Вспоминаю Ленинград пятидесятых годов, учебу в этом великом городе, колыбели Октябрьской революции, ставшем и колыбелью литератур народов Севера. Отчетливо запало в память острое чувство окрыленной гордости, которое испытывали мы, приняв в наследство все то большое и прекрасное, чего достиг довоенный Институт народов Севера на Обводном канале — храм знаний, высокой эстетики, показавший всему миру замечательное искусство ранее не доступных европейскому вниманию народов.

У нас уже тогда были свои традиции, идущие из недалекого, но все же прошлого. И не случайно таким заметным событием стал никому еще неизвестный тогда, начинающий автор (студент университета, чукча из Уэлена, прославившийся разве лишь тем, что добирался из родного селения в Ленинград значительно дольше, чем Чехов на Сахалин), написавший рассказ".Окошко". С чукотского рассказ Юрия Рытхэу сразу же был переведен на русский и оценен как значительное явление в прозе народностей Севера.

Юрий Рытхэу наметил для всех нас молодых, стартовавших чуть позже него, перспективные пути творческого развития. Работал он истово, самоотверженно, и ему как первопроходцу приходилось много брать на себя, нащупывать, открывать, отвергать, ошибаться и торжествовать победу.

Чукотский писатель сумел пойти дальше традиций. оставленных в наследство первыми писателями народностей Севера довоенного периода — коряка Кецая Кеккетына, ненца Николая Вылко, юкагира Тэки Одулока. И даже знаменитый удэге Джанси Кимонко, автор несравненной повести".Там, где бежит Сукпай", вряд ли оказал на молодого чукотского писателя сколько-нибудь заметное воздействие. Те зачинатели, оторвавшие взгляд от песцовых и оленьих следов впервые не для того, чтобы определить свое местоположение в бесконечных скитаниях по тундре за добычей, а для того, чтобы сообщить миру о многовековых чаяниях и думах своих народов, совсем не имели никакой письменной традиции. Талантливые родоначальники новых литератур ничуть не оробели перед грандиозностью предстоящих свершений и шагнули в неведомый для их народов мир письменного художественного самовыражения, умело использовав имеющиеся у них многовековые традиции устного народного творчества.

Многие годы ненецкие, нанайские, корякские, эвенкийские литераторы радостно воспевали тему социальной нови: возможность приобщиться к знаниям, довериться медицине, пересесть с оленьих упряжек на самолеты, показывать в стойбищах кино и т. д. Социальные же проблемы, напряженность преодоления сложностей жизни и противоречий, порожденных динамикой роста и развития нового общества, осмысление себя в ряду сущих мира сего — все это, чаще всего, оставалось за пределами их творчества. Чтобы подступиться к темам философского порядка, облечь свои мысли в сюжеты и образы, наполненные напряженного психологизма, нужно было самим писателям обрести многие новые качества.

Юрию Рытхэу принадлежит честь утверждения, в многочисленных литературах Севера идеи сопричастности мыслей и чаяний обособленно и уединенно живущего в тундре оленевода или охотника делам большого социалистического дома, делам и заботам всей планеты. О том новаторски, убедительно и ярко сказали романы чукотского писателя "Время таяния снегов", ".Иней на пороге", "В долине маленьких зайчиков", ".Нунивак".

Лирический герой автора, родившийся в тундре, однажды скажет. "Я жил в этом мире с детства, и беспредельность пространств как-то не волновала меня: я считал, что мир таким и должен быть. Между небом и землей не было четкого разграничения, как между сушей и океаном… Потом только я узнал и почувствовал ограниченность пространства, горизонт, закрытый деревьями, задымленное небо над городами, сквозь которое никогда не пробивается звездный свет, застланный множеством искусственных огней, затмевающих Млечный Путь".

В своем творчестве писатель показал аборигенов арктического Севера их собственными глазами. С приходом Юрия Рытхзу в советскую литературу значительно ослабли позиции получившей устрашающее распространение литературы".экзотического видения", задача которой, в основном, сводилась к немудреному ознакомлению несведущего читателя с жизнью Севера, а чаще — с ее внешними признаками.

Произведения Юрия Рытхэу затрагивают проблемы сегодняшнего дня, волнуют и заставляютразмышлять над судьбами планеты в одинаковой мере людей всех национальностей, всех, кому не безразлична судьба их народов.

В настоящий выпуск".Роман-газеты" включен новый роман писателя — "Конец вечной мерзлоты". Чукотка в канун октября 1917 года. Первозданное, беззащитное понимание доброго начала; напрасное ожидание ответной доброты от пришлых людей, чьи истинные намерения и помыслы еще какое-то время будут находиться в непроглядном тумане. Чтобы показать трагедию чукотского народа при царизме в условиях жестокой эксплуатации, автор прибегает не к описанию, а к образным решениям. Вот только одна деталь — мать поет над умирающим сыном: "Из дальней ледяной дали приближались черные люди-тэрыки в одежде из черных шкур. И шерстью обросли, их лица, и вокруг ртов их запеклась черная кровь… Они приближаются к нашей яранге, и нет силы, которая бы. остановила их…" И сразу так выразительно зазвучало человеческое горе, что становится ясно: избавление от него возможно только в борьбе.

