Предисловие

Дорогие читатели,

перед вами пять романов, написанных о женщинах, чьи имена вошли в родословие Иисуса Христа. Это восточные женщины, жившие в древние века, и тем не менее истории их жизни сопоставимы с нашей жизнью и помогают разрешать трудные вопросы, с которыми сталкиваемся и мы. Они словно скользили по лезвию бритвы. Они были мужественны. Они рисковали. Они удивляли. Они дерзали и иногда совершали ошибки, большие ошибки. Эти женщины не были совершенны, однако Бог, по Своей бесконечной милости, использовал их в Своем совершенном замысле рождения Христа, Спасителя мира.

Мы живем в тревожное время, и эти женщины указывают нам путь. Уроки, которые мы можем извлечь из историй их жизни, драгоценны сегодня так же, как и тысячи лет назад.

Фамарь — это женщина надежды.

Раав — женщина веры.

Руфь — женщина любви.

Вирсавия — женщина, обретшая благодать.

Мария — женщина послушания.

Все эти женщины — исторические личности, некогда жившие в странах Востока. Их истории рассказаны мной на основании библейского повествования. Некоторые их поступки могут показаться нам неприятными, однако мы должны рассматривать их в контексте того времени, в которое жили эти женщины.

Эта книга написана в жанре исторического романа. Основная линия повествования была заимствована мною из Библии, и я отталкивалась от фактов, которые предоставляет эта Книга. На этом фундаменте я создавала сюжет, диалоги, а в некоторых случаях дополнительные характеры, которые, как я считаю, вполне соответствуют библейскому повествованию. Я старалась ни в чем не отходить от Священного Писания, добавляя только то, что необходимо для лучшего его понимания.

 

Родословие Благодати

Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова,

Мф. 1:1-16

Сына Авраамова.

Авраам родил Исаака;

Исаак родил Иакова;

Иаков родил Иуду и братьев его;

Иуда родил Фареса и Зару от Фамари;

Фарес родил Есрома;

Есром родил Арама;

Арам родил Аминадава;

Аминадав родил Наассона;

Наассон родил Салмона;

Салмон родил Вооза от Рахавы;

Вооз родил Овида от Руфи;

Овид родил Иессея;

Иессей родил Давида царя;

Давид царь родил Соломона от бывшей

за Уриею (Вирсавии);

Соломон родил Ровоама;

Ровоам родил Авию;

Авия родил Асу;

Аса родил Иосафата;

Иосафат родил Иорама;

Иорам родил Озию;

Озия родил Иоафама;

Иоафам родил Ахаза;

Ахаз родил Езекию;

Езекия родил Манассию;

Манассия родил Амона;

Амон родил Иосию;

Иосия родил Иоакима;

Иоаким родил Иехонию и братьев его

перед переселением в Вавилон.

По переселении же в Вавилон, Иехония

родил Салафииля;

Салафииль родил Зоровавеля;

Зоровавель родил Авиуда;

Авиуд родил Елиакима;

Елиаким родил Азора;

Азор родил Садока;

Садок родил Ахима;

Ахим родил Елиуда;

Елиуд родил Елеазара;

Елеазар родил Матфана;

Матфан родил Иакова;

Иаков родил Иосифа, мужа Марии,

от Которой родился Иисус, называемый Христос.

 

 

 

Место и время действия

Сыновья Израиля, избранный народ Божий, привели свои семьи в Египет, чтобы избежать голода в своей стране. Один из двенадцати братьев, Иосиф, занимал высокий пост в управлении Египтом, и поэтому к его большой семье относились с особым почтением, как к гостям самого фараона.

Но прошли годы, евреи умножились, лишились милости фараона и были порабощены египтянами. Для того чтобы освободить их, потребовались предводительство Моисея и великие чудеса Божьи. Бог вел Свой народ домой, назад в Ханаан, в страну, которую Он обещал отдать им навеки. Уже подойдя к земле обетованной, израильтяне потеряли веру в Бога. Испугавшись силы хананеев, они отказались повиноваться Богу, который повелевал им пойти и взять землю. Их неверие и непослушание послужило причиной того, что Бог на сорок лет отложил исполнение Своего обетования. В течение этого времени израильтяне скитались по пустыне. Все взрослые, покинувшие Египет и впоследствии ослушавшиеся Бога, умерли в странствиях.

Наконец, выросло новое поколение, готовое занять свое место, стать воинством Божьим и завоевать землю, обещанную их предкам. Из тех, кто вышел из Египта, в живых остались только Моисей и его помощники: Иисус Навин и Халев.

Когда народ Израилев вновь приблизился к земле обетованной, никто не мог победить их. Сначала царь Арада, затем царь Сигона аморрейского, затем царь Ога из Вассана — все они умерли от меча израильтян, а их армии были уничтожены. В отчаянии царь Валак из Моава призвал пророка Валаама проклясть израильтян. К ужасу Валака Бог использовал Валаама, чтобы благословить Свой избранный народ.

Наконец, даже пять царей мадиамских, собравшись вместе, не смогли остановить продвижение воинства израильского. Цари Евия, Рекем, Цур, Хур и Рева — все погибли в битве, их армии были уничтожены. Их города и селения были сожжены, а их богатства евреи забрали как добычу.

Время настало. Народ Божий был готов получить свое наследие от Бога — землю обетованную. После того как Иисус стал новым вождем народа израильского, Моисей умер, и люди приготовились преодолеть последнее препятствие между ними и Ханааном — реку Иордан, разлившуюся из-за весеннего наводнения. Теперь все народы дрожали от страха, зная о том, что Израиль остановился в Ситтиме, совсем близко к Иерихону. Иерихон — ворота в Ханаан, — окруженный крепостью, застыл в ожидании.

 

Глава первая

Раав стояла у своего окна в городской стене и вглядывалась в даль Иерихонской равнины. Она испытывала смешанное чувство страха и восторга. Там, за Иорданом, расположился лагерь израильтян, и только разлив реки сдерживал их. Скоро они перейдут Иордан и выступят против царя Иерихона с той же беспощадностью, с какой они бились против Сигона, Ога и пяти царей мадиамских. И все жители Иерихона погибнут.

Царь вдвое увеличил число стражников у ворот и выставил караул на зубчатых стенах крепости. Но это не поможет. Гибель приближалась. Единственным спасением было сдаться и молить о пощаде. Царь был озабочен численностью вторгающейся армии, но не видел главной опасности — Бога евреев. Всех воинов фараона не было достаточно, чтобы победить Его сорок лет назад. И даже весь пантеон богов и богинь не спас Египет. Но царь Иерихона мог думать только об усовершенствовании укреплений, накоплении оружия и увеличении численности армии. Неужели люди никогда не поумнеют?

Иерихон был обречен!

А она была заключена в этом городе, как в тюрьме, связана жизнью, которую ненавидела. На что было надеяться ей — блуднице? Ее судьба была определена тогда, когда ее, крестьянскую дочь, еще почти ребенка, потребовал к себе царь.

— Ты должна идти! — сказал отец. — Пока ты будешь жить во дворце и угождать ему, я буду благоденствовать. Он выдаст твоих сестер замуж. А если ты откажешься, он все равно получит тебя, убив сначала меня, чтобы избавиться от помех. Подумай о чести, которую он оказывает тебе. Он выбирает только самых красивых девушек.

О чести?

— А женится ли он на мне?

Отец не смог посмотреть ей в глаза. Раав знала ответ. У царя было несколько жен, и на всех он женился в интересах государства. У нее не было ничего, в чем нуждался бы царь, — только ее тело, которое он желал.

Даже тогда, будучи еще совсем юной, Раав понимала, что похоть горит ярко, но со временем превращается в пепел. Через неделю, через месяц, возможно, через год она наскучит царю, и он отошлет ее домой, одев в прекрасное вавилонское платье и подарив несколько золотых украшений, которые отец заберет и продаст, а деньги оставит себе.

— Когда я вернусь, ты позволишь мне продавать финики и гранаты на рынке, как прежде, или меня ждет та же судьба, что и многих других? И я буду продавать свое тело за буханку хлеба? — спросила Раав отца.

Он закрыл лицо ладонями и заплакал. Она ненавидела его за то, что он извлекал выгоду из ее бесчестия; за то, что он оправдывался; за то, что он пытался доказать ей преимущества дворцовой жизни перед жизнью в лесной хижине вместе с матерью, с ним, с братьями и с сестрами. Она ненавидела его за то, что он не мог спасти ее.

Но больше всего она ненавидела собственную беспомощность.

Даже в гневе Раав понимала, что отец не может спасти ее от похоти царя. Царь мог брать все, что хотел. А его подарки должны были подавить даже мысли о мести. Жить было тяжело: все зависело от случая, но если он предоставлялся, красивая дочь могла облегчить жизнь отца. Освобождение от налога. Возможность получить землю в пользование. Привилегии в суде. Царь бывал щедр, когда это было ему выгодно, но обычно его щедрость продолжалась не дольше, чем его похоть.

Раав пристально всматривалась в равнину, облокотившись о подоконник. Она вспомнила, как, входя во дворец в первый день, поклялась себе, что никогда не станет вещью, выброшенной за ненадобностью. Она твердо решила выяснить, каким образом можно будет использовать мужчину, который сейчас желал ее. Раав скрывала свою ярость и отвращение, притворяясь, что наслаждается объятиями царя. В его обществе она всегда была сосредоточена и напряжена, словно львица, готовая напасть. Раав наблюдала и ждала проявления его слабостей. И довольно скоро их обнаружила. К царю постоянно приходили лазутчики, соглядатаи и посланники. Без непрерывного потока донесений от них он бы не знал, кто является его врагом или какие мелкие завистники или бунтовщики готовят мятеж.

— Подари мне дом, и я буду собирать для тебя полезные новости, — смело предложила Раав, как только представилась подходящая возможность. Как же смеялся царь над ее проницательностью! Она смеялась вместе с ним, но продолжала соблазнять и упрашивать, чтобы получить выгоду в дальнейшем. Она была упорной в своем решении иметь что-то реальное и осязаемое, когда ей придется покинуть дворец. Что-то, что сделает ее жизнь удобной и обеспеченной. Она заслужила это, страдая от ласк жирного, дурно пахнущего, самонадеянного старика!

Да, Раав получила то, что хотела: дом, обеспеченную жизнь и иллюзию независимости. Царь подарил ей дом, расположенный рядом с восточными воротами, чтобы она могла наблюдать за всеми, кто приходит в Иерихон и уходит из него. Двенадцать лет она выглядывала из своего окна и выбирала мужчин, чтобы разделить с ними ложе, мужчин, которые могли рассказать ей что-то, что, возможно, могло защитить трон царя или обогатить его сокровищницу. Каждая заключенная ею сделка оплачивалась дважды: мужчины платили за ночь с ней, а царь платил за те крупицы информации, что она собирала. О мире вне стен Иерихона она знала даже больше, чем царь. А когда хотела узнать о том, что происходит во дворце, то приглашала к себе Кабула, капитана дворцовой стражи. Раав всегда могла рассчитывать на то, что он выболтает все секреты, находясь в ее объятиях.

У нее было полдюжины вавилонских нарядов, шкатулки, выложенные слоновой костью и наполненные украшениями. Ее дом был обставлен произведениями искусства, полы в нем покрывали многоцветные тканые ковры. Мужчины, приходившие к ней, спали на тончайших цветных льняных простынях из Египта, пропитанных миррой, алоэ и корицей. Она могла позволить себе вкуснейшие деликатесы и роскошные крепкие вина. Все в городе знали, что она — друг и доверенное лицо царя. Все также знали, что она блудница.

Но никто не знал, как сильно она ненавидела свою жизнь. Никто не догадывался, какой беспомощной она почувствовала себя, столкнувшись с перспективами, уготованными ей отцом и царем. Многие недоумевали: на что ей жаловаться? Внешне у нее была прекрасная жизнь. Царь уважал ее, мужчины желали ее. Она могла сама выбирать посетителей. В Иерихоне даже были женщины, завидовавшие ее независимости. Они не знали, что значит чувствовать себя вещью, когда никто не видит в тебе человека. Даже сейчас, имея собственный дом и роскошную обстановку, Раав была не в силах изменить хоть что-нибудь в своей жизни. Она была ее заложницей.

Никто не знал и того, какое пылкое сердце билось в ней. Никто не подозревал о накопившемся в ней негодовании, о сжатой в комок ярости и болезненной жажде вырваться на свободу. Она была заточена в тюрьме, созданной для нее другими, в тюрьме, которую она успешно наполнила земными сокровищами. Но у нее были другие замыслы, другие мечты и надежды.

И все они зависели от того Бога, Который был силен спасать избранных Им. Она знала это. Раав впервые услышала истории о Нем, еще когда была маленькой девочкой. Она поняла, что Он — истинный Бог, единственный истинный Бог. И когда Он переведет Свой народ через Иордан, Он возьмет этот город и сокрушит его так же, как сокрушил всех Своих врагов.

Приближался конец всего, что она знала.

Мы все погибнем! Неужели никто больше не видит этого? Неужели все слепы и глухи к тому, что произошло за последние сорок лет? Люди приходят и уходят так же, как делали это всегда, полагая, что все будет хорошо. Они думают, что стены крепости, построенные ими, защитят их. Но много лет назад и я думала, что стены отцовской хижины смогут защитить меня. Но мы не защищены — мы беззащитны!

Ее переполнял ужас смерти, но еще больше было ее желание стать частью грядущего. Раав хотела принадлежать приближающемуся Богу. Как маленькая девочка, она хотела, чтобы крепкие руки отца подхватили ее и спасли от гибели.

Несколько месяцев назад один египтянин всю ночь рассказывал ей истории о Боге израильтян.

— Но все говорят, что это всего лишь сказки, — сказала она ему, желая узнать, верит ли он сам в истории, которые рассказывает.

— О, нет. Мой отец был ребенком, когда были посланы казни… — до поздней ночи он рассказывал ей о знамениях и чудесах и о человеке по имени Моисей. — Он уже умер, но есть другой… Иисус.

На следующее утро Раав отправилась к царю, но он интересовался только тактикой израильтян, вооружением и численностью их армии.

— Ты должен страшиться Бога израильтян, мой царь, — сказала она, но он нетерпеливо приказал ей удалиться.

— Ты разочаровываешь меня, Раав. Говоришь, как истеричка.

Она хотела накричать на него. Может быть, Моисей и великий пророк, но ни одному человеку не удалось бы сломить величие Египта. Только истинный Бог мог сделать это! И Он готовил Свой народ ко взятию всего Ханаана.

Однако одного взгляда в глаза царя было достаточно, чтобы понять: гордость сделала его глухим. Люди слышат только то, что хотят слышать.

Теперь, сидя у окна, она время от времени помахивала рукой мужчинам внизу. О, как бы я желала быть среди Твоего народа, ведь Ты один — настоящий Бог. Слезы жгли ей глаза. Я склонюсь перед Тобою и принесу Тебе жертвы, если только Ты дашь мне такую возможность! Она опустила руки и отвернулась. Она могла мечтать о чем угодно, но ей придется разделить судьбу со всеми живущими в этих стенах. А эти стены будут залиты кровью.

Царь был упрям и горд. Он считал стены достаточно высокими и достаточно крепкими, чтобы защитить его. Он был слишком глупым, чтобы отбросить свою гордость ради блага своего народа. Царь был напуган израильтянами, а должен был бояться их Бога. Раав знала мужчин всю свою жизнь, и все они были одинаковы. Но этот Бог, Он был другим. Она могла чувствовать Его присутствие каким-то особым образом, которому не было определения, и была исполнена благоговения и горячего стремления к Нему. О, как счастливы те, кто принадлежат Ему! Им нечего бояться.

Хотя она рассказала царю все, что узнала, он не захотел прислушаться к ее словам. Все же она попыталась снова.

— Я и не подозревал, что ты такая трусиха, дорогуша. Эти евреи подожмут хвосты и сбегут так же, как сорок лет назад, когда мы объединились с амаликитянами против них. Мой отец прогнал их из страны. Если на их стороне был столь могущественный Бог, что же они тогда нас не победили? Казни… расступающиеся моря, — он презрительно усмехнулся, — сказки, чтобы запугать нас.

— Ты забыл Сигон?

Он побледнел, его глаза сузились, взгляд стал холодным и колючим от ее напоминания.

— Ни одна армия не сможет захватить нашу крепость.

— Пока еще не слишком поздно, отправь посланников с просьбой о заключении мира и дарами для их Бога.

— Что? Да ты в своем уме? Думаешь, наши священники пойдут на это? У нас есть свои боги, которых нужно ублажать! Они всегда защищали нас. Защитят и на этот раз.

— Так же, как боги Египта защитили его? Египет поклонялся насекомым, а Бог израильтян наслал саранчу, чтобы уничтожить посевы египтян. Они поклонялись своей реке — Нилу, а этот Бог обратил его воду в кровь.

— Это же просто россказни, Раав. Слухи, распространяемые, чтобы посеять страх в нашем народе. А ты еще и поддерживаешь их! Иди домой и занимайся тем, в чем ты разбираешься. Ищи чужеземных соглядатаев.

Она так и поступила, но старалась не для него.

Кабул разговорился прошлой ночью, похвалялся солдатами, оружием и непрерывными жертвоприношениями богам Ханаана.

— Все будет хорошо. Пусть твоя хорошенькая головка ни о чем не волнуется.

Глупцы! Какие все они глупцы! Конечно же, для Бога Израиля, Который сделал посмешище из богов Египта и заставил расступиться воды Чермного моря, будет совсем нетрудно разрушить эти стены! Что могут сделать каменные и глиняные идолы против Бога, Который управляет ветром, огнем и водой? Раав была уверена, что одного Его дыхания будет достаточно, чтобы настежь распахнуть ворота Иерихона. Одного мановения Его руки хватит, чтобы раскатить по камешку все укрепления царя!

Но никто не слушает ее.

Так тому и быть. Она в последний раз пыталась предостеречь царя. И пусть все, что случится с Иерихоном, падет на его голову. Она же будет искать способ присоединиться к тем, кто верит в истинного Бога, к тем, кто победит. Если у нее не получится, она погибнет.

Как же она сможет выбраться из Иерихона, не подвергая опасности жизни своих близких? Если она сбежит, царь пошлет своих слуг в погоню за ней. Ее схватят и казнят за государственную измену, и всех ее родственников будет ждать та же участь. Царь не потерпит малейшего проявления неповиновения. Но она не может покинуть Иерихон, не забрав с собой отца и мать, братьев и сестер с их семьями. Однако это невозможно! Даже если она найдет способ уйти, не вызывая подозрений, семья не согласится последовать за ней. Отец верил каждому слову царя. Он просто не умел думать своей головой.

Раав провела рукой по пышной копне темных кудрявых волос, откидывая их на плечи.

— Раав! — кто-то внизу позвал ее. Но она не обратила на это ни малейшего внимания. Ей не было дела до купца из Нависа, или хозяина каравана, поставляющего пряности в Египет, или еще одного воина обреченной армии. Все они ходячие мертвецы. Они просто еще не знают этого. Только евреи там, за рекой, были живы, потому что их Бог не был каменным изваянием, сделанным руками человека. Он был Богом неба и земли!

Я всего лишь крыса в норе этой стены…

Каким необыкновенным и удивительным был Бог израильтян! Он избрал евреев — народ рабов — и освободил их от власти египтян, самого сильного народа на земле. Он взял ничтожнейшее из ничтожного и использовал, чтобы победить могущественное. Она слышала, что Он даже посылал Своему народу хлеб с небес, как дождь. Им нечего было бояться, потому что Он, суровый в наказании ослушавшихся Его, являл им милость и доброту. Кто мог не полюбить такого Бога?

Ее царь. Ее народ.

Я бы любила Его! Ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами. Я бы служила Ему так, как Он попросил бы. Если бы только у меня была возможность, я бы склонилась перед Ним и была бы счастлива принадлежать к Его народу!

За ее спиной на кровати громко всхрапнул Кабул, напомнив о своем присутствии. Она зажала ладонями уши и крепко закрыла глаза, переполненная гневом и отвращением к себе. Если бы она только могла дать волю своим чувствам, она бы растолкала его и с криком выгнала из своего дома. Он не сказал ей ничего нового в эту ночь. Она только теряла с ним время.

Раав снова посмотрела на дорогу. Слабый проблеск надежды на спасение появился у нее, когда она вспомнила рассказ отца о том, как сорок лет назад Моисей посылал соглядатаев в землю обетованную. «Тогда мы победили израильтян». Она удивлялась их поражению, пыталась понять его причины. Недавно они были рабами, которых освободил от могущественных египтян еще более могущественный Бог. Но, возможно, тогда они еще не осознали свою силу как народа, выступающего под знаменами истинного Бога. Возможно, они отказались повиноваться. Раав могла только догадываться, почему израильтяне потерпели поражение. Но она знала, что причина была не в том, что спасший их Бог в чем-то ошибся.

Те, кто ослушались Господа много лет назад, наверное, уже умерли. Им на смену пришло новое поколение — поколение, закаленное жизнью в пустыне, поколение, которое с самого рождения охраняла Сила. Раав могла только надеяться, что Иисус поступит так же, как Моисей, и пошлет разведчиков. И она должна будет первой заметить их. Но победа израильтянам была обеспечена их Богом, и им не нужно было посылать кого-нибудь в Иерихон. Однако она все же надеялась, что доблестный вождь Иисус не будет слишком самонадеянным. Даже если в этом нет необходимости, благоразумно послать разведчиков, чтобы осмотреть землю и оценить оборону врага.

Пожалуйста, придите. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, придите… Я не хочу умирать. Я не хочу, чтобы моя семья умерла. Пошли кого-нибудь… Открой мои глаза, чтобы я узнала израильских соглядатаев прежде, чем это сделают стражники. Если они первыми заметят их и доложат царю, все погибло!

— Раав! — снова позвали снизу.

Она раздраженно посмотрела вниз и увидела купца-исмаильтянина, машущего ей из толпы, собравшейся у ворот. Ему не терпелось заночевать у нее, но она только развела руками. Пускай его верблюды греют. Он показал золотое ожерелье, надеясь подкупить ее. Ха! Что толку от золота, если скоро настанет день гибели?

— Подари это одной из своих жен! — крикнула она в ответ. Окружавшие купца рассмеялись. Еще один мужчина позвал ее, но она не обратила внимания на его упрашивания и лесть. Она следила за дорогой.

Пусть они придут ко мне.

Если одежда разведчиков будет изношена от долгих странствий, она оденет их в прекрасные вавилонские наряды. Если они будут умирать от жажды, она даст им лучшего вина. Если они будут голодны, она накроет для них стол, достойный царей. Ведь они придут как слуги величайшего Бога. И если она будет гостеприимной к ним, то таким образом сможет послужить их Богу. Бог их могуществен и достоин приношений!

Сердце Раав сжималось от острой тоски. Она хотела оказаться в безопасности. Пока она находится в этом доме, в этом городе, она обречена. Она должна стать одной из израильтян, чтобы выжить. Боги жителей Иерихона, и аморреев, и ферезеев, и множества других племен, населяющих Ханаан, не придут ей на помощь. Они всего лишь каменные тираны, окруженные продажными жрецами, требовавшими постоянных жертвоприношений. Раав видела, как младенцев забирали у матерей и возлагали на алтарь, их маленькие тельца варили, пока плоть не отставала от костей, а затем кости складывали в маленький мешочек и хоронили под основанием нового здания или храма. Как будто убитые дети могли принести удачу! Она была рада, что у нее никогда не было детей.

Но если бы у меня был ребенок, я бы отдала его тому Богу, невидимому, обитающему со Своим народом, Тому, Который дает тень днем и согревает ночью, Который защищает принадлежащих Ему, как если бы они были Его детьми. Такому Богу, как Он, можно доверять…

— Фу, какой яркий свет, — простонал Кабул. — Задерни занавески!

Раав стиснула зубы, не поворачиваясь к нему лицом. Пора было ему убираться из ее постели и из ее дома.

