Глава 1

Это был совершенно немыслимый маневр. Из-за реверса мощностей в любую секунду могли взорваться и те генераторы, которые благодаря толщине бортовой брони чудом уцелели и еще продолжали работать.

Столкновения уже было не предотвратить. Голос, доносившийся из динамиков, продолжал выкрикивать команды, но выполнять их было некому.

С адским грохотом сотряслись конструкции корабля; от удара он тяжело подпрыгнул и снова рухнул на грунт всей своей многотонной массой. Несколько бесконечно долгих секунд стальная громадина продолжала скользить по земле, потом ее опять вздыбило, и, рывком задрав нос вверх, корабль замер в последнем порыве.

Если б Давида Маршала спросили, сколько он пролежал без сознания, он не смог бы точно ответить на этот вопрос. Может быть, несколько секунд… Может быть, несколько минут…

Очнувшись, он обнаружил, что при ударе о грунт его выбросило из противоперегрузочного кресла. Густая кровь заливала глаза, и сквозь красную пелену взору его предстал ужасающий вид исковерканного, опустошенного отсека. Первое, что он разглядел, был труп командира — его отшвырнуло к стенке герметизированной командирской кабины; потом он увидел тело радиста, раздавленное тяжелой стальной конструкцией с рваными краями. Среди месива обломков валялись тела других членов экипажа. Почти все они были до неузнаваемости изуродованы. Страшное зрелище.

Несколько мгновений Давид Маршал не чувствовал ничего кроме боли и тупой усталости. Потом он утер кровь, сочившуюся из раны на голове, и закрыл глаза. Как это могло случиться? Что же все-таки произошло?

Когда, постепенно проясняясь в его затуманенном от боли сознании, память мало-помалу стала возвращаться к нему, первая его внятная мысль была о Франсуазе. Они поженились несколько лет назад, и с тех пор вся ее жизнь состояла только в постоянном терпеливом ожидании его возвращений из космических рейсов.

Потом он вспомнил отлет с Земли 25 мая 2025 года — всего две недели тому назад. Он был назначен на «Фюрет» старшим пилотом. Ракета ушла в рейс с полными трюмами грузов, самых разных, — их надо было доставить на Жорду, в созвездие Центавра, где незадолго до того обосновались первые поселенцы.

Он вспомнил и отлет с Жорды. Вначале все было хорошо, двигатели издавали спокойное, ровное гудение… Он не мог понять… Трубки бета-излучения внезапно перестали работать. Что-то взорвалось в главном двигателе. Он сразу отключил субпространственную тягу, но в тот момент, когда «Фюрет» стал переходить в четырехмерный континиум, в машинном отделении раздался второй взрыв. Ракета сделала рывок в пространстве и стала падать под воздействием гравитационного поля какого-то неизвестного небесного тела. Что это было за тело? В какую часть Вселенной его забросило? Нарушение равновесия в субпространстве при полете на сверхсветовой скорости могло иметь любые, самые непредсказуемые последствия: корабль могло отбросить на десятки, сотни и даже тысячи световых лет в сторону от расчетной траектории. Такое время от времени случалось. Случалось едва не с первых лет, как человек принялся завоевывать космос — с той поры, когда в межзвездной навигации стало использоваться последнее открытие, благодаря которому звездолеты могли летать уже не подчиняясь действию классических законов четырехмерного континиума. Причем корабли после аварий, как правило, бесследно исчезали вместе с грузами в неведомых пространствах галактики. Или просто переставали существовать, дезинтегрировались в межзвездном вакууме? Никто не знал, что с ними происходило… Эта планета, внезапно появившаяся в самый момент катастрофы, давала Давиду Маршалу какой-то шанс на спасение. Какой-то шанс…

Но где находилась эта планета? Никто, конечно, не успел хотя бы приблизительно определить ее координаты в пространстве. Единственное, что помнил Давид, — это надрывный рев тормозных реакторов и устрашающее видение стремительно надвигающегося неизвестного мира. А потом головокружительное падение на тускло освещенный грунт.

И удар. Страшный удар… И жуткое чувство, словно погружаешься в огненную реку.

Это был конец. Оглядевшись, Давид Маршал попробовал сосредоточиться и трезво, без эмоций оценить положение. Прежде всего надо было узнать, пригодна ли атмосфера планеты для дыхания. Но как он мог узнать это? Приборная панель, к которой сходились провода всех контрольных датчиков, превратилась в бесформенную массу вырванных из гнезд, разбросанных в немыслимом беспорядке и безнадежно изувеченных приборов.

Давид отвел взгляд и посмотрел в другую сторону. Что там было, за тридцатисантиметровой толщей брони? Азот? Метан? Окись углерода?

Он встал и медленно пошел, перешагивая через трупы. Откуда-то доносилось сиплое шипение вытекающего кислорода. Значит, где-то утечка. Скоро запасы кислорода кончатся и он умрет от удушья.

Нужно было добраться до кормового отсека, где хранились резервуары с кислородом. Может быть, ему повезет и он сумеет найти несколько запасных баллонов, уцелевших при катастрофе.

Он шел по узкому коридору вдоль борта корабля, превозмогая острую пульсирующую боль в голове, и когда, изрядно поработав локтями и руками, он разгреб обломки и смог, наконец, протиснуться в кормовой отсек, он увидел перед собой грузную фигуру Ваго Ваттама, второго радиста.

Это был венерианец — его крепкое мускулистое туловище с круглой и гладкой, как биллиардный шар, головой ни с чем невозможно было спутать. Сиреневые, глубоко посаженные глаза Ваго выражали отчаяние с той трогательной, пронизывающей душу непосредственностью и с той силой, с какой умели выражать свои чувства только венерианские гуманоиды.

Давид очень любил его. Это был уже не первый их совместный полет, и он всегда испытывал теплое искреннее расположение к этому простодушному преданному существу.

Ваго тоже повезло, он остался жив. Это немного ободрило Давида. Левая нога венерианца кровоточила, но, осмотрев рану, Давид убедился, что она нисколько не опасна для жизни.

— Ваго, надо выбираться отсюда.

— А где другие?

Погибли. Все погибли. Уцелели только мы с тобой.

Я готов выполнить любое ваше приказание, господин Маршал.

Надо срочно спасать кислородные баллоны.

На лице венерианца выразилось удивление.

Нет смысла. Здесь есть воздух.

— Воздух? Откуда ты знаешь?

Ваго увлек его за собой в соседний отсек и показал на широкую рваную дыру в стальном корпусе.

— Я бы давно уже был мертв, — сказал он, — Я находился здесь, когда это произошло, и я…

Давид вдохнул, затем прыжком подскочил к перегородке и выглянул наружу. В свете начинающегося дня он увидел пышную растительность — густой амазонский лес с огромными деревьями, вершины которых слабо покачивались под легкими порывами ветра, он снова с наслаждением вдохнул мягкий, насыщенный травяными ароматами воздух, может быть только излишне влажноватый..

— Этот шум… — с гримасой отвращения на лице, неожиданно сказал Ваго. — Вы ничего не слышите?

Давид прислушался, но в окружающей тишине расслышать ничего не смог.

— Нет, — сказал он, — Какой шум?

Он знал, что слух у венерианца сверхъестественно чуткий. Ваго улавливал звуковые частоты — гораздо более высокие, чем двадцать тысяч колебаний в секунду — предельно высокий звук, какой способен слышать человек. Ваго слышал ультразвук до 200 000 герц — феноменальная способность, особенно если вспомнить, что слуховой порог у собак и летучих мышей, земных «рекордсменов», соответственно составляет 80 000 и 120 000 колебаний в секунду.

— Шум какого происхождения? — повторил свой вопрос. Давид.

Ваго пожал плечами. Как мог он описать это на языке землян?

— Это ничего, — сказал он. — Вы правы, надо выбираться из корабля. Попытаемся это сделать.

Как они и ожидали, выходной люк при ударе заклинило, и открыть его удалось только после нескольких изнурительных попыток.

Они с трудом протиснулись в распахнутый люк, но в тот момент, когда ноги их коснулись поверхности, Ваго истошно закричал. Давид обернулся. Венерианец стоял рядом с ним, обхватив обеими руками голову, и продолжал кричать, все надрывней и надрывней. Потом он рухнул на колени, его тело дергалось в конвульсиях. Он повернул к Давиду искаженное ужасом лицо. Он пытался что-то сказать, но слова будто застряли у него в горле, и с побелевших губ слетел только последний долгий крик агонии.

Он упал на землю, головой вперед, перевалился на бок и замер. Давид склонился над ним, но сразу понял, что все уже бесполезно. Ваго был мертв.

Его барабанные перепонки лопнули, и густые струи крови вытекали из обоих ушей.

Несколько минут Давид Маршал беспомощно стоял на коленях возле трупа, не в силах даже пошевелиться. Наконец, он заставил себя встать с земли. Он чувствовал, что его бьет дрожь, как при лихорадке. Его мучила жажда. Ужасная жажда… Дыхание было обжигающе-горячим. Перед глазами плясами светлячки, — лишь неимоверным усилием воли удалось прогнать галлюцинацию.

Оступаясь и спотыкаясь при каждом шаге, движимый одним неистовым желанием выжить, он медленно побрел к лесу в надежде найти там ручей. Каждый шаг давался с болью, словно в икры впивались тонкие стальные лезвия; боль поднималась все выше и словно растекалась по телу — в бедра, в грудь, в голову — пока не заполнила его целиком.

Боль… Лихорадка… Он почувствовал, что — всё, силы на пределе и больше он идти не может. Сломленный, он тяжело повалился на мягкую влажную землю.

 

Глава 2

Когда он снова открыл глаза, все пространство вокруг было залито желтоватым светом. Деревья исчезли; его взгляд, уставленный в небо, различал только слабое сияние, сквозь которое время от времени тщетно пытался пробиться диск незнакомого солнца.

Небо действительно было затянуто чем-то вроде колышущегося пара, который струился и переливался всеми цветовыми оттенками. Ничего больше Давид пока осмыслить не мог. Что-то в его мозгу все еще было словно парализовано, он был не способен трезво оценивать окружающую обстановку. И еще голоса… Все эти голоса, гудевшие вокруг него, — он не мог сообразить, откуда они доносятся.

На какое-то время он дал себе расслабиться, потом собрался с силами и приподнялся на локте. И сразу увидел их. Они сидели вокруг него на корточках, жалкие, отвратительные, одетые в грязные лохмотья.

Они были похожи на людей… а может быть, ими и являлись. Во всяком случае, у них были человеческие лица, прикрытые длинными волосами и густыми бородами. Их тела, крепкие, мускулистые, добротно сложенные, были облеплены грязью, в которой копошились паразиты. От них исходил непереносимо мерзкий запах.

Давид тряхнул головой. Лихорадка прошла, и рана на лбу перестала кровоточить. Чья-то сострадательная рука положила на рану тампон из корпии и истолченных трав, и голову обволакивала приятная прохлада.

Одно из созданий схватило дряблый бурдюк, налило оттуда воды в выдолбленную тыкву и протянуло тыкву Давиду.

— Твоя… пить… — произнесло оно.

Брови у Давида взметнулись. Он сразу позабыл о сосуде, протянутом ему. Надо же, это существо говорило на его родном языке! Ей-богу, ко всему он был готов, но только не к этому.

— Твоя пить, — повторил гуманоид. — Твоя пить еще и твоя быть лучше.

Давид выхватил тыкву у него из рук и сел.

— Как… значит, вы говорите по-французски? Кто вас научил?

Создание, кажется, не поняло его вопроса. Оно повернулось к другим, и на губах у всех затеплились простодушные улыбки.

— Твоя пить. Твоя надо пить.

— Послушайте… Вы все такие славные… вы спасли мне жизнь. Вы, наверное нашли меня в лесу и принесли сюда, чтобы ухаживать за мной?

— Лес… да, лес… — подтвердило существо с бурдюком.

— Я очень признателен вам, но я хочу спросить. Как это получается, что вы говорите на том же языке, что и я?

На лицах сидевших вокруг него созданий не выразилось ничего, они оставались безразличны. В их глазах не было ни проблеска, ни капельки понимания, которое могло бы побудить Давида обратиться к ним со своими вопросами. Дремучесть и невежество этих людей чувствовались буквально во всем.

Это были приматы. Возможно, они принадлежали к расе, занимающей промежуточную ступень между человеком и животными. Давид через силу заставил себя смириться с этой мыслю.

Но, тем не менее, необходимо было все разузнать в точности.

Эти приматы, хоть и крайне слабо, но — знали язык землян, и надо было выяснить источник этого знания. Вполне вероятно, что он вступил в контакт с представителями мира, уже колонизированного землянами, и, стало быть, можно было надеяться, что где-нибудь неподалеку расположен один из центров космической связи. Давид почувствовал, что надежда на спасение, пробудившаяся в нем, быстро перерастает в уверенность.

— Вы можете проводить меня к своему начальнику? К тому, кто может понять, о чем я спрашиваю?..

Среди гуманоидов возникло какое-то оживление, словно они сомневались, верно ли его поняли; потом существо с бурдюком покачало головой.

— Начальник? — переспросило оно.

— Да. К большому начальнику… Большому господину… Самому сильному начальнику…

Существо с бурдюком как будто задумалось.

— Твоя идти, — неожиданно произнесло оно.

Давид положил на землю тыкву и пошел вслед за ним. Взгляд его рассеянно скользил по, сторонам. Они шли по широкой долине, тянущейся вдаль, за горизонт. Справа был виден лес, издалека напоминающий занавес. Создания, подобные тем, которые спасли его, занимались рубкой деревьев. Они подпиливали стволы, валили их на землю, а другие бригады начинали тут же обрубать ветки и разделывать древесину. Они работали топорами и ручными пилами самых примитивных конструкций. Этой работой были заняты целые семьи, включая женщин и даже детей — их усилия также вливались в общий коллективный труд.

Но это было не все. На противоположной стороне поля, слева от Давида, тоже трудились рабочие бригады: эти добывали гранит в каменоломне. Огромные глыбы откалывались от скалы и сбрасывались в долину, а там их облепляли другие камнетесы и принимались остервенело бить по ним кирками и кувалдами. Они били, колотили, стучали, охваченные каким-то непонятным яростным исступлением.

По мере того, как Давид продвигался вперед вслед за своим провожатым, шум перерастал в грохот. Не этот ли шум и был причиной внезапной смерти Ваго? Нет, все-таки не он. Шум от кирок и лопат не мог содержать ультразвуковых колебаний, гибельных для ушей венерианца. Для этого требовалось что-то другое… что-то другое, чего слух Давида попросту не улавливал. Но что это могло быть?

Они прошли вдоль чего-то непонятного — Давид про себя назвал это кладбищем. Во всяком случае, оно очень напоминало кладбище с ровными рядами могильных холмов, — но ни крестов, ни каких-либо иных сооружений, которые напоминали бы культовые, нигде не было.

Они обогнули этот обширный некрополь, и существо с бурдюком подвело Давида к скопищу убогих строений. Это были хижины и лачуги, собранные из древесных стволов и обмазанные гончарной глиной, такие же жалкие, как и те существа, которые обитали в них.

Миновав хижины, они вышли на пустырь, заросший густым кустарником, и существо с бурдюком направилось к одному из себе подобных — высокому лохматому парню, вся одежда которого состояла из одной набедренной повязки.

Размахивая молотком на длинной рукоятке, он бил по большой стальной пластине, висевшей на деревянных угольниках, — удар за ударом, удар за ударом, — производимый им шум был ужасен, и Давида поразило, как этот бедняга может выносить такой адский грохот. Зачем он это делал? В чем заключалась польза от этих ударов, от которых, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки в ушах и которые, по всей видимости, полагалось наносить безостановочно?..

Производитель шума ни на секунду не прервал своего занятия, когда отвечал на вопросы существа с бурдюком, а Давида он не удостоил ни единым взглядом.

Вам!.. Вам!.. Вам!..

Существо с бурдюком сделало Давиду знак, и они опять пошли вдоль карьера. Вскоре они остановились перед другим созданием, — худым, как скелет, совершенно седоволосым стариком, который из последних сил пытался расколоть кувалдой каменную глыбу.

Старик устало посмотрел на Давида. Он все знал. Ему было уже известно о появлении Давида в долине, но он не выразил ни малейшего любопытства, ни малейшего желания расспросить его о чем-либо. Все то же безразличие, все то же полное равнодушие! Наверное, эти существа не прекратили бы своих бессмысленных занятий даже в том случае, если бы перед ними из-под земли внезапно возник сам дьявол.

При первых же словах, произнесенных земным пришельцем, старик медленно покачал головой, — как человек, измученный тяжелой работой.

— Моя не знать, — сказал он на своем жаргоне.

Давид стал втолковывать ему, стараясь говорить как можно проще:

— Подожди… Ты не проявляешь никакого интереса ко мне… Но, может быть, ты видел других людей, похожих на меня?.. Да, других людей. Где они? Где я могу их найти?

— Моя не знать… не понимать…

— Как называется эта планета?

— Планета?

— Да, ну, скажем, этот мир, тот мир, в котором ты живешь…

Старик-камнетес ударил кувалдой по глыбе, затем показал рукой вокруг себя.

— Это шатанга… шатанга, в которой живет мое племя.

Давид перевел дыхание. Он понял, что снова столкнулся с тем же невежеством и что это добродушное существо абсолютно ничем не может ему помочь.

Но надежда не оставляла его. Он решил действовать обходным путем:

— Для кого вы работаете? Кто вами управляет?

На этот раз старик прервал работу. Он повернул к Давиду свое морщинистое, залитое потом лицо.

— Для Великих Хозяев, — сказал он. — Великих Хозяев шатанги.

— А где находятся эти Великие Хозяева?

В зрачках бедного создания промелькнул страх. Старик опять вцепился в кувалду и, не отвечая больше на вопросы Давида, вновь принялся бить по каменной глыбе. Но Давид, заинтересованный тем, что услышал, не отступался:

— Зачем вы разбиваете эти камни?

— Моя всегда бить камни, — не поворачивая головы, бросил старик.

— В течение всей вашей жизни вы никогда не делали ничего другого?

— Ничего другого.

— Но почему? Почему?

— Мой отец разбивал камни… И отец моего отца…

— …тоже разбивал камни, — закончил за него Давид. — Да, я понял.

Продолжать разговор не имело смысла. У Давида было такое чувство, словно он заблудился в лабиринте и в поисках выхода ходил и ходил по замкнутому кругу.

— Где-нибудь поблизости отсюда есть дорога? — спросил он, меняя тон.

Ответа не последовало.

— …Какая-нибудь дорога?., путь… тропинка… Как мне выйти из этой… — он пытался подобрать слово, — из этой… шатанги?

В ответ — все то же молчание, все то же упрямое молчание. Давид повернулся к старику спиной и вышел из карьера.

Он чувствовал, что нервы его взвинчены до предела. Он не видел способа добиться от этих людей того, что ему нужно. Все его попытки расшевелить их, вывести из спячки — разбивались об их дремучее невежество, о полное равнодушие этих созданий, поглощенных своим шумным, раздражающим своей бесполезностью трудом. Чем они занимались? Что при этом создавалось? Вся их возня казалась ненужной, лишенной какого-либо смысла.

Вскоре дорога вывела Давида к другим шатангам, где точно такие же существа рубили лес или дробили камни. Но попадались и иные «производители шума», извлекавшие дополнительный грохот: кто бил по листам железа, кто по пустым бочкам, — и все эти «производители шума» стучали непрерывно, с неистовством, вызывающим скорее жалость, чем удивление, интерес или раздражение.

Зачем? В чем заключался смысл этого шумового концерта, который с каждым пройденным километром становился все невыносимее? Какую цель они преследовали? И как сами эти существа умудрялись выдерживать подобный грохот, от которого расшатывались нервы и воспалялись перепонки в ушах? Кто заставлял их это делать? Какую пользу можно было извлечь из этого тупого труда?

Каторга? По логике вещей, по крайней мере в человеческом понимании, это, пожалуй, был единственно возможный ответ. Все эти существа вполне могли оказаться каторжниками, осужденными на изнурительную работу. Но где же, в таком случае, были надсмотрщики? Давид не заметил ни одного надзирателя, ни одного создания, которое хоть чем-то выделялось бы из остальных.

Он шел еще несколько часов, пока не оказался на пляже покрытом мелким чистым песком. Перед ним простиралось море или океан, вода чуть колыхалась, движения волн почти не было заметно.

Но шум был слышен и здесь. Только здесь били в колокола и дули в морские раковины, — звуки сливались в сплошной нестройный гул.

Странная какофония! Но еще странней была «работа», которую делали другие гуманоиды. Множество самцов и самок, выстроившись цепочкой, передавали друг другу глиняные кувшины: сперва они наполняли их морской водой, а после опоражнивали на песок. Песок, как ненасытный обжора, мгновенно впитывал жидкость, и тотчас же другие глиняные кувшины, переходя из рук в руки, опоражнивались и возвращались за новой порцией воды.

И так — без конца. Давиду начало казаться, что поливальщики исполняют этот ритуал всегда, из века в век, без перерыва. Они пытались наполнить бочку Данаид! От упорства, с которым они работали, веяло жутью. Они словно под гипнозом исполняли действо, смысл которого был совершенно непонятен. Ни одно разумное существо не выдержало бы подобного. Значит, эти существа были почти напрочь лишены разума и здравого смысла, если столь безропотно мирились с принуждением и бессмыслицей. Даже приматы не выдержали бы этого. Самое ничтожное животное вскоре пресытилось бы этим. Только роботы, только машины могли выполнять подобную работу и не задумываться над ее смыслом. Но эти существа не были роботами! — они были человекоподобными, из плоти и крови. Они жили!..

Давид с отвращением отвернулся и побрел обратно.

 

Глава 3

Когда Давид Маршал вновь возвратился туда, откуда уходил в свое путешествие, уже наступила ночь. В шатанге заступили на смену новые бригады камнетесов, и «работа» продолжалась при свете факелов, все с тем же усердием и упорством.

Дневные бригады разбрелись по своим хижинам и лачугам — усталость взяла свое. Некоторые спали прямо на земле.

А этот адский шум не прекращался! Даже ночью.

Злость и чувство безысходности нахлынули на Давида. Кроме того, он был голоден. С того самого момента, как он вступил в этот мир, он ничего не ел, и желудок теперь неумолимо требовал своего.

Впрочем, с едой здесь все устроилось как нельзя лучше: в ответ на его просьбы дробильщики камней принесли ему фрукты и овощи, которые он с жадностью поглотил. Кроме того, они дали ему жареного мяса, по вкусу чем-то напоминавшего кроличье, — но это их блюдо не шло ни в какое сравнение с тем восхитительным фрикасе из кролика в белом вине, которое готовила ему Франсуаза во время отпуска, в те дни, когда они оставались вдвоем, как пара влюбленных, в их небольшом загородном домике в окрестностях Парижа.

Франсуаза! Чем она занимается сейчас? Исчезновение «Фюрета» было наверняка зарегистрировано станциями слежения. Ей уже сообщили о катастрофе? Давид наизусть знал те стандартные канцелярские фразы и слова, которые в подобных случаях произносил посыльный Космического Центра, стоя с фирменной фуражкой в руке перед плачущей вдовой.

Нет, это невозможно. На этой планете должна быть станция землян, и во что бы то ни стало он должен ее найти. Он вернется на Землю и встретится с Франсуазой прежде, чем ей сообщат страшную новость.

Он пытался заснуть, успокаивая себя подобными мыслями, но желудок отказывался переваривать непривычную пищу. Что за наказание, эта трапеза не пошла ему впрок! Нестерпимая тошнота вдруг подступила к горлу, и живот словно обожгло непереносимой болью. Его тело покрылось холодным потом и, едва он успел выбраться из хижины, его вырвало. Там он и остался лежать, в полуобморочном состоянии, разбитый болью и усталостью, чувствуя, что желудок поджимает к горлу, и не понимая, что с ним происходит.

Он ведь ел абсолютно свежие продукты, он ел их фактически в натуральном виде, не обжаренные, не вареные… он ел что-то, напоминающее с виду редиску, свеклу, сельдерей, и еще кролика… или, по крайней мере, что-то похожее на крольчатину. Что-то похожее… Но в действительности это могло оказаться… совсем другим.

