Телефон снова звонит, и я вздрагиваю. На дисплее номер Джонатана, поэтому я беру трубку:

— Здравствуйте.

— Саймон, я уже здесь. Припарковался напротив. Мне надо поговорить с тобой и с Рейчел. Откройте дверь, но держитесь в глубине дома. Я сам войду.

Джонатан вешает трубку, а я заставляю себя подняться на ноги. Всхлипывания за дверью Рейчел смолкли. Я тихонько стучу в дверь.

— Рейчел, надо поговорить. Только что позвонил Джонатан, и он сейчас к нам придет.

Я подхожу к входной двери и с удивлением обнаруживаю, что она не заперта. Возможно, это полиция оставила ее открытой. Я придирчиво осматриваю каждый сантиметр нашей прихожей и гостиной. Абсолютно всё, даже золотисто-желтая краска на стенах, кажется мне чужим: как будто я стою в чужом доме, где живет другая семья, где проходила чужая жизнь, существующая в параллельном мире. И телега этой жизни продолжает катиться вперед, несмотря на мои попытки хотя бы ненадолго остановить неумолимое движение ее колес. Мне трудно выразить словами то, что я тогда чувствовал. Всё, что занимало мои мысли, — это Дуг. И Алекс. Какое отношение ко всему этому имеет повешенная кукла? Не мог ли я упустить что-нибудь важное там, на старом кладбище?

— Послушай, насчет Джонатана…

— Позже, — Рейчел устало бредет вниз по лестнице. — А кто звонил перед этим?

Я рассказываю ей о звонке, а затем снова возвращаюсь к теме, не дающей мне покоя:

— Что ты знаешь об Алексе Рэйнсе?

— Да почти ничего. Джейк как-то говорил, что они подрались в школе. Ну что еще… А, подожди-ка. Еще «Фейсбук»! Вчера ночью, когда ты ушел, я зашла на страничку Джейка. Дуг что-то упоминал об этой драке. Возможно, это касается Алекса, сейчас попробую поискать.

Рейчел хватает со столика свой рабочий айпад, но в этот момент голоса снаружи становятся громче, и едва я успеваю отскочить, как дверь распахивается, и дом наполняется криками:

— Хороши родители! Воспитали такого сыночка!

— Их надо бросить за решетку!

— Убийца!

— Адвокат-стервятник!

— Это ваша вина!

— Как вы прокомментируете…

От неожиданности мне на мгновение кажется, что все эти крики являются плодом моего воображения и звучат у меня в голове, но тут в дверь протискивается Джонатан. Я успеваю заметить спину полицейского, который пытается удержать рвущихся внутрь журналистов и тех, кто по разным причинам участвует в осаде нашего дома. Кто-то горит праведным гневом, кто-то бранится и орет, а кого-то привели сюда вопросы, ответы на которые вряд ли помогут им справиться с невыносимой болью потери.

— Вы в порядке? — спрашиваю я Джонатана, но смотрю при этом на Рейчел.

Она торопливо прокручивает страницы на айпаде. «Напрасно я осуждал жену за излишнюю любовь к гаджетам, — думаю я. — Вот сейчас это пригодилось».

Джонатан захлопывает за собой дверь.

— Именно этого я и ожидал. Саймон, мне необходимо поговорить с вами — с тобой и с Рейчел.

Жена смотрит в айпад. Она не в восторге от присутствия Джонатана, но я вижу, что сейчас ей не до него. Мне тоже не терпится узнать, что она обнаружила, но тут я вижу Лэйни, она стоит на верхней ступеньке лестницы. Рейчел тоже смотрит в ее сторону, и Лэйни, заметив, что она оказалась в центре внимания, сбегает по ступенькам и встает рядом с матерью.

Я делаю шаг вперед, раскинув руки, будто стараясь защитить девочку:

— Может, не стоит…

— Она должна все знать, — спокойно говорит Рейчел. — Ей это необходимо.

Я не согласен, но у меня нет сил протестовать, и я плюхаюсь на диван, чувствуя себя настолько усталым, что, кажется, больше никогда в жизни не смогу подняться на ноги. Конечно, я боюсь: а вдруг то, что сейчас услышит Лэйни, навсегда изменит ее представления о любимом брате? Тогда все, что она раньше помнила о нем, будет вырвано из ее сердца и брошено в бездонную черную пропасть чужих досужих мнений.