— Солнце встало, — ласково сказала она. — И тебе тоже пора.

Послышались приглушенная брань и шуршание простыней.

— Сердца у тебя нет, Раав.

Оглянувшись на него через плечо, она заставила себя обольстительно улыбнуться.

— А ночью ты этого не говорил.

Раав снова выглянула в окно, всматриваясь, надеясь увидеть кого-нибудь, похожего на израильского разведчика. Как он должен выглядеть? Как она сможет распознать его, если он появится?

Кабул обхватил ее за талию и потянулся, чтобы снять занавеску с крючка.

— Вернись в постель, моя любовь, — он прижался губами к изгибу ее шеи.

Раав перехватила его руку прежде, чем он смог ее приласкать.

— Царь заметит, что тебя нет на посту. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

Он мягко засмеялся, вдыхая запах ее волос.

— Я не опоздаю.

Раав повернулась к нему лицом.

— Тебе надо идти, Кабул, — она уперлась руками в его грудь. — Твое отсутствие у ворот заметят и будут говорить, что Раав причиняет друзьям неприятности. А я этого не хочу.

— Сейчас ты причиняешь мне боль.

— Ты достаточно взрослый, чтобы это пережить.

Кабул поймал ее руку, когда она попыталась отойти.

— Там внизу богатый купец?

— Нет.

— Я слышал, как кто-то звал тебя по имени.

— Ну и что с того?

Он, что, думает, если положил ей в руку пару монет, то уже обладает ею?

— Ты же знаешь, чем я зарабатываю.

Он нахмурился, и его глаза потемнели.

Стараясь скрыть раздражение, она пробела кончиками пальцев по его щеке и смягчила тон.

— Не забывай, что я вышла из дому, чтобы найти тебя. — Раав знала, что очень важно, прощаясь, внушить мужчине мысль о его исключительности.

Кабул усмехнулся:

— Так ты меня немножко любишь.

— Настолько, что не хочу причинять тебе вред, — она позволила ему поцеловать себя и отстранилась. — Там, у ворот, ждет толпа, Кабул. Тебе пора открывать их. Раздраженные купцы могут нажаловаться царю.

Раав пересекла комнату, подобрала одежду Кабула, бросила ее ему и открыла двери.

— Тебе лучше поспешить!

Она рассмеялась, наблюдая, как он торопливо одевается, и закрыла за ним дверь. Затем перебросила засов входной двери, чтобы оградить себя от случайных посетителей, и снова подбежала к своему посту у окна.

Раав наслаждалась уединением. Она подошла к окну и села на подоконник, свесив одну ногу на улицу. Не обращая внимания на свист, доносившийся снизу, она разглядывала равнину. Что это за облачный столб там вдали? Она не была уверена, но слышала, что Бог израильтян сопровождал их в виде облачного столпа днем и огненного столпа ночью.

Когда жара стала невыносимой, она задернула занавески, отошла от окна, расчесала волосы, поела хлеба и глотнула вина. Но каждые несколько минут снова приподнимала красную ткань занавески и выглядывала на улицу, изучая каждого незнакомца, шедшего по дороге.

* * *

Всю жизнь Салмон ждал этого момента — ступить в землю обетованную. Он мог рассмотреть ее из лагеря. Он жаждал предстоящих битв, его уверенность была подкреплена прошлыми победами, которые Бог даровал Своему народу. Трудным было само ожидание. Салмон чувствовал себя как взнузданная лошадь, готовая пуститься вскачь. Он смеялся. Его энергия била через край, когда он боролся со своим другом Ефремом. Было раннее утро, солнце только встало, но каждый день давал возможность готовиться к бою — к делу Божьему — к завоеванию земли обетованной.

Сжимая посох в руке, он сделал выпад. Ефрем отразил его, повернулся, ударил — Салмон не растерялся и атаковал. Еще один выпад. Удар. Еще удар. Ефрем набросился на него со свирепой решимостью, но Салмон был готов. Увернувшись от удара, он описал в воздухе круг посохом и сбил Ефрема с ног. Салмон совсем не ожидал, что Ефрем, лежа, сможет посохом дотянуться до него и опрокинуть на спину в пыль. Оба лежали в пыли взмокшие и задыхающиеся.

Отдышавшись, Салмон рассмеялся:

— В следующий раз я не буду таким самоуверенным.

— Как ты думаешь, когда мы будем атаковать Иерихон? — спросил Ефрем, вставая и отряхиваясь.

Салмон поглядел на холм, где каждый день молился Иисус.

— Когда настанет время, Господь скажет Иисусу.

— Надеюсь, это будет скоро! Ожидание тяжелее, чем сама битва.

Салмон встал, крепко держа посох. Пустынный ветер развевал одежду Иисуса, стоявшего на возвышенности. После смерти Моисея Салмон во всем признавал главенство Иисуса и Елеазара — священника. Каждое их слово было законом, потому что они всем сердцем следовали за Господом и говорили только то, что повелевал им Бог. Когда Салмон был еще мальчиком, сидя на коленях у отца, он слышал историю о том, как Иисус Навин и Халев ходили разведывать землю обетованную и, вернувшись, утверждали, что ее можно завоевать. Они верили Богу, обещавшему дать им землю, но другие десять соглядатаев убедили народ, и даже великого пророка — самого Моисея — в том, что победа невозможна. Народу не хватило веры, и они упустили свой шанс — обетование перешло к следующему поколению. Поколению Салмона. Салмон еще не родился, когда Господь судил Свой народ и снова отправил его в пустыню. Тем не менее происшедшее повлияло на него. Он вырос под тенью стыда и сожалений своего отца.

Как часто он видел слезы отца! «Если бы только мы послушали Иисуса и Халева». Снова и снова, год за годом. Если бы жалобы могли умилостивить Бога, то жалобы его отца точно сделали бы это. «Если бы только мы послушали, мы бы не бродили по этой пустыне, как потерявшиеся овцы». Салмон поморщился, вспомнив сетования и жалобы, они напомнили ему о непослушании его народа в прошлом и о крайней испорченности человеческого сердца.

— Господи, Боже милостивый, спаси нас от подобного образа мыслей, — молился он. — Сделай меня человеком, угодным Тебе, — человеком храбрым и готовым немедленно выступить, как только Ты прикажешь идти.

Легко было высмеивать ошибки других. Легко, но так самонадеянно. Салмон знал, что он не лучше своих предшественников. Опасно было заглядывать далеко в будущее. Надо ждать, как ждет Иисус. Господь скажет, когда будет готов, а когда Он скажет, у Салмона будет выбор: повиноваться или нет. Он не хотел колебаться, как отец. Страх Господень должен быть сильнее страха перед людьми. Как бы сильно Салмон не боялся предстоящей битвы, он знал, что гораздо страшнее было вызвать недовольство Бога. Поэтому он решил повиноваться. Он не позволит себе поддаться человеческим слабостям и страхам. Как можно одновременно бояться человека и быть угодным Богу?

Иегова пообещал земли Ханаана Своему народу. Настанет день, когда Он предложит им взять обещанное. Возьмут они или нет, будет зависеть от Салмона и его поколения.

Пока еще никто не ослабел, но некоторые уже сомневались и роптали на столь долгое ожидание.

Господи, Боже неба и земли, умоляю, дай мне такую же твердую веру, как Ты дал Иисусу. Пусть Твой замысел станет моим. Не дай мне ослабеть. Ты един есть Бог, и нет иного!

— Готовься, — сказал Ефрем.

Обернувшись, Салмон поднял посох и отразил удар Ефрема.

Салмон хотел быть готовым к бою, когда Господь позовет его.

* * *

— Салмон!

Он сразу же узнал этот низкий голос. Вскочив на ноги, Салмон откинул полог шатра и в изумлении уставился на Иисуса.

— У меня есть для тебя задание, — спокойно произнес старец.

— Входи, пожалуйста, — Салмон быстро отступил в сторону и поприветствовал своего военачальника.

Старый воин, слегка наклонив голову, вошел в шатер, оглянулся и вновь повернулся к Салмону. Тот весь дрожал от волнения, ведь это же великая честь — сам Иисус разыскивал его.

— Присаживайся, господин, — Салмон предложил гостю самое удобное место.

Иисус склонил голову. Отложив в сторону принесенный им сверток, он уселся, подобрав под себя ноги с легкостью молодого человека. Когда он посмотрел на Салмона, взгляд его темных глаз был пристальным и изучающим.

При обычных обстоятельствах военачальник скорее позвал бы его к себе, чем сам пришел в его шатер.

— Чем я могу служить, господин? — спросил Салмон, проявляя уважение и пытаясь сдержать любопытство. Иисус объяснит все, когда будет готов.

Слегка улыбнувшись, Иисус протянул руку.

— Мне ничего не надо. Присядь.

Салмон молча сел, скрестил пальцы и наклонился вперед. Старец надолго закрыл глаза, затем поднял голову и посмотрел на него.

— Мне нужны два человека, чтобы выполнить крайне опасное задание.

— Я пойду, — сердце Салмона учащенно забилось, он выпрямился. — Пошли меня.

Склонив голову набок, Иисус в изумлении рассматривал Салмона.

— Было бы благоразумнее узнать, что же это за задание, прежде чем вызваться его исполнять.

— Если ты хочешь, чтобы оно было исполнено, его нужно исполнить, и это все, что мне необходимо знать. Господь говорит твоими устами. Повиноваться тебе — значит повиноваться Богу. Куда бы ты ни послал меня, я пойду, и что бы ни повелел сделать, я сделаю.

Глаза Иисуса засверкали. Он наклонился к Салмону.

— Тогда вот твое задание: разведай землю на той стороне Иордана, особенно вокруг Иерихона. Узнай, какие у них есть средства обороны. Разузнай, что думают и говорят жители Иерихона, какое у них настроение.

Внезапно Салмона обуял страх, но он подавил его.

— Когда я должен выходить?

— Через час. Халев говорит сейчас с Ефремом, — Иисус поднял руку. — Я вижу, ты готов схватить меч и выступить немедленно, но выслушай меня. Кроме Халева и Ефрема никто не знает, что вы уходите из лагеря. Вы выйдете тайно. Ты молод и горяч, сын мой, но ты должен обладать ясным разумом и мудростью змея. Не прогуливайся по городу с видом завоевателя. Опусти голову пониже. Ищи людей, которые знают настроения народа. Смешайся с ними. Держи глаза и уши открытыми. Укрепления не так важны, как то, о чем думают жители Иерихона. Разузнай все, что сможешь, и как можно скорее выбирайся оттуда. Не теряй времени. Понял?

— Да, господин.

Иисус взял отложенный прежде сверток и положил перед Салмоном.

— Аморрейская одежда и оружие.

Одежда, несомненно, была снята с тела поверженного врага, Салмон заметил на ней кровавое пятно. Надо будет носить тунику очень осторожно. Придется нелегко, если кто-нибудь заметит кровь. Любой, кто увидит пятно, поймет, что предыдущий хозяин одежды убит. Нужно надеть накидку, чтобы прикрыть пятно.

Иисус поднялся. Салмон вскочил на ноги. Прежде чем выйти, Иисус положил руку на плечо Салмона и крепко сжал его.

— Да хранит тебя Господь!

— Да будет имя Господне благословенно.

Отпустив плечо Салмона, Иисус откинул полог шатра и вышел. Салмон смотрел вслед Иисусу, пока тот не исчез из виду среди других шатров Израиля. Затем Салмон резко выдохнул и упал на колени. Запрокинув голову, закрыв глаза и воздев руки, он возблагодарил Бога за возможность послужить Ему. Он распростерся на полу и просил о мудрости и смелости для выполнения задания.

* * *

При свете луны Салмон и Ефрем покинули лагерь. Они препоясали чресла, подняв заднюю полу туники и заткнув ее за пояс, чтобы ничто не стесняло их движений. Они добежали до восточного берега Иордана задолго до рассвета. Пытаясь отдышаться, Салмон бросил на землю свой сверток и стянул тунику через голову.

— На вид река довольно быстрая, — сказал Ефрем, раздеваясь и ловя брошенную Салмоном аморрейскую одежду.

Переполненная вешними водами река вышла из берегов. И Ефрем был прав — течение действительно было стремительным.

Салмон натянул на себя аморрейскую тунику. Затягивая кожаный пояс, он кивнул в сторону пологого берега.

— Там мы войдем в воду и поплывем.

Губы Ефрема изогнулись в сардонической усмешке.

— Не хотелось бы говорить об этом сейчас, но я не умею плавать.

Салмон невесело рассмеялся.

— Думаешь, я умею? В пустыне как-то не представлялось возможности научиться.

— Так что же нам теперь делать?

— Переплывать. И перестать беспокоиться. Если Господь хочет, у нас все получится.

— А если нет, мы утонем, — категорично заявил Ефрем.

— Ты думаешь, Бог привел нас сюда, чтобы мы потерпели поражение?

Ефрем посмотрел на реку.

— Я бы предпочел, чтобы здесь было какое-нибудь бревно, за которое можно было бы держаться.

— Господь поддержит нас, — в словах Салмона было больше решимости, чем в нем самом. Дай мне смелости, Господи. — Набери побольше воздуха, и в воду, вытяни руки вперед и отталкивайся, как лягушка. Течение вынесет нас.

— Прямо в Соленое море.

Салмон проигнорировал черный юмор своего друга.

— Держи курс вон на те ивы на другой стороне.

Привязывая ножны к поясу, он сунул в них кинжал.

— Пошли!

Несмотря на всю внешнюю решимость, Салмон испугался, почувствовав силу течения. Превозмогая страх, он продолжал идти, пока не вошел по пояс. Возможно, у него получится перейти Иордан шаг за шагом. Ведь он достаточно силен, чтобы удержаться на ногах. Но следующий шаг доказал обратное: не выйдет. Салмон поскользнулся на камне и потерял опору. Паника охватила его, когда течение повлекло его за собой. Его резко потянуло под воду, но он упорно сопротивлялся, чтобы вынырнуть и вздохнуть. Течение вертело и подбрасывало его. Он ударился обо что-то твердое и почти задохнулся. Салмон сражался со страхом и рекой, а течение продолжало нести его.

Господи, помоги мне!

Салмон увидел деревья на другом берегу и удвоил усилия. Гребя руками, он позволял воде подталкивать его тело. Его шея была напряжена и изогнута так, чтобы голова всегда была над водой, а он мог дышать и видеть, куда плывет. Он услышал крик сзади, но у него не было времени, чтобы оглянуться и посмотреть, как дела у Ефрема. Рванувшись к свисающей над водой ветви, Салмон поймал ее. Подтянувшись, ухватился покрепче и оглянулся. Ефрем все еще стоял на другом берегу.

— Давай же! — крикнул ему Салмон.

Ефрему было явно не по себе, когда он вошел в воду. Тем не менее он вытянул руки и поплыл. Видя, как быстро течение уносит друга, Салмон что есть силы вытянулся так, чтобы Ефрем мог схватить его за щиколотку.

— Хватай!

Ефрем ухватился, но от его толчка Салмон почти выпустил ветку. Река вертела и швыряла их. Ефрему никак не удавалось вынырнуть из воды. Крепко ухватившись за ветку одной рукой, другой Салмон схватил друга и потянул его к себе.

— Карабкайся!

Ефрем подтянулся, и его пальцы больно впились в бедро Салмона. Наконец-то Ефрем смог вздохнуть. Салмон схватил его за пояс и потянул выше, а затем вытолкал на берег.

Выбравшись на землю, Ефрем протянул руку другу и вытащил его как раз перед тем, как ветка обломилась и упала в воду. Сумев встать на ноги на каменистом дне реки, Салмон с трудом вышел из Иордана и рухнул на колени. Ефрема одолел сильный кашель.

Стараясь отдышаться, Салмон судорожно вдыхал воздух. Он зарыл пальцы в землю и, набрав ее в ладони, поднес к лицу, чтобы вдохнуть ее густой аромат.

— Господь перевел нас, — его голос дрожал от нахлынувших чувств. Они были первыми в своем поколении, вступившими в обетованную землю. — Да будет Ему слава!

Ефрем все еще отхаркивал мутную воду, но ему удалось прохрипеть:

— Да поможет нам Бог прожить достаточно долго, чтобы успеть этим насладиться.

— Аминь, — Салмон встал. — Скоро рассвет.

Он рвался к предстоящей миссии, жаждал действий, но было бы глупо прийти в город грязными и мокрыми или явиться слишком рано, что выдаст их желание попасть в Иерихон. Усевшись на корточки над рекой, Салмон умылся.

— Если поторопимся, сможем дойти до Города Пальм прежде, чем рассветет — предложил Салмон.

— Только дай мне отдохнуть немного.

— Мы не можем терять время. Отдохнешь по дороге!

Пока они пересекали пустыню к западу от Иордана и выбирались на дорогу, рассвело. Даже за несколько миль был виден пышный зеленый оазис, питаемый родниками. Также видны были и высокие, толстые крепостные стены Города Пальм, преграждавшего вход в Ханаан. Сердце Салмона упало. Эти стены были такими огромными, что, казалось, захватить Иерихон будет невозможно. С запада к ним тоже было не подступиться — там вздымался хребет крутых гор.

— Город хорошо расположен.

— Он неприступен. Как же мы сможем завоевать его? Такой крепости мы еще не встречали!

Салмон молча изучал стены. Они были по меньшей мере в шесть раз выше любого человека. А дополнительные укрепления с обеих сторон ворот могли стать еще одним серьезным препятствием при штурме крепости. Дозор увидит приближающуюся армию, когда она будет еще очень далеко, и это даст достаточно времени, чтобы закрыть ворота и приготовиться к сражению.

Прикажет ли Иисус строить лестницы для штурма стен? Сколько людей погибнет, устанавливая их и удерживая, прежде чем солдаты смогут перебраться через стену? Можно ли разбить или сжечь эти неприступные ворота? Сколько людей падет в битве за этот город? Тысячи! Станет ли он одним из них, если не погибнет сегодня при исполнении этого задания?

— Да сохранит нас Господь от этой участи, — выдохнул Салмон.

— Что нам теперь делать? — спросил Ефрем. — Присоединиться к толпе, ожидающей открытия ворот?

— Мы подождем до середины дня. Лучше, если нас не будут дотошно осматривать. К тому времени охранники будут уже не такими внимательными.

Они нашли лужайку у озерца, питавшего ручеек, и уснули в тени Города Пальм.

 

Глава вторая

Раав не обратила особого внимания на двух мужчин, вошедших в город, решив, что это аморрейские воины с донесением для царя. Но когда те подошли ближе, она заметила, как они заинтересованно осматривали стены. У них не было никакой поклажи, они хмуро разговаривали друг с другом, настороженно наблюдая за башнями. Еще больше их выдавало полное отсутствие интереса к ней. Воины, даже посланные на серьезное задание, все без исключения искали подобных ей женщин. Они всегда стремились удобно расположиться на ночь и насладиться едой, выпивкой и плотскими утехами. И аморрейские воины были особенно похотливы и неотесаны.

А, наконец-то они заметили ее.

— Привет, друзья мои! — позвала она, улыбаясь и помахивая рукой. Они отвернулись. Странно. Они были молоды, но не настолько, чтобы постесняться знаков внимания женщины.

Или это было отвращение? Неприятное ощущение зашевелилось в ней. Уже много лет Раав не испытывала чувства стыда и желания закрыть лицо и спрятаться. Она перестала чувствовать стыд после первых недель в обществе царя. Что бы ни говорил отец, глубоко в душе Раав понимала, что ее навсегда лишили возможности стать достойной женщиной. И еще хуже было то, что она смогла извлечь выгоду из своего положения. Для нее это было смутное время, время падений и взлетов. Но тогда никто не смел открыто осуждать девушку, избранную царем. Пока она жила во дворце, к ней относились с уважением. И со временем Раав научилась скрывать свои чувства. Она научилась ходить с высоко поднятой головой, как королева, несмотря на то, что у нее отняли всякую надежду на будущее, достойное уважения.

Несмотря на пренебрежение юношей к ее особе ее интерес к ним усилился. Раав была уверена, что они не те, за кого себя выдают. Аморрейские воины вышагивали бы с самодовольным, напыщенным видом. Они бы выкрикивали непристойные предложения и показывали бы деньги. Они бы похвалялись своей отвагой перед женщиной.

А может быть, это израильские соглядатаи, прихода которых она ждала?

Налетел пустынный ветер и закружил пыль вокруг них. Верхняя накидка того, кто был повыше, распахнулась. Он тут же поправил ее. Но Раав успела заметить кровавое пятно, которое он так тщательно прятал.

Сердце остановилось на мгновение. Раав вздохнула и наклонилась вперед. Теперь она твердо решила привлечь их внимание. Как бы бесстыдно ни пришлось себя вести, она заставит их снова посмотреть на нее. Она настолько далеко высунулась из окна, что ее черные кудрявые волосы заструились по камням стены, словно темный водопад.

— Эй, вы там! — крикнула она. — Вы двое!

Высокий взглянул на нее и покраснел. Раав помахала рукой.

— Я окажу вам радушный прием.

— Спасибо, не надо!

Ему явно не нравилась ее настойчивость. Пробурчав что-то своему приятелю, он продолжил путь.

Несмотря на его невнимание Раав не собиралась сдаваться.

— Не могу вспомнить, когда в последний раз мужчина так старался не замечать меня!

Раздраженный, юноша остановился.

— У нас недостаточно денег, чтобы оплатить твои услуги.

— Разве я уже назвала цену?

Он отмахнулся, кивнул своему товарищу, который таращился на нее, и пошел дальше.

Когда это ей приходилось уговаривать мужчину провести с ней ночь? Если она еще немного дальше высунется из окна, то просто упадет к его ногам!

— Я могу предложить вам хорошее вино, свежий хлеб и удобное место для ночлега.

Поскольку эти двое продолжали игнорировать ее, Раав стянула с ноги сандалию и запустила в них.

— Большинство аморреев зовут меня по имени, когда подходят к воротам!

Это она никогда не обращала на них внимания, если только воин не был военачальником и не обладал важными для царя сведениями. Она даже не посмотрела бы на этих двоих второй раз, но они были израильскими разведчиками. Раав это поняла. Очевидно, они решили, что она обыкновенная блудница, усердно занимающаяся своим ремеслом.

Ее охватил страх за них. Неужели они считали стражников в воротах настолько глупыми, что те не сумеют разглядеть их маскировки? Она должна скорее привлечь внимание этих двоих. Воинам царя будет достаточно одного взгляда, чтобы увидеть в них израильских соглядатаев. И тогда уже к завтрашнему утру их головы отрубят и вывесят на городской стене!

— Даже царь пил вино из моей чаши и ел хлеб из моих рук!

Высокий остановился и снова посмотрел на нее.

— Почему же ты решила почтить своим вниманием нас?

Его насмешка задела ее, но она проглотила обиду и ответила просто.

— У меня есть приобретенная с годами мудрость, юноша, мудрость, которой я поделюсь с тобой, если ты будешь достаточно разумным, чтобы выслушать.

Она продолжала говорить обольстительно насмешливым тоном, поскольку они были слишком близко к воротам, и стражники могли расслышать их.

— Я знаю, что вам нужно.

— Да неужели?

Избавьте ее от этих самодовольных желторотиков!

— Каждый человек нуждается в еде и отдыхе, — если он снова отвернется, она в него кувшин запустит. — А некоторые приходят для разумной беседы.

Она заметила, как юноша внезапно напрягся. Чтобы добиться полного взаимопонимания, Раав насмешливо спросила:

— Иордан очень глубок в это время года, правда?

Она замолчала, приподняв бровь.

Пожалуй, она перестаралась, еще ни разу ей не приходилось видеть столь грозного выражения лица.

— Мы устали и голодны, — уступил он.

— Вы не пожалеете, что договорились со мной.

— Как мы можем найти тебя?

— Я встречу вас у ворот и покажу дорогу.

