Следующим утром проснулась ни свет, ни заря. За окном вовсю солнце сияло, часов с пяти, наверное, сияло, яркий свет проникал сквозь неплотно задёрнутые шторы, а встать и задёрнуть их, было безумно лень, не смотря на то, что Алёна лежала без сна и смотрела в потолок. Но не просто безумно таращилась, она раздумывала над той информацией, что вчера удалось собрать. Понятно, что ничего толкового и результативного, но Фёдор, скорее всего, сам об этом не догадываясь, натолкнул её на верный путь. Очень захотелось разобраться с этой усадьбой, точнее, с её владельцами. Если ей это удастся, то это может стать сенсацией, по крайней мере, в масштабе области. Оставим героизм мужчинам, пусть Тарас разыскивает и ловит Кострова-младшего, ему больше пристало лазить через заборы, Алёна это для себя уяснила, а она займётся историческими изысканиями. Нужно только найти лазейку.

И, кажется, лазейка была. И когда Алёна вспомнила про свою однокурсницу, Ленку Самохину, приободрилась настолько, что лежать больше не смогла, и поднялась с постели за полчаса до звонка будильника. Такое с ней случалось крайне редко, что скрывать. Близкими подругами они с Ленкой никогда не были, что не мешало им приятельствовать. И если в институте они общались в разных компаниях, то после несколько раз сталкивались по работе, Ленка подвизалась в их редакции переводчиком. Журналистом так и не стала, к тому же, вскоре после окончания института вышла замуж и родила близнецов, и теперь сидела дома, время от времени подрабатывая переводами. То тут, то там. И если «тут» — было их родной редакцией, то «там» Алёну как раз и интересовало. Она вдруг вспомнила, как Самохина рассказывала о заказах для краеведческого музея. А где, если не в краеведческом музее выяснять то, что происходило в их области сто лет назад? Наверняка, у них и документы есть, подлинные, и, если очень повезёт, ей позволят на них взглянуть и при необходимости, на них сослаться.

Едва дождалась восьми утра, чтобы позвонить. И то, не была уверена, что её не пошлют лесом в такую рань. Но голос Самохиной в трубке звучал вполне себе бодро.

— Я тебя не разбудила? — осторожно поинтересовалась Алёна.

— Разбудила? — Лена в задумчивости хмыкнула. — Мы с Вадиком забыли, что значит спать. У близнецов зубы режутся.

— О, сочувствую.

— Очень сомневаюсь. Чего ты хочешь?

— Лен, а ты на краеведов до сих пор работаешь?

— Ну, было недавно. Перепиской на французском занималась. А что? Тебе тоже надо?

— Мне надо узнать, к кому мне обратиться. Так, чтобы меня не отфутболили. Тема появилась, нужны записи из архива.

— У Рыбникова кругом знакомые, пусть позвонит директору.

В этом месте Алёна вздохнула.

— Это не редакционное задание.

Самохина усмехнулась.

— Решила показать себя?

— Хотя бы попробовать. Лен, я мхом порастаю. Ты можешь помочь?

— Могу позвонить кое-кому, но ничего не обещаю. Что именно тебя интересует?

— Усадьба «Марьяново».

На название Самохина никак не отреагировала, пообещала позвонить, когда что-нибудь сможет узнать. А Алёна улыбнулась своему отражению в зеркале. День начинается весьма неплохо.

Эта мысль её оставила ровно в тот момент, когда Алёна вышла из подъезда. Вышла и остановилась на крыльце, глядя на свою, точнее, на Дусину машину, припаркованную у тротуара. Она стояла, как ни в чём не бывало, кажется, даже сверкала помытыми боками, а Алёна судорожно сглотнула. Сделала шаг назад, обратно в подъезд, но тут же себя одёрнула. Какой смысл прятаться? Да и от кого? В машине никого не было. Но Алёна на всякий случай оглядела двор. Ни одного человека, и даже машин незнакомых не наблюдается. Практически все места для парковки пусты, жильцы уже успели разъехаться на работу. А её машина стоит, и этим не просто тревожит, а безумно пугает.

Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя на столько, чтобы к автомобилю подойти. Осмотрела его, заглянула в салон через окно, затем рискнула дёрнуть ручку. Машина оказалась заперта. Зато за дворником увидела записку. Как же ей не хотелось её читать, кто бы знал. И возвращённая машина радостью совсем не была. Алёна предпочла бы её больше не видеть. Мысленно уже с ней простилась, как раз сегодня вечером собиралась позвонить Дусе и сознаться в своём ротозействе, заодно совета попросить, как поступить дальше и куда заявить о пропаже, и вот, пожалуйста. Сюрприз…

«Машина на ходу, ключи в почтовом ящике. Привет из Марьяново», было написано на небольшом листке. Без конкретной подписи. Но Алёна была уверена, что это Фёдор побеспокоился. Замечательно, он знает, где она живёт.

