Когда рассвет окрасил горизонт в розовый цвет, Хадасса стояла на улице, перед виллой Юлии Валериан. Она оставила дом Александра еще до восхода солнца, чтобы больше не конфликтовать с ним. Он так и не понял, почему она решилась вернуться к Юлии. Он считал, что это глупо, неправильно, — и вот теперь, когда Хадасса смотрела на фасад этого элегантного дома, она подумала, что, может быть, он был и прав.
К ней вернулся ее старый враг — страх. Страх всегда был испытанным оружием в руках сатаны против нее. Даже сейчас, спустя столько лет, она вдруг почувствовала себя юной девочкой, какой она была среди других узников, согнанных на женский двор великого храма. Как же она забыла, что значит бояться за свою жизнь? И вот теперь этот страх наполнял ее, сковывал ее, покрывал ее холодным потом. Она даже могла чувствовать его вкус — металлический привкус во рту. И теперь она пребывала в сомнениях и отчаянии.
Почему я снова здесь, Господи? Разве не Ты избавил меня от этой жизни и от этой женщины? Так зачем же я снова пришла сюда? Чем я провинилась перед Тобой, Господи, что Ты прислал меня сюда?
Но Хадасса знала ответы на эти вопросы еще до того, как обратилась с ними к Господу. Он снова и снова повторял их ей. Он сделал их самой ее жизнью. Разве ее путь не был определен задолго до того, как она встретила в своей жизни Юлию Валериан? И Божья воля будет исполнена, какой бы она ни была. Но сейчас, в этот момент, в этом месте все казалось Хадассе пугающим.
Доверься мне, — снова и снова повторял ей тихий голос. — Доверься мне.
Когда Хадасса тянулась к дверной ручке, ее руки тряслись. Перед ней стояло лицо Юлии, искаженное до неузнаваемости маской ненависти. Хадасса помнила удары и злобный визг своей госпожи. Она помнила, как ее избивали до тех пор, пока она не потеряла сознание. Она помнила, что когда вновь очнулась, то увидела, что находится в темнице вместе с другими христианами, ожидавшими смерти.
О Господи, если бы Ты только пронес мимо чашу сию…
Ее пальцы, вцепившиеся в ручку двери, побелели, но не открывали дверь. Ей стало трудно дышать.
— Это то самое место, Рафа? — спросил слуга, который нес ее нехитрый багаж. Хадасса подняла голову и еще раз взглянула на каменный фасад дома.
Она слегка вздрогнула, вспомнив все те мерзости, свидетельницей которых ей доводилось быть в этом доме. Она смотрела на дом, не отрываясь. Еще не поздно было передумать. Даже сейчас она могла вернуться к Александру. Бог простил бы ее.
Разве я не исполняла Твою волю, Господи? Разве я не могу остаться с ним и помогать больным?
Но, глядя на холодный камень виллы, Хадасса знала, что Бог прислал ее сюда. И отвернуться сейчас от Юлии Валериан означало отвернуться от Господа, а без Него жизнь для нее не имела никакого смысла.
Да, она помнила темницу, холодную, сырую, зловонную. Но разве не в этой темнице она по-настоящему увидела Свет и была им согрета? Разве не там она обрела тот покой, который Бог обещал ей? Разве не там Бог сделал ее по-настоящему свободной?
— Рафа? — окликнул ее слуга. — Может быть, ты хочешь вернуться?
— Нет. Это здесь, — сказала она и открыла дверь. Опершись на свою палку, она стала подниматься по лестнице. Ее раненая нога ужасно болела, когда она дошла до следующей двери. Переведя дух, она постучалась. Никто не ответил.
— Никого нет дома, Рафа, — облегченно произнес слуга.
Хадасса постучала громче и стала прислушиваться, нет ли за дверью какого-либо движения.
Тишина.
— Я пойду за паланкином, — слуга повернулся и стал спускаться. Рукой он продолжал поддерживать ее, собираясь помочь ей спуститься.
— Нет. Я должна остаться здесь. — Полная тишина в доме встревожила Хадассу. Где же рабы Юлии? Она снова подняла рукоятку замка и постучала. Но тут дверь подалась, поскольку оказалась открытой.
— Рафа, не делай этого, — сказал перепуганный слуга.
Не обращая на него внимания, Хадасса вошла в переднюю и огляделась вокруг.
— Оставь вещи у двери.
— Но я не могу оставить тебя здесь…
— Оставь вещи и иди. Со мной все будет в порядке.
