16

К восходу солнца мы оставили плантацию далеко позади и поднялись довольно высоко в горы, откуда открывалась великолепная панорама раскинувшейся внизу равнины. Квадратные делянки сахарного тростника сжались до размеров носовых платочков, а господский дом и окружающие его постройки казались нагромождением детских кубиков. Не желая рисковать при свете дня, Томас свернул в лес, и дальнейший путь мы продолжали под сенью узловатых и причудливо изгибающихся горных сосен, обильно произрастающих на восточных склонах гряды.

Чем дальше мы углублялись в горы, петляя по едва заметной тропинке, тем глуше и первозданней становилась окружающая местность. Нам часто попадались большие осыпи красного глинозема, перемешанного с валунами и обломками скал. В таких местах следовало соблюдать сугубую осторожность: рыхлая, еще не успевшая слежаться почва легко начинала скользить и уходила из-под копыт ступающих по ней лошадей. Наконец мы добрались до вершины, рассчитывая увидеть по ту сторону водораздела нечто похожее на покинутые предгорья, но вместо этого нашему взору открылась цепь глубоких ущелий, заполненных клубящимся туманом. Его рваные клочья время от времени вырывались из глубинного плена, взмывая ввысь над теснинами, подобно струйкам пара над кипящим котлом. Чтобы продраться сквозь густо поросшие мхами и лишайниками и перевитые лианами заросли, нам приходилось низко опускать головы и прижиматься к лошадиным гривам. Незнакомые кустарники с остроконечными листьями облепляли бесплодные скалы, непонятно откуда черпая жизненные соки. В конце концов нам пришлось спешиться и спускаться по крутому склону, ведя лошадей в поводу. Перейдя протекающий по дну каньона стремительный ручей, мы вновь начали подниматься к следующему перевалу, за которым нас ждало очередное ущелье.

К полудню я потеряла счет подъемам и спускам, с унылой регулярностью сменяющим друг друга, и смертельно устала, поэтому очень обрадовалась, когда Томас объявил привал. Мы остановились на отдых на берегу широкой реки. Напоили животных, напились сами и обмыли живительной влагой многочисленные порезы, царапины и волдыри от укусов москитов и других жалящих насекомых. Филлис нарвала каких-то листьев и велела нам всем натереться их соком, отпугивающим, по ее словам, кровососущих тварей, тучами вьющихся на дне ущелья и слепо атакующих все, что движется.

Филлис и Минерва пошли в лес набрать свежих фруктов, Томас отправился на разведку, а я присела на гладкий камень и достала из-за пазухи заветное письмо. Оно было распечатано и выглядело так, будто его сначала скомкали и хотели выбросить, но потом передумали и снова разгладили. Отдельные абзацы различались цветом чернил и толщиной перьев и писались, очевидно, в разное время, когда у автора появлялась потребность что-то добавить или дополнить.

Моя дражайшая Нэнси!

Много раз я садился за стол с намерением написать тебе письмо. В голове все складывается превосходно, но стоит мне взять в руки перо, как мысли и слова куда-то улетучиваются. У меня такое чувство, что ты уже больше не та Нэнси, которую я знал. Я получил твое письмо, написанное на борту «Салли-Энн», и очень обрадовался, узнав из него, что ты ни в чем не виновата, а возникшие между нами недоразумения целиком на совести твоей мачехи и братьев. Я был счастлив и окрылен, разделяющий нас океан казался мне мелкой лужицей, но позже прослышал, что ты собираешься замуж за плантатора, и теперь даже не представляю, что мне думать и как быть.

По странному капризу судьбы, эскадра наша направлена на Ямайку, но если верить твоему старшему брату Генри, ты будешь связана супружескими узами задолго до того, как мой корабль бросит якорь в гавани Кингстона. А ведь я так надеялся, что ты все-таки станешь моей! Я получил повышение и служу теперь первым лейтенантом на линейном корабле третьего разряда «Орел» под командованием капитана Дунстана. Жалованъе и процент с призовых мне тоже увеличили, и я счел свои изменившиеся обстоятельства достаточным поводом нанести визит новому главе вашего семейства и просить у него твоей руки. Но когда я изложил ему свои намерения, тот сообщил, что ты уже обручена с другим, и тем самым развеял в прах все мои мечты и чаяния. Ты снова ускользнула от меня, как корабль из гавани с утренним приливом. Но я не смею ни в чем винить тебя, Нэнси. Ты так прекрасна, что тебя невозможно не полюбить. И если вышеупомянутый плантатор сумел завоевать твое сердце, как утверждает Генри, мне остается лишь пожелать вам обоим счастья и благополучия.

Но я хочу, чтобы ты знала, что моя любовь к тебе навсегда останется неизменной. И коль не суждено нам быть вместе, я до конца дней своих останусь неженатым. Я посвящу жизнь службе во флоте и приложу все усилия, чтобы честно выполнить свой воинский долг. Нам поручено по прибытии в Кингстон заняться очисткой Карибского моря от пиратов. Надеюсь, это задание удержит мой корабль вдали от берегов, потому что для меня было бы невыносимой пыткой не видеться с тобой, будучи совсем рядом. Ты найдешь меня, если захочешь, в самой гуще драки, и если долг потребует от меня наивысшей жертвы, я без колебаний принесу ее на алтарь Отечества. Больше мне терять нечего.

Р.S. Навсегда остаюсь твоим преданным другом. Если тебе когда-либо потребуется помощь, можешь смело на меня рассчитывать.

Любящий тебя и верный до гроба

Уильям

Я читала и перечитывала эти строки сквозь туманившую взор пелену слез. Как могли 6pатья столь вероломно поступить со мной, с нами? Похоже, Уильяму сообщили о моем предстоящем замужестве гораздо раньше, чем поставили в известность меня, и теперь он считает, что я для него безвозвратно потеряна. Никогда не прощу им того, что они разрушили не только мою, но и его жизнь!

Немного успокоившись, я попыталась трезво обдумать сложившееся положение. Итак, Уильям сейчас находится где-то рядом, возможно, всего в нескольких десятках миль от меня. Эх, знать бы об этом раньше! Я сбежала от Бартоломе и Джозефа, но бегство ни на шаг не приблизило меня к любимому. Скорее отдалило, как ни прискорбно было мне сознавать это. Я добровольно поставила себя вне закона, и как, скажите на милость, сможет он теперь меня отыскать? А если и отыщет каким-то чудом, захочет ли иметь дело с беглянкой в мужском платье и с обагренными кровью руками? Мне ведь придется все ему рассказать, потому что солгать Уильяму я никогда бы не решилась. Подавленная ужасом и безысходностью ситуации, я горько разрыдалась, не замечая, как расплываются чернила и расползается бумага от хлынувших слез. Вовремя спохватившись, я сложила промокшее письмо и убрала в кошелек.

