35

Мы следовали вдоль побережья Гвинеи по направлению к Бенинскому заливу под видом респектабельного торгового судна. Винсент лишь однажды появился на борту «Удачи». Навестил оправляющуюся от ранения Минерву, долго о чем-то совещался с Брумом и Пеллингом за закрытыми дверями капитанской каюты, а потом снова вернулся на свой корабль. «Скорое возвращение» держалось в отдалении от флагмана. Идущие поодиночке суда вызывают меньше подозрений, чем целая флотилия, поэтому приходилось соблюдать дистанцию.

Несколько раз мы приставали к берегу в населенной местности, чтобы пополнить запасы воды я продовольствия. Обычно ко входящему в гавань судну сразу устремляются стайками лодки мелких торговцев, предлагающих свежие фрукты и овощи, местные диковинки и другой незамысловатый товар. Во всяком случае, так обстояло дело в Вест-Индии. Здесь же пробивающиеся сквозь полосу прибоя на утлых пирогах торговцы чаще демонстрировали не бананы и апельсины, а живой товар, осаждая нас со всех сторон предложениями очень выгодно и с большой скидкой приобрести партию невольников. Брум никого покупать не собирался, но и отказывать никому не спешил. Каждого продавца принимал у себя в каюте, угощал и подробно расспрашивал, почерпнув таким образом немало ценных и полезных сведений. Одного раба он все-таки приобрел: великанского роста негра из племени кру по имени Тоби, который говорил на множестве местных диалектов и знал как свои пять пальцев все мели, подводные скалы и течения на протяжении всего Западного побережья Африки. Надо ли говорить, что Тоби получил свободу не позже, чем доставившая его пирога отвалила от борта «Удачи»? Очень скоро они с Адамом сделались закадычными друзьями и массу времени проводили вместе, корпя над картами и строя планы.

Винсент тоже не терял времени даром. После раскрытия заговора часть экипажа «Скорого возвращения» пришлось перевести на флагман, и теперь уже капитан Кросби срочно нуждался в пополнении. Надо сказать, что разрешил он эту проблему весьма оригинальным способом: взял и купил недостающее количество у местных работорговцев. Многие из команды «Удачи» сочли Винсента крепко пострадавшим на голову от солнечного удара, и мне довелось в те дни выслушать немало скептичных реплик и откровенных насмешек на его счет. Большинство сходилось на том, что приобретенные рабы, доставленные на побережье из центральных областей Африки и никогда не видевшие океана, не смогут привыкнуть к перемене обстановки и моряков из них не получится. Так что лучше всего, пока не поздно, сбагрить их с рук, продав капитану первого встречного невольничьего судна.

— Ни черта у него не выйдет! Ни в жисть черномазым не разобраться в парусах и снастях, — с апломбом высказал общее мнение один из марсовых матросов по кличке Околыш. — Легче обезьяну обучить, чем этих тупоголовых!

— Не знаю, как тебе, — не осталась в долгу всегда скорая и острая на язычок Минерва, — а вот мне, например, это вовсе не кажется сложным. Уж если даже ты сумел научиться, то им, как говорится, сам бог велел!

Рана ее затянулась и почти не беспокоила. Брум расщедрился и позволил нам проводить долгие часы нежданно свалившегося на наши головы досуга в пассажирском салоне, передав его в наше единоличное пользование. Там мы занимались, главным образом, тем, что старались придать себе изрядно подзабытый женский облик. Чтобы вернуть коже былую белизну и мягкость, на ночь я обильно намазывала руки ореховым маслом, приобретенным через Тоби у какого-то заезжего купца, а Минерва накладывала мне на лицо маску из ананасовой мякоти — самый действенный и давно известный чернокожим служанкам белых господ способ уберечься от загара в тропиках. Было как-то странно и непривычно снова носить женское платье и тратить каждое утро массу времени только на одевание. Ноги мои поначалу путались в юбках, а от туго затянутого корсета перехватывало дыхание. Сестра расчесывала мне волосы и часами колдовала над моей прической, а я, в свою очередь, делала то же самое для нее. Усиленное внимание к собственной внешности вскоре принесло первые плоды: кожа моя заметно посветлела, а ногти отросли в достаточной степени, чтобы заняться маникюром.

Корсары довольно быстро привыкли к жесткой дисциплине и новым правилам, введенным на «Удаче». Почти все они служили в свое время на военных кораблях и торговых судах, и им не составило особого труда припомнить прежние навыки. Чисто выбритые и подтянутые офицеры прохаживались по шканцам, строгие и важные в своих новых костюмах, а матросы в синих куртках и белоснежных парусиновых штанах беспрекословно выполняли все приказы начальства. Но что самое интересное, все ходили трезвые — спиртное выдавали раз в день и всего по чарке, как в Королевском флоте, — и никто по этому поводу даже не возмущался. Брум приказал поднять британский флаг, и корабль наш окончательно превратился в солидного «купца», якобы направляющегося из Бристоля в Индию.

Под таким не вызывающим подозрений прикрытием мы получили возможность спокойно следовать вдоль побережья и присматриваться к укрепленным форпостам, принадлежавшим различным европейским государствам и служившим также оживленными торговыми центрами. В первую очередь, разумеется, торговли рабами, которых привозили и пригоняли сюда со всех концов Африки. Но не только. По уверениям Адама, в крепостных подвалах, ожидая отправки в метрополию, накапливались неисчислимые ценности: слоновьи бивни, золотой песок, жемчуг, камедь , пряности и многое другое, чем богата земля и природа Черного континента.

— А еще золото и серебро в монетах и слитках, — заканчивал он, сверкая глазами, как будто уже видел все это воочию. — Своего рода оборотный капитал. Часть этих средств расходуется на оплату привозимых товаров, но еще больше поступает в казну за счет их продажи и взимания торговой пошлины с каждой заключаемой сделки. Платят все. И продавцы, и покупатели.

Загадочный план Брума, давно возбуждавший всеобщее любопытство, оказался на деле необычайно простым по замыслу, но это отнюдь не означало, что претворить его в жизнь будет так же легко. Один только выбор цели потребовал долгих раздумий и совещаний с офицерами в присутствии Тоби, выступавшего в роли советника. Остановились в конечном итоге на британском форте, расположенном на островке в устье одной из великих африканских рек, впадающих в Бенинский залив. Тоби там неоднократно бывал, сопровождая невольничьи караваны в качестве толмача. А к коменданту форта у него были свои счеты: в свое время тот обманом лишил его свободы и продал за немалую цену какому-то работорговцу из Южной Африки. Великан прекрасно знал расположение крепостных помещений и служб, распорядок дня и численность охранявшего форт воинского контингента. Поведал он и о том, что охранники живут в постоянном страхе перед бунтом нескольких тысяч невольников, которых неделями держат в длинных деревянных бараках, дожидаясь покупателей. Но еще больше боятся они всякой тропической заразы, наползающей по утрам холодной, сырой пеленой низко стелющихся туманов из заболоченных мангровых зарослей по берегам дельты. В гнилом климате здешних мест присылаемые из метрополии солдаты и офицеры часто не протягивают и нескольких месяцев, а остальные спасаются от болотной лихорадки и дизентерии неумеренным потреблением спиртного или ищут забвения в объятиях туземных женщин.

Форт несколько раз переходил из рук в руки, но в настоящий момент над его бастионами развевался английский флаг. Направленный руководством Королевской Африканской компании для наведения порядка и упорядочения торговли новый комендант оказался нечист на руку и заботился больше о пополнении собственного кошелька, нежели сундуков компании.

