Александр Демоцед Амандин удобно расположился на скамье, сидя в калидарии, а два его друга продолжали вести оживленную беседу о медицине. Он не виделся с ними с тех пор, как ушел от Флегона, а раньше все трое учились у этого опытного медика. Витрувию Плавту Музу всегда трудно давались письменные труды, которых требовал от него Флегон, а Цельс Федр Тимальс воспринимал каждое слово Флегона как истину в высшей инстанции. После года обучения у Флегона Витрувий решил, что стал эмпириком, и начал искать себе такого учителя, который разделял бы его взгляды. На этой почве он сблизился с Клетом. Александр воздержался от комментариев по этому поводу, решив, что ни одно его слово все равно не будет услышано.

И вот теперь Витрувий сидел напротив него, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой крепкие ноги, и утверждал, что настоящие врачи обретают способность лечить людей непосредственно у богов, — этот взгляд, несомненно, был ему навязан Клетом. Александр улыбнулся про себя, подумав, не понял ли еще Цельс, что Витрувий хвастается исключительно из чувства собственной неполноценности. Флегон часто поздравлял Цельса с тем, что тот быстро усваивает медицинские концепции, особенно если они нравились самому Флегону.

— Стало быть, ты себя сейчас считаешь даром богов, — сказал Цельс, стоя возле горячих камней, от которых шел пар. С его бледного тела стекал пот, и сейчас ему было совершенно безразлично хвастовство Витрувия. — Молись всем богам, каким хочешь, но я буду придерживаться того учения, которое получил от Флегона. Он убедительно доказал, что причиной болезни является дисбаланс чувства юмора и всех тех элементов, из которых состоят огонь, воздух, земля и вода.

— Доказал! Ты это воспринимаешь как факт только потому, что Флегон, видите ли, утверждает, что здоровье строится на равновесии жидкостей, из которых состоит тело, — сказал Витрувий. — А своего ума у тебя, что же, нет?

— Ну, почему же, есть. Уж, по крайней мере, мне его хватит, чтобы не принимать всерьез твою чушь, — отвечал Цельс, подойдя ближе к горячему пару, поднимающемуся от камней.

— Если старик был прав в том, как мы должны лечить больных, тогда почему ты так и не смог победить в себе лихорадку, от которой страдаешь с тех самых пор, как учился в Риме? Сколько я тебя помню, с чувством юмора у тебя всегда было все в порядке. И если бы эти теории были истиной, ты бы стал самым здоровым человеком в империи!

— Моя лихорадка быстро проходит, — глухо произнес Цельс.

— Ага, значит, тебе помогают кровопускание и рвотные средства, — насмешливо фыркнул Витрувий. — Только если бы так было на самом деле, ты бы не дрожал сейчас здесь, в таком жару!

Цельс безучастно посмотрел на него.

— Ну, если ты так уверен в том, что твое умение лечить дано тебе богами, продемонстрируй это! По логике Клета, врачу только и нужно, что сказать нужные слова, да прикоснуться к больному, и он уже будет здоров! Прошепчи же мне свои заклинания, и посмотрим, сможешь ли ты вылечить кого-нибудь, кто действительно болен. Давай посмотрим твой дар в действии!

— Магические заклинания — это только начало, — высокомерно произнес Витрувий. — Животные и растительные средства…

Цельс предостерегающе поднял руку.

— О, если ты снова хочешь предложить мне проглотить тот отвар из львиного навоза и крови убитого гладиатора, который ты мне предложил в прошлый раз, то, прошу тебя, оставь его себе. Я тогда чуть не умер!

Витрувий подался вперед.

— Тебе, видимо, не хватает должного уважения к богам!

— А если я поцелую тебе ноги, что-нибудь изменится?

Видя, что интересный обмен идеями превращается в банальную ссору, Александр вмешался в ситуацию:

— Тот недуг, который у тебя, Цельс, типичен для многих жителей Рима. Думаю, он связан с теми ядовитыми наводнениями, которые там случаются.

Витрувий покачал головой.

— Очередная твоя теория, Александр? Ты делился ею с Флегоном? Или он до сих пор не разговаривает с тобой, после того как ты тайком вывез ту рабыню с арены?

Александр не обратил на него никакого внимания и продолжал говорить с Цельсом:

— Перед тем как переехать в Ефес, я учился в Риме и много написал о своих наблюдениях. Лихорадка то возникает, то проходит, иногда между приступами проходят недели или месяцы. А иногда бывает и хуже…

Цельс кивнул.

— Прямо, как у меня.

Витрувий посмотрел на Цельса.

— Александр тебе сейчас опять расскажет, что эта болезнь распространяется крохотными, невидимыми семенами и что если зафиксированные заболевания изложить в логическом и методологическом порядке, то можно найти определенную закономерность. — Он безнадежно махнул рукой. — Методом эксперимента, методом проб и ошибок, если хочешь, можно отыскать эффективное лечение практически от любой болезни.

Александр посмотрел на него насмешливым взглядом.

— Какое ценное заключение, Витрувий. Можно подумать, что я помог тебе обрести новый образ мыслей.

— Иногда ты можешь быть убедительным, — уступил Витрувий, — но чтобы меня в чем-то переубедить, нужна логика посильнее твоей. А твои теории, как бы это тебе ни было неприятно, бессмысленны, Алекс, особенно если учесть, что вся болезнь как таковая скрыта от человека и находится в руках богов. Поэтому имеет смысл обращаться за помощью именно к богам.

Александр приподнял брови.

— Если то, что ты говоришь, правда, тогда зачем вообще учиться, чтобы стать врачом?

— Потому что врач должен обладать знаниями, чтобы угождать богам.

Александр улыбнулся.

— Ты уже сам запутался в своих взглядах, мой друг. Не нужно тебе было вообще становиться врачом. С твоим ревностным отношением к религии тебе следовало бы быть жрецом, служителем. Может быть, гаруспиком. Ты бы тогда знал, как правильно потрошить несчастных животных и читать по их внутренностям какие-то знамения.

— Ты что, смеешься над богами?

Александр печально скривил губы.

— Я поклоняюсь Аполлону и Асклепию, как и ты, как другие народы, поклоняющиеся богам врачевания. Но при этом я все равно не могу поверить, что человек может путем заклинаний и сожжений жертв манипулировать богами, чтобы они сделали для него то, что ему хочется.

— Согласен с тобой, — сказал Цельс, вытирая полотенцем плечи, — но в чем же тогда выход?

— В более глубоком изучении человеческой анатомии.

Витрувий усмехнулся.

— Под «более глубоким изучением» Александр подразумевает ту практику, которой следует Флегон. Вивисекцию.

— Я ненавижу вивисекцию, — сказал Александр.

— Тогда зачем ты вообще учился у Флегона?

— Потому что он блестящий хирург. Он может удалить человеку ногу меньше чем за пять минут. Ты когда-нибудь видел, как он работает?

— Видел, но не хочется об этом вспоминать, — сказал, вздрогнув, Витрувий. — Вопли его пациентов до сих пор стоят у меня в ушах.

— А у кого ты сейчас учишься? — спросил Цельс Александра.

— Ни у кого.

— Ни у кого?

— Я теперь практикую сам.

— Здесь, в банях? — удивленно спросил Цельс. Не было ничего удивительного, если врач начинал практиковать в банях, но только не для врача с талантом и способностями Александра. Ему следовало бы работать в более солидном месте.

— В доме по соседству.

— Такому врачу, как ты, следовало бы работать в более солидном районе, а не здесь, — сказал Витрувий. — Поговори с Клетом. Хочешь, я порекомендую тебя ему.

Александр тактично ответил:

— Клет не занимается хирургическими операциями и придерживается взглядов, которые мне кажутся… несколько странными. — Александр понимал, что ответил не вполне искренне, но ему не хотелось говорить, что он считает Клета простым шарлатаном. Этот человек называл себя врачом, но на самом деле был скорее колдуном, умевшим производить впечатление на людей и обладавшим ораторскими способностями. Надо отдать ему должное, Клет добился больших успехов, но его успех был обусловлен тем, что в качестве пациентов он выбирал людей богатых и не страдавших от серьезных болезней. Витрувий, если судить по его умению хорошо выглядеть, аристократическим замашкам и отсутствию этики, скорее всего, занимался той же самой «медициной».

— Какой бы неприятной ни была вивисекция, — сказал Цельс, — но без нее врачом не стать.

— Не понимаю, каким образом издевательство над людьми и их убийство способствует развитию медицины, — с отвращением сказал Витрувий.

— Флегон никогда не призывал для этой цели хватать с улицы первого встречного, — сердито парировал Цельс. — Я вивисекцией занимался только на тех преступниках, которых убивали на арене.

— Они, по-твоему, кричат не так громко, как добропорядочные люди?

Цельс усмехнулся.

— А как еще врач может научиться делать операции, если он ни на ком не будет практиковаться? Или ты думаешь, что пациенту с пораженной гангреной ногой помогут твои заклинания или отвары из крыльев летучей мыши и языков ящериц?

Сарказм Цельса попал в самую точку. Витрувий покраснел.