Переждав дневную жару, к вечеру мы опять пустились в путь, следуя вдоль берега вверх по течению реки. Высокие отвесные стены каньона, покрытые густой порослью, спускавшейся до самой воды, сплошь утопали в зелени. В листве деревьев и кустарников перекликались на все лады невидимые птицы. Их пронзительные крики, громким эхом отдающиеся в прибрежных скалах, звучали пугающе и тревожно, заставляя порой лошадей всхрапывать и вставать на дыбы. За весь день мы не встретили ни одной живой души и не заметили по дороге никаких признаков человеческого обитания, но перед самым закатом у меня возникло странное ощущение, будто за нами кто-то следит.

Томас, по всей видимости, тоже испытывал нечто подобное. Он все чаще останавливался и подолгу оглядывался по сторонам, то ли плохо ориентируясь, то ли опасаясь завести нас в ловушку. Сразу за очередной излучиной петляющей реки мы наткнулись на преградившую нам путь отвесную стену, окутанную каким-то зловещим безмолвием. Даже вездесущие пернатые прекратили свою перекличку. Я смотрела во все глаза, но не находила и намека на проход в сплошных зарослях у подножия, куда ныряла уходящая под землю река. Неужели мы все-таки заблудились?

Томас, однако, придерживался на сей счет иного мнения. Уверенно подойдя к скале, он раздвинул руками зеленый полог из растений, за которым обнаружилось темное зияющее отверстие, достаточно большое, чтобы завести туда животных. Лошади упирались и шли неохотно, поэтому Томас долго гладил и уговаривал каждую по отдельности, прежде чем те решились войти внутрь. Особенно много хлопот доставил строптивый мул Филлис, которого пришлось затаскивать силком.

В пещере было темно и сыро, но вскоре проход начал расширяться, а своды уходить вверх, поднимаясь над нашими головами до высоты соборного купола. Сквозь невидимые амбразуры под потолком пробивался дневной свет. Животные по-прежнему чувствовали себя неуютно, то и дело вздрагивая и прядая ушами, мы же с любопытством озирались по сторонам, с восторженным изумлением вглядываясь в гротескные фигуры и фантастические формы, застывшими водопадами покрывающие скальную поверхность. Затянувшая свод паутина свисала широкими простынями, такими же тонкими и хрупкими, как табачные листья в сушильном сарае. В каждом углублении поблескивала вода, капавшая сверху с размеренной регулярностью тикающих часов и словно отсчитывавшая время нашего путешествия вдоль русла подземной реки. И вот, наконец, впереди замаячил слабый изумрудный свет, знаменующий конец туннеля и выход наружу.

Пробивавшиеся сквозь листву нависающих над рекой деревьев солнечные лучи волшебным образом преображали окраску воды, создавая впечатление, будто мы шагаем по расплавленному нефриту. Через некоторое время деревья поредели, и мы обнаружили, что находимся в обширной долине, чем-то напоминающей донце глубокой чаши и со всех сторон окруженной холмистой грядой, густо поросшей лесом. Тумана здесь и в помине было, а удивительно ароматный воздух буквально звенел от жужжания медоносов и мелодичных трелей бесчисленного множества разнообразных птиц с пестрым оперением.

— По-моему, мы окружены, — шепнула я на ухо Минерве. — Только я почему-то никого не вижу.

— Протри глаза! — насмешливо фыркнула мулатка.

Свои методы маскировки здешние обитатели довели до высочайшей степени совершенства. Искусно сплетенные из травы и веток накидки позволяли ям естественным образом сливаться с окружающей средой. Сохшие на берегу каноэ походили на вынесенные течением бревна. Легкие плетеные хижины, крытые пальмовыми листьями, прятались в тени у подножий деревьев, раскинувших над ними непроницаемым пологом свои развесистые кроны. Обрабатываемую землю разбили на лоскутные участки, каждый из которых был так мал, что ничем не выделялся среди прочей растительности. С гребня или склона кольцевой гряды ни один посторонний наблюдатель не смог бы обнаружить каких-либо признаков человеческого жилья. Если столь тщательные меры предосторожности покажутся кому-то надуманными и излишними, позволю вам напомнить, что только с их помощью мароны сумели выжить и сохранить в неприкосновенности свою затерявшуюся в горах деревню. Даже среди направленного на нас оружия не было огнестрельного: только метательное, колющее и рубящее, пусть примитивное, зато бесшумное и идеально приспособленное для применения в лесных зарослях.

Тяжелое копье вонзилось в песок у ног лошади Томаса. Мимо моего уха просвистела стрела, всколыхнув потоком воздуха прядь волос на виске. Мы неподвижно замерли, отлично понимая, что пока нас только предупреждают, но прикончат, не задумываясь, если наше поведение чем-то им не понравится. Томас отстегнул тесак и бросил на землю. Мы последовали его примеру, сложив рядом все свое вооружение. Только после этого жеста доброй воли воины позволили себе выйти из укрытий и приблизиться. Впрочем, до полного доверия и взаимопонимания было еще далеко: копья и луки с наложенными на тетиву стрелами они держали наготове. Я с любопытством рассматривала украдкой толпу маронов, являвшую собой невообразимое смешение самых разных человеческих типов и рас. Угольно-черные коренные африканцы стояли бок о бок с длинноволосыми индейцами, чьи свирепые физиономии отливали красной медью; мулаты и метисы почти не отличались цветом кожи от смуглых испанцев. Среди маронов я с некоторым удивлением заметила и с полдюжины бледнолицых уроженцев Британских островов. Обуви никто из них не носил, одеждой им служили живописные лохмотья или набедренные повязки, но выглядели они устрашающе и производили впечатление вполне боеспособной команды.

Вперед выступил предводитель шайки — обнаженный до пояса здоровяк в рваном и выцветшем клетчатом шотландском килте .

Плотный и коренастый, с огненно-рыжей шевелюрой и такой же бородой, обрамляющей широкое, до черноты загорелое лицо, он смерил нас подозрительным взглядом и рявкнул густым басом:

— Кто такие? Что вам здесь нужно?

— Нам нужен Герой, — спокойно ответил Томас. — Мы нуждаемся в помощи.

— Даже так?! — притворно изумился рыжий, с ухмылкой скрестив на груди волосатые руки. — Только вот заявились вы не ко времени. Герой нынче отсутствует, по делам в город подался. Да и с какой стати ему помогать каким-то бродягам вроде вас?

— Меня зовут Томас. Я его сын и прошу у отца защиты и покровительства для себя и своих спутников. Это Филлис, его добрая знакомая. Ее дочь Минерва. И…

Томас на миг замялся, что сразу же насторожило вожака. Шагнув ко мне, он грубо потребовал:

— Живо отвечай, как твое имя?

— Нэнси Кингтон, с плантации «Источник», — пролепетала я, не смея поднять глаз на его зверскую физиономию.

— А меня звать Тим Мак-Грегор, — хохотнул шотландец, — и откуда я взялся, никому доподлинно не известно. Пока Героя нет, я здесь за главного. — Почесав грязной пятерней бороду, он внезапно нахмурился, и зрачки его голубых глаз угрожающе сузились. — Постой-ка, ты говоришь, твоя фамилия Кингтон? А покойный хозяин «Источника» случайно не твой папаша?

Я молча кивнула, безуспешно пытаясь угадать, чем может обернуться для меня это роковое признание.

Мак-Грегор громогласно расхохотался.

— В таком случае мы тебя, пожалуй, продадим. — Он обвел повеселевшим взглядом обступивших нас маронов. — Как вам нравится такая идея, друзья? Продать в рабство дочку рабовладельца?

 

17

Предложение шотландца вызвало всеобщее оживление и продолжительную дискуссию, но мнения разделились, и нас решили оставить в покое до возвращения Героя. Отвели в центр деревни и приказали сидеть смирно и ждать. Появление атамана рассеяло все сомнения касательно нашей участи.

Предводитель маронов оказался великолепно сложенным мужчиной почти двухметрового роста с темной, как тропическая ночь, кожей и литыми мускулами. Щеки его покрывали традиционные племенные шрамы и татуированные знаки. Из головной повязки поверх густых и жестких курчавых волос торчало длинное ярко-красное перо из хвоста попугая. Открытая, добродушная улыбка на губах Героя странно контрастировала с пылающим в глубине его зрачков огнем. Скудный наряд из перехваченных широким кожаным поясом рваных парусиновых штанов как-то не очень соответствовал облику вождя, но его мощная фигура с поистине королевской осанкой подавляла величием и внутренним достоинством прирожденного лидера. Заметив Томаса, он громко вскрикнул от удивления, а при виде Филлис бросился к ней, приветствуя радостным смехом и теплым рукопожатием.

— Добро пожаловать, сестра! Ты все-таки решилась присоединиться к нам, но почему так долго раздумывала?

Внимательно выслушав их рассказ, Герой отправился вместе с мужчинами обсуждать нашу дальнейшую судьбу. Пользуясь среди своих непререкаемым авторитетом, он все же не мог не считаться с мнением других, поскольку у маронов существует обычай: все важные проблемы решать на общем собрании. Мы снова остались одни на небольшой поляне посреди деревни. Какое-то время нам никто не докучал, но вскоре из окружающих прогалину хижин начали выбираться голые ребятишки всех возрастов, от годовалых младенцев до подростков, окружая нас и разглядывая с нескрываемым интересом. Вслед за ними высыпали на поляну матери. Разогнав детей по домам шлепками и угрозами, сами женщины остались снаружи, снедаемые, вероятно, тем же жгучим любопытством, что и их шустрые чада.

Двое из них узнали Филлис и обратились с приветствием на незнакомом языке их далекой и навсегда утраченной родины. Филлис отвечала им на том же гортанном наречии. Я не понимала ни слова, но речь, видимо, шла о каких-то серьезных вещах, потому что она то и дело кивала на меня и Минерву, а собеседницы хмурились, качали головой и сочувственно цокали языком. Затем они покинули нас и вернулись к остальным, обступившим их тесной толпой. Выслушав знакомых Филлис, женщины разбежались по своим хижинам, но тут же потянулись обратно, неся в руках кожаные бурдюки со свежей водой, кукурузные лепешки и глиняные горшки с кашей, щедро сдобренной тушеным мясом, овощами и бобами. Съестного оказалось так много, что Филлис пригласила всех присутствующих присоединиться к трапезе и незаметно подмигнула мне.

— Ну вот, моя милая, можешь больше ни о чем не беспокоиться. Что там надумают мужчины, уже не имеет значения. Все уже решено без них!

Слова ее оказались пророческими. Нам позволили остаться и приняли в общину. Я никогда прежде не видела Филлис такой довольной и счастливой. Она перестала смотреть на мир затравленным взглядом, морщины на ее лице разгладились, и оно приобрело спокойное, умиротворенное выражение. Герой и его жена приютили нас на первое время, но нам хотелось как можно скорее обзавестись собственным домом. Строили его всей деревней. Жили мароны в незамысловатых сооружениях из обмазанных глиной плетеных ивовых прутьев и пальмовых листьев, но у каждой хижины имелся свой маленький дворик и сад, дающий обильный урожай плодов хлебного дерева, бананов, лимонов, апельсинов, ананасов, манго, папайи и других фруктов. Мужчины расчистили клочок земли под строительство и садовый участок, а женщины помогли возвести стены, настелить пол и покрыть крышу. Оглядев новостройку со всех сторон, Филлис удовлетворенно вздохнула и призналась:

— У меня такое ощущение, будто я вернулась домой, в Дагомею!

Мы вскопали небольшой огород, в котором посадили ямс, сладкий картофель, маис и маниоку. Саженцы фруктовых деревьев начнут плодоносить только на следующий год, но соседи обещали до той поры снабжать нас провизией в обмен на посильную помощь в обработке их угодий. Нет, мы вовсе не были кому-то в тягость. Пищи хватало на всех с избытком, в том числе мясной. Свиньи и куры свободно бродили по деревне и ее окрестностям в поисках подножного корма, а расплодившиеся козы до того обнаглели, что детям приходилось то и дело выгонять упрямую скотину с семейных делянок.

Идиллическое существование на лоне природы оказало благотворное влияние как на дух и настроение Филлис, так и на ее внешность. Кожа, прежде серая и тусклая, с каким-то нездоровым пыльным оттенком, приобрела благородный лоск, а неестественная худоба сменилась приятной полнотой. Отбросив и преодолев былые страхи, она заново научилась улыбаться, смеяться и радоваться жизни. Томас тоже не терял времени даром. Быстро нашел подружку под стать себе ростом — тихую и застенчивую молодую женщину родом из Сенегала — и перебрался в ее хижину. Судя по его довольной физиономии, все у него складывалось наилучшим образом.