— Это будет увеселительная прогулка, уверяю вас, джентльмены! И леди, конечно, — ухмыльнулся Брум, кивнув в нашу сторону. (Мы с Минервой чинно сидели в уголке в своих новых нарядах и скромно помалкивали. ) — Мы просто придем и заберем все, что захотим. Гарнизон малочисленный, а золота в форте, по словам Тоби, немерено. Плевое дело для пары корсарских кораблей. Тем более, мы вовсе не собираемся представляться в истинном виде и подставляться под огонь батарей.

Мы бросили якорь в небольшой бухте прямо под стенами крепостных укреплений. Большая часть команды по приказу Адама укрылась в твиндеке. Слишком много людей на палубе могли вызвать ненужные подозрения. Винсент на «Скором возвращении» обогнал «Удачу» под покровом ночи и опередил нас на несколько часов. Шхуна покачивалась на волнах в некотором отдалении от барка, но мы не обменивались сигналами и делали вид, что между обоими судами нет ничего общего.

Брум приказал спустить на воду капитанскую гичку с шестеркой гребцов. Тем временем Холстон, Даффи, Филипс, Эндрюс и доктор Грэхем в офицерской форме поднялись на шканцы и присоединились к командиру.

— Мистер Эндрюс, — церемонно обратился Адам к новоиспеченному штурману, — не соблаговолите ли вы помочь моей племяннице спуститься в шлюпку?

Том не без смущения подхватил меня под руку и повел к трапу. Собираясь нанести визит коменданту, я надела свое лучшее платье, купленное накануне бегства из Нью-Йорка. Его рукава надежно скрывали еще заметные следы порезов на руках выше локтей, а кисти и запястья облегали элегантные длинные перчатки из белого шелка. Наряд Минервы выглядел куда скромнее, как и подобает чернокожей служанке — рабыне или вольноотпущеннице. Она семенила за мной, как комнатная собачка, смиренно потупив взор и не смея поднять головы. Брум пришел в восторг от нашего маскарада и во всеуслышание объявил, что мы — само совершенство и золото, считай, уже у нас в кармане.

На пирсе нас встретил почетный караул из дюжины вооруженных мушкетами с примкнутыми штыками солдат во главе с сержантом. Осведомившись о цели посещения, он приказал препроводить нас в крепость. Исполняющий обязанности коменданта сэр Корнелиус Торнтон принял нас с отменной любезностью. Пригласил усаживаться и незамедлительно предложил даме прохладительное и сладости, а джентльменам — пропустить по стаканчику за знакомство. Судя по его кирпичного цвета физиономии, он уже успел «пропустить стаканчик» задолго до нашего появления. И не один. Когда все расселись и наполнили бокалы, комендант приступил к официальной части беседы.

— Адам Брум из Бристоля, сэр, — представился наш предводитель и представил по очереди остальных, отрекомендовав меня своей племянницей, мисс Дэнфорт. — Владелец и шкипер собственного судна. Следую в Индию, чтобы помочь брату основать свое торговое предприятие. Попутно занимаюсь скупкой слоновой кости, золотого песка, камеди, пряностей и других колониальных товаров. — Он окинул Торнтона задумчивым взглядом и как бы невзначай поинтересовался: — Быть может, уважаемый сэр Корнелиус, и в ваших закромах найдется что-нибудь в этом роде?

Актерский талант и природное обаяние Брума позволяли ему с легкостью располагать к себе собеседника, чему немало способствовали напускное простодушие и заискивающий тон, неизменно вызывающие снисходительно покровительственную реакцию со стороны новых знакомцев. Клюнул на эту удочку и сэр Корнелиус Торнтон. Его маленькие бесцветные глазки сузились и алчно блеснули, бледные губы растянулись в тонкую улыбку. Комендант принадлежал к известной категории людей, самоуверенно полагающих, что знают все на свете и видят окружающих насквозь. Надо ли говорить, что он ни на миг не усомнился в россказнях Адама, продолжающего расхаживать по комнате, энергично жестикулируя и выдавая одну сладкую сказочку за другой? Торнтон внимательно слушал, поглаживая седеющую бородку, и улыбка у него на губах расплывалась все шире, пока он окончательно не уверился, что имеет дело с наивным простаком, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца.

В ответ на вопрос, какого рода товары может предложить он, Брум без запинки процитировал составленный накануне Тоби и Пеллингом перечень, в который вошло все, в чем, предположительно, может нуждаться форт и его обитатели. При этом он называл такие смешные цены, что у коменданта аж пот на лбу выступил. Многозначительно кивая и поддакивая, тот мысленно потирал руки, предвкушая, должно быть, какой солидный куш сможет наварить и положить себе в карман. Согреваемый мечтой о будущей наживе, он до того забылся, что предложил на радостях показать свои владения и вызвался лично сопровождать нас во время осмотра. Мы довольно долго бродили по тесным коридорам, поднимались на бастионы и спускались в подвалы. При этом комендант упорно не замечал, с каким напряженным вниманием озираются по сторонам мистер Адам Брум и сопровождающие его офицеры, не упуская из виду ни одной детали. К концу экскурсии мы узнали практически все, что нас интересовало: численность караульных и систему размещения и смены постов, количество и расположение орудий на крепостных стенах и многое другое. Посещение казнохранилища сэр Корнелиус приберег, как говорится, «на сладкое», рассчитывая, очевидно, поразить нас демонстрацией собранных в крепости несметных богатств и подчеркнуть заодно свою собственную значительность и влиятельность.

Кладовые находились глубоко под землей. В подвалах было прохладно и сыро. Гуляющие по ним сквозняки колебали пламя факелов в руках солдат, и тогда по сочащимся влагой стенам и нависающим сводам начинали метаться и прыгать причудливые тени невиданных зверей и сказочных страшилищ. Спускаясь вниз, мы миновали ряд подземных пустот, вероятно, естественного происхождения, в которых содержались ожидающие покупателей невольники. Об их присутствии предупредили нас доносившиеся словно издалека приглушенные крики и стоны, лязг цепей, женский и детский плач. Торнтон, прислушиваясь, приложил к уху ладонь.

— Вот где настоящее золото, — с апломбом заявил комендант, — а вовсе не в тех сундуках, которые вы скоро увидите! Черная кость куда как выгодней желтого металла. Кстати, капитан, — со слащавой улыбкой обратился он к Адаму, — могу предложить отборный товарец. Только что поступила большая партия из Конго; если пожелаете, забирайте прямо сейчас. Уступлю со скидкой, в знак доброго к вам расположения.

Брум с напускным сожалением покачал головой.

— Не хотите? Жаль, жаль, вы бы точно не прогадали! — разочарованно вздохнул сэр Корнелиус. — Ну вот мы и на месте, леди и джентльмены, — торжественно объявил он, остановившись перед массивной деревянной дверью и сняв с пояса увесистую связку ключей. Отобрал нужный, вставил в скважину здоровенного навесного замка и повернул. Один из солдат снял замок, весивший, на мой взгляд, фунтов тридцать, не меньше, и отодвинул массивный железный засов. Торнтон отворил заскрипевшую дверь, и мы вошли внутрь.

