Прежде, чем отправиться в совместное путешествие, мы с Павлом решили выработать стратегию.

— Греки не знают Писания, — сказал он, — поэтому надо обращаться к ним так, чтобы им было понятно.

Я вспомнил, что мой отец говорил о том же в свое время и сказал об этом Павлу:

— Отец заставлял меня изучать логику и греческую поэзию. — Чтобы торговать лучше, чем греки, мне надо было научиться думать, как они.

Важным вопросом было то, что мы не хотели обременять едва вставшие на ноги церкви заботой о нас. У меня были кое-какие сбережения, которые могли нас выручить, но Павел настаивал, что надо самим зарабатывать на жизнь.

— И чем мы займемся?

— Я могу делать палатки — это наше семейное ремесло. А ты что умеешь?

— Переводить и писать письма.

Мы решили придерживаться главных торговых путей и центральных городов, — так больше шансов, что Слово быстрее распространится по империи. Начинать будем с синагог. Мы ожидали, что там нам окажут гостеприимство, как странникам, дадут кров и возможность проповедовать. Договорились поддерживать связь с Иерусалимским советом с помощью писем и гонцов.

— Даже если иудеи примут Благую весть, не будем забывать и проповедовать язычникам на площадях.

Агора — рыночная площадь — средоточие всей общественной, политической и деловой жизни во всяком городе — от Иерусалима до Рима. Где еще можно встретить в таком количестве людей, никогда не слышавших вести, которую мы несем?

Выработав такой план, мы отправились на север, по пути останавливаясь в сирийских церквях. Идти было тяжело. Я не привык странствовать пешим ходом. Каждая мышца в теле причиняла мне боль, и с каждым днем боль становилась все сильнее, но Павла что-то гнало вперед, и он гнал меня. Я не противился: мы оба понимали, что время коротко, и Христос может вернуться в любое время. Я знал, что еще достаточно молод, и тело мое успеет приспособиться к тяготам путешествия. Мы несли в сердцах самое важное слово на свете: путь спасения для всего человечества. Никакие неудобства не могли остановить нас.

Зато остановили грабители.

Это было по пути на север, в Таврских горах. На нас напали шестеро. Когда нас взяли в кольцо, я засомневался, доберемся ли мы с Павлом до Исса или Тарса. Один прижимал мне к горлу нож, а другой и это время обыскивал. Еще двое копались в вещах Павла в надежде найти что-нибудь ценное. Мне не следовало удивляться, когда ничего подобного там не обнаружилось. Он с первого дня говорил, что уповает лишь на промысел Божий. Я был не таким зрелым в вере, хоть и уверовал раньше Павла, и носил за поясом набитый деньгами кошелек, который разбойник сразу же приметил. В остальном, — кроме плаща и подаренного отцом пояса, а также чернильницы, футляра с тростниковыми перьями, да маленького ножичка, которым я пользовался, чтобы подчищать написанное и резать папирус, — взять с меня было нечего.

— Смотри-ка! — Негодяй схватил мой кошелек и потряс им. Он перебросил его своему предводителю, тот развязал и высыпал на ладонь динарии. Ухмыльнулся при виде немаленькой суммы, которой хватило бы нам на много недель.

Другой обыскал Павла.

— Ничего! — он с отвращением оттолкнул свою жертву.

— Может, у меня и нет денег, — дерзко заявил Павел, — но есть что-то гораздо более ценное!

— И что же это за ценность?

— Путь вашего спасения!

Разбойники загоготали. Один, выступив вперед, схватил Павла за горло, приставив к нему острый клинок.

— А как насчет твоего спасения, недоумок?

Краска бросилась Павлу в лицо.

— Даже воры и разбойники будут желанными гостями на пиру Господнем, если покаются.

Я видел, как мало им понравилось это утверждение, и мысленно взмолился, чтобы нам не закончитьсвое странствие с перерезанным горлом на пыльной дороге в горах. Но если уж так суждено, я решил не сходить в могилу безгласно:

— Иисус умер за все наши грехи: и за ваши, и за мои.

— Это еще кто такой — Иисус?

Я вкратце рассказал им обо всем, молясь, чтобы мои слова оказались подобны семенам, упавшим на добрую землю. Возможно, суровая жизнь так перепахала их, что почва готова принять семя.

— Я видел Его распятым — и встретил снова через четыре дня. Он говорил со мной. Преломил хлеб. Я видел его руки со шрамами от гвоздей.

— Через несколько месяцев он встал передо мной на дороге в Дамаск, — продолжил Павел, не страшась кинжала у горла. Он схватил бродягу за запястье и пристально взглянул ему в глаза. — Если ты оставишь меня лежать мертвым на этой дороге, знай, что я тебя прощаю.

Это прозвучало с такой искренностью, что тот так и уставился на него. Павел разжал руку.

— Я молю, чтобы Господь не вменил тебе греха.

— Отпусти его! — прорычал главарь.

Разбойник отпрянул в замешательстве.

— Держи! — предводитель шайки швырнул кошель с деньгами. Я поймал его, прижав к груди.

— Что ты делаешь? — зашумели остальные. — Нам нужны эти деньги!

— Чтобы их Бог потом гнался за нами? Нет уж! Тут пройдут и другие.

Так верю ли я в Божий промысел?

— Лови! — Я кинул кошелек обратно. — Считай, что это подарок от Господа, Которому мы служим. Лучше возьми это, чем ограбишь кого-нибудь еще и навлечешь на себя больший грех.

— Поосторожнее выражайся! — Грабитель взмахнул ножом.

— Господь видит твои поступки. — Павел шагнул вперед, вперив взгляд во всадника. — Эти люди идут по твоим стопам.

Тот беспокойно заерзал на лошади, держа мой кошель, будто ядовитую змею и сказал: — Тем, кто вас встретит в следующий раз, не очень-то понравится состояние ваших карманов.

Неожиданная озабоченность головореза нашим благополучием несколько ободрила меня. Страх Господень — начало всякой мудрости. Однако последующие его слова предвещали мало хорошего:

— Уведите их!

