Я кое-как добрела до дома на Авгур-лейн, продрогнув до самых костей. Джекаби не было ни в библиотеке, ни в лаборатории, ни в кабинете. Даже Дженни куда-то подевалась. По состоянию ее спальни я догадалась, что у нее случился очередной приступ «эха». В последнее время это происходило все чаще и чаще.

По спиральной лестнице я поднялась на третий этаж. Это было, пожалуй, мое самое любимое место во всем доме – волшебный оазис, бросающий вызов всем законам логики и геометрии. Почти все пространство третьего этажа занимал тихий пруд – значительно более глубокий и широкий, чем позволяла архитектура здания. Рядом с ним возвышался небольшой зеленый холмик с цветами и ароматическими травами. Обычно не найти было места лучше, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы, но сейчас, в тихой темноте, я едва ли чувствовала себя уютно… Я звала хоть кого-нибудь, и мои слова отражались эхом от черных вод пруда, но моим единственным спутником оставался лишь мой собственный голос.

Наконец я спустилась по лестнице и вернулась в кабинет моего начальника. Дрожащими пальцами я зажгла лампу на рабочем столе Джекаби и вынула бумагу с камешком из кармана, чтобы изучить их подробнее.

С одной стороны камень был гладким, но другую покрывали концентрические овалы, похожие на изображение глаза. Что это? Предупреждение? Визитка Павла? Развернув лист бумаги, я увидела портрет мужчины со всклокоченными волосами и тревожными глазами. Левый был чуть шире и немного выше правого, что придавало ему безумный, почти маниакальный вид. Он не походил ни на одного из тех, кого я видела на фотографиях у мэра Спейда или на снимке с Говардом Карсоном.

Я снова сложила лист и сунула его и камешек обратно в карман. Портрет подождет до завтра. Джекаби до сих пор не вернулся, и по своему опыту я уже знала, что если он напал на какой-то заинтересовавший его след, то может не появиться, как минимум, до позднего завтрака. Я поднялась со стула и шагнула к двери, но вдруг вся кровь отхлынула у меня от головы, в глазах поплыло. Я попыталась взять себя в руки.

Наверное, день выдался более тяжелым, чем мне думалось. Я прислонилась к тяжелому сейфу и немного постояла, пока не прошло головокружение, а когда немного сдвинулась, толстая железная дверца тихо скрипнула.

На моей памяти из всех дверей, шкафов и буфетов во всем доме только этот сейф Джекаби держал постоянно запертым. На полке напротив него стояла большая банка с ярлыком «Деньги на залог», в которой лежало несколько сотен долларов. Каждый уголок дома был заполнен ценными вещами, сувенирами, напоминающими о прошлых приключениях, дорогими подарками и зловещими артефактами, по сравнению с которыми кунсткамера Лондонского музея показалась бы простой лавкой старьевщика. Я часто задумывалась, что такой человек, как Джекаби, относившийся к золотым канделябрам и причудливым сверкающим драгоценным камням так же, как я относилась бы к старой колоде с несколькими пропавшими картами, посчитал нужным хранить под ключом в железном ящике с дюймовыми стенами. Недоверчиво моргнув, я потянула дверцу сейфа, и она приоткрылась.

Внутри лежала старая кожаная папка с бумагами толщиной в несколько дюймов. Я оглянулась, но в доме по-прежнему было тихо. Аккуратно приподняв тяжелую папку, я положила ее на стол. Она была стянута тонким кожаным ремешком, и я осторожно развязала его. «Гляну одним глазком и тут же положу обратно», – сказала я себе.

Под кожаной обложкой нашлись папки поменьше, а сверху я увидела листы вроде тех, которые Джекаби использовал для своих повседневных записей. Я узнала их, потому что помогала привести в порядок кое-какие документы. Внизу лежали бумаги гораздо более желтые и старые, чем те, которые я когда-либо видела в доме.

