Пока на маленьком островке шла борьба между Андреем и Куличковым, на берегу разворачивались бурные события.

После короткого совещания у председателя райисполкома, Степана Григорьевича Коробкова, начали звонить телефоны. Всем катерам рыбнадзора и рыболовецким баркасам, и даже прогулочным катерам находившегося неподалеку санатория, было приказано выйти на поиски Андрея.

Начальник милиции срочно выехал на рыбопункт. Надо было проверить, может быть, Андрей вернулся домой.

На рыбопункте его встретил бешеным лаем Барбос, который справедливо считал, что если в отсутствие хозяев является посторонний человек, то это уж полное безобразие. Тем не менее начальник милиции прорвался в дом. Клаша не заперла дверь, она не умела управляться с тяжелым висячим замком, которым дверь обычно запиралась. Сразу же было ясно, что в доме никого нет. Тем не менее начальник обошел дом, заглянул в сарай и коптильню и даже несколько раз громко крикнул: «Андрей!» — думая, что, может быть, мальчик случайно отошел куда-нибудь.

Андрея не было. В заповедном заливе, который начальник тоже внимательно оглядел, у самого берега болталась непривязанная пустая лодка. Начальник, шлепая по воде, добрался до нее и тщательно ее осмотрел: весла не были вынуты из уключин, а этого да еще того, что лодка не была привязана, никогда бы не допустил мальчик, выросший в рыбацкой семье у самого озера.

Начальник внимательно осмотрел лодку. Он не признавался в этом самому себе, но боялся найти в лодке следы крови. Нет, следов крови тоже не было.

В это время в залив вошел катер рыбнадзора. Начальник милиции подсел в катер, и вместе с двумя работниками рыбнадзора они тщательно обследовали залив.

Вода в озере была очень прозрачная, и дно было ясно видно. Видно было, как висели в воде форели, видны были камушки на дне. Все было как обычно.

Потом они обошли берега залива: нигде не было никаких следов. Не были обломаны ветки кустарников, не видно было, чтобы по земле тащили что-нибудь тяжелое.

Это загадочное отсутствие каких бы то ни было признаков преступления всем троим показалось очень тревожным: куда исчез мальчик? История становилась все непонятнее и загадочнее.

Когда начальник милиции, вернувшись в поселок, доложил об этом председателю райисполкома, у которого в это время сидел начальник рыбнадзора, оба помрачнели. Они сидели молча, думая о том, что можно еще предпринять для розыска Андрея, когда в кабинет вошел Александр Тимофеевич, директор рыбпрома. Выслушав взволнованные признания четырех неудачливых браконьеров, он в присутствии свидетелей записал их показания и решил сообщить об этом случае в рыбнадзор. Борьба с браконьерством в прямые обязанности его не входила.

Надо сказать, что понять что-нибудь из показаний раскаявшихся преступников было почти невозможно. Во-первых, они перебивали друг друга; во-вторых, главным образом напирали на то, что они честные люди, осознавшие свои ошибки и клянущиеся, что ничего подобного больше никогда не повторится.

— Ну, а сеть, сеть-то где? — спрашивал директор рыбпрома.

— Оторвалась и уплыла, — отвечал Василий Васильевич.

А трое остальных сразу начинали объяснять, что сеть принадлежала Василию Васильевичу и они к этой сети отношения никакого не имели. Вообще получалась бестолковщина и ералаш.

«Странная история, — думал про себя директор рыбпрома. — С чего это у них так вдруг совесть взыграла? Собрались на незаконный лов, сговорились, достали сеть, вышли, и вдруг ни с того ни с сего у всех четверых одновременно эдакий припадок раскаяния».

Он их прямо спросил:

— А с чего вдруг вы решили признаться?

Все четверо начали взволнованно объяснять, что лучшие стороны их натур восстали против нарушения советских законов и они осознали всю глубину своего падения.

— Все одновременно осознали? — спросил Александр Тимофеевич. — В одну и ту же минуту?

Этого вопроса не следовало задавать ни в коем случае. Тут неразбериха пошла уже полная. Сперва каждый из четырех начал кричать, что он осознал первый, потом поднялся яростный спор. Каждый приводил доводы в свою пользу. Коломийцев кричал, что он с самого начала был против. Мазин кричал, что с самого начала был против он. Садиков кричал, что они врут и что против был он — Садиков. А Андронов стонал и говорил:

— Стыдно, стыдно, товарищи! Вы помните, как я возражал?

Получалась странная картина. Все четверо были против и тем не менее почему-то отправились на незаконный лов.

Александр Тимофеевич решил, что в этом должен разобраться рыбнадзор, велел всем четверым ждать в дирекции, а сам сел на своего «козлика» и поехал в поселок. Он обязательно прихватил бы с собой преступников, но в его распоряжении был только «козлик», и всех четверых втиснуть в него было невозможно. Он решил, что либо представитель рыбнадзора приедет сюда, либо из поселка пришлют грузовую машину, которая и заберет кающихся грешников.

Про то, что Андрей остался один на маленьком острове, никто из браконьеров не сообщил вовсе не потому, что хотел это скрыть. Просто каждому из них казалось это совершенно неважным. Важно было то, считал каждый, что он покаялся, что реального ущерба государству нанесено не было, и вообще важно то, чтобы его простили. Андрей просто выпал из их сознания. Они просто забыли, что если бы не Андрей, то они бы давно уже разделили пойманную форель и попрятали бы ее по укромным местам. Каждый искренне считал, что только совесть, только природная честность заставила его в последний момент отказаться от преступления и явиться с повинной.

Приехав в поселок, Александр Тимофеевич зашел в рыбнадзор и, узнав, что начальник рыбнадзора вызван к Коробкову, отправился в райисполком. Он рассказал о загадочном припадке раскаяния у четырех браконьеров. Он рассказывал это как случай смешной, нелепый и не сомневался, что он вызовет у слушателей по крайней мере улыбки.

Но все слушали его серьезно и так напряженно, что Александру Тимофеевичу стало ясно: дело гораздо серьезнее, чем ему кажется.

— А где они ловили? — перебил его вопросом Коробков.

— В заливе, у Волошихинского рыбопункта, — ответил Александр Тимофеевич.

Это он уловил из бессвязных показаний браконьеров.

— А мальчик где? — спросил начальник милиции.

— Какой мальчик? — удивился Александр Тимофеевич.

— Про мальчика они ничего не говорили?

Через десять минут милицейская машина на третьей скорости мчалась к дирекции рыбпрома. Кроме двух милиционеров, в ней ехали начальник милиции и его помощник. Коробков и начальник рыбнадзора остались в райисполкоме, чтобы отсюда руководить поисками Андрея.

Войдя в комнату, где все еще переругивались бывшие друзья, начальник милиции сразу спросил:

— Что вы сделали с Андреем Сизовым?

Все четверо растерянно на него посмотрели. Они настолько были увлечены спором, что даже не сообразили, кто такой Андрей Сизов. Первый догадался, о ком идет речь. Садиков.

— Ах, Андрей Сизов!.. — сказал он растерянным голосом. — Он остался на острове.

— На каком острове?

— Ну на этом… маленьком… Он и названия-то не имеет. Ну, против рыбпрома, прямо туда… — И он указал рукой направление.

Через пять минут последний, оставшийся на берегу катер с начальником милиции и двумя милиционерами, пеня воду, мчался на помощь Андрею.

А Андрей в это время действительно очень нуждался в помощи.

Прежде всего, после того как восстановилось исходное положение, Куличков вытащил из кармана патроны и зарядил двустволку на оба ствола. Он чувствовал противную слабость в коленях, и руки у него дрожали. До сих пор до убийства он все-таки еще никогда не доходил. Но теперь его благополучию угрожала опасность, и он считал, что единственный выход — это пристрелить мальчишку. Мальчишка его узнал, мальчишка видел рыбу, ружье, мотор; раньше или позже кто-нибудь, наверное, снимет мальчишку с острова. Начнутся допросы, обыщут дом, найдут пачки облигаций, и пропал Куличков.

