Лагерь был пуст. Чернели разводы сажи на камнях, где когда-то были разложены и горели букеты. Одуванчик коснулся темных полос на песке и поднес палец ко рту. Это была кровь, даже мне было понятно, но он, похоже, знал разницу на вкус между крокодильей и человечьей.

Одуванчик помрачнел. Это было ответом, значит, кровь не принадлежала крокодилу.

Пепел костра в центре разметало по лагерю, а песок вокруг был истоптан десятками лап, разных размеров, а еще…

Я буквально припала к песку. Две параллельные полосы, очень похожие на полозья или следы от деревянных колес, растворялись во тьме. Гигантские лапища матери драконов отпечатались поверх полозьев, значит, девушки успели сбежать и, возможно, выжили.

Они жгли костры после моего побега. Конечно, я решила, что им нужен свет, чтобы обнаружить беглянку, но что если они просто подавали знак кому-либо еще, кто искал их во тьме? Ведь у их похода была и своя цель, еще до того, как они встретились со мной, верно?

Средство передвижения, каким бы оно ни было, означало, что речь идет о более развитой цивилизации. Не верю, что карета принадлежала таким, как Тигр или Одуванчик. У аборигенов была назначена встреча и товаром… вдох-выдох!.. товаром были женщины. Они отдали их, ушли, встретили меня и уж совсем последними здесь появились крокодилы.

За моей спиной Тигр, после того, как к нему вернулся голос, не умолкал ни на секунду и о чем-то вдохновенно спорил с Одуванчиком. Главарь отвечал коротко, односложно и скорей всего отрицательно. Но Тигр не сдавался. По тому, с каким испугом на меня косились два других выживших аборигена, я поняла, что речь, скорей всего, идет обо мне.

Тигр показывал рукой туда, куда умчалась загадочная колесница, а Одуванчик качал головой и оглядывался назад, ожидая, вероятно, что крокодилы вот-вот насытятся Мистером Италия и примутся за нас. Тигр упрямо показывал по маршруту доисторического экспресса, в промежутках между этим зачем-то хватаясь за собственное горло.

Не трудно было догадаться, что он предлагал Одуванчику сдать меня неизвестным на колесах, которые забрали их женщин. То ли потому что я и сама женщина, то ли потому что я явно не принадлежала к аборигенам, а тот народ, изобретший колесо и научившийся впрягать животных, явно разберется, что со мной, такой сложной и неоднозначной, дальше делать.

Мне снова предстояло стать чьей-то пленницей, но это мало тревожило меня. Еще час назад, лишь завидев отпечатки колес, я бы и сама побежала за ним сломя голову. Теперь же я вглядывалась во тьму и понимала, что пробудившаяся матерь драконов где-то там и это внушало мне гораздо большие опасения, чем перспектива рабства. Рептилия либо догнала колымагу и отожралась девушками досыта, либо разозлилась из-за неудачи и теперь следит за нами, поджидая удачного мига, чтобы напасть. Неопределенность действовала на мои и без того взведенные до предела нервы.

Я вглядывалась во мрак и делала это так старательно, что вскоре мне начало казаться, что я и правда различаю очертания шипов, движение хвоста и даже блеск влажных клыков в приоткрытой пасти, застывшей в ожидании жертвы. Такое бывает, если долго вглядываться во тьму. А живое воображение и радо было стараться.

Одуванчик, тем временем, махнул рукой, мол, делай с ней, что хочешь, и Тигр довольно улыбнулся. Вождь прошелся по песку и встал прямо передо мной. Хотя он и понимал, что я совсем не знаю их языка, ему будто казалось, что как-то не по-людски будет не объяснить мне моей участи. Я прониклась к нему уважением.

— Понимаешь, — как бы начал он, глубоко вздохнув…

Но в тот же миг тьма за его спиной ожила.

Разумеется, он обернулся. Любой на его месте обернулся бы. Я видела, как он инстинктивно сжал правую руку, но оружие осталось в теле Мистера Италия.

