Мартовским вечером 1960 года в специальном поезде из двух вагонов, которым группа врачей, направлявшихся на работу в сельскую местность, ехала в Ориенте, царило бурное веселье. Почти все мы были в форме сельских медиков, многие ехали с женами, и постепенно образовались кружки, в которых раздавались шутки, рассказывались анекдоты и обсуждались планы на будущее.

Из Гаваны мы выехали около девяти часов вечера, и через два-три часа очутились в полной темноте, окутанные туманом, словно огромным белым одеялом.

Некоторым из нас разрешили — редчайшее исключение! — войти в кабину машиниста, крепкого негра лет пятидесяти, с легкой сединой на висках, который оживленно беседовал с теми, кто явился к нему раньше нас.

— Это очень ответственная работа, — назидательно говорил он. — От вас, от ваших знаний и умения, зависит жизнь многих людей… Надо быть предельно внимательным… — Он поправил форменную фуражку, сдвинув ее набок, и продолжал: — Хорошо, что война кончилась, работать стало гораздо спокойнее.

— А что тут было во время войны? — спросил его один из врачей.

— Представьте себе, — ответил он, нахмурившись, — мятежники нападали на поезда, а уж в провинции Ориенте такое творилось… — Он умолк, задумчиво глядя на дорогу. — Хотя и в мирное время есть свои трудности. На нашей работе всегда глядишь в глаза смерти, стоит только расслабиться или отвлечься. Да вот, — продолжал он свой рассказ, — что далеко ходить, несколько дней тому назад выезжаю я с поворота, а на путях стоит грузовик, и в нем человек пять рабочих, они, конечно, в одно мгновение с грузовика соскочили, а локомотив сшиб грузовик, разбил его вдребезги…

Один наш хирург подкинул ему новую тему, когда спросил о поезде, который мятежники подожгли около Мансанильо, а потом направили его назад в деревню.

Долго мы стояли в кабине, глядя на дорогу и слушая машиниста. Затем один за другим вернулись на свои места, но, то ли от радостного возбуждения, то ли еще почему, в эту ночь почти никто не спал.

Колеса стучали на стыках, а я смотрел в окно, пытаясь в темноте разглядеть окрестности, но видел только отражения своих товарищей, которые ходили по вагону и, жестикулируя, говорили, говорили…

Гаванский университет, закрытый во время репрессий диктатуры, снова открыл свои двери в 1959 году, когда победила Революция.

Нашему курсу оставалось до выпуска всего несколько месяцев, и мы почти сразу же приступили к занятиям, так что в ноябре и декабре того же года уже сдавали выпускные экзамены.

Когда начались занятия, у нас, студентов последнего курса, возникла мысль просить отправить нас на работу в деревню. Одни чувствовали себя в долгу перед Революцией, потому что «ничего не сделали» во время восстания, другие — потому что «сделали мало», но все, даже те, кто сделал много, горели революционным энтузиазмом и желанием способствовать социально-экономическим переменам в стране. Однако уже в то время, а возможно, и раньше обострилась классовая борьба.

Оставались еще люди — к счастью, их было немного — с реакционным мировоззрением, индивидуалисты, равнодушные, не разобравшиеся в событиях, а некоторые еще не почувствовали, что времена изменились, не поняли, даже прочитав «История меня оправдает» Фиделя Кастро, что на Кубе не просто сменилось правительство, а что нам посчастливилось стать свидетелями величайшего события современности.

Борьба была нелегкой. Не прекращались собрания, митинги, дискуссии. Студенты должны были понять, что работа в деревне обязательна, что это задание революции. А кроме того, надо было добиться, чтобы решение ехать в глубинку стало решением всего курса, чтобы меньшинство подчинилось большинству, согласилось работать в деревне до тех пор, пока следующий курс не окончит университет и не придет нам на смену. В то время медицинское обслуживание в сельской местности еще не стало законом.

29 ноября в аудитории госпиталя имени майора Фахардо (тогда госпиталя Мерседес) проходило собрание, на котором после долгих дискуссий и прений большинством голосов было принято решение отправиться в деревню, тогда же был избран комитет из нескольких наших товарищей, и, по университетской традиции давать каждому новому движению имя, мы назвали себя «Пионеры», потому что первыми отправлялись в деревню.

