Вернуться в город показалось странным. Алёна подумала об этом в тот же момент, как со всех сторон её обступили высотные дома. Всю дорогу до города она была занята другими мыслями, ощущала нешуточную горечь и мысленно с Павлом разговаривала. Хотя бы мысленно, слушать-то он её не стал. Он просто её отпустил. И, наверное, тот факт, что её с утра пораньше не выставили за ворота усадьбы, можно счесть везением и доброй волей Кострова. Он ведь добрый? Добрый! Он проявил великодушие и просто отпустил её, даже пригрозить забыл. Мол, рот поменьше открывай. А убеждать его в том, что она и не собирается, было бессмысленно. Алёна вечером попыталась, а Павел только понимающе покивал, затем улыбнулся… Многозначительно так. И Алёна плюнула. И на него, и на попытку что-то до него донести, и, вообще, на всё взаимопонимание, которое между ними было в последние дни. Или это ей казалось, что оно было? Наверное, так и есть. Тот самый, единственный аргумент, который объясняет всё, и Павел, кстати, его не раз озвучивал: она дура.

Алёна думала об этом по дороге в город, смотрела в окно автомобиля, совершенно не обращая внимания на водителя, и, признаться, за полтора часа пути накрутила себя так, что почувствовала нешуточную злость. Он не дал ей проститься с ребёнком! Конечно, Алёна не знала, что бы Ване сказала на прощание, как бы объяснила свой отъезд, почему-то хотелось верить, что ему было бы жаль с ней расставаться. И, возможно, в этом моменте Павел был в чём-то прав, но просто исчезнуть из дома в одно прекрасное утро тоже было не слишком удачным решением. По её мнению. Но её мнение никого не интересует.

Деспот.

Тиран и деспот.

А потом они въехали в город, и Алёна поймала себя на мысли, насколько успела отвыкнуть и от шума, и от людей на улицах, от огромного количества машин. Люди жили в привычном им ритме, спешили по своим делам, на работу, им некогда было остановиться и оглядеться по сторонам, а она… она думала о том, что сегодня с Ванькой некому будет гулять после завтрака. Или Альбина Петровна, наконец, займётся своими прямыми обязанностями? И вскоре никому не станет дела до того, что она уехала.

— Вам помочь донести вещи до квартиры?

Автомобиль подъехал прямо к подъезду, водитель даже не спросил ни разу, по какому адресу ему ехать и где лучше свернуть. Чемодан с её вещами из багажника достал, и Алёна теперь смотрела на него, затем головой качнула.

— Нет, спасибо.

Забрала у мужчины свой чемодан, коротко улыбнулась в знак благодарности и направилась к подъезду. Дверью хлопнула, но всё равно услышала, как отъезжает автомобиль. Всё, усадебная история закончена.

Достала из сумки ключи от нового замка, но воспользоваться ими не пришлось, дверь оказалась открыта. Алёна её толкнула, переступила порог, а свою ношу тут же опустила на пол и даже ногой поддала. Она снова злилась. Но только до того момента, пока из комнаты не показалась Дуся, устремила на неё огненный взгляд и грозно упёрла руки в бока.

— Ты, блин, где была?!

Алёна замерла перед ней, понимая, что в этот раз встреча с объятиями ей не грозит. Дуся была вне себя, смотрела на неё убийственно, хмурилась и страшно поджимала губы. И всё это казалось очень серьёзным и страшным, да к тому же тётка, за то время, что они не виделись, успела из рыжей перекраситься в жгучую брюнетку, и теперь напоминала цыганку, причём цыганку в гневе. А ведь все знают, что это опасно, да? Темпераментом Дуся точно не уступит.

— А ты уже приехала? — Алёна сделала шаг и споткнулась о свой же чемодан, чертыхнулась в полголоса. А вот тётку постаралась задобрить: — А я собиралась на вокзал, тебя встречать.

— Меня не надо встречать! Меня надо вовремя предупреждать, куда ты направляешься, чтобы я не срывалась среди ночи за триста километров!

— Ну, прости. — Алёна совершенно искренне вздохнула, посмотрела на Дусю, извиняясь. — Я совершенно не думала, что так получится.

— Вот в это я как раз верю! Что ты не думала!

Алёна обернулась на дверь.

— А как ты вошла? Замки же… я поменяла.

— Я что, по-твоему, в свою квартиру не войду? Если понадобится, я эту дверь взорву! А вдруг ты тут лежишь?

— А всё-таки?

— Вызвала мастера. И хватит заговаривать мне зубы. Где ты была?

— За городом. — Алёна скинула босоножки, прошла в комнату, провожаемая горящим, возмущённым взглядом. — И волноваться было совершенно ни к чему.

— Серьёзно? — Дуся взмахнула руками и страшно рассмеялась, демонстрируя издёвку. Вот после этого Алёна взглянула на неё с откровенным укором.

— Перестань. Я понимаю, что виновата, что надо было тебе рассказать правду, но…

— Что «но»?

— Ничего. Тебе Рыбников проболтался, да?

— Он не проболтался! — в возмущении воскликнула Дуся. — Он вовремя сигнализировал!

— Конечно, — пробормотала Алёна, садясь на диван. Села и откинулась на диванные подушки. Тётка возмущалась, и, без сомнения, имела на это право, но Алёна чувствовала странную апатию, и оттого реагировала не столь эмоционально, как Дусе, наверное, того хотелось бы. Не принялась оправдываться и сыпать подробностями.

Дуся же руки опустила, на племянницу взглянула с претензией, но уже не с такой всепоглощающей, как несколько минут назад.

— А ты мне ещё и врала. Звонила и говорила, что у тебя всё в порядке, как всегда и ничего не происходит.

— Дуся, — Алёна умоляюще взглянула на неё. — Ну, не мучай ты меня. Я и сама знаю, что виновата. И прости, что тебе пришлось приехать, но, правда, ничего страшного и ужасного не происходило.

— Да что ты говоришь? — Дуся вспыхнула моментально. — Ты пропадаешь где-то, тебя нет дома, ты не появляешься на работе!..

— У меня отпуск!

— Что ты мне врёшь? Какой ещё отпуск? Знаю я всё про твой отпуск!

Алёна глаза в сторону отвела, головой качнула и пожаловалась:

— Ну, Рыбников…

— Оставь Петю в покое! Он всё сделал так, как должен был! Правда, поздно! Если бы он мне сразу всё сказал, я бы… я бы…

— Ну, что ты бы? — передразнила тётку Алёна, вступив на опасную дорожку. — Что бы ты сделала? — И спокойнее, примирительнее добавила: — Так сложились обстоятельства.

— Алёнка, скажи честно, ты во что-то влезла?

Алёна на Дусю молча смотрела, не отрицала и не соглашалась, если честно, сама сейчас уже не знала, во что же она влезла, главный повод как-то позабылся за последнюю неделю, а вот тётка глаза к потолку возвела.

