Мы трое поднялись на вершину скалы. Подниматься было нетрудно. К морю скала обрывалась круто, и, когда я глянул с обрыва вниз, у меня закружилась голова. Чайки летали подо мной с резкими криками, волны казались совсем маленькими. Я отошел от края и строго прикрикнул на Вальку, которая тоже, конечно, рвалась посмотреть вниз.

– Скучные здесь места, Фома, – сказал я. – Нехорошие места. Мокрые камни, холодно и ни травинки, ни кустика. А у нас в Воронеже леса, речки, скот на лугах пасется. А тепло! А солнечно!

– Ну, я у вас в Воронеже не был, – хмуро сказал Фома, – а мне и здесь хорошо. У нас знаешь, какие места богатые – ужас! Этой весной ещё не так много было рыбы, а то, бывает, селедка в губу зайдёт, так весло в воду опустишь, а оно стоит.

– Ну и что? Одна рыба! – начала дразниться Валька. – А у нас и лес, и поле, и речка!

– Леса, конечно, я не видел, – согласился Фома, – только на картинках да в кино. Но, по-моему, ничего в нем хорошего нет. А цветы и у нас в тундре по веснам цветут, да ещё какие!

На самой вершине скалы была ровная площадка. Фома сказал, что, после того как найдем пещеру, перенесем туда деда и наберем водорослей, надо будет поставить здесь флаг или костёр зажечь. Все моряки знают, что Колдун – остров необитаемый, и, если увидят флаг или дым костра, сразу поймут, что, значит, тут люди в беде. Я обвел глазами весь горизонт по кругу., Ни одного судна не было видно. Море слегка волновалось, солнечные лучи прыгали по воде. Оно было живое, море. Даже веселое. Трудно было поверить, что только несколько часов назад оно так ревело и бушевало.

Я засмотрелся на море и вздрогнул, когда меня окликнул Фома. Он звал меня, стоя много ниже вершины, у большого черного камня. Я б никогда не подумал, что за этим камнем вход в пещеру, а Фома, оказывается, сообразил. Он приметил пустую банку из-под консервов, валявшуюся неподалеку, и решил, что, значит, люди располагались где-нибудь поблизости. А кто же будет располагаться под открытым небом, если есть пещера!

Вход в пещеру выглядел очень мрачно. Мне даже страшновато стало, когда я, пригнув голову, вошел под каменный свод. Но внутри мне понравилось. Пещера оказалась небольшой, глубиной в пять моих шагов, а шириной – восемь. Но в ней было сухо, на полу лежало много водорослей. Их, наверное, натаскали рыбаки, которые укрывались на острове. Волны сюда не доставали. Пещера располагалась довольно высоко, на полпути от берега к вершине скалы. Мы её не заметили, потому что поднимались самым коротким путем, по неглубокой расселине, а надо было на середине подъема свернуть по каменной складке. В пещере остались следы костра, потолок был закопчён, и в углу валялась ещё одна банка из-под консервов.

Надо сказать, что теперь, когда под ногами я чувствовал твердую землю, когда нашлось такое удобное убежище и можно было не бояться дождя и бури, у меня очень исправилось настроение. Честно сказать, мне даже нравилось на острове. Сейчас, думал я, разложим костёр, приготовим обед, принесем из бота матрацы. Я не думаю, чтобы в Воронеже был хоть один мальчик моего возраста, который пережил бы настоящее кораблекрушение, да ещё жил бы потом на необитаемом острове. У нас в школе ни о чем таком и не слыхивали. Потом я вспомнил про Степана, и мне стало совестно за то, что у меня хорошее настроение. Но все-таки мне нравилось на острове.

Вдруг в пещере потемнело. Я обернулся и увидел, что у входа стоит Валька. Она смотрела на нас с презрением.

– Мальчишки, – сказала она, – словно дети малые! Прямо хоть в детский сад вас посылать!

– Почему это в детский сад? – удивился Фома.

– Тут кораблекрушение, – с негодованием сказала Валя, – на необитаемый остров выкинуло, капитан тяжело ранен, а они нашли пещеру и играют тут в Робинзона!

