Глава I
Начало этой туманной истории о пятидесяти свечах при должном терпении можно найти в архивах окружного суда в Гонолулу за 1898 год. А длилась она больше двадцати лет — от скромного помещения суда в Гонолулу до туманной и бурной ночи в Сан-Франциско. Спустя много месяцев после той окутанной непроглядным туманом ночи мне случилось побывать в гавайской столице и снять с библиотечной полки большую, напоминающую свод законов книгу в кожаном переплете такого же светло-желтого цвета, как и туфли слуги-филиппинца в ту субботнюю ночь в другом городе. То, что я искал, нашлось под заголовком «По делу Чанга Си».
Китайцы, по общему мнению, мастера недомолвок, они любят говорить одно, а подразумевать другое и всегда идут к цели окольными, путаными тропами. Надо бы разрешить китайцам заново создать и усовершенствовать нашу судебную систему… Впрочем, боюсь, что это могут назвать lèse majesté, оскорблением суда или как-то в этом же духе. Однако не вызывает сомнений, что решение высокого суда по делу Чанга Си, зафиксированное в большой желтой книге, выглядит путаным и озадачивающим из-за множества непонятных и скучных слов. Чтобы получить об этом представление, можете посмотреть, скажем, второй раздел труда У. С. Черча о понимании термина «хабеас корпус» (второе издание) или, еще лучше, «дело Келли против Джонсона», а также многие судебные протоколы того же характера.
В подобных документах вы часто встретите фразы, которые имеют какой-то смысл только для юристов. Но если пробиться через все эти хитросплетения, то вы почувствуете за ними присутствие человеческого существа из плоти и крови, борющегося за свою свободу, а нередко и жизнь. Сложите эти фразы вместе и, может быть, сумеете реконструировать то, что происходило в помещении окружного суда в тот день 1898 года, когда худенький бесстрастный китаец лет тридцати в одиночку противостоял великому американскому народу. Иными словами, слушалось дело «Чанг Си против С. Ш.».
Я написал «в одиночку», но, разумеется, у него был защитник. «Гарри Чайлдс со стороны истца», как написано в желтой книге. Бедный Гарри Чайлдс, уже тогда он начинал сходить с ума. Когда он прибыл на острова, голова у него работала отлично, но жаркое солнце и ледяные напитки… Увы, в тот день в суде он был в легком подпитии. Он умер уже давным-давно — просто выбился из сил и умер от передозировки «тихоокеанского эдема» — так что если я скажу, что толку от его помощи клиенту, Чангу Си, было мало, это уже не оскорбит его профессионального достоинства.
Чанг Си обратился с иском к Соединенным Штатам об издании судебного приказа, предписывающего инспектору службы иммиграции порта Гонолулу освободить его из-под стражи. Истец прибыл в этот порт из Китая примерно два месяца назад, имея при себе свидетельство о рождении, недавно полученное и присланное ему друзьями из Гонолулу. В свидетельстве удостоверялось, что Чанг Си родился в Гонолулу от китайских родителей и что он впервые увидел свет в один из декабрьских дней тридцать лет назад в доме, расположенном на побережье Уайкики, неподалеку от дворца королевы Эммы. Когда ему исполнилось четыре года, пожилые родители увезли его с собой в Китай, в свою родную деревню Сан Чин.
Если свидетельство не являлось фальшивкой, то Чанга Си следовало считать американским гражданином и допустить в Гонолулу свободно, без утомительной нервотрепки, связанной с Актом о запрещении въезда китайцам. Но долгие годы службы сделали инспектора осторожным. Он признал, что свидетельство о рождении основано на реальных фактах. Однако, заявил он, откуда ему знать, действительно ли этот высокий, сообразительный на вид китаец является тем сам малышом Чангом Си, который проживал невдалеке от пляжей Уайкики?
В ответ на такое подозрение истец представил свидетелей, готовых подтвердить его идентичность. Всего он привел двенадцать человек: сгорбленных стариков, древних матрон в шелковых штанах с крошечными ступнями и более молодых щеголей, известных завсегдатаев ночных заведений на Отель-стрит. Некоторые из них якобы знали его еще ребенком, когда он жил вблизи от дворца королевы Эммы, другие были его товарищами в юности, проведенной в деревне Сан-Чин.
Свидетели Чанга Си сначала давали показания довольно уверенно. Но потом под каменным взглядом инспектора стушевались, стали путаться. Человек, который получил свидетельство о рождении, даже назвал отца Чанга Си каким-то другим, совершенно не известным именем. Словом, друзья заявителя один за другим предавали его. Казалось, что с ними произошло что-то непонятное.
И действительно, с ними кое-что произошло. Это «кое-что» было вызвано воспоминанием о маленькой престарелой леди с тонким лицом и жестокими глазами, которая в тот момент сидела в Пекине и являлась фактической правительницей всей страны. Дело в том, что в последнее время Чанг Си активно занимался деятельностью, которая пришлась не по душе вдовствующей императрице. Он входил в группу радикальных реформаторов, которым совсем было удалось склонить молодого императора на свою сторону. Однако в один из сентябрьских дней императрица решительно топнула своей ножкой в туфле с толстой шестидюймовой маньчжурской подошвой. Она фактически сделала императора узником, сидящим во дворце, и объявила, что все, кто желает изменить существующие в Китае порядки, пусть сначала добровольно явятся к ней. Если же к ним явится она…
Разумеется, к ней никто не явился. Они пустились в бега, спасая свою жизнь, и Чанг Си был в их числе. Его свидетели об этом знали. Знали они и то, что эта старая леди сидит и ждет в центре своей паутины — в Пекине, ждет и надеется на возвращение Чанга Си. Знали, что по приказу этой милой старой леди уже готов человек с корзиной, в которую упадет его отрубленная голова. Страх за себя и за свою родню в Китае затуманил им мозг и заставил путать имена и даты. Так что Чанг Си разбился о скалу их неуверенности.
Словом, нет ничего странного в том, что у инспектора службы иммиграции так и не исчезли сомнения относительно личности истца. Следуя обычной процедуре, Гарри Чайлдс апеллировал к Вашингтону.
Тамошние официальные лица с неожиданной быстротой приняли сторону инспектора, и Чанг Си вынужден был прибегнуть к последнему средству. Он обратился в окружной суд Гонолулу с просьбой о судебном постановлении. Вот поэтому однажды утром в декабре 1898 года Чанг Си стоял в помещении суда и ждал решения судьи. Кстати, если он действительно был тем, за кого себя выдавал, то это был его день рождения.
Председательствовал судья Смит. «Г. Смит» как с традиционной для судей скромностью он был представлен в желтой книге. Это был крупный, белокурый человек, высокомерный на вид и с довольно раздражительным характером, что часто встречается у белых людей в тропических странах. Он сидел, лениво перелистывая страницы своего постановления. Многовато их набралось, отметил он. Приближался час сонного полудня, у него в голове мелькнул образ ланаи, веранды, расположенной вплотную к белым бурунам Уайкики. Там его ожидали кресло и свежие журналы с континента, а также бутылки, стаканы и лед, готовые к приятной встрече друг с другом.
Г. Смит отпил глоток из стоящего перед ним стакана — несомненно, чистой воды — и начал читать. Он сказал, что с величайшим вниманием изучил представленный адвокатом иск, который, добавил он, бросив неодобрительный взгляд на Гарри Чайлдса, оказался излишне длинным и запутанным. Истец, как он понял, обосновывает свое право поселиться здесь на утверждении, что является Чангом Си, который родился от китайских родителей тридцать лет назад в доме, расположенном неподалеку от дворца королевы Эммы на Уайкики. Если утверждение верно и истец действительно является Чангом Си, а следовательно, гражданином США, то его иск должен быть удовлетворен. Однако является ли истец Чангом Си? Здесь возникает масса серьезных сомнений. Оставим без внимания тот факт, что истец ждал целых двадцать девять лет, прежде чем обратился за свидетельством о рождении. Оставим без внимания тот факт, что человек, получивший сертификат, позднее, давая показания, не смог правильно назвать имя отца Чанга Си. Давайте рассмотрим показания других свидетелей.
Он проанализировал эти показания и не оставил от них камня на камне. Неожиданно он напомнил о деле по заявлению Ванг Чидуна, которое рассматривалось на Гавайях в третьем окружном суде С. Ш. Он напомнил и о других казусах подобного же характера. Произносил он это все более монотонно. Судебный клерк сонно пощупал кармашек для часов и бросил хмурый взгляд на истца. Столько времени потрачено зря!
Дойдя до последней страницы постановления, Г. Смит немного оживился. В конце концов, это отняло на так много времени, как он предполагал. Суммируя все сказанное и сославшись на кое-какие другие примеры, он заявил, наконец, что разделяет сомнения инспектора службы иммиграции и должностных лиц из Вашингтона. Таким образом, добавил он с удовлетворением, истец возвращается под охрану инспектора службы иммиграции для депортации в Китай.
Истец был человеком образованным и понимал много языков, так что не нуждался в переводчике, чтобы понять слова судьи. Тем не менее, он выслушал их, даже глазом не моргнув. Сейчас мы знаем, что он действительно был Чангом Си. В тот день мир оказался для него несправедливым. Однако никто не мог прочесть ни тени отчаяния у него на лице. Зато Гарри Чайлдс не был невозмутимым азиатом. В его больном сердце курильщика вспыхнул такой жаркий огонь гнева, что он вскочил на ноги и совершил в высшей степени непрофессиональный поступок.
— При всем уважении к высокому суду, — выкрикнул он, — хочу заметить, ваша честь, что вы приговорили этого человека к смерти. Активная борьба за проведение в Китае реформ будет стоить ему головы. Я хочу также добавить… Я хочу сказать… — он смешался под суровым взглядом Г. Смита. — Я хочу повторить и подчеркнуть… Вы приговорили этого человека к смерти!
Гарри Чайлдс никогда не пользовался авторитетом в этом суде, и если бы взгляд мог убивать, немедленно отправился бы к праотцам раньше своего клиента. Однако внешне спокойствие судьи выглядело совершенно нерушимым.
— Вопрос, поднятый многоуважаемым адвокатом, — сказал судья, и его юридические формулировки прозвучали саркастически, — не представлены в рассматриваемом иске. Едва ли требуется добавлять, что подобные вопросы не входят в компетенцию данного суда. Судебное заседание закрыто.
В ожидании вердикта Чанг Си стоял недалеко от судейского места. В его глазах появилось выражение презрительного недоумения, которое могло бы вызвать у судьи раздражение, если бы он его заметил. Но Г. Смит уже направлялся к своему коттеджу на Уайкики. Китаец дождался инспектора, и они вместе двинулись по узкому проходу между скамейками. Это было лишь начало пути, который должен был привести Чанга Си обратно в Китай к отвратительной смерти. Но он отважно двигался ей навстречу твердым шагом с высоко поднятой головой.
Прошел ли Чанг Си этот путь до горького логического конца? Достиг ли он в должное время края паутины, в центре которой ждала его подобная паучихе императрица? Эта история, как уже отмечено, продолжалась больше двадцати лет, и последующие главы, на первый взгляд, отношения к ней не имеют. Но к концу повествования мы сумеем сложить кусочки нашей китайской мозаики и узнаем, чем закончился путь, начатый в проходе между скамейками в суде города Гонолулу.
Глава II
Двадцать лет спустя, в конце 1918 года, я сошел по трапу китайского судна и впервые в жизни оказался в Сан-Франциско. Если вы всегда считали, что Сан-Франциско — это доброжелательный и веселый город, город светлых сердец, советую не попадать в него впервые, когда его окутывает мрачный туман. Вас ждет тогда такое же горькое разочарование, какое испытал я в тот сумрачный декабрьский вечер.
Между тем, туман не туман, но в тот день я должен был бы чувствовать себя счастливым, потому что вернулся, наконец, в родную страну после четырех беспросветных лет, проведенных в Китае. Как выражаются китайцы, птицы должны были бы петь на самых верхних ветвях моего сердца, и я бы должен был бодро шагать с ликующим видом. Вместо этого, волоча свои видавшие виды сумки, я понуро двигался по тускло освещенной крытой пристани, где над головой робко горели желтые фонари. Сердце мне тяготила несправедливость нашего мира. Потому что я был молод, и ко мне отнеслись пристрастно. Четыре года назад, окончив инженерный факультет крупного технического института на Востоке страны, я отплыл из Ванкувера в Китай, чтобы возглавить там рудник, принадлежащий Генри Дрю. С этим пожилым миллионером из Сан-Франциско я встретился в Шанхае. Это был желтолицый мужчина с острыми черными глазами и длинными тонкими руками, которые, должно быть, еще в колыбели начали тянуться, хватать и присваивать.
Он откровенно признался мне, что пока что рудник мало чего стоит и что его будущее зависит от меня. Передо мною, по его словам, стояло множество препятствий: несовершенное насосное оборудование, вымогающие взятки чиновники, суеверные рабочие, опасающиеся, что углубление штрека потревожит подземного дракона. Если я сумею справиться со всем этим, совершить чудо и сделать рудник прибыльным, то в дополнение к своему окладу получу в собственность треть ее стоимости. Думаю, тогда Генри Дрю действительно собирался так поступить. Тем более что он повторял это неоднократно. Я был очень молод и безоглядно доверчив. Я не позаботился о заключении письменного договора.
Четыре кошмарных года я работал на Генри Дрю в Юньнане, провинции на пасмурном Юге. Препятствия одно за другим были преодолены, и на руднике началась добыча меди. Время от времени до меня доходили тревожные слухи о безобразном и бесчестном поведении старика Дрю, но я решительно отмахивался от них.
Если я стану рассказывать в деталях о результатах своей работы, меня могут обвинить в хвастовстве. Достаточно упомянуть, что я добился успеха. Мы снова встретились с Генри Дрю в Шанхае, и он сказал, что гордится мною. Я рискнул напомнить ему об обещании выделить долю в собственности. Он ответил, что это мне, наверно, приснилось. Он не помнил такого обещания. Я пришел в ужас. Возможно ли это? Сердито и многословно я высказал ему все, что думаю о нем. Он слушал молча.
— Принимаю, — сказал он, когда я остановился, чтобы набрать воздуха.
— Принимаете что? — уточнил я.
— Ваш отказ от работы.
Я подтвердил отказ, сопроводив его новыми суждениями о его характере. И отправился к себе в отель, чтобы решить сложную задачу получения места на судне, отплывающем на родину.
Все лайнеры в те дни были забиты до отказа, но я все-таки сумел достать билет на ноябрь. Мне сообщили, что с кем-то еще из мужчин меня поселят в каюте судового врача. Я слышал, что Генри Дрю тоже плывет на этом пароходе, но совсем не ожидал, что, оказавшись на борту и зайдя в каюту, увижу его там над открытой сумкой. Судьба, находясь в игривом настроении, выбрала именно его третьим в нашей компании.
Он был ошарашен еще больше, чем я, и предпринял титанические усилия, чтобы попасть в другую каюту. Однако даже деньги не помогли ему добиться этого, и нам пришлось совершать путешествие домой вместе. Зайдя в каюту ночью, я увидел, что он лежит на своей койке и свет с наружной палубы освещает его желтое лицо. Глаза у него были плотно закрыты, но он явно не спал. Думаю, он опасался меня. И у него были для этого все основания.
И вот, наконец, теперь, на этой мрачной пристани я избавился от его гнусного присутствия. Хотя бы этому я мог радоваться. К тому же воспоминание о том, как он со мной поступил, стало постепенно выветриваться из моей головы, потому что у меня еще ныли другие, куда более глубокие раны. В самый разгар неприятностей с Дрю я неожиданно повстречал прекраснейшую девушку на свете и только пару минут назад на палубе китайского судна попрощался с нею навсегда.
Я покинул пристань и ступил на тротуар. Воздух из-за тумана был тяжелый и сырой, тротуар мокрый и скользкий, с телеграфных проводов над головой капала вода. Я видел неясные огни города, слышал его несмолкающий гул, звонки трамваев и шорох колес по мостовой. Мимо скользили странные, загадочные фигуры, передо мною появлялись и исчезали чужие лица. Это была набережная Эмбаркадеро, старинный «Варварский берег», известный всему миру. Где-то здесь, скрытые туманом, располагались здешние дансинги, где тихоокеанские бродяги в навсегда ушедшем прошлом веселились в привычном пьяном угаре.
Я остановился, оглядываясь.
— Такси надо, мистер? — спросил плохо различимый человек, появившийся рядом.
— Если отыщется, — ответил я. — Похоже, это не так-то просто.
— Это низовой камышовый туман, — сообщил он мне. — Каждый год примерно в это время он надвигается с камышовых полей от Сакраменто. Никогда раньше не видел, чтобы он задерживался здесь так поздно. Да, сэр, это необычно.
В ответ на мои расспросы он пояснил, что камыш это что-то вроде тростника. Но младенец Моисей, оставленный в тростнике, вряд ли чувствовал себя таким же потерянным, как я в эти минуты.
— Постарайтесь что-нибудь разыскать, — велел я.