Вошедшие следом солдаты вставили факелы в гнезда на стенах, и помещение озарилось тусклым светом, выхватившим из мрака высящиеся до самого потолка штабеля золотых слитков у дальней стены. Вдоль остальных теснились огромные дубовые сундуки, два из которых, обитые зеленого и красного цвета кожей, выделялись из общего ряда наличием на их крышках тисненых дворянских гербов. Как выяснилось позже, они принадлежали когда-то одному испанскому гранду, и именно в них сэр Корнелиус хранил свои личные сбережения.

— Мои комплименты, сэр, — заметил Адам, пнув носком ботфорта входную дверь красного дерева толщиной в четыре дюйма. — Весьма надежно, на мой взгляд.

— Еще бы! Это же кемвуд! Вы еще сюда взгляните! — Торнтон с гордостью провел пальцами по поверхности стены. — Скальная порода, пушкой не прошибешь. Сам Черный Барт Роберте обломал бы здесь зубы! — заметил он со смехом, а мы, незаметно переглянувшись, дружно его поддержали. — Но не пора ли нам на солнышко? Для молодой леди здесь мрачновато, пожалуй. — Галантно взяв меня под локоток, сэр Корнелиус предложил: — Не желаете прогуляться на свежем воздухе, мисс Дэнфорт? Я покажу вам свой сад.

В личных покоях коменданта, благодаря невероятной толщине стен, было всегда прохладно, хотя и несколько сумрачно. Располагались они особняком от остальных укреплений и выходили окнами в сад, разбитый на довольно обширном пространстве в промежутке между внутренним двориком и глухой крепостной стеной. Над фруктовыми деревьями и цветочными клумбами порхали стайками разноцветные бабочки и тропические птицы с пестрым оперением, верещали, прыгая с ветки на ветку, вездесущие мартышки, в воздухе разливался сладостный аромат созревающих плодов и свежей зелени. Торнтон долго водил меня по саду, указывая пальцем то на одну, то на другую достопримечательность и с нудными подробностями объясняя, что такое лимоны и апельсины, с чем едят ананасы, гуаву и бананы и как португальцы освежают воду орехами, которые они называют «кола». Видно было, что он чрезвычайно гордится своими садовыми угодьями, и мы с Брумом не уставали восхищаться всем, на что обращал наше внимание гостеприимный хозяин. А попутно не преминули отметить для себя, что фруктовые деревья смыкаются с прибрежными зарослями, тянущимися до самой гавани. Если вдруг придется спасаться бегством, нет нужды ломиться в охраняемые ворота. Куда проще выбраться из форта через апартаменты Торнтона и спуститься к воде под прикрытием деревьев и зелени.

— Садовничество — мое давнее увлечение, — продолжал разглагольствовать сэр Корнелиус. — Не поверите, но когда я принял командование, на этом месте был пустырь, изрытый и истоптанный дикими свиньями. Некоторые семена и саженцы я собираюсь взять с собой и попробовать высадить в Глизоне.

Глизоном называлось поместье Торнтона в Англии, которое он заблаговременно приводил в порядок, дожидаясь истечения срока пребывания на посту коменданта форта и тратя на это существенную часть своих немалых доходов. О своем имении сэр Корнелиус рассказал нам на обратном пути. Мы вернулись в дом, где мне предложили чай, а мужчинам — портвейн и бренди. Минерве не предложили даже стакан воды.

Гостиная, как похвастался нам Торнтон, была точной копией гостиной в Глизоне. Было странно и непривычно видеть здесь, близ экватора, тяжеловесную обстановку, потемневшие от времени портреты на стенах и другие традиционные атрибуты провинциальной английской усадьбы. Многое выглядело настолько неуместно и дико, что вызывало сомнение в здравом рассудке хозяина. Книги под воздействием влажного тропического климата отсырели и разбухли чуть ли не вдвое, изъеденные жучками переплеты покрылись плесенью. Примерно то же самое происходило с мебелью. Створки не закрывались, ящики не выдвигались, а массивный комод подтачивали термиты. Зеркала и столовое серебро испещряли неотмывающиеся темные пятна.

Сэр Корнелиус продолжал с увлечением посвящать нас в свои планы касательно Глизона, мы же почтительно внимали, изображая благодарных слушателей. Но время от времени он прерывал свой страстный монолог и начинал хрипеть и задыхаться. Лицо его при этом наливалось кровью, глаза выкатывались из орбит, на лбу рельефно выступали вены. Он не расставался с большим носовым платком, ежеминутно промакивая выступающие на землистого цвета коже крупные капли пота.

— Он гниет изнутри еще быстрее, чем вещи в этой комнате, — шепнул мне украдкой Грэхем. — Боюсь, не видать ему Глизона как своих ушей. Вам нездоровится, сэр? — обратился он к Торнтону. — Я врач, может быть…

— Не утруждайтесь, доктор, со мной все в порядке, — отмахнулся комендант. — Это все проклятый здешний климат, будь он неладен! Недаром говорят про Бенинский залив, что сюда легко забраться, да тяжело убраться. Ничего, в старой, доброй Англии я живо оклемаюсь. Всего годик остался. Уж как-нибудь протяну. — Он залпом осушил недопитый бокал и поднялся из-за стола. — Прошу меня извинить, леди и джентльмены, но время после полудня я обычно посвящаю отдыху. Но вечером, когда спадет жара, буду счастлив увидеть всех вас снова. Надеюсь, вы не откажетесь отужинать со мной?

— С благодарностью принимаем ваше приглашение, сэр, — поклонился Брум, поспешно последовав примеру хозяина. — И не смеем вас больше задерживать. — Окинув взглядом обстановку, он добавил: — Я вижу, вы человек со вкусом, сэр Корнелиус, и знаете толк в хорошей выпивке. Ваш винный погреб безупречен, но и у меня на борту тоже кое-что припасено. Если позволите, я прихвачу с собой пару бутылочек выдержанного французского бренди, который, я думаю, вы сможете оценить по достоинству.

— Разумеется, — согласно кивнул Торнтон. — Жду вас у себя к восьми часам.

Вернувшись на корабль, мы занялись подготовкой к вечернему визиту. Брум приказал офицерам подобрать себе самые лучшие выходные костюмы из его собственных сундуков, а меня попросил задержаться в капитанской каюте.

— Всего один разочек, Нэнси! Ты уж как-нибудь постарайся ради такого случая, — произнес он умоляющим голосом, выложив на стол ненавистное рубиновое ожерелье.

Я в изумлении уставилась на него.

— Откуда оно взялось? — возмутилась я, опомнившись от неожиданности. — Мы же договорились оставить камни на хранение в банке Брандта в Нью-Йорке!

— Да, договорились, ну и что с того? — с вызовом посмотрел на меня Адам. — А потом я передумал. Могу я передумать? Капитан я или не капитан? Сначала я хотел оставить, честное слово! А потом подумал, вдруг пригодится? А тут как раз такой случай подворачивается…

Ну и мошенник! Ну и лицемер! Ведь знал, с самого начала знал, что так будет, а теперь юлит и оправдывается, невинной овечкой прикидывается!

— Не стану я его надевать! — заявила я, кипя от злости.

— Почему?

— Не стану, и все!

Не объяснять же ему, в конце концов, что мне опять кошмары по ночам снятся из-за этих проклятых рубинов!

— Ты должна, Нэнси! Неужели сама не понимаешь, как это важно? Сто к одному, что Торнтон сразу на ожерелье глаз положит и больше уж от него не оторвется, а его офицеры — на тебя. А нам только того и надо! Главное, сразу их внимание отвлечь, чтоб ни о чем другом уже не помышляли.