Нас отвели в горы. Лагерь их напомнил мне пустыню Ен-гадди, где Давид скрывался от Саула и его армии. Обильные источники, стоянка под защитой скал, женщины и дети, высыпавшие навстречу. Я совсем обессилел. Павел же проговорил с ними ночь напролет и на третий день нашего пленения крестил двоих.

Они проводили нас до прохода в горах, именуемого Киликийскими воротами.

— Иувал велел передать тебе это, — разбойник бросил мне кошель.

Бог благополучно перевел нас через горы. Перед нами расстилалась Киликийская равнина, покрытая изобильной зеленью, питаемой водами Кидна.

* * *

В Гарсе мы гостили у родных Павла и проповедовали в синагогах. Павел пришел сюда после встречи с Господом на дороге в Дамаск и провел какое-то время в уединении, прежде чем начать проповедовать о Христе. Семена, посеянные им, дали добрые всходы. Евреи приняли нас с радостью.

Дальше мы отправились в Дервию, город в Ликаонии, названный так из-за можжевельников, во множестве росших в его окрестностях. И там мы проповедовали в синагогах и встретились с Гаем, который стал хорошим другом, а позже и спутником Павла в путешествиях. Гай хорошо знал Писание и принял Благую весть раньше других.

Листра будила во мне трепет. В прошлый раз, когда Павел проповедовал в этой римской колонии, расположившейся вблизи безлюдного южного хребта, его побили камнями.

— Бог воскресил меня, — рассказывал Павел. — Я своими ногами вернулся в город. Друзья омыли мои раны и помогли нам с Варнавой бежать. — Он рассмеялся. — Думаю, боялись, что если останусь, мои враги убьют меня еще раз.

Это вовсе не казалось мне забавным. Однако вызывало любопытство. Много ли найдется людей, которые умерли и воскресли… — и могут рассказать об этом? Я спросил, что он помнит, — если помнит хоть что-нибудь.

— Не могу сказать, что я видел. Вышла ли моя душа из тела или оставалась в нем — не знаю. Одному Богу известно, как там оно на самом деле — только я каким-то образом оказался на третьем небе.

— И видел Иисуса?

— Видел небеса и землю, и все, что под ними.

Взволнованный, я продолжал донимать его вопросами.

— Господь говорил с тобой?

— Он сказал мне то, что уже говорил раньше. У меня нет слов, чтобы описать увиденное, Сила, но что я могу точно сказать: я был не рад, что вернулся. Это я точно помню. — Он задумчиво улыбнулся. — Единственный, кто мог бы понять мои ощущения, — это Лазарь. — Он сжал мою руку, на лице его застыло напряженное выражение. — Лучше не будем говорить об этом, Сила. В Листре кое-что знают об этом, но я не смею добавить ничего.

— Почему? — Мне казалось, что пережитое им подтверждает, что после упокоения тела жизнь продолжается.

— Людей скорее больше заинтересуют небеса и ангелы, чем решение пребывать с Христом в этой жизни.

Как я уже упоминал, Павел был мудрее меня.

Мне хотелось расспросить его еще, вытянуть из него все, что ему запомнилось, но я уважал его соображения. И не хотел даже гадать, что он станет делать в Листре.

— Искавшие твоей смерти будут чрезвычайно озадачены, если опять столкнутся с тобой лицом к лицу. — Пройдет он через Листру просто так или останется проповедовать — это ему решать. Я знал, что Бог откроет Павлу свою волю. Этот человек непрестанно молился о Божьем водительстве.

— Они будут озадачены. Послушают ли и поверят на этот раз — посмотрим.

Листра — это римская колония в объединенной провинции Галатия. Захолустье, пропитанное предрассудками, оказалось твердой почвой. Однако в результате нашего пребывания посеянные семена и там дали несколько нежных ростков. И нам встретился тот, кому предстояло вырасти, укрепиться и стать истинным столпом веры — отрок по имени Тимофей. Его мать Евника и бабушка Лоида были верующими. Отец же, язычник из греков, оставался ярым идолопоклонником.

Евника пришла ко мне и попросила с ней поговорить.

— Я боюсь подойти к Павлу, — призналась она. — Он такой суровый.

— Что тебя беспокоит?

— Моего сына здесь любят, Сила, но, как ты, наверное, догадываешься, он не может называться истинным евреем. — Она опустила глаза. — Когда ему исполнилось восемь дней, я отнесла его к раввину, но тот отказался его обрезать, потому что кровь нечистая. И его не пускают в синагогу. — Она теребила платок. — Я была молода и упряма. Вышла за Юлия против воли отца. Я сожалею о многом, Сила, — Евника подняла голову, в глазах ее стояли слезы. — Только не о том, что родила Тимофея. Он — самое большое благословение в нашей с мамой жизни.

— Чудесный мальчик.

— Мы видели Павла в прошлый раз. Когда его побили камнями… — Она напряженно сжала руки. — Сын только об этом и говорил после ухода Павла. Тимофей сказал, что если Павел когда-нибудь вернется сюда, он пойдет за ним хоть на край света. И вот Павел вернулся — и Тимофей так надеется! — Глаза ее опять увлажнились. — Павел — фарисей, ученик великого Гамалиила. Что он скажет, если Тимофей подойдет к нему? Я не вынесу, если моего сына опять оттолкнут, Сила. Просто не смогу.

Я положил руку ей на плечо. — Такого не будет.

Павел, у которого не было ни жены, ни детей, полюбил этого юношу, как собственного сына.

— Мать и бабка хорошо его наставили. У него смышленый ум и сердце, открытое для Господа. Смотри, как жадно он впитывает Слово Божье, Сила. Богу он пригодится.

Я соглашался, но кое-что заботило меня.

— В свое время, Павел. Но пока ему всего тринадцать лет, и он от природы молчалив. — Я боялся, что Тимофей, подобно Иоанну Марку, окажется слишком юн, чтобы оторваться от семьи. — Он думает, прежде чем говорить.