Он решил, что рыбу выбросит в озеро — теперь не до рыбы, — мотор и ружье утопит в глубоком месте, а сам на веслах отойдет подальше куда-нибудь, поудит несколько часов и с десятком рыбешек заявится к вечеру домой. Конечно, убытки большие — и мотор, и ружье, да еще и сети придется утопить, — но, по крайней мере, останется все накопленное, нажитое ценою тысячей хитростей, обманов, годами лицемерия и лжи.

Была еще одна вещь, о которой он не хотел сейчас думать, но которую, как понимал он в глубине души, придется сделать. Придется отвезти на глубокое место труп парня н утопить его с камнем на шее. Он подобрал валявшийся на песке большой круглый камень и бросил его в лодку.

Голова его кружилась от мыслей: как мальчишка попал на остров? Лодки на острове нет, значит, кто-то его привез. Зачем его здесь оставили? Может быть, оставили ненадолго? Может быть, скоро за ним придет лодка или даже катер? Значит, надо спешить. Перебивая эту мысль, неслась другая: надо будет опустошить в доме все тайники. Если мальчишка пропадет, начнется розыск. Скрыть, что он в этот день был на озере, нельзя. Тот, кто привез сюда мальчишку, расскажет, где его оставили. Будут проверять всех, кто был на озере. Надо застраховаться от обыска. И третья еще мысль кружилась в голове. Может быть, свою сеть утопить, а чужую, которую он выловил в заливе, оставить здесь. W часть рыбы оставить. Может быть, владелец сети показывал ее кому-нибудь, тогда сеть опознают. Тогда, наоборот, мальчишку не надо топить, а оставить здесь. Куличкову стало смешно, когда он подумал, как влипнет этот незнакомый ему владелец сети, как он будет пытаться доказать свою невиновность и как, на основании неопровержимых улик, ему вынесут обвинительный приговор. Этот план имел большие преимущества. Тогда Куличков уже наверняка выйдет из воды сухим. Зачем кого-то подозревать, когда убийца бесспорно изобличен. Куличкову эта мысль очень понравилась. Прежде всего, однако, надо было добраться до мальчишки.

И тут ему пришла в голову еще одна хорошая мысль: если он взберется на скалу, то сверху ему будет виден весь остров. И куда бы мальчишка ни побежал, пристрелить его можно будет везде. Если бы за мальчишкой не приходили еще час, он, Куличков, успел бы управиться. Наконец, его осенила еще одна мысль: надо сначала погрузить в лодку часть рыбы, мотор и свою сеть. Тогда останется только пристрелить мальчишку, оттолкнуть лодку и давай себе работай веслами.

«Следы! — вдруг сообразил Куличков. — Надо будет внимательно осмотреть песок: не оставил ли он следов. А те следы, которые были до него, пусть останутся. Они, конечно же, принадлежат тому, кто привез мальчишку. А его, Куличкова, следы могут быть только здесь, возле лодки. Вокруг скалы он ходил по сыпучему песку. Там-то следов не остается. Ну, а здесь стереть следы — дело недолгое».

Куличков принялся за работу. Он погрузил в лодку мотор, думал было подвесить его, но потом решил, что это дело долгое и не стоит возиться. Потом в свою сеть начал насыпать рыбу, в два приема перетащил в лодку приблизительно половину. Оставшаяся часть вполне могла быть выловлена той, чужой сетью.

«Камень все равно пригодится, — думал Куличков. — Насыплю в сеть хоть половину рыбы, остальную просто вывалю за борт, а камень — в сеть. Пойди-ка найди!»

Наконец все было готово.

Взяв ружье, держа палец на курке, Куличков стал подниматься по пологому склону горы.

