То, что сообщил Высокочтимый, при всей своей ошеломляющей неожиданности, имело для Давида уже ту ценность, что теперь он, наконец, знал ответ на некоторые из вопросов, давно мучивших его. Например, о смысле работ, выполняемых обитателями поверхности.

Шум… шум мотыг, кувалд, пил… звон колоколов, гул листовой стали, рев морских раковин. Весь этот гам и грохот имел единственную цель — дать питание захватчикам. Это казалось Давиду совершенно невозможным, хотя он и понимал, что если растения путем фотосинтеза получают питание главным образом из световых волн, то почему не может быть организмов, способных питаться звуковыми волнами?

И все-таки, чтобы держать человека в рабстве, на грани вырождения, — для этого должны быть и какие-то иные причины. Давиду вспомнились поливальщики. Они не производили шума, если не считать того, что время от времени по очереди трубили в морские раковины или раскачивали колокола, но вовсе не ради тех звуков, которые при этом получались.

Да, было и нечто иное. Что бы там ни говорил Высокочтимый, взгляды космических пришельцев на рабство не так уж и отличались от взглядов людей. Разве подобного не было в земной истории? Египетские фараоны, возводившие себе пирамиды, средневековые феодалы и работорговцы XVIII века — разве все они не укрепляли свою мощь тем, что заставляли подданных заниматься изнурительным трудом, который начисто лишал их воли к сопротивлению?

Человек, подавленный тяжелым трудом, мало задумывается над всем происходящим, а когда труд становится средством унижения достоинства, мозг вообще теряет способность мыслить и постепенно начинается вырождение, а потом — та стадия дегенерации, которая в психиатрии определяется термином «обесчеловечивание», — человек превращается в живого робота.

Это и произошло с камнетесами, лесорубами и поливальщиками. За несколько поколений эти существа начисто утратили способность разумно мыслить и разумно рассуждать. Они смирились со своей судьбой с тем же безразличием, с каким работают механизмы, они были полностью лишены выбора. Они стали игрушками в чужих руках.

Да, теперь Давид имел достаточно ясное представление о страшном могуществе существ машунги. Истина угадалась как-то вдруг, сама собой.

Энергетические создания были паразитами, в той же мере, в какой актиния является паразитом для рака-отшельника, сорняки — для виноградников и ленточный глист — для человека. Какую роль во всем этом играли обитатели Подземелья? Разве сами они, в свою очередь, не превратились в существа, паразитирующие на этих исчадиях ада? Разве они не приспособили свой образ жизни к образу жизни машунги, от которой они получали всю энергию, необходимую для жизнеобеспечения своей общины? Не было ли это чем-то вроде «сотрапезничества», и не потому ли оба вида избегали причинять друг другу какой-либо существенный вред? Эта мысль мелькнула у Давида, когда Высокочтимый поведал ему об отборе особей по умственным способностям, который практиковался среди представителей его расы. Жители Подземелья умели ценить разум и оценивали степень умственного развития по ряду критериев, при отсутствии которых человек изгонялся, подобно тому как в античной Греции людей изгоняли из общества за физические увечья. Приговор выносился совершенно безжалостно, причем внешне процедура чем-то напоминала еврейские погромы в Германии времен Гитлера.

Высокочтимый продолжал:

— Для умственно отсталых в нашем обществе нет места. По достижении подросткового возраста их выбрасывают на поверхность, и там они быстро превращаются в тех человекоподобных животных, которые обеспечивают питание машунги.

Вот оно, последнее звено этого замкнутого цикла! Поскольку смертность среди рабов, живущих на поверхности, была очень высокой, равновесие поддерживалось за счет умственно неразвитых изгнанников Подземелья. Благодаря этому машунга продолжала получать необходимую порцию шума, а жители Подземелья могли в свою очередь рассчитывать на порцию энергии.

Это действительно было «сотрапезничество». И это превратилось в догму. Любое изменение в устройстве общины было ересью.

Безразличные к прошлому и к будущему, эти существа не знали ничего другого, кроме навсегда воцарившегося настоящего.