— Я не пользуюсь крыльями летучей мыши.

— Ха. Тогда тебе нужно придумать какой-нибудь новый отвар и посмотреть, будет ли он лучше, чем предыдущий… который вообще не помог!

Видя, что Витрувий покраснел еще больше, Александр снова улыбнулся.

— Давайте-ка пойдем во фригидарий, вам, я вижу, уже пора охладиться.

— Прекрасная идея, — сказал Витрувий и встал со своей скамьи.

Цельс выругался и присел на скамью, которая была ближе всего к горячим камням. Он был бледен, дрожал, с лица стекал пот.

— Я им раньше так восхищался. А теперь я вижу, что он просто напыщенный дурак.

— Ты преклонялся не перед ним, а перед его семейными связями, — сказал Александр, взяв для Цельса полотенце. Он понимал чувства Цельса. Он и сам испытывал нечто подобное, когда начинал учиться в Риме. Он был единственным учеником, чей отец когда-то был рабом, хотя этот факт мало кого интересовал в Риме, пока Александр обладал огромными финансовыми возможностями, в отличие от Ефеса, когда Александр уже истратил значительную часть своего наследства. Люди не склонны обращать внимание на происхождение человека, который не испытывает недостатка в материальных благах. Теперь к Александру это не относилось.

Он снова подумал о Цельсе.

— Наверное, этот влажный пар не идет тебе на пользу, — сказал он, протягивая ему полотенце.

Цельс взял у него полотенце и вытер лицо.

— Учась в Риме, ты узнал, как лечить такую лихорадку?

— Наш учитель там предписывал отдых, массаж и ограничение в пище, только это слабо помогало. Приступы лихорадки все равно повторялись. — Александр помолчал в нерешительности. — Просматривая истории болезни, я обратил внимание на одну вещь — лихорадка усиливается, когда человек испытывает усталость и слабость. Ко мне приходили здесь такие больные, и я советовал всем троим между приступами болезни заниматься физическими упражнениями. Как можно скорее переходи на зерновую диету и на физические упражнения.

— Предлагаешь мне тренироваться, как гладиатору? — сказал Цельс, невесело засмеявшись.

— Не совсем, — ответил Александр, не обратив внимания на его иронию. — Ведь те очищающие и рвотные средства, которые тебе назначил Флегон, только лишают тебя сил.

— Они очищают мой организм.

— Ты уже очистился. И теперь тебе надо набираться сил.

— Я уже не знаю, кому мне верить, Александр. У Витрувия свои взгляды. Я не отношусь к богам с должным уважением, и за это они меня наказывают. Флегон утверждает, что все дело в дисбалансе. А вот ты теперь говоришь мне совсем другое. — Цельс вздохнул и опустил голову на руки. — А я, испытывая приступы, хочу только одного — умереть и разом покончить с этим.

Александр положил руку Цельсу на плечо.

— Пойдем сейчас ко мне, ты немного отдохнешь, прежде чем отправиться к себе.

Они вышли из калидария. Александр направился во фригидарий и окунулся в бассейн, а Цельс пошел прямо в раздевалку. Выходя из бассейна, Александр дал Витрувию знак, что они уходят. Витрувий помахал ему на прощание рукой и растянулся на массажном столе.

Всю дорогу, пока они шли к дому, в котором Александр каждый день занимался медицинской практикой, Цельс молчал. На входной двери висела большая деревянная доска. На доске помещалось объявление о том, что врач ушел и будет только во второй половине дня. Два воина прошли мимо и кивнули Александру, который открывал дверь; Александр пропустил в дом Цельса, прошел вслед за ним и закрыл дверь за собой.

Внутреннее помещение освещал небольшой масляный светильник, стоявший в дальнем углу стола.

— Ну, как? — сказал Александр, видя, что Цельс оглядывает обстановку. — Что ты обо всем этом думаешь?

Присев на стул, Цельс плотнее закутался в свою накидку и еще раз осмотрел тускло освещенное помещение. По сравнению с той обстановкой, в которой трудился Флегон, здесь было тесно и просто, даже примитивно. Пол был земляным, а не мраморным. И все же, несмотря на отсутствие изысканности и богатства в убранстве, здесь все было на удивление хорошо оборудовано для молодого врача, только начинающего самостоятельную практику.

У западной стены располагалась узкая скамья, и, казалось, каждый квадратный дюйм пространства используется эффективно. У задней стены стоял небольшой стол. На нем находились пестик и ступка, небольшие весы, гирьки, маленькие мраморные коробочки для сухих лекарств. Полки, висевшие над столом, были заставлены небольшими сосудами, амфорами, стеклянными пузырьками, приземистыми баночками и другими емкостями, которые были все тщательно поименованы и рассортированы как вяжущие, каустические, очищающие, разъедающие, смягчающие средства. На противоположной стене тоже были полки, на которых аккуратно располагались различные медицинские инструменты: ложки, лопаточки, лезвия, пинцеты, крючки, скальпели, средства для прижигания.

Взяв в руки скальпель, Цельс стал внимательно его рассматривать.

— Это из одной альпийской провинции, — гордо сказал Александр.

— Флегон говорит, что там делают самые лучшие хирургические инструменты, — заметил Цельс, аккуратно кладя скальпель на место.

— И довольно дорогие, — мрачно добавил Александр, подкладывая уголь в жаровню.

— Сколько времени ты уже здесь работаешь? — спросил Цельс, пододвигая стул поближе к теплу.

— Два месяца, — сказал Александр. — А до этого я большую часть времени проводил, выхаживая моего единственного пациента.

— Да, я слышал об этом, — сказал Цельс. — Молодую рабыню, кажется?

— Да. Христианку, которую вывели на съедение львам.

— Ты вылечил ее?

Александр ответил не сразу:

— Не совсем, но она идет на поправку.

Цельс нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что не смог уберечь ее от инфекции. Раны на ее правой ноге гноились. Нужно было делать ампутацию, но когда я готовил ее к операции, раны оказались чистыми. Она сказала, что ее исцелил Иисус.

Цельс покачал головой, снова оглядев помещение.

— Стоило ли расставаться с Флегоном, чтобы спасти человека, который даже не отблагодарил тебя за свое спасение?

— А я не говорил, что девушка оказалась неблагодарной, — сказал Александр.

— И все же она не сказала, что в спасении ее жизни твоя заслуга.

— Не совсем так, — усмехнулся Александр. — Она сказала, что я был только орудием в руках Бога.

— Я слышал, что христиан считают какими-то сумасшедшими.

— Она не сумасшедшая. Просто немного странная.

— Какой бы она ни была, но из-за нее ты лишился больших перспектив. Если бы ты извинился перед Флегоном, я уверен, он бы принял тебя обратно. Он как-то сказал, что ты был лучшим учеником из всех, кого он помнит.

— Мне нет нужды извиняться перед ним, к тому же по некоторым вопросам у нас с ним принципиальные разногласия. Зачем мне возвращаться к нему?

— Ты три года учился в Александрии. Потом ты учился в Риме, у Като. Когда ты обрел все те знания, которые он мог тебе передать, ты переехал сюда, в Ефес, чтобы учиться у Флегона, зная, что он известен во всей империи. И вот теперь ты здесь, в этом невзрачном доме, рядом с общественными банями.

Александр засмеялся.

— Не переживай так за меня. Я сам выбрал этот путь.

— Но зачем? Если бы ты захотел, мог бы заниматься и более престижной практикой, даже в том же Риме. Был бы врачом самых знатных людей империи. Но вместо этого ты почему-то уходишь от Флегона, идешь своей дорогой — и вот, оказываешься здесь, в таком месте. Я этого не понимаю.

— За последние шесть месяцев я вылечил больше пациентов, чем видел их за год у Флегона, и мне не нужно, чтобы Трой дышал мне в спину, — сказал Александр, упомянув египетского раба своего учителя, который сам был талантливым хирургом и целителем.

— Но какие больные приходят к тебе?

Александр приподнял брови.

— Такие же люди, как и везде, разве что они не страдают подагрой, умственными проблемами и другими болезнями, вызванными богатой жизнью, — сказал он, кивнув на свитки, лежавшие на полке в углу. — Где лучше всего познавать медицину, как не в процессе лечения самого простого люда?

— И они тебе платят?

Александр посмотрел на него насмешливым взглядом.

— Да, они мне платят. Конечно, я не требую от них таких сумм, каких требует от своих пациентов Флегон, но я пришел сюда не для того, чтобы разбогатеть, Цельс. Я здесь для того, чтобы как можно больше узнать и применить свои знания на благо других.

— А разве ты не мог то же самое сделать с Флегоном?

— Под его руководством — нет. Он никак не хочет отступать от своего образа мыслей.

В этот момент кто-то попытался открыть дверь снаружи, но она была заперта.

— Кто-то хочет войти, — сказал Цельс.

Александр быстро встал и отпер дверь.

— Извини, забыл оставить дверь открытой для тебя, — сказал он тому, кто находился еще на улице, потом повернулся к Цельсу, который увидел, как в помещение входит кто-то в тяжелых и плотных одеждах. — Это та самая женщина, о которой мы говорили.