Может быть, она и была права. Мы с Фомой действительно как-то сами не заметили, что довольно долго уже торчим здесь, в пещере, осматриваемся и представляем себе, будто нас выкинуло на необитаемый остров и будто бы мы вроде как Робинзоны. Между тем представлять было совершенно нечего. Нас и в самом деле выкинуло на необитаемый остров, и мы в самом деле были, как робинзоны. Не знаю, как Фому, а меня жизнь научила тому, что интересные вещи случаются только в книжках. И я все никак не мог привыкнуть к тому, что мы переживаем самое настоящее приключение. С другой стороны, Вальке, конечно, не следовало так сразу набрасываться на нас. Ну, сказала бы, пора, мол, делом заниматься, я все. Но разве при её характере она удержится от скандала? Мы не могли допустить, чтобы Валька учила нас, как себя вести. Фома ей сказал резко и коротко, чтоб она не в свои дела не лезла и что тут есть люди постарше и поопытнее её. В частности, например, он, Фома, плавает не первый раз и может считать себя моряком,

– Да, – крикнула Валька, – уж молчал бы лучше! Дед больной, лежит под открытым небом, простудиться может, а ты тут ерундой занимаешься. Хоть ты и моряк, а я побольше тебя в кораблекрушениях понимаю!

Фома рассердился и даже покраснел.

– Тоже мне моряк! – яростно сказал он. – Подумаешь, разбирается в кораблекрушениях! Без тебя обойдутся.

– А вот и разбираюсь, – сказала Валя, – и лучше тебя знаю, что надо при кораблекрушении делать. Во-первых, на необитаемых островах ссориться нельзя. Надо, наоборот, всем быть дружными. Это тебе у нас в Воронеже любая девчонка скажет.

Фома посопел, посопел, насупился и сказал:

– Хоть она и маленькая, а, пожалуй, правильно говорит. Как-никак, мы с тобой, Даня, тут единственные мужчины,

И, конечно, опять последнее слово осталось за Валькой.

– Вы мужчины? – удивленно переспросила она. – Если правду говорить, единственный мужчина здесь – это я.

Сказав это, она повернулась, задрала голову кверху и пошла впереди нас. И нам пришлось идти за ней. Получилось, что она пришла, накричала на нас, научила уму-разуму и ведет теперь вниз. Всегда получалось так, как она хотела.

Внизу ещё и Глафира на нас напустилась. Ну, она-то имела право. Она старше нас, и, потом, капитан передал ей командование. Это мы все слышали.

Фома Тимофеевич дремал. Глафира сидела рядом с ним и иногда клала ему руку на лоб. Она, видно, боялась, не поднимается ли у него температура.

– Скорей, – сказала она. – Перенесите с бота матрацы и одеяла. Надо уложить как следует капитана.

Мы все трое побежали на бот. В трюме было полутемно. Еле-еле проникал тусклый свет сквозь иллюминатор. Мы взяли в кубрике четыре матраца, подушки и одеяла. Сперва сложили всё это на берегу, потом понемногу перетаскали в пещеру. Глафира боялась оставить Фому Тимофеевича. Она сказала, что сначала мы переведем капитана, устроим его как следует, а потом перетащим из бота остальное. Мне неловко было спросить, когда же мы пообедаем, – все-таки сутки мы ничего не ели. Но все об этом молчали, молчал и я.

И вот Глафира осторожно разбудила Фому Тимофеевича. Старик застонал, потом открыл глаза и, когда мы ему объяснили, в чем дело, попытался встать, но ослабел и снова закрыл глаза.

Мы его не торопясь подняли и осторожно, поддерживая под руки, повели к пещере. Валька шагала позади, делая вид, что она всем командует, и иногда покрикивала:

– Ты осторожнее, Даня! Заворачивай, Фома!

Как будто мы без неё не могли бы справиться,

Фома Тимофеевич с трудом передвигал ноги. Мы часто останавливались, чтобы он передохнул. И он отдыхал стоя, опираясь на Глафиру и на Фому или на меня. Может быть, следовало бы ему дать посидеть отдохнуть, но мы боялись, что трудно будет потом поднять старика.

Наконец мы добрели до пещеры. Для Фомы Тимофеевича мы положили два тюфяка, один на другой, и две подушки, чтобы ему было удобно. Мы накрыли его двумя одеялами. Было самое время. Фома Тимофеевич продрог и дрожал. Глафира опять потрогала его лоб, но температуры не было. Просто старика прохватило холодным ветром.