Кончилось, разумеется, тем, что я позволила себя уговорить. Минерва обвила мою шею рубиновой змейкой, застегнула замочек, и тут же возникло ощущение, что мне не хватает воздуха. Я постоянно теребила ожерелье, то оттягивая его, то перекручивая, пока сестра не дала мне по рукам и напомнила, что мы не в игрушки играем.

В назначенный час мы прибыли в форт. До берега нас доставили на гичке те же гребцы, что и утром, только на сей раз у каждого под сиденьем банки стояла внушительных размеров бутыль с ромом, чтобы и самим время скрасить, дожидаясь нашего возвращения, и охрану угостить.

— Смотрите, не жадничайте, парни, — подмигнул им на прощание Брум. — И сами не налегайте, еще успеется.

У всех, даже у доктора, имелось с собой спрятанное под одеждой огнестрельное оружие. Мы с Минервой замаскировали свои пистолеты шалями и шарфиками. Комендант встретил нас у входа и провел в столовую, выходившую окнами на бухту и пристань. Если бы он удосужился выглянуть в окно, то мог бы заметить, что «Удача» и двухмачтовая шхуна на рейде изменили позиции и встали прямо напротив крепостной стены, развернувшись к ней бортами.

Ужин еще не поспел, и мы присоединились к другим приглашенным, коротавшим время за выпивкой. Мужчины угостились пуншем, налив себе по бокалу из большой чаши, а потом Брум откупорил бутылку обещанного французского бренди — к вящему удовольствию сэра Корнелиуса и начальника караула, седоусого ветерана в капитанском чине с иссеченным шрамами лицом и малиновым носом хронического пьяницы. Помимо последнего, присутствовало еще несколько гостей, с одним из которых, бледнолицым молодым человеком, служащим Королевской Африканской компании, Грэхем незамедлительно затеял разговор о различных тропических заболеваниях.

Пропустив пару рюмок бренди, капитан вдруг забеспокоился. Ему показалось, что из караульного помещения на воротах доносится пение. Он порывался сходить проверить, что там творится, но Адам поспешно плеснул ему еще, а Филипс начал расспрашивать о былых сражениях. Осчастливленный вниманием, ветеран ударился в воспоминания и о проверке постов больше не заикался.

Рубины и впрямь оказали на хозяина магическое воздействие. Как и предсказывал Брум, они с порога привлекли его внимание, просто заворожив. Я мило беседовала с пожилым работорговцем, чья вытянутая физиономия и колючие глазки делали его похожим на ласку, когда сэр Корнелиус приблизился к нам с бокалом в руке.

— Как это нехорошо с вашей стороны, Райли, — заметил он, укоризненно покачав головой, — единолично наслаждаться обществом столь очаровательной юной леди! Нет уж, позвольте ее у вас украсть. — Торнтон подхватил меня под локоток и увлек за собой. — Ах, моя дорогая мисс Дэнфорт, — соловьем разливался комендант, — вы произвели на меня такое впечатление, что я жажду узнать о вас как можно больше. — Он отвел меня в укромный уголок между книжными полками и окном. Минерва неслышно следовала за мной, строго соблюдая дистанцию в два шага. — Какое у вас великолепное ожерелье, мисс Дэнфорт! — восхитился сэр Корнелиус, сделав вид, что только сейчас обратил на него внимание. — Я неплохо разбираюсь в камнях и со всей ответственностью заявляю, что никогда еще не встречал столь идеально подобранных. Если не секрет, откуда у вас это чудо?

Я выдала ему заранее заготовленную сказку о фамильных драгоценностях. Торнтон слушал очень внимательно, стоя спиной к гостям и не замечая бесшумно подкрадывающегося сзади Брума.

— На редкость чистой воды…

Он проглотил остаток фразы и поперхнулся, потому что ствол спрятанного под шалью Минервы пистолета уткнулся ему в бок. Оказавшийся рядом Адам в тот же миг приставил свой к его виску и спокойным голосом произнес:

— Вы мой пленник, сэр Корнелиус. Требую вашей безоговорочной капитуляции и немедленной сдачи форта со всем, что в нем находится. Если вы не согласны на мои условия, я буду вынужден вас убить.

Гостей коменданта и враз протрезвевшего капитана взяли на мушку, обезоружили и заперли в кладовой. Минерва подошла к окну и выстрелила в воздух. Это был сигнал нашим парням, спаивающим охранников в караулке. Оттуда послышались крики, грохнул одиночный выстрел, и все стихло. Брум рывком развернул Торнтона лицом к гавани.

— Взгляните сами, сэр Корнелиус, и вы убедитесь, что сопротивление бесполезно.

Оба наших корабля выстроились в линию с открытыми орудийными портами, в которых виднелись жерла трех десятков орудий.

— Что вам нужно? — пролепетал комендант, побелев от страха.

— Все, — лаконично ответил Адам.

Крепость капитулировала без единого выстрела. Гарнизон сложил оружие. Мы спустили реявший над фортом флаг, и через несколько минут к пристани пришвартовались полдюжины шлюпок, битком набитых корсарами. Торнтон собственноручно отворил нам дверь в хранилище, и до самого утра команды «Удачи» и «Скорого возвращения» перетаскивали, перевозили и складывали в трюмы его содержимое. Никто не жаловался, сгибаясь в три погибели под тяжестью мешков с золотым песком и слитками, слоновьих бивней и других ценностей, памятуя о том, что своя ноша не тянет. Последним, что доставили на борт флагмана, были два больших сундука, принадлежавших самому сэру Корнелиусу. Брум заставил последнего войти в опустевшее помещение и запер за ним дверь. А ключ прихватил с собой и выбросил в море.

Тоби во главе небольшого отряда прошелся по баракам и подземельям, освободив содержавшихся там невольников. Адам упрашивал его остаться с нами, но чернокожий геркулес отказался. Мы выделили ему его долю, тепло попрощались и с утренним приливом вышли в море.

 

36

— Впечатляет, не правда ли? — самодовольно заметил Брум, кивая на штабеля золотых слитков, занявших добрую половину его просторной каюты.

— Взгляни на этот, — протянул он мне ромбовидный золотой брусок с выбитым на нем гербом и многочисленными клеймами. — Португальский. А вот из Испании, — снял он сверху другой. — Золото со всего мира. И каждый — своего рода произведение искусства! — Вернув слитки на место, он принялся расхаживать по каюте. — Знаешь, его столько, что у нашего корабля осадка увеличилась почти вдвое!

Несметные сокровища не давали покоя не только капитану. Люди изобретали самые фантастические предлоги, чтобы на минутку заскочить в капитанскую каюту и увидеть, пощупать, подержать в руках, попробовать на зуб и даже понюхать заветные бруски желтого металла. Брум никому не отказывал, и завороженные блеском золота корсары подолгу перебирали слиток за слитком, откровенно любуясь и сравнивая их между собой. Потом уходили, с сожалением оглядываясь, и снова возвращались — кто через неделю, а кто и на следующий день.

В принципе ничего плохого в этом не было, и большинство достаточно спокойно относились к тому, что вся добыча хранится у капитана. Но завелись в команде и другие настроения. Давно известно, что каждый думает о других в меру собственной испорченности. Многие из тех, кто раньше плавал под началом Лоу, были закоренелыми негодяями с гнилой и завистливой душонкой. Никому не доверяя, они подозревали всех — Брума в первую очередь! — в том, что их хотят обмануть, облапошить, обвести вокруг пальца и лишить законной доли добычи. Они замыкались, уходили в себя, прятались по закоулкам и вели бесконечные подсчеты на клочках бумаги или прямо на палубе, выцарапывая цифры острием ножа.

