За окном патрульная машина очень медленно поворачивает на нашу улицу. Причина очевидна — маленький тихий оазис, которым всегда был наш район, сейчас, скорее, напоминает горячую точку или зону бедствия, а эпицентром стал наш дом. Люди в черной униформе снуют у входа, как муравьи в горящем муравейнике. Желтые полицейские ленты ограждают неровную трапециевидную зону вокруг. Непонятно, для чего они сделали это — ради безопасности? Или обозначили место преступления?

За лентой ограждения зигзагом припарковано около дюжины черно-белых патрульных машин. Шесть белых фургонов с журналистами частично тоже припарковались, а остальные медленно двигаются вдоль линии ограждения в попытке найти лазейку. Какие-то женщины в неуместно яркой одежде мелькают между деревьями и газонами соседних домов, говоря что-то в огромные микрофоны под мигающими зелеными огнями камер.

Мужчина в красной майке для гольфа заметил меня в машине. Он быстро оглянулся вокруг, а потом снова пристально уставился на нас. У него на удивление равнодушное, даже безжизненное выражение лица. Я и сам наблюдаю за происходящим с безразличием и отстраненностью. Время замедлилось, как в кино, — наверное, моя психика не готова к встрече с реальностью.

Вдруг мужчина в красной майке вернулся к жизни и выскочил на дорогу буквально в шаге от нашей медленно ползущей машины. Яркий цвет его майки бьет по глазам, как когти монстра. Сердце в груди замирает, а затем начинает трепыхаться, словно пойманная птица. Взглянув в лицо мужика еще раз, я вспоминаю, что видел его в толпе родителей, сидевших в церкви. А его лицо на моих глазах превращается в гротескную маску чистой ненависти.

— Ты убил моего сына! — Он с размаху бьет по крылу проезжающей машины. — Да я тебя…

Мы проезжаем мимо, и я не успеваю расслышать конец фразы. Выворачивая шею, я вижу, как к мужчине подходит полицейский и пытается его успокоить. «А у меня в шкафу есть такая же майка», — вдруг думаю я, а затем голова начинает кружиться. Перед глазами все плывет, и я, наклонившись вперед, кладу голову на колени.

— Сэр, с вами все в порядке? — спрашивает сидящий впереди коп.

— Д-д-да, — бормочу я, не меняя позы.

Полицейский молчит. Зрение возвращается ко мне, но я не в силах поднять голову.

По дороге я еще раз десять набирал номер Джейка, но после первого гудка неизменно включалась голосовая почта. Рациональная часть моего сознания подсказывает, что, если бы телефон был у Джейка (правда, мой сын постоянно забывает мобильник), то к этому времени он уже давно позвонил бы мне или маме. Но ведь он же взял трубку, или кто-то же ее взял! Конечно, всему можно найти логичное объяснение, но это не дает мне покоя.

Наконец двери машины открываются. Мне протягивают руку.

— Мистер Конолли, — произносит мужской голос. — Я — детектив Роуз. Ваша жена ждет вас.

* * *

Я плохо помню, как вышел из машины и добрался до дома. Я как будто вынырнул из тумана и сразу оказался напротив Рейчел. Она сидит на плетеном стуле на террасе позади гаража, поставив локти на разделяющий нас кофейный столик, крышка которого выложена мозаикой. Некоторое время мы оба сидим молча, не в состоянии произнести ни слова. Мы словно находимся в эпицентре циклона. Затем Рейчел поднимает на меня измученные глаза.

— Джейк мертв, наш малыш мертв, — шепчет она.

Я немедленно закипаю. Меня бросает в жар, на лбу выступают капли пота.

— Не говори ерунды! — шиплю я. — Он ведь ответил на звонок! Это был он, я почти уверен!

— Но ты же не говорил с ним! Ты разве слышал его голос? — Рейчел скептически качает головой. Это движение раньше очень действовало мне на нервы, поскольку всегда заключало в себе скрытый упрек. Обычно оно означало, что я не осознаю серьезность положения, не замечаю очевидного. Эта одна из тех мелочей, которые понятны только семейным парам, воспитывающим детей: невербальное средство общения.

