Меньше всего Лиота ожидала, что ей позвонит сын. Но он все-таки позвонил. Она была приятно удивлена, услышав голос Джорджа в трубке… пока не поняла, почему он звонит.

— Мама, Нора говорила, что встретила в твоем доме молодого человека.

— Корбана, — уточнила Лиота после небольшой паузы. Она испытала разочарование, и сердце у нее сжалось. — Корбан Солсек. Из благотворительной организации. Наверное, Нора говорила тебе, что я узнала телефон из телевизионной рекламы.

— Что тебе известно об этом молодом человеке, мама?

— Он пришел с рекомендацией и охотно мне помогает. Что я должна была узнать?

— Он может оказаться кем угодно. Мне кажется, что неблагоразумно пускать в свой дом незнакомца.

Джордж волнуется за дом. Не за мать.

— Может, правильнее было бы спросить, почему пожилой женщине приходится обращаться за помощью к незнакомцу? — Она сразу пожалела о своих словах, заставивших сына еще сильнее почувствовать вину перед ней, а значит, положила новые кирпичики в разделявшую их стену непонимания.

— Будь у меня больше времени, я бы приезжал и помогал, — натянуто проговорил Джордж. — Но мне нужно управлять компанией, а при теперешней конкуренции мне едва удается держаться на плаву. Ты же знаешь.

— Конечно, знаю. — Он повторял ей это каждый раз, когда они разговаривали по телефону. Звонила обычно она, и, естественно, каждый раз оказывалось, что она его отвлекает. — Только не нужно раздражаться, если я сама нашла себе помощника. Энни приезжает несколько раз в месяц. Она уже познакомилась с Корбаном, и он понравился ей. И если у вас с Норой возникли вопросы насчет его характера, вы можете поинтересоваться у нее. Или позвонить в ту самую благотворительную организацию. — Лиота продиктовала ему телефон и еще раз повторила имя. Она очень надеялась, что сын не говорит с ней по сотовому телефону, сидя за рулем своей машины. — Корбан учится в университете, Джордж, и должен быть в списках, которые находятся в деканате. Кажется, он изучает социологию. Ты успокоился на его счет, дорогой?

— Я звоню не за тем, чтобы ты читала мне нотации.

Она вздохнула. Что бы она ни сказала в знак примирения, все приводило к очередным нападкам с его стороны. Лучше просто ничего не говорить, а жить так, как живешь.

— Я знаю, зачем ты звонишь, Джордж. — Господи, лучше бы мне не знать. — Ты еще что-то хочешь сказать?

— Нет, больше ничего.

— Мы можем подробно все обсудить, когда ты приедешь к нам на День благодарения.

— Нора сказала, что праздник пройдет в ее доме.

Значит, вот как Нора хотела настоять на своем.

— Тогда у тебя будет выбор, куда пойти. Мы с Энни все-таки будем праздновать здесь.

— Но вам не пришлось бы возиться, если бы вы согласились пойти к Норе.

Бедняжка Энни. Она оказалась в самом центре битвы. На нее наступают со всех сторон.

— Ты можешь идти, куда хочешь. Я остаюсь здесь. — Он ничего не ответил, но по крайней мере не бросил трубку, как это обычно делала Нора, если ей противоречили. Лиота выдохнула, надеясь, что пройдет боль в груди. Не помогло. — Я кое о чем хотела спросить тебя, Джордж.

— Спрашивай, — без большого энтузиазма согласился он.

— Есть ли в моем доме что-то, что нужно тебе? Хоть что-то. Ты только скажи.

— Ничего не могу придумать с ходу.

— Тогда подумай и скажешь мне потом.

— А почему ты задаешь мне этот вопрос? Ты собираешься раздавать вещи?

Она догадалась, что он подумал о Корбане — нежданном госте.

— Спрашиваю, потому что я не вечная. Поэтому хочу знать, что я смогу отдать лично тебе.

— Думаю, я хотел бы получить половину дома и всего имущества. Лиота поморщилась. Вот, значит, как. Он все уже продумал. Деньги. Ему нужны только деньги.

— Мама?

Лиота предполагала, что Нора захочет того же. Она представила, как ее дети повесят на фасаде дома объявление о продаже и сразу после того, как она умрет, продадут и дом, и гараж. Они выставят все имущество вдоль подъездной дорожки и повесят ярлычки, на которых укажут очень низкую цену. Только чтобы побыстрее избавиться от ее вещей. Нужно немедленно начинать убирать мусор.

