, что Джейк не только не участвовал в стрельбе, но и остался невредимым. Что, если он просто прогулял школу? Такое случалось и прежде. Не далее, как на прошлой неделе они с Максом получили выговор за то, что сбежали с уроков и отправились в «Макдоналдс» пообедать.

Я вцепляюсь в эту идею, как крокодил в нагнувшегося к воде олененка. Хотя нет, это неподходящее сравнение, потому что крокодил, вцепившись в жертву, тащит ее к себе в болото, или где он там живет… А я, напротив, цепляюсь за идею в надежде, что она вытащит меня из трясины, понимая, что это, возможно, — мой последний шанс.

Правда, когда я взглядываю на часы, энтузиазма сразу убавляется. Без четверти четыре. Где можно пропадать столько времени?

Первым делом я звоню Максу на домашний номер. Никто не отвечает, поэтому я оставляю на автоответчике сообщение с просьбой перезвонить. По дороге я перебираю в уме наблюдения, накопленные за годы, проведенные с Джейком и Лэйни. В моей голове собралось огромное количество «файлов». В конце концов, я прихожу к выводу, что если Джейк и впрямь куда-то скрылся (ведь больше никто из школьников не пропал), то, скорее всего, что-то очень сильно его расстроило. Кто знает, не связано ли это с девочкой? Хотя вряд ли, он ни разу не упоминал при мне о любовных делах. Я решил спросить об этом у Лэйни, когда вернусь, хотя эта гипотеза мне самому кажется достаточно абсурдной.

Ладно, допустим, Джейк надумал спрятаться. Ну и куда он мог пойти? Ага, кажется, у меня появилась еще одна идея. Мы любили гулять втроем в лесопарке недалеко от нашего дома. Там почти никогда не было народа. Вороша ногами толстый слой опавшей листвы, мы доходили до старой полуразрушенной церкви, и чувствовали себя чуть ли не первооткрывателями, ступившими на неизвестный берег. А когда мы натолкнулись на могильные плиты времен Гражданской войны, Джейк вообще был крайне впечатлен. Он страшно оживился и решил более тщательно разведать окрестности, в надежде найти другие исторические загадки. Лэйни, напротив, слегка испугалась и выглядела подавленной, поэтому в первый раз мы не стали там задерживаться. Но впоследствии мы с Джейком возвращались на то место неоднократно. Кстати, однажды, когда мы вдоволь налазились по развалинам церкви и решили перекусить, я, прислонившись к стене, поинтересовался, не считает ли сын ненормальным, что его отец взял на себя роль домохозяйки.

— Ха! — ответил Джейк. — Так я давно уже понял, что мой папа ненормальный!

— Очень смешно, — сказал я и, внезапно бросившись вперед, сделал ему легкий захват головы. И сразу же отпустил: — Нет, серьезно, кто-нибудь говорил тебе что-то по этому поводу?

— Ну да, пару раз. Я помню, один или два учителя очень удивлялись.

— Правда? И что же они сказали? — спросил я.

— Да ничего особенного. Типа, это непривычно. Но ребята считают тебя крутым. Макс всегда говорит, что мне повезло с отцом. Ему нравится, что ты нестрогий. Я имею в виду, что ты иногда разрешаешь нам есть на завтрак торт.

Я рассмеялся:

— Вот как? Забавно.

В течение нескольких дней после этого разговора я чувствовал себя прекрасно. Сейчас мне кажется, что это было очень давно.

Я съезжаю с дороги, паркуюсь на обочине и иду по тропинке в лес. Я прохожу между домиком привратника и большим старинным особняком в колониальном стиле с постоянно зашторенными окнами. Мне кажется, что моим телом управляет кто-то другой. Я двигаюсь вперед, имея перед собой конкретную цель, но в то же время чувствую себя плутающим в густом тумане, который скрывает от меня реальность. Да и спросить себя, почему я здесь? Почему я брожу по старинному заброшенному кладбищу, спрятанному глубоко в лесу? А если кто-то узнает об этом? Что подумают люди о моем сыне, который чувствовал с этим местом особенную связь?