— Только ждите здесь, — отозвался он. — Это потребует времени. Не уходите.
И снова мне пришлось оставаться на месте, а вокруг сновали туда-сюда непонятные тени. Где-то там, за плотной завесой тумана, деловая жизнь города продолжалась, как обычно, и я вернулся в мыслях назад, на палубу оставленного мною парохода, к удивительной девушке по имени Мэри-Уилл Теллфер.
Да, она удивила меня — и смелостью, и очарованием. Я познакомился с нею еще в Шанхае. У нее тогда, как и у меня, началась черная полоса. Ведь Мэри-Уилл преодолела пять тысяч миль, чтобы выйти замуж за Джека Пейджа, своего возлюбленного из сонного южного городка. Она не видела его шесть лет, но они оживленно переписывались, а дома жизнь была скучной и монотонной. И потом, полагаю, она была сильно в него влюблена. Словом, дома были и женихи, и шутки, и слезы, но Мэри все же уплыла в Шанхай навстречу своему семейному счастью.
Конечно, подобное случалось и с другими девушками. Молодой Пейдж встретил ее пароход в стельку пьяным, а его вид явственно свидетельствовал о глубине его падения. С первого же испуганного взгляда бедная Мэри-Уилл поняла, что тот парень, которого она знала и любила, исчез навсегда. Многие другие девушки, беззащитные, одинокие и без денег, в подобных случаях все-таки выходили замуж и пытались как-то наладить семейную жизнь. Многие, но не Мэри-Уилл. Беззащитная, одинокая и без денег, она сохранила достаточно храбрости, что порвать с ним и уйти с высоко поднятой головой.
Генри Дрю узнал о ее бедственном положении и, какими бы ни были его мотивы, раз в жизни совершил добрый поступок. Он нанял Мэри-Уилл в качестве компаньонки для своей жены, и на пароходе девушка и миссис Дрю занимали каюту вместе с маленькой худенькой женщиной-миссионером. Мужей и жен безжалостно разделяли, поскольку в каждой каюте должно было находиться три человека. Стоя в густом тумане, я снова и снова вспоминал наше прощание на палубе, где нас всех собрали в ожидании портового врача, который должен был, по двусмысленному выражению судового офицера, «обшарить» нас в поисках симптомов тропической лихорадки. Возможно, по чистой случайности я оказался рядом с Мэри-Уилл.
— Гавани совсем не видно. Очень плохо, — сказала девушка. — Я уплыла отсюда всего шесть недель назад, и здесь вовсю сияло солнце. Было просто чудесно. Но этот ужасный туман…
— Не обращайте внимания на туман, — обратился я к ней. — Послушайте меня. Что вы собираетесь делать? Куда вы поедете? Домой?
— Домой! — в ее чистых голубых глазах появилась горечь. — Я не могу вернуться домой.
— Почему?
— Неужели вы не понимаете? Там же устроили проводы… Проводы невесты. И я всех поцеловала на прощанье и поспешила на свою свадьбу. Как же я могу вернуться без мужа?
— Вам и не надо возвращаться одной. Я же говорил вчера вечером…
— Я помню. При лунном свете, под звуки судового оркестра, играющего вальс. Вы сказали, что любите меня…
— И это чистая правда.
Она покачала головой.
— Вам просто жаль меня. И вам кажется, что это любовь. Но жалость… Жалость — это не любовь.
Ну, что за девушка! Так она считала — и твердо этого держалась.
— Да, конечно, — с подковыркой заметил я. — Какие перлы мудрости изрекают эти юные уста.
— Вы и не догадываетесь, какой мудрой я иногда бываю.
— Возможно. Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы собираетесь делать? Вы же не можете остаться в семье Дрю… С этим подлым…
— Я знаю. Он плохо с вами обошелся. Но ко мне он был добр… Очень добр.
— Даже с такими людьми это случается. И, конечно, для его молодой жены такая компаньонка, как вы, не повредит. Для разнообразия. Но, на мой взгляд, такая работа не подходит для девушки, на которой я собираюсь жениться.
— Если вы говорите обо мне, то я и не собираюсь оставаться компаньонкой миссис Дрю. Мистер Дрю обещал найти мне работу в Сан-Франциско. Они оба говорят, что это замечательный город.
— Я не хочу, чтобы вы зависели от этого Дрю и его доброты, — возразил я. — Я не уеду из Сан-Франциско, пока вы здесь.
— Значит, вы собираетесь остаться здесь? Как я рада!
Я готов был ее отшлепать. Она походила на прелестного упрямого ребенка, и с нею частенько надо было обращаться любя, но сурово. Портовый врач, проходя вдоль ряда пассажиров, дошел до нее и посмотрел ей прямо в глаза в поисках симптомов болезни. При этом на его смягчившемся лице вдруг появилась радостная улыбка. Надо было, наверно, предупредить его, что такое происходило со всеми, кто смотрел в глаза Мэри-Уилл.
— У вас все в порядке, — засмеялся он, а потом взглянул на меня, словно стыдясь того, что на моих глазах превратился в простого человека. Он двинулся дальше, а следом подошел Паркер, судовой врач, который подмигнул мне, словно предупреждая: «Бюрократия. И такая скука!».
Душераздирающе взвыла сирена, и все в нетерпении смешались в кучу. Момент был неподходящий, чтобы высказать то, что я собирался. Но я все-таки рискнул: это был мой последний шанс.
— Повернитесь, Мэри-Уилл, — я развернул ее и показал куда-то в туман. — Вон там… Вы ничего не видите?
— А что я должна увидеть? — изумилась она.
— То, как я люблю вас, — шепнул я ей на ушко, сражаясь с воем сирены и любопытством стоящей рядом женщины. — Всем сердцем и душой, дорогая. Я инженер, человек не сентиментальный. Я не умею об этом говорить, я просто чувствую это. Дайте мне шанс доказать мою любовь. Как вы считаете, не пора ли…
Она покачала головой.
— Почему? Вы все еще влюблены в того парня… в того беднягу из Шанхая?
— Нет, — серьезно ответила она. — Дело не в этом. Я, можно сказать, похоронила его в дальнем уголке своего сердца. И я не уверена, что когда-нибудь еще сумею полюбить по-настоящему. Когда пароход подплывал к порту… я еще сомневалась… Но…
— Но?..
— Ах… Вы не поймете. Будет так, как сказала старая вдова.
— Какая старая вдова?
— Та острая на язык англичанка, которая подавала нам обед в Шанхае. Она заметила, как вы разговариваете со мной и смеетесь, и сказала: «Думаю, он окажется таким же, как и другие парни, которые несколько лет безвыездно прожили в Китае. Им кажется, что они безумно влюблены в первую встречную белую девушку, если она не совсем уж страшная уродина».
— Вот старая ведьма!
— Да, это злая, но правда. Именно так и произошло. И поэтому я не могу поступить с вами ужасно несправедливо и, пользуясь вашим безумием, привязать к себе на всю оставшуюся жизнь… Сначала вам надо снова увидеть родную страну, где живут миллионы девушек, куда красивее меня.
— Вздор!
— Вовсе нет. Вот когда сойдете на берег, осмотритесь по сторонам. На улицах Сан-Франциско их полным-полно. Можете сами полюбоваться ими, проходя от Золотых ворот до Пятой авеню.
— А если, посмотрев на них, я вернусь к вам? Что тогда?
— Тогда вы окажетесь в дураках, — засмеялась Мэри-Уилл.
Раздался голос судового врача, объявившего об окончании осмотра, и тут же все на палубе засуетились, торопясь поскорее убраться отсюда. Проходившая мимо Карлотта Дрю позвала с собой и Мэри-Уилл.
Девушка протянула мне руку.
— Прощайте, — сказала она.
— Прощайте? — я в недоумении взял ее руку. — Почему вы так сказали? Наверняка мы скоро встретимся опять.
— А зачем? — спросила она.
Это меня задело. Я отпустил ее руку.
— Вот, значит, как. Зачем? — повторил я холодно.
— Совершенно незачем. Прощайте и удачи вам!
И Мэри-Уилл покинула меня.
Сейчас, когда я сидел на своей потрепанной сумке, прислонившись к очень мокрому столбу в гуще очень мокрого тумана, мне вдруг пришло в голову, что я зря поддался чувству обиды. Наоборот, мне надо было проявить твердость и настойчивость. Но теперь уже было поздно. Она скрылась от меня в таинственном тумане. Я никогда больше ее не увижу.
На краю тротуара футах в двух от меня возникла высокая худощавая фигура, нагруженная багажом. Тусклый свет, едва пробивавшийся от висящего над нами фонаря, позволил мне безошибочно узнать плохо различимые, но вполне узнаваемые черты плоского, лишенного выражения лица Ханг Чинчанга, старого и преданного личного слуги старика Генри Дрю. Я обернулся, не сомневаясь, что хозяин тоже где-то поблизости, и, действительно, туман изрыгнул щеголеватую фигуру низенького миллионера. Он чуть не наткнулся на меня.
— Ого! Да ведь это наш Уинтроп! — воскликнул он, вглядываясь мне в лицо. — Привет, сынок… Я вас искал. Мы с вами крепко разругались… Но, думаю, нет никаких особых причин, чтобы мы не расстались друзьями. Чего ждете?
Он говорил печальным голосом, но это на меня не подействовало. Никаких особых причин? Наглый мерзавец! Но у меня не было настроения ссориться.
— Жду такси, — ровным тоном произнес я.
— Такси? В таком тумане вы никогда его не дождетесь, — я подумал, что он, скорее всего, прав. — Давайте, мой мальчик, мы подвезем вас до отеля. Мы будем только рады.
Разумеется, я не собирался принимать одолжений от этого человека, но тут в нашем кругу света очутились его жена и Мэри-Уилл, и меня обрадовала мысль о поездке в город вместе с девушкой, после того как она простилась со мной навсегда. К бордюру бесшумно подкатил огромный лимузин со слабо светящимися внутри огнями, и Ханг помог женщинам занять там места.
— Садитесь, мой мальчик, — настоятельно предложил Дрю.
— Ладно, — довольно невежливо ответил я и забрался в салон.
Дрю последовал за мной, Ханг убрал мои вещи в багажник, и мы углубились в туман.
— Мы подвезем мистера Уинтропа к отелю, — объяснил Дрю.
— Чудесно, — откликнулась его жена холодным и резким голосом.
Я взглянул на Мэри-Уилл. Она меня, казалось, не заметила.
Автомобиль осторожно, словно живое существо, прокладывал дорогу в тумане. Вокруг нас звучала неумолкающая симфония автомобильных гудков, перебранки водителей грузовиков, шелеста колес и топота подошв. Со своего места я мог отчетливо различить четко очерченный, правильный профиль Карлотты Дрю на фоне клубящегося за окошком тумана. Интересно, о чем она думает, эта женщина, чьи подвиги давали пищу для бесконечной серии сплетен всему китайскому побережью на протяжении многих суматошных лет. Возможно, о своем первом муже, храбром солдате, чье сердце она разбила, перепрыгнув в объятья к другому. Они приходили и уходили, эти мужчины, а когда ее красота стала увядать, она приняла предложение не старика Дрю, а его миллионов, хотя в душе его и ненавидела. Какой же глупец этот старикан! Во время нашего путешествия сплетни, порожденные ее более чем сомнительной репутацией, вспыхнули с новой силой, связывая ее с судовым врачом, смазливым героем множества мимолетных увлечений.
— Вот мы и снова дома, — хихикнул Дрю. Казалось, его охватило необычное для него веселье. — Признаюсь, я доволен. Это мой город. Отсюда я родом. История нашей семьи вписана в историю Сан-Франциско. Кстати, вот почему я хотел с вами встретиться. Эээ… Я хотел бы попросить вас об одолжении.
Он умолк. Я ничего не произнес. Одолжение от меня! Как видно, его нервам можно позавидовать.
— Ничего особенного, — продолжал он. — Всего лишь… я даю сегодня вечером небольшой обед. Если честно, то по случаю дня рождения. Мне бы хотелось, чтобы вы тоже пришли. Одним из гостей будет мой партнер по бизнесу. Мы могли бы обсудить наше небольшое дельце.
— Едва ли это подходящее место, — заметил я.
Это было в его духе. Веселая вечеринка, множество еды и выпивки — и в этой веселой суматохе наскоро отделаться от моей проблемы. Нет, в эту ловушку я не полезу.
— Ну, что ж, нет так нет, — не стал он возражать. — Тогда не будем отвлекаться на дела. Просто маленькая веселая вечеринка… Чтобы в нашем старом доме стало светлее… Чтобы снова наладить дружеские отношения. Что скажешь, Карлотта?
— Конечно, конечно, — устало отозвалась Карлотта Дрю.
— Так вы придете? — спросил старикан. Я уже не раз удивлялся, его навязчивости. Он знал, что обошелся со мной несправедливо, но был из тех людей, которые стремятся сохранить дружбу со своими жертвами. Такой вот многогранный тип.
— Уверен, что мисс Мэри-Уилл тоже будет рада вашему присутствию, — добавил он.
— Она меня не приглашала, — возразил я.
— Это не мой день рождения, — ответила Мэри-Уилл, — и не моя вечеринка.
— Это не ваш день рождения, — прыснул Дрю. — Это точно. Но, надеюсь, это ваша вечеринка. Это общая вечеринка. Так что вы скажете, мой мальчик?
Меня взбесило безразличие Мэри-Уилл, и теперь ничто не заставило бы меня отказаться.
— Приду с удовольствием, — решительно произнес я.
Я обращался к Дрю, но смотрел на пренебрежительный профиль Мэри-Уилл.
— Отлично! — воскликнул старикан и выглянул в окно. — Где мы сейчас? Ах, да — «Пост и Грант», этот магазин где-то поблизости, — он велел шоферу остановиться. — Я на минутку, — проговорил он, когда машина подкатила к бордюру. — Мне нужны свечи… Свечи для обеда… — и он выпрыгнул наружу.
Мы стояли в тумане, а вокруг буйствовала настоящая симфония в духе Вагнера. Пошел уже шестой час, и весь Сан-Франциско, с добавлением Окленда и Беркли, блуждая во тьме, устремился домой.
— Ваш муж сегодня в веселом настроении, — заметил я, обращаясь к Карлотте Дрю. — Наверно, это влияние Сан-Франциско, — продолжал я. — О нем все говорят как о веселом городе. Оживление, яркие краски, любовь…
— И дюжины красивых девушек, — вставила Мэри-Уилл.
— Я их не вижу.
— Подождите, пока рассеется туман, — ответила она.
Генри Дрю вернулся к машине. Он велел водителю остановиться у моего отеля и плюхнулся на свое сиденье. В руке он держал небольшой пакет.
— Свечи для вечеринки, — засмеялся он. — Пятьдесят маленьких розовых свечек.
Пятьдесят! Я попытался рассмотреть его в полутемном салоне. Пятьдесят… Не может быть! Старикану должно быть никак не меньше семидесяти. Что он надеялся выиграть такой глупой уловкой? Вернуться в средний возраст хотя бы в наших глазах? Нет, стоп! А вдруг ему и в самом деле пятьдесят? Если верить слухам, то он вел разгульную, безалаберную жизнь. Возможно, это и сыграло с ним злую шутку, и теперь в свои пятьдесят он выглядел на все семьдесят.
Мы подъехали к гостинице, и Ханг Чинчанг тут же оказался на тротуаре с моим багажом.
— Я пришлю машину за вами к семи часам, — сказал Дрю. — У нас будет веселая вечеринка. Не подведите меня.
Я поблагодарил его, и машина, не дожидаясь, пока мы распрощаемся, отправилась в путь. Я провожал ее взглядом, стоя у края мостовой. Невероятно! Это мой первый вечер на американской земле, вечер, о котором я мечтал все долгие четыре года, — и мне придется провести его, отмечая день рождения своего злейшего врага! Но там будет и Мэри-Уилл. Она отвергла меня навсегда, и я собирался доказать ей, что так поступать не следовало.
Глава III
За пару минут до семи я спустился вниз, в ярко освещенный вестибюль гостиницы. Там сидел, развалившись в кресле, Паркер, судовой врач, с которым мы с Дрю делили каюту на пароходе. Он встал и подошел ко мне, привлекательный дьявол в вечернем костюме. Несомненно, привлекательный и, несомненно, дьявол.
— Что это вы разодеты в пух и прах? — поинтересовался он.
— Собираюсь на вечеринку по случаю дня рождения, — пояснил я.
— Ушам своим не верю! Неужто вас пригласили на гулянку старика Дрю?
— А почему бы и нет? — спросил я.
— Но ведь вы со стариком… Вы же смертельные враги…
— Вовсе нет. Он скорее любит меня. Ведь меня так легко облапошить. А такие люди ему по душе. Так что он попросил меня прийти.
— А вы? Вы ведь его не любите? А согласились… Ах, да, я забыл про ту крошку с Юга…
— Это уже мои личные дела, — сердито прервал его я.
— Естественно, — примирительным тоном заметил он. — Лучше пойдемте выпьем. Нет? Я и сам собираюсь на эту вечеринку.
