Профессор Грейсон отложил шприц в сторону и повернулся ко мне. Медленным жестом он указал на Валери. А я и так смотрел на нее, не отрываясь.

— Боюсь, что все наши усилия ни к чему не приведут, если она не перестанет заворачиваться в свой внутренний кокон.

— И что же может произойти?

— Уходя все дальше и дальше вглубь, она кончит тем, что полностью расстанется с реальным миром. А в результате — безумие, сумасшедший дом и смерть.

— Должно же быть какое-то средство вытащить ее из этого подобия комы?

Грейсон усмехнулся моему невежеству и наивности.

— Мозг является наиболее прочной крепостью, а его подсознательная воля — наиболее мощное оружие защиты. С нашей стороны это равносильно попыткам пробить скалу мягкой губкой. Мы ведь именно и боремся с ее волей, господин Милланд… ибо она спит, это несомненно. Мы продолжаем регистрировать некоторые физиологические процессы в железах внутренней секреции… и…

Тут я отвлекся от его объяснений и взглянул на Валери с еще большим интересом.

Мне показалось, что она со своими длинными черными волосами, тонкими руками, красиво очерченными губами, большими закрытыми глазами, которые смотрели сейчас во что-то неведомое, плавает где-то между фантазией и реальностью.

Она едва дышала, и медленные колебания груди являлись единственным признаком жизни, которая теплилась в этом чарующем теле античной богини.

Она производила странное впечатление, которое я не мог ни четко проанализировать, ни даже определить. Поэтому я все смотрел и смотрел на нее.

Голос Грейсона возвратил меня к реальности.

Реальность? Что же реального было в том, что показывал мне Грейсон?

На небольшом экране, расположенном на спинке кровати, я увидел большую черную дыру. Было такое впечатление, что я гляжу в глубокий колодец, в какую-то бездонную пропасть.

Фрейдистские символы непрерывно возникали в глубине сна Валери.

— Целиком ее сны ускользают от нас, — закончил объяснения Грейсон, отключая контакт энцефалоскопа. — Так-то вот, господин Милланд. Теперь вы знаете столько же, сколько и мы.

Однако сюрпризы были явно еще не исчерпаны.

Вот Грейсон выводит меня из палаты, и мы спускаемся на первый этаж. Грейсон направляется в глубь коридора и открывает тяжелую металлическую дверь.

Я следую за ним по узкой винтовой лестнице, которая ведет в подземелье, и мы попадаем в громадную лабораторию, где царит неописуемый беспорядок.

На полу разбросаны какие-то детали, обрывки проводов, а оголенные провода высокого напряжения свисают со стен; развороченная аппаратура жалко выставляет свои искалеченные внутренности…

И все это сотворила Валери!

Грейсон показывает мне место, где был найден обугленный труп профессора Ватсона. Рядом висит без предохранительного щитка розетка, которую приложили к бедному Ватсону. Она так и болтается в нескольких сантиметрах от пола, напоминая о случившейся драме.

Грейсон мне объяснил:

— Все аппараты, которые здесь находятся, созданы нашим коллегой Ватсоном. Несмотря на то что они разбиты, некоторые нам удалось идентифицировать, другие будут идентифицированы потом командой специалистов.

А теперь идите сюда.

Он показал мне на небольшой эбонитовый ящичек, закрепленный на двух опорах, который тоже носил следы разрушительного безумия Валери.

— Вот это, в частности, сильно нас интересует. Его механизм явно противоречит здравому смыслу. Никто из тех, кто его изучал, не догадался о его предназначении. Эта штука, кажется, приспособлена для марсианского разума.

Я оценил его юмор и улыбнулся.

— Даже так?

— Я хотел бы, чтобы вы сами заглянули в него.

— Но я же не марсианин.

Он одарил меня кислой улыбкой, но тоже не удержался от реплики:

— Вы ведь и не психиатр, и не психолог, не говоря о том, что не уроженец планеты Марс… С этим я согласен… Но вы инженер-электронщик. Ко всему прочему, вас пригласил профессор Ватсон, который, выходит, доверял вашей профессиональной подготовке и опыту. Я полагаю, что вы сделаете все, чтобы проникнуть в тайну этого аппарата. В любом случае вам ничто не мешает попытаться сделать это.

Я приподнял крышку и посмотрел на сеть проводов, скопище катушек и трансформаторов… На первый взгляд трудно было вынести какое-то четкое мнение, и я смущенно почесал лоб.