Она оглядела свою гостиную и постаралась посмотреть на свои вещи их глазами. По их стандартам все это — старье. Они же не знают, что значит для нее каждая безделушка, вышивка, каждый предмет мебели. Все вещи в ее доме имели особое значение, они не просто пылились, а пробуждали воспоминания. Ее дом был настоящей библиотекой воспоминаний, с вещами было связано что-то очень личное: одни терзали сердце, другие, напротив, наполняли его нежностью. Она бы с удовольствием поделилась со своими детьми этими воспоминаниями, если бы только они этого захотели.

— Мама? — повторил Джордж.

Господи, я могла бы ожесточиться. Было бы несложно разозлиться прямо сейчас и винить Джорджа и Эйлинору за ту боль, которую они причиняли мне годами, за их безразличие и отстраненность. Но они-то ведь не воспринимают свое поведение таким, каким его вижу я. Они покинули меня потому, что считали, будто это я от них отвернулась.

Она знала, что это правда. Они на нее обижались, а теперь решили в отместку обижать ее. Они хотели, чтобы мать ждала их дома, была в полном их распоряжении — решала различные проблемы, избавляла от страхов, исполняла желания. А раз она не смогла стать такой, они ожесточились. Они предпочитали ложь, которую им навязали другие, вместо того, чтобы послушать свою собственную мать. И они ни разу не попытались найти правду.

О, Господи, отчего они не обратились ко мне и не спросили: почему все происходило именно так? Насколько велика моя вина в том, что я не хотела выдавать тайны Бернарда или ущемить гордость дедушки Рейнхардта? Или бабушки Элен? И сколько лет прошло до того, как бабушка Элен узнала всю правду, а потом страдала от мысли, что отравила детей ненавистью ко мне? Лучше бы она сама все им рассказала, а не вынуждала меня скрывать ее стыд. И поверят ли они мне теперь, если я расскажу им правду? О, Иисус, благословенный Спаситель, Господь, останови биение моего сердца и забери меня домой! Я устала от этой жизни! Я устала ждать, надеяться и горевать! Я устала от разочарований. И когда только закончится моя жизнь?

— Мама!

— Я тебя слышу, дорогой. — Надеюсь, недолго буду слышать.

— А что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? — В его спокойном голосе прозвучал вызов.

Что, в самом деле, ей хотелось услышать? «Я люблю тебя…», «Я приду на День благодарения. Спасибо за приглашение…», «Я тоже по тебе скучал. Я жду с нетерпением, когда мы соберемся, и ты расскажешь нам о прошлом…», «Покажи мне прошлое таким, каким его видишь ты…».

Мои дети — такие ханжи, такие самоуверенные. Они живут, не признавая очевидного. Они никогда не хотели видеть истину, не хотели о ней слышать. Эйлинора обвиняет, Джордж прячется. И всякий раз, когда я пытаюсь объяснить им, что же происходило в те далекие годы, мне это не удается. Они словно опутаны колючей проволокой, всякий раз, пытаясь приблизиться к ним, я натыкаюсь на нее.

Лиота совсем не могла говорить — в горле встал ком.

Забери меня к себе, Господи. Прямо сейчас, пока он не положил трубку. Может, тогда… вот ведь чушь, какой прок в этой тупой жалости к себе!

— Мама? — Джордж уже начал проявлять нетерпение. — Прости, пожалуйста, мне очень жаль, но у меня просто нет времени на то, чтобы строить догадки. Я перезвоню тебе позже. — И он положил трубку.

Она подумала, что у сына уж точно хватит времени, чтобы позвонить Энни и в благотворительную организацию и расспросить про Корбана. А потом он найдет время позвонить Норе и рассказать об этом. Лиота положила трубку и надолго задумалась. Она думала о Джордже, Норе и Энни. Майкл Таггарт, ее внук, не вписывался в эту компанию. Он уже давно покинул тонущий корабль. Она желала внуку добра. Печально, но она даже не смогла вспомнить, как он выглядит. Фотография на каминной полке была десятилетней давности.

Открыв ящик письменного стола, Лиота достала оттуда свою записную книжку с телефонными номерами и отыскала нужный. Она набрала номер и стала ждать ответа.

— Драйер, Шафер, Пуласки и Рукс. С кем вас соединить?

— Я хотела бы поговорить со своим поверенным, Декстером Лейном Руксом.