Я задумался: его слава донжуана гремела по всему миру. Так, может, его связь с Карлоттой Дрю была не просто мимолетной интрижкой, которая скрашивала скуку очередного рейса? Пожалуй, ответ был очевиден. Да, не просто.
— Там, наверно, будет тоска зеленая, — продолжал он. — Но Карлотта настояла. А для нее я готов на все. Удивительная женщина!
— Вы так считаете? — спросил я.
— А вы? — отозвался он.
— В присутствии знатока, — заметил я, — я бы не решился высказывать свое мнение.
Он рассмеялся.
— Ээ… Вам кое-что известно о делишках старика Дрю, — забросил он крючок. — Он, должно быть, очень богат?
— Должно быть, — сказал я.
— Тот рудник, на котором вы работали… Приносит большие деньги?
— Приносит большие деньги.
Я специально повторил его слова. Во всяком случае, он был откровенен. Какие жестокие замыслы роились за этими завистливыми зелеными глазами? Если убрать Генри Дрю с пути, то оставшиеся миллионы только добавят Карлотте очарования.
— Но ему только пятьдесят, — я постарался произнести это как можно серьезнее.
— Только пятьдесят?
— Только… И вечеринка по этому случаю, — пояснил я.
Паркер покачал головой.
— На мой взгляд, ему куда больше, — с явной надеждой проговорил он.
Внезапно передо мной возник Ханг Чинчанг, выглядевший чужим в этом западном вестибюле, и с поклоном сообщил, что машина Дрю уже ждет.
— Может, поедете со мной? — поинтересовался я у Паркера.
— Ээ… Нет, спасибо. Я подойду попозже. Мне надо побывать еще кое-где. До встречи!
И он направился к бару, где дела его, несомненно, и ждали. Я последовал за китайцем и сразу же сел в лимузин. Под еле слышный рокот дорогого двигателя мы вновь оказались на окутанной туманом улице.
На дороге уже не было такого оживления, как в пять часов, бурная симфония приутихла, и только редкие гудки случайных автомашин нарушали тишину. В салоне свет сейчас не горел, и я сидел в кромешном мраке. Почти сразу мы стали круто подниматься в гору. Видимо, это и был Ноб-хилл, один из прославленных «Семи холмов» этого романтического, построенного на холмах города. Я с интересом прижался лицом к стеклу, но камышовый туман все еще скрывал город моей мечты.
На одном из поворотов мы слегка задели борт проезжавшего мимо автомобиля, и вослед нам полетела громкая ругань. Я нашел выключатель, и осветил салон машины. Стали видны серая обивка и серебристые дверные ручки. Это мне что-то напомнило — что-то малоприятное. Ах, да — гроб. Я снова выключил свет.
Мы ехали минут двадцать, потом остановились у бордюра, и Ханг подошел к моей дверце. Позади него я увидел смутно различимую громадину дома, во множестве окон которого сквозь туман желтели огни.
— Конец пути, — сообщил Ханг. — Сделайте милость, проходите, пожалуйста.
Я поднялся следом за ним по длинной лестнице. Генри Дрю, должно быть, услышал, как мы подъехали, потому что ожидал нас в дверях.
— Прекрасно! Прекрасно! — воскликнул он.
Запахло плесенью. Несмотря на то, что я вошел из промозглой тьмы камышового тумана, меня охватило гнетущее чувство холода, затхлости и дряхлости. Это дом был настолько стар, что даже множество огней не придавали ему уюта. Он прожил много лет, избежал пожара и теперь жил воспоминаниями, ожидая, когда разрушительное Время завершит его историю словом «Конец».
— Ханг, возьми у мистера Уинтропа пальто и шляпу… — Дрю порывисто схватил меня за руку. — Пойдемте со мной.
Он напомнил мне малыша, празднующего свой первый день рождения. Мы зашли в библиотеку, где рядами выстроились пыльные книги. Со стен на нас смотрели представители рода Дрю из Сан-Франциско — блондины и брюнеты, худые и толстые, молодые и старые.
— Садитесь вот здесь, у камина, мой мальчик.
Я сел. В помещении царила давящая атмосфера, а сам Дрю казался каким-то жалким. Его день рождения! Кто все это придумал? Конечно, не его жена, которая глядела на него оценивающим взглядом, как бы подсчитывая его годы со все возрастающей ненавистью. И, конечно, не сын от первого брака, которого я никогда не видел, но который, по слухам, тоже ненавидел его.
Старик наклонился и протянул свои холодные прозрачные ладони к огню. Я заметил, что руки у него слегка дрожат.
— Девушки скоро спустятся вниз, — сказал он. — Прежде чем они появятся, хочу сообщить вам, что я обдумал наше небольшое дельце…
— Прошу вас, — прервал я. — Уверен, что ваша вечеринка окажется гораздо приятнее, если вы не станете об этом вспоминать… — Я сделал паузу. — Завтра вас посетит мой адвокат.
Тень улыбки скользнула у него по губам. Конечно, он мог насмехаться, потому что знал: я блефую. Нет у меня адвоката, и даже иск против него я не подавал.
— Вы совершенно правы, мой мальчик, — сказал он. — Сейчас не время для бизнеса. Давайте пить, есть и веселиться. Потому что завтра… Завтра мы встретимся с вашим адвокатом.
Теперь он уже открыто рассмеялся неприятным, издевательским смехом, и еще более острая ненависть к нему пронзила мое сердце. Зачем я пришел сюда? Зачем совершил такую глупость?
Громко и раскатисто зазвенел колокольчик, и Дрю помчался в холл, где Ханг Чинчанг уже открывал входную дверь. В широкую щель между портьерами я увидел рослого краснощекого полисмена, вынырнувшего из тумана.
— Здравствуйте, мистер Дрю, — весело произнес он.
— Здравствуйте, Райли, — ответил старик. Подбежав к полисмену, он схватил его руку. — Я вернулся.
— Рад вас видеть, — сказал Райли. — Я знаю, что ваш дом был заперт, а тут вдруг столько огней. Вот я подумал — пойду-ка посмотрю, все ли тут в порядке.
— Мы приплыли сегодня вечером, — ответил Дрю. — Конечно, все в порядке. Теперь вы все время будете видеть здесь много огней.
Он задержался на пороге, оживленно беседуя с постовым. Ханг Чинчанг зашел в библиотеку, где я сидел, поднял полешко и наклонился, чтобы подкинуть его в огонь. Язык пламени осветил его лицо, старое, морщинистое, желтое, как лимон, долго лежавший на солнце, и отразился в его темных, загадочных глазках.
Дрю добродушно простился с Райли и вернулся в библиотеку. Ханг ждал его, явно собираясь что-то сказать.
— Да, да, в чем дело? — спросил Дрю.
— С вашего разрешения, — проговорил Ханг, — я пойду к себе в комнату.
— Ладно, — ответил Дрю. — Но через полчаса чтобы был здесь. Ты же знаешь, что тебе надо накрыть на стол.
— Накрою, конечно, — сказал Ханг и бесшумно вышел из библиотеки.
— Так что я говорил? — обратился ко мне Дрю. — Ах, да, насчет девушек. Они спустятся через минуту. Спасибо им! Эта крошка Мэри-Уилл — как дыхание весны с южных гор. Ах, молодость, молодость! Все, что я приобрел, все, что имею, — я бы все отдал сегодня за молодость. Мой мальчик, вы сами не понимаете, как вы богаты!
Я смотрел на него в упор. Он украдет у вас рубашку, а вы будете просить, чтобы он заодно прихватил и ваши штаны. Так нелицеприятно мне описали Генри Дрю в Китае, и в этом была большая доля правды. Куда вдруг девалась моя ненависть? Черт бы его побрал, было все-таки в нем какое-то обаяние.
Я отвернулся от него, потому что за портьерами стала видна Мэри-Уилл, спускающаяся по лестнице. Много красивых женщин проходили по этой лестнице в те дни, когда в доме на Ноб-хилл вершилась история общества. Женщин, чье очарование сохранилось лишь быстро выцветающей памятью на потрескавшихся портретах. Но я чувствовал уверенность, что Мэри-Уилл прекраснее их всех. Неяркий свет падал на ее рыжевато-коричневые волосы и белые плечи, казавшиеся воплощением юности. На ней было… Нет, я не в силах описать это, но это, несомненно, была одежда, которой она достойна. Слава Богу, что она у нее была и что она ее надела! Она вошла в библиотеку, и мрак с затхлостью исчезли без следа.
— Моя дорогая… Моя дорогая! — с загоревшимися от восхищения глазами воскликнул Генри Дрю при виде нее. — Вы настоящая картинка, никаких сомнений. Вы возвращаете меня — да, да, именно так! — в те времена, когда эти комнаты блистали красотой и юностью, — он махнул рукой в сторону висевшего на почетном месте над камином портрета женщины. — Вы очень похожи на нее. Это моя первая жена… — он помолчал, грустный, поникший под грузом лет, такой человечный, каким я его еще никогда не видел. — Не думаю, чтобы вы оба стали возражать, если я оставлю вас наедине, — наконец, произнес он, попытавшись улыбнуться. — А я пока посмотрю, что там с обедом. Хочу, чтобы все было в порядке…
Он вышел в холл и удалился.
— Что ж, Мэри-Уилл… Я снова перед вами, — объявил я.
— В этом нет никаких сомнений, — улыбнулась девушка.
— Сегодня в четыре часа, — сказал я, — вы навсегда вычеркнули меня из своей жизни. Я же возвращался к вам с той минуты уже дважды. И собираюсь и дальше возвращаться, возвращаться и возвращаться… Пока вы не станете милой седовласой старушкой. Так, может, лучше вообще не расставаться?
— Жаль, — задумчиво произнесла Мэри-Уилл, — что туман никак не рассеется. Если бы вы увидели здешних девушек…
— Даже не собираюсь на них смотреть, — решительно заявил я. — Кстати, как вы себя чувствуете в этом фамильном склепе?
Она передернулась.
— Слегка подавленно. Я собираюсь завтра пуститься в самостоятельный путь. Мистер Дрю дал мне сегодня чек… Я сумею прожить на эти деньги, пока не найду работу.
— Жизнь сейчас ужасно дорога.
— Но все-таки жить можно… Как вы считаете?
— С вами? Безусловно.
— Вы все время ходите по кругу, — пожаловалась она.
— Вы сами меня заставляете делать это, — засмеялся я. И подошел к ней поближе у самого камина. — Мэри-Уилл… Я никогда раньше не бывал в Сан-Франциско. И никогда не был женат. Так что эти две вещи для меня в новинку. Мне бы хотелось их объединить. Завтра, когда туман рассеется и я оценю и отвергну всех других девушек, я приду к вам с лицензией на заключение брака в кармане.
— О Господи! Вы так торопитесь.
— Такие девушки, как вы, заставляют мужчин торопиться.
— Я никогда не давала вам повода, это совершенно точно, — запротестовала она.
— Вы позволили мне смотреть на вас. Это вполне достаточный повод.
— Смотреть на меня… И жалеть.
— Не начинайте снова. Это любовь!
— Нет, жалость.
— Любовь, поверьте мне.
Этот разговор мог продолжаться до бесконечности, но внезапно его прервал призывный голос Карлотты Дрю, и Мэри-Уилл убежала, когда я уже почти заполучил ее руку. Она убежала, и эта мрачная комната снова стала древней и затхлой.
Я остался там наедине с прошлым. Мои мысли путались и разбегались. Бесчисленные Дрю, Дрю, Дрю смотрели на меня со стен, вероятно, потешаясь над незнакомцем, который посмел заикнуться о любви в той комнате, где они сами смеялись и любили в добрые старые времена. В те удивительные дни, сверкающие золотом, которое мужчины добывали из калифорнийской земли. Они ушли навсегда. И прекрасные леди превратились в прах. Фу, какие неприятные мысли! Я взглянул на окна. Их надо бы вымыть, не правда ли? Или это ломится тяжелый туман с камышовых полей, пытаясь проникнуть в дом? Тишина… Давящая тишина… Что делают остальные? Ни единого звука, кроме четкого стука больших часов в коридоре. «И-ты-про-пал. И-ты-про-пал»… Неужели часы действительно так говорят? Ладно, ладно… Может, когда-нибудь… Но не сегодня. Сегодня я молод. «Мой мальчик, вы сами не понимаете, как вы богаты!». О да, я богат. Молодость… и Мэри-Уилл. Она тоже должна стать моей. Она такая чудесная!.. Где же она? Мне что, суждено сидеть здесь вечно в одиночестве с этими проклятыми часами?..
Внезапно из холла долетел крик — резкий, загадочный, ужасный. Я помчался туда, откуда он послышался, и остановился на пороге столовой. Еще одна комната, полная воспоминаний, и такие же суровые лица на стенах. Накрытый стол блистал серебряными приборами и белоснежными салфетками, в центре его красовался торт, на котором весело колыхались язычки пламени пятидесяти забавных розовых свечей.
Похоже, в комнате никого не было. За столом виднелось настежь открытое для тумана французское окно. Я стал обходить комнату, но не прошел и дюжины шагов, как замер в ужасе.
Генри Дрю лежал на ковре, и одна из его худых желтых рук, всегда готовая достать и схватить, сжимала угол белой скатерти. На левой стороне его фрака я увидел темное пятно. Я отвернул борт фрака и обнаружил под ним на безупречно чистом полотне растущий на глазах красный круг. Дрю был мертв.
Я выпрямился и ошеломленно обвел глазами комнату. Рядом, на столе, пятьдесят желтых язычков пламени трепетали, точно человеческие существа, испуганные тем, что увидели.
Глава IV
Я стоял над телом мертвого Генри Дрю, на столе колыхались язычки дурацких свечей. Часы в коридоре пробили половину часа — и тут вдруг на лестнице раздались торопливые шаги. Первоначальное ошеломление прошло, мой мозг заработал с необычной ясностью… Значит, Генри Дрю все-таки получил свое! Но кто это сделал? Мой взгляд снова упал на открытое французское окно. Подойдя к нему, я выглянул наружу. Сердце у меня замерло: во тьме и тумане я различил чью-то чернеющую фигуру, которая исчезла из виду в мгновение ока.
Я стремительно выскочил из комнаты. Свет, падающий из окна у меня за спиной, освещал только несколько футов узкой веранды, откуда, как я решил, ступеньки вели в сад. Для меня это был неведомый край, тьма стояла кромешная, но я все же ступил на мокрую траву, доходящую мне почти до колен.
Камышовый туман с радостью принял меня обратно. Его холодные пальцы гладили мои лодыжки, его капли падали мне на непокрытую голову с голых ветвей деревьев. Я сделал несколько шагов вправо и неожиданно наткнулся на какую-то пристройку. Я остановился, не зная, куда идти, и тут что-то скользнуло у меня по лицу — что-то жесткое, таинственное, У меня по спине пробежали мурашки. Я стал отчаянно махать руками по сторонам, но не обнаружил ничего, кроме пустоты и тумана.
Продолжая махать руками и спотыкаясь о клумбы, я напрасно искал дорожку, продолжая в то же время вести поиски. Мои ноги запутались в сплетении каких-то стеблей, и я чуть не растянулся на мокрой траве. С трудом сохранив равновесие, я остановился и огляделся. Света из покинутой мною комнаты уже не было видно. Я заблудился в джунглях, которые находились на задворках дома Генри Дрю. Я стоял тихо и настороженно. Не могу сказать почему, но я знал, что здесь есть кто-то еще. Где-то на расстоянии чуть ли не вытянутой руки, сдерживая дыхание, таился еще один человек, осторожный и решительный. Я ничего не видел, я ничего не слышал — я просто чувствовал его. Внезапно я рванулся в ту сторону, где, как мне казалось, он находился, — и моя интуиция не подвела. Я услышал, как кто-то отшатнулся, а потом послышался хруст тяжелых шагов на гравии дорожки.
Он показал мне верный путь, и за это я ему благодарен. Изо всех сил торопясь за ним, я добежал до ворот в высокой стене за садом. Они были распахнуты настежь. Через них, несомненно, убийца и скрылся. Я вышел наружу, но никого не увидел. Вокруг стояла полная тишина. Потом я вздрогнул и чуть не заорал — но это был всего лишь уличный кот, который потерся о мои ноги.
Тот, за кем я охотился, исчез в тумане, и сейчас искать его было так же бесполезно, как пресловутую иголку в стоге сена. И тут мне пришло в голову, что я совершил величайшую глупость, покинув дом Генри Дрю после своего страшного открытия. Конечно, я не собирался убегать так далеко, но получилось как получилось, и теперь надо было поскорее возвращаться обратно. А что с Мэри-Уилл? Может быть, она следом за мной зашла в столовую и напугалась до смерти при виде своей находки?
Я повернул назад, к входу в сад, но в этот момент ворота с грохотом затворились перед моим носом. Ветер? Чепуха! Ветра не было. С болезненным чувством, что попал в западню, я взялся за ручку, повернул ее и толкнул ворота. Как я и ожидал, ворота были надежно заперты изнутри.