Он в нерешительности постоял на месте, оглядываясь вокруг. В доме царило запустение. Нехотя подчинившись, он вышел, закрыл дверь и оставил Хадассу в безмолвном доме.
В перистиле эхом отдавался стук ее палки о мраморные плиты. Фонтан не работал, вода в нем застоялась. Хадасса заглянула в триклиний и увидела полинялые подушки и пыльный стол. Мраморных статуй не было, хотя восточная стена по-прежнему была украшена мозаикой с изображением Вакха, веселящегося с лесными нимфами.
Отвернувшись, Хадасса направилась к лестнице, ведущей в верхние покои. Дойдя до верхней ступени, она остановилась, чтобы передохнуть. Боль в ноге была такой сильной, что Хадасса дрожала. Она снова прислушалась, но в доме по-прежнему стояла полная тишина. Спустя какое-то мгновение боль утихла, и Хадасса двинулась дальше, по коридору, в покои Юлии.
Дверь была открыта.
Сердце Хадассы колотилось, будто маленькая птичка, пытавшаяся вырваться. Ступив на порог, Хадасса заглянула в покои.
Юлии в постели не было.
Войдя в комнату, Хадасса увидела, что тут царит полный беспорядок. Сильно пахло остатками пищи. Пройдя на балкон, Хадасса увидела, что Юлия там. Она была совершенно одна, одетая в потрепанную длинную тунику. От легкого ветра туника облегала ее истощенное тело. Юлия опиралась о стену, как бы ища в ней опору, и смотрела на восток, на горы. Она выглядела крайне несчастной, и Хадасса невольно подумала, что не иначе, как она думает сейчас об Атрете. Когда-то он построил в тех горах прекрасную виллу, намереваясь увезти туда Юлию.
Хадасса неподвижно стояла и смотрела на Юлию, думая, осталась ли она такой же, какой была, или же жизненные обстоятельства изменили ее. Юлия опустила голову, и легкий ветер зашевелил тусклые локоны ее темных волос, падающих на плечи и на лицо. Вздрогнув, Юлия обхватила себя руками. И тут, повернувшись к балконной двери, она увидела Хадассу, лицо которой было закрыто покрывалом. В первое мгновение она испугалась и смотрела на Хадассу, не шевелясь.
— Рафа, — прошептала она.
Хадасса никогда не слышала, чтобы голос ее хозяйки был таким жалким.
Тот страх, который поначалу владел Хадассой, исчез. Она вспомнила немногие приятные моменты из жизни Юлии. Когда-то та была веселой и жизнерадостной девочкой. И теперь Хадасса с грустью смотрела на нее — тощую, бледную, изможденную болезнью.
Она подошла к Юлии ближе, и ее палка громко стучала по черепичному полу. Юлия продолжала смотреть на нее широко раскрытыми глазами, ничего не понимая.
— Пожалуйста, прости меня за то, что я вошла без доклада, моя госпожа. Но я стучалась, и никто не ответил.
— Добро пожаловать, — сказала Юлия, скорее чисто машинально, бессильно опускаясь на диван, стоявший у стены, и заворачиваясь в давно не стираное одеяло. Я здесь одна. Дидима и Троп бежали, как крысы с тонущего корабля. — Ее губы скривились в горькой усмешке. — Хотя они и так у меня практически ничего не делали. — Отвернувшись, она тихо добавила: — Мне даже лучше, что они ушли. Не надо голову ломать о том, как их продать.
— Прометей тоже ушел, моя госпожа?
— Нет. Я послала его в город, чтобы он нашел себе работу. — Она равнодушно пожала плечами. — Может быть, вернется, а может быть, и нет. Он ведь принадлежал Приму, а не мне. Прим был моим мужем… Если так его можно было назвать. — Юлия посмотрела на покрывало Хадассы и слегка нахмурилась. Она нервно подергалась, закутанная в свое одеяло. — Зачем ты пришла, госпожа Рафа? Ты ведь прикоснулась ко мне, и ничего не произошло. А врач сказал, что никакой надежды нет. — Юлия вздернула подбородок. — Может, ты пришла, чтобы посмотреть, подействует ли твое волшебство на этот раз? — За своей показной надменностью Юлия не смогла скрыть страха и безнадежности, отражавшихся теперь на ее лице постоянно.
— Нет, — тихо ответила Хадасса.
Юлии стало неловко, но ей нужно было как-то оправдывать свои поступки и свою надменность по отношению к другим.
