— Фотографии в газетах редко похожи на оригинал, — небрежно заявил Лоренс Маккей.

Констанция Данлап, не обращая внимания на окружающее, не сводила глаз с человека, сидевшего за столом напротив. А их окружал захватывающий вид театрального разъезда — красивые лица и роскошные платья, изысканная музыка, яркий свет и веселье. Она не зря выбрала именно это место и время. Констанция надеялась, что контраст того, что она собиралась сказать, с роскошной жизнью вокруг усилит впечатление от ее слов.

— И все равно я узнала фотографию, — настаивала она. — И на этой фотографии изображен Грэм Маккензи.

Констанция тщательно сложила газетную вырезку и сунула в сумочку, лежащую на стуле у стола.

Лоренс Маккей не отвел взгляд.

— Предположим — просто чтобы поддержать беседу, — что вы правы, — протянул он. — И что бы вы стали делать, будь я тот самый Грэм Маккензи?

Констанция посмотрела на невозмутимого с виду мужчину. Благодаря своей острой проницательности она знала, что его спокойствие — всего лишь маска. Будь она настоящим детективом, который внезапно подошел бы к нему сзади в сутолоке подземки, похлопал по плечу и прошептал: «Вы в розыске!» — он вел бы себя точно так же.

— Мы имеем дело с фактами, а не с предположениями, — уклончиво заметила Констанция.

На мгновение на лице Маккея появилось задумчивое выражение. Что она замышляет — шантаж? Он недавно познакомился с Констанцией, но сомневался, что она на такое способна. Поэтому отбросил мысль о шантаже, едва она у него появилась.

— Что ж, давайте поиграем в эту игру, — сказал он с полуулыбкой. — Итак, положим, я — тот самый Грэм Маккензи, который удрал из Омахи с… О какой сумме говорится в статье? Полмиллиона долларов? Удрал с полумиллионом долларов наличными, незарегистрированными акциями и облигациями… Ваши дальнейшие действия?

Констанция поняла, что он искусно поменял их местами. Вместо того чтобы быть преследователем, она превратилась в преследуемого — по крайней мере, в этой беседе. Он не признался ни в чем, и ее восхитила выдержка Маккея. Этот человек зачаровывал ее — его повадки, его уверенность, его взгляд. Большие серые глаза принадлежали скорее мечтателю, чем бизнесмену. В нем чувствовался однолюб: такой мужчина выбирает женщину раз и навсегда… И за таким мужчиной избранница могла бы последовать на край света.

— Вы не ответили на мой гипотетический вопрос, — напомнил Маккей.

Констанция встряхнулась, осознав, что слишком глубоко ушла в свои мысли.

— Я рассуждала чисто теоретически, — пробормотала она.

— Значит, вы не знали, что собираетесь делать дальше?

— Н-не знала, — запинаясь, ответила она.

Маккей нагнулся к ней через стол.

— Может, вы бы припомнили старую пословицу: «Поступайте с другими так, как вы хотите, чтобы другие поступали с вами»?

Это было жутковато — то, как он читал ее мысли.

— А вы знаете еще одну поговорку? Насчет того, кто часто приводит цитаты из Библии? — парировала она.

— Значит, я — дьявол?

— Этого я не говорила.

— Но намекнули.

Она и вправду сделала это, но упрямо покачала головой:

— Ничего подобного.

— То есть вы не считаете меня дьяволом?

Констанция на мгновение отвела глаза и посмотрела на праздную толпу.

— Грэм Маккензи, — медленно проговорила она, — какой толк ходить вокруг да около? Почему мы не можем быть откровенны друг с другом? — Помолчала и задумчиво продолжила: — Хорошо, я начну первой. Довольно давно я впуталась в подделку чеков ради одного мужчины. Я бы сделала для него все, все что угодно!

Лицо Маккея-Маккензи затуманилось. Констанция сразу заметила его реакцию, поскольку пристально наблюдала за ним. Итак, он не терпел никакой конкуренции.

— Я говорю о своем муже. Он пошел на растрату, думая, что делает это ради меня, — пояснила она.

Лицо Маккензи прояснилось; он явно почувствовал облегчение. Большинство мужчин таковы, и он не был исключением из правил. Сам он мог преступать законы морали, но от женщин требовал следования высоким нравственным стандартам.