Она послала чужестранцам воздушный поцелуй, чтобы это видели стражники, время от времени поглядывавшие в их сторону. Ее трясло от волнения. Раав спрыгнула с табурета и потянула за веревку, чтобы опустить занавеску. Расчесав волосы пальцами, она быстренько заплела их прежде, чем выбежать на улицу.

Раав буквально скатилась по ступенькам лестницы и завернула за угол. Было самое жаркое время дня, и на улице было мало людей. Многие работали утром, а теперь отдыхали. Когда она вошла в ворота, то увидела, что путников заметил Кабул. Замедлив шаг, Раав не спеша подошла к нему. Прислонившись к холодному камню, она позвала:

— Кабул!

Он обернулся, ухмыльнулся и подошел к ней, оставив свой пост.

— Что заставило тебя выйти на улицу в такое время, красавица моя?

— Ты, конечно, — игриво ответила Раав.

Он рассмеялся.

— Скорее, какой-нибудь богатый купец или филистимский посланец.

Она вскинула брови и многозначительно посмотрела на него.

— Кто знает…

Ухмыльнувшись, он взял ее за руку. Его глаза потемнели.

— Ты дрожишь.

— Перебрала вина вчера, — Раав придвинулась к Кабулу, играя с рукоятью его меча. Но сама смотрела мимо него. Двое аморрейских воинов входили в ворота.

— Да ты даже не пила со мной, — Кабул потрепал ее по щеке. — Что скажешь, если после дежурства я поднимусь к тебе, и мы выпьем вместе?

— Думаю, я воздержусь от вина в ближайшие несколько дней.

— Тогда мы могли бы…

Она игриво шлепнула его по руке. Никто не обыскал двоих чужестранцев. Несколько городских старейшин спорили между собой, и воин, занявший пост Кабула, был, похоже, больше заинтересован ими, чем двумя молодыми аморреями, чьи одежды были покрыты дорожной пылью.

— Ты что, спустилась, только чтобы подразнить меня?

— Ничего подобного, — она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — Знаешь, я думаю, что ты самый привлекательный парень на службе у царя.

Он был настолько самоуверен, что не засомневался в правдивости ее слов.

Кабул самодовольно ухмыльнулся и начал было что-то говорить, но одновременно с ним ссорившиеся старейшины в гневе закричали друг на друга. Он оглянулся и заметил чужеземцев. Когда высокий юноша посмотрел на нее, Кабул нахмурился.

— Аморрейские воины? Я не думал, что ты можешь до такого опуститься.

Раав пожала плечами.

— Кто знает? У них могут быть новости, важные для царя.

Он посмотрел на них снова, теперь с беспокойством.

— Сейчас опасные времена, Раав. Эти двое могут быть соглядатаями.

Ее сердце забилось чаще.

— Ты так думаешь?

— У них слишком короткие волосы.

— Возможно, они дали какой-то обет, — она прикоснулась к его руке и улыбнулась. — Должна сказать, я тронута твоей заботой, но позволь мне самой выбирать посетителей. Царю не понравится, если он узнает, что ты вмешиваешься в мои дела. Если они действительно разведчики, он захочет узнать об этом.

— Ты что, защищаешь интересы царя?

Раав многозначительно посмотрела на него.

— А ты как думаешь?

— Тогда будь осторожна. Израильтяне безжалостны. Даже к женщинам и детям, — темные глаза Кабула наполнились страхом, но не за нее. — Я доложу царю.

— Погоди немного. Ты же не хочешь, чтобы они ушли прежде, чем мы узнаем, зачем они приходили.

Раав достаточно хорошо знала начальника стражи, чтобы почувствовать его напряжение. С минуту он молчал, несомненно, просчитывая, чем же он больше угодит царю. Она предложила ему решение.

— Предоставь этих двух аморреев на время мне. Их будет гораздо легче взять после того, как я напою их добрым вином.

— Пожалуй, ты права.

— Конечно, я права, — она перебирала складки его туники. — Кроме того, я знаю царя лучше, чем ты.

Раав лукаво посмотрела на начальника стражи.

— Они могут принести мне увесистый кошель золота, и если ты дашь мне больше часа, я поделюсь с тобой.

Раав наблюдала, как ходили его желваки. Она знала, что в нем борются жадность и чувство долга. Что победит: жажда денег или страх перед наказанием за то, что он не доложил царю об израильских соглядатаях сразу же?

— Я дам тебе времени столько, сколько смогу, — заключил Кабул.

Когда он отошел, она посмотрела на двух мужчин, которые старались выглядеть неприметными среди суетливых и шумных иерихонцев, торгующих в воротах. Раав помахала им. Наверное, сейчас они сомневаются в своем решении пойти к ней, потому что видели, как она только что разговаривала с начальником стражи и, возможно, устраивала им ловушку.

Кабул наблюдал за ними. Он взглянул на Раав и подмигнул, говоря: «Действуй! Воспользуйся случаем!» Она могла представить себе его мысли. Лучше рискнуть ее жизнью, чем своей. Так и быть!

Обольстительно улыбаясь, молодая женщина приблизилась к юношам.

— Добро пожаловать в Иерихон.

* * *

Салмон шел за Раав по улице. Даже на расстоянии она показалась ему невыразимо прекрасной, а теперь, когда она была так близко, у него захватило дух от ее красоты. Он не думал, что придется столкнуться с такими искушениями во время выполнения задания, но сейчас ему было трудно не смотреть на ее бедра и продолжать помнить о своем деле. Сколько ей лет? Тридцать? Тридцать пять? Ее возраст выдавали только глаза.

Раав открыла дверь в дом и быстро вошла, остановилась посередине комнаты, нетерпеливо подавая им знак войти.

Салмон вошел первым, за ним — Ефрем.

— Ты только погляди, — пробормотал Ефрем в изумлении, стоя посреди комнаты. Салмон осмотрелся: ковры, разноцветные подушки и красные занавеси, поддерживаемые толстыми бордовыми шнурами, украшали комнату. Он старался не смотреть на кровать, занимавшую в комнате главное место. В воздухе витал аромат фимиама и корицы. Очевидно, за ее услуги хорошо платили.

Закрыв за ними дверь, Раав сбросила свое покрывало.

— Я должна спрятать вас!

— О чем это ты, женщина?

— Не делайте вид, что ничего не понимаете. Вы израильские соглядатаи. И если раньше я еще сомневалась в этом, то теперь абсолютно уверена, — проговорила Раав и направилась к лестнице, стоявшей у задней стены комнаты.

Ефрем удивленно посмотрел на Салмона.

— Что мы сделали не так?

Салмон же уставился на нее.

— Как ты узнала?

Она закатила глаза и покачала головой.

— Ты хочешь сказать, что аморреи всегда внимательно рассматривают укрепления Иерихона, когда приходят в город?

Раав выволокла лестницу на середину комнаты.

— На твоей тунике пятно крови. Скорее всего, тот, кто носил ее до тебя, умер в ней.

Салмон преградил ей путь. На одно мгновение он подумал, что надо было бы убить ее и спокойно выполнить задание. Она выпрямилась и подняла голову, ее карие глаза были ясными, в них отражался ее ум.

— Вы видели воина, с которым я разговаривала? Он догадался, кто вы.

— Ты рассказала ему?

— Он сам понял, — Раав начинала терять терпение. — Вы же пришли осмотреть город, не так ли? И будет лучше, если вы сможете прожить достаточно долго, чтобы выполнить свою миссию.

Она вручила Салмону лестницу и указала на дверь, ведущую на крышу.

— Поторапливайтесь, чего вы ждете? Царских палачей?

Ефрем запротестовал.

— Они первым делом будут искать на крыше!

— Да им и не придется искать, если ты останешься стоять посреди комнаты!

Ефрем огляделся.

— Должно же быть место получше!

— Прекрасно, — Раав уперла руки в бедра. — Если тебе не нравится крыша, как насчет моей постели?

Ужаснувшись, Ефрем стал быстро взбираться по лестнице.

В ее глазах отразилась боль, когда она увидела паническое бегство Ефрема.

— Я знала, что ты поступишь именно так.

Она посмотрела на Салмона. Он подумал, что у нее самые прекрасные темно-карие глаза, какие он когда-либо видел. Неудивительно, что Иисус и Халев так часто предупреждали о том, как опасны чужеземные женщины.

— А ты? — спросила Раав с печальной улыбкой.

Салмон поставил ногу на нижнюю перекладину и снова посмотрел на нее.

— Как тебя зовут?

— Раав. Но сейчас у нас нет времени для разговоров. Поторапливайся!

Она поднялась по лестнице вслед за ним. Подталкивая Салмона, Раав жестами приказала им лечь.

— Ложитесь здесь, а я прикрою вас вязанками льна.

Салмон послушался ее и теперь наблюдал, как она быстро, деловито трудилась, складывая на них снопы. Завершив работу, она наклонилась и прошептала:

— Извините, что не могу устроить вас удобнее, но, пожалуйста, не двигайтесь, пока я не вернусь.

Она поспешила спуститься в комнату, закрыв за собой выход на крышу.

— Мы доверили свои жизни блуднице! — хрипло прошептал Ефрем.

— У тебя есть идеи получше?

— Были бы у нас мечи!

— И хорошо, что их нет, а то мы бы сейчас были в руках того стража ворот, который разговаривал с Раав.

— Раав? Ты что, спросил, как ее зовут?

— Это было разумным в подобных обстоятельствах.

— Какое тебе до нее дело? — сказал Ефрем. — Ты же знаешь, кто она, — в его голосе прозвучало презрение.

— Тише ты!

— Мы что, обязаны прятаться под этими снопами льна, как трусы? Лучше было бы убить ее и заняться своими делами.

Салмон успел схватить Ефрема прежде, чем тот попытался сбросить с себя вязанки.

— Лучше бы нам закончить то, для чего нас сюда послали! Или ты забыл, какое поручение дал нам Иисус: войти в город, собрать информацию, выйти из города! Он не посылал нас проливать кровь, — Салмон отпустил друга. — Кто может лучше знать, что происходит в Иерихоне, чем блудница, преломлявшая хлеб с царем?

— Лучше умереть в схватке, чем, прячась за женскую юбку, ждать, когда тебя убьют.

— Мы прячемся не за ее юбкой, — сказал Салмон, улыбаясь. — Мы прячемся под вязанками льна.

— Как ты можешь смеяться? Это она сказала нам про царя. Почему мы должны верить блуднице?

— Ты что, не смотрел на нее?

— Ну, не так внимательно, как ты.

— Она достаточно красива, чтобы привлечь внимание царя.

— Возможно, но видел ли ты, как хорошо знает ее тот стражник? Она, наверное, «близко знакома» с каждым мужчиной в городе и, кроме того, еще с сотнями тех, кто приходит сюда торговать.

— Тогда она точно знает главные события, происходящие в городе.

— И, возможно, болеет всеми известными людям болезнями.

— Успокойся! Мы там, куда привел нас Бог.

Салмон удивился тому, что не на шутку разгневался на слова друга. Раав наверняка была именно такой, какой описал ее Ефрем. Почему же тогда ему так сильно хотелось защитить ее? И почему он доверил ей их жизни?

Он медленно выдохнул, заставляя себя расслабиться.

— Лучше нам отдохнуть, пока есть возможность. У меня предчувствие — что бы ни случилось, мы недолго пробудем в этих стенах.

* * *

Раав знала, что люди царя не заставят себя ждать. Наверное, как только она отошла от ворот в сопровождении двух израильтян, Кабул побежал к своему начальнику, чтобы доложить о двух чужестранцах, вошедших в город.

Она быстро спустилась по лестнице, потом положила ее на пол.

— Раав! Открывай!

Ее сердце бешено колотилось, когда она вытирала руками пот с лица. Пригладив волосы и расправив платье, Раав быстро подошла к двери и широко открыла ее, изобразив облегчение при виде мужчины, стоявшего за дверью.

— Я надеялась, что ты придешь раньше, Кабул.

Взволнованный и напряженный, Кабул продолжал стоять на месте. За ним стояли другие воины, вооруженные и готовые к схватке. Она видела страх в их глазах, страх, похожий на ее собственный, только боялась она другого. Если Кабул поведет себя так, как ему предписывали правила, он войдет в дом и проведет полный обыск, включая крышу. И если он обнаружит разведчиков, ей больше не жить.

— По приказу царя я должен забрать двух мужчин, вошедших в твой дом. Они израильские соглядатаи, которые пришли разведать, как лучше всего напасть на нас, — он заглянул в комнату. — Выведи их.

— Эти люди были здесь, но я не знала, откуда они. Они покинули город в сумерках, как раз перед закрытием ворот, и я не знаю, куда они направились. Если вы поторопитесь, то наверняка сможете их догнать.

— Куда они ушли?

— Я не знаю, — повторила Раав. Теперь Кабулу предстояло нечто более страшное, чем два соглядатая. Ему предстояло держать ответ перед напуганным, разъяренным царем, который накажет его за то, что израильтян не схватили и не заперли в темнице.

— Быстрее! Бегите за ними. У вас еще есть время поймать их, если вы поспешите!

Кабул поверил ей. Да и почему он должен был подозревать ее в обмане, если она столько раз на деле доказывала свою верность царю? Разве не устроила она себе обеспеченную жизнь тем, что по крупицам собирала у чужестранцев информацию, которая могла быть полезна царю, и за которую она могла получить награду? Одного ее слова было достаточно, чтобы отправить Кабула в путь. Повернувшись на каблуках, начальник стражи прокричал приказ и направился прямиком к воротам.

Раав вышла и проследила, как воины удалялись в сгущающихся сумерках. Как только они завернули за угол, она вернулась в дом, заперла дверь на замок и подбежала к окну. Ладони вспотели, сердце бешено колотилось. Кабул с воинами были уже в воротах. Она слышала, как он приказывал стражникам открыть ворота. Если бы он задержался на минуту и расспросил их, он бы узнал, что никто, похожий по описанию на израильских соглядатаев, не покидал город.

Раав вздохнула с облегчением, когда увидела Кабула за городскими стенами. За ним следовали остальные. Они направлялись на восток, к Иордану, теперь уже бегом, с копьями в руках, уверенные, что сумеют поймать разведчиков прежде, чем те переправятся через реку. Ворота за ними заперли.

Раав закрыла глаза и улыбнулась. Она подождала еще несколько минут и, убедившись в том, что Кабул с воинами был далеко, взяла кувшин вина, хлеб и корзину фиников и гранатов. Снова подняла и установила лестницу.

Мужчины на крыше молчали. Может быть, они уснули? Поставив на пол принесенную еду, она тихонько прошла по крыше, подняла вязанку льна и убрала ее в сторону. Она не хотела напугать их.

— Воины уже ушли. Можно выходить.

Высокий уселся первым. Он посмотрел на нее. Раав почувствовала его изучающий взгляд. Она была ему интересна. Но он был сбит с толку волнением, которое охватывало его, когда эта женщина приближалась к нему. Он молчал, пока его приятель вставал и отряхивался.

— Мы слышали крики.

Раав хотела успокоить их.

— Воины покинули город, чтобы поймать вас, — протянув руку, она заметила, что дрожит. — Я принесла хлеб и вино.

Раав понимала, что чужестранцы в замешательстве. Ведь она была жительницей Иерихона и к тому же блудницей. Почему они должны доверять ей? Они, наверное, недоумевали, почему хананеянка решила защитить их. И, наверное, удивлялись тому, как ей удалось так быстро избавиться от воинов, и те даже не обыскали дом. Почему эти израильтяне должны были верить словам блудницы? Но они должны были поверить. Жизни многих зависели от этого.

Раав опустила руку и посмотрела на израильтян.

— Я знаю, что Господь отдал вам эту землю, — сказала она. — Мы все боимся вас. Все живут в страхе. Ведь мы слышали о том, как Господь иссушил пред вами воду Чермного моря, когда вы шли из Египта. И мы знаем, что вы сделали с Сигоном и Огом и двумя царями аморрейскими на востоке от Иордана. Вы полностью уничтожили их народы. Неудивительно, что наши сердца истаивают от страха!

Раав никак не могла понять, зачем им вообще понадобилось приходить сюда. Ведь они даже лучше, чем она, знали, что эта земля принадлежит им! Зачем им приходить и разведывать землю, которую Господь уже отдал им? Неужели они сомневались? Или нуждались в ободрении?

— Нет воина, который отважился бы сразиться с вами после того, как слышал такое. Ведь Господь, Бог ваш, — величайший Бог на небе вверху и на земле внизу.

Ее глаза наполнились слезами, ее сердце разрывалось от желания быть частью народа, избранного этим Богом.

С трудом сглотнув, она подошла ближе и протянула руки.

— Теперь поклянитесь Господом, что вы окажете милость мне и моей семье за то, что я помогла вам. И дайте мне верный знак, что, когда Иерихон падет, вы сохраните жизнь мне, моему отцу и матери, моим братьям и сестрам и их семьям.

Высокий посмотрел на своего спутника, который уставился на Раав. Светила луна, и можно было заметить, что он в ужасе от ее слов. Высокий снова посмотрел на нее, в его глазах были любопытство и восторг.

— Меня зовут Салмон, а это — Ефрем. Наши жизни будут залогом вашей безопасности.

Она вздохнула с облегчением, и сердце ее исполнилось благодарности. Она посмотрела на второго, чтобы увидеть его реакцию.

— Я согласен, — сказал Ефрем с гораздо меньшим энтузиазмом, раздраженно поглядев на Салмона. Потом снова посмотрел на нее. — Если ты не предашь нас, мы сдержим свое обещание, когда Господь отдаст нам эту землю.

Приободрившись, Раав широко улыбнулась. Она доверила им свою жизнь и жизни близких ей людей. Она заставила их поклясться Господом. Они не смогут нарушить такой обет. Вера во всемогущего Бога заставит их выполнить его.

— Пожалуйста, — сказала она, указав рукою на подушки, разбросанные в углу плоской крыши, — присаживайтесь. Располагайтесь поудобнее. Вы мои гости.

Она занялась угощением.

— Что я могу вам предложить? У меня есть финики, миндаль, мед, лепешки с изюмом, хлеб, вино…

— Ничего, — холодно ответил Ефрем.

— Но спасибо, — добавил Салмон, чтобы немного смягчить отказ.

Раав обернулась и внимательно посмотрела на них. Несмотря на их клятву спасти ее жизнь и жизни членов ее семьи было ясно, что они не хотели иметь с ней ничего общего. Особенно тот, кого звали Ефрем. Он заставил ее почувствовать себя букашкой, выползшей из-под камня. Другой юноша смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Она уселась на подушку и взглянула на него.

— Спрашивай! Что ты хочешь узнать?

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Как ты пришла к вере в нашего Бога?

— С самого детства я слышала истории о Нем.

— Как и все другие жители Иерихона.

Раав моргнула.

— Я это прекрасно знаю и не могу объяснить, почему я поверила, в то время как другие нет.

— Твой народ напуган, — сказал Ефрем. — Мы достаточно слышали у ворот.

— Да, они боятся вас, как боялись бы любых завоевателей. Но они не понимают, что это ваш Бог дает вам победу.

Когда Салмон смотрел на нее, его глаза сияли. Он обежал взглядом ее фигуру, словно хотел охватить ее всю. Раав легко могла понять, что она ему понравилась. И ей было приятно его внимание. Он был очень красивым юношей.

Ефрем, похоже, решил указать ей на ее место.

— У тебя есть свои боги.

— Деревянные статуэтки, от которых нет никакого проку, — презрительно сказала она. — Ты видел хоть одну в моей комнате?

Было видно, что Ефрем почувствовал себя неуютно.

— Спустись вниз, — сказала она, указывая на лестницу. — Открой шкафы. Загляни за занавеси, под кровать. Ищи, где хочешь, Ефрем. Ты не найдешь ни одного идола или амулета в моем доме. Я потеряла веру в этих богов давным-давно.

— Почему?

Еврей, как видно, вознамерился всерьез испытать ее. Так и быть. Она была готова дать ответ.

— Эти идолы не могли спасти меня. Это просто вещи, сделанные людьми, а я знаю, насколько человек слаб, — она простерла руки в умоляющем жесте. — Я хочу жить среди вашего народа.

Ефрем слегка нахмурился и посмотрел на Салмона.

Салмон немного наклонился вперед.

— Ты должна понять, что мы живем по законам. Законам, которые дал нам Сам Бог.

— Я бы хотела узнать эти законы.

Она почувствовала, как мужчины быстро переглянулись, и поняла, что это касается ее.

Салмон на мгновение задумался, а затем тихо сказал:

— Есть законы, запрещающие блуд и прелюбодеяние.

Ефрем не был столь мягким в осуждении ее профессии.

— Проституция недопустима. Каждый, кто посмел заниматься этим, будет казнен.

Раав вспомнила, как высовывалась из окна и зазывала их, как и сотни других до них. Краска залила ей лицо. Никогда еще она не испытывала такого отвращения к себе. Неудивительно, что израильтяне сомневались. Неудивительно, что они не ели с ее стола и не выпили даже капли воды. Раав сгорала от стыда.

— Я не выбирала эту жизнь, — сказала она, пытаясь защититься. — Мой отец подарил меня царю, когда я была еще девочкой и не могла сказать…

Она запнулась, увидев, как поморщился Салмон. Имеет ли значение, каким образом она стала блудницей? С самого начала она чувствовала, что это плохо. Ну и что, что она была всего лишь девочкой и должна была повиноваться своему отцу? Разве могло это оправдать то, что она продолжала заниматься своей профессией многие годы и наживать этим богатство? Нет! Она нахмурилась и отвернулась, чувствуя на себе внимательный взгляд евреев. Успокоившись, Раав снова посмотрела на них.

— Если Богу отвратительна проституция, я покончу с этим.

Салмон встал и подошел к краю крыши. Он долго смотрел на город, а затем обернулся и снова посмотрел на нее.

— Нам пора идти, — сказал он. — Мы выполнили свою задачу, Ефрем.

Раав резко встала. Она знала, что теперь надо действовать быстро. Она поспешила спуститься по лестнице в дом, и мужчины последовали за ней. Пройдя через комнату, она отвязала и расправила темно-красную веревку, поддерживавшую занавеси над ее кроватью.

— Вы не сможете выйти через ворота. Спуститесь из окна по этой веревке.

Она свернула ее, затем подошла к окну и перебросила один конец через подоконник. Раав выглянула из окна, спуская красную веревку вдоль стены.

— Футов на десять не достает до земли.

— Ничего страшного, — Салмон взял веревку у нее из рук и отодвинул ее в сторону. — Ты первый, — сказал он, кивнув другу. Ефрем влез на подоконник.

— Погодите! — сказала Раав. — Бегите к холмам и прячьтесь там три дня, пока не вернутся ищущие вас. А потом идите своей дорогой.

Ефрем кивнул, взялся за веревку и пополз вниз. Раав услышала тихий шорох осыпающейся штукатурки, а затем глухой удар, когда он спрыгнул на землю. Салмон передал ей веревку и уселся на подоконнике.

— Послушай, Раав. Мы можем обещать сохранить тебе жизнь, только если эта красная веревка будет висеть из твоего окна, как знак для нас. И все члены твоей семьи отец, мать, братья, сестры и все твои родственники — должны будут собраться у тебя в доме. Если они выйдут на улицу, они будут убиты, а мы будем свободны от своей клятвы. Но мы клянемся, что все, кто будет в этом доме, останутся живы. Никто не прикоснется к вам.

Раав, исполненная благодарности, прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Он уже собрался ползти вниз, когда снова посмотрел на нее и добавил:

— Но если ты предашь нас, мы в любом случае будем свободны от своей клятвы.

— Я принимаю твои условия, — ответила она.

Выражение его глаз неуловимо изменилось, в них появилась нежность. Салмон отпустил веревку и привлек Раав к себе, взяв ее голову в ладони. Ее сердце остановилось, она подумала, что он собирается поцеловать ее.

— Не бойся. Я вернусь за тобой.

— Я буду ждать.

Салмон отпустил ее и взялся за веревку.

— Ты достаточно сильна, чтобы удержать меня?

