В два часа ночи вдруг звонит мобильник. Я все еще лежу на полу в ванной, и звонок, отражаясь от кафельных стен, бьется у меня в ушах. Ничего не понимая, я хватаю телефон с одной мыслью: Джейк!

— Джейк… — произношу я, еще даже не успев нажать кнопку. Телефон продолжает звонить. Повертев его в руках, я нахожу кнопку вызова, нажимаю ее и прижимаю к уху холодный пластик.

— Джейк!?

Молчание. Непонятно было даже, соединили нас или нет.

— Джейк, это ты? Пожалуйста, Джейк, ответь!

Звонок прерывается. С координацией годовалого ребенка я верчу телефон в руках, пытаясь посмотреть, с какого номера звонили. Номер не определяется.

Я нажимаю на вызов в попытке перезвонить. Ничего не получается, номер не набирается. Что происходит? В голове постепенно проясняется, но вместе с этим приходит смятение: ведь я должен рассказать Рейчел о том, что сказала в интервью о Джейке Карен и, что еще хуже, Тайрин. Это разобьет ей сердце.

Ухватившись за унитаз, я поднимаюсь на ноги. Голова кружится, но в теле чувствуется необыкновенная легкость. Сделав над собой усилие, я потихоньку приоткрываю дверь в соседний номер. Меня встречает темнота. Я нажимаю на фонарик телефона и свечу. Лэйни и Рейчел лежат на кровати, крепко обнявшись. Их равномерное дыхание успокаивает меня. В течение минуты я стою, борясь с желанием подойти к жене и дочери и просто подышать с ними в унисон.

На цыпочках пройдя номер жены, я со всей возможной осторожностью открываю дверь в соседний номер, на ощупь нахожу край своей кровати и сажусь, все еще испытывая тошнотворное головокружение. Откуда эти звонки? Почему с неизвестного номера? Я пытаюсь найти звонкам рациональное объяснение. Хотя мне отчаянно хочется, чтобы на том конце оказался Джейк, но шансы ничтожны. Будь это и впрямь Джейк, он бы обязательно ответил мне.

Я потихоньку начинаю говорить сам с собой:

— Может быть, он находится в каком-то месте, где мобильник плохо ловит. Я мог что-то упустить. Мог ли Джейк что-то утаить от меня? Что-то большее, чем кукла?

Вот он, камень преткновения! Да знаю ли я своего сына? Сразу же срабатывает защитная реакция: вместо ужаса, я чувствую приступ неконтролируемого гнева, как тогда, когда кричал на репортеров. Перед глазами встают и пропадают лица Аманды Браун, Леи Маркс, Джеймса Джорджа. Я мотаю головой, пытаясь избавиться от этих видений, стыдясь того, что испытываю вовсе не печаль по поводу их гибели, а нечто более темное, глубокое, чувство, в котором я не готов был признаться и самому себе.

Мне надо что-то предпринять, но что сделаешь посреди ночи? Я вспоминаю, что стервятники-репортеры твердили что-то про Интернет, и хватаюсь за айфон. Надо посмотреть, о чем они меня спрашивали. Выйдя в Интернет, я призадумываюсь, не зная с чего начать.

Я знаю, что у Джейка есть страничка на «Фейсбуке» и в инстаграме, но не знаю, как туда попасть. Вот Рейчел, в отличие от меня, зарегистрирована в социальных сетях, она говорила об этом полиции. Сначала я думаю разбудить жену, но затем решаю просто погуглить: авось, и сам справлюсь.

Не успеваю я набрать и трех букв, как имя «Джейк Конолли» тут же выскакивает в поисковике. Я долго не решаюсь нажать на него, просто не могу себя заставить, представляя, как миллионы людей делают то же самое. И от этого мне становится дурно. Я заканчиваю набирать имя сына и замираю. Я могу себе представить, что появится, как только я нажму на кнопку «enter». Зажмурившись, я все-таки делаю это, покачнувшись, как от удара.