— Я бы посоветовал… — начинает было Джонатан, но моя жена резко обрывает его:

— Мы не нуждаемся в ваших советах.

Адвокат морщится — непривычная реакция для обычно столь невозмутимого человека. Даже в этот суматошный день на нем черный костюм (безупречно сидящий, явно сшитый на заказ), стильный полосатый галстук и кожаные итальянские туфли. Его седые волосы, окружающие голову наподобие ореола, идеально уложены и кажутся нарисованными. Когда Джонатан улыбается, даже морщинки вокруг глаз выглядят тщательно продуманными как важное дополнение к образу преуспевающего пожилого джентльмена.

Несмотря на возражение Рейчел, он продолжает:

— Позвольте мне сказать. Я пришел сюда, чтобы довести до вашего сведения некоторые важные моменты. Первое: полиция активно занимается поисками Джейка. Они прочесывают вдоль и поперек всю территорию от места, где уборщик, согласно его заявлению, видел вашего сына перед тем, как началась стрельба. Могу сказать, что пока они не обнаружили ни малейшего следа его присутствия. Я также узнал кое-какие подробности по поводу этого парня, Мартина-Кляйна. Некоторые камеры наблюдения зафиксировали его продвижение по школе: сначала он вошел в спортивный зал, затем попал в зону видения камеры в школьном холле. И при этом с ним никого не было. Затем Дуг распахнул дверь ближайшего класса и открыл беспорядочную стрельбу. Под конец он сделал шаг назад, налетел спиной на шкафчик и, случайно выстрелив себе в голову, погиб. То была последняя пуля в его ружье.

Я гляжу на Лэйни. Она смотрит на Джонатана, но по выражению ее лица ничего нельзя прочесть: оно тусклое, как будто она спит с открытыми глазами. Рейчел тихонько дотрагивается до ее руки, и я чувствую тесную связь между матерью и дочерью, хотя они ни разу не взглянули друг на друга.

Голос Рейчел звучит очень холодно:

— А Джейк был на этом видео?

Джонатан качает головой:

— Нет. Но полиция заявляет, что видео содержит звуки продолжающейся стрельбы.

— Возможно, это были звуки выхлопной трубы, — предполагаю я. Конечно, это глупо, но неожиданно мое нелепое замечание вызывает у меня другое смутное воспоминание. Я вспоминаю, как, стоя около школы, слышал, что сказал полицейский.

— Полиция собирает образцы ДНК по всей школе, — продолжает Джонатан. — Кровь вашего сына была обнаружена на двери, через которую стрелок попал в школу, и около того класса, где произошла стрельба. Уборщик, Эдвин Мэннер, поначалу утверждал, что видел двоих ребят, которые вошли в дверь школы примерно за три минуты до начала стрельбы. Позднее, правда, он заявил, что не может сказать, были ли это школьники и не уверен, видел ли кого-нибудь вообще. Сомневаюсь, что его показания будут учтены в суде.

— А ему предъявили фото второго подозреваемого?

— спрашивает Рейчел. Она тоже заговорила в своей адвокатской манере.

— Да, полиция показывала ему фотографии Джейка и Мартина-Кляйна, но он ничего определенного сказать не смог. Однако есть еще одна свидетельница, некая Донна Джексон, которая живет на ферме, ее участок прилегает к территории школы. Эта женщина опознала Джейка, но при этом не опознала Мартина-Кляйна. Мы навели о ней справки и выяснили, что эта дама пару раз проходила лечение в психиатрических клиниках. Так что, скорее всего, это типичный «Черный вертолет», если вы понимаете, о чем я.

— Какой еще черный вертолет? — в недоумении переспрашиваю я.

— Параноидальный тип личности. Такие люди уверены, что полиция прослушивает их телефон, что за ними следят, их преследуют и так далее. Также несколько детей утверждают, что Джейк перед началом занятий ушел из школы и отправился домой к Мартину-Кляйну; якобы это было примерно за час до начала стрельбы.

— Кто именно это сказал? — уточняет Рейчел.

— Трое: Бен Кемпбелл, Брайан Кашинг и Макс Тёрнер.