— Мы стали преступниками-дилетантами, партнерами по преступлению, — продолжала Констанция. — Муж покончил с собой, когда был один, вдали от меня. Он не смог выдержать суровую битву с жизнью. А я с тех пор помогаю тем, кто оказался вовлечен в схватку с законом. Теперь вы знаете, кто я. Я отдаюсь на вашу милость. Мне приходилось участвовать в таких делах, с которыми меня бы никто никогда не связал. И я хочу вам помочь. Будьте же и вы со мной откровенны.

Такой просьбе трудно было противиться. Собеседник Констанции долго смотрел ей в глаза внимательным оценивающим взглядом.

— О себе мне нечего сказать. Но я могу рассказать вам историю Грэма Маккензи, — осторожно начал он. — Полгода назад в Оклахоме жил-был молодой человек, который много лет честно трудился на депозитарную компанию. Он получал восемьдесят пять долларов в месяц. Это больше, чем кажется вам, живущим здесь, в Нью-Йорке. Но при его работе этого было мало. Потому что, как управляющий банковским хранилищем, он выполнял столько обязанностей, что компания была перед ним в долгу. А ведь у управляющего хранилищем имелось много возможностей улучшить свое положение. Иногда вкладчики давали ему ключи, чтобы он отпирал их банковские ячейки, и было нетрудно сделать оттиск ключа на спрятанной в ладони жевательной резинке или воске. А еще у него был доступ к ключам ряда незанятых ячеек, и, когда представлялась такая возможность, он тоже мог делать копии. Потом ячейки арендовали, а у него уже имелся наготове нужный ключ. Даже если замки от незанятых ячеек были пусты и активировались после первого вставления случайного ключа, его это не останавливало. И хотя требовалось двое, чтобы достать незанятые ключи — он сам и доверенный служащий, — он все равно доставал их, и офицер охраны ничего не подозревал, хотя все происходило буквально у него на глазах. Знаете, система охраны банка часто зависит от честности одного-единственного человека.

Маккензи сделал паузу.

Констанция была заворожена хладнокровием, с каким этот человек рассказал о проделанной им преступной работе.

— Управляющий заслуживал большего, чем получал. Много большего. Но, когда он попросил о прибавке, ему велели считать себя счастливчиком, оттого что его вообще держат на работе… И вместо прибавки урезали ему плату до семидесяти пяти долларов. Эта пощечина рассердила его. Он решил проучить своих начальников и продемонстрировать, на что способен. И вот одним прекрасным днем он отправился на обед и… И с тех пор его ищут. Он забрал полмиллиона наличными, облигациями и акциями — незарегистрированными, которые легко заложить.

— Каков же был его главный мотив? — спросила Констанция.

Маккензи долго и серьезно смотрел на нее, словно прикидывая что-то в уме.

— Полагаю, я хотел мести не меньше, чем денег, — наконец ответил он.

Он сказал это медленно и обдуманно, словно поняв, что ничего не выгадает, скрывая от нее факты, и желая показать себя в лучшем свете перед женщиной, обнаружившей его тайну.

Это было признание.

Констанция знала Маккея, как он себя называл, всего две недели, но их знакомство быстро переросло в дружбу. Их представили друг другу на одной из так называемых богемных вечеринок. Они побеседовали, и Констанции понравилось, что он не заигрывает с ней, а говорит без обиняков. Той ночью он проводил ее до дома, спросил, можно ли позвонить, и с тех пор они периодически встречались.

Маккей водил ее в театры, в рестораны, и узы дружбы завязались сами собой.

Констанция сразу почувствовала в нем скрытую силу, и физическую, и духовную. Иногда казалось, что он вибрирует от этой силы, еле сдерживая ее. В итоге она была зачарована этим человеком, но в то же время слегка его побаивалась.

Если бы Маккея спросили, что он испытывает к Констанции, он затруднился бы с ответом. Он нашел в ней женщину, которая повидала разные стороны жизни, однако вышла из всех испытаний с чистой душой. Она сохранила свою личность там, где многие другие как минимум деградировали бы. Маккей восхищался и уважал ее.

Он, мечтатель, видел в ней трезвого практика.

Она, авантюристка и нарушительница закона, видела в нем некую родственную душу.

