Пальцы женщины

Шепард РИВКИН

ПАЛЬЦЫ ЖЕНЩИНЫ

Когда я приехал в лабораторию полиции с четырьмя килограммами героина, меня ожидало распоряжение: "Инспектор Санчес, отправляйтесь немедленно к инспектору-шефу".

Я только что провел восемнадцать часов без сна. Я выполнил тяжелую работу, над которой трудился в течение трех месяцев и произвел аресты: Томми Ло Скалцо, главного босса по доставке героина в Восточном Гарлеме. На моей левой ладони были наложены шестнадцать швов, после удара ножа, которым меня угостил его телохранитель, но мне все же удалось надеть браслеты на руки Скалцо и его парней. Все, что меня интересовало в настоящий момент, это поспать двадцать четыре часа подряд.

Но слово "немедленно" на языке полиции не означает через десять минут или пять минут, или даже через минуту. Это означает "немедленно".

Итак, я проехал через центр, в моем костюме из итальянского шелка, в ботинках из итальянской пестрой кожи: лицо мое украшали длинные бакенбарды. У меня был такой вид, что если бы я женился на вашей дочери, вам захотелось перерезать мне горло. Но я был великолепен для роли типа, который может себе позволить заплатить круглую сумму за героин. Кроме героина я захватил и фрик. Общая сумма в двенадцать тысяч долларов пойдет в фонд полиции, где очень щепетильны на этот счет. Тот факт, что меня зовут Пабло Санчес и что я бегло говорю по-испански, тоже отлично помогает мне.

Мне было немного трудно держать руль моего старого Олдса, пятилетней давности одной рукой, но мне все же удалось это делать не прибегая к помощи другого автомобилиста.

Я поднялся по широкой лестнице, украшенной бронзовыми дощечками с написанными на них именами погибших на своем посту фликов. Мне было необходимо побриться и разные чины в холле весьма неодобрительно смотрели мне вслед. Но мне необходимо было немедленно явиться к инспектору-шефу.

Инспектор-шеф имел ранг на два чина ниже главного комиссара. Его начальством был генеральный инспектор, а его должность называлась: помощник генерального инспектора. Его звали Ханрахан. Когда я вошел в его кабинет, он не пожелал мне доброго дня, а только бросил:

- Садитесь.

Я сел, в то время как он продолжал что-то просматривать. Шесть лет назад меня перевели в Специальную бригаду. Я тогда еще был новичком, учился в Полицейской Академии и мне удалось обнаружить рекэт с вином в одном из номеров Восточного Нарлема. Кого я поймал? Племянника Ханрахана, флика в штатском из "Бригады нравов". Его выгнали из полиции, а меня выдвинули на новую должность. Но это сделал не Ханрахан.

Три месяца спустя, во время нашего патрулирования, я задержал двух хулиганов, которые выбежали из одной закусочной. Они только что убили хозяйку заведения. Я убил одного, ранил другого, сам получил пулю в ногу, после чего меня представили к чину инспектора третьего класса. Меня также наградили. Я прошел определенные учения и стал инспектором второго класса к концу второго года. А теперь, еще четыре года спустя, я был инспектором первого класса и сидел напротив Ханрахана: моя рука начинала невыносимо болеть, а поблизости нигде не было таблеток с аспирином.

Когда Ханрахан решил, что он достаточно уже понервировал меня, он отстранил бумаги, которыми занимался и закурил сигару.

- Мне звонили из лаборатории, - сказал он. У него был мечтательный вид и я сразу сделал для себя вывод. - Они проделали определенный анализ.

- Я уверен, что захватил их, - сказал я.

- В определенном смысле, да. Эти четыре килограмма героина, которые вы купили... - Он снова зажег сигару. Он всегда покупал дешевые сигары в итальянских лавочках на Ваксер стрит, и они часто сами потухали. Он доставлял себе удовольствие, заставлять меня ждать. Я оперся локтями об ручку кресла, держа руку вверх. - Этот героин, просто оказался сахаром.

Значит, три месяца я работал ни за что и все что я заработал, это рану в ладони и насмешки инспектора.

- Отлично для кофе, - сказал я.

- Я подумал, что вам будет приятно первому узнать об этом, - добавил Ханрахан.

- Очень вам благодарен, - сказал я.

Он открыл какой-то ящик и вынул два мешка из пластика. В одном находилась маленькая коробка, очень аккуратная, такая в каких помещаются часы-браслеты. Она была завернута в бумагу и перевязана веревкой. В другом мешочке также находилась коробка, но открытая. Там же лежала оберточная бумага, веревка и грязная вата. Ханрахан встал.

- Пошли, - сказал он.

Я последовал за ним по коридору до кабинета главного комиссара. Там я еще никогда не был. У меня даже не было времени подумать о том, по какому делу меня могут вести туда, так как кабинет этот находился в восьми метрах от кабинета Ханрахана.

Мы прошли через приемную и вошли в зал заседаний. В ней стоял гигантских размеров красного дерева стол и огромный портрет Теодора Рузвельта, единственного комиссара полиции, который стал президентом. Больше такого не случалось.

Ханрахан постучал в следующую дверь. В высшей степени вежливый голос пригласил нас войти.

Главный комиссар, Хакеч Вилсон происходил из очень хорошей старинной фамилии Нью-Йорка. Я происхожу из менее старинной фамилии Нью-Йорка и у меня нет никаких нужных связей. У Вилсона были большие связи в политическом мире и он любил, чтобы окна у него широко раскрыты даже в прохладную погоду. Он был членом гольф клуба и был отличным администратором. В настоящий момент он играл в настольный гольф и Ханрахан был достаточно хорошим политиком, чтобы подождать, пока тот не закончит свой удар. Мы смотрели, как шар прокатился четыре с половиной метра, поднялся на возвышение и упал в ямку.

- Инспектор Санчес, сэр, - сказал Ханрахан.

Я бы, без сомнения, заговорил бы между двумя ударами. Ханрахан положил оба пластиковых мешочка на письменный стол. Комиссар сделал еще один удар и отправил еще один шар в ямку.

Он положил свое приспособление для игры и пригласил нас, Ханрахана и меня садиться. Он тотчас же открыл один из пластиковых мешочков и вытряхнул его содержимое на стол. Коробку, кусок оберточной бумаги, веревку и кусок запачканной ваты.

- Маленькая коробка прибыла вчера с курьером, - сказал он. - Если бы я знал, что в ней содержится, я открыл бы ее с большими предосторожностями. Например, я развязываю узлы веревки, так как не выношу когда разрезают веревку или шпагат. Несмотря на то, что я их сразу же бросаю, я не могу решиться разрезать их. А иногда я, я откладываю в сторону хороший кусок веревки.

Итак, когда я открыл коробку, я нашел внутри нее отрезанный палец женщины. Я уведомил о этом инспектора Ханрахана. Он подумал, что это, вероятно, была шутка студента медика.

- Но почему же он послал его вам? - спросил я.

- Да, конечно я задал себе этот вопрос. А палец казался таким ухоженным, таким хорошо наманикюренным. Это не мог быть палец бедной женщины, умершей в приюте для бедных. Так что я не представляю себе, каким образом какой-нибудь студент мог бы воспользоваться им. - Он сделал паузу. - А сегодня, как вы можете сами убедиться, я получил другую коробку и решил не дотрагиваться до нее. Я позвонил инспектору Ханрахану, а он посоветовал передать это дело вам.

Большое спасибо!

- А где же палец? - поинтересовался я.

- Мы отправили его в морг.

Главный комиссар открыл один из ящиков письменного стола и вынул оттуда пару тонких, резиновых перчаток.

- Я посылал за ними, - сказал он.

Я надел их и стал рассматривать лежащие передо мной предметы.

Мы втроем стали стали рассматривать коробку. Я дорого бы дал, чтобы оказаться в настоящий момент на факультете Права и заниматься просто наукой.

Ханрахан откашлялся и заявил, не скрывая своей радости.

- Теперь вам играть.

Коробочка имела десять сантиметров в длину, пять в ширину и три толщиной. Слова "Главный комиссар", были вырезаны из одного крупного заголовка "Нью-Йорк Таймс". Пакет был отправлен накануне, в пять часов вечера с Главного почтамта.

Он был обернут в самую обычную оберточную бумагу, завязан белой веревкой. Я внимательно стал рассматривать узел.

- Комиссару больше ничего и делать, - проговорил Ханрахан. - Что вы там имеете?

- Адрес отправителя, - ответил я.

- Если инспектор Санчес занимается этим делом, - сказал комиссар, то я считаю, что надо предоставить ему возможность действовать, как он найдет нужным.

Я почувствовал себя лучше.

- Сэр, - спросил я, - что, тот узел на другой коробке был похож на этот?

Комиссар был не слишком уверен в этом. Он прибавил, что вообще плохо разбирается в узлах.

Бывают узлы, которые чем больше тянешь, чем сильнее они затягиваются и их трудно развязывать. Другой сорт узлов - сразу развязываются при малейшем усилии, но усилие это должно быть квалифицированным. Я развязал этот узел очень легким встряхиванием.

Я положил веревку отдельно. Пакет был сделан очень тщательно. Края бумаги были аккуратно обрезаны и сложены, как полагается. Ее было как раз столько, сколько требовалось для обертки коробки. Никакой морщинки: все было выполнено на высоком уровне.

Персона, которая запаковывала пакет, была очень аккуратная по природе.

Я глубоко вздохнул и поднял крышку коробки. На куске ваты, выпачканной в крови, лежал безымянный женский палец. Широкое золотое кольцо охватывало его основание.

- Исус, Мария! - воскликнул Ханрахан.

Главный комиссар немного побледнел. Он отвернул голову, чтобы посмотреть в окно, и предоставлял мне разглядывать это.

- Я не хочу, чтобы газеты опять стали говорить об этом, - сказал комиссар. - Вы по-прежнему думаете, что это шутка?

- Нет, - ответил Ханрахан.

- Инспектор Санчес?

- Да, сэр?

- Я предполагаю, что женщина эта жива. Я предполагаю, что каждый день, у нее будут отрезать по пальцу и... посылать мне. Я предполагаю, что вы найдете ее, базируясь на те сведения, которые инспектор Ханрахан мне сообщил о вас. Желаю удачи.

- Я ухожу, сэр, - сказал Ханрахан, направляясь к двери и шаря в кармане сигару.

Я задержался, чтобы подобрать свои сокровища. Указательный палец находился в морге. Смерть в Нью-Йорке очень хорошо организована. Скажем, вы потеряли на улице палец. Если кто-нибудь найдет его, он отнесет его в морг.

Морг - это огромное сооружение, как раз около Бельвю. Много стекла, много растений из пластика, очень много красивых фотографий, цветов за скамейками, на которых плачут бедные женщины, ожидая опознания покойного.

Я вошел в бюро "пропавших". Эта маленькая комната, расположенная около главного входа. Оттуда открывается очень красивый вид на Психиатрическую службу Бельвю.

Тилли взял отпечатки с указательного пальца, сделал снимки и проделал все необходимые процедуры. Я отдал ему вторую коробку с ее содержимым, чтобы он проделал все нужное с этим пальцем и сказал ему, что приду за результатом после того, как увижусь с доктором Алтманом.

Я спустился в подвальный этаж. Алтман занимался закуриванием сигары и с безразличным видом смотрел, как служащий запирал ящики с трупами, как будто то были ящики с копченым беконом и один из них не содержал молодой девушки, которая проглотила тридцать "сонных" порошков, чтобы разрешить свои проблемы.

- Я давно вас не видел, - сказал Алтман.

Он держал сигару между своими одетыми в окровавленные резиновые перчатки пальцами. Я случайно заметил очаровательное лицо молодой девушки и невольно кивнул ей головой. Алтман пожал плечами.

Она, ней в Бельвю основательно промыли желудок, - сказал он откинув назад голову и пуская густые клубы дыма. - Слишком поздно. Я сделал вскрытие, чтобы убедиться, что это были порошки и ничего больше.

Было время, когда я с ужасом отворачивался от его окровавленных перчаток, но я уже забыл, когда это было.

- Я тебя теперь редко вижу, - повторил он.

- Я теперь не так уж много спускаю парней, - ответил я.

Это было правдой. Если мне удается подойти к ним, я предпочитаю оглушить их ударом рукоятки по затылку.

- Приходи почаще, - настаивал Алтман. Я никогда не понимал этого лабораторного юмора.

- И-е, - промямлил я. - А ты выдел палец, который вам прислали вчера?

Он кивнул головой.

- Она была жива, когда его отрезали у нее.

Он вынул его из холодильника.

- Я не могу тебе этого сказать. Это невозможно узнать. - Он поднял палец и стал поворачивать его слева направо, как будто то была отличная сигара, которую он мечтал выкурить.

- Он не пахнет формалином, - сказал он. - Это говорит за то, что он появился не из медицинского института. Но что касается того, чтобы сказать тебе, была ли она жива или мертва во время операции, этого я не в силах сделать.

Я спросил его была ли у женщины общая анестезия или местная в момент ампутации пальца и Алтман сказал, что этого он тоже не может сказать. Что он может сделать, это сделать соответствующее исследование или на общую анестезию, или на местную.

- Два совершенно разных исследования, - сказал он. - И я могу произвести лишь один анализ.

- До меня не доходит.

- У меня нет достаточного количества мяса, чтобы я мог проделать два анализа, для каждого мне необходимо подробное исследование. Другими словами, я должен изрубить палец.

- Изрубить?

- Да. Только тогда я смогу определить, была ли сделана общая анестезия. Но пальца может хватить лишь на один анализ, так что ты уж выбирай сам, какой тебе нужно.

- Делай на общую анестезию.

- Очень хорошо, - сказал он.

Он взял палец и направился к машине, которая очень напоминала мясорубку.

- Я подожду результата внизу, - сказал я. Я спустился вниз и сел за письменный стол Тилли, чтобы почитать "Дейли нью". Я как то спросил его, почему он не читает "Таймс", на что он мне ответил: "А разве они публикуют фотографии фликов?"

Через две минуты позвонил телефон. Это был Алтман. Он объявил мне, что это день моей удачи - она получила хорошую порцию новокаина.

Действительно день моей удачи? Прежде всего, я предположил, что она в момент ампутации была жива и теперь у меня было подтверждение этой гипотезы. В противном случае, зачем же новокаин? Теперь уже не было вопросов о шутке студента медика. Шутка принимала довольно жуткий характер.

Мне было достаточно найти злобного сумасшедшего, живущего достаточно близко от главного почтамта, чтобы отправить оттуда пакет. Он жил в Нью-Йорке или в маленьком городке, в котором в почтовом отделении легко было бы обнаружить его следы. Вряд ли почтовый служащий не запомнил бы человека, который два дня подряд отправлял два маленьких пакета: явление достаточно редкое в маленьком городке. И этот парень должен был жить невдалеке от Нью-Йорка, чтобы отправление пакетов не вызывало бы у него затруднений.

Предположим, что он живет в районе восьми-десяти километров вокруг Нью-Йорка. Другими словами говоря, мне будет достаточно найти моего сумасшедшего среди тринадцати миллионов жителей. Действительно, проклятая удача.

Я взял в руки фотографии с отпечатками ее пальцев.

- Никакой возможности обнаружить владелицу этих отпечатков? - спросил я у Тилли.

- Никакой, если не найдутся другие отпечатки.

- А не стоит рискнуть?

- Предположим, что ты хочешь найти эту женщину по отпечаткам ее пальцев, - ответил Тилли. - Тогда эти отпечатки отправляются в Вашингтон в ФБР и мы говорим им, что будем очень благодарны, если они найдут эту добрую женщину. Ты знаешь, что они ответят? Они ответят, что поставят на эту работу весь свой персонал и что они будут работать всю неделю, двадцать четыре часа... в продолжении... слушай хорошенько, в продолжении... тридцати лет. И тогда они ее найдут. Если отпечатки ее пальцев фигурируют в книгах, так существует множество людей, у которых никогда не снимали отпечатки пальцев.

Я расписался в получении женского пальца и унес его с собой в свинцовой коробочке. Выйдя на улицу я глубоко вздохнул. Как всегда, атмосфера была наполнена выхлопными газами, пылью и дымом, но так как я был в состоянии ощущать эти запахи, следовательно, я был еще живой. Этот рефлекс получается у меня автоматически, когда я попадаю в это место.

Я посмотрел на свою машину, потом подумал о своем состоянии. Рука у меня чертовски болела, я хотел спать, а мозги были в таком состоянии, в котором бывает мотор после того, как он долго крутился без смазки. Мне казалось, что машина моя сморщилась. Если я сяду за руль, то вероятнее всего с моим Олдсом случиться неприятность.

Я быстро нашел такси, в этом преимущества квартала морга. Всегда находится женщина, плачущая около погибшего, которая вышла из такси. Такси привезло меня к лаборатории полиции.

Кесли находился в одной из комнат. Он кипятил что-то старательно в каком-то сосуде, внимательно следя за ним: жидкость по аромату напоминала чай.

Я положил все свое снаряжение на стол. Коробки, оберточную бумагу, веревку, палец, золотое кольцо, к которому была привязана этикетка, вату, запачканную кровью.

- Я предлагаю тебе настоящую тайну, - сказал я.

- В роде Шерлока Холмса?

Келси был до такой степени захвачен медициной, что его иногда силой заставляли выходить из лаборатории. Он даже поставил себе здесь койку на случай, если будет срочная работа и ему придется провести в лаборатории несколько дней подряд. Я коротко рассказал ему про это дело и обрисовал ситуацию.

Его глаза округлились.

- Я отправлюсь домой всхрапнуть, - сказал я. - Я вернусь через шесть часов.

- Четыре.

- Согласен, четыре.

Я больше не мог держать глаза открытыми. Я сел в такси и немедленно заснул. Когда я приехал к своему жилищу, около Левингтона, шофер осторожно разбудил меня. Он, видимо, обнаружил мой .38 на перевязке. Существуют некоторые преимущества быть фликом.

Я бросил свои рабочие одежды в один угол, сбрил свои бакенбарды и держал руку вытянутой вверх, пока принимал душ. Потом проглотил четыре аспирина, выпил двойной скотч и завалился на кровать.

Двадцать минут спустя, боль настолько утихла, что я смог заснуть.

Я не слышал, как звонил будильник. Меня разбудил телефон. Это был Келси: я сказал ему, что приеду немедленно. На этот раз я оделся, как следует: серый твидовый костюм и коричневая пара ботинок на каучуке. Когда находишься на ногах большую часть дня, необходимо иметь удобную обувь и моя обувь может быть не такая роскошная, как у главного комиссара, но тем не менее, я заплатил за свои ботинки тридцать пять долларов.

Кто-то однажды заявил, что у меня вид профессора англичанина в привилегированном коттедже. Я решил принять это выражение за комплимент. Ханрахан, со своей обычной деликатностью уверял, что у меня вид тетки. Я не считаю, что я похож на тетку. Я вешу восемьдесят пять кило, а рост у меня метр восемьдесят два сантиметра. У меня голубые глаза. Это удивляет тех, кто знает, что моя фамилия Санчес. Моя семья происходит из северной Испании, где очень много людей с голубыми глазами и блондинов. Я темноволос, у меня крепкие мускулы и я не ношу браслетов. Я также и не душусь. Моя походка медленная и определенная. Раз в неделю я хожу в тир стрелять из пистолета, но мог бы ходить и чаще. Я одинаково стреляю обеими руками. С другой стороны ведь я сам должен оплачивать этот расход. По этой причине, многие флики не любят ходить туда, но я наивен, мне кажется, что чем больше я буду ходить туда, тем скорее я смогу выделиться и продвинуться по службе.

Минут десять я потерял на поиски своей машины, потом вспомнил, что оставил ее у морга. Я поехал за ней на такси и конечно нашел штраф в пятнадцать долларов за неположенную стоянку в виде квитанции, которая была приклеена к стеклу. Между тем, я оставил достаточно на виду табличку с надписью полиция. Я разорвал квитанцию: пусть ищут меня, если им это светит.

Я доехал до лаборатории. Когда я выходил из машины, то заметил, что мои руки дрожат. Результат десяти аспиринов и четырех часов сна. Я зашел в закусочную напротив лаборатории, проглотил сандвич с ростбифом и стал думать, как мне унять эту дрожь. Рядом со мной за столик сел инспектор третьего класса из бригады бродяжничества, Шнедер.

Он сразу напал на меня. Он обожает свистопляску.

- Похоже на то, что Ханрахан сунул тебе палец в небо, - сказал он.

- Ты даже не представляешь себе, как верно сказал, - ответил я. Передай-ка мне горчицу.

- Ну что ты, Пабло, не нервничай. Они передают тебе то и другое и, вероятно, собираются отметить тебя.

- Безусловно.

Он посмотрел на мою руку, потом протянул руку, чтобы взять мои маслины и проглотил их не спрашивая моего разрешения.

- Возьми же маслины, - сказал я.

Он не понял моего сарказма.

- Да, спасибо. Это, как в Министерстве Внутренних дел. Один год там, один год здесь. Это хорошо для карьеры.

- Ну да. Они собираются предложить мне пост консула в Исландии.

Я встал и сказал ему, что он может съесть мой огурец. Этот прохвост станет всюду рассказывать, что я стал нервным. Это дойдет до ушей Ханрахана и он будет в восторге. Неделя, которая меня ожидала будет не из лучших, но одна вещь была несомненной, я должен выиграть во что бы то не стало, даже если мне придется истратить мой последний цент!

Когда я вошел в лабораторию, кольцо лежало на мраморном столике. Келси внимательно рассматривал веревку, которой была привязана этикетка с идентификацией кольца.

Он поднял ее и понюхал. Он направил на кольцо сильный свет и снова посмотрел в лупу и подошел к окну, после чего стал барабанить пальцами по столу.

Я спросил у него не могу ли я тоже посмотреть. Он протянул мне лупу. Я ничего особенного не увидел за исключением небольшого желтоватого пятна приблизительно в восемь миллиметров длиной.

- Каким образом здесь появилось это пятно? - спросил я.

- Я не знаю.

Он захотел узнать, не капнул ли я на него лимонным соком. Я ответил, что нет. Он задал мне потом еще вопрос деликатного свойства, на который я ответил ему, что не занимался подобного рода делами с той поры, как сменил короткие штанишки на брюки.

- Не считая людей, которые сделали это, кто-нибудь не трогал кольца чем-нибудь желтым?

- Я этого не думаю.

Я взял кольцо. Внутри было выбито: "22 С". Другой марки не было. Я сунул его в карман.

- Куда ты с этим пойдешь?

- На 47-ю улицу.

Между Пятой и Шестой авеню, на 47 улице находились большие ювелирные предприятия.

- В сущности ведь это твои ноги будут уставать. Я лично считаю, что ты зря теряешь свое время.

- А что я могу сделать еще? Болтаться здесь и смотреть на то, как ты тут строишь догадки?

Келси ничего не ответил на это. Он держал веревку около носа так, как будто хотел вздохнуть ее через ноздри.

- Ты можешь немного вздремнуть на моей походной койке, - сказал он. У меня создалось впечатление, что ты нуждаешься в этом.

Я ответил ему, что рискую разорвать своими зубами его наволочку.

- Хорошо, - сказал он. - Приходи через три или четыре часа, я может быть что-нибудь найду. - Зазвонил телефон. Он снял трубку и бросил на меня иронический взгляд. - Скажите ему, что его здесь нет, - заявил он и повесил трубку.

- Ханрахан? - спросил я.

- Да. У тебя вероятно нет желания разговаривать с людьми?

- Ты настоящий психолог.

Когда я заглянул в забегаловку, то увидел Мак-Картни, сидящего за столом. Он сразу же сделал мне знак, присоединиться к нему. У него была круглая красная рожа, похожая на карнавальную маску и коротко остриженные рыжие волосы.

Вид у него был не слишком умный, но это был один из знающих людей из Бригады краж и грабежей.

Я выпил чашку кофе и смотрел, как он уничтожал галеты, сыр и крем.

- Похоже на то, что ты напал на кость, - проговорил он.

Я рассказал ему о деле. Мне было необходимо дружеское внимание.

- Покажи-ка мне кольцо, - сказал он.

Он стал вертеть его в руке.

- Ты собираешься произвести розыски при помощи кольца? - спросил он.

Я ответил утвердительно.

- Брось это, - посоветовал он. - У меня, вероятно, был недовольный вид, потому что он стал настаивать. - Ты имеешь представление о том количестве колец, которые продаются в нашем секторе? К тому же тебе придется посетить всех ювелиров, которые продают кольца. И когда ты покончишь с этим кварталом, тебе нужно будет отправиться в центр, в квартал бриллиантовщиков. Ты подумал об этом, а?

- Боже мой, нет.

- Еще дня два или три. А у меня нет уверенности в том, что ты располагаешь таким количеством времени, мой бедный Пабло. Особенно, когда Ханрахан ищет предлога свернуть тебе шею. Не давай себя запугать.

- Ну конечно! Я не дам себя запугать. Я протянул руку, Мак-Картни положил на нее кольцо, потом из телефонной кабины я позвонил Келси.

- Ханрахан не перестает звонить, - сказал Келси. - Как только ты появишься здесь или позвонишь по телефону, тебе велено передать, что бы ты немедленно отправлялся в комиссариат.

Я недовольно заворчал.

- И когда ты покончишь с ним, приходи сюда. Я кое-что нашел.

Я повернулся, чтобы рукой приветствовать Мак Картни.

- Подожди минутку, - сказал он.

Я остановился.

- Я обожаю лук вот с этим, а есть парни, которые не выносят лука. Они не знают, что они теряют. - Он посмотрел на меня. - Успокойся, Пабло. Ты слышал последнюю новость?

- Нет.

- Главный комиссар уходит в отставку в конце июня. - Я пристально посмотрел на него. Мак-Картни решил, что я ему не поверил. - Держу пари, что он больше не может выдерживать все эти возмущения, ни эти вставания в три часа утра, чтобы идти в Бедфорд-Стейвезант поддерживать мэра. У него прошлым летом уже был маленький удар и ему, видимо, не хочется, чтобы в это лето было тоже самое.

- Откуда ты знаешь, что он уходит в отставку?

Мак-Картни положил свою галету. В его глазах был упрек.

- Это не трепотня, Пабло, я уверяю тебя. Мне это сказа один паренек из конторы инспектора шефа.

- До свидания, Мак.

- Салют.

Теперь это имело смысл. Почему Ханрахан рекомендовал меня? Главный комиссар только шесть недель будет еще выполнять свои обязанности. Если рекомендация Ханрахана окажется неоправданной, на руках окажется таинственное дело мертвой женщины, которую смогут объявить неизвестной и пропавшей. Ничего более. Это недостаточно для того, чтобы осудить инспектора шефа, в остальных делах весьма компетентного.

И если главный комиссар будет считать, что предположения Ханрахана лишены смысла, он тоже не станет печалиться об этом. А почему бы ему делать это? Главный комиссар скоро сможет спать спокойно, не рискуя быть разбуженным в экстренных случаях. Мое уважение к Ханрахану еще больше увеличилось.

Войдя в зал ожидания, я увидел Тилли. Он сидел на старой кушетке из красной кожи, где люди в чине лейтенантов и капитанов обычно сидели перед тем, как им предлагали подать в отставку или объявляли им выговор с дисциплинарным взысканием. Тилли нервно постукивал себя по колену. Его галстук съехал в сторону.

- Что тут такое происходит? - спросил я.

- Разве я знаю, боже мой!

Я подождал немного, вскоре Ханрахан вышел из своего кабинета. Он пошел прямо на меня.

- Вы говорили об этом деле с репортерами?

- Нет, сэр.

- Они не перестают атаковать комиссара. Мы с ним спорили: он уверен, что слух пошел от вас.

- Так вот, это не верно.

- А как идут дела?

- Грандиозно.

- Я меньшего и не ожидал от вас. Я совершенно уверен, что вы будете в силах разрешить эту тайну.

- Я тоже так думаю.

- Пока.

- Пока, сэр.

Он вернулся в свой кабинет.

- Что это его так дергает? - спросил Тилли.

- Амбиция, ненависть и нехватка денег, - ответил я. - Салют.

Он следил за мной взглядом, пока я не вышел из залы. Вероятно, у меня был вид человека, теряющего педали. Это объясняло почему у Ханрахана был такой довольный вид, когда он возвращался в свой кабинет. Я очень любил Тилли и, если бы я немного лучше себя чувствовал, я бы рассказал ему всю историю, чтобы развлечь его. Но у меня было собачье настроение.

Он дал мне уйти. Потом быстро догнал меня.

- Подожди, - сказал он. Он достал из своего пластикового бумажника рапорт об "исчезнувших" людях. - Я нашел одну женщину, которая отвечает твоему описанию. Богатая, между тридцатью и сорока годами. Я советую тебе побыстрее отыскать ее и жениться, и стать богатым. Тогда твое настроение может быть улучшится.

Я проворчал благодарность и посмотрел на этот рапорт. На верхней строчке было написано: НЕ СКЛАДЫВАЙТЕ ЭТОТ РАПОРТ. Я сложил его.

Я расправлю его немного позднее, когда у меня будет к тому настроение. Я всегда смогу позабавиться таким образом.

Катарина Сааведра и Карвайал, герцогиня де Бейар, 367 Восточная улица. Тридцать три года. Шестьдесят килограмм. Метр семьдесят. Зеленые глаза.

Будучи крестьянского происхождения, меня забавляла мысль о том, что я буду интервьюировать эту дорогую и нежную маркизу.

Прибыв в резиденцию Сааведра и Карвайал, я нажал на пуговку звонка. Она находилась снаружи кованной металлической решетки испанского стиля, перед тяжелой дверью из полированного стекла. На большой бронзовой доске было написано имя владелицы. Под именем красовался ее герб. Сверху него было написано: "я и король", а не "король и я". Может быть потому этот парень и находился в ссылке.

Прошло некоторое время. Я выкурил половину сигареты за это время и звонил четыре раза. Я повернулся и увидел, по крайней мере, трех женщин, одетых во все черное и которые носили простое жемчужное ожерелье, которое стоило года моего жалования. Потом я услышал стук каблучков по мраморному полу.

Вместо ожидаемого дворецкого или горничной дверь мне открыла женщина, одетая во все оранжевое. Ее длинные черные волосы были перекинуты на плечо и перевязаны лентой. На шее у нее было ожерелье из изумрудов, а в руке был "Таймс", открытая на странице финансовых объявлений. В другой руке, на которой все пальцы были целы, она держала большой стакан с апельсиновым соком. Она тщательно закрыла полированную решетку и холодно посмотрела на меня. На указательном пальце у нее было кольцо с изумрудом того же стиля, что и ожерелье.

- Здравствуйте, - сказал я.

Ее взгляд спустился до моих ботинок. Она поднесла свой стакан к губам. Потом ее взгляд очень медленно стал подыматься. У нее были длинные тонкие пальцы настоящей аристократки.

Слава богу, мои ботинки были начищены. Еще немного и я стал бы вытирать их своим обшлагом.

- Кто вы такой? - спросила она с совершенным спокойствием.

Она подняла свой стакан и сделала еще глоток. Выпила не спеша. Этот жест заставил колыхнуться ее грудь. Под ее оранжевым платьем ничего не было надето.

- Я нахожусь в резиденции мистера Сааведра и Карвайал?

Ее глаза на мгновение повернулись в сторону бронзовой пластинки над моей головой. Они выражали полнейшее презрение.

- По всей вероятности, - сказала она.

Я почувствовал, что краснею, и протянул свою бляху. Она покачала головой.

- Ваше удостоверение личности, - сказала она.

Я вытащил свою карточку и она посмотрела на фотографию. Она сделала мне знак пройти. Идя следом за ней, я вдыхал смесь запахов хорошо вымытой кожи и дорогих духов, которые можно вдыхать только между 60 и 90 улицами Юго-Востока 5-ой и Лексингтон авеню.

Она направилась в помещение, в котором можно было поместить всю мою квартиру, поставить два кадиллака и еще что-нибудь. Она немного пошатывалась и я понял, что она пила не чистый апельсиновый сок.

Пол был покрыт толстым зеленым ковром, под цвет ее изумрудов. Все было подобрано так, что взгляд не останавливался на одном предмете, а невольно переходил на другой. Она села на диван, обитый желтым шелком, который великолепно гармонировал с ее кожей, и сделала мне знак сесть около нее. Не очень близко. Это был большой диван. Я сел на расстоянии метра от нее и откинулся назад. Эта была самая комфортабельная комната, которую я когда-либо видел.

Хозяйка дома неожиданно встала со своего места, села в кресло напротив меня, поставила свой стакан на маленький столик маркетри и скрестила ноги. Колени ее были открыты.

Она рассматривала меня с легкой улыбкой. На одном конце маленького столика стояли шахматы из слоновой кости, на доске также из слоновой кости, а рядом с ними стоял большой стеклянный сосуд наполненный жидкостью, которая не имела ничего общего с апельсиновым соком.

Позади нее, на стене висел Буше или Фрагонар: на ней была изображена голая женщина с розовой атласной кожей. Херувим, который летал над ней, бросал на нее цветы. У нее была ленивая улыбка и вид такой, какой бывает у женщины, которая провела длинную и приятную ночь.

- Итак? - спросила она, полузакрыв глаза.

- Это Буше или Фрагонар?

- Буше. - Она открыла большие глаза. - Вы хотите выпить что-нибудь?

- Я на службе, спасибо.

- Сделайте исключение.

- Никаких исключений.

- Просто апельсиновый сок?

Я ответил, что это было бы отлично. Она вышла из комнаты, а я еще больше откинулся назад. Она вернулась и налила мне стакан из другого стеклянного сосуда.

- Вам нравится моя голая дама?

- Я люблю голых дам.

- Естественно.

Она медленно рассматривала меня. А так как во мне было метр восемьдесят, это заняло некоторое время.

Я сделал хороший глоток. Молоко тигра. Я решил много не пить.

- Мадам Сааведра, - сказал я.

- О, герцогиня, - проговорила она с легкой неприязнью. - Дайте мне возможность прежде всего рассказать вам об ее муже. Это благородный испанец. Он очень гордится своим родом, начинающимся с 1327 года. Он также маркиз Габралеон и князь Венальзацас. Так что герцогиня, также и маркиза и княгиня.

- Естественно, - сказал я.

Она наморщила брови, но я смотрел на Буше.

- Он любит сидеть между двумя стереофоническими громкоговорителями и во всю мощь запускать Вагнера. Он любуется мощью немцев. Он вложил крупный капитал в заводы Западной Германии. Он коллекционирует ножи всех стран и интересуется телепатией.

- Непохоже, чтобы вы любили этого герцога, - заметил я.

Она сделал глоток и ответила:

- Он не очень любит женщин.

Я решил, что она сестра герцогини или секретарь семьи из фамилии разорившихся аристократов, и что она пользуясь отсутствием герцога и герцогини, позволяет себе немного пошутить.

- Он очень богат. Он дает ей много драгоценностей и много денег и она решила не покидать его.

- Естественно.

Я позволил себе в своем тоне высказать некоторую неприязнь и она это тотчас же почувствовала.

- Вы мне кажетесь проходимцем и дерзким человеком.

- Если вы не возражаете, вернемся к делу.

Ее глаза засверкали. Потом она пожала плечами.

- Очень хорошо. Вернемся к этой противной герцогине. Однажды, когда ей стало невыносимо скучно, она просто ушла, не взяв с собой ровно ничего. Она прошла в банк, взяла несколько тысяч долларов из кофра, который она бережно хранила и на самолете улетела в Оскос Риос.

Я вступил в разговор.

- Оскос Риос? А потом?

- На Ямайку. Вы никогда об этом не слышали?

- Она хотела отомстить мне.

- Очень хорошо, - любезно проговорил я. - Я никогда об этом не слышал. А потом?

- Она очень хорошо провела там время. Она познакомилась там с одним английским офицером, род которого на один век был старее рода ее мужа. Так что, она с огромным удовольствием спала с ним.

Когда она дошла до этого места своего повествования, я решил, что я, может быть, не так уж умен, как думал.