У меня внутри всё сжимается, и я покрываюсь холодным потом:

— Макс Тёрнер?

Я не могу поверить своим ушам. Макс ведь был лучшим другом Джейка на протяжении десяти лет! Почему он так поступил с ним?

— Они все его друзья, — шепчет Лэйни.

Джонатан каким-то образом уже осведомлен об этом. Он серьезно кивает и продолжает:

— Что касается СМИ, то тут дело обстоит еще хуже. Журналюги раскопали что-то в «Фейсбуке» и «Твиттере» и нарисовали ужасающую картину. Я сам пока еще не видел, но они утверждают, что якобы Джейк запостил что-то по поводу нападения на кого-то из класса.

— Это же игра! — кричит Лэйни. — Выпускники играют в нее каждый год! Они выбирают одного человека и потом преследуют его. Это не на самом деле! Они используют водяные пистолеты! Все продолжается до тех пор, пока один не победит.

Джонатан достает из кармана пиджака блокнот и что-то записывает.

— Спасибо, Лэйни. Это очень поможет. Еще репортеры утверждают, что Джейк играл в видеоигры, напрямую связанные с насилием.

— Да в них все играют, — опять подает голос Лэйни. — По крайней мере, все мальчишки.

— Там еще была драка с Алексом Рэйнсом, — добавляю я и рассказываю Джонатану все, что знаю.

Адвокат качает головой. Кажется, он хочет еще что-то сказать, но сдерживается. Но лишь бросает:

— Не сомневаюсь, они за это мигом ухватятся.

— Кто они?

— Журналисты. Они ведь выставляют Джейка этаким социопатом, утверждают, что он был замкнутым и совсем не имел друзей. Я бы очень рекомендовал вашей семье нанять специалиста из пиар-агентства, с которым мы работаем. Правда, они обычно занимаются имиджем компаний, но, возможно, помогут и вам, — Джонатан замолкает, почувствовав внезапно пробежавший между нами холодок. Но затем, сделав над собой усилие, продолжает: — Саймон, я понимаю, как вам всем сейчас тяжело, но вы должны предусмотреть развитие событий… на случай возможных гражданских исков.

В голове у меня становится ясно и пусто.

— Убирайтесь, — говорю я.

Джонатан, похоже, шокирован. Он открывает рот, собираясь что-то сказать, но не произносит ни слова. Рейчел смотрит на меня, и мне кажется, что стена между нами потихоньку исчезает.

— Мне очень жаль, Саймон. Я… Твой отец прислал меня, чтобы я вам помог. Он очень беспокоится о том, как могут повернуться события. Он беспокоится за всех вас.

— Убирайтесь, — повторяю я, поднимаясь на ноги.

Адвокат тоже встает. Я распахиваю перед ним дверь. Толпа снаружи реагирует на это какофонией голосов, сливающихся в единый угрожающий гул. Я придерживаю для Джонатана дверь, не обращая на это внимания.

— Мне действительно очень жаль, Саймон, — произносит он, всем своим видом выражая нечто совершенно иное: «Ты идиот, приятель».

Ну и напыщенный индюк! Я захлопываю дверь и поворачиваюсь к Рейчел. Она молча подходит ко мне и обнимает, пряча лицо на моей груди. Я чувствую, как ее тело сотрясается от рыданий. Лэйни обнимает меня с другой стороны, и мы стоим, как в те времена, когда дети были еще маленькими. Я тоже не в силах больше сдерживаться, и я плачу, не скрывая от дочери слез. Да и при всем желании это было бы невозможно сделать. Однако, откровенно говоря, сейчас нам всем не хочется скрывать горе друг от друга. Такова теперь наша жизнь, и дочка делит ее с нами. Детство для Лэйни закончилось с началом перестрелки, так же, как оно закончилось для всех детей, оказавшихся в тот роковой день в школе.

Через какое-то время после ухода Джонатана Лэйни поднимается к себе в комнату, а мы с Рейчел садимся на диван в гостиной, глядя друг на друга широко открытыми глазами.

— Честно говоря, я не думаю, что он намеревался нас оскорбить, — размышляю я вслух.

Глаза Рейчел мгновенно темнеют:

— Что?!

