«Гален Сорд!»
Он услышал, как кто-то назвал его имя.
«Боже правый, это Гален Сорд!»
Свет резал глаза: белый, красный, белый, красный. В Голубятне нет красного света, подумал он.
«Господи, что это было? «Ламборджини»?
Ах, да, несчастный случай, вспомнил он. Значит, это еще до Голубятни. До Форсайта. До Греции. До Асквиза. До всего.
«Может быть, «Феррари»? Немного же от нее осталось».
Белый, красный, белый, красный. Медленно вращаясь, сплетаются в спираль, образуя длинный-предлинный туннель, ведущий прямиком в…в… это было еще до оборотня? За три года до этого. За три года до всего. Это несчастный случай, снова подумал он. Самое начало.
«Сколько же такая штуковина стоит?»
«Ну, слишком дорого для того, чтобы насадиться на столб, подобный этому».
Смех. Их смех в конце туннеля. Он не может смеяться вместе с ними. Похоже, время его смеха закончилось. Ну и ладно, подумал он. Нечего смеяться. Онемение прошло, и боль в боку полыхала багровым заревом. Нужно откупорить шампанское. Что же он говорил девочкам? Больше ты не купишь доброго старого «Шато-Лафитт» 64-го года. Сможешь только одолжить его. Интересно, что же с ними стряслось на самом деле?
«Господи, там еще остался кто-нибудь?»
«Еще двое.»
«Еще двое? Боже, это та… из журнала?»
«Да, похоже, она.»
«Вокруг нее всегда куча парней.»
«Да, парней, у которых денег куры не клюют.»
Точно, подумал он. Некоторые мечтают о деньгах, а у него их вдоволь. Выбор огромен, но нет возможности побыть наедине. Это хорошо. Нет возможности побыть наедине. Нужно о многом подумать. Нужно многое вспомнить. Вспоминать плохо. Теперь свет начинал его раздражать. Похоже, наступило время нырнуть в туннель, заполненный тьмой. Тьма манит обещанием уюта и покоя. Это со мной сделал оборотень? Нет, это просто несчастный случай. Снова несчастный случай.
«А кто вторая?»
«Ну-ка, дай мне взглянуть…боже всемогущий, Джозеф, это же Мари…»
«Кто?»
«Не могу сказать точно… Не знаю…»
«Лицо все стесано».
В этом бесконечном темном туннеле нужно обезличивание, подумал он.
«Похоже, чертов ублюдок помрет».
«Да, ты только погляди на него — вот-вот копыта отбросит».
Он вдруг почувствовал, что какая-то сила поднимает его в воздух, и он зависает с нескольких милях над землей. Тело его невесомо скользит в носилки, затем в скорую и, сквозь городскую толчею, дальше, вверх по холму, к дому бабушки… Стоп. Не было у меня бабушки, подумал он. Не было ни деда, ни отца, ни матери, ни сестер, никого вообще. Все, что у меня есть — их деньги. Много, слишком много денег.
Снова свет. На этот раз белый, ровный. То и дело подпрыгивая и ударяясь, его тело катится куда-то вниз, но не в туннель. Вниз…по коридору…в операционную.
«Кто это?»
«Бумажник есть?»
«Ого, как набит зелененькими. Нет, ты только посмотри, сколько у него денег! Да кто он такой, этот парень? Жаль, водительских прав нет.»
«Естественно — в прошлом году их у него отобрали».
«Ты-то по чем знаешь?»
«Что, не узнал этого доходягу? Это же Гален Сорд.»
«Черт, точно, он. Из этой, как ее — «Пост». У него еще берлога в Трамп Тауэр — хорошо устроился, ублюдок».
«Никогда его там не бывает. Вечно где-то шляется…»
«Думаешь, у него есть кто-то, кому нужно было бы сообщить?»
«Здесь в карточке значатся Асквиз и Марджорибенкс. Адвокаты?»
«Да, адвокаты. Ты что, совсем ничего не помнишь? У этого парня семьи и в помине нет».
«У него вообще ничего нет».
Даже надежды, подумал он. Даже надежды.
«Ну и ночка, джентльмены. Что ж, попробуем сделать все, что в наших силах».
