Марк вошел на виллу матери, не постучавшись. Когда он поднимался по ступеням, молодая рабыня, увидев его, выронила из рук поднос и воскликнула: «Господин Марк!». Звук падающего подноса и хрусталя эхом разнесся по перистилю. Испугавшись, служанка опустилась на колени и стала торопливо собирать осколки разбившейся посуды.

— Прости, мой господин, — произнесла она, глядя на него широко раскрытыми от удивления глазами. — Прости. Я просто совершенно не ожидала увидеть тебя.

— Надеюсь, это приятная неожиданность, — сказал Марк, улыбаясь ей. Она покраснела. Он пытался вспомнить, как ее зовут, но не смог. Она была довольно милой, и он помнил только, что еще отец приобрел ее вскоре после переезда в Ефес. — Не переживай, ничего страшного.

В этот момент с верхнего коридора, вероятно услышав звон посуды, спустился Юлий.

— Что случилось? Никто не пострадал? — Увидев Марка, он внезапно остановился. — Мой господин!

— Давно не виделись, Юлий, — сказал Марк, протягивая ему руку.

Юлий заметил, что на руке Марка не было его перстня. Он взял руку Марка и хотел было почтительно склониться перед ним, но Марк пожал ему руку как равному. Удивившись, Юлий отступил, испытывая некоторую неловкость. Марк Валериан никогда не славился фамильярным отношением к рабам, если, конечно, не считать юных и симпатичных рабынь.

— Твое путешествие было успешным, мой господин?

— Можно сказать, что да, — улыбаясь ответил Марк. — Я вернулся домой гораздо богаче, чем был, когда покидал его. — Его глаза искрились радостью. — А теперь я хотел бы повидать мать. Где она?

Юлий замялся. То, что ему придется сказать Марку, вовсе того не обрадует. Что тогда сделает этот молодой хозяин, вернувшийся домой?

— Она отдыхает на балконе, в своих покоях.

— Отдыхает? В такое время? Может, она больна? Наверное, опять эта лихорадка, — встревоженно сказал Марк. У нее уже проявлялись признаки лихорадки, когда он покидал дом.

— Нет, мой господин. Она не больна. Вернее, не совсем…

Марк нахмурился.

— О чем ты говоришь?

— Она не может ходить и разговаривать. Она частично может двигать левой рукой.

Испугавшись, Марк прошел мимо него и устремился к коридору. Юлий нагнал его еще до того, как тот дошел до двери.

— Прошу тебя, выслушай меня, мой господин, прежде чем увидишься с ней.

— Ну, говори быстрей, не тяни!

— Выглядит она не очень хорошо, но при этом находится в сознании. Она понимает, что вокруг нее происходит, что ей говорят. Мы даже придумали с ней свой язык, на котором общаемся друг с другом.

Марк отстранил Юлия и вошел в покои. Он сразу увидел мать, сидящую в кресле, похожем на маленький трон. Ее рука безвольно лежала на подлокотнике, тонкие пальцы были расслаблены. Голова была откинута назад, как будто Феба пила солнечные лучи. Поначалу Марк успокоился. Выглядела она хорошо.

Только подойдя к ней, он увидел, какие в ее внешности произошли перемены.

— Мама, — тихо сказал он, чувствуя боль в сердце.

Феба открыла глаза. Она так часто молилась за своего сына, что даже не удивилась, когда услышала его голос и увидела его стоящим перед ней на балконе. Он был таким же и в то же время изменился. Он был красив — само воплощение мужской красоты и силы, только стал старше и загорел на солнце.

— Мама, — снова сказал он. Когда же он опустился перед ней на колени и взял ее за руку, Феба поняла, что это не сон.

— А-а-а…

— Да, мама, я здесь. Я дома.

Она отчаянно пыталась протянуть к нему руки, но могла только сидеть и плакать. Ее слезы приводили его в смущение, и она пыталась остановить их.

— А-а-а… — произносила она, и ее левая рука сильно дрожала.

— Теперь все будет хорошо, — сказал ей Марк, и у него самого на глаза навернулись слезы.

В этот момент Юлий подошел к ним и положил Фебе руку на плечо.

— Твой сын вернулся.

Марк обратил внимание на то, как вольно, на его взгляд, Юлий прикоснулся к его матери. Он также отметил и выражение его глаз. В нем невольно проснулось чувство гнева.

— Я тебя больше не оставлю, — сказал Марк, вытирая слезы с ее щек. — Я найду тебе самого дорогого врача, которого только можно разыскать.

— Самый лучший врач ее уже осматривал, мой господин, — сказал ему Юлий. — Поверь мне, с расходами мы не считались. И все, что только можно было сделать, уже сделано.

Взглянув Юлию в глаза, Марк понял, что раб говорит правду. И все же ему было не по себе. Да, раб был предан своей госпоже, но Марк заметил, что те чувства, которые Юлий испытывал к Фебе, выходили далеко за рамки простой рабской преданности. Наверное, было хорошо, что Бог послал Марка домой именно в это время.

Марк обратил все свое внимание на мать, пристально вглядываясь ей в глаза. Он видел, что и она так же пристально смотрит на него. Один глаз смотрел ясно и осознанно, другой — неопределенно, смутно.

— Ошибался ли я, думая, что ты христианка? — спросил Марк.

Она дважды моргнула.

— Ты не ошибался, — пояснил ему Юлий.

Марк все смотрел на нее, не отрываясь.

— Один человек на берегу Галилейского моря сказал мне, что другие верующие молятся за меня. Ты ведь тоже молилась за меня, правда?

Она медленно закрыла глаза и снова открыла их.

Марк улыбнулся. Он знал, что именно станет для нее самым большим утешением.

— Тогда знай, мама. Бог ответил на твои молитвы. Я обрел Христа. А человек по имени Корнелий крестил меня в Галилейском море.

На ее глазах снова заблестели слезы. «А-а-а…» — произнесла она, и даже Марк понял, что это было проявлением радости и хвалы Богу. Ее рука снова затряслась.

Марк взял ее руку и поцеловал ладонь, затем приложил ее к своей щеке.

— Я пришел домой, мама. К тебе. И к Богу.