Когда мы стащили с Фомы Тимофеевича сапоги, укрыли его и подоткнули одеяла со всех сторон, старик вздохнул с облегчением, закрыл глаза и опять задремал.

– Теперь вот что, ребята, – тихо, чтобы не потревожить Фому Тимофеевича, сказала Глафира, – пойдите насобирайте водорослей, только сухие берите. И побольше. Костёр разложим, напоим Фому Тимофеевича чаем. Потом принесите из бота фонари, только заправьте их сперва.

– Флаг, – негромко сказал Фома Тимофеевич.

– Что, что? – спросила Глафира.

– Флаг, – повторил капитан. – Фома знает. Флагшток возьмите и флаг. И на самое видное место.

– Ладно, дед, – сказал Фома, – всё сделаем, ты отдыхай.

Фома Тимофеевич закрыл снова глаза, а мы побежали на бот.

Флаг хранился в ящике, в кубрике. Было полутемно. Фома сказал, что надо зажечь фонарь. В темноте он не может найти флаг. Я разыскал фонарь, но в нем было очень мало горючего, чуть-чуть бултыхалось на дне.

– Подожди, Фома, – крикнул я, – сейчас заправлю фонарь.

– Ладно, – буркнул Фома, – зажигай так. Сейчас флаг найдем, а потом вернемся, фонари заправим. Возьми там на полке спички.

Я пошарил на полке, но спичек не было. Я крикнул Валю, которая рсталась на палубе, велел ей посмотреть в рубке. Фома Тимофеевич человек курящий, и в рубке спички обязательно должны лежать. Валя крикнула, что там тоже нет спичек. Тогда Фома, ворча про себя, что мы с Валей ничего не умеем и ни о чем нас нельзя попросить, пошел за спичками сам. Он долго возился в магазине, что-то у него там падало, обо что-то он спотыкался – в магазине было совсем почти темно. Наконец вышел очень сердитый и сказал:

– Потом найдём.

После этого он долго ещё искал и наконец все-таки нашел флаг в темноте. Он взял флагшток – длинную деревянную палку, и мы спрыгнули на берег. Жгутов стоял в нескольких шагах от бота, и, только мы спрыгнули, он сказал резко и строго:

– Флаг ты дай мне, Фома, я его закреплю, а вы, ребята, принесите мне матрац, одеяло, подушку, что полагается.

Ом протянул руку, будто не сомневаясь, что Фома отдаст ему флаг. Фома смотрел на него удивленно.

– Куда это вам матрац и подушки? – спросил он.

– Как – куда? – удивился Жгутов. – В пещеру, конечно. Что ж это, думаешь, я под открытым небом жить буду? Ну, давай, давай флаг!

– Я флага не дам, – хмуро сказал Фома, – а матрац, если вам нужен, сами тащите.

– Да ты что? – удивился Жгутов. – Раз капитан вышел из строя, командую здесь я, понял?

– Тетя Глаша командует, а не вы, – хмуро сказал Фома. – Вам доверия нету.

– Поспорь со мной! – прикрикнул Жгутов и резко толкнул Фому.

Фома в одной руке держал флагшток, а другой прижимал к себе сложенный флаг. Поэтому он не удержался и упал. Я бросился к Жгутову и схватил его за руку.

– Не смейте! – закричал я. – Не смейте, вы!

– А, – зло проговорил Жгутов, – условились злить меня!

Он с силой меня толкнул, и я упал, но, к счастью, на песок, так что совсем не ударился. Валя стояла, испуганно глядя на Жгутова. Она, кажется, замерла от страха. Я и Фома оба лежали. Ясно, что победа была за Жгутовым. Жгутов это понимал тоже. Он обвел нас всех яростным взглядом и сказал:

– Получили? Так запомните. Слушать меня с первого слова. Приказано – исполняй. Ясно?

Я не стыжусь признаться, что перепугался до смерти. Очень уж вышло неожиданно. Все хорошо получалось – разожгли бы сейчас костёр, подогрели консервы, сидели бы у костра, толковали, как положено потерпевшим кораблекрушение, а тут вдруг Жгутов, злой, с тонкими губами, с глазами, белыми от ярости, и мы должны его слушаться, ему подчиняться.