«Приступайте, док». Он ощутил холодный пластик, кольцом охвативший губы. Сквозь сгустившуюся кровь хлынула холодная сухость, раздирая горло, и он непроизвольно глубоко втянул в себя кислород. Обломанные концы ребер обручем сдавили внутренности.
«Давление сто пятьдесят».
Сквозь волну нарастающей боли он почувствовал, как игла глубоко вошла в его тело. Глубже, думал он, еще глубже, а теперь уходи, чтобы не осталось и воспоминаний.
Откуда-то вынырнула мысль: «Странно». Обычно, когда представляешь свои последние минуты, возникает уверенность, что в этот момент перед твоими глазами должна пронестись вся твоя жизнь. Почему же меня обуревает лишь одно желание — забыть обо все? Забыть обо всем…
«Мы должны заставить его заговорить».
«Здесь? С такими-то повреждениями? Ты только взгляни на его ребра — все наружу повылазили».
«Давай, подключай О.Р. Провентилируй легкие, постарайся вернуть его в сознание и молись, чтобы он продержался еще минут пять на этом свете и успел…»
«Черт, кто-то ломится в дверь… Это полиция! Фараоны с минуты на минуту будут здесь. Плохо. Очень плохо».
«Но тогда…»
«Ладно. Давай, док, вперед, у этого парня еще есть шанс. А плакать по нему все равно никто не станет. Поработаешь здесь с мое — поймешь».
Они даже не попрощались. Он услышал лишь легкий шелест простыней, отгородивших его от остального мира. Послышалось тихое бульканье кислорода. У него оставался шанс. Никто по нему не заплачет. И он ни по кому не скучает. Только по тем, кого у него никогда не было. Мать. Отец…
Гален Сорд одинок. Туннель ждет…
«Открой глаза».
И он открыл глаза.
Ибо впервые после того, как в лицо ему ударил свет от фонарного столба в нижней части Манхеттена, на который со скоростью восьмидесяти миль в час натолкнулась его «Теста Росса», Гален Сорд открыл глаза и понял, что до сих пор сохранил способность видеть. Очертания операционной проступали словно в дымке. Голоса полицейских едва доносились сквозь густую пелену забытья. Он гневно глянул перед собой, больше всего на свете желая вновь погрузиться в мягкие объятия темноты. Он глянул перед собой и увидел… себя?
Нет, нет, поспешно подумал он. Мои волосы черные, а этот блондин. Нос у меня ровнее, тоньше, а у него несколько вздернут. Но глаза… Я уже видел прежде эти глаза… глаза его матери?
«Как ты мог?»
Сколько печали в этих глазах, в этом голосе, в этих… да, но ведь он даже не разжимает губ. Сорд попытался ответить вопрошавшему, что тот не прав, что говорить так нехорошо, но был не в силах произнести ни слова.
«У тебя есть предназначение».
Мое тело разрывается от боли, подумал Сорд. Внутри меня полнейшая опустошенность. Я во всем раскаиваюсь и обо всем сожалею, и хочу сдаться — впрочем, так же, как привык сдаваться всю свою жизнь. И никакого предназначения у меня нет.
«Ты должен бороться».
«Я не могу бороться».
«Никто не станет бороться за тебя».
«Я…я не должен бороться».
«Я знаю. Но все это скоро изменится».
«Нет…»
Человек вытянул руки перед собой, ладонями прикрыл Сорду глаза, и почти мгновенно Гален провалился в кромешную тьму туннеля. А затем Сорд осознал, что продолжает видеть это — мягкое голубое свечение, которое, казалось, исходило прямо из ладоней человека.
Нет, застонал про себя Сорд. Он узнал этот свет. Он знал, что не должен был этого делать.
«Должен».
«Я не должен…»
«Вспомни».
«Я не должен».
«Вспомни».
«Я…»
«Вспомни…»
Смех матери. Разве был на свете еще звук, который мог бы с ним сравниться? Который мог бы доставить ему столько радости?
Смех матери в тот день, когда они с ней играли в саду родного анклава.
В небе ярко светило солнце. Его лучи танцевали в маминых волосах, и отражаясь, словно в воде, рассыпали вокруг золотистые искры. Мама засмеялась, и он подхватил этот смех, а затем, поскользнувшись в траве, шлепнулся на землю и залился еще больше. Здесь он не боялся падать, ибо частенько наблюдал за работой садовников, со всеми этими их кристаллами и заклинаниями, поэтому был уверен, что здесь, в саду, нет ничего такого, что могло бы ему навредить. Этого просто никогда не случалось, и он не допускал даже мысли, что подобное могло когда-нибудь произойти. Ведь его отец… его отец…
Хохоча, мама подхватила его на руки и вскинула над собой, в теплое летнее небо. Она звонко поцеловала его в по-детски округлую щеку, и он ответил на поцелуй.
— Мячик! — вдруг закричал он. — Мячик! Мячик!
Его крепкие маленькие ножки стремительно понесли его по шелковистой, мягкой траве непередаваемо изумрудного цвета туда, где его уже дожидался яркий, как само солнце, желтый-прежелтый мяч.
Мальчик буквально упал на него, пытаясь обхватить мяч своими ручонками, и в этот момент уловил за спиной мамины шаги.
Ничего поделать он уже не мог, и только дернулся в беспомощном предвкушении ощущения ее пальцев, пробегающих по худеньким мальчишечьим ребрам. И, прежде чем ее руки действительно коснулись его, он уже корчился на земле от хохота.
Он перекатился через голову и совсем близко увидел ее, присевшую рядом с ним на корточки и вторившую его смеху. Она показалась ему еще более прекрасной, чем за все эти пять долгих лет его жизни.
Эта красота буквально ошеломила его, и он умолк, вдруг ощутив какую-то невидимую и неразрывную связь, вдруг возникшую между ними, а это прекрасное лицо с бездонными глазами навечно врезалось ему в память. Ее золотом отливавшие в солнечных лучах волосы. Веселые искорки в ее глазах. Волшебная выпуклость живота, где, по ее словам, находился подарок для него и его отца. Новый приятель по играм. Сестренка. Или братишка.
Жизнь казалась каким-то непрекращающимся праздником и… даже чем-то еще более прекрасным. Чем-то, что делало это волшебство полным тайного смысла, как и все эти дни, посвященные играм в саду анклава.
Мамины руки нежно обняли его.
— Я люблю тебя, малыш Гален.
От нее пахло летними сочными травами и мягким теплым бризом, и он, зарывшись носом в ее плечо, знал, что вся его жизнь обещает быть просто сказочной.
От нее несло антисептиком, и скальпель в ее руке глубоко вошел ему в грудь…
«Чтоб я сдох — он открыл глаза!»
Свет.
«Не могу в это поверить. Зрачки реагируют!»
«Ты уверен? Взгляни сюда — осколки костей пробили сердце, легкие не работают. Давление…давления вообще нет!»
«Но его чертовы зрачки реагируют на свет!»
«Нужно войти в мозг…»
«Что же нам делать?»
«Немного попрактиковаться, полагаю. Подкачаем кислорода и войдем.»
«Сколько же ему еще осталось?»
«Минус десять минут, парень. Вот уже десять минут, как он должен быть мертв».
Давление в пластмассовом кольце вокруг его рта и носа усилилось. Перед глазами завращался световой круг, цвет его менялся от голубого до желтого, затем вдруг круг превратился в сферу и…
Большой желтый мяч взвился в воздух, и он прыгнул за ним чуть раньше, чем требовалось. Мяч стукнул его по голове, отскочил и покатился по земле, и он со всех ног бросился следом, пытаясь его догнать, а мяч продолжал катиться, пока не наткнулся на ствол небольшой яблони и не остановился.
Он подхватил мяч, крепко прижал к себе маленькими ручонками и, смешно переваливаясь, побежал назад, чтобы снова бросить его маме. Не добегая нескольких шагов, он затормозил, сосредоточился, глубоко вздохнул и с силой толкнул мяч. Мама молниеносно качнулась в сторону, и, подбив мяч одной рукой, направила его туда, где могла уже без особого труда поймать его.
— Молодец, малыш Гален, умница, — мама обнимала мяч так же, как недавно обнимала его.
— Еще! — закричал Гален, хлопая в ладоши. — Еще! Еще!