— Постой, я сама позвоню ему.

Рейчел набирает номер Джейка, а я смотрю на нее и молча жду. Ах, если бы он взял трубку! «Возьми трубку!», — умоляю я всеми фибрами своей души. — «Ответь матери!» Я ловлю в лице жены малейшие перемены, намекающие на то, что она слышит ответ. Но вместо радости, в ее глазах закипают слезы, и я понимаю, что все напрасно.

— Я знаю это, я чувствую, — не глядя на меня, говорит Рейчел, бессильно уронив руку с телефоном.

Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. А потом вдруг соображаю: жена говорит, что ЗНАЕТ, будто наш сын мертв! Я сжимаю зубы так крепко, что слышу хруст. Мне хочется дать Рейчел крепкую пощечину, схватить ее за плечи и потрясти. В первый (и, наверное, единственный) раз за всю жизнь я испытываю нечто подобное по отношению к женщине. Я всегда считал себя джентльменом, и на этот раз гнев, спровоцированный страхом и чувством вины, исчезает так же быстро, как и вспыхивает. Я наклоняюсь к Рейчел и поднимаю выпавший у нее из руки мобильник.

— Что происходит? — спрашиваю я, подразумевая: «Что мы, родители, сделали не так?»

Но Рейчел понимает мой вопрос буквально и раздраженно буркает:

— Я же говорила тебе по телефону. В полиции думают, будто это Джейк стрелял в детей.

— Это точно не он, — быстро говорю я.

Сейчас я веду себя точь-в-точь, как Рейчел: утверждаю то, чего не могу знать наверняка, основываясь исключительно на родительской интуиции. Вот только можно ли ей доверять, этой самой интуиции? Конечно, я уверен, что мой сын непричастен к преступлению. На сто процентов уверен, что Джейк не мог ни в кого стрелять. Но какой отец на моем месте думал бы иначе?

— Это сделал тот, другой мальчик, — произносит Рейчел.

Я понимаю, кого она имеет в виду: Дуга.

— Я думаю…

Она перебивает меня:

— Ты не понял, я знаю, что это сделал именно он. Я слышала, как об этом говорили полицейские. И один из копов, черт бы их всех побрал, сказал, что наш Джейк был другом этого…

— Он не был его другом! — рявкаю я.

Рейчел глядит на меня со странным выражением. Одному только богу известно, что она хочет сказать своей поднятой бровью, но я сразу чувствую себя виноватым. Жена как будто обвиняет меня в том, что Джейк общался с этим Дугом. Она как будто проследила их путь с самого начала, с того давнего бейсбольного матча, с моего вмешательства, которое, видимо, и сбило нашего мальчика с пути. Лицо начинает неудержимо заливать жарким румянцем стыда — неужели это я во всем виноват? Но ведь я даже не помню, рассказывал ли эту историю Рейчел, или нет.

— Послушай, я всего лишь посоветовал Джейку быть ко всем добрее.

Рейчел растерянно моргает:

— Что?! О чем ты говоришь?

Она качает головой, и только сейчас я замечаю, что глаза у нее мокрые. Рейчел не плакса. Только бессильное отчаяние способно выдавить из нее слезу. И эти слезы помогают мне выбраться из замкнутого круга мыслей, неотвязно крутящихся в голове. Что бы ни осложняло наши отношения: недопонимание, взаимные претензии или даже более серьезные проблемы — всё это кажется неважным. Иррациональное начало одержало верх над разумом и логикой. Я подхожу к жене и прижимаю к себе. И мы стоим, обнявшись, и плачем, плачем очень долго.

* * *

— Мистер и миссис Конолли.

К нам подходит офицер полиции. Он выглядит сконфуженным. Мы молча смотрим на него.

— Я должен попросить вас пройти в дом, чтобы вы могли собрать вещи на первое время.