— При людях он немного стесняется.

— Разве можно придумать лучший способ перерасти эти черты, чем пойти с нами по другим городам проповедовать Евангелие? Он научится смело разговаривать с незнакомцами.

Жаль, что Павел не поддержал таким же образом Иоанна Марка — но я не стал напоминать ему об этом. Оба юноши были чем-то похожи по складу, но Павел, казалось, упорно решил этого не замечать.

— Столкнувшись с преследованиями, он может смутиться еще больше. — И еще у меня не выходило из головы то, что рассказала Евника, но я не знал, насколько можно открыть это Павлу, не рискнув поставить ее в неудобное положение.

Павел твердо взглянул на меня. — Он моложе Иоанна Марка, зато покрепче в вере.

Опять этот сарказм. Я ощутил, как кровь бросилась мне в лицо, и с трудом удержал язык. Всякий раз, когда кто-нибудь вступал с Павлом в спор, это было обречено на заведомое поражение, в полемике ему не было равных. В нашем же случае это означало бы лишь сыпать соль на старые раны. В споре об Иоанне Марке пострадали бы мы оба.

Спустя несколько часов Павел заметил:

— Возможно, я несправедлив.

Возможно?

— Иоанн Марк с пользой употребил время, которое провел в Иерусалиме.

Какое-то время Павел хранил молчание, но я видел: его терзает наше несходство мнений.

— Пойдет ли Тимофей с нами или останется — в любом случае ему придется столкнуться с преследованиями, — наконец вымолвил он. — Может, с нами он будет в большей безопасности, чем дома. Кроме того, тут уже есть кому пасти церковь, Сила. От Тимофея будет куда больше пользы где-нибудь в другом месте.

Я понял, что мне все же придется высказать все свои опасения.

— Хоть он и замечательный юноша, Павел, у нас будут с ним одни неприятности. Ты же сам бывший фарисей. Ты так же прекрасно понимаешь, как и я, что ни один еврей его слушать не будет. Какая бы у него ни была здесь распрекрасная репутация, в любом другом месте они будут видеть в нем язычника — из-за отца. Тимофей не обрезан, поэтому нечист в их глазах. Мы с тобой оба согласились, что с людьми надо говорить понятным им способом. Как же можно брать его с нами? Его не пустят ни в одну синагогу! Ты не хуже меня знаешь, что если мы попытаемся провести его с собой, начнутся беспорядки. Если мы будем с Тимофеем, Благую Весть никто не услышит. Пусть он пообтешется здесь, уча язычников.

Павел прикусил губу, задумчиво прищурился:

— По-моему, надо напрямую выложить все Тимофею. Посмотрим, что он на это скажет.

Тимофей сам предложил решение.

— Так обрежьте меня. Тогда никто не сможет запретить мне ходить в синагогу.

Храбрость мальчика и его готовность преодолеть любое препятствие целиком и полностью склонили меня на его сторону. Павел все устроил, и через неделю, когда Тимофей выздоровел и был готов пуститься в путь, мы созвали церковных старейшин из Листры и Иконии. Все возложили руки на Тимофея и молились, чтобы Дух Святой наделил его дарами пророчества и руководителя. Его мать и бабушка плакали.

Я видел, как тяжело далось расставание обеим женщинам. Вместе они вырастили Тимофея в страхе Божьем, а теперь отдавали его Господу: это была их жертва благодарения Иисусу Христу. Тимофей служил им отрадой и утешением. Их любовь к Господу и Закону подготовила путь для того, чтобы все они с верой приняли Благую Весть.

— Бог пошлет тебя туда, куда Ему будет угодно, сын мой.

Тимофей выпрямился.

— Скажите отцу, что я буду продолжать молиться о нем, — голос его сорвался под напором чувств.

— Мы тоже, — Евника коснулась рукой его щеки. — Может быть, благодаря любви к тебе в один прекрасный день откроется его сердце.

Мы все надеялись. И молились.

* * *

Втроем мы путешествовали из города в город. Много часов провели у походных костров за разговорами об Иисусе. Я рассказывал Тимофею все, что знал сам, удивляясь, как ясно сохранилось в памяти учение Христа — это доказывало, что Святой Дух обновляет мой разум. Мы с Павлом проповедовали всегда и везде, при всякой возможности. Проповедовал и Тимофей, хотя порой так волновался, что при приближении к синагоге у него случалась рвота от нервного напряжения. Когда мы вместе трудились в Коринфе, я не раз замечал, что ему плохо, и позже слыхал от Павла, что даже после многих лет служения Тимофей все еще страдал желудком. Я уверен, что во многом такое недомогание было обусловлено его великой любовью к Ефесской пастве. Тимофей всегда до боли переживал за людей, вверенных его попечению, даже если это были волки в овечьей шкуре.

Однако я отвлекся.

Поначалу Тимофей просто стоял около нас, молчаливо поддерживая и вступая в разговор, только если ему задавали вопрос напрямую. В своих речах он обнаружил замечательную мудрость, дарованную ему Богом. Особенно он был полезен, когда надо было учить самых юных. Тогда как детей порой пугала горячность Павла и отталкивала моя серьезность, за Тимофеем они ходили по пятам. Мальчишки считали его храбрецом и бывалым путешественником, девочки — красавцем. Я посмеивался, видя, как они окружают его, сперва из любопытства, позже — из самого сердечного расположения.

Павел же беспокоился:

— Сила, это не смешно. Подобное восхищение рождает искушение и грех. — Он много наставлял Тимофея о том, как сохранять чистоту и взбегать соблазна.

— С молодыми обходись, как с сестрами.

— А со старшими?

— Со старшими? — Павел запнулся. Посмотрел на меня.

Я кивнул. Не раз я наблюдал, как какая-нибудь женщина приближается к Тимофею с явным намерением его обольстить.