Послушай, Давид, вспомни-ка Руководство… Статья 228, параграф 14:

«Оказавшись на незнакомой планете, никогда не употребляй в пищу ничего, что не прошло проверки на анализаторах. Самое легкое нарушение пищеварения, вызванное употреблением в пищу не проверенного продукта, может привести к смертельному исходу даже в том случае, если указанные продукты питания при наружном осмотре могут быть признаны похожими на земные аналоги…»

* * *

Ночь показалась Давиду бесконечно долгой, но к утру желудочные колики прекратились, — и постепенно к нему вернулось обычное душевное равновесие.

Итак, ему предстояло все выяснить. Он прихватил несколько образцов продуктов, оставшихся у него после вчерашнего ужина, и направился к останкам космического корабля в надежде, что ему Удастся воспользоваться органическими анализаторами, если, конечно, они уцелели во время аварии.

Он без особого труда отыскал останки звездолета и, облазив отсеки, нашел эти драгоценные приборы. К счастью, они были в исправности.

Уже первые анализы подтвердили всю сложность проблемы питания, которая отныне стояла перед Давидом. Принесенные им продукты обладали теми же физическими и химическими характеристиками, что и аналогичные им земные, но полиметрический анализ выявил полную инверсию их молекулярной структуры.

Как их учили в Центре космической подготовки, органические молекулы бывают закручены либо в правостороннюю, либо в левостороннюю спираль, — и от этого зависит их воздействие на человеческий организм. Если вместо обычной левосторонней спирали окажется правосторонняя, пища может превратиться если не в смертельный яд, то, по крайней мере, в сильно токсичное вещество, губительное для органов пищеварения.

В этом чужом мире молекулы тканей всех растений и живых организмов имели обратно закрученную спираль и потому не годились в пищу ни одному живому существу земного происхождения. Давид упорно продолжал делать анализы других образцов, которые он успел насобирать в окрестностях, и вскоре был вынужден распрощаться с последней надеждой. В этом мире не было ничего, что он мог бы есть!

Безопасна была только вода: молекулы жидкостей попросту не имеют спиралевидной структуры. Едва Давид осознал весь трагизм и безвыходность своего положения, он бросился в отсек, где, как он помнил, должны были храниться запасы пищевых таблеток, — они входили в обязательный список резервных материалов, предписываемых Космическим Центром.

Большая часть пищевых запасов уцелела. Давид облегченно вздохнул.

Чтобы придушить голод, который уже вновь напоминал о себе, он проглотил одну таблетку. Потом набил таблетками карманы. Когда силы вернулись к нему, он взял лопату и выкопал могилы, чтобы похоронить шестерых погибших товарищей.

Когда и с этим было покончено, он наспех смастерил несколько деревянных крестов, бросил на могилы охапки цветов и вернулся в шатангу.

Уже выходя из леса на открытую долину, он увидел, что навстречу ему движется толпа созданий, и в их числе — его вчерашние знакомые: лесорубы, камнетесы, поливальщики. Они возвращались с «кладбища», держась плотной толпой, в центре которой шел грязный и истощенный пожилой мужчина. Из первых же их слов Давид узнал, что старый камнетес, с которым он разговаривал накануне, умер. Ему раздавило грудь обломком скалы. Но никто из них не носил по нему траура. Его место занял другой, который почему-то проявлял лютую враждебность к Давиду. Он злобно бросил:

— Твоя не может оставаться здесь. Твоя немедленно уходить.

Его спутники одобрительными жестами подтвердили, что согласны с ним. Давида удивила эта внезапная резкая перемена в их отношении к нему.

— Очень хорошо, — сказал он, — только объясните мне, как я могу покинуть шатангу и найти своих друзей. Людей, подобных мне, одетых как я, у которых есть машины, подобные той, что лежит в лесу… там, где вы меня нашли… Вы понимаете меня?

Нет, конечно, это была пустая трата времени. Высокий камнетес упрямо качал головой.

— Твоя уходить. Твоя плохой дух для нас. Твоя уходить, иначе все становятся йури.

Давид тоже покачал головой и негромко спросил:

— О!.. йури! А что такое йури?

Страх, даже ужас на какой-то миг отразился на лицах существ, стоявших вокруг Давида. Камнетес продолжал:

— Все, кто нарушать законы, после смерти превращаться в йури. Тот камнетес раздавлен камнем, его быть превращенным в йури тоже.

Руки вытянулись в направлении кладбища. Там была видна свежая могила, вокруг которой, словно для того, чтобы отделить ее от соседних могил, были воткнуты в землю еловые ветки. Некоторые другие могилы тоже имели подобное украшение, — как заметил Давид при беглом взгляде, их было около сотни.

— Его превращенный в йури по твоя вина, — добавил камнетес. — Едва его тело закопано…

Давид посмотрел ему в глаза.

— По моей вине?

— Тот старый камнетес быть мертвым потому, что не понял… Его хотел, чтобы тебя лечить. Чтобы дать тебе пищу… Ошибка! Твоя плохой для нас. Плохой!

Они плотным кольцом обступили Давида. На их лицах явно прочитывалась угроза. Взгляды сверкали гневом и негодованием.

Давид судорожно сжался. В этот момент он пожалел, что не догадался прихватить с собой ядерный излучатель. Но он тотчас осадил себя: было бы недостойно проливать кровь по такому глупому поводу. Он запросто мог их разубедить.

— Посмотри, — сказал один из поливальщиков, указывая рукою в направлении леса. — Тот камнетес уже вышел из могилы.

Давид обернулся. Он был поражен тишиной, которая неожиданно опустилась на шатангу. Тяжелая тишина словно задушила грохот, ставший уже привычным.

Потом он понял, почему стих грохот, — понял, когда увидел странную церемонию, которая происходила на опушке леса. Они прекратили «работу» и выстроились в полукруг. Затем все опустились на колени и молитвенно сложили руки, словно объятые смертельным ужасом.

Но где был тот, кому они молились? Кого они боялись и к кому обращали мольбы? Давид не видел перед ними ничего, ничего кроме пустоты. И это его несколько ободрило.

У каждого народа есть свои верования и свои табу. И чем примитивнее сообщество, тем больше у него страхов перед сверхъестественными силами. Давид хорошо знал, откуда может исходить опасность в племени, где поклоняются гномам, призракам, и всяким прочим «йури». Если он не сумеет убедить их в своей невиновности, они почти наверняка расправятся с ним.

Однако он знал и то, что у народа, представители которого любую полярную перемену ценностей воспринимают как факт, а не как повод для размышлений, злой дух легко превращается в духа доброго, — и наоборот. Ведь, по сути, и в развитых религиях один и тот же образ может быть и образом Бога, и образом дьявола. Человеческий разум, привыкший все делить на «хорошее» и «плохое», оставил себе лазейку, чтобы в случае необходимости бессознательно «минус» заменить на «плюс». Разве не бывало дьявола с нимбом вокруг головы, разве никогда не предавали вечному проклятию Бога? И разве от этого хоть что-то зависело в извечной борьбе добра и зла?

По крайней мере, так или примерно так это излагалось в Руководстве… Давид решил сделать все возможное и невозможное, чтобы пробудить в этих существах более доброжелательные чувства.

Он поднял вверх руки.

— Согласен, — сказал он. — Если ваш большой камнетес превратился в йури по моей вине, то я безропотно приму любой приговор, который вы мне вынесете.

Со злости он чуть было не добавил: «стая идиотов», но сдержался. Он продолжал:

— А если я вам докажу, что его тело все еще в могиле, вы по-прежнему будете считать меня злым духом?

Он схватил одну из тех лопат, которые они побросали на землю, протиснулся сквозь окружавшую его толпу и зашагал к кладбищу. Чувствуя на себе их застывшие от ужаса взгляды и больше уже не пытаясь укротить бушевавшую в нем злость, он принялся раскапывать могилу почтенного старика. Они на это никак не отреагировали. Оцепенев от страха, они молча смотрели и ждали.

Как успел подметить Давид, они вообще на все реагировали замедленно, будто сквозь спячку, и, пожалуй, именно благодаря этой их медлительности он и оставался жив до сих пор.

Что бы там ни было, но он решил держаться до конца и продолжал разрывать могилу. Но, выбрасывая последние земляные комья, он вдруг почувствовал, что его сердце сейчас разорвется от внезапно прихлынувшей крови. По его разгоряченной спине, вдоль позвоночника, струйкой потек холодный пот. На миг ему даже подумалось, что он сошел с ума.

Яма была пуста. Тело большого камнетеса исчезло из могилы.

Он резко выпрямился, выскочил из ямы и бросился бежать. И вовремя: из толпы уже доносились угрожающие крики. Он больше не думал ни о чем, кроме непоправимости своего поступка. В глазах этих людей он совершил самое худшее из всех возможных святотатств, его козырь оказался битым.

Единственный выход теперь был — бежать, и он опрометью понесся в направлении леса. Он знал, что вся свора с воплями ринется вслед за ним.

На опушке леса дюжина лесорубов, охваченных общим порывом, размахивая топорами, преградила ему путь. Давид свернул вправо, как-то сумел увернуться от нападения сбоку, и, собрав все силы для сумасшедшего спринтерского рывка, немыслимого в нормальных условиях, устремился в лесную чащу. Но едва он добежал до места, близ которого находился исковерканный корпус звездолета как из кустов вывалила другая толпа гуманоидов.

Он снова изменил направление, кое-как оторвался от своих преследователей. И вдруг оказался на широкой поляне, окаймленной с северной стороны грядой гранитных глыб.

Этот участок леса выглядел безлюдным. Во всяком случае, пока Давид бежал в этом направлении, он не заметил ни одного гуманоида. Более того, вскоре он с удивлением обнаружил, что преследователи почему-то оставили его в покое, и теперь он стоит посреди широкой поляны в одиночестве.

Из предосторожности он решил, однако, не останавливаться здесь и вскоре добрался до скалистых утесов. Близилась ночь. Какофония мотыг, лопат, кувалд и гонгов вдали постепенно набирала силу.

Изнуренный, подавленный, Давид тащился вдоль скалистой гряды, проскользнул в какую-то расщелину и очутился у широкого пролома, ведущего в грот.

Его голова гудела, он с трудом дышал. Забравшись в грот, он сразу опрокинулся на спину, чувствуя, что идти дальше у него нет сил.

Ему казалось, что краем глаза он различает неподалеку от себя, чуть ниже по склону, широкий свод, выложенный из камней. Легкий свет проникал из глубины расщелины, но у него не было сил даже на то, чтобы повернуть голову.

Он закрыл глаза и провалился в тяжелый сон без сновидений.

 

Глава 4

Из этого тяжелого сна Давида вырвало чувство внезапной тревоги, чувство приближающейся опасности, словно в голове его вдруг прозвучал предупредительный сигнал.

Он знал цену таким подсознательным предупредительным сигналам. Еще ни разу они не обманывали его.

Он сел и вслушался. Да, он не ошибся. Кто-то подходил к гроту. Уже можно было различить хриплое дыхание и осторожный шорох шагов. Он вскочил на ноги и прижался спиной к каменной стене, с колотящимся сердцем всматриваясь в светлое пятно входного отверстия.

Начинался новый день. Тусклый свет постепенно заливал расщелину. Прошло еще несколько мучительно долгих секунд, и внезапно перед ним появились два существа.

Давид изготовился, чтобы броситься на них, и вдруг застыл в изумлении. Те два существа, которые стояли перед ним, ничем не напоминали созданий, населяющих шатангу. У них был более утонченный, более «породистый» вид, а их одежду можно было бы даже назвать красивой. На них были полотняные туники, опрятно стянутые в талии широкими кожаными ремнями, узкие брюки и мягкие сапоги, доходившие им до середины лодыжек. В их безбородых лицах не было ничего звериного, а во взглядах, направленных на Давида, сквозили нескрываемое любопытство и удивление.

Они бесцеремонно рассматривали его. Было похоже, что особенно их заинтересовал его космический костюм, переливающийся разными цветами. Какое-то время висела напряженная тишина, потом они медленно приблизились к землянину.

— Что ты здесь делаешь? Кто ты?

Их разговорная речь свидетельствовала об умении ясно выражать свои мысли. Она ничем не напоминала жаргон гуманоидов шатанги. Давид попытался было подобрать слова, чтобы ответить им как можно короче, но ему даже не дали открыть рот. Не церемонясь, они схватили его и подтолкнули в глубь грота.

— Пойдем, тебе придется все объяснить Высокочтимому.

Давид оказался в конце какого-то коридора, в галерее, которая явно была творением человеческих рук. Это был своеобразный туннель, перегороженный посередине огромной стальной дверью, над которой был прикреплен большой аппарат кубической формы. Его прозрачные стенки излучали неяркое свечение.

Один из сопровождавших Давида включил какой-то механизм, дверь открылась, и они вошли в другую галерею, более просторную и залитую тем же светом. Галерея полого опускалась вниз, там разветвлялась и терялась в паутине пустых туннелей. Это был настоящий лабиринт, выложенный из металла, пластика и бетона.

Они прошли до своеобразной платформы, возвышавшейся над стальными рельсами, — Давиду невольно подумалось, что они находятся в одной из станций метро. Или, по крайней мере, на одной из станций сети подземных коммуникаций того же рода.

На станции, однако, царил самый настоящий хаос. В некоторых местах произошли обвалы, кучи земли загромождали платформы. По стенам тоннеля змеились широкие трещины, и с потрескавшихся сводов текла вода.

Где они находились? Что представляли собой все эти сооружения? Давид покорно позволил усадить себя в небольшую вагонетку, изъеденную ржавчиной. Вагонетка сразу тронулась; один из спутников Давида управлял ею.

Вагонетка неслась по туннелю сквозь горячие водопады, низвергавшиеся со свода. Но вскоре от туннеля осталась только одна стена, вдоль которой они продолжали свою бешеную гонку; с другой стороны распахнулась головокружительная бездна, взгляд Давида невольно задерживался на огромных пещерах, обросших за тысячелетия сталактитами и сталагмитами.

Время от времени сквозь пролом в своде можно было мельком углядеть покрытое тучами небо, а свет зарождавшегося дня придавал этой картине еще более необычный вид.

Они промчались над широким озером, окаймленным нависшими глыбами, и над темной поверхностью воды Давид успел заметить каких-то птиц с огромными крыльями, похожих на вампиров. Они кружили в воздухе словно в дьявольском дозоре.

Потом вторая стенка туннеля появилась вновь и скрыла этот мрачный пейзаж. С бешеной скоростью они проскочили еще одну разрушенную станцию. Гонка продолжалась еще какое-то время, потом вагонетка сбавила скорость, скользнула по плавному изгибу рельсов и въехала в огромный холл с прочными бетонными стенами. При виде неожиданной картины, открывшейся его взору, у Давида перехватило дыхание. Он находился не в пещере, а в чем-то напоминавшем огромное подземное убежище, какие существовали на Земле во времена первой атомной войны. Но он тотчас выбросил из головы это сравнение. Все такие сравнения и ассоциации возникали только потому, что он еще продолжал мыслить и оценивать все глазами землянина.

Он знал за собой привычку мерить все земными мерками. Но в данном случае его сравнение не имело никакого смысла. Это был подземный город, и Давид удовлетворился этим определением. Да, подземный город: бесчисленное множество ячеек, выдолбленных в скальной породе или сделанных из бетона. Круглые отверстия, должно быть, служили входными люками. Друг с другом они были соединены деревянными подвесными мостиками. По платформам взад и вперед сновали мужчины и женщины, а в узкие проходы входили и, явно в организованном порядке, выходили обратно группы людей, переносивших съестные припасы.

Это было похоже на муравейник, который жил своей обычной жизнью.

Разговоры слышались редко; создавалось впечатление, что здесь господствовал дух суровости и сосредоточенности.

Воспользовавшись моментом, Давид спросил:

— Куда мы приехали?

Но они, очевидно, сочли, что отвечать ему совершенно незачем, — молча высадили его из вагонетки и повели вдоль платформы. Они миновали несколько бетонных сооружений, подошли к длинному пешеходному мостику, вдоль которого на равном расстоянии одно от другого зияли широкие отверстия. При взгляде на их бесконечную череду начинала кружиться голова.

Один из его конвоиров исчез в таком отверстии, несколько минут спустя появился вновь и сделал им знак следовать за ним.

Давида ввели внутрь одной из ячеек. В конце коридора открылась дверь, и он вступил в большую комнату, залитую тем же мягким светом, происхождение которого ему до сих пор было непонятно.

Зал был просторным, без единого украшения, если не считать двух пилястр в глубине зала, подпирающих резной фриз с какими-то непонятными изображениями. Посередине зала стоял большой деревянный стол, за которым восседали пять человек в красных униках. Несмотря на слабое освещение зала, Давиду все же удалось рассмотреть присутствующих. Их почти белые волосы были коротко подстрижены спереди, а на затылке они собирались в косичку.

«Это трибунал» — подумал Давид, стараясь сохранять спокойствие.

 

Глава 5

— Я Альб Высокочтимый, — произнес тот, кто, как показалось Давиду, возглавлял заседание: это был высокий худощавый человек неопределенного возраста. — Я несу ответственность за все, что происходит в этой общине. В данном случае я ограничусь напоминанием первого параграфа Закона Предохранения. Кто ты — значения не имеет. Будь ты житель шатанги или просто изгнанник, в любом случае твое проникновение в сектор человечества является непростительным преступлением. Поэтому ты будешь приговорен к смертной казни.

Приговор был кратким, быстрым и не содержал ни одного лишнего слова. Фразы были составлены, в общем, верно, грамотно, но произношение почти всех слов было столь необычным, что Давид понимал с трудом, скорее даже угадывая, чем понимая смысл речи.

— Прошу прощения, — возразил он, — предоставляет ли правосудие этого мира обвиняемому право на защиту?

На лицах судей мелькнуло удивление. Один из сидевших за столом наклонился к Высокочтимому.

— Это не житель шатанги, — сказал он вполголоса. — Он выражается странно, однако вполне понятно.

Высокочтимый устремил на землянина взгляд своих маленьких красных глаз.

— Кто ты?

— Меня зовут Маршал, Давид Маршал.

— Значит, ты изгнанник, недавно высланный одним из секторов и пытающийся теперь проникнуть к нам. Откуда ты?

Давид физически ощущал на себе их взгляды. Его одежда пробуждала в них заметный и с каждой минутой все возрастающий интерес. Он попытался собраться с духом.

— Я не являюсь жителем вашего мира, — отрывисто отчеканил он. — Я прилетел с другой планеты.

На лицах присутствующих выразилось безграничное изумление. Послышались возмущенные выкрики, но Альб Высокочтимый ударил кулаком по столу, призывая всех к порядку.

Высокочтимый явно был разгневан. Когда он вставал из-за стола, Давиду показалось, что он вот-вот лопнет от злобы.

— Абсурд… Сумасбродство!.. Подобные высказывания заслуживают того, чтобы тебе немедленно отрезали язык.

— Послушайте, наконец, вы же разумные существа, вы должны понять то, что я вам рассказываю. Я — землянин, я не принадлежу вашему миру.

— В небесах не существует другого мира помимо Опса.

— Наконец-то, — вздохнул Давид, — наконец-то я знаю, как называется ваша планета. Вы ее называете Опсом.

Высокочтимый недовольно оборвал его:

— Опс — единственная планета во всей вселенной. Та планета, о которой говоришь ты, не существует.

— Однако у вас были уже контакты с существами, подобными мне. Кто-то из них, возможно, все еще находится среди вас?

— Мы — единственные представители человеческой расы на Опсе. Наша раса уникальна.

— Но вы говорите на нашем языке!

— Все человеческие существа говорят на одном и том же языке. Это язык планеты Опс.

Давид почувствовал, что его вновь охватывает чувство полной безнадежности. Эти существа хоть и были наделены разумом, но у него начинало складываться впечатление, что он опять натолкнулся на ту же дремучесть и такое же упрямство, что и у жителей шатанги. Он достал из кармана карандаш и лист бумаги, решительно подошел к столу, положил на него бумагу и нарисовал две окружности.

— Посмотрите, — сказал он, — вот Опс, а этот, другой круг, вот этот, изображает Землю, мою планету. Я прилетел отсюда. Я преодолел эти пространства на специальной машине.

Он провел пунктирную линию, которая соединила оба круга.

— Заселенные пространства, подобные вашему Опсу и моей Земле, существуют и в других мирах. Но в контакт с Опсом я вступил в результате аварии. Мой аппарат разбился в лесу, недалеко от того места, где вы меня нашли. Мои товарищи по полету погибли, я один остался в живых.

Наступила минута молчания. Все взгляды были устремлены на рисунок. Но Высокочтимый вдруг схватил лист и скомкал его.

— Это невозможно, — сказал он. — Никто не может жить в космическом пространстве.

— Мой аппарат лежит недалеко отсюда. Вы можете его осмотреть… Вы убедитесь в своей ошибке…

— Мы никогда не будем пускаться в такие авантюры, как прогулки по шатанге, — сухо отрезал Высокочтимый. — Никто из нас не согласится выйти в шатангу.

Чувствуя, что его опять охватывают гнев и безнадежность, Давид тряхнул головой.

— В таком случае, вам не остается ничего другого, как поверить мне на слово… Или убейте меня. Я сыт этим по горло… по горло…

И вновь Высокочтимый стукнул кулаком по столу.

— Уведите его! — взревел он. — Вон отсюда!

Он дал знак охранникам, и сильные, ловкие руки потащили Давида к выходу. После этого Альб Высокочтимый отпустил остальных судей, которые торопливо покинули зал, больше не смея задать ему ни единого вопроса.

Оставшись в одиночестве, глава общины тяжело опустился в кресло. По его лицу скользнула тень, его густые брови нахмурились. Дрожащей рукой он поднял бумажный комок, разгладил его и долго сидел без движения, уставившись в рисунок Давида Маршала.

 

Глава 6

Келья представляла собой комнату размером четыре метра на четыре, с низким потолком, в центре которого было проделано круглое вентиляционное отверстие. Примитивная мебель, без всяких претензий на эстетику, исчерпывалась набором только самых необходимых предметов: комод, два стула, стол и кровать. Стеклянный плафон под потолком — видимо, серийного изготовления, — излучал все тот же мягкий рассеянный свет.

Давид снова стал обдумывать то, что занимало его с первых минут после встречи с обитателями подземелья: у них было «сумеречное» зрение, их глаза, несомненно, лучше видели в полутьме, чем при естественном свете. Не было ли это результатом длительного привыкания? Как бы там ни было, Давид не мог не заметить странной белизны их кожного покрова, волос, совершенно лишенных пигментной окраски, и красных глаз — верного признака альбинизма. Неразвитость их зрительных органов была вызвана, конечно, условиями жизни в подземелье. Этим существам лишь изредка доводилось подниматься на поверхность (к тому же, по всей вероятности, по ночам, поскольку яркий дневной свет их ослеплял), — все это в конечном счете не могло не отразиться на их общей культуре.

Они не имели ни малейшего представления об астрономии и космогонии. Причину этого угадать было нетрудно.

Подобно Венере, Опс был окружен слишком плотным слоем облаков, чтобы сквозь них мог пробиться свет других миров — неоспоримое свидетельство бесконечности вселенной. Даже солнечный диск был едва различим сквозь толщу хлопьевидных испарений, окрашенных в желтоватый цвет и словно вуаль закрывающих от жителей планеты другие миры.

Можно ли после этого винить здешних людей за полное неведение о «Большой Вселенной»? Эта мысль не утешила Давида, напротив, она повергла его в полное отчаяние. Ему во что бы ни стало нужно было придумать способ переубедить этих людей и доказать свою правоту. Если он не сумеет сделать этого, у него не будет ни единого шанса остаться в живых.

Он сидел и мучительно думал, когда открылась дверь и в комнату вошла молодая женщина. Застигнутый врасплох и растерявшийся, Давид, однако, медленно оглядел ее с ног до головы. Она была худенькая; короткая туника удачно подчеркивала ее стройную фигурку, а брюки из легкой ткани плотно облегали длинные ноги. Совершенно белые волосы делали ее лицо взрослым несмотря на то, что оно еще сохраняло детские черты.

Давид дал ей на вид лет двадцать, не больше. Еще не успокоившись после разговора с Альбом Высокочтимым, он встретил ее словами, полными ледяной иронии:

— Роль палачей в вашем мире исполняют женщины? В таком случае, я хотел бы надеяться, что вы не дебютантка.