Я аккуратно поставил свой стакан.

- Скажите мне, случайно... - начал я, но она перебила меня.

- Я приехала вчера, - сказала она, вставая с некоторым трудом с места, - и узнала, что мой муж объявил о моем исчезновении. Что же вы об этом думаете? - закончила она с триумфом в голосе.

- Не слишком то много, - ответил я.

Это ей совершенно не понравилось. Каждый любит считать себя способным поразить другого.

Я попросил у нее разрешения позвонить по телефону. Она изумрудом указала мне направление. Я набрал номер телефона.

- Салют, Тилли, - сказал я. - Ты можешь вычеркнуть Катарину Сааведра и Карвайал.

Герцогиня устанавливала пластинку.

- Каким образом? Она умерла?

- Нет, Лео, - ответил я. - Она отправилась в Оскос Риос.

Я повесил трубку. Молоко тигра, как я и думал. Сосуд, вероятно, содержал чистую водку и только был подкрашен апельсиновым соком. Герцогиня покачивалась в такт танцу. Она раскрыла объятия.

- Нет, спасибо, - сказал я.

- Вы должны. Ваш главный комиссар член того клуба, Центрального Атлетик, что и мой муж. Они вместе играют в скеч и бадминтон. Я пожалуюсь ему, что вы были невежливы со мной. Словом... если вы не будете танцевать со мной.

- Я ухожу, спасибо, - сказал я вставая.

- Это для вас такой труд?

- Почему вы не подыщите себе какую-нибудь работу?

- Я была бедной и я была богатой, как сказал кто-то неизвестный, и поверьте мне, быть богатой лучше. Вы будете танцевать?

- У меня работа.

- Я вам дам столько работы, сколько вы захотите, - сказала она.

Ее бедра покачивались в такт музыке и были очень выразительны. Эта женщина была лучшей из всех, которых я знал до сих пор. И кто сможет что-либо узнать? Кто будет в курсе дела? Я думаю, никто, в том числе и ее муж, этот человек, который играл с главным комиссаром в скеч. Будет лучше, если я буду играть с людьми моего ранга.

- Был очень счастлив вами познакомиться с вами, - сказал я. Благодарю вас за питье.

Она позволила мне выйти из комнаты, но когда я дошел до входной двери, она догнала меня: она сняла свои туфли и бесшумно подошла ко мне по мраморному полу.

- Трус, - сказала она.

- И какой еще, - ответил я.

Она с такой силой захлопнула за мной дверь, что толстое стекло задрожало.

- Это кислота, - заявил Келси, очень довольный собой.

Я смотрел на него ничего не понимая.

- Я не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что, взглянув на желтое пятно, из всех существующих субстанций, обнаружить правильную, это непросто!

- Говоришь! Индиготиновая кислота, так.

- Нет, - возразил он недовольным тоном. - Это другое, но похоже на то, что ты сказал. И различное. Мы не будем повторять то, что ты сказал. Это вещество утилизируется для уничтожения татуировки.

- Татуировки?

- Да, татуировок. Ты мало спишь. Я прошу тебя, не повторяй моих слов. Татуировки. Люди заставляют татуировать себя, потом об этом сожалеют. Отсюда и кислота.

- Они заставляют себя татуировать, потом пользуются ею, чтоб уничтожить татуировку?

- Да, - согласился Келси саркастическим тоном. - Вот отличное объяснение.

Я потребовал палец. Он достал его из холодильника.

Тогда я сделал то, что должен был сделать с самого начала. Я взял сильную лупу и внимательно осмотрел палец. Я заметил несколько черных точечек, которые были расположены там, где находилось кольцо.

Когда я обнаружил их в первый раз, я принял их за пятна от пыли, скопившейся под кольцом. Я тогда старался, но безуспешно, стереть их. Теперь я констатировал, что то были пятна чернил, которые углубились в кожу. Это было все, что осталось от татуировки после того, как была применена кислота.

Я взял кусок фильтровочной бумаги и отрезал кусок, достаточный чтобы обвернуть палец. Затем я на каждую черную точку наложил точку из чернил, обернул палец бумагой и слегка нажал. Потом снял бумагу.

Потом я расправил бумажку. Точки теперь отпечатались, но в двойной беспорядочной линии. Я провел под ними черту острым карандашом.

Они поднимались и опускались, поднимались и опускались, как русские горны. Я не видел в них никакого смысла.

Я вздохнул и снова посмотрел на них. Я с горечью размышлял, я терял время на бесполезное занятие. Почему бы мне сразу не взяться за банду? И неожиданно я заметил, что если посмотреть на точки под определенным углом зрения, видны были более или менее параллельные линии, которые соединялись в двух направлениях. Конец одной становился тонкой линией, но потом она разъединялась на короткую вилку.

Я перевел точки верхней линии на другой кусок бумаги, потом сделал то же самое с нижними точками. Устремив взгляд на полученную картину, я почувствовал, как волосы зашевелились на моей голове. Это был, действительно, самый интересный рисунок в моей жизни.

Я получил рисунок змеи, которая высунула свое жало.

Я тяжело поднялся с места и направился в лабораторию.

- Келси.

- Да, - нетерпеливым тоном отозвался он.

- Ты можешь ли мне сказать старая ли это татуировка?

Он взял лупу и нагнулся над ней. Он погрузил скальпель в одно из черных пятнышек. Он выпрямился, снял очки и протер глаза.

- Чернила, еще очень плотно сидят там, куда до конца не проникла кислота. По-видимому, меньше года.

Я вернулся в лабораторную библиотеку и упал в кресло. Разве дама, даже если у нее и получился заскок, станет себя татуировать? Нет. Мужчина, да, если он пьян, но не женщина. Нужно, чтобы женщина была в высшей степени эксцентрична, чтобы захотеть вдруг сделать татуировку. Но если она эксцентрична, то не станет тотчас же покупать кольцо, чтобы скрыть татуировку. А дело шло не об эксцентричной особе.

Я встал и направился к телефону, чтобы позвонить некоему Езусу.

Езус Ромеро. Два года тому назад он украл машину. Намеренная кража. Нападение с отягчающими обстоятельствами, так как хозяин машины поймал его при первом огне сигнала. Езус по обыкновению нуждался в серьезной дозе и знал, что ее в тюрьме не получит.

Я сделал так, что вместо отягчающих обстоятельств ему предъявили обвинение без них и я попросил владельца машины забрать свою жалобу. Я аннулировал жалобу на заранее намеченную кражу и просил помощника прокурора Вебера осудить его помягче. Он только что вышел из Университета Колумбии и собирался воспользоваться этим бедным дьяволом для свой карьеры. Вебер протестовал всеми силами; я уверял его, что Езус будет нам благодарен и, возможно, сможет быть нам полезен в обнаружении торговцев героина, что действительно может сделать ему карьеру. Вебер дал себя уговорить.

Езус был дома. Я назвался своим военным именем.

- Мистер Ромеро, - сказал я, - с вами говорит Едди Сантьяго. Я только что приехал.

Это означало, что я хочу с ним поговорить. Если около него были люди, он ответил мне бы мне: "Ты ошибаешься в Ромеро, дружок". Тогда я бы сказал: "Простите" и он позвонил бы мне позже. Но на этот раз он спросил:

- Что происходит?

Мы могли говорить спокойно.

Езус был татуирован. На его левом бицепсе была изображена мертвая голова, под которой было написано: "Скорее смерть, чем бесчестие". Как многие преступники, он был патриотом. На правом бицепсе, между двумя розами было написано слово: "мама". В первый раз, когда я задержал его, я раздел его, для того чтобы убедиться, что на нем не одета "специальная" рубашка. Эта рубашка или тельняшка, специально пропитанная героином, а потом высушенная. Этого было достаточно на прием в тюрьму. У него все же была специальная рубашка, но капсюль не было. А на животе у него была татуировка: голова волка с раскрытой пастью.

Я спросил у него:

- Езус, ты знаешь в нашем крае хорошего мастера татуировщика?

- Кончайте, мистер Сан... я хочу сказать, мистер Сантьяго... знаете, после того как они обнаружили, что некоторое количество парней подцепили... эту...

- Что?

- Гепатит. Вы понимаете? Они делаются совершенно желтыми. По причине грязных игл, старина. Итак, после Гигиенической комиссии все салоны по татуировке закрылись.

- И никто не остался?

- Ну что ж, они все отправились в Норфольк или Бостон, где много моряков.

- А как же здесь?

- Ну что ж, есть еще один. Он держит что-то вроде тайного промысла. Около морского переулка Бруклина, на Флеминг авеню, в углу Клинтона. Там есть маленькая булочная, как вы увидите, но это только с фасада. Они действуют позади лавки. Скажите, что пришли от меня.

- Понятно. Благодарю.

- Это все, что нужно вам?

- Ну да.

- Вы хотите сделать себе татуировку?

Избежать фамильярностей. Вежливо, но твердо, как техника разговора с ним.

- Спасибо за сведения, Езус.

Он облегченно вздохнул. Так как я не требовал от него серьезных сведений, которые могли бы доставить ему неприятности - получить нож в спину, и ему хотелось поболтать.

- Может быть, я могу быть вам полезным, а?

- Все хорошо, спасибо.

Я повесил трубку, сел в машину и поехал через Бруклин Бридж.

Через несколько кварталов я повернул направо. Я проехал мимо заботливо ухаживаемых домиков с ухоженными маленькими лужайками, в которых, главным образом, жили семьи морских офицеров. Я повернул налево и повернул на север, пересек квартал старых домов из круглых бревен, доходных домов из старого кирпича, мимо баров, мимо сапожных лавок и маленьких фруктовых магазинчиков полных недозрелыми бананами и другими фруктами. Я остановился на Клинтон стрит и вошел в древнюю булочную-кондитерскую.

Толстый мужчина с кислым выражением лица сидел за аппаратом с лимонадом, покрытым пылью. Мне очень хотелось пить, но при одном взгляде на грязные стаканы и на полотенце, которыми их вытирали, во мне подавилось всякое желание пить. Мужчине было лет шестьдесят пять.

- Что вы хотите, парень?

Я приятель Езуса Ромеро.

- Да?

Я подтвердил. Он сказал мне, чтобы я подождал и исчез в глубине помещения. Я слышал, как он набрал номер телефона, потом произошел оживленный разговор. Он повесил трубку и вернулся ко мне.

- Он сказал, что вы о'кей. Вы хотите бублибум?

Я наклонил голову.

- Проходите внутрь помещения, но должен вас предупредить, что я не дешев.

Он раздвинул старую занавеску. Я вошел и сел за кухонный стол, тоже весь захламленный. Может я и не подхвачу гепатит, но обязательно заражение крови. Он вытащил ящик у стола и достал оттуда множество листков с рисунками, изображающими в красках татуировку. Ни один из них не был похож на тот, который я искал. Все было совершенно обычно: пароходы, якори, танцовщицы живота, такие, какие были у Езуса.

- Что вы ищете? Специальный рисунок?

Я вытащил свой рисунок и показал ему.

- Мне бы хотелось что-нибудь вроде этого, - сказал я.

- Змею?

Я согласился с ним.

- А где вы ее хотите?

Я снял кольцо и провел круг вокруг моего пальца.

- Вы хотите это вокруг пальца?

- Да, вокруг пальца. Это очень трудно?

- Он спрашивает, трудно ли это? Я никогда не делал ничего подобного, дружок. Это очень специально. Я многое могу сделать: сердца, голых танцовщиц или другое. Это не очень новое, я знаю.

- А к кому я мог бы обратиться?

- Я знаю только одно место, где делают подобные трюки - в Японии.

- Я могу найти это в Норфольке или в Порт-муче?

- Нет. Ни там, ни в Сан Диего. Это хорошо делают японцы. Я не хочу ругать собственную страну, но в Японии это делается лучше, чем где-либо то ни было. И я из всех знаю.

- А вас никто не просил сделать такой рисунок змеи, как этот?

- К чему вы все это клоните, парень?

Он неожиданно стал очень холоден со мной. Если бы я вытащил свою бляху, то передо мной оказался бы любезный гражданин, но я тем похоронил бы все свои сведения от Ромеро. Не говоря уж о том, что это было бы очень скверно для Ромеро, который посылает фликов к своим приятелям.

- У меня была как-то подружка, которая сказала мне, что сделала себе это здесь, около морского берега.

Он немного отошел.

- Дружок, вот уже двадцать пять лет, что я промышляю в этом районе: никто в этой стороне не делает татуировки ни у кого, кроме меня. Я уже работал до того времени, как стали говорить о дезинфекции игл, и никто кроме меня не живет здесь так долго. Вы можете сказать своей подружке, что она не может отличить свою задницу от табакерки, несмотря на все мое уважение к ней.

Я поставил Олдс на старую насыпь, которая в числе других простиралась под Бруклинским мостом. На мосту была слишком оживленная циркуляция и я предпочел, чтобы она немного уменьшилась.

Я закурил сигарету, удобнее устроился на сидении, вдыхая свежий воздух и закрыл глаза.

Я мысленно продумал о всем, что мне известно и о том, что я мог предполагать.

Ей было, вероятно, между тридцатью и сорока годами.

Она, вероятно, была зажиточной, может быть, и богатой.

Она была замужем. Или замужем сейчас. Или, личность, которая развлекалась, отрезая ее пальцы, хотела, чтобы мы так подумали.

Она старалась вывести следы татуировки. Не достигнув этого, она купила достаточно широкое кольцо, чтобы скрыть татуировку.

Она имела дело с экспертом по анатомии, вероятнее всего, с врачом.

А теперь она пленница в Нью-Йорке или в районе ста пятидесяти километров вокруг города.

Следовательно, нужно искать богатую женщину, имеющую связь с врачом. Это может относиться ко всему женскому населению Парка авеню.

В тот момент, когда я удалялся от Бруклинского моста и направлялся по спуску насыпи, мне в голову пришла одна мысль. Она показалась мне многообещающей.

Я поехал на 240 Центр стрит, вошел в Центральное бюро коммуникаций и стал рассматривать большую карту. Я взял все справочники Нью-Йорка, окрестности Нью-Йорка и Конектикума, находящиеся в районе ста пятидесяти километрах вокруг города.

Я сел за стол и выписал себе названия всех школ медицинской службы, а также всех госпиталей. Медицинских журналов, фармацевтических газет. Медицинских обществ. Я подумал немного, пожал плечами и проворчал: "В том положении, в котором я нахожусь..." и прибавил ко всему этому еще и психиатрические учреждения. Потом посмотрел на свой список.

Только в Манхеттене и Кюине было больше ста госпиталей. У меня заболела рука и пальцы. На некоторых листах были следы крови от моей раны. Против каждого наименования я проставил номер телефона.

Я позвонил секретарю директора Центральной полицейской школы. Я заявил ему, что инспектор Ханрахан хотел использовать аудиторию завтра с девяти до десяти часов утра. Свободна ли она?

Она сверилась. Она была свободна. Она проследит, чтобы микрофоны и система трансляции были в порядке. А может она попросит агента дежурившего у входа, дать указание врачам, куда направляться. Она, конечно, вывесит соответствующий плакат у входа.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Все, о чем я просил, будет написано в рапорте. И это будет сделано от имени Ханрахана и сделано это было по просьбе инспектора Санчеса.

Я вздохнул. Я теперь отдал себя на растерзание своего недруга, другими словами, сам положил свою голову в петлю. Это зрелище очень бы понравилось Ханрахану. Я ухудшил еще более свое дело еще и тем, что понес свой список Кемелману. Кемелман был сержантом, который начинал службу одновременно со мной. Достигнув звания сержанта, он был опрокинут машиной в тот момент, когда регулировал движение. Теперь в колене у него была металлическая пластинка и, если он и мог ходить, то быстрое передвижение было для него невозможным. Кемелман знал, что никогда он не получит звания, выше сержанта и он, конечно, затаил обиду.

- Салют, Санчес.

- Как дела, Гарвей?

- Так себе. Что нового?

Я подал ему список. Он задумчиво сжал губы.

- И что же?

У нас с ним никогда не было общих дел. Он завидовал мне, моей карьере. А теперь мне нужно было убедить его помочь мне и обещать ему, в свою очередь, услугу.

- Позвони по каждому телефону, - сказал я и он невольно свистнул. Вызови деканов медицинских университетов, редакторов газет. Директоров медицинских обществ. Интендантов госпиталей. Администраторов приютов. Врачей-психиатров медицинской службы. Скажи им, что главный комиссар просит их прибыть в аудиторию Центрально полицейской школы завтра в девять часов утра.

- Приказ исходит от кого?

Если бы я ответил ему, что от меня, он ответил, что этого недостаточно. И на том бы это и закончилось. Если я отвечу, что от Ханрахана, он ответит мне что-то вроде: - Ну пусть мне потом позвонит об этом.

- От Ханрахана, - ответил я упавшим голосом.

- Ханрахана, а?

Он посмотрел на низ каждой страницы. Он посмотрел вначале.

Я взял листки и написал на каждой странице: "Ханрахан, главный инспектор. Подписан Санчес, инспектор первого класса."

Теперь Кемелман был готов. В случае каких-либо недоразумений, ему достаточно было показать мою подпись. А неприятности конечно будут.

Не спрашивали согласия у двухсот персон прибыть в центр Манхеттена, предупреждая их лишь накануне вечером. Многим из них придется выехать из дома в пять часов утра, чтобы во время прибыть на место, а в это время цивилизованные люди обычно спят.

Я взял последнюю страницу и написал: "Все расходы по путешествию и потерянному времени будут оплачены полицией Нью-Йорка после представления соответствующего счета".

- Скажи им это, - добавил я.

Теперь Кемелман был убежден. Его спина выпрямилась, неприязнь рассеялась.

Я подумал, что это немного успокоит тех людей, которые должны будут приехать из Филадельфии или Бридгепорта.

- Я сразу же займусь этим, - сказал Кемелман.

Я спустился вниз и вышел через заднюю дверь. Это привело меня на Центральную Маркет-плас и на маленькую улочку, идущую как раз позади Центрального Комиссариата.

Когда я спускал стекло в моей машине, я увидел Мак Картни, выходящего из подвального этажа, в котором находится служба фотографии.

Я приветствовал его кивком головы. У него был очень довольный вид.

Он подошел ко мне.

- Что нового? - спросил он.

Я колебался. Мне необходимо было дружеское участие.

- А ты сохранишь это в себе?

- Что ты обо мне думаешь?!

Я рассказал ему про условия, которые взял на себя с Кемелманом. Я сказал ему, что под каждой страницей подписал: "Ханрахан".

Мак Картни сунул две порции жевательной резинки себе в рот и прошепелявил блистательный комментарий:

- Ты взял на себя чертовский риск.

Я посмотрел на него, потом взял ключ и открыл машину. Потом еще раз посмотрел на него.

- Спасибо, - сказал я.

- Ты знаешь, что ты себе повесил на нос? Ты серьезно об этом подумал?

- А тебе никогда не говорили, что у тебя большая пасть?

- Совсем необязательно сердиться.

- Нет, но я совершенно не обязан тебя слушать.

Сердитым жестом он достал еще две порции жевательной резинки и бросил себе в рот. Он сам начинал нервничать. Это меня успокоило и я снова влез в машину. Он схватил ручку дверцы и захлопнул ее. Мне везло в последнее время на то, что перед моим носом хлопали дверями.

Настроение мое улучшилось. Я направился на Хаустон стрит. Я стал думать о том здании, которое я дал секретарю Центральной школы. Я думал о Кемелмане. Во всяком случае, я заставил их выполнить свое распоряжение, их обоих, пользуясь собственным именем и подписав все страницы списка. Но я пошел слишком далеко, в этом не было сомнения. И как говорится в некоторых произведениях, я сам собирался рубить сук, на котором сижу.

Я вернулся к себе домой и наполнил ванну. Ванна играет большую роль в моей жизни. Я очень интенсивно думаю, когда сижу в ней. Это современная модель ванны, у нее лапы льва и она очень глубокая.

Я разделся и сунул ноги в горячую воду. Зазвонил телефон. Я подошел к нему.

- Алло!

Ничего.

Это был тот телефонный звонок, когда звонивший довольствовался тем, что дышал в трубку. Они думают этим испугать вас. Единственная вещь, которую надо делать, это не реагировать и спокойно вешать трубку.

Я услышал легкий шум, но не мог разобрать его происхождения.

- До свидания, - тихо проговорил я и повесил трубку.

Я с удовольствием бы резко повесил трубку, но я не хотел доставлять удовольствие звонившему.

Я вернулся в ванную комнату и медленно погрузился в ванну. Повязка на моей руке была пропита кровью. Я снял ее и бросил в унитаз. Моя ладонь была похожа на розовую перчатку бейсбола и ее пересекали шрамы. На нее было неприятно смотреть. Я сидел в ванне, держа больную руку вверх, так чтобы она не попала в воду. Вероятно, я был похож на аллигатора, поджидающего свою добычу. Я удовлетворенно заворчал, но тут снова зазвонил телефон.

Я дал ему звонить. После десятого звонка, я вылез из ванны и оставляя за собой мокрые следы, подошел к телефону. Я слушал, как мой собеседник дышит ни слова не говоря и снова до меня донесся легкий шум. Легкое бряцание. Неожиданно я понял, что это такое. Стук льда о стекло стакана. Какая знакомая мне персона кладет кубики льда в большой бокал?

Я сказал ей, кто она.

- Вот это-то я и хотела! - сказала герцогиня. - Я хотела разозлить вас.

Я посоветовал ей этим делом заниматься с другим.

- Не вешайте только трубку, - сказала она. - В противном случае я буду звонить вам всю ночь.

Что делать? Пожаловаться фликам, что какая-то герцогиня надоедает мне?

- А если я приеду к вам? Нет? А если вы мне предложите стакан вина?

- Нет.

- А если я вам предложу стакан вина?

- Женщины, которые пьют как вы, вызывают у меня...

- Не старайтесь быть грубым. Кажется, вы ищете пальцы женщины, сказала она.

- Палец женщины, да, - я посмотрел на лужу, которая натекла у моих ног. - Откуда вы это знаете?

- Я буду у Шрафта через четверть часа, ответила она и повесила трубку.

Шрафт находился на углу улицы. Я спустил воду из ванны и оделся, потом зашел в ресторан и заказал бифштекс с сырым луком и бутылку пива. Я был единственным мужчиной, сидящим за столиком в зале. Мне необходимо было побриться и я держал руку под столом. Мне нечего скрывать, что в такую рафинированную коробку, как Шрафт, мне всегда было приятно заходить.

Я поглощал свое жаркое и читал газету, чтобы узнать, что нового писали об этом деле, когда заметил, что у моего столика остановился кто-то в зеленом платье. Я поднял глаза и остановился на высоте большого декольте. Ее волосы были завязаны на затылке оранжевым бантом и они в виде конского хвоста падали ей на спину.

- Я презираю сырой лук, - сказала она.

- Идите презирать его в другое место, - любезно ответил я.

- Я жду, когда вы встанете.

- А это будет грубостью, если я воздержусь от этого?

- Сразу видно, кто вы такой...

- А что вы скажите об одной даме, которая звонит по телефону и остается молчаливой?

Она рассмеялась и села за столик, потом положила подбородок на ладонь и стала рассматривать меня.

- Мой муж за всю жизнь никогда не сел ни одного бифштекса, - сказала она. Он утверждает, что это дурной тон.

- Он прав, - сказал я. Так возьмите себе бифштекс.

Ее взгляд упал на мою руку. Глаза ее округлились.

- Можно сказать, что это тоже бифштекс, - сказала она. - Что же, во имя неба, произошло?

- Мы разошлись во мнениях, - ответил я снова пряча руку под стол.

- У вас вид льва, - проговорила она, - льва мрачного и наполовину спящего.

- Да-а... Сделайте ваш заказ.

Горничная была настоящая ирландка с розовыми щеками. Герцогиня заказала тоже бифштекс.

- Знаете, я полагаю, что вы меня околдовали.

- Вижу, - ответил я, подливая себе соуса.

- Это вас не интересует?

Я поставил сосуд с соусом. Эта женщина была просто динамит и нужно было как-то отделаться от нее.

- Вы особа, набитая фриком, которая не знает, что ей делать, - сказал я. - Вы были бы счастливее, если бы катали детскую коляску. Но вы выбрали по всей видимости другое направление. Как сделана постель, так в ней и спится. Не рассчитывайте захватить меня. Мне совершенно безразличны и ваши проблемы. Я видел слишком много бедных людей, у которых были действительно проблемы, так что не воображайте, что я буду заниматься вами или вашим мужем. В общем все у вас сводится к следующему: хочу ли я спать с вами? Да. А я сделаю это? Нет. Почему? Потому что я предпочитаю женщин выбирать сам. Потому что я не люблю женщин, которые пьют столько, сколько вы. И потому что, наш начальник хороший приятель вашего мужа. Три отличные причины, чтобы я не дотронулся до вас. Понятно?

Я поднес кусок жаркого ко рту. Это была с моей стороны ошибка.

Она нагнулась над столом и изо всех сил ударила меня по щеке. Отличная пощечина, которая заставила меня выплюнуть ту порцию мяса, которая была у меня во рту. Моя реакция, которой я гордился еще несколько часов назад, не сразу сработала.

Горничная побледнела и выпустила из рук бифштекс, который собиралась поставить на стол. Многие присутствующие обернулись. Шрафт, место тихое и пощечина прозвучала, как выстрел. Моя щека горела. Герцогиня была мускулистая особа, без сомнения, отличный игрок в теннис.

Я положил свой бифштекс, старательно вытер руку о скатерть и в свою очередь дал ей пощечину. Потом стал ждать ее реакцию.

Она поднесла руку к лицу и внимательно посмотрела на меня. Она была очень спокойна. Потом она встала, улыбнулась и вышла из зала. Никто не пошевелился. Все смотрели на меня так, как будто я был человеком, который бьет свою жену. Я доел свой бифштекс до последней крошки, но вкус его показался мне похожим на бумагу. Ее муж, может быть, был прав: никогда не стоит есть бифштексов. Но с чем же тогда есть сандвичи? Обслуживающая меня горничная ирландка теперь боязливо обходила мой столик, когда проходила мимо. До этого времени она всегда улыбалась мне, когда я приходил сюда. Наша идиллия была закончена.

Оплачивая счет, я обнаружил, что управляющий и горничная нахмурив брови смотрели на меня. Герцогиня сделала из меня парию. Но я смогу пережить это. К тому же, в этом ресторане были очень маленькие порции.

Неожиданно я вспомнил, что я не узнал, откуда она узнала о моем деле, потом решил, что она все равно, так или иначе, да проявит себя. И самое неприятное было то, что я не мог, как всякий обыкновенный гражданин, выключить телефон и спать спокойно. Игра в детектива, которую я вел, вынуждала меня не вешать трубку и не выключать телефон.

И я с грустью подумал, что вероятно она проведет всю ночь забавляясь тем, что будет звонить мне по телефону.

Я поставил будильник на семь часов и лег спать. К моему удивлению, мне очень хотелось спать и я заснул. Меня разбудил звонок и я стал шарить рукой будильник. Я задел его больной рукой, испустил нечто среднее между стоном и проклятием, схватил его и нажал на кнопку. Он продолжал звонить. Еще не проснувшись окончательно, мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что звонили у входной двери.

На этот раз на ней надето было черное платье, которое, казалось, струилось по ней, как вода, большая шляпа и белые перчатки. Она опять пила.

- Уходите, прошу вас, - сказал я.

Она просунула руку за дверь.

- Вы не станете же в самом деле захлопывать дверь по руке дамы, а?

- Нет, мисс, - ответил я.

Я взял ее руку, опертую о дверь и твердо оттолкнул ее, но она круто повернулась и умудрилась проскочить мимо меня и очутилась в холле: она немного шаталась. Пьяная или нет, но она полностью контролировала свои движения. Я даже почувствовал к ней уважение.

- Пойдите причешитесь, - сказала она. - На вас противно смотреть также, как и на ваше помещение.

Она посмотрела на мою раненую руку, которую я по-прежнему держал поднятой вверх, по глупости воображая, что боль таким образом уменьшится.

- Вы до сих пор не перевязали ее?

Края раны немного затянулись. Я сонным взглядом посмотрел на герцогиню. Она прошла впереди меня и стала шарить в ванной комнате, откуда принесла баночку с йодом, спарадрап и несколько бинтов.

Я протянул руку. Когда она щедро полила мою руку йодом, я сделал гримасу, но потом она наложила тампон и сделала перевязку.

- Благодарю, - проворчал я.

Я так и не двинулся с места из прихожей.

Она села и скрестила ноги. Я стал рассматривать их. Она проследила за моим взглядом и очень довольная провела рукой в перчатке по столу, показывая на покрывавшую ее пыль.

- Вы никогда не вытираете пыль?

- Время от времени приходит женщина и делает уборку, - объяснил я.

Я вошел в ванную комнату, причесался и вышел оттуда.

- Я не хочу немедленно выбрасывать вас наружу, - сказал я. Ведь вы перевязали мне руку.

Она сняла свою шляпу и перчатки и рассматривала фотографии, стоящие на полке камина.

- Ваша жена и дети?

- Моя сестра и племянники.

- Отлично, - сказала она, - по крайней мере не будет адильтера. А что если вы мне предложите кофе? Судя по вашему виду, мне необходимо протрезветь.

Она снова села, перекинула ногу за ногу и стала болтать ногой. Ее туфля соскочила с ноги и осталась висеть на кончиках пальцев. Я посмотрел на нее. Это придавало ей достаточно вызывающий вид и она это знала.

- Хотелось бы знать, дошло ли дело до ее пальцев ног, - проговорила она. Я направлялся на кухню, но при этих словах замер на месте.

Я повернулся к ней. Она сняла обе свои туфли и подошла к проигрывателю. Среди пластинок она отыскала одну с арабской мелодией и поставила ее. Потом не шевеля ногами стала танцевать.

Ее бедра колыхались в такт музыке, руки волнообразно извивались. Ее глаза были закрыты сильно насиненными веками. Потом она широко раскрыла их и пристально посмотрела на меня.

- Как это так, разве дошло уже до пальцев ее ног?

- О! Я, кажется, что-то слышала.

Она снова закрыла глаза. Ее живот выполнял отличный танец. Она подошла ко мне.

- Почему вы не делаете со мной любовь, черт возьми?

- Я педераст, - ответил я.

Я вошел на кухню и поставил кипятить воду. Я стоял около нее в ожидании пока она закипит. Так будет вернее. Герцогиня продолжала танцевать. Время от времени, она проводила рукой по своей груди. Я просил бога помочь мне. Я принес две чашки кипящей воды и баночку сгущенного кофе.

- Мне отвратительно это, - сказала она прищурив глаза. - Я люблю свеже смолотый кофе.

- Не пейте его и сматывайтесь.

- Это вам никогда не надоедает, этот номер?

- А вам?

За все это время она не переставала танцевать.

- Я не понимаю, почему вы прохлаждаетесь тут у себя дома, нежничая со мной, вместо того, чтобы, чтобы отправиться на поиски этой несчастной женщины, - сказала она с закрытыми глазами.

Я посмотрел на часы. Они показывали десять часов тридцать минут.

- Знаете, это отличная идея! - проговорил я. Я вошел в ванную комнату, снял рубашку и стал бриться. У меня не было ни малейшего намерения отправиться на поиски людей, я просто хотел убедить герцогиню, что я отправляюсь на поиски бедной женщины. Она это поймет и отправится к себе. Она появилась в дверях и оперлась о косяк двери.

- Я обожаю смотреть, как мужчины бреются, - сказала она. - Это наполняет меня нежностью.

Она смотрела на меня до тех пор, пока я не кончил бриться. Я стряхнул бритву, вытер лицо, прошел мимо нее, чтобы достать чистую рубашку.

- Для чего это нужна, чистая рубашка? - спросила она.

- У меня свидание.

Она уже забыла о том, что мне нужно было найти исчезнувшую женщину. Она резко повернула ручку проигрывателя, так что чуть не вырвала его и швырнула мне в голову туфлю.

Я легко избегнул туфли, но не смог спасти ручку проигрывателя. Это будет мне стоить не меньше тридцати долларов, если механик меня не обворовывает. Я открыл сумочку герцогини. Она стала меня бить кулаками, но я так сильно толкнул ее к кушетке, что она упала на нее. Прежде, чем она успела снова встать на ноги, я взял три билета по десять долларов из массы скомканных билетов. Они были смешаны вместе со шпильками, которые я считал вышедшими из моды. В сумочке у нее лежал также тяжелый, золотой браслет и монеты, похожие на египетские. Там же лежала пара ножниц в форме лебедя: длинные лезвия служили клювом. Мне это показалось очень интересным.

Мои размышления были прерваны возмущенным возгласом:

- Что вы там роетесь, черт вас возьми?

Я приказал ей заткнуться и одеть свои туфли. Она повернулась, чтобы сесть и одела туфли. Потом сухим тоном потребовала, чтобы я сказал, что я делал в ее сумочке.

- Вы сломали ручку от моего аппарата, - ответил я. - И это было не случайно, значит вы должны оплатить это. Понятно.

"А было бы так приятно раздеться, - подумал я, - полежать в ванной и попросить ее растереть меня, потом лечь в постель вместе с герцогиней".

Когда ее муж начнет понимать, что происходит, так как опыты производились множество раз, и конечно будут еще много раз повторяться, учитывая темперамент герцогини и мою любовь к горизонтальному вальсу, у меня будет перед ним преимущество. Так как у меня уже будет соответствующее разрешение и у меня будет работа в детективном бюро.

Это было очень легко и приятно, но существует одно "но". Все это одни лишь мечты и у меня нет никакого дела на примете. Я даже не пытался сделать что-нибудь и я располагал лишь 79 долларами на моем текущем счету в банке. Я всегда питался вне дома и оплачивал дорогое помещение.

Я бросил ее перчатки в ее шляпу, отдал ей все и, вздыхая запах ее тела, вытолкал ее наружу, запер дверь и молча спустился с ней по лестнице.

Мой сосед по площадке внимательно посмотрел на нас, когда мы с ним встретились при выходе из дома. Я свирепо посмотрел на него и он отвел взгляд. Мы вышли на улицу. Это была приятная улица, окаймленная деревьями и спокойная ночью. Никто не бросался пустыми бутылками во фликов. Кроме того, никто не бросал пустые винные бутылки из окна, чтобы избавиться от труда, относить их на помойку или спускать их в мусоропровод. Это была очень хорошая улица, расположенная очень далеко от 103 улицы.

Я свистнул такси и влез в него.

- Она красива? - спросила герцогиня.

- Я утвердительно кивнул головой. Она держала дверцу такси.

- Я надеюсь, что вы проведете чудесный вечер, - произнесла она очень отчетливо, с отличной дикцией, которую услышишь на 203 улице, потом она хлопнула дверцей.

- Эта дама умеет хлопать дверью, - проговорил шофер такси с гримасой.

Я откинулся на сидение и закрыл лицо обеими руками на всякий случай, если в меня полетят осколки стекол после такого хлопка дверью.

- Да, это я знаю, - проворчал я.

- А куда мы едем, старина?

- На угол 76 и Мадисон.

- Но это в двух кварталах отсюда!

Я ответил ему, что это действительно так. Он стал жаловаться, что он тогда взял другого пассажира с более длинным путем. Я призвал его к молчанию, заметив ему, что раз он видел даму, способную с такой силой хлопать дверью, он должен был понять, что мне необходимо было убежать от нее. Он успокоился и довез меня туда, куда я его просил. Я вышел из машины, расплатился с ним и отправился пешком в обратный путь.

Я шел медленно. Ее нигде не было видно. Ничего кругом не было видно, кроме мусора. Я поднялся к себе в квартиру и сделал себе двойной скотч. Потом бросился на кровать. Неожиданно усталость и дремота полностью овладели мной. Я снял ботинки, поставил будильник, растянулся на постели и заснул. Я спал, как сурок, пока на следующее утро меня не разбудил звон будильника.