— Нет!
Он сразу узнал этот голос — трудно было представить, что Томас Роф посмеет появиться здесь в отсутствие отца. Руки мальчика бессильно упали вдоль тела, и он опустил голову, не решаясь поднять глаза.
Время игр закончилось.
— Так не хорошо, малыш Гален, — повторил голос. Высокий, темный человек, неторопливо загребая густую траву ногами, приближался к матери Галена. Подойдя к ней вплотную, он забрал у нее мяч.
— Очень плохо, Гален, плохо. Понимаешь?
Гален почувствовал, как его нижняя губа начала дрожать. Не поднимая головы, он принялся носком туфля ковырять землю. Человек подошел ближе, и мальчик из-под лобья взглянул на него.
Томас остановился футах в четырех от него и присел на корточки. Солнечные лучи не играли в его волосах, ибо Роф был абсолютно лыс, если не считать узкой темной бахромы, охватывавшей затылок и чуть приподнятой у висков. Его лицо поражало совершенством и холодно-бесстрастным выражением, и весь его облик живо напомнил Галену горгулию, изображение которой красовалось на стене старой школы. Томас отбрасывал длинную тень, и мальчик физически ощутил ее тяжесть на своей вывернутой в неосознанном желании противиться ступне.
— Смотри, мальчик, как это делается. Мяч нужно бросать вот так.
Желтый мяч покоился на вытянутых вперед ладонях Томаса. Неожиданно мяч подпрыгнул, крутанулся в воздухе, на мгновение завис, затем медленно подплыл к Галену и мягко лег в его машинально подставленные руки.
— Видел? — улыбнулся Томас; его улыбка была подобна неожиданному блеску грани кристалла в темноте. — Вот так нужно бросать мячик, малыш Гален. Тогда все будет хорошо. А теперь попробуй ты.
Гален попытался удержать мяч на вытянутых руках, но тот был слишком тяжел и все время скатывался на землю.
Улыбка темного человека погасла:
— Еще раз, мальчик. Попытайся еще раз.
Гален поднял мяч и снова попытался удержать его так, как учили в старой школе. Это ему удалось, но он не знал, что делать дальше.
Мальчик нерешительно взглянул на мать, но не понял выражения, появившегося в прекрасных маминых глазах. Он перевел взгляд на Томаса; глаза последнего напоминали пустые бездонные колодцы.
Гален почувствовал, как его начинает бить дрожь. Отбросив мяч в сторону, он ринулся к матери, протягивая руки, а по его пылающим щекам заструились слезы.
Она подхватила его, прижала к себе и принялась нашептывать что-то успокаивающее и ласковое слова, но даже этот шепот не мог перекрыть слов темного человека, доносившихся до мальчика в промежутках между всхлипами.
— … говорил я тебе?… не такой, как мы… что-то не то… врожденный… уродец … не может больше находиться… находиться…
… оставайся с нами… оставайся с нами… Вот так.
«Ты уверен, что ЭЭГ подсоединен правильно?»
«Он дышит, не так ли?»
«Здорово же ты поработал над этим легким. Мне уже казалось, что оно…»
«Что?! Да я даже не касался его разорванного легкого! Оно только… оно…»
«Он снова открыл глаза!»
«Ты можешь заниматься своими прямыми обязанностями — следить за вводом анестетика?»
«Успокойся — все выполняется хрестоматийно, как по учебнику. Вот только метаболизм этого парня совершенно не вяжется с тем, о чем говорится в умных научных книжках».
«Просто поразительно…»
«Как и его легкое, верно?»
«Ладно, ладно, главное, что он до сих пор жив. Давай заштопаем ему эти разрывы в стенках желудочка.»
«Какие разрывы, Док?»
«Ну эти, которые… о, черт. Обломки костей… Они ведь…»
«Так что же, получается, ничего не случилось? То есть, я хотел сказать, что это невозможно, правда? Как же это, Док?»
— Это невозможно, — сказал Томас.