После короткой паузы ей ответили:

— Простите, мэм, но Декстер Рукс умер несколько лет назад.

— И что я должна теперь делать? Он был моим адвокатом, — теряя терпение, сказала Лиота. — Я хочу изменить свое завещание.

— Большинство его клиентов перешли к сыну, миссис…

— Рейнхардт. Лиота Рейнхардт. Что ж, тогда соедините меня с его сыном. Надеюсь, мое дело все еще у него.

— Уверена, что это так, мэм. Я соединю вас с Чарлзом Руксом. Не сомневаюсь, что вам смогут помочь. Минуточку.

Лиота, взяв себя в руки, спокойно объяснила секретарю Чарлза Рукса, что ей нужно, и стала ждать ответа. Никто не отвечал, и она решила, что про нее забыли. Видимо, понадеялись, что старушка умрет, не дождавшись, и тем самым избавит их от лишних хлопот. Когда Лиота уже собиралась положить трубку и перезвонить, снова раздался голос секретаря:

— Мистер Рукс поговорит с вами, миссис Рейнхардт.

И действительно, она услышала, наконец, вежливый мужской голос:

— Миссис Рейнхардт, чем могу быть полезен?

О, Господи, неужели я должна снова пройти через все это?

— Я хочу изменить свое завещание и к тому же как можно быстрее. У меня есть кое-какие документы, которые я хочу вам показать. Я не знаю, стоит ли передавать их прямо сейчас или дать бумагам ход после моей смерти.

— Когда вы могли бы принести их в наш офис?

— Я не могу принести их, молодой человек. Мне восемьдесят четыре года. Я не вожу машину, у меня нет денег на такси, а для езды на автобусе я слишком стара. Мне нужно, чтобы вы сами пришли сюда. Если кому-то необходимо присутствовать при внесении изменений в мое завещание, то приходите в среду утром. Я попрошу прийти ко мне своего друга. Или приглашу соседку, Арбу Уилсон.

— Видите ли, мэм, я очень занят, а оставлять офис…

— Ваш отец обязательно пришел бы.

Он колебался.

— Да, отец бы пришел. Так вы говорите, в среду днем? Могу я зайти после пяти? Утром я буду в суде, а на дневное время у меня назначены встречи.

— Можете подойти прямо к ужину.

Он хохотнул.

— Спасибо, мэм, но в этом нет необходимости. Оставьте, пожалуйста, у моего секретаря ваш адрес и телефон. Это нужно сделать до среды. А еще запишите все изменения в завещании и приготовьте документы, которые вы хотите мне показать. Так мы ускорим наше дело.

— Я все сделаю.

Она начала в тот же день — стала разыскивать свое завещание. Разве она не положила его в верхний ящик серванта? Или оно хранится в ячейке банка? А платила ли она за аренду этой ячейки? Или оно лежит в нижнем ящике туалетного столика, где она хранила украшения, подаренные ей Бернардом до войны?

Секретарь перезвонила и уточнила ее адрес и номер телефона. Положив трубку, Лиота тут же позвонила Энни и оставила сообщение на автоответчике.

— Это бабушка Лиота, позвони мне, когда сможешь, милая. Я хочу обсудить с тобой приготовления к Дню благодарения.

Потом она позвонила Корбану. Ответила молодая женщина.

— Рут?

— Да, это Рут, с кем я говорю?

Какой резкий, недружелюбный голос!

— Лиота Рейнхардт. Корбан…

— Корбана нет дома. Я оставлю ему записку, что вы звонили.

Лиота не успела сказать ни слова и услышала гудки. Нахмурившись, она положила трубку.

— Что происходит? — спросил Корбан, когда увидел выставленные к дверям квартиры запечатанные коробки. Еще две открытые коробки стояли на столе в кухне, где Рут что-то искала в выдвижных ящиках.

— Я ухожу от тебя, — ответила она, не поворачивая головы в его сторону.

Он бросил свой набитый книгами рюкзак на диван, рядом с двумя другими коробками.

— А я думал, что наши отношения наладятся.

— Что налаживать, Кори? Ты давно все для себя решил.

— Я бы сказал, что это ты все решила.

Она резко обернулась:

— А что, по-твоему, я должна была делать? Остаться и смириться с твоим осуждением?

— Я не сказал ни слова…

— А слова не нужны. Я все вижу в твоих глазах, когда ты на меня смотришь! — Она снова отвернулась.

Корбан начал злиться.

— Эти тарелки были здесь до твоего приезда.

