Время в Речных землях бежало быстрее.

Я решила заново вести календарь от первого дня прибытия в родовые земли Анкхарата. Не успела я и глазом моргнуть, как первый месяц оказался позади. За ним последовал и второй.

Это наводило на мысль, что мои ощущения могли обманывать меня и, вероятно, я провела на землях Нуатла гораздо больше времени, чем мне казалось. Хотя прямых доказательств тому не было. Еще недавно мне казалось, что я, конечно же, навсегда запомню, за сколько дней мы с Эйдером Оларом добрались до Сердца Мира или в какой из дней мы настигли лагерь погонщиков слонов. Но в Речных землях хронология событий постепенно стала забываться.

Я помнила, что крокодилы напали на нас в первую же ночь, а дальше, что называется, путалась в показаниях.

Жители Нуатла вели собственный счет от значимых событий, так Анкхарат знал, сколько осталось до Церемонии Очищения огнем, и ежедневно напоминал солдатам об этом. Как я поняла, эта Церемония была невероятно важным событием. И к тому же опасным, если вынуждали Анкхарата провести сбор собственных войск.

Дни Анкхарата в Речных землях начинались с тренировок. Когда я впервые поднялась, разбуженная криками, то решила поначалу, что началась война. Отчасти так и было. Во внутреннем дворе, образованном стенами четырех пирамид, толпились вооруженные мужчины. Каждое утро они громкими криками приветствовали Анкхарата и после начинали тренировки. Они продолжались от рассвета до заката. Иногда даже ночью.

Это было единственное время, когда я могла беспрепятственно наблюдать за Анкхаратом. Спать под крики и звон оружия все равно не удавалось. Да и сна в Речных землях мне уже меньше требовалось.

Я выходила на каменную террасу и наблюдала за ним до завтрака.

В языке нуатла не было понятия «завтрак». В моем сознании довольно причудливо смешались сленг двадцать первого века с первобытным наречием божественных потомков. Иным словам просто не было аналога, другие я с горем пополам все-таки переводила. Зурия заинтересовалась феноменом моего ускоренного изучения неизвестного до сего момента языка. Она даже устроила консилиум других жриц и жрецов Речных земель и попросила меня выступить перед ними на исходе первого месяца.

Мы сошлись на том, что и жрецам я расскажу, что прибыла с далёких берегов Нуатла и не стану пугать людей существованием неизвестных им земель. Особенно, если учесть, что внешне я подходила под описание «достойных кандидаток в избранницы для Сыновей Бога». Это испугало бы жрецов еще сильнее, потому что означало, что некие неизвестные потомки Богов могут жить и там, откуда я родом. Вообще они были твердо все уверены, что только Анкхарат, его девять братцев и другие «чистокровные сыновья» могли дать жизнь светловоловосым детям.

Рыжих сразу записывали в жрецы. Черноволосые отправлялись в армию, темнокожие обрабатывали землю и жили в пещерах вместо домов. Им вменяли родство с племенами краста и говорили о них шепотом, чтобы не прогневать Богов. И ни в коем случае не выказывали им уважения.

Каждый день Зурия рассказывала мне историю Нуатла и объясняла их традиции. Часть этой информации все равно не желала укладываться в моих современных мозгах. Но слушая об узаконенных религией убийствах, о человеческих жертвах, я лучше понимала, почему Анкхарат так удивился, узнав о том, что мои предки даже к животным не применяли насилия. Здесь жизнь человека, особенно низшего человека, не имела никакого значения. Они отдавали жизни Богу Огня, искренне веря, что Он вернет эти души очищенными и в новой плоти. Сжигая неандертальцев, нуатлийцы действительно считали, что творят добро, а дикари должны быть им благодарны за реинкарнацию. В следующей жизни, после костра, они родятся в новом теле и уже в Нуатле.

Из истории Нуатла я узнала о седой древности, когда на земле существовал один только Бог Океана до тех пор, пока из скованных льдом глубин не вырвался на свободу Бог Огня. Я воспринимала это как ледниковый период и, возможно, даже падение метеорита, которое изменило течение истории на Земле, но это могли быть и извержения вулканов. Но это происходило так давно, что голова шла кругом.