— Наверное, ты никакая не целительница, как тебя называют.
— Вовсе нет.
На лице Юлии отразилось страдание, и она снова обхватила себя руками. Она отвернулась.
— Тогда зачем ты пришла?
Хадасса подошла ближе.
— Я пришла, чтобы спросить, не могу ли я остаться у тебя и заботиться о тебе, госпожа Юлия.
Юлия удивленно взглянула на нее.
— Остаться у меня? — С минуту она удивленно смотрела на женщину с закрытым лицом, и в это мгновение ее беззащитность и одиночество проявились с особой остротой. — Но у меня нет денег, чтобы платить тебе.
— Мне не нужны деньги.
— У меня нет денег даже на то, чтобы купить для тебя хлеба.
— У меня достаточно средств, чтобы позаботиться о нас обеих.
Юлия смотрела на нее не отрываясь, с неослабевающим удивлением.
— Ты… хочешь заботиться обо мне? — произнесла она дрожащим голосом. — Но зачем?
— Потому что это мой долг.
Юлия нахмурилась, ничего не понимая.
— Ты хочешь сказать, что врач передумал и послал тебя ко мне, чтобы позаботиться обо мне?
— Нет. Меня сюда прислал Господь.
Юлия слегка фыркнула.
— Господь? — сказала она приглушенным голосом. — А какому Богу ты поклоняешься?
Хадасса сразу почувствовала, как между ними возникла некая стена. Во взгляде Юлии она в этот миг увидела страх и настороженность. Подойдя поближе, она поставила свою палку перед собой, используя ее как опору. Она знала, что Бог привел ее сюда, чтобы сказать те самые слова, которые она когда-то уже сказала Юлии, — те слова, которые настроили Юлию против Хадассы, которые когда-то оказались для Хадассы смертным приговором.
О Господи, неужели настал час испытаний? В следующее мгновение Хадассе стало стыдно. Сколько раз в прошлом она так и не говорила ничего, пока не настал тот последний вечер с Юлией? Господи, прости меня. Каждый раз, когда я молчала, когда не использовала возможность проповедовать о Тебе, я отвергала Тебя.
— Я верю в то, что Иисус есть Христос, Сын живого Бога.
Над балконом нависла напряженная тишина. Даже ветер, казалось, затих от таких слов. И только слова веры Хадассы эхом отдались в воздухе.
Юлия задрожала и снова отвернулась, она сильно побледнела и вся напряглась.
— Скажу тебе откровенно, Рафа. Твой Бог не посылал тебя ко мне.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что я знаю это.
— Откуда ты это знаешь, госпожа Юлия?
Юлия снова повернулась и посмотрела на Хадассу широко раскрытыми и полными страдания глазами.
— Потому что, если у какого-то бога и были причины проклясть меня, так это у твоего Бога.
Услышав такой ответ, Хадасса почувствовала надежду.
— Я хочу попросить тебя только об одном, — сказала Хадасса, когда убедилась, что не заплачет.
— Так, вот и настал важный момент, — саркастически сказала Юлия. — Пожалуйста. Что ты от меня хочешь? Договориться о цене?
— Я прошу тебя не называть меня Рафа.
На лице Юлии отразилось удивление.
— И это все?
— Да.
Юлия сощурила глаза.
— А почему?
— Потому что это только прозвище, которого я к тому же недостойна. Его мне дали из добрых, но все же ошибочных побуждений.
Юлия растерянно смотрела на нее.
— И как же ты хочешь, чтобы я тебя называла?
Сердце Хадассы бешено заколотилось. Она хотела было назвать ей свое подлинное имя, но что-то ее удерживало от этого. О Господи. Я совершенно не похожа на Хадассу-Есфирь, которая спасала людей. Я совершенно недостойна ее. Отец, покажи мне, кто я для Юлии. Дай мне то имя, с которым я могла бы остаться с Юлией. И которым Юлия могла бы меня достойно назвать.
И такое имя пришло к Хадассе, как будто кто-то прошептал его ей на ухо. Она улыбнулась.
— Я бы хотела, чтобы ты называла меня Азарь.
Азарь. Помощница.
— Азарь, — повторила Юлия. — Симпатичное имя.
— Да, — сказала Хадасса, испытав внезапную легкость на сердце и возблагодарив за это Бога. — Азарь.
— Хорошо, буду звать тебя так, — согласилась Юлия.