Большая часть ссылок на CNN, в качестве источников предлагаются также местные новости. Я просматриваю каждую страницу, пройдясь по всему списку в поисках каких-нибудь зацепок. Но везде перемалывается одно и то же, то, что я уже прежде слышал по телевизору: моего сына подозревают в участии в стрельбе. Потом я нахожу ссылку на страницу Джейка в «Фейсбуке», но, пройдя по ссылке и увидев его фотографию под флагом нашей футбольной команды, обнаруживаю, что его страничка доступна только для друзей. Вот так. А я, его отец, пытающийся добыть любую крупицу информации, которая могла бы помочь, остаюсь ни с чем.

Я спрашиваю себя: а не было ли у Джейка аккаунта в «Твиттере»? Что касается инстаграма, то я до сих пор не представляю себе, что это такое. Я ищу сына в «Твиттере», но опять ничего не нахожу. Я снова начинаю вдоль и поперек шерстить источники, и тут кое-что привлекает мое внимание. Зная, что видеоигра под названием «Современный солдат» очень нравится Джейку, я прохожу по ссылке и попадаю на чат. Джейк оказывается одним из участников игры. В его посте я читаю:

«Мой клип „360-е попадание“».

К этому прилагается видео, сделанное пять месяцев тому назад. Я просматриваю его.

Картинка дана глазами человека, держащего в руках снайперскую винтовку. Сцена внезапно поворачивается, и ружье поднимается. Я гляжу в прицел и вижу, как кружок с крестиком внутри начинает светиться на человеке, одетом в черную униформу. Ружье выстреливает, и тот падает замертво. На этом видео заканчивается, оно длилось не более пятнадцати секунд.

Я давно знаю про «Современного солдата». Я не только смотрел, как мой сын играет в эту игру, но и пробовал играть вместе с ним. Однако оказался на редкость неспособным, хотя Джейк всячески поддерживал и утешал меня. Но сейчас от увиденного сердце мое уходит в пятки.

Я делаю несколько бесплодных попыток удалить видео и, в конце концов, в сердцах швыряю мобильник на пол. Уронив голову на руки, я долго сижу, стараясь успокоиться. Это же конец! Если другие увидят эту запись, они решат, что Джейк наверняка сделал то, в чем его обвиняют. И я бессилен им помешать.

Мне нужно сменить направление деятельности. Я потратил целый день на то, чтобы найти и спрятать от полиции улики, стараясь уберечь сына от подозрений. Но сейчас я понимаю, что мне надо найти его. Это единственное, что имеет смысл… при любом раскладе. Подняв с пола телефон, я нажимаю кнопку, и на засветившемся экране снова возникает форум. Увидев, что там есть комментарии, я начинаю их читать, но сразу же останавливаюсь. Практически во всех комментариях, появившихся за последние двенадцать часов, моего Джейка называют монстром-убийцей.

Я больше не могу оставаться в отеле. Бесшумно выйдя из номера, я спускаюсь на лифте в абсолютно пустой холл. За стойкой, глядя в свой айфон, одиноко сидит молодая девушка. Подняв голову и увидев меня, она страшно теряется и начинает суетливо изображать деятельность. Я медленно прохожу мимо, чувствуя, как ее взгляд буравит мне спину. У выхода я останавливаюсь и, прижавшись лицом к стеклу, стараюсь хоть что-нибудь разглядеть в темноте ночи. На улице медленно материализуется расплывчатый силуэт белого фургона, а рядом — еще одного. Значит, журналюги караулят добычу у входа.

— Тут есть другой выход, через паркинг, — вдруг произносит тоненький голос у меня за спиной.

Я поворачиваюсь к юной леди. Она смотрит мне в глаза через свои забавные круглые и стильные очки. Под синей униформой сияет белизной обтягивающая кофточка. На мой взгляд, ей лет двадцать, не больше.