Боги Огня и Океана поделили землю между собой, Бог Огня разогрел воду, чтобы в ней зародилась жизнь, но кое-где он перестарался, и так появились горячие источники. Позже Бог Огня поднялся на небо, откуда стал наблюдать за людьми и их служению Огню. Проще говоря, стал тем самым солнцем на небосклоне, которого, очевидно, не было видно до этого в виду тотального оледенения. К тому времени, может быть, пыль, поднявшаяся в воздух из-за рухнувшего на землю метеорита или вулканический пепел от извержений, наконец, осели, и жизнь на Земле стала налаживаться.

Но до того как Бог Огня навсегда покинул землю, они вместе с Богом Океана задумали сотворить людей. Первым блин вышел комом. Созданные люди не чтили Бога Огня и вскоре были изгнаны из плодородных земель Нуатла в холодные края, где до конца жизни терпели бушевавшие там метели и ярость ледяной воды.

Переводя на нормальный язык, это означало, что или неандертальцам так и не удалось подчинить огонь или же неандертальцы не обладали способностью к магии, какая была у жрецов Нуатла, позволявшая им управлять стихией. Согласно легендам, изгнанные неандертальцы поселились вдали от зеленых лугов, где-то на границе ледника, который, если мне не изменяет память, получается, до сих пор сковывает земли Европы.

Первое в истории изгнание из рая, подумать только.

После неудачи Богам удалось создать идеальную… женщину. Но им никак не везло с мужчинами. Поэтому Боги решили, что это знак и сделали ее Богиней Матерью, а Боги стали братьями и ввели соревнования за право обладания ею. Боги дарили ей жизни краста, которые заполонили все ледяные просторы, и Бог Океана не отставал от брата в его жестокостих дарах.

Сколько это продолжалось неизвестно, но однажды братья решили, что они оба одинаково хороши, а значит, Богиня Мать не достанется одному из них, а каждый из них возьмет ее по очереди и каждый из ее сыновей станет равным перед другим. Они по очереди входили к ней каждые три года, и в итоге населили эту землю прекрасными и сильными людьми, в чьих жилах текла кровь Богов.

Эти мужчины, а рождались у Богини только мальчики на радость Богам, и были праотцами Анкхарата. Издревле их было десять и каждый из них наследовал в равной мере земли Нуатла, поделенные между ними.

От этих слов у меня кровь стыла в жилах, потому что они в точности повторяли слова Питера из моего сна, а значит, даже в наши дни какая-то часть этой легенды была известна широкой общественности. И если бы я ненадолго выбросила из головы велосипеды и гонки, то узнала бы от Питера много интересного. Но довольствоваться приходилось только сном.

Божественные совокупления и дали начало ритуалу Матери, проводившемуся… примерно раз в три года. Но здесь не исчисляли годы в привычном для меня понимании, разумеется. Высшая каста Огненных и Водных жрецов вели счет календарям в Храме Бога, и именно они сообщали общественности, когда приходило время для тех или иных ритуалов.

Когда Зурия попыталась объяснить мне основы их летоисчисления, я поняла, что никогда в жизни не осилю всех тонкостей, и если бы каким-то непостижимым образом у меня в голове не появились знания о языке Нуатла, я никогда бы не разобралась в трех днях, трех парах по трем дням и так далее. Тройки множились и каждый последующий отрезок времени именовался иначе. Когда Зурия произносила «арбаз», я автоматически уже знала, что это означает «шесть дней», а когда «сайвер», что это «три года». Мой ум, заполучив благодаря магии неведомые знания, автоматически переводил их в понятные мне единицы времени. Уже легче, хвала Богам Нуатла.

Тем менее, я пользовалась и привычным для меня календарем, округлив для надежности все месяцы до тридцати дней. Мой организм был лучшими часами, и до тех пор, пока Анкхарат не интересовался мной, можно было не беспокоиться о том, что он даст сбой.

Ради женщин и по завету Богов, мужчины Нуатла проводили за пару дней до ритуала Матери скачки, соревновались в силе, заваливали женщин подарками.

И… тут я вспомнила о тех беременных женщин в повозке, и спросила Зурию об этом.

Оказалось, что самым престижным считалось накопить столько даров, чтобы до ночи Ритуала овладеть той, которая была уже отмечена даром Матери. Это было невероятно дорого, но мужчины шли на это, так как считалось, что такое действие подарит им силу и Боги точно наградят их сыновьями. Женщины шли на это, чтобы заработать. Некоторые теряли детей после таких ночей, но это означало, что женщина разделила свои силы между слишком многими мужчинами. В обычные дни перед беременными пиетета никто не испытывал. Они работали наравне со всеми, особенно в бедных племенах, и после родов, пройдя очищение огнем у жриц огня, они возвращались к своим обязанностям.

И вот тут Зурия стала рассказывать о том, отчего волосы у меня встали дыбом.

В Нуатле не было семей, как таковых. Отсутствовало само понятия — семьи, этой пресловутой ячейки общества. Здесь ее не было.

Допустим, было племя. В нем жили мужчины и женщины. Во время ритуала Матери племена приходили к соседям, соревновались в силе, кичились богатствами и урожаем, и выкупали одну-две девушки, сколько могли себе позволить. Первым с этими женщинами возлежал Вождь племени, затем его сыновья. Это повторялось до тех пор, пока женщина не беременела. Воины и охотники имели право спать только с уже беременными женщинами, чтобы не растрачивать свои мужские силы попусту. Ну, а вдруг война, а он не отдохнувший…

Каждый мужчина Нуатла всегда верил и надеялся, что женщина носит его сына. Дочерей любили, но никогда не было точно известно, кто именно из племени был ее отцом, и значит… Если ее к этому времени не отдавали в другое племя, то да, первым был Вождь, затем его сыновья и так повторялось испокон веков.

Сыновья Бога придерживались той же схемы. У них тоже рождались девочки, разумеется. Их селили отдельно, поскольку в Сердце Мира могли жить только мужчины божественной крови. Девочки жили на острове, очевидно, на том самом острове, куда и угодили предыдущие жены Анкхарата.

Долгие годы братья, так или иначе, спали со своими сестрами, родными или же не очень. Я понимала, чем это чревато, но Зурия объяснила дальнейшее тем, что Сыновья навлекли на себя гнев Богов и те стали посылать им слабых сыновей, а одной ночью разбушевавшийся океан и вовсе стер с лица земли Солнечный Остров и всех населявших его женщин.

После жрецы долго умасливали Богов сменить гнев на милость, но океан бушевал, а еще на земли Нуатла впервые напали люди пустыни, прозванные Львами Пустыни. Они перешли из дикого и сухого края, в котором жили среди песков, а после таяния льдов на севере, вспоминала я уроки географии, на экваторе как раз таки и начали распространяться пустыни. Считалось, что когда-то давно вместо пустыни Сахара были леса и вполне себе плодородные почвы. Но климат менялся и все хорошее скоро кончилось. Судя по всему, даже я здесь, уже не застала тех лесов.

В дни, прозванные Гневом Богом, Львы Пустыни впервые проникли на земли Нуатла и воспользовались тем, что Сыновья Богов были ослаблены, рассказывала Зурия, и дошли до самого Сердца Мира. Война длилась долгие годы, пока однажды жрецы не сплотились воедино и не призвали на помощь стихии.

Все прибрежные зоны, которые находились в опасной близости к Пустыням и к землям племени Краста, в одночасье ушли под воду. Нуатл оказался отрезан от остального мира. Только по воле жрецов, в нужные времена, из-под океана поднимались тропы, по которым можно было проникнуть на остров или же покинуть его.