В небольшое помещение вошла искалеченная женщина в тяжелых одеждах. Александр плотно закрыл за ней дверь.

— Ты принесла мандрагору? — спросил он женщину, взяв висящую на ее руке маленькую корзинку и выкладывая на стол содержимое.

— Да, мой господин, — тихо ответила женщина. — Но гораздо меньше, чем ты просил. У Тетра сегодня появился опобальзам, и на те деньги, что ты мне дал, я взяла и его.

Прислушиваясь к разговору, Цельс нахмурился. Женщина слегка заикалась, но даже при этом в ее речи был заметен сильный иудейский акцент.

— Ну и правильно, — удовлетворенно сказал Александр. Он взял из корзины баночку с драгоценным бальзамом и поставил корзину на рабочий стол. Он посмотрел баночку на свет, чтобы рассмотреть, какого цвета бальзам. Опобальзам делали из выделений многочисленных бальзамовых деревьев, и самым известным из них считался бальзам из Мекки, или «Галаадский бальзам». Это лекарство использовалось в самых разных случаях как дезинфицирующее и заживляющее средство при обработке ран, а также применялось в качестве смягчающей мази.

— Ты делаешь митридатий? — спросил Цельс, упоминая о древнем противоядии, известном в качестве средства против ядов, которые подсыпали в еду или питье. Это средство назвали в честь того, кто первым его использовал, — блестящего и умного царя Понта, Митридата VI, который принимал яд каждый день в сверхмалых дозах, чтобы у него выработался иммунитет. И когда этого царя собирались убить, то яд, который применили убийцы, не подействовал, и его убили мечом.

— Митридатий мне понадобился бы в том случае, если бы я был врачом какого-нибудь проконсула или другого высокопоставленного чиновника, — сказал Александр не без иронии. — А поскольку я лечу тружеников и рабов, то предпочитаю делать из опобальзама что-нибудь гораздо более полезное. Из него я делаю некоторые припарки, а еще он полезен как успокаивающее средство при невралгии. И еще он эффективен как мазь для глаз. — Он посмотрел на рабыню. — Это смола?

— Нет, мой господин, — тихо ответила она, — он сварен из листьев, семян и веток.

— А какая разница? — спросил Цельс.

Александр взял с полки медную коробочку и снял крышку.

— Разница только в цене, но не в эффективности, — сказал он и аккуратно поставил банку в одно из отделений коробочки, после чего закрыл коробочку снова. Коробочку он снова поставил на полку, где стояли самые разные лекарства и другие медицинские препараты.

Обернувшись, Александр обратил внимание, что Цельс забыл о своих болезненных ощущениях, вызванных лихорадкой, и теперь с интересом смотрел на девушку, чье лицо было закрыто плотной тканью. Многие люди точно так же смотрели на нее, интересуясь тем, что же эта девушка скрывает под этой завесой. Александр перевел взгляд на девушку. Она слегка сутулилась, ее маленькая рука крепко держала посох. От напряжения у нее побелели пальцы. Александр взял стул, стоявший рядом с его рабочим столом, и подвинул его к жаровне, напротив Цельса.

— Сядь, Хадасса, отдохни. Пойду, куплю хлеба и вина. Я быстро.

Цельс испытал неловкость, оставшись наедине с этой девушкой, — эта неловкость была вызвана, в первую очередь, ее маской. Девушка опустилась на стул, и он услышал ее усталый вздох. Отставив посох в сторону, она потерла свою правую ногу. Рука у нее была маленькой и изящной, с чистыми и круглыми ногтями. Цельс отметил, что рука у нее красивая, женственная, и по ней можно было судить, что сама женщина очень молода.

— А зачем ты носишь эту маску? — внезапно спросил он.

— Не хочу, чтобы люди пугались при виде моих ран, мой господин.

— Я врач. Дай, я посмотрю.

Она помедлила, но потом приподняла маску, открыв свое лицо. Цельс невольно поморщился, увидев то, что открылось его взору. Кивнув, он показал ей жестом, чтобы она снова закрыла лицо. Определенно, Александр жестоко поступил, когда спас ей жизнь. Лучше бы она умерла. Ну какая жизнь ожидает ее при ее внешности, и притом она еле ходит? Да и какая из нее помощница, если она еле передвигается?

Цельс снова почувствовал озноб и опять завернулся в свою накидку, чтобы укрыться от холода. Ему внезапно захотелось как можно скорее вернуться домой.

Рабыня с видимым усилием приподнялась. Цельс смотрел, как она захромала в дальний угол помещения и склонилась там, чтобы взять постель, свернутую под рабочим столом. Развернув толстое шерстяное одеяло, она подошла к Цельсу и укутала ему плечи.

— Может, тебе лучше полежать, мой господин?

— Вряд ли, — сказал он, глядя, как она, сильно прихрамывая, подошла к столику. Налив в небольшой сосуд воды, она поставила сосуд на жаровню. Потом взяла с медицинской полки несколько небольших сосудов. Тщательно отмерив содержимое этих сосудов и поставив их на место, она стала растирать все то, что отсыпала, в ступке. Тем временем вода на жаровне закипела. Высыпав в воду содержимое ступки, женщина стала помешивать раствор тоненькой палочкой.

— Подыши этим, мой господин.

Ее голос и движения действовали успокаивающе, и Цельс удивился ее познаниям.

— А хозяин разрешает тебе пользоваться его вещами? — сказал он, наклоняясь вперед.

— Он не рассердится, — тихо ответила она.

Наполняя легкие удивительно приятным ароматом, Цельс почувствовал, как она улыбается.

— Ты пользуешься его добротой?

— Нет, мой господин. Хозяин использует все эти средства, чтобы лечить больных лихорадкой. Он ведь хочет, чтобы вам было лучше.

— О, — смущенно произнес Цельс, устыдившись того, что критиковал ее, тогда как она старательно служила своему хозяину — и ему тоже. Он вдыхал ароматические пары и чувствовал, как расслабляются его мышцы. От тяжелого и теплого одеяла ему стало уютнее. Тепло калидария истощило его силы, а тепло жаровни и приятный пар из сосуда усыпляли его. Выпрямившись на стуле, он стал засыпать, но тут же проснулся, едва не упав со стула.

Девушка встала, вытащила из-под стола еще одну постель и расстелила ее на полу. Цельс почувствовал, как ее рука прикоснулась к его плечу, и услышал ее шепот:

— Иди, полежи, мой господин. Тебе будет намного лучше.

Она оказалась достаточно сильной, несмотря на свою внешность, но когда он, чувствуя усталость, оперся на ее плечо, то почувствовал, как она вздрогнула от боли.

«Ее нога, наверное, сильно болит», — подумал он, опускаясь на приготовленную ею постель. Когда она заботливо накрывала его одеялом, он невольно улыбнулся.

— За мной так с самого детства никто не ухаживал.

Женщина слегка провела кончиками пальцев по его лбу, и он испытал неповторимые приятные ощущения.

Тяжело поднявшись, Хадасса дохромала до стула и села. Вздохнув, она стала массировать свою больную правую ногу. Закрыв глаза, она подумала, как было бы хорошо, если бы она умела так же массировать свое сердце, чтобы избавиться от мучившей ее душевной боли.

По щекам сами собой потекли слезы, и она старалась сдержать их, так как знала, что скоро придет Александр, а ей не хотелось, чтобы он видел ее плачущей. Он обязательно начнет расспрашивать, болит ли ее нога снова. И если она скажет, что болит, он будет настаивать на массаже. А если скажет, что не болит, он засыплет ее такими вопросами, на которые она никогда ему не ответит.

Она встретила Марка!

Он наткнулся на нее прямо на улице. Ей часто приходилось наталкиваться на людей, спешащих в бани или из бань, поэтому и сегодня она не придала этому столкновению никакого значения. Но он заговорил с ней. Пораженная таким знакомым голосом, она подняла голову и увидела, что это действительно он, что это не злая шутка воспоминаний.

Он был таким же потрясающе красивым, только как-то постарел и помрачнел. Его рот, который, как она помнила, был таким чувственным, теперь был прочерчен в одну жесткую линию. Как заколотилось ее сердце… словно стараясь обогнать ее воспоминания. Когда он подхватил ее, чтобы не дать ей упасть, она едва не лишилась чувств.

Прошло уже больше года, а казалось, что это было вчера. Она заглянула Марку в глаза, и перед ней пронеслось каждое мгновение, которое она провела в общении с ним. Она могла протянуть руку, чтобы прикоснуться к его лицу, но он отпрянул от нее, и в его взгляде была такая же настороженность, которую она часто видела в глазах людей, которые смотрели на нее. Если женщина закрывает лицо, значит, ей есть что скрывать в своей внешности. Наклонив голову, Марк озадаченно смотрел на нее. Даже зная, что он не сможет этого сделать, Хадасса все же инстинктивно боялась, что он разглядит ее изуродованное лицо, поэтому быстро опустила голову. И в этот момент он повернулся и ушел.

Она стояла среди бурлящей толпы, чувствуя, как глаза застилают слезы, и смотрела ему вслед. Он уходил из ее жизни, как когда-то…

И вот теперь, сидя в безопасном месте, у Александра, она думала, а помнит ли ее вообще Марк Люциан Валериан.

«Господи, почему Ты допустил это в моей жизни?» — шептала она в тишине тускло освещенного помещения. Сквозь слезы она смотрела на горящие угли жаровни и чувствовала, как та любовь, которую она испытывала к Марку, снова не дает ей покоя, наполняя ее нестерпимой печалью о том, что могло бы быть. «Я не могу забыть его, Господи, — шептала девушка, ударяя себя кулаком в грудь, — не могу…»

Хадасса опустила голову.

Она знала, что Марк не ходит в общественные бани. Он всегда мылся в специальных банях, предназначенных для тех, кто мог заплатить большие деньги.

Тогда почему он пошел сюда?

Она вздохнула. Какое теперь это имеет значение? Бог вычеркнул ее из его жизни и привел сюда, в это крохотное помещение, помогать молодому врачу, который стремится спасти мир от всего. От всего, кроме духовной тьмы. Он был похож на первого мужа Юлии, Клавдия, который жаждал знаний, но не стремился к мудрости.

Ее сердце нестерпимо болело. Господи, почему Ты не дал мне умереть? Почему? Она тихо плакала, отчаянно прося Бога дать ей ответ. Но никакого ответа она не услышала. Она думала, что знает, в чем Божья воля в ее жизни — чтобы умереть за Него. Но она осталась жива и скрывала свои раны за плотной маской. От спокойствия, которое она обрела в течение последнего года, теперь опять не осталось и следа. И почему? Потому что она снова встретилась с Марком. И все это в результате случайной встречи, которая длилась меньше минуты.

Открылась дверь, и в помещение вошел Александр. Хадасса посмотрела на него и обрадовалась его появлению. За месяцы выздоровления его лицо стало уже родным для нее. Поначалу, когда ее жизнь висела на волоске, когда она ничего не могла соображать от боли, она, конечно же, не могла осознать, чем рисковал молодой врач, увозя ее с арены. И только позднее она поняла, что он отказался от престижной работы у своего учителя и стал терпеть насмешки многих своих друзей ради какой-то рабыни.

Хадасса не сомневалась, что в тот страшный день Александра, стоявшего в тени Ворот Смерти, вела Божья рука. Он был Божьим орудием. И теперь, наблюдая за ним, она понимала, что испытывает к нему порой довольно противоречивые чувства. Конечно, она была ему безмерно благодарна, но к этому добавлялось что-то еще. Он ей нравился, она восхищалась им. Его стремление лечить людей было искренним, и ради этого он не остановился даже перед потерей прибыльной и перспективной работы. Он переживал и далее горевал, когда ему не удавалось кого-то вылечить. Она помнила, как он впервые на ее глазах плакал, — после того как от лихорадки умер совсем юный мальчик, — и тогда она впервые почувствовала к Александру любовь. Она знала, что любит этого человека совсем не так, как она по-прежнему любила Марка… Но в то же время она не могла отрицать того факта, что Александр стал ей очень дорог.

Он посмотрел на нее, и их взгляды встретились. Его лицо озарила усталая улыбка.

— Согрей воды, Хадасса.

— Хорошо, мой господин.

Она согрела воду и смотрела, как Александр размешивал в ней различные снадобья, а потом наклонился над Цельсом.

— Ну-ка, дружище, привстань, — сказал он, и Хадассу тронуло, с каким состраданием Александр произнес эти слова. Он поднес отвар к губам Цельса. После первого глотка Цельс поморщился и подозрительно отпрянул от чаши. Александр засмеялся. — Не бойся, никаких крыльев летучих мышей и язычков ящериц здесь нет, — сказал он, и Хадасса не могла понять, о чем это он говорит, а Цельс тем временем взял чашу и выпил все ее содержимое.

Александр встал.

— Я нанял тебе паланкин, тебя отнесут домой.

— Огромное тебе спасибо, — сказал Цельс, вставая. Одеяло упало с его плеч к ногам. Когда он отошел в сторону, Хадасса подобрала одеяло, сложила и убрала под рабочий стол. Цельс поправил свою накидку. — Мне надо было немного отдохнуть, — сказал он. Посмотрев на Хадассу, а потом на Александра, он добавил: — Надо будет зайти к тебе еще и посмотреть некоторые твои истории болезни.

Александр положил руку ему на плечо.

— Тогда тебе придется прийти сюда утром, пораньше, а то днем мне тут просто продохнуть некогда, — с этими словами он открыл дверь пошире, показывая тем самым, что готов принимать больных.

Несколько человек уже ждало его.

Цельс вышел и забрался в паланкин.

— Подождите, — сказал он вдруг, когда два раба уже поднимали паланкин, чтобы нести его. — А что это за напиток вы мне дали? — спросил он Александра, который в этот момент устанавливал у входа небольшой столик для Хадассы, уже готовившей свитки и чернильницу.

Александр засмеялся.

— Всего понемногу. Скажешь потом, помогло тебе или нет.

Цельс указал носильщикам, куда его нести, и снова завернулся в свою накидку. Оглянувшись назад, он увидел, как больные уже потянулись к входу в комнату Александра, — и нахмурился, заметив, что больные столпились не возле Александра, врача, а возле этой тихой женщины с закрытым лицом.

Хадасса, не зная, что является объектом пристального внимания, бросила в чернильницу несколько крупинок сухой сажи и добавила туда воды. Тщательно смешав содержимое, она опустила туда резец.

— Имя, — спросила она мужчину, который сел на стул напротив нее. Она окунула резец в чернильницу и стала выводить им на восковой табличке, на которой она записывала всю первоначальную информацию, имя больного и его жалобы. Потом эту информацию переписывали в свитки, а воск на табличке сглаживали, расчищая ее для следующего дня. На полке задней стены уже хранилось несколько таких свитков, содержащих длинные списки больных, которых лечил Александр, их жалобы и симптомы, назначенное лечение и результаты.

— Боэт, — нервно ответил ей мужчина. — Скоро я увижу врача? У меня совсем нет времени.

Хадасса записала его имя.

— Врач позовет тебя, как только сможет, — спокойно ответила она. Все нуждались в срочной помощи, и трудно было сказать, сколько времени Александр потратит на каждого больного. Некоторые пребывали в таком состоянии, что его это интересовало больше, и таким больным он уделял больше времени, подробнее расспрашивая и осматривая. Хадасса посмотрела на сидящего перед ней человека. Он был очень худым и загорелым, его руки были жилистыми и грубыми от физической работы. Его короткие волосы были тронуты сединой, а кожу вокруг глаз и рта прорезали глубокие морщины.

— Кем ты работаешь?

— Я был ступпатором, — мрачно ответил он.

Хадасса записала род занятий рядом с его именем. Значит, он конопатил корабли. Утомительная и тяжелая работа.

— На что жалуешься?

Мужчина сидел молча, уставившись в пустоту.

— Боэт, — сказала Хадасса, положив резец перед собой, — для чего ты пришел повидаться с врачом?

Он посмотрел на нее, его руки лежали на коленях, но при этом он нагнулся так, будто пытался прыгнуть вперед.

— Не могу спать. Не могу есть. И последние несколько дней все время болит голова.

Хадасса снова взяла резец и все тщательно записала. Она чувствовала, как Боэт наблюдает за каждым ее движением, будто завороженный ее действиями.

— Несколько недель назад я оставил свою работу, — сказал он, — но нигде не могу найти себе новую. Сейчас все меньше кораблей приходит в порт, и надсмотрщики стараются нанимать работников помоложе.

Хадасса подняла голову.

— У тебя есть семья, Боэт?

— Жена, четверо детей. — Его лицо помрачнело и побледнело. Он нахмурился, когда Хадасса снова стала вести записи. — Я обязательно расплачусь. Клянусь вам.

— Об этом не беспокойся, Боэт.

— Легко сказать. А если я не поправлюсь и умру, что будет с моей семьей?

Хадасса понимала его страх. Ей приходилось видеть бесчисленные семьи, которые жили прямо на улицах, просили о куске хлеба, тогда как всего в нескольких шагах от них высился сияющий храм и стояли великолепные дворцы.

— Расскажи мне о своей семье.

Боэт назвал ей имена и возраст своих трех дочерей и сына. Рассказал о жене, которая трудится, не покладая рук. По его рассказу чувствовалась, как он ее любит. Хадасса умела слушать, ее тихие вопросы помогли мужчине почувствовать себя увереннее, и в конце концов он высказал ей тот глубоко запрятанный страх, который не давал ему покоя: что будет с его женой и детьми, если он в ближайшее время не найдет работу? Землевладелец, на чьей территории стояла их лачуга, требовал оплатить ренту, а у Боэта уже не осталось денег. Он не знал, что ему делать. И вот теперь, в дополнение ко всем этим бедам, он еще и заболел, и его самочувствие с каждым днем становилось все хуже.

— Все боги против меня, — сказал он в отчаянии.

Открылась дверь, за которой Александр осматривал больных, и оттуда вышла посетительница. Уходя, она передала Хадассе в качестве оплаты несколько медных монет. Хадасса встала, положила руку Боэту на плечо и попросила его оставаться на месте.

Мужчина наблюдал, как она заговорила с какой-то женщиной, стоявшей в стороне. Он заметил, что глаза у той женщины были подкрашены, а на ногах были браслеты с маленькими колокольчиками, которые звенели при малейшем ее движении, — налицо все атрибуты ее профессии: проститутка.

Боэт продолжал с интересом смотреть, как помощница врача взяла руку проститутки в свои и снова что-то ей сказала. Та кивнула, после чего помощница вошла к врачу.

Прикрыв дверь, Хадасса попыталась вкратце передать Александру все, что она узнала о следующей посетительнице.

— Ее зовут Северина, ей семнадцать лет… — Совсем не интересуясь именем и возрастом больной, Александр спросил, что конкретно ее беспокоит. — У нее кровотечение, уже несколько недель.

Александр кивнул, промыл свои инструменты и тщательно протер их.

— Пусть войдет.

Хадасса заметила, что Александр устал и поэтому не так сосредоточен, как обычно. Наверное, он еще продолжал думать о состоянии предыдущего пациента. Он часто беспокоился о своих больных, вечерами долго не ложился спать, сидя над своими записями. Он никогда не думал о своих успехах, которых было множество, но в каждом больном видел очередной вызов, который болезнь бросала его знаниям.

— Она была храмовой проституткой, мой господин. Еще она сказала, что над ней совершали церемонию очищения, и когда она в результате заболела, ее выгнали вон.

Александр положил инструмент на полку.

— Еще один пациент, который не может заплатить.

Эта сухая реплика удивила Хадассу. Александр редко говорил о деньгах. Он никогда не назначал больным цену за лечение, принимая от них только то, что те сами ему давали в знак благодарности за помощь. Иногда такая благодарность не превышала одной медной монеты. Хадасса знала, что деньги для него значили меньше, чем те знания, которыми он располагал, и чем то, как он мог помочь, используя эти свои знания. Разве он не потратил все свое наследство на путешествия и на учебу, благодаря которой он и смог овладеть этой благородной профессией?

Нет, его беспокоили вовсе не деньги.

Он взглянул на нее, и она увидела печаль в его глазах.

— У меня уже практически не осталось денег, Хадасса. А плату за помещение надо вносить уже завтра.

— Александр, — сказала Хадасса, прикоснувшись к его руке, — но разве Господь не помог нам внести плату за последний месяц?

От того, как она произнесла его имя, молодому человеку стало теплее на душе, и он грустно улыбнулся.

— Это, конечно, так, но неужели твой Бог всегда ждет до самого последнего момента?

— Наверное, Он хочет научить тебя доверять Ему.

— К сожалению, у нас нет времени на эзотерические дискуссии, — сказал Александр и кивнул в сторону двери. — Там уже целая очередь больных. Так, значит, что ты там сказала о следующей больной? Она проститутка? — Среди таких больных всегда свирепствовали венерические болезни.

— Была, мой господин. Ее выгнали из храма, и теперь она живет на улице. У нее проблема помимо физической…

Александр поднял руку в знак того, чтобы Хадасса замолчала, и криво улыбнулся.

— Эта проблема нас не должна волновать. Пусть больная войдет, и я постараюсь помочь ей, чем только смогу как врач. А всем остальным пусть займутся ее боги.

— Но та, другая проблема, воздействует на ее физическое здоровье.

— Если мы сможем вылечить ее, то и другая проблема будет благополучно разрешена.

— Но…

— Иди, — в тоне Александра уже слышалось раздражение. — Давай поговорим о твоей теории как-нибудь позднее, когда у нас будет больше свободного времени.

Хадасса подчинилась ему, села за свой столик, подавляя в себе разочарование. Неужели Александр видит в посетителях только физические тела, нуждающиеся в конкретном лечении? Но ведь нужды людей гораздо сложнее. И их нельзя разрешить только медицинскими препаратами, массажем или каким-нибудь предписанным курсом лечения. Александр занимался только физическими проявлениями этих сложных заболеваний, но не вникал в их более глубокие, скрытые истоки. Начиная с самого первого дня, когда Хадасса стала помогать Александру, она все яснее понимала, что многие из тех больных, которых она видела, могли бы исцелиться, если бы обрели Святого Духа.

И в то же время… Как она могла убедить в этом Александра, когда он к и своим-то богам врачевания обращался только тогда, когда все его возможности были исчерпаны, а на Всемогущего Бога смотрел с благоговейным страхом?

Хадасса увидела, что Боэт с ожиданием смотрит на нее. Она всей душой чувствовала, с какой надеждой он смотрит на нее, и на глазах у нее показались слезы. Опустив голову, она в отчаянии начала молиться про себя. Господи, как мне помочь этому человеку? Ему и его семье нужен хлеб, а не слова.

И все же к ней пришли именно слова.

Хадасса глубоко вздохнула. Подняв голову, она внимательно посмотрела на усталое лицо Боэта.

— Однажды мой отец сидел на склоне холма, в Иудее, и слушал своего Учителя. Много людей тогда пришло послушать Учителя, и они проделали долгий путь, шли весь день. Все были голодны. И некоторые из учеников забеспокоились. Они сказали Учителю, что лучше было бы отправить всех людей домой. А Он сказал, что они сами должны накормить народ, но тут они ответили, что у них нет никакой еды.

Она улыбнулась, и ее улыбка отразилась в ее глазах.

— У одного мальчика были хлеб и рыба. Он подошел к Учителю и отдал то, что у него было, и этой едой Учитель накормил всех.

— А Кто был Этот Учитель?

— Его имя Иисус, — сказала она. Она взяла руку Боэта в свои руки. — Он сказал еще кое-что, Боэт. Он сказал, что человек живет не только хлебом, — наклонившись, Хадасса стала свидетельствовать Боэту о Благой Вести. Их разговор длился столько, сколько храмовая проститутка была у Александра.

Когда та женщина вышла, она протянула Хадассе несколько медных монет.

— Оставь себе два кодранта, — сказала она при этом. Удивленная, Хадасса поблагодарила ее.

Боэт смотрел вслед поспешно удалявшейся женщине.

— Иногда, — сказала Хадасса, снова улыбнувшись, — Господь отвечает на молитвы совершенно внезапно и неожиданно, — с этими словами она встала, подошла и кратко переговорила с молодым человеком, которого мучил жестокий кашель. Потом снова зашла к Александру.

— Кто у нас следующий? — спросил ее Александр, умывая руки в сосуде с холодной водой.

— Его зовут Ариовист, ему двадцать три года. Он сукновал, и у него непрекращающийся кашель. Кашель сухой и очень сильный. — Она взяла с небольшой полочки под рабочим столом Александра шкатулку для денег. — Северина дала нам несколько медных монет. Она сказала, что я могу не отдавать ей сдачи в два кодранта.

— Наверное, она была благодарна за то, что кто-то поговорил с ней, — сказал Александр и одобрительно кивнул Хадассе. Поблагодарив Бога, она взяла два кодранта из шкатулки и поставила шкатулку на место.

Когда Хадасса вышла, Боэт по-прежнему сидел за маленьким столиком.

— У меня прошла головная боль, — сказал он, удивленно взглянув на нее, — я уже думаю, что мне, наверное, и не стоит идти к врачу. Просто я хотел дождаться тебя и поблагодарить за то, что ты так поговорила со мной, — он встал.

Взяв его за руку, Хадасса разжала ладонь и передала ему две небольшие монеты.

— Прими от Господа, — сказала она. — На хлеб для своей семьи.

Взяв несколько минут передышки, Александр вышел из своего помещения. Ему нужно было подышать свежим воздухом. Он устал и хотел есть, кроме того, было уже поздно. Посмотрев на тех больных, которые продолжали ждать приема, он захотел обрести нечеловеческие силы, чтобы остановить время. При всем желании он не мог принять абсолютно всех, кто нуждался в его помощи. У людей, которые к нему приходили, было мало денег и еще меньше надежд, и они шли к врачу, надеясь на спасение. Он считал, что он просто не вправе отсылать их обратно, не оказав той помощи, в которой они так отчаянно нуждались. Но что он мог для них сделать? Каждый день возле его дома было столько больных… а он один.

Он увидел, что перед Хадассой села женщина, державшая на руках плачущего ребенка. Когда мать говорила, ее лицо было скорбным и бледным, и она смотрела на врача с отчаянием. Александр знал, что многие пациенты боятся его, будучи уверенными в том, что какое бы средство он им ни назначил, оно обязательно причинит им боль. К сожалению, часто их опасения подтверждались. Невозможно обработать раны или наложить швы, не причинив боли. Александру снова пришлось бороться с отчаянием. Если бы у него были деньги, он бы давал больным больше мандрагоры, прежде чем что-то с ними делать. Но в нынешней ситуации у него не было другого выхода, как экономить болеутоляющие средства, используя их только при серьезных операциях.

Он вздохнул и улыбнулся женщине, пытаясь как-то облегчить ее страдания, но она посмотрела на него и быстро отвернулась. Тряхнув головой, Александр перевел взгляд на свиток, лежавший на маленьком столике. Проведя пальцем по списку имен, тщательно записанных на пергаменте, он обнаружил имя того больного, который был у него последним. Затем вызвал к себе следующего посетителя.

— Боэт, — назвал он и оглядел тех, кто сидел или стоял перед его дверью. Всего было четверо мужчин и три женщины, не считая женщины с плачущим ребенком. За сегодняшний день Александр уже принял десятерых пациентов, и он знал, что у него останется время только на то, чтобы принять еще двух-трех больных.

Хадасса оперлась на свой посох и встала.

— Боэт! — еще раз нетерпеливо окликнул Александр.

— Извини, мой господин. Боэт ушел. Следующая Агриппина, но она согласна пропустить вперед Ефихару. У ее дочери, Елены, нога нарывает, боль ужасная.

Александр посмотрел на мать и жестом пригласил ее войти.

— Давай ее сюда, — резко сказал он и ушел за дверь.

Когда мать встала, чтобы пойти за ним, девочка у нее на руках закричала еще громче и стала вырываться. Мать пыталась успокоить дочку, но на ее лице явно отражался ее собственный страх: глаза были широко раскрыты, губы дрожали. Хадасса хотела было подойти к ней, но остановилась, вспомнив, что Александр не любит, когда кто-то вмешивается в его дела. Ефихара с ребенком прошла за дверь.

Когда крики девочки наполнили помещение, Хадассе захотелось закрыть глаза. Потом она услышала голос Александра, и поняла, что он устал и раздражен: «О боги, женщина! Держи ее как следует, иначе я не смогу ей помочь». Затем послышался голос матери, и Хадасса поняла, что та плачет, пытаясь сделать так, как ей было сказано. Крики становились все ужаснее.

Сцепив руки, Хадасса вспомнила, какую боль она испытывала сама, когда впервые очнулась, после того как ее терзали львы. Александр делал все возможное, чтобы облегчить ей страдания, но боль все равно была невыносимой.

Неожиданно дверь распахнулась и на пороге появился Александр, который позвал Хадассу:

— Может, ты сделаешь что-нибудь, — сказал он ей, его лицо было бледным и напряженным. — А то можно подумать, что я тут вивисекцией занимаюсь, — пробормотал он, тяжело дыша.

Хадасса прошла мимо него и подошла к визжащему ребенку. По щекам побледневшей матери текли слезы, она крепко прижимала к себе дочку, боясь Александра не меньше нее.

— Почему бы тебе не сходить поесть чего-нибудь, мой господин? — тихо предложила Хадасса.

Как только Александр ушел, душераздирающие крики девочки затихли и сменились частыми всхлипываниями. Хадасса поставила возле жаровни два стула. Потом она знаком указала женщине, чтобы та села на один из них, а сама села на другой, напротив. День был длинным, ноги Хадассы болели, и каждое движение отзывалось резкой болью от бедра до колена. И все равно Хадасса была уверена в том, что ее боль не такая сильная, как у ребенка. Нужно было что-то делать. Но что?

Александр со своим ножом выглядел уж больно страшно.

И тут она вспомнила, как ее мать когда-то лечила нарыв на руке соседки. Возможно, этот способ сработает и сейчас.

Прошу тебя, Господи, пусть этот труд будет во славу Твою.

Для начала нужно было, чтобы ребенок успокоился и стал более общительным. Хадасса встала, начала расспрашивать женщину о ее семье, одновременно наливая в таз свежую воду и ставя этот таз к ногам Ефихары. Ребенок подозрительно покосился на сосуд с водой и снова отвернулся, уткнувшись маме в грудь. Хадасса продолжала спокойно разговаривать, задавая вопросы, выслушивая ответы. Разговаривая, Ефихара расслабилась. Вместе с ней успокоилась и ее дочка, которая, осмелев, сидела и смотрела, как Хадасса размешивала в теплой воде кристаллы соли.

— А почему ты не наложила ей на ногу повязку? — спросила Хадасса. — Ей бы было удобнее. Сейчас я долью сюда еще немного горячей воды, и пусть она опустит туда ногу. Ей станет немного легче.

Ребенок только застонал, когда мама сделала так, как ей сказала Хадасса.

— Поставь сюда ножку, Елена. Вот так, моя хорошая. Знаю, знаю, больно. Ну что же делать? Мы для того и пришли к врачу. Он тебе твою ножку и исправит.

— Хочешь послушать какую-нибудь историю? — спросила Хадасса, и когда девочка смущенно кивнула, она рассказала ей о молодой супружеской паре, которая отправилась в далекий город, чтобы пройти в нем перепись. Молодая жена уже ждала ребенка, и вот, когда настало ей время родить, им не нашлось в том городе нигде места для ночлега. Отчаявшись, эти мама и папа нашли убежище в пещере, в которой держали коров, ослов и других животных, — там у них и родился Младенец.

— А когда Младенец родился, Иосиф и Мария запеленали Его и уложили в ясли.

— Ему было холодно? — спросила маленькая Елена. — Мне иногда бывает холодно.

Мама убрала ей волосы с лица и поцеловала ее в щеку.

— В пеленах и в сене Ему было тепло, — сказала Хадасса. Она отлила немного воды из таза, после чего добавила туда горячей воды. — Была весна, и на склонах гор пастухи пасли свои стада. В ту ночь высоко в небе они увидели красивую новую звезду. Звезду, которая сияла ярче остальных. И тут произошло самое удивительное. — И Хадасса рассказала им об ангелах, посланных Богом, чтобы сказать о родившемся Младенце, а когда Елена спросила, кто такие ангелы, Хадасса ей объяснила. — Пастухи пришли посмотреть на Ребенка и склонились перед ним как перед своим Мессией, что значит «Помазанник Божий».

— А что было потом? — спросила Елена, увлеченная рассказом.

— Потом? Эта молодая семья еще какое-то время жила в Вифлееме. Иосиф был хорошим плотником, поэтому он работал и содержал семью. Но прошло несколько месяцев, и к ним пришло несколько путешественников из другой страны, чтобы посмотреть, Кто это родился под новой звездой. Они признали, что это особенный Младенец, что Он не просто человек.

— Это был Бог? — спросила Елена, расширив от удивления глаза.

— Он был Богом, пришедшим на землю, чтобы жить среди нас, и эти люди из далекой страны привезли Ему подарки: золото, потому что Он был Царем, ладан, потому что Он был Первосвященником всех людей, и смирну, потому что Он должен был умереть за грехи всего мира.

— Этот Младенец должен был умереть? — разочарованно протянула Елена.

— Тише, Елена. Слушай дальше… — сказала мама, которая сама слушала с большим интересом.

Хадасса добавила в таз еще горячей воды.

— В те дни жил один злой царь, который знал, что должен родиться Младенец, Который станет Царем, поэтому злой царь приказал убить Его. — Хадасса отставила в сторону кувшин, из которого доливала горячую воду. — Люди из далекой страны знали о планах этого злого царя и предупредили Иосифа и Марию. Иосиф и Мария не знали, что им делать, и стали ждать, что им скажет Господь. И вот перед Иосифом предстал ангел и сказал ему, чтобы он увез Мать и Ребенка в Египет, где они будут в безопасности.

Рассказывая историю, Хадасса продолжала выливать из таза, в котором девочка держала ногу, холодную воду и доливать туда горячую до тех пор, пока оттуда не пошел пар. Постепенное нагревание воды не усиливало боль, и девочка, увлеченная историей, больше не обращала ни на что внимания.

— Прошло время, и злой царь умер, и тогда Бог послал им весть через другого ангела…

В этот момент Елена слегка вздрогнула и тихо простонала. Вода в тазу покраснела — нарыв прорвало, и гной стал вытекать.

Хадасса погладила девочку по больной ноге.

— Вот и умница. Подержи еще ножку в воде. Пусть нарыв весь вытечет, — сказала она и поблагодарила Бога за Его милость. — Ну теперь тебе лучше? — Тяжело опираясь на свой посох, Хадасса встала и сделала припарку из трав, какие обычно делал Александр для пациентов с гноящимися ранами. Когда припарка была готова, Хадасса обернулась к маме с дочкой. — Пусть теперь твоя мама поставит тебя на стол, а я перевяжу тебе ножку, — сказала она Елене, и Ефихара сделала, как ей было сказано.

Хадасса осторожно ополоснула ногу Елены, вытерла ее, убедилась в том, что на ноге не осталось ни одной капли кроваво-красного или желто-белого гноя. Затем она осторожно наложила припарку и плотно обвязала ногу чистой материей. Потом вымыла и вытерла руки. Слегка щелкнув Елену по носу, Хадасса шутливо сказала ей:

— Два дня не бегать.

Вздрогнув, Елена захихикала. Но ее лицо тут же посерьезнело, и она спросила:

— А что потом было с тем маленьким Мальчиком?