Постепенно атмосфера на корабле накалялась. Люди ходили угрюмыми, настороженными. Перестали собираться на традиционные вечерние посиделки на баке, а все больше шушукались по углам, неизменно умолкая, завидев приближающегося офицера. Прекратились шутки и смех, и матросские кубрики с каждым днем все больше напоминали кладбищенские склепы. Адам обратил внимание на эти тревожные перемены, но истолковал их по-своему. Пригласил Грэхема и поинтересовался у него, не цинга ли угнетает команду в последнее время, а если да, то что тот может посоветовать. Я в тот момент занималась, по обыкновению, бухгалтерией и присутствовала при их разговоре.

— Команда здорова, — сухо ответил доктор и многозначительно постучал средним пальцем по черепу. — Это у них не цинга, а воспаление мозга! Золото не дает им покоя, вот в чем проблема. — Внимательно посмотрев на Брума, он покачал головой и добавил: — Вижу, что и тебя, мой друг, затронул сей заразный недуг! Знаешь, когда золота слишком много, это еще хуже, чем когда его слишком мало или нет вовсе. Пеллинг мне по секрету рассказал, что в команде по рукам опять ходит «круговой пенни». А может, и не один. Он опасается бунта. Я тоже. Нас слишком мало, и опереться почти не на кого, эти чертовы слитки всем глаза затмили. Мы с тобой, Холстон, Филипс, Пеллинг, штурман да еще вот Нэнси с Минервой. И все. Если что, мы и пикнуть не успеем, как нам глотки перережут или на корм акулам отправят. А что они с нашими дорогими девочками сотворят, думаю, ты не хуже моего представляешь. Пеллинг полагает, что заговорщики пока не выступили в открытую только потому, что опасаются Винсента и его команды. Они выжидают момента, когда «Скорого возвращения» рядом не будет.

Адам задумчиво потер подбородок. Слова Нейла привели его в чувство, и он на наших глазах преобразился в прежнего Брума — деятельного, энергичного и решительного. Первым делом отправил меня за офицерами, боцманом и Минервой, а когда все собрались, открыл обсуждение.

— Скорее всего, это подонки из бывших приспешников Лоу воду мутят, — сказал он. — Зря я тогда тебя не послушался, Игнациус! Надо было их всех на берег высадить.

— А скрипунов да дудочников — в первую голову! — не преминул ввернуть боцман.

— Да с чего ты так взъелся на музыкантов? — удивился капитан. — Безобидные вроде бы парни…

— А с того, что в заводилах у них теперь Кляча да Кроукер! — сердито фыркнул старик. — Ходят гоголем, носы кверху, такие все из себя, что аж плюнуть хочется! Говорю тебе, хуже всякого отребья эти трусливые бездельники! Я-то помню, как они все в штаны наклали да по щелям попрятались, когда мы барк Лоу на абордаж брали, а ты, видать, запамятовал. Тесаком-то им махать несподручно, а вот пиликалками своими кого хошь завести могут. Этого у них не отнимешь, на это они мастера! За что Лоу их и держал. Ты покамест в новичках числишься, многого не знаешь, а я калач тертый, всякого навидался. Уважил бы тогда старика, скормил бы акулам отродье это цыганское с дуделками да свистелками в зубах — глядишь, головка бы нонче и не болела. Старших завсегда слухать надоть, заруби себе впредь на носу! — заключил он назидательным тоном.

— К сожалению, сейчас мы бессильны принять столь радикальные меры, — заметил Нейл, искоса посмотрев на Брума. — Команда в таком настроении, что тебя самого отправят за борт за подобное предложение. И дело не только в добыче, хотя и в ней тоже, а в том, что большинству вообще не по нраву Африка. Они мечтают вернуться в Вест-Индию, осесть где-нибудь в тихом местечке, обзавестись домишком и наслаждаться жизнью, проводя время за выпивкой в компании шлюх. Других способов тратить деньги они не знают. А здесь их, видите ли, климат не устраивает! Зато устраивает перерезать нам глотки, увести «Удачу» домой и благополучно упиться до смерти! — Невесело усмехнувшись собственной шутке, он добавил: — Мой тебе совет: спрячь эти слитки, убери с глаз долой и никому больше не показывай. Тогда, возможно, люди утихомирятся. Иначе нас всех ожидает кровавая резня в самом ближайшем будущем!

По приказу капитана Габриэль Грант установил фальшивую переборку в бывшем пассажирском салоне, отгородив большую его часть. Туда и перенесли злополучное золото, выставив караул у входа. А команде объявили, что никто больше не прикоснется к слиткам, пока мы не дойдем до безопасного места, где можно будет поделить добычу и разбежаться. Брум вызвал Винсента и посвятил в возникшие проблемы. Впрочем, тот и сам все понял, едва ступив на палубу «Удачи».

— Золото хуже отравы, — заметил он. — Я еще на Мадагаскаре это усвоил.

Мы направлялись к португальским островам Принсипи и Сан-Томе, рассчитывая бросить якорь на Аннобоно , произвести там полный расчет и распустить команду. А пока мы туда не добрались, «Скорое возвращение» неотступно следовало в кильватере «Удачи». Винсент к предупреждению капитана отнесся с полной ответственностью.

— Выжидают, прохвосты, покамест мы через экватор не перевалим, — сообщил Пеллинг, заглянув к нам в каюту. — Я уж всех наших парней, на кого положиться можно, надоумил, чтоб на Нептуновом действе ухо востро держали. А вам, девоньки, вдвойне сторожко вести себя надобно. Глядите в оба: как Чудо Морское зачнет свой суд творить, тут-то они и подымутся разом!

— Может, стоит сходку созвать? — нерешительно предложила я.

— Да ты чо несешь, девка, разумом тронулась?! — выпучил на меня глаза боцман. — Им же тогда и руки марать ни к чему, голосованьем нас всех утопят! Бона их сколько, а нас — раз-два и обчелся! Да вы шибко-то не тушуйтесь, — подмигнул он в сторону «Скорого возвращения», хорошо видного в иллюминатор. — Малыш Винсент свое дело туго знает. Как почует, что заварушкой пахнет, мигом заявится!

 

37

Меня давно беспокоили нехорошие предчувствия по поводу предстоящего в скором времени пересечения воображаемой линии, разделяющей Северное и Южное полушария, которую географы именуют экватором. Тревожилась я, главным образом, по той причине, что наслушалась немало историй о том, как морской владыка Нептун появляется в этот момент на палубе, занимает свое место на троне, потрясает трезубцем и требует грозным голосом представить ему на суд и приговор всех, кто минует экватор впервые. Устраивает это театральное действо команда, Нептуна и его подручных морских чертей изображают сами же матросы. Загвоздка в том, что по незыблемой морской традиции Нептун имеет полное право вызвать на суд любого, даже капитана, если тот раньше экватор не пересекал. Как правило, выносимый приговор ограничивается тем, что новичка окунают с головой в бочку с морской водой, после чего Морское Чудо касается его плеча трезубцем и провозглашает посвященным. Но мне довелось слышать и о таких случаях, когда Нептун подвергал неофитов куда более тяжким испытаниям, зачастую заканчивавшимися увечьями, а то и смертью. Самым страшным и опасным из них считалось килевание. Заключается оно в следующем. Испытуемого обвязывают канатом, сталкивают в воду с носа, протягивают под килем, пока он не покажется за кормой, и только после этого вытягивают на борт. Несчастная жертва этого жестокого развлечения около минуты остается полностью погруженной, тело цепляется за ракушки, которыми обросло днище, их острые края рвут в лохмотья одежду и наносят множественные порезы и раны. В девяноста случаях из ста килевание приводит к гибели новичка. Даже если он не захлебнется и будет поднят на борт живым, обильное кровотечение все равно прикончит беднягу.

