Дядя вернулся во второй половине, дня и сразу же заторопил Быстрову:

— Идем-ка! Дела заварились! Темп ураганный. Могут выслать самолет. Ждут твоего заключения о возможности приземления, посмотришь наш аэродром. Работу почти кончили. Весь вечер и всю ночь работали. Должен срочно сообщить твое заключение. Кстати, покажешь, где нам «Т» выкладывать. Самолет вышлют к двадцати четырем, если его можно принять.

— Костры зажжете?

— Нет, покультурней — электричество. Карманные фонарики вкопаем! — пояснил Дядя.

Ровное поле в двух километрах от лагеря, хорошо расчищенное и гладкое, по мнению летчицы, было вполне пригодно для посадки По-2, но скоростные или тяжелые самолеты должны были садиться с чрезвычайной осторожностью — земля, несмотря на сухую погоду, не могла заменить бетонной дорожки.

— Рискнуть можно, — высказала Наташа свое впечатление об аэродроме.

Дядя обрадовался. Отметив вешками место посадочного знака, он вновь заторопил Наташу — теперь уже обратно в лагерь.

— Благодать! Погода летная, — говорил он дорогой.

— Для нас всякая погода летная!

— Ишь какие, семи пядей во лбу! — шутливо съязвил Дядя. — Сейчас сообщим туда, заправимся малость, а потом делами займемся. Воспользуюсь оказией и кое-что перешлю с тобой. В штабе фронта на словах поподробней информируешь о том, что я тебе расскажу. Тебя будут встречать. Там же и мешок вручишь…

— Есть!

После ужина Наташа навестила Бока, справилась о его состоянии. Словно не доверяя, строго расспрашивала фельдшера, как он подготовит раненого к транспортировке.

Разузнав обо всем, возвратилась в палатку Дяди. Следом за ней просунулась голова пожилого бородатого партизана, прозванного в отряде Сусаниным. Вытирая запотевший лоб, он спросил:

— Разрешите, товарищ командир, на одну минутку?

— Давай заходи, садись…

Сусанин шагнул вперед, сел рядом с Наташей.

— Побеспокою одну минуточку. Должен уточниться, чтобы конфузу не было, — обратился он к Дяде, — чтоб чего не вышло. Кто на середку поля пойдет, пусть через овражек идет, как сказано…

— Понятно, учтем… Мы в двадцать три ноль-ноль пойдем. Действуйте…

— Есть такое дело! Ноль-ноль, — буркнул Сусанин себе под нос, достал круглую жестяную коробочку с надписью: «Икра» — и принялся мусолить цигарку.

Прикурив от свечи, Сусанин с наслаждением затянулся. От его самокрутки по всей палатке поползла ядовитая вонь.

— Курнуть последний разок и идтить, — поежился он под сердитым взглядом Дяди.

— После таких раскурок тут хоть топор вешай! — упрекнул Сусанина Дядя и виновато посмотрел на Наташу.

— Для вкусу малиновый листок и дубовая почка к легкому табачку примешивается. Так он духом на махорочку смахивает.

— От такого «духа» слон зачахнуть может! — чихнула Наташа.

— Слону видней, с чего ему чахнуть… Скотина умная… А ты будь здорова! — ответил Сусанин.

Он поднялся и неторопливо вышел из палатки. Дядя поморщился, потер лицо рукой и, словно освежившись, строго проговорил:

— Скоро выступать. Давай еще с одним делом кончим.

Он вытащил из-под койки небольшой сверток и вещевой мешок, заполненный чем-то до половины. Потом раскрыл изголовье кровати и стал извлекать оттуда перевязанные шпагатом пачки денег.

— Гляди сюда, капитан, — повернулся он к Наташе, укладывая пачки денег в вещевой мешок. — Сколько тут — неважно… В препроводительном письме сказано.

— Откуда это? — полюбопытствовала она.

— Козьма Потапович и еще кое-кто в девяти селах собрали. И мы добавили. Народ вносит их на постройку боевого самолета и ходатайствует о его вручении… — Командир отряда чуть замялся, подыскивая нужные слова. — Словом, просим на фюзеляже или капоте — как там у вас называется? — надпись сделать: «Боевой землячке от мирного населения и партизан Воробьевского района». Короче говоря, в знак уважения. Ты же без машины осталась…

Наташа растерялась:

— Как же так? Мало ли прославленных есть?