Юное создание разразилось веселым смехом, блеснув при этом мелкими, похожими на чистый жемчуг зубами.

— Успокойтесь, я совсем не собираюсь покушаться на вашу жизнь. К тому же отец вас уже помиловал.

Давид широко открыл глаза.

— А!.. значит, вы дочь Высокочтимого?

— Меня зовут Забела.

— Очень приятно. Чему же я обязан этим неожиданным подарком, Забела?

— Прежде всего, вы не человек шатанги. Вы образованы и умны.

— Спасибо.

— Кроме того, вы не принадлежите и к нашей расе. Ваши белобрысые волосы вначале сбили нас с толку, но ваша загорелая кожа и цвет ваших глаз не такие как у нас, а ваша одежда…

Жестом Давид прервал ее на полуслове.

— Значит, вы признаете, что я принадлежу к другому миру?!

— Не надо упрямствовать. Утверждая это, вы вступаете в противоречие с учением моего отца.

— А!.. выходит так, что, поскольку ваш высокочтимый отец имеет собственную концепцию строения вселенной, то все, что ей противоречит, объявляется ересью! Но за кого он себя принимает?

— Прошу вас, не надо смеяться над этим.

— Но я ни над чем и ни над кем не смеюсь. Галилей тоже не имел намерения посмеяться над кем-либо, когда утверждал, что Земля вращается.

— Галилей?

Давид слегка пожал плечами.

— Это не имеет значения. Единственное, о чем я прошу, — постарайтесь меня понять.

Девушка слегка нахмурилась.

— Как вы хотите заставить нас поверить в то, что в небе существуют другие миры, населенные людьми, если мы знаем, что внешнее пространство — это область, целиком захваченная машунгой?

— Машунгой? Что вы называете машунгой?

Забела показала на светящийся стеклянный куб.

— Это.

— Не понимаю.

— Всю необходимую нам энергию мы получаем из машунги.

— Вы хотите сказать — свет, движущую силу, отопление?.. Хорошо, согласен, в том, что вы говорите, есть доля правды. Но это не исключает возможности существования других планет, подобных вашей, причем некоторые из них населены.

— Ну что вы все заладили свое? Вас помиловали, что вам еще нужно?

— Да, я понял. Вы, как страус, предпочитаете прятать голову в песок, правда?

— Не понимаю, на что вы намекаете.

Давид успокоился.

— Ну ладно, — сказал он. — А что же собираются делать со мной?

— Вы будете высланы за пределы нашего сектора. Вам придется вернуться на поверхность.

— Вы заставляете меня вернуться в шатангу?

— По двум причинам…

Давид вновь прервал ее и прошептал:

— Во-первых, потому что в глазах вашего отца — я нарушитель спокойствия, стремящийся опровергнуть основные положения его теории устройства вселенной… Это я знаю. А что — во-вторых?

Забела не поняла его иронии. В ответ она лишь слегка покачала красивой кукольной головкой.

— Наше демографическое равновесие. Более того, мы не можем позволить себе принимать в свое сообщество бесполезных едоков.

Давид поднял глаза к небу.

— О!.. Если речь идет только об этом… Даже если б сейчас вы меня угостили лангустом — а я безумно люблю это блюдо — я бы к нему не прикоснулся. — Он достал из кармана полдюжины питательных таблеток. — У меня есть все, что мне нужно.

Забела с удивлением посмотрела на таблетки.

— Все, что вы хотите: лангуст, кролик, спагетти по-итальянски, ананас в вишневой водке. Иными словами, это пища, питание. Понятно?

— Вы хотите сказать, что этого вам достаточно, чтобы утолить голод?

— И даже для того, чтобы вызвать несварение желудка, если я переусердствую. Но вам я не советовал бы их пробовать, для вас это может оказаться смертельным ядом.

Забела со страхом взяла одну таблетку. Она зажала ее в руке и, возбужденная, направилась к двери.

— Я прошу прощения, — сказала она, прежде чем выйти из комнаты, — но я должна вас покинуть. До свидания. Желаю удачи!

 

Глава 7

Давид провел в своей келье еще несколько часов, пока, наконец, о нем не вспомнили снова. Он лежал на кровати, вытянувшись во весь рост и напряженно обдумывая создавшееся положение, когда в комнату вошли два охранника с тесаками у пояса. Альб Высокочтимый требовал его немедленного прибытия в трибунал.

Давид покорно последовал за охранниками, оберегавшими его неизвестно от кого, потому что за весь путь им не встретился никто, кроме самого Альба Высокочтимого — он был вместе с каким-то другим мужчиной.

Человек, сопровождавший Альба Высокочтимого, не был судьей; во всяком случае, на нем не было красной туники, указывающей на принадлежность к судейской касте. Давид был совершенно уверен, что не видел его среди членов трибунала, с которыми он встречался несколько часов назад. Он был высок, атлетически сложен и являл собой образец мужской красоты, но Давиду он с первого же взгляда показался человеком неискренним и потому вызывал отвращение, несмотря на всю свою любезность в отношении землянина, которую он изо всех сил старался показать.

Высокочтимый подошел к столу, схватил таблетку, которую, очевидно, передала ему Забела, и, повернувшись к Давиду, брюзгливо спросил:

— Ты утверждаешь, что это еда?

— А что, я опять кого-то оскорбил, утверждая это?

— Отвечай.

— Да. Во всяком случае, это единственная вещь, которая пригодна мне в пищу в вашем мире.

— И ты утверждаешь, что она смертельна для нас?

— Именно это я и сказал вашей дочери. А если вы не верите, то можете попробовать, и тогда увидите.

Альб Высокочтимый что-то проворчал в ответ, а Давид добавил, четко чеканя слова:

— И это вновь доказывает, что я и вы принадлежим к разным мирам.

Глава общины широким жестом очертил пространство вокруг себя.

— Довольно. Не будем возвращаться к этому вопросу. Цель нашего свидания совсем иная. Речь идет о твоей судьбе. — Его тяжелый взгляд остановился на Давиде. Он, видимо, еще колебался перед принятием какого-то решения и, наконец, после продолжительного молчания, объявил:

— Ты умен, а мы умеем уважать ум, кто бы ни был носителем этого ума и каков бы ни был его источник. К тому же, ты силен и молод. Мы предоставляем тебе возможность остаться жить с нами, но при условии, что ты будешь уважать и соблюдать наши законы.

Давид чуть заметно усмехнулся. Соблюдение законов означало в том числе и следующее: никогда не выступать против установленных правил и, в частности, против взглядов жителей Опса на устройство вселенной.

— Этой милостью ты обязан Бартелю Отважному, — продолжал Высокочтимый, повернувшись к своему молодому спутнику. — Бартель, будьте так любезны, проинформируйте его обо всем.

Бартель Отважный слегка поклонился, как бы приветствуя Давида. По его бесцветным губам скользнула елейная улыбка.

— У нас существует определенный ритуал, который предстоит пройти и тебе, если ты желаешь стать равноправным членом нашей общины. Этот ритуал — самое значительное, что мужчина может сделать в своей жизни. Он является свидетельством отваги и мужества, умения действовать сообща с другими. Он обязателен для всех. Никто не имеет права уклониться. Каждый должен пройти испытание, если не хочет, чтобы все его презирали и чтобы его приговорили пожизненно к самым унизительным работам.

— О чем речь? — осведомился Давид.

— Всего-навсего о том, чтобы принять участие в сборе энергии. Энергии машунги.

Давид вспомнил это слово. Он слышал его от Забелы во время их недавней беседы.

— Где вы собираете эту энергию?

— На поверхности.

— В какой форме?

Вопрос, казалось, удивил Альба Высокочтимого.

— В ее естественной форме. Она нам помогает жить, она дает нам свет, движущую силу, наконец, все, что необходимо общине. Если ты успешно справишься с задачей, ты получишь те же права, какими обладает каждый из нас.

Это прозвучало категорично и совершенно недвусмысленно. По возвращении Давид получит право жить как всякий свободный человек. Ему будет дозволено проявлять интерес к женщинам общины и вступать в связь с теми из них, кто ему понравится. Супружества как такового не существовало. В их цивилизации самцы могли совокупляться с любым количеством самок, со всеми, с кем они хотели — единственно для продолжения рода. «Законной», если так можно было выразиться, считалась та, к которой самец испытывал чувственное влечение. Но и в этом случае супружество, в земном понимании этого слова, было совсем иным. Лишь уважение к избранной самке слабо напоминало чувства, какие бывают у землян, но ничего похожего на самоотречение, на готовность к самопожертвованию ради избранницы в этом мире не бывало.

Во всяком случае такое представление сложилось у Давида из рассказов Бартеля о тех правах, которые ему будут даны одновременно с тем, как он будет признан полноправным членом общины.

Он не задал ни одного из вопросов, которые, по мере того, как Бартель рассказывал, сами подступали к горлу и едва не срывались с языка: в глубине души он все еще надеялся, что ему не придется оставаться в этом нелепом и непонятном мире навсегда.

И, кроме того, была ведь Франсуаза! Мог ли он интересоваться какой-то другой женщиной, не ею? Ему нужно только выиграть время и обеспечить собственную безопасность. А там видно будет…

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен участвовать в Ритуале. Но сначала объясните все, хотя бы в общих чертах, как я должен…

Его фраза повисла в воздухе. Альб ворчливо прервал его на полуслове, заявив:

— Ты будешь не один. Тебя будут сопровождать Бартель и еще трое Отважных. Они тебе объяснят.

Беседа была закончена, и в комнату уже вошли два охранника, те самые, которые привели Давида сюда, когда Бартель вдруг добавил своим лицемерно-прочувственным голосом, так раздражавшим Давида:

— Близится ночь. Ты должен подготовиться. Мы скоро выезжаем.

 

Глава 8

Давиду выдали снаряжение. Прежде всего — оружие, которое кто-то помог ему подобрать: большой плоский тесак с тяжелым тонким лезвием и прочную, добротно сработанную рогатину. Оружие было самым примитивным, но даже не задавая вопросов, Давид понял, что для борьбы с людьми шатанги этого будет больше чем достаточно.

Кроме того, насколько он успел разузнать, обитатели Подземелья не знали огнестрельного оружия, их техническое развитие было еще в зачаточной стадии. Правда, они умели использовать разные виды энергии, но применяемые ими механизмы были донельзя просты.

Давиду удалось понаблюдать за работой лебедок; он видел мельницы для помола зерна; ручные ткацкие станки; воздуходувки, подающие свежий воздух в большой подземный город. Он внимательно осмотрел механизмы, собранные из деревянных и кожаных деталей и заржавевших металлических стержней. Он просто не понимал, как все это могло работать и какая неведомая сила приводила их в действие.

Как передавалась энергия? Как она преобразовывалась в движение? То, что он видел, казалось ему просто невозможным. Кто изготавливал вагонетки и рельсы, которыми пользовались жители Подземелья в тех редких случаях, когда им было нужно выйти на поверхность? Где располагались заводы? При первом осмотре у него создалось впечатление, что в этом подземном секторе производственных предприятий не было совсем. Но каждый сектор, как успел понять Давид, жил своей замкнутой жизнью, не испытывая потребности вступить в контакт с другими.

Итак, где скрывалась разгадка?

Напоследок ему выдали металлические коробки. Это были герметически закрытые емкости кубической формы, наполнять которые полагалось в перчатках из специального изоляционного материала. Бартель его предостерег:

— Если не хочешь потерять кожу и даже кости, ни в коем случае не снимай перчатки до конца Ритуала.

Давид взял три коробки, которые ему предстояло наполнить, закрепил их на спине при помощи ремней и сел в вагонетку рядом с Бартелем и тремя его спутниками.

Его не покидала смутная тревога, какое-то неясное предчувствие. У него было ощущение, что от него что-то скрыли или, скорее, ему просто забыли сказать что-то очень важное о Ритуале, который будто бы заключался в сборе чего-то на поверхности планеты. Но в сборе чего именно? Энергии? Как следует ее собирать? Какого рода энергию? Как она выглядит?

Он хотел было спросить об этом у Бартеля, но тот, занятый управлением вагонеткой, покачал головой.

— Нет ничего проще, — ответил он. — Для этого тебе достаточно наклониться и взять. Когда твои коробки будут заполнены доверху, как можно скорее возвращайся к месту встречи.

— На поверхности мы расстанемся друг с другом?

В ответ на это житель Подземелья усмехнулся.

— Конечно. Там — каждый за себя, в этом и заключается ритуал: ты должен показать, на что ты способен.

— Вероятно, существует какая-то опасность, или я ошибаюсь?

— Естественно, не без этого…

— Какого рода опасность? Жители шатанги?

Вместо ответа Бартель пожал плечами. Вагонетка приближалась к месту назначения, и он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы выполнить последний маневр.

По его сигналу все вышли из вагонетки и направились в сводчатую галерею. Открыв массивную стальную дверь, они проникли в другую галерею, полого поднимавшуюся к поверхности, и, пройдя ее, оказались у большого открытого выхода из Подземелья.

Обломки горной породы создавали естественные препятствия, которые им предстояло преодолеть почти в полной темноте, — Давиду это удалось гораздо с большим трудом, нежели его спутникам, кошачьи глаза которых хорошо видели в темноте.

Бартель шагал впереди отряда. Когда они миновали участок, заваленный обломками породы, он скомандовал остановиться и повернулся к Давиду.

— Да, — сказал он, — опасность действительно существует. Настал момент предупредить тебя об этом.

Он произнес эту фразу почти торжественно, желая, очевидно, тем самым придать своим словам особую значимость.

— Тебе следует опасаться не жителей шатанги, а их перевоплощений… иначе говоря — йури…

Давид слегка поморщился.

— Что? Вы верите в эти сказки?

— Что ты хочешь этим сказать?

В нескольких словах Давид торопливо поведал ему о том, что произошло с ним при встрече с жителями шатанги, о странной церемонии, о могиле камнетеса. Пустой могиле!

— Йури не существуют, — заявил он, — иначе я увидел бы того, кем они меня стращали.

В ответ он услышал только смущенное покашливание, затем Бартель спросил, не скрывая своей иронии:

— Могила была пуста, но это, я вижу, тебя совсем не смутило?

— Вероятно, какой-то их шаман просто умыкнул труп, вот и все. В прежние времена у нас на Земле люди тоже верили в подобные волшебства, но с этим давно уже покончено. Если хорошенько подумать, то у любого сверхъестественного явления обязательно найдется простая и самая что ни на есть естественная разгадка.

— Ты думаешь?

— Да.

Бартель протянул руку в направлении леса, который слабо виднелся сквозь сумерки невдалеке от того места, где они стояли. До них долетал шорох листвы, колыхавшейся под легким ночным ветерком.

— Слушай внимательно, — сказал он. — Ты можешь верить или не верить, но как только мы обогнем этот лес, мы окажемся в самом центре царства йури. Йури — это охранники машунги, они следят за тем, чтобы ни одно человеческое существо не приблизилось к запасам энергии. Они бродят вокруг машунги, подкрадываются незаметно и нападают неожиданно. Обычно они появляются в тот момент, когда их меньше всего ждешь. В этом и состоит Ритуал: победить йури, собрать драгоценную энергию и вернуться с победой. Вот что значит быть мужчиной!

За этим последовал подробный рассказ, — Бартель изложил его с особенным удовольствием и пафосом. По обычаю, после возвращения Отважных из геройского похода, в их честь в общине устраивается празднество, во время которого участники похода должны со всеми подробностями рассказать обо всем, что с ними произошло на поверхности, об опасностях, которым они подвергались. При этом все присутствующие, и мужчины и женщины, внимают им, замерев, — буквально ловят каждое слово, — и этим выражают преклонение перед великим мужеством Отважных. Никто не имеет права им отказать в чем бы то ни было; песни и танцы символически выражают общее восхищение героями, их готовностью пожертвовать собой ради общего дела.

— Все, довольно разговоров, — сказал Бартель, вынимая из ножен свой тесак. — Час настал.

Он снова подал знак и повел свой отряд вдоль скал. Около четверти часа они шли цепочкой, друг за другом, огибая лес, сплошная стена которого смутно угадывалась в ночной темноте.

«Йури, — подумал Давид, — как так могло получиться, что эти люди, наделенные разумом, верят в подобный вздор? Очевидно, поверие распространилось за границы шатанги и проникло даже в Подземелье планеты… Никто не избежал этой участи.»

Хотя Давид и не поколебался в своей уверенности, тем не менее рассказ Бартеля пробудил в нем подозрительность и беспокойство. Его грызло какое-то предчувствие. Да, где-то таится опасность, теперь он в этом не сомневался, но какая опасность — этого он вообразить не мог. Это было какое-то неизвестное явление… и он мог стать легкой добычей… но чего?

Вскоре они подошли к опушке леса и по команде Бартеля стали подниматься вверх по крутой тропке. Подъем длился минуты две. Выйдя вслед за другими на вершину склона, Давид застыл на месте, пораженный величественным, ни на что не похожим зрелищем, которое открылось перед ним.

— Машунга, — едва слышно сказал Бартель.

Это напоминало нагромождение кубов, многогранников и шаров, находящихся в непрерывном движении… Это странно мерцало, и волны колеблющегося света пробегали по движущемуся хаосу, который вибрировал, исчезал, вновь возникал, принимая другие формы, другие очертания, излучая при этом огромные струи света, растворяющиеся в тусклых проблесках зарождающейся зари.

Кубы превращались в шары, шары — в цилиндры, формы рассасывались и вытягивались в летящие стрелы, которые опять падали в сплошную массу, выбрасывая при этом снопы разноцветных искр. Эти энергетические сгустки взрывались, слышался непрерывный треск, раскаленные осколки сыпались градом. Временами по всей массе машунги пробегала словно волна судороги, от которой на возвышениях возникали гигантские ярко-розовые всплески.

Все это непрерывно меняло форму подобно горячему желе и двигалось, скользило в грандиозной величественной бесконечности. Это было одновременно все и ничего… мимолетные формы, создаваемые в сумерках многоцветием искр… гейзеры из тысяч огней, возникающих из сумеречной пустоты… нечто твердое, переходящее в движение… Все и ничего…

Давид был не в состоянии разгадать природу той колоссальной мощи, которая предстала его глазам, и неожиданно его передернуло от отвращения. Ему пришло в голову, что он смотрит на остановившуюся реку. Эта шевелящаяся масса была живой… омерзительно живой!

 

Глава 9

Прежде чем Давид успел до конца продумать план предстоящих действий, сильная рука Бартеля толкнула его вперед, и он побежал вниз по склону. Теперь было необходимо действовать быстро. Они достигли самого опасного места, того самого места, где могло случиться что угодно.

Нервозность, с которой говорил Бартель Отважный, лишь подхлестывала чувство грозящей опасности. Теперь было уже не до расспросов, группа Бартеля Отважного была готова приступить к сбору энергии.

Бартель быстро дал Давиду последние напутствия. Он показал на машунгу.

— Тебе придется действовать в одиночку, — сказал он. — Ты должен собирать отходы. Ты легко их найдешь вокруг машунги. Это напоминает розовую вязкую пасту… она встречается даже на грунте в виде небольших куч. Как только заполнишь свои коробки, возвращайся сюда, на пригорок. Здесь пункт нашего сбора. Ты понял?

В смятении Давид хотел что-то ему ответить, но в этот момент раздался громкий возглас:

— Осторожно!

Он обернулся одновременно с Бартелем. Выхватывая из ножен свой тесак, тот закричал в полный голос:

— Йури!

Все, что произошло вслед за этим, привело Давида в крайнее изумление. Он увидел, как его спутники, сбросив металлические коробки, закрепленные у них за спиной, заняли круговую оборону, став кольцом вокруг него. Они рубили воздух тесаками и кололи рогатинами пустое пространство перед собой. До слуха Давида со всех сторон долетали возбужденные возгласы, его спутники делали неожиданные выпады, словно нанося кому-то удары, возвращались в исходное положение и вновь наносили удары. Наносили удары кому? Жители Подземелья вели схватку с пустотой!

Что означал этот нелепый бессмысленный «бой», который они вели с такой яростью против невидимого врага? Они сражались с несуществующим противником! Резкие, внезапные прыжки, свист клинков, яростные крики вперемежку с хриплым дыханием, — во всем этом было что-то клоунское и вместе с тем захватывающее. Что происходило?

Один из защищающихся поскользнулся, выронил рогатину и упал. Бартель быстро заслонил его собой, выбросил перед собой рогатину, сделал шаг вперед, рубанул воздух тесаком и отступил. Товарищ его тем временем успел поднять упавшее оружие и встать на ноги.

Давид заметил, что его рука кровоточит, а одежда разорвана так, словно ее располосовали мощные когти. На обнажившейся коже были видны прямолинейные кровавые следы, оставленные, очевидно, теми же когтями.

Давид стоял неподвижно, словно прирос к месту Он молча наблюдал за происходящим, не в силах сделать ни одного движения. Он не понимал… Он ничего не видел… ничего… Ничего!.. Потому что, как ему казалось, ничего и не было. Ничего не было…

Стоя с обнаженным тесаком в руке, беспомощный наблюдатель сцены жаркого боя, разыгрываемой сумасшедшими, он чувствовал себя жалким и смешным.

Последовало еще несколько коротких «схваток», затем руки сражающихся устало опустились, но глаза все еще продолжали напряженно вглядываться в направлении леса, словно там еще что-то происходило.

«Бой» был окончен. Вслед за Бартелем все разом повернулись к Давиду. Они тоже ничего не понимали и какое-то мгновение молча рассматривали его с выражением обеспокоенности и удивления. Затем Бартель подошел к Давиду и жестко бросил ему:

— Спасибо за помощь. Ты, случаем, не трус?

Давид вспыхнул, но Бартель, ядовито улыбнувшись, тотчас же добавил:

— Желаю тебе вернуться живым. Но чтобы стать равноправным членом нашей общины, тебе предстоит еще много сделать. Давай иди, ты должен исполнить свой долг.

Он повернулся к Давиду спиной. Его спутники вновь закрепили на ремнях свои коробки и бегом бросились в направлении машунги. Таким огромным показалось ему расстояние… Некая концентрация пространства, залитого холодным, нереальным светом, исходящим из трепещущей массы, которая казалась бесконечной.

Он остановился на миг перевести дух и увидел своих спутников, которые по одиночке уже приближались к краю Этой Штуки! Он видел, как поблескивали в призрачном свете коробки у них за спиной… коробки, которые они уже ставили на землю и наполняли бледно-розовым веществом — энергией.

* * *

Давид снова побежал вперед и вниз по склону. Геометрические фигуры и тела, ни на что не похожие, громоздились все хаотичнее, они непрерывно меняли форму и цвет и непрерывно двигались. Сквозь прозрачные плоскости Давид видел стрелы энергии, вонзающиеся в пространство со зловещим шипением. У него пересохло в горле, но он упрямо продолжал бежать вперед. В какой-то момент он заметил на почве первые розовые пятна. Они возникали при взрывах гигантских языков света, выбрасываемых массой. Осколки падали на грунт и постепенно утрачивали блеск и твердость. Некоторые кучки меняли цвет на коричневый, другие остывали на иссушенной потрескавшейся земле, образуя аккуратные плотные кучки пепла, похожие на черные пирамидки.

Давид надел защитные перчатки и поставил коробки на грунт, горлу неожиданно подступила тошнота, и желудок стало выворачивать наизнанку. Наконец он решился, сгреб руками остатки вещества-энергии и бросил в коробку.

Стекая с перчаток, эта штука временами будто вздрагивала. Как только коробка была наполнена до краев, он надел крышку и плотно вдавил ее, загерметизировав емкость.

К его удивлению, коробка не стала при этом тяжелее. Вещество, которым она была заполнена, не имело веса.

* * *

Вокруг творилось что-то совсем непонятное, слишком загадочное, чтоб можно было сразу разобраться. Он стал наполнять вторую коробку. Вдруг он почувствовал, что ему грозит опасность, и резко обернулся. Энергетическая стрела на машунге вытягивалась в его сторону. Она тянулась к нему как-то вяло, словно исподтишка, подобно тому, как рептилия медленно подползает к своей добыче перед тем, как броситься на нее. Давид рывком выпрямился и в тот момент, когда она метнулась к нему, отпрыгнул в сторону. Стрела ударилась точно в то место, где он стоял секундой раньше. Вспышка обуглила грунт, и в воздухе повис острый запах озона.