— Никогда не оставайся наедине с женщиной, Тимофей. Ни с молодой, ни со старой. Женщина для мужчины — искушение. С теми, кто старше, обращайся почтительно, как с собственной матерью и бабушкой.

Павел продолжал в упор глядеть на меня.

— Ты еще что-то хочешь сказать?

— Нет.

Позже он отвел меня в сторону.

— Мне никогда не приходило в голову с просить: у тебя бывают проблемы с женщинами?

Я расхохотался.

— Павел, у всех мужчин бывают проблемы с женщинами. В той или иной форме. Но будь уверен — я следую своему собственному совету.

— Жаль, что он так хором собой!

Бог и впрямь одарил этого юношу красотой. Но насколько мне известно, Тимофей не забыл наши наставления. Никогда мне не пришлось слышать ни от кого ни единого слова, позволявшего усомниться в его благочестии.

* * *

Сила убрал тростниковое перо в футляр и стал думать о Диане. Стоило ей взглянуть на него, у него всякий раз перехватывало дыхание и замирало все внутри. Это что, влюбленность? Но разве мог он влюбиться, зная ее так мало? И этот мальчик, Куриат… Похоже, он привязался к нему, совсем как Павел — к Тимофею. Женщина и мальчик заставляли Силу задумываться о том, каково было бы иметь жену и собственных детей — сына, которого можно воспитать для Господа.

У многих учеников были жены и дети. Сыновья Петра остались в Галилее. Дочь вышла замуж, родила детей и вместе с мужем перебралась в другие края.

Павел решительно отвергал для себя всякую возможность женитьбы и воодушевлял других следовать его примеру.

— Надо оставаться в том положении, в Каком Бог нас призвал. Я был холост, когда Иисус избрал меня на служение Ему, таковым и останусь. И тебе то же скажу, Сила. Нам нельзя распыляться.

Сила с ним не соглашался:

— Петра жена никогда не отвлекала ни от любви ко Христу, ни от преданного служения Господу. Она разделяет его веру. Служит ему спутницей. Утешает его, когда он выбивается из сил. А Прискилла и Акила — ты только посмотри, как много они сделали. Они вместе несут иго Христово.

— Петр уже был женат, когда встретил Иисуса! И Акила с Прискиллой — тоже.

— Бог сказал: «Нехорошо человеку быть одному».

Павел сердито сверкнул глазами:

— Что, есть какая-то женщина, на которой ты хочешь жениться? Ты поэтому споришь?

Сила чуть не стукнул кулаком от досады.

— Нет!

— Тогда к чему этот разговор?

— Не каждый призван к безбрачию, Павел. — Сила говорил тихо, но твердо. — Ты сам себя не слышишь, но иногда в твоих устах это звучит так, будто безбрачие — новый закон для церкви.

Павел открыл было рот, чтобы возразить. Раздраженно фыркнув, вскочил на ноги и отошел от костра. Довольно долго он стоял в темноте и смотрел на звезды. Потом вернулся к костру.

— Кого ты имел в виду?

Сила назвал две пары, которые недавно подходили к нему.

— Они молоды. Их чувства пройдут.

— Ты имеешь ввиду, что они задавят их из послушания тебе?

Глаза Павла снова потемнели. Сила по-петушиному вскинул голову и с вызовом глядел на него.

— Время коротко, Сила, и нельзя терять его, пытаясь кому-то угодить.

— Я скажу это Тимофею в следующий раз, когда он постарается оправдать твои ожидания.

— Писание говорит, что женившийся должен целый год оставаться дома и угождать жене! А я говорю, что мы должны все время, какое только у нас остается, посвятить благовестию о Христе.

— Вот именно. Ты говоришь.

— Мы несем слово жизни! Что может быть важнее?

— Ничего. Но его не обязательно нести в одиночку.

— Мы и не несем в одиночку. Путешествуем по двое.

— Двое могут быть мужем и женой.

В глазах Павла полыхнул огонь.

— Может быть, Господь вернется завтра, Сила. Нам ли посвящать себя чему-то или кому-то помимо благовестия?

— Если мы никого не любим, Павел, что толку в наших расчудесных проповедях?

— Ты говоришь не о любви, а о похоти!

— Мы сейчас спорим ради победы в споре, или ради тех в теле Христа, кто ведет борьбу с самим собой? Это реальная жизнь, Павел. Кто-то призван жениться и завести детей. Будешь учить их, что этого нельзя, потому что ты сам признан остаться безбрачным и посвятить всю жизнь проповеди евангелия?

— Сейчас нет времени жениться!

— Так тебе известно, когда придет Христос? Ты это хочешь сказать? Сам Иисус говорил, что не знает! Знает один Отец!

Сила сделал глубокий вдох, осознав, что в гневе повысил голос. Гнев — никчемный помощник. Но Павел бывал таким твердолобым, таким категоричным!

— Павел, Бог призвал тебя быть странствующим проповедником. Позже он призвал и меня — сопровождать тебя. Каждый из нас призван к своему делу и на свое место. Ты же сам так проповедовал.

— Все — к созиданию Тела…

— Да. К созиданию! А если все откажутся жениться и иметь детей, даже если для них есть на это воля Божья, кто от нас останется через одно поколение?

Павел отодвинулся от огня и нахмурился.

Сила развел руками.

— Брак — Божье творение, Павел. Господь освятил супружеские отношения. — Он пожал плечами. — Наверное, вопрос не в том, вступать ли в брак мужчине и женщине, а в том, как им вести себя в браке. Что должен христианский брак показать миру? Любите друг друга. Что это означает помимо плотских отношений? Петр и его жена — такой хороший пример для многих…

Несколько месяцев они обсуждали вопрос супружества и молились, чтобы Бог наставил их, как учить об этом. Куда бы они ни шли, везде видели, как необузданные страсти могут сгубить жизнь. На таких страстях и строилось идолопоклонство.

Сила снова взял перо, покрутил его между пальцами. Когда умер отец, у него не было времени думать о женитьбе. Девушку, которая предназначалась ему в жены, отдали другому — с его благословения. Потеря не уязвила его сердца. Он почти не знал ее.