Вот почему Констанция почти не удивилась, когда однажды в газете под фотографией Лоренса Маккея прочитала имя «Грэм Маккензи» и узнала историю хищения ценностей из «Дженерал вестерн траст» в Омахе на сумму в полмиллиона. Вместо удивления она почувствовала некий душевный подъем. Этот человек был не лучше и не хуже ее самой. И она могла ему помочь.

Констанция вспомнила те времена — неужели это случилось всего несколько месяцев назад? — когда она получила горький урок, узнав, что такое быть отверженной преступницей. С тех пор она решила всегда держаться в рамках закона, как бы близко к краю ни пришлось подойти.

— Так что вы теперь собираетесь делать? — повторил Маккензи свой прежний вопрос.

— Я не собираюсь вас сдавать, — медленно ответила Констанция. — И никогда не собиралась. Теперь мы во власти друг друга. Но вы больше не можете жить как раньше, даже здесь, в Нью-Йорке. Кто-нибудь, кроме меня, наверняка видел эту статью.

Грэма не впечатлили ее слова. Да, она говорила правду, его мнимой безопасности в этом городе пришел конец. Он сбежал в Нью-Йорк потому, что в таком огромном городе было легче сбросить старое обличье и принять новое. Что ж, Нью-Йорк — не единственный большой город на планете.

Констанция положила подбородок на руку и заглянула ему в глаза.

— Позвольте мне принять кое-какие меры, — сказала она. — Я смогу сделать то, что у вас не получится.

Грэм вдруг понял, что на миг забыл о состоянии, ради которого так рисковал. Ему было достаточно женщины, сидевшей напротив.

— Хорошо, — согласился он. — Если вы уверены, что ради этого стоит хлопотать.

— Стоит. Вы же доверились мне.

— Полностью доверился.

И несмотря на то что вокруг сидели другие обедающие, он наклонился и взял ее за руку.

Бывают случаи, когда весь мир и суждения всех людей на свете ничего не стоят. Констанция не отстранилась. По глазам мужчины она чувствовала, как подействовало на него одно лишь прикосновение к ее руке, и ощущала в себе ответный трепет.

Наконец Констанция убрала руку и быстро встала.

— Мне нужно идти, — сказала она. — Уже поздно.

— Констанция, — прошептал Маккензи, помогая ей надеть пальто. — Констанция, теперь я всецело в ваших руках.

С ним было приятно проводить время. А еще приятнее было ощущать свое влияние на него и свою власть над ним. Констанция не желала признаваться в этом самой себе, но это было так.

Разговаривая, они пошли к остановке такси и не прервали разговора в машине.

Но когда такси подрулило к дому, знакомый вид вернул Констанцию к реальности. Возбуждение необычного вечера осталось позади. Маккензи помог ей выйти из такси, и Констанция утешила себя тем, что это не конец, а только начало истории.

— Грэм, — сказала она, помедлив у двери. — Завтра мы должны найти место, где вы сможете спрятаться.

— А я смогу видеться с вами? — тревожно спросил он.

— Конечно. Позвоните мне утром, Грэм. Спокойной ночи.

И она унеслась в лифте, оставив Маккензи, который вдруг почувствовал себя слегка потерянным и одиноким.

— Клянусь господом, — пробормотал он, двинувшись по улице пешком, вместо того чтобы снова сесть в такси, — какая женщина!

На следующий день они вместе нашли место, где легко было жить неузнанным. Макензи предпочел бы поселиться рядом с Констанцией, но она для этого была слишком благоразумна. Им удалось отыскать холостяцкие апартаменты, где арендаторы никогда не просыпались раньше полудня и где ночь легко превращалась в день. Мужчины не станут задавать вопросов. А в таком доме, как у нее, слухам не будет конца.

Днем Маккензи не выходил, а ночью его путь лежал по тщательно выбранным безлюдным улицам.

Каждый день Констанция отправлялась на Уолл-стрит, где у нее сложились доверительные отношения с некоторыми брокерами. Грэм Маккензи и Констанция Данлап планировали вместе финансовые операции, которые она потом осуществляла с идеальной сноровкой и проворством.

Чем дольше они работали вместе, чем больше Констанция дивилась на этого человека. Он долгие годы трудился за жалкие восемьдесят пять долларов в месяц, как будто не был способен на большее. И вот теперь спекулировал на Уолл-стрит с такой энергией, что имел все шансы (с ее помощью, конечно) заработать целое состояние.