Андрей в это время медленно шел вдоль скалы, готовый бежать назад, как только увидит Куличкова.

«Почему ружье было не заряжено? — думал он. — Потому ли, что он просто его разрядил, или потому, что у него нет патронов? Но если человек берет с собой ружье, то, конечно же, он берет и патроны? Значит, патроны у него есть».

Размышляя, Андрей продолжал медленно двигаться вокруг скалы. Вот показалась лодка, куча рыбы — Андрей заметил, что рыбы стало гораздо меньше, сеть почему-то одна, а не две, — Андрей сделал еще шаг, приоткрылась еще часть берега: Куличкова не было. Андрею бы не пришло в голову посмотреть на скалу, но так как скала была здесь пологая, то, оглядывая берег, Андрей скорее почувствовал, чем увидел на вершине скалы какую-то темную фигуру.

Андрей повернул голову — Куличков стоял, наклонившись над отвесным краем скалы, и высматривал: не прячется ли под обрывом Андрей.

На обрыве были выступы, под которыми мальчик мог бы спрятаться, поэтому Куличков, насколько возможно, выгнулся вперед.

То, что сделал Андрей, он сделал инстинктивно. Он почувствовал, что Куличков еле сохраняет равновесие, что даже несильного толчка достаточно, чтобы он упал с обрыва. Пусть обрыв невысок, метра два, но это все-таки выигрыш во времени. Должны же когда-нибудь за ним прийти!

Андрей схватил камень, — так как времени выбирать не было, это оказался не очень большой камень, — и, тщательно прицелившись, кинул его в Куличкова. Ощущение Андрея было правильным: Куличков так свесился над обрывом, что даже этого несильного толчка оказалось достаточно. Он полетел вниз. Андрей услышал крик Куличкова, но ему было не до этого. Он кинулся к лодке, столкнул ее и на ходу упал животом на нос. Торопливо он перелез через нос и начал вставлять весла в уключины. Он все время ждал, что выйдет Куличков с ружьем. Он не очень надеялся на успех отчаянной своей попытки. Надо было отойти на лодке так далеко, чтобы был хоть маленький шанс на то, что Куличков промахнется. А сейчас Андрей уже не мог скрываться за скалой. Как только появится Куличков, он станет стрелять. И все-таки, хотя шансов на спасение почти что не было, надо было использовать малейшую возможность спастись.

Но Куличков не показывался.

Андрей вставил весла в уключины. Как он ни торопился, он взял себя в руки и сделал это спокойно, как будто опасности не было. Он налег на весла, и лодка двинулась от острова. Времени разворачивать лодку не было. Лодка шла кормою вперед. Он не мог себе разрешить повернуться спиной к острову. Лодка отошла метров на пятнадцать, когда показался наконец Куличков. Он шел очень медленно, сильно хромая. Падая, он подвернул себе ногу, при каждом шаге нога сильно болела. Он даже закричал от ярости, увидя, что Андрей в лодке и что лодка отходит все дальше и дальше.

— А, дьявол!.. — закричал он и вскинул ружье.

Андрей зажмурил глаза, но продолжал изо всех сил налегать на весла. Раздался выстрел и сразу за ним второй.

Стрелял Куличков не очень хорошо. Так как он скрывал, что у него есть ружье, ему редко приходилось практиковаться. И все-таки с такого расстояния одна пуля из двух, наверное, попала бы в Андрея, но Куличков нервничал, понимая, что если он упустит мальчика, то все погибло, торопился, и, кроме того, у него страшно болела нога и он стоял нетвердо, чуть покачиваясь от боли. Он сразу же перезарядил ружье. У него оставалось еще восемь патронов, так что он не терял надежды, что удастся подстрелить мальчишку. На этот раз он решил действовать осторожно и осмотрительно. Ковыляя, постанывая от боли, он дошел до самого берега. Теперь лодка была уже метрах в пятидесяти. Теперь уже лишняя секунда не играла роли.