Когда последние искры, потрескивая, растворились в воздухе, Давид, чувствуя, как у него напряжены нервы, медленно вернулся на прежнее место. Оставалось наполнить еще две коробки. Он открыл одну и словно обезумевший старый скряга, неожиданно нашедший сокровище, стал черпать розовую субстанцию полными пригоршнями. Полными пригоршнями.

Оставалась последняя коробка… Он подполз на корточках к сплошной липкой массе и быстро огляделся вокруг. Отважные вдали от него уже заканчивали сбор вещества-энергии. Сигнал возвращаться прозвучит, видимо, с минуты на минуту, и тогда нужно будет бежать на пригорок.

Вещество-энергия по-прежнему было настороже, и Давиду еще дважды пришлось отпрыгивать, спасаясь в последний момент от молниеносных ударов. Огромный световой гарпун едва не пронзил его во время последнего прыжка, и смертоносная вспышка полыхнула у него над головой искрящейся пылью, которую быстро развеял легкий ночной ветерок.

Давид перевел дыхание. Он дошел до предела… до предела сил и нервного напряжения… и лишь огромным усилием воли заставил себя бросить последние пригоршни энергии в последнюю емкость.

Он наспех собрал коробки, поднял рогатину, брошенную неподалеку и осмотрелся вокруг.

* * *

Безотчетный ужас вдруг охватил его. Он побежал куда-то в пустое пространство, подхлестываемый все усиливающимся страхом, и когда из темноты перед ним вдруг появились какие-то колыхающиеся тени и преградили путь, он едва не потерял сознание.

Это были не люди. Это были толстые приземистые существа, ползавшие по грунту в ночной тишине.

Не раздумывая, Давид принял влево, тщетно пытаясь отыскать взглядом Бартеля и его спутников. Их нигде не было, и Давид в отчаянии сжал кулаки. Он хотел их окрикнуть, но горло перехватил спазм — он не мог выдавить из себя ни звука.

Он мчался опрометью, силясь оторваться от теней, движущихся за ним вслед. Страх вытеснил у него из головы все мысли, страх безраздельно завладел всем его существом, страх, паника, полное смятение.

Им управлял лишь инстинкт самосохранения. На все творившееся вокруг реагировало не сознание, а все его существо, вся плоть, — миллиарды биологических клеток, из которых состояло его тело, слились в одно целое, как у примитивного организма в доисторические времена, миллионы лет до новой эры, — слились и жили одним инстинктом самосохранения, одним рефлексом — спастись и выжить.

Не сознание, а что-то другое подсказало Давиду, что он добрался до пригорка, что пригорок пуст, что Отважных нет на условленном месте сбора… что он стоит, прижавшись спиной к большому плоскому камню, что он весь вспотел от страха, что его бьет дрожь, что тени рассеялись и теперь окружают его кольцом. К нему вернулась способность слышать и видеть, но мозг по-прежнему не успевал осмыслить звуки и зрительные образы: шорох ползущего тела, еле заметное его движение по сухой земле, прерывистое дыхание, сливающееся с жалобным стоном ветра, и это видение… ужасное уродливое существо, какое не могло бы привидеться в самом немыслимом кошмаре. Существо стояло перед Давидом — у него был агрессивный вид. Это было что-то похожее на краба с человеческим лицом и множеством лап, непрерывно сгибающихся и дергающихся. На его морде, едва выступающей над кромкой панциря, застыло выражение зверской злобы. Выпученные глаза, свирепо смотревшие на Давида, слабо поблескивали в отсветах машунги.

Рядом появилось другое существо. Оно напоминало орла с длинными крыльями, опущенными вдоль тела, сплошь покрытого перьями. У него тоже было человеческое лицо, несмотря на широкий крючковатый клюв, торчавший на месте рта и, должно быть, служивший ему оружием.

А за ними — другие… все разные… пауки, осьминоги, огромные слизняки и все — с человеческими лицами!

— Йури, пролепетал Давид.

 

Глава 10

К Давиду вернулось самообладание. У него не оставалось иного выхода, как вступить в схватку с этими страшилищами, в любой миг готовыми броситься на него всей сворой, разорвать его зубами и когтями в кровавые куски.

Он сбросил металлические коробки и обеими руками схватил рогатину. Вовремя. Человек-паук бросился на него с омерзительным клохтанием. Давид видел его огромные лапы, мелькающие в воздухе перед самым его лицом, и, чтобы увернуться от ударов, быстро отпрыгнул в сторону, Чудовище встало на дыбы, готовясь броситься, но в этот момент Давид изо всех сил вонзил рогатину в его тело. Послышался треск разрываемой чешуи, истошный вопль, и страшилище рухнуло на спину, продолжая конвульсивно бить лапами воздух.

Давид замахнулся рогатиной, готовясь ударить следующего монстра — толстого пузатого слизняка, человеческая голова которого слегка покачивалась между двух бугров дряблой влажной плоти. Давида охватило бешенство. Еле увернувшись от этого омерзительного липкого студня, он извернулся и с криком отшвырнул рогатиной другое чудовище, которое уже бросилось на него. Орудуя рогатиной как дубиной, он в месиво размозжил круглую голову человека-жабы, подскочившего к нему на длинных, мускулистых лапах. Он продолжал биться в исступлении, не понимая, почему он еще жив до сих пор.

Воздух был насквозь пропитан кисловатым запахом пота; перед глазами у Давида мелькала чешуя, чешуя, чешуя; уши раздирало отвратительное чавканье, и тяжелый топот лап вздымал тучи пыли.

Давид заорал что было сил:

— Бартель! Бартель! Где вы?

Ему удалось взобраться на пригорок, и он осмотрелся вокруг — ни Бартеля, ни других Отважных нигде не было видно.

— Мерзавцы! — выругался он. — Мерзавцы! Мерзавцы…

Вдруг он понял все коварство замысла Бартеля, этого гнусного фальшиво-лицемерного существа. Его скрытую ненависть он почувствовал с первых же минут их знакомства, — теперь она выявилась. Да, Бартель ловко заманил его в эту самоубийственную экспедицию, в которой у него не было ни единого шанса выжить. Сейчас Бартель и его спутники уже наверное вернулись в Подземелье, довольные, что так ловко от него отделались.

Давид сознавал, что у него нет ни малейшей надежды на спасение. Когда копошащаяся масса пресмыкающихся, словно сорвавшись с цепи, вновь бросились на него, он вспомнил еще раз о Франсуазе. В полном отчаянии он размахивал рогатиной, выписывая круги в воздухе, и, опасаясь случайно угодить под удар, стадо чудовищ остановилось в нерешительности.

Какое-то существо, покрытое перьями, со сломанной лапой, прыгнуло вперед и тяжело рухнуло на него. От неожиданности Давид выронил рогатину и еле успел выхватить из ножен тесак. Уже вонзая его в мягкий живот чудовища, он вдруг увидел, что в схватку вступил еще один человек.

В расплывчатом свете машунги он узнал Забелу. Молодая женщина бросилась в сечу с истошным воплем. Ее тесак наносил страшные удары и было похоже, что участвовать в подобных сражениях ей приходилось уже не раз. Ей удалось пробиться к нему и стать рядом.

— Держитесь, — крикнула она, — и постарайтесь не отставать от меня.

Воспользовавшись растерянностью, вызванной ее появлением, Забела увлекла его к подножию пригорка. Не останавливаясь, она бросила ему на бегу:

— Как же вы сами не догадались? Давайте быстро ваши коробки! Где они?

Давид указал на коробки, и она в ту же секунду схватила их. Когда он увидел, как она, открыв одну из коробок, бросает вещество-энергию в чудовищ, толпящихся вокруг, он сразу все понял. Он проделал то же самое со второй коробкой, и то, что произошло при этом, решило их судьбу.

Это было ужасно. Окропленные веществом-энергией, чудовища оседали, сгорали и обугливались… Их отвратительные искалеченные туши корчились на грунте; от вздувшейся плоти отваливались почерневшие лохмотья.

Когда Забела открыла последнюю коробку, в сумерках слышались только жалобные протяжные стоны. Она решительно шагнула к чудовищам, которые еще были живы, но те в страхе кинулись прочь.

Они скрылись в направлении леса. Несколько секунд спустя вокруг Давида и Забелы лежали одни изувеченные трупы.

* * *

Не теряя времени, Забела скомандовала:

— Давайте возвращаться, да побыстрее!

— Мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы сделали для меня, — сказал ей Давид. — Но почему вы пришли сюда?

Забела в нетерпении махнула рукой и ничего не ответила.

— Идемте, — сказала она. — Скорее. Скорее!

Он схватил последний сосуд с веществом-энергией и побежал вслед за ней. Они без происшествий добрались до входа в галерею. Забела открыла тяжелую стальную дверь. Они сели в вагонетку и вскоре приехали в подземное поселение, где все было так же, как и раньше. Только перед кельей Высокочтимого толпился народ. До слуха Давида долетели оживленные голоса. Он заметил Бартеля и Отважных, которых превозносили за их блистательную победу. Они взахлеб живописали свои подвиги, разыгрывая при этом самые опасные сцены. От гнева лицо Давида налилось кровью и, бросив Забелу, он ворвался прямо в середину толпы. Мгновенно наступила тишина и все повернулись к «чужаку». В этот момент Давид заметил Альба Высокочтимого, который выступил из толпы. На какой-то миг их взгляды встретились, затем Давид со злостью швырнул ему под ноги сосуд с энергией, который глухо стукнулся об пол.

— Вот то, что вы требовали от меня, — сухо выдавил он.

Все словно оцепенели. В полной тишине Давид подошел к Бартелю Отважному и бросил ему в лицо:

— Подлая скотина!

Он врезал Бартелю кулаком в челюсть, и Отважный опрокинулся навзничь с разбитым в кровь лицом.

Давид проследил взглядом его падение и крикнул:

— Гнусный негодяй! Ведь ты прекрасно знал, что со мною будет. Ты знал, что у меня нет ни единого шанса вернуться, потому что я ничего не знаю, потому что я даже представить себе не мог, что произойдет, потому что я здесь чужой.

Он посмотрел Бартелю в глаза и продолжал:

— Да, конечно. Мне заботливо дают совет, будто делают одолжение: «Иди прямо, беги, собирай энергию и возвращайся на пригорок, там место сбора».

Давид перевел дыхание. Толпа вокруг безмолвствовала. Он продолжал уже спокойней:

— Этот бедняга ничего не знает о машунге, ничего не знает о йури. А стоит ли ему о них рассказывать, стоит ли? Я сказал тебе и повторяю еще раз: ты — мерзавец, гнусный мерзавец!

В гневе Давид был готов снова броситься на Бартеля. Тот выхватил свой тесак.

— Остановитесь!

Приказ был отдан Высокочтимым. Давид повернулся к нему с горящими глазами.

— А вам, — крикнул он, — я тоже не прощаю! Корчили из себя гуманиста, наговорили слащавенького вздора, наобещали невесть что и после этого отправили на смерть. Ведь вы знали, что мне не вернуться живым. Я хочу, чтобы вы знали, как я вас презираю.

В толпе стала раздаваться брань, и охранники уже хотели наброситься на Давида, когда Высокочтимый поднял руку. Как по мановению волшебной палочки толпа разом успокоилась и притихла. Высокочтимый сделал знак Давиду.

— Прошу, — спокойно сказал он ему, указывая на подвесной мостик, ведущий в президентскую келью. — Проходите, я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз, если вы не имеете ничего против.

Впервые представитель мужского населения подземелья обратился к Давиду на «вы».

 

Глава 11

Высокочтимый предложил Давиду сесть. Какое-то время он молчал, будто подбирая слова, потом покачал головой.

— Вы правы, — сказал он холодно. — То поручение, которое мы вам дали, имело целью погубить вас. Но вы вернулись живым, и обещание, которое мы дали вам, будет исполнено. Отныне вы свободный человек.

Давид возразил ему, стараясь говорить как можно более спокойно:

— Во многом я обязан этим вашей дочери.

Высокочтимый снова покачал головой.

— У Забелы отзывчивое сердце. Она это сделала по собственному порыву. Это так. Ей и только ей одной вы обязаны и жизнью, и свободой.

— Но скажите, почему вдруг такая ненависть ко мне?

— Дело не в ненависти. Никто не испытывает к вам ни капли ненависти. Вам трудно это понять.

— Не потому ли, что мои взгляды не совпадают с вашей концепцией мироустройства? Не потому ли, что вы не желаете признать, что я появился из другого мира?

Высокочтимый вновь нахмурился и ответил:

— Господин Маршал, у меня нет ни малейшего желания спорить с вами по этому поводу, поверьте мне. Но мне представляется, что нам стоило бы раз и навсегда установить полную ясность. У нашего сообщества есть свои правила и свои убеждения. Я не допущу, чтобы вы вносили смуту. Мы считаем, что пространство принадлежит машунге и машунга в нем господствует. Утверждать и тем более пытаться доказывать, будто бы во вселенной есть развитые цивилизации, имеющие средства для перелета с одной планеты на другую, означало бы поставить под сомнение универсальную мощь машунги. Мы не можем этого позволить.

Поскольку Давид пристально смотрел на него, будто задавая немой вопрос, то он спешно добавил:

— Машунга — это препятствие на пути человеческого развития. Человеческая эволюция остановлена навсегда. Вы предлагаете бунт против Высшей Воли!

— Почему вы так считаете?

— Потому что Опс уже прошел однажды через эволюцию и технический прогресс! На этой планете была очень развитая цивилизация. Легенды гласят, что люди в ту эпоху совершали путешествия в другие миры. Что у них была техника, какую мы себе не можем и представить. Мы не всегда обитали в чреве этого шара, господин Маршал. Миллиарды и миллиарды людей будто бы когда-то жили на его поверхности, а галереи, в которых сейчас живем мы, были якобы подземными коммуникациями, по которым перемещались всякие транспортные средства. Но все это давно уже исчезло.

Давид помрачнел.

— Что же произошло?

— Мне очень трудно будет вам объяснить, что произошло.

— У вас не сохранилось ни одного письменного документа?

Прежде чем ответить, Высокочтимый вздохнул:

— Ни одного. Во время катастрофы погибло почти все, а то, что сохранилось, было сознательно уничтожено первыми поколениями Нового Человечества.

— С какой целью?

— Нужно было строить новую жизнь на другой основе, начисто стереть память о прошлом, создать новые доктрины, дать тем, кто уцелел, новую концепцию божества. Только такой ценой мы могли выжить.

— Вы намекаете на машунгу, я правильно понял?

— Да. Машунга вошла в контакт с Опсом внезапно и стремительно. Никто этого не ожидал и никто не смог оказать сопротивления ее страшному нашествию. Она уничтожила наши города, стерла с земли деревни и за считанные мгновения истребила девять десятых человечества. Говорят, что в тот момент поверхность Опса представляла собой радиационный ад, огромный котел смертоносных излучений, поглотивших все, что наши предки сумели создать за все время существования человеческого рода. Эволюция человечества, и материальная и духовная, была прервана в апогее своего развития единственно, повторяю, единственно по воле машунги.

Тон Высокочтимого немного смягчился, и волнение мало-помалу вытеснило прежнюю сухость.

— Да, — повторил он, — чтобы обратить людское тщеславие в ничто, оказалось достаточно нескольких секунд.

— Как давно это случилось?

Высокочтимый пожал плечами.

— Время… — сказал он, — это было давно… очень давно… Возможно, тридцать, сорок поколений тому назад.

Давид поморщился.

— Значит, вы не измеряете время? У вас нет календаря, нет часов?

Его слова не пробудили в старике никакого отклика. Он сделал лишь неопределенный жест. Эти существа не вели счет времени, — только чувствовали его. Единственными их часами были их биологические часы — естественная потребность в сне и еде. И еще — смена дней и ночей, смена времен года на поверхности, отмечавшаяся по набуханию почек, созреванию плодов, листопаду и первому снегу зимы. И все. У них не было никакого представления о реальной продолжительности человеческой жизни, и Давид наскоро прикинул, что тридцать — сорок поколений по земному календарю были равны приблизительно семистам годам. Семьсот лет тому назад машунга уничтожила прежнее человечество!

— Откуда появилась машунга? — спросил он, возвращаясь к прежней теме разговора.

Альб Высокочтимый опять изобразил неведение.

— Откуда мне знать? — прошептал он. — Из космического пространства… или из другого пространства… откуда-то из вселенной. Кто может знать это?

— Ведь это живая энергия, или я ошибаюсь?

— Да, существа, составляющие машунгу — это существа со столь развитым интеллектом, что в сравнении с ними человек не больше, чем микроб.

— Вы никогда не пытались вступить с ними в контакт?

Высокочтимый нахмурился и переспросил:

— В контакт?

— Между мыслящими существами возможны различные контакты. Существуют универсальные символы, используемые этологией, наукой о психологии поведения живых существ.

Именно так об этом говорилось в Руководстве, но Высокочтимый отнюдь не разделял этого мнения. Он поднял глаза к потолку.

— Контакт, — повторил он. — Да разве микроб может надеяться вступить в контакт с человеком? Мы по-разному мыслим, между нами и космическими пришельцами — та же пропасть.

— Вы даже не пытались установить с ними контакт?

— А что бы это нам дало? Мы не представляем для них никакого интереса. Что касается нас, жителей Подземелья, то о нашем существовании они даже не догадываются, хоть мы и являемся самой интеллектуально развитой расой на Опсе.

— А те, кто живут на поверхности — камнетесы, лесорубы, поливальщики и «производители шума»?

Альб пожал плечами. Его бесцветные губы искривились в презрительной улыбке.

— Это скоты, примитивные существа… люди, начисто лишенные интеллекта. Они — потомки тех, кто после катастрофы не смог спрятаться в подземельях Опса. Они остались на поверхности и мало-помалу подпали под влияние машунги. Они были предоставлены сами себе и у них оставалась только одна возможность — отдаться на волю захватчика, который превратил их в рабов.

— Каким образом?

Прежде, чем ответить, Высокочтимый вновь вздохнул:

— Шум.

— Шум?

— Да, а как, вы думаете, эти существа питаются?

Давид широко открыл глаза.

— Вы действительно хотите сказать, что они питаются шумом? Звуковыми колебаниями?

Высокочтимый кивнул головой.

— Эти существа из космоса — всего лишь чистая энергия, сконцентрированные волны. Не спрашивайте меня, как это может быть. Я сам ничего не знаю, но создается впечатление, что шум — их единственная пища.

 

Глава 12

То, что сообщил Высокочтимый, при всей своей ошеломляющей неожиданности, имело для Давида уже ту ценность, что теперь он, наконец, знал ответ на некоторые из вопросов, давно мучивших его. Например, о смысле работ, выполняемых обитателями поверхности.

Шум… шум мотыг, кувалд, пил… звон колоколов, гул листовой стали, рев морских раковин. Весь этот гам и грохот имел единственную цель — дать питание захватчикам. Это казалось Давиду совершенно невозможным, хотя он и понимал, что если растения путем фотосинтеза получают питание главным образом из световых волн, то почему не может быть организмов, способных питаться звуковыми волнами?

И все-таки, чтобы держать человека в рабстве, на грани вырождения, — для этого должны быть и какие-то иные причины. Давиду вспомнились поливальщики. Они не производили шума, если не считать того, что время от времени по очереди трубили в морские раковины или раскачивали колокола, но вовсе не ради тех звуков, которые при этом получались.

Да, было и нечто иное. Что бы там ни говорил Высокочтимый, взгляды космических пришельцев на рабство не так уж и отличались от взглядов людей. Разве подобного не было в земной истории? Египетские фараоны, возводившие себе пирамиды, средневековые феодалы и работорговцы XVIII века — разве все они не укрепляли свою мощь тем, что заставляли подданных заниматься изнурительным трудом, который начисто лишал их воли к сопротивлению?

Человек, подавленный тяжелым трудом, мало задумывается над всем происходящим, а когда труд становится средством унижения достоинства, мозг вообще теряет способность мыслить и постепенно начинается вырождение, а потом — та стадия дегенерации, которая в психиатрии определяется термином «обесчеловечивание», — человек превращается в живого робота.

Это и произошло с камнетесами, лесорубами и поливальщиками. За несколько поколений эти существа начисто утратили способность разумно мыслить и разумно рассуждать. Они смирились со своей судьбой с тем же безразличием, с каким работают механизмы, они были полностью лишены выбора. Они стали игрушками в чужих руках.

Да, теперь Давид имел достаточно ясное представление о страшном могуществе существ машунги. Истина угадалась как-то вдруг, сама собой.

Энергетические создания были паразитами, в той же мере, в какой актиния является паразитом для рака-отшельника, сорняки — для виноградников и ленточный глист — для человека. Какую роль во всем этом играли обитатели Подземелья? Разве сами они, в свою очередь, не превратились в существа, паразитирующие на этих исчадиях ада? Разве они не приспособили свой образ жизни к образу жизни машунги, от которой они получали всю энергию, необходимую для жизнеобеспечения своей общины? Не было ли это чем-то вроде «сотрапезничества», и не потому ли оба вида избегали причинять друг другу какой-либо существенный вред? Эта мысль мелькнула у Давида, когда Высокочтимый поведал ему об отборе особей по умственным способностям, который практиковался среди представителей его расы. Жители Подземелья умели ценить разум и оценивали степень умственного развития по ряду критериев, при отсутствии которых человек изгонялся, подобно тому как в античной Греции людей изгоняли из общества за физические увечья. Приговор выносился совершенно безжалостно, причем внешне процедура чем-то напоминала еврейские погромы в Германии времен Гитлера.

Высокочтимый продолжал:

— Для умственно отсталых в нашем обществе нет места. По достижении подросткового возраста их выбрасывают на поверхность, и там они быстро превращаются в тех человекоподобных животных, которые обеспечивают питание машунги.

Вот оно, последнее звено этого замкнутого цикла! Поскольку смертность среди рабов, живущих на поверхности, была очень высокой, равновесие поддерживалось за счет умственно неразвитых изгнанников Подземелья. Благодаря этому машунга продолжала получать необходимую порцию шума, а жители Подземелья могли в свою очередь рассчитывать на порцию энергии.

Это действительно было «сотрапезничество». И это превратилось в догму. Любое изменение в устройстве общины было ересью.

Безразличные к прошлому и к будущему, эти существа не знали ничего другого, кроме навсегда воцарившегося настоящего.

У них был, тем не менее, опасный враг, и Давид, хранивший свой вопрос напоследок, теперь задал его:

— А йури! Что это такое?

— Это охранники машунги.

— Откуда они появились? Из космоса?

Вопрос удивил Высокочтимого.

— Бартель вам объяснил.

Давид настаивал:

— Я хотел бы услышать это от вас.

Высокочтимый вздохнул и пояснил:

— Йури — это перевоплощения тех жителей шатанги, которые нарушали законы машунги. После смерти эти люди превращаются в йури, и в них вселяется зло.

— А как происходят эти превращения?

— По воле машунги.

Давид поморщился. В этой истории с йури что-то было не так. Он по-прежнему не верил в «колдовство». Как могли существа машунги превратить человеческий труп в страшное чудовище? С помощью какой неведомой силы им удавалось вдохнуть жизнь в этих симбионтов, в которых людского было — только ужасная карикатура на человеческое лицо? Поверить в это можно было только признав несостоятельность всех известных ему положений физики и биологии.

Как могло случиться, что Давид не видел этих йури вплоть до того момента, когда они всем скопом бросились на него, а всего несколькими минутами раньше, когда с ними бились Отважные, эти йури совершенно не воспринимались его органами чувств? И кто был в центре группы жителей шатанги, когда они опустились на колени, чтобы обратиться с мольбой к йури старого камнетеса, — что было там, кроме пустоты?

Давид не стал вдаваться в детали — слишком многое еще оставалось для него загадочным. Во всяком случае, то, что он услышал от Высокочтимого, не убедило его до конца. Он встал и сменил тему разговора.

— Я благодарен вам за все, что вы сочли возможным мне сообщить. Надеюсь, эти сведения мне пригодятся.

— Что вы намерены делать?

Давид пожал плечами.

— Воспользоваться свободой, которую вы мне предоставляете.

Он опустил руку в карман и, достав полную горсть таблеток, добавил:

— У меня ест еще некоторый запас еды в космическом корабле. Его мне хватит на полтора года. Но честно говоря, меня совсем не вдохновляет перспектива закончить свои дни на вашей планете.