Что же мне теперь делать? Ждать у ворот, держа своего скрытого туманом приятеля взаперти? Нет, решил я, это бессмысленно. Он найдет и другой путь для побега. Скажем, через соседский двор. Не пройдет и пяти минут, как он удалится на безопасное расстояние. Значит, надо как можно скорее вернуться в дом. Раз путь через сад для меня закрыт, придется пройти по улице до перекрестка, свернуть туда и добраться до улицы, где стоит дом Генри Дрю. А как называется улица, на которой он стоит?
Я понял, что не имею об этом ни малейшего представления. Ну, что ж, все равно мне надо любым способом добраться до входа в дом. Чуть поодаль я заметил в тумане смутные очертания фонарного столба. Я поспешил к нему. Сразу за ним я попал на поперечную улицу и снова остановился. Налево или направо? Налево, конечно…
Холодный и мокрый туман обнимал меня крепче родного брата. На ногах у меня были фирменные кожаные туфли, которые я купил совсем недавно в Шанхае перед возвращением в цивилизованные края. Подошвы у них были еще совсем новые, и я отчаянно скользил и оступался на мокром тротуаре. Казалось бы, пустяк — но это привело меня в состояние бессильного бешенства. Ну, и зрелище я, должно быть, представлял! Но нет худа без добра. Зато мне не пришлось торчать на проклятой вечеринке у Генри Дрю.
Я быстрым шагом двигался вперед, вглядываясь в фасады домов. Но даже владельцы не сумели бы их различить в тумане. Мои поиски оказались безуспешными. Я сдался и остановился под уличным фонарем. И тут послышались шаги.
Из тумана, что-то напевая, вальяжно вынырнул Паркер, судовой врач. Он остановился и вгляделся в меня. Должно быть, я представлял собой прекрасный вид: глаза дикие, вечерний костюм, ни пальто, ни шляпы.
— О Господи, Уинтроп! — произнес он. — Что с вами случилось?
Его тон показался мне не слишком дружеским, и у меня мелькнула мысль — дурное предчувствие, — что для меня было бы лучше встретить сейчас кого угодно, но только не его. Я решил извлечь максимальную выгоду из своего положения.
— Паркер, случилась ужасная вещь. Старик Дрю убит.
— Не может быть! И кто его убил?
— Не знаю. Откуда, к черту, я могу знать? — его холодность и безразличие взбесили меня. — Я приехал к нему и ждал его в библиотеке. Услышал крик и побежал в столовую. Там он лежал… На полу… Мертвый…
— В самом деле? И теперь вы сломя голову носитесь по улицам… Должно быть, ищете полисмена?
Я понял язвительный намек, но усилием воли сдержал свой гнев.
— Я пытаюсь вернуться в дом, — уже спокойно ответил я. — Когда я стоял у трупа старика, то увидел в открытом окне убегающего человека.
Я коротко рассказал о своих последующих приключениях. Он выслушал меня, выбросил сигарету, и на его жестоком лице я увидел легкую улыбочку. Мне пришло в голову, что когда я буду снова и снова повторять свой рассказ, мне придется каждый раз видеть на лицах слушателей недоверчивую улыбку.
— Очень интересно, — все еще улыбаясь, сказал Паркер. — С удовольствием бы вам помог, старина, но беда в том, что я сам попал в такое же положение. Я отправился к дому Генри Дрю и заблудился.
— В любом случае, — заметил я, — вы должны знать адрес.
— А вы не знаете? — он кротко рассмеялся. — Забавно!
— Для вас, может быть, — ответил я.
— Прошу прощения. Мое чувство юмора частенько меня подводит. Разумеется, я знаю адрес. Дом стоит на Калифорния-стрит.
Он назвал номер.
— На фонарях названий улиц нет, — сказал я.
— Верно. Но на каждом углу названия улиц выбиты на тротуарах. Попробуем найти.
Мы направились к ближайшему перекрестку. Ни у меня, ни у Паркера спичек не оказалось, но мой спутник согнулся и нащупал вырезанную на камне надпись. Я тоже наклонился, и мы попытались ее прочесть. В таком глупом положении нас и обнаружил вынырнувший из тумана полисмен Райли.
— Что за чертовщина? — резонно заметил Райли.
— Это вы, Райли! — воскликнул я. — Слава Богу!
— Кто вы? — резко спросил он.
— Друг мистера Дрю, — пояснил я. — Я был у него, когда вы недавно заходили туда и проверяли, все ли в порядке.
— Да, конечно, — подтвердил он. — Вы сидели в библиотеке.
— Совершенно верно… Райли… Мистер Дрю убит.
— Убит? Не может быть! Я ведь только что с ним разговаривал.
Я рассказал ему, что произошло после его разговора с Дрю, и повторил свой неправдоподобный рассказ о том, что предпринял после того, как обнаружил преступление. Он никак не отозвался в ответ.
— А вы? — обратился он к Паркеру.
— Я встретил этого молодого человека случайно, — объяснил Паркер. — Я как раз шел к мистеру Дрю, куда меня пригласили на обед, и заблудился в тумане.
Райли покачал головой.
— Должен сказать, что оба ваших рассказа кажутся мне сомнительными, — заметил он. — Давайте вернемся в дом. А вы, парни, следуйте за мной… Хотя нет. Это я ляпнул, не подумавши. Идите впереди.
Он указал дубинкой направление, и мы послушно двинулись в путь. Райли тяжело ступал за нами по пятам. Должно быть, мы оказались далеко от дома, потому что нам пришлось шагать довольно долго, миновав несколько перекрестков, где раздавались осторожные гудки автомобилей. Наконец Райли привел нас к дому Дрю, и мы поднялись по ступенькам. Дверь оказалась не заперта.
Глава V
Вся жизнь дома в эти минуты, видимо, сосредоточилась в большом холле, куда мы вошли в сопровождении Райли. Карлотта Дрю лежала на спине слева на большой кушетке, с удовольствием предаваясь легкой истерике, а Мэри-Уилл наклонилась над ней, держа в руке флакончик с нюхательной солью. Маленькая старушка с добрым лицом, очевидно, служанка, тихо плакала у лестницы. Едва мы зашли, из столовой торопливо вышел Ханг Чинчанг, чье лицо не выражало никаких эмоций.
— Мэри-Уилл, — мягко сказал я.
Она подняла голову и взглянула на меня. В глазах у нее стоял ужас, но при виде меня он сменился облегчением.
— Вы вернулись, — произнесла она так, словно это ее удивило. — Ах, я так рада, что вы вернулись.
В ту минуту я не в полной мере осознал значение ее слов. Карлотта Дрю при виде доктора Паркера села и перестала механически демонстрировать свое горе. Возможно, она вспомнила, что слезы вредны даже для самого тщательного макияжа.
— Так в чем дело? — рявкнул Райли. — Миссис Мак-Шейн… — обратился он к служанке.
— Бедняга! — сквозь слезы проговорила миссис Мак-Шейн. — Он там… В столовой…
— Кто-нибудь звонил в участок?
— Конечно, — ответила старушка, которая не потеряла деловитости даже при таком шоке. — Я туда позвонила.
— Значит, они пришлют детектива, — сказал Райли. — Никому не уходить… Это понятно?
Он прошел в комнату, где случилась трагедия и все еще горели розовые свечи. Торопливо подойдя к Мэри-Уилл, я снова начал рассказывать о своих приключениях с того момента, как обнаружил труп миллионера. Во время рассказа я заметил, что она смотрит на меня как-то странно. Мое сердце упало. Неужели даже Мэри-Уилл сомневается в моей правдивости?
В холл вернулся Райли.
— Трудно понять, миссис Мак-Шейн, — сказал он. — Мистер Дрю был добрым человеком, вы сами это знаете. Сколько раз в холодные ночи он приглашал меня промочить горло… И вот на тебе!
Раздался резкий стук в дверь, и в холл вошел человек, закутанный в просторное пальто. Следом появились два полисмена в форме. При виде шедшего впереди Райли подтянулся.
— Сержант Барнс, вы здесь нужны, — уважительно произнес он.
— Да!
Голос детектива сержанта Барнса прозвучал резко, бодро и жизнерадостно в этом доме смутных теней и воспоминаний о далеком прошлом. Он снял пальто и шляпу и бросил их на стул. Передо мною предстал хладнокровный, стремительный человечек маленького роста, с лысой головой, неприятным взглядом, привыкший все делать безотлагательно.
— Генри Дрю? — рявкнул он.
Райли кивнул.
— В столовой… Минут сорок назад, — сообщил он.
— Майерс! — обратился детектив Барнс к одному из полисменов. — Берите парадный вход. Мерфи! Черный ход за вами… — оба полисмена отправились на свои посты. Барнс постоял, оглядывая комнату. — У Дрю есть сын. Марк Дрю, юрист спортивного клуба «Атлетик». Не вижу его здесь.
— Он направляется сюда, сэр, — доложила миссис Мак-Шейн. — Я позвонила ему. Конечно, я сразу же вспомнила о нем, хотя сама не знаю почему. Ведь за пять лет ноги его не было в этом доме…
— Ладно, — отрезал детектив. Он все еще изучал странную группку: неподвижный, насмешливо улыбающийся Паркер; слегка потрясенная смертью, которой, несомненно, так долго ждала, Карлотта Дрю; юная, наивная и очаровательная Мэри-Уилл; старая ирландка с еще не высохшими слезами на щеках; желтокожий китаец, невозмутимо, как старая лошадь, стоящий у лестницы. И, наконец, он взглянул на меня, чей враг наконец-то мирно лежал под пятьюдесятью свечами.
— До завершения расследования дом никому не покидать, — объявил сержант. — Вы, Райли, оставайтесь здесь и следите за этим.
— Есть, сэр, — ответил Райли и обвел нас суровым взглядом. Сержант Барнс проследовал в столовую.
«Просто маленькая веселая вечеринка… Чтобы в нашем старом доме стало светлее… Чтобы снова наладить дружеские отношения». Мне вдруг вспомнились эти слова, произнесенные миллионером, когда мы ехали в его машине по городу. Как не похожа эта вечеринка на ту, которую Генри Дрю планировал! Все молчали. Под присмотром Райли каждый погрузился в невеселые размышления. Тишину нарушал только один звук: голос времени, воплотившийся в часах, которые все еще тикали свою вечную угрозу.
Мэри-Уилл сидела меньше чем в трех футах от меня, но я ощущал, что она отдалилась на многие мили. Похоже, между нами внезапно возникла преграда. Девушка лишь изредка поглядывала на меня, и когда она это делала, ее взгляд мне не нравился. Я обрадовался, когда тишину прорезал громкий трезвон дверного колокольчика.
Миссис Мак-Шейн открыла дверь, и вошел бодрый обаятельный мужчина лет сорока пяти. Первые же слова старушки представили его.
— Ох, мистер Марк! — воскликнула она. — Ваш бедный отец!
Значит, это был Марк Дрю. В его глазах я не заметил злой, расчетливой хитрости, в отличие от отца он окинул комнату прямым открытым взглядом. Лицо у него было приятное, а морщинки свидетельствовали о том, что он часто улыбается. Неудивительно, что его дорожки с коварным отцом когда-то разошлись.
Карлотта Дрю подошла к нему и протянула руку.
— Я Карлотта. Жена вашего отца. Мы с вами никогда не встречались.
Он не подал ей руки.
— Я слышал о вас, — мрачно произнес он и двинулся дальше, оставив ее в глупом положении с протянутой рукой.
На лице у Карлотты Дрю возникло выражение такой ненависти, что на нее было страшно смотреть. Она тряхнула головой и вернулась на свое место. Марк Дрю механически продолжил путь в столовую, и мы услышали, как он о чем-то разговаривает с детективом. Потом их голоса зазвучали глуше, хлопнуло окно, и они вышли в сад.
Когда они вернулись в холл, Марк Дрю сел и спрятал лицо ладонях, а Барнс встал в центре нашей группы, вертя в руках небольшую стопку белых карточек.
— Итак, — начал он, — давайте знакомиться. Кто из вас был в доме, когда все это случилось?
Откликнулись все, кроме Паркера.
— Кто-нибудь слышал какой-то шум… любой звук… из той комнаты?
— Да, — сообщил я. — Оттуда раздался возглас. Вернее, резкий, испуганный вскрик. Я сидел в библиотеке, ожидая… гм… его. И побежал в столовую. Стол был уже накрыт, на нем стоял торт с пятьюдесятью свечами.
Марк Дрю поднял голову.
— Сержант, что касается тех свечей… — начал он.
— Да, — отозвался Барнс. — Это пока отложим. Значит, вы… зашли. Вы оказались там первым.
— Совершенно верно. Мистер Дрю лежал на полу рядом со столом невдалеке от открытого окна. Он был мертв… Заколот в сердце.
— Вы видели нож или какое-то другое оружие?
— Я его не искал. Мой взгляд привлекло открытое окно, и когда я подошел к нему, то мне показалось, что я вижу кого-то в саду.
Наступил момент, которого я так боялся, так что я постарался собрать все свои силы. Мне снова приходилось излагать свою историю, и на этот раз от того, как она будет принята, зависела моя судьба. Я рассказал о фигуре в саду, о шагах по гравию, о воротах, которые были закрыты и заперты за моей спиной. Я описал, как заблудился в тумане, пытаясь вернуться в дом. Я приложил все старания, чтобы мой рассказ звучал убедительно, но мне это явно не удалось. Он получился глупым, совершенно нелепым. Я чувствовал на себе взгляд Мэри-Уилл. Детектив выслушал меня с каменным лицом.
— Перед тем как спросить, как вы попали обратно в дом, — произнес он, — должен сказать, что не имею о вас представления. Кто вы? Какое положение занимаете здесь? Друг Генри Дрю?
— Ни в коем случае. Я служащий.
— Ни в коем случае? Что вы хотите этим сказать?
— Позвольте мне, — растягивая слова, проговорила Карлотта Дрю. Она смотрела на меня, прищурясь, холодная, расчетливая, враждебная. — Если позволите, то думаю, что могу пролить на это свет. Мой муж нанял этого молодого человека для работы на его руднике в Юньнане, и он заявил, что с ним обошлись несправедливо. Выдумал какое-то обещание…
— Обещание было, — вставил я. — Это совсем не выдумка.
— Он устраивал ужасные скандалы моему мужу, который его уволил.
— Это неправда, — уточнил я. — Я уволился сам.
— По чистой случайности, на пароходе, отплывшем из Китая, их с моим мужем поместили в одну каюту с доктором Паркером, — продолжала женщина. — Полагаю, они снова начали ссориться…
Она вопросительно взглянула на Паркера.
— Так и было, — подтвердил доктор. — Это продолжалось первые несколько дней плаванья. Я проклял те дни. Потом они просто перестали разговаривать.
— И все-таки… — обратился Барнс ко мне. — Вы были гостем на обеде?
— Да, — сказал я. — Думаю, по каким-то причинам Дрю хотел решить наш вопрос. Он предложил мне прийти сюда, чтобы познакомиться с его деловым партнером доктором Су Йенханем, китайским коммерсантом, который живет в этом городе. Я согласился прийти, но заявил, что мне бы не хотелось обсуждать здесь наши дела.
— Если вы не хотели говорить о делах, зачем пришли?
— Я пришел потому, что… — я умолк. Однако решил, что надо говорить всю правду от начала до конца. — Я пришел потому, что хотел встретиться с компаньонкой миссис Дрю мисс Теллфер.
Детектив проследил мой взгляд и уставился на Мэри-Уилл.
— Вот как! Вы интересуетесь этой молодой леди?
— Я попросил ее выйти за меня замуж, — сообщил я.
— Понятно. Значит, вы признаете, что были с Генри Дрю на ножах из-за разногласий по делу. Вы утверждаете, что он обманул вас?
— Да.
— Мы оставили вас тогда, когда вы, по вашим словам, блуждали в тумане, пытаясь отыскать дорогу к этому дому. Вы попали сюда. Как?
— Я встретил этого джентльмена… Доктора Паркера. Он тоже был приглашен сюда на обед и шел пешком из отеля. Он заявил, что тоже заблудился.
— Доктор Паркер?
Барнс повернулся к врачу и окинул его взглядом.
— Верно, — ответил доктор со своей дьявольской, многозначительной улыбочкой. — Я встретил этого молодого человека, когда он блуждал в тумане. Должен сказать, что выглядел он диковато, но это, разумеется, неважно. Справедливости ради, должен добавить, что он стремительно направлялся прочь от этого дома.
— А почему вы так решили? Вы ведь сами заблудились? — спросил Барнс.
— Я убедился в этом позже, когда мы встретили офицера Райли и он указал нам верный путь.
Я увидел, как взгляды Паркера и Карлотты Дрю встретились, и со всей очевидностью понял, что они решили совместными усилиями, если удастся, взвалить преступление на мои плечи. Но зачем? Для этого могла быть лишь одна причина, и я был ошеломлен, когда эта мысль сверкнула у меня в голове. Где находился доктор Паркер незадолго до половины восьмого? Блуждал в тумане… Один.
Детектив Барнс снова обратился к Карлотте Дрю.