Брум стремился поскорее добраться до назначенного места и приказал поднять все паруса, но на подходе к экватору ветер ослабел, а потом и вовсе стих. Мы попали в штиль. Паруса обмякли, снасти повисли, а полуденное солнце в зените припекало так сильно, что смола из пазов между досками вытекала на палубу и начинала пузыриться. В довершение всего сопровождавший нас корабль Винсента подхватило глубинным течением и понесло прочь. Капитан в отчаянии наблюдал со шканцев, как уходит все дальше и дальше «Скорое возвращение», постепенно скрываясь за горизонтом. Не принесла успеха и попытка вновь сблизиться, взяв оба корабля на шлюпочный буксир. Корсары утруждаться не желали и гребли больше для виду, так что «Удача» почти не сдвинулась с места. Другое дело, команда шхуны, костяк которой к тому времени состоял из подобранных и обученных Винсентом бывших невольников. Обожавшие своего командира и преданные ему до последней капли крови, чернокожие прилагали все усилия, чтобы сократить расстояние. Но даже их решимость и могучие мышцы не смогли совладать с течением, и вскоре мы остались одни посреди безбрежного океана при полном отсутствии ветра.

На следующее утро подул попутный ветер, и мы наконец-то достигли экватора. Опытные корсары не нуждались в навигационных инструментах — они нутром чуяли приближение невидимой черты. О дисциплине никто не вспоминал, команды капитана и офицеров игнорировались или выполнялись спустя рукава. Некоторые корсары уже успели набраться и бесцельно бродили, пошатываясь, по палубе, а остальные вовсю готовились к празднику Нептуна. Одни закрепляли на грота-pee тали с пропущенным через блок длинным пеньковым тросом, другие выкатывали на палубу пустые бочки, третьи принялись возводить импровизированный трон. Еще несколько человек плели что-то непонятное: то ли упряжь, то ли веревочную сетку. Шхуна не показывалась. Должно быть, ее слишком далеко отнесло за ночь.

В полдень всех новичков отправили вниз и велели не высовывать носа, пока не позовут. Мы задыхались в духоте твиндека и терзались в тревожном ожидании. Ближе к вечеру послышался мерный барабанный бой, и нас пригласили на палубу. Солнце катилось к западу. Жара спала. Уже бывавшие за экватором корсары выстроились по обе стороны шкафута, а всем новичкам нахлобучили на голову просторные капюшоны, полностью закрывающие обзор. Затем, подталкивая в спину, заставили пройти сквозь строй и отвели на бак.

С нас сорвали капюшоны, и мы наконец-то узрели Нептуна, восседающего на троне с трезубцем в руке. Обнаженный до пояса, в парике, с бородой до колен и юбке, сплетенных из водорослей, он был мокрым с ног до головы, как будто и вправду восстал из морской пучины, хотя всем было понятно, что его просто окатили водой из ведра. Рядом с троном стояли бочки, в которых плескалась какая-то омерзительная смесь из трюмной воды, дегтя, гнилых фруктов, помоев с камбуза и бог весть чего еще. В общем-то, мы все примерно представляли, чего ожидать. Сейчас Морское Чудо начнет выкликать нас по одному и предлагать на выбор: искупаться в одной из бочек или откупиться фунтом сахара и пинтой рома. Но меня не покидало тягостное ощущение, что ромом и сахаром нам не отделаться. Раз уж команда так постаралась, наполняя их всякой дрянью, значит, кого-то из нас эта участь обязательно постигнет.

Рядом со мной нервничал наш молодой штурман Том Эндрюс. В своем первом плавании он не успел сподобиться посвящения, так как Лоу захватил его судно еще до того, как оно оказалось в Южном полушарии. От бочек несло такой вонью, что к горлу подкатывал комок, а желудок сводило судорогой.

— Как ты думаешь, что в них такое? — спросил он шепотом.

— Точно не знаю, но догадываюсь, — так же тихо ответила я.

Бочки сторожили морские черти, тоже полуголые и обвешанные спутанными водорослями. В руках они держали котелки с дегтем и большие малярные кисти, которыми полагалось «помазывать» посвященных в знак инициации. Судя по тому, как злорадно они ухмылялись, поглядывая на меня и Минерву, сегодня нам с ней точно не отмыться!

На следующем этапе признанного достойным посвящения новичка ожидает купание в «морской купели». Его обвязывают под мышками тросом, подтягивают через тали до уровня грота-реи, а затем отпускают шкот. Сброшенное с высоты полусотни метров тело уходит на глубину ниже киля, и если человек в панике повернет под водой не в ту сторону, не миновать ему соприкосновения со всякой острой и скользкой дрянью, налипшей к днищу. И только от тех, кто держится за другой конец, зависит, как долго будет находиться он внизу с разрывающимися от недостатка воздуха легкими. Его могут вытянуть сразу, но могут подержать и подольше. Мало того, одним разом тут не отделаешься — макать в воду положено трижды!

Брум находился здесь же. Ему предстояло первым предстать пред грозными очами морского владыки и дать отчет, куда и зачем идет его корабль. Купание ему не грозило — экватор он пересекал уже столько раз, что сбился со счету, — но нашу участь изменить или хотя бы облегчить возможности не имел. Мог только подойти, похлопать по плечу и сказать пару сочувственных слов. Я покосилась на Минерву. Лицо ее словно окаменело, не выражая абсолютно никаких эмоций. Страха она явно не испытывала, и я тоже немного приободрилась.

В передней части шкафута разместился оркестр. Нептун подал знак, и музыканты взялись за инструменты. Импровизированная мелодия будоражила и надрывала душу. Ритм все ускорялся, тональность повышалась, пронзительные звуки скрипок и флейт взмывали высоко над палубой, заканчиваясь немыслимым крещендо и обрываясь на уже не воспринимаемой человеческим ухом ноте. Музыканты умолкли, тяжело дыша и обливаясь потом. Я решила, что это сигнал к началу посвящения, и приготовилась.

Я ошиблась. То был сигнал к началу расправы!

Снова заиграла музыка. Первым вступил рожок, за ним подхватили скрипки. Корсары на шкафуте затопали ногами, засвистели, заулюлюкали, сбились толпой и двинулись на бак. В руках у них появились пистолеты и обнаженные тесаки. Нас оттеснили к фальшборту, и сразу несколько человек вцепились в Адама, заломив ему руки за спиной и обезоружив.

— Килевать его! Килевать! — вопила на разные голоса обступившая нас толпа.

На капитана нацепили ту самую веревочную упряжь, о назначении которой я только сейчас догадалась, а на носу по правому и левому борту моментально сформировались две команды, которым и предстояло протащить под килем практически обреченного Брума. Один из главных зачинщиков мятежа Кроукер отделился от оркестрантов и неторопливо приблизился к связанному командиру.