— Что? — не понимает Рейчел. — Какие вещи?

— Вам удалось узнать что-нибудь о Джейке? Кто-нибудь видел его? — требовательно вопрошаю я.

Полицейский отводит глаза.

— Детектив Роуз поговорит с вами при первой возможности. Я должен всего лишь препроводить вас в дом, чтобы вы могли собрать свои вещи.

До меня постепенно доходит смысл его слов.

— То есть вы собираетесь остаться в нашем доме? Так?

Он мотает головой.

— Я не уполномочен обсуждать это с вами.

— А мы должны уйти из собственного дома? И куда же нам идти?

— Ну, можете позвонить кому-нибудь из родных или снять комнату.

Рейчел вскакивает на ноги. Она готова задушить беднягу (коп совсем молоденький, на вид ему лет двадцать). Я удерживаю жену за запястье и обнимаю за плечи. Ее плечи дрожат, щеки пылают. При других обстоятельствах ей было бы неловко от столь бурного проявления чувств: годы работы в мужском коллективе научили ее скрывать свои слабости. Но, глядя на жену сейчас, я узнаю в ней ту Рейчел, которую повстречал почти двадцать лет назад, юную девушку, всю состоящую из улыбки и широко распахнутых глаз. Я стараюсь успокоить ее, хотя сам еле держусь на ногах. Я бросаю взгляд на полицейского. Похоже, наши чувства не производят на него ни малейшего впечатления. Видимо, он сталкивается с подобными ситуациями не в первый раз.

— Давай пойдем внутрь, пока они не сказали, что это нам запрещено, — шепчу я на ухо Рейчел.

Полицейский проводит нас в собственный дом. Я был почти уверен, что они успели перевернуть его вверх дном, но все выглядит почти таким же, как мы оставили сегодня утром, за исключением того, что по нашим комнатам, делая фотографии и переговариваясь вполголоса, слоняются незнакомые люди. Прислушавшись, я понимаю, что центр их активности находится наверху, в комнате Джейка. Чего-то не хватает в этой картине, но чего? Господи, а где же Лейни?

— А где Лэйни? — чуть не кричу я.

— Она у Беннетов.

Я был уверен, что все это время Лэйни находилась с Рейчел. Хорошо, что она у Беннетов, ей вовсе не следует видеть этот ужас. Паника затихает, какое счастье, что с дочерью все в порядке. А Рейчел, кажется, вообще сейчас не до этого.

— Вы можете пройти в свою комнату, но я должен пройти вместе с вами, — говорит полицейский.

Я киваю, а Рейчел птицей взлетает наверх, пытаясь его опередить. Полицейский бежит за женой, а я медленно поднимаюсь следом. Наша комната пуста и выглядит не потревоженной. На прикроватной тумбочке лежит раскрытая книга. Я хочу посмотреть название, но в это время телефон начинает вибрировать в кармане: пришла эсэмэска. Я читаю сообщение:

«Как Вы можете прокомментировать участие своего сына в сегодняшней перестрелке в школе?»

Номер отправителя мне незнаком. В каком-то шоке я закрываю за собой дверь, чтобы меня не заметили, и нажимаю кнопку вызова. Почему я это сделал, не могу объяснить до сих пор. Мне отвечает мужской голос, который звучит гулко, как будто из какого-то подвала:

— Алло?

— Вы послали мне смс. Как это понимать?

— Это Саймон Конолли? Можно я запишу наш разговор?

— Что? Абсолютно исключено! Вы вообще кто?

— Меня зовут Майкл, я автор колонки «Подробности из первых рук». Не могли бы вы рассказать мне о том, как ваш сын…

Я изо всех сил жму на кнопку и отсоединяюсь, но буквально через секунду приходит еще одно сообщение: на этот раз от местной службы новостей, они просят интервью. Я с яростью сую телефон в карман. Он опять вибрирует, и я наугад тыкаю в кнопки. Я снова смотрю на свою несмятую кровать, и какое-то воспоминание неприятно колет мое сознание. И вдруг я вспоминаю: записка Джейка! Кровь бросается в голову, я растерянно оглядываюсь, вспомнив о записке, которую обнаружил сегодня утром.