Хадасса сворачивала оставшуюся ткань.

— Он вырос и стал проповедовать Свое Царство; и имя Ему было Чудный Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. — Она положила свернутый перевязочный материал на полку.

— Ну, вот видишь, Елена. С этим маленьким Мальчиком все было хорошо, — сказала дочке Ефихара.

— Нет, — сказала Хадасса, покачав головой. — Ребенок вырос и стал сильным. Он преуспевал в премудрости и в возрасте, и в любви у Бога и людей. Но люди предали Его. Они оклеветали Его и отправили на распятие.

Елена тут же погрустнела, а Ефихара была потрясена услышанным, и ей, судя по всему, теперь очень не хотелось, чтобы Хадасса рассказывала такое печальное продолжение истории.

Хадасса же потрепала Елену по щеке.

— И даже последователи Иисуса не понимали, Кто Он есть на самом деле. Они думали, что Он обыкновенный человек, Елена. А Его враги думали, что, если они убьют Его, Его Царству придет конец. Его тело захоронили в пещере, пещеру закрыли тяжелым камнем, а вход приказали охранять римским стражникам. Но через три дня Иисус воскрес из этой могилы.

Лицо Елены сразу же осветилось улыбкой.

— Он воскрес?

— Да. И Он живет до сих пор.

— Расскажи еще!

Ефихара засмеялась.

— Нам надо идти, Елена. Другие больные ждут, — улыбаясь, она дала Хадассе два кодранта и взяла Елену на руки. — Спасибо тебе за помощь. И за эту историю.

— Это не просто история, Ефихара. Это правда. И мой отец был тому свидетелем.

Ефихара удивленно посмотрела на нее. Она прижала к себе Елену и замешкалась, будто хотела остаться и поговорить еще. Но она была права. Оставались другие больные, которые ждали своей очереди. Хадасса дотронулась до руки женщины.

— Приходите сюда в любое утро, и я расскажу вам обо всем, что делал Иисус.

— Мама, пожалуйста… — оживилась Елена. Ефихара кивнула в знак согласия. Она открыла дверь, чтобы уйти, и тут же невольно остановилась, увидев, что прямо перед входом сидит Александр.

Она вздрогнула и, смущенно извинившись, прошла мимо. Елена отвернулась и теснее прижалась к маме. Слегка опустив голову, Ефихара заторопилась домой. Александр растерянно смотрел им вслед. Он увидел страх в глазах этой женщины и в глазах ребенка. И в то же время они полностью доверились Хадассе.

— А где остальные? — спросила его Хадасса.

— Я сказал им, чтобы они приходили завтра.

— Ты сердишься на меня?

— Нет. Я же сам попросил тебя попробовать сделать с ней что-нибудь. Просто я не ожидал… — Александр вдруг рассмеялся и покачал головой. Потом он встал и посмотрел на нее сверху вниз. — Мне теперь придется внимательнее присматриваться к тебе, а то ты всех пациентов у меня из-под носа уведешь. — При этом он слегка, в знак нежного отношения, дернул Хадассу за маску, закрывающую лицо.

Войдя в помещение, он закрыл дверь и взял из-под стола шкатулку, в которой хранились деньги.

— Кстати, а почему ушел Боэт? Ты успела вылечить его, пока он ждал?

Хадасса решила на шутливый вопрос ответить серьезно:

— Я думаю, его физическое состояние было вызвано страхом.

Александр с интересом посмотрел на нее.

— Страхом? Каким образом?

— Беспокойством, мой господин. У него нет работы, нечем кормить семью, нечем платить за жилье. Он сказал, что проблемы с животом у него начались несколько недель назад. Именно тогда, по его словам, он остался без работы. А головные боли начались у него несколько дней назад, примерно в то же время, когда его землевладелец сказал, что если он не заплатит за проживание, то вместе с семьей окажется на улице.

— Серьезная проблема, хотя довольно типичная. Ты помогла ему разрешить ее?

— Нет, мой господин.

— Значит, когда он ушел, то по-прежнему страдал от этих симптомов? — вдохнул Александр. — Наверное, ему просто надоело ждать. — Он взял из шкатулки несколько монет и закрыл крышку. — Конечно, это не его вина, — добавил он, ставя коробку на место. — Если бы я работал быстрее, то смог бы принять больше больных…

— Он сказал, что головная боль у него прошла.

Александр удивленно посмотрел на Хадассу. Выпрямившись, он нахмурился, испытав какую-то неловкость. Не первый раз он испытывал такое чувство в присутствии этой женщины. Он уже едва ли не боялся прикоснуться к ней, после того как она помогла ребенку избавиться от нарыва, и он не мог найти этому никакого логического объяснения. Несомненно, ее Бог помогал ей, а к Богу, обладающему такой силой, легкомысленно относиться нельзя.

— Ты при этом призывала имя твоего Иисуса?

— Призывала? — переспросила Хадасса и слегка выпрямилась. — Если ты спрашиваешь о том, говорила ли я какие-нибудь заклинания, то нет.

— Но тогда как у тебя получилось, что твой Бог исполнил твою волю?

— Все было совсем не так! Здесь исполнилась воля Господа!

— Но ты ведь что-то делала. Что именно?

— Я слушала Боэта.

— И все?

— Я помолилась, а потом рассказала Боэту об Иисусе. Затем Бог трудился в сердце Северины, и она дала мне два кодранта для этого человека.

Александр покачал головой, совершенно сбитый с толку ее объяснениями.

— Как бы то ни было, но логически это никак не объяснить, Хадасса. Во-первых, Северина дала тебе деньги, потому что ты была добра к ней. Во-вторых, она ведь ничего не знала и не могла знать о проблемах Боэта.

— О них знает Бог.

Александр встал, по-прежнему обескураженный.

— Ты слишком свободно говоришь о своем Боге и Его власти, Хадасса. Можно подумать, что после всех тех страданий, которые ты пережила, ты лучше других знаешь мир, как тот злой царь из твоей истории. Ты ведь не знаешь никого из тех людей, которые приходят сюда, и все равно говоришь им об Иисусе, совершенно ничего не боясь.

Хадасса поняла, что Александр сидел слишком близко к двери и слышал все, что она говорила Ефихаре и Елене.

— Что бы ни произошло, но мир принадлежит Господу, Александр. Чего мне бояться?

— Смерти.

Она покачала головой.

— Иисус дал мне вечную жизнь. У меня могут отнять жизнь здесь, но Бог хранит меня в Своих руках и никто не может забрать меня у Него. — Хадасса протянула к Александру руки. — Разве ты не понимаешь, Александр? Боэту совершенно не нужно было меня остерегаться. Как и Северине, или Ефихаре с Еленой. Им всем нужно знать, что Бог любит их, как Он любит меня. И тебя.

Александр задумчиво вертел в руках монеты. Иногда он боялся ее убеждений. Она уже показала ему глубину своей веры, когда была готова расстаться ради нее со своей жизнью. Ему было интересно, расстанется ли она ради своей веры с ним… Но он тут же отбросил эту мысль, не задумываясь о том, какой болезненной эта мысль оказалась для него. Он не хотел даже думать о том, что может потерять ее…

Но еще больше он боялся той силы, которую он чувствовал в Хадассе. Была ли это ее собственная сила, или же она была дана ей Богом? Какой бы эта сила ни была, но иногда Хадасса говорила такое, отчего у него мурашки по коже бегали.

— Мне нужно подумать, — пробормотал Александр и вышел.

Двигаясь в потоке людей, возвращавшихся из бань, Александр сравнивал то, что сам знал о медицине, с тем, что Хадасса говорила о беспокойстве, вызывающем заболевания. И чем больше он думал об этом, тем интереснее ему представлялась мысль, что хорошо бы зафиксировать и серьезно исследовать высказанные Хадассой идеи. Александр купил хлеба и вина и поспешно направился назад, испытывая огромное желание поговорить с ней.

Войдя в дом, Александр запер дверь на ночь. Взяв из-под стола свою постель, он расстелил ее и уселся на нее. Разломив хлеб, он протянул часть Хадассе, уже расположившейся напротив него на своей постели. Наклонив мехи, он разлил вино для себя и Хадассы.

— Мне бы хотелось больше узнать о твоих теориях, — сказал он, когда они ели хлеб и пили вино. — Например, о нарыве. Откуда ты знала, что надо делать?

— Так моя мама когда-то вывела нарыв у нашей соседки. Просто я попробовала ее способ. По Божьей благодати, он подействовал.

— По Божьей благодати… — Александр решил запомнить эти слова. Наверное, они гораздо важнее, чем он думал. Наверное, в них заключалась часть ее силы.

— Я видел, как ты вылечила нескольких больных, которые приходили сюда.

— Я никогда никого не излечивала.

— На самом деле излечивала. Один из них — Боэт. Ты же вылечила его. Человек пришел сюда с определенными симптомами, а когда уходил, их уже не было. И я здесь совершенно ни при чем. Я с этим человеком даже не поговорил.

Хадасса смутилась.

— Боэту я дала только надежду.