Ключи на самом деле оказались в почтовом ящике. Алёна их забрала, заодно и кипу рекламных газет и проспектов. Замерла в сомнении на площадке между этажами, после чего сплюнула с досады и заторопилась вверх по лестнице, снова в квартиру. Газеты были брошены прямо на пол в прихожей, а она сама прошла на кухню, приподнялась на цыпочки перед высоким под потолок холодильником и пошарила наверху рукой. Телефон лежал на месте. А ведь она поклялась, что забудет об этом неприятном факте в своей биографии, о воровстве.

Хотя, это и не воровство совсем, это так… необходимость. Она им даже не воспользовалась!

Наверное, именно это она Фёдору и скажет. Наверняка, в записной книжке есть номер, с которого она сможет на него выйти. Позвонит, поблагодарит за машину, за беспокойство, покается за одолженный телефон… И, возможно, всё обойдётся. Ссориться с этими опасными типами из Марьяново, в камуфляже и с оружием, как-то не хочется. Потом будешь полжизни ходить по улице и оглядываться.

— Серёж, ты можешь телефон разблокировать?

— Ты телефон заблокировала?

— Не я. — Алёна присела за свой рабочий стол, делала вид, что чрезвычайно занята подготовкой к рабочему процессу, компьютер включала, бумаги перекладывала, а на самом деле всячески избегала прямого взгляда Бурдовского. — Нашла телефон во дворе, хотела хозяину позвонить, а он заблокирован. Можно с этим что-то сделать?

— Себе оставь, — предложила Оксана, вынув на минутку изо рта леденец на палочке. Кстати, она обожала всю эту детскую дрянь. Постоянно что-то сосала или жевала. Её стол был завален яркими обёртками.

Алёна осуждающе на неё взглянула.

— Зачем мне чужой телефон? У меня свой есть.

— А, может, этот лучше!

— Оксана, перестань.

— Я вот никогда мобильные не находила, а все кругом находят. Странно.

— Давай посмотрю, — предложил Серёга, и Алёна, с некоторой неохотой и опаской, но всё-таки протянула ему телефон. Правда, результата никакого не последовало, Бурдовский проделал с ним ровно то, что и Алёна вчера утром, затем нахмурил лоб и посоветовал:

— Отнеси Мишке Иванову в техотдел. Он разбирается.

— Да? Хорошо, отнесу. — И из-за стола поспешно поднялась.

— Ты сейчас пойдёшь?

— А что?

— Да ничего. Просто ты странная, нервная какая-то. Что-то случилось?

— У меня проблемы с машиной, — сказала Алёна, даже для себя до конца не определившись — правда это или ложь. Вчера, когда машина была потеряна, казалось, что проблем никаких нет, а сегодня, получив автомобиль целеньким, на ходу и чистым, проблем выявился целый ворох. Парадокс.

Телефон пришлось оставить Иванову. Так сразу он ничего сделать не смог, но пообещал помочь. Алёна его поблагодарила, хотя оставлять аппарат в его руках, без пригляда, почему-то не хотелось. Но делать нечего, пришлось ещё раз поблагодарить, и из техотдела выйти. Постояла в коридоре, затем подошла к окну, вспомнив, что отсюда отлично видна стоянка, и нашла взглядом свой автомобиль. Почему-то хотелось на него смотреть. Будто в нём ещё какое-то послание для неё зашифровано, просто она ещё не до конца разобралась.

Ближе к обеду позвонила Самохина.

— Записывай номер телефона и имя. Ты пишешь?

Алёна развернулась на стуле, придвинула к себе блок для записи и схватила карандаш.

— Пишу, пишу.

— Никодимов Борис Африканович.

Алёна невольно фыркнула.

— Чего?

— Чего, чего, Золотарёва! Африканович. Папа у него был — Африкан. Не вздумай заржать, когда с ним общаться будешь, дядька серьёзный.

— Бог ты мой… Ладно, давай номер.

Ленка продиктовала номер и начала объяснять:

— Он в архиве работает. Доктор исторических наук, жутко занудный, но знает, кажется, каждую бумажку. И с Марьяново тебе поможет.

— Что мне ему принести? Коньяк, виски?

— С ума сошла? Говорю же, дядька серьёзный.

— Денег, что ли, дать?