Я перевернула первый лист и увидела газетные вырезки с литографиями, среди которых я с удивлением обнаружила и собственный портрет, причем относительно недавний, хотя мою щеку еще не пересекал небольшой шрам. На фотографии я с мрачным видом и в наручниках шла через фойе здания. Рядом со мной шагал Джекаби, нисколько не смущенный тем, что и его руки были закованы. Я вспомнила – это было в апартаментах «Изумрудная арка». Наше первое общее дело.

Другая фотография была наклеена на плотный, опаленный по краям картон: мы с Джекаби стояли по разные стороны от дерева на лесной поляне. За мной возвышался Хэнк Хадсон, дюжий зверолов, а четвертый человек висел вверх ногами, зацепившись за ветку. На лицо ему спадали полы мундира. Я улыбнулась – это был Чарли Баркер. Если не знать деталей, то фотографию можно было счесть даже забавной. Оттенки сепии скрывали страшную сцену – кровь и внутренности растерзанного животного на поляне. В реальности было совсем не так весело, тем более что женщина, сделавшая этот снимок, Нелли Фуллер, рассталась с жизнью, расследуя эту мрачную загадку. Наше второе дело.

Ни единого портрета не висело у Джекаби в кабинете. В отличие от мэра, который расставил у себя по полкам снимки супруги и близких ему людей, у моего работодателя не было ни жены, ни друзей. За портреты в каком-то смысле могли сойти разве что бюсты Шекспира и иллюстрации из старых сказок. Увиденное тронуло меня. Фотографии представляли нас не в самом выгодном свете, но все же он хранил их, пусть и подальше от посторонних глаз.

Я еще порылась в бумагах и увидела газетные вырезки с описанием других мрачных случаев, над которыми работал Джекаби, нечеткий снимок дома, в котором мы побывали, и порванный плакат с улыбающимся лицом этого необычного детектива. Среди фотографий была также одна с неким приятным, хотя и немного чопорным на вид мужчиной в безупречном жилете, горделиво стоящим рядом с Джекаби. Что-то в нем мне показалось знакомым, но я не могла вспомнить, где видела это лицо. Внезапно меня охватило неприятное ощущение, что за мной наблюдают.

Я захлопнула папку и быстро оглянулась. В дверь проковылял Дуглас, поприветствовав меня наклоном хохлатой головы, и вспорхнул в кресло на другом конце комнаты, где устроился отдыхать, засунув клюв под крыло.

Глубоко вздохнув, я взяла очередную папку. Она была довольно тонкой – небольшая тетрадь и несколько сложенных листов бумаги. Я подняла их повыше, чтобы прочитать. Это оказались официальные документы. Один из листов был озаглавлен «ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ», но пациентом там значился вовсе не Джекаби.

– Элинор Кларк, – прочитала я вслух.

Словно в ответ на мой шепот из папки выпал небольшой коричневый конверт и слетел со стола. Я безуспешно попыталась поймать его, но он выскользнул из моих пальцев и приземлился на ковер.

– Мисс Рук?

Джекаби бросил свою сумку на пол в дверном проеме. Я замерла. Он посмотрел на кожаную папку на столе и перевел взгляд на меня. Лицо его вытянулось. Не говоря больше ни слова, он нагнулся и поднял конверт, держа его так осторожно, словно тот был сделан из хрупкого стекла. А потом так же осторожно вернул его в папку.

– Извините, мистер Джекаби. Я не хотела…

– Тогда положите на место.

Я кивнула и закрыла досье.

– Я позволил вам свободно передвигаться по моему дому и моему кабинету за небольшими исключениями, мисс Рук.

– Да, сэр. Простите, я…

– Возможно, стоило выразиться яснее, но мне казалось, что несколько дюймов прочного металла и кодовый замок совершенно четко говорят о моих намерениях.

– Конечно, сэр. Это больше не повторится.

– Как вы открыли сейф? – требовательно спросил он.

– Я не открывала. Он был не заперт. Я просто…

– Он всегда заперт! Я всегда проверяю…

Его глаза помрачнели, лоб наморщился.