— Надежду, — задумчиво сказал Александр, отломил еще кусок хлеба и обмакнул его в вино. — Не знаю, смогу ли я тебя понять, но все же попробуй, объясни мне это. — Он отправил кусок хлеба в рот.

«Господи, Господи, — молилась Хадасса, — он так похож на Клавдия, а Клавдий не был готов услышать Тебя». Держа в руках свой деревянный сосуд, она молилась о том, чтобы Александр не только слушал, но и понимал.

— Бог сотворил человечество, чтобы жить с ним в любви и чтобы человек отражал Его характер. Люди не были созданы для того, чтобы жить независимо от Него.

— Хорошо, дальше, — нетерпеливо махнул рукой Александр.

Хадасса рассказала о том, как Адам и Ева жили в Едемском саду, как Бог дал им свободу выбора, и о том, как они согрешили, поверив сатане, а не Богу. Она рассказала, как Бог изгнал их из сада. Рассказала о Моисее, о законе, о том, как каждый день с утра до вечера люди приносили жертвы всесожжения, чтобы покрывать грехи. И все же эти жертвы не могли полностью очистить от греха. Это мог сделать только Бог, послав Своего единственного Сына, чтобы Он умер как очищающая жертва за все человечество. Именно благодаря Иисусу человек получил возможность снова быть с Богом посредством живущего в человеке Святого Духа.

— «Ибо… Бог… отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную», — процитировала она. — Но все равно многие люди по-прежнему живут, отделившись от Бога.

— И именно такое состояние и является первопричиной болезни? — спросил Александр, заинтересовавшись услышанным.

Хадасса покачала головой.

— Ты, Александр, видишь только физическую сторону жизни. Болезнь может прийти, когда человек отказывается жить в согласии с Божьей волей. Как, например, в случае с Севериной. Господь предупреждал нас о последствиях блуда. Он предупреждал нас о том, к чему приводит распущенность. Он предупреждал нас о многом, и те, кто совершает эти грехи, сами отвечают за их последствия. Вероятно, многие болезни действительно являются следствием непослушания.

— И если бы Северина была послушна законам твоего Бога, она снова была бы здоровой. Так?

Хадасса закрыла глаза. Господи, зачем Ты оставил меня в живых, если у меня ничего не получается со всем тем, что Ты мне даешь? Почему я не могу найти таких слов, чтобы он меня понял?

— Хадасса?

На глаза девушки навернулись слезы разочарования. Она заговорила очень медленно, как будто обращалась к маленькому ребенку.

— Закон был дан человеку для того, чтобы он осознал свою греховность и повернулся от зла к Господу. Ты видишь человека как физическое существо и пытаешься найти решения только в физическом мире, но человек еще и духовное существо, созданное по образу Божьему. Как ты можешь в полной мере узнать, кто ты и что ты собой представляешь, если ты не знаешь, Кто есть Бог? — Хадасса замолчала и увидела, как Александр снова нахмурился.

Прежде чем продолжить, она в волнении закусила губу.

— Наши отношения с Богом действительно влияют на состояние нашего организма. Но они влияют на наши эмоции, наше сознание, наше самочувствие. Они влияют на сам наш дух. — Хадасса сжала в руках деревянный кубок. — Я убеждена, что истинное исцеление может наступить только тогда, когда человек обращается к Самому Богу.

Александр молчал, задумавшись. Он отломил еще хлеба и окунул его в вино, думая над тем, что сказала Хадасса. Его сердце забилось чаще, как это было с ним всегда, когда ему на ум приходила новая идея. Он быстро съел хлеб, допил вино и отставил кубок в сторону. Встав, он стряхнул с ладоней хлебные крошки и расчистил место на рабочем столе. Смешав сажу с водой, он приготовил чернила для письма. Взяв кусок чистого свитка, он сел, развернул его и придавил углы, чтобы свиток не свернулся вновь.

— Скажи мне некоторые из этих законов, — сказал он, написав в качестве заголовка слова «По благодати Божьей».

Неужели он так ничего и не услышал, Господи? Совсем ничего?

— Спасение приходит не через закон.

— Меня не интересует спасение. Меня интересует лечение больных.

— Боже! Ну почему Ты оставил меня здесь? Почему Ты не взял меня домой? — Это был плач, полный искренних мук и разочарования, и Александру стало не по себе. Хадасса плакала, обхватив голову руками, и он понимал, что в этом была его вина. Что теперь сделает с ним ее Бог?

Он встал со стула и склонился перед ней.

— Прошу тебя, не насылай на меня гнев своего Бога, а сначала выслушай меня. — Он взял ее руки и приложил их к своему лбу.

Хадасса отдернула руки и оттолкнула его.

— Не преклоняйся передо мной! Разве я Бог, чтобы ты склонялся передо мной?

Удивленный, Александр отпрянул от нее.

— Но твой Бог отделил тебя. Он слышит тебя, — сказал он, вставая и снова садясь на стул. — Как ты уже говорила, вовсе не я спас тебе жизнь. И я никогда не смогу объяснить, как ты осталась жива. Твои раны гноились, Хадасса. По всем законам природы и науки, которые мне известны, ты должна была умереть. Но ты сейчас здесь.

— Израненная и искалеченная…

— Но живая. Почему твой Бог спас именно тебя, а не других людей?

— Я не знаю, — безрадостно произнесла она. Покачав головой, она добавила: — Я не знаю, зачем Он вообще сохранил мне жизнь. — Хадасса думала, что знает, в чем Божья воля в ее жизни: умереть на арене. Но, судя по всему, у Бога были совсем другие планы.

— Наверное, Он спас тебя, чтобы ты смогла наставить меня на Его путь.

Хадасса подняла глаза и посмотрела на Александра.

— Но как это сделать, если ты не слышишь того, что я говорю?

— Я слышу.

— Тогда скажи мне, в чем польза тела, если душа мертва?

— А как можно восстановить душу, если тело пребывает в болезни? Как может человек покаяться, не понимая, какой он совершил грех? — Голова Александра была забита мыслями, которые нельзя было постичь с первого раза.

Хадасса нахмурилась, вспомнив, как ее отец рассказывал об Иосии, царе Иудеи, чьи слуги нашли книгу закона и прочитали ее ему. Выслушав, Иосия разодрал свои одежды, осознав, что и он сам, и его народ согрешили против Бога. Покаяние пришло через знание. Но при ней не было письменной Торы. При ней не было письменных воспоминаний апостолов. При ней была только ее память.

— С нынешнего дня ты больше не помощница, Хадасса, — сказал Александр, откладывая перо в сторону. — Мы теперь будем работать вместе.

Хадасса встревожилась:

— Но у меня нет медицинской подготовки.

— Возможно, у тебя нет такой подготовки, как у меня, но все же ты подготовлена лучше, чем ты сама думаешь. Я обладаю познаниями физической природы человека, а твой Бог дал тебе понимание духовной жизни. По-моему, логично, что мы должны работать вместе, чтобы лечить больных, чьи жалобы гораздо сложнее, чем обычный порез, который можно сразу обработать.

Хадасса от неожиданности не могла произнести ни слова.

— Ты согласна?

Она чувствовала, что за этой работой скрывается что-то более глубокое, чем она или Александр могли предполагать. От Бога шло это предложение или от лукавого?

— Не знаю, — робко произнесла Хадасса, — мне нужно помолиться…

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Александр, — я как раз хочу, чтобы ты так и поступила. Узнай у своего Бога и скажи мне потом…

— Нет! — торопливо сказала она, встревоженная его словами. — Ты так говоришь, будто я какой-то посредник, как те, что служат в храме Артемиды.

— Тогда я принесу твоему Богу жертву.

— Единственная жертва, которую Бог от тебя примет, — это ты.

Александр слегка отодвинулся и довольно долго молчал. Потом он криво улыбнулся.

— Боюсь, Хадасса, что я не смогу пойти на такое самопожертвование. Я не хочу встречаться со львами.

Она тихо засмеялась.

— Я и сама от них не в восторге.

Они посмеялись, после чего Александр снова посерьезнел.

— И все же ты была готова отдать жизнь за свою веру.

— Но мой путь с Богом начался не с арены.

Александр внимательно посмотрел на нее.

— А с чего?

Ее охватили теплота и нежность, и ей снова захотелось плакать. Ей нравился этот человек. Его желание знать и понимать как можно больше было продиктовано искренним стремлением помогать людям. Наверное, именно в этом и состояла Божья воля, чтобы она передала ему все то, что сама знала о Господе. Вероятно, в том законе, который Бог дал израильскому народу через Моисея, были какие-то ответы. Иисус сказал, что пришел исполнить закон, а не нарушить его.

Она протянула Александру руку. Он взял ее руку, крепко сжав ее ладонь. Хадасса поднялась со своей постели и опустилась на колени. Взяв Александра за вторую руку, она потянула его вниз, чтобы он тоже опустился на колени — так они стояли лицом к лицу, взявшись за руки.

— Начнем отсюда.

Повторяя за ней, Александр склонил голову, сосредоточившись на каждом ее слове.

Он все запишет потом.