Раав рассмеялась.

— Придется быть сильной!

И она старалась изо всех сил. Когда ей показалось, что она больше не выдержит, она обнаружила в себе силу, о которой даже не догадывалась.

Когда Салмон отпустил веревку, Раав встала на цыпочки и выглянула из окна. Оба стояли прямо под окном. Ефрем настороженно оглядывался, но Салмон улыбнулся ей и помахал рукой. Она помахала в ответ, поторапливая. И улыбнулась, когда увидела, что они пошли по дороге, ведущей к холмам.

 

Глава третья

Салмон и Ефрем шли по дороге, ведущей через горы к холмам. Солнце давно уже село, когда они остановились у небольшого ручья. Встав на колени, они пили и пили, утоляя жажду.

Ефрем поймал несколько рыбок в запруде и бросил их Салмону, который разжег костерок. Салмон почистил и поджарил их, насадив на прутики. Он никогда не ел ничего, кроме манны, и нашел рыбу интересной и приятной на вкус. Насытившись, они заметили ханаанского пастуха, который вел коз к водопою. Но, заметив чужеземцев, тот погнал свое стадо дальше на запад.

— Боится незнакомцев, — сказал Ефрем.

— Страх Господень над всей землей.

Усталость наконец взяла верх. Салмон вытянулся на мягком ковре травы. Глаза слипались.

— Скоро закончатся наши скитания.

Он полной грудью вдохнул густой аромат земли. По лазурному небу плыли барашки облаков. О, Господи, Боже мой, Ты ведешь нас домой, в страну, которую Ты приготовил для нас. Это Твой дар нам. Дай же нам смелости взять его. Закрыв глаза, под напев бегущей воды Салмон погрузился в сон.

Ему приснилась прекрасная женщина, выглядывающая из окна и ее восхитительные черные кудри развевались на ветру.

* * *

Раав видела, что Кабул и царские воины вернулись на другой день вечером. Ворота еще были открыты. Даже когда они были еще далеко, можно было понять, что их погоня не увенчалась успехом. Воины выглядели утомленными и расстроенными. Она отошла от окна, чтобы Кабул не заметил ее.

— Раав!

Она не ответила. Она надеялась, что он оставит ее в покое и не будет подвергать сомнению ее слова или искать утешения в ее обществе. Она не хотела его видеть. Царь вызывал ее к себе вчера, и она повторила ему слово в слово то, что сказала его воинам. Он поверил ей. И на этом все закончилось.

Когда поздним вечером Кабул постучал в дверь, Раав, стараясь скрыть волнение, открыла ему. Убедившись в том, что он пришел по собственному желанию, а не по повелению царя, для того чтобы проверить ее еще раз, Раав сослалась на дурное самочувствие и выпроводила его. Она не притворялась. Ей на самом деле было плохо: плохо от него, от той жизни, которую она вела. Плохо от понимания того, что все жители этого города скоро умрут из-за своей непомерной гордыни и упрямства. Она не радовалась гибели, которая постигнет их, но хотела отстраниться от них. Она хотела запереться в комнате и стоять у окна, ожидая избавления.

Однако были еще и другие, кого надо было спасти.

Прошла еще одна ночь. На третий день Раав вышла из дома и направилась на рынок за покупками. Она знала, что отец будет там. Он продавал сушеные финики, изюм и просушенное зерно. Когда Раав подошла, он улыбнулся ей и повернулся к покупателю, стоявшему у прилавка. На сердце у нее потеплело. Отец никогда не обвинял ее в принятых ею решениях. Пытаясь заработать на жизнь, он терпел постоянные унижения и потому хорошо понимал ее и никогда не переставал любить. У матери появились большие надежды, когда царь позвал Раав к себе. Она была уверена в силе красоты своей дочери. Раав не питала подобных иллюзий. Мужчины непостоянны. Особенно влиятельные мужчины. Поэтому она не надеялась, что ее отношения с царем будут долгими. Только бы они были достаточно долгими для того, чтобы она смогла хорошо устроиться на службе у царя. У нее получилось воплотить в реальность свою мечту. Теперь у нее был постоянный источник доходов, она даже могла помогать своим близким, когда их гордость позволяла принять помощь.

Ни отец, ни братья не осуждали ее, когда она вошла в опочивальню царя. И не жалели ее, когда ей пришлось покинуть дворец. Они относились к ней с печальной терпимостью, пока она не доказала, что способна жить самостоятельно и гораздо более обеспеченно, чем они сами. Она могла давать им деньги, когда они нуждались, заботилась о том, чтобы матери, сестрам и невесткам доставались подарки, полученные от ее покровителей. Она поступала так не из гордости и не оттого, что считала себя обязанной, а только из любви к ним.

— Что нового принес тебе новый день, дочка?

— Он принес надежду, отец.

— Надежда — это хорошо. Садись, посиди со стариком, расскажи, какие новости ты слышала за последние дни.

Он достал два табурета и уселся на один, жестом предложив ей другой. Раав наблюдала, как он растирает ногу. Годы тяжелой работы давали о себе знать, и, похоже, сегодня ему было особенно больно. Но он не любил говорить об этом.

— Как мама?

— Замечательно. Нянчит трех внуков, пока невестки треплют и чешут лен.

— А братья?

— Работают на крепостном валу.

Неудивительно, что отец растирал ногу и морщился от боли.

— Ты опять лазил на финиковые пальмы.

А был ли у него выбор? Ведь царь приказал братьям работать на крепостной стене и строить земляной вал, и теперь старый человек должен был сам выполнять работу своих сыновей.

— Внуков учил.

— Папа! Тебе повезло, что ты не сломал шею!

— Царю мои сыновья нужнее, чем мне.

— Он может понастроить самых невероятных укреплений, но они ему не помогут.

Отец перестал растирать ногу и поднял голову.

— Израильтяне остановились в Ситтиме.

— Ненадолго.

— Ненадолго?

— Нет. Господь отдал им эту землю.

Старик часто заморгал, вглядываясь в лицо дочери.

— Я слышал, несколько дней назад в городе были израильские соглядатаи.

— Сейчас они, наверное, уже в своем лагере.

Глаза отца наполнились страхом.

— Ты помогла им бежать?

Раав наклонилась вперед и взяла в ладони его изможденные руки.

— Я говорю правду, отец. Я знаю, что произойдет, а произойти может только одно. Но я не могу говорить об этом здесь. Зайди ко мне по пути домой. Я сообщу радостные новости для семьи. Их стоит отпраздновать.

Его руки похолодели. Он сжал их в кулаки. Отец смотрел ей прямо в глаза.

— Что ты наделала?

— То, что спасет нас, если мы сдержим обещание. Приходи вечером, и я тебе все расскажу.

— Они нападут на Иерихон?

— Да, папа. И они уничтожат его, — Раав встала и наклонилась поцеловать отца в щеку. — Но наше спасение близко.

* * *

Отец привел с собой сыновей. Раав тепло приняла их и усадила на подушках вокруг низенького столика. Налила вина и предложила поесть.

— Я не голоден, — сдержанно ответил Мицраим. — Отец сказал, ты звала нас.

— Еда беседе не помешает.

— Откуда может появиться аппетит, когда израильтяне стоят за Иорданом?

Младший брат, Иовав, испуганный и злой, уставился на нее.

— Отец сказал, ты принимала израильских разведчиков. Что толкнуло тебя рисковать своим и нашим благополучием? Если царь узнает…

— Царь знает, что они были в моем доме, — возразила Раав, заметив, как три лица побледнели одновременно. — Он присылал за ними своих людей, но я сказала, что чужестранцы уже ушли из города.

— Тогда, наверное, израильтяне успели переправиться через Иордан, — сказал Мицраим. — Если бы их схватили, их тела уже висели бы на городской стене.

Раав улыбнулась.

— Их не схватили, потому что я спрятала их на крыше.

— Ты… что? — с трудом проговорил отец.

— Я спрятала их, а потом помогла им спуститься по веревке из окна и посоветовала спрятаться в холмах на три дня и только потом перебираться на другой берег Иордана.

Отец и братья уставились на нее. Мицраим вскочил на ноги.

— О, боги, что ты наделала?

Иовав в отчаянии обхватил голову.

— Мы все погибнем из-за твоего предательства.

— Я просто выбрала сторону, предлагающую жизнь, — сказала Раав.

— Жизнь? — Мицраим покраснел от гнева. — Ты не понимаешь, что говоришь! А как же мы? У нас не будет выбора?

Раав сдержала гнев. Она так часто приходила на помощь своей семье, а Мицраим все еще смел обвинять ее?

— Поэтому я и позвала вас, — она поставила кувшин с вином на середину стола и уселась рядом с ними. — Много лет назад, отец, ты встретил израильского разведчика в пальмовой роще. Ты говорил, что прочитал в его глазах твердое решение вернуться.

— Они вернулись и потерпели поражение.

— Да, но они возвращались без ковчега своего Бога. Не так ли ты рассказывал мне?

— Да, — отец нахмурился, вспоминая прошлое, — и вел их не Моисей.

— Я слышал, что Моисей умер, — сказал Мицраим, усаживаясь.

— Думаете, это имеет значение? — Раав твердо решила заставить их понять, что ее договор с соглядатаями — их единственный шанс на спасение. — Несмотря на все свое величие, Моисей был всего лишь человеком. Но этот народ под защитой Бога, сотворившего все. Они вошли в эту землю первый раз, как шайка воров, разбросанных по склонам холмов. Они потерпели поражение, потому что их Бога не было с ними. Но в этот раз Он с ними. Там, за рекой, новое поколение израильтян. Они ожидают повелений от своего Бога. Молчи, Мицраим! Слушай, что я тебе говорю. Когда настанет время, израильтяне перейдут Иордан, и они победят.

— Они не смогут взять Иерихон, — сказал Мицраим, поднимая чашу с вином. — Я работаю на укреплениях с прошлого полнолуния. Ты сама знаешь, насколько стены нашей крепости высокие и толстые. Никакая армия не прорвется!

— Ты бахвалишься, но я вижу страх в твоих глазах, — Раав не смутилась от его злобного взгляда. — Могут ли эти стены быть препятствием для Бога, Который властен разделять моря? Мы все слышали эти истории. Бог наказал Египет десятью казнями. Он говорил устами Моисея, и народ был освобожден из рабства. Бог разделил Чермное море, и израильтяне перешли его посуху. Вы слышали о таком могуществе? Истинно Он — Бог, единственный Бог. Вы должны это понимать! Я всегда рассказывала вам все новости, которые слышала. Подумайте об этих рассказах о Боге Израиля. Как вы думаете, почему наш народ дрожит от страха? И вы в том числе.

— Но это наша земля! — воскликнул Иовав. — У них нет на нее прав! Мы создали этот город! Мы вырастили сады и построили дома! Отец нашего отца, а до этого его отец собирали финики с пальмы, которая растет прямо за этими стенами!

Раав захотелось встряхнуть их всех.

— Мы поклонялись ваалам все эти годы, считая, что эта земля принадлежит им. Но эта земля принадлежит тому Богу, и Он хочет забрать ее. — Она рассмеялась. — Вы думаете, что мы спасемся, если принесем жертвы идолам, которых мы сами же вырезали и вылепили? Есть ли у них власть над силами природы? — она презрительно усмехнулась. — Они всегда были всего лишь каменными и глиняными куклами, — она ударила ладонью по столу. — А теперь истинный Господин явил Себя. Эта земля принадлежит Богу израильтян. Ему принадлежат и пальмы, и теревинфы, и виноградники; Ему принадлежат пчелы, которые делают мед; Ему принадлежит саранча, разрушившая Египет! Все принадлежит Ему, и Он может дать эту землю и все, что на ней, тому, кого Он изберет. И Он избрал народ, который сейчас за рекой в Ситтиме!

Наступила гнетущая тишина. Отец посмотрел на Раав. Она видела, что он дрожал.

— Ты позвала нас, чтобы сообщить эту новость?

— Да, а теперь мы должны собрать всю семью и устроить пир, — мрачно съязвил Иовав. — Мы добавим яда в вино и избежим мучительной смерти на копье или от меча израильтян.

— Смелая речь, — произнес Мицраим с отвращением.

— Мы выживем, — сказала Раав.

Мицраим снова поднял свою чашу с вином.

— Каким образом? Израильтяне никого не оставляют в живых.

— Я помогла соглядатаям сбежать, и они пообещали пощадить нас, когда их войско будет штурмовать город!

— И ты им поверила? — спросил Мицраим. — Все знают, что они уничтожают все живое.

— Они дали мне клятву.

— Клятва не лучше человека, который дает ее!

Раав вскинула голову.

— Я разбираюсь в людях гораздо лучше, чем ты, братец, я с юного возраста имела дело с мужчинами.

— И этим навлекла на нас позор.

Отец ударил кулаком по столу.

— Слушай свою сестру! Она старше тебя и гораздо больше понимает в этом мире, чем все мы.

Мицраим поморщился и опустил голову.

— Они чужестранцы, — сказал отец. — Почему ты доверилась им?

— Я попросила их дать клятву во имя Господа, и они поклялись. Может ли какой-нибудь человек пренебречь клятвой, данной перед Богом? Если они не сдержат своего слова, им придется отвечать перед Ним.

— Нам от этого легче не будет, — все еще угрюмо пробурчал Иовав. — Мы уже будем мертвы.

Раав наклонилась и положила свою руку на ладонь брата.

— Ты должен решить, чему ты будешь верить. Ты можешь верить в царя Иерихона, который всего лишь человек. Или ты можешь верить в Царя царей, Бога Израиля. Правда, я не знаю тех мужчин, которые приходили разведывать землю, и я только слышала рассказы об их Господе, но я верю тому, что слышала. Каждый раз, когда я слушала рассказы о Нем, внутри меня крепла вера. Я не могу объяснить это лучше, но я знаю, что Он — Бог, истинный Бог, и я решила довериться Ему и уповать на Него, — Раав выпрямилась и посмотрела на мужчин. — Вы должны сами сделать выбор: жизнь или смерть.

— Мы выбираем жизнь, — ответил за всех отец.

— У нас есть только одна надежда, — сказала Раав, — и это — надежда на Бога Израиля, — ее сердце исполнилось радости. — Мы должны будем запастись продовольствием на долгое время. Когда израильтяне придут, чтобы спасти нас, мы не должны выйти к ним с пустыми руками. Не продавай много на рынке, отец. Приноси сюда зерно, изюм и финики. Я все сохраню, чтобы у нас была еда на время осады и подарки на будущее.

Она указала на дальний угол комнаты.

— Я купила большие кувшины для воды и каждый день хожу к источнику, чтобы их наполнить. Пусть сестры принесут мехи с водой, чтобы ее хватило всем.

Раав встала и подошла к окну, посмотрела на пустыню.

— Нам нужно приготовиться. Соберите свои вещи и сложите так, чтобы вы могли взять их с собой в любое время. Будьте начеку и держите оружие наготове. Как только израильтяне перейдут реку, соберите жен и детей и приходите в мой дом, — она обернулась. — Не теряйте времени. Мы должны отделиться от всех остальных жителей города, потому что на них лежит печать смерти. Двое из народа Божьего пообещали мне, что все, кто будут в моем доме, останутся в живых. Все, кто будут вне его, погибнут.

Отец хлопнул ладонями по столу.

— В этой стене множество окон, как израильтяне смогут отличить твой дом от всех остальных?

Улыбаясь, Раав приподняла красную веревку, которую привязала к окну.

— Они узнают нас по этому знаку, и смерть минует нас.

— Нас двадцать человек, Раав. Неужели ты сможешь найти место для всех нас и для запасов еды, которые будут нам нужны?

— О, Мицраим, ты волнуешься о многом. Ты волнуешься о том, что ты будешь есть и где ты будешь спать. А нужно только одно. Выполнить указания, данные нам израильтянами! Если хочешь жить, собирай свое имущество и приходи в мой дом, — она улыбнулась. — И в спешке не забудь привести с собой Бейсмат и детей.

* * *

Спустя три дня Салмон и Ефрем покинули холмы и пересекли Иордан. Сорвав с себя аморрейскую одежду, они надели свою собственную и пробежали остаток дороги до Ситтима, где нашли Иисуса и Халева.

— Без сомнения, Господь отдает эту землю нам, — сказал Ефрем, переводя дух, — потому что ее жители в ужасе от нас!

— Успокойтесь и отдохните. — Иисус кивнул им, чтобы они сели поближе к огню. Он остался невозмутим, как будто то, что они ему сказали, ничего не меняло.

Салмон был взволнован, он готов был пробежать через весь стан, выкрикивая то, что узнал, всем, ожидавшим битвы.

— Земля наша, а ее богатства превосходят все наши ожидания! Бог сдержал обещание. Сердца хананеев истаивают от страха перед могуществом Господа.

— Иерихонская блудница сказала нам это, — произнес Ефрем, все еще тяжело дыша.

Блудница. Салмону не понравилось, как Ефрем назвал Раав.

Салмон всегда полагал, что именно вера Иисуса и Халева отличала их среди других из избранного народа. Но всего одного вечера в обществе Раав было достаточно, чтобы он понял: Бог может запечатлеть Свое имя в сердце любого человека, избранного Им, — даже в сердце ханаанской блудницы! Там, во тьме за Иорданом, в языческом городе, жила женщина сомнительной репутации, которая никогда не видела чудес Божьих, не пробовала ни кусочка манны, не слышала ни слова из Закона. И все же ее вера была настолько сильной, что она встретила, приняла и защитила тех, кто пришел уничтожить ее город и ее народ. «Господь, Бог ваш, — единственный Бог на небе вверху и на земле внизу», — провозгласила она.

— Эту женщину зовут Раав, — сказал Салмон почтенным воинам. — Она позвала нас из окна своего дома в городской стене, потом встретила нас прямо в воротах и привела к себе домой. Она прятала нас у себя на крыше до того, как пришли воины. А им сказала, что мы уже ушли из города.

Ефрем тоже встал на защиту Раав.

— Воины поверили ее лжи и погнались за ветром.

— Она приняла нас с радушием, а провожая, посоветовала переждать в холмах в течение трех дней. И только потом идти назад с докладом. Эта женщина сказала, что Господь отдал нам эту землю. Она сказала: «Господь, Бог ваш, — единственный Бог на небе вверху и на земле внизу». И она попросила нас дать клятву перед Господом, что мы спасем ее и ее семью.

Глаза Иисуса немного сузились.

— И вы поклялись?

Салмон почувствовал, что у него вспотел затылок. Может быть, он проявил непослушание и этим нарушил волю Божью?

— Да, господин, мы дали клятву, — он проглотил комок в горле. — Если мы поступили неправильно, я молю, чтобы Господь за все спросил с меня и не наказывал эту женщину. Мы поклялись перед Господом, Богом нашим, что всякого, кто будет в ее доме, пощадят.

— Да будет так, — сказал Иисус.

Салмон вздохнул с облегчением.

— Как мы узнаем ее дом среди других? — спросил Халев.

Салмон с готовностью ответил ему:

— Мы договорились с ней о знаке, который покажет нам ее жилище. Помогая нам бежать, она спустила нас на землю по красной веревке. Я сказал Раав, чтобы она оставила эту веревку привязанной к окну. Ее будет легко увидеть.

Иисус встал.

— Господь хранит тех, кто принадлежит Ему.

— Благословенно имя Господне, — ответил Салмон с облегчением.

Халев подбросил ветку в огонь, и сотни искр взлетели вверх.

Сложив ладони, он пристально вглядывался в огонь. Иисус взглянул на старого соплеменника, обошел костер, подошел к Салмону и положил руку на его плечо.

— Ты вместе с Ефремом должен будешь позаботиться об этой женщине и об ее семье. Господь говорил со мной утром, и я передал Его повеления начальникам колен. Вы услышите их сейчас. Мы перейдем Иордан через три дня. Приготовьтесь.

Ефрем смотрел вслед удалявшемуся Иисусу.

— В нашей миссии не было никакой необходимости. Он уже решил, что надо делать, даже не выслушав нашего доклада.

Халев переломил ветку.

— Никогда не ставь под сомнение пути Господни или действия слуг, которых Он поставил над Своим народом! — он взглянул на Ефрема, а затем на Салмона. — Иисус лишь орудие в руках Божьих.

Салмон не разделял разочарования Ефрема. Ему не было жаль, что задание, порученное им, не принесло им славы. Довольно было и сознания того, что Иисус был уверен в них настолько, что отправил их в Иерихон. И не имело никакого значения то, что Господь обратился к Иисусу до того, как они пришли с донесением. Нуждался ли Бог в их докладе? Похоже, что они были посланы в Иерихон с какой-то иной целью, с целью, которой не знал никто, кроме Господа: возможно, Бог послал их, чтобы они нашли Раав и открыли ей путь к спасению.

Халев посмотрел на них обоих.

— Кто возьмет на себя ответственность за женщину?

— Я, — ответил Салмон.

Глаза Халева потемнели.

— Да будешь ты вовек благословен, брат мой, — сказал Ефрем. — Мне пришлось бы туго, если бы надо было объяснять Халеву, как я оказался в компании блудницы! — смеясь, он хлопнул Салмона по спине.

— Ефрем, я уверен, что твои братья и сестры ждут не дождутся тебя, — сурово сказал Халев.

Веселье юноши испарилось.

— Да, господин.

Он сочувственно взглянул на Салмона и помчался к родственникам.

Салмон ждал, когда Халев выскажет свое мнение. После смерти Моисея не было человека, кроме Иисуса, кого Салмон так же глубоко уважал, как этого патриарха их колена — колена Иудина. Халев был одним из двоих, признанных верными Господу среди всех рабов, вышедших из Египта.

Старец поднял голову и испытующе посмотрел на него.

— Она из другого народа. Ты знаешь предостережения относительно женщин из других народов.

— Она хочет стать одной из нас, — Салмон нуждался в одобрении Халева. Он много думал и решил, что лучше всего будет рассказать правду о своих чувствах к Раав и спросить у Халева совета. — Я хочу ввести эту женщину в свой шатер.

— Всему свое время, сын мой, не стоит спешить с подобными решениями.

Салмон встретился с его взглядом.

— Я думаю, лучше обсудить это сейчас.

— Должно быть, она очень красива, — сказал Халев уклончиво.

Салмон почувствовал, как краска заливает его лицо. Старец иронично улыбнулся.

— Ты покраснел, как мальчишка.

Гнев заставил Салмона заговорить смелее.

— Мне двадцать шесть лет, и я еще не встречал женщины, которую хотел бы взять в жены.

Халев покачал головой. В его словах слышались гнев и обида.

— Так всегда и происходит, Салмон. Всегда языческие женщины уводят наших мужчин от Бога.

— Раав не язычница!

— Она хананеянка.

— У этой женщины больше веры, чем у моего отца или матери. Но давай сразу рассмотрим все возражения. Она старше меня, и она зарабатывала на жизнь блудом!

Глаза Халева вспыхнули.

— И такую женщину ты решил избрать себе в жены?

— Раав — редкая женщина.

— Редкая?

— Она доказала свою веру поступками.

Халев поворошил костер палкой.

— Возможно, она просто искусная обманщица, которая предала свой народ, чтобы спасти свою шкуру.

— Кто ее народ?

Халев поднял руку, словно желая отмахнуться от слов Салмона, но Салмон решительно встал на защиту Раав.

— Мы должны исполнять волю Божью. Вы с Иисусом когда-то научили меня этому. Именно этого я хочу: понять волю Божью. Помоги мне понять, что Бог предназначил этой женщине!

Халев медленно выдохнул и протер лицо.

— Иисус уже дал указания. Ты позаботишься о безопасности этой женщины и тех, кто будет с ней. И если ты захочешь, она будет принадлежать тебе по праву завоевателя.

Сердце Салмона часто билось. Несмотря на холодность слов Халева он чувствовал себя так, как будто бы ему достался бесценный дар.

Халев опустил руки и серьезно посмотрел на него.

— Ты оставишь эту женщину и ее родственников вне стана. Возможно, она захочет пойти своим путем и забрать с собой семью.

