Время, отведённое на первый этап операции «Ковчег», стремительно сокращалось. Я страшно волновался за Риту, которая со дня на день должна была вывезти Ковчег завета из Африки. Впрочем, времени на волнения у меня практически не было.

К началу августа я уже два месяца жил в коммуне «Сен-Дени» рядом с одноимённым аббатством, где многие века находится усыпальница королей Франции. Это место, насквозь пропитанное историей, обладало какой-то мощной и неуловимой силой, превращавшей любого, даже самого искусного чародея Пирамиды, в обычного человека. Подобные ощущения мне приходилось испытывать только в присутствии высших.

Я, конечно, всё так же чутко умел отличать «своих», т. е. посвящённых представителей Пирамиды, но проделывать массовые галлюцинации вроде той, что мне так легко удалась в Эрмитаже — увы, не мог. Должно быть, дух святого Дионисия верно охраняет северные пригороды Парижа по сей день.

В коммуне я познакомился с интересным персонажем. По виду простой нищий, этот старец чем-то напоминал мне святого Левия Матвея из булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Небрежно одетый и давно небритый оборванец со сверкающим взглядом затравленного зверя, господин Легро держался в коммуне подчёркнуто независимо, так что я с трудом понимал, что он там вообще делает.

Легро тщательно скрывал о себе любые сведения. Никогда не говорил о родных или друзьях, не ходил на недавно возникший по соседству арабский рынок. Но иногда я видел его ночью одиноко сидящим на холме близ церкви Сен-Дени, этого первого в мире и великолепно созданного гением аббата Сугерия готического храма. Легро мог сидеть, часами разглядывая чудесные витражи храма, под которыми веками покоятся короли Франции, начиная с Хлодвига и заканчивая Людовиком XVIII.

Мне удалось разговорить его, когда в одну из таких ночей я присел рядом и стал пристально рассматривать старинную розетку витражей базилики Сен-Дени, напоминавшую собой рукотворное солнце. Конечно, в свете луны можно было только догадываться о том, какими красками играет она внутри храма в солнечный день. Но само место, вековое его спокойствие и осознание того, что сие архитектурное чудо сотворено почти тысячу лет назад, а первые гробницы храма насчитывают около полутора тысяч лет, пробуждали во мне трепетные благолепные чувства, парализующие волю.

— Такие же чувства я испытывал у гробницы Ярослава Мудрого в Киеве, — сказал я, не рассчитывая услышать ответ.

И тут Легро впервые обратил на меня внимание. Он сверкнул своим пронзительным взором и несколько минут изучал моё лицо в неверном свете Луны. Как я говорил, в этом месте, по невероятному совпадению каких-то метафизических явлений, я не мог ни прочесть мыслей собеседника, ни уловить его настроения, отчего невольно сжал рукоятку висевшего на поясе ножа, спрятанного под одеждой.

— Не думал я встретить в нашей коммуне человека, знакомого с русской историей, да и с историей вообще, — сообщил мне ехидно старец.

Говорил он по-французски, но акцент его мне был непонятен. Перед внедрением в коммуну я, конечно, знакомился с местными диалектами и мог отличить акцент юго-западной Франции от столичного, но мой новый знакомец порой употреблял совсем уж невероятные фигуры речи. И, тем не менее, мы поняли друг друга.

— А ты знаешь, друг мой, кто такая Анна Ярославна? — спросил он.

Я смутился, так как русское имя в устах старого француза звучало как-то нелепо.