— Джонатан просто хотел помочь нам.

— Ты разве не слышал, какие предположения он делал?!

Она говорит это таким тоном, что я ощущаю себя предателем. Я еще не до конца понимаю, куда она клонит, но чувствую, что ее грозный тон отчасти направлен против меня. Как всегда, я пытаюсь избежать конфликта и пойти на попятный:

— Да, конечно, Джонатан перешел все границы. Ему не стоило заходить так далеко.

— В каком смысле? — Рейчел подается вперед, она вся подобралась, как истекающий слюной хищник, готовый совершить последний рывок за добычей.

— Я имею в виду… ну… он не должен был советовать нам обратиться в это пиар-агентство.

— Почему, Саймон?

Мы снова вступили на тонкий лед. Что мне сказать ей? Все чувства, что еще остались между нами, висят на тонкой ниточке, и я понимаю, что лучше всего сейчас промолчать, ибо любое сказанное слово может столкнуть нашу жизнь в пропасть.

— Это было… необдуманно с его стороны.

— Да ничего подобного. Как раз наоборот. Мне трудно в такое поверить, но ты ведь тоже думаешь, что наш сын сделал это, не так ли? Отвечай, черт тебя побери!

Нет таких слов, которыми можно описать выражение лица Рейчел в тот момент. Ее глаза прожигают насквозь, снимая с меня один слой за другим до самой гнилой сердцевины. Впервые я чувствую поток неприкрытой ненависти, заполняющей пространство между нами, и ее гадкий кислый вкус обжигает мне рот, как горячий кофе. И самое ужасное, что моя жена права… Я в отчаянии опускаю голову:

— Я не хочу в это верить, но посуди сама, что еще остается предполагать? Где, по-твоему, Джейк может находиться?

Она встает. Впервые за всю историю наших отношений Рейчел возвышается надо мною в прямом смысле этого слова. Я умоляюще гляжу на нее, но тщетно. Когда жена вновь открывает рот, ее слова шипят, как капли кислоты, прожигая меня насквозь до самого нутра.

— Это все твое проклятое рефлексирование, постоянное прокручивание «А ЧТО», «А ЕСЛИ», «А ВДРУГ»! Эти твои вечные копания в прошлом! Наверняка ты и сейчас выискиваешь какие-нибудь дурацкие причины, которые, по твоему мнению, могли привести к тому, что случилось. Что, скажешь не так? «Ах, а вдруг всё дело в том, что мы не возили мальчика на чертовы „совместные игры“? Или это произошло потому, что мы уделяли недостаточно внимания занятиям спортом? Потому что, видит бог, будь Джейк звездой футбола, он бы не совершил ничего подобного!» Так ведь, ты рассуждаешь, да?! По-твоему, именно в этом наш сын сейчас нуждается больше всего? Ты никогда не видел вещи такими, какими они были на самом деле. — Рейчел продолжает безжалостно добивать меня. — Тебе обязательно надо было анализировать, потрошить, расчленять, оголять до костей! Ты никогда не задумывался об этом, не так ли? И при этом ты совсем забыл, насколько особенным был Джейк!

Слезы ручьями льются по ее щекам, крупными каплями стекая с подбородка. Как ни странно, слова Рейчел ранят меня не так сильно, как того можно было ожидать. Напротив, я жадно вслушиваюсь в монолог жены. Возможно ли, что я действительно думал слишком много? Может ли так быть: много, но все-таки недостаточно?.. И ведь я не могу не признать, что во многом Рейчел обескураживающе права.

Я ведь и впрямь считал, что на каком-то этапе упустил Джейка. И сейчас думал о том, что надо было водить его на эти несчастные совместные игры. Что надо было помочь ему стать настоящим спортсменом. Я должен был подталкивать сына к тому, чтобы он стал более общительным, более разговорчивым. Надо было запретить ему иметь страничку в «Фейсбуке» или аккаунт в «Твиттере». Не следовало разрешать ему играть в видеоигры или дарить ружье. И, самое главное, я просто обязан был предвидеть, что всё это должно произойти. Почему я не заметил приближения катастрофы? Надо было вмешаться и твердой рукой держать ситуацию под контролем, не отпуская никогда, это ведь так просто! Гораздо проще, чем чувствовать сейчас, как светлые воспоминания о сыне вытесняются всем этим темным ужасом, которому нет названия, и прикладывать огромные усилия, чтобы не дать ему захлестнуть меня с головой! Как выяснилось, сейчас это даже важнее, чем узнавать что-то новое о происходящем. Главное сейчас — НЕ ЗАБЫВАТЬ, что было раньше!