По такой-то тропе мы и шли с Тигром, Одуванчиком и Тиной Тёрнер, пока не встретили Эйдера Олара. Задача жреца и заключалась в том, чтобы скрыть под водой тропу после того, как им будут переданы дикарки, чью судьбу предрешит костер. В какой момент Эйдер Олар сомкнул воды океана, я не знала, но очевидно, он сделал это без свидетелей. Если бы я увидела это тогда, то, наверное, тронулась бы умом.

Изолированный Нуатл быстро развивался. Климат и отсутствие громадных хищников, которым не было хода на остров с материка, запустили развитие цивилизации полным ходом. И пока остальные дикари Европы дрожали от холода в не отапливаемых пещерах, даже не способные зажечь огня, а на юге умирали от засухи и жажды Львы Пустыни, Нуатл жил себе припеваючи.

Пока Боги вновь не прогневались.

Никто не знал, почему гневались Боги, да и как было узнать, но воды Океана взбесились и добрались, как и армии захватчиков, до самых стен из орихалка Первого и Священного округа. Уцелел только Храм Бога, да и то, потому что оставался на горе.

И тогда одному из жрецов было видение о небывалой грядущей катастрофе, он просил других не трогать воды, дать им уйти самостоятельно, но жрецы его не послушали. Магия снова пришла им на помощь. Земли осушили магией.

А того жреца, которого никто не послушал, звали Эйдер Олар.

Это был первый раз, когда он пошел против большинства. Ему простили на первый раз. Но он никого не послушал и снова совершил нечто вопиющее, за что ему и сорвали рукава, в знак понижения в касте жрецов. Зурия не знала что. Даже ей он не рассказал всей правды.

После ночи ритуала Матери Эйдер был навсегда изгнан из Речных земель.

— Почему даже тебе? — осенило меня.

— Мы были жрецами Речных земель, наши дети должны были занять наши места, — ответила она.

На объяснение отношений между жрецами ушел еще один день. Оказалось, что жрецы, так же, как и Сыновья Бога, для сохранности рода, имеют право спать только друг с другом. В каждую из десяти областей Нуатла отправляю пару, которые дают жизнь нескольким детям, детей потом забирают в Храм Жрецов, где обучают всему необходимому, а по достижению нужного возраста они отправляются в родные для них земли служить тому из Сыновей, которым служили их отцы и матери.

— И у вас есть дети? — спросила тогда я.

— Двое, — ответила Зурия. — Но, наверное, у меня будут еще дети… Если Анкхарат выберет нового жреца. Рано или поздно он должен будет сделать это.

— Вот почему Эйдер передал меня тебе, в Сердце Мира, той ночью. Другая жрица не согласила бы провести меня на ритуал.

Зурия ничего не ответила. Только кивнула. Она верила в Эйдера, как и Анкхарат. И если он шел против течения, то значит, у него имелись на то свои причины.

Но они были известны одному только Эйдеру Олару.

Другого жреца Анкхарат подбирать явно пока не собирался. Ему вообще, по прибытию в родные земли, стало не до жрецов и не до меня. Его волновали только солдаты и тренировки.

Он метал копья вместе с ними, он устраивал для них гонки на лошадях, у двоих тоже были орлы и они часами летали, тренируясь в ведении боя в воздухе. Иногда они целыми днями не вылезали из реки, которая протекала неподалеку от родового поместья Анкхарата, и часто поднимались в горы, откуда со всего разбегу прыгали в воду.

Анкхарата я видела только глубокой ночью.

По правилам или традициям, он должен был хотя бы вечером делить пищу вместе со мной. Очевидно, предполагалось, что это настроит нас на соответствующий лад и заставит продолжить томный вечер уже в спальне.

Анкхарат набрасывался на мясо, рвал его руками и вообще пища его интересовал куда как сильнее, чем я. Несколько произнесенных фраз за ужин — считалось признаком отличного настроения. Но чаще он был мрачен и неразговорчив. Еще бы.

Его с ног до головы покрывали шрамы, свежие царапины, синяки и кровоподтеки. Он кривился от непрекращающейся боли в мышцах, когда вставал со стула. После еды у него подгибались ноги и он чудом не засыпал прямо за столом. Он поднимался к себе, и по каменному дому без окон и дверей через мгновение уже разносился его храп.