Однажды ночью, когда они после недолгой прогулки торопились обратно к жилищу Грэма, им пришлось пробираться через толпу на Бродвее. Констанция вдруг увидела знакомое лицо и невольно вздрогнула: мимо торопливо прошел детектив Драммонд. Он как будто не смотрел ни вправо, ни влево, но таков уж был его метод. Он вполне мог замечать все, что творилось вокруг, мог заметить и Грэма с Констанцией. В любом случае эта встреча неприятно напомнила ей о том, что в мире существуют детективы.

— В чем дело? — спросил Грэм, заметив, что она оглядывается.

— Я только что видела знакомого.

Увидев, что в нем снова шевельнулась ревность, Констанция на миг забыла про свой страх и засмеялась. Ревность Грэма доставляла ей удовольствие, свидетельствуя о том, что Констанция ему небезразлична.

— Он детектив. И он преследует меня с того самого случая, о котором я тебе рассказала.

— А! Понятно.

Он тоже обернулся, но не увидел ничего подозрительного. Кто бы ни нацелился на Констанцию, Маккензи готов был рискнуть всем на свете, чтобы ее защитить.

— Мы должны быть более осторожны, — вздрогнув, произнесла Констанция.

Однажды вечером, когда она собиралась выйти, чтобы встретиться с Грэмом и доложить о своих дневных успехах, раздался громкий стук в дверь.

Констанция открыла и сделала шаг назад.

— Полагаю, вы считаете меня своей Немезидой, — приветствовал ее Драммонд.

Она почти ожидала такого визита и сумела принять холодно-вопросительный вид.

Драммонд вошел и плюхнулся в кресло, так и не убрав с лица маску мнимого равнодушия, скрывая страстное желание обшарить все кругом.

— Кое-какие наши западные клиенты поручили мне интересное дело, — сказал он в качестве шаткого объяснения своего визита. — Дело о воре, скрывающемся в Нью-Йорке. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что след этого человека рано или поздно протянется на Уолл-стрит. В общем, так и случилось, хотя и не напрямую. И это заставило меня вспомнить старую поговорку: «Ищите женщину». Меня восхитило то обстоятельство, — он помедлил, остро глядя на Констанцию, — что в деле Грэма Маккензи явно замешана моя старая подруга, Констанция Данлап.

— Итак, теперь я — подозреваемая? — отозвалась Констанция. — Я даже не удивлюсь, если вы скажете, что я и есть тот самый Грэм Маккензи.

— Нет, — отмахнулся Драммонд. — Вы, конечно, не Маккензи. Но, судя по тому, что мне известно, вы вполне можете быть миссис Маккензи. И я считаю, что именно вам достались украденные Маккензи деньги!

— Да неужто? — спокойно ответила она. — Вам остается это доказать. Кстати, почему вы так решили? Полагаю, потому, что готовы поверить чему угодно, если речь заходит обо мне!

— Я заметил, как активно вы посещаете Уолл-стрит..

— Да, потому что я играю на бирже. Разве у меня нет собственных средств? При чем тут какой-то Маккензи с его ворованными деньгами? — пренебрежительно спросила она.

— Где он? — напрямик спросил Драммонд. — Не здесь, это ясно. Но где?

— Я не сторож брату моему! — Констанция весело рассмеялась. — Бросьте! Я в первый раз слышу о каком-то Грэме Маккензи. Докажите, что я его знаю. Вам знакомо правило номер один в делах об убийстве — вы должны представить corpus delicti.

Драммонд был взбешен. Этой женщине всегда легко удавалось выводить его из себя. Детектив по натуре был вспыльчив, и Констанция точно вычислила его слабое место. Да, у него имелись сильные подозрения, но он не мог ничего доказать, не мог доказать, что игра Констанции на бирже имеет отношение к сбежавшему управляющему.

Потянулась долгая горькая неделя, полная борьбы с уловками одного из самых коварных сыщиков. Его ловушки теперь окружали Констанцию со всех сторон, но ей удавалось их избегать. Чем все это кончится? Увенчаются ли наконец успехом героические усилия Драммонда?

Констанция чувствовала, что вокруг нее плетется невидимая сеть. Вряд ли на самых матерых убийц когда-нибудь открывали такую охоту. На нее было направлено недреманное око, и с того момента, как она покидала квартиру, до того момента, как она возвращалась, ее ни минуты не оставляли без надзора. Она знала это, хотя и не всегда видела тех, кто за ней следил.