Прежде чем я смог что-то сказать, Рейчел бросает мне на колени свой айпад: — «Прочти это».

Я вижу переписку на странице «Фейсбука» вместе с фотографиями Джейка и Алекса и растерянно читаю:

Джейк: Смотри, чувак, я выхожу.

Алекс: Ха!

Алекс: Педик.

Алекс: А кто тебя спрашивает, придурок?

Алекс: Еще раз покажешься около моего дома с этой штукой, увидишь, что будет!

Алекс: Совсем чокнутый, придется тебя заблокировать.

— Ничего не понял, — признаюсь я.

— Там были еще чьи-то комментарии, — поясняет Рейчел.

— Ага! — я снова читаю ленту. — То есть Алекс отвечает кому-то еще. И, скорее всего, Дугу. Ты думаешь, речь идет об этой кукле?

Рейчел резко вскидывается:

— О какой еще кукле?

Только сейчас я соображаю, что ничего не успел рассказать жене, и, когда я ввожу Рейчел в курс дела, она снова приходит в ярость:

— Зачем ты взял эту куклу?

— Я подумал… Я боялся, что полицейские найдут ее.

— Ага… И подумают, что это сделал Джейк, так?

— Я…

— Ты должен был найти нашего сына!

Возразить на это нечего.

Рейчел бросается прочь: я слышу, как ее шаги звучат где-то в глубине дома. Потом она снова появляется, ведя за собой Лэйни. Дочь внимательно смотрит на меня, и, к своему удивлению, я не вижу в ее глазах и тени осуждения, а одну бесконечную горькую печаль.

— Нет, мама, — она умоляюще дотрагиваясь до руки Рейчел. — Пожалуйста, не надо. Я не хочу уезжать! Нам нужно держаться вместе.

Рейчел молчит. Но теперь я понимаю, что она забирает Лэйни и покидает меня. В глубине души я ожидал этого давно, возможно, еще до того, как начался весь этот кошмар, а потому сейчас лишь молча смотрю на жену и дочь, понимая неотвратимость ее решения. Я не испытываю ни надежды, ни возмущения. Я просто чувствую, как холодные, парализующие волю пальцы потери и отчаяния пробегают по моему телу. Слова Рейчел звучат у меня в ушах: что же, я должен признать, что снова потерпел неудачу. Я ведь и впрямь не нашел Джейка.

Рейчел, не мигая, смотрит на меня. Моя неспособность защищаться оставляет преимущество за ней.

— Лэйни, мы должны уехать отсюда. Папе нужно время, чтобы собраться с мыслями, — наконец подводит она итог.

— Я не хочу уезжать! Почему вы двое не можете договориться?

Взгляд Рейчел холоден:

— Лично я собираюсь уехать, Лэйни. Мне нужно на какое-то время покинуть наш дом. И мне кажется, что тебе тоже лучше поехать со мной, но я тебя не заставляю.

И она направляется через кухню к двери гаража. Что-то как будто надломилось в Лэйни, и, заплакав, дочка бросается ко мне и обнимает, а я прижимаю ее к себе так сильно, что нам обоим становится трудно дышать.

— Не плачь, солнышко. Отправляйся с мамой. Мне так будет спокойнее. Поезжайте, а я потом к вам непременно приеду. Договорились?

— А как же Джейк?

Я беру ее лицо в ладони и вглядываюсь прямо в заплаканные глаза:

— Я найду его, ягодка. Обещаю.

Лэйни смотрит на меня из-под мокрых ресниц, как будто желая поймать на слове:

— Ты правда обещаешь, папочка?

Я медлю с ответом, ощущая полноту ответственности. Дочка провела со мной всю жизнь и верит, что, если папа что-то пообещает, то, значит, это обязательно произойдет.

— Обещаю, — твердо говорю я наконец.

Слезы у нее на глазах высыхают, и она делает шаг назад.