— Я так и знала.

— Что ты знала?

— Что тебя нельзя одну оставлять! Что ты обязательно найдёшь приключение на свою задницу!

— Господи, сколько экспрессии.

— Ты пошути, пошути. — Дуся сжала кулак и примерилась к её лбу, но Алёна вовремя уклонилась, хотя и знала, что Дуся не стукнет, только грозится. Вот и сейчас лупить её передумала, вместо этого с усталым вздохом присела на диван рядом с ней. Покосилась. — Ну, — начала она со всей серьёзностью, — и где ты была?

Алёна руки на груди сложила, смотрела прямо перед собой.

— А что тебе Рыбников сказал?

— Какие-то небылицы насочинял. Про Артюхова, что тот тебя втянул в какую-то тёмную историю, чуть ли не с Костровыми этими. Но запугать сумел. Что я, Артюхова не знаю?

— А откуда ты его знаешь? — заинтересовалась Алёна.

Дуся удивлённо глянула.

— Как откуда? От тебя. Ты же в него влюблена, вечно про него болтала, обо всех его похождениях и статьях.

Алёна чуть слышно фыркнула, отвернулась.

— Вот ещё.

— Что? Скажешь не так?

Алёна помолчала, обдумывала, затем плечом дёрнула.

— Не знаю. Я сейчас вообще ничего не понимаю.

— Что это?

Алёна снова молчала, нос потёрла, а Дуся толкнула её локтем.

— Говори. Что он тебе сделал?

Алёна даже рассмеялась после её вопроса.

— Кто? Тарас? Ничего он мне не сделал.

— Вообще?

— Ну… Я с ним целовалась. И всё.

— Хоть что-то. А то даже странно. Столько лет вздыхать по мужику со стороны.

— Да не вздыхала я по нему, — заспорила Алёна. — То есть, вздыхала, но скорее по его работе, чем по нему самому. — На тётку посмотрела. — Знаешь, он не такой уж и интересный. Как человек. А вот как журналист… Как выяснилось, умеет из всего пользу извлечь.

— Та-ак. Значит, он тебя всё-таки во что-то втянул.

— Да нет, я сама втянулась. Так получилось.

— Только не говори, что полезла в политику. Это такое неблагодарное дело. Даст тебе ещё кто-нибудь по носу.

— Кто?

— Кто-нибудь, — весомо повторила Дуся и сделала страшные глаза. — Думаешь, некому? Мне вот Петя рассказывал, один знакомый его решил написать про гаишников, всю правду, так сказать, так те обиделись, и потом полгода штрафовали его на каждом углу. Так и пришлось ему на автобусе целый год ездить. Вот и ты, — Дуся постучала ей пальцем по лбу, — думай, прежде чем куда-то влезать. Сколько раз тебе говорили?

— Можно подумать, меня кто-то всерьёз воспринимает.

— И, слава Богу, я тебе скажу! — Дуся выдохнула, головой покачала. — Не бережёшь ты меня. Я с ума с тобой сойду. Есть будешь, несчастье моё?

— Буду, — Алёна мрачно кивнула. — Одна отдушина осталась.

— О, ну, это ты перебарщиваешь. Пельмени будешь?

Алёна хмыкнула.

— В десять утра? Конечно.

— Я, между прочим, со вчерашнего дня ни кусочка проглотить не могла, — вновь возмутилась Дуся. — Думала, что тебя убили! Похитили и убили. Как я могла есть?

— Действительно.

— Хватит там бубнить! — крикнула Дуся с кухни. — Иди сюда и рассказывай мне всё в подробностях.

Алёна поднялась и нехотя последовала за ней на кухню, села на диванчик у окна и ноги под себя поджала.

— Я уверена, что дядя Петя тебе всё в подробностях рассказал.

Дуся обернулась на неё от плиты, взглянула с ужасом.

— Я каменею, когда ты его так называешь.

Алёна рассмеялась.

— Поверь, он тоже. Я только пару раз этот номер проделала, он потом со мной неделю не разговаривал.

— Ужас, — подтвердила Дуся. — И толку от него особо не было, я ничего в его криках не поняла. Он всё повторял, что ты его головная боль, что ты вечно лезешь, куда тебя не просят, но в этот раз ещё и Артюхов помог, и вот — тебя умыкнули в неизвестном направлении. А всё из-за Кострова. Из-за той пресс-конференции. — Дуся снова на неё посмотрела. — Кстати, а ты молодец была. Так смело смотрела на этого Кострова.

— Правда? — Алёна этим словам удивилась. — Я внутри тряслась, как заяц.

— Незаметно было, — авторитетно заявила тётка. А Алёна подумала, что раз так, может, Павел поэтому и решил её в усадьбе на некоторое время запереть, уж слишком уверенно она выглядела, будто что-то знает? — И что у тебя с этим Тарасом?

— Ничего. Кажется, он на самом деле меня подставить пытался.

— Правда? — Дуся расстроено хмыкнула. — Попадаются же такие… — Рукой решительно взмахнула. — Не встречайся с ним больше.

— Вряд ли получится.

— Тогда не целуйся.

Алёна грустно улыбнулась.

— Не буду.

— И где ты пряталась?

Алёна посмотрела за окно.

— Я не пряталась. Меня на самом деле… умыкнули.

Дуся повернулась к ней, замерла с шумовкой в руке. Нахмурилась.

— Кто? — Потом рот открыла, ахнула. — Значит, Петя не соврал? Костров? Вот тот вот… опасный тип? Господи, почему ты мне по телефону не сказала?!

— И что бы ты сделала?

— Уж поверь, я что-нибудь бы да сделала! Я бы всю милицию, я бы… Мало его следователи ищут?! А он такое творит?

Алёна прикусила губу.

— Дусь, его никто не ищет. То есть, сейчас. Они прекрасно знают, где он и… Они ничего не докажут, — закончила Алёна в некоторой панике.

А Дуся брови нахмурила, сдула тёмную прядь волос со щеки.

— Что не докажут?

— Да ничего… Я так думаю. По крайней мере, Паша так говорит, и он уверен в своих словах.

— Паша?

Алёна примолкла, взгляд забегал по кухне, но тётка так пристально её разглядывала в этот момент, что она поневоле начала наливаться краснотой. Затем рукой взмахнула, попыталась найти правильные слова:

— Это совсем не то, что ты думаешь.

— Да ты даже не знаешь, что я думаю! — И Дуся тут же перешла на изумлённый крик. — Костров? Вот тот самый? С папочкой-ворюгой и сроком за плечами?

— Дуся, это одна из самых уважаемых семей в нашей стране. Была, по крайней мере.

— Вот именно, что была! Их сейчас на каждом углу обсуждают! И этого Павла в первую очередь! А ты являешься неизвестно откуда, через две недели, и называешь его Пашей?! Ты с ним спала?

Алёна рот открыла, после чего отчаянно замотала головой. А Дуся закатила глаза в манере благородных девиц из старых фильмов.

— Господи, какая же ты дура!

А у Алёны снова губы затряслись, совсем, как вчера.

— Да, я дура! Дура! И что мне теперь делать? — Слёзы, как назло, потекли, Алёна принялась их вытирать, а они всё текли, а Дуся смотрела на неё в полном молчании, потом на стол тяжело оперлась.

— Алюш, как тебя угораздило?

Алёна горько всхлипнула.

— Не знаю.

— Ему лет-то сколько?

Алёна молчала, царапала ногтём вышивку на набивной подушке. Потом глянула в сторону плиты.

— У тебя пельмени убегают.

Дуся кинулась выключать газ, полотенцем над кастрюлей замахала, разгоняя пар.

— Вот ведь несчастье.

— Это ты о чём?

— Обо всём! Садись за стол, горе.

Всё-таки организм её устроен странно, наверное, в тысячный раз за свою жизнь подумала Алёна. Нормальные женщины в расстройстве кусочка проглотить не могут, вот как Дуся, а она вздыхает, слёзы льёт, а ест. Пельмени с майонезом в начале одиннадцатого утра. Паша бы посмеялся. Мысленно произнесла его имя, и слёзы снова потекли, Алёна поторопилась их вытереть, сунула в рот ещё один пельмень. А потом, не прожевав толком, жаловаться принялась:

— Он меня из дома буквально выставил. Прямо с утра. Всё хорошо было, а потом я сказала, что мне нужно в город, и… и всё.

— Он что, неадекватный?

— Нет. Просто он ненавидит журналистов. Он так и говорит. А я… Мне же Рыбников звонил, и Тарас… Звонят, и звонят, — с тихой злостью проговорила Алёна. — Вот он и решил, что я из-за работы… Дуся, неужели он думает, что я Тарасу что-нибудь расскажу? Про него, про усадьбу, про Ваньку?

— Откуда я знаю, что думает Павел Костров? Он мне и по телевизору-то не слишком душевным показался. Мрачный тип.

— Он не мрачный.

— Конечно. Тебе лучше знать, — съязвила Дуся. — Блин, я опять аппетит потеряла. Я из-за тебя умру голодной смертью, так и знай!

— Извини.

— Ладно уж. Дальше рассказывай.

— Что?

— Что-нибудь! Рассказать нечего?

Алёна принялась рассказывать ей про усадьбу, про Роско, про Ваньку. Только имя самого Павла стороной обходила. Даже спотыкалась на нём. Как собиралась что-то о нём сказать, сразу обидно становилось, и слёзы подступали. Приходилось их заедать или запивать. Да, если Дуся из-за неё умрёт от голода, то она, судя по всему, из-за Павла Кострова растолстеет, как корова.

— Значит, у него ребёнок. Теперь понятно.

— Что тебе понятно?

— На какой почве вы сошлись.

— И вовсе нет.

— И вовсе да, — передразнила Дуся, поднимаясь из-за стола и убирая свою тарелку в раковину. — Даже самые монолитные и мрачные мужики тают, когда любят их чадо. Так устроен мир.

— Я не специально! Я же… от души. Ванька замечательный.

— Верю, верю.

Алёна лицо руками закрыла, потом головой помотала.

— Хотя, сейчас-то уж чего. Я в городе. Всё вернулось на круги своя.

— Ага, скрасила загородную жизнь барина. Молодец, девочка.

— Ну, зачем ты так?

— А как? А у него совести нет! Видит, что девчонка совсем, а он и рад стараться.

— Дуся, ты забыла, сколько мне лет?

— Толка от твоего возраста! Растаяла в один момент! — Дуся вновь расстроено качнула головой. — Прав был Олег, надо было тебя замуж выдать, а потом уже уезжать.

— За кого?

Дуся руку в бок упёрла, подумала, затем кивнула.

— Ты права. — И тут же ткнула в Алёну пальцем. — Переедешь ко мне в Ярославль. Хватит с меня твоей самостоятельности. Мне ещё инфаркта не хватало.

— Дуся…

— Переедешь, и не спорь. Устроишься там в газету, сменишь приоритеты, поменяешь настрой, и всё будет хорошо. Ярославль тоже город не маленький. Это даже полезно — переезжать.

Алёна щёку рукой подпёрла, отвернулась к окну. Тётка планы строила на её жизнь, а она молчала. Правда, потом спросила:

— Дусь, что мне делать?

— На работу съездить. Петя кричал что-то про заявление на отпуск, что тебе его подписать надо. Я так и не поняла, ты в отпуске или нет?

— Не знаю. Паша что-то там решал.

Дуся руками в досаде всплеснула.

— Снова Паша! Чёрт бы его взял, твоего Кострова! Развратник старый!

— Дуся, он не старый. Ему тридцать восемь.

Тётка замерла, затем осторожно поинтересовалась:

— Ты на что-то намекаешь?

Алёна тут же выпрямилась и посмотрела на неё честными глазами.

— Нет. Говорю, что молодой.

— Ага, — с угрозой отозвалась Дуся, после чего ещё и кулак ей продемонстрировала.

Дуся время от времени возобновляла свои поучения, ходила по квартире и возмущалась. То на Кострова, то на её, Алёны, доверчивость, то на бывшего мужа, который не соизволил доложить о происходящем сразу, в общем, на всех и сразу возмущалась. А Алёна, тайком от неё, квартиру осматривала. И что странно, никаких признаков того, что в квартире был кто-то чужой, да ещё шарил по полкам шкафов, не замечала. Всё аккуратно, всё на своих местах, кажется, ни на сантиметр не сдвинуто. Ну, Негожин, опасный тип, ничего не скажешь. И в компьютере у неё полный порядок, ничего не нарушено и не удалено. Да и что было удалять? Никаких фактов и записей по поводу Кострова не было, только то, что касается усадьбы, а это, по всей видимости, визитёров мало заинтересовало.

Пользуясь тем, что у неё снова появился неограниченный доступ к интернету, просмотрела все интересующие её новости. В основном, они касались Костровых, и не были чересчур познавательными. Практически ежедневно Следственный комитет отчитывался о списке допрошенных лиц, но подача информации была до того скудная, что сделать какие-то выводы возможным не представлялось. Куда больше было опять же слухов, домыслов и пустых рассуждений непонятно откуда повылезавших экспертов. Несмотря на то, что всерьёз их принимать не стоило, Алёна прочитала всё, что нашла, и спокойнее себя не почувствовала. Пока была в усадьбе, даже забывать стала, почему она там оказалась, что за повод, да и Павел о проблемах не говорил, а когда она пыталась расспросить, предпочитал отмахиваться или переводил разговор на другую тему. И Алёна поверила, что всё само собой утрясётся, и, вообще, ничего страшного не происходит. А вернувшись в реальный мир, поняла, что скандал ещё и не думает затихать. Пресса гудит, люди обсуждают, а самое главное, осуждают. В конце концов, компьютер она выключила, переполнившись уверенностью в том, что всё плохо. Ну, или почти плохо. Все знакомые, однопартийцы и друзья, старательно открещивались от тесных связей с Андреем Костровым, а кто мог ещё и переваливал на него свои грехи. Правильно, он ведь не возразит и за себя не вступится, попробуй сейчас разберись, кто больше виноват. А Павел по-прежнему был скуп на объяснения и оправдания, и это натравливало журналистов и обывателей против него. Копались в его жизни, в его финансовых делах, особого успеха не добивались, и это лишь разжигало домыслы и пересуды. Правильно, очень правильно, что он поторопился спрятать сына от чужих глаз, в усадьбе, за высоким забором. Да и сам за последнюю неделю лишь дважды выезжал за её пределы, попросту прятался от мира. И теперь Алёна его готова была понять в этом вопросе, почитав всю несусветную чушь…

— Твоя доверчивость тебя в яму загонит, — сказала Дуся, когда Алёна попыталась ей объяснить, насколько не стоит верить всему, что говорят про Кострова. — И я даже удивляюсь, откуда она вдруг взялась. Тебя ведь хлебом не корми, дай отрыть какую-нибудь пакость. А тут ты разом ослепла, оглохла и уверовала.

Алёна обиженно поджала губы.

— Я ничего не знаю про Кострова-старшего и его дела, и как среднестатистический гражданин, пребываю в неприятном удивлении, но Паша… Дусь, он был в плохих отношениях с отцом, и очень сомнительно, что тот его посвящал в свои делишки.

— Всё-таки в «делишки»! — усмехнулась Дуся.

Алёна в раздражении прикрыла крышку ноутбука.

— Не лови меня на слове. Я говорю тебе, что знаю.

— Что чувствуешь. Это разные вещи.

— Может быть, — пришлось согласиться Алёне. — Но не вздумай ни чем с Рыбниковым делиться. Не стоит ему знать.

— Пусть думает, что тебя похитили?

— Он так не думает. — Алёна даже поморщилась. — А если думает, то не всерьёз.

— Конечно, тебя лишь увезли с охраной в неизвестном направлении! Подумаешь, диво!

— Дусь, а ты надолго приехала?

В неё швырнули тряпкой, которой Дуся пыль протирала, и обвинили:

— Ты маленькое, неблагодарное чудовище. Ничего, в Ярославле я займусь твоим перевоспитанием, вплотную.

— Мне уже страшно.

— И правильно.

В редакцию Алёна отправилась только на следующее утро. Знала, что Дуся предупредила Рыбникова о её возращении, они даже обсудили, насколько она беспечна и наивна, что странно для девушки её возраста, к тому же её профессии. Алёна их разговор прекрасно слышала, потому что находилась с Дусей в одной комнате, и знала, что тётка старается специально для неё. Чтобы слышала и на ус мотала. На ус не получалось, но Алёна стыдилась из-за того, что заставила людей волноваться. Дуся же говорила, что она вместе с головой совесть потеряла. Может быть, она была права.

Вечером они отправились в ресторан. После уединения в усадьбе, где Алёна виделась и общалась лишь с ограниченным кругом людей, ей необходимо было выйти в свет. Это опять же была инициатива Дуси, хотя Алёна предпочла бы остаться дома и поискать в интернете ещё информацию. Уже не о Кострове-старшем, Бог с ним, она никогда с ним не встретится, её интересовал Павел. О нём было очень мало известно, и его бизнес Алёну тоже не слишком интересовал, куда любопытнее было узнать о его личной жизни. Она всё ещё очень хорошо помнила фотографию девушки в купальнике в его телефоне, а сам Павел назвал её своей бывшей.

— Ты представляешь, — в полголоса говорила она Дусе, грызя чесночную палочку, что подавали в плетеных корзинках в итальянском ресторанчике в центре города. — Там буквально порнозвезда. — Алёна даже на себе попыталась продемонстрировать. — На таких, как она, в мужских журналах большой спрос.

— Значит, не промах твой Костров.

— Перестань называть его моим. — Алёна с печалью во взгляде осмотрела ресторанный зал и напомнила, в первую очередь себе: — Он меня из усадьбы выставил.

— Прямо-таки выставил?

— Даже до свидания не сказал. И с Ванькой проститься не дал… Хотя, это, может, к лучшему? Что бы я ему сказала?

— А где у мальчика мама?

Алёна плечами пожала.

— Паша настоятельно просил не спрашивать.

— И ты послушно прикусила язык. — Дуся даже языком цокнула, головой покачала. — Загипнотизировал он тебя, что ли.

Алёна подумала, отпила из бокала с вином, после чего покивала.

— Если честно, то он может. Видела, как он пресс-конференции держался? Будто каждый день перед журналистами ответ держит.

— Ага. А с лицом у него что?

От этого вопроса стало немного не по себе, даже обидно, и Алёна с достоинством проговорила:

— Это просто травма… Авария.

Дуся скептически хмыкнула.

— Авария? Если честно, Алюш, у меня от твоего… от Кострова, мурашки размером с кошку.

Алёна вздохнула, немножко мечтательно.

— У меня тоже. — Встретила выразительный Дусин взгляд, заставила себя встряхнуться, даже выпрямилась, и требовательно вопросила: — Где наш ужин?

В общем, весь день прошёл в разговорах о Павле, и это вместо того, чтобы с порога собственной квартиры начать о нём забывать. Но вопреки здравому смыслу полночи старалась выяснить, был ли он женат, и что вообще о его личной жизни известно. И ничего кроме нескольких скандальных фактов, не обнаружила. Его имя пару раз всплывало в компании с известным в России шалапутным олигархом, и бальзам на Алёнину душу это совсем не пролило. Сведения были более чем пятилетней давности, но разве от этого хоть немного спокойнее? Разве что Ванька за это время появился, и Павлу пришлось делать выбор. Наверное. Но отец он замечательный, и Ваня всегда много рассказывает о том, что они с папой вместе делали. То есть, ребёнку он уделяет всё свободное время и надолго его не оставляет, ни с Региной, ни с нянями. Но Дуся права, это совсем не объясняет, где мама мальчика. Ведь если бы с ней приключилось что-то трагическое, хранить тайну не имело бы смысла, правильно? По крайней мере, Алёна считала, что ей бы Павел сказал. А тут поступил чёткий приказ не расспрашивать. Но и сама вряд ли она сможет что-то узнать. Всё-таки нет у неё способностей Артюхова и его нюха на сенсацию.

Только подъехав следующим утром на такси к зданию редакции, Алёна вспомнила про свой автомобиль. Он так и стоял на стоянке и грустил. Конечно, нерадивая хозяйка и думать про него забыла. Соседей каждый вечер забирали домой, их заправляли и мыли, а мимо него проходили люди, его поливало дождём, и никто о нём не вспоминал. Алёна к машине подошла, для начала осмотрела, после чего погладила по капоту.

— Сегодня я тебя домой заберу, не переживай, — сказала она ему. Потом на свою руку посмотрела, ладонь была грязная. Вздохнула, и первым делом отправилась в туалет, мыть руки, а уже после в кабинет Рыбникова. Шла по коридору, здоровалась с попадающимися встреч коллегами, и отмечала, что поглядывают на неё странно. Всё-таки журналистская братия совершенно не умеет хранить секреты, им всё нужно обсудить и высказать своё собственное мнение.

— Золотарёва! — Бурдовский окликнул её через весь коридор, Алёне пришлось оглянуться и махнуть ему рукой. Но Серёга на этом не успокоился, догнал её и обнял за плечи, как лучший приятель. — Золото, ты где пропадала?

Алёне пришлось голову закинуть, чтобы в его улыбающуюся физиономию посмотреть.

— Тебе правду сказать или соврать?

— Правду, конечно.

— У меня отпуск, Серёж, я отдыхаю.

— С какого это прибабаха у тебя ещё один отпуск?

Алёна хмыкнула.

— Заслужила. Я бесценный сотрудник. — Попыталась отпихнуть его от себя. — Что ты навалился на меня? Тяжёлый, как тюлень.

Бурдовский отодвинулся, а её разглядывал с недоверием. После чего сказал:

— Всё ты врёшь. Как только не стыдно.

Алёна моргнула, притворяясь оскорблённой.

— Чего это я вру?

— Да всё. Эх, ты, Золотарёва, зазналась, да?

Вот тут Алёна уже искренне удивилась.

— Я? С чего бы это?

Серёжка по сторонам зыркнул, как заправский шпион, после чего негромко, но весьма впечатляюще проговорил:

— Признайся, ты с Артюховым вместе эту историю раскручиваешь?

Алёна подошла к нему вплотную и шёпотом переспросила:

— Какую историю?

Серёга презрительно скривился, но ответил:

— С Костровым. Об этом все говорят.

— Что, и Тарас что-то говорил?

— Скажет он, как же, — вроде бы обиделся Бурдовский. — И ты тоже, ни на один мой звонок не ответила.

Алёна отступила от него и улыбнулась.

— А вдруг я была на задании, под прикрытием? Как бы я ответила?

Серёга сверлил её взглядом.

— Я и говорю, зазналась.

В знак примирения Алёна подхватила его под руку, потянула за собой по коридору.

— Не зазналась, просто не могла говорить, — успокоила она его. — Но мне приятно, что ты беспокоился. Ведь беспокоился?

Бурдовский шёл рядом и сопел, потом всё же кивнул. А Алёна попросила:

— Расскажи, что тут было без меня?

— Да чёрт его знает, что было, — сдался он. — Рыбников сам не свой ходил, Тарас всё бегом бегал, с телефоном у уха. В первые дни только раз двадцать за день заглянет, спросит: «Не звонила?», и опять убегает. А потом перестал. Алён, скажи честно, ты что-то раскопала? Какую-нибудь сенсацию?

Алёна головой покачала.

— Нет, Серёж, даже не думала. Я, вообще, думаю, что меня уволят.

Бурдовский остановился, вытаращился на неё.

— За что?

— За прогулы.

— Что ты заливаешь?

— И ничего не заливаю. И ничего я не раскручиваю, Серёжа, тем более с Артюховым. Я просто… влюбилась и сбежала в несанкционированный отпуск.

— Ты? Влюбилась?

Алёна напустила в глаза побольше возмущения.

— А я, по-твоему, влюбиться не могу?!

— В Тараса?

Алёна окончательно оттолкнула его руку.

— Господи, что ты пристал ко мне со своим Тарасом?

Алёна отвернулась от него и зашагала по коридору, бодро цокая каблуками, по направлению к кабинету Рыбникова. Тот, кстати, её появлению не обрадовался. Наверное, его ещё и Дуся изрядно накрутила, беспокоиться за подчинённую Пётр Алексеевич перестал, а вот праведным возмущением переполнился. Конечно, никаких интимных подробностей Дуся ему не поведала, и, наверное, Рыбников сделал собственные выводы, потому что встретил Алёну обвиняющим взглядом. И даже пальцем погрозил, как маленькой. И что это ей все грозят?

— Ты… — начал он и тут же замолчал, буравил её взглядом. Затем пальцем в стул ткнул. — Сядь.

Она села, окинула взглядом его кабинет, только чтобы на Рыбникова не смотреть. Хватит того, что он её разглядывает.

— Ну, Золотарёва, — привычно завёл он, — такого я даже от тебя не ожидал.

— Какого такого?

— Не ёрничай. Мне ещё не хватало нелепо погибнуть от рук бывшей жены! А она может, ты знаешь. А получается так, что это я всё проморгал, недосмотрел, и вот — пожалуйста, её любимую племянницу паук в своё логово уволок. Прямо у меня из-под носа!

— Вам бы, дядя Петя, любовную прозу писать, а не журналистикой заниматься.

Рыбников по столу ладонью стукнул, и Алёна послушно примолкла.

— Ты чего вернулась?

После такого Алёна откровенно ахнула.

— А не вы ли меня Дусе сдали?

— Я не сдал, я в известность поставил. Обязан был. — Алёна в печали кивнула, а Пётр Алексеевич продолжил: — И я не об этом. Я вообще… — Он руками развёл, после чего прямо поинтересовался: — Что там с Костровым?

— Ничего, — хмуро отозвалась Алёна. — Здоров и весел.

— Серьёзно?

Она плечами пожала, совершенно не собираясь вдаваться в подробности и откровенничать с ним. И, наверное, Рыбников это понимал, потому что сказал:

— Мне всё равно, что ты там с ним крутишь. — Алёна рот открыла, чтобы возразить, но он жестом попросил её помолчать. — Я уже сказал, что мне всё равно. Но пока эта история не утихнет, тебе лучше отдохнуть. Подальше от редакции. Тарас вон, как ворон крови ждёт твоего возвращения. У него нюх знаешь какой?

— Знаю.

— Вот именно.

— Я только не знаю, на что жить буду, если буду всё время отдыхать.

Рыбников поморщился.

— Не прибедняйся. К Дусе съезди, она тебе мозги-то вправит. А я знакомому позвоню, он в областной больнице отделением заведует, какой-нибудь больничный тебе напишет, ещё на пару недель. А дальше видно будет. Тебе что больше нравится — гастрит или сотрясение мозга? — Присмотрелся к ней, усмехнулся, но тут же посерьёзнел и даже крякнул. — Хотя, что я спрашиваю?

Замечательно, она ещё и умственно отсталая. Не просто дура.

В общем, возвращение к реальной жизни проходило не особо радужно. Перед тем, как Рыбников её отпустил, заставил подписать заявление на отпуск, причём, оформленный задним числом. А пока Алёна подписывала, стоял над душой и бубнил что-то про то, что Костров только распоряжения отдавать хорошо умеет.

— Оформите ей отпуск, — расслышала Алёна в его исполнении в издевательской манере. — А потом придёт какая-нибудь проверка и по шапке мне дадут, не ему.

Ну вот, теперь она официально в отпуске, а после на больничном. По состоянию здоровья.

— Ты представляешь, — жаловалась она позже Дусе, — он сказал, что я на голову больная.

— Так и сказал?

— Намекнул.

Дуся хмыкнула, к Алёне присмотрелась пристальнее, та даже стукнула её несильно по руке. Потом Дуся подошла, прижала её голову к своей груди, и даже поцеловала в макушку.

— Ребёнок мой. Поедем в Ярославль, а?

— Завтра? — Алёна, признаться, ужаснулась.

— Купим тебе билет. Или мой сдадим, и поедем на машине. — Дуся даже за плечи её потрясла. — Алюш, поедем!

Алёна на секунду зажмурилась, потом головой качнула.

— Не поеду, Дусь.

— Ну, вот что ты упрямишься! — вышла тётка из себя. — Что ты здесь делать будешь? На больничном!

Алёна дотянулась до вазочки, взяла баранку, с трудом откусила. Помнится, эти баранки она купила ещё до своего отъезда.

— Буду думать. У меня кризис.

— Творческий?

— Хуже, кризис личности. Я должна принять решение.

— Боже, как всё серьёзно. — Дуся, кажется, разозлилась на это её решение, но говорить больше ничего не стала. И откладывать отъезд не стала, и Алёна её понимала, Дусю дома ждал муж, любимый, и сидеть рядом с ней, ждать, какие выводы она вынесет из всей этой истории, для себя, для своей будущей жизни, Дуся совсем не обязана. К тому же, непонятно, как долго Алёна будет принимать это самое решение.

— Надеюсь, ты больше никаких установок Рыбникову не давала? — вприпрыжку следуя за Дусей по перону вокзала, спросила Алёна.

— Не давала, — ответила Дуся. Остановилась, сверилась с указателем платформ, а на племянницу взглянула с намёком. — Ему прежних за глаза хватит.

— Дуся!

— Цыц, мне лучше знать. — Они остановились у столба, Дуся сумку с вещами на асфальт опустила, а на Алёну взглянула с печалью. Даже за руку её взяла и ближе к себе притянула. — Алюша, пообещай мне, что будешь мне звонить. И если ты, зараза такая, не ответишь хотя бы на один мой звонок, я приеду, упакую тебя в этот чемодан и увезу в Ярославль. И я это сделаю, ты меня знаешь.

Алёна улыбнулась.

— Перестань угрожать людям. Тебя даже Рыбников боится. И, по-моему, куда больше, чем свою нынешнюю жену.

Дуся фыркнула.

— Ты видела эту его жену? Их мопс умнее её.

Вот тут Алёна рассмеялась и тут же уличила:

— А ты её видела? — Изобразила удивление. — Он тебе жаловался? Господи, Дуся!

— Молчи, не учи тётку жить. Это я о тебе забочусь, а не наоборот.

У платформы тормозил поезд, вагоны медленно тянулись один за одним мимо них, Алёна провожала их взглядом. А Дуся снова за руку её взяла и сжала, а когда Алёна взгляд на неё перевела, проницательно прищурилась.

— Что ты будешь делать?

— Я же тебе сказала, думать.

— Не ври. Ты всё уже придумала.

Алёна вздохнула, увернулась от её взгляда.

— Как только я сяду в поезд, ты ему позвонишь, да?

— Нет. Не буду я ему звонить. Могу я тоже обидеться?

— Конечно, можешь. И даже будешь права. Потому что твой Костров мне определённо не нравится. Вот только проблема.

— Какая?

— Как он узнает, что ты обиделась?

Алёна на тётку посмотрела, встретилась с ней взглядом, и они вместе рассмеялись. Потом Дуся притянула её к себе и расцеловала.

— Будь умной, — сказала она напоследок. — И звони мне каждый день!

— Каждый день? — ужаснулась Алёна.

— У тебя испытательный срок! Не позвонишь или не ответишь, я примчусь на следующий день!

Потом Алёна махала ей рукой, поезд набирал скорость, а Алёна чувствовала себя так, будто провожает Дусю в какие-то далёкие края, хотя, на самом деле, ехать ей было всего несколько часов.

Вот и всё, она одна. Алёна шла через вокзал, смотрела на людей, которые куда-то уезжали и откуда-то приезжали, некоторых встречали и обнимали на радостях, а она шла и думала о том, что она теперь одна. И у неё даже работы нет. Только мнимое сотрясение мозга.

Благодаря Дусе холодильник дома оказался забит до отказа. Тётка с утра даже сырников и котлет нажарила, видимо, живёт в уверенности, что любимое чадо без неё голодает. Стало немножко стыдно, потому что Дуся, в принципе, была права, на одну себя готовить всегда было лень, и Алёна зачастую жила на полуфабрикатах. А сейчас, глядя на полки холодильника, из уважения к Дусе, поклялась, что будет отныне вести здоровый образ жизни. Будет ходить в магазин, и покупать всё свежее, готовить себе и есть.

Очень весело, готовить для себя одной и есть одной. Алёна дверцу холодильника закрыла. Совершенно не знала, чем себя занять. Ни одного дела в голову не приходило, кроме генеральной уборки, а убираться было жутко лень. И из дома выходить было лень, и думать о будущем. Вообще, никакого будущего не виделось. Кажется, на своей карьере ей можно ставить крест. После случившегося, Рыбников ни за что и никогда ей ничего серьёзного не доверит. Каждый раз будет припоминать… сотрясение мозга.

Может, и, правда, в Ярославль переехать? Начать с чистого листа…

По телевизору шли сериалы. Алёна устроилась на диване, в обнимку с миской клубники, и переключала каналы. Время домохозяек. Тут Рауль, на другом канале Рамон, а вот просто Рома, симпатичный блондин с прикольной татуировкой на спине. Все герои, все спортсмены и, несомненно, душевные и чуткие. Такие только в кино бывают.

Алёна откусила от крупной ягоды, наблюдала за блондином с татуировкой, и замерла, когда телефон зазвонил. Признаться, в первый момент, на одну секунду, она поверила… понадеялась… нафантазировала себе… В общем, чёрт с ним, звонил Артюхов, а совсем не тот, кто должен был. Алёна на самом деле ждала, что позвонит и извинится. Что хоть немножко, но скучает, что Павлу её не хватает. Но Дуся права: он абсолютно мрачный тип.

Телефон звонил, а она думала, ответить или нет. Потом всё-таки вызов приняла и сказала:

— Привет.

— Привет, привет. — Голос Тараса звучал задумчиво. — Говорят, ты вернулась.