То была война двух острых умов. Однако с самого начала Констанция выигрывала каждый ход. Она сохранила мужество и твердо решила, что Грэма не найдут через нее.

День проходил за днем, минула неделя, а сыщик все еще понятия не имел, где находится тот, кого он разыскивает.

Дело казалось безнадежным, но, как все хорошие детективы, Драммонд по опыту знал, что желанная ниточка может появиться, когда меньше всего этого ожидаешь. Констанция, со своей стороны, ни на миг не теряла бдительности.

Однажды она заметила, что за ней следит неприметно одетая молодая женщина. Констанция лишь могла догадываться, что это одна из самых проницательных женщин-детективов в городе.

В квартиру, расположенную через коридор от нее, въехала новая жиличка, еще один новый арендатор снял комнаты в соседнем доме, через двор. Новенькая была очень хорошей соседкой. Она объяснила, что ее муж — коммивояжер и она целыми неделями остается одна. Констанция ощущала непрерывную слежку, даже находясь дома.

Сеть затягивались. Всякий раз, когда доставляли почту, соседка оказывалась дома и пыталась разглядеть штемпели на письмах миссис Данлап. Она и сама получала много писем, с улыбкой объясняя:

— Распоряжения для моего мужа. Сюда приходит много его личной корреспонденции.

Но все ухищрения были напрасны. Констанцию не удавалось подловить.

Враги испробовали всевозможные уловки. Если Констанция куда-то шла, за ней обязательно кто-нибудь увязывался, и рано или поздно ей приходилось избавляться от непрошеных спутниц. Ей наносили визиты разносчики, газовщики, электрики и телефонисты. Все эти переодетые детективы искали шанс провести расследование, которое раскроет ее секрет. Уборщик, собиравший использованную бумагу, вдруг обнаружил, что ее можно продать по высокой цене. Все, на что был способен проницательный ум Драммонда, было пущено в ход. И — ничего. Ни намека на какую-либо зацепку.

И все это время Констанция напрямую общалась с Маккензи.

Грэм во время своего вынужденного бездействия полюбил Констанцию глубже, чем когда-либо. Кроме нее, для него не существовало больше женщин. Ради нее он отказался бы даже от своего состояния, если бы не чувствовал — поступив так, он полностью дискредитирует себя в ее глазах.

Теперь Констанция и Грэм больше не отправлялись на вечерние прогулки, боясь, что их обнаружат. Констанция работала не покладая рук и уже получила прибыль примерно в пятьдесят тысяч долларов, пустив в оборот деньги, которые он украл. Еще неделя — и прибыль станет на несколько тысяч больше.

Однако напряжение давало о себе знать.

— О Грэм! — воскликнула Констанция однажды вечером, после того как с огромным трудом отделалась от приставленной Драммондом шпионки. — Я так устала от всего этого… так устала!

Не успел Грэм выложить то, что было у него на сердце, как она продолжила:

— Я устала от одиночества. Да, мы с тобой добиваемся успеха в делах. Но какой ценой?

— Верно, — откликнулся он, вспоминая, как чувствовал себя тем вечером, когда она оставила его у лифта, как чувствовал себя каждое мгновение, когда был от нее вдалеке. — Цена нашим успехам — одиночество.

Грэм с огромным трудом сдерживался, зная, что ей и так нелегко. Но чего он не знал — это того, каких усилий стоит Констанции ее замечательное самообладание. Пожалуй, сегодня ему впервые удалось мимолетно заглянуть за барьер сдержанности, которым она себя оградила.

— Давай кончим игру и укроемся в Европе, — внезапно предложил он.

Констанция покачала головой.

— Нет! Куда бы мы ни сбежали, нас ни за что не оставят в покое. В любом городе мира нас найдут и наверняка экстрадируют. Но у меня есть план. Подожди еще немного.

Однажды после закрытия биржи Констанция вышла из офиса брокера — и чуть не врезалась в Драммонда, который поджидал ее, как кот поджидает мышь. Сразу было видно, что он пришел не просто поболтать.

— Вам, наверное, интересно будет узнать, — заговорил детектив, пристально наблюдая за ней, — что окружной прокурор Викхэм, ведущий это дело, прибыл в Нью-Йорк вместе с президентом «Дженерал Вестерн траст».