Диану же ему хотелось узнать ближе, и из-за таких чувств он изо всех сил старался ее избегать.

Но она была на каждом собрании, сидела неподалеку, такая внимательная… Он пытался не смотреть в ее сторону, но глаза сами искали ее. А ее улыбка…

Нельзя было позволять себе раздумывать о ней. Это навевало мысли о том, что могло бы быть — и было совершенно невозможно.

Смешав новую порцию чернил, Сила отложил свой свиток и допоздна переписывал письма Петра. Лишь потом он дал себе снова унестись в прошлое.

* * *

Мы с Павлом собирались идти в Асию, но в наши планы вмешались римские пехотинцы, остановив нас на дороге и заставив нести свою поклажу. На расстояние, положенное по римским законам, — сверх того они не требовали. Но мы усмотрели в этом возможность поведать им об Иисусе и проводили их до самой границы с Мисией. Мы молились, чтобы Бог указал нам, желает ли Он, чтобы мы направились в Асию через горы, но вместо этого Дух Святой увлек нас на север, а потом — на восток, — вдоль границы с Вифинией, и далее — в Троаду.

Мы понимали, что Господь привел нас в этот город. В Троаде, лежащей к юго-западу от древней Трои, сходятся все морские пути северо-западного побережья Асии. Эта римская колония выросла благодаря близости к устью Геллеспонта. Горожане устроили хорошую гавань, где суда находят укрытие от северных ветров. Троада — главный порт, откуда отплывают корабли в Македонию, в Неаполь: оттуда можно по суше добраться до Рима. Из Троады благая весть могла легко распространяться в любом направлении.

В Троаде мы познакомились с врачом Лукой. Павлу нужна была мазь, и нам посоветовали обратиться к нему. И какого же замечательного друга обрели в его лице не только мы с Павлом и с Тимофеем, но и прочие братья и сестры! Он оставил свою врачебную практику и стал нашим спутником. Едва он уверовал во Христа, как Дух Святой тут же вложил ему в сердце целенаправленно собирать факты и свидетельства о рождении, учении, чудесах, смерти, погребении и воскресении Иисуса. Но всякое время, если только Лука кого-нибудь не лечил, его можно было застать корпевшим над своими записями.

Во время нашего пребывания в Ефесе Лука часами беседовал с матерью Иисуса Марией и апостолом Иоанном, у которого она жила. Успел встретиться с Лазарем и его сестрами до отплытия в Тарс. В Иерусалиме расспрашивал Иакова и еще нескольких учеников. Если он, в конце концов, допишет свою историю, церковь может быть убеждена в ее достоверности.

В Троаде у Павла было видение:

— Мне является муж-македонянин и взывает: «Приди в Македонию и помоги нам!»

Вчетвером мы отплыли в Самофракию и на другой день достигли Неаполя. Остановившись там лишь на время, необходимое для еды и отдыха, мы направились в Филиппы.

Мы были взволнованы в предвкушении того, что намерен сотворить Господь: через Филиппы, процветающую римскую колонию, проходила знаменитая Эгнатиева дорога, стратегический путь, соединявший Рим с восточными землями. Именно по нему новости передавались с одного конца империи в другой. Из Троады весть разнесется по морю, из Филипп — по суше.

Несколько дней мы искали синагогу.

Павел приуныл.

— Наверное, мы единственные евреи во всем городе.

Ведь для того, чтобы основать синагогу, требовалось лишь десять почтенных отцов семейств.

В субботу мы вышли за город в поисках места для молитвы под открытым небом, у реки. Подходящее место обнаружилось на пересечении дороги с рекой Гангит. Но там уже молились несколько женщин. Пока мы с Лукой и Тимофеем медлили в нерешительности, Павел зашагал к берегу.

— Пошли, — махнул он нам.

Одна служанка при виде Тимофея шепнула что-то на ухо подруге, та захихикала.

Первой инициативу проявила женщина в народном платье с пурпурной отделкой. Шикнув на девчонок, она поднялась и смерила Павла властным взглядом.

— Мы — еврейки и ищем тихое место для молитвы нашему Богу.

Я воспринял эти слова как просьбу удалиться и оставить их в покое. Но Павла не так-то легко было поколебать.

— Мы тоже евреи — сказал он. — Эти двое — мужи, чтущие Бога. — Он представил каждого из нас. — Мы принесли вам Благую весть.

Женщина нахмурилась.

— Что за «благая весть»?

— Мы — последователи Мессии, Господа нашего Иисуса. Он был распят, погребен и по прошествии трех дней воскрес из мертвых. Этот человек, — он указал на меня, — много раз встречал Иисуса — и своими глазами видел, как Он вознесся на небо.

— Прошу вас, — она сделала жест рукой, усаживаясь на дорогое вавилонское покрывало, — присоединяйтесь к нам.

Лука с Тимофеем продолжали стоять.

— Вы все! — она улыбнулась. — Я Лидия из Фиатир. Торгую в Филиппах. Продаю пурпурные ткани. А это мои служанки — все достойные девушки. — Она зацепила острым взглядом ту, что украдкой придвинулась поближе к Тимофею, и постучала ладонью рядом с собой. Девушка повиновалась.

— Расскажите нам еще об этом Иисусе, — попросила Лидия.

Что мы и сделали с большим удовольствием. Она слушала очень внимательно и верила каждому слову, как и все ее спутницы.

— Что мешает нам креститься прямо здесь? — хотела знать Лидия. — Сегодня?

Павел рассмеялся.

— Ничего!

Молоденькие девушки веселились, плескали из реки друг на друга, а Лидия, исполненная величественного достоинства, стояла на берегу, ожидая, пока с нее стечет вода.

— Идемте ко мне домой. Там хватит места, живите у меня, сколько захотите.

Павел покачал головой.

— Спасибо за такое щедрое предложение, Лилия, но мы не хотим вас стеснять.

— Павел, у меня большой дом.