Фома опомнился первый. Он аккуратно сложил на песок флагшток и флаг, не торопясь встал и, наклонив голову, прямо пошел на Жгутова. Жгутов смотрел на него с усмешкой, но тонкие его губы чуть подрагивали от злости.

– Никто ничего исполнять не будет, – сказал Фома, – ясно?

– Что ж ты, драться со мной пойдешь? – с любопытством спросил Жгутов.

– Пойду, – угрюмо сказал Фома.

– Смотри, – Жгутов усмехнулся, – потом не жалуйся, бить буду всерьез.

– Давай! – угрюмо сказал Фома.

Тут я опомнился и вскочил. Я понял, что сейчас произойдет такое страшное, что и сказать нельзя. Фома не уступит, это я знал наверное, не такой он был человек. Он был упрямый и сильный, Фома, но куда ему было против Жгутова? Он ему и до плеча не доставал. А Жгутов, хоть и худой, был жилист и мускулист, да и во многих своих пьяных побоищах научился драться жестоко, зло, ни с чем не считаясь.

Они шли друг на друга – коренастый, невысокий Фома и худощавый, крепкий Жгутов. Ужас меня охватил. В отчаянии я бросился между ними,

– Что вы делаете? – закричал я. – Фома, перестань, что ты! Товарищ Жгутов, как вам не стыдно? Ведь вы же старший, вы моряк.

– Уйди, Даниил, – тихо сказал Фома, – не мешай! Не могу я смотреть на него. Позорит он моряков.

Жгутов протянул жилистую сильную руку и, взяв меня за плечо, молча отбросил в сторону. И они продолжали идти друг на друга, глядя прямо друг другу в глаза.

И тут вдруг раздался визг. Это был такой отчаянный, громкий, непереносимо резкий визг, что Жгутов и Фома остановились. Визжала, конечно, Валька. Она визжала так, что испуганные чайки с резкими криками разлетелись от острова. А из пещеры выскочила Глафира. Теперь сквозь визг прорывались слова: «Скорей!… Жгутов Фому убьет!… Скорей!»

Я как-то приободрился. Во-первых, Глафира была тут, а она хоть и женщина, но взрослая и не слабая. Во-вторых, я видел, что Жгутов растерялся. Не было в нем прежней уверенности. Он переводил взгляд с Глафиры на Валю, с Вали – на Фому, и видно было, что он прикидывает и соображает, что он взвешивает силы, что он не уверен, кто одолеет.

Если уж человек прикидывает и соображает, победить ему невозможно. В драку надо идти не думая.

Я снова кинулся к Жгутову и схватил его за руку. На этот раз он не решился меня отбросить. И Валька, представьте себе, тоже до того осмелела, что вцепилась в него сзади и что-то кричала. Но теперь её никто не слушал. Глафира стояла рядом с Фомой. Решительная, яростная Глафира. Она стояла, прямо глядя в глаза Жгутову, и было ясно, что хоть она женщина, а если понадобится, не думая кинется в драку. И Фома, наклонив голову, сжав кулаки, сделал шаг вперед.

– Драться хочешь? – спросила Глафира! – У каждого из нас силы немного, а если вместе пойдём, плохо будет тебе, Жгутов!

Наверное, целую минуту так и стояли все неподвижно. И какая же долгая это была минута! Потом Жгутов неискренне засмеялся. Ему хотелось, уйти от беды без позора. Он не сильно оттолкнул меня, оторвал от своей рубахи вцепившуюся в неё Валю и сказал:

– Нужно мне вами командовать! Была бы честь предложена. А без вас мне ещё спокойнее.

– Так-то лучше, – сказала Глафира.

Жгутов повернулся к нам спиной и пошел небрежной походкой. Мы все смотрели ему вслед, ещё не совсем веря, что мы его осилили. Он шел по берегу и, перед тем как скрыться за скалой, повернулся и крикнул:

– Только смотри, придёшь ко мне с просьбой – не жалуйся на встречу.

Он ушел за скалу. Тихо было на острове. Покрикивали чайки, набегали на песок маленькие волны.