Бог был добрым, под моим стеклом не было бумажки со штрафом.

Я отправился к Центральной школе и приехал туда на полчаса раньше. Я повернул кнопку микрофона и он показал отличное звучание. Я был очень доволен. У меня был клиент. Сидя в последнем ряду стульев, он курил сигарету.

Двухстворчатая дверь в глубине открылась и вошли три медика. Они открыли поток входящих. Через двадцать минут половина аудитории была полна. Темп приходящих снизился. Когда он совсем остановился, я встал и включил микрофон.

- Господа, начал я. - Меня зовут Санчес. Я инспектор первого класса. Мне поручено заняться одним человеком-убийцей. Это может быть случайным убийством, а может быть делом нарочитым изуродованием. Я еще не знаю точно, что это такое.

Теперь они все внимательно меня слушали.

- Три дня тому назад, главный комиссар открыл маленькую коробочку, которую он получил по почте. Он нашел в ней палец женщины. Указательный палец. Больше ничего. На следующий день, вторая коробочка. Эта содержала безымянный палец с обручальным кольцом. Мы думаем...

- И это для того вы и заставили нас тащиться сюда?

Высокий человек со своего места поднялся. Он почти дрожал от ярости.

- Сэр, - начал я, - мы...

- Я приехал из Нью-Йорка, потому что думал, что это необходимо. У меня была назначена серьезная операция на сегодняшнее утро. Я думал, что у вас к нам есть серьезные вопросы!

- Сэр.

- И что я вижу? Вы позволили себя поймать на шутку какого-то мерзавца. - Он проложил себе дорогу, дошел до угла, потом подошел к кафедре, вынул из кармана кусок бумаги, нацарапал на ней несколько строчек и бросил ее на кафедру. - Вот мой счет, - сказал он. - И очень прошу, оплатить это мне ранее четырех месяцев.

Я нагнулся, чтобы взять бумаги и вежливо ответил:

- Я очень огорчен, что вы это так принимаете, сэр. Я прослежу, чтобы ваш счет был оплачен своевременно.

Какая глупейшая выдумка!

Он вышел твердым шагом. Я молча следил за ним. Многие другие последовали его примеру, положили свои счета на кафедру. Я подобрал их.

Другие были расположены остаться. Я продолжил свой рассказ. Он был короток. Я пояснил, что мы рассчитываем на то, что женщина эта еще жива. Я закончил все в четыре минуты. Я просил всех в случае, если кто-нибудь из них будет иметь возможность общения с медиком и женщиной, способными объяснить татуировку и последовательную ампутацию позвонить по телефону мне. Я повернулся и на доске написал свой номер телефона.

- У кого-нибудь есть ко мне вопросы?

Нет, вопросов ко мне не было. Большинство из оставшихся в зале не утруждали себя предъявлением счета и уходили. Я выключил микрофон, потом направился к распределительному щиту и выключил все лампочки в аудитории. Я сел за письменный стол, на котором горела настольная лампа и стал перелистывать листки счетов. Их было около пятидесяти.

В глубине темной аудитории раздался голос:

- У меня есть к вам вопрос, старина.

Я не поднял даже головы. Ханрахан.

- Да, сэр.

- А каким образом вы расплатитесь со всеми этими счетами?

Эта мысль меня ужаснула. По всей вероятности, это все останется на моих плечах.

- Государство оплатит, - сказал я.

- А оно разве имеет разве малейшее влияние на "Феср Национал Труст?"

Это был мой банк. Я ничего не ответил.

- Если вы не хотите ответить на этот вопрос, - продолжал Ханрахан, у меня есть к вам этот лист от моего имени. И вы тут заявили, что имели мое разрешение на использование аудитории. Это было не глупо. И совсем не умно, но я очень доволен. Вы при последнем издыхании, не правда ли?

Я не возражал.

- Я хотел вас только поблагодарить. Мне нужен этот лист с вашим заявлением и подписью, и заявление от конторы, заявляющие, что вы солгали, заявляя, что я уполномочил вас на использование аудитории. Ведь это так?

- Я сделал бы то же самое на вашем месте.

- Да, - сказал Ханрахан. - Это составит отличную переписку к вашему досье. Может быть, я даже заставлю вставить его в рамочку, чтобы украсить стены моего кабинета. Людям, которые придут ко мне, я буду говорить:

- Хотите посмотреть на отличный экземпляр того, как человек может сам себе свернуть голову? Тогда посмотрите на картину.

Он вздохнул и встал. Потом слегка зевая направился к выходу.

Я смотрел, как он выходил. Дверь с тяжелыми полотнами захлопнулась за ним.

Если они думали, что в зале находилось триста человек, то мне еще не на что было жаловаться, у меня было на руках только пятьдесят счетов. Большинство медиков оказались бескорыстными, но некоторые хотели получить все свои деньги.

Большинство предъявленных счетов касались оплаты такси или поезда. Тот врач, который выразил свой протест, не постеснялся запросить 80 долларов за расход по транспорту. Он заявил, что потерял четыре часа времени, в течение которых мог заниматься своей клиентурой по 35 долларов в час.

Может быть, я что-нибудь и выиграл бы подав в суд на столь чрезмерную претензию. Но самым простым, было заплатить самому. Но этот выход также и не был простым, так как если бы банк и располагал большим количеством денег, то очень малое количество из них принадлежало мне. Если подсчитать все мои ресурсы, то я располагал тремястами семьюдесятью четырьмя долларами.

Бывают моменты, когда мне не следовало выходить без уздечки.

В четверть двенадцатого позвонил телефон. Это был Ханрахан.

- Да, сэр, - сказал я.

- Главный администратор подал жалобу комиссару, - сказал он.

Он издавал какие-то звуки, похожие на то, какие издает лошадь жующая сено. Через секунду я уже понял, что это он кусает свою сигару.

- Да, сэр.

- И у нас есть еще одна жалоба.

- Да, сэр. Я поставил свою машину в неположенном месте.

Я все равно ничего не выиграл, показывая себя почтительным.

- Вы сделали, что?

Нет никакого смысла шутить с людьми, которые не понимают шуток. Я постарался смолчать и ничего не ответил. Ханрахан так любит сообщать мне плохие новости, что это подавляло в нем все остальные чувства.

- Вторая жалоба исходит от инспектора Ханрахана. Он предупредил главного комиссара, что вы то тут, то там сделали фальшивые заявления. Теперь догадайтесь, что он ответил.

- Я доставлю вам удовольствие сообщить мне об этом.

- Вы должны выяснить все это дело в течение тридцати шести часов. В противном случае, берегитесь!

Я не знал, какого ответа от меня требовали и предпочел промолчать.

- И держите меня в курсе дела по телефону. Вы даже можете вызывать меня по PSV. Я буду счастлив заплатить за это. Я жду от вас новостей, инспектор.

Он повесил трубку.

Я повесил трубку в свою очередь. Прощай хорошая жизнь. Прощай полиция Нью-Йорка. Прощай мое жалование и небольшая, хорошая пенсия. Прощайте мои путешествия в Порт-Рика и отличные обеды в хороших ресторанах.

Я пил кофе чашку за чашкой. Я не мог себя заставить выйти, чтобы купить газету.

Я влил себе двойного скотча в кипящий чай. Я поднес это пойло к губам и тут мне пришла в голову мысль, что пока я буду спать, может быть зазвонит телефон. У меня будет мутная голова и я рискую не все понять. Я вылил содержимое чашки в умывальник и налил себе немного молока. Я сделал глоток, поставил чашку около телефона и ненадолго растянулся на кушетке, прежде, чем раздеться и лечь в постель. Я погрузился в дремоту, как тяжелый камень на дно болота.

Телефонный звонок быстро вывел меня из этого состояния.

- Инспектор Санчес? - Голос был слабым и, казалось, исходил издалека. - Я один из врачей, которые сегодня утром были в Центральной школе.

- Да, я слушаю.

- Вы можете позвать мне к телефону инспектора Санчеса, пожалуйста.

- Он сам у телефона.

- Вы можете меня соединить с инспектором?

Я с трудом сдержал свое нетерпение.

- Я думаю, что соединение...

- Вы не можете говорить яснее, прошу вас?

- Я полагаю, что соединение очень плохое, - ответил я. - Если вы мне дадите свой номер телефона...

Все звуки прекратились. Я внимательно посмотрел на трубку, которую держал в руке. Я посмотрел на часы. Один час дня. Некоторое время я ругался. Испанский язык вне всякого сомнения лучший для этого язык. Там очень много этих "р". Я знал очень много отвратительных слов. Я упражнялся таким образом в течение одиннадцати секунд. Телефон снова зазвонил.

Я с такой быстротой поднял трубку, что опрокинул чашку с молоком, которое разлилось на мои брюки. Но наплевать. Это был тот же голос.

- Инспектор Санчес?

- Да.

- Я пытался некоторое время тому назад соединиться с вами, но была очень плохая слышимость. Мое имя Морисон. Я один из врачей, с которыми вы говорили сегодня утром.

- Да, доктор?

- Я думал над тем, что вы говорили... Я... ну вы ведь не думаете, что я зря отнимаю у вас время?

- Нет. Нет. Я вас слушаю.

Я старался говорить спокойным, твердым голосом. Очень хороший способ, чтобы успокоить нервных врачей.

- Хорошо. Вы знаете, эти обрывки сведений могут оказаться полезными.

- Да, доктор?

- Но не слишком, конечно. Я хочу сказать, что это случайность. Но если я ошибаюсь, то буду очень огорчен, что заставил вас потерять ваше время.

Этот человек тихонько трепался по аппарату. Может быть, это пескарь, а может быть и большая рыба. Невозможно убедиться в этом, пока я не увижу его. Но если я слишком сильно нажму на него, я рискую потерять его. И даже, если у меня было огромное желание стукнуть его телефонным аппаратом, я должен сдержать себя и любезничать с ним.

Я что-то пробормотал.

- Вы понимаете, это довольно сложно. И кстати. Да, одну секунду мисс! Простите меня, я обслуживаю неотложные случаи и санитарная карета только-что подъехала. Я работаю здесь анестезистом.

- Я приеду в госпиталь.

- Если вы не считаете, что это потеря времени. Видите ли, я знаю одного врача и одну врачиху, которые могли бы сообщить кое-что по тому поводу, о котором мы говорили. Но я знаю, что вам звонит бесчисленное количество людей. Итак...

- Я сейчас же приеду.

- Ну что ж, если вас это не затруднит слишком...

- Совсем напротив. Это моя работа.

- Очень хорошо. Тогда, до скорого свидания.

- Подождите! Какой госпиталь?

Но он уже повесил трубку.

Я несколько раз глубоко вздохнул. Я стал усиленно размышлять. Я откинул все неприятное. Я думал о том, что бог и жизнь должны мне были дать малейшую удачу. Я заслужил все, что получилось. Я вел жизнь рыбака. Я спал с женщинами, которые были замужем. Я отправлял их домой в такси. И я не был привязан ни к одной более года. Я был...

Позвонил телефон. Я стремительно бросился к телефону и снял трубку.

- Да?

- Алло, инспектор Санчес? Я думаю, что я кажется забыл сказать вам название госпиталя. Это - "Генеральный Грир". В Форест Хилс.

Я ответил, что знаю, где это находится и повесил трубку.

Потом я спустился и сел в свою машину. Сирену я включил и она оставалась включенной всю дорогу. Мое нетерпение было слишком большим.

Я поставил машину в парк госпиталя и направился к красной неоновой вывеске, заявляющей: "Скорая помощь". Я поднялся по ступенькам и толкнул тяжелую дверь, поцарапанную носилками, которые стояли вдоль стен. Я спросил у больничной служащей, сидящей за письменным столом позади двери, где находится доктор Морисон.

Ее лицо застыло.

- Он находится в операционном зале.

Судя по выражению ее лица, у нее было собственное мнение на этот счет, которое она не считала нужным обнародовать.

Я сел.

- Он там надолго, - продолжала она. - Один из наших врачей приступил к неотложной операции.

- Доктор просил меня приехать.

- Ваша фамилия Санчес?

- Меня зовут Санчес, мистер Санчес.

- Бесполезно повышать голос! После всего!

Я почувствовал желание поспорить.

- После чего?

Я попал на ослицу.

- Если вы так себя ведете, то вам лучше покинуть госпиталь.

Ей было лет пятьдесят и у нее не было обручального кольца. Я собирался сказать ей, что буду жаловаться на ее грубость, но во время спохватился. Если я начну заниматься исправлением всех плохо воспитанных людей Нью-Йорка, я не продвинусь в своем расследовании. Я вынул удостоверение.

Она приняла его с недоверием.

- Почему вы сразу не сказали мне, что вы из полиции, что вы сыщик?

- Для вас это неважно.

Она хотела со мной поспорить на эту тему, но я остановил ее. Я сказал ей, что у меня очень срочное дело и что я не могу дожидаться конца операции. Она сказала мне подняться на пятнадцатый этаж, в котором находится блок операционных. Когда я добрался, то убедился, что она предупредила тамошнюю служащую о моем появлении. Эта последняя молчаливая и серьезная, помогла мне надеть зеленую стерильную блузу и марлевую маску. Она пояснила мне, что он сидит у изголовья пациента на высоком стуле и на ушах у него стетоскоп. На случай, если вокруг стола будет много врачей, так как дело шло об очень серьезной операции, я должен отыскать человека, находящегося у стола с инструментами или столба.

Я вошел. Я не увидел ничего похожего на столб. Мне казалось достаточно нелепым располагать столб в операционном зале, но им было виднее. Я увидел высокого человека, сидящего у изголовья больного на стуле с очень высокой спинкой. Рядом с ним торчал небольшой металлический столбик с поперечным бруском. На одном конце бруска был прикреплен мешок из пластика, наполненный светлой жидкостью. Глюкоза, - подумал я, - из мешка к запястью пациента шла металлическая трубка.

Служащая вошла и нетерпеливо проговорила:

- Он там, около столба.

- Какого столба?

- Столба И.В.

- Что это означает?

- Для внутреннего вливания. Это находится там, где прикреплена бутылка с глюкозой.

Я подошел к столбику. Врач, сидевший у его основания, прижал свой стетоскоп к груди пациента. Я не хотел отвлекать его. Хирурги вполголоса отдавали распоряжения медицинским сестрам... различные инструменты или тампоны и прочее... больше не произносилось не слова... Хирург молча протягивал руку, а сестра также молча подавала ему то, что ему было нужно. Я понял, почему этот госпиталь пользовался хорошей репутацией. Врач наконец обнаружил мое присутствие. Он отнял один из наушников стетоскопа от уха и посмотрел на меня.

- Полиция, - сказал я. - Я подожду.

- Нет, не беспокойтесь. Я отлично слышу с одним открытым ухом и одним наушником стетоскопа. Во всяком случае, больной чувствует себя хорошо. Вы стерильны?

- Благодарению Бога, - ответил я: такого вопроса мне еще никогда не задавали.

Он вероятно слышал эту шутку много раз. Он вежливо улыбнулся.

- Хорошо. Я позвонил вам потому, что сомнения, которые у меня появились, как бы ничтожны они ни были, могут быть вам полезны. Но не слишком. Ничего нельзя сказать заранее. Вас вероятно часто беспокоят зря.

- Совершенно точно.

Я начинал думать, что раздражение, которое меня охватило во время разговора с врачом, имело основание.

- Возможно, что эта попытка обречена на неудачу, мистер Санчес.

- Я выясню это, доктор.

Я заметил высокую медицинскую сестру около операционного стола. Она подняла свои зеленые глаза и уставилась на меня. Холодным взглядом она осмотрела меня с головы до ног. Я ответил ей тем же. Потом он перешел на доктора Морисона, потом опять на меня, после чего она опустила свои темно-рыжие ресницы с таким видом, как будто хотела сказать: "Я знаю, что это ненормальный человек и все скоро убедятся в этом". Несколько ярко рыжих волос выбились из под ее повязки и она пальцем засунула их обратно. Этот жест заставил подняться ее правую грудь. Ее грудь имела самые соблазнительные формы и мой взгляд задержался на ней. Она это заметила и опустила глаза. Они очень блестели под ее маской.

Окровавленные резиновые перчатки хирурга, то погружались, то появлялись из раны. Я слегка отвернулся, чтобы не видеть этого. У меня не было никакого резона испытывать выдержку.

- Вот уже около четырех лет, - заявил доктор Морисон, - как я появился в "Генеральном Грине" и тут работал один врач по имени Чарльз Хенли с дипломом Говарда. Замечательный хирург. Вскоре после моего появления здесь, он открыл роскошный кабинет на Парк Авени. Он...

- Мисс!

Один из хирургов позвал замеченную мной сестру. Она должна была держать ему какой-то инструмент. Даже через грубую ткань ее зеленой блузы, я различал две окружности ее твердой, выпуклой груди. Только сильный и решительный человек мог овладеть этим крепким мускулистым телом и, может быть, мне это удалось бы, если бы я попробовал.

Я перенес мое внимание на врача.

- Хенли оперировал клиентов здесь, - продолжал Морисон. - В среде наших врачей находилась одна докторша. - Я стал слушать внимательней. Доктор Анна Лион. Педиатр и хирург. У нее была превосходная репутация в нашем районе. Когда Хенли появился здесь, ей было около тридцати трех лет. Не очень красивая, но не уродина, - понимаете сами. - Его взгляд не покидал больного. - Он нуждается в переливании крови. Простите меня. Мисс Форзич.

Теперь я знал ее имя.

- Доктор?

- Пожалуйста, сделайте переливание крови. Она быстро направилась к какому-то алькову и принесла оттуда пластиковый мешок, наполненный кровью. Она прикрепила его на другой стороне столба и открыла маленький краник в пластиковый трубке, которая проводила глюкозу в руку больного, который лежал неподвижно. Я видел, как кровь потекла в его вену.

- Пациент выпил пять стаканов в течение получаса в одном из баров на нашей стороне. Он влез в свой Рено и устроил гонки с одним Кадиллаком, чтобы первым попасть на перекресток. Но к счастью, у него превосходное сердце и два отличных легких.

- Ну так вот, для доктора Лион появление Хенли было равносильно удару грома. Весь госпиталь сплетничал об этом. Она всюду бегала за ним, как маленькая собачка. Когда он улыбался, она была в восторге, когда он хмурил брови, она заливалась слезами.

Мисс Форзич, как заколдованная стояла на одном месте.

- Этого достаточно, - сказал он.

Она адресовала ему неприязненный взгляд и отошла к хирургам.

- Вы только послушайте, как бьется его сердце!

Я послушал. И подумал, что этому парню очень повезло, что у него такое сердце и что именно эта бригада врачей занимается им в этом госпитале. Если бы этот несчастный случай произошел на другом перекрестке, его сердце каким бы оно ни было хорошим, вряд ли сумели бы спасти его. Его могли направить в госпиталь третьего ранга и он мог попасть в руки менее опытных хирургов.

- А потом, - продолжал Морисон, - Хенли купил яхту. Она стояла на якоре где-то в Конектикуте.

- Где это?

- Я полагаю, это в Райантоне. В восьмидесяти километрах отсюда. Он назвал свое судно "Веселый". - Он вздохнул. - Вы знаете, сколько стоит содержание судна, даже маленького? А похоже на то, что "Веселый" имеет длину шестнадцать метров.

Я покачал головой. Я не знал, сколько может стоить содержание судна, да и не хотел этого знать. Я начинаю интересоваться проблемами богатых только тогда, когда они начинают покупать героин и бывает очень редко, чтобы богатый наркоман имел неприятности. А почему они могли бы у него быть? Ему не надо красть, чтобы купить наркотики, а богатая женщина не нуждается в промысле. Я думал об этих вещах, пока доктор распространялся о судах. Он был из тех людей, которым нужно набрасывать на шею петлю, чтобы избежать их пространных рассуждений. Он продолжал говорить на тему о страшной дороговизне изделий из кожи, картин, на морской транспорт. Короче, Хенли приобрел судно и машину, он также нанял роскошное помещение около помещения "Объединенных Наций".

- Все это стоило очень дорого, - продолжал Морисон, - и я спрашивал себя, откуда он мог взять эти деньги. Потом я заметил, что он очень много оперировал пациентов, посланных доктором Лион. Огромное количество. Гораздо больше обычного. В таких случаях обычно делают операций, скажем шесть или семь раз в год, а он их делал десять или двенадцать. И все они были очень дорогостоящие операции. Поставкой их занималась доктор Лион. И все это производилось здесь, в этом зале.

Я начинал находить все это странным.

- И тут доктор Лион обнаружила, что у Хенли есть другая связь, возможно и не одна. Матери детей, которых он оперировал. Медицинская сестра, одна анестезистка. Об этом все очень много говорили. Доктор Лион потребовала от него объяснений. Произошла ужасная сцена. Она была немного пьяна и ударила его.

- Откуда вы это знаете?

- В нашем районе есть один клуб, он называется "У Бруно". Это место, в которое ходят, когда не хотят ездить в Манхеттен. Кто-то был свидетелем этой сцены, а госпиталь, это как большая семья. Невозможно иметь секреты. Два дня спустя, он отправился на своем судне в Карибское море. Кажется, он превосходный моряк.

Узел, завязанный на пакетах посылок!

Я спросил небрежным тоном:

- И это было концом их идиллии?

- Нет. Я очень боюсь, что нет. Месяц спустя после его отъезда, она вышла замуж за психиатра, с которым познакомилась здесь на вечере, данного в честь нового пополнения врачей. За доктора Фалконе.

Вот что совсем уже не вязалось с моей теорией.

- А потом?

- Этот брак по любви продолжался два месяца.

- Они развелись?

- Он неожиданно умер.

- Как так?

Он несколько секунд смотрел на меня, потом пожал плечами.

- Медицинское свидетельство о смерти гласило, что это произошло от закупорки сосудов.

- Кто подписал свидетельство?

Он некоторое время смотрел на часы, потом поднял глаза и ответил:

- Она.

- А было вскрытие?

- Нет. Не было никакого основания не верить ее словам. Ничего подозрительного.

- Но вы заподозрили ее?

- Да.

- Почему?

- Хенли как раз вернулся с Караибов.

- Она убила Фалконе, чтобы иметь возможность вернуться жить к Хенли?

- Может быть.

- Но почему бы им не развестись, как это делает любой цивилизованный человек?

- Фалконе был яркий католик. К тому же он любил ее. Я видел это совершенно ясно по выражению его лица. И кроме всего этого, он был еще к тому же страшно ревнив.

- Вы кажетесь очень в курсе всего этого капкана.

- Да, - ответил он. - Я ее очень любил до того времени, пока эти оба не познакомились с ней.

Глупые и скучные люди приобретают достоинство, когда их самих коснется трагедия. Неровность речи, которая вас раздражает и заставляет сжимать зубы, чтобы не сказать лишнего, сразу пропадает без всякого следа. У таких людей, как Морисон, это похоже на мертвые ветки, которые порыв ветра отрывает от дерева. Морисон в течение нескольких секунд стал для меня человеком, достойным уважения.

У меня не было времени, чтобы сделать маленькую паузу. Я спросил:

- Каким образом она убила его?

- Существуют многие возможности.

- Я могу потребовать вскрытия трупа на предмет расследования.

- Для чего? Чтобы найти арсеник? Она не глупа. Если она воспользовалась ядом, она выбрала такой, который не оставляет следов. Потом она могла дать ему сонный порошок, а потом пустить ему в вену пузырек воздуха. А сонный порошок, не мог вызвать смерть. А как найти пузырек воздуха?

- Я хотел бы поговорить с ней.

Я бросил эту фразу просто наугад. Иногда, когда совершенно не ожидаешь чего-нибудь, получаются неожиданные реакции.

- Никто не видел ее последнюю неделю. Мы звонили ей по телефону. Там никто не отвечает. Ее телефон выключен. Управляющий домом, по нашей просьбе пошел взглянуть на ее квартиру. Все на месте. Не хватало лишь одного маленького чемодана, - как сказал он нам, - того, с которым она всегда отправлялась за город на конец недели. Пять дней тому назад мы получили от нее письмо, в котором она пишет, что страшно нуждается в отдыхе и что она будет отсутствовать две или три недели. Она очень изменилась со времени смерти ее мужа, но никто не посчитал это ее состояние странным.

- У вас есть какие-нибудь мысли относительно места, где она может находиться?

- Никаких.

Хирурги отошли от операционного стола. Больного положили на носилки и увезли. У него был открыт рот. Сестры занялись уборкой и мытьем. Весь состав казался в хорошем настроении.

- Отлично, отлично, - сказал один из хирургов, обращаясь к Морисону.

Мисс Форзич прошла мимо меня и бросила на меня холодный взгляд своих зеленых глаз. Я вытеснил ее из моих мыслей.

Доктор Морисон встал.

- Идемте наружу, - сказал он.

Когда мы выходили в коридор, я сказал ему, что его госпиталь видимо очень хорошо управляется.

- Это лучший из северо-восточных. Вот почему история с доктором Хенли и доктором Лион, нас так обеспокоила. Мы начали изучать все проделанные им операции, когда он уехал на Караибы. Потом он неожиданно вернулся. Я находился в кафетерии вместе с доктором Лион, когда он появился. Она приняла его появление очень спокойно. У меня создалось впечатление, что он, вероятно, написал ей, что возвращается. И вот она замужем. За ревнивым человеком, который обожал ее.

- Вы думаете, что это Хенли подсказал ей избавиться от Фалконе?

Доктор Морисон покачал головой.

- Сомневаюсь в этом. Он вернулся и проделал несколько операций, предложенных ею и потребовал очень высокую оплату. Я считал, что эта оплата, как он требовал обычно, очень завышена. Но это очень деликатный вопрос.

- Странная деликатность.

Но он не понял моего сарказма.

- Когда человек проводит пятнадцать лет своей жизни на изучение в течение дней и ночей предмета своей специальности, в которой он должен бороться против смерти, нужно быть очень осторожным в своих выражениях. И ведб не было доказательства.

- Вы хотите этим сказать, я думаю, то, что ни он, ни она ясно не объяснили своего диагноза больным, а говорили о необходимости срочного хирургического вмешательства, чтобы спасти жизнь?

- Это как раз то. И очень трудно это доказать, если люди не хотят говорить.

- А что произошло после его возвращения из Карибского моря?

- Вместе их не видели.

- Они были осторожны?

- Возможно. Потом умер ее муж. Месяц спустя Хенли отправился в Японию изучать новинки хирургической техники, доведенные до совершенства японскими хирургами апробировавших их на оставшихся в живых после Хиросимы. Неделю спустя, она заявила, что отправляется на две недели вакансий в Италию.

- Она уехала?

- Да.

- Откуда вы это знаете?

Я проводил ее до аэропорта Кеннеди и посадил на один из самолетов Италии.

- Когда это было?

- 2-го или 3-го августа.

- А когда она вышла замуж, какого рода обручальное кольцо она носила?

- Золотое кольцо.

- На нем ничего не было?

- Нет самое обыкновенное кольцо.

- Покажите его размер.

Он показал на ширину около трех сантиметров.

- Вот такое приблизительно. Но теперь, когда мы заговорили об этом, я вспомнил одну вещь. Я это не понял, но заметил. Я никогда об этом не говорил, так как не придавал этому особого значения.

- Что же это?

- Когда доктор Фалконе умер, она надела кольцо на правую руку, как это делают все вдовы. Но когда она вернулась из Италии, она носила уже кольцо гораздо шире первого. Я подумал, что она, вероятно, потеряла то, купаясь в море или моя руки, или в самолете. И я, конечно, догадался, что она купила новое кольцо. Но то, чего я не понял из этого, почему она снова носила его на левой руке.

Я мог бы ему сказать. Но я воздержался и спросил:

- А потом?

- Она казалась очень несчастной. Я... я хотел ее немного развлечь и пригласил пообедать со мной. Я слышал, что будет интересный спектакль у "У Бруно" и туда я и повел ее.

- Коробка, в которой произошла та сцена между ними.

- Да. Я бываю иногда рассеян и помнил только, что она как-то сказала мне, что любит это место. Она весь вечер была очень молчалива, она сворачивала свою салфетку и разворачивала ее. Это похоже на те жесты, которые наблюдаются в психиатрических лечебницах. Она безусловно была под влиянием нервного напряжения. Две недели спустя, Хенли вернулся из Японии и тогда все началось все снова... их комбинации рекомендаций.

- Больше ничего?

У него был смущенный вид.

- Я знаю, что она вернулась к нему. Я часто проезжал мимо ее дома, когда она выходила, чтобы отправиться в госпиталь и подвозил ее. Но после его возвращения, я никогда не видел, чтобы она выходила от себя, а когда я приезжал в госпиталь, она уже была там. Она говорила, что Хенли по дороге подвез ее. Но я зал хорошо, что она проводила с ним ночи у него в Манхеттене.

Ему не доставляло удовольствия рассказывать мне про это.

- Есть еще другое, что я хочу вам рассказать.

- Что?

- Когда Хенли находился на этом хирургическом конгрессе в Японии, он завязала важные контакты с медицинской службой в новых странах Африки, а также и в Индонезии. Он хвастался теми блестящими предложениями, которые ему были сделаны. Ему предложили руководить госпиталем, самому подобрать состав врачей из числа профессоров университетов и подобрать служащих.

- А почему человеку так хорошо зарабатывающему могло понравиться ехать в Африку?

- Это правда, деньги и все те удовольствия, которые он имеет здесь, там не могли бы иметь место. Но для человека, которому, может быть, пришлось бы быстро удирать отсюда куда-нибудь далеко, перспектива иметь приготовленное хорошее место, должна была очень устраивать.

Он был прав.

- Многие из этих стран, - продолжал он, - не любят Соединенные Штаты Америки. А он превосходный хирург и он не рискует быть выданным.

- Вы ненавидите его?

- Да, - ответил он не колеблясь.

Морисон был умен. Он находился в ситуации, в которой женщина, которую он любил и желал, никогда не смотрела на него иначе, как на славного парня, в жилетку которого она время от времени приходила плакать. Сорт типа, который приглашает девушку к обеду и хлопает ее по руке. И если он дотрагивается до нее, она чувствует, как кожа ее сжимается несмотря на все усилия быть с ним приветливой. И не могло быть разговора о том, чтобы спать с ним. Иногда подобные чувства без взаимности продолжающиеся долгое время кончаются убийством. Иногда покорностью.

А иногда на полпути между обоими. Например, доктор Морисон, устроился так, чтобы обвинить доктора Хенли в исчезновении доктора Лион? Может быть, то была своего рода месть безнадежно влюбленного.

Этот тихий человек, колеблющийся, мало уверенный в себе, производил на него впечатление человека, уверенного в том, что он говорит. Может быть, он специально для меня ведет рассказ таким образом?

Не толкала ли его месть на вранье? Я ничего не мог сказать. Мне нужно было поговорить с другим лицом, которое не имело непосредственных отношений ни с Хенли, ни с доктором Лион. Любой посторонний наблюдатель подходил для меня.

- А что сделала администрация госпиталя по этому делу?

- Ничего, насколько мне известно.

- А с кем бы я мог поговорить?

- Лучше всего вам адресоваться к Берману.

- Берману.

Надо идти теперь напрямик.

- Это директор?

Морисон кивнул головой.

- Пройдите по коридору и сверните направо, в глубину. Подниметесь на этаж. Вы окажетесь в таком большом помещении, как Тадж Махал. Это маленький кабинет Бермана.

Я посмотрел на него. У меня сложилось мнение, что он не любит Бермана. Я быстро узнал почему.

Когда я вошел в кабинет, репецтионистка скрывалась за журналом "Бог".

Она посмотрела на меня поверх своего журнала, открытого на фотографии свадьбы принца и принцессы Кресс фон Крессиринг.

- Да? - сказала она.

Ни "Да, мистер?" или "Добрый день". Я никогда не терял времени на то, чтобы раздражаться грубостью служащих конторы: в этом всегда бывают виноваты наниматели. У меня создалось впечатление, что я не полюблю ее начальника.

- Здравствуйте, - сказал любезно я.

- Да? - повторила она тем же тоном без всякого выражения.

- Здравствуйте.

Я решил быть любезным, нравится ли ей это или нет.

- Скажите, наконец, вы стараетесь прикидываться умным? Я вас спросила, что вам надо.

Хорошо. Она глупа. Еще один плохой пункт в пользу доктора Бермана. Я заявил:

- Скажите доктору Берману, что это по вопросу, который интересует полицию.

Она сразу преобразилась. Еще плохой признак. Она должна была бы спросить мое удостоверение.

- Да, сэр. Я сейчас же уведомлю его, мистер. Теперь, сэры сыпали, как из ведра. Она теперь была сама любезность и объявила мне, что я мог сразу же войти.

- Здравствуйте, - сказал я проходя мимо нее. Она широко раскрыла рот и повторила "здравствуйте" в свою очередь. Она не плохо соображала.

Кабинет Бермана был роскошен и обставлен с большим вкусом. По стенам проходили две гигантские черные линии на белом фоне. Пол был покрыт зеленым ковром, на котором любое пятно резко бы выделялось. Комбинация радио, теле, проигрывателя и микрофона, все щедро отделанное бронзой стояла на специальном столе. Над диваном метра четыре длиной, висела псевдо, модерн люстра. Потолок был задрапирован материей кремового цвета.

При моем появлении он встал. Это был высокий тип, наполненный жиром. На нем был серый костюм от дорого портного. Триста долларов. Он просто обливал его фигуру. Все его слабые стороны были тщательно закамуфлированы: его большой зад, широкие бедра, узкие плечи. Костюм определенно стоил цену, которую за него заплатили.

Он удостоил меня теплым пожатием руки.

- Я очень счастлив видеть вас, сэр, - сказал он.

Я ничего на это не ответил. Инспектор полиции, который приходит поговорить с директором госпиталя, это всегда нехороший признак. К чему же его заявление, что он рад меня видеть? Этот тип был специалистом по крепким и теплым рукопожатиям. Почему? Он больше не не занимался врачеванием. Его роль заключалась в том, чтобы взимать деньги с пациентов. Его роль заключалась в том, чтобы заставить себя любить своими служащими. Но он мне совсем не понравился, но ведь у меня, очень недоверчивый характер, я это знал.

Я показал ему свое удостоверение.

- Нам бы хотелось получить некоторые сведения, - сказал я. - Я из конторы прокурорского надзора.

Это сулило всякие ужасы, жалобы клиентов, поданные на госпиталь и на отдельных лиц, жалобы на неправильную оплату и многое другое.

- Да, - сказал он, - да, да.

Казалось он нервничал и чувствовал себя неуверенно. Безусловно у него был свой маленький рэкет, который он широко использовал. Например: отправить санитарную карету по вызову до самого Вестчестера за сорок долларов за этот путь, десять из них шоферу, а остальные ему в карман.

- Мы получили жалобу на чрезвычайно высокую оплату, - сказал я. - Я могу сесть?

- Да, да. Конечно.

Он очень быстро забыл свой торжественный вид.

- Мы стараемся скрыть это дело от газет, - продолжал я свою ложь. - В конце концов, часть ваших доходов вы получаете от муниципалитета. Мы себя чувствуем ответственным за вас.

- Да, да.

- Прежде чем реагировать на жалобы, мы хотели бы узнать, какие меры вы приняли, чтобы предотвратить такие возможности. Мы не собираемся конфисковать ваши досье и ваши счета и привлекать к ответственности вас и ваш персонал. Я думаю, что вас это тоже не устраивало бы.

Мой голос звучал спокойно и очень уверенно для доктора Бермана.

Он побледнел.

- Нет, нет. Это обеспокоило бы наших клиентов.

И тебя тоже, фазан ты эдакий. Я уверен, что небольшой просмотр его досье вскрыл бы многие противозаконные операции.

- Я был бы очень огорчен, если бы пришлось сделать это, - с печалью в голосе проговорил я. - Получить соответствующие мандаты со всеми вытекающими отсюда последствиями. И уж совсем против воли, я был вынужден поместить здесь двух наших агентов, конечно инкогнито.

Его глаза округлились.

- Но почему?