— Нужны кое-какие приборы и материалы… чтобы попытаться…

— Все, что вам потребуется, находится в шкафчике в глубине зала. А если понадобится еще что-либо, то звоните.

Сказано это было достаточно ясно. Иначе говоря: «Займитесь своим делом, не теряя времени. Это ваша, а не наша работа».

Через два часа я потерял всякую надежду.

С примерным терпением я щелкал выключателем, свинчивал и развинчивал составные части таинственного аппарата.

Я пытался все соединить согласно логике. Я останавливался и все начинал сначала, терпеливо ожидая результата.

У меня создалось впечатление, что я занимаюсь работой, которая выше не только моего, но и вообще человеческого разума.

Но наконец две, а затем и три лампочки загорелись внутри аппарата, и это поддержало мое мужество.

На какое-то время мне пришлось прерваться, чтобы поужинать. Ужин по моей просьбе принесли в лабораторию. Присутствие тех, кто бродил по коттеджу, вызывало у меня глухое раздражение.

Я сомневался, что смогу работать в контакте с этими людьми, не обладающими простыми человеческими чувствами, а измеряющими все в жизни какими-то символами и рефлексами.

Когда наступила ночь, я счел за лучшее снова приняться за работу, чтобы подавить свою нервозность.

Однако нет ничего более удручающего, чем непонятная тебе работа.

Мне не нравилось то, что я делал. Нет, действительно не нравилось!

Решительно вооружившись паяльником, я принялся за провода, сгоревшие явно из-за короткого замыкания. Один за другим я устанавливал их входы и выходы, а также места припаивания целых пучков.

Желая проверить, работают ли лампы, я щелкнул переключателем. На этот раз все они вспыхнули и начали мигать в каком-то бесконечном световом танце. Стерженьки на своих подставках завибрировали, а катушки стали медленно вращаться.

Смотри-ка, а ведь любопытно! Я почувствовал удовлетворение, а потом сразу беспокойство, когда, сделав неловкое движение, уронил на пол отвертку.

Падение инструмента на твердые плитки пола не произвело никакого звука!

Я удивился, поднял отвертку и повторил опыт. Инструмент опять упал, ничем не нарушив окружающей меня тяжелой тишины.

Боже мой! Что же происходит?

Я вдруг ощутил себя как бы парящим в тишине и пустоте, где нет никаких звуков, словно окружающий мир перестал существовать.

Где-то внизу живота начал рождаться страх, я взглянул на странный аппарат и хотел закричать.

Но, о ужас! Ни единого звука не вырвалось из моего напряженного горла. Но это же невозможно!

Мои пальцы суетливо хватались за выключатель, но он не поддавался моим усилиям. Он был заблокирован.

Охваченный страхом, я схватил отвертку, когда вдруг увидел, что тяжелая стальная дверь поворачивается на петлях, пропуская Грейсона и Эймса.

Я их видел, но не слышал. Они оживленно жестикулировали, направляясь ко мне, и по движению их губ я догадался, о чем они спрашивают.

Это был диалог глухих, где значение имеют только жесты.

Я показал им на аппарат, сопровождая жест, насколько это было возможно, мимикой и четкой артикуляцией:

— Все исходит оттуда… Ничего не бойтесь… Дело минутное…

Я сунул отвертку в щель выключателя, нажал, и стрелка на шкале тут же вернулась в положение «ноль».

— …дьявольский Китай? Что случилось, господин Милланд?

Голос Грейсона показался мне просто райской музыкой, но в то же мгновение донесшийся с верхнего этажа жуткий нечеловеческий вопль заставил застыть кровь в жилах.

Это был ужасный, зловещий крик, который пробудил эхо в спящем доме, как отголосок какого-нибудь кошмара.

Бледный, без кровинки в лице, Грейсон резко обернулся.

— Что это?..

И он первым бросился вверх по лестнице, а за ним я, подгоняемый почти не контролируемым страхом.

Мы бежали молча, никто не произнес ни единого слова. Но когда мы добрались до первого этажа, крик уже смолк.

Здесь мы столкнулись с профессорами Дейтоном и Линдсеем, которые тоже выскочили, побросав свои досье.

— Это где-то выше, — сообщил нам Линдсей. — Скорее!

Мы взлетели на второй этаж вместе с охваченной ужасом одной из медсестер, которая встретилась нам на пути, и когда добрались до площадки, то обнаружили там того, кто издал этот леденящий душу крик.