Потом мы обратились в министерство здравоохранения и в ИНРА. Для Минздрава сложилась непредвиденная ситуация, потому что на работу в сельской местности надо было распределить 318 человек. Министр Руис де Сарате поручил это своему заместителю, доктору Рамону Грандосу, который вместе с профессором Роберто Герра Вальдесом положил немало сил на осуществление нашего проекта. В ИНРА сориентировались быстро, и, оценив возможность создания медицинской службы в отдаленных аграрных районах, оказали нам большую поддержку.

Тесное взаимодействие установилось между комитетом нашего курса и обоими учреждениями. Министерство предоставило нам помещения в своем центральном здании на улице Веласкоин, и там мы начали составлять списки и обдумывать назначения наших товарищей, имея в виду плотность населения, географические данные, пути сообщения и потребности различных районов; кроме того, во внимание принимались личные интересы молодых врачей, по возможности мы старались увязать их с будущей работой.

Члены комитета, в который входили Франсиско Очоа, Маргарита Кастильо, Чоми Мийяр, Эрнан Салас, Рикардо Синтас, Фелипе Родилес и я, решили ехать в самые трудные и отдаленные районы, понимая, что, раз мы встали во главе этого начинания, нам следовало показать пример.

Каждый день мы с товарищами собирались, обсуждали, спорили, составляли списки, информировали курс о том, как идут у нас дела. Нам очень много помогала замечательный работник министерства Ортенсия Портела.

Министерство здравоохранения обязалось платить нам ежемесячно зарплату, а ИНРА взял на себя размещение будущих врачей, предоставление им жилья и тому подобное. Пока министерство не назначит своих специальных представителей в провинциях, нашим непосредственным начальством там будут соответствующие руководители ИНРА.

Придумали мы и форму одежды — военного образца, светло-серого цвета, а ботинки и береты — черные. На левом рукаве — белый круг с желтой полосой и надписью: «Медицинская служба выпускников», «Министерство здравоохранения». Так формировался первый отряд медицинских работников на селе.

Приближался день отъезда. В наиболее отдаленные районы отправились поездом. В нашем поезде все ехали в Ориенте, и очень многие в горные районы.

Вдруг меня словно ударили по голове, и я с ужасом почувствовал, что проваливаюсь в пустоту. Я вцепился в сиденье и открыл глаза. Рядом со мной стоял один из товарищей и во всю мочь кричал: «Вставай! Подъем!» Я не помнил, когда заснул, но уже рассвело. Мне сказали, что мы подъезжаем. Я протер глаза и выглянул в окно. Места эти мне были знакомы с детства, я не раз ездил здесь поездом и потому сразу понял, что до Сантьяго еще не меньше часа.

Приведя себя в порядок, мы позавтракали кофе с молоком и бутербродами, которые показались нам необыкновенно вкусными. Возвращение в Сантьяго, мой родной город, пробудило во мне множество воспоминаний. Я не отрываясь смотрел в окно, а поезд мчался по долине между горами Сьерра-Маэстра и Ла-Пьедра. Перед моим жадным взором пролетают Дос-Бокас, Сан-Висенте, Бониато, Куабитас — места, где я жил в детстве и юности, — вызывая у меня самые разные воспоминания. Фруктовые деревья такие же огромные и прекрасные, как во времена моего детства. Вообще в этих местах много садов.

Последний разъезд, последний мост — и мы в Сантьяго. Поразительно тепло встречают нас жители этого города. Местная радиостанция с искренним волнением передает репортаж о нашем приезде. Мы встречаемся с Электрой Фернандес и другими руководителями провинции, уточняем последние подробности, а на следующий день товарищи начнут разъезжаться по местам, где им предстоит работать. Ночь мы провели в гостинице «Империаль» на улице Энрамадас. Четвертого марта на транспортном самолете Военно-воздушных сил большая группа товарищей отбывает в Баракоа, а оттуда часть из них поедет дальше. Совершенно ясно, что на Кубе происходят грандиозные социальные перемены, и события изо дня в день подтверждают это.