Валери срывается с края и бежит. Я мчусь за ней, протянув вперед руки. Спрыгнув с края могилы, из которой мы только что выбрались, она по пути задевает крест, и тот падает с глухим шумом.

— Валери!

Чувство беспомощности охватывает меня, когда я вижу, как молодая женщина бежит, спотыкаясь, по мягкой земле.

Я слышу ее вскрик и вижу, как она теряет равновесие.

Подскакиваю вовремя, чтобы ее поддержать.

— Что вы делаете?! Вы что, сошли с ума?!

— Оставьте меня… оставьте…

Она, повернувшись, смотрит на меня. Лицо ее залито слезами. Глаза странно сузились. Взгляд оцепенел.

Совершенно безумная! Эта женщина действительно сошла с ума!

— Опомнитесь! Вы не имеете права замыкаться в этом безумии… Не имеете права…

Мне кажется, что она делает невероятные усилия, чтобы собрать свои мысли и выразить их.

— Это не я… Это не я… — хнычет она. — Это исходит из этого мира… Неужели вы ничего не понимаете?.. О боже, я больше не могу… не могу…

Фраза заканчивается каким-то припадком, и меня охватывает тошнота. Все настолько мерзко и глупо, что я готов вызвать Грейсона. Но беспорядок, царящий в моем подсознании, не позволяет мне этого сделать.

Опять этот всеохватывающий ужас перед тишиной.

Полная разъединенность всех чувств.

Что же, в конце концов, происходит?

И вдруг где-то далеко в этой вековой тишине начинает звучать странная музыка. Что-то навязчивое, назойливое, переходящее от мажора к минору.

— Слушайте!

Я увлекаю Валери в промежуток между двумя огромными деревьями, которые стонут под напором ветра. Дрожащей рукой она указывает мне направление.

— Это идет оттуда, — шепчет она.

Ужасная, душераздирающая, злая музыка… Чем-то она напоминает играющую под сурдинку гармонику. Странные аккорды летят в окружающий нас ледяной мрак. Невидимый артист на заброшенном кладбище и таинственность всего происходящего вырывают меня из оцепенения.

Валери следует за мной, и мы идем, влекомые музыкальной нитью Ариадны.

Я останавливаюсь, чтобы рассмотреть каменные плиты у нас под ногами, и инстинктивно прижимаю к себе Валери.

Охваченный ужасом, к узнаю черноватые пятна, которые видел в коттедже Ватсонов в ту памятную ночь, предшествовавшую моему отправлению сюда.

Перед нами зловещая цепочка следов, которая, петляя, ведет туда, откуда раздается музыка. В лунном свете эта липкая слизь напоминает мне блеск извивающихся червей.

Мы огибаем аллею и оказываемся перед странным строением, просвечивающим сквозь туман.

А навязчивая музыка становится громче и громче, достигая апогея в невыносимом крещендо.

Я смотрю во все глаза, стиснув руку Валери.

Это часовня. Сквозь седые нити тумана видна замшелая крыша с желтыми пятнами, выкрашенные зеленовато-лимонной краской стены, по которым карабкаются какие-то растения, и небольшие окошечки с многоцветными квадратиками витражей.

Когда музыка на минуту смолкает, становится слышным пение сверчка и далекое кваканье лягушек, а затем, словно по неумолимому приказу, концерт возобновляется.

Как зачарованные, мы с Валери шагнули вперед, толкнув дубовую резную дверь, вошли и…

Боже мой! Это как ушат холодной воды!

Часовня до отказа набита людьми — мужчинами и женщинами.

Никто не обернулся, чтобы посмотреть на нас. Казалось, им все было совершенно безразлично. Они сидели, словно статуи, крепко сжимая в руках большие церковные свечи.

Возле алтаря я увидел того, кто играл эту демоническую мелодию. Или если не его самого, то по крайней мере его руки в колеблющемся пламени свечей.

Длинные костлявые пальцы, украшенные золотыми кольцами и перстнями с изумрудами. Они напоминали мне те, которые в записанном на пленку сне Валери царапали стены. Теперь эти пальцы бегали по клавиатуре фисгармонии, как лапки ткущего сеть паука.

А музыка текла… текла… переливалась через стены и заполняла все.

Перед алтарем я заметил два свободных сиденья с подушечками из красного бархата.

Теперь Валери бессознательно повлекла меня вперед, и я понял, что эти места предназначены для нас.

Я шел, а не покидающий меня страх снова визжал, предупреждая меня: Нет, Роберт… нет, только не это…

Тень, падающая на стену от рук артиста, казалась живой. Она как бы разбухала, росла в соответствии с громкостью музыки. Черный мрамор алтаря искрился, мерцал… Нет… Роберт… Не подходи… не подходи…

И тут я как бы очнулся от колдовского воздействия проклятого алтаря и волшебной, неземной музыки.

Пальцы после душераздирающей ноты застыли в одной точке, а я разом обернулся. Я чувствовал, что мне в спину впиваются чьи-то взгляды.

Но нет. Это были только пустые зрачки, слепые потухшие взоры, ничего не выражающие.

Все — ложь и абсурд. Я участник какой-то жуткой комедии.

Эти существа вовсе не люди, а просто восковые манекены, музейные куклы, застывшие в вечном покое.

В давящей тишине я вглядывался в десятки бледных иссохших лиц, изборожденных глубокими морщинами.

Затем они вдруг начинали растекаться в пламени свечей, черты лиц их расплывались, казалось, оживали, принимая странноватые и жуткие выражения, отчего у меня волосы зашевелились на голове.

Воск плавится… плавится… и вскоре остаются одни натеки, пузыри…

— Валери!

И только тут я понимаю, что Валери исчезла и что я один стою посреди этой проклятой часовни.

Охваченный безумной яростью, я бросаюсь к двери, но она заперта снаружи.

Я разбегаюсь и бью плечом, отскакиваю и сбиваю стоящие в углу манекены, которые рушатся с глухим шорохом.

— Валери!

Скользя по мягкому теплому воску, спотыкаясь о манекены, я продираюсь к окнам, но все они зарешечены и закрыты ставнями.

Вдруг я вижу еще одну дверь, слева от алтаря. Толкаю ее, и она открывается.

Выскакиваю наружу, и дверь больно ударяет меня в спину.