— Я уверен, даже здесь, в Македонии, соседей будет интересовать, что делают у вас дома незнакомые мужчины.

Лидия отмела это соображение одним взмахом руки.

— Если вы действительно признали меня верной Господу, приходите и живите в моем доме. Соседи меня знают, и я-то уж постараюсь, чтобы узнали и вас поскорее. И вы расскажете им, что рассказали мне.

У Лидии действительно был большой дом, и она обращалась с нами, как с самыми почетными гостями. Через несколько дней в доме у нее образовалась маленькая церковь. Часто мы возвращались на берег реки крестить новообращенных и проповедовать тем, кто останавливался, чтобы посмотреть на это зрелище.

А потом начались неприятности — как всегда бывало, когда к Христу обращались многие.

Однажды из города увязалась за нами молодая рабыня. Она выкрикивала каждому встречному:

— Эти люди — рабы Бога Всевышнего! Они возвещают вам путь ко спасению!

Павел остановился и в упор посмотрел на нее.

Лидия покачала головой.

— Оставь ее, Павел. Скажешь ей что-нибудь — нам всем будет плохо. Это известная прорицательница. Ее хозяева — люди влиятельные в этом городе, и ее прорицания приносят им немалый доход.

Я оглянулся на девушку.

— Сейчас она говорит правду.

— Но не в любви, — заметил Павел.

Рабыня сопровождала нас до самых городских ворот. Она корчила гримасы и дергалась всем телом, указывая на нас:

— Эти люди — рабы Бога Всевышнего…

Несколько человек, пошедших, было, за нами, побоялись пройти мимо нее и отстали.

На следующий день девушка появилась снова. На этот раз она вышла за ворота следом за нами и встала на дороге у берега. Павел пытался проповедовать, но она все кричала, не давая никому прислушаться ни к Павлу, ни к нам с Тимофеем. Все внимание присутствующих было занято ею — этой бедной одержимой девушкой.

Когда она в очередной раз увязалась за нами, мы все же попытались подойти и заговорить с ней. Она убежала в дом одного из своих хозяев.

— Хочешь встретиться с ней — плати, — заявил Павлу сторож.

— Я не прорицания слушать пришел, а с ней поговорить.

— Никому не дозволяется говорить с ней, не заплатив вперед господину.

Мы размышляли, что делать.

— Остается только не обращать на нее внимания, — предложил я, — и надеяться, что когда-нибудь ей это надоест.

— А тем временем наши братья и сестры остаются без назидания. — Давайте по-прежнему собираться у меня в доме.

— Там и так уже слишком тесно, Лидия. На реке может собраться гораздо больше народа.

— Если вы попробуете ее приструнить, это принесет нам всем одни неприятности.

Изо дня в день рабыня преследовала нас с громким криком. Я видел ее лицо, искаженное мукой и злобой, и вспоминал Марию Магдалину, из которой Иисус изгнал семь терзавших ее бесов. Я молился, но она продолжала неотвязно сопровождать нас.

Мне было жаль девушку — Павел же негодовал все сильнее.

— Эти крики и вопли портят все дело. Нечистый дух не дает нам учить, а остальным — слушать Божье Слово!

И однажды, когда она бежала за нами по пятам с яростными криками, Павел резко обернулся к ней.

— Молчи, бес! — Он ткнул в нее пальцем. — Именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее и никогда не возвращаться!

На мгновение девушка застыла с широко раскрытыми глазами, потом издала глубокий вздох. Я успел подхватить ее, не дав ей рухнуть на землю. Люди подбежали, столпились вокруг.

— Она умерла?

— Он убил ее!

— Она жива, — возразил Лука. — Расступитесь, дайте ей побольше воздуха!

Она приподнялась, лицо ее разгладилось в удивлении.

— Он ушел, — детский голос звучал ошеломленно и с надеждой.

— Да, — я помог ей твердо встать на ноги. — Нечистый дух ушел.

Глаза ее налились слезами.

— Он вернется.

Павел положил ей руку на плечо.

— Нет. Если ты уверуешь и исповедуешь Иисуса своим Господом, он наполнит тебя Святым Духом, и никакой демон больше не сумеет тобой завладеть.

— А кто это — Иисус?

— Пропустите! — донесся до нас голос через толпу. — Прочь с дороги!

К нам протолкался мужчина. Одного взгляда на лицо девушки хватило ему, чтобы не на шутку встревожиться.

— Что вы натворили? — Он схватил девушку за руку и подтащил к себе. — Что вы с ней сделали?

Все разом зашумели.

— Они изгнали демона!

— Этот человек велел ей замолчать.

— Он вызвал из нее духа!

Мужчина толкнул девушку к Павлу.

— Зови его обратно!

— Иисус… — девушка зарыдала, закрыв лицо руками. — Иисус!

— Заткнись, девчонка. Не время. — Он обжег Павла взглядом. — Делай, что я сказал.

— Никогда.

— Ты испортил ее и заплатишь за это!

Появились и другие, заявлявшие своя права в рабыню, и вместе с ним накинулись на Павла.

— Сделай, как было, иначе подадим на тебя в суд!

— Мы жили на доход от нее!

С криками они схватили нас. Тычки и пинки свалили меня на землю. Меня куда-то потащили, краем глаза я увидел Павла, у него были в кровь разбиты губы. Тимофей и Лука пытались нас защищать. но их оттолкнули:

— Убирайтесь отсюда! Не лезьте не в свое дело!

Хозяева рабыни не слишком нежно приволокли нас на торговую площадь:

— Эти люди нанесли вред вашему имуществу!

Городские чиновники попробовали утихомирить наших недругов, во те распалялись все больше.

— Зовите главного магистрата. Он знает девицу. Она несколько раз делала ему благоприятные прорицания. Скажите ему, что из-за этих евреев она утратила пророческий дар! Он рассудит в нашу пользу!

Когда появился магистрат, они завопили еще громче, и в чем только они нас ни обвиняли!