Высокочтимый степенно склонил голову.

— Я вас прекрасно понимаю. Поверьте, я вполне разделяю ваше чувство. Вы полагаете, что сможете отремонтировать свою ракету?

Давид грустно улыбнулся.

— Я могу ее разобрать до винтика и собрать снова. Если бы у вас были заводы, я мог бы попытаться восстановить ее… но об этом, как я полагаю, и речи быть не может.

На губах Высокочтимого мелькнула едва заметная улыбка.

— Возможно, и не совсем так, — тихо вымолвил он.

Давид вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

Высокочтимый встал.

— Я уже вам говорил, — пояснил он, — что человечество, которое населяло планету до нас, достигло высокой стадии технического развития, особенно в области космических путешествий.

— Так, и что?

— От той эпохи сохранилось оборудование. Кое-какие детали до сих пор еще пригодны для использования. Время от времени мы приспосабливаем их для наших нужд.

Новая волна надежды нахлынула и словно захлестнула Давида.

— Где вы их находите?

— В старых подземных галереях, расположенных под старыми разрушенными городами. Там мы пополняем свои запасы металла.

— Вы можете проводить меня туда?

Высокочтимый посмотрел ему в лицо и сдержанно произнес:

— Если вы дадите мне честное слово, что покинете Опс как можно скорее и никогда ни вы лично, ни кто-либо из ваших не вернется сюда…

Давид холодно посмотрел на своего собеседника.

— Вы настолько боитесь человеческой мощи? Мне казалось, что мощь машунги гарантирует вам защиту.

— Ваше слово, — потребовал Высокочтимый.

Давид опустил голову.

— Я даю вам его.

— Завтра кто-нибудь из наших займется вами.

Давид понял, что беседа окончена. Перешагивая через порог, он чуть было не сказал Высокочтимому «спасибо», но с его сжатых губ не слетело ни звука.

 

Глава 13

Когда Давид узнал, что у него есть возможность раздобыть детали, необходимые для восстановления «Фюрета», в его сердце снова затеплилась надежда. Теперь он чувствовал, что способен выдержать, по крайней мере какое-то время, то существование, которое ожидало его среди жителей Подземелья.

Да, конечно, повреждения, полученные кораблем, были значительны, и даже если предположить, что он сможет найти в старых хранилищах, о которых говорил Высокочтимый, детали, необходимые для ремонта, восстановление «Фюрета» потребует много недель и даже месяцев кропотливого и мучительного труда.

Не следовало забывать и о том — впрочем, Давид это прекрасно помнил, — что запас пищевых таблеток был весьма ограниченным, а это ставило естественный предел его возможностям, временной предел, за которым был конец всем его надеждам.

Воспоминания о Франсуазе придавали этим надеждам особенную остроту. Горя желанием немедленно действовать, он решил перво-наперво произвести осмотр корабля и составить перечень повреждений.

Давид легко получил разрешение выйти на поверхность и решил сделать это на рассвете следующего же дня. Он мотивировал свою просьбу необходимостью срочно пополнить запас питательных таблеток.

Его проводили до одного из выходов на поверхность и там, на границе Подземелья, предоставили самому себе. С величайшими предосторожностями он добрался до останков «Фюрета» и сразу приступил к первичному, самому общему осмотру. В целом отсек двигателей пострадал не очень сильно: наиболее существенные повреждения были в стальном корпусе на уровне центральных отсеков и в пультах радиостанций наведения.

Криотронные вычислительные машины, обеспечивающие автоматический вывод космического корабля на орбиту, радиолокационная станция наведения и радиорубка были разрушены полностью, но во время подготовки к полету Давида долго и тщательно тренировали, отрабатывая самые безвыходные ситуации, какие могут возникнуть при аварии в космосе.

Поскольку все члены экипажа погибли, приходилось рассчитывать только на себя. И это его не беспокоило — он мог и в одиночку управлять звездолетом. Но у него не было уверенности, что он в одиночку одолеет ремонт. Хуже всего дело обстояло с топливом.

При ударе о грунт «Фюрет» потерял две трети своих энергозапасов, многие резервуары взорвались, и с теми остатками горючего, которые сохранились в целости, нечего было и думать добраться до Земли. Путешествие в субпространстве требовало огромных запасов энергии. И, в довершение всего, Давид не знал главного: где, на каком расстоянии от Земли он находится. Расстояние могло исчисляться в десятки, сотни, даже тысячи световых лет.

Авария произошла в субпространстве, все расчеты и цифры были искажены, и покидать Опс с полупустыми топливными резервуарами было бы безумием.

Он почему-то опять стал думать про машунгу, и вдруг его озарило. Ведь жители Подземелья использовали вещество-энергию! Нельзя ли как-то преобразовать это вещество, складировать его в резервуарах «Фюрета» и использовать при полете в качестве топлива?

На губах Давида мелькнула мечтательная улыбка. Подробности и детали он обдумает потом. Использовать машунгу для питания двигателей «Фюрета» — это было воистину головокружительной идеей.

Однако начинать все равно надо было с поиска запасных частей. И надо было как-то обеспечить собственную безопасность во время ремонта. Поразмыслив, он пришел к выводу, что единственный способ обезопасить себя — это перетащить ракету во внутреннюю галерею, что можно сделать с помощью лебедок, если впрячь в них достаточное число жителей Подземелья, — надо надеяться, что Альб Высокочтимый не откажет ему в этом. Преисполненный радужными надеждами, Давид вернулся в Подземелье. Перед уходом он прихватил с собой ядерный излучатель и пристегнул его к поясу. Опс оказался планетой, далеко не безопасной для него.

* * *

По дороге в подземный городок он неожиданно встретил дочь Альба Высокочтимого. Как обычно, Забела была одета в костюм из легкой ткани, но теперь в ее белоснежные волосы было воткнуто несколько цветков, и расстегнутая блузка чуть приоткрывала грудь.

Встретив его, она улыбнулась, но в ее красных глазах угадывалась грусть. Она торопливо сказала:

— Отец только что сообщил мне о вашем решении. Вы рассчитываете скоро покинуть Опс? Это правда?

Давид кивнул головой.

— По крайней мере, я очень на это рассчитываю, но пока что трудно сказать, что из этого получится. Все зависит от того, удастся ли мне найти что-нибудь в ваших запасниках.

— Это не мешает вам выбрать себе женщину. Теперь вам предоставлено такое право.

— Женщину? Но… мне не нужна никакая женщина.

— Даже я?

Давид широко открыл глаза.

— Вы?

— Я спасла вам жизнь. Конечно, это не обязывает вас выбрать именно меня, но у нас мужчина всегда выбирает ту женщину, которая проявляет к нему знаки благоволения. Это наш обычай. Я ваша, если вы того пожелаете. Я лично не вижу в этом ничего противоестественного. Вы красивы и вы мне нравитесь.

Это было сказано с такой непосредственностью и простотой, что Давид не сумел сдержать улыбки. Он положил руку на плечо Забелы.

— Послушайте, Забела, вы очень милая девушка, и я знаю, что очень многим обязан вам. Но я принадлежу к народу, у которого совсем другие обычаи. К тому же, я женат.

— Женат? Что вы хотите этим сказать?

— Что у меня уже есть женщина, моя жена, вы понимаете?

— А чем это вам мешает?

— Я люблю свою жену. Я не могу любить другую. Мне нечего вам предложить, Забела.

Он понимал, что несет бессмыслицу, потому что у жителей Опса супружества не существовало. Его ответ расстроил Забелу. Он увидел, как она один за другим выдернула цветы, и ее рука непроизвольно застегнула блузку.

— Как зовут вашу женщину? — спросила она, силясь улыбнуться.

— Франсуаза.

— Она красива? Она красивее меня?

— Она совсем другая. Франсуаза — прекрасная женщина, но вы тоже очень красивая, Забела.

Наступило неловкое молчание, девушка сумела взять себя в руки.

— Пойдемте, — сказала она уже другим тоном, — мне кажется, сейчас как раз время. Если вы не возражаете, мы вас проводим…

Она жестом показала на четырех мужчин в походной экипировке, которые столпились возле небольшой вагонетки.

Для экспедиции в бывшие складские помещения все было готово. Давид посмотрел на Забелу.

— Вы тоже примете участие в экспедиции?

— Так распорядился отец. Он знает, что вы доверяете мне больше, чем кому-либо другому.

— Это доказывает, что ваш отец умеет находить мудрые решения… по крайней мере, в тех случаях, когда речь идет о его собственной дочери.

Но Забела, казалось, не заметила его иронии и велела трогаться в путь.

Вагонетка быстро бежала по рельсам, углубляясь в длинную, слабо освещенную галерею. По словам Забелы, складские помещения, куда они направлялись, были расположены в самом конце подземных коммуникаций, принадлежащих сектору, которым управлял ее отец.

Были, разумеется, и другие коридоры, другие туннели, дальше, в других зонах, но пути туда завалило и всякие связи с другими общинами прервались: каждая жила в полной изоляции.

В пути они говорили о чем-то незначащем, пока не доехали до какого-то железнодорожного узла. Из-за того, что рельсы здесь были в очень плохом состоянии, им пришлось выйти из своей вагонетки и пересесть в другую.

Им нужно было добраться до другой галереи, расположенной уровнем ниже. Когда они подъезжали к другой разрушенной станции, Давид заметил огромную статую, установленную в углу, возле стены, сложенной из камней. Статуя была, очевидно, очень старой, судя по изломам и трещинам, сплошь покрывавшим камень. Она изображала рослую женщину, стоящую на колеснице, в которую были впряжены львы; ее платье имело едва заметный зеленоватый оттенок. Лоб статуи украшали симметричные орнаменты, среди которых Давид разглядел, как ему показалось, дубовый венок, над головой женщины возвышалась квадратная башня — будто появлялась из черепа Зевса.

— Это Опс, — гордо сказала Забела, показывая на статую.

Действительно, на цоколе статуи были выгравированы эти три буквы.

Забела продолжала:

— Только у нас есть эта статуя, символизирующая нашу планету.

— Откуда она взялась? — спросил Давид.

— Этого никто не знает. Отец говорит, что она была найден в самом начале Новой Эры. Мы ее признали символом нашей планеты и поклоняемся ей.

— Вы хотите сказать, что ее именем вы нарекли свой мир? Но как вы звали его до этого… Я хочу сказать — до катастрофы?

Торопя Давида к другой вагонетке, Забела пожала плечами.

— Не знаю, да и зачем это? Отец утверждает, что слова не имеют никакой ценности. Это всего лишь звуковые условности. То что сегодня мы называем стулом, завтра может обозначаться совсем другим словом.

Улыбнувшись, она добавила:

— Но это вовсе не мешает нам сесть в вагонетку.

 

Глава 14

Они ехали дальше, переезжая из одной галереи в другую, и только спустя около часа остановились в большом полузаваленном помещении. Здесь они вышли из вагонетки. До складских помещений им предстояло добираться пешком по узкому проходу, пробитому в скале.

Они подошли к широкому сводчатому входу, ведущему в залы с бетонными стенами, вдоль которых были навалены груды металлических предметов.

Среди кромешного хаоса ржавчины и пыли Давид обнаружил вагонные колесные пары, каркасы подземных вагонеток и стальные трубы, полузасыпанные мокрой землей.

Когда они проходили по бетонному коридору, Давид на миг остановился — его привлек легкий шум, раздававшийся где-то невдалеке. Он не мог сообразить, откуда долетает звук. Это было похоже на монотонное, едва уловимое тиканье часового механизма.

Он обернулся к Забеле, но она, увлекая его за собой, сказала игривым голосом:

— Сейчас увидите.

Они вошли в небольшую комнату. Стены здесь еще сохраняли следы желтой краски, почти выцветшей от времени. В углу комнаты виднелся развалившийся металлический предмет, в котором, однако, без труда можно было угадать письменный стол.

Забела показала пальцем, и Давид с изумлением увидел источник загадочного тиканья — аппарат, встроенный в бетонную стену, с несколькими рядами цифр за толстым стеклом.

Это были ядерные часы, подобные тем, какими пользовались земляне. Цифры обозначали часы, дни, месяцы, годы. Цифры, отсчитывавшие «секунды», с четкостью метронома менялись от 1 до 59, после чего в окошечке «минуты» возникала новая цифра, отличающаяся от предыдущей на единицу.

Давид взволнованно протер стекло на последнем окошечке. Теми же арабскими цифрами там указывался год: 2795.

Забела приблизилась к нему.

— Забавно, правда? — сказала она. — Вы сейчас увидите, в верхнем ряду появится другая цифра.

Прошло несколько секунд.

— Хоп! Вот она!

Давид обернулся.

— Откуда здесь этот прибор.

— Остался от старой цивилизации.

— Выходит, люди старой цивилизации пользовались тем же I языком и теми же цифрами, что и мои соотечественники? Это невозможно!

Забела поморщилась.

— Какая разница? Отец говорит, что это очень забавно, но для нас не имеет никакой практической ценности.

— Этот прибор — одновременно часы и календарь.

— Да? Ну и что? Отец говорит, что представители старой цивилизации использовали его для развлечения, а нам это совсем ни к чему.

— Ваш отец, похоже, слишком много об этом знает, — вздохнув, заметил Давид.

Он вспомнил, что у этих существ весьма своеобразное представление о времени, но раздумывать над этим сейчас было недосуг: из соседнего зала вышел один из их отряда. Это был Берн Разведчик, его лицо выражало досаду. Галерею завалило, и доступ к другим складским помещениям был закрыт. Для расчистки потребуется несколько бригад и займет это немало времени.

Настроение у Давида испортилось.

— Нельзя ли пробраться туда каким-нибудь другим путем? Может, есть другие галереи? — спросил он.

Берн Разведчик отрицательно покачал головой.

— Нет, не думаю. Я, по крайней мере, не знаю иного пути, — сказал он.

Но Забела, наоборот, задумалась о чем-то. Давиду показалось, что ее терзают какие-то сомнения. Наконец, она решилась:

— Вероятно, все-таки есть возможность добраться туда.

— Каким образом?

— По поверхности!

— Это невозможно! — воскликнул Берн.

— Почему? — спросил Давид.

— Мы действительно могли бы добраться по поверхности до одного из входов в Подземелье, — задумчиво продолжала Забела, — но мы находимся под развалинами старого города. Нам запрещено заходить в этот город. Там опасно и там — йури…

Давид раздраженно махнул рукой.

— Йури я беру на себя, — сказал он, похлопав по прикладу ядерного пистолета. — Забела, прошу вас, мне нужно беречь время.

— Я не имею права.

— Вы имеете все права. Экспедицией командуете вы.

Нерешительность девушки заставила Давида добавить:

— У вашего отца одно желание: как можно скорее избавиться от меня. Он будет вам только благодарен.

— А солнечный свет, вы об этом подумали?

Давид извлек из кармана полдюжины темных очков, которые предусмотрительно прихватил с собой во время последнего посещения «Фюрета», и вручил их Забеле и ее спутникам. Те с удивлением надели их на глаза.

Двое мужчин побежали вперед, остальные члены отряда последовали за Забелой. Они снова шли по коридорам и галереям. В узком проходе Давид споткнулся о какой-то твердый предмет, глубоко утопленный в грунте. Он нагнулся и удивленно нахмурился, увидев бронзовую голову, торчавшую из утоптанной земли Он резко дернул ее на себя.

Это была прекрасно сохранившаяся статуэтка распятого Христа с канонической надписью на верхушке креста: И.Н.Ц.И. (Иисус Назареянин, Царь Иудейский).

Это было уже слишком. Он чувствовал, что лицо его пылает. Он обернулся к Забеле и нервно схватил ее за руку.

— Забела! — воскликнул он. — Хватит, наконец, Забела! Теперь вы расскажете все. Откуда этот крест? Откуда он взялся?

Гнев, с которым он выкрикнул это, казалось, испугал Забелу. От неожиданности она даже сделала шаг назад.

— Но… откуда я могу знать, скажите на милость?

— Забела, тут есть нечто такое, чего я никак не могу понять. Почему вы на Опсе говорите на одном из наших языков? И не только это. Есть еще каменная статуя, статуя Опса. Эта статуя сделана не у вас, я уверен в этом. И эти атомные часы тоже сделаны не жителями вашей старой цивилизации. Они используют земные цифры… наши цифры… Подобное совпадение невозможно… Невозможно… А это? Это?

Он размахивал распятием перед носом Забелы.

— Вы хотите меня уверить, что и вы, и вы тоже прибили к кресту человека 2795 лет тому назад? Вы все меня обманывали, все. Люди, подобные мне, прилетали сюда с Земли. Возможно, они еще здесь, но вы это скрываете. Что вы с ними сделали? Вы их убили, так? Вы их убили!

Спутники Забелы, встревоженные его криками, были уже готовы броситься на него. Он снял с пояса атомный пистолет и сделал угрожающий жест. Они не испугались и лишь растерянно посмотрели на Забелу.

В этот момент из галереи донесся голос Берна Разведчика.

— Все в порядке, — сообщил он. — Выход свободен. Мы можем…

Он умолк на полуслове, увидев атомное оружие в руке Давида, но тот со злостью принялся засовывать его обратно в кобуру.

— Хорошо, — сказал он. — С этим мы разберемся потом. Покажите мне дорогу.

Забела сделала знак, и Берн Разведчик проводил Давида до круглой трубы. В каменную стенку трубы были вделаны стальные ступени.

Сквозь открытое внешнее отверстие виднелось небо. Давид глубоко вздохнул — свежий воздух успокоил его. Он подошел к лестнице, поднялся первым и спрыгнул на землю.

Он был поражен видом руин, которые занимали все обозримое пространство — страшное зрелище погибшей цивилизации, забытой нынешними поколениями.

Растрескавшийся бетон зданий с провалившимися крышами невольно наводил на мысль, что планета вымерла, и растительность, пробиваясь там и сям из земли, словно спешила вновь завладеть той территорией, которую некогда отвоевал у нее человек.

На какую-то долю секунды Давиду представился Париж, превращенный в такие же руины. Его Париж! Да, такое вполне могло случиться, и не только с Парижем, а и со всей Землей. Чтобы разрушить тысячелетнюю культуру, оказалось достаточно нескольких секунд.

Вдруг его взгляд словно споткнулся о большое готическое здание, высившееся невдалеке. Давида бросило в пот. Колокольни были разрушены, но сохранились три стрельчатых дверных свода, а над ними — все 28 статуй «галереи королей», огромная роза и, на заднем плане, — обломок каменной стрелы, торчащей над обрушившейся кровлей.

— О-о-о! Не-е-ет, — простонал Давид, глядя широко раскрытыми глазами, — это невозможно… это невозможно… невозможно.

Перед ним был не только собор Парижской Богоматери. Слева от него высилась над руинами Эйфелева башня без оголовка, полуразрушенная базилика Сакрекер на Монмартре, а ближе — развалины моста Менял, рухнувшего в воды Сены!

У Давида было такое ощущение, словно ледяная рука сжала ему сердце.

— Не-е-т… не-е-т… — стонал он, лежа на животе. — Господи Боже! Скажите мне, что это неправда. Не Земля… не-е-т… Не Земля!

Он скреб пальцами грунт, а в голове у него вихрем проносились мысли. Ему вспомнились старт с Земли в 2025 году, полет… авария «Фюрета» в субпространстве, дата, которую он увидел на электронном календаре: 2795 год.

Прыжок во времени… Прыжок на 770 лет. И он вернулся на Землю, хотя, слепой дурак, все еще продолжал верить…

— Франсуаза! — закричал он.

Стоя на коленях в вечной тишине мертвого города, он даже не отдавал себе отчета в том, что плачет как ребенок.

 

Глава 15

Забела и ее спутники молча и терпеливо стояли возле Давида. Пошатываясь, он поднялся на ноги и оглядел их одного за другим сквозь пелену слез. Потом прислонился к камню, и губы его искривись в усмешке.

Опс! — прошептал он, глядя на них… — Опс!

Как он не догадался раньше?! Опс… Гея… Цибела. В древних мифологиях Земля часто персонифицировалась под разными именами. А они! Они забыли все, вплоть до названия планеты — Земля! Они нашли статую, символизирующую этот мир, и использовали ее название — Опс… не зная, не понимая истинного смысла.

Давида затрясло от хохота:

— Опс… единственная планета Вселенной — это Опс, так вы утверждаете? Нет, вы посмотрите! Взгляните на себя, во что вы превратились! Кроты! Жалкие кроты, для которых невыносим даже дневной свет. Вы кроты… Кроты… Вы недостойны называться людьми…

Он перевел дыхание и еще раз презрительно бросил им:

— Кроты!

Внезапно он скорчился от резкой боли в животе и обхватил руками камень.

— Давид, — проговорила Забела, делая к нему шаг. — Давид надо возвращаться.

— Оставьте меня… оставьте меня… уходите… Этот город мой…

Он выпрямился. На губах у него выступила пена. Он взмахнул рукой, очерчивая пространство вокруг.

— Этот город мой… мой… Это мой город… Все это мое, только мое… Возвращайтесь в свои крысиные норы… и оставьте меня в покое. Уходите, ради Бога… Убирайтесь отсюда!

Он плакал и смеялся, крутился на месте, как пьяный, совершенно потерявший ориентацию…

— Они все разрушили!.. Мерзавцы… мерзавцы… О-о-о! Господи Боже, господи Боже, почему Ты это допустил? Посмотри на мой город… посмотри, что они с ним сделали… Ну, что ты за Бог? Что ты за Бог, если допускаешь подобное?

Давид медленно побрел вдоль развалин, глядя невидящими глазами себе под ноги. Он больше не думал ни о Забеле, ни о ее спутниках. Он, как слепой, еле передвигая ноги, шел по мертвому городу, по кучам пыли и каменным руинам.

Очевидно, это произошло вскоре после старта. Старта, с момента которого для него прошло не более двадцати дней.

Авария в субпространстве… прыжок во времени… прыжок, который перебросил его в будущее на 770 лет… И вот что он нашел.; опустошенная Земля, погибшая цивилизация и горстка людей, уцелевших при катастрофе, но быстро вырождающихся, попавших под иго захватчиков.

Иной мир, словно вывернутый наизнанку. Иной во всем, включая саму структуру молекул. Мир, который больше ему не принадлежал, мир, в котором он был… чужим!

— Франсуаза! — прошептал он.

Да, Франсуаза тоже была мертва. Она погибла 770 лет и 20 дней тому назад… 770 лет!

Он отказывался поверить в это. Его память еще хранила живой образ Франсуазы… ее голос… ее смех… запах ее кожи… Он помнил их небольшой загородный домик в окрестностях Нейли, его просторные комнаты и цветы в саду…

И звуки пианино… пальцы Франсуазы бежали по клавишам в ритме вальса:

Ля…ля…ля…ля…ля…ля…

Вальс отзвучал в воспаленном мозгу Давида, и мрачная тишина вновь опустилась на лежащий в развалинах Париж. На площади Звезды сохранилась половина Триумфальной Арки, и здесь, как и на всех улицах, по которым он шел, торчали старые каркасы машин разных марок, все они были источены ржавчиной, с провалившимися днищами. Они были и на извилистых улочках, спирально поднимавшихся к тому, что когда-то называлось «современным городом» двухтысячного года.

Альб Высокочтимый не обманул его. Катастрофа произошла внезапно, она одновременно охватила огромную территорию, и все было кончено через несколько секунд..

Водители погибли прямо за рулем — скелеты еще «сидели» на передних сидениях. На земле то там, то здесь валялись черепа, а когда Давид поднимал глаза, все то же невыносимое зрелище открывалось ему за потрескавшимися стенами домов.

А небо? Вечно тусклое, бесцветное, покрытое туманной дымкой, образующей вокруг планеты что-то вроде вечного занавеса. Но что же все-таки произошло здесь? Какие дьявольские силы были использованы пришельцами, чтобы так надежно изолировать землян от остальной части вселенной? Их изолировали, держа в неведении и невежестве; поколение за поколением люди все больше деградировали и вырождались. Что сохранилось от былой цивилизации кроме этих развалин, тянувшихся до горизонта?

Даже имена изменились. Их исказили, урезали, сократили, и в результате Альберт превратился в Альба, Бартелеми в Бартеля, Бернар в Берна, Изабелла в Забеллу… И так далее, и так далее…

Давид все шел и шел, чувствуя, что голова у него пылает, как в огне. Сам того не сознавая, он шел к Нейли, а бледное солнце, едва видимое сквозь туманную дымку, тем временем медленно клонилось к горизонту.