— Прощай, капитан, — сказал он, издевательски подмигнув своим единственным глазом; второй ему вышибло сорвавшимся шкотом. — До встречи в аду. Кстати, туда ты отправишься не один. Надеюсь, попутчики тебя не разочаруют! — добавил негодяй, разразившись глумливым хохотом, и махнул рукой.

В то же мгновение около дюжины корсаров врезались в наши ряды и вытолкнули вперед Филипса, Холстона, доктора Грэхема и смертельно побледневшего Тома Эндрюса, а еще двое приволокли из трюма связанного по рукам и ногам Пеллинга. Меня и Минерву тоже схватили, но Кроукер приказал нас отпустить:

— Этих не трогать. У них слишком нежные шкурки, и Кляча не хочет, чтобы их попортили раньше времени.

Кляча согласно кивнул и подал музыкантам знак приготовиться. Так вот в чьей голове созрел этот дьявольский план! Снова заиграла музыка, с первых тактов захватившая слушателей. Бурная, ритмичная мелодия заглушала доводы рассудка, туманила мозг и превращала корсаров в жаждущую крови стаю, готовую беспрекословно следовать за вожаком, ведущим ее к поживе.

 

38

Боцмана привязали к кабестану рядом с другими стариками: Эйбом Рейнольдсом, Габриэлем Грантом, Йеном Джессопом и одноногим подручным Йена Джоби. Вокруг них собралась толпа с тесаками, ножами, баграми и другими колющими и режущими предметами в руках. К ним присоединились «морские черти» с кистями и котелками с дегтем, а кто-то сбегал на камбуз и притащил раскаленную кочергу. Его тут же обступили. Каждому хотелось поскорее запалить свой обрывок медленного фитиля и заложить между пальцами ног беспомощных жертв. Казалось, они совсем потеряли рассудок. Сейчас, когда я об этом вспоминаю, мне даже немного жаль их. Эти недоумки были всего лишь послушным орудием в руках Клячи и Кроукера, отнюдь не собиравшихся повторять ошибки Брума и решивших одним махом избавиться от всех его сторонников.

Мы с Минервой занервничали. Страшно было даже подумать, что они сделают с нами?! Мы ловили взгляды товарищей, с которыми еще вчера сидели рядом за одним столом, с которыми вместе плавали и сражались, но вместо лиц видели какие-то потные хари, искаженные похотью и жаждой насилия. От них воняло потом и перегаром. Нам заломили руки за спиной и потащили в сторону квартердека. Мы пытались вырваться, сопротивлялись изо всех сил, но тщетно. Их было слишком много, а нас всего двое.

«Удача» неторопливо переваливалась с волны на волну, подгоняемая легким норд-остом. Пора было менять галс — паруса то и дело хлопали, — но заняться этим было некому. Команда позабыла о своих обязанностях, слишком увлеченная куда более приятным и интересным занятием. Даже рулевой покинул штурвал, и кораблем больше никто не управлял. Внезапно налетевший шквал развернул «Удачу» по ветру, и корабль резко накренился на левый борт. Корсары, как и всякие моряки, очень чутко ощущают любые погодные изменения, зачастую реагируя еще до их проявления. Но сейчас они проморгали, и это дорого им стоило. Незакрепленный утлегарь развернуло, и его оконечностью снесло в море пару замешкавшихся «морских чертей», а все остальные мятежники вповалку покатились по ушедшей из-под ног палубе, отчаянно цепляясь за все, что попадалось под руку.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, Минерва рывком высвободилась из рук конвоиров, в несколько прыжков преодолела расстояние до решетки носового люка, выхватив на бегу из рук очумело уставившегося на нее матроса горящий факел и початую бутылку, и начала поливать палубу ромом. Когда конвоиры опомнились и бросились к ней, было уже поздно. Сестра вскинула факел над головой и закричала во весь голос:

— Стойте! Не подходите! Или я сейчас подожгу корабль! — Она тяжело дышала, волосы ее растрепались, но гордо поднятая голова и пылающие отвагой глаза не позволяли усомниться в том, что она исполнит обещанное. — Мы все либо сгорим заживо, либо взлетим на воздух. В любом случае золота, ради которого вы все это затеяли, вам не достанется!

Упоминание о золоте заставило толпу податься назад. А некоторые, вспомнив, видимо, что у нее под ногами еще и пороховой погреб, развернулись на месте и бросились бегом на корму. Сейчас трудно сказать, сколько времени удалось бы ей продержаться. Скорее всего, до тех пор, пока не погаснет факел. Вероятно, не я одна об этом подумала, потому что корсары начали о чем-то перешептываться и кивать.

Грохот пушечного выстрела, прокатившийся над водой, заставил всех подпрыгнуть на месте и разом обратить взоры на норд-вест, откуда стремительно приближался на всех парусах двухмачтовый корабль под черным пиратским флагом. Капитан на шканцах и большая часть матросов на палубе и вантах были чернокожими. С поразительной слаженностью маневрируя парусами, те самые негры из Центральной Африки, которых кое-кто презрительно называл тупоголовыми и сравнивал с обезьянами, впритирку, почти без толчка, поставили свой корабль борт в борт с «Удачей», мгновенно закинули абордажные крючья и неудержимой черной лавиной хлынули на палубу.

Застигнутые врасплох и совершенно ошеломленные, мятежники не оказали никакого сопротивления. Они могли бы, наверное, попытаться как-то изменить ситуацию — скажем, объявить Брума и других офицеров заложниками и начать торговаться, но атака оказалась настолько молниеносной, что в первые секунды никто об этом не подумал, а потом им стало уже не до торговли.

Заговорщики и мятежники предстали перед трибуналом общего собрания обеих команд. Все было честь по чести, с соблюдением всех формальностей, в полном соответствии со статьями Адмиралтейского военного устава и, естественно, нашего собственного. Зачинщики были выявлены и повешены на нок-рее, а тела их достались акулам. Остальных посадили в шлюпку, дав им бочонок воды и мешок сухарей, и отправили на все четыре стороны.

Через сутки «Удача» и «Скорое возвращение» бросили якорь в бухте Аннабоно, где золото и другие ценности честно поделили между теми, кто остался верен своему капитану. Настало время решать, как жить дальше.

 

39

Далеко не все из оставшихся во время мятежа на стороне командира захотели остаться с ним после формального роспуска команды. Получив свою долю, многие пожелали вернуться в Вест-Индию, где все было знакомо и привычно, не то что здесь, в Африке. Знай они тогда, что их ждет, предпочли бы, наверное, отправиться куда-нибудь в другое место… Но не буду забегать вперед.

Брум отдал им «Удачу», новым капитаном избрали Холстона, а Том Эндрюс согласился исполнять обязанности штурмана, но лишь до островов Зеленого Мыса, где он намеревался сойти на берег, дождаться попутного судна и вернуться в Англию. Как водится, мы устроили грандиозные проводы, где было немало съедено, а еще больше выпито, и тепло распрощались с покидающими нас товарищами.

На следующий день «Удача» подняла якорь, вышла в море и навсегда исчезла за горизонтом.

Следующим оставил нас доктор Грэхем. Разлука с ним очень опечалила меня, но я не стала его уговаривать, зная о том, как страстно мечтает мой добрый друг и наставник возвратиться домой и заняться врачебной практикой. Мы высадили его в Кейптауне. Прощаясь со мной, Нейл снова предложил мне отправиться в Англию вместе с ним в качестве дочери.