Я быстро иду между высокими прямыми стволами дубов. Специально плутаю в подлеске, осматривая самые потаенные уголки, молясь про себя, чтобы вот сейчас из этого ужасного морока выскочил Джейк, целый и невредимый и ничего не знающий о той трагедии, которая накрыла наши жизни.

Чем ближе я подхожу к разрушенной церкви, тем медленнее становится мой шаг. Ужас и надежда становятся двумя полюсами магнита, отталкивающимися друг от друга. Я хочу найти здесь Джейка, но, если надежда не оправдается, еще один призрачный лучик погаснет в бездне ужаса и отчаяния. Я еще не готов признать существование этой бездны.

Тропинка сужается. Продираясь сквозь колючие кусты и ветки, я через некоторое время выхожу на открытое пространство и останавливаюсь у разрушенной церкви. Призраки прошлого ощущаются тут повсюду: в покрытых мхом руинах и ушедших в землю валунах, разбросанных вдоль холма, как старые кости.

— Джейк, — зову я.

Мне отвечает крик краснохвостого ястреба, заверещавшего вдалеке. Я поднимаю голову, присматриваясь в попытке увидеть его. Не могу объяснить, зачем мне это нужно.

— Джейк, отзовись, — шепчу я.

Я обыскиваю руины. Я тревожу забытые могилы, надеясь… на что? На то, что Джейк, улыбаясь, прячется за одним из кустов и только и ждет, чтобы выскочить с торжествующим криком и напугать своего «старика»? Думает, что я схвачусь за сердце, а потом буду громко хохотать вместе с ним? Я понимаю, что сына здесь нет, но фанатично продолжаю поиски.

Одна церковная стена еще стоит, поднимаясь к тому месту, где когда-то была крыша. Я кладу руку на холодный камень и поворачиваюсь посмотреть на то, что когда-то было внутренним пространством церкви. И тут мое сердце на мгновение замирает.

В воздухе болтается кукла, подвешенная на плетеном зеленом шнуре, который образовывает на ее шее идеальную петлю. Я смотрю на облезлое лицо куклы: один глаз вывалился, а второй прикрыт ресницами; поблекшая от дождя красная краска покрывает бесформенный рот; когда-то светлые волосы свалялись и торчат грязными клочьями. Я падаю на колени, и рыдания клокочут в моей груди. Слезы льются из глаз тяжелыми ручьями. Я не могу дышать, не могу думать. Я всхлипываю, задыхаюсь и кашляю, не в силах остановиться. Впервые за все время я начинаю сомневаться в своем сыне.

* * *

Темнеет, и это заставляет меня вынырнуть из мрака, в который погружена моя собственная душа. Солнце садится за похожие на скелеты стволы деревьев. Колени пронзает ледяная боль: не то от застарелых травм, не то от долгого стояния на влажной земле, холод которой проникал до самых костей. Я плохо соображаю и лишь понимаю, что, видимо, пробыл на развалинах старой церкви очень долго. Все впустую, Джейка здесь нет. Надо сделать над собой усилие и встать. Отец я, в конце концов, или нет? Я беру себя в руки и подхожу поближе к кукле. Я не могу заставить себя притронуться к ней. Что она могла означать? Мой смертный приговор, вот что… Я чувствую себя изменником, предателем, я раздавлен и сбит с толку.

Я прыгаю на ватных ногах, чтобы немного разогреться. Кровь постепенно возвращается в затекшие конечности. Кукла, с этим ее диким взглядом, в драных заплесневелых лохмотьях, больше смахивающих на облезшую кожу, висит передо мной. Ладно, хорошо, что именно я на нее натолкнулся; больше никто не должен увидеть эту мерзость! Неуклюже потянувшись, я пытаюсь сорвать куклу с ржавой перекладины, на которой она висит. Я хватаю плетеный шнур и вижу, что он завязан сложным узлом. Тяну, но он не поддается.

У меня есть маленький перочинный ножик, прикрепленный к брелку от ключей. Рейчел, которая много путешествует, всегда говорит, что в аэропорту меня мигом завернет служба безопасности.