Одна нога вперед… другая нога вперед… он шел несколько часов подряд, увлекаемый каким-то инстинктом, подобно заблудившемуся животному, которое рыщет в поисках своего логова.

Все, что могло бы быть ориентиром, давно исчезло. Сохранились только несколько едва узнаваемых перекрестков, какие-то следы прежних улиц и проспектов. Только инстинкт подсказывал ему, куда идти, и еще помогало то, что перед полетом его тренировали на ориентирование в незнакомой местности. Его влекла какая-то сила, противиться которой он не мог… словно что-то притягивало его к себе…

Он разыскал свой загородный домик, небольшой загородный домик в Нейли, он нашел его не глазами, а сердцем. Сад исчез. Дикая растительность захватила лужайки, аллеи и террасу. Постройка стояла с провалившейся крышей, стены осыпались, но еще стояли, словно сдерживая наступление растительности.

Давиду чудилось, будто его жилище упрямо ведет борьбу со временем, с пространством, с враждебной природой, со смертью, с небытием, с покрывающей все вокруг серой пылью, которую сдувало и развевало порывами ветра.

Да, загородный домик еще сопротивлялся натиску своим стальным каркасом, своим каменным корпусом, всем своим нутром, крепко вцепившимся в землю.

Давид, как загипнотизированный, смотрел на него, не чувствуя холодного пота, заливавшего ему лицо. Потом собрал все силы какие еще у него остались, и приготовился сделать последний шаг.

Его сердце сжималось от мысли, что здесь, за этой каменной кладкой, другая жизнь, другой мир принял эстафету у прежнего мира и у старой жизни. Он пошел вперед и шел до тех пор, пока не уперся в деревянную дверь, по которой в бешенстве стал колотить кулаками, потом вооружился железным прутом и принялся бить кромсать, толкать…

Нет. Ничего не изменилось… да, чуть-чуть… Пыль, пыль, всюду пыль, словно гигантская раковая опухоль, повсюду пустившая метастазы, захватившая мебель, стены, грызущая пол… ковры… питающаяся самой же пылью.

Он в тоске посмотрел направо и налево, пересек одну комнату… другую… Гостиная… кухня… библиотека… ванная… Его рабочий кабинет!

Что это там, в этой груде хлама? Это была Митсу, красивая черная кошечка, целехонькая, прекрасно сохранившаяся, она лежала на боку, откинув в сторону голову и поджав лапки.

Но как это… как это может быть, наконец? Обрывки мыслей мелькали в голове Давида. Таинственное смертельное излучение мгновенно убило все живые существа — прямо в тех позах, в каких они были в тот момент, когда это случилось. Они были словно мумифицированы: гибели избежали только те, кто находился в подземных укрытиях.

Ну, и что же? Дрожа всем телом, перебарывая сковывающий его ужас, Давид ударом ноги вдребезги разнес последнюю дверь.

Он не мог уйти, не увидев того, что он так стремился и так боялся увидеть, и медленно, мучительно медленно обвел комнату взглядом.

Франсуаза была здесь!

Она сидела за секретером — 770 лет она просидела в одной позе. Пыль не пощадила и ее, пыль набилась ей в волосы, в ее длинные волосы медового цвета, легкими волнами спадавшие на округлые плечи… На ее голубое платье в белый горошек, на длинные и тонкие руки.

Застывшее лицо сохранило выражение мечтательности. В момент катастрофы Франсуаза писала.

Поборов непереносимую боль, Давид подошел к ней и нечеловеческим усилием воли заставил себя взглянуть на бумагу, испещренную выцветшими строчками.

«Дорогой мой…

Вот уже три дня, как тебя нет со мной, и дом пуст… Так пуст, без тебя… Я знаю, так бывает каждый раз, но когда тебя нет со мной, время тянется так долго! Мне хочется, чтобы ты получил это письмо, когда будешь на Жорде, чтобы оно донесло до тебя через космическую пустоту мою любовь, ту любовь, которая поможет тебе выдержать до возвращения…»

Изощренная ирония — именно на этих словах все и случилось.

Давид прочитал дату на письме: 24 января 2025 года.

Всего через три дня после старта! И никто ничего не узнал. Даже на Жорде.

Он в последний раз посмотрел на Франсуазу, словно благодарил ее за то, что она его дождалась. Потом задушил в себе все чувства.

Теперь все это было мертвым, с этим покончено, оно осталось в прошлом… Это больше не имело смысла, это больше не существовало.

И резким движением он ткнул рукой плечо Франсуазы. Как он и ожидал, тело рассыпалось. Оно рассыпалось как по мановению волшебной палочки, и на пол соскользнула лишь струйка пыли. Все та же пыль… теперь ее стало лишь чуточку больше…

Давид обернулся. Бледная и дрожащая Забела ждала его, стоя в проеме двери. Выходит, она со своими спутниками шла за ним… Он даже не заметил этого.

Она спросила с дрожью в голосе:

— Это была ваша жена?

Он кивнул головой.

— Да, это была моя жена.

Наступила тишина.

— А теперь вы не хотели бы вернуться?

Давид посмотрел на нее.

— Извините меня, — сказал он, — извините меня за все, что я вам наговорил.

Есть предел и гневу, и горю, и ненависти, есть предел тому, что способен вынести человек, и Давид дошел до этого предела. Усталым жестом он показал Забеле на дверь.

— Вы правы, — прошептал он, — нужно возвращаться.

 

Глава 16

Солнце опускалось за горизонт, и уже недолго оставалось до ночи. Меж камней стрекотали сверчки и кузнечики, в низинах квакали жабы, над мертвым городом носились козодои.

Забела и ее спутники прибавили шагу, и Давид молча следовал за ними. Теперь у него было только одно желание — уйти из этого города, который будил в нем слишком много воспоминаний. Каждая площадь, каждая улица, каждый проспект — все о чем-то напоминало ему. Лишь добравшись до окрестностей острова Сите, он, наконец, почувствовал себя несколько лучше.

Входное отверстие было уже недалеко, но в тот момент, когда все, следуя за Берном Разведчиком, быстрым шагом направились прямо к нему, Забела вдруг замерла на месте.

— Осторожно! — крикнула она.

Давид с тревогой заметил, что ее спутники тоже остановились, и понял все сразу. Тесаки и рогатины взметнулись в воздух, готовясь к сражению с врагом.

Йури! Чудовища с человеческими головами были где-то поблизости в вечерней темноте, и жители Подземелья почувствовали это.

Воинственный пыл мгновенно охватил Давида. Резким движением он выхватил из кобуры пистолет-излучатель и осмотрелся вокруг. Меж руин бесшумно скользили силуэты и уже начинали охватывать людей кольцом. Отвратительные чудовища готовились к нападению, и в тот момент, когда по команде Забелы все бросились к развалинам, первые из них с утробным воем выскочили из-за укрытия.

С каким-то болезненным наслаждением, чувствуя отчаяние, возбуждение и восторг одновременно, Давид выстрелил в их сторону. Два человека-паука словно взорвались в момент прыжка, сраженные термоядерной вспышкой. Куски горелого мяса разбросало по земле вокруг. Но схватка на этом не кончилась, наоборот, она разразилась с небывалой жестокостью. Чудовища выскакивали со всех сторон, тесаки и рогатины яростно обрушивались на них.

Давид выстрелил еще раз наугад, и излучение сожгло еще с полдюжины омерзительных созданий.

— Забела! — в отчаянии крикнул он.

Потеряв равновесие, девушка рухнула наземь. Чудовище в перьях кинулось на нее и сжало в когтях. Крючкообразный клюв взвился вверх, готовясь нанести удар.

Давид выстрелил почти в упор — струя густой крови ударила ему в лицо и на миг ослепила. Переборов отвращение, он вытер лицо рукой и помог девушке встать на ноги.

— Есть другой выход, — запыхавшись, вымолвила она. — Там, за развалинами… Это наш единственный шанс.

Давид посмотрел, куда она указывала.

— Вы думаете, что нам удастся до него добраться?

— Стреляйте в этом направлении, — сказала она, вытянув перед собой руку. — Стреляйте… стреляйте…

Он сделал так, как она велела, и огненные дуговые вспышки прорезали пространство. Чудовища исчезли. По знаку Забелы ее спутники рванулись по расчищенному проходу.

Им удалось вырваться из окружения, и Берн прыжком подскочил к входному люку.

Пока он отодвигал металлическую задвижку, чудовища, растерявшиеся было от неожиданности, спешно скучились для новой атаки. Но было уже слишком поздно, и когда они бросились вновь, люди были уже вне зоны их досягаемости.

Шествуя впереди, Берн вел их по узкому, слабо освещенному коридору. Они вышли в пустой зал с толстыми стенами, покрытыми сыростью.

Здесь один из спутников Забелы упал. На плече у него была зияющая рана, из которой хлестала кровь. Его силы иссякали. Забела склонилась над ним и озабоченно осмотрела рану, потом, оторвав от туники кусок материи, отерла кровь с руки и шеи раненого.

— Ему требуется уход, — прошептала она.

— Мы сейчас же отвезем его, — отозвался Давид. — Где вагонетки?

— Это невозможно, — возразил ему Берн. — Мы заблокированы.

— То есть как, заблокированы?

— Обвал, вы помните? Мы находимся как раз с другой стороны, в том месте, куда мы и хотели вас доставить. Нам нужно вернуться в те складские помещения, откуда мы вышли на поверхность.

Давид раздосадованно махнул рукой. Нужно было найти какой-то выход. Они не могли долго оставаться в этой крысиной норе. Это было невозможно.

— Придется следить за выходом на поверхность, — сказал он. — Когда йури исчезнут, мы попытаемся пройти.

— Они упрямы, — заметила Забела. — Их осада может длиться долго… И Роб не выдержит этого.

Давид обошел зал, осматриваясь. Он показал на огромную стальную дверь, встроенную в стене.

— Что за этой дверью? — спросил он.

— Этого никто не знает, — ответил Берн, подходя к нему. — Нам так и не удалось ее открыть. Другие складские помещения, вероятно… хотя кто может точно сказать?

— Отойдите!

Давид снял с пояса оружие, навел сдвоенный ствол на стальную перегородку и нажал на спусковой крючок. Потрескивая искрами, в дверь ударила сдвоенная силовая струя. На броне возник большой круг пурпурно-красного цвета, быстро раскалявшийся добела.

Давиду несколько раз пришлось прерывать свою работу, поскольку рукоятка пистолета разогревалась так, что начинала обжигать пальцы.

Несколько минут спустя металл расплавился и потек. В стальной плите образовалось круглое отверстие. Давид расширил его до нужного размера и, убедившись, что запорный механизм полностью разрушен, уперся ногой в дверные створки и толкнул — они открылись с легким скрипом.

— Принесите свет, — попросил он.

Берн бегом выскочил в галерею и вскоре вернулся с переносным осветительным кубом. К ним присоединилась Забела. Втроем они перешагнули порог. К своему разочарованию, они вновь оказались в одном из складов. Этот, однако, отличался от всех других, во всяком случае, он не был разграблен.

С момента катастрофы этот склад был отрезан от остальных помещений, и находившееся тут оборудование сохранилось в неприкосновенности, — Давид с радостным удивлением отметил, что все в отличном состоянии.

Помещение, куда они вошли, было одним из тех подземных убежищ, которые в Париже 2025 года принадлежали службе безопасности. Оно было нетронуто, и, наскоро осмотрев его, Давид обнаружил перископ с круговым обзором, который, казалось, совсем не пострадал от времени. С его помощью можно было спокойно обозревать местность вокруг. Включив генератор инфракрасного излучения, Давид ввел цезиевый фотокатод в поле обзора.

Погруженная в ночную темноту, окружающая местность словно осветилась, инфракрасный свет будто раздвинул ее границы, и Давид стал рассматривать ее в перископ. Он ничего не увидел… только развалины, пустыри, до самого горизонта. Он повернулся к Берну и Забеле.

— По-моему, путь свободен. Поблизости не видно ни единого йури. Но, пожалуй, вам, Берн, все же стоит поглядеть, что творится наверху, из выходного отверстия. Вашим глазам доверяю больше.

Берн бегом бросился выполнять приказ. Его отсутствие длилось едва ли больше трех минут. Он вернулся с плохой вестью:

— Они все еще здесь. Они окружили выход на поверхность.

Он с подчеркнутым недоверием покосился на перископ.

— Я не верю вашим приборам, — заявил он.

Заинтригованный этим, Давид вновь прильнул к окуляру и вновь не увидел ни одного чудовища возле выхода из подземелья.

— Взгляните сами, — предложил он Берну.

Чуть поколебавшись, Берн сделал то, о чем его просили. Затем к перископу подошла девушка. Оба они вынуждены были признать, что Давид прав — кроме развалин, ничего не было видно.

— Так все-таки я видел их или нет? — проворчал Берн.

Это было любопытно. Давид решил убедиться сам. Он прошел к выходу на поверхность, слегка приподнял металлическую плиту и выглянул наружу. То, что он увидел, подтвердило, что Берн прав. Чудовища по-прежнему сторожили выход из убежища. Что же, в таком случае, это значило? Что мешало перископу воспринимать изображения этих загадочных созданий?

Несколько часов Давид тщетно ломал голову над этим, но так и не нашел вразумительных объяснений. Утомленный, чувствуя, что буквально валится с ног, он улегся прямо на пол рядом со своими спутниками, но у него было такое чувство, что больше ему никогда не удастся заснуть.

 

Глава 17

Снаружи начинался день, и Давид, наверное, в сотый уже раз прильнул к окуляру перископа. Вокруг по-прежнему было пусто… ни одного живого существа. Только развалины, одни развалины.

Так или иначе, надо было принимать какое-то решение, хотя бы из-за Роба, которому с каждым часом становилось все хуже. Он лежал в углу зала, раненый, непрерывно стонал и просил пить.

— Достать бы воды, — потерянно прошептала Забела. — Но что поделаешь… как…

Воды в окрестностях хватало, невдалеке от их убежища, в какой-нибудь сотне метров, текла Сена. Но как было добраться до нее?

В этот момент в убежище вошел Берн. Он был у входа на поверхность.

— Все в порядке! — торжествующе крикнул он. — Йури исчезли. Должно быть, утомились.

— Вы уверены в этом? — переспросил Давид.

— Мне не удалось заметить даже тени хотя бы одного йури. Может быть, они еще бродят где-нибудь поблизости, но шанс выбраться отсюда у нас все-таки есть.

— Хорошо, пусть все подготовятся к выходу.

Давид повернулся к раненому — тот совершенно обессилел и непрестанно просил пить. Давиду было жаль его.

— Надо сперва заняться Робом, — решил он. — Иначе он не вынесет перехода. Перенесите его на поверхность, а я пока попробую раздобыть воды. Вы, Берн, постарайтесь добраться до другого входа в туннели, откройте крышку и позаботьтесь об остальных. Там я и присоединюсь к вам.

Давид отошел и стал осматривать закутки в надежде найти какой-нибудь сосуд. Он нашел защитную каску, какими пользовались когда-то строители, и решил, что она вполне сгодится как емкость. Не теряя времени, он кинулся к выходу, приподнял крышку, осмотрелся вокруг и, убедившись, что путь свободен, направился к реке. Он успел хорошо изучить местность. Слева тянулась гряда развалин, которая может служить укрытием, если ползти ползком, — это позволяло добраться почти до самого берега, в то место, которое он наметил, когда обозревал округу в перископ.

* * *

Он полз, чувствуя, как напряжены все нервы. За его спиной спрыгнул на землю Берн и со всех ног пустился бежать к другому входу в подземелье.

Давид добрался до того места, где кончались развалины, встал во весь рост и, пригибаясь, побежал к берегу. Все было спокойно. Он только услышал, как Берн со звоном откинул крышку входного люка. Добравшись до берега, Давид упал на живот, окунул голову в воду, сделал несколько жадных глотков и уже собирался зачерпнуть каской чистой прозрачной воды, когда почувствовал вдруг, что ему грозит опасность. В ту же секунду послышался нарастающий свист. Давид резко метнулся в сторону. Все мысли враз вылетели из головы, он действовал рефлекторно, по-заученному — результат долгих упорных тренировок: бессознательные инстинктивные действия дают максимальные шансы на успех.

Он расстегнул кобуру и привстал. Перед ним стоял человек-спрут, его щупальца бешено били воздух. Эта мразь, должно быть, пряталась где-то у берега и напала врасплох.

Давид нажал на спусковой крючок, но залпа не последовало. Оружие заклинило. Он еле успел откатиться в сторону, уворачиваясь от удара мощного щупальца, метнувшегося к нему. Вторым щупальцем его слегка задело по голове, а третье сильно ударило по ногам. Он рухнул в пыль, изрыгая ругательства, и инстинктивно закинул на голову каску. Чудовище изготовилось к броску. Он успел заметить, как щупальце выпрямилось и замерло перед новым ударом.

Но удара не последовало. Давид во все глаза в изумлении смотрел на то место, где только стояло чудовище. Оно исчезло. Оно словно испарилось. Его унес добрый волшебник.

— Господи милостивый, — прошептал Давид.

В полном недоумении он рывком поднялся и осмотрелся вокруг.

Забела и ее отряд пытались пробиться ко входу, который открыл Берн. Все они отчаянно бились с невидимым врагом.

Невидимым для Давида! Точь-в-точь как это было, когда йури напали на Отважных во время Ритуала. Перед ними ничего не было. Ничего кроме пустоты, но тесаки и рогатины рубили и кололи, рубили и кололи, рубили и кололи…

Какое-то время Давид наблюдал за этим ошарашивающим немыслимым сражением, охваченный суеверным страхом, потом снял каску. Чудовища вмиг воскресли перед его взором. Их было несколько дюжин, они сбегали вниз с развалин и нападали всей стаей.

Берн подоспел на подмогу товарищам, встал рядом с Забелой и тяжелой рогатиной бил по черепам чудищ, неосторожно вылезавших вперед.

Давид углядел и то чудовище, которое только что атаковало его. Оно, казалось, потеряло его из виду и беспорядочно металось вокруг, не понимая, куда вдруг исчезла жертва. Давид стал невидимым для него.

Давид вновь надел каску на голову, и чудовище вновь исчезло. Тогда он бросился к своим спутникам.

— Хватит! — крикнул он. — Скорее назад! Поторопитесь!

Они даже не поняли его сперва, и только после того, как Давид повторил приказ, вернулись в убежище.

Роб совершенно обессилел. Когда Давид, перешагнув через него, стал спускаться в люк, он был уже мертв. Утирая кровь со щеки, Забела крикнула Давиду.

— Может быть, воспользоваться вашим оружием?

— Есть кое-что получше, — возразил он, уходя в глубь туннеля. Вскоре он вернулся, неся в руках четыре каски. Он раздал их своим спутникам.

— Наденьте это, — объяснил он, — тогда вы будете в полной безопасности.

Берн недоверчиво поморщился.

— Ну, и что нам теперь делать с этими касками?

— Наденьте их себе на голову, Господи Боже мой! Это для нас единственная возможность добраться живыми до второго входа.

Они послушались, не понимая, зачем это нужно, но повинуясь его решительному тону. Когда все надели каски, Давид первым выбрался на поверхность и позвал других.

Йури исчезли. Во всяком случае, их нигде не было видно. Вокруг не было ничего, кроме развалин и мертвой тишины.

Давид пошел впереди. Когда они приближались ко второму входу, Забела, дрожа, коснулась его руки.

— Но как это происходит, в конце концов?

— Я и сам ничего не понимаю.

— Давид, ведь йури по-прежнему здесь, ведь это так?

— Да, они здесь.

— Почему мы не видим их? Почему они на нас не нападают?

— Не спрашивайте меня ни о чем. Я знаю об этом не больше, чем вы.

Прежде чем спуститься в люк, он осмотрелся еще раз.

— Я действительно ничего не знаю, — повторил он, обращаясь как бы к самому себе. — Но это наводит меня на одну мысль.

 

Глава 18

Взяв кувшин и два оловянных бокала, Альб Высокочтимый наполнил их напитком, напоминавшим по вкусу горьковатый фруктовый сок, который был любимым напитком у людей его расы.

Внешне его поступок был чем-то значительно большим, нежели просто жест любезности. Но что касалось твердости и непоколебимости своих принципов — в этом Альб оставался, как и прежде, верен себе, — у Давида не было никаких иллюзий. Он презирал его с их первой встречи.

— Вы — представитель старой цивилизации, — произнес Альб. — Да, Забела мне все в общих чертах объяснила. Я понимаю, что это было для вас жестоким ударом, но я не могу понять, как вы смогли прожить столько лет!

Что было ответить ему на это? Эти люди не знали даже азов классической механики, куда уж там до механики релятивистской!.. Любые объяснения типа того, что если улететь с Земли со скоростью, в 20 тысяч раз меньшей скорости света, и через 2 года вернуться, то на Земле пройдет уже целых двести лет, — любые подобные объяснения показались бы им абсурдом. Но и они были верны лишь для четырехмерного пространства. Это все равно никах не объясняло «скачок во времени», который произошел с «Фюретом». Это случилось в субпространстве. Да и, наконец, в его времена наука многого не знала о явлениях, возникающих при выходе из четырехмерного пространства.

Так стоило ли и пытаться? Давид взял свой бокал и покачал головой.

— Это действительно было для меня тяжким ударом, — признался он, — и мне не хотелось бы больше об этом говорить.

Альб не стал настаивать и с живым интересом заговорил о касках, благодаря которым отряду удалось спастись от йури. Он взял каску, лежащую у него на столе, и показал ее Давиду.

— Тогда, может быть, вы можете объяснить, почему достаточно такого пустяка — каски на голове, чтобы йури перестали существовать?

— Йури продолжают существовать, просто они не существуют для нас, уточнил Давид, — как только мы перестаем их видеть.

— Я что-то не улавливаю разницы.

— Попробую объяснить иначе. В действительности йури нет, — они — лишь результат телепатического влияния захватчиков на нас. Чтобы вам было понятнее, телепатия это передача мыслей. Это хоть что-то говорит вам?

— Продолжайте…

— Я долго думал над этим и вот к чему пришел. Чтобы поработить людей, захватчикам недостаточно было заставить их делать тяжелую работу и тем отбить у них всякую потребность мыслить, надо было еще и запугать их. Род человеческий деградировал, от религий ничего не сохранилось, и чтобы держать людей в повиновении, захватчики вынуждены были создать страшилищ. И не каких-то там выдуманных чертей, а чертей совершенно реальных, иначе говоря, — йури. Каждый житель шатанги, погрязший в своем рабском существовании, верит, что стоит ему допустить ошибку ослушаться своего Повелителя, и после смерти он превратится в йури. Вот что создала ваша машунга… чудовищ, которые являются не чем иным, как материализацией мыслей. Это — психосоздания, если хотите.

Альб возразил:

— Но эти существа живут… Они из плоти и крови…

— Да, но при условии, что ваши мысли… настроены на волну машунги. Я знаю, это звучит невероятно, но не забывайте, что захватчики — это чистейшая энергия. Их способности превосходят, вероятно, все наши представления о них, но тем не менее их способности скорее свидетельствуют об их научных знаниях, а вовсе не о сверхъестественной силе.

— Да… да… ваша наука, — вздохнул Высокочтимый… — А что же вы? Как получилось, что при первой встрече вы их не видели?

— Потому что мои мысли еще не были настроены. Это произошло постепенно, начиная с пустой могилы камнетеса.

— Как же тогда вы объясните исчезновение тела? — спросил Высокочтимый с язвительной ухмылкой.

Давид слегка пожал плечами.

— Оно вовсе не исчезало. Мне приказали его не видеть, и я его не видел. Вот и все! И, соответственно, я увидел йури, когда мне внушили, что я их вижу.

— А потом?

— Лишь тогда, когда я приблизился к энергетической массе, чтобы собрать энергию — лишь тогда окончательно установился контакт между машунгой и мной. С этого момента я уже находился под влиянием волн-мыслей, как и все вы. Я чуть не стал жертвой, потому что йури уже стали для меня реальностью. Они существовали.

Высокочтимый откинулся на спинку кресла. Слова Давида, похоже, его не очень убедили.