— Эти евреи возмущают наш город! Вы знаете, сколько от них бед, и вот они еще явились сюда и насаждают обычаи, которых нам, римлянам не следует ни принимать, ни исполнять!

— Неправда! — выкрикнул Павел.

Я рванулся из рук, цепко державших меня.

— Дайте нам объяснить дело! — Меня тут же ударили по голове.

Тот, кто первым пришел за девушкой, крикнул:

— Это запрещено, ибо римским гражданам не позволяется следовать никакой религии, не разрешенной императором!

— Император Клавдий изгнал евреев из Рима, потому что они приносит несчастья…

— Они говорят плохо о наших богах!

Их ненависть к нам перекинулась на всех евреев.

— Мы говорим только о Господе Иисусе Христе, Спасителе… — крикнул Павел.

— Они сеют смуту!

Магистрат приказал нас бить.

Я воззвал к толпе:

— Господь прислал нас к нам с Благой вестью…

Никто не слушал.

— Покажите им, что будет с евреями, которые чинят беспорядки!

В меня вцепились руки. Они тащили, толкали, дергали, сорвали со спины одежду, меня растянули и привязали к столбу. От первого же палочного удара тело пронзила дикая боль, и я закричал.

Раздался голос Павла.

— Господь послал нас к нам с Благой вестью! Иисус есть Господь! Он дает спасение… — на него посыпались удары.

Второй и третий удары чуть не вышибли из меня дух. Я впился ногтями в столб, извиваясь на веревках, но спасения от боли не было. Мы с Павлом висели бок о бок, тела наши корчились при каждом ударе. Хватая воздух разинутым ртом, я вспомнил Иисуса на кресте. «Отче, прости им», — молился Иисус. — «Они не ведают, что творят».

Я изо всех сил зажмурил глаза, стиснул зубы и стал молиться, чтобы все поскорее закончилось.

Я потерял счет ударам, так что не знаю, сколько нам досталось, прежде чем магистрат приказал отвязать нас и отвести в темницу. Павел был без сознания. Я испугался, что они его убили. Мне захотелось умереть. Боль раздирала тело при каждом движении.

Нас притащили к тюремщику.

— Стереги их крепко! Если сбегут, головой ответишь!

Тот приказал спустить нас во внутреннюю темницу. Нас швырнули на холодный камень и забили ноги в колодки. В нос ударил отвратительный запах человеческих нечистот, мочи, липкого пота — спутника страха. Запах смерти. Я ощутил спазм в горле. Попытался приподняться, но снова лишился чувств. В спине пульсировала жгучая боль. Ослабев, я не в силах был пошевелиться и лежал в луже собственной крови.

Рядом неподвижно распростерся Павел.

— Павел! — Он пошевелился. Я со слезами возблагодарил Бога. Протянул руку и осторожно взял его за запястье.

— Это закончилось!

Он со стоном повернул ко мне голову.

— Когда-то тебя избили из-за меня. Может, это мой случай искупить вину.

— Пожалуй, я бы с тобой согласился, если бы со мной самим не обошлись точно также. — Я с трудом ухмыльнулся. — И, насколько я помню, ты всего лишь пару раз пнул меня ногой. Никаких деревянных палок вроде не было.

— Не стану с тобой спорить.

Я издал смешок и сморщился:

— Это большое облегчение.

Сжав зубы, я втянул в себя воздух и постарался сесть. Звякнули цепи — это Павел медленно следовал моему примеру. Наклонившись вперед, обхватив руками колени, мы дождались, пока боль в израненных спинах не утихла до такой степени, что можно было нормально дышать.

— Благодатью Божьей мы участвуем в страданиях Христа. — Павел поднял голову. — А у нас тут компания…

Сквозь решетку нашей камеры я увидел других узников темницы — безмолвных людей с темными пустыми глазами, без всякой надежды ожидающих конца своих испытаний.

Павел улыбнулся мне.

— Даже в темнице Бог открывает нам возмож ности.

И он стал проповедовать.

— По великой Божьей милости, Он омыл наши грехи, даровав нам возрождение и новую жизнь посредством Духа Святого, который Он излил на нас обильно через Спасителя нашего Иисуса Христа.

Я почитал за честь страдать за имя Христово, сделавшись, в какой-то мере, причастным к страданиям, которые мой Господь претерпел за меня. И считал честью страдать вместе с Павлом.

И мы пели песни избавления — в темноте — и смеялись, потому что эта мрачная дыра, обитель горя человеческого, наполнялась их звуком. Мы радовались своему спасению, избавлению от греха и погибели, уверенности в Божьих обетованиях и в вечной жизни. Наши голоса взлетали и крепли, доносились к стражникам через каменные коридоры. Те не приказывали нам замолчать. Здесь, в темнице, мы обрели слушателей. Пусть их сковывали цепи, зато не отвлекали крики одержимой. Жадно и сосредоточенно внимали они единственной надежде для заживо погребенных в этом земном аду.

Один признался, что участвовал в убийстве. Павел сказал, что он — тоже — и рассказал, как Бог простил его, изменил и направил по новому пути.

Другой утверждал, что невиновен. Когда-то я мнил себя невиновным и безупречным. Я сказалему, что все люди — грешники, и каждому нужна благодать.

А в полночь случилось землетрясение, поколебавшее основание темницы. Камни заскрежетали друг об друга, нас окутала пыль. Люди завопили от ужаса. Темничные двери распахнулись. Цепи сами собой упали у нас с ног, как будто их разорвала незримая рука.

— Что это? — кричали люди в замешательстве, боясь на что-то надеяться.

— Это Господь! — отвечал Павел. — Оставайтесь на месте. Только доверьтесь Ему!

Раздался топот бегущих ног, и моему взору предстал тюремщик. Лихорадочно оглядевшись, он с ужасом разглядел отворенные решетки и извлек из ножен меч. Когда он стащил нагрудник, мы поняли, что он хочет сделать. Он предпочитал лучше умертвить себя собственноручно, нежели быть распятым за неисполнение служебных обязанностей. Он думал, что все мы бежали!