- Один член вашего коллектива, доктор Хенли, может быть мог так устроить, чтобы уничтожить компрометирующие документы.

- Но какие документы?

Легкий знак головой. Он уже рассмотрел такую возможность и не исключил ее.

- По первому диагнозу доктора Лиона, может быть. Превращенный доктором Хенли в серьезное и опасное заболевание. Необходимость операции. Такого сорта документы, какие я, если бы я был доктором Хенли, хотел, чтобы они исчезли. Или, быть может, я заменил бы их другим диагнозом.

- Другими?

Или он был идиотом, или прикидывался таким.

- Такими, чтобы операция казалась необходимой.

У него был подавленный вид.

- Так что мы поставили кое-кого из наших людей. Никто не сможет уничтожить какие-либо ваши документы без того, чтобы я не узнал об этом. Мы очень внимательны.

Он не сомневался в этом.

- Проверка при помощи инфракрасных лучей. ЦРУ выделили нам такие аппараты. Но это ультра секрет.

Это казалось уже совсем зловеще. Еще немного и я сам поверил бы в это. Что касается Бермана, то он был сражен.

- Да, да, - проговорил он. - Да, безусловно.

Этот бедный прохвост будет теперь вынужден оставить в архиве бумаги, которые будут компрометировать его самого. Теперь он уже был совсем готов.

- Что за человек, этот доктор Хенли?

Я довел его уже до такого состояния, что он должен был отвечать уже не задумываясь на все мои вопросы.

- Очень надменный. Очень надменный и характер у него невероятный. Его лицо изменилось. Несколько месяцев тому назад он накинулся на анастезиста во время одной операции. Он оставил больного на столе, подошел к врачу о котором я сказал и выругал его самым неприличных образом.

- А разве это так необычно для него? Разве хирурги иногда не ругаются во время операций?

- Да, конечно, да, и никто их в этом не упрекает. Они страшно напряжены, каждая секунда на счету. Но он не удовольствовался тем, что выругал анастезиста, он еще размахивал под самым его носом своим окровавленным бистуреем. То, что вы сами должны согласиться уже не входит ни в какие рамки.

- А кто был анастезистом?

- Доктор Морисон.

- А вы что сделали?

- Я вызвал доктора Хенли и спросил его, верно ли мне передали историю. Я знал, что она верна, так как разговаривал с каждым из шести присутствующих тогда на операции. Тогда он стал ругать меня последними словами.

- Каким образом?

- Просто ругательными.

- Что он сказал?

- Он назвал меня жирным боровом и болваном.

- Он перешел все границы, доктор Берман.

- Да, - согласился он. - Доктор Хенли тогда еще сказал мне, что доктор Морисон вертится около доктора Лион, это точное выражение, которое он употребил: "вертится вокруг" и, что он хотел публично выразить ему свое мнение.

- А он вам не сказал, что он считает неприличным забрызгать блузу врача бистурием полным крови.

- Он насмехался над этим.

- А потом?

- Некоторый шум дошел до меня относительно его операций.

- Просто шумок?

- Некоторые определенные жалобы.

- Определенные в каком смысле?

- Заявляющие, что сделанная операция не была необходимой.

- Что же вы сделали?

- Ну что ж мне было делать. Среди больных всегда имеется некоторое количество параноиков и истеричек. В таком случае, а речь шла о больном ребенке, и другие жалобы касались в основном детей. Они были сделаны родителями. У нас имеется обычай не обращать внимания на подобного рода жалобы.

- Тогда, почему же вы приняли во внимание эту жалобу?

- Нам нанес визит врач, лечащий всю их семью. Например... - В этот момент он глубоко вздохнул, как бы решившись все выложить мне. - Например, домашние врачи ставят диагноз ребенка: небольшое инфекционное заболевание. Неделя госпитализации и порция инъекций пенициллина. Классические лечения. Потом врач узнает, что ребенок подвергся прививке, которая стоила три тысячи долларов.

- И как же Хенли вышел из этого положения?

- Попробуйте сами произвести подобный опыт в своем собственном ведомстве, мистер Санчес. Домашний врач, просто лечащий врач... как его мнение может повлиять на решение и авторитет лучшего педиатра нашего края, подкрепленное еще членом Коллегии американских хирургов?

- Да, я понимаю.

- Но уж слишком много жалоб. Слишком.

- Что вы сделали?

- Я предупредил доктора Хенли и доктора Лион.

- И потом?

- Они задавили меня своим презрением и им почти удалось убедить меня. Если бы было лишь два или три случая. Я бы бросил это дело, но их было слишком много. И я заметил, что когда доктор Хенли уезжал в отпуск и поступали больные, присланные доктором Лион, и им делали операции другие врачи, никаких жалоб не поступало. Как только он возвращался, начинали поступать жалобы. А больных ему постоянно посылала доктор Лион.

- Они разделяли прибыль?

- Нет, еще хуже. Намного хуже. Я говорил нашему адвокату, очень порядочному и знающему наши проблемы, профессиональные проблемы, произнес он запинаясь и качая головой. - Он мне сказал, что если жалобы поданы родителями и предъявлены определенные требования госпиталь в этом деле проиграет. Я уладил с тремя такими жалобами к взаимному удовлетворению, но осталось еще не мало их уладить.

- А сердечный приступ доктора Фалконе?

- Нас всех это очень поразило и опечалило. Никто не знал, что у него больное сердце. Но многие врачи избегают показываться врачам. Потом он женился на женщине полной жизни...

У него промелькнуло удивленное выражение.

- Откуда вы знаете, что у него был сердечный приступ?

- Ведь доктор Лион видела, как он умирал. Она пыталась делать ему массаж сердца и впускала ему адреналин, но без результата.

- А есть тому доказательства?

- Ее показания.

- Вы разрешите мне бросить на них взгляд? - Он встал.

- Ну разумеется.

Мы прошли в кабинет доктора Лион, находящийся на третьем этаже.

Он был темный и неуютный. Он заставлял думать о старой деве, с шиньоном на затылке. На стене висело несколько репродукций, а также несколько дипломов.

Он открыл один из ящиков стола, немного в нем поискал, потом вынул карточку, которую протянул мне. Для меня было все равно все совершенно непонятно. Я попросил его перевести мне ее содержание.

- Сильное напряжение и сильная слабость. Задыхание. Все признаки сердечной недостаточности.

- Когда она вышла за него замуж?

- Около Рождества, насколько я помню. На собрании он сказал, что Анн, это его рождественский подарок.

- А каким числом помечен этот медицинский осмотр?

- 28-го декабря.

Я посмотрел на карточку.

- А это - 27 февраля - к чему относится?

Он в свою очередь посмотрел на карту.

- Другой медицинский осмотр. Состояние еще ухудшилось. Прописано было лечение.

- Что вы об этом думаете?

Он сгримасничал улыбку.

- Доктору Фалконе было сорок семь лет. Доктор Лион очень темпераментная женщина. Может быть, у них были слишком бурные ночи. Это может плохо отразиться на том, кто не привык к такому образу жизни.

- А может быть она выдумала эту болезнь сердца.

- Но почему же... - Он неожиданно замолчал. Да. Да. Я никогда об этом не думал.

- Он умер от закупорки сосудов: тут есть записанные показания о всей истории его болезни сердца. А что доктор Фалконе когда-нибудь видел эти записи?

- Сомневаюсь в этом. У него не было никаких оснований открывать этот ящик.

- Сомневаюсь в этом.

Он обхватил обеими руками голову. Это продолжалось несколько секунд и мне даже стало его немного жаль. Он считал, что у него много неразрешенных вопросов со служащими, сторожами и с водителями санитарных машин. У него были проблемы с набором медицинских сестер, с решением необходимых операций, с разделом гонораров и жалобами на неправильное взыскание оплаты за операции. Все это следовало разрешить к обоюдному удовлетворению, но вот появляюсь я и говорю, что поместил двух шпионов в его госпиталь. Потом я сказал ему, что один из лучших педиатров страны убила своего мужа.

- Около недели тому назад, ко мне пришла доктор Лион, - сказал он. Было приблизительно половина шестого. Видно было, что она плакала. Она сказала мне, сто у нее есть что-то неотложное, что она должна что-то сказать мне. Она казалась очень нервной и она сказала, что ей необходимо собраться с силами, чтобы смочь рассказать мне. Я дал ей стакан воды и она сказала, что ее сообщение займет не менее двух часов. Я спросил ее о чем пойдет речь и она мне ответила, что это будет касаться ее официальных отношений с доктором Хенли. Профессиональных отношений. Она добавила, что прекрасно понимает, что после ее этого заявления, она будет лишена медицинских прав и доктор Хенли тоже, но что она тем не менее решила обо всем рассказать.

- А что вы ей ответили?

- Ну вот, видите ли, у меня было назначено свидание и в семь часов вечера я должен был присутствовать на обеде в Алокуч Вели с Джоном Герольдом. Самим Джоном Герольдом.

Я скрыл свое незнание этой личности.

- Президентом "Интернациональ электрик". Его жена подверглась у нас очень сложной операции и она прошла удачно. Он пообещал построить новый павильон для медицинских сестер: в том, в котором они живут, построен пятьдесят лет назад. Его стали бы называть павильоном Джона Герольда, конечно. Мы очень охотно идем на такие вещи. Тогда я сказал доктору Лион, что я поговорю с ней завтра утром в первый же час. Она ответила, что принесет свои записи.

- Записи?

- Секретные записи, которые она делала на каждого больного. Она сказала, что это скомпрометирует доктора Хенли самым явным образом. Я посоветовал ей никому не говорить об этом и, в особенности, доктору Хенли.

- Что же она сделала потом?

- Она улыбнулась и она умоляла меня выслушать ее.

- И разумеется, павильон Джона Герольда не мог подождать?

- Если бы вы знали мистера Герольда, вы бы знали до какой степени ваше рассуждение нелепо.

По всей видимости, у доктора Лион произошла ссора с Хенли и она собиралась поставить его на место: она спасла б таким образом репутацию "Генерального Грина". А к чему это надо было манкировать своими прямыми обязанностями ради нового павильона, который потерял свою репутацию и доверие общества? А потом, оба дела не так просто балансировались. Если его предупредили, что вопрос шел об очень серьезной проблеме, мог ли он ради какого то обеда откладывать это сообщение?

Нет. Это было лишь лишнее доказательство того, какие глупые люди еще возглавляют учреждения, которые не понимают серьезности данного момента. Берман был типичным представителем тупого администратора, но он понимал, что сулила ему такого рода ситуация.

Я вдруг понял, что пристально смотрю на Бермана.

- Простите меня, - сказал я. - Я не слышал вашей последней фразы.

- Я сказал, что вы высказали глупое предположение.

- Да, - ответил я, - я часто говорю глупые вещи.

Он почувствовал себя неловко.

- Но, - продолжал я, - потому что вы сделали глупую вещь, доктор Лион, может быть, в настоящий момент близка к смерти. Ее постепенно умервшляют.

Я покинул его. Пусть попортит себе крови после этого. В следующий раз, когда ему представится выбор между человеческой жизнью и материальными благами, может быть, он выберет жизнь.

Я влез в машину и включил газ. И совершенно также как мотор, который стал крутиться, стал кружиться и мой мозг, на полную мощность. И мне стало совершенно ясно, так, как будто я смог читать в мозгу этого интеллигента психопата, почему он татуировал эту женщину и почему он прислал нам ее пальцы по почте.

Она вышла замуж. Это означало, что она предала его ради другого человека. Конечно, он бросил ее для какой-то авантюры с матерью своего больного или ради соблазнительной медицинской сестры, но это не имело для него никакого значения. Психопат не беспокоится о переживаниях других людей.

Он дал ей приказ освободиться от доктора Фалконе. Она послушалась его. Может быть, он считал этот способ нелепым, но все произошло так, как он хотел. Когда эта проблема оказалась решенной, они условились о встрече в Японии.

Безусловно произошло полное примирение. Он крепко держал в руках бразды правления. Вот тогда то он и татуировал ее. И это потому Морисон заметил широкое кольцо, которое она стала носить после своего возвращения. На этой стадии их взаимоотношений Хенли достаточно было щелкнуть пальцами, чтобы она делала перед ним стойку или ходила у его ног, если он отдавал соответствующее приказание. Во всяком случае, это был человек, которому я не смог бы доверить свою сестру.

Но посылка этих пальцев по почте! Гениально. Вот каким образом я объяснял это.

Урок, который он преподал ей в Японии изуродовав ей кожу, она забыла. Она намекнула ему, что собирается пойти к Берману и Хенли подумал, что она говорит серьезно. Его ожидало место Африки или Индонезии и его паспорт был готов.

Он подумал о том, что ему надо увезти молодую женщину в изолированное место. Если он хотел, чтобы ее стоны не были слышны, ему действительно было необходимо изолированное место. А если этого не удастся сделать, ее придется усыплять: находясь под влиянием наркотиков она согласится на все, что он предложит. Он, вероятно, связал ее и привязал к чему-нибудь - это был наилучший способ, чтобы она ничего не почувствовала, когда он будет отрезать ей палец. Потом он осторожно проделал все необходимое для операции и сделал ее, как всегда очень тщательно, как высокого ранга специалист.

Итак, у нее был завязан рот, он не услышал, когда она взывала к богу. Но он знал, что она призывает бога, знал.

После того, как он отрезал ей первый палец, он, может быть, даже показал ей его и произнес несколько слов, вроде: - Итак, ты хотела предупредить полицию о наших махинациях? Как ты глупа! Я отрезал у тебя палец по двум причинам. Во-первых, чтобы наказать тебя, так как теперь ты никогда не сможешь оперировать. Во-вторых, чтобы доказать глупость и несообразительность полиции.

Я пошлю им этот палец, палец, которым ты хотела указать им на меня. Я как бы скажу им: вот как вы сможете отыскать доктора Лион, ее палец вам это укажет. Но они недостаточно умны, чтобы воспользоваться этим. - Потом он, вероятно, приобрел оберточную бумагу, коробочку и веревку в каком-нибудь отделении почты в сердце Нью-Йорка, чтобы не оставить никаких следов. Потом отправил эту посылку из Главного Почтамта, в котором бывает столько народу, что невозможно кого-нибудь запомнить.

На следующий день он, вероятно, сказал что-нибудь в этом роде: - Ну что ж, твои друзья не пришли. Без сомнения они идиоты. Хорошо, сегодня я им немного помогу. Мы пошлем им твой палец с кольцом. Ты разрешишь? Спасибо. Мы посмотрим, что же произойдет с ними на этот раз.

Да. Это действительно должно было так происходить. Я был страшно рад.

Потом я отдал себе отчет в том, что мне осталось лишь найти их.

Я направил машину в Манхеттен. Мне пришлось неожиданно остановиться, когда такси пересекло мне дорогу. Я затормозил и чуть, чуть не врезался в него. Мало по малу мои тормоза пришли в негодность: раньше я этого не замечал. Я знал, что не смогу больше так ездить, нужно было многое заменить. Я нуждался в средствах, чтобы оплатить счета врачей. Мне необходим был такой основательный признак, который мог бы поставить меня на след моих обоих докторов.

Моя финансовая ситуация была настолько серьезной и требовала срочного разрешения, что я решил немедленно заняться ею. И я поехал по Кингсборо Бридж вместо того, чтобы проехать тоннелью Кюин Вил. Дорога заняла на десять минут больше времени, но у меня было предчувствие, что таким образом я урегулирую часть своих долгов. Мост был бесплатный, тогда как за проезд через тоннель нужно было платить десять центов. Доехав до середины моста, я бросил взгляд на канал. Из моря появился уач, все паруса которого были распущены и ветер надувал их. Зрелище было очень красивым.

Неожиданно я вспомнил, что Хенли располагал яхтой. Он держал ее на якоре в Файантоне, в проливе Лонг Истланд.

Яхту звали "Веселый".

Я оставил машину в одном из гаражей на Первой авеню, расположенном всего в трех кварталах от моего дома. Отсюда я позвонил Тилли. Он сказал, что я могу взять его Бюйк: сам он всегда сможет пользоваться машиной своего коллеги.

Я пешком вернулся в себе домой, съел сандвич, выпил стакан молока, побрился, сменил рубашку и вышел из дома. Рев клаксона почти разорвал мне барабанную перепонку и краем глаза я заметил красный свет. Я бросился на тротуар и увидел, как остановился ярко красный автомобиль. Он забрызгал мне брюки.

У меня забилось сердце.

- Безмозглый дурак... - начал я, но много ли женщин с длинными черными волосами, завязанными на манер конского хвоста водят красный Мазерати?

- Какая невероятная случайность обнаружить вас на этом перекрестке! сказала она.

Она нагнулась через окно и улыбнулась. На ней был надет серый кашемировый пуловер и она не была намазана.

Я постепенно расширял свою улыбку.

- В ваших венах, вероятно, имеется адреналин, - заметила она. - А что если вы хлопнете меня, чтобы придти в себя?

Я обрел дыхание.

- О, входите сюда, - сказала она, открыв дверцу.

Я влез в машину.

- Какое направление?

- Конектикут.

Не говоря ни слова, она отъехала и приняла направление Восточная Ривер Драй.

- Послушайте, я пошутил, - сказал я. - Дайте мне сойти. Мне пообещали машину.

- Почему столько рассуждений? Я буду вас возить.

- Я не знаю сколько времени это займет.

- Я подожду.

- Нет, остановитесь.

- Вы поедете далеко?

- Райантон.

- Чтобы покататься в море?

Она остановила машину и нагнулась назад. Потом она закурила сигарету и зевнула, закинув руки за голову. Этот жест приподнял ее грудь.

- Райантон. Райантон. Очень часто мы отправлялись в Райантон, чтобы провести вечер развлечений, сопровождаемый хорошо поданным мартини, а на десерт опять мартини вместе с задранными ногами в воздух, потом на следующее утро отъезд в Оустер с глоткой из дерева, которую вы никогда не испытали и, вероятно, даже не можете себе представить. Я не возражаю снова повидать это место, для перемены обстановки.

- Мне необходимо попасть туда как можно скорей, очень быстро переговорить кое с кем и очень быстро вернуться. Я предпочитаю отправиться один, чтобы быть уверенным, что другая персона не будет иметь каких-либо неприятностей. Я вам очень благодарен за ваше предложение.

- Я лягу в машину, спрятав голову между лапками и буду вас ждать пока вы все не кончите, - сказала она. - Она ухватилась обеими руками за руль. - Я не буду спрашивать у вас подачек и буду вести себя хорошо.

- Я сожалею.

- Я могу имитировать сирену. Послушайте... - Она открыла рот и довольно удачно издала звук, похожий на сирену. Это могло помочь ей проехать через скопление народа, но не довело бы далеко в Конектикуте. Но тут мне пришла в голову одна мысль. Машина, наиболее близко подходящая к Мазерати, которую я никогда до этого не видел, был Фолксваген. Почему не посмотреть на что она способна?

- Остановитесь около той полицейской машины, - сказал я.

- Вы собираетесь задержать меня единственно по той причине, что я забрызгала ваши брюки?

- О, черт возьми, вы не можете хоть раз в жизни послушаться без всяких комментарий?

Она включила газ и остановилась около полицейской машины в длинном ряду машин. Я показал свое удостоверение и попросил сопровождать меня до выезда из города и объявить по радио, что меня сопровождает служебная машина через границу Весчестера, потом меня будет сопровождать мотоциклет, начиная с границы Конектикут.

У них был обеспокоенный вид.

- Да-а, - сказал водитель, - но вы уводите нас из нашего сектора и капитан...

- Я покрою вас своим формуляром УФ-49, - сказал я. УФ-49, это формуляр, который мы, инспекторы обязаны заполнять, когда по делам следствия нам приходится выезжать из города.

- Вы нас оправдаете?

- Посмотрите. - Я достал перо и записную книжку. - Я помечу ваш номер удостоверения и время. Я даже отмечу на полчаса позже, чтобы вы имели возможность после того, как покинете меня, отправиться выпить по стакану пива.

- Согласен, - сказал водитель с широкой улыбкой и включил мотор.

Они отъехали от тротуара и тронулись в путь. Она поехала следом за ними, со скоростью сто десять и это было нормальной скоростью. Потом скорость увеличилась. Шум мотора Мазерати немного усилился, но поглощал километры он безо всякого усилия. Герцогиня вела машину отлично. Она не поворачивала головы, когда я к ней обращался или когда сама говорила. Положив обе руки на руль, она все свое внимание отдавала дороге, тому, что находилось на несколько сот метров впереди машины и отлично ориентировалась в обстановке. Это был тип водителя, который не будет без всякой особенной причины сигналить и не станет переживать, если впереди идущая машина вдруг остановится.

Я немного расслабился на своем сидении. Она это почувствовала.

- Вы доверяете мне.

- Как водителю? Да.

- Ваш первый комплимент сегодня.

После въезда в Райантон я поблагодарил мотоциклиста и он ответил мне, что рад оказать мне услугу. Нужен ли он еще мне? Но моя гипотеза была столь проблематичной, что я боялся задерживать его на случай, если все окажется дымом. Я поблагодарил его и сказал ему, что это все, что мне нужно было от него. Он сообщил по радио свое местопребывание и отбыл. Герцогиня сказала, что он был очень хорош и попросила меня, если я не возражаю, никогда не надевать подобной формы.

- Нет. И хорошенько смотрите на дорогу.

- Куда я еду?

- Остановитесь у первого морского переулка.

Первым был "Марин Перкин". Чтобы подъехать к заливу, ей пришлось проехать мимо зарослей лилий. Она выключила мотор. Старый человек, с лицом покрытым морщинами и обветренным морским ветром, в каскетке от бейсбола, сидел на полуразвалившемся ящике. Он полировал нос какого-то судна и свистел. Мне показалось, что у него отличное настроение. Большинство суден было вытащено для просушки на берег. Повсюду из каждой дыры вылезала трава и чувствовался запах вереска и все это на фоне шума волн, набегающих на песчаный берег или бьющихся о набережную. Повсюду валялись обрывки цепей и канатов, перемешанные с кусками дерева и кабельтовыми. Узкий канал был заполнен судами, над которыми развивались самые разнообразные флаги. Я поднял стружку и понюхал ее. Солнце было очень жарким.

Я с удовольствием провел бы весь день, вдыхая аромат и прислушиваясь к этому шуму.

- Вы когда-нибудь выходили в море на таком судне? - спросила меня герцогиня.

- Нет.

- Я научу вас.

Я ничего не ответил и направился к старику.

- Добрый день, - сказал я. - Не могу ли я получить у вас некоторые сведения?

- Возможно, - ответил он с такой осторожностью, с какой деревенский житель относится к городскому.

- Я ищу "Веселый".

- Ммм... - Его лицо выразило раздумье. - А вы друг доктора?

- Нет.

Он немного отмяк.

- Может быть, вы хотите купить у него судно?

- Нет.

Он бросил на меня пронзительный взгляд.

- Нет, - сказал он. - Нет, у вас не такой тип, чтобы купить судно. Во всяком случае, вам он не продал бы его.

- Откуда вы знаете?

- У вас нет мозолей на руках, вы не загорели и ваш нос не облезает. Вы останавливались по дороге сюда, чтобы посмотреть на все эти старые вещи, которые валяются здесь и на которые человек, знакомый с мореходством, не обратит никакого внимания.

Стоящий человек.

- К тому же вы флик.

- Откуда вы взяли это? - спросил я на этот раз не на шутку заинтересованный.

- Потому что когда вы нагнулись, чтобы подобрать ту щепку, я заметил вашу плечевую кобуру через вырез вашего пиджака. Вам надо выбирать более плотную материю, парень.

Возможно, он был квалифицированнее меня и ему надо было заняться моим делом.

- Вы мистер Перкинс?

- Ну, это, нет. Я просто иногда замещаю его, когда он занят. В свое время я водил землечерпалку вдоль берега до Стовингтона, но я страшно повредил себе бедро и теперь не могу заниматься этим промыслом. Я полагаю, вы знаете, кто этот Хенли?

- Приблизительно.

- Он приехал сюда за форстенги стакселем. Он отводил "Веселый" в сентябре в Антигуа. Вы понимаете о чем идет речь, парень?

- Нет.

- Это сезон тайфунов в тех местах. И еще хуже на широте пролива Гаттераса. И он это знал. Он нанял двух наполовину сумасшедших типов и отправился в море.

- И он выкарабкался оттуда?

- Он вернулся, это да. Он потерял мачты перед Антигуа и поставил себе новые в районе Нелсона. Может быть, это послужило ему уроком, но я сомневаюсь в этом. Это тип людей, которых ничто не может исправить. Итак, как я вам уже сказал, он приехал сюда за форстенги-стакселем. Шел сильный дождь, когда он приехал. Уолтер, здешний парень, Уолтер Перкинс, это уже четвертый Перкинс, который руководит этим местом, сказал мне, чтобы я продал ему запасной фок, который находился в нашем ангаре. Уолтер сам спилил его. Он был отличный - из дакрона. Запасной, но совсем, как новый. Хенли посмотрел на него и сделал такую рожу, как-будто я предложил ему падаль. Потом он спросил меня, сколько я хочу за него. Я ответил ему, что полцены. Он возразил мне, что он уже был использован. - Конечно, - ответил я, вот потому-то он и стоит только половину своей цены. Вы ничего не понимаете в парусном спорте, парень, но половина цены, это просто находка. Хенли предложил мне четверть цены по каталогу. Я стал пристально рассматривать его. Если бы я предложил этот фок кому бы то ни было на десять долларов ниже цены по каталогу, тот бросился бы мне на шею от радости. Тогда я ему сказал: - Послушайте, врач, эта цена очень разумна. Парни его сорта не выносят, когда к ним так обращаются, называя их врачами или лекарями. - Тут он схватил фок и выбросил из окна в грязь. Другими словами говоря, я должен был его высушить, чтобы им можно было пользоваться. Я сказал ему: - Мне наплевать на то, что вы врач, пойдите и подберите его, гнусное отродье! - А он ответил: - Если бы вы не были старым человеком и в половину меньше меня ростом, я разбил бы вам вашу морду. - Я ему ответил: - Попробуйте только, прохвост и сын бродяги! - Он и ушел. Так что его друг не может быть моим другом. Вы хотите знать, где находится "Веселый", ну так вот, она находится на верфи Себана Симсон, на четыреста метров ниже нас.

- Я вам очень благодарен, мистер.

Мы пожали друг другу руки. Теперь я понял, что он имел в виду, когда говорил о мозолях.

- Как вас зовут?

- Пабло Санчес.

Он улыбнулся.

- А меня Сем Уиллес.

Я вернулся к машине. Она скользнула и села рядом со мной.

- Вот одна из причин, по которой я люблю плыть по морям, - сказала она, - потому что между двумя стаканами встречаешь людей похожих на мистера Уиллеса.

Мы доехали до верфи Симсона. Там была точно такая же обстановка и те же запахи. Остановив машину я отправился на поиски и нашел Себана Симсона сидящего за письменным столом из бамбука, стоящим в старом строении из ветхих бревен, похожим на склад. Это был толстый человек: живот его свисал над низко расположенным поясом. Огромный вентилятор со скрежетом крутился в одном из углов стола.

Я вошел в помещение и спросил:

- Мистер Симсон?

- Гммм...

Он не хотел рисковать.

- Мистер Уиллес сказал мне...

- Сэм предупредил меня, что вы флик из Нью-Йорка и что вы ищете доктора Хенли.

- Да.

- Я не обязан говорить с вами, если мне это не нравится.

- Совершенно точно.

- Хорошо. Могу я посмотреть на ваше удостоверение?

Я показал ему удостоверение, так как, когда я показал ему мою бляху, это его не удовлетворило. На этот раз он был доволен.

- Что он сделал?

- Нечто вроде убийства.

- Задержите этого мерзавца. И чем раньше, тем будет лучше.

- Он не пользуется популярностью в этих краях?

- А вы заметили, что когда вы сказали, что он возможно совершил убийство у меня совершенно не изменилось выражение лица? У меня не выразилось никакого удивления, правда?

- Нет. А почему?

- Вы, вероятно, уже слышали о "фоке" или я плохо знаю Сэма Уиллеса?

Я подтвердил это.

- Не становятся капитанами землечерпалки, если не умеют держать команду в руках. Я понимаю, что Хенли должен был обозлиться. У Сэма очень добродушный вид, но когда он обозлится, то он становится похожим на гризли в ярости.

На лице его выразилось сожаление, что он не присутствовал при этом разговоре.

- Вам приходилось видеть Хенли в компании с женщиной-врачом?

- С женщинами, да, но были ли они врачами, не знаю. Это не такой тип, который будет знакомить своих приглашенных с прислугой. Он всегда вел себя так, будто я и все остальные парни существуют лишь только по необходимости здесь. Признак очень характерный для человека недавно разбогатевшего. А какая она из себя?

- Тридцать пять или около того. Ни красивая, ни дурнушка. Что-то среднее.

- Да. Я полагаю, что она приезжала сюда. У него здесь бывали очень соблазнительные женщины, типа хиппи и типов маленьких буржуек, и вот эта.

Хиппи были, вероятно, матерями его больных, а маленькие мещанки, медицинские сестры.

- А как он обращался с этой докторшей.

- Вы когда нибудь развлекались тем, чтобы положив на нос хорошо выдрессированного пса бисквит, отойти от него на расстояние. И пока вы не дадите ему разрешения съесть этот бисквит, пес будет испытывать все муки голода, но не посмеет тронуть его без вашего разрешения. Ну так вот, с ней происходило, очевидно, то же самое. Она ждала, когда он разрешит ей съесть бисквит. А ему всегда больше всего нравилось не позволять ей сделать этого.

Он встал и подошел к окну, чтобы посмотреть на небо.

Углы его глаз, которыми он старательно осматривал небо и море, были все в морщинах.

- У нас скоро будет буря, после этой хорошей погоды, - сказал он.

- Откуда вы знаете?

- Слишком громко кричат чайки, это первый признак. Ветер задул с востока и северо-востока и нагнал волну. А потом, на небе есть что-то, вроде дымки.

Он снова сел.

- Людей я видел огромное количество за свою жизнь. Я ходил в отдаленные порты. И я говорю вам, что Хенли, опасный человек. Я думал даже о том, чтобы так как вы, таскать с собой оружие на случай, если я встречу его в стороне от своей конторы. А я ведь не мокрая курица.

Нет, действительно, это не так.

- Вы хотите подняться на борт его судна?

- Если смогу.

- Естественно, вы можете. Без его разрешения это, конечно, нелегально, если это не касается необходимости спасти что-нибудь от несчастья, но все что может вывести его на чистую воду, доставит мне большое удовольствие.

- Если он на борту, он сможет спустить вас под предлогом, что вы неожиданно напали на него, а он вас не узнал.

- Боже мой, вы конечно правы. Но на этот риск я готов пойти.

Он направился к шкафу, достал оттуда охотничье ружье и зарядил пулями.

- Таким образом я смогу сказать, что услышал страшный шум, доносившийся с судна, и что я поехал узнать, что происходит, и что я увидел неожиданно перед собой руку вооруженную пистолетом и что я выстрелил первым, думая что имею дело с грабителем. Что вы на это скажете?

- Все люди стали бы стрелять в таком случае и все будут убеждены в правильности ваших действий.

Он широко улыбнулся... Мы спустились вниз. Тот способ, с которым он держал свое старое ружье, внушало доверие. Вследствие своей комплекции, ему было трудно карабкаться по берегу, взбираться на судно и я старался не находиться в направлении возможного выстрела.

- Я не думаю, чтобы на берегу был кто-нибудь, - сказал он спускаясь на широкую полосу пристани и переходя на лодку, прикрепленную к моткам.

Суденышко погрузилось в воду под его тяжестью по крайней мере на десять сантиметров. Я легко спустился и сел рядом с ним.

- А куда же я сяду? - спросила герцогиня.

- Вы останетесь здесь.

Она открыла рот, чтобы протестовать, но у меня не было настроения спорить. Я ограничился тем, что посмотрел на нее и она замолкла. Стоя на мостках, она смотрела, как мы удаляемся. Глаза ее выражали упрек.

Я спросил у Симсона, почему он взял ружье, если он уверен, что на борту никого нет.

- Потому что он хитер, - возразил он. Его дыхание со свистом вырывалось из его груди.

- Лодка, стоящая около его судна означает, что он там. Но может быть, он украл лодку, вошел на борт и оттолкнул лодку, которую унесли волны. Или, может быть, он отправился вплавь и заставил свою даму плыть рядом с ним.

Я не говорил, что в компании с Хенли обязательно должна быть дама..

- Какая дама?

- Докторша же должна играть роль во всем этом. Если это не так, к чему же столько вопросов?

Я греб в направлении "Вксклого". Симсон сидел сзади и лодка под его тяжестью глубоко сидела в воде. Когда мы приблизились к яхте, он закрыл ружье.

- Наш визит ему не понравится, - сказал он.

- Если он отстрелит нам наши перья, - сказал он, - можете быть уверенным, что он не шутит. Но не давайте ему возможности стрелять первым.

- Не волнуйтесь об этом, детка. Когда я подам вам знак, бросайтесь плашмя на живот.

Мы подплыли к яхте. Никакого признака жизни. Я прикрепил лодку к специальному крюку и влез на борт, сопровождаемый Симсоном. Как только я вступил на борт, я вынул свой Кобра, протянул руку и освободил Симсона от его ружья и мы направились на осмотр. Дверь в каюту была заперта на замок, но не составляло особого труда сделать из этого камуфляж. Хенли отлично мог войти во внутрь и изнутри повесить замок, чтобы создать видимость запертой двери. Я не хотел ничем рисковать с подобным парнем.

Я пристроился сбоку двери и выстрелил по замку. Пуля могла прострелить дверь, но окованную железом она не возьмет.

- Я не думаю, что он находится на борту, - сказал Симсон.

- Я очень хотел бы бросить взгляд во внутрь.

- Нужно будет взломать замок.

- Я возьму на себя ответственность.

Он достал из лодки маленький якорь, которым мы после некоторых усилий открыли дверь.

Внутри судна стоял запах плесени и сырости. Около двери висела карманная лампа, которая действовала. Я взял ее и направил ее луч на пространство передо мной. Я открыл дверь на кухню. Я приподнял матрацы четырех коек. Я посмотрел в шкафах. Я пролез в складское помещение и приподнимал каждый парус. Ничего. Благодарение Богу.

Я снова стал водить лучом фонарика передо мной. На этот раз я искал предмет менее громоздки, чем труп, что-нибудь наводящее на след. Письмо, записную книжку, пакет с написанным на нем адресом, где он может сейчас находиться. Ничего. Карты, морские карты и обозначения. Я внимательно осмотрел все, искал малейший знак или слово.

Судно сильно накренилось на бок, потом выпрямилось. Тяжелое тело влезло на борт. Я ждал, держа Кобру в руке.

Массивная фигура возникла в проеме двери. Я на мгновение опешил, но то был Симсон.

- Хронометр здесь?

Я поискал его немного, потом обнаружил, лежащим на койке, в деревянном футляре.

- Он действует?

Я открыл его.

- Нет.

Я обнаружил докторскую сумку. Внутри не оказалось ампул с морфием. Плоский футляр содержал набор скальпелей: каждый из них сидел в своем чехле из фетра, точно сделанным по его форме.

Лучшая шведская сталь. И одного недоставало. Я закрыл футляр и сунул его в карман. Симсон повесил на место замок и мы спустились в лодку.

Когда я взялся за весла, Симсон сказал:

- Этот хронометр.

- Да?

- Это такая вещь, которую совершенно машинально заводишь, совершенно не думая об этом. Другими словами, он вероятно более недели уже не был на своем корабле.

Неделю. Я всегда мог посетить квартиру доктора и поискать какие-нибудь следы. Это могло дать превосходные результаты, если только этот врач не слишком уж предусмотрителен, чтобы оставить улику, которая может его подвести. Я обменялся с Симсоном рукопожатием и вернулся к Мазерати.

- Куда мы теперь направимся, господин и мой хозяин?

- Мы возвращаемся в Нью-Йорк. И очень медленно.

- Медленно? Что это такое означает слово медленно? И почему?

- Потому что я хочу немного подумать. А я не могу думать при скорости езды больше, чем шестьдесят километров в час.

Когда мы выехали из Гринвича, полицейская машина сделала нам знак остановиться. Она толкнула Мазерати до ста десяти в час, но так проделала это незаметно и постепенно, что я ничего не заметил.

- Надеюсь, что полицейский будет славным парнем, - сказала она.

- Посмотрим, как вы вылезете из этой истории.

Полиция дорог в Конектикуте славилась своей репутацией зверей.

- Вам стоит лишь показать свою бляху этому парню, дорогой.

- Об этом не может быть и речи.

- А почему?

- Я вам сказал, чтобы вы ехали медленно.

- Простите, мисс. Могу я посмотреть на вашу серую карточку и на водительские права?

- Покажите ему свою бляху, - настаивала она.

- Нет.

- Но какое свинство вы делаете!

- Ну довольно, - перебил ее полицейский. - Подождите трогаться с места. Пожалуйста, покажите мне ваши водительские права.

- Дайте ему ваши водительские права.

Она вытащила из джунглей хаоса своего крокодилового мешка права, а серую карточку она вытащила из ящика для перчаток. Флик прошел к переду машины, чтобы сверить номера.

- Почему вы не хотите показать свою бляху?

- Потому что я вам сказал, чтобы вы ехали медленно весь обратный путь и вы согласились со мной. Теперь вы будете расплачиваться.

- Знаете, вы просто какой-то монстр в стиле морального урода.

- Нет.

- Почему? Скажите мне только, почему?

- Существует испанская пословица, которая...

- Я плюю на ваши пословицы!

- Это вам понравится. Она гласит: "Бери то, что хочешь, но плати, чтобы иметь".

- Я не нуждаюсь в ваших поучениях, исчадие попугая.

Полицейский вернулся к нам и протянул мне серую карточку и водительские права.

- У вас итак достаточно неприятностей, мистер Санчес, - сказал он мне адресуя широкую улыбку. Я удовольствуюсь лишь предупреждением. Но не позволяйте ей вести машину, если вы не можете ее контролировать.

- Ха-ха, - сказал я.

Он влез в свою машину и умчался.

- Вы разрешите мне вести машину? - вежливо спросил я.

- Ну разумеется! - ледяным тоном ответила она.

Я обошел кругом машину, в то время, как она подвинулась. Это была превосходная в управлении машина. Мы оба молчали, а я пытался проанализировать остолбенение, в котором я находился. Я чувствовал себя очень плохо, произошел несчастный случай, а мне еще не удалось сунуть в него палец. Потом, глядя на дорогу, я еще вспомнил слова полицейского.

- У вас и так много неприятностей, мистер Санчес.

Откуда он знает мое имя? Откуда, к дьяволу, он мог узнать мое имя? Я повторил этот вопрос громким голосом. Она открыла ящик для перчаток, достала оттуда серую карточку и сунула ее мне под нос. Я опустил глаза и пробежал написанное.

Мазерати 1968 года. Номер мотора 191087. Приписана в штате Нью-Йорк под номером РС 1677. Зарегистрирована за неким Пабло Санчесом. 142 Восточная 74 улица, Нью-Йорк.

Я резко затормозил. Пояс безопасности не позволил герцогине удариться о стекло. Я расстегнул пояс и вышел из машины.

- Я подозревал, что вы ненормальная, - сказал я, - но теперь я в этом уверен. Но что же у вас в голове, боже мой?

- Это подарок от меня. Что же в этом плохого?

- Что плохого? Что в этом плохого и она еще спрашивает об этом! Но, боже мой, как можно быть такой глупой? Прежде всего, если не говорить о вас, это означало бы, что отхватил где-то хороший куш денег, чтобы смочь ее купить!

- Вы можете сказать, что выиграли ее в игру.

- Я не играю и все это знают. И никто бы в это не поверил, если бы я играл на скачках.

- Ну так что ж, я подарила ее вам.

- У вас должно быть очень толстый череп. Это означало бы, что я жигало. И даже, если ваш муж никогда и не увидит главного комиссара, все равно я пропал. И я точно сказал, пропал. И так как ваш муж хороший приятель главного комиссара, мне остается только перестать дышать. Сделайте мне удовольствие, возьмите машину и поставьте на ней другое имя. Отправляйтесь провести сезон на Ямайке. Попросту говоря, уходите прочь.

- Не может быть никакого разговора об Ямайке. Сейчас хороший сезон в Сарекеше.

- Отлично. Отправляйтесь туда!

Она открыла дверцу.

- Влезайте, дорогой мой! - проговорила она нежным голосом.

- Отправляйтесь на восток! - возразил я хлопнув дверцей.

Она с гримасой немного нагнулась вперед. Ее губы были чудесного розового цвета. Ее большой вырез позволял видеть ее грудь.

- Отвезите меня в свою постель и получите ее, эту машину, - сказала она.

- Не превышайте установленных восьмидесяти.

- Поцелуйте меня только один раз.

- Вы просто динамит, моя красотка.

Она приветствовала меня небрежным жестом и ознаменовала свой отъезд целой тучей пыли и скрежетом покрышек. Это то, что помешанные за рулем называют "сжигать резину". Когда она исчезла из моих глаз, она ехала со скоростью восемьдесят километров в час. Я попросил у бога содействия, чтобы она вернулась домой одним целым куском и стал передвигать ноги. Через несколько минут около меня остановилась машина. Это был тот же полицейский.

- Вы собираетесь сделать "стоп", старина?

- Да.

- А, это вы, мистер Санчес. Семейная ссора?

- Да, если хотите.

- Я очень сожалею, но "стоп" запрещен на Маррит.

- Исполняйте свои обязанности, мистер агент. Какая здесь ближайшая дорога?

- Шесть километров. Но здесь запрещено ходить пешком.

- Я могу ползти на четвереньках.

Он улыбнулся и открыл дверцу.

- Влезайте, - сказал он. У вас и так достаточно неприятностей без этого. Я довезу вас до ближайшей дороги.

Когда мы доехали до места, он посоветовал мне идти километров пять по направлению к югу. Там я смогу сесть на поезд из Нью-Хавена на Главную Центральную.

Прогулка была приятной. Я вытаскивал песчинки из своих башмаков, выпотел добрый литр воды, вынужден был ударами ноги отогнать большого пса, который не хотел позволить мне пройти мимо какой-то лавки и был вынужден лишь один раз показать свое удостоверение флику.

Но у меня была возможность дышать свежим воздухом и запахом свеже срезанной травы. Травы. Этим Соединенные Штаты были покрыты раньше на больших пространствах. Это было отлично, так проветрить свои легкие. И я дышал этим воздухом до самой границы штата Нью-Йорк.

Два часа спустя я был уже у себя дома. Я принял душ, побрился и переменил свою одежду. Я снял свою повязку. Рана немного затянулась, но точки швов выделялись черными пятнышками, было очень неприятно смотреть на руку. Я наложил чистую повязку, потом спустился вниз, съел бифштекс, потом отправился в гараж. Они как раз закончили с Олдсом.

Я, действительно, не знал, что мне делать. Я медленно направился по Медисое Авеню, по дороге я смотрел на цены, выставленные в магазинах и на женщин, готовых тоже быть проданными. Я вошел в какой-то бар, заказал стакан вина, поднес к губам и резко поставил на стол, не дотронувшись до него. Я открыл справочник Манхеттена.

Знаменитый доктор жил на 50 улице, около первой Авеню. Я оплатил и вышел, оставив стакан нетронутым на столе.

Я остановился перед зданием и закурил сигарету. Это было небольшое, но элегантное здание. Семь этажей, по одной квартире в каждом. Фасад из розового мрамора и много стекла: фонтан при входе в виде лягушки, которая выпускает воду. Перед домом ни деревьев, ни кустарников. Просто гравий и много больших камней расположенных вокруг. Как раз то, что необходимо усталому человеку, после тяжелого рабочего дня, для отдыха глаз.

Швейцар в белых перчатках перед входом. Над батареей кнопок, экран телевизора. Другой тип внутри, для обслуживания подъемника. Также в белых перчатках. Все кругом било в нос большим фриком.

Я вздохнул и бросил свою сигарету. Когда я приблизился, швейцар окинул меня взглядом с ног до головы. Его взгляд задержался на моих ботинках. Они еще были покрыты пылью после моего шатания по деревне. Я остановился и стал ждать, что он выдаст какое-нибудь интересное замечание или скажет "добрый день", или сообщит мне адрес, где я смогу купить себе более элегантные, чем я ношу, рубашки или еще чего-нибудь.

- Добрый вечер, - сказал я.

- Что такое это?

Еще один грубый гражданин.

- Добрый вечер, - повторил я. Попробуйте же сказать без того, чтобы вытошнить, - продолжал я ободряющим тоном, обозревая пластинки из меди, на которых были написаны имена съемщиков.

Каждая пластинка была укреплена на мраморе стены. Я очень быстро нашел то, что мне нужно: З.С., Д-р Черльз Хенли.

- Эта хижина имеет класс, - заметил я.

- Вы ищете неприятностей? - спросил швейцар, сделав шаг в моем направлении.

Но настал момент мне заняться работой. Я показал ему свою бляху. Это смешно видеть, как многие люди хорохорятся и корчат из себя бог знает что, когда думают, что имеют дело с людьми более слабыми, чем они или менее значительными, и как мгновенно меняются их отношения, когда они убеждаются, что именно они являются более слабыми. И они становятся даже ниже ростом и делаются чрезвычайно любезными.

- А где привратник? - спросил я. Этот вопрос покоробил его. В таких домах и таких кварталах, у них нет даже управляющего: у них есть директор администратор.

- Мистер Мак Клеман находится в апартаменте 2М.

- Спасибо.

- К вашим услугам, сэр.

Я заявил, что он очень хорошо воспитан. Он посоветовал мне воспользоваться лифтом. Мистер Мак Клеман был одет в темный костюм делового человека и его зализанные волосы были откинуты назад. Мой визит обеспокоил его. Он располагал дубликатами всех ключей и они висели на доске около его письменного стола. Я указал на "З.С.", висевший в глубине на медном крючке.

Он нахмурил брови. Мне казалось, что я видел, как ворочаются его мозги и какая мысль доминирует там: ДЕТЕКТИВ ПРОИЗВОДИТ СЛЕДСТВИЕ, ВЫЗЫВАЮЩЕЕ СКАНДАЛ В РОСКОШНЫХ АПАРТАМЕНТАХ.

Я сказал ему, что хотел бы бросить взгляд на помещение доктора Хенли.

Он посмотрел на меня.

- Проводите меня до его этажа и откройте мне дверь, вот и все, настаивал я.

- Но...

- Я знаю, что это совершенно противозаконно. Но можете зайти вместе со мной и следить за тем, чтобы я не унес пепельницы на память о посещении.

- Но доктор Хенли в настоящий момент находится у себя.

Я приговорил себя к тому, чтобы повторить тысячу раз: "Я не должен принимать свои мечты за реальность. Я не должен принимать свои мечты за реальность".

Не могло быть и речи, чтобы Мак Клеман позвонил бы ему по телефону, чтобы предупредить о моем посещении. Я попросил его подняться вместе со мной и позвонить в дверь в Хенли. Я хотел захватить Хенли врасплох.

- А что я ему скажу?

- Вы бы не сидели на своем месте, если бы были глупым.

- Мы сели в лифт. Со всех сторон он был в зеркалах и там даже была маленькая ваза с розой. Я спросил Мак Клемана не из Версаля ли он взял этот лифт, но он был слишком занят своими мыслями, чтобы ответить мне.

Я вынул пистолет, проверил его и сунул в карман пиджака. Мак Клеман стал зеленым. Я сказал ему, что в случае перепалки он должен броситься поашмя на живот и ждать момента, когда я скажу ему подняться на ноги. Его лицо еще больше побледнело.

- Что он такое сделал? - прошептал он.

- Он купил четыре коробки сигарет в Нью-Джерси, - ответил я.

Несмотря на свое расстройство, он бросил на меня злобный взгляд.

Он нажал на пуговку звонка. Голос изнутри спросил:

- Да?

- Я... - начал Мак Клеман, но голос его прервался и он поперхнулся. У него нехватило слюны.

- Да? - повторил Хенли, который начал раздражаться.

- Здесь, снизу находится полицейский, сэр. Относительно вашей машины. Он настаивает на том, что она слишком близко расположена от пожарного депо.

Замечательно. Этот Мак Клеман пойдет далеко. Он знал, что американец, даже американец, подозреваемый в убийстве, потратит время на то, чтобы переметить свою машину в другое место, чтобы не платить штраф в пятнадцать долларов.

- Скажите этому болвану, что я стою в десяти километрах от пожарной станции! - бросил Хенли сухим тоном.

Я посмотрел на Мак Клемана. Человек, способный выдумать про пожарную станцию, был достоин моего доверия.

- Но он здесь сам, - заявил директор-администратор. И он не хочет уходить.

- О, во имя неба.

Две цепочки зазвенели. В замке повернулся ключ и дверь отворилась. Мак Клеман прижался к стене с правой стороны. Правой рукой я держал мой пистолет в кармане, а левой рукой я протягивал свою бляху. Если он сделает хоть малейший подозрительный жест, я ударю ему в лицо, чтобы отвлечь его внимание.

Было легко понять, почему докторша не слишком красивая собой, могла потерять из-за него голову. Не говоря уж о медицинских сестрах и матерях детей.

Прекрасно сложенный, он коротко стриг свои вьющиеся волосы. У него был вид типа, который позирует в магазине по культуризму. На нем была куртка белая из легкой шерсти, которые выпускаются лишь для состоятельных людей. Его мускулы ясно выделялись. Я бы не хотел вступить с ним в единоборство. Его брюки цвета хаки были замечательно отглажены. Он был очень загорелым, у него были ослепительно белые зубы, блестящие голубые глаза и аккуратные маленькие уши.

Он с совершенным спокойствием посмотрел на мою юляху.

- Разве теперь инспектора полиции занимаются контролем уличным движением?

Я посмотрел на Мак Клемана и теперь понял, почему он так не хотел звонить доктору. Глаза Хенли были ледяными. У меня не было сомнения, что этот человек может самых хладнокровным образом убить человека.

- Это я просил его позвонить к вам, - сказал я.

- Вы слишком часто ходите в кинематограф, - продолжал Хенли. - Если вы хотели повидать меня, вам достаточно было просто обратиться ко мне, как ко всякому другому человеку.

- Мы слишком чсато встречаемся с людьми, которые выскальзывают, как иголки, - сказал я. - И такая манера обращаться стала у нас второй натурой.

- Входите же, мистер...

- Инспектор Санчес.

Услышав мое имя он нахмурил брови.

- На практике равноправие зависит от должности, - пояснил я. - Все с вами очень любезны, когда они в меньшенстве и в определенные моменты.

Я вошел и закрыл за собой дверь перед носом опечаленного Мак Клемана. Он еще долго будет ходить недовольным. Я лишил его подарка к Рождеству, который ему собирался сделать Хенли. И он знал это.

Я переложил свой .38 из кармана пиджака в плечевую кобуру.

- Большая проблема стоит перед жителями Нью-Йорка со стоянками для машин: сразу же начинают придираться, если вы поставите машину даже за километр от пожарного депо.

- Да, в Нью-Йорке здорово издеваются над владельцами автомашин, нельзя не признаться.

Он шел впереди меня. Под ногами у нас был ковер, в котором тонули ноги и который должен был стоить не менее семи тысяч долларов. Семь тысяч долларов: мне это казалось огромной суммой денег. Совсем как и малышу, которого спросили, что он считает большой суммой денег. Он ответил: "Восемьдесят семь долларов, это все деньги, которые существуют на земле". Мебель у него была антикварная, с изображенными черными лилиями на белом фоне. На старинном маленьком столе стояла серебряная ваза, наполненная цветами цитрусовых деревьев, которые отражалисьна отполированной поверхности стола. Все вместе взятое производило впечатление большого богатства и роскоши.

- Вы хотите выпить что-нибудь?

- Охотно.

- Он улыбнулся.

- Я думал, что полицейский не должен пить, когда он находится при исполнении своих служебных обязанностей.

- Я нарушаю регламент.

Этот ответ ему не понравился: он подходил к его собственной философии. Я чувствовал, как его враждебность по отношению ко мне, уменьшилась. Он взял хрустальный графин и наполнил два стакана.

- Лучший сорт Бурбона без прикрас, - сказал он. - У меня в Тенессее есть пациент и он каждый год присылает мне это вино. Без федеральной таксы. Совершенно нелегально. Возражений нет?

- Мы находимся в Нью-Йорке. Тем хуже для федералов.

Это замечание ему очень понравилось. Я сел.

- Вам нравится этот стул?

- Очень красивый.

- Это Чепандел из красного дерева, - с гордостью проговорил он. - А влт стол, который я подобрал ему под стать в краю Ермег.

- Ермег?

- В Ирландии. Это дом моих предков, - сказал Хенли, - многое здесь сделано из вишневого дерева в ХVIII веке. - Он погладил поднос, который блестел, как шелковый. - Десять пластов красок, наложенный один на другой, чтобы дерево хорошенько пропиталось и все от руки. Вот потому то так хорошо и просматривается дерево. Я кончиками пальцев погладил дерево.

- Можно подумать, что это шелк, - сказал я. И тем же тоном прибавил:

- Где находится доктор Лион?

Иногда неожиданно заданный вопрос может застигнуть врасплох подозреваемого. Но не такого парня.

- Дорогой друг, откуда я могу знать, где она находится.

- Судя по тому, что я слышал, вы достаточно крепко связаны между собой.

- Да. Было время, но она стала слишком надоедливой. Я порвал с ней.

- Как это?

- Вот так. Я могу вам налить еще?

- Ну разумеется.

Он налил еще, на этот раз двойную порцию.

Я медленно тянул свое виски. Вне всякого сомнения у него был хороший товарищ в Тенессее. Я снова быстро осмотрел помещение: иногда поведение спокойное и молчаливое невольно начинает действовать на нервы собеседника. На лбу у него выступает пот, цвет лица часто меняет окраску, от красного до совсем бледного. Он начинает облизывать губы и пьет много воды.

Но его лоб оставался сухим. Лицо не изменяло своей окраски и он не облизывал свои губы. Это не означало того, что он не был виновен. Он просто не испытывал ни малейшего угрызения совести или сожаления о том, что он сделал. Этот парень был крепкий орешек.

Я оттолкнул свой стакан.

- Вы позволите мне бросить взгляд на помещение.

- У вас, без сомнения, имеется мандат на производство обыска с целью обнаружения того, что вы ищете.

Он знал, что у меня не было мандата. Я сказал ему об этом.

- Нет мандата. Гммм...

Он посмотрел на меня: легкая улыбка блуждала на его губах. Он создавал впечатление, как будто у меня расстегнулся гульфик на брюках и я не замечал этого.

- Знаете, я могу попросить вас об уходе.

- Нет, вы не можете. Не забывайте, что вы сами пригласили меня войти. Но совершенно верно, я не могу обшаривать ваше помещение.

- А-а, если вы хотите просто бросить взгляд на мое жилище, то конечно не я, добрый гражданин своей страны, буду вам в этом препятствовать.

Я встал. На этот раз я был настороже. Здесь мне было нечего смотреть, но в надежде, что он может совершить хоть маленькую ошибку, я открыл ящик. Я искал коробки, оберточную бумагу и веревки, подобные тем, в которых были упакованы присланные пальцы. Я искал скальпель, которого не хватало на "Веселом". Я искал предметы, могущие доказать, что он спрятал ее где-нибудь. Ничего.

Он следовал за мной шаг за шагом, указывая на маленькие ящички, которые я пропускал.

Я открыл их все. Я мог найти в них письма докторши, но это не дало бы мне право задержать его.

Сигареты, спички, вата. Никаких писем. Ничего. А к чему бы они ему? Это был блестящий человек человек, но без сомнения был намного умнее и интеллегентнее меня.

Ничего в шкафах. Я чувствовал, что краснею под его наблюдательным, вежливым и немного насмешливым взглядом. Никакого доктора Лион в глубине мешка для грязного белья. Никаких платьев, которые могли бы ей принадлежать. Но даже, если бы я их и нашел, это все равно бы ничего не означало. Ведь лна провела немало дней и ночей у него в доме.

Я вернулся в гостиную и остановился около охотниьего столика, по которому я провел рукой. Дерево было прохладным, гладким, приятным на ощупь, какими должны быть бедра герцогини.

- Это замечательная мебель, не правда ли?

Он стоял позади меня, немного в стороне. Он говорил спокойно и сдержано, отлично владея собой. Я опустил глаза на поднос, отполированный как зеркало, лежащий на столе. В нем отражалось его лицо. Он смотрел мне в спину и совершенно не думал о том, что я могу видеть его лицо.

Я никогда не мог бы себе даже представить такую страшную ненависть, которая отразилась на его лице, а я повидал немало людей. Но что меня совершенно поражало, это контраст между его спокойным голосом и дикостью выражения ненависти. Этот тип был непостижимым для понимания. Никто другой не смог бы так владеть мускулами своего горла, чтобы разговаривать так небрежно и спокойно и вместе с тем позволить им так исказить его лицо от лютой ненависти.

Подобный человек был способен каждый день отправлять начальнику полиции по одному пальцу женщины. Он мог заставить вытатуировать змею на пальце женщины. Он отлично мог произвести все эти операции. Он был способен на все.

Отдав себе отчет, что я нахожусь от него на расстоянии пятидесяти сантиметров, я почувствовал, как заломило у меня поясницу. Всадит ли он в меня скальпель. Он безусловно знал нужное место для этого. Он также мог неожиданно схватить меня за горло своей левой рукой, в то время как правой отобрать у меня пистолет. Он был намного сильнее меня.

Но это было бы не разумно с его стороны. Не теперь. Я никаким образом ни в чем не мог упрекнуть его и он это знал. Но независимо от этого, этот разительный контраст между его голосом и выражение лица, заставлял меня быть очень осторожным. Я отошел подальше, немного приподняв руку, готовый дать ему отпор, если он нападет на меня.

Но он ничего не сделал.

- Это тигровые лилии.

- Они дорого стоят?

- Не особенно. Я меняю их каждые два дня.

- Может быть, я тоже куплю себе их. Они дороги?

- Довольно дешевы для этого квартала. Если вы их купите, то поставьте в вазу из меди. Лилии отлично контрастируют с цветом меди.

Мы еще обменялись несколкими мнениями относительно обстановки, убранства комнат и об его картинах.

- Спасибо за внимание.

- Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Да. Ты можешь мне сказать, где ты прячешь доктора Лион, мерзавец.

- Нет, это все на данный момент.

Заставить его нервничать. Дезориентировать его. Может быть у него вырвется какая-нибудь нужная мне реакция. Знать больше его и заставить его проговориться.

Я спустился вниз на лифте.

- До свидания, - сказал я швейцару.

Он повторил мои слова и добавил: "сэр". Может быть, в один прекрасный день он будет вежлив с людьми, не имеющими бляхи.

Я болтался в течение двадцати минут. Я зашел во все цветочные магазины квартала. Их было девять. Ни один из них не продавал никогда и раньше не продавал тигровых лилий.

- Почему? - спросил я у последнего продавца.

- Почему? Потому что на них нет спроса, вот почему.

- Жаль. Это такие красивые цветы.

- Да, парень. Согласен с вами. По правде говоря, я нахожу их красивее орхидей. Но они растут на севере в диком виде во всех возможных местах, а то что растет вокруг дома, люди не покупают. Это так как на Амазонке: там не покупают орхидей. Всюду одинаково.

Хороший повод для размышления. Я переваривал все это в своей голове, направляясь в ночной клуб, в котором Хенли и доктор Лион публично повздорили.

Я медленно проследовал перед "У Бруно". Большинство обитателей Манхеттена не признают пригородных ночных клубов. Они считают их жалкими и грязными, в которых показывают плохонькие ревю и пианисты там пятого сорта. Не то, что "У Бруно".

Широкая стоянка для машин почти полна. При входе в нее находится маленькая будка для служащего парка: соответствующее заведение вежливо предлагает вам воспользоваться услугами служащего, чтобы поставить машину. Разумность этого предложения была очевидна. Он получил распоряжение экономить место и машины стояли вплотную друг к другу. Я сделал круг вокруг дома. Это у меня такая старая привычка. Я всегда рассматриваю фасад, фланги и задний фасад, все места, откуда парню при надобности можно смыться. Когда дело доходит до того, чтобы взять ноги в руки, позно тогда заниматься топографией местности.

Дверь черного входа была открыта. Я бросил взгляд на кухню. Стены были выкрашены лакированной белой краской, пол был выложен метлахскими плитками, а персонал носил специальную форму из белой ткани. Я мог спокойно обедать в этом учреждении. Я вернулся к стоянке для машин и служащий любезно сказал мне, что поставит мою машину. Я сделал жест, как будто собираюсь достать свой бумажник и дать ему долаар. Я привык к этому жесту, когда работал тайно и не хотел, чтобы знали, что я полицейский и когда не хотел привлекать к себе внимания. Но теперь, ведь я был на деле и мне было совершенно беразлично, будут ли знать, что я флик, или нет. Этот доллар я должен заплатить из своего кармана. Я убрал обратно бумажник. Улыбка служащего погасла. Я показал ему свою бляху. Его лицо еще больше вытянулось.

- Полиция, - сказал я. - Поставьте ее спереди, чтобы я смог быстро уехать.

- Чем раньше тем лучше, - пробормотал он, скользнув за руль.

- Я думаю, что плохо расслышал.

- Да, м-р. В первом ряду.

В коробке я увидел красный бархатный канат, гирляндами прикрепленный к блестящим столбикам, страшно респектабельного метрдотеля, в вестибюле служащую с необъятным бюстом, одетую в шелковое синее, обливающее ее платье с огромным декольте.

Метрдотель стоял около подобия кафедры, на которой лежала большая книга в красном кожаном переплете. Он заствил меня вспомнить о хорошо воспитанном льве, но голодном и жаждавшем поесть. Пока я подходил к нему, он обследовал мою персону, мои одежды, мой вид и походку и причислил мою особу к определенному рангу. Вряд ли это была блестящая аттестация. Над раскрытой книгой горела специальная лампочка. Он спросил меня, заказал ли я заранее столик. У них было сколько угодно свободных столиков.

- Нет, - ответил я, - я не заказывал заранее столика.

Он принял задумчивый вид и стал стучать карандашом по своим зубам. Вот в такой-то момент какой-нибудь догадливый завсегдатай клуба сунул бы ему в карман пять долларов. Так как я не принадлежал к завсегдатаям клуба, я и не сделал соответствующего жеста по направлению к своему бумажнику.

- Гммм. - Сделал он. - Он открыл регистрационную книгу, нахмурил брови, покачал головой и снова закрыл ее. - Гммм, - сделал он снова.

У него даже был какой-то особенный акцент. Акцент очень своеобразный.

- Нет места, а? - спросил я.

- Невозможно занять столик, м-р - ответил он.

Он поднял глаза к люстре. Смотреть на мою ничтожную персону ему было неприятно, у него начинал болеть живот.

Я взял регистрационную книгу и открыл ее раньше, чем он успел мне помешать. У него совершенно точно были заказаны два столика на сегодняшний вечер и оба на после полуночи.

- Этот регистр, м-р, не для клиентов.

- Тысяча извинений, - возразил я. - Столик, прошу вас.

Он поклонился.

- Не здесь, м-р.

По тому тону, каким он назвал меня "м-р", можно было подумать, что он называет меня прохвостом. Он направился к небольшому столику стоящему около вращающихся дверей, ведущих на кухню. Я был наказан.

Я выбрал себе столик на полпути к тому. Около него, за соседним столиком сидела красивая девушка и она была одна и это тоже послужило причиной, что я остановился здесь. Когда я усаживался, то понял, что она безусловно не останется одна, только компаньон ее задерживался. Метрдотель заметил, что потерял меня по дороге. Он вернулся ко мне, он был очень сердит.

Он заявил мне, что этот столик уже заказан. Я возразил ему, что я хочу только быстро проглотить бифштекс и уйти. Он стал повышать тон. Персонал понемногу подтягивался, на случай, если бы произошло бы столкновение.

Неожиданно позади меня раздался голос:

- Что здесь происходит?

- М-р Бруно, этот господин не заказывал столика. Но я хотел провести его...

М-р Бруно не был м-ром Бруно. Это был Винцент Салфажио, джентльмен со 114 улицы и Первой авеню. Четыре года тому назад я задержал его за продажу героина, за ношение без разрешения оружия и нападение. Когда он хотел пустить в ход свой нож, я бросился на него и прижал его руку к стене. Нападение выражалось в том, что он ударил меня ногой в живот, но у меня еще хватило сил ударить в свою очередь и отшвырнуть его. Он ударился головой о пол и потерял сознание. Потом ему попался очень мягкий судья. А помощник прокурора, тогда был только что выпущенный из стен университета юнец. Вот он и вылез из беды.

- М-р Санчес! Вы можете занять какой вам будет угодно столик! Каждый раз, когда м-р Санчес придет сюда, вы дадите ему все самое лучшее, что есть в доме! И угощение будет за мой счет! Согласны, м-р Санчес?

Девица, сидящая за столиком рядом казалась очарованной всей этой сценой. У нее была очень красивая грудь, я смотрел на нее и она мне улыбалась. Она была рыжая, а у меня слабость к рыжим. Правда к брюнетками и блондинкам, тоже. Но все надежды завязать с ней знакомство разлетелись прахом, когда из туалета возвратился ее кавалер.

- Как дела, Винни? - спросил я.

- Бруно. - М-р Санчес, я прошу вас, называйте меня Бруно. Это теперь мое имя. Я прошу вас об этом как о личном одолжении. - Согласен.

- Как дела, Бруно?

- Хорошо. Очень хорошо. Я покончил с перевозками. Конец промыслу. Я руковожу этой коробкой совершенно легально. Официант!

Официакнт галопом поскакал к нам. Я заказал филе из кроваваого мяса, жаренный картофель и салат.

- А что вы делаете в этом квартале? - спросил Бруно тоном, который он хотел сделать небрежным.

- Я нахожусь здесь по делу. Боже мой, Бруно, спокойнее. Это ничего общего не имеет с вашим делом. Я находился в этом районе и я не знал, что вы руководите этой коробкой, и я прошу вас, перестаньте так вертеться.

Он не поверил ни одному моему слову. Я объяснил ему, что пришел, чтобы получить сведения об одной ссоре между одним мужчиной и докторшей, которая произошла несколько месяцев тому назад. Что он об этом знает?

- Я, ничего. Но я могу спросить у Лиги. Лиги! Подошел Метрдотель.

- Это настоящий князь, - с гордостью заявил Бруно. - Его предки владели замком в Тоскане. Вы отдаете себе отчет? Старина, я, бедный крестьянин из Катании, отдаю приказания настоящему итальянскому князю! Мне все еще это кажется диким назвать его по имени, но это он настаивал на этом. Лиги, м-р Санчес хотел бы, чтобы вы ответили на несколько его вопросов.

- С удовольствием, м-р.

Лиги внимательно рассматривал вторую пуговицу моего пиджака. Петля разболталась и пуговица свободно висела. В свою очередь я посмотрел на него.

- Значит вы не возражаете, Лиги, - сказал я. Такое вступление не очень понравилось Бруно. Он был шокирован.

- Послушайте, м-р Санчес, - прошептал он мне на ухо, - ведь он действительно настоящий князь!

Если бы он знал, как я недавно обошелся с настоящей герцогиней!

- Лиги, - вежливо начал я, - несколько месяцев тому назад, один господин и дама здесь поссорились. Мужчина был красивым, лет сорока человеком, с короткими серыми волосами остриженными под щетку: он хирург в "Генеральном Грине". Дама, докторша, около тридцати пяти лет, не очень красивая. Она также работает в том же учреждении. О чем они говорили?

Лиги посмотрел на мои ногти. Я обстригал их ножницами когда вырастали и никогда не делал маникюра. Но я держал их в полной чистоте. Плохо ухоженные ногти вероятно вызывали в нем чувство тошноты.

- Кто вы такой? - спросил он.

Бруно закрыл глаза. Я показал ему мою бляху. Он был не слишком воодушевлен этим.

- Лиги, нервно проговорил Бруно.

- Нет, - ответил Лиги. - Никаких воспоминаний.

- Никаких?

- Никаких.

- Они пришли откуда-то поблизости, - сказал я. - И они поругались.

- Нет, м-р. Я абсолютно ничего не помню.

- А, может быть, ваши люди помнят?

- Нет, боюсь, что нет.

- А как вы можете это сказать, если вы об этом их не спрашивали?

Лиги безусловно лгал. Любой метрдотель всегда в курсе всех происшествий, а особенно таких ссор. Такие вещи быстро распространяются среди служащих.

- М-р Бруно, - сказал Лиги.

- Что-о?

- Закон вынуждает меня отвечать на эти вопросы?

Бруно повернул глаза в мою сторону. Он тяжело дышал.

- Ну нет, что вы, - сказал я. - Я конечно мог бы дейсвтовать совершенно иначе, но это очень усложнило бы мне жизнь, выписывание этих бумаг и прочее. Вы тогда будете вынуждены отправиться в Манхеттен, где могли лгать или говорить правду. Я тотчас же опросил бы всех ваших людеей и кончил бы тем, что произошло. Но конечно, это заняло бы определенное время. А небольшой разговор, который мог бы у нас состояться здесь, сделал бы лишним ездить в Манхеттен, не говоря уж о последствиях всего этого.

Я давал ему эти объяснения самым любезным тоном и самым доброжелательным тоном, тогда как мне очень хотелось ударить его ногой в определенное место. Но это, в общем, ошибка, показывать себя доброжелательным с аристократами. Они видят в этом вашу слабость по отношению к ним, избранникам господа бога, со всеми их титулами, и совершенно игнорируют демократический строй страны.

- А! - выдавил Лиги. - А почему бы не заполнить все эти необходимые бумаги? Я охотно проведу несколько часов по своим делами в Манхеттене, после нашего небольшого разговора перед трибуналом.

Он рассчитывал увидеть, что я рассержусь.

Но я удовольствовался тем, что очень вежливо спросил:

- Брукс Бразер?

Он согласился коротким кивком головы.

- Вы знаете, Лиги, - продолжал я, - я думаю, что Клейн будет еще лучшим местом для вас.

У него не было никакого чувства юмора и у меня уже не было времени забавляться. Я вынул свою записную книжку и встал.

- Благодарю, Лиги, - сказал я.

Я потребовал от Бруно правила. С обеспокоенным видом он вынул их из ящика стола, а я перешел на кухню и стал измерять расстояние между входной дверью и плитой. Я измерил диаметры мусорных ящиков и расстояние, которое их разделяло до холодильников. Я записывал все цифры. Я измерил расстояния между кухонными столами и между экстинкторами.

Если бы выполнялись все правила, предъявленные гигиеной, а также правила пожарной безопасности города Нью-Йорка, восемьдесят из ста ресторанов, должны были бы закрыться.

- Сколько у вас мусорных ящиков? - спросил я Бруно, который все больше расстраивался.

- Пять, а?

Я наморщил брови и нацарапал несколько слов в своей книжке. Я обследовал расстояние до металлического колпака над кухонным очагом. Бруно все время следовал за мной. Я не имел ни малейшего представления о всех этих правилах, но можно довести человека до кризиса нервов, проделывая все, что я делал и записывая что-то в памятную книжку, морща при этом брови.

- Бруно?

- Да, м-р Санчес?

- Я уже отметил четыре серьезных нарушения. Я знаю, что вы руководите респектабельным учреждением. Мне будет жаль, если его придется закрыть.

- М-р Санчес...

Я поднял руку.

- Я могу предупредить инспектора по гигиене и он будет здесь через три четверти часа. И мне потребуется еще меньше времени, чтобы оповестить инспектора по пожарной охране. Мы вынуждены будем закрыть ваш ресторан по причинам невыполнения санитарных норм и пожарной безопасности. Вы это знаете?

По всему его виду было заметно, что он это отлично знал. Я поздравил себя с тем, что он недостаточно хорошо знал свое дело. И у меня не было ни малейшего желания встретить его на темной улице теперь, когда он получил новую причину ненавидеть меня.

- Да, конечно, я знаю, что вы можете заставить меня закрыть, но Лиги настоящий.

- Я знаю. А я, настоящий детектив. У меня нет охоты разбудить его завтра в одиннадцать часов утра и отправить его в его шелковой пижаме...

Бруно улыбнулся.

- Откуда вы знаете, что у него шелковая пижама?

- Все князья носят шелковые пижамы. Когда я привезу его в комиссариат, я буду вынужден быть с ним грубым. Это ему совсем не понравится. Я вернусь в зал и буду есть этот превосходный бифштекс в то время, как вы будете обдумывать этот вопрос.

Я вернулся к своему столу и пообедал. Отличный пианистиграл мелодии из Гершвина. Штекс был десяти сантиметров толщиной и был так же мягок, что я мог есть его без помощи ножа. Бруно руководил заведением первого класса и мне начинало становиться стыдно, что я так бесцеремонно шарил по его кухне и рассказывал ему разные небылицы, чтобы добиться своего.

Девица, сидящая за соседним столиком, продолжала бросать на меня заинтересованные взгляды, когда кавалер ее отсутствовал. У этой рыжей было велоколепное шасси и если бы я не был занят своей работой, я бы пожертвовал одним долларом, который дал бы девушке у дамского туалета, чтобы она передала ей мою записку.

Я был на половине своего обеда, когда к столику подошел Лиги.

Маленькое красное пятно пылало на каждой его щеке.

- Садитесь.

- Спасибо, я предпочитаю стоять, - ответил он, глядя куда-то поверх моей головы.

Я пожал плечами. Так трудно заставить понять себя.

- Они приходили сюда раз или два раза в неделю. Она держала его за руку. Он позволял ей это. Она обеими руками держала его руку, она была очень влюблена, эта женщина. Это было видно, это было написано на ее лице. Мы особенно хорошо помним этих двоих, потому что он всегда оставлял очень жидкие чаевые, как многие богатые люди, которые знают, что деньги не растут под деревьями. Она заставляла его прибавлять чаевые. Она говорила и видела только его, а он зевал и смотрел на других женщин. Он скучал. Он скучал ужасно и не слушал ее, или слушал одним ухом. Я, когда мне надоедает женщина, сразу обрываю связь. Пфф, и все! Но тут, это продолжалось все время. До самой этой ссоры здесь прошлой осенью.

Об этом видимо мне и говорил Морисон.

- Она обвиняла его, что он интересуется другими женщинами. Она немного выпила лишнего. Она стала кричать немного истеричным голосом. Он ударил ее по щеке и она осталась неподвижной, побледневшая и ошеломленная. Потом он встал и ушел. Через некоторое время она последовала за ним, ни слова не говоря. Они всю зиму больше не приходили сюда.

А потом, в марте, они снова появились. В течение месяца они были здесь три или четыре раза. Все происходило также как и раньше, за исключением того, что у нее было теперь обручальное кольцо... на правой руке.

- А вы уверены, что это было на правой руке? - Да. Абсолютно уверен. Метрдотели всегда замечают такие вещи. Это наша работа, как детективов интересоваться тем, что в цивилизованных странах называется личным дело. Я не прерывал его. Бруно видимо очень серьезно поговорил с ним там, на кухне.

- Это было очень интригующе, эта ситуация, - продолжал он. - Не только потому, что она носила обручальное кольцо, но потому, что носила его одна она. Они не производили впечатление женатых людей.

Она опять пропала на некоторое время, а потом, дней десять тому назад, они снова появились. Теперь она носила обручальное кольцо на левой руке. Очень широкое кольцо. - Мне не приходится на этот раз сомневаться в его словах. - Я подумал, что она связалась с другим человеком и что она хотела ясно показать, что не свободна. Так мне, по крайней мере показалось, но правды я не знаю.

- Ничего больше? - вежливо спросил я, не думая, что я смогу узнать еще что-нибудь новое, чего мне не говорил доктор Морисон.

- Нет. Была эта ссора.

- Другая ссора? - Морисон видимо ничего не знал о второй ссоре. Ресторан Бруно видимо служил ареной для ссор обоих врачей. - А по какому поводу они ссорились на этот раз?

- Она хотела быть вместе с ним на судне. А он сказал ей, что ему осточертела навигация, осточертели места, где он плавал. Ему осточертел госпиталь, страна и осточертела она.

- Как это вам удалось услышать все это?

- В сущности, я восстановил весь разговор по рассказам официантов и по тому, что услышал сам, потому что мой стол находится совсем близко от их излюбленного столика. А потом, так как он слишком много пил, он говорил громко, даже если думал, что говорит шепотом. Продолжать?

- Да.

- Он сказал, что хочет продать судно, а она спросила его, что он будет делать летом без судна. Он ответил, что ему совершенно наплевать, простите меня за выражение, что она собирается делать, но что сам снял дом, в котором он не собирался принимать ее.

- А он сказал, где этот дом?

- В этот момент она встала и кинула ему свой стакан в лицо.

- А потом?

- Если бы они были одни, он вероятно убил бы ее. Я видел его лицо.

Я внимательно слушал.

- Он держал в руке вилку в тот момент, когда она бросила ему стакан в лицо. Я видел как он поднял эту руку, вооруженную вилкой. В течение секунды я думал, что он пронзит ею ее лицо. Но он забрал себя в руки и положил вилку. Рука его дрожала.

- А потом?

- Потом он достал из бумажника билет в двадцать долларов. Счет был на четырнадцать долларов. Он ушел, не ожидая сдачи. Это самые большие чаевые, которые он когда-либо оставлял. Вот потому все люди так хорошо запомнили этот случай. Она стучала пальцами по столу, когда этот человек уходил. Она вызывала жалость. Потом она заказала кофе и выпила его. У нее была своя гордость. Потом она нагнулась, чтобы подобрать осколок стекла, который официант не заметил. Она положила его на стол, потом ушла. Я больше никогда их не видел с тех пор.

- Вы видели его лицо?

- Да. Когда она бросила ему свой стакан в лицо, а ей это не легко далось, я понял, что женщина доведенная до крайности, может стать опасной. Это была очень умная женщина. Мне тогда стало жалко его. Я был уверен, что она отомстит ему ужасным образом.

У него было желание прочитать мне лекцию о женщинах. Он заявил мне, что женщины думают при помощи задницы и по этой причине мужчина и поступает с ними нужным образом.

Я поблагодарил его за сведения, которые он сообщил мне. Когда я выходил на улицу, ко мне подошла одна женщина:

- Добрый вечер, - сказала она. - Вы мне нравитесь. - Я обернулся. То была моя соседка за столиком. - Друг, с которым я сегодня была, в настоящий момент выводит машину из стоянки, - быстро проговорила она. - Я скажу ему, что у меня мигрень и таким образом он не поднимется ко мне. Через полчаса приходите. Мы сможем послушать пластинки и поболтать.

- Отличная идея.

Я почувствовал, как мне в руку сунули кусочек бумаги, потом около нас остановилась машина. Она вошла в нее, сказала несколько слов своему кавалеру, потом поднесла руку ко лбу.

На бумажке было написано: "Апрт 3А,1716 Мезон". Очень удобно. В десяти блоках отсюда в трех блоках от госпиталя "Генеральный Грин". О том, чтобы звонить в агентства по сдаче в наем помещений относительно их жильцов раньше девяти часов завтрашнего дня, не могло быть и речи. Эта дама попалась очень удачно. Мне было очень приятно при мысли, сделать ей визит. Я стал представлять ее себе в раздетом виде.

Усовершенстовать свои знания будет не лишним.

Моя машина стояла впереди всех остальных, как я об этом и просил. Садясь, я приветствовал рукой служащего сидящего в своей будке. Он держал около своего уха транзистор, который выдавал какую-то музыку. Зачем ему было надо так близко прижимать транзистор к уху, было непостижимо; вероятно в его ушах скопилось много серы. С видимым удовольствием он направил свой взор к потолку.

Ольдс отказался дальше ехать. Бензин был, батареи не сели. Я открыл капот. Там были оборваны все провода, ведущие к свечам. А кто может разобраться во всем этом? Во всяком случае, только не я. Я соединил их наугад и снова попробовал отъехать. Никакого результата. Я направился к будке служащего. Он вышел.

- С моей машиной произошел странный случай, - сказал я.

- Ах, да? Что? - спросил он с заинтересованным видом.

- Все провода сразу порвались.

- Ах, да? - удивленно протянул он.

- Как паутина весной.

- Да?

Он показался мне слишком удивленным, чтобы играть роль. Если бы он был в такой степени способен изображать удивление, с его пустым взглядом и открытым ртом, он не был бы вынужден служить на стоянке для машин, а играл бы в драматическом театре на Бродвее. И жил бы себе припеваючи.

Лиги или Бруно? Разве настоящий князь, предки которого владели замком и располагали жизнями сотен крестьян, способен сделать подобное? А почему бы нет? Борджии проводили свое время, забавляясь тем, что отравляли людей окружавших их и совершенно не считали себя виноватыми.

Кроме того, мне не верилось, чтобы Бруно решился на такой мелкий поступок, к тому же легко обнаруживаемый. Он мог подпилить на половину стойку руля, чтобы тот сломался в моих руках, когда я повернул бы его немного резче. Этот жест мог быть своего рода местью со стороны Бруно, который позволил бы ему заснуть с удовлетворенным сознанием выполненной пакости. А оборванные провода, это не было в характере Бруно.

Должен ли я вернуться в ресторан и заняться опросами служащих? Небольшая победа немного облегчила бы мне мое пониженное настроение. Лиги будет отрицать. Бруно будет отрицать, а эти проклятые провода знающий человек сможет привести в порядок в течение пяти минут.

О! Проклятие! Я поручу сделать это какому-нибудь гаражисту завтра утром, а счет предъявлю Бруно. Во всяком случае, он ответственен за сохранность машин его клиентов, стоящих на его стоянке. Я оставил машину на стоянке.

В этот момент мимо меня проезжало пустое такси. Я сделал ему знак остановиться, сунул доллар служащему, чтобы он улыбнулся мне, когда я уеду и влез в такси. На один день уже достаточно забот. Мне очень понравилась манера, с которой неизвестная дама, поцарапала мне ладонь кончиками своих ногтей, когда совала записку.

Пока мы ехали по темным улицам, я думал о герцогине. Я не хотел ее. Она совершила вторжение в мои мысли без моего желания.

Как только я позвонил у 3А, дверь отворилась. Видимо она держала палец на кнопке, открывающей замок. Но ведь она вряд ли так торопилась, как я. Поднимаясь по лестнице, я пытался вспомнить сколько времени я уже не танцевал матросскую польку. Три недели. Очень давно.

Я только что съел огромный штекс. А теперь закончу его приятным визитом.

Я нажал на звонок двери в квартиру. Раздался звон, совсем как в музыкальной шкатулке. При последнем звуке, она открыла дверь. Видимо она ждала за дверью. Холодная, полностью владеющая собой. Это мне нравится. Полная противоположность герцогине. Никаких вспышек настроений, никаких хлопаний дверями. Никаких ругательств.

Таинственная дама была одета в какое-то странное платье. Бледно зеленого цвета, оно очень гармонировало с ее глазами цвета изумруда, более темного. На полу лежал ковер. У нее были голые ноги и ногти их были выкрашены в зеленый цвет.

Она медленно приблизилась ко мне: верхушка ее головы достигала моего носа. Я глубоко вздохнул: она очень хорошо пахла. Я уже где-то ощущал этот аромат, но где это было и когда? Она находилась слишком близко от меня, чтобы я мог спокойно вспоминать это. Я стал рассматривать ее платье.

Оно показалось мне застегнутым по крайней мере на четыреста пуговиц. Они начинались с самого подола, шли между ее ног, бедер, разделяли пополам ее живот и останавливались у горла. Но мои исследования показали мне, что последние четырнадцать пуговиц не были застегнуты. Это позволяло мне видеть начало дорожки между ее грудями. Я предпочитал такой спектакль любому другому.

Я был в восторге, что платье застегивалось не на молнию. Можно провести целых полчаса, расстегивая все эти пуговицы. Начиная с подола, расстегиваешь одну, потом одну сверху. Потом опять снизу, и опять сверху. Или начинать сверху, а потом снизу. Могут быть разные комбинации. Это просто мечта для математика и это гораздо интереснее, чем обычные застежки.

- Какое красивое платье! - сказал я.

- Это получено из Марокко. Пощупайте материал.

Она взяла мою руку, стараясь не дотронуть до поврежденного места, подняла ее ладонью книзу и прижала верхней стороной к своей левой груди. Дорогая крошка ничего не носила под своим платьем, и когда моя рука прикоснулась к ее груди, она приподняла ее немного, сантиметра на два. Результатом этого было то, что твердая, круглая масса оперлась о мою руку. Я быстро оторвал руку, чтобы перевернуть ее. Эту приятную тяжесть надо было чувствовать ладонью, а не тыльной стороной руки.

В тот момент, когда я взял в ладонь это круглое полушарие, увенчанное твердой вишней, она сделала назад шаг, освободив таким образом мою открытую ладонь протянутую вперед, как будто я хотел проверить, идет ли дождь. Проказница.

- Можно подумать, что это шелк, - сказал я. - Вы хотите что-нибудь выпить?

- Охотно.

О! У этой голова была холодная! Даже, может быть, слишком холодная. Противоположность только еще больше воодушевляет, - сказал я себе. - Я люблю противоположности. А мне совершенно некуда было идти или ничего было делать раньше девяти часов завтрашнего утра.

Она располагала классической квартирой из двух комнат с половиной, в которых живут работающие женщины в ожидании того момента, когда выйдут замуж. На меблировке совершенно не отразилась ее индивидуальность. Даже менее, чем в тюремной камере. Ваше воображение не могло бы разыграться в этой обстановке из банальной мебели и репродукций картин Ван Гога.

Она отступила по направлению к комнате и резко повернулась. Ее платье распахнулось, обнаружив ее щиколотки, потом обвилось вокруг ног с выкрашенными зелеными ногтями. Я люблю когда женщины совершенно закрыты до щиколоток: это гораздо более соблазнительно, чем все эти мини юбки. 1900 год был вероятно замечательным годом: вид щиколотки, которую обнаруживала женщина садясь в трамвай, мужчины вспоминали в течение всего дня. Я понял, что моя новая знакомая, была тонкая штучка.

- Бурбон, скотч, ром, ирландский виски? - перечиляла она.

- Ирландского.

Неожиданно в моем мозгу зажегся красный свет. Я привык к тому, что мой мозг иногда делал мне предостережение, и стал рыться в своей памяти. Где-то тут было что-то не то, но я никак не мог представить себе, что именно. - Может быть, у меня когда-нибудь были неприятности с дамой с зелеными глазами и холодной головой. Может быть, этот красный свет зажегся, чтобы я был начеку. Я тщетно вспоминал всех знакомых мне дам с зелеными глазами и холодной головой. Я подытожил результаты. Дама, с зелеными глазами, да. С холодной головой, да. Зеленые глаза, полные ледяного холода, нет. Особый аромат? Ничего.

Она взяла стакан и положила туда несколько кубиков льда. Порция виски, которую она налила туда, привела бы к банкротству бар за один только вечер, если бы бармен был столь расточителен. Красный свет все время горел. Неожиданно в голову мне пришла одна мысль. Красный свет переменился на зеленый.

- У вас очень красивая квартира, - начал я. - Мне очень нравится, как вы ее обставили. - Она оценила лесть. - Сколько у вас комнат? - две с половиной.

Я стал бродить по квартире со стаканом в руке. Я бросил взгляд на спальнюю комнату: кровать показалась мне удобной. Я просунул голову в ванную комнату, это была большая комната. Я прошел на кухню. Девица осталась в гостиной и ставила пластинки на проигрыватель. Я осмотрел шкаф на кухне, этажерку и холодильник. Газированная вода. Эль. Я вышел оттуда с игривым видом.

- Немного слишком крепко на мой вкус, - сказал я подняв стакан. - У вас ничего нет, чтобы разбавить это?

- Газированная вода и эль, что вы из этого предпочитаете?

- То, что я люблю, так это содовую воду. У вас она есть?

- Содовая с ирландским виски?

- Это кажется, может быть немного странным, но это замечательная смесь. Вы никогда ее не пробовали?

- Нет!

Я продлжал настаивать.

- У вас ее нет? - спросил я небрежным тоном.

- У меня ее больше не осталось.

Я поставил свой стакан.

- Мне это совершенно необходимо, - проговорил я. - Я понимаю, что веду себя как беременная женщина, которая требует вишен не по сезону, но это так. Какой здесь ближайший магазин?

- Через три блока выше, там есть кондитерская, которая открыта всю ночь.

- Я сразу же вернусь.

Она подарила меня взглядом, который ясно говорил, что она считает меня окончательно помешанным, но что можно было бы возразить против этого?

Я спустился на лифте и пошел к таблице, чтобы прочитать имя владельца квартиры 3А. Андере сон. Это мне ничего не сказало. Я разбил свою красную лампочку и ударом ноги отшвырнул осколки стекла в угол. Интуиция хорошая вещь, но тогда, когда она действует правильно.

Итак, я протопал мои шесть блоков зря. Почти совсем зря. Эта кондитерская была своего рода коробка, в которой с покупателей дерут по сто центов за любую вещь, после того, как закроются другие лавки. Большие круглые зеркала поворачивались под потолком и отражали помещение со всех сторон, чтобы отвадить воров.

Я вернулся к девице. Музыка играла по-прежнему. Она смешала соду с виски, прибавила туда немного льда и протянула мне стакан.

- Вы хотели этого!

Я выпил свой стакан, изображая при этом самое живейшее удовольствие и удовлетворение. Но она была права. Это была смесь самая невероятная, которую я когода-либо пил, за исключением микстуры из сока и скверного джина, который я пил один раз, когда мне было семнадцать лет. Меня тошнило три дня подряд.

Она села и спросила как меня зовут. Я сказал ей это. Она спросила, что я фабрикую. Я сказал ей это. Это ее воодушевило. Она заявила мне, что я вероятно веду жизнь очень разнообразную. Я ответил ей, что она права.

- Мне нравится, когда мужчина любит свою работу, - сказала она.

Я спросил ее, как ее зовут. - Люси Грин, - ответила она. Она была разведенная и жила на пенсию, которую выдавал ей бывший муж, и понемногу путешествовала. Время от времени, она брала работу, чтобы не было так скучно. Она работала рецептионисткой в одной художественной галерее, как хозяйка большого ресторана.

Мой стакан был пуст. Она наполнила мне другой. Мой желудок стал возражать и проявлять свое недовольствие. Я снова сел и заставил себя не думать об этом. Она села напротив меня и спросила меня, не работаю ли я в данный момент над каким-нибудь делом. Я ответил ей, что так и есть на самом деле, но что раньше завтрашнего утра, мне нечего думать об этом.

- А что произойдет потом? Пробьют часы?

Чем больше я буду говорить, тем меньше придется пить. И чем меньше я буду думать об ирландском виски с тоником, которые бурно перемешивались в моем желудке, тем будет лучше для меня. Я поставил свой стакан и объявил ей, что завтра, в девять часов я сяду перед списком телефонных номеров длиной в несколько километров: я должен буду разыскать агента по сдаче помещений, который сдал дом одному интересующему меня типу.

Она задрожала.

- Это еще более волующе, чем невероятно! - воскликнула она.

Она скрестила ноги, что заставило ее платье плотно обтянуть ее бедра. Она стала болтать одной ногой, очень медленно наклоняясь вперед, опершись на ладони рук, поставленных локтями на колени и позволяя мне видеть, как она аппетитно сложена. У меня теперь видимость ее выреза увеличилась на десять сантиметров.

Это положение имело что-то в себе неестественное. Все было уж слишком хорошо расчитано и выполнено.

Позвонил телефон. Это звонила ее приятельница, которая собиралась путешествовать. Она сразу стала обсуждать фасон нового платья. Итак, куда же она собирается поехать в отпуск, в Пуэрто Рико или на Ямайку?

Я встал и стал бесцельно бродить по комнате пока они разговаривали. Я остановился перед маленькой этажеркой. Разные книги. Какой-то бюллетень одного колледжа. Кто же она такая, если она действительно имеет диплом. Я посмотрел на А. Она не фигурировала на Андерсон. Ее имя по мужу. Я посмотрел на Грин. Тоже ничего. Я лениво перелистывал страницы, пока неожиданно не напал на ее фотографию. Очаровательная девушка с невинным и умненьким лицом. Лакомый кусочек. Вид у нее был даже тогда самоуверенный. Я прочитал несколько строк посвящения, написанных под ее фотографией: "Мисс Форзич всегда идет вперед".

А на обороте было написано: школа медицинских сестер и свадьба.

Я тихонько поставил книгу обратно на этажерку. Она не видела, что я просматривал. Она продолжала болтать по телефону. Теперь они обсуждали вопрос ручного багажа. Я взял "Вог", лежавший на столике, и сделал вид, что читаю его. Моя система тревоги значит работала отлично, это вне всякого сомнения и я был виноват, что усомнился в ней. Подсознательно что-то говорило мне, что я уже видел ее, видел ее глаза, в операционном зале, когда поверх маски она устремила их на меня, когда я разговаривал с доктором Морисоном.

Она видела как я входил к Бруно. Она по всей вероятности слышала часть нашего разговора с метрдотелем. Она представилась больной и сунула мне в руку записку. Легкий запах, который сопутствовал ее аромату, был запах госпиталя, потому что весьма вероятно, она сегодня не мыла своих волос.

Весьма вероятно также, что она имела связь с доктором Хенли. Может быть, даже она была влюблена в него. Молодое лицо, полное наивности и чистоты на фотографии колледжа... Она не была больше наивной, но она, без сомнения, была способна на любовь.

Она конечно знала, что он вытворяет и где он находится. Может быть, она и играла сейчас определенную роль в его интересах. Я видел много женщин менее красивых чем она, готовых пойти на преступление ради того, кого они любили и которые, несмотря на измены своего предмета, были верны.

- Бла-бла-бла... по телефону.

Я встал.

- Я сейчас же вернусь.

Она закрыла рукой трубку.

- Я кончу через две секунды, - сказала она. - Пока хозяйничайте сами.

Чтобы пройти в ванную комнату, я повернул направо и сделал несколько шагов. Теперь я уже не был в поле ее зрения. Я открыл дверь в ванную комнату, открыл кран, потом неслышно вышел оттуда и закрыл дверь. Я прислушался. Она советовала своей подружке остерегаться солнечного удара в первый день приезда и рассказывала признаки его.

Спальная комната была сбоку. Я быстро вошел туда и открыл дверцу шкафа. В глубине его находились три новеньких, полных чемодана. Они казались поношенными, такие не берут с собой в путешествие. Я открыл ящики комода: ничего особенного. Старые свитеры, салфетки, белье. В углу второго ящика я нашел билет на самолет французской компании на Париж, а оттуда на Сабена, на Леопольдвиль. Время отправления: завтра утром, в 8 часов тридцать минут. Аэропорт Кеннеди. Я старательно закрыл ящик, потом вернулся в ванную комнату. Моя хозяйка продолжала разговор. Это было в первый раз, что я был доволен таким длинным женским разговором. Я закрыл кран и спросил:

- У вас есть щетка для зубов?

- В аптечном ящике, наверху.

Это была совершенно новая щетка. В футляре из пластика. Продолжая размышлять я стал чистить зубы себе. Рано или поздно, но она должна будет позвонить Хенли, чтобы сказать ему, что я опасно приближаюсь к нему. И она должна будет под тем или иным предлогом освободиться от меня. Или подождать, пока я засну. Ей, конечно, не трудно было бы усыпить меня. Опасность, что я могу пропустить этот разговор была очень велика. Она ведь может просто потребовать, чтобы я покинул ее помещение.

Это была настоящая война. Я бился над такой же проблемой. Мне также нужно было осободиться от нее, чтобы позвонить по телефону.

Я заметил телефонную кабину на улице, недалеко от той кондитерской, но туда надо было дойти. А как только я успею выйти из лифта, как она уже будет разговаривать с Хенли и она может даже успеть кончить разговор, прежде чем я дойду до телефонной будки. Я был совершенно уверен, что она не будет вести длинные нежные разговоры по телефону.

Я положил щетку для зубов на умывальник. Чтобы занять свое время, я открыл аптечный шкафчик. Он был полон разных, мгновенно действующих препаратов. Мгновенное блаженство, мгновенная вспышка энергии, мгновенный сон. Все для того, чтобы поработить мозг. Или освободить его. Чтобы уничтожить чувство ответственности, избежать кошмаров, подействовать на психику. Ей нужны были все эти наркотики, чтобы путешествовать вместе с доктором Хенли. Я услышал как она повесила трубку.

Теперь или никогда. Я поднял крышку резервуара стульчака, переместил рычаг, контролирующий подачу воды, потом бесшумно закрыл опять крышку. Стульчак теперь будет беспрестанно лить воду.

- Простите, что так долго задержала вас, - проговорила она.

Я поднял руку.

- Я никогда не сержусь на дам, долго говорящих по телефону. Это такой обычный феномен, как восход солнца или драка у мужчин. К чему возражать против солнца? Я принимаю его, вот и все.

Я сел около нее и стал рассматривать ее пуговицы. Она хотела улыбнуться, но она так интенсивно размышляла и она не была хорошей актрисой. Ее усилия высказать ко мне интерес, иссякли. Неожиданно она подняла голову и прислушалась.

- Что означает этот шум? - спросила она.

Я в свою очередь прислушался.

- Можно подумать, что это в туалете, - сказал я.

Я встал и прошел в ванную комнату.

- Да, действительно, это в стульчаке. - Она подошла ко мне и тоже посмотрела. - Я не слишком разбираюсь в таких вещах, - добавил я. - Я передаю это в ваши умелые руки. - Я повернулся. Она с неприязнью посмотрела на меня, но постаралась это скрыть. - Я пока пойду приготовлю выпивку, пока вы тут разберетесь с этим, - с веселым видом проговорил я и вышел из ванной комнаты.

Я отлично понимал каким взглядом она наградила мою спину. Я услышал как щелкнула крышка из фарфора, когда она стала открывать резервуар.

Я быстро снял телефонную трубку и попросил соединить меня с начальницей телефонисток. Я сказал ей свой индекс, сказал номер телфона и сказал, чтобы все разговоры по этому телефону прослушивались бы. Она ответила мне, что займется этим. Я поблагодарил ее и повесил трубку. Прошло всего двадцать секунд.

Я взял свой стакан и на половину опорожнил его в раковину на кухне, потом снова прошел ванную комнату со стаканом в руке и делая вид, что пью его содержимое маленькими глоточками.

Она действовала, но без особого успеха.

- Вы видите эту дырку? - спросила она. - Это сюда вода должна течь, а эта штука умудрилась закрыть эту дырку, чтобы освободить воду. И мне не удается поставить ее на место.

Она снова посмотрела на меня скверным взглядом. Я поставил свой стакан. Я нахмурил брови. Я стал изучать ситуацию. Я взялся за рычаг, который я тогда отвернул в сторону и стал рассматривать его.

- А-а, - произнес я.

Я его повернул и поставил поплавок на место, потом попробовал спустить воду. Все функционировало отлично.

- Я совершенно не могу понять, как это могло случиться, - сказала она. - Все действовало отлично до последнего момента.

- Это просто металл немного устал.

- Вы очень образованы, - сказала она, приблизившись ко мне.

Она воображала, что должна быть мне благодарна за это исправление и вероятно думала о том, что следует ли ей выразить мне свою признательность до того момента, когда она под каким-либо предлогом отправит меня из дома.

- Во всех случаях жизни, - ответил я.

Я стоял очень близко от нее и наклонившись, поцеловал ее в шею. Она задрожала. Ей нужно было разрешить небольшую проблему. Ей необходимо было позвонить своему господину и хозяину, чтобы сообщить ему, что я подхожу очень близко к нему. Но я находился здесь и это не давало ей возможности сделать это. И очень вероятно, что я могу остаться на всю ночь. Она оказалась в трудном положении. Должна ли она сказать об этом Хенли? Ей хотелось показать себя перед ним умной и сообразительной потому, что она любила его, но как он воспримет такую вещь?

Нет, эта славная Форзич не подходила дл роли шпионки.

Она стала шарить в своем кармане, потом прошла в гостиную. Она стала смотреть по всем столам.

- Что такое вы ищете? - спросил я.

То было ощущение, что я суфлирую реплики одному из доморощенных актеров.

- О ужас! У меня нет больше сигарет!

Да, это была действительно не актриса.

Я могу пойти купить их вам, - с готовностью предложил я. - Какую марку?

- Она сказала мне.

- Больше ничего?

Она покачала головой.

- Я сейчас же вернусь, - сказал я. - Думайте обо мне.

- Я в ваше отсутствие поставлю на проигрыватель хорошие танцевальные пластинки.

- И хорошенькие мелодии, моя красотка, да?

Она подошла ко мне, крепко прижалась животом к моему животу и поцеловала в губы. Так как я освобожу ее от своего присутствия, она могла сделать мне этот маленький подарок.

- Рассчитывайте на меня.

- Быстро выбирайте ваши пластинки. Я вернусь через мгновение.

Она засмеялась и повернулась к своим пластинкам. В передней я вытащил ящик из маленького столика, на котором лежали ее шляпа и сумочка.

Ящик был набит пачками с сигаретами. Она вероятно очень быстро собрала их, пока ее подружка болтала по телефону. Это усилие тоже досталось ей не даром.

Я закрыл дверь. Я очень сожалел, что не лег к ней в постель, с разрешения или нет.

Я прошел по коридору и позвонил в третью дверь. Очаровательная старая дама открыла мне ее.

- Очень прошу меня извинить, - сказал я. - Я ищу некую мисс Форзич и никак не могу ее найти в списке жильцов, и потому не знаю на каком этаже и под каким номером ее квартира. Может быть, я ошибся домом?

- О нет, домом вы не ошиблись. Она живет в квартире 3А.

- Я тоже так подумал, что эта самая дверь, - ответил я неуверенным тоном, - но ведь там написано Андерсон.

- О, мисс Форзич здесь прописана под именем Андерсон, вернее она пересняла квартиру у Андерсон и еще не успела проставить на табличке свое собственное имя. Эта особа очень спокойная. Я ненавижу шумных жильцов. Я первой переехала в этот дом, после его реконструкции. Это было в 1948 году. И управляющие прислушиваются к моему мнению, можете мне поверить!

Она могла говорить до бесконечности, но я поблагодарил ее и спустился на лифте. Я медленно направился к телефонной кабине и успел выкурить половину своей сигареты. Этого времени должно было хватить, чтобы позвать его к телефону и сказать ему, что он необходим ей и что они будут вести радостную жизнь в Леопольдвиле, где никто им не сможет помешать. И что она любит его.

Я бросил свой окурок и вызвал главную телефонистку.

- У меня есть сведения, которые вы просили.

- Я вас слушаю.

- Персона вызывала 215-724-4957.

- Где это?

- В Нью-Хопе, в Пенсильвании.

Как раз напротив Нью-Джерси, по другую сторону залива. Приблизительно в семи, восьми километрах от Нью-Йорка.

- Вы можете соединить меня с телеграфисткой в Нью-Хопе, пожалуйста.

- Сию минуту, сэр.

Я стал говорить с телефонисткой в Нью-Хопе:

- Говорит инспектор Санчес, из полиции Нью-Йорка. Мне нужно узнать имя и адрес корреспондента за номером 215-724-4957, пожалуйста.

Через секунду она ответила:

- Георг Кларк, 729 Ривер Роад.

Это вероятно владелец был. Хенли переснял у него дом и использовал телефон под именем Кларка.

- Спасибо. Соедините меня с Центральным комиссариатом.

- У телефона сержант Брил.

- Сержант, с вами говорит инспектор Санчес из полиции Нью-Йорка.

- Да, сэр. Что мне нужно сделать для вас?

- Где в точности находится 729 Ривер Роад?

- Сейчас посмотрю... Вы знаете Нью-Хопе?

- Боюсь, что нет.

- Хорошо. Вы переедете через мост Ламбертвил и тогда вы окажетесь в Нью-Джерси. Как только вы его переедете, вы немедленно должны повернуть направо. Это Ривер Роад. Проедете приблизительно пять километров. Улица поворачивает под прямым углом налево: вы не сможете ошибиться. Там есть большой желтый щит с сигнализацией. Небольшая, земляная дорожка поворачивает направо. Дорога проходит через небольшой мост через канал. Она продлжается направо, около ста пятидесяти метров. И там-то и находится, около ста пятидесяти метров, дом Кларка. Он единственный на этой дороге. Это место имеет форму полуострова.

- Благодарю вас, сержант.

- Мы можем чем-нибудь помочь вам?

Они могли сделать многое. Окружить дом вооруженными людьми, среди которых бы находился снайпер, на случай, если Хенли выразит слишком сильно свою антипатию ко мне. Но так как полиция Нью-Хопа располагала без сомнения лишь тремя или четырьмя люьми, и потому что я базировался лишь только на свои предположения и догадки, к тому же довольно туманные, я был вынужден взять весь риск на себя. Я не хотел еще больше влипнуть в историю, на случай, если доктора Лион там не окажется.

- Нет, я попробую пока действовать один.

- К вашим услугам, Нью-Йорк.

Я повесил трубку и вышел из телефонной кабины.

На другой стороне улицы находилась красная Мазерати. И что ж? Но ведь в Нью-Йорке была только одна красная Мазерати, разве не так?

Я спокойно перешел улицу, посмеиваясь над таким совпадением и собираясь остановить такси, едущее в моем направлении.

Подняв руку, чтобы остановить такси, я взглянул на номера красной машины. РС167.

- Это была МОЯ "мазерати", боже мой!

Машина была пуста. Я бросил быстрый взгляд на дом, в котором жила медицинская сестра, мисс Форзич. Он отстоял от меня на полтора блока и я увидел, как в дом входила женщина. Ее спина показалась мне знакомой. Я бросился бежать.

Дверь дома оказалась закрытой и через большое стекло я видел, что на лифте стоит указатель третьего этажа. Я позвонил в 3А. Никакого ответа. Я позвонил 1А, в 2А, в 3А, в 4А, в 5А, в 6А, и в 7А...

Когда наконец послышался скрежет автоматически открываемой двери, я быстро толкнул ее и стал бежать по лестнице, прыгая через четыре ступени. Еще до того времени, когда я достиг первого этажа, я услышал голоса: два гневных женских голоса. Одна из них была герцогиня де Бейар, другая мисс Форзич.

Герцогиня сунула ногу в отверстие двери. Медицинская сестра пыталась оттолкнуть ее и грозилась позвать полицию.

- Полицию, это отлично, позовите полицию! - кричала герцогиня. - Это вы с моим мужем заводите шашни!

- Закройтесь! - сказал я.

В конце коридора приоткрылась дверь. То была мой старый друг, старая дама. Я свирепо посмотрел на нее. Она перестала быть моим другом. Она поджала губы и закрыла дверь.

- А, вот ты где! Вот где ты, несчастный! - воскликнула гордость кастильской знати.

- Я отдала тебе лучшие годы своей жизни! Я отправила прогуляться четырех твоих грязных девок, и ты бежишь целоваться с посторонней, как только я повернусь к тебе спиной!

Герцогиня была пророжденная актриса. Она могла играть любую роль в любое время. Я с восторгом посмотрел на нее.

- Я надеюсь, что ты была достаточно благоразумна, чтобы позвать няню прежде чем уйти из дому, - сказал я. - Нет так ли, Этель?