— Она захочет стать одной из нас.

— Почему ты так уверен?

Салмон опустил голову и произнес задумчиво.

— Я видел ее глаза. Я слышал ее голос, — он хотел, чтобы Халев поверил в Раав, как он сам. — Разве мы не были рабами, когда Бог освободил нас? Я верю, что Бог послал меня и Ефрема в Иерихон найти эту женщину. Это единственное объяснение, которое, на мой взгляд, имеет смысл, если принять во внимание то, что Бог говорил с Иисусом до того, как мы вернулись с докладом. Господь хочет избавить эту женщину от зла хананеев так же, как он избавил нас от власти египтян.

— Будь осторожен, дабы не добавлять от себя к словам Господа, Салмон. Ты должен исполнять волю Божью, а не желания своего сердца. Люди моего поколения решили, что они могут идти своим собственным путем, и все они умерли в пустыне.

— Я всегда помню о воле Божьей. С самого детства ты учил меня истине и своими поступками всегда подтверждал свои уроки. Одно мне всегда было ясно: Господь даровал нам свободу не потому, что мы заслужили ее или были ее достойны. Господь спас нас по Своей великой милости, — Салмон протянул руки. — Разве Господь не простирает свое милосердие на всякого, кто жаждет принадлежать Ему? Я видел эту жажду в Раав. Я слышал это в ее голосе. Она верит, что Господь наш есть истинный Бог, и она доказала свою преданность Ему, спасая нас — Его слуг.

Салмон замолчал, тщательно взвешивая слова. Наконец, он задал вопрос, который жег его сердце последние три дня.

— Разве не может быть так, что Господь соединил желание моего сердца со Своими благими намерениями в отношении этой женщины?

Халев задумался над его словами.

— Ты можешь только догадываться о желаниях сердца этой женщины, Салмон.

— Благоговение перед Господом — признак мудрости. Разве смогла бы Раав действительно провозгласить, что Господь — единственный Бог на небе вверху и на земле внизу, если бы Сам Бог не запечатлел Свое имя в ее сердце?

— Если ты ждешь от меня простого решения, то знай — у меня его нет. Мы оба должны молиться и пытаться понять волю Божью.

Но Салмон никак не мог успокоиться.

— Если кто-нибудь узнает о том, что она укрывала нас с Ефремом, она может не дожить до своего избавления. Мне нужно вернуться…

— Она просила тебя об этом?

— Нет, но…

Глаза Халева вспыхнули.

— Тогда позволь мне спросить тебя вот о чем: где же твоя вера, Салмон? Если Господь действительно хочет спасти эту женщину, Он сделает это.

Салмон снова начал что-то говорить, но замолчал, когда взглянул в глаза Халева. Он уже достаточно сказал. Морщины, избороздившие лицо старца, свидетельствовали о мудрости, приобретенной с годами страданий. Грехи других людей, включая грехи родителей Салмона, стали причиной такой сердечной боли Халева, какой Салмон и представить не мог. Прошло уже почти сорок лет с того момента, как Бог обещал Халеву и Иисусу, что они будут единственными из своего поколения, кто войдет в землю обетованную. Двое из всего поколения. И все потому, что остальные отказались верить в силу Бога.

— Я верю, что Господь защитит ее, — сказал Салмон, опустив голову. — Да простит мне Господь мое неверие.

— Когда-то я тоже был молодым и горячим, — уже спокойнее сказал Халев. — Ты должен научиться терпению. Бог не нуждается в нашей помощи.

Салмон поднял голову и улыбнулся.

— Когда ты увидишь Раав, ты поймешь, что я в ней нашел.

— Если я увижу Раав, я пойму, что по воле Божьей, а не благодаря твоим усилиям ее жизнь была спасена, — он встал. — Уже очень поздно, и мы оба нуждаемся в отдыхе. Завтра предстоит много дел. Нужно все подготовить для осады.

Салмон встал вместе с ним, но не отошел от костра. Он хотел, чтобы Халев благословил его решение взять Раав в жены.

— Так ты не будешь возражать, если я введу Раав в свой шатер?

Халев грустно посмотрел на него.

— Было бы разумным подождать и увидеть, какое решение примет она.

— Она уже приняла решение.

— Неужели? Если Бог спасет Раав из Иерихона, то право распоряжаться своей жизнью Бог предоставит ей, — на его губах появилась легкая улыбка. — И если она действительно так мудра, как ты говоришь, она предпочтет мужчину постарше.

Салмон рассмеялся, и напряжение спало. Может быть, Халев просто испытывал его?

— Ты сказал, что она принадлежит мне по праву завоевателя.

Халев рассмеялся вместе с ним.

— И то правда, но у столь отважной женщины обязательно будет свое мнение, — он положил руку на плечо Салмона и снова заговорил серьезно. — Когда закончится битва, Иисус будет решать ее дальнейшую судьбу. Она подвергнется испытанию, — Халев отпустил плечо юноши — И если она действительно такова, как ты говоришь, то тебе нет нужды переживать.

Но Салмон не был удовлетворен. Он хотел бы услышать прямой ответ, а вместо этого ему придется ждать.

Сможет ли Раав доказать, что она действительно такая женщина, какой он представил ее Халеву? Если нет, то, вне всякого сомнения, ему придется доказывать, что она не причинит неприятности израильтянам.

 

Глава четвертая

Раав высыпала зерно в большой глиняный сосуд, который принес ей сын Мицраима. Еще две корзины, и кувшин будет полон. В других трех больших кувшинах была вода. Две корзины были заполнены финиками, и две — изюмом. Последние несколько дней ее мать, сестры и невестки приносили бобы, чечевицу, лук, чеснок и лук-порей. Дом начал напоминать торговую палатку на рынке, наполненную продовольствием. Но хватит ли этого, если осада продлится дольше недели? Она вновь осмотрела запасы, мысленно составляя список того, что у нее было, и того, что еще было необходимо принести, только бы ее семья ни в чем не нуждалась до тех пор, пока израильтяне не пробьются в город и не спасут их. Времени оставалось немного, с каждым днем ее волнение усиливалось.

Иовав и Мицраим приходили к ней каждый вечер после работы на укреплениях. Пока она подавала еду, они рассказывали все, что слышали. Каждая кроха информации, которую она собирала, могла пригодиться позже. Но самым важным было утвердить отца и братьев в их вере в силу Бога Израиля, чтобы они не возлагали надежд на планы царя.

— Царь уверен в том, что город захватить невозможно, — сказал Мицраим в один из вечеров. — Израильтянам никогда не приходилось сталкиваться с такой крепостью, как наша.

Иовав оторвал кусок хлеба и обмакнул его в чечевичную похлебку, приготовленную Раав.

— Они могут и не дойти до стен. Царь заготовил тысячи стрел. Целая армия будет стоять на укреплениях, в готовности застрелить всякого, кто дерзнет приблизиться.

— Не обманывай сам себя, брат, — Раав долила ему вина. — Не доверяй свое спасение этому человеку. Не забывай, что я знаю его гораздо лучше. Более того, ни он, ни вся его армия со всем вооружением ничего не смогут поделать, когда израильтяне пойдут против нас. С ними идет Бог. Ты должен поступить так, как я говорю тебе. Бросай все и беги сюда, как только израильтяне вступят на западный берег Иордана.

— Только как они доберутся до западного берега?

— Я не знаю! — Раав отставила кувшин и уперла руки в бока. — Может быть, они построят плоты. Может быть, переплывут. Может быть, перейдут!

Мицраим рассмеялся.

— Может быть, их перенесут орлы. Или даже лучше — может быть, у них появятся крылья, и они перелетят!

— Как ты можешь смеяться? — Раав отвесила ему подзатыльник. — Если Бог разделил Чермное море, думаешь, эта река сможет остановить Его? Он может иссушить ее Своим дыханием! Единственное безопасное место вне лагеря израильтян — это дом, где ты сейчас находишься.

Она взяла кувшин и посмотрела на братьев взглядом, полным отчаяния. Почему они не видят положения Иерихона и его народа так же ясно, как видит она?

— Сюда идет Бог! И вам лучше быть готовыми к Его приходу!

Раав отодвинула табурет и встала. Осмотрела стоящие в комнате большие кувшины, несколько циновок, сложенных в углу, стопку одеял на кровати.

— Что еще нам может понадобиться?

Она крепко зажмурилась, пытаясь унять дрожь.

— Терпение.

Даже если израильтяне переходят реку в это самое мгновение, она готова.

* * *

Пока лагерь израильтян еще располагался в Ситтиме, манна продолжала падать с небес, но каждое утро ее становилось все меньше, и теперь с восходом солнца появлялся лишь тоненький слой.

Салмон встал на колени вместе с тысячами мужчин, женщин и детей, собиравших свою пищу на этот день. Он сделал лепешку из подобных кориандру хлопьев манны и положил в походную печь, вынесенную его родителями из Египта. Теперь Салмон часто думал о своих родителях. Он молился о том, чтобы не повторить их ошибок; о том, чтобы его вера была твердой; о том, чтобы не ослабеть в предстоящей битве с врагом. Он хотел быть не просто мужчиной, но мужем Божьим.

Вдыхая чудесный сладкий аромат лепешки из манны, шипящей в оливковом масле, он взял заостренную раздвоенную палочку и осторожно перевернул лепешку. Его желудок сжимался от голода. Когда лепешка пропеклась, он скатал ее и сел поудобнее, чтобы съесть медленно, наслаждаясь ее сладостью. Скоро манна совсем исчезнет, потому что люди перестанут в ней нуждаться, ведь они войдут в Ханаан — страну молока и меда. Там были большие стада коров и овец, дававших молоко, было много фруктовых садов, виноградников, полей пшеницы и овощей. Пища, о которой его поколение знало лишь понаслышке. Господь обещал, что они получат сады и виноградники, которые не сажали, соберут урожай пшеницы, бобов и чечевицы, который выращивал другой народ, и будут пасти стада, оставшиеся после бегущих от них врагов Бога. И тем не менее Салмон был полон печали.

Он не знал вкуса чего-нибудь, кроме манны. Первый раз он попробовал что-то другое, когда они с Ефремом отдыхали на берегу ручья в Ханаане, где поймали и поджарили рыбу. И несмотря на то что еда была вкуснейшей, она не могла сравниться с тем, что давал им Бог, с тем, что Он вскоре заберет.

Салмон с благоговением держал небесный хлеб. Всю свою жизнь он воспринимал его как нечто само собой разумеющееся, теперь же он понял, как драгоценен был этот хлеб. Он ел его со слезами на глазах, ведь он знал, что получил эту пишу из рук Самого Бога. Это был дар, дававший ему жизнь. Может ли что-нибудь еще быть столь же сладким? Может ли что-нибудь еще быть столь же питательным?

Скоро народ перестанет скитаться по пустыне, и в землю обетованную вступит сильный и верный Божий народ. Израильтяне лишатся манны, как выросшие дети лишаются материнского молока. Вместе с другими он будет пахать и сеять, пасти стада и собирать урожай. Они будут рожать детей, строить дома и города.

— О, Боже, сохрани в нас силу веры! — молился он. — Не дай нам вновь стать хныкающими младенцами! Не дай нам возгордиться победами, которые Ты дашь нам. Грехи отцов наших всегда будут перед нами. Если бы только можно было стереть их раз и навсегда, чтобы мы могли предстать пред Тобою чистыми, как Адам и Ева, когда Ты создал их.

Зазвучал шофар, созывая народ на собрание.

Настало время идти и получить щедрый дар Божий, который Он приготовил для них.

* * *

Надзиратели прошли через стан, провозглашая приказ Иисуса.

— Когда увидите священников левитов, несущих ковчег завета Господа Бога вашего, следуйте за ними. Они поведут вас, поскольку вы не ходили этими путями раньше. Расстояние между вами и ковчегом должно быть около километра, и оно должно быть таким всегда. Не подходите ближе.

Салмон быстро свернул свой шатер, обернул кожей колышки и прикрепил все к своей поклаже. Закинул ее на плечи и встал, ожидая вместе с тысячами других потомков Иуды. Он чувствовал переполнявшую его силу и огромное желание бежать к реке, но продолжал стоять, сдерживая свой пыл.

Ковчег завета пронесли перед ним, и он ощутил восторженный трепет в душе. Священники несли ковчег завета к Иордану. Все колена двинулись за ним на указанном расстоянии. Земля ожила, наполненная движущимся множеством народа, тысячами людей, уверенно идущих вперед, к победе.

Они разбили лагерь у Иордана, и Иисус обратился к народу:

— Очиститесь, ибо завтра Господь явит среди вас великие чудеса Свои.

Мужчины отделились от жен и отстирывали свои одежды. Салмон был среди них. После того как он съел немного манны утром, он постился и не ел ничего. Вечер он провел в шатре, молясь в одиночестве.

С восходом солнца Салмон снова стоял среди многих других израильских воинов, ожидая, когда Иисус провозгласит слова Господни. «Сыны Израилевы, придите и выслушайте слова Господа, Бога вашего!»

Салмон стоял впереди — плечом к плечу со своими родными и двоюродными братьями. Иисус поднял руки и возвысил голос так, что он достигал даже тех, кто стоял дальше всех.

— Придите и выслушайте слова Господа, Бога вашего. Сегодня вы узнаете, что среди вас есть Бог живой. Он прогонит от вас хананеев, и хеттеев, и евеев, и ферезеев, и гергесеев, и аморреев, и иевусеев. Помыслите об этом! Ковчег завета Господа всей земли пойдет перед вами через Иордан! И как только стопы ног священников, несущих ковчег Господа, Владыки всей земли ступят в воду Иордана, вода Иорданская иссякнет, текущая же сверху вода остановится стеною.

Иисус подал знак священникам, несущим ковчег, и они направились к реке.

Салмон вытянул шею, чтобы увидеть чудо. Сердце замерло. Он боялся Бога так же сильно, как и любил. Когда ковчег пронесли мимо Салмона, он задрожал от невыразимого восторга. По телу побежали мурашки. Волосы на голове зашевелились. Облачный столп над скинией, указывавший народу путь, был привычен Салмону с детства. Он видел и огненный столп по ночам. Но он родился уже после исхода из Египта и не видел чудес, произошедших там, и того, как расступились воды Чермного моря, и израильтяне перешли его посуху. Он дрожал в предвкушении того, как Господь проложит путь для Своего народа через стремительный поток Иордана.

Ковчег был уже далеко впереди народа. Было ли это знаком от Бога, означавшим, что Он не нуждается в их защите? Если бы народу было позволено, они бы плотной стеной окружили движущийся ковчег. Но он был там — далеко впереди, его золото блестело на солнце, указывая им путь. Люди совсем притихли, подойдя к реке. Все стояли молча, не двигаясь, в ожидании повеления следовать за ковчегом.

Священники дошли до берега Иордана. Не раздумывая, они вошли прямо в разлившийся Иордан. В тот же миг раздала громкий звук, которого Салмон никогда раньше не слышал. Волосы встали дыбом, когда он увидел, как вода отступила, и облако пара с шипением поднялось вверх. Священники донесли ковчег завета Господа до середины реки и остановились там. Золотой ковчег сверкал в лучах утреннего солнца.

Весь народ последовал за ним.

Когда народ перешел реку, Иисус объявил, что Господь повелел ему избрать двенадцать человек: по одному из каждого колена. Как глава колена Иудина, Халев провозгласил имя мужчины, который будет представлять это колено. Иедидиа вышел вперед. Его легко было заметить: он был выше и сильнее других. Мужчины похлопывали его по спине, расступаясь и пропуская вперед. Он встал перед Халевом, и тот возложил руки на его плечи, тихо поговорил с ним и отпустил. Иедидиа побежал и присоединился к остальным одиннадцати избранным представителям колен, стоящим перед Иисусом.

— Идите на середину Иордана, где стоит ковчег завета Господа, Бога вашего, — повелел Иисус двенадцати избранным из колен Израилевых. — Каждый возьмите по камню со дна реки перед ковчегом и принесите их на плече — двенадцать камней по числу колен Израилевых. Из этих камней мы построим памятник. Когда спросят у вас в последующие времена сыны ваши — «Что значат эти камни?», вы ответите им: «Они поставлены в память того, что вода Иордана расступились перед ковчегом завета Господа, когда он переходил через Иордан». Таким образом, камни эти будут памятником для сынов Израилевых навек.

Иисус и двенадцать избранных вернулись в русло реки.

* * *

Раав услышала крик и подбежала к окну. Выглянув, она увидела воинов, бежавших по дороге.

«Они идут! Они идут! Израильтяне направляются к реке!» На восточном берегу облако пыли висело над множеством людей, направлявшихся к реке, но внимание Раав привлекло нечто впереди них, оно ярко сверкало и отбрасывало солнечные блики! Был ли это ковчег завета, о котором она слышала?

С раскрытым ртом она наблюдала, как два столба пара взметнулись вверх и отступили от маленьких фигурок, вступавших в реку. Вся она затрепетала от охвативших ее чувств. Страх. Восторг. Благоговение. Она плакала и смеялась одновременно. Сердце бешено колотилось. Она так далеко высунулась из окна, что чуть не выпала. Чудо. Она видела чудо!

— Как могуществен этот Бог! — воскликнула Раав.

Пар поднимался и собирался в облако над рекой. Охваченные паникой хананеяне кричали и бежали к стенам города, как стадо напуганных животных. Ей послышалось или на самом деле прозвучала труба из бараньего рога? Воинство Израиля переходило Иордан. Тысячи и тысячи людей растянулись по равнинам Моава. Их было так много, как звезд на небе. Они передвигались быстро, но в строгом порядке.

Раав, вытянув шею, посмотрела в сторону пальмовой рощи.

— Давай, отец, торопись. Ну, где же ты?

Крестьяне и рабочие бежали к Иерихону. Она хлопнула руками по подоконнику, пытаясь усмирить свое нетерпение. Наконец она увидела отца. Мать шла следом, и оба с трудом тащили тяжелые мешки с вещами.

— Оставьте все! — кричала Раав. — Идите налегке!

Кричать было бесполезно. Они не услышат ее в оглушительном шуме бегущих к воротам насмерть перепуганных горожан. Она неистово замахала руками. Отец заметил ее, но ничего не бросил. Уставшая мать уронила свою тяжелую ношу на землю, но не оставила ее, а поволокла за собой.

— Бегите! — яростно жестикулировала Раав. — Здесь есть все, что вам необходимо!

Они с трудом брели, упорно стараясь сохранить свое имущество. Раав выругалась от отчаяния. Толпа протискивалась в ворота. Кто-то пронзительно визжал. Кто-то, наверное, упал, и теперь его топтали. Все шумели, как стадо диких животных, те, кто был посильнее, кулаками прокладывали себе дорогу через толпу, раздавая тумаки направо и налево.

Кто-то постучал в дверь.

— Раав, — позвал Мицраим. — Впусти нас!

Она подняла засов и отворила дверь, впуская брата и его жену Бейсмат. Они привели с собой двоих детей. Иовав и его жена Голан бежали по улице, крича на детей и поторапливая их. Лица всех бежавших были бледны, в глазах застыл ужас от страха. И каждый что-то нес с собой. Раав покачала головой, увидев их сокровища, когда они вошли в дом: горшок; расписанная урна; корзинка с бутылочкой краски для век, щипчиками, коробочкой с притиранием, украшениями и рогом с маслом.

Младенец Мицраима плакал, пока Бейсмат не села на кровать и не дала ему грудь. Когда послышались шаги на крыше, дочь Мицраима Босем уронила урну, и та вдребезги разбилась. Мицраим закричал на нее. Громко плача, малышка подбежала к матери и вцепилась в ее платье.

— Успокойся, Мицраим. Ты ведешь себя, как те сумасшедшие у ворот. Ты только еще больше напугал детей, — Раав взяла девочку на руки. — Тебе нечего бояться, здесь мы все в безопасности, Босем, — она поцеловала ее в щечку. — Все будет хорошо.

Раав помахала рукой, подзывая остальных.

— Идите сюда, дети. Подходите все. У меня есть кое-что для вас.

Она поставила Босем на ноги и достала корзинку с раскрашенными палочками и бабки для игры.

— Авив, дорогуша, подходи, поиграй со всеми.

Сестры Раав Агри и Гера со своими мужьями Вахебом и Зебахом пришли со своими детьми.

— Там люди сошли с ума!

Увидев других малышей, дети Агри и Геры присоединились к игре в бабки и в палочки.

— А где отец с матерью? — спросил Иовав.

— Я потеряла их из виду, когда они смешались с толпой в воротах, — ответила Раав и кивнула в сторону окна, забирая младенца у Бейсмат. — Может быть, ты сможешь разглядеть их, Мицраим.

Она встала и нежно прижала младенца к плечу, поглаживая его по спинке, и начала прохаживаться по комнате.

— Я слышал, что стража собирается закрыть ворота, — сказал Иоавав.

— Они впустят всех, — успокоила его Раав. — Царь хочет, чтобы все трудоспособные работники вошли в город прежде, чем затворят ворота. Если его армия погибнет, он заставит горожан встать на стены и сбрасывать камни.

Она была зла на отца за то, что он не послушал ее. Они с матерью должны были бросить все и бежать со всех ног, как только раздался первый крик бегущего по дороге воина. Если бы они послушались, они бы избежали жестокой давки в воротах. Она надеялась, что они не пострадают в этом толкающемся и пинающемся стаде, которое пыталось пробиться в город.

— Я пойду, поищу их, — сказал Мицраим. — Зебах, запри за мной дверь.

Прошел час, а он все не возвращался. Бейсмат начала всхлипывать.

— Он вернется, как только отец с матерью войдут в город, — сказала Раав, пытаясь оставаться спокойной ради детей. Из окна она видела толчею внизу и знала, что город заполнен теми, кто жил вне его стен. Даже путешествующие купцы со своими караванами требовали открыть ворота.

— Впустите нас! — это был Мицраим.

Женщины вздохнули с облегчением, когда Зебах открыл дверь. Бейсмат кинулась к своему взъерошенному мужу и, всхлипывая, прижалась к его разодранной тунике. Отец вошел следом за ним, лицо его было в крови.

Раав налила воды в миску, а затем увидела мать, втаскивающую свою ношу в дом. Передав миску с водой Агри, Раав подошла к матери.

— Что здесь настолько ценное, что вы готовы были рисковать своей жизнью, только бы сохранить это? — спросила она, протягивая руку к узлу.

— Нет! — крикнула мать, отталкивая ее руку. — Нет, нет!

Раав чуть не расплакалась от злости. Она была так рада, что они теперь в безопасности, и так зла на них за их глупость. Она заставила себя выглядеть спокойной, что было весьма далеко от действительности.

— Ну же. Давай, я возьму его. Я осторожно. Отпусти!

Всхлипывая, мать опустилась на пол в изнеможении. Она накрыла голову платком и зарыдала.

Отец отмахнулся от попыток Агри помочь ему и устало побрел к окну.

— Ты видела? Ты видела, что произошло? Вода свернулась, как ковер, от города Адама до Мертвого моря.

— Я видела, — сказала Раав. — Рука Божья нависла над этой землей, и Он сметет Своих врагов, как камушки со стола для игры.

Отец отвернулся от окна и тяжело опустился на ступеньку, которую она построила под окном. Раав никогда не видела его таким уставшим. Он дрожал, его лицо было залито потом.

— Ты была права, Раав. Они уничтожат нас. Они идут по равнинам Моава, как саранча. И они сметут все на своем пути.

— Успокойся, отец.

Все и так были напуганы, а его слова только подливали масла в огонь. Раав взяла у Агри миску с водой и встала на колени перед отцом. Она говорила громко, чтобы все могли услышать.

— Пока мы в этом доме, мы в безопасности.

Отжав кусок ткани, она начала аккуратно вытирать его лицо.

— Ни разу в жизни я не видел такого, — все еще дрожа, отец закрыл глаза и судорожно сглотнул. — Никогда не думал, что увижу подобное тому, что случилось сегодня, — он сжал в кулаки лежавшие на коленях ладони, и тело его буквально окаменело от страха. — Никогда я не видел столь ужасного Бога!