В своем произведении автор широко и тонко использует народные образы и символику. Крово-пийцы-тэрыки — это и рыбопромышленник Грушецкий, и торговец Бессекерский, и японский делец, осторожный и умный хищник Сооне, и внешне привлекательный, но обладающий мертвой хваткой бульдога американский торговец Олаф Свенсон.

Вокруг крупных собственников, служа им или пытаясь конкурировать с ними, группируется целая свора предпринимателей калибром поменее — коммерсанты, золотоискатели, мелкие чиновники, "блюстители порядка". Вовсе не благие намерения привели в далекую Чукотку — их забросила на эту заледенелую землю неукротимая жажда обогащения и откровенный авантюризм, столь характерные для «покорителей» Севера тех лет.

Юрий Рытхэу глубоко показывает бытовую обстановку, начало расслоения тундрового населения по имущественным признакам, напряженную политическую атмосферу в этом, казалось бы, наглухо закрытом от всего мира краю накануне революции.

Сложен образ многооленного чукчи Армагиргина. Потомственный оленевод, с детства находившийся под воздействием многовекового нравственного кодекса тундрового жителя, — у человека сердце должно быть добрым и чутким к чужим бедам, к нуждам, к сиротам и обездоленным, — он тем не менее эксплуататор, использующий чужой труд для выпаса своего многотысячного стада, зачастую забывающий о достаточном вознаграждении батракам-пастухам.

Сложные переживания вскоре надолго покидают его — он приглашен в Якутск, и сам губернатор вручает ему бумагу с гербовой печатью, удостоверяющей возведение Армагиргина в ранг".брата" Солнечного владыки — русского царя.

Бумага с гербовой печатью, мундир с погонами и пояс с бляхой — это прямое дозволение отбросить никчемные переживания, забыть о нравственных нормах тундры; в тундру надолго вселяется беззаконие.

Автор показывает, сколь тлетворным было влияние царизма на жизнь коренного населения Севера. Образ Армагиргина — несомненная удача писателя, умеющего тонко прочувствовать диалектическую сложность и противоречивость описываемого времени, трагичность сложившегося положения.

Но Армагиргин, купцы, промышленники, всякие авантюристы — это еще не тундра. Тундра — это забитые, зачастую безымянные, обездоленные пастухи-добытчики, это бесправные домашние рабы-женщины. И в показе их судеб и чаяний — пафос романа Юрия Рытхэу.

Роман этот многоплановый, с обилием жизненных коллизий, линий и судеб, Все повествование пронизывает давняя мечта тундрового жителя найти справедливое решение в отношениях между людьми. В этом плане очень важен образ бедного пастуха-батрака Теневиля, который в своих поисках справедливого устройства мира идет значительно дальше соплеменников. Он пытается добиться такого положения, когда бы житель тундры обрел голос, вышел из состояния «немоты». Знания — вот первое условие, без которого невозможно достигнуть какого-либо успеха. И одаренный от природы чукча изобретает письмо — идеографическое письмо, которое распространяется по бескрайней чукотской тундре. Кстати, Теневиль — исторически достоверное лицо. Я неоднократно бывал в Анадырской тундре, встречался с сегодняшними оленеводами-чукчами, которые хранят о своем соплеменнике добрую память.

Интересны в романе и женские образы: Милюнэ, Тынатваль и другие. Драматичен образ Милюнэ. В основе его, несомненно, лежит народное осмысление вечной борьбы между добром и злом, сочувствие к слабым и обездоленным, мечта и ожидание лучшей доли.

В образе Милюнэ мне видятся многочисленные образы сирот не только чукотских и корякских преданий, в нем я вижу сироту якутского эпоса олонхо.

Милюнэ после долгих бедственных кочевок в родной тундре отдают в домашнее рабство пришлому торгашу Треневу. Драматизм судьбы сироты нарастает. Но в Анадыре, центре Чукотского края, нервном узле общественных потрясений, Милюнэ встречает молодого русского крестьянина Булатова, бежавшего из германского плена. Изящно и поэтично очерчена в романе линия Милюнэ — Булатов, трогательная любовь этих двух обездоленных людей изображена ярко и правдиво. Пройдя через многие жизненные перипетии, эти герои находят единственно верный путь, который может привести их к счастью, — это путь революционной борьбы.

А революционные идеи на Чукотке находят благодатную почву. Пожалуй, будет вернее сказать, что обстановка на полуострове накануне революции была таковой, что идей революционных преобразований вытекали из этой обстановки как необходимая неизбежность.

Юрий Рытхэу с большой художественной убедительностью показал, что именно большевики ленинцы — русский Мандриков, член широко разветвившейся на всем Дальнем Востоке подпольной группы Константина Суханова, латыш-интернационалист Берзин — оказались той силой, которая остановила кровопийц-тэрыков, помогла осуществлению чаяний Теневиля и Булатова, раскрепостила Милюнэ.

И хотя роман заканчивается трагически — колчаковцы, воспользовавшись недостаточной бдительностью части ревкомовцев, зверски расправляются с новой властью — заря новой жизни уже занялась. Ленинские идеи растопили вечную мерзлоту, прогрели заледенелую тундру, и она заговорила звонкими голосами.

Ныне голос чукотской советской литературы весомо звучит в хоре — нашей многонациональной литературы, и новое подтверждение тому — роман Юрия Рытхэу "Конец вечной мерзлоты".

Печатается с сокращениями.

(C) "Новый мир", 1977.

Роман-газета № 24 (886) 1979

ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУЛОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА"