Марк все никак не мог найти возможность поговорить с Рафой-Азарью. Все больше деловых партнеров узнавало о его возвращении в Ефес. Они приходили к нему, приносили ему свои бумаги и отчеты, составленные еще в его отсутствие. Следующие несколько дней Марк беседовал с деловыми партнерами в библиотеке с утра до вечера. Все настоятельно уговаривали его снова взять дело в свои руки.

— Сейчас возможности делать деньги просто безграничны, мой господин, а тебя чутье еще ни разу не подводило, — говорил один из них. — То, что нам непонятно, для тебя зачастую совершенно очевидно.

Марк и сам по своей природе не хотел упускать те возможности, которые он видел, просматривая их отчеты. Было так заманчиво снова окунуться в дела и переключить все внимание на торговлю, а не на семейные проблемы. Уже сейчас, слушая своих партнеров и читая их отчеты, он прорабатывал в голове новые идеи о том, как пополнить свое богатство.

И все же что-то мешало Марку вернуться в деловую жизнь и делать деньги. Зачем ему это было нужно? У него уже и без того было достаточно средств, чтобы безбедно прожить остаток жизни. А мать нуждалась в его помощи.

И его отношения с Юлией так и не были выяснены до конца.

Совесть постоянно заставляла Марка думать о Юлии, тогда как разум заставлял его держаться от нее подальше. Каждый раз, поднимаясь по лестнице, Марк чувствовал в себе необходимость повидать свою сестру, рассказать ей о том, что с ним произошло в Палестине. Но другой голос постоянно напоминал ему о том, что Юлия сделала с Хадассой.

«Все! Все кончено!» — сказала она тогда, ее лицо было искажено диким весельем и ненавистью, и тут перед глазами Марка снова представало окровавленное тело Хадассы на песке.

Сегодня вечером он очень устал. Всю вторую половину дня он провел с матерью. Он устал от звука собственного голоса, от постоянных усилий думать о том, что бы такое хорошее сказать ей, чтобы поддержать ее дух. Она же смотрела на него так, что ему невольно начинало казаться, что она понимает его глубокие переживания, которые он так тщетно пытался скрыть.

Проходя мимо покоев Юлии, Марк снова испытал противоречивые чувства. Дверь была открыта, и он услышал, как оттуда доносились голоса. Остановившись, он заглянул.

Его сестра сидела на краю постели, а женщина с закрытым лицом сидела рядом с ней и размеренными, неторопливыми движениями расчесывала Юлии волосы. При этом она что-то говорила Юлии. Он крепко закрыл глаза, потому что эта сцена опять напомнила ему о Хадассе. Открыв глаза, он снова увидел, как Азарь служит Юлии. Когда-то Хадасса точно такими же движениями расчесывала Юлии волосы и пела ей псалмы своего народа. Сердце Марка заныло от тоски.

Боже, неужели я никогда не прощу ее? Именно так Ты наказываешь меня за то, в чем я оказался виноват?

Он стоял в дверях и испытывал смятение от того, что такая, казалось бы, обыденная сцена вызывает в нем столько боли. Сколько же должно пройти времени, чтобы чувство любви в нем угасло, а воспоминания перестали быть невыносимыми? Чувствует ли Юлия хоть какие-то угрызения совести?

Женщина с закрытым лицом повернулась. Увидев его, она положила гребень себе на колени.

— Добрый вечер, мой господин.

Юлия тут же повернула голову в его сторону, и Марк сразу заметил, как она бледна.

— Добрый вечер, — сказал Марк, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и спокойно.

— Входи, Марк, — сказала Юлия, и в ее глазах Марк прочел мольбу.

Он уже хотел было сделать так, как она просила, но остановился.

— Сегодня у меня нет времени.

— А когда оно у тебя будет?

Он приподнял брови, услышав в голосе сестры капризные нотки, и повернулся к служанке Юлии.

— У тебя есть все, что тебе нужно?

— Почему ты не спросишь об этом меня, Марк? Да, великодушный господин, физических неудобств мы тут не испытываем.

Не обращая на нее никакого внимания, Марк продолжал говорить с Азарью:

— Когда уложишь свою госпожу спать, зайди в библиотеку. У меня есть к тебе несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.

— Что еще за вопросы? — требовательным голосом спросила Юлия.

Хадасса тоже хотела бы знать об этом, и ее и без того беспокойное сердце забилось еще сильнее. Марк продолжал неподвижно стоять в дверях, глядя на нее мрачным и тяжелым взглядом.

Юлия почувствовала, как напряжена Азарь.

— Ты не обязана ему ничего говорить, Азарь. Тебе вообще не о чем говорить с моим братом.

— Она ответит на мои вопросы, или ей придется покинуть этот дом.

Глядя на его суровое выражение лица, Юлия потеряла всякое терпение.

— Зачем ты привел меня сюда, Марк? — закричала она. — Чтобы сделать мою жизнь еще невыносимее?

Возмутившись таким ее обвинением, Марк повернулся и пошел вниз по коридору.

— Марк, вернись! Прости меня. Марк!

Он не остановился. Сколько раз до этого Юлия кидалась в слезы, чтобы настоять на своем? Но хватит. Больше этого не повторится. Не обращая на нее никакого внимания, он спускался по лестнице.

Был приготовлен вкусный ужин, но Марку совершенно не хотелось есть. Расстроенный, он отправился в библиотеку и попытался отвлечься просмотром документов, которые ему оставили его деловые партнеры. Но, в конце концов, он нетерпеливо отбросил их и растерянно уставился в пространство, испытывая при этом самые противоречивые чувства.

Лучше бы он не приводил сюда Юлию. Можно было бы просто расплатиться с ее долгами, обеспечить ее рабами и оставить там, на ее вилле.

— Мой господин?

Марк увидел, что женщина с закрытым лицом стоит в дверях. Он тут же перешел от мрачных воспоминаний к текущим проблемам.

— Садись, — сказал он ей и указал на место перед собой.

Она послушно прошла и села. Он с удивлением заметил, что для калеки она передвигается достаточно грациозно. Осанка у нее была ровной, она сидела, слегка наклонившись вперед, чтобы удобнее было вытянуть больную ногу.

— Юлий сказал мне, что твое имя Рафа, а не Азарь, — многозначительно произнес Марк.

Хадасса закусила губу, желая унять трепет, который она испытывала каждый раз, когда находилась рядом с Марком. Она пыталась подготовиться к этой беседе, но сейчас, сидя в этом небольшом помещении рядом с ним, она никак не могла справиться с сильным волнением.

— Рафой меня прозвали, мой господин. На иудейском это означает «целительница».

Она говорила тихим скрипучим голосом, который напомнил Марку Дебору. И акцент у нее был тот же.

— Значит, ты иудейка. А от Юлии я слышал, что ты христианка.

— И это правда, мой господин. По национальности я иудейка, а по вере — христианка.

От обороны Марк решил перейти в наступление. Он скривил губы в холодной улыбке.

— Значит ли это, что ты выше по положению, чем моя мать — христианка языческого происхождения?

Уязвленная его вопросом, в котором звучали нотки упрека, Хадасса пришла в смятение.

— Нет, мой господин, — сказала она и тут же пояснила: — Во Христе нет ни иудея, ни римлянина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины. Мы все равны во Христе Иисусе. — Она сильнее подалась вперед и понизила голос, будто пытаясь подбодрить его. — Вера твоей матери делает ее таким же чадом Авраама, как и я, моя господин. Всякий, кто делает такой выбор, становится наследником Божьего обетования. Бог беспристрастен.

Ее слова подействовали на Марка успокаивающе.

— Под всяким ты имеешь в виду и меня.

— Да, мой господин.

Марку очень хотелось сказать ей, что он уже принял Господа в Галилее, но ему помешала гордость.

— Мне сказали, что ты спасла моей матери жизнь.

— Я, мой господин? Нет.

— Юлий сказал, что врач, с которым ты пришла, предложил моей матери покончить с собой, приняв яд. Ты встала на ее защиту. Разве не так?

— Твоя мать жива, потому что на то Божья воля.

— Может быть, и так, но Юлий сказал, что, после того как ты осталась с моей матерью наедине, она изменилась.

— Я поговорила с ней.

— И только?

Хадасса была рада тому, что покрывало закрывает ее лицо и Марк не может видеть, как она покраснела. Она понимала, что Марку, в отличие от Фебы, она своего лица показать никогда не сможет. Она готова была снова отправиться на арену, лишь бы он не видел ее ужасные шрамы и не испытывал ужас и отвращение, какие испытывали другие люди, видевшие ее лицо.

— Я не произносила никаких заклинаний и не прибегала ни к какому колдовству, — сказала она, думая, что эти слова послужат ответом на вопрос, который скрывался за его словами.

Он чувствовал, как в ней растет напряжение, но не понимал, в чем причина.

— Я ни в чем тебя не упрекаю, Азарь. Просто мне интересно. Я хотел бы лучше знать людей, которые находятся в моем доме.

Она какое-то время молчала.

— Глядя в глаза твоей матери, я поняла, что она в сознании. Она слышала то, что я ей говорила, и понимала мои слова. При том состоянии, в котором она находилась, ей было страшно, она была в депрессии. И я думаю, что она была готова принять цикуту только по одной-единственной причине — чтобы не вынуждать других людей заботиться о ней. Я же просто сказала ей то, что она уже знала.

— А что она знала? Что это?

— То, что Бог любит ее, мой господин, любит такой, какая она есть. И что она осталась жить не случайно.

Марк провел рукой по краю письменного стола, чувствуя явную растерянность. Ему хотелось больше узнать об этой женщине.

— Юлий сказал, что ты стала известна во всем Ефесе.

Хадасса промолчала.

— Почему ты оставила свой прежний труд?

Тот резкий тон, которым он задал этот вопрос, удивил ее.

— Я решила быть с твоей сестрой.

— Ну допустим. А почему ты изменила имя? — Вопрос прозвучал жестче, чем Марк того хотел.

— Потому что я не Рафа. Людей исцеляет Иисус, а не я, — сказала она, повторив ему то, что уже говорила Александру, и надеясь, что Марк поймет ее лучше.

— А Азарь — это твое настоящее имя?

— Азарь означает «помощница». Я и есть помощница, и надеюсь ей остаться.

Он обратил внимание на то, как тщательно она произнесла эту фразу.

— А почему ты решила помогать именно Юлии?

— Я не могу ответить на этот вопрос, мой господин.

— Не можешь, или не хочешь?

— Я знаю только, что все время иду туда, куда меня направляет Господь. Я не знаю, почему Он хочет, чтобы я была здесь.

Марк мрачно нахмурился, потому что ее слова заставили его вспомнить о том, что он испытал в Галилее. Ведь Бог хочет, чтобы и он был здесь. С Юлией. О других причинах, по которым Бог призвал его сюда, Марк просто не хотел думать.

— Значит, если следовать твоей логике, Бог любит и мою сестру, и Он что-то хочет совершить в ее жизни. — Не успела она ему что-либо сказать в ответ, как Марк махнул ей рукой. — Можешь идти.

Как только она ушла, он резко встал, не находя себе места.

Наверное, ему нужно было выйти в город и немного пройтись. Он вышел в коридор.

— Тебе нужен паланкин, мой господин? — спросил Юлий, видя, как Марку подают верхнюю одежду. Марк надел плащ.

— Нет, я лучше пойду пешком, — сказал он, застегивая на плече золотую брошь. — Если мать проснется и пошлет за мной, скажи ей, что я пошел в бани. — Он направился к двери и с силой распахнул ее. Спустившись вниз, к воротам, он так же резко захлопнул их за собой.

Выйдя на улицу, Марк направился в мужской клуб, в котором он проводил все свободное время еще до своего отъезда из Ефеса. Ему казалось, что он сможет там отвлечься, едва он возобновит свои старые знакомства. Вечерний воздух остудил в нем гнев, и к тому моменту, когда Марк дошел до клуба, он почувствовал, что ему удалось расслабиться. Там его встретили удивленно-радостными возгласами, несколько человек приветливо его обняли.

— Мы слышали, что ты снова в Ефесе, вот только никто тебя еще не видел, — сказал ему кто-то.

— Где это ты так долго пропадал, Марк?

— Не иначе, как сидел в своем порту, зарылся в учетные записи и из укрытия смотрел, как тут без него идет прибыль! — Все засмеялись.

— А я слышал, ты был в Палестине.

— В Палестине?! — воскликнул кто-то. — О боги, да кому в голову взбредет отправляться в эту всеми проклятую страну?

Эта веселая компания только сильнее раздражала Марка. Он смеялся вместе со всеми, но на сердце у него было совсем не весело. У него было такое ощущение, будто он снова в Риме, с Антигоном, и ему хочется, чтобы тот был где угодно, но только не рядом с ним. Неужели изменился только он один? Неужели только он один чувствует, насколько грязен и развращен этот мир?

— Давай, пойдем завтра на зрелища.

— Я приду туда с Пилией.

— О-о Пилия! — вожделенно застонал кто-то, закатывая глаза, будто в экстазе.

Другие засмеялись и стали смачно делиться тем, какую память о себе оставила Пилия в жизни всех тех, с кем она проводила ночи, особенно после зрелищ.

Марк вспомнил Аррию.

А потом свою сестру.

Окунувшись в бассейн, он обрадовался тому, что вода сомкнулась над ним и он не слышит голосов своих друзей. Друзей ли? Он больше не испытывал потребности общаться с ними. Отплыв в самый дальний угол бассейна, он вынырнул из воды. Пройдя между колоннами, он вошел в калидарий и оставался там до тех пор, пока пот не покрыл все его тело. Пройдя мимо тепидария, он вошел во фригидарий и с радостью испытал шок от холодной воды, заставивший его отвлечься от тягостных мыслей.

Но ненадолго.

Полежав на массажном столе, Марк оделся и покинул клуб. Когда он шел по улице, то ощущал себя еще одним телом среди хаоса огромной безликой толпы, кишащей вокруг храма Артемиды. Марк остановился и посмотрел на храм. Он был необычайно красив, самый настоящий памятник человеческой инженерной мысли.

А Марк со своим острым умом смотрел на храм как на самое грандиозное в Ефесе предприятие по выкачиванию денег. Массивное строение окружали многочисленные торговые палатки, делавшие прибыль на продаже фигурок богини — обитательницы храма. Другие купались в золоте, продавая жертвенных животных. А третьи продавали амулеты и колдовские средства в дорогих медальонах. Продавались здесь и средства для воскурений, и по количеству денег, которые выкладывали за все это покупатели, составлялось суждение о том, насколько глубоко и искренне тот или иной человек поклонялся этой богине. Покупались за деньги даже молитвы.

Внутри находились храмовые проститутки, как женщины, так и мужчины, и их цена была скользящей — в зависимости от состояния кошелька того, кто пришел преклониться перед богиней.

Марк печально покачал головой. Сколько денег здесь берет жрец за благословение? Сколько стоит надежда, которая потом оказывается пустой?

Потом Марк посмотрел на улицу, застроенную гостиницами, предназначенными для тех, кто издалека пришел посмотреть на храм и поклониться Артемиде. Большинство людей приходило, поклонялось и уходило, но были и такие, кто оставался здесь месяцами, переворачивая горы свитков, написанных жрецами по поводу священных надписей, что выгравированы на голове статуи Артемиды. Знал ли хоть кто-нибудь, что эти надписи означают? Да и означают ли они вообще что-нибудь?

Марк стоял и смотрел на храм. Сколько людей приходит сюда, чтобы обрести надежду, а потом уходит в отчаянии, так и не найдя нужных ответов и не удовлетворив своих нужд? Сколько людей здесь испытывает такую же болезненную пустоту и не дающую покоя жажду, какую так долго испытывал и он, но продолжают идти по пути смерти и отчаяния?

Глядя на храм и предаваясь этим мыслям, Марк внезапно почувствовал, что кто-то пристально смотрит на него. Он обернулся. На другой стороне улицы стоял араб. Мимо него проходили люди, которые либо смотрели на храм, либо входили в лавку, что стояла за его спиной. Незнакомец не двигался, но и не отводил от Марка глаз. В его взгляде Марк уловил какое-то предупреждение, и ему стало непонятно, что все это могло означать. Человека этого он не узнавал, и смысла его взгляда не понимал. Но прошло несколько секунд, и араб, казалось, растворился в толпе.

Озадаченный, Марк пошел дальше, пытаясь разглядеть этого человека в толпе людей, шедших в храм, или обратно. Может, он вошел в какую-нибудь лавку у храма?

Не успел Марк подумать об этом, как кто-то сбоку нанес ему сильный удар. У него перехватило дыхание, и он едва не упал, но все же удержался. Он выругался, поняв, что удар был преднамеренным и, возможно, кто-то хотел украсть у него деньги. В следующую секунду он повернулся, чтобы посмотреть на нападавшего, и увидел того самого араба, быстро удаляющегося в сторону храма. Злоумышленник так быстро смешался с толпой, что Марку было бессмысленно за ним гнаться и тем более ловить.

Покачав головой, Марк повернулся и пошел дальше, к дому.

И тут его бок свело острой болью. Прикоснувшись рукой к больному месту, Марк почувствовал влагу. Его глаза округлились, когда он увидел свою окровавленную руку. Почувствовав, что кровь растекается по боку, он поспешил домой. Поморщившись, он открыл ворота и стал подниматься по ступеням. Дойдя до самой виллы, он сбросил накидку. Стиснув зубы и превозмогая боль, он стал подниматься к себе.

В этот момент Юлий вышел из покоев госпожи Фебы.

— Мой господин! — в тревоге произнес он, увидев окровавленную тунику Марка.

— На меня напали, — хмуро произнес Марк, отказавшись от помощи. — Думаю, рана пустяковая.

На зов Юлия прибежала Лавиния.

— Принеси воды и перевязь. На господина Марка напали, — сказал ей Юлий, продолжая идти за Марком. — Давай, девочка, поторопись!

Выйдя из покоев Юлии, Хадасса увидела, как Юлий помогает Марку войти в его комнату. Встревожившись, она поспешила к нему, но как только она показалась в дверях, Марк сердито махнул ей рукой.

— Позаботься лучше о Юлии. Я о себе сам позабочусь.

Пропустив его слова мимо ушей, она вошла. Юлий отошел назад, дав ей возможность осмотреть рану. Марк почувствовал, как она вздрогнула.

— Ерунда, — сказал он и усмехнулся, увидев, что она едва стоит на ногах. — Ты что, не выносишь вида крови?

«Только вида твоей крови», — хотелось ей ответить.

— Не всегда, мой господин, — она подошла ближе и затрепетала, глядя на рану, проходящую у Марка вдоль ребер. — Как это случилось?

— Какой-то араб. Даже не знаю, зачем.

Она отпрянула, явно поразившись услышанному. В этот момент вошла Лавиния с сосудом воды и перевязью. Марк старался держаться, когда Хадасса стала промывать рану.

— Пусть лучше этим займется Юлий, — сказал он, видя, как у нее дрожат руки. Потом он тихо засмеялся. — Теперь я, кажется, знаю, почему ты ушла от того врача, — сказал он, весело глядя на нее.

— Немного ниже, и он задел бы жизненно важные органы, — сказал Юлий, подходя к Марку.

Чувствуя себя на грани обморока, Хадасса вышла из комнаты.