Я узнал старшую медсестру мисс Фойл. Несчастная девочка лежала в странной позе, на спине, с лицом, искаженным ужасом.

Глаза ее вылезли из орбит, а рот был раскрыт, словно она все еще кричала. Но когда Грейсон склонился над ней, я сразу понял, что уже поздно.

— Она мертва, — глухо проговорил он. — Сердце не выдержало…

Дверь палаты, где лежала Валери, была широко растворена, и я заскочил туда, влекомый смутным беспокойством, но там все было в порядке.

Валери продолжала грезить, совершенно бесчувственная и безучастная к драме, которая здесь только что разыгралась.

И вдруг я заметил на плитках пола вокруг кровати черноватые пятна.

Пятна вели на площадку и обрывались в нескольких метрах от тела мисс Фойл.

Ужаснувшись тому, что обнаружил, я позвал Грейсона.

— Смотрите! Смотрите!

И тут же я понял, что наступаю на что-то вроде черной слизи, которой запачкан пол в комнате Валери.

Все сбежались, сбитые с толку необычным и непонятным феноменом. В том месте, куда, должно быть, попала струя, плитки пола обесцветились и напоминали теперь расплывчатое изображение, как на фотопластинке.

— Великий боже! — прошептал Дейтон. — Откуда же все это могло появиться?

— Следует сейчас же разобраться, — подхватил Эймс.

И фармаколог показал нам на стену возле несчастной мисс Фойл.

То, что я увидел, вызвало у меня приступ тошноты. Вся поверхность стены здесь была покрыта какими-то липкими лохмушками, напоминающими кусочки плоти, как если бы какое-то существо было взорвано посреди площадки гранатой. Из каждого кусочка сочилась темная слизь, стекая тонкими ручейками вниз по белой стене.

Это было ужасно и мерзко. Особенно непереносимым был запах. Я, кажется, никогда в жизни не нюхал ничего более вонючего и противного, чем эта липкая субстанция, пристававшая к моей обуви.

Тут до меня дошло, что все собрались в комнате у Валери, и я им показал на следы на простыне и металлической спинке кровати.

Уф! Что же за мерзкая штука!

Медсестра, которая была с нами, стала терять сознание.

Грейсон ее поддержал и повел к лестнице.

— Уходите, — приказал он. — Вам не следует здесь оставаться. Когда будет нужно, вас позовут.

Он говорил это, не задумываясь, что произносит, тоже оглушенный и потрясенный кошмарным зрелищем, которое никто не мог объяснить.

Грейсон стал как бы сам с собой разговаривать сквозь зубы:

— Это, должно быть, проникло в комнату… но тут возникает вопрос, каким образом…

— О чем ты говоришь, Энтони? — возбужденно пробормотал Дейтон.

— Да вот… об этой штуке…

— Блок, где проводятся опыты, полностью изолирован от проникновения снаружи. Ради всего святого, Энтони, не давай разыграться своему воображению. Я полагаю, что всему этому существует какое-нибудь вполне реальное, нормальное объяснение.

Однако в голосе его не было особой уверенности, и Грейсон пожал плечами. Мне показалось, что он разом потерял весь свой апломб и уверенность.

— Ладно, я жду твоих объяснений, Герберт.

Тут уж вмешался я:

— Поверьте, господа, мне тоже очень хотелось бы узнать и понять все это. — И я указал на простыню, покрытую отвратительными частичками, которые, расплываясь, образовывали широкие коричневые пятна. Но постепенно они превращались в тонкую блестящую пленку, которая на глазах разлагалась и рассыпалась, превращаясь в пыль.

То же самое происходило и на, плитках пола, все исчезало, как по волшебству, а тут еще с площадки донесся удивленный голос Эймса:

— Ну и ну! Эй вы, там, идите сюда, скорее, посмотрите!

Висевшие на стене обрывки плоти исчезли, не оставив никакого следа. Это было просто невероятно. Исчез даже мерзкий запах.

Осталась только мисс Фойл, лежащая в углу, как куча тряпья, унесшая с собой жуткую тайну, которую мы так и не узнаем никогда.

Только вылезшие из орбит глаза еще свидетельствовали о каком-то последнем для нее ужасном видении.

— Вот вам и все объяснение! — проговорил Дейтон.

Бедный тип! Всезнайка!