— Что вы сказали? — осторожно переспрашиваю я, не желая пугать ее.

— Просто репортеры до сих пор дежурят у выхода. Но у нас есть еще один выход. Вон там, в дальней части холла.

Я медлю и отвожу взгляд. Мне хочется спросить: «Почему вы помогаете мне?»

И тут же одергиваю себя: а почему бы ей мне не помочь? Хотя… А что, если она считает, что мой сын пристрелил этих несчастных детей? Стоило мне так подумать, как земля под ногами начинает опасно качаться, и в мою и без того израненную душу летят осколки сомнений: «А вдруг Джейк в самом деле это сделал?»

Трудно передать, что я чувствую в этот момент. Это напоминает качели. В один момент времени я был абсолютно уверен в том, что мой сын невиновен. А мгновение спустя эту мысль словно бы насильно выталкивают из сознания, и ее место занимают страшные подозрения. Все, о чем говорили по телевизору, все эти новые открытия заставляют меня думать о худшем. И при любом раскладе моя неуверенность означает, что я просто-напросто плохо знаю своего сына.

Я ничего не говорю милой девушке и, опустив голову, иду по пугающе тихому коридору к выходу, еле волоча ноги по ковру. Мысли сдавливают голову изнутри: еще немного и она может взорваться! А в животе царят холод и пустота, кожа влажная и липкая. Все плывет передо мной, как в тумане. Я толкаю дверь с надписью «Выход», пересекаю небольшое служебное помещение и открываю еще одну дверь. Свежий ветер дует мне в лицо, и меня передергивает от холода. Но, по крайней мере, я чувствую себя бодрее.

Подземный паркинг выходил на Оранж-стрит. Я замечаю там два журналистских фургона и решаю держаться в тени. Потом вижу еще один знак «ВЫХОД», светящийся зелеными буквами в ночи. Я иду в ту сторону и незамеченным выскальзываю на пешеходную улицу позади отеля.

Быстрым шагом я направляюсь к тому месту, где припарковал машину Рейчел. Мысли о необходимости действовать вытесняются тревожными размышлениями. Я больше не думаю: «А что, если?..» Теперь передо мной стоит единственный вопрос: «Что я должен делать?»

Я намечаю план действий. Я отправлюсь к школе. Обыщу поле позади здания. Буду звать сына и, в конце концов, услышу в ответ его растерянный голос. Пусть будет так, ведь это моя единственная зацепка, мой единственный путь к спасению. Это все, о чем я могу думать, когда забираюсь в машину, отправляясь в глухую ночь.

* * *

Звезды, висящие высоко в небе, почти такие же яркие, что и серебряная луна, виднеющаяся низко на горизонте. Дорога расстилается передо мной, пустынная, призрачная и безжизненная. Тусклые огоньки сигнализации горят на окнах закрытых на ночь заведений, мимо которых я проезжаю. Все вокруг спят, набираясь сил для нового дня, и только отдельные полуночники привносят жизнь в окружающее меня сонное царство.

Я совершенно один. Тишина поглощает меня, как бестелесный зверь, пожирая надежды одну за другой до тех пор, пока в моем сознании не остается ничего, кроме ужаса и сомнений. Но я пытаюсь сопротивляться, я продолжаю внутреннюю борьбу с собой в попытке найти приемлемый и логичный сценарий, который поможет сохранить наши жизни в целости. Но… я проигрываю сам себе… С каждой секундой надежды на лучшее гаснут, оставляя только самые чудовищные варианты, от которых у меня сводит внутренности.

Дребезжание телефона заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Я хватаю мобильник, на одно мгновение снова наполнившись безумной надеждой.

Звонит мать.

— Привет, — разочарованно говорю я.

— Саймон, — ее голос дрожит, — что происходит? Я просто места себе не нахожу. Звонили твои брат и сестра. Я звонила тебе домой, наверное, раз пятьдесят. Почему ты не берешь трубку? Где ты? Это не может быть правдой!