— Миссис Дрю, — начал он. — Скажите, пожалуйста, где находились вы в половине восьмого?
— Я была у себя к комнате, одевалась к обеду, — ответила она. — Со мной была мисс Теллфер, моя компаньонка. У меня сейчас нет горничной, и я позвала ее помочь мне справиться с некоторыми крючками на спине. Мы были вместе, когда услышали крик.
— Вы услышали крик… И что дальше?
— Сердце у меня замерло. Я попыталась что-то сказать, но не смогла.
Мэри-Уилл внезапно повернулась к ней и взглянула ей в глаза.
— Прошу прощения, — произнесла она. — Ваша память вас немного подводит. На самом деле, у вас не было никаких трудностей с речью. Вы говорили вполне нормально.
— Чепуха! Я такого не помню.
— А я помню, — твердо заявила Мэри-Уилл. — Вы совершенно ясно сказали: «Он сделал это! Он сделал это!» Два раза.
— Он сделал это? — повторил Барнс. — Миссис Дрю, что вы имели при этом в виду?
— Если я и сказала это, в чем очень сомневаюсь, — ледяным тоном ответила Карлотта Дрю, — то не знаю, что имела в виду. Я потеряла голову от ужаса.
— А почему вы, по вашим словам, потеряли голову от ужаса? Вы ведь никак не могли знать, что означает это крик.
— Могла, очень даже могла. Жизнь моего дорогого мужа была под угрозой… Из-за мистера Уинтропа, который здесь присутствует.
— Я это отрицаю, — возразил я.
— Вы слышали, как мистер Уинтроп угрожает вашему мужу… моему отцу? — резко спросил Марк Дрю.
— Н-нет… — произнесла женщина. — Не совсем так… Просто Генри… мистер Дрю… сказал мне, что опасается мистера Уинтропа. Он очень расстраивался из-за того, что они оказались в одной каюте. Он сделал все, что мог, чтобы его переселили оттуда.
— Тогда, значит, выкрикнув «Он сделал это», — вмешался доктор Паркер, — вы подсознательно подумали об Уинтропе?
— Наверно, так и было.
— Доктор, вы настоящий клад! — произнес Марк Дрю со странной улыбкой.
— Давайте, давайте! — вмешался Барнс. — Продолжайте. Вы услышали крик?..
— Мисс Теллфер выбежала из комнаты, — продолжала Карлотта Дрю.
— Я попыталась это сделать, — поправила ее Мэри-Уилл, и щеки ее вспыхнули. — Но вы меня не пустили. Вы вцепились в меня сзади.
— Я же сказала, что потеряла голову. Я сама не понимала, что делаю.
— Продолжайте, — предложил Барнс Мэри-Уилл.
— Я сумела вырваться, — сказала Мэри-Уилл. — И сбежала вниз. Заглянула в библиотеку, но там никого не было. Дверь столовой была открыта. Я зашла туда…
— Значит, вы вошли туда второй?
— Вполне может быть, — Мэри-Уилл заговорила тихо, почти шепотом. — Сначала я подумала, что там пусто. Окно стояло открытым. Я обошла вокруг стола… И там на полу… увидела… мистера Дрю.
— Понятно… Продолжайте.
— Я закричала и выбежала из комнаты.
— Ах, вот что, — заметил Барнс. — Вы могли увидеть какое-нибудь оружие у тела мистера Дрю? Может быть, нож?
— Я даже не смотрела, — ответила Мэри-Уилл, не отводя своих очаровательных глаз от лица детектива. — Поймите, я так испугалась…
— Конечно, конечно, — сказал Барнс. — Ну, ладно… Вы закричали и выбежали из комнаты.
— Да. В дверях я наткнулась на миссис Мак-Шейн. Миссис Дрю спускалась по лестнице. Она вошла в столовую следом за миссис Мак-Шейн. И тоже закричала. И, наверно, упала в обморок на руки миссис Мак-Шейн.
— Это был почти что обморок, — сказала старушка.
— Мисс Теллфер, прошу вас, — подбодрил Барнс.
— Я знаю, где у миссис Дрю хранится нюхательная соль, — продолжала Мэри-Уилл. — Она пользовалась ею на пароходе, и я сама ее положила ей в багаж. Я бросилась наверх, достала ее и принесла вниз. Вот и… Вот и все, наверно.
Мне показалось, что Мэри-Уилл сейчас сама упадет в обморок.
— А теперь мы слушаем вас, миссис Мак-Шейн, — сказал детектив.
— Офицер, мне особо-то рассказывать и нечего, — заявила старушка. — Слышу крик, а у меня дел по горло с обедом. Его заказали в последнюю минуту. Так что можно сказать, я не обратила внимания. Я не повариха, а уборщица и согласилась готовить только из уважения к бедному мистеру Дрю, который прислал мне сегодня телеграмму. А я тут присматривала за домом, пока он был в отъезде. Ладно, говорю я себе, крик, конечно, громкий, испуганный, но мне надо дело делать. Потом я пораскинула мозгами и все же поспешила туда… А потом все было так, как эта молодая леди говорит. Я нашла то, что нашла… бедного мистера Дрю… упокой, Господи, его душу!
Острый взгляд Барнса снова прошелся по группе людей.
— Доктор Паркер, полагаю, в половине восьмого блуждал в тумане на пути к дому, — сказал он. — Значит, остался только этот китаец с каменным лицом. Проще отправиться в пустыню Сахара и потолковать со сфинксом, чем допросить его. Иди сюда, ты!
Ханг Чинчанг напрягся, и когда пересек комнату и встал перед детективом, его странный взгляд был полон чувства собственного достоинства.
— Как тебя зовут? — заорал Барнс. Он был из тех американцев, которые считают всех чужеземцев глухими.
Ханг взглянул на него с благодушным презрением.
В разговор вмешался Марк Дрю.
— Если позволите, — сказал он, — Ханг у нас фактически член семьи. Он был личным слугой моего отца и двадцать лет являлся его лучшим, а в последние годы, боюсь, единственным другом. Имя Ханга Чинчанг означает «бесконечно преданный», и оно точно отражает его натуру. Не помню, чтобы он хоть раз отказался выполнить любую просьбу отца, и я уверен, что отец очень любил его. Ханг точно так же любил отца. Так что хотя по его лицу это и не заметно, я не ошибусь, если скажу, что он горюет гораздо сильнее, чем все остальные здесь присутствующие.
Китаец поклонился.
— Мне очень приятно слышать, — произнес он на великолепном, правильном английском, — что сын моего работодателя оказывает мне такую честь. Вы как полицейский, — добавил он, сурово глядя на Барнса, — желаете узнать, чем я занимался в этом доме сегодня вечером. Когда происходили события, которые здесь обсуждаются, я находился у себя в комнате, куда ушел с разрешения хозяина. Молодой человек, — он кивнул в мою сторону, — как раз был в комнате, когда я получал это разрешение.
— Это верно, — подтвердил я.
— Я не дворецкий, — продолжал Ханг, — но мы только сегодня вернулись из Китая, и у нас не было времени нанять слугу такого класса. Мистер Дрю попросил меня прислуживать сегодня за обедом, и я согласился, как всегда соглашался выполнять все его просьбы. В своей комнате я кое-что менял у себя в одежде, чтобы не посрамить честь хозяина и его дома в глазах его друзей.
— Вы что-нибудь слышали?
— Моя комната, — ответил Ханг, — расположена на четвертом этаже, в задней части дома. Ни один звук не побеспокоил мой слух. Я сошел вниз, собираясь подавать на стол, и обнаружил настоящий переполох. Мой хозяин, который был мне так же дорог, как и прах моих достойных предков, лежал мертвым у накрытого стола.
— Здесь есть задняя лестница? — уточнил Барнс.
— Да, есть, — ответил Ханг. — Она проходит через кухню миссис Мак-Шейн. Если бы я спустился там…
— Он там не проходил, — сказала старушка. — Я ни на минуту не уходила из кухни с пяти часов вечера и пока не пришла сюда. Ханга я не видела. Он говорит правду.
Барнс постоял молча, глядя на Ханга в упор своими блестящими глазками, но взгляд китайца оставался таким же невозмутимым, как и прежде. Детектив все еще вертел в руках белые карточки.
— Весь этот разговор впустую, — надув губы, произнесла Карлотта Дрю. — Должна заметить, что устала и плохо себя чувствую. Уверена, что пора нас отпустить.
— Еще рано! — отрезал Барнс. — Извините. Думаю, вы не обедали. Может, миссис Мак-Шейн приготовит для всех нас по чашечке кофе?..
— Это я могу, — ответила миссис Мак-Шейн.
— Пойдите и помогите ей, — велел Барнс Хангу.
Китаец, продолжая демонстрировать свое пренебрежение, все же медленно сдвинул с места свои обутые в вельветовые тапочки ноги и последовал за старушкой на кухню.
Барнс глубоко задумался, разглядывая по очереди всех оставшихся в комнате. Брошенный на меня взгляд был холодным и оценивающим, и я понял, что если бы он мог возложить на мою голову хотя бы тень вины, то непременно так и сделал бы.
Был убит известный в Сан-Франциско человек. Наверняка газеты поднимут шум, а значит, для сохранения лица полиции придется арестовать кого-то. Если удастся, виновного, если нет, того, кто кажется виновным.
— Давайте вернемся назад, — внезапно на что-то решившись, заявил Барнс. — Сегодня вечером Генри Дрю устраивал обед по случаю дня рождения. Я заметил, мистер Дрю, что увидев торт, на котором было пятьдесят свечей, вы очень удивились. Как я понимаю, это был день рождения не вашего отца.
— Наверняка нет, — ответил Марк Дрю. — Если вы проверите семейную Библию в библиотеке, то обнаружите, что отец родился в марте, а не в декабре. В прошедшем марте ему исполнилось шестьдесят девять.
— Шестьдесят девять, — задумчиво повторил Барнс. — Стало быть, это был день рождения кого-то другого… Человека, которого Генри Дрю ценил так высоко, что решил устроить в его честь обед. Так чей это был день рождения? Миссис Дрю… Вам это известно?
— Нет, — заявила Карлотта Дрю. — Мой муж редко посвящал меня свои дела.
— Вот как? Что ж, уверен, что человек, в честь которого устроена вечеринка, должен быть среди гостей… — Барнс поднял руку, в которой держал пачку белых карточек. — Вот у здесь меня карточки, которые я собрал с обеденного стола, — он начал читать. — Мистер Уинтроп… Вам нет пятидесяти. Мисс Теллфер… Мне незачем вас спрашивать. Доктор Паркер… гм… как насчет вас?
— Не виновен, — заявил Паркер. — Это не мой день рождения. А если бы и был, то мистер Дрю не стал бы устраивать для меня обед.
Барнс достал другую карточку и довольно долго смотрел в лицо Карлотты Дрю. Он должен был заметить бороздящие его морщины, которые не мог замаскировать самый искусный макияж.
— Прошу извинить меня, миссис Дрю…
— Я уже сказала вам, — сердито ответила Карлотта Дрю, — что мне неизвестно, чей это день рождения.
— Ну, хорошо, хорошо, не обижайтесь, — улыбнулся Барнс. — Значит, остается только одна карточка… Карточка гостя, который по тем или иным причинам не явился на вечеринку. Это доктор Су Йенхань. Совладелец рудника в Юньнани, как я полагаю.
— Я тоже так считаю, — сказал я.
— Вы знаете его?
— Я познакомился с ним четыре года назад в Шанхае.
— Он тоже участвовал в том обмане, от которого, по вашим словам, вы пострадали?
— Насколько я понимаю, он участвовал во всех темных делах Генри Дрю.
— Любопытный гость. Надо с ним встретиться, — Барнс обратился к полисмену, который все еще находился здесь. — Райли, перед тем как я отпущу вас на пост, сделайте для меня кое-что. Отправляйтесь в дом Су Йенханя — ну, вы его знаете: это крупный китайский миллионер, что живет за углом на Пост-стрит. Передайте Су мои наилучшие пожелания и попросите зайти на минутку сюда.
— Есть, сэр, — ответил Райли и мигом исчез.
— Могу сразу вам сказать, что это не его день рождения, — сообщил Марк Дрю. — Он очень стар. Лет восемьдесят или даже больше.
— Я это знаю, — ответил Барнс. — Но все же хотелось бы получить от него ответы на один-два вопроса. А теперь, уважаемые, пока вы ждете кофе, я посмотрю на лестницы… — он остановился у ступенек. — Майерс у фасада, Мерфи в саду, — улыбнулся он. — Славные парни, оба. Так что не трогайтесь с места.
Пока детектив поднимался наверх, я был поражен, заметив, что Мэри-Уилл провожает его широко открытыми испуганными глазами. Я торопливо подошел к ней, но только собрался заговорить, как меня прервал доктор Паркер.
— Безобразие! — воскликнул он, встав и сердито шагая туда-сюда по комнате. — С какой стати меня здесь держат? Я сюда пришел на обед, а не на допрос. Когда этот недоумок вернется, я потребую, чтобы он меня отпустил.
— На вашем месте, — тихо ответил ему Марк Дрю на удивление враждебным тоном, — я бы не стал привлекать к себе внимание этого недоумка.
— Что вы хотите этим сказать? — повернувшись к нему, огрызнулся Паркер.
— Заблудился в тумане, — с улыбкой произнес Дрю. — Если вы спросите меня, то у вас не слишком надежное алиби.
— Вы смеете намекать…
— Что вы могли убить моего отца? А разве не вы тут кое-чем занимались?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Да ну? Я говорю о том, что вы, дорогой мой доктор, вместе с этой вот женщиной слишком рьяно старались свалить вину за преступление на голову молодого человека, который может быть как виновным, так и невиновным. Не надейтесь меня обмануть. Не надейтесь, что я не сумею разобраться в ваших замыслах. В замыслах вас обоих. Вы превратили последние годы жизни моего отца в настоящий ад. И что для вас означает его смерть? Женщина, которая получает большую долю денег моего отца, становится вашей, и вам незачем больше прятаться. Берегитесь, доктор Паркер. Говорю вам прямо: туман — слишком хлипкое алиби.
— Вы же юрист! — выкрикнул Паркер. — И прекрасно понимаете, что за такие слова я могу подать на вас в суд.
— Не беспокойтесь, — ответил Дрю. — Мы встретимся в суде еще до окончания этого дела. Если вы не подадите на меня в суд, то подам на вас я!
Они стояли лицом к лицу, и было видно, что еще немного — и начнется драка. Однако через плечо Марка Дрю Паркер поймал взгляд Карлотты Дрю и, отступив, подошел к окну. Я взглянул на Мэри-Уилл. Она, казалось, не слышала ничего, ее взгляд был прикован к верху лестницы.
— Мэри-Уилл… В чем дело? Что там? — тихо спросил я.
— Ох, отойдите… Пожалуйста, отойдите! — прошептала она. — Сейчас не должны видеть, как мы с вами разговариваем!
Я послушно выполнил ее просьбу. Но она меня изумила. Как Мэри-Уилл могла быть связана с убийством Генри Дрю?..
Глава VI
Деловитые часы в холле должным образом зафиксировали, что детектив Барнс пробыл наверху уже пятнадцать или двадцать минут. Мучаясь дурными предчувствиями, я сидел, разглядывая висящую на стене китайскую гравюру. Это была миленькая вещица, представлявшая сцену казни. Я задумался над судьбой главного и жизненно заинтересованного в происходящем участника этого события, которому предстояло, по-видимому, остаться без головы. Был он и в самом деле виновен? Или же он, невинный человек, просто запутался в сети косвенных улик, тогда как истинный преступник остался на свободе? Меня чрезвычайно заинтересовал этот вопрос.
Маленький лысый детектив стал спускаться по лестнице. Лицо у него было суровое, одну руку он держал за спиной. Мэри-Уилл следила за ним, как завороженная, и к моему удивлению он направился прямо к ней.
— Если вы не возражаете, мисс Теллфер, — сказал он, — давайте на минутку вернемся к вашему рассказу.
— Хорошо, — выдохнула Мэри-Уилл, и вся краска схлынула у нее с лица.
— Ваша комната… Это голубая комната слева на втором этаже?
— Да.
— Когда вы отправились за нюхательной солью для миссис Дрю, вы решили на минутку зайти к себе комнату, верно?
— Да… Я зашла…
— Вы хотели что-то спрятать?
— Да.
— То, что подобрали у тела мертвого человека в столовой?
Мэри-Уилл кивнула. Лицо у нее было теперь такого же цвета, как и скатерть, за которую схватился Генри Дрю в последнюю секунду своей жизни.
— Милая девушка, вряд ли вы разбираетесь в таких вещах, — продолжал Барнс. — Разумеется, он оказался у вас под матрасом.
Он вынул руку из-за спины, и когда я увидел то, что он держал, то с трудом удержался от рвавшегося с моих губ вскрика. Детектив держал в руке маленький китайский нож с рукояткой из красноватого нефрита в виде фигурки какого-то языческого божка. Он был совершенно уникален, этот нож. Вряд ли во всем мире найдется ему подобный. Я купил его у торговца где-то в китайской глуши и на борту парохода показал некоторым людям, включая Мэри-Уилл.