— Я же не с Луны вернулась. И не через двадцать лет. Прошло всего две недели.

— И что?

Алёна решила прикинуться дурочкой.

— Что?

— Не расскажешь, где была?

Она даже хохотнула.

— Тарас, ты прекрасно знаешь, где я была. Поэтому и звонишь.

Он тоже хмыкнул. Они вместе помолчали. Потом он предложил:

— Давай встретимся. Посидим в ресторане.

Алёна на диване вытянулась, уставилась в потолок.

— Нет, Тарас, мы не встретимся.

— Золотарёва, ты сбрендила?

— Тебе так кажется?

— Ты понимаешь, что это твой шанс?

— Нет у меня никакого шанса. И делиться мне нечем.

— Серьёзно?

— Тебя интересует восстановление усадьбы? Могу рассказать про строительство конюшни.

— Дура ты, Золотарёва.

— Сами вы все дураки, — всерьёз обиделась она.

— Ты что, запала на Пашку? Ты серьёзно? Ё… — Он некрасиво выругался, даже смеяться начал, а Алёна обозвала его идиотом, и телефон отключила. Потом даже кинула его на другой конец дивана и ногой под подушку задвинула.

На душе была маета. Телевизор раздражал, а без него, в тишине, становилось тоскливо, Алёна лежала, уставившись в потолок и понимала, что ещё немного и начнёт реветь. Просто так, без повода, просто потому, что одна. И телефон молчал, больше никто не звонил. Костров не звонил. И это, кажется, как раз было поводом для слёз.

Но сама она звонить не станет. Она Дусе обещала, да и вообще… Вдруг он не ответит, или скажет что-то не то, или не захочет с ней разговаривать. Что она тогда делать будет, одна? Выть в темноту или в подушку рыдать?

Решение пришло само собой, на следующее утро. Как говорится: утро вечера мудренее. Правда, Алёна совсем не была уверена, что это верное решение, просто нужно было что-то сделать. В конце концов, она немного приврала, самой себе, из-за обиды в какой-то момент захотелось поглубже разбередить рану, и она наговорила Дусе, что Павел выставил её из дома. Но это ведь не совсем правда. Он явно был недоволен тем, что она захотела уехать. И совсем неважно, по какой причине. Проведя ночь в пустой квартире, в осознании того, что ей теперь совершенно нечем заниматься, что после отъезда тётки она в этом городе, по сути, никому не нужна, думать получалось только о том, что есть на свете человечек, которому она нужна точно. Ваня. А с его отцом она разберётся позже. Если ей дадут шанс. Но Ване она нужна, и он, наверняка, по ней скучает. В это очень хотелось верить. А ещё хотелось… очень хотелось совместных завтраков, прогулок после, солнца и шума сосен за окном. И пьяных, невероятных ночей. Это сказочно и, наверное, призрачно, и верить в эту сказку всей душой, конечно же, не стоит. Но так хочется.

Смешно, но ей даже позвонить и посоветоваться не с кем. Дуся домой добралась ближе к ночи, звонила уже в начале двенадцатого, а в девять утра, наверняка, ещё спит. И беспокоить её Алёна не хотела. Да и опасалась, если честно. Того, что Дуся ей если не посоветует, то скажет. Снова назовёт её дурой. Они все считают её дурой. Наверное, это правда. Со стороны ведь виднее.

Но в постели уже не лежалось. Молниеносно приняв решение, Алёна только взгляд на часы кинула, а затем вскочила. Невероятно, но вместо беспокойства, настроение исправилось. Заправила постель, тщательно разгладила покрывало, подсознательно настраивая себя на то, что ей долго не придётся в ней спать, затем открыла дверцы шкафа. Чемодан был открыт, и она принялась придирчиво просматривать свои вещи. Больше недели ходила в усадьбе в одной длинной юбке да в шортах, и несколько футболок на смену. Необходимо было разнообразие.

Единственное, прежде чем отправиться в Марьяново, нужно кое-что купить. «Кое-что» уместилось в пятнадцать пунктов на блокнотном листке. И потратила на покупки Алёна не один час. В итоге, домой приехала с несколькими пакетами, и опять же принялась всё перекладывать, из сумки в сумку, поклажа получилась внушительной, хорошо, что таксист попался услужливый и не поленился подняться с ней в квартиру, чтобы помочь с чемоданом. Два пакета с покупками были не такими тяжёлыми, а вот чемодан был забит под завязку.

Алёна мужчину благодарила, улыбалась, обещала чаевые, а когда, наконец, вышла за порог и запирала замки, на секунду остановилась, и даже зажмурилась. Вот тут страх попытался прорваться наружу, в голову полезли нехорошие мысли. А что если она приедет, а её не пустят на территорию усадьбы?

Головой качнула, заставила себя сделать глубокий вдох. В конце концов, на эти переживания и плохие мысли, у неё часа полтора есть. Поэтому сейчас нужно запереть дверь, спуститься вниз и сесть в машину. И через полтора часа она узнает… что её ждёт. И ждёт ли вообще.

— За город решили уехать? — попытался разговорить её таксист после довольно долгого молчания. Алёна что-то неопределённое пробубнила, а мужчина покивал. — Правильно, говорят, жара ещё недели две простоит. Вам в Марьяново куда? Какой номер дома?

— Э-э… — Алёна смотрела за окно, они уже сворачивали с трассы непосредственно к Марьяново. — За центральной площадью будет дорога через лес. К усадьбе.

— Вам в усадьбу?

— Да.

— Так нас не пустят, говорят даже, что там охрана с оружием.

Алёна на сидении откинулась, опустила на глаза тёмные очки.

— Вот и проверим, пустят или нет.

Чем ближе они подъезжали к воротам, тем явственнее у неё начали дрожать пальцы. Наверное, внешне она выглядела спокойной, но смотрела вниз на свои руки, и видела, что пальцы подрагивают. Пришлось их сцепить.

Калитка открылась прежде, чем такси успело затормозить перед воротами. Вышел дюжий охранник, придирчиво щурился, разглядывая автомобиль, потом обошёл его, наклонился, чтобы видеть лицо водителя, а тот, кажется, занервничал, потому что заёрзал на сидении. Кинул на Алёну взгляд в зеркало заднего вида.

Она же стекло опустила, выглянула, совсем не уверенная, что охранник её узнает. Но, на всякий случай, улыбнулась.

— Добрый день. Павел Андреевич не уехал?

Охранник всмотрелся в её лицо, ни тени узнавания, ни добродушия в его глазах не мелькнуло. Но выпрямился и коротко сказал:

— Ждите.

Вот так, «ждите». Алёна даже губы облизала и снова руки сцепила. А таксист всё косился на неё, хорошо хоть она в тёмных очках, не так заметно, что она нервничает.