Она валяется на ковре, уголок ее слегка торчит из-под кровати. Удивительно, как это полиция до сих пор ее не обнаружила? Прислушиваюсь — за дверью все тихо. Я быстро наклоняюсь и хватаю записку. Развернув листок, я мельком гляжу на кривые строчки, написанные рукой Джейка:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО».

Я успеваю прочитать только это: быстро смяв бумажку, сую ее в нагрудный карман рубашки. Нервы мои напряжены до предела, ведь если кто-нибудь из полицейских заметит записку, ее тут же изымут в качестве улики. Я вытаскиваю чемодан, который жена держит под кроватью, и начинаю судорожно запихивать в него белье и носки, стараясь не оглядываться по сторонам.

— Что?! — слышу я истеричный вскрик Рейчел. — Вы и в туалет собираетесь меня вести под конвоем?

Я выскакиваю из комнаты: в коридоре никого нет, только хлопает дверь в туалет. Я соображаю с трудом. Что я делаю? Что? Я собираю вещи, чтобы покинуть свой дом, в котором полиция только что произвела обыск из-за того, что сегодня мой сын стал подозреваемым по делу об убийстве тринадцати детей.

* * *

Снаружи, не успели мы переступить порог, нас встречает детектив Роуз. Теперь я могу его хорошенько рассмотреть. Лет пятидесяти, по-военному коротко подстриженный, с седыми висками, он одет в мятый бежевый костюм и коричневые ботинки. Я не могу отвести взгляда от ручки, которую он крутит в своих толстых пальцах.

При виде детектива во мне снова просыпается жажда деятельности. Надо что-то делать! И немедленно. Надо во что бы то ни стало найти Джейка!

— Я отправляюсь искать сына, — объявляю я и делаю шаг вперед.

Роуз протестующе поднимает руку. Я торможу, недовольно хмурясь.

— Не возражаете, если мы присядем? У меня есть несколько вопросов, которые мне требуется задать именно вам.

Не обращая на его просьбу внимания, я гну свое:

— Нет, вначале вы ответьте на мой вопрос. Вам уже удалось что-нибудь обнаружить?

Рейчел выглядит совершенно потерянной, как будто недавняя стычка возле туалета лишила ее последних сил. Не возражая детективу, она «на автомате» идет к кофейному столику, за которым мы с ней сидели полчаса назад. Мы садимся, но детектив остается стоять, продолжая листать свой блокнот. Тогда я тоже встаю.

— На данный момент мы не располагаем сведениями о местонахождении вашего сына. — Он осторожно подбирает слова. — Скажите, ваш сын был один, когда поехал сегодня в школу?

Я вскидываю брови:

— Нет, конечно. Этим утром Джейк подвозил в школу нашу дочь.

Рейчел сидит неподвижно, как будто оцепенев. Детектив чиркает в блокноте.

— Да в чем же дело? Что происходит? Что вам известно? — я хочу говорить спокойно, но голос, не слушаясь, срывается на крик.

— Конолли был отмечен учителем как отсутствующий на уроке в середине дня, — отвечает Роуз. — Ваша дочь сказала одному из наших детективов, что брат высадил ее возле школы.

Моя злость и возмущение многократно умножаются.

— Когда вы успели поговорить с Лэйни?!

Роуз отводит глаза. Вдруг я скорее чувствую, чем понимаю умом: он подозревает не только Джейка, но и нас тоже! Теперь понятно, почему молчит Рейчел: мы оба также являемся подозреваемыми.

— Я отправил своего человека в дом к чете Беннетов, где в настоящий момент находится ваша дочь, чтобы задать ей несколько вопросов.

— А вы зачитали Лэйни ее права? — рявкаю я. — Моя дочь несовершеннолетняя. Присутствовал при допросе адвокат? — Приходится делать колоссальное усилие, чтобы не наброситься на него с кулаками.