У них был, тем не менее, опасный враг, и Давид, хранивший свой вопрос напоследок, теперь задал его:

— А йури! Что это такое?

— Это охранники машунги.

— Откуда они появились? Из космоса?

Вопрос удивил Высокочтимого.

— Бартель вам объяснил.

Давид настаивал:

— Я хотел бы услышать это от вас.

Высокочтимый вздохнул и пояснил:

— Йури — это перевоплощения тех жителей шатанги, которые нарушали законы машунги. После смерти эти люди превращаются в йури, и в них вселяется зло.

— А как происходят эти превращения?

— По воле машунги.

Давид поморщился. В этой истории с йури что-то было не так. Он по-прежнему не верил в «колдовство». Как могли существа машунги превратить человеческий труп в страшное чудовище? С помощью какой неведомой силы им удавалось вдохнуть жизнь в этих симбионтов, в которых людского было — только ужасная карикатура на человеческое лицо? Поверить в это можно было только признав несостоятельность всех известных ему положений физики и биологии.

Как могло случиться, что Давид не видел этих йури вплоть до того момента, когда они всем скопом бросились на него, а всего несколькими минутами раньше, когда с ними бились Отважные, эти йури совершенно не воспринимались его органами чувств? И кто был в центре группы жителей шатанги, когда они опустились на колени, чтобы обратиться с мольбой к йури старого камнетеса, — что было там, кроме пустоты?

Давид не стал вдаваться в детали — слишком многое еще оставалось для него загадочным. Во всяком случае, то, что он услышал от Высокочтимого, не убедило его до конца. Он встал и сменил тему разговора.

— Я благодарен вам за все, что вы сочли возможным мне сообщить. Надеюсь, эти сведения мне пригодятся.

— Что вы намерены делать?

Давид пожал плечами.

— Воспользоваться свободой, которую вы мне предоставляете.

Он опустил руку в карман и, достав полную горсть таблеток, добавил:

— У меня ест еще некоторый запас еды в космическом корабле. Его мне хватит на полтора года. Но честно говоря, меня совсем не вдохновляет перспектива закончить свои дни на вашей планете.

Высокочтимый степенно склонил голову.

— Я вас прекрасно понимаю. Поверьте, я вполне разделяю ваше чувство. Вы полагаете, что сможете отремонтировать свою ракету?

Давид грустно улыбнулся.

— Я могу ее разобрать до винтика и собрать снова. Если бы у вас были заводы, я мог бы попытаться восстановить ее… но об этом, как я полагаю, и речи быть не может.

На губах Высокочтимого мелькнула едва заметная улыбка.

— Возможно, и не совсем так, — тихо вымолвил он.

Давид вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

Высокочтимый встал.

— Я уже вам говорил, — пояснил он, — что человечество, которое населяло планету до нас, достигло высокой стадии технического развития, особенно в области космических путешествий.

— Так, и что?

— От той эпохи сохранилось оборудование. Кое-какие детали до сих пор еще пригодны для использования. Время от времени мы приспосабливаем их для наших нужд.

Новая волна надежды нахлынула и словно захлестнула Давида.

— Где вы их находите?

— В старых подземных галереях, расположенных под старыми разрушенными городами. Там мы пополняем свои запасы металла.

— Вы можете проводить меня туда?

Высокочтимый посмотрел ему в лицо и сдержанно произнес:

— Если вы дадите мне честное слово, что покинете Опс как можно скорее и никогда ни вы лично, ни кто-либо из ваших не вернется сюда…

Давид холодно посмотрел на своего собеседника.

— Вы настолько боитесь человеческой мощи? Мне казалось, что мощь машунги гарантирует вам защиту.

— Ваше слово, — потребовал Высокочтимый.

Давид опустил голову.

— Я даю вам его.

— Завтра кто-нибудь из наших займется вами.

Давид понял, что беседа окончена. Перешагивая через порог, он чуть было не сказал Высокочтимому «спасибо», но с его сжатых губ не слетело ни звука.