Я был уверен, что она страшно разозлится, что ее вдруг назвали Этель, в особенности потому, что она не сможет отказаться сейчас от него.

- Вы мне не говорили, что женаты, - проговорила Форзич, которая явно нервничала.

- Э-э, да, - ответил я.

- А вам понравится быть причиной развода и фигурировать в судебном процессе? - спросил герцогиня.

- Это ей не понравится, - сказал я.

Я пытался оторвать руку герцогини от двери. Я мог бы все устроить и успокоить ее, рассказав, что я тут находился по делам, но раньше чем я успел сделать это, обе дамы вцепились бы друг другу в волосы. Молчаливые и злобные, они готовы были броситься друг на друга. - Вы бы лучше убрали свою ногу от двери, - нервно заявила Форзич.

- А если я ударю вас по лицу?

Я услышал внизу сирену, пока что вдалеке. Старая дама в конце коридора, может быть и платила хорошую сумму, но зато она и имела на свои деньги.

- Нам лучше уйти, - сказал я крепче сжимая локоть моей вспыльчивой приятельницы.

- Иди, если хочешь, - возразила герцогиня. - Я всегда не могла терпеть рыжих любых оттенков. Мне кажется, что у меня появляется желание вырвать у нее одну или две пряди, чтобы выяснить собственный ли это ее цвет.

Сирена приближалась. Герцогиня крепко ухватилась за косяк двери. Я взял ее голову обеими руками, молча попросил у нее извинения и резко повернул ее через правое плечо.

- Ахх!!! - закричала она и выпустила дверь.

Я схватил ее тогда за правую руку, крепко сжал ее, а ее левый локоть прижал к своему правому бедру.

Я нажимал своим левым локтем на правый локоть. Это очень действующее средство, когда надо кого-нибудь заставить идти с тобой. Прохожие, в таких случаях принимают нас за друзей, идущих локоть к локтю. При малейшем сопротивлении, вы усиливаете нажим на руку. Так как кисть зажата в руке, боль у ведомого делается очень невыносимой.

- В дорогу, понятно? - сказал я.

Мисс Форзич стояла на пороге своей квартиры. Дрожащими руками она застегивала пуговицы своего странного платья.

Герцогиня не имела ни малейшего желания двигаться. Я понемногу стал сгибать ее руку назад и она двинулась с места. Она оглянулась и поверх своего плеча посмотрела на медицинскую сестру. Слава богу, лифт все еще стоял на третьем этаже. Я толкнул ее туда прежде чем она успела произнести хоть слово и нажал на кнопку.

- Я не понимаю, почему это вы заставили меня уйти, - сказала она. Я прекрасно умею справляться и ставить на место представителей низших слоев общества.

- Каждый раз, что я вас вижу мне кажется, что ваш мозг все время уменьшается, - возразил я. - Публичная драка между двумя женщинами за инспектора полиции, это произвело бы большое впечатление. Это было бы концом моей карьеры!

- О, ваша карьера! - презрительно проговорила она. - Я...

Дверь отворилась. Два флика стояли у лифта. Они вежливо посторонились, чтобы дать нам пройти. В целях большой безопасности, я сильней нажал на руку герцонини и мы прошли в холл в то время, как оба флика поднимались по лестнице.

- Ваша карьера, ваша карьера! - снова начала она. - Вы можете ее бросить. Вы можете работать частным детективом. Вы можете охранять подарки на свадьбах.

- А еще что?

- Что-нибудь еще вроде этого.

- Так, так. Что-нибудь подобное. Помолчите и поскорей дайте мне ключи от машины.

Не могло быть и речи, чтобы задерживаться в этом месте, к тому времени, когда флики спустятся вниз. Им дадут наше описание и они сразу узнают нас.

Она протянула мне ключи. Благодаря счастливому случаю они находились на месте в ее сумочке. Я заставил ее перейти улицу. Я толкнул ее в машину, потом бегом обежал вокруг машины и сел на водительское место. Включил контакт. Мотор завелся с полоборота. Да благословит бог механика! Я не включал фар и отъезжал в тот момент, когда флики выходили из дома. Я проехал мимо них и один из них окликнул меня:

- Эй, - закричал он. - Послушайте, вы. Остановитесь!

Но Пабло был уже далеко.

Я круто повернул почти на двух колесах, в то время как она шепотом проезжалась на мой счет как водителя. Я заметил небольшое пустое место между двумя блоками, остановился там и выключил контакт. Потом толкнул герцогиню на пол и отправился туда сам.

- Что это такое... - начала она.

- Закройтесь! - зашипел я.

На этот раз она послушалась. Мимо нас проезжала машина с ревущей сиреной. Герцониня сидела на полу, со сложенными коленями на груди, а я находился на ней.

- Посмотрите, - сказала она, - какая странная позиция. Этого со мной не случалось тридцать три года. Мне тепло и я под кровом.

- Я слезу, как только злой волшебник и мальчик с пальчик исчезнут из вида. - ответил я.

Эта старая сказка развеселила ее.

- Очень смешно, - сказала она.

Свет одного фонаря падал на нас. Ее ушко было маленьким и красивым. Я никогда еще не был так близко от нее. И если хорошенько подумать, то никогда еще не был и на ней.

Мое лицо находилось в восьми сантиметрах от ее. Ее ресницы были невероятной длины, и они были настоящими.

- Давайте пугать прохожих, - предложила она. Низ моего живота проходился как раз на ее бедре: я как бы сидел на нем верхом.

- Я никогда не танцевала танец живота в горизонтальном положении, сказала она, - но я попробую.

Обстановка была очень приятной. Я оперся обоими руками на пол, она стала вертеть своими бедрами. Очень медленно. Часть ее анатомии находилась около коробки скоростей, как ....... . У меня болела спина, но меня это мало трогало.

Я почувствовал под своей рукой что-то жирное. Я посмотрел на это. Это была бумажная салфетка, замазанная маслом и смазкой.

Я взял правую руку герцогини и рассматривал ее. Я обнаружил смазку под ее ногтями и на коже. Я бросил эту руку и взял другую. То же самое. Я выпрямился и снова отправился за руль.

Она медленно поднялась с места и села на свое место. Потом она протянула мне правую руку, ладонью кверху.

- Я знаю, вы хотите мне сказать что-то скверное. - Я задумчиво посмотрел на нее. - Я вижу по выражению вашего лица, что вы уже сделали самые неблагоприятные для меня выводы, - проговорила она.

- Откуда появилась эта смазка?

- Я играла в механика, пока вы забавлялись с этой мышкой и назначали ей свидание.

Я включил мотор, включил фары и выехал на автостраду. Она села поближе ко мне и положила свою голову мне на плечо.

- Это вы испортили мою машину, ведь так?

- Давай после этого сигары этому человеку!

- Вы следили за мной?

- Начиная с 74 улицы, мой дружок. Вы даже не заметили, что за вами следят.

Она старалась говорить как какая-нибудь курочка гангстера, но у нее это получалось так, как говорят в плохих фильмах. Я, может быть, действительно не заметил слежки, но мне не хотелось, чтобы она продолжала разговор в таком роде.

- И вы стали ждать, когда я зашел к Бруно, это так?

- Это так.

- И вы оборвали все провода?

- Я опять заговорю о сигарах!

- Но как это получилось, что тот парень, сидящий у входа на стоянку, ничего не заметил?

- Он слушал радио и открытым ртом и закрытыми глазами.

- А к чему светила подобная выходка?

- Я подумала, что может быть я окажусь, случайно проезжая мимо этого места в тот момент, когда вы не сможете тронуться с места и смогу отвезти вас куда вам будет нужно.

- Почему же вы этого не сделали?

- Почему? Почему? Честное слово, вы просто идиот! Как я могла предложить вам подвезти вас куда вам нужно, когда эта негодяйка сунула вам в руку любовную записку? Я заметила ваш загоревшийся взгляд и вам оставалось лишь топать пешком на свое место свидания. А когда вы сели в такси, я последовла за вами.

- Тогда, почему вы поднялись наверх?

- Я видела как вы выходили в первый раз, чтобы купить что-нибудь выпить. Мне следовало пойти за вами следом и разбить бутылку моим домкратом. А потом, когда вы вышли во второй раз, я поняла зачем вы отправились теперь.

- Что же я пошел искать?

- Вы сами это отлично знаете.

- Нет, я не знаю.

- Нет, вы прекрасно знаете!

Ее смесь правды и выдумки были очень забавны.

- В таком случае, скажите мне!

- Она спросила вас, есть ли у вас презервативы, когда вы оба достаточно нагрузились, и вы ответили, что нет. Тогда она отправила вас за ними. Она хочет убедить вас в том, что она чистая молодая девушка, которая никогда не делает подобных вещей, но я уверена, чтио она поглощает пилюли в таком количестве, как будто это конфеты.

- О! Как меня все это забавляет! - сказал я.

Я рассказал ей всю историю с содой, про бюллетень колледжа, про стульчак, который я испортил, про мой телефонный звонок главной телефонистке, о моем предложении пойти купить ей сигареты и способ, при помощи которого я обнаружил помещение Хенли.

Ни слова не говоря, она взяла мою руку и хлопнула ею себя по щеке.

- Но так как вы испортили мою машину, - сказал я, - могу я воспользоваться вашей?

Она немедленно одобрила это.

Через несколько кварталов, на Квентин бульваре, я заметил полицейскую машину. Так как мы вышли из квартала, где находился дом, в котором жила Форзич, я остановил машину около полицейских и показал им свое удостоверение. Я попросил их сопровождать меня как эскорт, до тоннеля Линкольна.

При выезде из тоннеля нас ожидал полицейский.

- Я буду эскортировать до заставы, - сказал полицейский. - Не может быть и речи, чтобы здесь ехать со скоростью в сто пятьдесят. Когда вы окажетесь на автостраде, можете делать все, что хотите.

Он выключил сирену и отъехал. При скорости в пятнадцать километров в час, каждый водитель обязан следовать за впереди идущей машиной на расстоянии в шесть метров. Я дал ему отъехать на сорок пять метров вперед, потом уж настроил Мазерати на соответствующую скорость, равную его.

Мои обе руки крепко держали руль. Она посмотрела на них.

- Вы очень осторожный водитель, - сказала она. - Ой-ой-ой!

В ее голосе звучала презрительная ирония.

- Да, - согласился я. Я повернулся к ней. У нее был вид, как будто она лениво растянулась в гамаке, в прекрасный воскресный день.

- Я лично, упиваюсь большой скоростью, - сказала она.

- Вы себя тогда лучше чувствуете, как будто вы по-настоящему живете, а?

- Безусловно.

Она положила голову на мое плечо.

- Тогда попробуйте парашютный спорт.

- Вы против быстрой езды?

- Нет. Но моя работа доставляет мне достаточно много эмоций, что бы я старался их создавать себе, по примеру Хэмингуэя.

Она улыбнулась и тряхнув ступнями гог, сбросила туфельки. Опершись о меня, она пальцами ног спустила окно дверцы до отказа. Потом она снова надела туфли и высунула ноги через окно. При первом же толчке, ее обе туфли улетели прочь.

Около заставы, полицейский остановил свою машину в стороне и сделал нам знак проезжать мимо. Я пустил Мазерати со скоростью сто пятьдесят километров в час. В райви Герцогиня спросила:

- Вы знаете, почему я сношу все ваши грубости?

- Нет.

- Потому что у меня есть такое ощущение, что вы нуждаетесь во мне.

- Я НУЖДАЮСЬ В ВАС?

- Ваша старая машина сейчас бы только с большим трудом проезжала бы Джерси Сити.

Я должен был признаться, что она права.

- Она посеяла кусочки своих деталей по всему тоннелю Линкольн.

- У каждой машины ограниченное количество деталей и она не может их разбрасывать, а особенно в тоннелях.

- Все тоннели одинаковы. А что это меняет? Я не ответил на эту реплику.

- А кто испоганил мою машину, черт возьми? - спросил я.

Этот вопрос показался ей совершенно не относящимся к делу.

- Вы ничего не говорите мне о деле, - проговорила она. - Вы что-нибудь обнаружили, связанное с этими пальцами?

- Да.

- Вы хотите сказать, что знаете, кому они принадлежат?

- Да.

Ее голос стал нежней, в нем чувстовалась теплота и сочувствие.

- Эта бедная замученная женщина... - начала она, но я немедленно прервал ее.

- Это бедная замученная женщина! Эта бедная замученная женщина фальсифицировала свои медицинские заключения, настаивала на операциях совершенно ненужных, отправляла своих запуганных пациентов к хирургу без совести, который безжалостно резал их, которая чтобы утешиться вышла замуж за другого врача, а когда получила приказ, убила своего мужа и сфальсифицировала медицинское заключение.

- Она любила его.

Мой опыт говорил мне, что никогда не надо спорить с женщинами на подобные темы: женщины считают, что любовь - это своего разрешение на охоту, которое разрешает действовать любыми способами.

- Я не в состоянии ничего доказать из того, что я вам сказал, проговорил я. Мне очень трудно будет предъявить им какие-либо обвинения, потому что они оба очень умны и хорошо знают закон. Я знаю лишь одно: я постараюсь зацепить его под каким бы то ни было предлогом, например обвинение в увечье. Я могу зацапать его под этим предлогом, а также и потому, что он воспользовался почтой для отправки своих ужасных пакетов. Если она согласится свидетельствовать против него, его адвокат будет настаивать, что она все это выдумала, потому что ревновала к его любовным приключениям.

Она удивленно посмотрела на меня.

- Что же вы будете делать?

- Задерживать его.

- А если он не хочет, чтобы его задерживали?

- Тогда я использую необходимую силу, чтобы добиться своего.

- Он производит на меня впечатление человека очень сильного физически.

Я тоже так думал.

- Вы считаете, что он сможет пойти на все?

- Возможно.

- Что же вы будете делать?

Такого рода вопросы нервировали меня. Я совсем не нуждался в этих вопросах, но хотел остаться вежливым.

- Я не знаю.

- Нет, честно?

- Хорошо. Так вот, я поскольку сзади него когда он не будет смотреть в мою сторону и постараюсь хорошенько оглушить его, а потом связать ему руки и ноги. Это самый верный способ.

- Вы нервничаете?

- Да закройтесь же!

- Знаете, - задумчивым тоном продолжала она, - я только сейчас отдала себе отчет в том, что вы рискуете быть сегодня вечером убитым. А я вам еще затуркиваю голову. Вы должны сердиться на меня.

Это было не совсем так.

Я почувствовал ее дыхание на своей щеке.

- Вам совершенно необходимо побриться, - сказала она. - Вам всегда нужно бриться.

Она тихонько укусила меня за кончик уха. Она сказала мне, что мое ухо не нуждалось в бритье. Она просунула свою руку под мою коленку. Очень медленно. Она вонзила мне в кожу свои ногти и сделала мне больно. Ее ногти медленно поднимались вверх по моему бедру. Мне было очень трудно сосредоточить свое внимание на дорогу, а движение по ней было очень оживленным и висело много предупредительных и запрещающих знаков. Она опять укусила меня за ухо, потом поцеловала его. Она поцеловала меня сзади уха. Она поцеловала меня в шею. Я снял руку с переключателя скоростей, ее нормального места и положил ее на ее колено.

- Ах, наконец-то! - бросила она.

Как по обыкновению, она не носила чулок. Я скользил по ее колену рукой и погладил под коленкой, потом стал гладить ее бронзовое от загара бедро.

Она всунула язык в мое ухо.

- Вы пахнете очень хорошо, - прошептала она. - Что это такое?

- Это называется мылом.

- Нет, это не мыло, это скорее ваш запах. Если вы когда-нибудь будете пользоваться одеколоном или лосьоном, я вас убью.

Слово было неудачно выдумано. Я подпрыгнул на месте.

- Я очень огорчена, - сказала она. - Мы займемся этим позднее.

- Согласен, отложим на более позднее время. Я снова положил свою руку на коробку скоростей, ее нормальное положение при скорости в сто пятьдесят километров в час. Она скрестила свои руки на коленях. Их место было там, где они находились только что, но было благоразумнее оставить все эти упражнения на более позднее время.

Через несколько секунд мы достигли Ламбервиля. Я замедлил ход, чтобы соблюсти дозволенную в этих местах скорость. Мы проехали через маленький уснувший город. Когда мы доехали до моста, который проходит через Делавар, я снизил скорость до двадцати пяти в час.

Впредь, я всегда буду ехать так, когда буду заниматься любовью.

Медленно, очень медленно.

Под ногами я видел темную массу Делавар, которая текла по направлению к морю. Поток был чистым. Фонари на мосту, освещали воду, зеленую и прозрачную, без всякого мусора. Приближаясь к Пенсильвании она становилась грязной, но здесь она была чистой и на нее было приятно смотреть.

После моста я сразу же повернул направо. Клены росли так часто, на таком близком расстоянии друг от друга, что составляли сплошную стену поверх дороги. Вокруг фонарей летало множество мошек и все сильно жужжали - единственный признак жизни. В городе Нью-Хопе рано ложится спать. Может быть, несколькими километрами дальше, ситуация изменится.

Через несколько кварталов, я начал ощущать сырой запах канала. Я знал, что за верхушками деревьев, которые восточный ветер усиленно колыхал и приносил свежий, насыщенный влагой воздух, поток несет свои воды к морю.

- Дорога проходила мимо одной фермы, расположенной у большого пруда. Все огни были погашены. Странно, как замечаешь всякие незначительные детали в такие моменты как сейчас. Может быть это было потому, что я подсознательно чувствовал, что может быть никогда больше не увижу вот такой фермы погруженной в темноту, в которой все спят.

На улицах не было машин. С левой стороны показалось небольшое озеро, окруженное купой деревьев, потом опять пошли ряды высоких деревьев. Потом появился большой щит: "ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ, ЗАМЕДЛЯТЬ". Дорога уходила влево под прямым углом. Я поехал направо, как мне объяснил сержант по телефону.

Я медленно проехал через маленький мост. Проехав его, я выключил фары. С другой стороны, дорога ответвлялась вправо и немного спускалась вниз. При свете луны я заметил крышу одного дома, сложенного из камней, который выступал из-за деревьев.

- Начиная с этого места, - проговорил я, - мы будем говорить только шепотом.

Она сжала мою руку. Я подумал, что это еще более забавно, чем прыгать с парашюта. Я выключил контакт. Мазерати была так хорошо отрегулирована, что я не услышал ни малейшено звука, когда на свободной передаче мы спускались с моста на пустую дорогу, молчаливые как ночная бабочка. Машина остановилась в десяти метрах от дома. На последнем этаже узкие полоски света слегка пробивались сквозь деревянные ставни окон... Все остальные окна дома были погружены в темноту. Я вышел из машины и закрыл дверцу так осторожно, что никто не мог бы расслышать малейший стук. Напрягая нервы я молча стоял.

- Что происходит? - прошептала она, выходя в свою очередь из машины и становясь около меня.

- Собака? - ответил я тоже шепотом.

Мы напрягли слух. Она откинула назад голову, чтобы лучше слышать. Я посмотрел на ее шею. Она была длинной и очень красивой формы. Никакой собаки. Я решил, что если я все же выйду невредимым из этой истории, то пошлю к черту свою карьеру. Нужно получать от жизни и удовольствия, к черту все остальное.

Я нагнулся и снял ботинки. Когда я выпрямился, она смотрела на меня.

Мы с таким порывом бросились к друг другу, что в поцелуе столкнулись зубами. Это был первый поцелуй, когда у обоих партнеров в один и то же момент возникла потребность в нем и они одновременно устремились друг к другу. Это случается очень редко. Я считал, что со мной это произшло в первый раз в жизни.

Она крепко прижимала свои губы к моим, в то время как ее руки подымались и опускались по моей спине. Она вонзала ногти в мою кожу. Она исполосует всю мою спину, когда мы будем с ней заниматься любовью, но меня это мало беспокоило. Она прижала мою голову к своей груди. Я никак не мог понять, как это я польстился на ту, медицинску сестру с ее холодным взглядом, когда существовала эта женщина, состоящая из порыва и огня.

Герцогиня могла заставить потерять голову любого мужчину. У меня было сильное желание бросить все, сесть в машину и поскорей вернуться в Нью-Йорк, чтобы положить ее в мою постель.

- Мне нужно идти делать свою работу, - прошептал я. - В мое отсутствие, пожалуйста, не шумите.

- Я буду сидеть тихо, как мышка, - пробормотала она. - Она понемногу дотронулась до всех мест моего тела... - Верните все это мне в целости и в полном порядке. У меня есть намерения на каждую часть вашего тела. Мы расстались.

Массивная входная дверь была украшена медным молотком в форме пистолета времен Революции. С правой стороны двери находилась большая подставка для цветов. Самыми ближайшими к двери были тигровые лилии. Это было самым простым делом, нарвать большой букет этих лилий перед тем, как ехать в город. Потом поставить их в серебряную вазу, стоящую на охотничьем столике и рассказать незадачливому детективу, что эти лилии куплены в цветочном магазине.

Я обошел кругом дома. Благодарение богу, у меня были надеты толстые носки. Я наступил на цветы ноготоков и пионов. Я очень любил их острый аромат и он был очень силен, так как невольно я раздавил несколько из них. Мне было их очень жаль.

Я заметил боковую дверь под вьющимся виноградом. Ягоды его были еще очень маленькими и зелеными и им нужно было еще не менее двух месяцев, чтобы созреть. Я обошел платформу с цветами и прошел в гараж, который находился позади дома. Дверь в него была открыта и я увидел новый "Триумф", но у которого уже были помяты крылья. Этот врач, как и большинство из них, был вероятно плохим водителем машины.

Внутри машины находились три полных чемодана. Несмотря на побитые крылья, мне было бы жаль бросать такую машину, как "Триумф" в аэропорте. Но разумеется, если бы меня ожидала красивая жинщина за морем, не говоря уж о выгодной работе, я тоже нашел бы более благоразумным бросить машину, а не продавать ее, зная, что меня разыскивают флики.

На одной из сторон гаража, было наложено много предметов садового хозяйства и оборудования. Я вышел из гаража и пошел по восточной стороне дома, то есть вдоль канала. В этом направлении не было цветов: деревья здесь росли так часто, что солнце никогда не проникало сюда. Я поднял голову и не увидел даже луны.

В центре восточной стены находилось окно из подвального этажа. Я стал на колени, вытащил свой перочинный нож и стал отковыривать засохшую замазку, которая закрывала щели между рамами. Отраженный свет луны достаточно освещал мне окно, чтобы я мог действовать. Я различал достаточно ясно маленькие металлические шарниры, которые прикрепляли оконную раму. Дерево было старым и сырым. Я легко вытащил болты. Я всунул свой нож в щель форточки и с силой нажал на него. Форточка немного открылась внутрь помещения. Я просунул внутрь руку и открыл изнутри засов. Но сырость так насытила дерево, что оно набухло и окно отказывалось повернуться.

Я просунул свой нож между наличником окна и рамой и хотел воспользоваться им как рычагом, но как только я с силой нажал на него, лезвие сломалось. Я молча выругался.

Может быть, это было для меня указанием: может быть, я должен был поднять с постели судью этого края, показать ему ситуацию со всеми подробностями, спросить у него мандат на обыск и арест и вернуться к двери доктора на час или два позднее, в сопровождении нескольких фликов.

Это была хорошая мысль, как это можно сказать об удавшейся операции, хотя больной и мертв.

А если предположить, что время, необходимое мне для получения мандата, будет достаточным для Хенли, чтобы отрезать у нее еще один палец, или убить ее? Я знал, что он собирался на следующее утро удрать отсюда. А может быть, у него даже есть желание вернуться в Нью-Йорк на несколько часов, поспать там немного или даже позабавиться со своей медицинской сестрой, прежде чем отправиться в аэропорт? Все это было весьма возможным. Нет, я не мог себе позволить пойти на такой риск. К дьяволу разрешение на арест. Я при всех обстоятельствах находился в грязной луже... Но я не мог отогнать от себя мысль о том, как было бы благополучно вернуться сюда в сопровождении крепких парней со слезоточивыми газовыми бомбами. У Хенли тогда был бы выбор между несколькими людьми и способами борьбы, тогда как сейчас перед ним был единственный человек в образе инспектора из Нью-Йорка, и у меня было очень мало шансов остаться живым до завтрашнего утра. А мысль быть убитым до того времени, как я смогу поближе познакомиться с герцогиней, делала меня больным.

Я чувствовал как сырость с земли пропитала под коленями мои брюки. Может быть, я все-таки отправился бы за этим мандатом, если бы мне неожиданно не пришла в голову мысль, что шум включенного мотора и отъезжающей машины может дать ему сигнал тревоги. Он может тогда приготовиться к нашей встрече.

Он сможет поклясться, что он выбрал это уединенное место лишь для того, чтобы проводить время вдвоем, вдали от людей. Чтобы ему никто не мешал. И при всех обстоятельствах он должен будет очень быстро реагировать на всякие непредвиденные возможности. А может быть, это заставит его поскорей покончить с ней, без дальнейших ампутаций и быстро, быстро смотаться отсюда. По правде говоря, я не мог предугадать его реакции. Этот парень не действовал по шаблонным методам. Он был загадочным человеком, а загадочные люди делали меня нервным. Все вместе взятое мне очень не нравилось.

Самый верный способ... или вернее возножно верный спсоб, если я хочу, чтобы доктор Лион пережила эту ночь, был неожиданно напасть на Хенли...

Если я найду способ войти в дом, то только через это окно. Я вспомнил, что в дальнем углу гаража лежит много железных предметов, рассчитанных для уборки сада. Я вернулся в гараж и подобрал для себя подходящую штуку. Потом я нашел бидон со смазочным маслом для машины и захватил также и его. Потом я подобрал еще острый нож и со всем этим, крадучись вернулся к окну.

Я полил маслом петли окна с обеих сторон и пропитал их маслом. Потом я опять просунул в щель между обвязками окна и рамой лезвие садового ножа, а также еще и долото и нажал на них.

Окно открылось с такой легкостью, что показалось мне хорошим признаком и я поверил, что немного позднее буду иметь возможность погладить с такой же легкостью бедро герцогини. Никакого треска. Я положил свои приспособления на землю, потом повернулся и проскользнул в окно подвала. Я стал осторожно шарить кончиками ног что-нибудь похожее на ящик или стул.

Это был ящик и он был крепким. Я спустился и подождал пять минут, чтобы мои глаза привыкли к темноте.

Наконец я стал различать предметы и обнаружил в другом конце подвала лестницу. Я стал подыматься по ней, осторожно ощупывая каждую ступеньку. Ни одна не треснула. Наверху лестницы была дверь. Я нагнулся, чтобы посмотреть в замочную скважину. Сюда доходил свет, который, видимо, шел от входа в холл дома. Где-то тихо наигрывало радио. Он вероятно пользовался музыкой, чтобы заглушить, когда надо крики. Радио играло мелодии из "Моя прекрасная леди". С тысячью предосторожностями я открыл дверь. Она не скрипнула.

Я оказался на кухне. Здесь было светлее. Лунный свет наполнял комнату. Я направился к гостиной. Огромный камин занимал середину стены. Два огромных кресла. Это был прекрасный дом. В течение нескольких секунд я смотрел на все окружающее и думал, что не прочь бы иметь подобное помещение. Никто бы не нашел здесь Герцогиню, если бы она бросила свою Мазерати и путешествовала бы на моем Ольдсе. Ей также надо было захватить с собой чемодан. Это была единственная возможность ускользнуть от взоров толпы. Странные мысли мне приходили в голову, но было бы лучше заострить свое внимание на том, что я собирался сейчас делать. Это должно быть для меня весьма необходимым.

Слева от камина поднималась лестница. На ее верху была закрыта дверь, а за ней горел свет, который просачивался через замочную скважину и через щели порога. Парень по радио пел, что готов танцевать со мной всю ночь.

Я стал подыматься с невероятной медленностью и с самой большой осторожностью. Я дошел до половины лестницы и вытянул свой 38. Я был очень доволен, что мне пришла в голову мысль снять ботинки. Я поднялся на последние ступеньки и услышал свист от разрезаемого воздуха.

Мой мозг зафиксировал несколько вещей: первое, что Хенли был умен, гораздо умней и хитрее меня. Второе: предмет, который рассекал воздух, держал он. Третье: это была рукоятка пистолета или деревянная палка. Я надеялся, что эта палка из дерева и хорошо бы из сапана. Сапан мягче остальных пород дерева. Наконец, деталь уже не имел никакого значения, потому что удар обрушился на мой череп, и это произошло так быстро, что я не успел даже повернуться, чтобы выстрелить. Я был совершенно прав в своих предположениях.

- Очень любезно с вашей стороны отдать мне визит, м-р Санчес, проговорил Хенли.

Он поставил на стол бутылку с нашатырным спиртом, которую он совал мне под нос. Я перестал задыхаться и начал дышать нормально. Кончиками пальцев он исследовал мой череп, который был обвязан тряпкой, пахнувшей алкоголем.

- Ссадина больше не кровоточит, из нее уже много вытекло крови и совершеннно бесполезно накладывать швы. - Он отступил на один шаг и внимательно посмотрел на меня. - Я ударил как следует, - продолжал он. - В нужное место.

- Я очень люблю, когда меня ударяют доктора, - сказал я. - Никаких лишних жестов.

Он издал небольшой смешок. Я попробовал ощупать свою рану, и он улыбнулся, увидев мое удивление, когда я обнаружил, что связан. Это было в первый раз в жизни, что меня связали и это мне совсем не понравилось.

Я был посажен в массивное кресло и мои обе руки были связаны позади его спинки. Около двери у стены стоял туалетный столик: на нем лежал мой автоматический 38.

Я бросил взгляд вокруг себя. Я находился как раз напротив большой двуспальной кровати, покрытой каучуковой простыней, а под простыней находилась дама, которую я разыскивал.

- М-р Санчес. Доктор Лион.

- Салют, - проговорил я.

Она внимательно смотрела в потолок.

- Я предпочитаю называть ее девичьим именем, - продолжал Хенли. Этот жест с моей стороны имеет определенное значение. Это избавляет ее от воспоминаний об ее дурацком замужестве.

Лежа на спине, совершенно безучастная к окружающему, она молчала и лицо ее было лишено какого-либо выражения. Правая кисть ее руки была крепко привязана к боковой металлической стойке кровати. Остатки левой кисти руки были перевязаны и лежали на маленьком столике, стоявшем около кровати, который он превратил в операционный стол. Кисть была привязана веревкой, которая шла вокруг стола и таким образом держала ее плашмя и неподвижной. На столике лежали также разные медикаменты, скальпель, шприц для инъекций и ампулы.

- Она усыплена, - пояснил он очень любезным тоном. - Это избавляет мои нервы от лишних беспокойств. Никаких криков. Первые два раза она кричала. Я вынужден был закрыть ей рот и она укусила меня за руку.

Я заметил небольшой шрам на его правой руке. Кожа была еще немного опухшей.

- Эта ведьма не умеет себя держать, - сказал я.

- А где ваши ботинки?

Он хотел переменить тему разговора. Может быть, мой жалкий мозг вызовет в нем снисхождение.

- Я привязал их на веревочке, чтобы избежать лишней оплаты за проезд в автобусе. Я надеюсь, лекарь, что вы хорошо объяснили ей, что она не должна забавляться тем, чтобы кусать людей.

- Вы не остроумны.

Я отлично знал, что совершенно не остроумно, но я начинал раздражать его. Раздражение часто переходит в ярость, а человек в ярости часто делает глупости. А его ярость меня бы устроила.

- Послушайте, лекарь, я думал, что вы это знаете, ведь вы все знаете.

Моя ирония ему не понравилась.

- Я действительно много чего знаю, - сказал он. - Когда вы переехали канал, я сразу же узнал об этом.

- Ну, что вы, лекарь, вы смешите меня!

Безусловно, ему не нравилось, что его называют лекарем.

- Как только вы пересекли канал, вы сразу же оборвали мой электрический сигнал.

- Гвозди!

- Система установлена на дереве, по обеим стороная дороги.

- Вот что значит жить в городе. Я живу в секторе, в котором мужчины занимаются лишь собственными квартирами.

- И вот я сел на верхушке лестницы в подвале, - сказал он, - и я видел как вы открывали окно. Вы принялись за это дело с отличным знанием дела, это надо признать. Я видел, как вы прошли в гараж за утилем. Это все было даже гораздо лучше, чем в театре. Вы орудовали с большим искусством садовыми предметами и смазочным маслом. Вы отлично использовали законы рычага и свойства масла. Сколько вы лет работаете детективом?

- Шесть лет.

- Шесть. - Он сжал все свои пальцы вместе. - И подумать только, что такие способности пропадут ни за что: кончить свое существование просто так, пфф! - закончил он, резко разжав свои пальцы.

Я был совершенно согласен с ним.

- Не стоит вам ухудшать свое положение, - сказал я. - Почему бы вам самому не признаться?

- Это то, что детектив называет мягким методом, не так ли? А если это не сгазует, каково будет дальнейшее. Вы будете вынуждены применить уже не мягкий, а жесткий метод. Ведь так?

Я вынужден был признаться, что он прав.

- Я уверен, что из меня бы вышел отличный детектив, - сказал он. Вы хотите доказательств? Ведь это так легко.

- Да.

- Честно говоря я бы очень хорошо вел бы расследования. Доказать вам это?

- Попробуйте, докажите.

- Очень хорошо. В сущности, я все время ожидал, что вы мне скажете, что дом окружен. Я был вынужден упасть плашмя на живот и просить пощады. Я вас развязываю, вы надеваете мне наручники, освобождаете даму, которая лежит на кровати и тогда с триумфом объявляете мне, что вы пришли один. Я схожу с ума от ярости, а вы отвозите меня в Нью-Йорк, даете интервью журналистам и конечно получаете первым номер "Дейли Нью" с вашей фотографией на первой странице. Это так?

Единственная неприятность во всем этом заключалась в том, что мне необходимо было бы оформить все это сначала в Пенсильвании, а уж потом его бы отправили в Нью-Йорк. Но я не стал разбирать с ним такую деталь. Я ничего не ответил.

- Итак, почему вы не заявили мне, что дом окружен? Я вам скажу, почему. Вы достаточно умны, чтобы понять, что если бы вы поступили подобным образом, я принял бы вас за дурака. А не хотите, чтобы я принимал вас за дурака.

- Во-первых, подъехала только одна машина. Вы знаете, что мне это известно.

- Во-вторых: мост настолько далеко удален от дома, что естественно, что все полицейские поедут по этой дороге. Было бы неразумно, если бы другая группа проследовала бы по каналу, или пересекла канал в этом месте.

В-третьих: полицейские не появляются один за одним в опасном секторе. Никакой генерал не отправит своих солдат по одиночке, чтобы их перебили одного за другим. Вы сделали вторжение сюда со всеми козырями, которыми располагаете. Может быть с одним или двумя людьми, чтобы прикрыть фланги и тыл.

В-четвертых: вы находитесь уже у меня в течение тридцати пяти минут. Если бы с вами были другие флики, вы сказали бы им взломать дверь, если вы не выйдете через десять минут, или, скажем даже, через полчаса. И я наблюдаю вас с величайшим вниманием уже в течение пяти минут. Вы не сделали ни малейшего жеста, ни малейшего знака, говорящего о том, что вы ожидаете своего компаньона или компаньонов: ни ваша голова, ни ваш взгляд совершенно не изменились.

Проклятый.

- Что же вы думаете о моем логическом мышлении детектива?

Его бы сделали инспектором первого класса в первый же год.

В течение некоторого времени я все же думал попробовать сыграть на том, что дом окружен. Но насколько я знал Хенли, он мог допустить, что в моих словах таится доля правды и захотел бы сам проверить это. Он выскользнул бы наружу, бесшумный и молчаливый. Я видел как он мог двигаться по своему помещению. Он прополз бы между кустами и бесшумно дополз бы до Мазерати. А Герцогиня все время сидит там внутри, нет... Мне нужно было найти что-нибудь другое.

- А если вернуться к вашему дурацкому замечанию: вы посоветовали мне не отягощать мою вину, то подумайте немного об этом: как я смогу подвергнуться больше одного заключения на всю жизнь?