Но, поскольку я никогда не летаю самолетами, брелок остается при мне уже многие годы. Теперь и ножик наконец-то пригодился. Я открываю его, блестит маленькое острое лезвие. Подойдя поближе, я обрезаю шнур, и кукла падает на гниющие листья. Подняв ее с земли, я спешу к машине.

— Это наверняка проделки Дуга, — вдруг произношу я и смеюсь от облегчения. Мне так хочется, чтобы это было правдой… — Джейк никогда бы в жизни ничего подобного не сделал!

Когда я говорю эти слова, то чувствую, что верю в них. Я оглядываюсь, как будто боюсь, что меня кто-нибудь услышит, и засовываю куклу в карман.

Добравшись до машины, я вдруг понимаю, что нарушаю закон или, как сказала бы Рейчел, препятствую правосудию. Ведь за сегодняшний день я уже второй раз скрываю серьезные улики. Тогда я задумываюсь: может, не стоит уносить куклу отсюда, с места, так сказать, преступления, свершенного над ней?

Вторая потенциальная улика — записка. Я снова достаю ее и перечитываю. Может ли быть, что Джейк имеет в виду эту куклу? Если так…

— Место преступления… — произношу я, содрогнувшись.

Я понимаю, что поступаю неправильно, но мне страшно даже представить себе, что подумают полицейские, если увидят эту болтающуюся на веревке мерзость. А ведь они наверняка узнают, что Джейк любил бывать на старом кладбище. И потом они, конечно, истолкуют факты превратно, сформируют неправильное представление о моем сыне. Так его могут запросто обвинить в убийствах тех детей! Ну уж нет, я не могу позволить, чтобы равнодушные копы разрушили мальчику жизнь!

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь машины и закидываю куклу на заднее сиденье. Я чуть было не бросаю туда же записку, но, вовремя спохватившись, снова сую ее в карман. Сев за руль, я пытаюсь представить себе, где бы сейчас мог находиться мой сын. Ну думай же, думай! На футбольном поле? Он иногда туда ходит. Я решаю проехать мимо места, где Джейк играет с друзьями в футбол каждое воскресенье после обеда. Может, он там? Или Макс? Тогда я спрошу его, вдруг он знает, где я могу найти Джейка.

Голова кружится от голода и мучительных мыслей. Если Джейк в порядке, почему он до сих пор не связался с нами? Ведь он наверняка уже слышал, что произошло, знает, в чем его обвиняют. Господи, а вдруг он пустился в бега? Я стараюсь отогнать эту мысль, задвинуть ее как можно дальше, пока она не дала ходу другим, еще более ужасным, предположениям.

Я рассеянно вставляю ключ в зажигание, и мотор машины Рейчел оживает. Какой знакомый звук. Когда дети были помладше, я всегда (за исключением тех дней, когда жена уезжала в командировку) ждал его с большим нетерпением. Ведь шум мотора «ауди» означал возвращение Рейчел, то драгоценное мгновение, когда я могу сложить с себя ответственность за детей хотя бы ненадолго.

«Джейк Конолли».

Я вздрагиваю, услышав имя сына, которое внезапно звучит у меня над ухом, и лишь через мгновение соображаю, что в машине заработало радио. А вдруг Джейк нашелся? Такая мысль мелькает у меня в голове, и я прибавляю громкости.

«Теперь полиция считает, что Дуглас Мартин-Кляйн действовал не один. Она располагает сведениями о том, что другой ученик школы, Джейк Конолли, находился вместе с Мартином-Кляйном менее чем за час до начала стрельбы.

В данный момент в доме предполагаемого сообщника проводится обыск. Как мы уже сообщали ранее, по неподтвержденным данным, тело одного из стрелявших, Дугласа Мартина-Кляйна, было обнаружено на месте сегодняшнего леденящего душу преступления».

Дрожащей рукой я выключаю радио, чувствуя, как холодный пот выступает у меня на лбу и ледяные струйки ползут по спине. Как объяснить, что чувствуешь, когда слышишь подобные вещи о твоем сыне? Я не испытываю ни гнева, ни боли, ни удивления, лишь один отупляющий шок. Вокруг меня вдруг образуется полный вакуум. Нет ничего. Абсолютно ничего. И это лишь начало.