Самохина неопределённо промычала, после чего сказала:

— Не знаю, если честно. Намекнёт — дашь, но, думаю, он будет рад свободным ушам, и только. Так что, наберись терпения.

— Ладно, Лен, спасибо огромное.

— Мяукни, когда статья выйдет. Я почитаю.

Алёна вздохнула.

— Если выйдет. Ты же знаешь Рыбникова. Он губитель моего вдохновения.

Ленка посмеялась и отключилась, а Алёна тут же набрала номер Африканыча. Первый раз такое отчество слышала.

Но Борис Африканович на самом деле оказался дядькой серьёзным. Внимательно её выслушал, не перебивая, и молчал после долго, Алёна уже успела махнуть на всё рукой, от повисшей неловкости вставляя одно лишнее слово за другим, но затем ей благосклонно разрешили приехать в архив, чтобы обсудить всё лично.

— Только скажите, что именно вас интересует, — попросил историк.

— Наверное, записи рождения за начало прошлого века. Это возможно?

Никодимов замялся.

— Для этого вам потребуется специальное разрешение. Но я подумаю, что можно будет сделать.

— Замечательно. Спасибо большое, Борис… Африканович.

— Алён, обедать пойдёшь? — спросил, заглянувший в кабинет Бурдовский.

— Пойду.

До встречи с Никодимовым оставалось полтора часа. Как раз достаточно, чтобы съесть салат и булку с чаем.

— Знаешь, за что я тебя люблю, Золотарёва? — спросил Серёга, уплетая столовский борщ.

Алёна остановила на нём взгляд и удивлённо вздёрнула брови.

— А ты меня любишь?

— Образно говоря.

— А-а… И за что?

— За то, что ты любишь поесть.

Алёна замерла, перестала жевать булку.

— Вот спасибо. По-твоему, я обжора?

— Нет. Ты просто любишь поесть. И при этом вот такая, — Серёжка показал ей свой мизинец.

— У меня обмен веществ хороший, — угрюмо проговорила Алёна, совершенно не проникнувшись намёком на комплимент с его стороны.

— Я про то и говорю. С тобой приятно в ресторан ходить. Правда, дорого.

Алёна под столом его от души пнула, а Бурдовский засмеялся.

— Ты никогда меня в ресторан не приглашал, так что не жалуйся. А теперь даже если пригласишь — не пойду.

— Ладно, ладно. Ешь булку.

Алёна посверлила его взглядом, после чего откусила от калача, размером с луну. Кругом неприятные личности, только и ждут, когда гадость сказать.

На стоянке не повезло, попалась на глаза Рыбникову. Тот стоял у своего новенького «Лексуса», был занят своим телефоном, но Алёну всё равно заметил. Складывалось ощущение, что у него внутри магнит на неё настроен, в какую бы сторону Алёна от него не поворачивала, Пётр Алексеевич тут же поворачивался следом.

— Ты куда? — строго спросил он.

От его тона захотелось ему по-военному козырнуть.

— По делу. По поводу статьи, — заверила его Алёна.

— Про фестиваль?

Бодро покивала.

— Да, поеду, осмотрюсь, там декорации выставляют.

Рыбников устремил на неё въедливый взгляд, поджал губы, но затем кивнул. Но всё же не удержался и погрозил пальцем.

— Смотри у меня.

— Я смотрю, Пётр Алексеевич, — заверила его Алёна и поторопилась сесть в машину.

Архив краеведческого музея располагался… скажем так, не слишком удобно. Далеко не в центре. Как сказал бы добрый Бурдовский: в попе мира. Самая окраина города, здания все старые, как раз той эпохи, что Алёну интересовала, некогда статные, а сейчас медленно разваливающиеся. Красный кирпич на фасаде крошился и облетал, окна в старых деревянных рамах смотрелись чёрными пыльными дырами, зато двери везде новые, железные, напоминающие сейфовые. Что выглядело странно и чуждо. К чему такие двери, если можно пихнуть рукой окно рядом, и оно вылетит. Но вывески тоже новые, радующие глаз, с золотыми буквами. И если сам Краснодевичий переулок Алёна искала долго, катаясь туда-сюда по ухабистой дороге, то здание архива, благодаря вывеске, нашла тут же. Припарковалась рядом, вошла в тёмный, мрачный холл, ощутила влажную прохладу, исходящую от каменных стен и поёжилась.

— Я вас слушаю, — сказал то ли охранник, то ли консьерж в стёганом жилете.

— Здравствуйте, я договаривалась о встрече с Борисом Африкановичем.

Мужчина равнодушно кивнул.