— Прекрасно! — Она разжала руки, и обе тарелки разбились. — Можешь забирать. И стаканы тоже. — Она сбросила их с полочки, где они стояли.

Корбан выругался.

— Что ж, круши все вокруг, если тебе от этого легче!

В ее глазах блеснули слезы.

— Думаешь, меня интересует твое мнение?

Ему захотелось вышвырнуть ее из квартиры и бросить вслед все ее коробки.

— Это я всегда шел на компромисс. — Он пожалел, что она не умерла в той клинике.

— Когда ты вообще шел на это?

Он открыл одну из стоявших у двери коробок.

— Что еще ты пытаешься у меня украсть?

— Давай, вытряхивай! Забирай все, что хочешь! Знаешь, я наконец-то увидела твое истинное лицо. — Она стояла около дверей на кухню и кипела от ярости. — Ты лицемер. Мне понадобилось полгода, чтобы понять это.

— И что открыло тебе глаза? Убийство нашего ребенка?

Она вздрогнула и побледнела, обозвала его гнусным словом.

— На кону стояла не твоя жизнь, Кори. Не твое образование. Всегда мне приходилось брать на себя ответственность. С самого начала!

— О чем ты говоришь?

— Именно мне приходилось принимать меры предосторожности. Зато ты ни разу не побеспокоился о противозачаточных средствах. Пусть женщина волнуется. Так ведь, Кори? Пусть она отвечает за последствия мужских удовольствий. Пусть женщина отказывается от всего! Она же всего лишь сосуд, так, Кори? Ты полное ничтожество! Ведь ты почувствовал облегчение, когда я все сделала. Просто ты не желал ничего об этом знать. Это была моя ошибка. Лучше было соврать и сказать, что случился выкидыш. И все было бы превосходно. Верно? Тогда тебе не пришлось бы чувствовать себя таким же виноватым, как и я! — По ее бледным щекам текли слезы, а глаза полыхали ненавистью. — Я нуждалась в сочувствии, после того как прошла через все это. Но разве от тебя дождешься?

— Сочувствие? Ты же знала, как я к этому отношусь!

— Действительно? Слова недорого стоят. Кори, нужны поступки, а не слова! Или ты никогда не слышал об этом? Да, ты помогал мне рисовать плакаты! Зато на митинги я ходила одна! Ты всегда выступал за разрешение абортов. Во всяком случае, ты так говорил, пока я не забеременела. И тотчас твои убеждения изменились. Неожиданно ты стал играть по другим правилам! — Она мрачно улыбнулась. — Знаешь что, Кори? Ты мелочный шовинист и свинья. И как бы ты ни прикидывался, ты просто замаскировавшийся фундаменталист.

— А кто ты, Рут? Расплачиваешься за жилье сексом. Готова продать себя за деньги. Зато какие сладкие речи о свободе! О равноправии! Ты обычная проститутка.

— Я ненавижу тебя.

— Ты ненавидишь правду!

После этого стало совсем плохо.

Палки и камни крушат кости, а слова — душу и сердце. К тому времени, как пришли две подружки Рут, они успели стереть друг друга в порошок.

Когда все ушли, Корбан сел на диван и горько заплакал. Его не мучило, что Рут ушла. Напротив, он почувствовал облегчение, оттого что ее больше нет с ним, и не нужно встречаться с ней каждый день, и не нужно взвешивать каждое слово, лишь бы ее не обидеть.

А когда она считалась с его чувствами?

Его переполняла скорбь. Но вовсе не о Рут. Ему было жаль единственного светлого момента в их нечистых отношениях — ребенка, за которого он был в ответе. Он должен был защитить его. Образ этого ребенка преследовал его по ночам.

Пока Лиота готовила Чарлзу Руксу кофе, он просматривал ее завещание и другие документы, уже сорок лет хранившиеся в картонном конверте.

— Вам со сливками, с сахаром, мистер Рукс?

— Черный, пожалуйста. И прошу вас, зовите меня Чарлзом.

Он был очень похож на своего отца: те же голубые глаза, густые брови, поредевшие на макушке волосы стального цвета. На нем был дорогой темно-серый костюм. Да, визит такого поверенного стоит недешево.

— Арба, моя соседка, сказала, что придет и подпишет все, что вы ей скажете. Я ей позвоню, как только мы будем готовы.

— Мы не закончим сегодня, миссис Рейнхардт. Мне придется забрать все бумаги в свой офис и перепечатать надлежащим образом.