Мы с Минервой всегда спали рядом. Просыпаясь среди ночи, я подолгу лежала с открытыми глазами и вслушивалась в ее безмятежно-ровное дыхание. Я наслаждалась вновь возникшей между нами близостью и в то же время ужасно боялась, что обретенное счастье окажется хрупким и недолговечным. Интуитивно ощущая нависшую над нами угрозу, я утратила покой и сон и все чаще бодрствовала до первых петухов в мучительных раздумьях о том, как же ее избежать. Прошло уже несколько недель с момента нашего появления в горном убежище, но угнетающее чувство близкой опасности не только не отпускало меня, но и нарастало с каждым днем.

Как-то раз мне приснился кошмарный сон, от которого я пробудилась в холодном поту и до самого рассвета дрожала от страха, уставясь в потолок и не осмеливаясь вновь сомкнуть глаз. Этот кошмар потом преследовал меня на протяжении долгих месяцев и навсегда врезался в память, но из того первого сна я запомнила только обрывок фразы, произнесенной хриплым, зловещим шепотом:

— Он идет за тобой…

Я услышала его столь же ясно и отчетливо, как наяву, и проснулась вся мокрая, с бешено колотящимся в груди сердцем. Кто-то прижался ко мне и обнял, дыша прямо в ухо.

— Что с тобой, Нэнси? — послышался в темноте встревоженный голос Минервы.

Должно быть, я вскрикнула, просыпаясь, и разбудила ее.

— Мне приснился страшный сон, — с трудом выговорила я, превозмогая дрожь; возможность поделиться с близким человеком позволила мне немного успокоиться и перевести дыхание. — Даже не сон, а что-то похожее на видения твоей матушки. Они ищут меня, Бартоломе и мой брат Джозеф. Я это точно знаю! Даже сейчас они охотятся за мной и не успокоятся, пока не нападут на след. Из-за меня всем жителям деревни грозит смертельная опасность. Я не могу здесь больше оставаться и должна уйти.

Минерва надолго замолчала. Подобно матери и другим соплеменникам, она истово верила в вещие сны и восприняла мои слова серьезно.

— Может, все не так уж и плохо? — произнесла она наконец с надеждой в голосе. — С чего ты взяла, что они нас непременно найдут?

— Дьюк говорил, что у бразильца есть свора собак, специально обученных выслеживать беглых рабов. К тому же он достаточно богат, чтобы нанять целую армию шпионов.

— Все это так, но обнаружить наше убежище совсем не просто, — возразила Минерва. — Сколько лет уже ищут, и все никак найти не могут!

— Раньше у них не имелось веских причин усердствовать в его поисках. Существование маронов раздражало плантаторов, но не очень их беспокоило. С моим появлением здесь все изменилось. Я чистокровная англичанка, наследница крупного состояния да еще и сбежавшая невеста в придачу. Тут замешаны большие деньги и большие амбиции. Уверяю тебя, они из кожи вон вылезут, лишь бы вернуть меня обратно!

— Но лагерь хорошо защищен, — привела еще один довод в поддержку своей позиции Минерва. — А на худой конец мы всегда можем укрыться в пещерах.

— И чего мы этим добьемся, кроме того, что спасем свои шкуры? Они срубят под корень политые нашим потом сады и сожгут наши дома, оставив на их месте бесплодное пепелище. Нет, я не вынесу, если такое случится по моей вине! — Я приподнялась на локте, пытаясь разглядеть во мраке лицо подруги. — Сердце мое обливается кровью при мысли о том, что мне придется расстаться с тобой и Филлис, но я не могу поступить иначе.

— Когда ты собираешься нас покинуть? — спросила она после паузы.

— Пока не решила, но лучше не затягивать с отъездом. Каждый лишний день, проведенный мною в деревне, только приближает и увеличивает опасность.

Естественно, после такого разговора мы обе так и не смогли больше уснуть. Минерва встала с первыми лучами солнца и растопила очаг. По утрам в горах нередко случаются заморозки, и воздух прогревается в достаточной степени лишь ближе к полудню. Закутавшись в одеяло, я тоже подсела к огню и с удовольствием выпила чашку заваренного Минервой горячего, ароматного чаю.

— Если ты уедешь, — сухо бросила она через плечо, не глядя на меня, — я отправлюсь с тобой.

— О чем ты говоришь?! — возмущенно воскликнула я. — Что это вдруг на тебя нашло? Твое место здесь, рядом с матерью и соплеменниками. Без меня вы будете в безопасности и заживете спокойно и счастливо.

Должна признаться, что великодушное предложение Минервы обрадовало меня и тронуло до глубины души. Меня страшила неизвестность, пугало туманное будущее, и я совершенно не представляла, куда направиться и как перенести разлуку со ставшими мне родными и близкими людьми. Господи, какая же я эгоистка и почему все время думаю только о себе?! Я приводила все новые и новые аргументы, с жаром убеждая подругу, что ей незачем ехать со мной и она просто обязана остаться с матерью. Минерва слушала меня с непроницаемым выражением лица, а когда я окончательно выдохлась, едва заметно покачала головой и твердо заявила:

— Все, что ты сейчас говорила, не имеет значения. Либо мы обе остаемся здесь, либо уезжаем вместе!

 

18

Худшие мои опасения получили подтверждение уже на следующий день. Тим Мак-Грегор вернулся со свежими новостями из Порт-Ройяла, куда он частенько наведывался под видом мелкого разносчика. Очень удобное прикрытие, позволяющее не только добывать полезную информацию, но и приобретать для общины материю, стальные ножи, порох, свинец и другие товары, которые мы не могли производить самостоятельно. Во время последней вылазки шотландец чуть не угодил в лапы стражников. За ним гнались, но ему посчастливилось оторваться от преследователей. Отдышавшись и придя в себя, Тим сообщил, что за любые сведения обо мне и похитивших меня беглых рабах назначена крупная награда.

Выходит, официально я считаюсь похищенной. Надо же! Мне и в голову не приходило, что они додумаются до такого абсурда.

— Не дай бог, ежели кого из наших схватят, — продолжал Мак-Грегор. — Такую казнь измыслят, что лучше, не дожидаясь, самому повеситься. Тут ведь еще и бразилец замешан. Этот ублюдок ни перед чем не остановится! Объявил, что заплатит за головы похитителей вдвое больше властей, а за живых и вовсе озолотит. Ох, не нравятся мне его посулы! Как бы кто не соблазнился.