— Да ну? — неопределенно отозвалась она.

— Я сказал им, что напал на след через некую женщину, и они приехали, чтобы мне помочь.

Зачем он это говорит? Чтобы насторожить ее и заставить сделать неверный шаг — или из пустого бахвальства? В последнем Констанция сомневалась. Не в стиле Драммонда было бахвалиться на данном этапе игры. Нет, у него имелась тайная цель. Скорее всего, он ожидал, что Констанция начнет предпринимать некие шаги, чтобы выйти из затруднительного положения, и тем самым выдаст свое участие и все погубит. Женщина менее умная, чем Констанция, и впрямь могла бы дрогнуть перед такой атакой.

Однако Констанция поступила вовсе не так, как ожидал Драммонд. Наоборот — она решила, что настал переломный момент и надо только не упустить шанс разрубить запутанный узел.

Едва Драммонд ушел, она тоже поспешила на улицу, готовясь встретиться лицом к лицу с преследователями Маккензи.

Констанции легко удалось выяснить, что Викхэм зарегистрировался в новом отеле «Принц Генри».

Прибыв туда, она послала окружному прокурору свою визитку, и он сразу же ее принял, очень сдержанно, как будто знал о ней и не ожидал, что она появится так скоро.

— Как я понимаю, — быстро заговорила Констанция, — вы приехали в Нью-Йорк потому, что мистер Драммонд заявил, будто может раскрыть дело Грэма Маккензи.

— Так и есть, — удивленно отозвался он.

— Возможно, есть и другой способ уладить это дело, без участия мистера Драммонда.

— Мы можем вас задержать! — выпалил прокурор. — Прямо здесь и сейчас!

— Нет, не можете, — парировала Констанция. — У вас на меня ничего нет. А что касается мистера Маккензи… вы понятия не имеете, где он. Он с тем же успехом может быть сейчас в Лондоне, в Париже или в Берлине. Он может переезжать из одного города в другой сколь угодно долго, ведь с такими деньгами, как у него, человек везде дома.

Викхэм прикусил губу. Он знал, что его посетительница права. Дело держалось на очень зыбких нитях.

— И я задумалась, — продолжала Констанция, — нет ли способа прийти к компромиссу, который устроил бы обе стороны.

— Ни за что! — решительно воскликнул Викхэм. — Он должен вернуть всю сумму! Более того — он должен вернуть ее с процентами. Тогда и только тогда мы сможем рассмотреть его просьбу о смягчении наказания.

— И вы бы ее рассмотрели? — быстро спросила она.

— Конечно. Нам пришлось бы ее рассмотреть. Добровольная сдача и компенсация превратили бы его в свидетеля… хм… в свидетеля против себя самого.

Констанция промолчала.

— Вы можете организовать такой компромиссный исход? — спросил Викхэм, внимательно наблюдая за женщиной и надеясь, что та невзначай обронит какой-нибудь ценный намек.

— Возможно, — ответила Констанция, невозмутимо встретив его взгляд.

Викхэм решил действовать жестче.

— А если мы возьмем его без вашей помощи? — пригрозил он.

— Попытайтесь, — пожала плечами Констанция.

Ни аргументы, ни угрозы на нее не действовали. Она не говорила ничего определенного. Она была упряма.

— Вы должны предоставить все это мне, — уговаривала Констанция. — Я его не предам. И вы не сможете доказать, что я его укрываю.

— Тогда сами принесите сюда все деньги! — потребовал Викхэм.

— Нет. Я вам не доверяю, — откровенно ответила она.

Они смерили друг друга взглядами. Констанция знала в глубине души, что с этим человеком просто так не справиться, что он привык стоять на своем.

— Больше я ничем не могу помочь! — решительно сказал окружной прокурор. — Мои условия окончательны. Лишь на таких условиях я могу доверять… ворам.

— Но я сдержу слово, — тихо сказала она. — Когда вы докажете мне, что абсолютно честны, докажете, что если Маккензи вернет сумму с процентами, его оставят на свободе… тогда я смогу убедить его сдаться.