— Ничего хуже я не могла сделать, — заплакала Мэри-Уилл. — Но я так разволновалась… У меня не было времени подумать.
В сплошном мраке камышового тумана, ненависти и убийства сверкнула одна ошеломительная вещь. И для меня все остальное потеряло значение. Я был счастлив.
— Вы сделали это ради меня! — воскликнул я. — Мэри-Уилл… вы чудо!
— Значит, это ваш нож? — прервал меня Барнс, поднося нож к моему лицу.
— Безусловно, — ответил я.
— Как вы можете объяснить тот факт, что его нашли у тела убитого?
Я успел вовремя перехватить взгляды, которыми обменялись Паркер и Карлотта Дрю, и страстная ярость наполнила мое сердце.
— Разумеется, его у меня украли, — сказал я.
— Разумеется, — улыбнулся детектив.
— Я его не терял, — продолжал я, — так что, скорее всего, у меня его взяли из багажа сегодня в каюте парохода. Только два человека имели доступ к моим вещам. Один из них — убитый, и он вряд ли стал бы это делать.
— А второй? — неожиданно выкрикнул Марк Дрю.
— А второй, — сказал я, — это доктор Паркер, который утверждает, что в половине восьмого заблудился в тумане.
— Ерунда! — заявил Паркер. — Какой мотив…
— Мотив вполне достаточный! — сердито воскликнул Марк Дрю. — Тайная любовная связь с женой моего отца, которая длилась больше года. Ваша страсть к деньгам, которая известна всем на китайском берегу. И к тому же вы прославились отсутствием щепетильности и неразборчивостью в средствах для достижения цели. Так что мотив, мой дорогой доктор…
— Вы считаете, — огрызнулся Паркер, — что я бы стал рыться в вещах этого человека?.. Что я мог бы украсть этот дурацкий нож?
— А почему бы и нет? Человек, который готов украсть чужую жену, вряд ли остановится перед кражей такой мелочи! — Дрю обратился к детективу. — Сержант Барнс, этот человек заявляет, что в момент совершения убийства он шел пешком из отеля к этому дому. Там по всему пути хорошие мостовые и хорошие тротуары. Позвольте мне обратить внимание на его туфли. Они явно мокрые. Мало того, они в грязи.
— Чушь! — прорычал Паркер. — Это ничего не значит. Тротуар был разрыт перед только что построенным домом. Я не мог видеть дорогу. Вот и вляпался в глубокую лужу, где полно грязи.
— Вы вляпались, приятель, это верно, — воскликнул Дрю. — И глубоко! Это я вам гарантирую.
Между ними снова началась перепалка, но я ее не слушал. Я обратился к Мэри-Уилл.
— Что бы ни случилось, — сказал я, — никогда не забуду того, что вы пытались сделать для меня.
— Ах, все это неправильно, — прошептала она. — Теперь я это вижу. Я хотела вам помочь, но только навредила. Я поступила необдуманно. Даже не представляю, зачем я это сделала.
— Вы не представляете? Зато я представляю. Вы инстинктивно решили защитить человека, которого любите.
— Нет… Нет! — запротестовала она.
— Бедная Мэри-Уилл. Зря вы отрицаете очевидное. Дело сделано. Вы решили, что я потерял голову и убил Генри Дрю.
— Я сглупила… Я сделала так, не подумавши. Да и все говорило против вас: я видела, как вы выбежали в открытое окно.
— Да, все складывается против меня. А вы, Мэри-Уилл? Вы тоже? Посмотрите на меня, — она взглянула на меня в упор. — Мэри-Уилл… Я не убивал Генри Дрю. Верите вы мне или нет?
— Верю, — ответила она. — И ничто не заставит меня передумать.
— Это все, что я хотел узнать.
Мои тоска и депрессия исчезли, так что к детективу я повернулся уже в приподнятом настроении. Барнс между тем отмахнулся от обвинений Марка Дрю в адрес Паркера и теперь стоял передо мной.
— Мистер Уинтроп, — сказал он, — вы ссорились с убитым. Вы утверждаете, что он и его партнер доктор Су вас обманули. Вы это признаете. Вы признаете и то, что именно ваш нож эта молодая женщина, в которую вы влюблены, нашла у тела убитого.
— Да, — ответил я. — Все это правда. Я признаю, что все складывается для меня очень плохо. Но, несмотря на все, что вы обнаружили, я не убивал Генри Дрю. Когда вы глубже вникнете в это дело, то поймете это сами. Несомненно, должны быть и другие свидетельства… Какие? Не знаю. Но они должны быть. Возможно, когда вы поговорите с доктором Су Йенханем, он сможет пролить свет…
Дверь открылась и в холл вошел Райли. На его широком красном лице читалось, что он принес какие-то новости.
— Сержант! — громко доложил он. — Как вы велели, я отправился к дому доктора Су…
— И что, Райли?
— У него в доме темно. Я позвонил в дверь раза четыре или даже пять — никто не ответил. Я понял, что это важно, и обошел дом. Кухонная дверь была открыта…
— Продолжайте.
— Я зашел в дом… Сержант, в доме не оказалось ни души. Никого. Но он был там. Доктор Су Йенхань, я о нем говорю. Он лежал мертвым на полу в библиотеке. Кто-то зашел к нему и воткнул ему нож между ребрами!
Мое сердце остановилось. Наступила жуткая тишина.
— Вы осмотрели рану? — спросил Барнс.
— Да, — гордясь собой, ответил Райли. — Она точно такая же, как у бедного мистера Дрю. Да, сержант… Если вы спросите меня, обе нанесла одна рука. Я подождал прихода детектива Карри и потом…
— Хорошо, Райли. Спасибо. Возвращайтесь на свой пост… — когда Райли вышел, Барнс повернулся ко мне. — Это был партнер Дрю по руднику в Юньнани, — заметил он. — Второй человек, который вас обманул?
Я попытался заговорить, но не смог выдавить ни слова.
— Мистер Уинтроп, — продолжал детектив, — мне очень жаль, но у меня нет другого выбора как…
— Минуточку! — это произнес Марк Дрю. — Извините меня, сержант. Вы расследуете это дело, я это понимаю, но и я, естественно, чрезвычайно в нем заинтересован. И говорю вам прямо: я не верю, что этот молодой человек виновен в убийстве моего отца.
— Благодарю вас, мистер Дрю, — сказал я.
— Есть старая и верная поговорка, — заметил Барнс. — У любого убийства есть мотив. Найдите мотив — и вы отыщете виновного. Мотив этого преступления очевиден: месть.
— Но мотив есть и еще у одного человека из присутствующих, — возразил Дрю.
Его взгляд упал на Паркера.
— Я не могу арестовать человека только потому, что его туфли в грязи, — недовольно ответил Барнс. — Вы сами это понимаете. Нет, все указывает на этого молодого парня. У него был мотив. Его рассказ о том, что он делал после убийства, просто смешон. Его нож найден…
— Но зачем торопиться с арестом? — заметил Дрю. — Ведь остается еще очень много неясностей!
Барнс ответил холодно и неприязненно:
— Я учитываю ваш интерес. Если появится какой-то ключ, который я не принял во внимание… Какая-то улика, которую, по вашему мнению, надо проверить…
В комнате появилась миссис Мак-Шейн, несущая поднос с дымящимися чашками кофе. Она поставила свою ношу на стол.
— Ну-у… я не знаю… — пробормотал Дрю, — Я не критикую вас, сержант, но… Не надо забывать о пятидесяти свечах. Да, черт возьми, пятьдесят! Это загадка. Чей это день рождения?
Миссис Мак-Шейн вдруг подняла голову и встала в центре нашей группы.
— Я знаю, чей это день рождения, — заявила она.
— Знаете? — воскликнул Дрю. — Тогда, ради Бога, скажите нам!
— Ваш отец объяснил это мне сегодня вечером, — продолжала старушка. — Он пришел на кухню и принес эти пятьдесят маленьких свечей. И попросил поставить их на торт. «Простите меня за смелость, сэр, — спрашиваю я его, — а чей это сегодня день рождения?» И он мне говорит: «Одного китайца, — отвечает он. — Его зовут Ханг Чинчанг».
— Китайца! — воскликнул Марк Дрю.
— А с какой стати мой муж устроил вечеринку в честь Ханг Чинчанга? — удивленно спросила Карлотта Дрю.
— Я и сама его спрашивала, мэм, — продолжала миссис Мак-Шейн, — но он не стал мне говорить. Он только повторил, что это день рождения Ханга. «Да, миссис Мак-Шейн, — говорит он мне. — Ханг родился в этот день пятьдесят лет назад в маленьком домике недалеко от дворца королевы в Гонолулу, там дальше на побережье… Как его там? Погодите, как там в песнях у них поется? Ах, да, на побережье Уайкики».
Глава VII
На побережье Уайкики! Неожиданное свидетельство миссис Мак-Шейн оказалось совершенно ошеломительным. Я никогда не был в Гонолулу, но тут же услышал бренчание укулеле и рокот прибоя, накатывающего на коралловые рифы, и представил кокосовые пальмы, тянущиеся в яркое небо, и коричневых ребят, гибких и стройных, которые катаются на своих серфбордах. Но какое надо иметь воображение, чтобы связать все это с убийством Генри Дрю?
Я окинул взглядом странную группу людей, собравшихся в мрачной комнате дома на Ноб-хилл. Несомненно, все они задавали себе тот же вопрос. Карлотта Дрю и доктор Паркер обменялись удивленными взглядами. В глазах у Мэри-Уилл я заметил блеск романтических воспоминаний: на пути в Китай ее пароход там причаливал, и она видела Уайкики при лунном свете, когда над самым горизонтом висел Южный Крест. Детектив Барнс смотрел на миссис Мак-Шейн, часто моргая, что придавало ему глуповатый вид. Внезапно Марк Дрю вскочил на ноги и принялся возбужденно мерять шагами комнату. Барнс обратился к нему:
— Итак, мистер Дрю, куда это нас ведет?
— Не знаю, — сказал Дрю. — Но, похоже, до конца расследования становится еще дальше.
— Я вас не понимаю, — возразил детектив. — Хотя должен признать: новость, безусловно, неожиданная. День рождения Ханг Чинчанга! Который родился пятьдесят лет назад в Гонолулу. Ваш отец так заботился о нем, что даже решил устроить в его честь обед. Он побеспокоился о свечах и… А скажите, сколько лет этот китаец живет у вас в доме?
— Двадцать лет, — сообщил Марк Дрю.
— Тогда все понятно, — заметил Барнс. — Двадцать лет! Если человек прожил со слугой двадцать лет, он может устроить ему обед. Чтобы воздать должное за его труды по дому и все такое прочее… Ну, что ж, значит, мистер Дрю устраивает для китайца обед. Эксцентричный поступок, но он всегда был… гм… не такой, как все. И что из этого следует? Вряд ли кто-то станет утверждать, что Ханг воспользовался случаем, чтобы убить своего хозяина. Разве что его не устроила толщина глазировки на торте или он обиделся, что мистер Дрю ошибся с его возрастом…
Время было позднее, и сержанту Барнсу, видимо, все происходящее изрядно надоело. Он обратился ко мне:
— Нет, — решительно заявил он, — все это снова возвращает нас к этому молодому человеку. Он затаил обиду не только против Генри Дрю, но и против другого убитого — доктора Су Йенханя. Нож найден. Он пытался убежать под прикрытием тумана.
Мэри-Уилл вскочила на ноги и встала перед детективом. Глаза ее сверкали, щеки пылали.
— Как вы смеете? — воскликнула она. — Как вы посмели оскорбить мистера Уинтропа, обвинив его в том, что он способен убить человека? Вам надо бы узнать его лучше.
— Как я могу это сделать? — спросил Барнс.
— Да просто… просто посмотрите на него! — заявила Мэри-Уилл.
Барнс улыбнулся.
— Моя дорогая юная леди, могу вам только посочувствовать, — произнес он, — но все улики…
— Обращаюсь к вам еще раз, — вмешался Марк Дрю. — Хочу попросить вас не торопиться.
Барнс ничего не ответил и только с явной досадой взглянул на него. Мэри-Уилл снова села, и я благодарно погладил ее руку. Марк Дрю подошел к жене своего отца.
— Как вам известно, — сказал он, — я не встречался со своей семьей последние пять лет. Что вы можете сказать об отношениях между моим отцом и Хангом в этот период? Они по-прежнему были дружескими?
Карлотта Дрю холодно взглянула на него. Она не забыла его недавних нападок. Да и никогда не забудет.
— Ваш отец и Ханг были хозяином и слугой, — заявила она. — Это все, что я знаю. Я даже не пыталась лезть в личные дела вашего отца. Я чувствовала, что их детали могут быть слишком… неприятными.
— Мистер Уинтроп, — обратился Дрю ко мне. — Вы недавно сказали, что только два человека могли иметь доступ к вашим вещам в каюте китайского парохода: мой отец и доктор Паркер. А если подумать — может, был еще кто-то?
— Да, — кивнул я. — Мне раньше не приходило в голову, но Чинчанг частенько туда заглядывал. Он провел там и все сегодняшнее утро, собирая вещи вашего отца.
— Чепуха! — решительно заявил детектив Барнс. — Этот обед по случаю дня рождения — просто ложный след. Если это вообще имеет какое-то значение, то означает только то, что мистер Дрю любил китайца. И еще это может означать, что китаец, в свою очередь, любил старика.
— Любил его? — повторил Марк Дрю. — Это верно, он и должен был его любить. Мой отец спас ему жизнь!
Детектив удивленно уставился на Марка Дрю.
— Спас ему жизнь? Когда? Где?
— Двадцать лет назад в Гонолулу. Погодите-ка… Сегодня пятое декабря?.. Ну, конечно! Ровно двадцать лет назад, день в день!
Барнс устало опустился на стул.
— Ладно, если сумеете изложить это коротко и ясно, я, пожалуй, выслушаю вас, — сказал он. — Хотя если даже старик спас Хангу жизнь, это не может стать причиной того, что китаец… Ну, ладно, давайте.
Марк Дрю наклонился над столом и сложил руки.
— Я постараюсь быть кратким, — начал он. — Как я уже сказал, это случилось двадцать лет назад, в декабре тысяча восемьсот девяносто восьмого. Мне тогда было двенадцать. Мы с отцом отправились на острова на его барке «Эдна-Мэй». У отца была собственная флотилия парусников, которые ходили отсюда до Гонолулу. Детали того путешествия так врезались мне в память, что я отчетливо помню их и по сей день. И неудивительно: я был тогда впечатлительным, много читал и к тому же впервые попал в преддверие Южных морей… Тот день, о котором я говорю, должен был стать последним днем нашей стоянки в порту. Поздно утром отец позвал меня на ленч на берегу. Мы прошлись от порта до Кинг-стрит, и я смотрел вокруг во все глаза, впитывая виды Гонолулу в последний раз. Уже в те дни он был плавильным котлом Тихого океана, так что вокруг нас толкались с дюжину разных народностей и рас. Впрочем, вам не нужно описание города. Однако эта картина свежа в моей памяти и волнует меня даже сейчас.
— Мы свернули с Кинг-стрит в сторону Форта. У входа в здание, где размещался окружной суд США, мы встретили выходящего оттуда Гарри Чайлдса. Чайлдс был тамошний юрист, который, думаю, не брезговал и сомнительными делами, но был полезен моему отцу, который тоже порой ходил кривыми тропами… Я этого не скрываю. Насколько я помню, Чайлдс держал под мышкой какие-то сборники законов и выглядел распаренным, подавленным и довольно угрюмым. «Ну что, Гарри, — спросил отец. — Как с твоим делом?» — «Проиграл, конечно, — ответил Чайлдс. — Этот Смит терпеть меня не может. Ну, ладно, это в порядке вещей. Жаль только беднягу Чанга Си. Сегодня вечером его посадят на „Нил“ и отправят в Китай. А это для него смертный приговор, мистер Дрю». — «Очень плохо, — сказал отец. — Я говорил вам, что могу его взять к себе. Ханг Чинчанг умер в дороге… Вся его одежда ждет другого хозяина… И его имя тоже. Я бы смог высадить вашего парня в Сан-Франциско безо всяких хлопот. Очень плохо». Чайлдс бросил моему отцу странный взгляд. «Когда вы отплываете?» — спросил он. «Около шести», — ответил отец. И улыбнулся. «Возможно, у вас будет гость», — заметил Чайлдс и отправился своей дорогой по знойной улице. Мы же с отцом пошли в «Королевский Гавайский отель», где и позавтракали…
— Разумеется, в то время я понятия не имел, что означал этот разговор. Зато хорошо помню, как вечером накануне отплытия стоял у леера «Эдны-Мэй». Опустились короткие тропические сумерки. Танталус и Панчбаул-хилл исчезли из вида. Со стороны хижин, стоящих вдоль берега, светились желтые огни, слышались голоса и разговоры поющих людей. Отец подошел и отправил меня в постель. Он не позволил мне насладиться последними драгоценными минутами стоянки в порту, я обиделся, но не посмел ослушаться. Отправился в каюту и забрался на самую верхнюю койку, на которой всегда и спал. Примерно через полчаса «Эдна-Мэй» отправилась в путь. Начинался последний этап моего чудесного путешествия…
— Прошу вас, — бросив взгляд на часы, прервал его детектив Барнс.