Будь Одуванчик вооружен, то именно сейчас, когда перед ним зияла распахнутая пасть, он мог бы нанести самый результативный удар, который прославил бы его среди племен, как великого охотника всех времен. Крокодилиха была наиболее уязвима сейчас. Он мог вогнать копье, целиком, во всю длину рукояти прямо в верхнюю мягкую и рыхлую часть нёба.

Но он стоял перед ней безоружным.

Челюсть крокодила с леденящим лязгом клыков захлопнулась. Наверное, он даже не успел ничего почувствовать. Я надеюсь, что это была легкая смерть.

Тигр и еще двое заорали. Они оттащили меня, хотя я, как завороженная, оставалась на месте, в непосредственной близости от щелкнувшей челюсти, в облаке уже знакомого гнилостного дыхания. Они потащили меня обратно, но остановились, только и успев, что отбежать на пару шагов — нам навстречу уже семенили чешуйчатые голодные отродья.

Тигр отфутболил в океан первого, который добрался до него, а второго проткнул копьем и швырнул следом. Два других аборигена направили копья во тьму, в которой скрылась и затихла матерь драконов. Как будто мы могли противостоять ее размерам и скорости…

У нас не было никаких шансов. Мы стояли между молотом и наковальней, и это был только вопрос времени, когда мама и ее потомство снова воссоединятся.

Я, как могла, помогала Тигру отбиваться. Так мы и стояли, не готовые сдаваться без боя, когда в небе, затмевая звездную крупу, совершенно беззвучно раскрылся огненный цветок фейерверка.

Вспышка света разбавила ночь до сумерек, и я воочию увидела перед собой десятки шипастых спин, которые извивались, ворочались и ползли. Я поглядела через плечо в тот краткий миг, когда пламенный цветок в небе стал опадать и гаснуть, но мне хватило и гаснущих искр, чтобы понять — крокодилиха не утолила голода. Она держала окровавленную пасть раскрытой, готовая…

Тигр неожиданно сбил меня с ног. Тьма в стократ усилилась, и я будто ослепла. Я натыкалась руками на шипы и чешую, и чувствовала, как дрожит подо мной земля. Людей рядом не было. Земля тряслась, и до меня стало доходить, что, как только погас свет, матерь драконов атаковала, а Тигр попросту отшвырнул меня с ее пути…

В небесах снова полыхнуло. Сверкнули клыки в сантиметре от моего лица, но короткие, небольшие, я увернулась, откатившись в сторону. Заверещали объятые пламенем рептилии и пахло горелой плотью. Они стали прыгать в воду и удушливый запах гари только усилился. Безумным звездопадом с неба сыпались раскаленные белые искры, которые жалили будто рассерженные осы. Только мокрая одежда и влажные волосы спасли меня от худших ожогов на свете.

Я слышала решительные, воинственные крики, но вертелась на месте в огненном ливне, не в силах определить, куда бежать и где искать людей.

Они сами нашли меня.

Гореть на песке было нечему, но, тем не менее, от нарастающего жара и дыма слезились глаза. А вот мужчина в чем-то красном и без рукавов словно бы не замечал ревущего пламени. Он шагнул ко мне и потянул за собой, уводя из пекла. Полы его длинного халата развевались следом, и я сама путалась в них, потому что старалась идти ближе к нему, но одежда, ровно как и пламя, не доставляли ему никакого дискомфорта.

Я зачарованно глядела на его рыжеватые в отблесках огня волосы, разметавшиеся по спине, и только и могла что думать о том, почему они еще не вспыхнули, как факел.

Песок под моими ногами больше не горел, и тогда мужчина остановился. Обернулся. У него было неправдоподобно узкое, вытянутое лицо с острым подбородком. Прямые и, действительно, рыжие волосы визуально еще более удлиняли его лицо. Похвастаться богатой шевелюрой, в отличие от ранее встреченных мною неандертальцев, мужчина в красном не мог — локоны его были тонкими, жидкими и облепляли голову, будто мокрые. Хотя таковыми не были.