— Почему бы нет, Нэнси? Уверен, мы прекрасно уживемся с тобой, пока ты не определишься. Денег у нас даже больше чем достаточно. Я хотел бы обосноваться в Лондоне, но если тебе не нравится, можешь выбрать любой другой город. Сама подумай, разве такая жизнь, какую ты ведешь, подобает молодой леди из приличной семьи?

— Я не леди, я пират! — рассмеялась я в ответ.

Доктор осуждающе покачал головой:

— Взгляни на себя, Нэнси. Тебе нет еще семнадцати, но ты уже выглядишь гораздо старше своих лет! А что же будет дальше? Я очень боюсь за тебя, дорогая моя девочка, и очень не хочу, чтобы ты огрубела, очерствела и состарилась раньше срока. Ты еще так молода и хрупка, что можешь сломаться. Ты меньше чем за год изведала столько всего, что любой другой женщине твоего круга с лихвой хватило бы на всю жизнь. Да и мало ли что может случиться с тобой, если ты опять займешься пиратством, поддавшись на уговоры моего непутевого приятеля Адама Брума! Тебя могут ранить, убить, взять в плен и повесить без суда и следствия… Последний раз прошу, давай уедем вместе. Что скажешь?

Я ответила, что подумаю, чтобы не обижать Нейла прямым отказом, хотя уже решила, что останусь с Минервой. Уловка не удалась, Нейл видел меня насквозь и моментально почувствовал фальшь.

— Не увиливай, Нэнси! — Он строго посмотрел на меня и погрозил пальцем. — Я знаю, кто тебя удерживает, и еще раз повторяю, что она может отправиться с тобой не как рабыня или служанка, а как свободная женщина и твоя компаньонка.

— Формально, может быть… — Я запнулась, не зная, как еще ему объяснить, что Минерва не сможет жить в Англии. — Понимаете, она настолько чувствительна и ранима, что достаточно одного взгляда, одной мимолетной гримасы, одного неосторожного слова за спиной, чтобы обидеть и огорчить ее до глубины души. В Англии она неизбежно с этим столкнется, даже если мы заберемся в такую глушь, где до ближайшего соседа день верхом добираться.

— Но у нее много денег. В конце концов, купить можно все, даже высокий статус в обществе.

— Можно, — согласилась я. — Только все равно ничего не получится. В глаза ей будут улыбаться, заискивать, льстить и восхищаться, а за глаза называть черномазой, выскочкой, парвеню. А это еще хуже, чем прямое оскорбление. — Как странно! Неужели Нейл с его тонкой, сострадательной натурой не в состоянии уяснить то, что мне представляется совершенно очевидным? Я предприняла еще одну попытку открыть ему глаза. — Возьмем хотя бы меня. В мужском платье я могу свободно зайти в любой портовый кабак, таверну, игорный притон. И никто не обратит на меня внимания и не удостоит лишнего взгляда до тех пор, пока у меня хватает денег расплатиться по счету. Но вообразите, что будет, если я заявлюсь туда в женском наряде!

— Кажется, я начинаю понимать, — заметно смутившись, пробормотал Грэхем. — Прости, Нэнси, я не должен был настаивать. Сам не знаю, что на меня нашло.

— Естественно, она хочет жить там, — добавила я, — где цвет ее кожи ни у кого не вызывает ни удивления, ни косых взглядов. А для пущей наглядности попробуйте представить себя оказавшимся вдруг среди каких-нибудь эфиопов, ни разу не встречавших белого человека. Она собирается с Винсентом на Мадагаскар. Там осталась его мать, есть и другие родственники. Там ей будет хорошо.

— Да-да, припоминаю! Винсент мне тоже рассказывал. Старое пиратское убежище, если не ошибаюсь?

Я кивнула:

— Мы все туда отправляемся. Это он предложил, а Брум его поддержал.

— И ты тоже?

— Конечно.

— А как же твой Уильям? Мы могли бы вместе его разыскать. Я с удовольствием объясню ему все, постараюсь убедить…

Я вспомнила нашу последнюю встречу, поспешное расставание и то, как он на меня смотрел, когда я рассказывала ему свою историю. Не было ни дня за минувшие с тех пор месяцы, чтобы я не вспоминала об этом. И каждый раз убеждалась, что вся его любовь ко мне не позволит Уильяму преодолеть возникшую между нами незримую преграду.

— Между нами все кончено. Я не хочу больше о нем вспоминать.

— Да что ты говоришь? — недоверчиво посмотрел на меня Нейл. — Ты что же, всерьез думаешь, что я в это поверю?

— Мы никогда не сможем пожениться, — объяснила я. — Не стану отрицать, я по-прежнему люблю его всей душой. Думаю, и он меня еще не разлюбил. Но он не сможет забыть мое прошлое. И когда-нибудь обязательно напомнит. А я этого не хочу!

— Ну что ж, — вздохнул доктор, — если ты приняла окончательное решение…

— Окончательное!

Я полюбила его, как второго отца, и знала, что он тоже любит меня, как родную дочь, и будет скучать по мне так же, как буду скучать и тосковать без него я. Но я не могла разорваться надвое. Что поделаешь, придется доктору Грэхему отправляться в Англию одному.

— Тогда позволь пожелать тебе всего наилучшего. Прощай, Нэнси! — Он поцеловал меня в лоб и добавил: — Я постараюсь прислать тебе весточку как только смогу.

— Ты не жалеешь, что не уехала с ним? — спросила Минерва, когда мы вместе с ней стояли на палубе, провожая взглядом увозящую Нейла шлюпку.

— Нет, — твердо ответила я, свято веря в тот момент, что говорю чистую правду.

— Ты ведь не только из-за меня осталась, правда? — искоса взглянула на меня сестра.

Я не смогла ей солгать. Между нами не должно быть недомолвок. Никогда!

— В основном, конечно, из-за тебя, — вздохнула я. — Ты моя сестра. Моя единственная семья. И мне не нужно никакой другой. Однако есть и другие причины.

Я пересказала ей наш с доктором прощальный разговор и постаралась объяснить, что могла бы, конечно, выдать себя за его дочь, надеть скромное, серенькое платьице, обосноваться с ним под одной крышей и зажить размеренной жизнью. Но долго ли я смогу выдержать это унылое существование? Легко ли мне будет снова привыкать к безвкусным английским пудингам и промозглым лондонским туманам после экзотических фруктов, пряностей и благодатного тропического климата? У Нейла будет его работа и его пациенты, а что останется мне? Зевать, скучать, сидеть у окна и дожидаться, пока кто-нибудь посватается? Опять видеть напыщенные физиономии охотников за приданым и выслушивать их однообразно пошлые комплименты после того, что у нас было с Уильямом? Да ни за что! Я сохраню его кольцо до самой смерти и никогда не выйду замуж. А он пускай найдет себе какую-нибудь капитанскую или адмиральскую дочку с безупречной репутацией и живет с ней долго и счастливо, чему я буду только рада. А если мы все-таки встретимся и поженимся, ничего хорошего из этого не получится. Если мое прошлое вдруг всплывет, его карьере конец. Да и ему оно не даст покоя. И кончится все, скорее всего, тем, что я доживу до преклонных лет в каком-нибудь Эдинбурге или Бате да так и отойду в мир иной старой девой.

— Нет, Минерва, такая жизнь не по мне!