Сидя в своем тайном убежище под длинным обеденным столом, надежно скрывшись за лесом потемневших ножек дюжины массивных стульев, Гален, прислушиваясь, поднял голову. Осторожно, стараясь не шуметь, он закрыл лежавшую перед ним на полу книгу. Это был огромный тяжелый фолиант, затянутый в кожу, полный библиотечных запахов, пыли и тайн. Внимание мальчика привлекли две пары ног, появившихся в комнате, и он сразу же распознал медлительную шаркающую походку своего дяди Александра и бодрый, ритмичный шаг Томаса Рофа. Дернув плечом, Гален вновь вернулся к своей книге. Дела взрослых его совершенно не интересовали — он их попросту не понимал.
— Боюсь, он стал помехой, — продолжал Томас. — Как теоретически, так и на практике.
Гален провел кончиками пальцев по буквам и эмблеме, вытесненным на толстой кожаной обложке фолианта. Он еще не владел языком, на котором была написана эта книга, но знал ее название, которое слышал неоднократно. Фолиант являлся неисчерпаемым источником совершенно потрясающих историй, читаемых ему вслух перед сном, историй о «старых добрых временах», как называл их отец, как-то особенно по-доброму при этом улыбаясь. Книга называлась «История великого клана Пендрагон», а эмблемой служили меч и дракон, изображение которых было выгравировано на кольцах его родителей, и Гален знал, что придет время, когда он тоже будет носить такое кольцо. Словом, книга, как нельзя лучше, подходила для чтения в тайном убежище.
— Но почему? — послышался голос Александера, в котором явно проскальзывали нотки усталости. — Ведь сколько поколений мы взрастили правильно!
Гален осторожно раскрыл книгу. Бумага была удивительно тонкой — скорее всего, при ее изготовлении пользовались мастеровыми кристаллами. Будучи отпущенными, страницы столь мягко ложились на место, что даже не шелестели. Да, именно такая книга лучше всего подходила для чтения в укромном тайнике.
— Возможно, — последовал ответ Томаса, — возможно, ошибка и не связана с поколением…
Александер закашлялся, и Гален снова поднял голову.
— Вы осмеливаетесь предположить, что он…он…половинник?
Гален зажал рот ладонями, чтобы не рассмеяться. Никогда прежде не доводилось ему слышать проклятий из уст дяди Александера, и это выглядело довольно комично. Мальчик вновь вернулся к книге и принялся перелистывать ее в поисках картинок.
— Он столь же бессилен, как и человек, — произнес Томас.
— Я не позволю оскорблять мою сестру, — в голосе Александера зазвучал металл. — Просто он развивается медленнее, чем другие. Дайте срок…
Интересно, подумал Гален, кого дядя Александер подразумевает под своей сестрой. Он никогда не слышал, чтобы у старика были маленькие братья или сестры, и тут же решил, что неплохо было бы с ними познакомиться и поиграть: самому Галену едва минуло пять лет.
— Ты прекрасно знаешь, какова ситуация, старик, — гневно прошипел Томас. — Времени больше нет. Как мы сможем предстать перед Собором, зная, что наследник не обладает Способностью?
Мальчик отыскал свою любимую картинку — замысловатый офорт, изображавший эпизод битвы Великой Войны. В самом центре картинки находился доблестный воин, закованный в богато украшенные доспехи, которые, по словам отца, в настоящее время пребывали в каком-то музее, но где именно, Гален уже позабыл. Могучим мечом воин рассекал надвое огромное обезьяноподобное существо, состоявшее, казалось, из одних клыков и когтей. Гален знал, что подпись под рисунком гласила: «Флоренсийская битва во времена Великой Войны с низшими кланами».
Мальчик провел по картинке пальцем, повторяя движение меча, и постарался представить себе, какой была жизнь в те далекие годы. Он коснулся лица воина, отметил правильную линию чуть заостренных кончиков его ушей, боевой огонь в глазах, отсветом вспыхнувший в Кристалле, что свидетельствовало о присущей воину внутренней мощи.
— Другого выхода нет, — резкий голос Томаса раздался, казалось, над самым ухом Галена, и мальчик вздрогнул. — Малыш Гален должен быть изгнан.
Сорд уронил книгу с колен, и она с громким стуком упала на пол. Значит, все это время речь шла о нем? Изгнать его?