Те две-три минуты, что они сидели перед закрытыми трёхметровыми воротами, показались Алёне вечностью. Хотя, скорее всего, и водитель был не в восторге и уже не радовался выгодному заказу на границу области. Но вот ворота дёрнулись, зашумели и стали медленно отъезжать в сторону. Алёна даже не знала, что почувствовала в этот момент. Вряд ли это было облегчение, слишком незначительное объяснение. Ей просто захотелось глубоко вдохнуть и в этот момент полностью перезагрузить своё сознание. Всё, отставить плохие мысли. Ничего хорошего ещё не случилось, зная Павла, с распростёртыми объятиями он ей навстречу не выйдет, но её не развернули прямо от ворот, а это явно знак.

Такси проехало на территорию, охрана на них больше не взглянула, а вот таксист без конца крутил головой, осматриваясь. Ещё и смотреть-то не на что было, но он смотрел.

— Ничего себе дача.

— Это не дача, — не удержалась Алёна. — Этой усадьбе почти три столетия.

— Да? — в голосе мужчины слышался здоровый скептицизм. Но как только они повернули, и из-за деревьев показался дом, таксист откровенно присвистнул. — Ни хрена… настроили.

— Этому дому триста лет! — повторила Алёна, на этот раз с нажимом. — Не хотите вложиться в реставрацию? Здесь работы не початый край.

Мужчина хмыкнул.

— Пусть вкладывает тот, у кого бабки бесятся.

Алёна откровенно разозлилась. Посверлила взглядом затылок незнакомого, не такого уж и вежливого, как на первый взгляд показалось, мужика, и поспешила выйти из автомобиля. Вышла и остановилась, глядя на крыльцо. Павел стоял, опираясь на каменные перила, и даже не думал улыбаться. Просто смотрел на неё, но, надо сказать, что с интересом. Алёна заставила себя выдержать его взгляд, правда, в голове мелькнула мысль о том, что, возможно, вытаскивать вещи из багажника ей не стоит. Они смотрели друг на друга две секунды, три, потом Алёна вспомнила, что на ней тёмные очки, и подняла их, убрала ими волосы со лба. Голову вскинула, пытаясь продемонстрировать решительность. И эта ситуация обязана была как-то разрешиться, по-другому не могло быть, Павел бы наверняка что-нибудь сказал ей, но в этот момент из дома выбежал Ванька, остановился на мгновение, увидев её, глазёнки вытаращил, а потом расплылся в радостной улыбке и даже подпрыгнул.

— Ты вернулась!

Алёна рассмеялась, когда поймала его. Ванька на ней повис, как на отце, но если Павел в такие моменты просто держал его, то Алёна покачнулась. А Ванька голову поднял и спросил:

— Где ты была? Мне было скучно!

— Правда? С тобой никто не гулял?

Ванька обиженно помотал головой.

— Вань, не висни на Алёне, ей тяжело, — сказал Костров, а Алёна вдруг поняла, что он совсем рядом, всего в шаге от неё. Подошёл к такси, достал из заднего кармана деньги и протянул водителю несколько тысячных купюр. Чтобы не смотреть на него, Алёна глядела только на мальчика и улыбалась ему же.

— Я столько подарков привезла, — подразнила она его. — Купила тебе новую футболку с «Человеком-пауком».

— Круто! А ирисок?

— И ирисок. А ещё клюкву в сахаре. — Пришлось голову повернуть, посмотрела на молодого охранника, пасшегося рядом, указала на багажник. Тот послушно принялся доставать оттуда её вещи.

А Павел всё молчал.

На крыльце показалась Альбина Петровна, и глянула на неё без одобрения. Что было привычно и даже вносило во всё происходящее тень стабильности. Ванька держал Алёну за руку, что-то тараторил про лягушку и грозного Роско, который вчера долго лаял на чужих дяденек на стройке. А Алёна не удержалась и оглянулась через плечо на Кострова. Заметила усмешку на его лице. Вот что он усмехается? Лучше бы сказал что-нибудь, именно ей, хоть слово.

Роско выбежал на встречу, повилял хвостом и даже позволил потрепать себя за ухо, но бурной радости не выражал, и тут же побежал к хозяину, как только того увидел.

— Вы уже обедали? — спросила Алёна, проходя в гостиную.

— Да. — Ванька влез на кресло, чтобы быть выше. — Нас кормили мясным супом. А потом запеканкой.

— Здорово.

— А ты поработала? Больше не поедешь?

Алёна снова на Кострова обернулась. Он стоял в нескольких шагах от них, плечом к стене привалился, и руки на груди сложил. А взгляд, устремлённый на Алёну, был насмешливым. Она из-за этого сильнее занервничала, кашлянула, а в ответ на Павла взглянула возмущённо. Ваньку за руки взяла, перевернула его ладони вверх.

— Ты когда руки мыл?

Мальчик руки свои освободил, вытер их о шорты.

— Я копал тоннель.

— Это замечательно. Но потом надо было помыть руки. Давай бегом. А потом будем подарки разбирать.

Ванька с кресла спрыгнул, пробежал мимо отца и затопал по лестнице наверх.

— Павел Андреевич, — сдержанно поинтересовалась Альбина Петровна, — вещи отнести в прежнюю комнату?

Пауза была практически неуловима, но она была, и заставила Алёну внутренне замереть. Но потом Павел ровным тоном сказал:

— Да, Альбина Петровна.

Домоправительница из гостиной ушла, а Алёна ещё некоторое время стояла к Павлу спиной, набираясь смелости. Потом решила, что раз он молчит, то и ей незачем торопиться с объяснениями. Повернулась и направилась к лестнице. Правда, на Кострова косилась.

— Как тётя? — спросил он, когда Алёна с ним поравнялась. Пришлось остановиться.

— Уже в Ярославле.

Он покивал. Затем задал ещё вопрос:

— А отпуск у тебя не кончился?

— Я на больничном. — Алёна уставилась на Роско, у которого взгляд был один в один, как у хозяина, насмешливый. Алёна могла в этом поклясться. На Павла можно было не смотреть, перед ней его зеркало было. Но она всё равно сказала, чтобы разрядить атмосферу: — У меня сотрясение мозга.

Он не засмеялся, только носом уж слишком громко и красноречиво шмыгнул. Правда, заметил:

— Иногда оно так и не проходит, солнце. Последствия остаются на всю жизнь.

— Звучит страшно. — Алёна всё-таки посмотрела на него. Подходить ближе и касаться его не стала, решила на время сохранить дистанцию. Но предложила: — Ты тоже зайди ко мне в комнату. У меня и для тебя есть подарок.

— Правда?

— Да. Таблетки от зазнайства. Заходи.

Ждать от него реакции не стала, поднималась по лестнице, и только когда услышала вопрос молоденькой домработницы:

— Алёна Дмитриевна, вы пообедаете? — с улыбкой ответила:

— Да, спасибо!

Внутри всё пело, пришлось даже губу закусить, чтобы счастливая улыбка никого, не дай бог, не ослепила.