На следующий день к дому школы-десятилетки, в котором разместился штаб крупного войскового соединения, держась за руки, подошли мальчик и девочка. У входа в здание стояли офицеры, курили, беседовали и ждали, пока их вызовут в штаб. Обратившись к одному из офицеров, мальчик сказал:

— Товарищ командир, мне нужно повидать генерала Рогачева.

Офицер посмотрел на него и сощурил глаза.

— А по какому, простите, делу? — спросил он подчёркнуто вежливо, хотя глаза его щурились и, кажется, он с трудом сдерживал улыбку.

— По личному, — коротко и с достоинством ответил мальчик.

— Ах, по личному! — сказал офицер, и другие офицеры, стоявшие вокруг, переглянулись и засмеялись. — Интересно, почему это всем гражданам вашего возраста или немного моложе нужен именно генерал Рогачев и именно по личному делу?

— Не знаю.

— Я вам дам добрый совет, молодой товарищ. Пройдите в тот дом на углу, там помещается политотдел. И там вам, без сомнения, объяснят, что молодой человек вашего возраста может приносить пользу Родине и не записываясь добровольцем в армию.

Офицеры, стоявшие вокруг, засмеялись. Коля вспыхнул и беспомощно посмотрел на Лену. Лена ответила ему таким же беспомощным взглядом. Тогда они отошли в сторону и сели на ступеньку крыльца соседнего дома.

Надо было серьёзно подумать о том, как действовать дальше. Сейчас они были предоставлены самим себе, и никто им больше не помогал. И Василий Георгиевич и Гуров, отговорившись делами, решительно отказались идти к Рогачеву. Коля понимал, что они не хотели напрашиваться на благодарность генерала. Так или иначе, дети остались одни. Лена очень волновалась и ничего не могла придумать, да и Коле никакие планы не приходили в голову.

К подъезду штаба подъехала машина. Низенький седой генерал вышел из неё и прошёл в штаб. Офицеры вытянулись и козырнули. И опять на улице было тихо, и только далеко-далеко слышался артиллерийский гул. Там продолжали наступать наши части.

Коле очень хотелось есть. Он был уверен, что сейчас же попадёт к Рогачеву и тот его, наверное, накормит обедом, прежде чем отпустить обратно к деду. Он почти не ел утром от волнения и не взял ничего из запасов Василия Георгиевича. Кроме того, было очень обидно, что после всех приключений с ним даже не хотят серьёзно разговаривать. И ещё Лена смотрела на него умоляющими глазами. Она верила, что он все может придумать и уладить.

Коля совсем расстроился. Почему, в конце концов, так на него рассчитывают? Не может он для всех все придумывать! Он даже стал ворчать вполголоса:

— Ну, не пускают и не пускают! И ничего я не могу сделать. Что мог, я делал. А тут не могу. Не могу, и все тут.

Даже не оборачиваясь, он чувствовал на себе жалобный и беспомощный взгляд Лены.

Он встал и взял Лену за руку:

— Пойдём попробуем ещё.

Около штаба стояли теперь другие офицеры. Однако и они также усмехнулись, когда Коля сказал, что ему нужно к Рогачеву. И только посоветовали идти не в политотдел, а в горсовет, который уже, наверное, начал работать.

Но теперь Коля решил не отступать.

— Дело в том, — сказал он, — что эта девочка — дочь Рогачева. Вот, как хотите, так и делайте. А мне что? Пожалуйста, я уйду.

Один из офицеров, отвернувшийся было, считая, что разговор окончен, резко повернулся к нему.

— Что, что? — сказал он. — Что ты говоришь?

— То и говорю, — мрачно буркнул Коля, — дочь генерала Рогачева. А там ваше дело. Не хотите пускать — не пускайте. Пожалуйста, я уйду.

Ещё два офицера подошли к ним и стали прислушиваться.

— Товарищ майор, — сказал один из них, — может, это действительно верно! Я слышал, что семья генерал-полковника была в оккупации.

Майор повернулся, хотел сказать что-то часовому, но в этот момент из подъезда вышел генерал.

Коля сразу понял, что это он. Коля почувствовал это по напряжению, с которым вытянулись и козырнули офицеры, по тому, как дрогнула рука Лены в его руке.

Рогачев был высокий полный человек в генеральском мундире, с тремя большими звёздами на погонах. Из-под фуражки видны были седые виски. Он вежливо козырнул офицерам и шагнул к машине.

И тут Коля решился.

— Товарищ генерал! — крикнул он неожиданно тонким, мальчишеским голосом и, таща за собой Лену, подбежал к генералу.