— Им и без нас подарят! — сказал Дядя. — А здесь своей землячке. Я сегодня делегатам о тебе рассказал. Так и решили: летчице нашей подарим — дочке убитого председателя Герасима…

— Стыдно мне. Ну кто я такая?

— Замолчи, хватит! — остановил Дядя Быстрову. — Ты воюй на нашем самолете хорошенько! Вот и будем в расчете…

* * *

Сборы, когда за душой никакого имущества, просты и недолги.

Наташа умылась, туго заплела косы.

Оранжевое пламя свечи разбрасывало по палатке теплые пятна. Тени от предметов походили на черные ямы, отчего все вокруг приобретало странную таинственность.

— Ну готова? — не заглядывая в палатку, спросил Дядя.

— Все мои сборы — косы причесать!

Было уже начало двенадцатого, когда они отправились на аэродром.

По дороге Дядя еще раз предупредил охрану, что в эту ночь нужно быть особенно бдительными.

— Не беспокойтесь, товарищ командир! — отвечали постовые.

Наташа прощалась с партизанами и, встретив Васю, поцеловала его.

— Не забывай землячку-то! — она прижала к себе его вихрастую голову.

— Как-нибудь запомним! — ответил он. — Счастливый путь!

— Спасибо. На всю жизнь должница твоя!..

— Куда хватила! «На всю жизнь»! — усмехнулся польщенный Вася.

Вместе с Дядей Наташа прошла к летному полю и не без труда отыскала в темноте место, выбранное для посадочного знака. Там, где стояли вешки, партизаны вырыли небольшие ямки и в каждую линзой кверху положили по электрическому фонарику.

Наташа первой заметила вынырнувших из темноты людей с носилками.

— Не рано ли? — спросила она, догадываясь, что принесли Бока.

— Самое время! Без десяти двенадцать. — Дядя посмотрел на часы со светящимися стрелками.

Не опуская носилок, один из партизан спросил, куда их поставить. Дядя повернулся к Наташе:

— Как, по-твоему?

— Отнесите туда, — она показала в сторону. — От «Т» ровно триста шагов. Когда самолет приземлится, сразу идите к нему. Команды не ждите, не будет. Несите быстро, но осторожно. — Наташа взяла фельдшера за локоть: — Как он?

— Дышит, — последовал лаконичный ответ.

Дядя и Быстрова вновь остались вдвоем.

— Так и доложишь: аэродром через несколько дней будет готов окончательно… А главное — список… На голубой бумаге. Запомни, он нужен более всего. По первому разделу пусть скорее сбросят. Место указано.

Их разговор был прерван родившимся где-то очень далеко звуком.

Наташа вскочила, стала взволнованно прислушиваться, глядя в черноту звездного неба.

— Наш идет, — прошептала она.

Дядя снова посмотрел на часы:

— Вот черти! Без двух двенадцать…

Партизаны торопливо включили фонарики, изображавшие посадочный знак «Т», и побежали из зоны посадки.

Летчик сделал большой круг над лесом. Машина шла на посадку.

Вытянув шею и подавшись вперед, Вася замер, почти не дышал.

К нему вплотную подошел Сусанин.

— Дед! Прилетел! Чуешь? С посадкой!.. — горячо зашептал Вася.

— Знамо, с посадкой!

— Поцеловал бы я его…

— Самолет-то? Это зачем же? — не понял Сусанин.

— Летчика!

— Летчику некогда…

— Посмотреть бы на них! — мечтательно проговорил Вася.

Старик понял, как трудно парнишке быть в стороне от событий — первой посадки самолета на их аэродром.

— Дуй туда, лях с тобой! — сказал Сусанин. — Беги, разрешаю.

— Нет, дед, не имею права… Говорилось: лишних ни души…

— Беги! Я за то отвечаю… Сейчас я тебе начальник и кое-чего сам могу разрешить…

— Боюсь, Дядя не осерчал бы.

Сусанин задумался:

— Ну ладно, оставайся. Подождем здесь… — Он крепко обнял Васю за плечо и зашептал о самом сокровенном — Хочу дожить до тех пор, пока всю нашу землю не отвоюют.

— Ты ж крепкий. Доживешь!

— Пуля, Василек, дура. Вон Бок…

— А ты под пулю не суйся!

— Разве узнаешь, где они летают? Не пчелы… Эх, паренек, — продолжал Сусанин. — Хорошо тогда станет! Хоть ходи по свободной земле, хоть пляши!..

* * *

Летчик посадил машину исключительно точно.

Дядя передал Наташе мешок и пошел тушить фонарики. Наташа побежала к самолету.