— Если я вас правильно понимаю, — произнес он наконец, вы пытаетесь утверждать, что на наш мозг извне воздействуют какие-то очень мощные мысли, и эти мысли материализуются, превращаются в живые существа?

Давид ограничился утвердительным кивком головы. У него возникла аналогия: шизофреник как бы материализует собственные мысли. По крайней мере для него они реальность. Он их видит, он их касается, он живет с плодом своего больного воображения. Но вне сознания шизофреника этого не существует. В данном случае все обстоит иначе. Мысли машунги реальны для всякого находящегося под влиянием излучения.

Но как объяснить это человеку, не знающему, что такое шизофрения? И как было объяснить, что мысль — это физическое поле, подчиняющееся законам волновой механики: она является одновременно потоком волн и потоком материальных частиц.

И как объяснить, что мыслительные поля ведут себя подобно магнитным и электромагнитным полям, могут распространяться в пространстве до бесконечности?… И что для того, чтобы эти поля можно было воспринимать, они должны быть модулированными? Мысль, с точки зрения физики, это модуляция силового поля, — следовательно, энергетические существа излучали мыслительное поле, которое они могли модулировать.

Да, именно в этом была разгадка. Но как Давид мог объяснить это существу, которое никогда не изучало физики?

Альб Высокочтимый вновь взял в руки каску.

— Способна ли, — спросил он, — ваша наука объяснить, почему этот предмет изолирует нас от мыслей, излучаемых машунгой?

— Вы сами ответили на свой вопрос, — сказал ему Давид. — Ответили совершенно правильно: этот предмет — изолятор.

Действительно, каска была изготовлена из «клежеселя», пластического материала многоячеистой структуры на основе полихлорвинила, обладающего очень высоким коэффициентом, гистерезиса. Каждая его ячейка, герметичная, не связанная с остальными, содержала инертный газ, который и превращал каску в прекрасный термо- и электроизолятор, выдерживающий напряжение в сто миллионов вольт.

Это была еще одна из подробностей, о которых Давид предпочитал не упоминать. Он удовлетворился тем, что добавил:

— Это каска образует препятствие для мыслительного поля подобно тому, как убежище с железобетонными стенами, в котором я был, полностью изолировало меня от волн-мыслей. Вот почему я не мог увидеть йури в перископ. Мой мозг находился вне пределов их воздействия. Хотите еще пример? Хоть один йури хоть когда-нибудь проникал в ваше Подземелье?

— Нет, — признался Высокочтимый.

— Естественно, поскольку волны-мысли не проникают сюда.

Давид встал. Ему было досадно, что он не мог объяснить все языком формул и физических терминов. Но все же он надеялся, что и те объяснения, которые ему удалось найти, тоже не будут безрезультатны. Показав на каску, он добавил:

— Теперь у вас есть средство выполнять Ритуал, не опасаясь Йури.

— Это действительно прекрасная вещь, — ответил ему глава общины и тоже встал. — Однако надо еще раз хорошенько все обдумать. Ваше открытие представляет значительный интерес, но оно делает ненужными отвагу, мужество, готовность пожертвовать собой, чему мы придаем, хотя вы этого так и не заметили, очень большое значение. Не следует пересматривать ценности с такой легкостью.

Давид посмотрел на него со смешанным чувством изумления и негодования. У всякого упрямства, у всякой непробиваемости есть предел, но упрямство и непробиваемость этого человека были безграничны. Он был как скальная глыба.

— Очень хорошо, — сказал Давид, меняя тон. — Если так, я хотел бы попросить вас об одном одолжении.

— Говорите.

— Разрешите мне удалиться в то убежище, которое мы нашли. Я претендую на передачу мне в собственность тех приборов, которые находятся там. Они ведь принадлежат прежнему человечеству… моему человечеству!

Альб поднял руку.

— Это право вам предоставляется, — сказал он… — но только при условии, что приборы никогда не будут доставлены сюда, в наш город.

 

Глава 19

Уже целую неделю Давид Маршал жил один в подземном бункере. Эта одинокая жизнь была ему в тысячу раз приятнее, чем убогое и бессмысленное существование, которое он вел бы в общине.

Между ним и этим новым человечеством была стена, непробиваемая стена взаимонепонимания, и разрушить ее было невозможно.

Интеллект? Давид постоянно спрашивал себя, какое место он занимает в этих комменсалистских общинах, добровольно отмежевавшихся от социального и технического прогресса, попрятавшихся в свои башни из слоновой кости и огнеупорных материалов.

Все разумные существа здесь погрязли в рутине консерватизма, жили в полной изоляции от внешнего мира. Любая попытка изменить устоявшийся порядок считалась здесь ересью и подлежала безжалостному искоренению.

Машунга давала энергию. Как бы в виде платы, взамен ее, жители Подземелья изгоняли на поверхность планеты отбросы своего общества, лишние рты. Благодаря этому в шатанге поддерживалась численность людского поголовья. Работа продолжалась, и захватчики получали необходимую им дозу шумов. На этом круг замыкался. В условиях подобного «конвейерного паразитизма» больше ничего и не могло возникнуть.

К этому стаду человекоподобных особей Давид не испытывал ничего, кроме презрения и отвращения. Они перестали бороться и деградировали.

Сдался только человек — все прочие живые существа продолжали упорно сопротивляться энтропии: вороны, как и сотни лет назад, вили гнезда на кучах мусора вокруг подземного бункера. Для них бой еще не закончился, они продолжали извечную битву за выживание.

Птицы слетались на окрестные поля. Их жизнь продолжалась, они сами добывали свой корм и не позволяли вымирать своему роду. Они не сдались. И они никогда не замкнутся в себе, подобно людям. Они вечно будут бороться, используя для этого все, чем наделила их природа.

Человека Бог наделил самым мощным оружием — мозгом… в который Он вложил разум.

Но чему теперь служил разум? И где теперь был Бог?

* * *

Таким размышлениям предавался Давид в первые дни своего затворничества, но постепенно в нем произошла какая-то перемена. Он принялся осматривать подземный склад.

Ему удалось найти счетчик ультразвуковых колебаний. После несложного ремонта прибор заработал. В голове Давида возникла заманчивая идея. Надев защитную каску, он вышел на поверхность, чтобы провести там эксперимент.

Он не ошибся в своих предположениях. Как только он направил прибор на машунгу, стрелка сразу показала наличие мощного источника ультразвуковых колебаний частотой свыше 200 000 герц.

Теперь он знал, почему Ваго-венерианец умер сразу, как только вышел из «Фюрета». Ваго услышал машунгу — для него это был адский шум, непереносимый для его ушей. Лавина ультразвука обрушилась на него, и он не выдержал, его барабанные перепонки лопнули.

Итак, существа-энергия были источником мощных ультразвуковых колебаний. Эта догадка явилась для Давида тем толчком, которого так долго не хватало его сознанию, чтобы заработать.

Задачу можно было решить только используя вибрации. Задача была — уничтожить эти дьявольские создания, которые погубили землян.

С этого дня он уже не мог думать ни о чем другом. По части электроники он был знатоком, — во всяком случае настолько, насколько все, что пишется в дипломах, соответствует истине. Перво-наперво он взялся за починку электрогенератора, который давал ток в бункер. Запчастей в достатке нашлось на соседних складах, и вскоре электростанция заработала.

Окрыленный первым успехом, Давид продолжал работу с удесятеренным рвением. Так или иначе, в этом был единственный его шанс. Через восемнадцать месяцев, когда иссякнет запас пищевых таблеток на «Фюрете», для него все будет кончено. Но эти восемнадцать месяцев полностью принадлежали ему.

Он успел уже наладить несколько аппаратов, когда на восьмой день, утром, в бункер к нему пришла Забела. Девушка сняла защитную каску и темные очки, окинула взглядом его убежище и вздохнула:

— Как вы можете жить один среди этого всего?

Давид нахмурился и подошел к ней.

— Зачем вы пришли?

Она попыталась улыбнуться.

— Чтобы быть с вами, Давид. Это мой долг.

— Ваш долг?

— Да. Ни одна женщина на моем месте не согласилась бы жить вдали от своего избранника. Ради всего святого, Забелла, не надо об этом… Мы ведь уже выяснили.

— Я люблю вас.

— Но я-то вас не люблю.

— Это неважно, как вы не понимаете…

— Я так многого здесь не понимаю, что уже решил и не пытаться что-нибудь понять. Потому я и здесь. Ну же, будьте благоразумны, возвращайтесь к своему отцу и оставьте меня в покое.

В ответ она только неопределенно пожала плечами.

— Я ничего не требую от вас. Я буду делать все, что вы скажете. Почему вы гоните меня прочь? Что я вам такого сделала? Разве вы можете мне запретить вас любить?

Давид собирался уже ей ответить, когда сверху, со стороны входного люка, донесся мужской голос:

— Господин Маршал, я знаю, что Забела у вас. Это незаконно, вы должны вернуть ее мне.

Давид узнал голос Бартеля Отважного. Он подошел к выходной трубе, посмотрел вверх и увидел его, с каской на голове. Что-то сжалось у Давида внутри. Этот человек вызывал у него только отвращение.

— Что незаконно? — холодно спросил он.

— Это моя женщина. Она принадлежит мне.

— Ну что же, она будет вашей, если сама захочет этого.

Он повернулся к Забеле.

— Послушай, детка, тебе, пожалуй, лучше вернуться, пока его не хватила кондрашка.

— Но я не хочу, Давид. Я хочу остаться, умоляю вас, позвольте мне остаться с вами…

— Эй, идет она, наконец? — гневно и нетерпеливо крикнул Бартель.

Давид поднял голову.

— Мне очень жаль. Забела решила остаться, она останется.

В верхней части колодца раздалось злое ругательство.

— Это нарушение закона. Берегитесь, Маршал.

— Плевать я хотел на ваши идиотские законы. Я их не признаю. Здесь, в этой норе, действует мой закон — уважать человеческое достоинство.

— Ваш мир больше не существует. Ваш мир мертв… мертв… мертв…

— Но я еще жив!

Вне себя от бешенства, Бартель обнажил тесак и собрался спуститься в колодец, но, увидев в руках Давида ядерный пистолет, умерил пыл.

Давид процедил сквозь зубы:

— За вами остался еще должок, Бартель, так что не вынуждайте меня востребовать его с вас подобным образом. Даю вам слово, если вы спуститесь, я выстрелю.

Бартель остановился в нерешительности, затем, выругавшись, опустил тяжелую металлическую крышку, которая захлопнула с глухим звуком. Он решил отступить.

Давид вложил в кобуру оружие и прислонился к каменной перегородке. Он поглядел на Забелу и покачал головой.

— Это, наверно, не самый благоразумный твой поступок, — тихо проговорил он после минутного молчания, — но раз ты настаиваешь, пусть будет так.

— Спасибо. Я совсем не стесню вас, не волнуйтесь.

— А что ты будешь есть? Ты об этом подумала?

— Я выкручусь.

Давиду стало жаль ее. Она отдавалась на его волю как послушный ручной зверек, жизнь которого всецело принадлежит его хозяину. Так она была воспитана.

Дальнейшие разговоры об этом он считал бессмысленными и, сразу позабыв о девушке, заторопился в главный зал.

Но она шла за ним по пятам, и ему приходилось отвечать на ее бесконечные наивные вопросы. Когда она показала ему на орган, стоявший в центре зала, он пояснил:

— Я нашел его на другом складе. Я еще много чего там нашел.

— Что это?

— Ну, как бы… это музыкальный инструмент.

Давид пробежал пальцами по клавиатуре, затем нажал на педаль. Он сыграл начало старой мелодии. Звуки стихли, но мелодия еще несколько секунд продолжала звучать в ушах.

— Как красиво, — прошептала Забела.

— Нет, это плохо. У меня никогда не было музыкального таланта. Но для того, что я собираюсь сделать, моего дарования вполне достаточно.

— А что вы хотите сделать?

Давид пожал плечами и, не обращая внимания на Забелу, принялся стаскивать в одно место все приборы, которые он нашел в соседних складах: радиоприемник, усилители, магнитофон.

* * *

Космические существа излучали ультразвуковые волны. Давид решил уничтожить их тем же оружием. Для этого надо было провести эксперимент.

Суть эксперимента была в следующем — направить ультразвук той же частоты на машунгу. Если его предположения подтвердятся, тогда есть надежда, что он сумеет уничтожить пришельцев такими же ультразвуковыми колебаниями, направленными на них в противофазе. Поэтому перво-наперво надо было так настроить электрические цепи органа, чтобы он генерировал ультразвуковые колебания, не воспринимаемые человеческим ухом, но воздействующие непосредственно на машунгу.

Для воздействия на нее достаточно было генерировать звуки, любые беспорядочные звуки, нисколько не заботясь об их музыкальности, — смоделировать лавину звуков высокой частоты, записать их на магнитофонную ленту и затем воспроизводить их, излучать в пространство через мощный усилитель.

Работа требовала терпения и упорства. Все время приходилось ломать голову над тем, как приладить к уцелевшей аппаратуре случайные детали.

Однажды он в очередной раз отправился к развалинам собора Парижской Богоматери, — там, среди останков больших органов, он собирал детали, которых ему не хватало.

Орган лежал в нефе. Чтобы отыскать хоть что-нибудь подходящее, приходилось перерывать горы обломков.

Уже насобирав проржавелых железок, Давид заметил, что вслед за ним в собор пришла и Забела. Девушка ела ягоды, которые нарвала с кустов, растущих среди развалин. Она набила ими полный рот.

Давида это шокировало. Он встал с неприязненной гримасой на лице. Он ничего не мог с собой поделать.

— В церковь не входят как на мельницу, — сказал он. — Даже в том случае, если эта церковь ничего для вас не значит.

Лицо Забелы залилось краской.

— Вы хотите сказать, я тоже должна делать тот жест, который делаете вы каждый раз, когда входите сюда?

— Ты не обязана это делать. Ты можешь совершенно спокойно оставаться снаружи.

— Я только хотела посмотреть, что здесь есть.

— Ну, что ж, смотри…

Она сделала несколько шагов, спотыкаясь об обломки, и остановилась перед разбитой статуей Христа, выполненной в натуральную величину. Она протянула руку.

— Этого человека прибили к кресту люди, подобные вам…? — спросила она, не скрывая удивления. — Почему?

Давид усмехнулся.

— Этот человек взял на себя все людские грехи. Включая твои грехи и грехи всех ваших соотечественников, детка.

— Это был ваш Бог?

— Он был похож на Бога.

— Он был сильнее машунги?

— О-о-о! Конечно.

— Тогда почему же он не заступился?

Давид не ответил. Ему действительно нечего было сказать.

Он взял мешок с деталями и вышел из церкви.

 

Глава 20

Время в бункере тянулось медленно. День проходил за днем. Ничто не нарушало привычного ритма работы, и спустя неделю электронный орган был готов к испытаниям.

Все было отлажено и настроено. Оставалось только расставить микрофоны и динамики вокруг машунги. Давид выполнил эту опасную работу в одиночку, соблюдая все меры предосторожности.

В защитной каске он уже не опасался нападения йури, но для энергетических существ он все равно был уязвим. Во всяком случае, надо было оставаться настороже.

Он подошел к энергетической массе — достаточно близко того, чтоб можно было расставить приборы, и в то же время держась на достаточном удалении от нее, чтобы вовремя заметить выбросы энергетических стрел и успеть увернуться.

Расставив приборы, Давид вернулся в бункер, включил генератор и стал записывать на магнитную ленту ультразвук с nepeoбoрудованного органа.

— Почему-то ничего не слышно, — удивилась Забела, наблюдая как он играет на инструменте.

Давид встал и подключил магнитофон к одному из радиопередатчиков.

— Я тоже ничего не слышу, — Но кое-кто это услышит.

— Кто?

— Ваши всемогущие боги.

Он махнул рукой в направлении машунги. Забела, кажется, удивилась.

— Зачем вы это делаете?

— А это, детка, я скажу позже… если эта штука сработает.

Он посмотрел на пол, увидел у ног Забелы мертвую собаку, и его передернуло от отвращения. Это был маленький спаниель. Рыжая шерстка собаки была перепачкана кровью. Давид нахмурился.

— Зачем ты ее убила?

Забела в недоумении посмотрела на него.

— Но… мне же нужно что-то есть.

— Разве нельзя было убить что-нибудь другое?

— Собака — животное, а животное едят, тем более что это опасное и жестокое животное.

Это заявление развеселило Давида.

— Собака всегда была лучшим другом человека. Вы кинули собак на произвол судьбы, и не их вина, что они стали тем, чем стали. Ух! Как вы отвратительны!

— Но, Давид, собака ест птиц, птицы едят насекомых, а насекомые…

— А вы начинаете этот процесс — едите собак. Да, принцип не новый. Не вы его придумали. Чтобы сохранить свою жизнь, надо взять чужую. Но у меня тоже есть свои принципы. И мне очень не нравится, когда убивают собак.

Забела покорно склонила голову.

— Хорошо, Давид, я больше никогда не буду их убивать.

Давид пожал плечами. Забела была славной девушкой. Во всяком случае, единственным существом в этом мире, которое не питало к нему ненависти. И он тоже не презирал ее, как прочих. Но он все чаще мучился вопросом: правильно ли он поступил, отказав Бартелю в его претензиях на девушку и предоставив выбор ей самой. Между ним и Забелой была пропасть. Неодолимая пропасть.

Он сделал ей знак.

— Итак, в путь, ты мне понадобишься.

— Что я должна делать?

— Я тебе все объясню. Это не очень сложно, ты справишься.

* * *

Они ушли за пределы мертвого города.

Им предстояло пройти в сумерках километра три-четыре. Они достигли цели уже в полной темноте.

Давид понимал, что на карту поставлено все. Не только желание отомстить за себе подобных двигало им. Он должен был освободить человечество. Он знал, что даже если это будет мучительным испытанием для ныне живущих, даже если ему придется быть безжалостным, ломая их устоявшееся прозябание, — он не отступится все равно. Человек обязан бороться, обязан восстановить свое достоинство, обрести свободу, уничтожить паразитов, превративших его в раба.

Существовало только одно средство заставить жителей Подземелья поверить в такую возможность, и это средство было теперь в руках Давида.

Однако он не давал воли радужным мечтам и надеждам. Сражение еще только начиналось. Пришельцы могли среагировать на его действия совсем не так, как он ожидал. Подходя к машунге, он почувствовал, что от волнения у него перехватывает горло.

Он увидел уже знакомую и все же вновь поразившую его фантастическую картину: тысячи движущихся, словно живых, огней бороздили ночную тьму. Энергетические существа, сгруппированные в этот движущийся хаос, продолжали свою непонятную деятельность, создавая и разрушая таинственные сооружения, смысл которых бесполезно было даже пытаться разгадать.

Давид увлек Забелу за собой, и они без осложнений добрались до места, которое он наметил для эксперимента.

Давид поставил на грунт радиостанцию и посмотрел на ручные часы. Предстояло провести десятиминутную трансляцию магнитозаписи. Магнитофон в бункере, подсоединенный к главному передатчику, включался по радиосигналу. Нажатие второй кнопки обеспечивало включение усилителей и динамиков, расставленных вокруг машунги. Тумблером регулировалась мощность излучения.

На этот тумблер Давид и указал Забеле. Она должна была следить за «магическим глазком» — электронно-световым индикатором настройки — и не допускать перенасыщения.

— Регулировка производится поворотом тумблера вправо или влево, — объяснил он.

Забела покрутила тумблер в ту и другую сторону и, кажется, поняла, что требовалось от нее. Она хотела еще о чем-то спросить, но Давид уже включил релейное управление. Он знал, что одновременно с этим началось облучение машунги ультразвуком. Он повернулся и посмотрел в ту сторону, куда шли невидимые, неосязаемые волны.

— Господи… — прошептал он.

То, что он увидел, превзошло все его ожидания. Энергетическая масса изгибалась, сжималась — словно сворачивалась под натиском мощных волн. Она напоминала огромного спрута, корчащегося в воде, через которую пропускают электрический ток.

Давид пошел вперед. Теперь он знал, что эта клокочущая каша не способна сопротивляться. Световые лучи утрачивали яркое, стягивались тонкими нитями к дрожащей вспыхивающей массе. Пытаясь уменьшить поражаемую поверхность, машунга вдруг судорожно сжалась и напоминала теперь большой светящийся шар.

Давид шагнул вперед… еще шаг вперед… еще один… Скоро он был в каком-нибудь десятке метров от трепещущей мерзости. К этому он и стремился: доказать Забеле, что захватчики беспомощны перед человеком, что их легко можно одолеть, хоть и не удавалось до сих пор. Пока не прекратится ультразвуковое облучение, они не смогут сопротивляться.

Давид посмотрел на часы. Оставалось еще шесть минут.

Он молча обошел вокруг машунги, упиваясь своим торжеством и глядя на шевелящуюся дрянь, явно охваченную паникой. Он смотрел, как машунга корчится от боли и бессильной злобы. Ультразвуковые волны лишили ее способности сопротивляться, и спрятаться тоже было некуда.

— Проклятые гадины, — процедил Давид сквозь зубы. — Не так уж вы и всесильны! Если вы понимаете мой язык, запомните: я вас убью, я загоню вас обратно в утробу сатаны. Я очищу Землю от такого дерьма, как вы! Я вас уничтожу!

И вдруг все вокруг залилось светом от ослепительной вспышки. Из массы ударила световая стрела. Шар взорвался мириадами потрескивающих искр.

Давид поспешно отступил назад, едва успев увернуться от светового гарпуна, нацеленного в него. Струя света с шипением и треском врезалась в пересохший грунт. Вслед за нею наугад ударило еще несколько ослепительно-ярких сгустков. Давид заметался под этим яростным обстрелом. Ему удалось вырваться из опасной зоны. Он подбежал к Забеле.

— Что произошло? — прохрипел он, задыхаясь.

Он склонился над радиостанцией и выругался. Излучения почему-то не было. Контрольный осциллограф подтверждал это. Ультразвук больше не поступал на ретранслятор, и усилители, расставленные вокруг машунги, перестали работать.

Холодный пот струйками стекал у Давида по спине. Господи Боже, ведь он был так близок к победе!

— О, Давид! — всхлипывала Забела, которая никак не могла совладать с собой. — Это безумие… Зачем вы сделали это?

— Потому что я должен был это сделать.

— Но зачем?

— Пошли, полоборота кругом и марш, я как можно скорее Должен выяснить, что произошло.

Он забрал ретранслятор и увел Забелу в ночную темноту. Обратный путь они проделали очень быстро и вскоре уже подходили к бункеру. К своему удивлению, Давид увидел, что тяжелая чугунная плита сброшена за землю. Люк был открыт.

Давид остановился. И в этот момент его внезапно укололи клинком в спину.

— Бросьте свой огненный пистолет, — приказали ему.

Давид почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица. Он подавил приступ ярости и выполнил то, что от него требовали. Одновременно он увидел, как Забелу подтолкнули ко входу в подземелью.

Его тоже заставили пройти туда. Когда он вошел в бункер, с языка у него сорвалось злобное ругательство.

Все аппараты, установленные в первом зале: орган, радиопередатчик, магнитофон, — все было разрушено, разбросано, и среди этого бедлама, с топором в руке, стоял Бартель. Бартель Отважный!

 

Глава 21

— Бартель, — тяжело дыша, сказал Давид, — вы сумасшедший… Вы идиот!..

Бартель прошелся по бункеру, перешагивая через изуродованные органные трубы. Кто-то бросил к его ногам ядерный пистолет Давида. Бартель принялся ожесточенно кромсать его топором. Убедившись, что оружие полностью выведено из строя, он пинком отшвырнул его к ногам Давида.

— Это первое предупреждение, — сказал он.

Он подошел к Давиду, сорвал с его головы защитную каску и бросил ее одному из своих людей.

— Чтобы у вас не было искушения вылезать из своей норы. Я сыт по горло этими аппаратами, этой дьявольщиной старого человечества!.. Со всем этим покончено, я же вас предупреждал!.. Покончено! А! Я чувствовал, что вы что-то замышляете. Но за вами следили, господин Маршал. Когда мы установили, что вы направляетесь к машунге, мы сразу поняли, что тут что-то нечисто.

Он кивком указал на аппаратуру, превращенную в металлический лом.

— Но мы далеко не так наивны, как вам хотелось бы.