Генерал повернулся и посмотрел на него внимательно и серьёзно.

— Товарищ генерал, — говорил Коля, задыхаясь и чуть не плача, — я… мы… Дедушка велел разыскать вас!

Генерал смотрел мимо него. Глаза у него были удивлённые и очень большие.

— Лена! — сказал генерал и повторил: — Лена!!

Лена стояла открыв рот, не в силах сказать ни слова. Слезы текли по её лицу, и губы вздрагивали. Генерал опустил голову и сразу стал как-то гораздо меньше ростом. Коля увидел, что у генерала Рогачева тоже дрожат губы, он хотел что-то сказать и не смог. Рогачев сделал шаг вперёд, подхватил Лену на руки и, повернувшись, быстро пошёл с нею в штаб.

Последнее, что видел Коля, — это плачущее лицо Лены над широкой спиной генерала.

Офицеры молчали. Потом один из них сказал:

— Да, товарищи, вот какие дела бывают!

И тут Коля сквитался с офицерами за все.

— "В горсовет"! — передразнил он их. — «В горсовет»! Вот вам и горсовет! — И, повернувшись, пошёл вдоль по улице.

За углом его нагнал запыхавшийся капитан. Коля отлично слышал его шаги и оклики:

— Мальчик, мальчик!

Но, во-первых, Коля считал, что он своё дело сделал и теперь ему надо скорее добираться к деду. Нечего ему тут делать, у него свои дела. А во-вторых, он предполагал, что пора перестать называть его мальчиком.

Однако капитан, видимо, сам понял свою ошибку. Он очень вежливо козырнул и сказал:

— Генерал-полковник Рогачев просит вас зайти к нему.

Коля ничего не ответил. Он очень волновался. У него даже в горле спирало, и было трудно говорить. Он повернулся и пошёл за капитаном.

Генерал встретил его в дверях своего кабинета. Он его обнял и трижды поцеловал, как мужчина мужчину.

Лена сидела в кресле, заплаканная и такая счастливая, что от неё нельзя было добиться ни одного толкового слова. Потом генерала вызвали к прямому проводу, и они остались вдвоём. Лена все не могла успокоиться и всхлипывала, и Коля, воспользовавшись отсутствием генерала, тоже немного всплакнул.

Потом какой-то майор записывал со слов Коли имена дедушки, фельдшера и всех других. Коля объяснял, что дедушка и Александра Петровна очень далеко, но майор только ухмылялся и говорил, что это не страшно.

Постелили им здесь же, в штабе. Генерал не хотел, чтобы Лена шла ночевать в другой дом. Засыпая, они видели освещённое лампой лицо генерала, склонившееся над столом, и слышали его тихий и уверенный голос.

Утром детей разбудил дедушка.

За ночь привезли всех: и Соломина, и Александру Петровну, и даже ворона. Немного позже пришли Гуров, Василий Георгиевич, Владик с Жуком и, наконец, Лёша и Нюша, которых долго не могли разыскать. Лёша очень смущался и время от времени громко откашливался, желая показать, что он ничуть не смущается. Нюша держалась уверенно, каждому пожала руку и сказала:

— Ждраштвуйте!

Обедали все вместе. Вспоминали пережитые приключения. Генерал расспрашивал обо всех подробностях и очень волновался.

Иван Игнатьевич рассказал Рогачеву, как погибла мать Лены.

Рогачев слушал, шагая взад и вперёд по кабинету, а потом долго стоял отвернувшись, смотрел в окно и молчал.

Потом он заговорил о будущем. Конечно, Соломин вернётся сейчас в Запольск, и хорошо было бы, если б Лена пока жила у него.

Соломин очень обрадовался. Ему и самому без Лены было бы скучно. Да и детей не хотелось разлучать.

Соломин и Владику предложил у себя поселиться, а потом стал и фельдшера и Александру Петровну уговаривать переехать в Запольск.

Они отказались: у них больные, которых бросить нельзя, да и привыкли они к своим местам. Но Владика Василий Георгиевич отпустить согласился и обещал приезжать каждый месяц.

Решили, что после войны Иван Игнатьевич и Коля переедут к Рогачеву в Москву.

— Раз уж повезло Лене, — сказал Рогачев, — и она нашла такого деда и такого брата, так нельзя их терять.

После обеда долго ещё сидели и мечтали о том, как война кончится, как будут жить в Москве, как Владик приедет поступать в Медицинский институт, как в воскресенье будут все вместе ходить в театр или в Парк культуры и отдыха.

Жук прыгал вокруг стола, а ворон, склонив голову набок, кричал:

— Воронок, Воронуша! Воронок, Воронуша!