— Миссис Данлап, — Викхэм поднялся, давая понять, что разговор окончен, — я сделаю одно признание. Я приму любой метод возмещения, какой он предпочтет. Но это должно быть прямой сделкой между Маккензи и мной, и при заключении этой сделки должны присутствовать также Драммонд и мистер Тейлор, президент трастовой компании. Он сейчас тоже в Нью-Йорке. Таковы мои условия. Таков мой ультиматум. Всего хорошего.

Констанция покинула комнату с раскрасневшимся лицом и решительно поблескивающими глазами.

Снова и снова она обдумывала, как воплотить в жизнь свой план. Они должны были согласиться на условия, гарантирующие безопасность и свободу Маккензи. Но Грэм должен быть хозяином ситуации.

Констанция тщательно выполнила все обычные предосторожности, чтобы отделаться от слежки, и спустя полчаса встретилась с Маккензи.

— Что случилось? — нетерпеливо спросил он, удивившись раннему визиту.

Она коротко изложила, что сегодня произошло.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы отправиться к окружному прокурору Викхэму, отдать полмиллиона и около двенадцати тысяч процентов компенсации, а взамен получить свободу? — спросила она.

Грэм с сомнением посмотрел на Констанцию.

— Я на такое не пойду, — медленно проговорил он. — Откуда мне знать, что они сделают, как только я окажусь в их власти? Нет. Я не пойду туда ни при каких условиях. Я им не доверяю, не доверяю их слову и их гарантиям. Сперва должен быть аннулирован обвинительный акт.

— Но на такое не пойдут они. Этот ультиматум был личным решением окружного прокурора.

Констанция оказалась перед неразрешимой дилеммой. Она была согласна с резонностью позиции Грэма. Но его требования вошли в непреодолимое противоречие с ультиматумом упорного Викхэма, озлоблением и беспринципностью Драммонда. Как же разрешить проблему?

Около получаса они сидели в молчании. Констанция обдумывала один план за другим и один за другим их отвергала. Внезапно ей в голову пришла одна идея. Однажды в банке она видела то, что могло бы им помочь.

— Завтра я все устрою, к удовлетворению обеих сторон! — уверенно воскликнула она.

— Каким образом? — спросил Грэм.

— Предоставь все мне.

— Хорошо. — Он встал и повернулся к ней лицом. — Я сделаю все, что ты скажешь.

Маккензи попытался взять Констанцию за руку, но она отодвинулась.

— Нет, Грэм. Не сейчас. Меня ждет работа… Нет-нет, мне надо идти. Доверься мне.

Только на следующий день Маккензи снова увидел Констанцию. Она вошла в его квартиру и положила на стол небольшой продолговатый ящичек из черного эмалированного металла с двумя отделениями. В каждом отделении было по рулону бумаги.

Констанция присоединила странный прибор к телефону, сказала несколько загадочных слов в трубку и повесила ее.

Спустя несколько минут она решительно взяла перо, которое было в нижнем отделении ящичка, и на чистой бумаге торопливо написала: «Мы готовы».

Маккензи был слишком ошеломлен ее уверенными быстрыми действиями, чтобы задавать вопросы. Внезапно краешком глаза он увидел, что в верхнем отделении задвигалось, словно само по себе, самопишущее перо, схожее с тем, которое находилось в нижнем отделении.

— Отлично! — воскликнула Констанция.

«Вы получили это?» — написала призрачная рука.

«Совершенно верно, — был ответ Констанции. — Выполняйте свое обещание».

Верхнее перо теперь проворно двигалось, закрепленное на концах двух штативов — точно таких же, как и те, которые держали нижнее перо.

«Обещаем, — появилась надпись, — что после возврата…»

— Что это? — вскричал Грэм, когда до него начало доходить значение появляющихся на бумаге слов.

— Фототелеграф, — ответила Констанция. — Он воспроизводит то, что пишется на большом расстоянии. Я подсоединила его к телефонному проводу, чтобы вы с Викхэмом могли обсудить требования друг друга. С помощью этого прибора и телефонных проводов можно писать так же, как с помощью телефона и проводов можно говорить. Как будто старый пантограф разделили пополам и каждую половинку присоединили к телефонным проводам. Пока ты пишешь на этом трансмиттере, приемник в отеле Викхэма воспроизводит для них написанное. Смотри!