— Стой! — громко воскликнул Павел. — Не губи себя! Не причиняй себе вреда! Никто не убежал! Мы все здесь!

Опустив меч, тюремщик кликнул стражу, потребовал огня. Стражники, подбежав к нашей камере, озарили ее факелами. Тюремщик упал перед нами на колени.

— Встань! — велел Павел. — Мы не боги, чтобы нам кланяться. Мы возвещаем путь спасения.

— Они говорят о Боге, который умер и воскрес, — подал голос один из узников.

— И жив по сей день, — добавил другой.

— Идемте! — поманил нас тюремщик, весь трясясь и вытаращив глаза от страха. — Выходите!

Он вывел нас из темницы и отвел в свое жилище. Крикнул, чтобы принесли воды, мази, бинтов. По комнате металась женщина, за нее цеплялись несколько детей. Прижав их к себе, она обратилась к тюремщику.

— Я боялась за тебя, муж мой. Боги гневаются. Они потрясли основание нашего дома!

— Все в порядке, Лавиния. Тише! Эти люди служат какому-то очень могущественному богу.

— Он — единственный Бог! — возразил Павел. — Нет других богов.

Тюремщик уставился на него.

— Господин мой, что мне делать, чтобы спастись?

— Веруй в Господа Иисуса Христа, — отвечал ему Павел, — и спасешься.

— Ты и все твои домашние, — улыбнулся я женщине и детям.

— Землетрясение, возвратившее вам свободу, доказывает Его великую силу. — Тюремщик взял чашу с водой из рук слуги и принялся сам омывать наши раны. — Расскажите мне об этом Боге, который открывает тюремные двери и разбивает оковы.

Тюремщик — как узнали мы позже, звавшийся Димитрием — и все его семейство поверили каждомунашему слову. Мы окрестили их. Свет Иисуса Христа не угасал даже в темнице!

Накрыли стол, и мы преломили хлеб.

— Как же я верну вас в тюрьму, когда вы подарили нам жизнь? Я извещу ваших друзей. Помогу вам выбраться из города. Они встретят вас со всем необходимым…

На миг я поддался было искушению. К счастью, Павел оставался тверд.

— Мы не собираемся бежать. Мы послушны закону. Бог способен защитить нас от ложных обвинений, из-за которых мы попали в тюрьму.

Стражники отвели нас назад, в темницу.

Через несколько часов возвратился Димитрий.

— Я послал к городским начальникам и передал им, что случилось ночью. Они тоже слышали землетрясение. Когда я рассказал, как тюремные двери открылись и цепи спали у вас с ног, они решили вас отпустить. Вы можете свободно идти с миром!

— Можем идти? — переспросил я. — Или нам приказано идти?

— Они хотят, чтобы вы покинули город.

Меня охватило разочарование. Мы так много сделали. Но сколько еще оставалось! Господь спас этого человека и его домашних, а теперь он, сам того не ведая, служит орудием сатаны, чтобы заглушить наш голос.

Павел сложил руки на коленях.

— Мы не уйдем!

— У вас нет другого выбора! — снаружи ожидала стража, чтобы вывести нас из города.

— Нас, римских граждан, без суда всенародно избили и бросили в темницу. А теперь тайно выпускают? Ну уж нет! Пусть придут сами и выведут нас!

Димитрий побелел.

— Так вы — граждане Рима? Отчего ж вы сразу не сказали?

Я криво улыбнулся.

— Нам не дали ничего сказать.

Димитрий опять послал к начальству. Вернулся с магистратами. Тот, кто отдал приказ бить нас, стоял бледный, как полотно, страшась возмездия.

— Умоляю вас, простите! Если бы мы знали, что вы — римские граждане, никогда бы не дали никому поднять на вас руку, не говоря уже о том, чтобы бить на площади принародно!

— Очень просим, поверьте нам!

— Вы вынесли нам приговор без судебного разбирательства на основании лжесвидетельства, — отчеканил Павел. — А теперь изгоняете вон из города.

— Нет-нет, что вы! — магистрат развел руками. — Это Крисп, Понт и другие сбили меня с толку своими обвинениями. Они все еще злятся из-за той рабыни. И тому есть причина. Девица теперь ничего не стоит.

Что же теперь будет с бедной девушкой? — подумал я.

— Если она ничего не стоит, передайте владельцам, пусть продадут ее Лидии, которая торгует пурпурными тканями. — Она освободит девушку.

— Если вы останетесь в Филиппах, начнутся беспорядки — предостерег другой.

Уговоры продолжались.

— Если вы останетесь, мы не можем обещать вам безопасность.

— Мы принимаем ваши извинения, — отвечал им Павел.

— И вы уйдете? — Было ясно, что они хотят избавиться от нас как можно скорее.

Павел кивнул. Я хотел было возразить, но он взглядом велел мне молчать.

— После того, как встретимся со своими единоверцами.

Мы отправились к Лидии, где обнаружили Луку с Тимофеем. Они молились всю ночь.

— Бог ответил на ваши молитвы, — сказал я, смеясь, хотя раны причиняли мне боль.

Лука осмотрел повязки.

— Этого мало.

Когда он стал сыпать на раны соль, чтобы предотвратить заражение, я потерял сознание.

Павел поднялся раньше меня и попросил созвать верующих. Когда все пришли, мы наставили их, как могли, за то короткое время, которое еще оставалось.

— Укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его, — напутствовал Павел.

Я обещал, что мы будем им писать.

Вечером мы с Павлом, Лукой и Тимофеем покинули Филиппы.

Из всех церквей, к основанию которых мне довелось быть причастным за эти годы, церкви в Филиппах пришлось претерпеть самые большие лишения. Иные из тамошних верующих потеряли жизнь; многие — кров и заработок. И все же они остались непоколебимы. Обнищав из-за гонений, они взамен обогатились от Бога верой и любовью.

Благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет с ними и да подкрепляет их до дня Его пришествия.