— Мама, успокойся, пожалуйста, со мной все в порядке.

Какой уж тут порядок… Но что я могу ей сказать, если и сам толком ничего не знаю?

— Где Лэйни?

— Лэйни находится под присмотром матери, — заверяю я ее. — С ней все хорошо. И Рейчел тоже в порядке.

— А Джейк? Где Джейк?

— Мама, я не знаю… Ничего не знаю.

— По телевизору говорят, что это он убил…

Я отодвигаю телефон от уха. И чувствую, что по моим щекам текут слезы. Надо же, а я и не замечаю, что плачу.

— Саймон, мой мальчик. — Телефон берет папа. — Джейк тут абсолютно ни при чем, мы в этом не сомневаемся.

Отец произносит это таким тоном, как будто делает официальное заявление. Мне нечего ему ответить, потому что у меня такой уверенности нет. Уже нет.

— Эй, Саймон, ты меня слышишь? — требовательно спрашивает он. — Почему ты молчишь?

— Я ничего не знаю, папа, — шепчу я.

— Через час тебе позвонит Джонатан.

Я пугаюсь:

— Папа, не надо! Нам не нужен адвокат! Я имею в виду… Я не думаю, что это надо…

— Через час, ты понял?

Я слышу рыдания матери на заднем плане, пока он не отключается. Я тупо держу замолчавший телефон около уха, продолжая ехать посередине пустынной улицы.

Джонатан, деловой партнер моего отца в течение последних десяти лет, является одним из самых успешных адвокатов Нью-Йорка. Я не знаю, продолжает ли он практиковать в настоящее время, но раньше он был прекрасным специалистом. Вместе с отцом они создали успешную сеть ресторанов, что вообще-то очень странно, если учесть, что ни Джонатан, ни тем более мой отец за всю жизнь не приготовили самостоятельно ни одного блюда. Правда, поначалу они вложили в дело огромные средства, а затем с поразительным мастерством рулили своим бизнесом.

Я хочу позвонить Рейчел. Она терпеть не может Джонатана, хотя бы потому, что, как только речь заходит о законе, отец немедленно ссылался на него, совершенно игнорируя тот факт, что моя жена тоже работает адвокатом. Предположив, что нас ждет, я решаю предупредить ее заранее.

Но потом, посмотрев на часы, я пугаюсь, что мой звонок разбудит Лэйни. Поэтому я решаю по дороге отправить Рейчел сообщение:

«Мой отец хочет подключить Джонатана. Постараюсь его остановить».

Я набираю текст, стараясь одним глазом смотреть в телефон, а другим — на дорогу, когда в голове у меня вдруг раздается голос Джейка: «Папа, не посылай эсэмэсок, когда ты за рулем».

* * *

На подъезде к школе, я делаю небольшой круг. При свете выстроенных в идеальную шеренгу уличных фонарей я могу рассмотреть фасады всех домов, мимо которых проезжаю. Построенные около пяти лет назад, они все выкрашены в светлые цвета, различаясь лишь оттенками. Даже почтовые ящики, большие и чисто белые, похожи друг на друга как две капли воды. Задумавшись, я пропускаю нужный поворот и проезжаю еще две улицы. Принимая во внимание все обстоятельства, я выключаю фары и, развернувшись в тупике, припарковываюсь между домами. С улицы мне хорошо видна тропинка, которая выходит из одного из дворов и, огибая небольшой пригорок, через кущу деревьев выводит на дальний конец школьного стадиона.

Я выхожу из машины, лишь слегка прикрыв за собой дверь, чтобы не издавать лишних звуков. Я чувствую себя, словно преступник, и все равно неслышно крадусь по тропинке к школе. Обойдя школу, я останавливаюсь.

— Джейк! — зову я вполголоса: это что-то среднее между шепотом и криком. — Джейк!

Темные поля едва освещает луна. Я двигаюсь в полумраке, в надежде уловить малейшее движение или услышать любой, самый тихий звук, означающий, что кто-то не хочет быть услышанным.