Детектив снова поднимает руку. Он бросает взгляд на Рейчел, как будто ища поддержки, однако надежды его не оправдываются. Рейчел словно застыла, она неотрывно смотрит в сторону дома Карен. И молчит. Я чувствую, что мой запал постепенно слабеет.

— Стало быть, вы решили допросить пятнадцатилетнюю девочку, даже не предупредив родителей?!

— Я понимаю, мистер Конолли, что вы сейчас находитесь под влиянием сильного стресса. Это не допрос, мы просто делаем все от нас зависящее, чтобы определить местонахождение вашего сына.

«Делаем все зависящее», «местонахождение» — эти канцеляризмы режут слух, и мне вдруг становится очень страшно. Хочется забиться в угол, заснуть и проснуться, когда все неприятности будут позади. Но Рейчел вдруг легонько дотронулась до моей руки; я гляжу на жену, но она по-прежнему отсутствующе смотрит куда-то вдаль. Тем не менее, ее прикосновение мне помогло.

— Если вам еще раз захочется поговорить с Лэйни, пожалуйста, поставьте меня в известность, — твердо говорю я.

— Да, конечно, я все понимаю, — отвечает Роуз.

— Послушайте, я собираюсь отправиться на поиски сына. Кто-то ведь должен этим заняться.

— Гораздо правильнее вам было бы сейчас позаботиться о том, чтобы найти более безопасное место для жены и дочери. Поверьте, мы делаем все от нас зависящее и, как только нам удастся что-нибудь узнать, немедленно поставим вас в известность. Это я вам обещаю.

Я покачал головой:

— Я должен сам найти Джейка.

— Вряд ли у вас получится, мистер Конолли. Школа временно закрыта. Никого не впускают и не выпускают.

— Причем тут школа? Он может быть где угодно!

— Мы и так изучаем каждую зацепку. Вы должны довериться нам. Любое вмешательство только осложнит поиски Джейка.

В первый раз за все время детектив Роуз назвал моего сына по имени. И, странное дело, это подействовало на меня успокаивающе. Теперь я и сам понимаю, что надо первым делом перевезти жену и дочь в отель и проследить, чтобы они хорошо устроились. А потом видно будет.

— Да, еще один вопрос, — добавляет детектив как бы между прочим, — скажите, ваш сын дружил с Дугом Мартином-Кляйном?

* * *

Припарковавшись около дома Беннетов, я открываю дверь машины, намереваясь выйти.

— Нет, — вдруг произносит Рейчел.

Я недоуменно смотрю на нее:

— Что такое? — Окружающее по-прежнему видится как в тумане.

— Оставайся здесь. Я сама поднимусь за Лэйни.

Рейчел выходит из машины раньше, чем я успеваю возразить. Я смотрю, как жена медленно подходит к дому Беннетов. Я вижу, каких усилий ей стоит каждый шаг. Я всегда знал, что из нас двоих Рейчел сильнее. Я могу рычать и рисоваться, но, когда доходит до дела, она все берет в свои руки. И так было всегда, но сейчас я должен ее защитить.

«О, господи, записка!» — вдруг спохватываюсь я. Сейчас я в одиночестве, могу рассмотреть ее. Но тут на дорожке появляется Лэйни. Она мчится навстречу матери, буквально бросается в объятия Рейчел, и жена крепко прижимает дочь к себе. Она поворачиваются, чтобы идти к машине, но в этот момент на пороге дома возникает Тайрин. Она что-то говорит жене, и я напрягаю слух, но с такого расстояния слов расслышать не могу, поэтому лишь слежу за языком тела Рейчел. Вот она невольно шагнула вперед, нагнув голову, как бык перед боем, вот завела Лейни за спину и встала перед ней как живой щит. А что Тайрин? На ее лице застыла какая-то лживая гримаса, чисто формальное выражение сочувствия.