— Ну как же! — воскликнул он. — Ты ведь только что упомянул имя Ярослава Мудрого, князя Киевского. Анна — его дочь. И не просто дочь. Она была женой Генриха I и королевой Франции! Есть версия, что и она похоронена в этой усыпальнице… Да… А ещё рекомендую взглянуть на её памятник в Санлисе, это недалеко отсюда, если ехать по шоссе Нор…

В ту ночь Легро рассказал мне историю Сен-Дени в деталях начиная с его основания на месте бывшего римского поселения Катуллиакум, куда якобы явился первый епископ Парижа св. Дионисий, неся в руках собственную голову, отрубленную по велению римского императора Деция. Но больше всего и со страстным увлечением старец говорил об аббате Сугерии, который возродил и полностью перестроил храмовый комплекс аббатства, снабдив его изысканными витражами и пиковыми арками. По словам Легро, именно с аббата Сугерия и базилики Сен-Дени начался известный всему миру готический стиль.

— Слышал я, что и великий кардинал имел отношение к поддержанию этого аббатства, — бросил я между прочим.

Глаза моего собеседника загорелись ещё ярче, и вскоре я был посвящён в подробности всех захоронений королей Франции, в беспрецедентные зверства революционеров, глумившихся над саркофагами, и в то, как однажды наткнувшись на гробницу Генриха IV, эти несчастные вандалы замерли у надгробья и трижды прославили этого короля, любовь народа к которому не угасла спустя два века.

— Но ведь Ришельё был, по сути, продолжателем дела Генриха IV Наваррского, — решил я блеснуть знаниями.

Легро кивнул, и как ни в чём не бывало перешёл к критике Пятой Республики, позволившей селиться мигрантам возле святилища государства древних франков. В его голосе слышалось сожаление:

— Эти продавшиеся американцам политики готовы построить минареты на гробах Каролингов и Бурбонов, только чтобы обеспечить себе личное беззаботное будущее!

Я был вынужден согласиться и даже высказать аналогичные опасения относительно современных московских властей. Дружба у нас состоялась, и с тех пор мы с Легро каждый свободный вечер посвящали истории, беседуя у стен древней усыпальницы. При этом я так и не смог выяснить, кто же такой этот старец, откуда он родом и чем занимался в прошлом. Как ни пытался я его разговорить на личные темы, добиться не мог ни единого слова. О сокровищах Меровингов я, понятное дело, и заикнуться не смел.

Но 15 августа я получил весточку от Марго о том, что Ковчег завета успешно вывезен на российской подводной лодке «Екатеринбург» и вскоре первая фаза нашей сверхсекретной и беспрецедентной по масштабам операции будет завершена. Значит, теперь дело было за мной.

Я уговорил Легро побывать в самой базилике и осмотреть все захоронения королей. В процессе обхода прекрасных мраморных статуй я вновь обмолвился о Ришельё и его роли в сохранении некоторых старинных вещей храма.

Легро в этот раз посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, после чего предложил пройти к гробницам Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Чёрные плиты надгробий покоятся в слабо освещённой крипте IX века, где, по преданию, содержались когда-то мощи св. Дионисия.

Мы прошли мимо гробниц, после чего мой спутник сделал несколько резких шагов к колоннам, украшавшим стены крипты, и засунул руку в проём между мраморных плит. Там что-то щёлкнуло, послышался скрежет сдвигаемого камня, и вот он вытащил на свет какой-то грязный свёрток. Интересно, что за время всего нашего путешествия нам никто не мешал, а в крипте Людовика XVI мы и вовсе оказались одни.

Легро деловито разложил свёрток прямо на чёрной плите надгробия и стал медленно разворачивать.

— Смотри, — тихо шепнул он, и я подошёл ближе.

Из грязной тряпки на свет появились какие-то свёртки, очень напоминавшие египетские папирусы и мою первую встречу с Князем.

Легро аккуратно взял первый свиток, внимательно осмотрел и положил обратно. Затем взял второй, повертел в руках и снова убрал. Третий свиток он предложил посмотреть мне. Я же был настолько очарован и напуган происходящим, что машинально взял свиток и развернул его.

— Что там написано? — спросил старец.

Я стряхнул с себя оцепенение и прочёл по-гречески. Легро попросил перевести, и я перевёл: «Сим документом утверждаю на вечное хранение наследие наших предтечей и отцов всех французов. Ришельё». На документе виднелся чёткий оттиск герба герцога-кардинала: широкополая шляпа (галеро) с кисточками и щит с мечом в виде креста.