Томас опустился на четвереньки и сквозь частокол ножек стульев уставился на Галена. Какое-то мгновение выражение лица Рофа напоминало лицо обезьяноподобного существа из книги — злобное, безумное и голодное.
— Ну вот, видишь, что я имею в виду, — недовольным тоном произнес Томас. — Он столь бессилен, что даже не обладает аурой — оказывается, все это время он находился здесь.
Александер, покряхтывая, осторожно опустился на четвереньки рядом с Томасом. Лицо дяди было мягче, добрее, и, увидев мальчика и то, что он делает, старик улыбнулся:
— А, малыш Гален — снова просматриваешь семейный альбом?
С этими словами старик отодвинул стул и, протянув руку, поднял книгу с пола. Увидев картинку, которую незадолго до этого рассматривал Гален, дядя снова улыбнулся — казалось, на Томаса он не обращает никакого внимания.
— Так-так, Лисандер в битве при Флоренсе. Да, великий день для Высших кланов… — он снова протянул руку, приглашая мальчика выбраться из своего убежища. Его улыбка подчеркнула глубокие морщины старческого лица, острые кончики ушей потешно шевельнулись над голыми висками.
— Лисандер Сорд был великим героем кланов, малыш. — Дядя на секунду бросил взгляд на Томаса, и в его глазах сверкнул недобрый огонь, который, впрочем, тут же погас. — Как тебе известно, Лисандер был моим предком, и, следовательно, независимо от того, что пытаются утверждать некоторые, он также и твой предок.
Гален почувствовал прикосновение дядиной руки — кожа старика была теплой, сухой и дышала покоем.
— Никогда не забывай об этом, малыш. Никогда.
Гален взглянул дяде прямо в глаза, как две капли похожие на мамины, и услышал удаляющиеся шаги Томаса, в ярости покинувшего помещение.
— Я не забуду, — запинаясь, произнес мальчик, не понимая, почему эти лучащиеся глаза вдруг стали наполняться слезами.
«Он снова открыл глаза!»
«Сорд! Вы меня слышите? Вы знаете, где находитесь?»
«Никакой реакции».
«Но ведь зрачки сужаются!»
«И кровяное давление вновь появилось!»
«Невероятно — не так уж много мы в него влили…»
«Не думаю, что нам нужно было в него вливать много, доктор. Больше всего кровоточил его скальп, но когда вы смыли кровь, он оказался не так уж плох».
«Да, но на коже черепа у него вообще нет никаких ран!»
«Что?!»
«В машине, кроме него, находились еще люди. Может быть, их кровь…»
«К черту все — он сейчас в стабильном состоянии? Тогда давайте его на рентген. Мне это все очень не нравится. Очень не нравится…»
«Давай, Сорд, давай. Ты знаешь, где находишься? Ну-ка, взгляни на меня…»
— Взгляни на меня, молодой господин.
Гален с трудом переносил процедуру причесывания. Его волосы были все еще влажными, и кожу на голове больно стягивало, когда мать резкими рывками пыталась уложить их назад. И еще ему не нравился сладковатый цветочный запах, исходящий от стоявшего перед ним миниатюрного существа.
— Малыш Гален, — послышался голос матери. — Смотри на герра Шлаузена, когда он с тобой разговаривает.
Гален украдкой повел глазами в сторону матери. На этот раз на ее волосах не плясали солнечные блики. На дворе стояла ночь, тяжелые шторы наглухо закрывали окна фамильной библиотеки, парящие под потолком осветительные кристаллы были притушены. Мать стояла рядом со стариком, которого Гален прежде никогда не видел; старик устало опирался на трость, словно у него не было сил уже держаться прямо.
— Молодой господин, — мягко повторил герр Шлаузен.
Гален перевел взгляд на существо, едва ли превышавшее его ростом, но казавшееся еще более древним, чем дядя Александер. Глаза старика, наполненные голубой силой, хорошо сочетались с ловко сидящем на изящной фигуре хорошо пошитым костюмом. Сухонькая рука цепко держала желтый шар Кристалла Ожидания.
— Да, сэр? — отозвался Гален. Почему все так печальны? Из-за того, о чем на прошлой неделе говорил Томас? Что малыш Гален должен уйти?
— Взгляни в шар, молодой господин. Посмотри, что в нем возникает.