— Понимаю, — улыбнулся Марк Дрю. — Постараюсь покороче. Вскоре отец зашел в каюту, сел за стол и начал просматривать какие-то бумаги. Я задремал… И проснулся как от толчка. В каюте у двери стоял худой мрачный китаец. Тогда я впервые увидел человека, чей день рождения мой отец собирался отметить сегодня.
— «Вы Чанг Си, — сказал отец, — и „Нил“ уплыл без вас». Китаец поклонился, и по его бесстрастному лицу скользнуло подобие улыбки. «Я смотрю, у вас вся одежда мокрая, — продолжал отец. — Одежда Ханга вам впору, а?». Китаец вновь поклонился. «Ладно, слушайте меня, — сказал отец. — Я назвал вас Чанг Си в последний раз. С этого момента вы Ханг Чинчанг. Тот слуга, которого я взял с собой, когда покидал Золотые ворота». — «Я понял», — произнес Ханг. Я могу его тоже так называть, потому что никогда не знал его под другим именем. Уже тогда он говорил на вполне приличном английском. «Вы спасли мою ничтожную жизнь», — продолжал китаец, начав в знак признательности произносить какую-то пышную тираду. Отец прервал его. «Да, я спас вашу жизнь, — сказал он. — И я ожидаю чего-то подобного в ответ». И, конечно же, так и было. Мне было двенадцать, но я уже тогда понимал, что так будет всегда. «Все, что вы пожелаете…» — снова начал китаец. «Мне нужен верный слуга. Такой, которому я могу доверять абсолютно, — сказал ему отец. — Человек, который будет со мною днем и ночью, рассматривая мои интересы как свои собственные и обеспечивая мою безопасность. Есть некоторые проблемы… Существует угроза моей жизни… Марк, не ворочайся! Ложись и спи! — повелительно добавил он, так как я повернулся на бок и открыл глаза. — Я подарил вам жизнь, — в заключение он вновь обратился к китайцу. — Теперь я жду, что вы посвятите ее мне».
— Ханг… или как там его звали… задумался на минуту. Для его восточного характера обещание — это обещание, и так запросто его давать нельзя. Даже в таких необычных обстоятельствах. Я стараюсь быть лаконичным, сержант Барнс. Изложу последующую беседу в двух словах. Ханг согласился стать слугой моего отца. Но вот на какой срок? Он что-то сказал о том, что хотел бы вернуться в Китай и провести свои последние дни там. Он считал, что нужно назначить конкретный срок. После некоторого обсуждения они остановились на двадцати годах. Это все происходило пятого декабря, в тот день, когда за тридцать лет до этого на Уайкики родился Ханг. С этого момента и до пятидесятилетия он согласился выполнять все желания отца.
— Я все еще притворялся спящим. Отец подошел ко мне и потряс за плечо. «Проснись, Марк, — сказал он. — Это Ханг Чинчанг. Он согласился быть моим слугой в течение следующих двадцати лет, если мы оба столько проживем. Отныне мои друзья — его друзья, а мои враги — его враги. Он будет защищать мою жизнь, как свою собственную, а все мои требования, даже самые пустяковые, выполнять неукоснительно. Верно, Ханг?». Китаец поклялся в этом своей честью и священной честью своих предков. «Когда наступит его пятидесятый день рождения, я освобожу его от этой клятвы, — продолжал отец. — Ты свидетель этому, Марк. Не забудь». Он обратился к Хангу: «Теперь ложись к себе в койку. Утром я побеседую с тобой».
— Как Ханг держал слово, мне, наверно, известно лучше всех. Он стал тенью моего отца. На какие кривые тропки завела его такая преданность, я не знаю. У моего отца было много дел… Одно время поговаривали, что он торговал опиумом. Ханг, несомненно, был полезным посредником в таких делах. Он дважды спасал жизнь отца, когда на него покушались мстительные соплеменники Ханга.
— Сегодня, в его пятидесятый день рождения, долгий срок его рабства — не могу подобрать другого слова — закончился. Отец, как мне известно, очень полюбил Ханга, и сентиментальность, которой, как ни странно, он отличался, видимо, толкнула его на то, чтобы устроить по такому случаю обед. Как своего рода жирную точку, как итог долгих лет их тесных отношений. Возможно, он хотел зажечь пятьдесят свечей не столько в честь Ханга, сколько для того, чтобы привлечь внимание общества к той удивительной преданности, которой сумел добиться, и, чествуя Ханга, одновременно воздать по заслугам себе… — Марк Дрю помолчал. — Это все, сержант. Правда, боюсь, что все это не слишком вам поможет.
— Очень интересно, мистер Дрю, — заметил детектив. — Но этот путь не ведет нас никуда. Вообще никуда. Он свидетельствует, что Ханг, несомненно, был в долгу у вашего отца и что он всегда был ему предан…
— Да, — резко произнес Марк Дрю. — Но вы забываете, что долг был возвращен. Сегодня Ханг полностью выполнил свою клятву и снова стал свободным человеком. Какие мысли крутились у него в голове в течение этих двадцати лет? Мы с вами этого не знаем. Мы просто не можем этого понять. Да и какой белый человек сможет?
— Вы хотите сказать, — вмешался доктор Паркер, и в глазах у него блеснула искорка надежды, — что, по вашему мнению, став свободным, Ханг первым делом убил своего благодетеля?
— Это маловероятно, но возможно, — ответил Дрю. И вновь обратился к детективу. — В конце концов, от благодарности до ненависти один шаг. Если вы сегодня спасли мне жизнь, я буду вам благодарен. Завтра, через неделю, может быть, через год, я все еще буду благодарен. Но через двадцать лет… Если вы напоминаете мне об этом каждый день… Это вполне возможно…
Внезапно дверь в глубине комнаты отворилась, и вошел Ханг Чинчанг. Обутый в свои шлепанцы на войлочной подошве, он бесшумно пересек по натертому полу расстояние до длинного стола, на котором миссис Мак-Шейн поставила кофейный сервиз. Казалось, его желтое лицо скрывала завеса камышового тумана, так что прочесть, что оно выражает, не сумел бы никто. Он собрал разбросанные в беспорядке чашки и составил их на поднос.
Никто не пошевелился и не произнес ни слова. Ханг аккуратно поднял поднос на уровень плеч, развернулся на пятках и направился к тем дверям, через которые вошел.
— Ханг! — резко окликнул его Барнс.
Ханг замер и повернулся к нам лицом.
— Это был ваш день рождения, верно, Ханг? — проговорил Барнс.
— Да.
— Пятьдесят свечей… Торт… Все для вас?
— Да.
— Мистер Дрю любил вас. А почему?
— А почему бы и нет?
— Отвечайте на вопрос!
Детектив покраснел от злости.
— Я честно служил мистеру Дрю на протяжении многих лет, — сказал Ханг.
— И теперь собираетесь оставить службу. Куда направитесь? Какие у вас планы?
— Вернусь в Китай.
— На каком пароходе?
— Еще не решил. Это все? Спасибо…
— Минутку! Скажите-ка мне, вы любили мистера Дрю?
— А почему бы и нет? — Ханг толкнул рукой дверь, и она открылась.
— Отвечайте!
— Всего лишь одно слово, — сказал Ханг, — позволяет назвать человека мудрым. И всего лишь одно слово позволяет назвать его глупым. Я сказал достаточно.
— Задержитесь! — выкрикнул Барнс, видя, что Ханг уже выходит.
— Пусть идет, — торопливо проговорил Марк Дрю, и китаец исчез.
Барнс поднял руки кверху.
— Ладно! Ведите расследование сами, — сердито заметил он.
— Я бы с удовольствием это сделал… Ненадолго, — улыбаясь, откликнулся Дрю. — Что касается восточных мозгов, то старания одного человека так же хороши, как и старания другого.
— Я десять лет прослужил в полиции Чайнатауна, — резко возразил Барнс. — Но если вы знаете больше меня…
— Вероятно, относительно Ханга я знаю больше. Миссис Мак-Шейн, пойдите на кухню. Если Ханг отправится наверх по задней лестнице, сразу же сообщите сержанту Барнсу. Он позовет меня. А теперь, сержант, может, вы одолжите мне тот фонарик, который был у вас в саду…
На удивление, Барнс беспрекословно выполнил просьбу.
— Проверим, — улыбнулся Дрю. — У каждого из нас есть своя гипотеза. Вы нацелились на этого молодого человека, — он кивнул на меня. — У меня, до того как я разобрался со свечами, в фаворитах ходил наш друг доктор Паркер. С сожалением должен признать, что, вероятно, ошибся. Вот я и собираюсь это выяснить.
— Погодите, — сказал Барнс. — За те двадцать лет, когда Ханг служил вашему отцу, вы можете припомнить какой-нибудь случай… что-нибудь, что могло бы объяснить то, что произошло сегодня вечером?
— Правильный вопрос, — сказал Дрю. — Я отвечу на него, когда осмотрю комнату Ханга.
Он быстро пошел наверх, и в холодной и затхлой комнате снова установилась тишина. Мэри-Уилл поближе придвинулась ко мне на диване. Доктор Паркер встал и закурил сигарету, а потом с самым беззаботным видом направился к Карлотте Дрю, сидевшей у самой лестницы. Они живо заговорили о чем-то вполголоса, Очевидно, им надо было сказать друг другу много важного. Барнс сидел, не обращая внимания на нас, уставясь куда-то в пространство. Казалось, уверенность покинула его.
Резко прозвенел телефон, находившийся в чулане под лестницей. Барнс вскочил и зашел в чулан, закрыв за собою дверь. Его голос доносился оттуда словно издалека.
— Алло, Райли!.. Да. В чем дело?.. Да… Это хорошо… Отличная работа, Райли… Лучше доставьте ее в участок. Погодите минутку… Сначала приведите ее сюда. Да. До свиданья.
Барнс торопливо вышел из чулана, лицо у него светилось. Ничего не сказав, он помчался наверх, перепрыгивая через ступеньку.
Глава VIII
Мэри-Уилл положила руку мне на локоть.
— Что там еще? — спросила она, широко открыв глаза.
— Сам не понимаю…
— Я так волнуюсь. Этот гадкий детектив все еще подозревает вас.
— Ерунда! Он не может задержать невинного человека.
— Нет, может, — серьезно произнесла Мэри-Уилл. — И он это сделает, если прямо сейчас не найдет преступника.
— Что ж, будем надеяться, что найдет. И все-таки, кто же убийца? Я ставлю на доктора Паркера.
Мэри-Уилл наморщила лоб в глубоком раздумье.
— Нет, — сказала она, наконец. — Я не верю, что это Паркер.
— Тогда почему он так рьяно пытался переложить вину на мои плечи?
— Потому же, почему и Карлотта Дрю. Они свято верят, что это сделали вы.
— Мэри-Уилл, вы прямо как оракул. Откуда вы можете это знать?
— Ну… Я просто знаю. Когда мы с миссис Дрю были наверху и услышали крик, то я уверена, что она заподозрила доктора Паркера. Но когда он пришел в дом вместе с вами и полицейским, то отозвал ее в сторонку и убедил, что невиновен. Я следила за их беседой и заметила по ее лицу, что она почувствовала облегчение.
— Ну, что ж, — растерянно произнес я, — тогда я в полном недоумении. Если это не Паркер…
— Тогда это Ханг, — решительно заявила Мэри-Уилл. — Неужели вы этого не видите?
— Ханг? Не может быть! Против него нет ни малейшей улики. Он был у себя в комнате. Гораздо больше причин подозревать меня. Вот уж подлинно я вляпался в заварушку, когда приехал сюда сегодня вечером.
— Я хотела сказать об этом. Вы ведь не послушались меня. Я говорила вам на пароходе…
— Да что вы говорили? Про девичью скромность и все такое прочее. И правильно я сделал, что не обратил на это внимания. Потому что, как бы все это ни кончилось, сегодня вечером я узнал одну прекрасную вещь. Вы меня любите.
— Я этого не говорила.
— А этого и не требуется. Ваши поступки это доказывают.
— Не будьте таким уверенным. Может, я просто пожалела вас. Вы об этом не думали? А жалость… Жалость — не любовь.
Я уже говорил, что Мэри-Уилл иногда бывает вредной. Что ж, я лишний раз убедился, что с нею не соскучишься.
— Если я еще раз услышу о жалости, — пригрозил я, — то поцелую вас.
— Значит, больше не услышите, — торопливо ответила она… и очень тихо добавила: — Не сейчас…
И тут мы услышали, как по лестнице спускаются Марк Дрю и детектив.
Доктор Паркер встал и подошел к столу. Когда они вошли, он закуривал вторую сигарету. Сержант Барнс нес маленький сверток, который он сунул под подушку на стуле. Потом он торжественно подошел ко мне.
— Итак, мой мальчик, — произнес он, — я собираюсь арестовать вас за убийство Генри Дрю!
Мэри-Уилл негромко вскрикнула и сжала мою руку. Я был потрясен.
— Это… Это смешно, — пролепетал я.
Марк Дрю встал рядом с Барнсом.
— У сержанта довольно крутые методы, — заметил он. — Он должен был сказать, что с вашего разрешения посадит вас под арест в качестве эксперимента. Позднее вы все поймете. Не возражаете?
— Не могу сказать, что мечтал об этом…
— Это мое предложение, — пояснил Марк Дрю.
— Ах, вот как! Это другое дело… — согласился я, немного успокоившись.
— Пригласите из кухни миссис Мак-Шейн и Ханга, — сказал Барнс. — И позовите со двора Мерфи и с улицы Майерса, — Марк Дрю отправился выполнять эти приказы. — А теперь, мой мальчик, разрешите надеть вам вот это…
Он достал наручники, зловеще блестевшие в тусклом свете. Я заметил, что Мэри-Уилл бледна и напугана, да и меня самого это не слишком обрадовало. Но я все же протянул руки вперед. Замок щелкнул у меня на запястьях как раз в тот момент, когда вошел Ханг, и мне показалось, что он смотри на меня с особым интересом.
— Расследование закончено, — громко провозгласил Барнс. — Все свободны. Но, разумеется, вас вызовут как свидетелей.
Миссис Мак-Шейн медленно пошла вверх по лестнице. Доктор Паркер нашел свое пальто и стал его надевать. Ханг подошел к нему, чтобы помочь. И тут раздался голос Марка Дрю.
— Ладно, Ханг, — сказал он, — идите к себе в комнату. Я останусь здесь и позабочусь обо всем. Вы встретили свой пятидесятый день рождения. Я этого не забыл. Теперь вы сами себе хозяин. Спокойной ночи и удачи!
Ханг ответил ему долгим взглядом, потом поклонился.
— Спасибо, — сказал он. — Спокойной ночи.
И стал молча подниматься по широкой лестнице. Марк Дрю выждал минуты две, затем тоже молча последовал за ним. Я увидел, как он остановился в тени наверху, словно сторож. Барнс обратился к патрульным.
— Пошли, — произнес он громким шепотом. — Быстро! И не шуметь! Пошли со мной…
Он повел их в столовую, пока мы смотрели на все это, не понимая, что происходит. Почти тут же сержант вернулся в холл, где стал, громко топая, шагать туда-сюда. Потом подошел к входной двери и несколько раз открыл и закрыл ее.
— А теперь за мной, — все еще шепотом приказал он. — Мы все вернемся в гостиную и подождем.
Он двинулся первым, миссис Дрю, Мэри-Уилл, Паркер и я последовали за ним. Когда мы все вошли, Барнс выключил свет.
Вот так я вернулся в комнату, которую не видел с того момента, когда выбежал отсюда на жалобный крик Генри Дрю. Огонь в камине почти погас, но догорающие поленья еще излучали теплый красноватый свет. На меня снова смотрели со стен все эти суровые представители семейства Дрю. Я ни на секунду не забывал про наручники на запястьях.
Мы ждали. С того места, где я сидел, было видно, что желтый туман с камышовых полей уже не давит на оконные стекла. Прищурив глаза, я мог теперь, хотя и смутно, различить очертания многоквартирного дома на другой стороне улицы. Неужели камышовый туман поднимается?..
Отблеск фонаря на моих чудесных браслетиках, должно быть, привлек внимание Барнса. Он подошел ко мне и, ухмыляясь, освободил мне руки.
— Спасибо, — от всей души произнес я. Однако он все испортил, заметив:
— Во всяком случае, на время.
Потом он вернулся на свое место. Марк Дрю спустился с лестницы и на цыпочках зашел в комнату. Он тоже устроился на стуле. Наше ожидание тянулось целую вечность.
— Думаю, ничего не получится, Дрю, — проворчал, наконец, детектив. — Похоже на паршивую пьеску, если вы спросите меня.