– Вы не лжете, – произнес Джекаби наконец. – Не знаю даже, что тревожнее.

Шагнув вперед, он взял кипу бумаг у меня из рук.

– И много вы успели увидеть?

– По правде говоря, я только взяла папку в руки, когда вы вошли.

Мой работодатель медленно обогнул стол. Я затаила дыхание. Он положил досье обратно на стол, сам уселся на стул и устало оперся на локти.

– Не нужно было ее брать.

– Что это такое, сэр? Какое-то дело? Я узнала фотографию из долины Гэд. Я и не знала, что после пожара уцелела хотя бы одна. Если они связаны между собой…

– Это не дело, – выдохнул он.

По лицу Джекаби было заметно, что он размышляет, чем со мной стоит поделиться. Детектив осторожно опустил ладонь на кожаную обложку.

– Я хранитель кое-чего, что древнее меня, мисс Рук, и эта ноша подразумевает ответственность.

– Вы имеете в виду свой дар?

– Именно. – Он погладил досье кончиками пальцев. – Эта коллекция – вечная летопись ясновидца.

– Летопись… вас? Зачем вам заводить такое толстое дело на себя самого?

– Там очень мало того, что касается непосредственно меня, мисс Рук. Я же говорил вам, что одновременно на земле не могут жить два ясновидца. В настоящее время это я, но я не первый и не последний. Моя сила – это некий живой дар, переходящий от одного сосуда к другому. Существуют некие организации – чрезвычайно древние, – которые интересуются моей уникальной духовной родословной. Одна из таких организаций обратилась ко мне много лет назад. Тогда я был всего лишь мальчишкой, несмышленым, одиноким, жаждущим получить ответы. Оказалось, ответов у них не так уж и много, но зато, – он похлопал рукой по кипе папок и бумаг, – они предложили мне это.

Джекаби открыл первую тонкую папку и пролистал бумаги.

– Это моя. Все, что будущему нужно будет знать обо мне. Я включил сюда несколько особенно дорогих для меня воспоминаний и имеющих важное значение событий. Мой скромный вклад в неизмеримое наследие.

Он закрыл первую папку, открыл следующую – ту, в которой хранились психиатрические справки, – и нежно провел рукой по обложке тонкой тетради. Все еще подрагивающей рукой он взял конверт, который я уронила, и протянул мне. Когда я попыталась его взять, он отдернул руку, словно инстинктивно, а затем покачал головой и снова протянул.

– Только осторожно, мисс Рук.

Я кивнула, сгорая от любопытства, и открыла конверт. Внутри лежал ферротип – старая серая фотография. На переднем плане стояли богато одетые и улыбающиеся мужчина с женщиной. За ними – девочка и мальчик, оба лет десяти, не более, а дальше виднелись палатки и флаги. Девочка очень походила на свою мать светлыми волосами и лицом в форме сердечка, но даже на таком грубом снимке было заметно, что с ее глазами что-то не так, – широко распахнутые и какие-то дикие, они казались слишком старыми для столь юной особы. Мальчик тоже казался странным: волосы взлохмачены и темнее, чем у взрослых. Панталоны, доходящие до колен, порядком потерты, один гольф сполз. С виду совсем еще ребенок, он выглядел худым и жилистым, а на юном лице уже четко обозначились скулы.

– Подождите минутку. Это же… – Я перевела взгляд с фотографии на детектива и обратно. – Это же вы?

Джекаби кивнул.

– Вы здесь так молоды! Боже, какой славный! Вы никогда не рассказывали мне о том, как жили до Нью-Фидлема. Это ваши родители?

– Нет. – Джекаби подался вперед и показал пальцем на девочку. – Это ее, но они были достаточно любезны, чтобы в тот день взять меня на ярмарку, – голос его слегка надломился. – У нее было не так уж много друзей.

– Прошу, сэр, расскажите о ней.

– Это не очень счастливая история.

– Кто она?

Детектив закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Элинор.