Разговор длился не более двух минут, но мои натянутые нервы еле выдерживают это испытание. Я уже решаю опустить стекло, но в этот момент Рейчел резко поворачивается, хватает Лейни за руку и ведет нашу дочь, как ребенка, к машине. Обе они кажутся мне не живыми людьми, а какими-то нереальными призраками, осколками прошлой жизни и того, что когда-то было нашей семьей. Рейчел открывает для Лэйни заднюю дверь и снова садится рядом со мной. Я жду какой-нибудь реакции, но жена глядит вперед, избегая моего взгляда.

— Поехали, — наконец бормочет она.

— Подожди, но что же…

Рейчел поворачивается ко мне: она совершенно белая, как будто вся кровь отхлынула от лица, зрачки расширены.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я, хотя, конечно, мне самому больше всего на свете хочется убраться подальше от дома Беннетов. — Что Тайрин тебе сказала?

— Ничего… ничего такого, что она на самом деле думает, — уклончиво отвечает Рейчел.

До отеля «Марриотт», расположенного в центре города, мы доезжаем в полном молчании. Кажется, Уилмингтон заполнен менеджерами среднего звена — чуть ли не все прохожие на улицах одеты по-деловому. И люди возле гостиницы выглядят так же. Держа Лейни за руку, мы входим в лобби отеля, но не успеваем сделать и шага, как в глаза нам бросается громадная плазменная панель, а на ней — огромный, мрачный, страшный — появляется снимок Дуга Мартина-Кляйна, взятый из школьного альбома.

Рейчел реагирует первой. Она быстро поворачивается, кладет руку на макушку Лэйни и, заставляя ее наклонить голову, тащит дочку в дамскую комнату. Я замираю на месте, чувствуя, как постепенно цепенеют ноги, как будто их заливают цементом.

Телевизор работает без звука, поэтому на фоне фотографии Дуга слышится мягкое мурлыканье Аланис Мориссетт. Какая чудовищная ирония! Я хотел бы прибавить громкость телевизора, чтобы услышать, о чем говорят в новостях. Однако первым делом следует думать о безопасности Рейчел и Лэйни, поэтому я делаю над собой очередное усилие, отрываю ноги от пола и подхожу к стойке. Рейчел немедленно материализуется рядом.

— Нам нужны два смежных номера, — говорит она быстро.

Почему два? Я уже открываю рот, чтобы возразить, но снова закрываю его.

— А где Лэйни?

— Папа, я здесь, — тихонько говорит дочка из-за спины Рейчел.

Ну и ну, я уже дочь не замечаю. Ладно, главное, что она с нами. Лицо у Лейни осунувшееся и очень бледное. Вокруг покрасневших глаз залегли темные круги.

— Два смежных номера, пожалуйста, — говорю я.

Получив ключи, мы направляется к лифту. Рейчел шепчет мне на ухо:

— Я пойду с Лэйни в один номер. А ты включи телевизор в другом. Мы должны знать, что происходит.

— Все что нам надо, — это найти Джейка, — пытаюсь протестовать я.

Я понимаю, что не смогу просто сидеть, сложа руки.

Рейчел глядит мне прямо в глаза:

— Я знаю. Но очень тебя прошу, пожалуйста, сначала посмотри новости. Сделай это для меня, чтобы я могла быть спокойна за Лэйни. А потом можешь идти.

Я киваю, поражаясь тому, как хорошо она всё понимает.

* * *

«Мартин-Кляйн был опознан как, по крайней мере, один из стрелявших и виновных в разыгравшейся сегодня в школе трагедии».

Услышав это в федеральном выпуске новостей, я с тяжелым сердцем переключаюсь на местный канал. И сразу узнаю стоящую перед телекамерами журналистку. Мы познакомились с ней года три назад на одном из благотворительных мероприятий. Теперь она стоит напротив так хорошо знакомого мне дома, куда я частенько подкидывал на машине Джейка. Кстати, гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

«Так что же представлял собой этот подросток, Дуг Мартин-Кляйн»?