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы натворили?

— Натворил? Не-е-ет, дело еще не закончено. Есть еще второй зал. Сейчас вы его откроете. Вы один знаете код запорного механизма.

— Но зачем вы это сделали?! Я ведь хотел вас спасти!..

— Или хотели нас погубить… То, что вы сделали сегодня вечером…

— Мне удалось, — перебил его Давид, выходя из себя, — мне удалось… Прежде всего, я дал вам каски, благодаря которым вы смогли выходить из подземелья, не опасаясь йури. Я вам доказал, что эти твари не всемогущи. А сейчас я даю вам возможность, ничем не рискуя, вплотную подходить к машунге. Зачем вам подвергать себя смертельной опасности во время Ритуала?..

Он сознательно умолчал о главном. Его так и подмывало добавить: «Опыт, который я только что проделал, это лишь пробный камень… Я уверен, что знаю, как бороться с захватчиками и как их уничтожить, но мне нужно время, время, чтобы воплотить свою идею!» Но он решил смолчать. Что будет, если ему все-таки не удастся достичь успеха? Только факты могут убедить этих людей, — не опыты, а только факты. Машунга казалась им всемогущей. Ничто не могло ей противостоять. Эта вера укоренилась в них. Она стала основой их жизненных принципов. Только веские, самые безоговорочные доказательства могли разрушить эту веру.

Давид мог доказать им сейчас? Как им объяснить…? Пока это был невозможно.

— Ради всего святого, — взмолился он, — не надо примешивать ко всему этому нашу ненависть друг к другу. Обещаю вам, Бартель, что когда-нибудь мы выясним наши отношения. Во всяком случае, мне очень бы этого хотелось. Но есть вещи гораздо более важные и срочные. Дайте мне еще несколько дней, и вы все поймете сами.

— Довольно, — сухо оборвал его Бартель. — Я получил приказ, и я его выполню, чего бы мне это ни стоило. Кроме того, мне приказано вернуть Забелу в общество ей подобных. Она не должна больше оставаться здесь.

Он снова показал на массивную дверь, ведущую во второй зал.

— Я вас в последний раз прошу: откройте дверь.

Давид почувствовал, что его охватывает отчаяние.

— Открывайте!

Ему казалось, что окружающий мир рушится. Он действовал как автомат. Пальцы механически нажимали клавиши дверного замка. Прислонившись лбом к холодной стальной панели, он умоляющим голосом произнес:

— Бартель, не делайте этого!

— Открывайте!

И в тот момент, когда металлические створки раскрылись, он понял, что спасения для него нет. Что-то просвистело у него над головой. Он инстинктивно отскочил в сторону. Бартель снова замахнулся мечом. Клинок со звоном ударил по стальной станине. Бартель выругался и замахнулся опять, выбирая момент для нового удара. Он кипел от ненависти и злобы. Его клинок вновь очертил полукруг, но Давид и на этот раз успел увернуться.

Задыхаясь и обливаясь потом, он отступил во второй зал.

Вслед за ним туда ворвался и Бартель. Давид заметил на полу металлический прут, бросился к нему, схватил его обеими руками и поднял над головой.

Меч снова сверкнул в воздухе, и Давиду показалось, что от страшного удара лопнула кожа на его ладонях. Он извернулся и плашмя ударил Бартеля прутом по груди.

Тот отступил и нервно расхохотался:

— Поверьте, мне неприятно делать то, что я делаю, — брезгливо бросил он. — У меня слишком сентиментальное сердце для подобной работы. Однако это необходимо.

— Вы всего лишь негодяй. Вы всегда были негодяем.

Давид размахивал прутом перед собой, но Бартель уклонялся от ударов с поразительной ловкостью.

— А вы — тупой упрямец, — бросил он, изготавливаясь к атаке. — Однако сегодня вы зашли слишком далеко, Маршал… Слишком далеко. И я поклялся расквитаться с вами. Я вас убью.

Клинок и прут схлестывались еще дважды. Давид теперь не чувствовал ничего, кроме злобы на Бартеля, коварно напавшего сзади, исподтишка. К лицу Давида прихлынула кровь. Он жаждал только одного — убить этого мерзавца. Прут, казалось, стал в его руках живым. Давид сам поражался своей злости.

Он бросился на Бартеля и ударил его изо всех сил. Житель Подземелья громко вскрикнул от боли. И в тот же миг бункер полнился леденящим душу ревом.

Отважные, кинувшиеся было на подмогу Бартелю, не успели сделать и трех шагов, как вдруг закричали от ужаса.

Забыв про Бартеля, Давид в недоумении осмотрелся. Стены дрожали, сотрясаемые какой-то неистовой силой. Аппараты вибрировали на своих станинах, а чаша с питьевой водой, казалось, взорвалась. Водяные лужи на полу вскипели, и облачка пара поднимались к потолку.

Обезумев от страха, Забела кое-как, чуть ли не наощупь, нашла Давида и прижалась к нему. Она задыхалась. И не только она одна. Давид сам чувствовал, как вибрация болезненно пронизывает все его тело до костей. Он бросил прут, его корчило от боли. Он стоял, широко открыв рот, посреди зала, где в панике метались Отважные.

— Давид!

Крик Забелы вернул Давида к действительности. Он выпрямился и сразу все понял.

Наружная антенна!.. Антенна, которую он установил для радиопередатчиков! Она стала ловушкой, и одно из энергетических существ проникло через нее в убежище. Оно-то, бегая по проводам, и стало причиной всего этого.

— Вот черт! — выругался Давид.

Он подбежал к радиоприемнику, включил его и подсоединил к нему магнитофон. Потом нажал кнопку записи, убедился, что катушки вращаются, и подключил магнитофон к осциллографу.

Он рисковал, но ему хотелось все понять до конца. Энергию существа, если это действительно было оно, можно было записать на магнитофонную ленту, предварительно преобразовав ее в электромагнитные колебания.

— Давид! Давид! — продолжала вопить Забела.

Но он не обращал внимания. Он перемотал магнитофонную ленту и включил «воспроизведение».

От того, что возникло на экране осциллографа, кровь застыла у Давида в жилах. Он получил изображение космического существа! Страшное привидение. Оно напоминало движущуюся желеобразную массу, которая надувалась и сжималась в облаке пыли. Это страшное существо теперь, похоже, само обезумело от страха. Оно вращалось, металось, беспорядочно выбрасывая длинные лапки, покрытые слизью и пеной.

Жуткий вой доносился из громкоговорителя. Это было настолько отвратительно, что едва ли людям когда-либо доводилось слышать подобное. Это напоминало рев тысячи бегемотов одновременно!

На миг Давид поддался общей панике, но сумел овладеть собой. Космическое существо, попавшее в ловушку, продолжало метаться в индукционной катушке.

То, что Давид видел на экране, было всего лишь записью, электронным изображением самого существа. Оно не могло вырваться из обмотки катушки.

Давид отключил осциллограф и щипцами оборвал провода, соединяющие катушку с антенной и заземлением. Потом зашунтировал катушку, изолировал цепь и кинулся к электростанции.

Он играл ва-банк, все или ничего. В тот момент, когда он подал высокое напряжение на обмотку катушки, раздался взрыв.

Он бросился на пол, увлекая за собой Забелу. Бартель, которому удалось встать на ноги, хотел бежать, но не успел сделать и двух шагов. Мощный искровой разряд словно огромный бич рассек воздух и сразил его наповал. Бартель рухнул и весь покрылся пеплом, даже не успев вскрикнуть. Отвратительный запах горелого мяса заполнил зал. Но Давид почти не обратил внимания на гибель Бартеля. Не это было для него главным. А то, что происходило в индукционной катушке.

Пораженное током… током короткого замыкания… испарившееся… космическое создание перестало существовать!

Вздохнув, Давид встал с пола и протер глаза. Что ж, для этого потребовалось не так уж и много.

* * *

То, что произошло, имело одно последствие: захватчики осознали грозящую им опасность и среагировали на нее. Они поняли: где-то есть какой-то человек, которому удалось разгадать секрет их могущества, и ультразвуковая лавина была вызовом, брошенным этим человеком их власти и непобедимой мощи. Опасность грозила всей их расе; чудовища-паразиты прекрасно поняли, что скоро их могут уничтожить. Ультразвук был для них чем-то вроде сигнала тревоги. Вполне могло быть, что они поняли те угрожающие слова, с которыми к ним обратился человек, — тот самый человек, который сумел их одолеть. Им надо было или покорить, или уничтожить его прежде, чем он станет слишком опасен, прежде, чем он сам сотрет с лица земли их всех. Они были сгруппированы в единое энергетическое существо — машунгу. Теперь машунга распалась на отдельные индивиды, которые расползлись по поверхности Земли, пытаясь отыскать этого страшного человека. Одно из существ было случайно поймано радиоантенной.

Все это Давид успел понять за те несколько секунд, пока пытался отключить внешнюю антенну.

Покончив с этим, он еще раз вздохнул, утер пот со лба и обернулся. И лишь тогда заметил присутствие других Отважных. Они дрожали мелкой дрожью. Вся их прежняя спесь улетучилась. То, что произошло на их глазах, охладило их пыл. Они в ужасе смотрели на обугленные останки Бартеля. Давид показал на труп.

— Уходите, — сухо сказал он, — забирайте это и проваливайте. Я не хочу вас больше видеть.

Они молча подчинились, и лишь после того, как они покинули убежище, Давид повернулся к Забеле.

Она стояла бледная, осунувшаяся, растерянная. По ее бесцветным щекам текли слезы. Он попытался было ее утешить, вернуть ее Доверие к себе, но смог выдавить из себя только безжизненные слова, совершенно лишенные убедительности и смысла. Когда он положил ей на плечо руку, она отступила на шаг.

— Нет! — всхлипывая, крикнула она, — Я больше не могу!.. Я не хочу больше здесь оставаться! Это выше моих сил!

Давид пожал плечами. Он тоже устал и прекрасно понимал, что чувствует она. Пропасть между ними оказалась гораздо более глубокой, чем он предполагал.

— Да, да, — пробормотал он, — ты права… Я не сержусь на тебя за это.

— Я сделала все, что могла… Я пыталась всем сердцем… Давид… всем сердцем… Мы никогда не сможем понять друг друга. Потому что вы упрямец. Зачем вы делаете все это? Зачем?

Он поднял валявшуюся на полу каску и протянул ей.

— Уходи, прошу тебя, — сказал он.

Он смотрел, как она поднимается по железным ступенькам лестницы. Забела не произнесла больше ни слова, не сделала ни одного жеста… даже не бросила последнего взгляда на него. Она перешагнула через порог и исчезла.

 

Глава 22

Самой большой опасностью теперь была ожидаемая ответная реакция энергетических существ.

Они перешли в контрнаступление, и надо было ждать, что они ни на минуту не успокоятся, пока не найдут человека, который осмелился на них напасть.

Необходимо было действовать быстро… очень быстро… Но те сведения, которыми располагал Давид, были слишком общими, — предпринимать что-либо, основываясь только на них, было глупо. Ему нужно было оборудование, много оборудования, — лишь тогда он мог бы рассчитывать на успех.

Излучатель, придуманный Давидом, мог генерировать в тысячу раз более мощные колебания, модулируя и усиливая излучение самой машунги. Ее колебания, по замыслу Давида, должны были приниматься специальным устройством и накапливаться в аккумуляторах, а накопленную энергию можно было бы потом излучать в направлении машунги через подвижные медные чашечные динамики. При каждом облучении космические существа должны терять какую-то часть своей энергии, и когда насыщение достигнет пороговой величины, достаточно будет последней крошечной дозы, чтобы в долю секунды уничтожить их.

Эта идея не давала ему покоя. Он должен был осуществить ее.

За несколько следующих дней Давид, надев на голову защитную каску, оставшуюся после гибели Бартеля, обошел все ближайшие складские помещения. Его трудоемкие терпеливые поиски увенчались успехом. Ему удалось собрать все необходимое оборудование. Потребовалась еще неделя для того, чтобы смонтировать передатчик, настроить его и подсоединить к генераторам в убежище.

Когда все было готово, Давид тщательно проверил установку — каждую деталь, каждый элемент в отдельности. Теперь достаточно было только нажать на кнопку. Да, но вот…

Он колебался, он никак не мог решиться…

Цель его была — спасение человеческой расы. Но он при этом хотел, чтобы его победа над захватчиками произвела на жителей Подземелья именно то впечатление, которое ему было нужно.

Если он сам уничтожит машунгу, чем он потом сможет убедить их в своей неопровержимой правоте? И как отнесутся к его победе жители Подземелья? В их глазах машунга была — воплощенное всесилие. А все его действия основывались на предположении, что захватчики легко уязвимы.

Жители Подземелья обязательно должны присутствовать при уничтожении космических созданий. Утверждать и быть правым — этого еще не достаточно. Нужно еще суметь втолковать и убедить!

В этом и заключалось самое главное: нужно сокрушить их веру, их убеждения, ниспровергнуть постулаты, не соответствующие тому, что есть на самом деле… Да, эти люди прервали историческое развитие. У них не было науки, и, столкнувшись с непонятным явлением, они даже не пытались понять и изучить его. Они подобны святому Фоме, которому для того, чтобы поверить, обязательно нужны были доказательства. «Докажите мне, — говорил он, протягивая руки, — и я уверую!» Следовательно, для того, чтоб они разубедились в своих представлениях, им нужно было дать доказательства.

Он не сомневался, что это будет для них сильным ударом. Ему предстояло выиграть бой не только в борьбе с захватчиками, но и в борьбе с людьми.

Потом можно будет перенести спасительное оружие в другие зоны и, если удастся, даже изготовить еще несколько установок. Но это будет возможным только при содействии с их стороны.

Труднее всего будет убедить Альба Высокочтимого. Давид знал это, и все же верил, что Альб признает свои собственные ошибки, когда он подведет его к прекрасному аппарату, и тот убедится, что он, Давид, единственный человек, который способен довести борьбу до победы. Может быть, все дело заключалось в том, что Альб никогда не пытался докопаться до истины… Может быть, он просто привык считать единственно верными те только правила, которыми руководствовался сам, и ни разу не пытался выяснить истинные причины, вынуждающие этих людей с такой обреченностью подчиняться судьбе. При спокойном здравом размышлении Давид вполне допускал такую возможность. И если у него еще оставались какие-то сомнения, он предпочитал не замечать их.

На какой-то миг его взгляд задержался на передатчике, и впервые за последние недели по его губам скользнула улыбка.

Затем он повернулся, вышел из своего убежища и направился к подземному городу.

* * *

Едва Давид остановил вагонетку у платформы, переполненной народом, его сразу охватило недоброе предчувствие.

Все эти существа, увидев его, вдруг разом прервали свое обычное хождение туда-сюда, застыли как вкопанные и молча наблюдали за ним, потрясенные его вторжением в их вотчину.

И все они почему-то смотрели на него с нескрываемой ненавистью и враждебностью. У Давида было такое ощущение, будто тысячи глаз стремились просверлить его, проникнуть в самые потаенные глубины его души.

«И тем не менее, мне нужно, чтобы вы мне помогли», — думал он, глядя на них.

Ему хотелось подойти к какой-нибудь келье, встать там на возвышении и крикнуть им всем:

— Вы спасены! Я нашел средство, позволяющее уничтожить этих чудовищ!.. Вы сможете, наконец, стать свободными людьми!

Ему хотелось рассказать им, как ему удалось добиться этого. Но нет, это ни к чему не приведет. Сначала Альб. О, да, ему сначала нужно убедить Альба… Он должен уговорить Альба пойти вместе с ним в бункер. Альб сам нажмет кнопку и включит спасительное излучение.

— Почему вы вернулись?

Этот голос словно прорезал гнетущую тишину. Жесткий, металлический. И Давид увидел Высокочтимого, стоящего у подножия президентской кельи.

Он был не один. Вокруг него стояли другие важные персоны, человек двадцать, облаченные в одинаковые парадные одежды. Их пурпурно-красные туники украшал один и тот же орнамент, отличавший их от остальных.

Это были Высокочтимые… Главы других общин, которых Альб собрал в своем секторе.

Они встретили его с мраморными лицами и холодными, ледяными взглядами. Никто из них не повел и бровью, когда Давид ровным, размеренным шагом направился к ним. Только Альб несколько выдвинулся вперед из плотной толпы и будто опять и опять повторял свой вопрос. Ни звука не слетало с его губ, но вопрос угадывался по одному его виду:

— Почему вы вернулись? Почему?

— Я прошу вас выслушать меня, — сказал Давид. — Это не отнимет у вас много времени.

И он воодушевленно продолжал в полной тишине:

— Сегодня я пришел предложить вам оружие. Оружие, которое я создал своими собственными руками. Я могу уничтожить машунгу. Я вам уже говорил, что эти существа совсем не так всемогущи, как вам кажется. У них тоже есть свое уязвимое место, и я его нашел, это уязвимое место.

Со всей силой убеждения, на которую он был способен, Давид принялся рассказывать про свой аппарат, опуская при этом, конечно, технические подробности. Надо было заставить Альба поверить.

— Я принес вам вашу свободу, — закончил он, протягивая к ним руки. — Да, вашу свободу!

Его последние слова упали как камни в болото. Никто не повернулся. Но взгляды, направленные на Давида, выражали едва сдерживаемый глухой гнев.

— Ну, что ж! Вы безмолвствуете? — воскликнул Давид. — То, о чем я рассказал, изменит весь мир!

Альб покачал головой и прервал, наконец, тягостную тишину:

— Ничто не может изменить облик мира, — сказал он едким тоном. — Облик мира неизменен. Он такой, каким его создала Высшая Воля.

— Я не знаю иной воли, кроме воли Господа Бога, а Бог позволил мне…

— Нам незачем вдаваться в подробности ваших рассуждений, — отрезал Высокочтимый. — У нас разные боги. Ваш бог умер, он погребен под пеплом и останками вашей цивилизации. Его больше нет.

— Вы не хотите понять…

— Мне нечего понимать, кроме того, что все ваши происки свидетельствуют лишь о вашем полном безумии, и что ваше безумие представляет серьезную опасность для нашего человечества.

— Ваше человечество имеет право на собственное мнение, и вы не можете не считаться с этим!

— У нашего человечества свои правила и свои законы! — с вызовом ответил Высокочтимый. — И Закон — это мы.

Жестом он указал на стоящих рядом с ним Высокочтимых.

— Никто из здесь присутствующих не позволит вам оспаривать этот закон. Ваше несчастье заключается в том, что вы не пожелали внять нашим предупреждениям. Потому что вы считаете себя существом, во всем превосходящим нас; потому что вы являетесь представителем старого человечества, управляющего миром при помощи машин; потому что вы нас презираете за то, что мы живем по иным правилам, иным законам и иным принципам; потому что вы считаете себя способным изменить облик мира, подчинить его вашей воле, и даже не хотите допустить мысли, что в этом мире может существовать что-то иное, совершенно неприемлемое для вашего разума. Вы хотите уничтожить машунгу, но ведь вас никто об этом не просил!

Давид отступил на шаг.

— Но… Но все, что я сделал… я сделал это для вас, — пробормотал он.

У него было такое ощущение, словно его с головой окунули в вязкую жидкость. В его помутившемся сознании все смешалось, и когда по приказу Высокочтимого группа Отважных села в вагонетку, он понял, что вскоре произойдет. При одной мысли, что они разрушат волновой передатчик, бешенство застлало ему глаза.

— Вы не сделаете этого… Вы не имеете права!.. О-о-о! Альб… Альб!

Побледнев от гнева, Давид бросился было к Высокочтимому, но два вооруженных стражника преградили ему путь и, схватив за руки, удержали его на месте.

Альб Высокочтимый сделал шаг вперед.

— Мой долг — сделать это, — сказал он. — Мой долг требует также, чтобы я положил конец вашим дурацким поползновениям.

— Я пришел к вам как друг! Вы же принимаете меня как врага…

— Вы были приговорены еще до появления в городе.

— Приговорен?

— К смертной казни.

Давид покачал головой. Приговор не произвел на него никакого впечатления. Он посмотрел на Высокочтимого со смешанным чувством ужаса и жалости.

— Смерть меня не пугает, — сказал он, блеснув глазами. — Для меня это безразлично. Но вы собираетесь убить не только меня, но и самого себя, и всех вам подобных. Вы обречены. Я был вашим единственным шансом на спасение. Я хотел вам помочь вновь стать людьми — это и есть моя ошибка. Вы уже не люди, вы уже ничто. Вы порвали с прошлым и вы отказываетесь от будущего, чтобы своими кротовыми глазами, не выносящими света, любоваться вечным настоящим. Вы упрекаете меня за то, что я вас презираю. О-о, да, теперь я вас действительно презираю больше, чем когда-либо. Потому что вы отреклись от крови, текущей в ваших жилах, от крови своих отцов, своих предков. Вы надругались над тем, что издревле передавалось от поколения к поколению как самое ценное из всего, чем когда-либо владел человек. Это называется верой, стремлением, доверием… Нет у вас больше ни веры, ни стремлений, ни доверия! Вы ограничили свой мир крысиными норами, потому что вы всего боитесь и уже не способны бороться. Да, и среди представителей моего человечества были подобные вам, которые отказывались от борьбы и со всем покорно мирились, довольствовались своей жалкой, убогой жизнью и не осмеливались выйти за пределы своего ничтожного существования… С момента появления на свет они прежде всего спешили застраховать свою жизнь и умирали так же бесцветно, как и жили. Но не эти люди создали мир. Мой мир! Его создавали другие, те, кто искал и находил решения, кто боролся, кто умел и не боялся жертвовать, кто натыкался на невозможное и ногтями скреб стену, которую природа возводила между собой и ними. Я — один из них. Беда в том, что таких людей в ваших общинах нет. В мое время была поговорка: «Когда топят собаку, топят и ее блох». Так вот, это — именно про вас. Машунга дает вам энергию, и этого вам достаточно для вашей убогой жизни паразитов. И если я уничтожу машунгу, то прощай энергия, прощай жалкая повседневная рутина, прощайте старые привычки. Вам придется расстаться с этой гадостью и, начав с нуля, искать, находить, бороться. Но вы не хотите, вы уже не хотите этого! Потому что вы уничтожили в себе все человеческое. Потому что вы предпочитаете тихо утонуть, подобно блохам, тонущим вместе с собакой!

Давид глубоко вздохнул и указал рукой на Высокочтимого.

— Перед лицом всего мира я обвиняю вас в насаждении всей той мерзости, которую вы защищаете своими никому не нужными законами. Вы превозносите ум? Но любой, кто осмелится восстать против ваших идей, обвиняется в ереси, и я не уверен, что вы не приговариваете к изгнанию в шатангу всех, кто критикует ваши принципы. Вам это так просто сделать! Вы — стена, Альб, стена глупости и одержимости.

Среди присутствующих почувствовалось волнение, послышались возмущенные голоса. Поведение толпы становилось все более угрожающим.

— Запомните, Альб, и вы все запомните, — успел крикнуть Давид, пока охранники тащили его под руки, — для вас нет выхода стадо кротов, нет для вас выхода… В подобных условиях не может выжить ни одна цивилизация… Ни одна!.. Ни одна!…

Он позволял себя тащить, не оказывая сопротивления, и вдруг увидел не очень глубокую, но широкую яму. Его тащили к ней. Он увидел кучи камней, сложенных в пирамиды вокруг ямы.

Он понял: его приговорили к смертной казни путем лапидации — забрасывания камнями.

Прежде, чем спрыгнуть в яму, он оглянулся и увидел Забелу, шедшую рядом с отцом. В ее глазах не было ни слез, ни любви, с ее лица исчезла нежная улыбка. Сейчас оно напоминало застывшую маску, на которой лежала печать безразличия. Она тоже замкнулась в себе, она вновь присоединилась к своей расе, той ко всему равнодушной расе, для которой все человеческие чувства, в том числе и любовь, имели преходящую, мимолетную ценность.

Альб нашел точное определение: это было совсем иное дело…

Давид упал в яму и в последнем порыве гнева повернулся к Высокочтимому.

— Будьте вы прокляты Богом! — крикнул он.

Холодный, невозмутимый, глава общины наклонился над кучей камней.

— А! Я это прекрасно знал, — добавил Давид, высоко подняв голову, — я знал, что первый камень бросите именно вы!

Альб поднял руку. Первый камень бросил действительно он.