Многое прояснилось после рассказов Зурии. Я стала понимать Анкхарата и его отношения с женщинами до меня, хотя это никак не объясняло мне то, что происходило между нами. Мной он не интересовался. Не глядел в мою сторону. Обходил загодя окольными путями, стоило ему заметить меня.

Если бы не совместные ужины, то я бы видела его только издали с террасы во время утренних тренировок. Иногда он поднимал глаза и ловил мой взгляд. Но его лицо ничего не выражало. А я… Ну, а я поддалась самой нелогичной женской мысли — если какой-то мужчина совсем тобой не интересуются, то, значим, им заинтересуешься ты. Да так, что он будет занимать все твои мысли. И днем, и особенно ночью.

Раз за разом я просила Зурию рассказать мне об одном и том же и слушала, не веря своим ушам, что семей, в общепринятом понятии, здесь никогда не было. Было племена, в мироустройстве которых я вроде бы разобралась, и были десять сыновей Бога, чьи традиции вгоняли меня в ступор.

Их первые наследники наследовали их земли, а другие служили в армии Сердца Мира. В десяти областях у каждого из них была своя армия, и при нападении на свои земли, они могли рассчитывать только на нее. На помощь сыновья друг другу не приходили, что для меня было дико и не логично, но Зурию, например, не удивляло.

Моногамия вообще была глупостью несусветной, но была актуальна только до тех пор, пока избранница Сына Бога не беременела. После она отправлялась на Остров, где рожала и воспитывала детей. Сын Бога оставался предоставлен сам себе. Вряд ли он придерживался целибата до следующего ритуала.

Изгнанная на остров жена трехлетних сыновей отправляла в Сердце Мира, а дочерей оставляла себе. И она сама, и ее дочери после могли участвовать в последующем Ритуале Матери. Никого не волновало, если их выберет их же собственный отец.

Детьми Сыновья Бога не интересовались. Их волновал первый наследник, возможно, второй, но третий уже редко. Первый наследовал земли и право зваться Сыном Бога, второй занимал высокий пост в армии, а третьему ничего не светило, кроме как места в элитной гвардии Сердца Мира. Их тоже набирали из потомков, от которых, похоже, отбоя не было.

Каждый вечер, глядя через длинный каменный стол на Анкхарата, мне хотелось заговорить с ним о любви и семье, но с тем же успехом я могла бы обсудить с ним квантовую механику. Более того, в языке нуатла слов «семья» и «любовь» даже не было.

Однажды я не выдержала и спросила Анкхарата:

— Что ты чувствуешь, когда касаешься женщины?

— Желание, — только и ответил он.

— А после?

— Голод.

— А что, по-твоему, чувствует мать, когда касается своего ребенка?

— Страх, — неожиданно ответил он.

— Почему?

— Потому что если этот ребенок мальчик и его отец — я, то жить ему осталось недолго.

Их общество нарекало металлы и животных, сорта глины и виды деревьев, но весь спектр человеческих эмоций был явно лишним в этом первобытном строе, что даже и слов-то для них до сих пор не нашлось.

Я снова и снова пытала Зурию, желая знать, что происходит и какая война нас ждет, но она только пожимала плечами. Жрица и сама с нарастающим страхом следила за ожесточенными, непрекращающимися тренировками Анкхарата. Ему что-то было известно и это явно не давало ему покоя, но он не собирался предупреждать остальных. Как будто щадил их чувства? Он способен на такую эмоцию? Он отдает себе отчет, что он вообще чувствует и почему так поступает?

С каждым днем тренировки становились все жестче, все опаснее. Анкхарат заставлял воинов проливать кровь и даже однажды повел их лодку к водопаду, с которого они и обрушились с головокружительной высоты вниз. Слава Богам, все выжили.

* * *

Анкхарат сдержал слово, и кот действительно приехал вместе с Зурией, живой и невредимый, в клетке больших размеров.