Куличков встал на колени и не торопясь прицелился. Самое страшное было следить за медленно двигающимися стволами и ждать выстрела. И вдруг Андрей почувствовал, что сейчас Куличков непременно попадет, во что бы то ни стало попадет. Он бросил весла и упал на дно лодки…

Куличков не сразу понял, куда вдруг исчез мальчишка. Он уже так точно прицелился, что механически спустил курок. Но второй раз Куличков не стал стрелять. Он перезарядил разряженный ствол и начал ждать, когда мальчишка появится.

Но Андрей не появлялся. Он на секунду высунул голову из-за одного борта лодки и снова спрятался, потом высунул голову из-за другого борта и спрятался опять.

Куличков сходил с ума от ярости: как его достать, этого подлого мальчишку! Каждую минуту за ним могут прийти, и тогда он, Куличков, пропал.

Куличков тщательно, неторопливо прицелился и выстрелил. Он целил в весло и промахнулся. Вторым выстрелом он все-таки разбил весло. Перезарядив ружье, он начал целить во второе. В него он попал только с четвертого выстрела. Теперь лодка покачивалась метрах в пятидесяти от берега, и так как было полное безветрие, то она не приближалась к острову и не удалялась от него.

Андрей уже понял, что Куличков не первоклассный стрелок и что он попадает только тогда, когда долго целится. Поэтому он решил, что не очень опасно быстро высунуться и упасть снова на дно. Это было необходимо, для того чтобы увидеть, что делает Куличков. Он высунулся и сразу услышал выстрел. И сразу понял, что ранен. Его будто обожгло в левое плечо. От испуга он забыл спрятаться за борт, он сидел на скамейке, зажимая правою рукою рану, и чувствовал, как теплая кровь расползается по рубашке. Потом он понял, что это не тяжелая рана, во всяком случае, не смертельная, успокоился немного и посмотрел на берег: ружье лежало на песке. У Куличкова больше не было патронов. Куличков, кривясь от боли, входил в воду. Как только глубина позволила, он поплыл. Плыть было все-таки легче — нога меньше болела Андрей окинул взглядом лодку. Чем он мог защититься? Он увидел камень, который Куличков взял, чтобы утопить сеть. Куличков быстро приближался, Андрей взял обеими руками камень, поднял его и положил на борт. Только теперь он почувствовал острую боль в левом плече. Стиснув зубы, Андрей ждал, пока подплывет Куличков. С тоской он оглядел озеро. Он чувствовал, что слабеет. Если он потеряет сознание — то пропал. На горизонте, показалось ему, он видит какую-то точку, но времени вглядываться не было: Куличков быстро приближался. Он подплыл к лодке совсем близко.

— Я брошу камень! — сказал Андрей. — Ближе не подплывайте!

Куличков остановился. Теперь он барахтался в воде метрах в трех, не решаясь подплыть ближе. А Андрей ясно слышал рокот мотора. Он решился отвести от Куличкова глаза и взглянуть туда, где он заметил точку. Да, теперь сомнения не было. Белый катер быстро приближался. Уже даже было видно, что в катере сидят люди в милицейской форме.

И Куличков услышал мотор. И Куличков обернулся. И он тоже увидел катер и фуражки милиционеров. Он метнулся было к берегу, потом опять к лодке. А у Андрея кружилась голова, и он чувствовал, что еще немного — и он потеряет сознание. Какая-то страшная темнота настала для него вокруг — и озеро, и остров, и катер показались ему совсем черными. Он услышал плеск воды, силой заставил себя прийти в сознание и увидел, что камень упал в воду. Но в то же время увидел он, что катер подошел к Куличкову и сильные руки вытащили его из воды. И тогда, поняв, что теперь все в порядке и что он победил, Андрей потерял сознание.

А Куличков, когда его втащили в катер, горько усмехнулся и сказал:

— Всю жизнь мне не везло — не повезло и сегодня.