Почесав бороду, шотландец обвел собравшихся сумрачным взглядом. Эти люди были изгоями общества, беднейшими из бедных. Последний городской нищий был богачом по сравнению с ними. А предложенное Бартоломе вознаграждение составляло такую сумму, которая могла любого ввести в искушение. Но даже если среди них не найдется предателей, деревня все равно обречена. Рано или поздно бладхаунды бразильца отыщут убежище маронов, и тогда…

Сообщение Мак-Грегора сильно обеспокоило Героя. Он приказал удвоить караулы и выставить дозорных на дальних подступах к лагерю, но принятые меры не могли рассеять сгустившуюся над ним атмосферу тревожного ожидания и всеобщей подозрительности. Привычный патриархальный уклад рушился на глазах у людей, со страхом взирающих в будущее, не сулящее им ничего хорошего, кроме новых потрясений. И все это из-за меня!

— Давай попросим матушку погадать, — предложила как-то Минерва. — Филлис мудрая, она подскажет, что делать.

Темнокожие мароны, еще не утратившие связь со своими африканскими корнями, относились к ней с уважением и часто обращались с просьбой или за советом. Наличие у нее провидческого дара не вызывало у них сомнений и не внушало суеверной боязни, присущей их товарищам европейского происхождения. Я рассказала Филлис о приснившемся мне кошмаре. Она молча достала свои колдовские принадлежности, расстелила на земляном полу хижины кусок материи и обрызгала его пальмовым вином. Затем вынула из мешочка четыре ярко-красных пера из хвоста попугая и аккуратно расположила по краям таким образом, чтобы острия их были направлены во все стороны света. Высыпав на ткань пригоршню мелких ракушек и семян из покрытого глазурью горшочка, Филлис простерла руки над россыпью и забегала по ней глазами, словно читая понятную ей одной страницу книги будущего. Закончив, она окинула меня сочувственным взглядом.

— Я не открою тебе ничего нового, — сказала Филлис. — Ты уже сама решила, как следует поступить. Ты должна уйти. Сон твой вещий: он совсем близко и если найдет тебя здесь, среди нас, то всех предаст лютой смерти.

— Я пойду с ней, — объявила Минерва. Я попыталась возразить, но она повелительным жестом заставила меня умолкнуть. — Я тоже приняла решение и не отступлюсь от него. Но нам нужен твой совет, матушка. Куда нам идти? Что делать? Как избежать погони?

Филлис принялась раскачиваться из стороны в сторону, закрыв глаза и сложив руки на коленях.

— Я вижу ваш путь, — сообщила она, выйдя из транса и повернувшись к нам. — Вы двое тесно связаны между собой. Очень тесно. Вам известно об этом?

Мы дружно кивнули. Смерть Дьюка так сблизила нас, что мы не раз без стеснения и ложного стыда вспоминали и обсуждали случившееся в ту памятную ночь. Мы не пытались делать вид, будто ничего не произошло: что было, то было, и никуда от этого не денешься. Минерва стала невольной свидетельницей совершенного мною убийства. Она видела дымящийся пистолет у меня в руках, мое забрызганное кровью лицо и багровые пятна на тыльной стороне ладони, которой я машинально провела по лбу. А мне никогда не забыть безобразную сцену насилия, которому она подверглась на моих глазах. Вы спросите, как можно вообще говорить вслух о подобных вещах? Что ж, попробую дать ответ. Совместно пережитые страдания и невзгоды порой объединяют совершенно чужих людей до такой степени, что они становятся родными по духу, двумя половинками одного целого, между которыми не бывает недомолвок и возможна только предельная откровенность. Так получилось со мной и Минервой: наши породнившиеся души связали нас неразрывными узами, еще более прочными, чем отношения между близнецами или матерью и ребенком.

— Мне очень больно расставаться с тобой, доченька. — Филлис нежно провела кончиками пальцев по ее лбу, щекам, подбородку, как будто стараясь, подобно слепому, запомнить все контуры лица Минервы. — Но я точно знаю, что тебе не место в этой глухомани. Да ты и сама чувствуешь то же самое. Когда они придут, вы обе отправитесь с ними.

«С кем это, с ними?» — едва не сорвалось с моих губ, но предостерегающий взгляд Минервы заставил меня прикусить язык. Филлис тяжело поднялась на ноги.

— Ступайте и ждите знака. — Мы направились к выходу, но Филлис окликнула меня и попросила вернуться. — Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, Нэнси. Та вещица, которую он подарил, все еще у тебя? — Она имела в виду рубиновое ожерелье. Я покачала головой, радуясь втихомолку, что в хижине полумрак и не видно краски, залившей мне лицо. — Только не лги, я не ради пустого любопытства спрашиваю! — строго предупредила она, глядя мне прямо в глаза.

— Я не лгу! — с жаром воскликнула я и сразу почувствовала, что Филлис мне не поверила.

— Я уже говорила однажды и повторяю снова: избавься от нее! Пока она с тобой, его будет притягивать к тебе, как железо к магниту. И поторопись, пока не поздно.

Я последовала ее совету. Точнее говоря, попыталась это сделать. В близлежащих скалах я видела несколько узких расщелин глубиной в сотни метров. Достав из кошелька ожерелье, я занесла руку над пропастью, но так и не смогла заставить себя разжать пальцы, в очередной раз завороженная дивной красотой и несравненной игрой камней.

Я не выдержала испытание, назначенное мне Филлис.

 

19

— Пираты! Пираты идут! — вопил во всю глотку ворвавшийся в деревню голопузый мальчишка, за которым едва поспевал другой, чуть помладше и пониже ростом.

Они неслись бегом от самого побережья, но пираты передвигаются быстро, и их появления следовало ожидать уже в ближайшее время.

Мы с Минервой тоже присоединились к высыпавшим из хижин маронам и впервые увидели собственными глазами тех самых грозных буканьеров, чья дерзостная активность вызывала законное недовольство и раздражение в Эскуриале, Сент-Джеймсе и Версале .

Приближавшийся к деревне отряд состоял из нескольких дюжин загорелых, бородатых мужчин, с ног до головы обвешанных разномастным оружием и одетых кто во что горазд. Одни по пояс голые и в каких-то невообразимых обносках. Другие в обычных матросских рубахах и парусиновых штанах; на головах пестрые шейные платки или вязаные шерстяные шапочки-монмутки .