Когда он шипел и обнажал когти, то напоминал мне Анкхарата.

Я понимала, что животное дикое, что ему не место в клетке и что мне тем более не превратить его в домашнего уютного котенка. Я выпустила его в похожем каменном мешке, когда-то там тоже была купель с горячим источником, но вода ушла после одного из потопов и больше не возвращалась. Я кормила кота кусками мяса, которые добывали для нас охотники, и Зурия каждый раз отрезала мне их скрепя сердце. Она не понимала моих попыток сблизиться с диким хищником.

Анкхарат, впрочем, тоже.

Я лежала на краю каменной стены и разговаривала с котом, чтобы тот привыкал к моему голосу, когда позади неожиданно услышала голос Анкхарата:

— Ему лучше будет на свободе.

Я поднялась и села. Юбка задралась, но я не стала поправлять ее. Эта уродливая одежда была еще одним так и не заданным вопросом, но я боялась озвучивать его ровно, как и получать ответ.

— Тебе, наверное, тоже, — спросила я, не глядя на него, — хотелось бы быть свободным?

— Я не знаю свободы. Со дня, когда я появился на свет, меня готовили к тому, чтобы стать вторым Сыном Бога. Я никогда не был свободен.

— Я не об этом. В моих… землях о мужчине, у которого нет избранницы, говорят, что он свободен. Ты хотел бы такую свободу?

Понятия «холостяк» у них отсутствовало.

— А ты? — усмехнулся он. — Раз спрашиваешь об этом.

О, нет, я не хотела.

Я хотела превратить Чудовище в Принца.

Но вместо этого я вспомнила, что брак здесь нужен только для того, чтобы дарить сыновей, которых я, после того, как им исполнится три, никогда больше не увижу, и неожиданно для самой себя ответила ему:

— Да.

Мне хотелось причинить ему боль, которую он так умело причинял мне. Я осознала, как глупо это было, но было уже поздно.

Я посмотрела на него снизу вверх. Он криво усмехнулся.

— Скоро, — пообещал он. — Сегодня я получил вести, что избранница Аспина ждет сына. Скоро ты будешь свободна.

Спрашивать, какое отношение это имеет ко мне, было уже не кого. Он тут же развернулся и ушел.

А я посидела немного и медленно опустила ноги в купель, а затем и спрыгнула вниз. Что такое оказаться один на один с котенком саблезубого тигра после вот таких вот разговоров с Анкхаратом? Плёвое дело.

С тех пор я не только разговаривала, но и проводила какое-то время рядом с котом. Тигренок, а он быстро рос и становился действительно похож на тигра, а не на кота-переростка, вначале воспринимал мою близость в штыки. Но постепенно стал привыкать. Он метался по купели, и я понимала, что он жаждет свободы.

Поэтому решила рискнуть.

Я выпросила у Зурии плотный кожаный ремень метра два длинной с петлей на одном конце, чтобы обматывать вокруг своей руки, и другим ремнем на другом конце, который заменил бы тигру ошейник. Зурия не поверила мне, что я собираюсь гулять на пару с тигром и пришла посмотреть, но мне вскоре пришлось отослать ее прочь, потому что на присутствие чужого человека тигр только рычал и отказывался меня слушаться.

Когда мы остались одни, он разрешил мне надеть ему на шею ошейник, какое-то время я терпеливо перевязывала между собой крепления, которые упросила сделать крепче обычных. Тигр шумно дышал и щекотал мне руки усами. Я впервые провела рукой по его шикарному блестящему меху, и он не зарычал в ответ, а только зажмурился.

Вторым фактом, вызвавшим мое безграничное удивление, стало то, что тигр мог беспрепятственно покинуть каменную купель давным-давно. Он легко запрыгнул на стену с пола и терпеливо дождался, пока я поднимусь к нему по лестнице.

— Надо тебе имя придумать, как считаешь?

Тигр махнул хвостом, мол, зови, как хочешь, я не против.