Я в изумлении смотрел на Легро, а он, сияющий от восторга, поскорее спрятал все манускрипты обратно и вывел меня на свежий воздух. В ту ночь он поведал мне историю Меровингов и их сокровищ. С этого момента я точно знал — путь к ним открыт!

Позже, когда операция по спасению этих сокровищ была позади, я рассказал Князю о Легро. Вначале он слушал без интереса. На истории о храме он поднял в удивлении одну бровь. На истории о манускриптах он поднял от удивления обе брови и нервно постучал пальцами по столу. Наконец, когда дело дошло до рассказа о Меровингах, Князь вскочил с кресла, быстро прошёл по комнате несколько раз, схватил трубку телефона, бросил её на место, потом приблизился ко мне и зловеще прошептал:

— Где он??

— Кто? — от волнения не понял я.

— Этот твой Легро, кто же ещё, Иван!

— А он исчез, — просто сказал я. — В тот самый момент, когда он во второй раз провёл меня в крипту и оставил читать два других манускрипта, он исчез.

— Но ты же был не один! Что говорят агенты?

— Вот тут я сам теряюсь в догадках, Князь, — тихо проговорил я, едва склеивая звуки в слова. — Когда я дочитал тексты, оказавшиеся банальными копиями глав Бытия на греческом и латыни, и вышел на улицу, мои соглядатаи спали.

Князь был красен как никогда и еле сдерживался.

— Но ты! Ты же высший! Неужели так трудно было прощупать все окрестности и определить, куда он делся?!

— В том-то и д-дело, Князь, — выпалил я, тоже начиная терять самообладание, — я ничего не чувствовал там, возле базилики и в её окрестностях, понимаете? Ни-че-го! Словно глаза завязали.

— Тогда как же ты смог вытащить артефакты из мумифицированного тела Генриха?

— А через два дня, ровно в то же самое время, ко мне вернулись мои способности. Всё как рукой сняло. Я, конечно, сразу понял, что не место было в этом виновато, а сам Легро. Это он сумел блокировать меня своими великими способностями. Но тогда я предположил, что такой сильный высший — наверняка кто-то из наших, из европейского сектора Пирамиды, и уж точно Вы об этом знаете. Я решил, что он по каким-то причинам предпочитает оставаться инкогнито. А мне нужно было срочно завершать операцию, и поэтому я вновь о нём вспомнил только сейчас.

Князь сел на стул, вытер лоб платком, глубоко вздохнул и сказал:

— Всё верно, Ваня. Всё верно. Такое искусство тебе ещё не по зубам. Ты правильно расставил приоритеты и поступил по совести. Хвалю тебя.

— Но знаешь ли ты, кого ты видел? — с тоской в голосе вопросил Князь.

— Нет.

— Так вот слушай, мой мальчик. Это был некто Людовик ле Гро, то есть Людовик VI Толстый, внук той самой Анны Ярославны, король Франции в начале XII века, бывший близким другом уже известного тебе аббата Сугерия. Но не это главное… Когда ему нужно было изобразить смерть и исчезнуть из королевства, он поехал на Русь и здесь некоторое время был главой Пирамиды. Он учил меня! Понимаешь?

— А что случилось потом? — спросил я невозмутимо.

— А потом он снова исчез, и больше о нём никто ничего не слышал. Все полагали, что либо он погиб как смертный на поле Куликовом, ибо известно, что он участвовал в том сражении и являл спасительные чудеса воинам, либо перешёл на более высокий уровень и ушёл с Земли. Он вполне мог быть Растущим, так как сам предупреждал о скором явлении Растущего, и по силе был первым среди нас.

Мы помолчали.

— А теперь выходит, что он просто живёт где-то, словно сам ожидает чудес свыше…

— Может быть, на самом деле он один из древних Хранителей? — спросил я.