Третьи в дорогих костюмах из шелка и атласа, отделанных кружевами и золотым шитьем, и щегольских широкополых шляпах, украшенных павлиньими и страусиными перьями. Но все, без исключения, с ножами, тесаками, пистолетами и тяжелыми патронташами через плечо, набитыми картечью и пулями. Их атаман отдал короткий приказ, пираты выстроились клином и прошлись по нашему лагерю парадным маршем, что привело в неописуемый восторг глазеющих ребятишек.

Они пришли со стороны моря, перевалив через отвесные скалы, опоясывающие Катлесс-Бей. Большие суда и военные корабли туда не заходили, опасаясь наскочить на рифы и подводные камни, надежно преграждавшие доступ в бухту. Поэтому мароны не боялись атаки с побережья, но флибустьерам, как видно, все было нипочем, и никакие естественные препятствия не могли их остановить.

Честно говоря, в первые мгновения я очень испугалась и даже запаниковала, однако, к моему удивлению, никто из мужчин не торопился взяться за оружие, а женщины не хватали детей и наспех собранные пожитки и не бежали в лес, чтобы укрыться в тайных пещерах. Они просто стояли и молча наблюдали за марширующими пиратами, пока те не остановились посреди деревенской площади. Герой и Тим Мак-Грегор вышли им навстречу. Оба безоружные, но спокойные и уверенные в себе; ни тени страха на их мужественных лицах. Что же сейчас будет? Я затаила дыхание, но Герой шагнул к пиратскому главарю с распростертыми объятиями, и я с облегчением поняла, что нанесенный нам визит предвещает, скорее, всеобщее празднество, а вовсе не кровопролитное столкновение двух разбойничьих шаек. Филлис моя реакция изрядно позабавила. Рассмеявшись и снисходительно похлопав меня по плечу, она не преминула разъяснить мне, как сильно я заблуждаюсь, заранее приписывая нашим гостям враждебные намерения.

— Ты заранее считаешь пиратов врагами, потому что тебе еще в детстве вдолбили в голову, что они плохие, жестокие и кровожадные. Но ты уже взрослая, и пора наконец научиться мыслить самостоятельно. Пиратов следует бояться только добропорядочным и законопослушным, к которым ты больше не принадлежишь. Мы теперь тоже вне закона, как и они, а ворон ворону глаз не выклюет. Изгоям выгоднее держаться вместе, чем пропадать поодиночке. Порт-Ройял для них закрыт, тем более, там сейчас стоит эскадра военных кораблей. С кем же еще им торговать и обмениваться товарами, если не с нами, такими же отверженными и бесправными?

Пираты нуждались в провизии и скупали все подряд: свежие овощи и фрукты, копченые свиные окорока, козлятину и живых кур , расплачиваясь мешками с рисом, отрезами материи, готовой одеждой, пуговицами, наперстками, швейными иголками, катушками ниток, инструментами, ножницами, ножами, топорами, кухонной утварью и прочими предметами домашнего обихода. Базар закрылся еще до захода солнца. Гости распродали все, что притащили с собой, а в наших кладовых заметно поубавилось продуктов, но обе стороны остались довольны. Герой вышел на площадь, объявил об окончании торговли и пригласил желающих на праздничный пир, или букан. Вышедший вместе с ним из хижины для собраний командир отряда флибустьеров подтвердил приглашение, и все вокруг радостно загомонили.

Лицо его скрывала широкополая шляпа с павлиньими перьями. Когда мы виделись в последний раз, он был чисто выбрит и выглядел вполне пристойно. С тех пор он отрастил густую черную бороду и усы, до неузнаваемости преобразившие внешность и придавшие его смуглой, загорелой физиономии совершенно разбойничье выражение. Раньше он не носил другого оружия, кроме тесака, теперь же обзавелся целым арсеналом. А вот пристрастие к дорогим нарядам и экстравагантная манера одеваться изменений не претерпели: облаченный в роскошный парчовый камзол абрикосового цвета и малиновые бархатные панталоны, заправленные в до блеска начищенные черные кожаные ботфорты с огромными отворотами, он больше походил на завсегдатая балов и салонных приемов, чем на капитана пиратского корабля. Несколько портил впечатление плотно облегающий талию широкий шелковый кушак, за которым скрывался внушительный набор ножей и кинжалов, вряд ли уместный в светском обществе.

— Ты его знаешь? — шепотом спросила Филлис.

— Да. Он служил старшим помощником капитана судна, которое доставило меня на Ямайку.

— Вот и обещанный знак, — печально вздохнула ведунья.

Я не успела расспросить ее подробнее, потому что оказалась вдруг лицом к лицу теперь уже с капитаном Адамом Брумом. Я сомневалась, что он узнает меня в простоволосой смуглянке в скромном платьице, испещренном грязно-зелеными потеками травяного сока, но зоркий глаз моряка не подвел его и на этот раз. Сняв шляпу, Адам отвесил мне низкий поклон.

— Боже, мисс Нэнси Кингтон! Какая приятная неожиданность! — Непринужденно завладев моей рукой, он галантно поцеловал кончики пальцев — точь-в-точь как один из моих кавалеров на танцах в Бате. — Признаюсь, никак не рассчитывал вновь встретить вас в столь необычном э-э… окружении.

— То же самое я могла бы высказать и в ваш адрес, мистер Брум, — парировала я без запинки, что несколько смутило обычно самоуверенного Адама, и он поспешил объясниться:

— Со мной приключилась самая банальная для здешних вод история. Мы взяли груз в Порт-Ройяле и отправились домой, в Англию, но в тот же день «Салли-Энн» взяли на абордаж пираты капитана Джонсона. Команде предложили на выбор: садиться в шлюпки и проваливать ко всем чертям или вступить в Береговое братство. Большинство, как и следовало ожидать, предпочло второй вариант.

— А доктор Грэхем и капитан? Что с ними?

— Нейл остался с нами, а капитан отказался. Но Джонсон проявил гуманность и высадил старика на Нью-Провиденсе в нескольких милях от Нассау. Полагаю, он благополучно добрался до города, разве что мозоли натер.

— Не ожидала, что пираты бывают такими милосердными, — заметила я с улыбкой.

— Встречаются и другие, — усмехнулся в ответ Адам.

— Но что же все-таки заставило вас и доктора присоединиться к пиратам?