Мы пошли вперед. Вернее, он меня вел, я шла следом. Я пыталась, конечно, управлять им, как заядлый собаковод, но это же, черт подери, прародитель котов, которые до сих пор-то гуляют сами по себе.

Короче, я шла за ним и думала о том, как нам найти дорогу назад и вообще, как мне повернуть с ним назад? Тигр наслаждался свободой, он не убегал, он вышагивал королем на параде, и я понимала, что это оттого, что поблизости, вероятно нет достойных его хищников. Бояться ему тут некого.

Но мы отдалялись все дальше. А я не очень хорошо знала окрестности. Я гуляла вокруг домов и площади перед ними, которую Анкхарат превратил в плац, даже доходила до реки, в которой пару раз плавала при хорошей погоде под присмотром Зурии. В этой-то реке, но чуть выше по течению Анкхарат и тренировал своих бойцов. Он привязывал их за талию к дереву на берегу и заставлял плыть против течения, фактически, на одном месте. Может быть, нас все-таки ждут Олимпийские игры, а не война?

— Так, поворачиваем, — сказал я тигру, тот и ухом не повел.

Я ничего другого не придумала, как сесть ему на спину. Тигр просел под моей тяжестью, зарычал недовольно, попытался уползти, но силенок у него все-таки еще было мало, хоть он и вымахал уже размером с пони.

Я натянула поводок и снова велела ему разворачиваться. Он послушался. Мы вернулись к купелям, он дал отстегнуть поводок и запрыгнул внутрь, где тут же принялся за недоеденное мясо.

С тех пор мы ежедневно совершали наши прогулки, и один раз я даже проехала до его каменной клетки верхом. Это стало моим единственным развлечением и отдушиной.

Но для этого развлечения мне нужна была другая одежда.

Зурия была непреклонна. Другой одежды не было и не будет, сказала жрица.

Я была не лыком сшита. Я нашла нож и разрезала одну из этих безразмерных юбок-мешков до короткого мини, чтобы можно было устроиться на спине тигра. В ней я ходила на свидания к тигру, а дома переодевалась, и все были довольны.

Пока в лесу однажды я не встретила Анкхарата.

К тому времени я нарекла тигра Швинном, в честь моего верного велосипеда, оставленного в одиночестве на берегу Азорских островов.

Мы шли густым пролеском, когда Швинн зарычал, но я не обратила внимания — он иногда порыкивал на мелких зверьков, шнырявших в кустах.

А потом он зарычал сильнее, шерсть на его загривке под моими руками встала дыбом. Доигрались, подумала я, нашли хищника, который нас-то и сожрет.

Но Швинн рычал на Анкхарата, чьей запах, конечно, был ему знаком, но друзьями они не были.

Анкхарат вышел на тропу и остановился. Не знаю, что сильнее поразило его — мой внешний вид или то, что я ехала верхом на тигре.

Из-за его спины возникли другие лица, его солдаты, мокрые с головы до ног. Они возвращались с заплывов. Два десятка глаз уставились на меня, и другие все еще пребывали, шепотом спрашивая, что там впереди, почему стоим?

Под тяжелым взглядом Анкхарата я легонько шевельнула коленями, и Швинн, хоть со мной и несогласный, с недовольным ворчанием, под пристальным вниманием зрителей, все-таки пересек тропу. Какой позор был бы, ослушайся он меня именно сейчас, но котик, мой умный добрый котик, повиновался. Я потрепала его за загривком, когда мы оказались возле деревьев с другой стороны. Там я позволила себе оглянуться назад.

По тропе вышагивали солдаты, едва ли не сворачивая себе шеи, стараясь разглядеть среди деревьев нас с тигром. Некоторые улыбались.

Не улыбался только Анкхарат. И в этом было уже что-то привычное, стабильное. Если бы он улыбнулся или рассмеялся, я бы, наверное, свалилась бы со спины тигра на землю от удивления.

Он не сказал ни слова. Только сжал кулаки и пошел своей дорогой.

Скоро я обрету свободу, сказал он. Может быть, он прав хотя бы в том, что не стоит привязываться к тем, кого суждено потерять навсегда?