Разумеется, я не могу бросить жену и дочь, но больше всего мне сейчас хочется бросить все, помчаться к дому Мартин-Кляйнов, ворваться на их кухню и заставить родителей Дуга рассказать все, что знают. Вытрясти из них правду! Они должны знать, что на самом деле творилось у их сына в голове. Но я привязан к креслу, вынужден слушать идиотские домыслы репортеров. Вот журналистка обратилась к женщине средних лет во флисовом жилете и песочного цвета сапожках. Ее лицо кажется мне знакомым, только я не могу вспомнить, где прежде ее видел. Я сначала не обращаю на это внимания, но вдруг мой слух резануло то, что дама постоянно употребляет прошедшее время.

«Он был очень нелюдимым…»

В обеих этих женщинах мне чудится что-то крайне неприятное, шакалье… Может, я единственный, кто это замечает? Журналистка выходит вперед, ее рот слегка приоткрыт. Мне кажется, я слышу, как она дышит. Она кивает каждый раз после того, как ее собеседница произносит очередную фразу. Как будто знает всё наверняка.

Женщина, скорее всего мать, одного из знакомых нам детей, неестественно таращит глаза. Отвернувшись от журналистки, она возбужденно вещает, обращаясь к камере, адресуя свои слова телезрителям. О, она-то знает все. Она предупреждала, что случится нечто подобное, но тогда ее никто не слушал. Но теперь настал ее звездный час.

«И его родители тоже были нелюдимыми. Никогда не принимали участия в вечеринках, школьных мероприятиях, не бывали на благотворительных распродажах. Вообще ни с кем не общались. Я и сама даже ни разу с ними не разговаривала».

Опять прошедшее время. Эта баба и родителей Дуга похоронила вместе с сыном! Ее слова летят в меня как обломки камней, я чувствую, как они ранят меня, я истекаю кровью. Ведь отец и мать Дуга не умерли! Однако вот еще один, тайный смысл ее слов: то, что сделал сын, стало и для родителей смертным приговором.

«Хотя фамилии большей части жертв пока не опубликованы, поскольку для этого требуется официальное согласие их близких, нам уже стали известны имена трех погибших подростков: Аманда Браун, 15 лет; Кэндис Мур, 17 лет…»

Я не расслышал третьего имени. Кэндис Мур — боже мой, нет! Я закрываю глаза и вижу ее, как наяву: каштановые волосы, забранные сзади в тугой узел, задорные огоньки в больших зеленых глазах, невысокая стройная фигурка, заразительная улыбка на симпатичном круглом личике. Джейк собирался в ближайшее время пойти к ней в гости… Они были друзьями… И что, теперь ее больше нет?

Как же так? Нет, это невозможно. Просто невозможно, и всё тут. Кэндис Мур не может умереть. Маленькая невинная девочка, стоящая на пороге жизни. Нет и нет! Отрицание очевидного лязгает засовом, вталкивая мою сломленную душу в тюремную камеру действительности.

Я вытаскиваю телефон и снова набираю номер Джейка. Сразу включается голосовая почта.

— Джейк… — Я стараюсь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Пожалуйста, возвращайся домой. Все будет хорошо. Я обещаю. Просто вернись домой. Мы сможем всё уладить. Пожалуйста, дружище, прошу тебя. Возвращайся.

Меня трясет, последние слова я произношу дрожащим голосом. Все тело покрыто мурашками. «Как будто кто-то прошел по моей могиле» — так говорила мама Рейчел. Я сажусь и утыкаю голову в сложенные ладони. Как тяжело. Медленно, но верно наступает осознание произошедшего. Куда ушли надежды и мечты, которыми была полна моя душа, когда я любовался на Джейка, наблюдал, как постепенно растет и расцветает мой сын? Теперь будущая жизнь проходит передо мной в обратном порядке: рождение внуков, волшебная свадебная церемония, выпускной бал — и что же, ничего этого не случится? Никогда? Я даже не знаю, целовался ли мой сын хоть раз в жизни. Один за другим светлые образы покидают меня, поглощаемые темнотой.