— Деньги, — спокойно признался Брум. — Всего один захваченный приз может принести больше, чем жалованье помощника капитана торгового судна за всю оставшуюся жизнь. Понятное дело, испанские галеоны с наполненными золотом и серебром трюмами попадаются далеко не каждый день… — Он так забавно сморщил губы, что я не выдержала и прыснула. — Чаще приходится довольствоваться всякой мелочью вроде пуговиц и наперстков, но тут уж выбирать не приходится. Как говорится, бери, что дают. Зато мы свободны, как ветер, плывем, куда вздумается, и не теряем надежды в одночасье разбогатеть. Да взять хотя бы меня! — с напускной важностью похлопал он себя по груди. — Хожу в пиратах всего несколько месяцев, и уже капитан, а так бы еще лет десять пришлось выслуживаться. — Адам неожиданно рассмеялся. — Есть и еще одна причина: уж больно мне не хотелось добираться до Багам на веслах. С детства ненавижу греблю! А теперь позвольте представить моих друзей — первого помощника и квартирмейстера, он же боцман и старшина-рулевой нашего корабля… Мисс Нэнси Кингтон… Мистер Винсент Кросби… Мистер Игнациус Пеллинг…

Винсентом Кросби оказался симпатичный мулат лет двадцати пяти с кожей цвета гречишного меда, пышной шевелюрой длинных вьющихся волос, перевязанных красной лентой, высоким лбом и широкими скулами. Его круглое, открытое лицо немного портил приплюснутый нос, однако большие черные глаза слегка навыкате смотрели на окружающий мир с веселым задором, вызывавшим невольную симпатию. Широкоплечий и узкобедрый, невысокого роста, но отлично сложенный, в великолепном темно-синем камзоле с отделкой из алого шелка и молочно-белых штанах, он выглядел почти таким же франтом, как Брум.

Боцман Игнациус Пеллинг являл собой полную противоположность капитану и его старшему офицеру. Босоногий и неряшливо одетый, в расстегнутой до пупа рубахе и грязных парусиновых штанах, он едва доходил Винсенту до плеча, зато обладал отменной реакцией и мускулатурой, словно свитой из стальных струн. Солнце и ветер выдубили его кожу так, будто ее годами вымачивали в соляном растворе.

Покончив со взаимными представлениями, Адам откланялся, с сожалением заявив на прощание:

— Я, безусловно, счастлив снова видеть вас и слышать ваш милый голос, мисс Нэнси. У нас еще будет время наговориться всласть и многое обсудить — в первую очередь, обстоятельства, заставившие вас искать убежища и защиты у этих людей, — но об этом вы мне расскажете после ужина. А сейчас вынужден вас покинуть. Меня ждут за праздничным столом, да и в брюхе, прошу прощения, так бурчит, что я уже ни о чем не могу думать, кроме еды.

Приготовления к пиршеству близились к концу. Повсюду горели костры, женщины разделывали рыбу и кур, а мужчины медленно вращали над раскаленными углями насаженные на огромные вертела цельные свиные и козьи туши. Пираты прикатили несколько бочонков рома, и пары спиртного смешивались со сладковато-пряным ароматом специй и аппетитным запахом жареного мяса.

— Ты не обижайся, капитан правильно рассуждает, — заметила Филлис. — Мужчинам положено сначала выпить и хорошенько закусить, а потом уж и поговорить можно. С голодухи они завсегда плохо соображают. Когда освободитесь, — обратилась она к Адаму и его спутникам, — приходите ко мне. Пальмовым вином угощу. Сама делала. Пальчики оближешь, до того вкусное. Не то что ваш вонючий ром!

Солнце ушло за горизонт, и лесные заросли окутались черным бархатом тропической ночи. Застрекотали цикады, заголосили лягушки, вылетели на промысел летучие мыши, ночные птицы и бабочки. Трубный сигнал рога, сделанного из большой морской раковины, возвестил о начале букана. Соскучившиеся по свежей еде гости обжирались так, будто ели последний раз в жизни. Животы их на глазах раздувались, губы, усы и бороды лоснились от жира. Ром лился рекой, и вскоре веселье достигло апогея.

Пираты прихватили с собой пару скрипочек, да и среди маронов нашлось немало музыкантов-любителей. Они сами мастерили себе инструменты из подручных материалов, проявляя при этом чудеса смекалки и изобретательности. Обтянутые кожей выдолбленные деревянные колоды и котлы с успехом заменяли барабаны; кишки и жилы домашних животных служили струнами лютням и арфам, а полые тростниковые стволы легко превращались в свирели и флейты. Все они были идеально настроены и обладали довольно широким диапазоном звучания, позволявшим брать как очень низкие, так и самые высокие ноты.

Утолив голод и жажду, пирующие перешли к следующей части программы. Посреди площади очистили место для танцев, а рядом расположился импровизированный оркестр. Первые пробные такты пошли вразнобой, но музыканты быстро приладились друг к другу и заиграли уже в полную силу. Искрометная мелодия взмыла в ночное небо и вихрем закружилась над кострами в зажигательном ритме, отдаваясь эхом в далеких холмах и уверенно перекрывая жалкие потуги лесной живности составить ей достойную конкуренцию.

Филлис что-то сказала про обещанный знак, и ее слова натолкнули меня на удачную мысль. Я отвела Минерву в сторонку и посвятила в свой план. Глаза ее изумленно расширились, но она не дрогнула перед безумной дерзостью задуманного мною предприятия и согласилась, что в нашем положении другого выхода нет. Ждать пришлось довольно долго, но вот, наконец, Брум, Кросби и Пеллинг незаметно выскользнули из толпы зрителей, плотным кольцом окруживших площадку для танцев, и не совсем твердой походкой направились к нашей хижине. Мы последовали за ними.

Филлис провела традиционный ритуал очищения и благословения, побрызгав по углам пальмовым вином, и только после этого разлила ароматный напиток по маленьким чашкам и собственноручно вручила их каждому из гостей. Минерва выставила на закуску свежие фрукты, а я зажгла фитили масляных светильников. Потом мы расселись на циновках, сплетенных из прочных волокон пальмовых листьев, и начался серьезный разговор. Прежде чем обратиться к Адаму с просьбой, я поведала ему о случившемся со мной за последние месяцы и постаралась доходчиво объяснить, почему мне необходимо как можно скорее уехать отсюда; что одно мое присутствие здесь, среди маронов, подвергает их смертельной опасности и ставит под удар ни в чем не повинных людей.

Брум внимательно выслушал мой рассказ, не перебивая и не задавая вопросов, но когда я попросила его взять нас с Минервой с собой, нахмурился и крепко задумался.

— Мне очень хочется помочь вам, Нэнси, — заговорил он после продолжительной паузы, — и я без колебаний дал бы свое согласие, но я не вправе принимать такое решение в одиночку. Завтра я соберу команду на совет и постараюсь убедить парней поддержать мое предложение.

— А разве нельзя просто приказать? — удивилась я. — Вы же капитан, Адам!