— Тогда до свидания, папа. Я люблю тебя.

Я удерживаю слезы до тех пор, пока дочка не исчезает. Я слышу, как она открывает дверь и заходит в гараж.

«Я все еще отец Лэйни. Я все еще муж Рейчел. И я любой ценой должен их защитить», — думаю я.

Все еще плача, я подхожу к входной двери и распахиваю ее настежь. Толпа снаружи моментально кидается в мою сторону. Издевательские выкрики звенят в ушах, в лицо мне тыкают микрофоны. Толпа окружает меня со всех сторон, но я стою, не двигаясь, украдкой наблюдая за тем, как открывается дверь гаража. Никто этого не замечает, потому что все смотрят только на меня. Я стал идеальной мишенью, отличной приманкой.

— Мистер Конолли, мистер Конолли, неужели вы не чувствовали, что должно произойти нечто страшное?

— Вы согласны, что, если воспитанием занимаются отцы, то уровень агрессии у детей неизбежно возрастает?

— Вы уже слышали о том, что произошло этим утром в Канзасе? Еще десять детей были застрелены, и подозреваемый заявил, что хотел перещеголять вашего сына.

— Убийца!

— Пидор!

— Это все твоя вина!

Я слушаю все это и смотрю, как жена и дочь уезжают незамеченными. Улыбка против воли появляется на моем лице, и, конечно, это подливает масла в огонь. И без того жаждущие моей крови репортеры словно с цепи срываются. Но теперь мне наплевать. Мне удалось сделать последний подарок родным, пусть и не искупающий моей вины полностью. Я прикрыл жену и дочь собой, стал громоотводом, притягивающим к себе худшее, что люди готовы швырнуть нам в лицо. И я радуюсь, понимая, что каждое жестокое слово, которое я сам уж как-нибудь переживу, не ударит по Лэйни и Рейчел.

Я продолжаю стоять на крыльце дома, озираясь вокруг с улыбкой, и вдруг происходит странная вещь. Толпа начинает затихать, и репортеры, первыми догадавшиеся, в чем дело, убираются в свои фургоны. Они смекнули, что дальнейшее ожидание здесь — пустая трата времени, и спешат скорее сдать свои материалы в редакцию.

В конце концов толпа полностью рассасывается. Я не двигаюсь с места, пока последний человек не уходит с нашего газона и не исчезает из моего поля зрения. Да, люди выплеснули на меня весь свой гнев и ненависть, но я понимаю, что за этими эмоциями скрывается только одно чувство — страх.

Хотя все они наперебой обвиняли меня, но боятся совершенно другого. Люди страшатся неизвестности. Их пугает непредсказуемое. Случилось то, что казалось совершенно невозможным, недопустимым, и это ударило их, как ток в оголенный нерв. Но им надо попробовать самим ответить на собственный вопрос: а что родители могли сделать, чтобы предотвратить трагедию?

Я думаю, что все сочли то, как я, невозмутимо улыбаясь, стоял на крыльце нашего дома, проявлением психопатии. «Во всем виновата наследственность, — будут твердить журналисты. — Фактически, мальчик был обречен с самого рождения, с такой-то генетикой». «Слава богу, — станут думать они, — что в нашей семье нет ничего подобного. Уж мы точно не стали бы стоять, как ни в чем не бывало, перед лицом справедливых обвинений!»

Рассуждая таким образом, все эти люди придут к заключению, что уж их-то дети ни за что не вырастут хладнокровными бездушными убийцами, как этот парень. Мой Джейк. Добрейший, деликатнейший, чистейший человек — самый лучший на свете. Но сомнения все еще продолжают мучить меня. А хорошо ли я вообще знал собственного сына?

Вынырнув из размышлений, я с удивлением замечаю, что один человек все еще стоит возле нашего крыльца. Мэри Мур. Гримаса ненависти и возмущения до неузнаваемости исказила ее черты.

— Почему моя дочь? — выкрикивает она. — Почему не твоя?

И это я тоже принимаю спокойно, почти как должное.

Однако едва только двери дома затворяются, как мое настроение резко меняется. Хорошо ли, плохо ли, я выполнил свой долг перед Рейчел и Лэйни. Теперь настало время выполнить данное дочери обещание.