— И люди, служащие этому Богу, обещали пощадить нас, — отставив миску с водой, Раав взяла его руки в свои и крепко сжала. — Вспомни красную веревку, свисающую из моего окна. Когда настанет день разрушения, мы не погибнем.

* * *

Великое множество народа стояло на западном берегу в Галгале, на восток от Иерихона, и наблюдало за тем, как каждый из двенадцати избранных представителей колен выносил на плече самый большой камень, который он мог поднять, и нес его в середину стана. Там камни сложили в одну линию, плотно придвинув друг к другу, как памятник тому, что Бог совершил в этот день. Иисус повел двенадцать мужчин обратно в русло реки, где они снова взяли по камню и сложили их горкой, чтобы отметить место, где Бог перевел их через Иордан.

Когда священники понесли ковчег завета вперед, вынося его из русла реки, раздался шум многих вод. Река загрохотала, ринувшись в свое русло с севера и с юга, и потоки столкнулись над двенадцатью камнями. Еще раз Иордан затопил берега.

Вместе с тысячами других Салмон вскричал от радости, когда ковчег завета Господа был внесен в лагерь, названный Галгал. Все подняли руки и возвысили голоса, поклоняясь Господу Богу Авраама, Исаака и Иакова, Богу, Который привел их в землю обетованную.

* * *

В стенах Иерихона парализованные страхом люди ждали. Те, кто не смог попасть в город до того, как ворота захлопнулись и огромные брусья засовов встали на место, побежали по дороге, ведущей через горы, искать убежища в чужих землях. Некоторые из них дойдут даже до Средиземноморья. И на всем своем пути они разнесут весть о том, что Бог Израилев иссушил воды Иордана, дабы евреи смогли перейти его!

Израильтяне вступили в Ханаан!

 

Глава пятая

Халев собрал всех мужчин и мальчиков из колена Иудина:

— Мы вошли в Ханаан в день приготовления к Пасхе, и Господь дал Иисусу следующее повеление: вся мужская часть народа израильского должна совершить обрезание.

Все присутствовавшие знали, что их отцы, обрезанные во время жизни в Египте, вызвали гнев Божий, потому что продолжали думать и поступать как рабы, а не как свободные люди, избранные быть святым народом. Таким образом, провинившемуся поколению не было позволено обрезать своих сыновей. Но сейчас настало время исполнения обетования. Длань Божия приведет семя Израиля в Ханаан. Но прежде, чем это случится, Бог хотел, чтобы Его народ снова стал обрезанным.

Салмон стоял в ожидании среди тысяч своих собратьев. Там были мужчины всех возрастов, от грудных младенцев до мужей, которые были старше двадцатишестилетнего Салмона лет на десять. Стараясь не думать о ноже, юноша смотрел на стены Иерихона. А что, если враги узнают о небоеспособности израильских воинов? Они будут беззащитны и потерпят поражение, так же, как сихемиты четыреста лет назад, когда сыновья Иакова отомстили за насилие над своей сестрой. И тем не менее Салмону не было страшно. Бог совершил чудо перед очами жителей Иерихона. Они не посмеют открыть ворота и выступить против Него. Они предпочтут отсиживаться в своем укрепленном городе. Страх парализовал их. Враг будет наблюдать обрезание Израиля. Пусть наблюдают, дрожат и бездействуют. Приближалась Пасха, весь Израиль будет вспоминать ночь, в которую ангел губитель прошел мимо косяков дверей, помазанных кровью ягнят, направляясь поражать первенцев Египта.

Мальчик закричал от боли. Салмон сочувственно поморщился. Перед ним прошли уже шесть человек, и вот настал его черед.

— Салмон, — торжественно произнес Халев, когда он приблизился. После совершения обряда Халев благословил его. — Да вступишь ты в брак так же, как ты вступил в завет, и да совершишь благие деяния пред лицом Божиим.

— Да сделает меня Господь Своим слугой! — Салмон с трудом встал. Секунду он думал, что потеряет сознание и опозорит себя, но головокружение быстро прошло. Он вернулся в свой шатер и преклонил колени на циновке. Склонив голову, он благодарил Бога за то, что принадлежал к Его избранному народу.

В конце дня он лежал на постели, и каждое движение причиняло боль. Все мужчины совершили обрезание. Израильтяне были теперь свободнорожденными детьми Бога, больше не запятнанными идолопоклонством Египта.

Завет был обновлен.

* * *

— Дай мне это! — Раав выхватила глиняного идола из рук сестры и направилась к окну.

— Что ты делаешь? — закричала Агри, вскочила и побежала за Раав. — Нет!

— Для чего ты принесла эту презренную вещь в мой дом? — Раав вышвырнула ложного бога из окна и смотрела, как он разлетелся на осколки, ударившись о камни внизу.

Агри побледнела.

— Боги отомстят за твою непочтительность!

— Если бы он обладал хоть какой-то силой, разве он позволил бы мне выбросить его в окно? Подумай головой, Агри, она тебе для того и дана. Ты думаешь, тот идол может навредить нам? Да это же просто комок глины. Есть только один Бог и Он — Бог неба и земли Он Бог, совсем недавно разделивший Иордан! Неужели ты так быстро все забываешь? Склонись перед Ним!

Отец, мать, сестры, братья и их дети — все уставились на нее в испуге и замешательстве. Ее просто трясло от злости, но она знала, что криком не поможет им понять. Почему они такие упрямые и глупые? Почему их сердца настолько черствы?

Раав постаралась говорить спокойно.

— Наша единственная надежда — в Боге евреев. Мы должны избавиться от всего, что может Его оскорбить. В ваших вещах еще есть идолы?

Родственники продолжали молча смотреть на Раав, и она почти взорвалась от гнева.

— Распаковывайте свои вещи! Покажите мне, какие еще гадости вы принесли в мой дом!

Неохотно они начали одну за другой доставать из узлов свои вещи. Вахеб, муж Агри, достал заполненный глиной череп с пустыми глазницами.

— Мой отец, — сказал он, когда Раав посмотрела на череп. — Он был мудрым человеком.

— Мудрым и мертвым.

— Наши предки дают нам советы!

— И что же они советуют? Уподобиться им? Ты думаешь, что череп, наполненный землей, сможет подсказать тебе, как избежать грядущего суда? Избавься от него!

— Это мой отец!

— Твой отец мертв, Вахеб. Жаль, что его голова не погребена вместе с телом.

— Раав! — прикрикнул на нее отец. — Ты сказала достаточно!

— Я соглашусь с тем, что сказала и сделала достаточно, когда все эти вещи будут выброшены из окна! — братья и сестры начали возражать, но она перекричала их. — Неужели я должна буду взять на себя вину за вашу смерть? Послушайте меня! Все вы! Этот череп, наполненный землей, не что иное, как мерзкий идол и оскорбление для Бога евреев. Избавьтесь от него! Уберите это из моего дома!

— Авиасаф! — обратился Вахеб к отцу Раав. — Ты с ней согласен?

Раав почувствовала, как краска бросилась ей в лицо, когда они отказались признавать ее главенство. Она указала на окно.

— Взгляните туда! Сколько тысяч вы видите? И все они перешли через Иордан, который сейчас снова вышел из берегов. Кому вы хотите довериться: Богу, Который привел их на равнины Иерихона, или черепу мертвеца?

Какое-то время все молчали. Затем отец произнес:

— Поступайте, как говорит Раав.

Вахеб умолял:

— А что, если я спрячу его среди своих вещей, и его даже видно не будет? Тогда он не будет оскорблять тебя.

— Убирайся из моего дома вместе со своим идолом, к которому ты так привязан.

— Ты выставишь нас за дверь? — он в изумлении уставился на нее. — Свою собственную сестру и наших детей? Ты жестокая женщина!

Слезы жгли ей глаза.

— Они могут последовать за тобой и твоими идолами за дверь или довериться всемогущему Богу и остаться здесь со мной, — Раав обвела всех взглядом. — И это относится ко всем остальным так же. Вам придется выбирать. Наш народ день и ночь приносил жертвы в надежде на то, что боги смогут защитить нас, если не помогут стены. Но глиняные боги не смогут противостоять Богу живому.

Она указала на череп в руке Вахеба.

— Посмотри в эти пустые глазницы, брат. Разве они могут взглянуть на тебя? Сможет ли эта челюсть открыться и произнести слова мудрости? Может ли этот череп думать? Он же мертв! Три дня назад мы видели истинное чудо. Возложите свою надежду на Бога, Который перевел Израильтян через Иордан, на Бога, обитающего с ними. Этот Бог отдаст им Иерихон.

— Я боюсь! — Гера плакала, прижавшись к своему мужу, Зебаху.

— Мы все напуганы, — сказала Раав ласковее. — Но больше бойтесь Бога, Который может уничтожить нас, чем этих вещей. Мы слишком долго были привязаны к этим бесполезным, бездушным идолам. Неужели вы думаете, что Бог небес и земли явит нам Свою милость, если мы проявим неуважение к Нему, оставив у себя эти вещи? Мы отделили себя от остальных жителей города, а теперь мы должны избавиться от всего нечистого. Избавься от своих божков, мама. Ищи спасение в Боге Израиля, Вахеб!

Отец медленно встал и подошел к матери.

— Мы должны поступить так же, Дарда. Отдай мне идолов.

— Но, Авиасаф…

— Мы чуть не поплатились за них жизнью, когда шли в город. Раав права, — он протянул руки, и мать развязала мешок, который она из последних сил тащила в город. Там была шкатулка для идолов и шесть круглых предметов, аккуратно завернутых в овечью шкуру. Раав вздрогнула. В детстве она боялась черепов своих предков с их мертвыми глазницами. Они всегда занимали почетное место в доме отца, словно мрачные напоминания об ушедших поколениях.

— Конечно, мы можем оставить шкатулку, — сказала мать.

— Зачем? — спросила Раав.

— Она дорогая и красивая. Вот это — слоновая кость, а эти камни — это…

Раав не собиралась идти на компромисс.

— Она только будет напоминать о своем содержимом.

Отец выбросил шкатулку из окна, она раскололась, и каменные статуэтки покатились по склону. Затем отец выбросил черепа. Один за другим они разбились о камни внизу.

Раав снова осмотрелась.

— Сними с детей обереги, Гера.

Гера сняла и передала их Раав, которая выбросила их из окна. Настроение Раав улучшилось, на душе потеплело. Родственники искали в комнате то, что еще могло бы оскорбить Бога евреев. Она отвернулась от них, чувства переполняли ее. Если бы только она могла вот так же выбросить свое прошлое, оставить его так же, как разбитых идолов под окном. У нее были свои идолы: жажда денег и безопасности, способность отделять себя от своего тела, которым она позволяла пользоваться бессчетному множеству мужчин, готовность служить царю, несмотря на то, что он считал свой народ своей собственностью. О, если бы только она могла начать все заново, стать новым творением перед этим живым Богом! Если бы только она могла избавиться от всей нечистоты, чтобы склониться перед Ним с благодарностью, а не сгорая от стыда!

Сдерживая слезы, Раав снова выглянула в окно. Она протянула руки к шатру, в котором был золотой ковчег. О, Бог Израилев, как я хочу встать перед Тобой на колени. Каких бы жертв Ты ни потребовал, я принесу их, отдам Тебе даже свою жизнь. Я открываю перед Тобою двери моего сердца и души, потому что Ты один достоин похвалы, только Ты.

Мицраим схватил ее за талию и втянул вглубь комнаты.

— Стража может увидеть…

— Пусть видят, — освободившись от его рук, Раав снова подошла к окну и протянула руки вперед. Пусть Он видит.

* * *

После священного обряда обрезания сыны Израиля праздновали Пасху — праздник, отмечавший годовщину их исхода из Египта.

Салмон опоясал чресла, надел сандалии и присоединился к своим старшим братьям, их женам и детям. Его незамужняя сестра Лия замыкала семейный круг. Аминадав, старший в их семье, в сумерках заколол пасхального ягненка. Его жена приготовила горькие травы и пресный хлеб. Пока ягненок жарился над огнем, семья собралась для традиционного воспоминания о событиях, приведших к избавлению из египетского рабства.

— Почему эта ночь отличается от других ночей? — спросил самый младший мальчик, прижимаясь к своему отцу — второму брату Салмона.

— Сорок лет назад Бог повелел нашим отцам помазать кровью ягненка косяки дверей, — Аминадав говорил очень просто, чтобы дети могли понять. — И тогда, когда ангел смерти пришел поразить всех первенцев в Египте, он прошел мимо детей народа израильского.

Еще один малыш, устроившийся на коленях у матери, спросил:

— А мы всегда были рабами?

— Наш отец Иаков был арамейским кочевником задолго до того, как наш народ оказался в Египте. У Иакова было две жены и две наложницы, и они родили ему двенадцать сыновей, патриархов колен, которые теперь собраны здесь. Десять сыновей, включая нашего праотца Иуду, завидовали младшему брату, Иосифу. Поэтому они продали его исмаильтянам, которые шли в Египет. Он стал рабом Потифара, начальника дворцовой охраны, но Господь благословлял Иосифа во всех его делах. Даже когда жена Потифара ложно обвинила Иосифа в ужасном преступлении, и Потифар посадил его в темницу, Бог не оставил его. И пока он был в рабстве и в темнице, Господь готовил его к тому, чтобы он избавил своего отца и братьев от смерти.

Дети подошли и уселись поближе к Аминадаву, внимательно слушая историю своего народа.

— Прошло время, и фараона стали преследовать страшные сны. Один из слуг сказал ему, что Иосиф может их истолковать, тогда фараон приказал привести его. Господь открыл Иосифу значение снов: великий голод постигнет Египет и ближайшие народы. Господь также сказал Иосифу, как спасти Египет от голодной смерти. Когда фараон увидел, что Иосиф был мудрейшим человеком в стране, он сделал его управляющим над всем Египтом.

Жена Аминадава медленно вращала вертел с ягненком, а он продолжал рассказ:

— Во время голода сыновья Иакова пришли в Египет, чтобы купить зерна. Иосиф простил им грех, который они совершили против него, и пригласил их жить в Египет. Фараон дал им землю Гесем — самую плодородную часть Египта.

Аминадав усадил самого маленького ребенка себе на колени.

— Со временем Иосиф и его братья умерли, но у их потомков было много детей и внуков, и Израиль стал могучим народом. Египтом теперь правил новый фараон, который не помнил, как Иосиф спас Египет. Этот фараон видел в нашем народе угрозу и превратил нас в рабов. Он поставил над нами жестоких надсмотрщиков, потому что хотел извести народ тяжелой работой. Но Господь благословлял нас даже в угнетении, и мы выжили. Египтяне начали еще больше бояться нас и сделали наше рабство невыносимым. Они заставляли нас делать кирпичи и известковый раствор и работать на полях. Но и этого фараону было мало. Он приказал еврейским повитухам убивать всех новорожденных мальчиков. Но эти женщины больше боялись Бога, чем фараона, и отказались выполнять приказ. Тогда фараон приказал убить всех израильских мальчиков.

Аминадав положил ладонь на одного из малышей, сидевших рядом с ним.

— Тысячи детей были брошены в Нил. Такие же младенцы, как твой братик Самуил. Но одна смелая женщина по имени Иохавед прятала своего сына целых три месяца. Когда она уже не могла его скрывать, она осмолила плетеную корзину и положила в нее малыша. А затем оставила ее на воде в тростнике. Там дочь фараона и нашла…

— Моисея! — хором сказали дети, смеясь и хлопая в ладоши.

— Да, это был Моисей, — тихо произнес Аминадав. Его спокойствие передалось детям, и они притихла — Моисей был избранным слугой Господа, тем, кто принес Израилю Закон, который Бог Сам написал на каменных скрижалях на горе Синай. Тот самый Закон, для которого был построен ковчег завета, — он нежно погладил свою дочку по голове и посмотрел на других детей. — Из-за того, что наши отцы и матери нарушили завет с Богом, мы скитались по пустыне почти сорок лет. Из-за того, что они отказались повиноваться, они все умерли в пустыне. Закон написан для того, чтобы мы могли изучать его и узнавать, как мы можем вести жизнь, угодную нашему Богу.

— Но закон прежде всего должен быть в сердце, — добавил Салмон.

Брат взглянул на него.

— Если это возможно.

Салмон подумал о Раав. Она не знала Закона и тем не менее своими поступками показала самую суть его. Возлюби Господа, Бога Твоего, всем сердцем твоим, и всем разумением твоим, и всеми силами твоими. Как Раав могла иметь такую веру, если только Сам Бог не дал ей веру, как дар? Под силу ли простым смертным понять пути Господни? Может ли кто-нибудь объяснить Его великую милость? Раав была язычницей, приговоренной к смерти, и все же Господь заботился о том, чтобы смерть миновала ее.

— Господь послал Моисея к фараону. Моисей сказал фараону, чтобы тот отпустил наш народ, — продолжил Аминадав. — Но фараон не послушал.

Другой брат, Наасон, вышел вперед с чашей вина. Он наклонил чашу и начал медленно выливать вино на землю.

— Господь излил Свой гнев на Египет в десяти казнях: вода стала кровью; Египет заполонили жабы и мошки; моровая язва, воспаления с нарывами и град поразили египтян; напала саранча; тьма днем покрыла Египет; и, наконец, были убиты все первенцы Египта.

Последняя капля вина упала на землю.

— Перед каждой казнью, — сказал Аминадав, — Господь предупреждал фараона, давал ему возможность раскаяться и отпустить наш народ, но с каждым разом сердце фараона все более ожесточалось. Когда над Египтом должна была свершиться последняя казнь, Господь через Моисея повелел нам заколоть ягненка без порока и окрасить косяки дверей его кровью. В ту ночь, когда пришел ангел губитель, он увидел кровь и прошел мимо домов сынов Израилевых.

— Мама, почему ты плачешь?

— Я оплакиваю страдания наших отцов и матерей, когда они были в рабстве. Но я оплакиваю и египтян, погибших во время правления фараона.

— Весь Египет пострадал, потому что фараон ожесточил свое сердце, — сказал Аминадав. — Он был безжалостен к своему народу так же, как к Израилю.

— Некоторые египтяне ушли с нами, — сказал Наасон.

Аминадав сверкнул глазами.

— И почти все погибли в пустыне, потому что не хотели перестать поклоняться своим идолам, — он поглядел на Салмона. — Они отвратили наших людей от Бога!

Лицо Салмона вспыхнуло. Все уже слышали о Раав.

— Наше собственное сердце уводит нас от Бога, — тихо сказал он. — Господь говорит: «Слушай, Израиль: Господь, Бог Наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога Твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими. И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем».

— Я знаю Закон.

— Она не знает буквы Закона, но она исполняет саму суть его. Она раскаялась и поставила Бога на первое место в своей жизни.

— Кто? — спросил ребенок, но ему не ответили.

Аминадав был непреклонен.

— Среди нас не должно быть инородцев. Они приносят с собой своих чужеземных богов. Они приносят беду!

— Я согласен, — тихо ответил Салмон. — Чужеземцы приносят беду. Но они перестают быть инородцами, когда отказываются от своих ложных богов и поклоняются Господу Богу всем своим сердцем, и разумом, и силами.

Глаза Аминадава вновь вспыхнули.

— Как ты можешь узнать, насколько искренне то, что они говорят? Как ты можешь доверять женщине, которая блудила с другими богами, не говоря уже о других мужчинах?

— Кто? — спросил еще один малыш.

— Так же, как наши отцы и матери блудили с золотым тельцом? — спросил Салмон, с трудом сдерживая закипающий гнев. — Как быстро ты забываешь наши слабости и видишь их лишь в тех, кто не был благословен присутствием Самого Бога.

Ссадив с колен племянника, Аминадав встал.

— Ты рискуешь нами, спасая эту женщину и ее родственников!

Дети испуганно озирались по сторонам. Салмон посмотрел на них и перевел взгляд на старшего брата.

— Бог отдал нам Иерихон. Я не знаю, как Он совершит это, но Он вручит нам его. Если Раав со своей семьей выживет в предстоящих событиях, то лишь потому, что смерть пройдет мимо нее так же, как прошла мимо нас. Красная веревка висит…

— Красный — цвет блудницы, — заметил Наасон.

Хотя Салмон чувствовал давление со всех сторон, он не желал сдаваться.

— Красный — цвет крови, крови пасхального агнца.

— Ты действительно так уверен в ней, Салмон?

— Ну, пусть Лия задает свои трогательные вопросы, — с издевкой заметил Аминадав, услышав тихие слова сестры.

Салмон снова посмотрел на Аминадава.

— Сердце этой женщины принадлежит Господу, я уверен в этом. Она провозгласила свою веру так же твердо, как Мириам, сестра Моисея. И разве вас не изумляет то, что из тысяч жителей города именно к Раав Бог привлек наше внимание. Зачем Ему делать это, если Он не собирался спасти ее?

Салмон обратился к детям.

— Господь спас наш народ не потому, что мы были достойны этого. Вспомните, как наши отцы и матери отвернулись от Бога! Они были свидетелями десяти казней; они видели, как расступилось Чермное море! И все равно они не смогли быть стойкими в своей вере до конца. А некоторые вообще отошли от Бога и стали поклоняться ваалам Моава. Нет, мы не достойны. Праведен только Господь. Никто, кроме Господа, не достоин похвалы.

— И все-таки Бог спас нас, — твердо сказал Аминадав.

Салмон встал и обратился к остальным.

— Да, Бог спас нас. Господь избавил нас по Своей великой милости. Он выхватил нас из Египта так же, как выхватит из Иерихона Раав. В эту ночь мы должны вспоминать, что Господь Бог наш освободил нас. Господь избавил нас. Господь избрал нас Своим народом. Наше спасение зависит не от того, кто мы, а от того, Кто Он.

— Кто такая Раав? — дети все-таки хотели добиться ответа.

— Это не важно, дорогие, — мягко ответила им одна из женщин.

— Просто аморрейская женщина из Иерихона, — сказал Наасон.

Салмон сдержал свой гнев.

— Раав — женщина, обладающая глубокой верой. Она спрятала нас с Ефремом, когда царь Иерихона послал воинов, чтобы схватить нас. Она сказала нам, что Господь отдает нам город, — он улыбнулся детям и сестре. — И вы скоро с ней познакомитесь.

— На все воля Божья, — сказал Аминадав.

* * *

Раав рассматривала Иерихонскую долину, где в звездной ночи горели тысячи костров. Иовав подошел и встал рядом с ней.

— Что это за звуки?

— Пение.

— Они празднуют, как будто уже победили.

— Они уже победили. Бог на их стороне, — и уже скоро, надеялась она, скоро она с родными будет вместе с ними, будет причастна великому Богу небес и земли.

— Как ты думаешь, почему они ждут?

— Я не знаю. Возможно, их Бог повелел им ждать.

— Почему?

— У меня нет ответа, брат. Я в таком же неведении, как и ты.

— Может быть, они передумали, увидев высоту наших стен, — Мицраим подал голос из глубины комнаты, где он сидел, облокотившись на подушки.

— Они поступят с Иерихоном так же, как поступили с другими аморрейскими городами, — сказала Раав. — Но те, кто приходил сюда, спасут нас.

— Кушать хочу, — захныкала Босем.

Улыбнувшись, Раав сошла со ступени у окна.

— Я приготовлю хлеб.

Она добавила дров к углям на жаровне и уложила сверху металлический лист. Утром они с сестрой намололи муки. Она насыпала ее немного в миску, добавила воды и специй и принялась замешивать тесто.

— Надеюсь, все будет именно так, как ты говоришь, Раав, — сказал Мицраим. — Надеюсь, мы будем спасены.

— Бог заставит их выполнить клятву.

Она раскатала кусок теста, пока он не стал тонким. Затем Раав положила получившуюся лепешку на раскаленный металлический лист. Тесто запузырилось, от него пошел пар. Заостренной раздвоенной палочкой она проткнула его в нескольких местах, а потом осторожно перевернула. Дом наполнился ароматом жареного зерна.