— «Тридцать седьмой, Одесса»! — на ходу крикнула она пароль и, впрыгнув на крыло, ухватилась за борт открытой кабины. В ответ она услышала густой бас летчика:

— Кто?

— Быстрова! — радостно ответила она и, не переводя дыхания, предупредила о главном: — Подруливать никуда не надо. Стартовать будем отсюда же. — Она протянула летчику руку: — Здравствуйте!

— Здравствуйте, товарищ гвардии капитан! Рад приветствовать вас, Наталья Герасимовна! Мы с вами встречались… Помните?

— Конечно! Я тоже вспомнила… Посадочный знак хорошо виден?

— Отлично… Давайте уточним: приказано вывезти вас и раненого партизана.

— Так точно!

Летчик объяснил, что и где лежит. В первую очередь, до погрузки раненого, он попросил снять с сидений газеты и свертки.

— Не выкиньте случайно парашюты. Их два, в самом низу.

Наташа развеселилась:

— Что за недоверие?! Неужели я не отличу пакеты от парашютов?

— Бог вас знает! Вы же теперь партизанка!

— Прошу вас, пока будут разгружать, подержите этот мешок у себя на коленях…

— Пожалуйста.

Проворно поднявшись в заднюю кабину, Наташа подала подошедшему к самолету Дяде несколько пакетов и свертков.

— Там, — она указала на дверцу люка, — откройте и вытаскивайте…

— В люке аккумуляторы, — предупредил летчик. — Радиолампы отдельно…

Поднесли Тенгиза.

Партизаны облепили самолет и помогли Наташе устроить раненого на сиденье в полулежачем положении. Он тяжело и порывисто дышал и вдруг со стоном прохрипел:

— Дэда… дэда…

— Гляди, деда зовет, — с ноткой жалости и сострадания заметил кто-то.

Наташа отозвалась:

— Дэда — по-грузински мать. Ее он зовет…

— Сердешный! — сочувственно отозвался тот же голос. — Сколько лет ни проживи, а мать в беде всегда позовешь…

Наташа перегнулась через край кабины:

— Дядя, мы готовы…

— Ну, бывай счастлива…

— Прощайте! — Она крепко пожала руку командиру отряда. — Кажется, обошлось благополучно. Спасибо за все!

Летчик повернулся к Дяде:

— Там небольшая картонная коробочка… Не потеряйте в суматохе — в ней ордена. Награждены все представленные вами…

— Иголки не потеряем! Спасибо! — заверил Дядя. — Постараемся в долгу не остаться! Завтра у нас праздник!.. Так приятно говорить: «По поручению правительства!» Скорей бы вы все к нам! Тяжело народу… И нам не просто…

— Теперь скоро! — уверенно ответил пилот.

— Ну, будьте здоровы и счастливы! — крикнула Наташа. — Пора стартовать!

— Есть! — ответил летчик.

Выхлопные трубы самолета задышали голубым пламенем. Двинувшись с места и набирая скорость, машина побежала по гладкому полю и оторвалась от земли.

Быстрова осмотрелась. Над головой тусклые звезды. Слева, на севере, весеннее небо чуть зеленеет над горизонтом. Часа через два там разгорится заря.

Наташа осторожно нашла в темноте руку Тенгиза. Она горела. Температура у раненого по-прежнему была очень высокой. Тяжело вздохнув, Наташа закрыла глаза, ей хотелось заставить себя ни о чем не думать и забыться: все равно, кроме звезд, мерцающих над головой, за плексигласом кабины ничего не видно… Усталость и какая-то апатия вместе со странной духовной опустошенностью властно обволакивали ее, лишая сил и бодрости. Явь и дрема незаметно сменяли друг друга.

Ни лучи прожекторов, несколько раз нащупавших самолет, ни зенитный огонь при переходе через линию фронта не могли вывести Наташу из оцепенения.

Близкий разрыв зенитного снаряда и удар осколка по плоскости самолета заставили Наташу очнуться. Она осторожно, чтобы не потревожить раненого, ощупала повязку на его голове. Обнаружив, что она почти высохла, смочила ее водой из фляги.

Снова близкий разрыв лимонным светом озарил кабину. Снаряд взорвался выше самолета. Не обратив на это внимания, Наташа стала искать пульс на руке Тенгиза, но не смогла. Он был слишком слаб, кроме того, мешали дрожь и вибрация машины.

«Руки горячие, не стынут… Значит, жив», — решила она.