Гален сосредоточил взгляд в самом центре Кристалла Ожидания. Из прошлых уроков мальчик усвоил, что должен заполнить шар…чем-то. Но чем и как — он не знал.
— Мама… — неуверенно начал Гален.
Взмахом руки старик прервал его. Гален услышал едва сдерживаемое рыдание матери, и краем глаза заметил, как она пошатнулась и ухватилась за плечо старика с тросточкой. Ее живот казался уже таким огромным. Братик. Или сестричка.
— Смотри, молодой господин, — на этот раз губы герра Шлаузена не шевелились. — Кристалл ждет тебя. Что ты видишь в нем? Чем ты можешь его наполнить?
Слезы, только слезы из глаз.
Старик вздохнул, и в ноздри мальчика ударил резкий запах аромат роз. Герр Шлаузен медленно опустил шар и, сокрушенно покачивая маленькой головкой, повернулся к матери Галена.
— Tut mir Leid, meine Dame, — тихо произнес он. — Никаких изменений…ничего. Мне очень жаль…
Мать уткнулась в плечо старика, зажимая себе рот ладонью. Гален увидел, как спина ее задрожала, и ему вдруг стало страшно.
В этот момент в библиотеке появился Томас. Впервые за долгое время Гален видел, что темнолицый чем-то доволен. Роф положил руку на спину матери Сорда:
— Все в порядке, моя госпожа. Обо всем уже договорено. — Он повернулся к герру Шлаузену и кивнул.
Галену вдруг захотелось закричать на Томаса, потребовать, чтобы тот убрал свою руку со спины матери, и вообще выяснить, почему этот человек остался здесь, в то время как отец Гален уехал. Но цветочный запах цепко держал его. Мальчик почему-то не мог отвернуться от стоявшего перед ним старика, в руке которого неизвестно откуда появился хрустальный пузырек, заполненный голубоватой опалесцирующей жидкостью.
— Выпей это, молодой господин, — сказал герр Шлаузен. Когда он говорил, цветочный запах усиливался.
Выбора у Галена не было. Пузырек касался его губ, тело не слушалось. Мать плакала. Томас улыбался. А отец был далеко.
— Выпей это, молодой господин, и забудь.
Забудь отца. Забудь свою мать, эту волнующую округлость будущего брата или сестренки. Забудь свой дом, свой анклав, свои книги, свои игры.
— Забудь обо всем, — повторил старик, переливаясь всеми оттенками голубого, и цветочный запах снова усилился.
Забудь старую школу и горгулий. Забудь фолиант, Лисандера, дядю. Забудь обо всем.
Голубая жидкость полилась в рот.
— Забудь обо всем.
Обо всем. Забудь.
«У тебя есть предназначение».
Я помню.
— … вы вспомнили? — похоже, этот голос уже не впервые задавал один и тот же вопрос. — Вы вспомнили, что произошло?
Гален Сорд открыл глаза, и свет буквально ослепил его. Длинный темный туннель исчез.
Над ним склонилась сиделка, одной рукой щупая пульс, а другой слегка похлопывая его по щекам.
— Вы знаете, кто вы?
— Гален Сорд. — Он попытался сесть и обнаружил, что находится в постели. Грубые простыни больно натирали тело.
— Вы знаете, где находитесь?
На какое-то время он задумался. Скорая помощь. Что-то там говорилось о докторе…
— В больнице? — догадался он.
— Вы помните, что произошло?
«Несчастный случай» — это было первое, что пришло ему в голову. Девушки смеялись. Скорость оказалась слишком высока. Неожиданно дорога ушла в сторону, и на машину надвинулось… Да, но ведь было еще что-то, кроме наезда. Некто подходил к нему в операционную. Некто приходил к нему, когда он парил над сумеречной бездной, и этот кто-то сказал ему…сказал ему…
Пальцы Сорда впились в кисть сиделки.
— Мистер Гален, — снова произнесла она, со страхом глядя на него. — Вы помните, что произошло?
— Да, — отозвался Сорд. — Я вспомнил… все…
Впервые, после без малого двадцатилетнего перерыва, он вспомнил все, что было с ним в той, другой, жизни.