«…500 000 долларов, — продолжало выводить перо, — наличными, акциями и облигациями, с процентами, все процессы против Грэма Маккензи будут прекращены и обвинительный акт аннулирован. Подписи: Маршалл Тейлор, президент «Дженерал Вестерн траст». Максвелл Викхэм, окружной прокурор. Рейлли Драммонд, детектив».

— Это работает даже лучше, чем я надеялась! — восхищенно вскричала Констанция. — Тебя удовлетворит такой вариант, Грэм?

— Д-да, — пробормотал он, слегка заикаясь — не из-за боязни, а от удивления. Такого внезапного поворота событий он никак не ожидал.

— Тогда подпиши.

Констанция быстро вывела: «Если с меня будут сняты все обвинения, я согласен назвать номер и местонахождение ячейки в сейфе в Нью-Йорке, где находятся акции, облигации и наличные, которыми я владею. Я готов немедленно выписать чек на полмиллиона, включая проценты».

Она отошла от аппарата. С нетерпеливой дрожью Маккензи схватил перо и под написанными ею строками смело поставил свою подпись: «Грэм Маккензи».

Потом перо снова взяла Констанция.

«Положите в фототелеграф банковский чек, — написала она. — Маккензи напишет на бланке имя, сумму и подпишется».

Прошло полминуты.

— Теперь, Грэм, подпиши этот чек на «Юниверсал банк» именем Лоренса Маккея, — сказала она, проставив сумму.

Грэм машинально взял перо. Его пальцы дрожали, но он с усилием взял себя в руки. Это было слишком странно, совершенно невозможно, чтобы быть правдой. Он — здесь, ведет переговоры, ничем не выдав своего убежища, а его преследователи сейчас сидят в каком-то отеле. Благодаря предосторожностям, принятым Констанцией, никто не знал, где находится другая сторона. Однако они общались напрямую, не только вслух, но и письменно.

Маккензи приложил перо к бумаге. Констанция уже проставила на чеке сумму, дату, банк и предъявителя — Маршалла Тейлора. Грэм торопливо подписал, как будто боялся, что его преследователи передумают, прежде чем он закончит.

— Теперь гарантии, — сказала Констанция. — Я уже изъяла сумму, которую мы получили благодаря игре на бирже, — а это существенные деньги. Напиши распоряжение, чтобы твой банк доставил ключ и передал остальное содержимое ячейки Тейлору. Я улажу с ними все оставшиеся формальности после утреннего специального интервью.

И снова Грэм лихорадочно набросал требуемые строки.

— Я… Мы… Значит, мы теперь полностью свободны от любого судебного преследования? — жадно спросил он.

— Да, — ответила Констанция, и у нее перехватило горло.

Теперь, когда возбуждение улеглось, она поняла, что Грэм снова свободен и больше от нее не зависит.

Фототелеграф остановился. Нет, снова заработал. Неужели они совершили какую-то ошибку? Неужели их мечты обратятся в пепел?

Грэм и Констанция тревожно смотрели, что теперь выводит перо.

«Миссис Данлап, — разворачивались слова, — я снимаю перед вами шляпу. Вы снова меня провели. Драммонд».

Констанция прочитала это с чувством невыразимого облегчения. Это было великодушно со стороны Драммонда — сделать такое признание, и она почти простила детективу многие горькие часы, которые пережила по его вине.

Глядя на эти строки, Констанция поняла их подтекст. Детектив прекратил расследование. Он как будто скрепил соглашение своим одобрением.

— Мы больше не беглецы! — воскликнул Грэм, делая глубокий вдох.

С его плеч свалилась огромная тяжесть.

Он посмотрел на запрокинутое лицо Констанции и увидел, что она испытывает такое же безмерное облегчение. Она не отвернулась, как делала раньше, и Грэм вспомнил, как однажды, не так давно, она обмолвилась, какой одинокой чувствует себя с тех пор, как занялась спасением преступников-дилетантов.

Грэм нагнулся и взял ее руку, как в ту первую ночь, когда они заключили свой странный союз.

— Никогда… Никогда я не смогу отплатить тебе за все, что ты для меня сделала, — хрипло произнес он, склоняясь к Констанции.

Грэм чувствовал ее теплое дыхание у своей щеки, увидел, как она зарделась. Грудь Констанции вздымалась и опадала от еле сдерживаемых чувств.

Их глаза встретились.

— Тебе не нужно платить, — прошептала Констанция. — Я твоя.