Авив крутился рядом, наблюдая, как она готовит.

— Хлеб скоро будет готов, малыш. Попроси своего папу налить вина.

К тому времени, как первая лепешка пропеклась, Раав успела приготовить вторую. Она положила первую на тростниковую салфетку, чтобы дать ей остыть, и принялась за третью. Отец отломил кусок и передал старшему сыну. Сначала ели мужчины, потом дети. Раав разделила круглую лепешку на четыре части для сестер. В глиняной миске осталось немного теста, чтобы сделать маленькую лепешку для себя.

Мицраим долил вина отцу.

— Может быть, они ждут, когда мы выйдем за водой или едой.

— На это могут уйти месяцы! — сказал Иовав. — Скорее они ищут, где можно пробить или поджечь ворота.

— Они не смогут подобраться достаточно близко. Царские лучники стоят на стенах.

— Вы все еще не понимаете, — сказала Раав. — Думаете, Бог пожертвует жизнями тех, кто чтит Его? Бог Израиля не таков, как боги Ханаана. Он хранит Свой народ. Он не жаждет их крови. Вы напрасно волнуетесь.

Мицраим не обратил внимания на ее слова.

— Когда начнется битва, израильтяне будут в замешательстве и панике.

— Паника будет в городе, брат, — горячо сказала она. — Там замешательства нет. Они спокойны. Бог готовит их к сражению.

— Ну почему ты снова и снова говоришь об их Боге? — крикнула мать.

— Должен же быть какой-то другой путь к спасению, — сказал Иовав. — Возможно, нам стоит попытаться выбраться из города сейчас, пока не началась битва.

— Мы будем ждать, как нам было сказано, — в отчаянии проговорила Раав. — Если мы попытаемся защитить себя сами, мы погибнем так же, как и все остальные в этом городе. Нет. Мы доверимся людям Божьим. Они увидят красную веревку и вспомнят свою клятву. В этом доме мы в безопасности.

Она отломила кусочек от своей лепешки, обмакнула в вино и съела.

Все равно братья не успокоились, они продолжали ворчать и жаловаться. Почему человеку так трудно переносить бездействие? Раав старалась быть терпеливой. Она старалась быть сострадательной. Отец и братья провели в этом тесном доме долгие дни. Они начали уставать от общества друг друга. Женщины были не в лучшем состоянии. Все эти разговоры тревожили их. Насколько сильно любила Раав своих родных, настолько тяжелым испытанием были они для нее. Сколько бы она ни напоминала им об обещании, сколько бы ни ободряла их, они все равно до конца не верили ей. Они не могли перестать волноваться о своем будущем, как собака не может выпустить из зубов кость.

— Давайте доедим хлеб и ляжем спать, — предложила Раав. — Утром все встанет на свои места.

Она нуждалась в тишине и покое.

Когда все устроились на ночь, Раав вернулась к окну. Удовлетворенно вздохнув, она подперла щеки ладонями и принялась рассматривать израильский стан. Ночь была такой тихой, как будто все застыли в ожидании, когда Израиль начнет войну. Она провела рукой по толстой красной веревке, свисающей из окна. Прошло еще довольно много времени, прежде чем она легла в свою постель. Легла и закрыла лицо руками, пытаясь сдержать слезы.

Приди, о, Господь небес и земли! Пожалуйста, приди! Разрушь ворота и возьми город! Пошли Своих людей спасти нас из этого скорбного места! О, Бог всего сотворенного, я прошу Твоего милосердия. Да настанет день избавления!

Когда закончится сражение, позволят ли ей евреи стать одной из них? Ефрем не был дружелюбен и открыто осуждал ее. Если ее будущее будет в руках такого же человека, то на что ей надеяться? Он сдержит свое обещание и спасет ее семью, но его обязательства на этом закончатся. А она ждала большего. Имеет ли она право просить большего? Умолять? Эти мысли сводили ее с ума. Все, что она могла делать, — это ждать… и надеяться, что Бог более милостив, чем Его последователи.

Утром Раав, как всегда, встала раньше всех, ей не терпелось посмотреть, не началось ли движение в стане израильтян. Переступила через Мицраима и Бейсмат, обошла Вахеба и Агри. Звезды все еще светили на небе, и лишь тонкая полоска света на горизонте указывала на начало нового дня.

Испуганно она смотрела на величественного старца, стоявшего на расстоянии полета стрелы от городской стены. Он рассматривал стену. Кто был этот человек, одетый для битвы, стоявший в одиночестве и совсем не боявшийся опасности, которой себя подвергал? Может быть, он изучал стены, чтобы найти в них изъяны? У него был вид вождя, человека усердного и ответственного. Может быть, он изучал оборону врага? Конечно, если бы это был вождь израильского воинства, с ним должны были быть воины, исполнявшие роль телохранителей. Вытянув шею, Раав старалась рассмотреть кого-нибудь еще, кто охранял бы этого человека, но никого не было.

Когда она снова посмотрела на этого человека, с ним рядом уже стоял еще один, воин с обнаженным мечом. Откуда он появился? Она должна была бы заметить его приближение. Старец быстро подошел к воину, в его движениях были вызов и нетерпение. Он был настолько близок к стенам Иерихона, что она могла разглядеть, как шевелятся его губы.

Сердце Раав дрогнуло, когда она увидела, как старец упал перед воином на колени, а потом простерся ниц. После этого он встал только для того, чтобы снять обувь! По спине пробежали мурашки. Кто был этот человек, стоявший перед старейшиной? Почему старший поклонился младшему?

Мицраим пробормотал что-то во сне и перевернулся на другой бок, напугав ее. Раав оглянулась.

— Мицраим, — тихо позвала она. — Вставай! Быстрее! Иди, посмотри, что происходит за стенами!

Когда она повернулась к окну, воина уже не было, а старец быстро шагал назад, к стану, высоко подняв голову и расправив плечи. Раав почувствовала дрожь во всем теле.

— Что там? — сонно спросил Мицраим, став рядом с ней и выглядывая в окно. Восходящее солнце заливало светом иерихонскую равнину.

Раав высунулась из окна так далеко, как только могла. Воина нигде не было видно. Ее охватил внезапный восторг.

— Настал день, Мицраим. Бог ведет Свой народ — израильтян — в их страну!

 

Глава шестая

— Вождь воинства Господня передал мне Его повеления, — Иисус обратился к множеству воинов израильских. Он уже собрал священников и простер к ним руки, говоря. — Возьмите ковчег завета и назначьте семь священников, которые будут идти впереди него, и у каждого пусть будет труба из рога барана, — он снова обратился к воинам. — Идите строем вокруг города, и вооруженные пусть прокладывают дорогу перед ковчегом Господним.

Салмон был встревожен, как и остальные вокруг него. Они все начали вполголоса переговариваться. Разве не надо рыть окопы? Разве не должны они возводить земляные укрепления? Как они смогут ворваться в Иерихон без стенобитных орудий?

Иисус поднял руки, и все снова притихли.

— Отныне молчите. Ни слова, пока я не прикажу вам воскликнуть!

И все дали обет молчания.

Колена построились шеренгами, и сотники повторили приказы. Затем наступило молчание, и многочисленная армия двинулась вперед, повинуясь повелениям Господним. Единственное, что нарушало тишину, — это ритмичный звук шагов воинства израильского, сопровождаемый трубным звуком.

* * *

Раав слышала крики царских воинов с дозорной башни: «Они идут! Израильтяне приближаются!» На крыше раздались шаги — солдаты занимали свои места вдоль стены.

Мицраим подбежал к окну.

— Что нам делать? У нас есть эта красная веревка? Что мы будем…?

— Мы будем ждать, — спокойно сказала Раав, наблюдая многочисленное воинство Израиля, идущее по иерихонской равнине. Они шли прямо к городу. Глубокий, резонирующий звук труб долетал издалека, но именно звук тысяч шагающих ног заставил ее сердце биться чаще. Они приближались шеренга за шеренгой. Ближе и ближе. Она чувствовала, как дрожала земля. Или это она сама дрожала оттого, что наступил великий и страшный день пришествия Господня? Она видела священников с трубами, ковчег Господень и шагающих воинов, приближавшихся к ней.

— Это их Бог? — спросил Мицраим, стоявший рядом с ней. — Это Он?

Она никогда не видела ничего более прекрасного, чем этот предмет с фигурами странных крылатых существ, обращенными друг к другу.

— Бог, сотворивший небеса и землю, не может быть помещен ни в какой ящик.

— Тогда что это они несут?

— Я слышала, что это называется ковчегом Господа. Их вождь, Моисей, взошел на гору Синай, и там Бог Своей рукой начертал законы на каменных скрижалях. Наверняка они несут именно это.

— А если захватить ковчег, перейдет ли его сила к другим?

Она достаточно хорошо знала своего брата, чтобы угадать, куда могут завести его мысли.

— Бог избрал израильтян Своим народом, и Он дал им законы. Я не знаю почему. Но Его силу невозможно передать. Разве люди навели на Египет десять казней или разделили Чермное море? Разве люди свернули Иордан, словно ковер? Сила принадлежит Господу. А Господь — это… — Раав развела руками, ей не хватало слов. — Господь — это Господь.

— У них совсем нет стенобитных орудий, — сказал Иовав, выглядывая из-за ее плеча.

— И осадных сооружений, — добавил отец, подходя к окну.

Мужчины обступили ее, оттеснив в сторону, сгорая от нетерпения увидеть приближавшуюся армию. Но они увидели ее глазами людей неверующих.

— Как они собираются сломать ворота и войти в город? — спросил Мицраим.

— Они скоро будут атаковать стены, — мрачно сказал отец. — Они уже близко.

— Так близко, что воины, стоящие на стенах, могут убить их из луков, — заметил Иовав.

Передние шеренги израильтян развернулись, и они продолжили шагать уже вдоль стен.

— Что они делают? — спросил Мицраим.

— Возможно, они решили напасть с другой стороны, — хмуро сказал отец.

Все утро они наблюдали, как воины проходили под окном. Когда ковчег снова появился, Раав закрыла глаза и склонила голову в почтении. В это же время последняя фаланга обошла Иерихон.

«Они уходят! Израильтяне уходят!» — по стенам Иерихона пронесся крик, в то время как израильское воинство направилось назад к иерихонской равнине. Иерихонские воины кричали, смеялись и глумились.

Раав поморщилась, когда услышала оскорбления, которыми осыпали отступающую армию. Знают ли люди на стенах, что унижают тех, кто скоро победит их? Ей хотелось заткнуть уши, когда они начали осыпать язвительными насмешками Бога Израиля. Ей было стыдно за свой народ, за их самоуверенность, за их презрение к всемогущему Богу. Если бы у ее народа была хоть капля мудрости, они бы уже отправили посланников с дарами! Царь бы уже вышел и присягнул в верности Богу Израиля! Но эти ожесточенные бесчувственные люди закрыли город, превратив его в могилу.

— Они оставили нас! — воскликнул Мицраим. — Израильтяне уходят! — он повернулся к Раав, и лицо его покраснело от гнева. — Как ты думаешь, что теперь с нами будет?

— Ты ошиблась, Раав! — кричал Иовав, вымещая на ней свой гнев и разочарование. — Стены действительно достаточно высокие и крепкие, чтобы защитить нас!

— Если царь узнает, что ты спрятала соглядатаев и солгала его страже, мы все погибнем из-за твоего предательства! — добавил Мицраим.

— Он узнает, если только один из нас расскажет ему, — сказал отец. Теперь он боялся царя. — Послушайте меня, все вы. Вы все будете молчать ради вашей сестры! Она думала, что спасает ваши жизни!

Гера взяла на руки одного из своих детей.

— Мы сидели взаперти целыми днями, для чего?!

Раав не хотела, чтобы они заметили ее разочарование. Она надеялась, что этот день станет днем их избавления, но, похоже, это не входило в Божьи намерения. Она была уверена только в одном.

— Эти стены не устоят против них.

— Ты говорила, они придут сегодня!

— Они приходили сегодня, Бейсмат, — тихо ответила Раав. — И я не сомневаюсь, что завтра они вернутся, — она развела руками. — Не спрашивайте меня, почему они так поступают. Я не знаю. Разве я — Бог? Я могу только догадываться.

И зачем только она взвалила на себя заботу об этих непокорных людях?

— О чем ты догадываешься? — спросила мать.

Раав обернулась к матери, чтобы утешить ее. Мать расплакалась, когда услышала топот шагающей армии, а сейчас плакала от того, что ее дети пререкались между собой.

— Я верю, что произойдет чудо, такое же, как в Египте и у Чермного моря, и у Иордана всего несколько дней тому назад. Я уверена в этом, мама, — она посмотрела на остальных. — Я полностью уверена в этом. Не вверила ли я Богу Израиля свою жизнь?

— И наши, — мрачно добавил Мицраим.

Почему ее семья не могла увидеть Бога так же, как видела Его она? Разве их глаза были закрыты и уши заткнуты?

— Да, я вверила и ваши жизни тоже. Я признаю это. Но вы все еще вольны сделать свой выбор. Вы можете вместе со всеми остальными, находящимися вне этого дома, возложить свое упование на толщину стен, а не на Бога живого. Что же касается меня, я предпочитаю подождать и увидеть то, что совершит Бог. Я останусь здесь. Нам пообещали спасение, если мы останемся в этом доме!

— Но Раав, — возразил Иовав, — у них же ничего не получится. У них даже нет стенобитных орудий!

Как быстро люди все забывают! Она воздела руки.

— Разве им понадобились плоты, для того чтобы пересечь реку? — еле сдерживая себя, Раав продолжила. — Только подождите, любимые. Будьте терпеливы. Будьте тверды! Скоро вы увидите и узнаете, что Бог — Властелин этого города и всех земель вокруг него. Весь мир принадлежит Ему. И если Он захочет взять Иерихон, никто в этом городе не сможет остановить Его.

— Я тебе верю, — сказал Авив.

Смеясь, Раав взяла малыша на руки.

— Пусть и остальные будут столь же мудры, милый.

Она прижала его к себе и подошла к окну, чтобы продолжить наблюдение за происходящим.

* * *

Салмон вернулся в свой шатер, поражаясь охватившей его усталости. Конечно же, несколько километров в пути не должны были настолько утомить его. Он встал на колени и молча молился, благодаря Бога за то, что сегодня им не пришлось сражаться. Он сомневался в том, что смог бы поднять меч. Укладываясь спать, Салмон поморщился. Шрам после обрезания еще не зажил до конца. Или он просто чувствовал себя уставшим после праздных дней Пасхи?

В стане царила тишина.

Вытянувшись на постели, заложив руки за голову, Салмон задумался. Он хотел бы знать, что сейчас делает Раав. Смогла ли она убедить свою родню прийти в дом и оставаться в нем? А вдруг кто-то видел, как она спускала двух мужчин из своего окна? Тогда царь уже казнил ее. Внутри Салмона все замерло от ужаса, но он заставил себя расслабиться. Конечно же, Бог защитит женщину, которая не только заявила о своей вере в Него, но и доказала ее. Салмон был потрясен ее красотой, когда она бесстыдно свешивалась из окна и звала их. Но это не шло ни в какое сравнение с проявленными ею отвагой и твердой верой, когда она спасала их с Ефремом, рискуя собственной жизнью. Вера и отвага.

Нужно перестать думать о Раав.

Окружающая тишина давила на него до звона в ушах. Был ли лучший способ прекратить ропот и разглагольствования, чем заставить людей молчать? Господь знал слабости Своего народа. Похоже, все люди от природы склонны подвергать сомнению, оспаривать любые приказы и даже не повиноваться им. Недовольство началось еще до того, как Иисус успел произнести повеление до конца.

Отец и мать Салмона умерли в пустыне, потому что их поколение ослушалось Бога. Иисус поступил мудро. Нужно было заставить людей молчать. Они бы слишком быстро потеряли терпение, решив, что смогут захватить землю самостоятельно. Когда-то они уже совершили эту трагическую ошибку.

О, Господи, я смотрю на эти внушительные стены и содрогаюсь. Сколькие из нас погибнут, когда мы начнем атаку и разрушим ворота, чтобы сразиться с этим нечестивым городом? Мы будем легкой мишенью для воинов на стене. Умру ли я, так и не исполнив обещания, которое дал Раав?

Засыпая от усталости, Салмон закрыл глаза. В голове все еще раздавался звук шагов. Час за часом, километр за километром. Когда они пошли прочь от Иерихона, он слышал насмешки и страдал от оскорблений хананеев. Но он сжал зубы и продолжал идти назад в Галгал.

В чем смысл Твоего странного повеления, Господь? В том, чтобы смирить нас? Или Ты учишь нас ждать, ждать Твоих действий? Наш успех или поражение зависит не от наших усилий, но от Твоей силы. Этому ли Ты хочешь научить наши ожесточенные сердца?

Ответа не было.

Когда на следующее утро Салмон встал, он присоединился к войнам колена Иудина, занимающим свое место среди других колен Израилевых. Иисус огласил повеления на этот день, и сотники повторили их для своих людей.

Вооруженные воины из колена Рувима, Гада и половины колена Манассии повели фаланги через иерихонскую равнину, за ними последовали остальные колена, готовые к битве; священники, трубящие в трубы, и другие священники, несущие ковчег завета. Они обошли Иерихон и вернулись в Галгал точно так же, как и в прошлый день.

В третий день приказы остались прежними… и в четвертый тоже.

С каждым днем со стен доносились все более и более язвительные насмешки, хананеи хулили Бога, смеялись и выкрикивали оскорбления. Каждый раз, обходя город, Салмон смотрел на стену крепости и видел красную веревку, висевшую из окна дома Раав. Дважды он видел кого-то в окне, но человек не подходил к окну близко, так что Салмон не знал, была ли это Раав или кто-то из ее родственников. Красная веревка говорила ему, что с ней все в порядке. Боже, защити ее, когда начнется сражение.

Салмон знал, что гнев закипал в сердцах его соотечественников, когда они шагали вокруг города, расправив плечи и высоко подняв головы. Сердце горело в нем.

Народ исполнял приказ с возрастающей решимостью. Люди продолжали молчать. Они поднимали ноги и твердо ставили их на землю, ожидая дня воздаяния от Господа. Когда этот день настанет, они вынут мечи из ножен.

На пятый день Салмон был полон сил. Воинство Израиля было полностью исцелено, отдохнуло, пришло в полную готовность — готовность уничтожить хуливших Господа Бога.

* * *

— Я все еще слышу звук их шагов, — сказала Бейсмат после того, как израильское войско в шестой раз обошло город и покинуло его. — У меня в голове гудит от этого звука. Тысячи топочущих людей.

— Сегодня вроде бы даже громче, чем вчера, — сказала Гера.

— Каждый раз, когда израильтяне обходят город, земля дрожит сильнее. Чувствуете? — спросили Зебах. — Или мне это только кажется?

Раав смотрела, как Мицраим провел рукой по шкафчику, покрытому слоем пыли, которой на нем не было, когда израильтяне начали обходить город. Он потер пальцы друг о друга и отряхнул руки. Нахмурясь, он оглядел потолок и стены.

— Рядом с дверью в стене появилась трещина.

Он взглянул на Раав.

Она улыбнулась.

— Возможно, завтра настанет день избавления, Мицраим, Может быть, завтра мы будем свободны, и стена вокруг нас будет разрушена.

И даже стена прежнего образа мыслей.

* * *

На рассвете седьмого дня, субботы Господней, приказания изменились. Салмон с трудом дышал. Ему приходилось собирать всю свою силу воли, чтобы оставаться спокойным, молчать и не вскинуть вверх кулаки с торжеством победителя. Его сердце стучало в ритме сражения, в то время как он и великое множество его собратьев соблюдали дисциплину.

Сегодня начнется битва. Сегодня он пробьет себе дорогу в город, найдет Раав и выведет ее и ее семью в безопасное место, прежде чем на них обрушится гибель.

Ибо сегодня Иерихон падет!

 

Глава седьмая

— Они не уходят сегодня, — сказал Мицраим, стоявший у окна. — Они снова пошли вокруг города!

Иовав подошел к нему и заглянул через плечо, чтобы увидеть самому.

— Правда!

Раав проверила запасы воды. Удовлетворившись тем, что воды было еще довольно много, она наполнила миску и подозвала Авива.

— Мы должны приготовиться, — она обмакнула в воду кусок ткани и отжала его над миской. — Мы же хотим выглядеть хорошо, когда они придут за нами.

Она вымыла пыльное лицо Авива. Он поморщился, когда она начала чистить ему уши.

— А скоро они придут?

— Мы приготовимся и будем надеяться, что Господь избрал этот день.

— А как они войдут в город?

— Господь, Бог их, впустит их. А теперь иди и попроси маму надеть на тебя чистую одежду. Босем, подойди, вымоем лицо и руки.

Раав взглянула на мать и сестер, которые сидели, уставившись на нее. Она не могла справиться с восторгом и радостью, переполнявшими ее.

— Вставайте! Умойтесь! Расчешите волосы. Наденьте лучшую одежду! Разве мы можем встречать наших избавителей в грязной одежде и с мрачными пыльными лицами? — она рассмеялась. — Мы должны нарядиться, как будто собрались на брачный пир!

Она открыла шкаф и стала вынимать платья, которые накупила за много лет.

— Сегодня весь Ханаан увидит, что стены не могут удержать Господа, Бога нашего. Сегодня день нашего избавления!

Кто-то пробормотал:

— Ты вчера это говорила.

— И позавчера, — добавил кто-то другой.

* * *

Три раза израильтяне обошли вокруг города. А затем четвертый и пятый, и шестой раз. Салмон чувствовал, как с каждым кругом его сила растет, ведь настал день Господень, и сегодня Господь явит Себя. Красная веревка свисала из окна недалеко от восточных ворот. Салмон неотрывно смотрел на нее, начиная обходить город в седьмой раз, Ефрем шагал рядом с ним.

А затем прозвучало повеление. Иисус сказал:

— Воскликните! Ибо Господь отдал вам город! Город и все, что в нем, должно быть полностью уничтожено, как жертвоприношение Господу. Только Раав, блудница, и все, кто будет в доме ее, должны остаться в живых, за то, что она укрыла соглядатаев, посланных нами. Не берите себе ничего из заклятого. Или вы сами навлечете на себя погибель и наведете заклятие на весь стан израильский. Все, что сделано из серебра, золота, бронзы или железа, должно быть посвящено Господу и принесено в сокровищницу Господню.

С началом седьмого круга сердце Салмона забилось сильнее и чаще. Его ноги тверже становились на землю, и звук его шагов сливался со звуком тысяч и тысяч других и эхом отзывался в горах на западе.

А затем все воинство повернулось к городу. И звук юбилейных труб утонул в звуке миллиона голосов, прокричавших грозный воинственный клич.

* * *

Сердце Раав дрогнуло от этого устрашающего звука. Она услышала глухой рокот и вопли людей в башне над воротами и ухватилась за подоконник, потому что все вокруг содрогнулось. Мать и сестры вопили от ужаса, и даже отец с братьями кричали.

— Стены!

Пыль поднялась вверх, когда камни начали вываливаться из стен и падать вниз. Весь участок стены между ее домом и воротами рушился на глазах, камни лавиной катились на дорогу. Люди падали со стен, а сверху рушились камни, погребая их под обломками укреплений.

Тогда израильтяне ринулись в город, и от их крика у нее зашевелились волосы. Тысячи воинов бежали прямо на нее с поднятыми в руках обнаженными мечами. Раненые при падении со стен пытались подняться. И были добиты первыми добежавшими израильтянами.

Раав спрыгнула со ступеньки у окна.

— Соберите свое имущество. Нужно быть готовыми к приходу наших избавителей. Быстрее, Бейсмат! Дети, становитесь за мной!

Она вышла вперед, когда крики израильтян стали громче. Внешняя стена ее дома раскололась, и часть ее выпала, образовав большой пролом.