* * *

С первыми лучами солнца самолет приземлился на аэродроме, где базировались основные силы дивизии Головина.

Выйдя на крыло машины, Наташа, к своему удивлению, увидела командира дивизии, майора Станицына и полковника, о котором говорил ей Дядя. Быстрова соскочила на землю, подбежала к ним, поздоровалась и не сумела сдержать счастливых слез: она стояла среди своих, родных и близких людей.

— Спасибо вам, — тихо прошептала Наташа.

— Полно, не за что нас благодарить, — ответил Головин. — Мы были обязаны выручить тебя… Успокойся.

— Ведь жива, а это главное! — бодро добавил генерал.

Санитарная машина торопливо подкатила к самолету. Тенгиза положили на носилки и отправили в медсанбат.

Пилот вытащил Дядин мешок. Встречавшие внимательно разглядывали Наташин костюм. Она стояла перед ними в простой деревенской одежде. Аккуратно заплетенные косы лежали на груди.

Головин повернулся к Станицыну:

— Поглядите, Яков Иванович, какие дивные косы у гвардии капитана… Принципиально не стрижет волос. Говорит: летать не мешают!

Наташу усадили в вездеход рядом с шофером, сами сели сзади.

— Что у тебя в мешке? — полюбопытствовал Головин.

— В штаб от Дяди… от командира партизанского отряда…

Машина пробежала по полю аэродрома и вскоре вышла на дорогу.

Наташа встала коленями на сиденье, облокотилась скрещенными руками на спинку.

— Полковник обещает больше часа тебя не мучить, — сказал Головин. — Потом отдохнешь. Если хочешь, сразу же отправлю в полк…

— Отдыхать мне нечего, Сергей Сергеевич! Хочу немедленно в строй…

— Раньше получи обмундирование, оружие…

— Оружие цело. Парашют и шлемофон утопила, комбинезон и планшет запрятала в лесу, карту сожгла.

— Знаешь, Наташа, вчера говорили о выделении смирновцев в Отдельную Черноморскую группу, — словно невзначай, сказал Головин. — Слава за вами укрепилась, будто специалисты вы по борьбе над водой. Возможно, опять к морякам. Но это пока…

— Туда так туда! Я всему рада.

— Не возражаешь? — спросил генерал.

— Нет… Если переведут, опять похожу с моряками на операции…

— Пока придется обождать!

— Что же, здесь повоюем. За мои родные края! Тоже хорошо!

— И здесь придется обождать!

— Разрешите узнать почему?

— Ты вызвана к Москву.

Наташа улыбнулась:

— Вы шутите, товарищ генерал! Вы же только что спросили: хочу я здесь отдохнуть или в полк отправиться?!

— Можно вылететь и оттуда и отсюда… Завтра, даже послезавтра!

— Вы серьезно?

— Куда серьезней!

— А зачем?

— Не представляю, — уклончиво ответил генерал. — А лететь тебе лучше отсюда. Сегодня во втором часу будет попутная машина.

— У меня форма и вещи в полку…

— Их тебе немедленно доставят. Напиши записку своей, как ее, Настеньке. Я пошлю за ней.

— Сергей Сергеевич! Неужели вы не знаете, зачем меня вызывают! Или шутите?

— Не шучу!

Головин знал причину вызова, но не хотел говорить, чтобы не рассеивать внимание Наташи перед беседой с полковником.

Разговор о Москве оборвался сам по себе.

Наташу очень беспокоила судьба Тенгиза. Она попросила у генерала разрешение посетить медсанбат.

— Это родной брат доктора Бокерия… Дома о нем ничего не знают с начала войны. Я обязана их семье и потому считаю долгом проявить некоторую заботу о нем.

— Побывай в госпитале, обязательно побывай, — сказал генерал, — и телеграмму дай родным.

— Доктор сам сообщит. Он сделает это лучше, известит, когда сочтет нужным.

— Решай сама… Кстати, и командира полка навести.

У Наташи вытянулось лицо:

— Полковника Смирнова?

— Ты не знала?! — воскликнул Головин. — Ранен не тяжело, но расшибся изрядно… Еле дотянул до базы. В тот же день… — Стараясь смягчить неприятное для Наташи известие, Головин добавил: — Жарко там было… И в небе и на земле!..

Вскоре машина остановилась у невзрачного дома на узкой полуразрушенной улице на окраине города.

Простившись с Головиным и Станицыным и пообещав после беседы немедленно явиться к генералу, Наташа и полковник прошли мимо часового.