— И теперь останусь я здесь, или нет — решать тебе, моя госпожа. Я сделаю так, как ты скажешь.
Юлия долго сидела и молчала. Испытывая сомнения и недоверие, она боялась ответить согласием. Зачем это какая-то христианка собирается ей помогать? Какая ей в этом выгода? Если бы Рафа… Азарь узнала обо всех похождениях и деяниях Юлии, она бы тут же ушла отсюда. А Юлия не сомневалась, что рано или поздно ей кто-нибудь все расскажет.
— Не думаю, что тебе есть смысл оставаться здесь, — сказала она наконец. — Зачем тебе это нужно? Тебя знает весь Ефес. К тебе приходят люди. — Никто не согласился бы отказаться от славы и богатств ради тяжелого труда и одиночества в обществе умирающей женщины. И эта Азарь не захочет. В этом просто нет никакого смысла.
Хадасса подошла ближе и опустилась на стул, лицом к Юлии.
— Я останусь.
— На несколько дней? Недель? На месяц или два?
— До конца.
Юлия внимательно всматривалась в покрывало, пытаясь разглядеть скрывающееся под ним лицо. Наверное, эта Рафа… Азарь… как бы там ее ни звали, уже стара. Наверное, она всю жизнь трудилась, и ее странный скрипучий голос говорит о том, что ей уже немало лет. Может быть, это и так. Она устала, и ей нужно отдохнуть, заботясь не о многих людях, а о ком-то одном. И что с того, что Рафа-Азарь поклянется ей в верности?
— Ты обещаешь? — спросила Юлия дрожащим голосом, жалея о том, что у нее не оказалось под рукой пера, чтобы составить договор в письменном виде.
— Клянусь тебе.
Юлия глубоко вздохнула. Странно это все-таки. Женщина, которую она даже не знает, сказала всего два слова, и теперь Юлия почему-то не сомневается в том, что ей можно верить. Юлия может ей доверять. Все дело, наверное, в том, как именно Рафа-Азарь сказала эти слова.
И тут Юлия внезапно ощутила необъяснимую боль. «Клянусь тебе». Она вдруг отчетливо услышала другой голос, говорящий эти слова, увидела смеющиеся темные глаза, в которых отражалась чистая любовь к ней.
«Клянусь тебе…»
Когда-то эти слова сказал ей Марк, и где он теперь? Чего стоила его клятва? Ее родной брат солгал ей. Как ей теперь вообще верить людям?
И тут как будто кто-то прошептал ей:«В таком отчаянном положении как не верить людям?».
Вся жизнь Юлии теперь была наполнена страхом. Смерть для нее стала уже почти фактом, но больше смерти она боялась остаться в одиночестве.
— О Азарь, — сказала Юлия, — мне так страшно. — Ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами.
— Я хорошо знаю, что такое страх, — сказала Хадасса.
— Правда?
— Да. С самых детских лет страх был моим едва ли не постоянным спутником.
— И как же ты его победила?
— Не я его победила. Бог.
Юлии тут же стало не по себе. Она не хотела никаких упоминаний о Боге. Она не понимала всего этого. Только знала, что всякое упоминание о Боге Хадассы подавляло ее. Оно заставляло ее вспоминать такие моменты своей жизни, которые она отчаянно пыталась забыть.
И вот теперь оказывается, что Бог Азари — Тот же самый Бог.
— Как это грустно, — пробормотала она.
— Что?
— Вся моя жизнь полетела в пропасть из-за одной христианки, и вот теперь ты приходишь и предлагаешь мне свою помощь. Я знаю только одно: мне нужен хоть кто-нибудь. Кто угодно.
Этого было достаточно.
И в то же время, услышав эти слова, Хадасса поняла, какая перед ней лежит тяжелая, трудная дорога. Если судить по тому, что сейчас сказала Юлия, то можно подумать, что Юлия никогда не обратится. И, как предупреждал Александр, и сама Хадасса знала об этом, для нее все может кончиться еще одной ареной. Но она была абсолютно уверена в одном: Бог послал ее сюда для какой-то цели, и к этой цели она должна стремиться до конца. Любой ценой!
— Я никогда тебя не оставлю, госпожа Юлия, никогда не брошу. Покуда я жива, — сказав это, Хадасса протянула к ней руки.
Юлия смотрела на нее, не отрываясь. Потом, опустив глаза, она взялась за протянутые к ней руки и поняла, что в этом человеке ее последняя надежда. И теперь ни о чем другом думать не могла.