Шум и крики снаружи нарастали с каждой минутой. Барабанная дробь перемежалась пьяной бранью. Завязалось несколько драк. Сквозь открытую дверь хижины виднелись лежащие вповалку у костров бесчувственные тела и шатающиеся фигуры упившихся до умопомрачения мужчин. Судя по плачевному состоянию пиратов в настоящий момент, утром их ожидает жесточайшее похмелье.

— У нас не торговое судно и не военный корабль, — усмехнулся Брум. — Все вопросы решаются голосованием на общем собрании. Нам плевать на расовую принадлежность, национальность или цвет кожи, мы принимаем всех желающих, однако до сих пор… — Он запнулся и умолк, но я и так догадалась, что осталось недоговоренным в последней фразе.

— Однако среди них до сих пор не бывало женщин, не так ли?

— Совершенно верно, — уныло кивнул Адам, в замешательстве теребя бороду. — Пираты суеверны, как все моряки, и считают, что женщина на корабле приносит несчастье. Напомню также, что воспитание и манеры у них отнюдь не джентльменские. Думаю, вы и сами понимаете, какие очевидные проблемы в команде могут возникнуть с вашим появлением на борту.

— Помнится, под началом Ситцевого Джека служили две молодые бабенки, — подал голос Игнациус Пеллинг. — Как же их звали-то, дай бог памяти? Ага, вспомнил! Мэри Рид и Энн Бонни. Ох и лихие были девки, ни в чем мужикам не уступали! И одежду мужскую носили, и по вантам бегали, что твои мартышки, и вахту наравне со всеми отстаивали.

— Мы тоже можем! — ухватилась я за слова боцмана, как за спасительную соломинку. — Я имею в виду, одеваться по-мужски, нести вахту, драить палубу и работать, не отставая от других. В том сундуке с одеждой, который вы принесли с собой, наверняка найдется что-нибудь подходящее для нас обеих. Мое детство прошло в порту, и я неплохо разбираюсь в снастях и такелаже. А если чего не знаю или не умею, быстро научусь и научу Минерву. Мы молоды, сильны и выносливы. Мы вас не подведем, дайте нам только шанс это доказать!

— Но учтите, — предупредил Брум, — что обманывать команду я не намерен. Парни должны знать, кто вы такие. Пусть все будет ясно с самого начала, а дальше уж им решать. Что скажете, друзья? — повернулся он к спутникам. Кросби утвердительно кивнул, а Пеллинг пожал плечами. Заметно повеселев, Адам снова обратился к нам: — Очень хорошо! Завтра утром мы заберем вас с собой и представим всему экипажу. — Поднявшись на ноги, он обменялся теплым рукопожатием со мной и Минервой, поблагодарил Филлис за гостеприимство, а на прощание добавил: — Даю слово приложить все усилия на сходке, чтобы вас приняли.

Гости допили вино и ушли, а мы улеглись спать. Шумный гвалт за стенами хижины постепенно утих, и до наших ушей доносились лишь отдельные возгласы и взрывы хохота. Все уже допились до последней стадии, когда отказывает язык и человеческая речь становится похожей на обезьянье гуканье. Близился рассвет, но сна у меня не было ни в одном глазу. Я не видела лица Минервы, но слышала ее дыхание и знала, что она тоже не спит. Потянувшись к ней и нащупав в темноте ее руку, я шепотом, чтобы не разбудить Филлис, спросила:

— Ты уверена, что действительно хочешь пойти со мной? Подумай! Еще не поздно отказаться и остаться с матерью. Ты вовсе не обязана меня сопровождать.

— А мне сдается, что обязана, — прошептала в ответ Минерва. — И чем дольше я думаю, тем яснее вижу, что приняла правильное решение. Да и как я отпущу тебя одну? А о Филлис не беспокойся: мать каждый день твердит, что здесь ей так хорошо, будто в родной дом вернулась. Я же родилась рабыней на плантации, и возвращаться мне некуда!

— Брум считает море своим домом.

— И не только он один, — заметила Минерва. — Море открыто для всех наций и народов. Мне кажется, оно и нам с тобой придется по нраву. Я жажду повидать мир, найти свое место в нем и не хочу до конца жизни прозябать в этих лесах, дрожа от страха и постоянно гадая, когда заявятся охотники с собаками, чтобы перебить нас всех или снова обратить в рабство.

Я приподнялась и посмотрела на нее. Голос Минервы звучал твердо и уверенно, даже несколько грубовато, но лицо ее в предрассветных сумерках было мокрым и блестело от слез.

— Может, все-таки останешься? — предприняла я последнюю попытку, не слишком надеясь на успех. — Что бы ни говорила Филлис, она все равно будет скучать и горевать без тебя. Мне-то проще: меня тут ничто не удерживает.

— Рано или поздно, но детям всегда приходится расставаться с родителями, — внезапно заговорила Филлис, которую мы считали спящей. — Таков закон природы. Ступай с Нэнси, доченька, и ни о чем не жалей. Я не пропаду. Герой — хороший человек и мой друг. Он обо мне позаботится. А я буду ждать и верить, что в один прекрасный день ты вернешься и…

Голос ее дрогнул и сорвался, как будто в легких не хватило воздуха, чтобы закончить фразу.

— Я обязательно вернусь, — прошептала Минерва. — Клянусь, мамочка!

Мы понимали, что дать клятву куда легче, чем исполнить, и одному Богу известно, суждено ли нам встретиться вновь, но человек так устроен, что часто цепляется за пустые слова, закрывая глаза на суровую реальность. Вот и мы повели себя совершенно по-детски, наперебой фантазируя, как вернемся сюда в блеске богатства и славы и какие замечательные подарки привезем. Филлис тоже все понимала, но старательно подыгрывала нам, обещая, что устроит в нашу честь такой пир, какого еще свет не видывал.

Наутро мы завязали пучком подрезанные и зачесанные назад волосы, перетянули свои девичьи груди, надели мужские рубахи и штаны с ширинкой на пуговицах, вооружились тесаками и ножами и превратились в заправских пиратов. Но только внешне, как очень скоро выяснилось. Прощаясь с матерью, Минерва не выдержала и расплакалась, а еще через минуту мы дружно рыдали все втроем, тесно обнявшись и орошая горькими слезами земляной пол хижины. Ну, Филлис и Минерва — это понятно. Мать оплакивает разлуку с дочерью, дочь оплакивает разлуку с матерью, а я-то чего реву? Но тут я вспомнила, что вообще не знала своей матери, и разрыдалась еще сильнее.