— Сколько вам понадобится времени и сколько это будет стоить?

Сначала он назвал ей стоимость услуг, и от услышанной цифры сердце Лиоты чуть не выскочило из груди.

— Я подготовлю все бумаги к концу месяца.

— За такие деньги я хочу, чтобы они готовы раньше. Я сегодня же выпишу вам чек.

Он снял очки и положил их на стол.

— В подобных случаях спешка вредна, мэм. Иногда лучше хорошо подумать, прежде чем поменять все столь кардинально. Особенно если в семье возникали разногласия по этому вопросу. — Он вопросительно поднял брови.

— Никаких споров не было, я прекрасно знаю, что делаю. Я очень долго все обдумывала и хочу, чтобы все было сделано именно так, как я решила. Возможно, я старая, но из ума еще не выжила.

Он улыбнулся:

— Нет, конечно, мэм. Я так не думаю. Но все-таки вы сердитесь.

— Мне стало обидно, мистер Рукс, и к тому же слегки наскучило.

— Есть другой способ решить нее вопросы. И стоить это будет значительно дешевле. Вы можете подыскить совладельца. Это когда…

— Я должна написать доверенность на имя этого человека. Продолжайте.

Он кивнул:

— Да, и после вашей смерти дом перейдет к одному или нескольким совладельцам, имена которых вы укажете в своем завещании. Что же касается других бумаг, сейчас можно заполнить их обратную сторону и подписать, когда вы будете готовы. Ваше завещание можно оставить в прежнем виде. Только поменять имена. И еще один совет, мэм. Вы не должны допустить, чтобы эти документы валялись где попало в вашем доме.

— Они не валялись, а лежали в надежном месте.

— Миссис Рейнхардт, вы имеете представление, сколько они стоят? — терпеливо возразил ей Рукс.

— Не знаю и знать не хочу. — Она сидела напротив него за столом, усталая и удрученная. — Я хотела оставить моим детям что-то значительное, мистер Рукс, что поддержало бы их в жизни, сделало бы счастливыми. — Она положила руку на документы. — Но, к сожалению, это все, что им нужно.

— Мне очень жаль, мэм.

Он выглядел вполне искренним, и, несмотря на все, что люди говорили об адвокатах, она верила, что он говорит от чистого сердца.

— Мне тоже жаль, мистер Рукс. Очень жаль. — Она печально улыбнулась. — А теперь давайте перейдем к делу.

— Бабушка, мама согласилась ненадолго заехать к нам вместе с Фредом, — сообщила вечером Энни. — Она звонила мне днем. Думаю, что ее уговорил дядя Джордж.

Как не уговорить. День благодарения даст им еще одну возможность прижать свою мать и все разузнать о наследстве. Замечательно, что она изменила завещание задолго до наступления праздника.

— Думаю, День благодарения мы проведем весело, — проговорила Лиота.

— Ты еще не передумала, бабушка? Не слишком ли тяжелым испытанием станет для тебя праздник?

Да, праздник для нее — настоящее испытание. Приготовления, суета, волнение. Но она не собирается уступать Эйлиноре и все равно проведет День благодарения в своем доме, даже если это будет стоить ей жизни.

— Тебе придется готовить, Энни. Я буду твоей группой поддержки. Или ты передумала?

— Нет, что ты, бабуля. Мне очень интересно. У нас все получится. Я знаю, получится. Я приеду в ближайшие выходные дни и займусь покраской дома, как ты советовала, хотя он и так выглядит неплохо.

— Немного краски придаст дому свежий вид.

— У меня появилась блестящая идея.

Лиота улыбнулась:

— Нисколько не сомневаюсь. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Я хочу, чтобы ты считала этот дом своим, а не только моим.

— Обещаю ни за что не браться, пока не получу твое одобрение.

— Считай, что оно уже у тебя есть. Кстати, я хотела пригласить к нам Корбана. Как ты на это смотришь? Последнее время он такой печальный, а его семья, по-моему, опять где-то на западном побережье. Поэтому он не сможет поехать к себе домой.

— Конечно, пусть приходит. Пригласи его вместе с подружкой. И Арбу с детьми тоже, если хочешь. И Хуаниту, и Лин Сансан…

— Чем больше будет людей, тем веселее пройдет праздник, — согласилась Лиота, которой хотелось, чтобы в ее доме собралось как можно больше сторонников Энни.

Холодная война закончилась. Начиналась настоящая война.