— Вы все встаньте позади меня. Быстрее! — она старалась перекричать грохот. — Не бойтесь! Держитесь!

* * *

— Сдержите свое обещание! — прокричал Иисус Салмону и Ефрему. — Пойдите в дом блудницы и выведите ее и ее семью из города!

Ревность о Господе нарастала в Салмоне, пока кровь не вскипела в нем. Отмщение было в руке его. Издавая воинственный клич, он бежал, выпустив на волю весь гнев, который сдерживал долгие семь дней, слыша издевки и хулу, звучавшие со стен. Он не смотрел ни налево, ни направо, он бежал прямо к рухнувшим воротам. Размахивая мечом, Салмон зарубил иерихонского воина, который пытался скрыться от мстящего воинства Божьего.

— Сюда! — Салмон перекричал шум, поднятый разъяренными воинами и перепуганными хананеями. — Сюда, Ефрем!

Они свернули направо и побежали по улице, по которой Раав вела их в день, когда они впервые вошли в город. Тысячи израильских солдат хлынули в город через разрушенные стены, воины Иерихона были в панике, их голоса были беспорядочной смесью ужаса и растерянности. Салмон отразил удар напавшего на него война, выбив оружие из рук нападавшего. Разрубив врага, он продолжил бег.

Воздух был наполнен криком хананеев, погибавших от меча победителей.

— Раав! — прокричал Салмон, пробегая мимо разрушенных домов, раздавивших своих жителей. Где же она? Часть стены ее дома все еще стояла, хотя другие обрушились на улицу. — Раав!

— Мы здесь!

Ее сердце затрепетало, когда она услышала его голос. Дверь ее дома расколовшаяся надвое, лежала на заваленной камнями улице. Салмон вошел через пролом в стене и обнаружил ее стоящей посреди комнаты и еще больше десятка человек у нее за спиной. Ее руки были разведены, как если бы она пыталась заслонить собой семью. Ее прекрасное лицо было бледным, но глаза горели. Ефрем вбежал следом за ним.

Раав приветственно склонила голову, проявляя уважение.

— Мы ждали вас.

Опустив меч, Салмон шагнул вперед и протянул руку.

— Пойдем со мной.

Он почувствовал прохладу ее пальцев, когда взял ее за руку. Внимательно посмотрев на нее, он заметил, как пульсирует венка на ее шее. Она вовсе не была такой спокойной, какой казалась.

— Теперь ты в безопасности, Раав. Мы выведем тебя отсюда.

Он повел ее к дверному проему.

— Если хотите жить, следуйте за нами! — крикнул Ефрем остальным.

* * *

Раав почувствовала, как краска заливает ей лицо в тот момент, когда молодой человек повел ее с собой, отделив от родственников. Она оглянулась и протянула к ним руку, потом увидела, что ее отец, мать, братья и сестры со своими детьми послушались приказа Ефрема, а он занял оборонительную позицию за ними.

На другой стороне улицы вспыхнул огонь. Тела соседей лежали в дверях их домов. Крики доносились из центра города. Она слышала, как камни падают на улицу у нее за спиной. Оглянувшись, она увидела, как обрушился ее дом.

Салмон отпустил ее руку и обхватил за талию.

— Сюда, — решительно сказал он, подталкивая ее вперед. — Быстрее, — через плечо он видел, что ее родственники бегут за ними.

Когда Салмон остановился, чтобы помочь остальным, Раав протянула руки Авиву. Малыш споткнулся о камни, но она успела поймать его. Авив прижался к ней, уткнувшись лицом в ее плечо. Куда бы она ни взглянула, везде была кровь и смерть. Они выбирали путь среди развалин стены. Раав оглянулась на остальных.

— Поторопись, Раав! — приказал Салмон. — Не оглядывайся! Мы позаботимся об остальных. А теперь беги! жди нас под пальмами.

Выбравшись из завалов, Раав побежала дальше. И бежала, не останавливаясь, пока не оказалась в тени пальм. Она поставила Авива на ноги и повернулась, чтобы поторопить остальных. Втягивая воздух в горящие легкие, она кричала матери и сестрам, бежавшим с развалин со своими детьми. Отец и братья двигались медленнее, нагруженные семейным добром. Салмон и Ефрем с обнаженными мечами в руках прикрывали тыл, готовые защитить их, если понадобится.

Лицо матери посерело, Раав усадила ее в тени и прислонила к пальме. Бейсмат, Голан и Гера плакали и прижимали к себе детей. Агри размазывала слезы и смотрела назад — на город. Раав проследила за ее взглядом.

Иерихон выглядел так, будто с небес спустилась рука и сравняла его с землей. Стены и башни превратились в нагромождение камней, в беспорядке раскатившихся по равнине. Крики все еще разрывали воздух, когда над городом поднялся дым от пожара.

— Сюда, — сказал Салмон, беря Раав за руку. Он повел ее к израильскому стану в Галгале.

* * *

На закате великий торговый город — Иерихон — пылал. Воздух был наполнен едким запахом, дым столбом поднимался в темнеющее небо. Красно-оранжевые языки огня лизали остатки деревянных обломков в круге каменных развалин. Туда, где сидела Раав, доносился густой тяжелый запах горящей плоти.

Дрожа, Раав подтянула колени к груди и обхватила их руками. Она была истощена и утомлена, испытывая огромное облегчение, оттого что спаслась, и вместе с тем ее наполняла печаль. Все эти люди были теперь мертвы, потому что были глупы и уповали на построенные человеком каменные стены, вместо того чтобы уповать на Бога, сотворившего камни. Они слышали истории о Нем так же, как и она. Почему же они отказывались верить?

Салмон и Ефрем охраняли ее и семью, когда израильтяне возвращались после сражения.

— Никто из ваших людей не несет никакой добычи, — с удивлением произнес Мицраим.

— Иерихон заклят, — ответил Ефрем.

Салмон был настроен более благожелательно и был готов объяснить.

— Устами Иисуса Господь повелел убить все живое в городе мужчин, женщин, детей — молодых и старых; волов, овец и ослов. Все золотые, серебряные, бронзовые и железные изделия, которые останутся после пожара, будут принесены в сокровищницу Господа. Мы ничего не возьмем себе.

Раав опустила голову на колени. Она не хотела, чтобы Салмон и Ефрем увидели ее слезы. Они могут понять их неправильно и подумать, что она оплакивает разрушенный город, или что она не благодарна им за то, что они сдержали обещание. Ее сердце было исполнено благодарностью Господу Богу небес и земли, Который побудил этих мужчин сдержать свое обещание. Она и все члены ее семьи были живы и в безопасности.

И все же она ожидала большего. О, намного большего.

Кто-то взял ее за плечо. Она оглянулась и увидела брата Иовава, наклонившегося к ней.

— Прости, что не доверял тебе, Раав.

— И меня прости, — сказал Мицраим. — Бог евреев действительно могущественный Бог. — Мицраим сидел со своими женой и детьми, крепко обнимая их.

Последние израильтяне возвращались в Галгал.

— Здесь вы будете в безопасности, — сказал Салмон. Он поклонился Раав, а затем повернулся и пошел прочь. Ефрем последовал за ним.

Раав встала и смотрела им вслед, пока их фигуры не растворились в сгущающихся сумерках. За ее спиной никто ничего не сказал. Когда они скрылись среди шатров Израиля, она закрыла глаза и попыталась справиться с охватившим ее отчаянием.

Прошло много времени, прежде чем к ней подошел отец и обнял ее за плечи.

— Мы все вздохнули с облегчением, дочь моя. Благодаря твоей мудрости мы все живы и невредимы.

Она отмахнулась со злостью.

— Мы все живы благодаря Богу, — по ее щекам потекли слезы.

— Да, конечно.

Правильные слова, но не от сердца сказанные. Раав печально покачала головой. Никто из близких ей людей не понимал ее печали. Даже сейчас, после всего, что они видели и слышали, они не разделяли ее веру и желание ее сердца. Не понимали они и ее отчаяния. Она была недостойна стать одной из израильтян. Бог спас ее от гибели. Он проявил милосердие к ней и ее семье. Но это не означало, что она могла предстать перед Ним. Это не означало, что она может занять место среди Его народа. В лицах израильтян она видела, что для них она все равно всего лишь «иерихонская блудница».

Ее плечи вздрогнули, и ей пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы сдержать рыдания.

— Ты плачешь о тех, кто погиб, Раав?

— Нет, — устало ответила она.

Она плакала, потому что ее мечта последовать за истинным Богом обратилась в прах. Она была вне стана израильского.

* * *

Эту ночь Раав спала урывками и встала рано утром. Она стояла в рассветном сумраке, наблюдая, как просыпается израильский стан. Когда поднялось солнце, она увидела троих человек, шедших к ним. Сердце замерло на мгновение, и она кинулась будить остальных. Все быстро проснулись и стали рядом с ней. Раав встала рядом с отцом.

Она сразу узнала Салмона и Ефрема. Но с ними был еще старец, который шел с большим достоинством. Она и родственники поклонились пришедшим.

— Это он, — тихо сказал отец. — Тот человек, которого я встретил в пальмовой роще сорок лет назад! — Он встал на колени, коснувшись земли ладонями и лбом. — Я бы не мог не узнать его.

Это был человек, которого она видела изучающим стены перед началом шествия, человек, поклонившийся воину с обнаженным мечом.

— Встаньте! — сказал старейшина, стукнув по земле посохом. — Должно поклоняться Богу, а не человеку.

Раав быстро встала и помогла подняться отцу. Она почувствовала, что он дрожит. И неудивительно, потому что когда она взглянула в глаза предводителя, она тоже задрожала. Никогда еще она не видела такого сурового взгляда.

— Я Иисус.

— Мы уже встречались однажды в пальмовой роще много лет назад, — сказал отец. — Я знал, что ты вернешься.

— Я помню тебя, Авиасаф.

Отец вновь склонил голову.

— Благодарю тебя за то, что ты сжалился над моей семьей и пощадил наши жизни.

— От гибели вас спас Бог, а не я, — сказал Иисус. — Но теперь вы должны решить, как будете жить дальше. Вы задумывались над своим будущим?

— Наше единственное желание — остаться в живых.

— Ваши жизни дарованы вам, — сказал Иисус. — Никто из израильтян не причинит вам зла. Куда бы хотите идти?

— Если все так, как ты говоришь, и мы можем сами выбирать свой путь, — осторожно продолжил отец, — тогда я просил бы разрешения вернуться в пальмовую рощу, чтобы мы могли жить там спокойно и сами зарабатывать на жизнь.

Раав закрыла глаза, ее сердце оборвалось.

Иисус склонил голову, соглашаясь.

— Ты можешь идти, Авиасаф, ты и твое семейство, да пребудет с тобою мир!

Испугавшись, что он уйдет и у нее больше никогда не будет возможности просить о себе, Раав вышла вперед.

— Я не хочу уходить!

Все глаза теперь были устремлены на нее. Отец и братья смотрели с тревогой, мать и сестры со страхом.

Глаза Салмона засияли, и он уже готов был заговорить от ее имени, но она отвернулась от него. Она могла только представить себе, каким нападкам он мог подвергнуться за то, что дал клятву спасти ее и все ее семью. Она не могла рисковать и подвергнуть его позору сейчас. Кроме того, она не верила в силу человека. Пусть Бог будет ее судьей. Если бы Он был орлом, а она мышью, стремглав бегущей в поисках убежища, она все равно хотела бы, чтобы этим убежищем стали Его могучие крылья.

Иисус рассматривал ее, но его взгляд не выдавал его мыслей.

— Ты — Раав, блудница, которая укрыла наших соглядатаев.

— Я Раав.

— И чего же ты хочешь, женщина?

Ее отец принял решение за семью, но у нее была единственная возможность, и на одно мгновение эта возможность была в ее руках.

— Не бойся, — сказал Иисус. — Говори.

— Я хочу жить среди народа Божьего и принадлежать Богу, чего бы это ни стоило.

Иисус повернул голову и посмотрел на Салмона. Раав задержала дыхание, всматриваясь в израильтян. Отдавал ли Иисус Салмону немой приказ казнить ее и всю семью и избавить всех от этой обузы? Обвинял ли он юношу в этой ее возмутительной просьбе? Она почти что представляла себе его мысли: «Как смеет эта бесстыдная блудница думать, будто она заслуживает пребывать среди народа Божъего! Не достаточно ли того, что мы подарили ей жизнь? Разве у нее есть право просить большего? Надо с ней покончить!»

— Если я не могу быть частью народа, принадлежащего Богу, тогда лучше бы я умерла вместе со всеми заблудшими душами там, в Иерихоне!

Отец схватил ее за запястье и крепко сжал.

— Молчи, дочь. Благодари за спасение!

Раав вырвала руку и снова обратилась к Иисусу.

— Я благодарю Бога за мое спасение, но вы сказали, что мы можем решать, и я решила не возвращаться к моей прежней жизни. Я хочу начать жизнь заново. Как если бы я стала новым творением Божьим!

— Она не понимает, что говорит, — сказал быстро отец.

— Она понимает, — возразил Салмон.

— Она всего лишь женщина, причем глупая, — проворчал Мицраим, и в его голосе ясно чувствовались злость на нее и желание заставить замолчать. «И это говорит человек, который готов был вверить свою жизнь стенам крепости Иерихона и идолам, обращенным теперь в прах, погребенным под развалинами», — со злостью подумала Раав, не позволяя сбить себя с толку.

Иисус поднял руку, призывая всех к молчанию.

— Господь явил Свою милость всем вам, — сказал он. — Но к этой женщине Он проявил сострадание сверх всякой меры. Авиасаф, ты получишь просимое. Бери семью и иди с миром. Живите в пальмовой роще так, как хотите. Предупреждаю: Иерихон проклят. Всякий, кто попытается отстроить его заново, поплатится жизнью не только первенца, но и младшего сына.

— А что будет с моей дочерью?

— Если Раав хочет остаться, она может оставаться.

Когда Иисус и двое других израильтян ушли, ее глаза наполнились слезами. Она печально опустила голову.

— Видишь теперь, как оно, — сказал Мицраим, в то время как его жена начала переупаковывать вещи. — Они считают себя лучше нас. Они не хотят, чтобы такая женщина, как ты, жила среди них.

Раав не ответила. Она знала, что он говорит правду. Но не хотела, чтобы он видел ее боль.

— Мы построим тебе дом у дороги, Раав, — предложил Иовав. — Ты сможешь начать прибыльное дело…

— Я остаюсь здесь, — она села.

— Упрямая женщина! Будь разумной!

— Разумной? — она уставилась на брата. — По-твоему, это разумно — уходить от Бога, Который защищает Свой народ?

— Он не защитил наш народ! — вскричал Мицраим, указывая на Иерихон. — Ты еще можешь почувствовать запах сгоревших тел.

— Мой народ там, — возразила Раав, указав на Галгал.

— Я хочу домой, — плача сказала мать. — Когда мы сможем вернуться в наш дом в роще?

— И ты снова вернешься к своим маленьким деревянным идолам? — с горечью в голосе спросила Раав.

— Бог, разрушивший Иерихон, не для нас, — рассудительно ответил отец. — Мы живы, а это главное.

— Нет, отец. Недостаточно просто жить и не служить Тому, Кто спас нас.

— Для тебя, может, и недостаточно, — сказал Мицраим, — а для нас вполне достаточно.

— Тогда идите!

— Пожалуйста, пойдем с нами, дочка, — умоляла мать. — Что с тобой будет, если ты останешься? Израильтяне никогда не позволят тебе жить с ними.

— Я заставлю ее пойти, — в гневе сказал Мицраим, пытаясь ее схватить.

Раав отмахнулась от его рук.

— Мужчины куда сильнее тебя пытались подчинить меня своей воле! Не пытайся!

— Оставьте ее в покое, — сказал отец, взваливая мешок на спину. — Дадим ей несколько дней на размышления. Разум вернется к ней.

— Когда же разум вернется к вам? — вскричала она. — Как вы можете уходить после того, как видели истину?

— Какую истину? — спросил Иовав.

— Вас спас Бог!

— Нас спасла ты, Раав, — ответил отец. — И мы тебе благодарны.

— Но вы же все знаете истории о Боге так же, как и я. Разве я не пересказывала их вам каждый раз, как слышала сама?

— Да, этот Бог обладает великой силой.

— Всей силой!

— Тем более надо уходить, дорогая. От такого Бога лучше держаться подальше.

— И как же ты собираешься в этом преуспеть, отец? Где ты сможешь спрятаться от Него?

Отец выглядел встревоженным, но остался непреклонен.

— Мы будем тихонько жить среди пальм, как нам позволил Иисус. Мы будем заниматься своими делами и не вмешиваться в их дела. И, таким образом, мы будем в мире с народом Израиля и их Богом.

Покачав головой, она посмотрела в сторону израильского стана в Галгале и заплакала.

— Пойдем с нами, — сказала Агри, — пожалуйста, сестра. Ты здесь будешь совсем одна.

— Я остаюсь.

— А если они свернут лагерь и уйдут?

— Я пойду за ними.

— Почему?

— Потому что я должна. — Как она могла объяснить, что жаждала Бога, как лань жаждет воды?

Тихонько плача, Агри поцеловала Раав в голову и отошла.

* * *

Салмон с Иисусом стояли у края лагеря.

— Я говорил, что она не уйдет с ними.

— Оставь ее на три дня. Дай ей время обдумать свой выбор. Если она останется, ты можешь пойти и привести ее в шатры Израиля.

— Она женщина и совсем одна. Ее надо охранять?

Иисус улыбнулся:

— Она уже под охраной.

* * *

С восходом четвертого дня своего одиночества Раав заметила идущего к ней человека. Это был Салмон. Не улыбаясь, он подошел ближе, и она попыталась догадаться, какую суровую весть он несет ей. Может быть, Иисус послал его, чтобы прогнать ее.

— Ты провела здесь три дня, — сказал он, остановившись с другой стороны ее костра.

— Иисус сказал, что у меня есть право выбирать, и я решила остаться здесь, — Раав поворошила огонь. Зерна оставалось только на то, чтобы испечь один хлеб на сегодня, завтра придется голодать.

— Как долго ты собираешься оставаться здесь?

— Так долго, как долго Израиль останется в Галгале.

— Мы скоро уйдем.

— Тогда я тоже пойду.

Салмон выпрямился, и она подумала, что сейчас он уйдет.

— Я введу тебя в свой шатер и укрою тебя своим плащом.

Раав покраснела, услышав его предложение.

— Ты? — она закрыла лицо руками.

Салмон слегка нахмурился.

— Ты отказываешь?

— Ты так молод!

Он усмехнулся.

— Я достаточно взрослый.

Она горько рассмеялась.

— Жениться на такой, как я? Ты не понимаешь, что говоришь. Ты что, не слышал Иисуса три дня назад? Я Раав — блудница, блудница в глазах Израиля и всякого, кто слышал обо мне.

— О, да, женщина с прошлым, которой Бог подарил будущее.

— Не шути с этим, — зло сказала она, стараясь не расплакаться. Если бы она могла прожить жизнь заново, она многое бы изменила.

— Я не шучу, Раав.

Салмон обошел костер. Взял ее за руки и поднял на ноги.

— Как ты думаешь, зачем мы с Ефремом приходили в Иерихон?

— Чтобы разведать город.

— Так нам сказали.

— Так вы сказали, — нахмурясь, она посмотрела на него.

— Так мы думали, но я пытаюсь кое-что понять с тех самых пор, как встретил тебя.

У него были самые прекрасные и нежные карие глаза.

— Что ты хочешь понять?

Когда он нежно прикоснулся к ее щеке, ее сердце учащенно забилось.

— А что если Бог послал нас, чтобы отыскать тебя?

— Для чего Богу спасать такую никчемную женщину, как я?

— Бог знает Своих людей, где бы они ни были. Даже если они в стенах языческого города. Он знал тебя, Раав, и Он ответил на мольбу твоего сердца. Бог спас тебя от смерти, и теперь Он предлагает тебе возможность стать частью Его народа.

Она покачала головой и отступила от него. Как бы ни нравилась ей эта идея, из нее ничего не выйдет.

— Я знаю, что Бог — мой Спаситель. Я также знаю, что Он Бог надо всем и Господин моей жизни.

— Тогда прими благословение, которое Он тебе предлагает, — Салмон улыбнулся и положил руку на сердце. — Молодого мужа.

Раав безрадостно рассмеялась.

— Молодого и импульсивного, — вырвавшись, она отвернулась. — Поразмысли пару дней, и ты будешь рад, что я сказала «нет».

— Я все решил в день, когда встретил тебя.

Она изучающее посмотрела на него, приподняв бровь.

— О, правда? — как часто приходилось ей слышать подобную нелепицу! Царь Иерихона как-то говорил то же самое. — И когда же ты все понял, Салмон? Когда я свешивалась из окна и бесстыдно зазывала вас? — Раав коснулась своих волос. — Или мои развевающиеся черные локоны зажгли в твоем сердце огонь? — она коснулась шеи. — Или другие привлекательные черты? — ее пальцы играли с вырезом платья.

Он продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Когда я увидел тебя в первый раз в окне стены Иерихона, я увидел блудницу. Дерзкую. Бесстыдную. Но когда я вошел в твой дом, и ты говорила с нами, я увидел настоящую тебя — мудрую, достойную похвалы женщину.

— О, Салмон… — когда она снова попыталась отвернуться, он схватил ее и повернул лицом к себе.

— И почти с того момента, как ты провозгласила свою веру в Бога, я полюбил тебя.

— Полюбил?

— Да, полюбил. За всю свою жизнь я не встретил в Израиле женщину, более достойную похвалы, чем ты. Все девушки, которых я знаю, видели огненный столп, облако, которое встает и ведет нас через пустыню. Они пили воду из скалы и ели манну с небес. И тем не менее их вера не может сравниться с твоей. От тебя произойдут пророки… может быть, даже Мессия.

— Мессия? Что означает это слово?

Салмон опять улыбнулся.

— Тебя еще столькому надо учить, так много ты не знаешь. История нашего народа, Закон, обетования Божьи… — с нежностью он взял ее лицо в ладони. — Стань моей женой, и я буду учить тебя.

— А что скажет твоя семья?

— Что я поступил весьма благоразумно, выбрав себе такую жену. Халев уже дал свое согласие.

— Кто такой Халев?

— Он начальник нашего колена, колена Иудина. Он был с Иисусом, когда Моисей послал соглядатаев в Ханаан сорок лет назад. Из всего поколения моего отца в живых остались только Халев и Иисус. Халева все высоко чтят, — Салмон улыбнулся, проводя рукой по ее волосам. — Он сам хотел на тебе жениться, но я сказал, что ему и одной жены было слишком много.

Раав проглотила слезы, поражаясь милости Божьей. Сначала Он спас ее, а теперь Он давал ей в мужья истинного человека Божьего. Салмон станет ее мужем! Она об этом и мечтать не могла.

— Ты женщина, которую я ждал, — тихо сказал Салмон. — Пойдем со мной.

Она подняла руку, давая ему понять, что ей надо успокоиться. Она не могла произнести ни слова из-за комка в горле. Салмон нахмурился, испугавшись. Раав понимала, что должна сказать что-нибудь или как-то показать ему свое решение. Отойдя от него, она встала на колени и засыпала огонь землей. Собрав в узелок свои вещи, она выпрямилась, по ее щекам текли слезы радости.

Улыбнувшись, Салмон подошел и отер их. И если раньше она сомневалась в его словах о любви, то теперь сомнений не осталось, потому что его глаза светились радостью человека, чья долгожданная мечта наконец-то сбылась.

Салмон поднял ее вещи, взял за руку и повел домой.

 

Эпилог

У Раав и Салмона родился сын Вооз.

Вооз был отцом Овида;

Овид — отцом Иессея;

Иессей — отцом царя Давида.

А из рода царя Давида из колена Иудина произошел обещанный Мессия,

Иисус Христос, наш Спаситель и Господь.