Когда я дохожу до бейсбольного поля, ко мне возвращается способность соображать, и я вспоминаю, как по телевизору говорили, что Джейка видели где-то здесь, пробегающим через территорию, прилегающую к чужой собственности. Я иду быстрее, потом еще быстрей. Хруст гравия под ногами напоминает мне о времени, когда я тренировал ребятишек на этом поле, и я вновь вспоминаю, как чувствовал себя, когда Джейк впервые добился серьезного успеха.

— Джейк! — кричу я на этот раз громче. — Джейк, это я, папа!

Я перебегаю поле, и под ногами снова трава. У небольшой рощи я останавливаюсь, с трудом переводя дыхание. Мне кажется, что я смотрю сразу во все стороны, как будто в темный калейдоскоп. Где-то здесь скрывался мой сын. Нет, я должен думать в настоящем времени: он и сейчас здесь.

— Джейк! Выходи! Все будет хорошо! Мы все уладим! Я обещаю!

Сзади раздается звук шагов. Я так резко поворачиваюсь, что чуть не теряю равновесие. Сердце подпрыгивает в груди. Неужели я нашел его!

Но в глаза мне ударяет яркий свет фонарика, ослепив меня и заставив закрыть лицо руками.

— Джейк, — шепчу я.

— Оставайтесь там, не двигайтесь! — резко произносит чей-то голос. И я сразу понимаю, что это коп. — Держите руки перед собой. Что вы тут делаете… — Кажется, он узнал меня.

— На землю! Быстро! Лечь на землю!

— Послушайте, я всего лишь хотел…

— Лечь на землю, немедленно!

Я слышу, как он вынимает из кобуры пистолет. Тем не менее я продолжаю стоять.

— Нет, — произношу я спокойно, и упрямо. С какой стати, интересно, я должен ложиться на землю?! Какое право он имеет так разговаривать со мной? И что полиция сделала для того, чтобы найти моего сына?

А вот не лягу на землю и все! Буду стоять.

Свет придвигается еще ближе, по-прежнему ослепляя меня.

— Лечь, я сказал! Немедленно!

— Нет, — шепчу я.

Полицейский толкает меня на землю. Это происходит так быстро, что у меня нет возможности сопротивляться. На моих запястьях щелкают наручники, и меня рывком снова поднимают на ноги.

— Почему вы не слушаетесь? — спрашивает коп.

У него очень молодой голос. Я уже могу различить его лицо, потому что он убрал фонарь в сторону. Похоже, я прежде его уже видел.

— Я знаю вас, — говорит он. — Что вы здесь делаете?

— Ищу своего сына, — отвечаю я.

— Его здесь нет. Мы обыскали здесь каждый сантиметр, причем с собаками. Проверили здесь все вдоль и поперек. Его здесь нет, сэр.

Едва он обращается ко мне «сэр», как тут же перестает быть для меня врагом. Я теперь и сам удивляюсь, почему сопротивлялся. Похоже, я просто плохо соображаю.

— Послушайте, мистер Конолли, как вы сюда попали?

Я объясняю, где припаркована моя машина.

— Я должен отвезти вас в отделение, обнаружив на чужой территории, но я вас отпускаю. Поезжайте домой, поспите. Мы сами найдем вашего сына.

Я ничего не отвечаю. Да и что говорить? Что я не могу пойти домой? Что единственная причина, по которой они станут искать моего сына, — это чтобы арестовать или застрелить его? Я молча позволяю копу проводить меня до машины. Достаю ключи. Полицейский светит внутрь салона, и выражение его лица вдруг меняется. Он придвигается ближе и внимательно осматривает заднее сиденье. И тогда я вспоминаю про куклу.

— О, черт! — вырывается у меня.

Коп направляет луч фонаря прямо мне в лицо.

— Я думаю, вам лучше проехать со мной в отделение.