Он умолк, услышав звуки тяжелых шагов в столовой. В следующий момент в дверях гостиной появились Майерс и Мерфи. Между ними шагал Ханг Чинчанг.
— Вы выиграли, Дрю! — воскликнул Барнс. Он вскочил на ноги и включил свет. Детектив преобразился, став энергичным, довольным и деятельным. — Привет, Ханг, рад тебя видеть, — со смешком произнес он.
— Он собирался удрать по веревке через окно, — доложил Майерс. — Мы схватили его, как только он приземлился.
— Понятно, понятно, — сказал Барнс. — Ну, что, Ханг? Старый пожарный способ — удачное изобретение. Второй раз за вечер ты его испытал.
Ханг промолчал. Он держался перед детективом с достоинством, но взгляд у него был печальный и безнадежный.
— Эта твоя каменная манера со мной не пройдет, — предостерег Барнс. — Я знаю, что ты уже и до этого спускался таким путем. Я… то есть мы, я имею в виду мистера Дрю и себя — нашли несколько маленьких прядок веревки на рейке подоконника…
Он прошел мимо Ханга в холл и вернулся оттуда со свертком, который прятал на стуле под подушечкой. Когда он стал его разворачивать, я понял, что это пара сделанных в Америке дешевых туфель, завернутая в брюки Ханга.
— Уж слишком ты действовал неосторожно там, где прятал свою одежду. Верно, Ханг?
Китаец пожал плечами.
— Вы ищете луну в озере, — презрительно заметил он.
— Может быть, — ответил Барнс. — Но, может, найдем и ее. Может, луна тоже спустилась с неба на пожарной веревке, — он вплотную приблизил лицо к бесстрастному лицу китайца. — Я тебя заподозрил, сынок, с той минуты, когда ты перед обедом отправился к себе в комнату. Собирался переодеться, да? Чтобы не опозорить хозяина и его дом? Только поэтому? Не думаю. А теперь послушай меня… И поправь, если я в чем-то ошибусь. Ты пошел к себе в комнату. Надел эти туфли белых людей вместо вельветовых тапочек. Взял нож, который вытащил из вещей мистера Уинтропа, когда паковал сумки Генри Дрю в каюте. Достал пожарную веревку и спустил ее в туман. Отсюда всего пара минут ходьбы задами до дома доктора Су. Он там был один. Ты это знал? Ты воткнул ему нож. Когда возвращался обратно, увидел в окне столовой Генри Дрю. Тихо влез в окно и прикончил его тоже. Ты еще не успел забраться по веревке к себе, когда мистер Уинтроп оказался рядом с тобой в тумане…
— Я вспомнил! — воскликнул я. — Когда и подошел вплотную к стене дома, меня что-то ударило по лицу. Наверно, это была веревка.
— Наверняка это она и была — согласился Барнс. — Да, вы с мистером Уинтропом еще и в прятки поиграли в тумане. Когда он вышел на улицу, ты запер у него за спиной ворота. Потом залез к себе в комнату. Свернул веревку и повесил ее обратно на крюк. Снял мокрые и грязные туфли и брюки, у которых низ штанин тоже был мокрый и заляпанный после прогулки по высокой траве. Из окна ты сумел забраться на крышу, где и спрятал эти вещички в укромном месте. Но вот не заметил грязи на подоконнике и полу. Надел чистую одежду и подождал кого-то, с кем у тебя был уговор. Какого-то друга. Куда вы собирались отправиться, ты и твой друг? Держу пари, какое-то судно ждет тебя в порту. Фальшивый паспорт, а может, вообще без него. Взятка тому, взятка другому. Деньги — страшная сила, верно? Ладно, Ханг, ты уж меня извини. Я не смогу отпустить тебя на встречу с другом. Но не волнуйся, все будет в порядке. Твой друг скоро сам придет сюда к назначенному сроку.
Даже эти впечатляющие сведения не заставили Ханга выказать удивление или растерянность. Он вновь только пожал плечами.
— Все окончено, Ханг, — продолжал детектив. — У тебя нет ни единого шанса отсюда скрыться. Все ясно, как божий день. Первый свободный вечер за двадцать лет ты использовал для того, чтобы убить своего хозяина и его лучшего друга. Ты именно об этом мечтал столько времени? Впрочем, это меня уже не касается. Хочешь что-нибудь сказать?
— Нет, — ответил Ханг Чинчанг.
Марк Дрю подошел и встал перед ним. Маленькие бусины глаз китайца долго не отрывались от глаз сына убитого. Потом они вдруг заморгали, и голова Ханга упала на грудь.
— Ханг, — обратился к китайцу Дрю. — Мне очень жаль, и я хочу, чтобы ты это знал. Однако Генри Дрю — мой отец, и я был обязан приложить все усилия, чтобы найти его убийцу. И потом, ты попробовал вмешать в это дело невинного человека. Но я ничего не могу понять. Я думал, что ты предан моему отцу… Я говорил об этом сегодня вечером. Твоя вина не вызывает сомнений, но все равно я не вижу решения этой загадки. Дело стало только еще более таинственным. Какой мотив у тебя был для этого?
Мы услышали, как открылась входная дверь, и в холле раздались тяжелые шаги. В гостиную с видом триумфатора вошел огромный краснолицый Райли. Одной рукой он вел удивительно маленькую пленницу — китайскую девушку, которой на вид едва исполнилось двадцать. Она была красива своеобразной красотой. Во всяком случае, в мягком блеске ее черных волос, в ее ярко-красных губах и в ее соблазнительно стройной и гибкой фигурке таилось что-то привлекательное. Лицо у нее было испуганное, взглядом загнанного зверька она обвела комнату и немного успокоилась, лишь когда заметила Ханг Чинчанга.
— Так что, Райли, — спросил Барнс, — где вы ее поймали?
— Я уже рассказывал вам по телефону, — доложил Райли. — Когда я ушел из дома на свой маршрут, туман уже стал подыматься. Я отправился по Калифорния-стрит. Гляжу, впереди, на углу Грант-стрит, стоит большой туристический автомобиль. Я поспешил к нему. Водитель, быстрый маленький китаеза, заметил меня, и тут же стал заводить мотор. Но скорость набрать не успел, и я его нагнал. Сперва я подумал, что на заднем сиденье никого нет, но под кучей одеял нашел эту крошку. Только я ее вытащил, как машина тронулась и водитель сбежал. Я решил, что вы захотите встретиться с этой леди.
— С величайшим удовольствием, — сказал Барнс и подошел к девушке вплотную. — Кто вы? Как вас зовут?
Девушка съежилась и ничего не ответила.
— Я ее знаю, — вмешался Марк Дрю. — Десять лет назад я был на ее свадьбе. Она тогда была совсем ребенком, но я не могу ошибиться. Ее зовут Ма Ли. Это жена доктора Су Йенханя.
— Жена доктора Су! — воскликнул Барнс. — Вот теперь все понятно! Китайский треугольник, клянусь всеми желтыми богами! А я и не знал про нее. Все окончено, детка, — обратился он к перепуганной девушке. — Ханг нам все рассказал.
— Это ложь, — ледяным тоном возразил Ханг.
— Ваш муж убит. Вы знаете об этом? — рявкнул Барнс.
— Я ничего не знаю, — слабым голоском ответила девушка.
— Где вы были сегодня вечером?
— В доме своего отца Юаньшуя, на Грант-стрит. Я туда приехала после полудня. Мой брат повез меня домой на машине.
— Домой? Это ложь. Он повез вас на угол, чтобы дождаться кого-то… Кого-то, кто собирался тайком протащить вас на борт судна, отплывающего к открытому порту. Выкладывайте! — детектив схватил ее за тонкую белую руку. — Кого вы ждали на углу? Кого вы ждали?.. Говори! Говори правду, не то, черт побери…
Он сильно скрутил ей руку.
— Не трогайте ее! — произнес Ханг Чинчанг таким тоном, что у меня мурашки по спине побежали. — Она ждала меня.
— Это верно, — согласился Барнс, отпуская руку девушки. — А теперь расскажи мне все.
— Вам, — презрительно заметил Ханг, — я не скажу ничего, — он подошел к Марку Дрю. — А вам — все… Сегодня вечером, когда вы говорили о моей верности, моей преданности вашему отцу, на сердце у меня было тяжело. Почему? Потому что незадолго до этого я прикончил и вашего отца, и его друга… — он обратился к Ма Ли. — Так должно было произойти, — объяснил он ей как ребенку. — Давным-давно так предопределили боги. А кто такой человек, чтобы идти против воли богов? — он снова повернулся к Марку Дрю. — Вы верили в меня, вы доверяли мне, и поэтому должны знать, что у меня был для этого основательный и достаточный повод.
Он помолчал, и все мы терпеливо ждали, сгорая от любопытства. Большие часы в холле пробили три часа.
— Десять лет назад, — продолжал китаец, обращаясь к Марку Дрю, — я впервые увидел эту женщину, Ма Ли. У входа в магазинчик ее отца, Юаньшуя, торговца антиквариатом. Девочку лет четырнадцати, стройную, как бамбук, нежную, как цветок сливового дерева, прекрасную, как нефритовая брошь чистой воды. Я увидел ее, и мне пришло в голову, что я лишен главного в жизни — жены, детей и возможности поклониться могилам предков.
Он подошел ближе к Марку Дрю.
— Ко мне пришло то, что вы называете любовью. В моих мечтах с тех пор всегда всплывала хрупкая фигурка Ма Ли, мягко качаясь, словно бамбук под ветром. Я уже видел себя ее мужем. Я слышал крик рожденного ею моего первенца. Юаньшуй, к которому я обратился, решил, что все можно устроить достойно. Но, как вы знаете, я был подневольным человеком. Я дал клятву верности вашему отцу. В этой же комнате, где отблески огня из камина, как два факела, горели в его злобных глазах, он выслушал мой рассказ о том, как Ма Ли захватила мое сердце и удерживает его в своих тонких, надушенных ручках. Я попросил у него разрешения жениться. Разве от этого что-то изменилось бы? Разве я не мог по-прежнему верно служить ему, в то время как Ма Ли заботилась бы обо мне? Он ничего не сказал. Но был явно недоволен.
— Гордыня! Гордыня была его тайным пламенем, на котором он грел свои руки, когда он холодели от множества грязных дел. Он гордился моей преданностью ему. Этот торт со свечами — тоже символ, похвальба. Самовлюбленный и жестокий, он не собирался делить меня с женщиной, все мое время, все мои заботы, вся моя преданность — все это должно было принадлежать только ему. Он считал, что я этого не понимаю. Он часто бывал глупым. Он решил посоветоваться со своим партнером по злодействам доктором Су Йенханем, стариком, из которого годы высосали всю кровь, оставив лишь сухую, отвратительную оболочку. Они договорились между собой. В то время у доктора Су в Сан-Франциско не было жены. Ваш отец взял меня в поездку на юг. Мы вернулись в день свадьбы Ма Ли. Ее выдали за Су Йенханя.
— На свадьбе Генри Дрю веселился вовсю. В тот вечер в этой комнате я увидел блеск триумфа в глубине его глаз. Я возненавидел его. Я возненавидел Су, его партнера. Оба они злые люди, такие же одинаковые в подлости, как цветки груши одинаковы в своей красоте. Они сговорились и ограбили меня, и я поклялся, что в тот же миг, когда стану свободным, убью их обоих. Сегодня днем я стал свободным и сегодня вечером я выполнил свою клятву.
— Вы ждали десять лет! — тихо проговорил Марк Дрю.
— А как иначе? — сказал Ханг. — Разве меня не связывало мое честное слово?
Детектив Барнс достал холодные стальные наручники, которые совсем недавно обхватывали мои запястья. Ханг подошел к Ма Ли и положил ладонь ей на руку.
— Не горюй, маленькая растерянная девочка, — сказал он. — Нам не придется коротать время вместе в большом доме у широкой реки в деревне Сан-Чин. Таков приговор богов. Для тебя, когда ты снимешь белую траурную одежду, найдется другой, молодой муж. А для меня…
— Вытяни руки, — прорычал Барнс, подходя к нему.
— Когда-то, — сказал Ханг, — в Гонолулу, в городе, где я родился, я уже стоял в чужеземном суде. Такого унижения второй раз мне не вытерпеть.
Он стремительно повернулся спиной к детективу. Я один стоял между ним и камином и мог видеть все, что произошло дальше.
В последний раз я видел свой нож на столе. Не знаю, когда Ханг успел его взять, но сейчас он выхватил его из рукава. Блеснуло лезвие, и китаец, держа рукоятку двумя руками, вонзил острие прямо себе в сердце. Потом он сделал неуверенный шаг и упал головой к камину. Его черные волосы едва не коснулись гаснущего огня, а сверху, со стены, из потускневшей рамы на него смотрела первая жена Генри Дрю. Какое-то время, следя, как исполняется приговор богов, никто не двигался.
Потом Ма Ли беззвучно рухнула рядом с мертвым. Марк Дрю успел выхватить у нее из руки нож, и она осталась стоять на коленях, глядя на неподвижную фигуру у камина.
Так закончился жизненный путь этого китайского мальчика, рожденного недалеко от дворца королевы Эммы на побережье Уайкики. Глядя на него, я почувствовал жалость. Но она исчезла, когда я вспомнил, что он вытащил нож из моего багажа. Тогда в первый раз я осознал, чего мне удалось избежать. Горечь и опасения выветрились из моего сердца быстрее, чем камышовый туман поднялся над Сан-Франциско.
Вечеринка Генри Дрю завершилась молчаливой траурной неразберихой. В мерцающем свете газового светильника в полутемном старинном холле Мэри-Уилл протянула мне руку.
— Спокойной ночи, — произнесла она.
— Доброе утро, — ответил я, указывая на часы. — Куда вы собираетесь сейчас?
— В постель, конечно.
— В этом доме вы не уснете. Поднимитесь наверх и возьмите свою шляпку.
— Что-что я должна взять?
— Шляпку. За вашими вещами мы зайдем позже. А сейчас я предлагаю вам вместе позавтракать где-нибудь.
— Это невозможно! Я не могу с вами завтракать.
— Почему?
— Просто так не делается… Это все, — заявила Мэри-Уилл.
— Но сейчас это надо сделать. После завтрака я хочу кое-что купить, и вы можете пойти со мной.
— Купить? Для кого?
— Для жены. Я понимаю, что в городе полно прекрасных невест. И не хочу, чтобы ваши надежды заходили слишком далеко. Но должен сказать, что я подхожу к вам с самыми серьезными намерениями.
— Опомнитесь. Сейчас всего три часа утра.
— Но я люблю вас так же, как и в три часа вчерашнего дня. Необычно, правда? Да, пожалуй, я все-таки женюсь на вас.
— Но сначала решили осмотреться?
— Я окину взглядом других девушек по дороге в бюро регистрации браков. Если мои намерения изменятся, обещаю сообщить вам об этот немедленно. Так что насчет шляпки?
Мэри-Уилл заколебалась. Позднее время не помогло ей сохранить свое восхитительное упрямство.
— Я… Я вообще переоденусь, — сказала она и заторопилась наверх.
На все дела ей потребовалось только полчаса. Туман рассеялся, но когда мы осторожно спускались по крутому склону Ноб-хилл, Сан-Франциско еще трудно было разглядеть. Тротуар был мокрым и скользким. Поэтому пришлось держаться за руки.
Когда мы вышли из круглосуточного кафе возле Юнион-сквер, над молчаливым городом разгорался рассвет. На углу стоял полисмен.
— Как долго придется оформлять брачную лицензию? — спросил я его.
— Не меньше трех часов, — ответил он. — Но бюро откроется только в десять.
— Слишком долго ждать, — пожаловался я ему.
Он улыбнулся.
— Когда-то и со мной такое было.
Я купил пару утренних газет, и мы забрели на Юнион-сквер. В газетах красовались огромные шапки о двойном убийстве на Ноб-хилл. Мэри-Уилл мельком взглянула на них и сказала:
— Кажется, что все это происходило тысячу лет назад. Давайте не будем читать про это.
— Конечно, не будем, Я купил газеты, чтобы на них сидеть.
И развернул их на скамейке. Они отлично подошли для этого. Мы сели очень близко. Милые глаза Мэри-Уилл были совсем сонными. Постепенно ее голова опустилась мне на плечо. Шляпка у нее была маленькая и не мешала этому. Казалось, само Провидение нам помогало.
Мимо нас, все еще улыбаясь, неторопливо прошел полисмен.
— Милая крошка, — тихо сказал он. — Желаю счастья вам обоим.
И, тихо насвистывая, отправился дальше.
Наступил день. Солнечные лучи наполнили площадь. Мимо нас торопливо шагали рабочие. Несмотря на занятость, ни один не упустил возможности бросить любопытный взгляд на нашу скамью. Через дорогу, у входа в мой отель, занял свой пост портье. С утра он был свеж и бодр. Голоса продавцов газет звучали все напористей.
Я наклонился и поцеловал Мэри-Уилл прямо в теплые губы.
— Просыпайся, — обратился я к ней. — Сегодня день нашей свадьбы.