Кстати, он тоже заинтересовался моими волосами. Он провел рукой по моим спутанным, влажным волосам и лицо его еще немного вытянулось от удивления, словно бы светлая копна на моей голове была для него невероятной неожиданностью. А впрочем, иди, знай, как они относятся к блондинкам в этом мире, верно?

В поясе его красный халат сильно и несколько раз был перетянут кожаным ремнем. Складывалось впечатление, что рукава были именно оторваны, а не отрезаны. Из ткани по шву торчали нитки.

Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Губы у него были тонкими, как и он сам. Улыбка преобразила его суровое некрасивое лицо. Морщинки в уголках глаз прибавили мягкости. Я улыбнулась в ответ, на этот раз уверенная, что моя дружелюбность не отпугнет собеседника так же, как девушек в лагере.

Он не отпрыгнул и не переменился в лице. Он заговорил со мной тихим голосом исповедующего священника, а цепкий взглядом холодных голубых глаз внимательно следил за любой моей реакцией.

Аборигены, наверняка, уже рассказали ему о том, что я не понимала их речи. И он проверял меня, ожидая, что сейчас я ненароком выдам себя и обнаружу познания их языка.

Как бы не так.

Я опасалась делать каких-либо движений в ответ, например, я могла бы покачать головой или пожать плечами, но я не знала, что он говорил мне, и любое движение могло быть принято за ответ. Я просто смотрела с отсутствующим видом на него, на две нитки бус из разноцветных мелких, как горох, камней на шее, на грубоватую, словно мешковина, ткань халата.

Он остался доволен моей реакцией.

Но затем поглядел поверх моей головы и удивленно вскинул брови. Я проследила за его взглядом и нашла на сереющем рассветном небе белую точку. Она стремительно приближалась.

Пламя еще не потухло, оранжевые искры отражались в волнах океана по обе стороны от дороги. Я оглянулась назад, белеющее полотно дороги вело прямо до горизонта. Очень далеко виднелись люди и та самая колесница. Я надеялась, что смогу подойти ближе и разглядеть все собственными глазами. Само собой, ни Тигра, ни других моих безымянных защитников я не могла бы различить с такого расстояния, но мне хотелось верить, что они тоже спаслись и они там, с остальными.

Я не понимала, чего мы ждем. Мужчина в подпоясанном халате-безрукавке, сузив глаза, наблюдал за полетом крупной белой птицы. Я же была сыта по горло здешней фауной и, когда уже можно было разглядеть невероятно крупную птицу, с огромным клювом и когтистыми лапами, я дернулась.

Мужчина разгадал мое желание. Он схватил меня за руку, явно забавляясь моим страхом, а второй рукой указал в небо на птицу и проговорил медленно, четко разделяя слоги ради меня:

— Jainkoаn ondoran, — звучало оно примерно так.

Он снова поглядел на меня, повторил слова, как делают это учителя иностранных языков, и указал на птицу.

Потом ткнул пальцем мне в грудь и сказал:

— V’ai e mastea. V’ai. Oi, — он показал на себя, потом снова на меня: — V’ai.

Это были «ты» и «я». Может быть, конечно, «мужчина» и «женщина», поэтому, положив себе руку на грудь, я уточнила:

— Oi?

Мой учитель просветлел.

— Bai, — кивнул он, что, вероятно, означало «да».

— Oi matea? — переспросила я.

— Ez, ez, — покачал он головой, что означало, видимо, «нет». — V’ai e ma-s-tea, — повторил он четче.

— Mastea, — выдохнула я, стараясь говорить в точности, как он.

— Bai! — просиял он.

Ну, начало положено! Не все так сложно. Теперь я знаю, как на «ихнем» будет «женщина», «да» и «нет».

А гигантский орел облетал над нашими головами пожарище. Но всадника на спине белой птицы я заметила только, когда он приземлился недалеко от нас, и мужчина спрыгнул наземь.

Так я встретила первого из потомков Бога на этой земле. Позже, я с удивлением узнаю, что «мастеа» означает вовсе не «женщина».