Этот парень задавал очень разумные вопросы.

- Как же, в самом деле? - сказал я. - Ладно: представим себе, что вы никогда не сможете осободиться.

Я с интересом ждал его ответа. Одно в Хенли была бесспорно: что бы он не говорил, мне было не скучно слушать.

- Рассмотрим эту гипотезу поподробнее, - сказал он.

Он поднял левую руку доктора Лион и подложил под нее маленькую резиновую прокладку. Потом он взял скальпель и проверил его, хорошо ли он отточен.

Несмотря на то, что она была под влиянием наркотиков, я увидел, как в ее взгляде появилось выражение ужаса. А он взял в руки шприц, поднял иглу кверху и выпустил маленький фонтанчик жидкости, чтобы проверить, хорошо ли она действует.

- Прежде всего, - начал он, - "Корпус деликти". Вас теперь двое, от которых я должен избавиться: "корпус деликти"... вы знаете латынь?

Я изучал ее в течение четырех лет в университете, когда собирался стать адвокатом.

- Что это значит? - спросил я.

Он предпочел не ответить на мой вопрос.

- Итак, как же я избавлюсь от вас?

- Вы посадите нас в машину и вы нальете туда кислоту или не знаю что.

- Это заняло бы слишком много времени. Возвращаясь в Нью-Йорк, я сделаю небольшой крюк, чтобы проехать мимо Большого Болота.

Эта мысль меня опечалила. Большое Болото Нью-Джерси действительно только болото. Оно тянется на семь километров в длину и семь в ширину. И оно находится лишь в тридцати километрах от Манхеттена. В тех местах живет очень мало людей. Там существует одна единственная дорога, которая пересекает его. Там живут многие животные, не говоря уже о змеях, гремучих змеях и гадюки. Это место всегда пользовалось дурной славой. Во время революции там прятались дезертиры. В ясный солнечный день из центра Болота можно видеть верхушки домов Манхеттена. Мне очень не понравилось направление, которое принял разговор.

- Совсем недалеко от дороги, в болоте есть очень топкие места, сказал Хенли. - Один или два бетонных камня каждому, чтобы опустить на глубину и воспрепятствовать остаться на поверхности. Кроме того можно сделать несколько ударов ножом каждому, чтобы выпустить воздух, который опять-таки сможет заставить ваши тела всплыть на поверхность. Что вы на это скажете?

- Не плохо, как метод.

- Любовь восторжествует, - сказал я.

- Мне нужно приготовить на завтра почту, - сказал он.

Он снова взял руку молодой женщины и разбинтовал ее. Куски кожи, старательно и аккуратно загнутые, прикрывали обрубки. Он сделал укол в основание второго пальца и посмотрел на часы.

- А как вы освободитесь от моей машины? - спросил я.

- В полутораста метрах отсюда есть заброшенный карьер. Многие люди любят смотреть как их старые машины скатываются в воду. А карьер имеет около шестидесяти метров глубины. Когда я закончу здесь свою работу, я проведу вашу машину, а вернусь пешком: это будет моей прощальной прогулкой по американской земле и я максимально растяну ее. Я буду упиваться ароматом цветов, которых так много здесь растет. Я думаю, что получу большое удовальствие от этой прогулки.

У меня была одна мысль, но для осуществления ее, было необходимо, чтобы он вышел из комнаты. Я должен буду понадеяться на сообразительность герцогини, чтобы воспользоваться ситуацией, которую собираюсь спровоцировать. Я был очень огорчен тем, что был вынужден заставить ее рисковать, но это был мой единственный шанс на удачу.

- А как вы поведете машину к карьеру? - насмешливо спросил я.

Моя ирония не ускользнула от него и заинтересовала.

- Вы говорите серьезно?

- Это ведь Мазерати.

- Ну и что ж?

- Если вы никогда не водили Мазерати или гоночную машину, вам не удастся даже сделать один поворот.

Владельцы "Триумфа" все считают себя асами по части вождения машин.

- Не будьте смешны.

В действительности я ничего не знал о гоночных машинах. Я стал импровизировать.

- Вы знаете, где находится задний ход у машин типа Мазерати? Вы потратите двадцать минут, разыскивая ее и все равно не найдете.

Я позволил себе небольшой смешок, очень небольшой.

- Но вам, может быть и хватит двадцати минут, чтобы найти ее.

Он казался рассерженным.

- Нет обычных приемов действий, нужно знать, как заставить колеса повернуться. Никаких синхронизированных скоростей нет, лекарь.

Нужно произвести двойное переключение и я готов держать пари, что вы не знаете как это делается. Никаких гидравлических систем. Это не легкая задача, водить такую машину. Она не игрушка для праздных шалопаев. Вы не проедете и четырехсот метров отсюда, конечно при условии, что вам все-таки удастся тронуться с места, когда обнаружите позади себя обломки коробки скоростей. И вы будете вынуждены оставить ее на месте и вернуться пешком, не выполнив намеченного.

- Я отлично могу водить ее.

- Но каким образом!

Я издевался. Я вложил все, что мог в свою насмешку. Я улыбался самым насмешливым образом, я презрительно смотрел на него. Я поднял брови.

- Мазерати, - упрямо настаивал он, - имеет самую яростную механику. Вы влезаете вовнутрь. Вы садитесь. Вы поворачиваете определенные кнопки, опускаете определенные рычаги. Вы толкаете другие. Машина двигается вперед, идет задним ходом, останавливается, снова отъезжает. Это не труднее самого простого!

- Но каким же образом!

- Но каким образом! Ваш разговор окончен.

Я его все-таки задел на этот раз. Нужно теперь быстро маневрировать, а то мне будет конец.

- Машина едет вперед, а?

Я снова стал смеяться. Спокойный, иронический смех. Если у него есть хоть немного гордости, он не сможет снести это. Он бросил скальпель, который ярко засверкал на подносе.

- Осторожнее, - сказал я, - а то вам придется снова точить его.

В течение нескольких мгновений мне казалось, что он бросится на меня и ударит этим самым скальпелем, но тогда он не сможет с триумфом заявить мне, что он водил эту дикую машину, не испытав при этом никаких затруднений и не решая никаких проблем, о которых я распространялся ему с такой глупой настойчивостью.

Он сильно хлопнул за собой дверью и быстро спустился по лестнице. Черт возьми! Он собирается показать мне, на что он способен! Он хочет доказать мне, насколько он умен! Что его нельзя сравнивать ни с кем.

Он зажег свет в нижнем этаже. Он зажег также лампу у порога входной двери. Это естественно, должно обязательно привлечь внимание герцогини. Я услышал как он выбежал из входной двери. Теперь, вероятно, он стоял на площадке перед входной дверью, освещенный, как статуя Свободы во время празднования праздника 4 июля.

Если это не заставит герцогинцю немедленно выскочить из Мазерати и со скоростью вспышки молнии убежать и спрятаться в кустарники, значит она мне не товарищ. Он очень быстро найдет ее, эту скорость заднего хода. Потом ему понадобится пять минут, чтобы доехать до карьера и еще двадцать минут, чтобы вернуться обратно пешком.

Но в случае, если мой аристократический друг не взял с собой ключи от зажигания, он вернется сюда через две минуты, чтобы обшарить меня в поисках этих ключей. А не найдя их, он станет еще более опасным. Может быть, он даже начнет пытать меня, чтобы я сказал ему, где спрятал ключи.

Две минуты.

Вот в этом состояла вся моя проблема.

Вот что получается, когда имеешь дело с интеллигентными женщинами.

Как только я услышал, что входная дверь захлопнулась, я перенес тяжесть своего тела вперед. Тяжелое кресло переместилось на несколько сантиметров. Я повторил маневр. Еще несколько сантиметров. Десять сильных толчков привели меня к столику у изголовья кровати, на котором лежал скальпель.

Я нагнулся и взял ручку скальпеля своими зубами. Я опустил скальпель в ее раскрытую руку. Он удачно улегся на ней.

- Я вас прошу, - сказал я. - Лицо лишенное выражения медленно повернулось ко мне. - Это ваш единственный шанс остаться в живых. И мой также. Я прошу вас.

Лицо продолжало оставаться безразличным. Я снова взял скальпель в зубы. Я снова осторожно положил его к ней на ладонь. Я старался не смотреть на опухшие обрубки пальцев.

На лице ее выступил пот. Очень медленно, ее пальцы сжались. Она прижала большой палец к двум оставшимся еще у нее пальцам, чтобы смочь держать скальпель.

Я бросился в сторону из всех сил, опираясь ногами в пол. Хорошо, что я был в носках и слава богу, пол не был скользким. Толкая себя вправо и помогая себе ногами, мне удалось заставить кресло повернуться. Хенли в этот момент, вероятно, рылся в ящике для перчаток в поисках ключа.

Упершись кончиками пальцев в пол, я откинулся назад таким образом, что спинка кресла подвинулась вплотную к подносу, лежащему на столике. А у нее не больше трех сантиметров свободы движения ее привязанной руки. Я почувстовал, как лезвие вонзилось в мою ладонь. Она так затекла, что я не почувстовал никакой боли. Я постарался переместиться еще на несколько сантиметров направо. Мои руки покрылись кровью. Часть ее текла из моей старой раны.

Потом я почувствовал как скальпель осторожно прошелся по веревке, легкий как бабочка. Нажатие. Потом еще. Я немного приподнял руки, чтобы прижать посильнее веревку к лезвию. Царило полное молчание. Я слышал, как моя кровь капала на каучуковую подстилку.

Потом я услышал шаги на площадке перед входной дверью. Три удара скальпелем. Он открыл входную дверь и прошел через гостиную. Он был в ярости, я это понял по его походке. Он стал подниматься по лестнице.

- Шесть. Семь. Восемь. Девять. И десятый удар был решающим. Мои руки резко откинулись в стороны, так как я держал веревку сильно натянутой, чтобы ей легче было перерезать ее.

Я быстро перевернулся вокруг собственной оси, взял у нее из рук скальпель и одним ударом разрезал путы, связывающие мои ноги.

Он повернул ручку двери. Я встал и бросился к своему пистолету, лежащему на туалетном столике рядом с дверью.

Он открыл дверь.

- Где нахо...

Он среагировал мгновенно. Я не думал, что у него может быть такая мгновенная реакция, у мерзавца. Он знал, что мне нужно. Он наполовину повернулся, чтобы схватить мой пистолет и я понял, что он сейчас выстрелит в меня. Мой бросок в сторону туалетного столика превратился в лобовую атаку: я ударил его головой в живот. Неожиданность вместе с моим весом заставили его потерять равновесие. Он свалился на край туалетного столика. Я прыгнул на него и пытался оглушить его ударом кулака по затылку. Мы выглядели как два борца, но только один борец был гораздо сильнее другого. Он парировал удар и быстро повернулся направо и вытянул руку.

Но мне все же удалось откинуть его от туалетного столика. Я собрал все свои силы и ударил его в солнечное сплетение. Он принял этот удар и проворчал что-то, как хороший боксер, который почувствовал неприятное ощущение в диафрагме. Мой кулак ударился в твердую массу из мускулов.

Он схватил меня за плечи и оттолкнул. Я отлетел, шатаясь назад: я ничего не мог сделать против его гигантской силы. Я побежал со всех сил и бегал быстрей, чем когда-либо бегал Билл Робинзон. Я стал рвать на себя закрытые ставни, скрепленные между собой при помощи небольшого крючка. От моего рывка крючок вылетел вместе с гвоздем, которым был прикреплен и ставни распахнулись. Окно разбилось, но быстрый как кот, он уже был на мне, ухватившись за мои бедра. Он не дал мне выпасть из окна и этим оказал мне определенную услугу.

Он сел на меня верхом и схватил меня за горло. Потом он захотел сложить меня вдвое, опершись об окно. Его лицо было совсем близко от меня. Он хотел сломать мне хребет. Мне оставалось лишь несколько секунд до того, чтобы потерять сознание. Мой мозг уже начинал затуманиваться. Я видел его глаза. На расстоянии не больше десяти сантиметров от моих. Безусловно, он получал удовольствие от убийства, а теперь он наслаждался, постепенно убивая меня. Я уже не мог больше дышать, а боль от страшного нажатия на мой позвоночный столб, становилась невыносимой. Я вспомнил, что надеялся на то, что герцогиня сообразит спрятаться от него и что он не знал об ее существовании и, следовательно, не стал разыскивать ее. Перед глазами у меня были красные круги и я только мечтал потерять сознание раньше того момента, когда он сломает мне позвоночник.

Вот тогда-то ослепительный свет и ударил по моим глазам и в моей откинутой назад голове послышался шум самый пронзительный, которого я когда-либо слышал в жизни. Этот шум наполнил прохладный воздух ночи.

Было ли это адские шумы и огни, которые приветствовали мое появление в ад? Это была первая мысль. Потом я понял, что это герцогиня включила фары Мазерати и что она нажимала на клаксон с такой силой и постоянством, как никогда раньше этого не делала.

Он на мгновение остолбенел, потом выпустил мое горло и отступил на шаг. Он закрыл глаза рукой от ослепляющего света. Я с трудом встал на колени и постарался восстановить свое дыхание. Это было очень трудно и очень болезненно. Он направился к двери, потом остановился около туалетного столика.

- Берегитесь! - простонал я, - вы окружены!

Но он сжимал мое горло с такой силой, что оно смогло издать еле слышный писк. Сам я, никак не мог восстановить хоть немного свои силы.

Он схватил мой пистолет. Я хотел бы убедить его, что убийство ни к чему хорошему его не приведет, но это было все равно, что стать перед взбесившимся бульдозером и читать ему правила уличного движения.

Пока он поворачивался, я бросился вправо, задыхаясь и стеная: по моей спине как будто били молотком. Он два раза нажал на спуск. Нужно быть замечательным стрелком, чтобы промахнуться на расстоянии в шесть метров по движущейся мишени, которая пытается ускользнуть от него. Обе пули вонзились в стену в то место, где находилась бы моя голова, если бы я стоял. Я быстро покатился по полу и скользнул под кровать. Покрывало кровати свисало почти до самого пола по всему периметру кровати. Он должен будет наклониться почти до самого пола, чтобы увидеть, где я нахожусь точно. Мой единственный шанс сыграет, если он приблизится к кровати. Если он подойдет достаточно близко, чтобы смочь приподнять покрывало, я смогу схватить его за щиколотки. Если он выстрелит наугад, он рисковал лишь ранить меня своими четырьмя оставшимися пулями. Следовательно, он должен целиться в меня наверняка.

Я слышал его шаги, пересекающие комнату, потом открылся какой-то шкаф и снова раздались его шаги, теперь приближающиеся ко мне.

Под кровать просунулась швабра и стала приподнимать покрывало. Так как он поднимал покрывало кончиком швабры, то оно, приподнимаясь как в театре, позволяло мне увидеть его ноги на расстоянии полутора метров от кровати. Слишком далеко, чтобы я смог схватить его за них.

Он подошел к подносу, лежавшему в стороне от кровати и нагнулся, чтобы посмотреть на меня. Он увидел меня, лежащего плашмя на животе, с протянутыми вперед руками, готовыми схватить его за ноги. Его лицо прояснилось. Он встал на колени и очень старательно, не торопясь наставил на меня мой автоматический .38.

Какой стыд, позволить убить себя собственным пистолетом! Это будет напечатано огромными буквами. Я отсюда уже видел их. Я видел также Ханрахана, читающего их: "ДЕТЕКТИВ, УБИТЫЙ СОБСТВЕННЫМ ПИСТОЛЕТОМ", видел его улыбающегося всеми зубами, со своей проклятой сигарой в губах. В тот момент, когда лежа плашмя на животе, я напрягал все свои мускулы, чтобы в отчаянном броске устремиться навстречу моему оружию, выражение удивления и испуга появилось на лице Хенли.

Это выражение испуга и удивления сменилось злобой, когда он понял то, что произошло с ним. Но уже было слишком поздно.

- О-о! Простонал он голосом почти неслышным.

Потом он упал вперед. Все девять сантиметров лезвия скальпеля вонзились в его затылок. Доктор Лион знала куда было бить и сделала это как опытный хирург.

Я перекатился через себя и вылез из-под кровати, потом встал на ноги. Мои колени дрожали.

Она обрезала веревку, которая привязывала ее к кровати. Он был совершенно мертв. Она положила свою изуродованную руку на его рот. Усилие, которое она произвела, когда сжимала скальпель для нанесения удара, открыли ее раны и теперь кровь ее текла на его рот и подбородок. Она издавала стоны, какие издает собака, которую раздавила машина. Я был просто болен от этого зрелища.

У входной двери зазвонил звонок. Я подошел к окну и выглянул наружу. На ступеньке перед входом стояла герцогиня: она держала в руке домкрат.

- Салют, - проговорила она.

- Салют.

Она показала на домкрат и спросила тоненьким голосом.

- Вам нужно это?

- Нет.

- Я спросила так, на всякий случай.

- Если вы сможете положить этот инструмент и быстренько подняться наверх, я буду вам очень благодарен.

Она старательно прислонила домкрат к стене.

- Не нужно, чтобы кто-нибудь споткнулся об него.

- Совершенно верно.

Я нуждался в ней, так как уход за истерическими женщинами не входил в сферу моей деятельности и я до смерти боялся любых истерик. Я считал, что лучший способ излечить от истерик, это ударить человека по лицу, но я не думал, что в настоящем случае это было бы целесообразно.

Когда герцогиня вошла, она на мгновение замерла, увидев Хенли. Потом она подошла, пристально глядя на рукоятку скальпеля.

- Он мертв, не так ли?

- Да.

- Вы знаете, это первый труп, что я увидела.

- Это еще лучше, чем парашютный спорт, а?

Она не ответила на мою реплику.

- Вы его убили?

Я показал ей на доктора Лион. Эта, умудрилась каким-то образом сесть на кровать и теперь ее ноги болтались с края кровати. Она смотрела на рукоятку скальпеля.

- Нет, - сказала она. Нет. Нет. Нет. Нет.

Снова начиналось.

Нет! Нет! Нет!

Она поднесли свои обе руки к лицу и стала царапать себе щеки, потом она упала на пол и стала на колени около Хенли. Прежде чем я успел помешать ей, она изуродованной рукой стала ударять о пол.

- Любовь моя, - стонала она. - Моя любовь, моя любовь, моя потерянная любовь!

Она упала на его тело и охватила его голову своими обеими руками. Кровь из ее обрубков текла на лицо Хенли. Вся сцена выглядела совершенно как в фильмах ужасов.

- Не позволяйте ей делать этого! - закричала Герцогиня. - Не позволяйте ей делать этого!

- Помешайте ей вы сами!

Герцогиня стала на колени и обняла докторшу.

- Все теперь кончено, дорогая, - сказала она. Все кончено, дорогая.

Совсем все не было кончено, но иногда существуют моменты, когда тон голоса значит даже больше чем слова. Что касается меня, то я не стал бы утешать женщину, которая сделала столько зла, которая убила своего верного и преданного ей мужа, как только Хенли щелкнул пальцами и отдал ей соответсвующее приказание.

Доктор Лион повернулась, уткнулась головой в грудь герцогини и разразилась душераздирающими рыданиями. Отлично. Хороший поток слез, это будет ей полезно. Она станет держать себя спокойнее, когда я отвезу ее в комиссариат Нью-Йорка.

Герцогиня похлопывала ее по щекам и говорила ей всякие слова, которые принято говорить в подобных случаях. Ей было совершенно наплевать, что ее платье замазалось в крови. Она крепко прижимала к себе докторшу, раскачиваясь вместе с ней вперед и назад, а когда она тоже стала плакать, я был совершенно ошеломлен.

Понемногу их истеричные рыдания стихли. Доктор Лион успокоилась. Я прошел через комнату и снял телефонную трубку. Я попросил телефонистку соединить меня с начальником полиции. Она соединила меня с его квартирой. Я слышал как шла телевизионная передача.

- Шеф Валкер.

- Говорит инспектор Санчес из полиции Нью-Йорка. Я должен заявить вам об убийстве.

- Это вы звонили раньше, сегодня вечером?

- Да.

- Почему же вы не попросили нашей помощи, прежде чем отправиться в ваше предприятие?

- Я не располагал достаточными доказательствами, чтобы получить мандат на арест.

- Это вы виновник убийства?

- Нет, это одна дама, здесь присутствующая.

- Хорошо, сейчас приеду.

Телефонная трубка была вырвана из моих рук и положена на вилку.

- Что вы тут затеваете, боже мой? - завопила она.

- Я заявил об убийстве.

- Вы действительно хотите ее задержать?

- Не я. Мы находимся в Пенсильвании. Это полиция Пенсильвании задержит ее.

- Отличное удовлетворение для вас, не правда ли?

- Послушайте. Главному комиссару послали два пальца, и один инспектор был уверен, что я на этом сломаю себе голову. Я выиграл дело. Я спас жизнь этой женщины. Вы отдете себе в этом отчет?

- А потом?

- А потом? Ну что ж, я вам это скажу. Все это будет фигурировать в моем послужном списке, больше ничего.

Она даже не слушала меня.

- Вы хотите сказать, что ее будут судить, потому что она убила его? Тогда, когда он собирался убить вас?

- Ее не осудят за это дело, это убийство в целях самозащиты. Главный судья не осудит ее после того, как я выступлю как свидетель.

- Тогда дайте ей убежать.

- Дать ей убежать? Но она должна быть судима в Нью-Йорке по обвинению в убийстве своего мужа.

- Вы не перестаете мне говорить о законах, но я посмотрела на ее лицо и на ее пальцы, и я понимаю, что она должна была пережить за эти последние дни и я говорю вам, что вы негодяй.

Я стал ей объяснять, что отлично знаю, что ей пришлось пережить. Почему же, к дьяволу, по ее мнению я проводил без сна, стараясь отыскать место, куда он запрятал ее? Что она воображала, что эта женщина не вызывает во мне жалости? И вместе с тем, моя работа состояла в том, чтобы довести ее до суда, где ее будут судить. Сам я никого ни сужу. Но она совершенно не дала мне говорить.

- Я... - начинал я.

- Посмотрите на нее! Но посмотрите же на нее, гнусное отродье флика.

Все же она заходила слишком далеко. Что касаеся докторши, я не старался смотреть на нее. Это разрывало мне сердце. Он убила человека, которого любила, человека, который татуировал ее, отрезал ей пальцы, заставлял позорить свою профессию, пренебрегая самыми святыми чувствами, заставил убить своего мужа, и теперь она в свою очередь плакала над ним! Я никогда не понимал женщин: могут пройти века, а она все равно останется для меня загадкой.

Герцогиня с нежностью и осторожностью хорошей сиделки поставила ее на ноги. Она заметила портфель Хенли и обследовала его содержимое. Потом она повернулась ко мне.

- У вас есть с собой топливо?

- Что?

- Сколько-нибудь денег?

- Около пятидесяти долларов. Что вы...

- Дайте их мне.

Я смотрел на нее с открытым ртом.

- Вы боитесь, что я не отдам их вам?

Я отдал ей деньги.

- Завяжите вашу руку: она кровоточит.

Я совершенно забыл о ней и теперь стал оборачивать ее бинтами. Я чувстовал себя как старший брат, у которого родился маленький братец. Я был достаточно велик, чтобы сам о себе заботиться.

- Теперь послушайте меня, - продолжала она. - Я увезу ее в Мексику. Я смогу достигнуть ее через три дня.

Зная ее манеру водить машину, я не удивился бы этому.

- У меня с собой есть все необходимые документы для получения любого кредита, - продолжала она. - В понедельник я куплю все необходимое. А в портфеле есть ампулы с морфием и снотворные порошки. Я буду держать ее большую часть времени усыпленной. В Мексике я знаю хорошего врача и спокойный, изолированный дом, который я смогу нанять. Этот дом находится на окраине Мехико сити, там меня знают и там будут скромны в своих вопросах. Когда она выздоровеет, она больше никогда не сможет оперировать, но она сможет делать там целую кучу дел под фальшивым именем. Она может работать по диагностике, по профилактике.

- Но, боже мой, что это вы тут рассказываете мне? Она совершила два убийства и вы хотите, чтобы я позволил ей бежать? Для того, чтобы вы стали героиней, а она доктором швейцаром женского рода? Теперь, когда я уже вызвал начальника полиции?

- Вам нужно только смотреть в другую сторону. Я совершенно не намерен смотреть в другую сторону! А потом, как я смогу доказать, что я нашел ее, когда ее здесь не будет? Ради бога, да подумайте вы хоть немного!

- Не будьте вульгарны и поцелуйте меня. Я посмотрел на нее. Она спасла мне жизнь. Самое меньшее, что я смогу сделать для нее, это дать ей взамен другую жизнь.

- О господи! - вырвалось у меня.

Я поцеловал ее. Она не сможет никого теперь целовать долгое время после этого поцелуя. Что касается меня, у меня не будет к этому никакой охоты. Никто в моих глазах не будет иметь никакой привлекательности.

- Я вам пришлю весточку из Мексики.

Я услышал вой сирены, который доносился со стороны Нью-Хопе.

- Торопитесь, вы сумасшедшая! - закричал я.

Я поднял докторшу на руки и был удивлен тем, какая она легкая и миниатюрная... Это было бы не слишком большей честью для полиции Нью-Йорка - посадить такую измученную женщину.

Я посоветовал герцогине захватить с собой две подушки и покрывало.

Она согласилась со мной и захватила также и сумку доктора Хенли. Я усадил доктора Лион на переднем сидении Мазерати, обложил подушками и прикрыл покрывалом. Ее рука по-прежнему кровоточила.

- Ну, отправляйтесь, - сказал я. - Вы сможете, когда проедете несколько километров сделать остановку, чтобы перевязать ей руку и дать снотворное. Возьмите направление на юг и езжайте медленно, пока вы не выедете из пределов Пенсильвании.

Она села за руль и застегнула оба пояса безопасности.

- Хорошенько берегите мою машину, - сказал я ей, - делайте профилактику через каждые семьсот километров.

- Знаете, - сказала она, - если вам не надо будет делать что-нибудь особенно срочное здесь в течение этого месяца, и если вы окажетесь в Мехико сити, то можете проехать в "Мария Кристина" и бросить взгляд в тамошний бар. Вы рискуете там встретить меня. Я буду пьяна, но не очень пьяна, но все-таки пьяна. И я не буду отзываться ни на чьи предложения.

- Почему это?

- Я буду держать себя свеженькой, Пабло. Если вы меня попросите, я буду держать эту свежесть для вас.

- Согласен. А я займусь тем, чтобы разогреть вас.

Она квалифицированно сманеврировала, сделав полукруг на узкой улице.

Я смотрел на нее. Он повернулась на своем сидении, послала мне воздушный поцелуй и быстро отправилась в путь. Она переехала через маленький мост и исчезла с поля моего зрения. Пятнадцать секунд спустя, появились красные, мигающие огни полицейской машины.

Начальник полиции вышел из автомашины.

- Это вы, Санчес?

- Да.

Листья кустов освещались красным каждые три секунды.

- Пошли.

Мы поднялись наверх. Начальник полиции посмотрел вокруг.

- Где эта женщина?

- Она уехала.

- Вы, что, шутите?

- Она удрала на моей машине, пока я старался определить, жив или нет Хенли.

- Вот это да!

- Вы хотите знать ее описание?

- Да-а, - проворчал он разочарованным голосом. Это может пригодиться, не так ли?

- Ваше состояние мне кажется вполне обоснованным, шеф, - сказал я. Но в конце концов, как я мог знать...

- Дайте мне ее описание, да поподробнее, прошу вас.

Он принимал меня за совершенного болвана, и может быть не совсем не прав.

Я подробно описал ему свой Ольдс.

- Подождите, подождите...

Мы спустились вниз и подошли к его машине. Он включил радиопередатчик.

Я описал ему все детали. Я сказал ему, что задний стоп-сигнал имел разбитое стекло. Левое. Это не соответсвовало истине, но такие подробности доставляют большое удовольствие фликам.

Я описал женщину, как высокую блондинку, одетую в кашемировый пуловер оранжевого цвета и коричневые мокасины. Я подумал о герцогине, которая собиралась пересечь границу Соединенных Штатов Америки без ботинок, и с трудом удержался от улыбки.

- Она уедет недалеко, - сказал шеф.

Это он так думал.

- Полиция штатов должна прибыть сюда в течение четверти часа, добавил он. Они безусловно захотят задать вам несколько вопросов.

- Согласен. Здесь, в гараже имеется машина. Вы может быть, хотите ее осмотреть?

Я прошел в гостиную и растянулся на диване, подложив под голову скрещенные руки. Я чувстовал, что рука моя была мокрой и очень болела. Я встал и направился на поиски компресса и бинтов. Я сделал себе примочку. Рука моя была в отвратительном состоянии. Если бы здесь не замешалась доктор Лион, герцогиня могла бы сделать мне отличную перевязку. К тому же, в перспективе, у меня был бы чудеснейший вечер и ночь. Я со злостью оторвал большой кусок бинта и замотал руку поверх примочки. Все, что я делал, причиняло мне сильную боль.

Я снова растянулся на диване и посмотрел на свои часы. Но я забыл их своевременно завести и они остановились на девяти часах тридцати минутах.

Ханрахан должно быть крепко спит сейчас. Одним из последних удовольствий которые мне остались, будет разбудить его. Завтра они опубликуют результаты следствия о прошлом Хенли. Он обнаружит все, что я уже обнаружил.

Но они не смогут доказать, что пальцы принадлежали именно доктору Лион и что именно их послали главному комиссару. Однако ж они смогут сличить их отпечатки и ее отпечатки в ее квартире, а также сравнивая с теми, которые остались на рукоятке скальпеля.

И они будут убеждены: что я не выполнил своего долга, дав ей возможность удрать. И они будут правы.

Другими словами говоря, предчувствия Ханрахана сбылись. Я проиграл по всей линии.

Но они совершенно игнорировали присутствие герцогини. Я старательно со всех сторон обдумал этот вопрос. Я совершенно не мог представить себе, каким образом они могут обнаружить ее присутствие и связать его с бегством доктора Лион. В случае необходимости они могли бы многое узнать, если начали бы расспрашивать фликов, которых я попросил эскортировать Мазерати. Но если флики вспомнят, то сообщат, что номера и удостоверение было выписано на мое имя. Дело шло о простой слуайности, но ситуация может сложиться таким образом, что мне будет трудно объяснить как я мог пользоваться сразу двумя машинами.

Но все это расследование займет у них три, или четыре дня. А они к тому времени будут уже в Мексике.

Теперь, когда я чувствовал, что смогу без помех в скором времени прижаться своим рылом к лицу герцогини, мне стало спокойнее. Она скоро будет находиться на другом полушарии. И даже, если она и задержиться в нашей стране, она будет так же неуловима для полиции, как кошка, охраняющая своего больного котенка.

Я снял телефонную трубку и позвонил Ханрахану. Он ответил. Как обычно, недовольным тоном.

- Ну, что?

Никогда не вызывают инспектора полиции далеко за полночь, чтобы сообщить ему радостную весть.

- С вами говорит инспектор Анчес, сэр.

- Где вы находитесь, черт возьми?

- В Пенсильвании, сэр.

- Вас плохо слышно, Санчес. Не вешайте трубки.

Я слышал как он что-то двигал: он искал спички. Потом он выругался, откашлялся, плюнул, откусил зубами кончик сигары и зажег ее. Он приготовился к этому неожиданному разговору.

- Санчес.

- Я не вешал трубки, сэр. Одно из удовольствий нашего существования состоит в том, что с вами нельзя спорить:

- Что? Вы пьяны? Вы производите на меня впечатление пьяного человека.

- Нет, сэр.

- Но я приказал вам.

- Да, сэр.

- Эта маленькая небрежность испортит ваш послужной список.

- Полегче на поворотах, сэр.

- Санчес, вы пили.

- Нет, сэр. Я очень комфортабельно растянулся здесь на диване и послушаю вас с величайшим вниманием.

- Вы должны найти эту женщину, или вас выгонят с работы. Главный комиссар требует вашу голову на подносе. Газеты во всю говорят об этой истории и злословят на наш счет. Вы меня хорошо понимаете?

- Да, сэр. Сэр, я очень хотел бы, чтобы вы уведомили главного комиссара, что он больше не будет получать посылок с пальцами.

- Что?

- Я ее нашел.

- Вы ее НАШЛИ?

Эмоции, выразившиеся в его голосе я буду долго вспоминать с особенной нежностью.

- Да, сэр.

- Живой?

- Да.

Я мог держать пари, что он был почти залит слезами, но скоро он снова начнет улыбаться. Этот момент я хотел бы, насколько возможно, отложить на более позднее время, но это было уже невозможно.

- Она убила кое-кого в отместку. Парня, который ее похитил и спрятал.

- Санчес...

- Я почти уже кончил, сэр. Ей удалось убежать и теперь полицейские этого края ищут ее и играют в прятки в кустах и в зарослях. Я через некоторое время, приблизительно через час, выеду отсюда. Они забрали мой пистолет.

- Почему?

- Этот тип дважды выстрелил в меня из моего пистолета. Это касается одной из полицейских процедур, о которой мне не хочется сейчас говорить.

- А каким образом он мог отобрать у вас ваше оружие?

- По причине существования у него страшной силы, по причине его подготовленности ко встрече со мной.

- Вы приедете сюда и объясните все происшедшее главному комиссару. Вы позволили женщине убежать, понятно? Надеюсь вы согласны с моим определением. И вы позволили парню отобрать у вас ваше оружие. И вы будете объяснять все это завтра утром, в девять часов... другими словами не в полдень. Вы меня слышите?

- Сэр, я прошу вас распорядиться, чтобы врачам оплатили их счета.

- Что? Это вы будете их оплачивать?

- Я организовал эту встречу с врачами, и это позволило мне узнать о Хенли и привело к нему и этой несчастной женщине без пальцев. Больше не будет пальцев в утренней почте главному комиссару, следовательно, ничего не нарушит утренний завтрак главного комиссара. Так что оплатите счета врачей.

- Санчес...

Последние инструкции. Скажите в Отделе по розыску пропавших лиц, что они могут списать эту женщину из их списков. А больше ничего не имеет значения. А завтра, точно в девять часов, больше ничего не означает. И вы знаете почему это?

- Вы...

- Ну что ж, я могу сказать вам, почему это больше ничего не означает. Я больше не буду работать на вас, инспектор. Завтра утром я освобожу свой письменный стол от моих вещей и у вас на столе будет лежать мое удостоверение и бляха. Что касается моего пистолета, то потрудитесь обратиться в полицию штата Пенсильвании. Что вы скажете о моем маленьком подарке среди ночи?

Он молчал.

- Надеюсь, я говорил достаточно ясно? - продолжал я. - Или точнее, вы смогли меня хорошо понять?

Он повесил трубку. Я последовал его примеру. Я сцепил пальцы за голову. Должен ли я позвонить по телефону своему другу, медицинской сестре, когда вернусь в Нью-Йорк? Чтобы посоветовать ей не терять времени на то, чтобы отправиться на аэродром Кеннеди? Это стоило сделать. Направление, которое примет теперь ее существование, будет зависеть только от нее, несчастная она жертва. Может быть, у нее появится желание поплакать в мой жилет, но я не очень-то люблю такого рода спорт. Я удовлетворюсь тем, что позвоню ей по телефону.

- Но кто же в конце концов, выиграл? Ханрахан? Да.

Главный комиссар? Совершенно безусловно. Никаких маленьких пакетов в его утренней почте.

- Доктор Лион? И да и нет.

- Я? Вот вопрос, на который сейчас мне очень трудно ответить.

- Герцогиня де Байяр? Да, мне кажется.

Большая загадка. Я встал и вышел из дома на улицу. Луна уже зашла. Я закурил сигарету и стал смотреть на темное, таинственное небо. Момент был подходящим для того, чтобы где-нибудь сесть, чтобы смотреть как поток устремляется к морю.

Название книги

Ривкин Шепард

Содержание