— Он предупреждал. Проходите, поднимайтесь на второй этаж. Вторая дверь налево.

— Спасибо, — пропела Алёна и едва ли не бегом заторопилась на второй этаж по широкой лестнице.

Борис Африканович Никодимов оказался очень серьёзным мужчиной ростом чуть выше английского бульдога. Маленький, лысенький, щуплый, зато с невероятными интонациями в голосе, как будто всё на свете зависело именно от него. На его голос Алёна обратила внимание ещё когда по телефону с ним разговаривала, и нарисовала себе в воображении седовласого профессора солидной комплекции, а в реальности всё оказалось куда удивительнее. И голос, и отчество создавали явное противоречие с внешностью Никодимова. Что его совершенно не смущало, и стоило Алёне войти в его кабинет и представиться, он тут же взял её в оборот.

— О Марьянове можно много говорить. Очень интересное место!

— Правда? — Алёна плюхнулась на свободный стул и приготовилась слушать. Обратила внимание на то, что Никодимов лично её удостоил лишь беглым, абсолютно равнодушным взглядом, зато, когда заговорил об истории, глаза у него загорелись. Он встал из-за стола, став при этом лишь немного выше, и принялся ходить по забитому мебелью и бумагами кабинету, время от времени взмахивая руками.

— Я лично никогда этой темой всерьёз не занимался, хотя мысль такая была. Но в то время усадьба была заброшена, однажды мы со студентами дошли до дома, это был настоящий поход. Но там были настоящие заросли, дом разваливался и плохо пах. Кажется, там даже обретались бомжи.

— Бомжи? — Алёна вспомнила дом, великолепное крыльцо, и никак не могла представить полную запущенность и заброшенность. Но так было, между прочим, совсем недавно.

Никодимов закивал.

— Да, да. Там было неприятно находиться. Но это было в конце девяностых, больше я там не был, и от работы по этой теме отказался. Я тогда собирался защищать диссертацию. А сейчас это частная территория.

— Об этом я знаю. Я там была недавно.

Борис Африканович остановился и уставился на неё.

— Правда? Что вы там делали?

Алёна посмотрела за окно.

— Я была там по работе. Я же журналист.

— Ах, да. И как дом?

Она улыбнулась.

— Великолепен.

Никодимов ненадолго призадумался, видимо, стараясь решить что-то для себя. После чего кивнул в сторону и вернулся за стол.

— Что ж, наверное, так лучше. Пусть частная территория, но зато дом привели в порядок. Жаль, что туда не допустили нас. Возможно, мы бы смогли узнать что-то новое… А они просто всё отреставрировали.

В его голосе прозвучала неподдельная печаль. Алёна наблюдала за расстроенным маленьким профессором, и, в итоге, рискнула предложить:

— Может, вам стоит обратиться к новым хозяевам? Возможно, они позволят осмотреть территорию.

Никодимов рассеянно покивал, и, кажется, улетал в своих мыслях всё дальше и дальше.

— Возможно, возможно.

Алёна кашлянула, привлекая его внимание. Борис Африканович моргнул, его взгляд переместился к её лицу, и Никодимов более осознанно поинтересовался:

— Так что именно вас интересует?

— Всё, — ответственно заявила Алёна. — Дом, усадьба… хозяева. Но больше меня интересует всё, что касается начала прошлого века. Как они пережили революцию, кто не пережил. Предки Кривовязовых — Ставровых. Возможно, кто-то до сих пор живёт поблизости. Я бы с ними встретилась.

— Ох, девушка…

— Я видела фотографии дома на сайте архива. У вас есть подлинники?

— Конечно, есть. Но они все в закрытом доступе. Из-за их старости и ветхости. Мы, знаете ли, делаем всё, чтобы сохранить историю. А усадьба Марьяново, не смотря ни на что, является исторической жемчужиной нашей области. Единственный уцелевший дом, по-настоящему уцелевший. По области всего три усадьбы царских времён, каждая по-своему ценна и уникальна, но дома там полностью перестроены. Есть планы, макеты, фотографии, раскопки производились, воспоминания собирались по крохам и записывались. Никого из очевидцев уже не осталось. И поэтому Марьяново уникально. Но владельцы…

— Что вы думаете про Кострова? — спросила Алёна в лоб.

Никодимов сдвинул брови.

— Про Кострова?

— Он заявляет, что он прямой потомок владельцев усадьбы. Это правда?

Борис Африканович побарабанил короткими пальцами по столу.

— Почему нет? Насчёт прямого я бы зарока не дал, но то, что правнук, одна из ветвей семейства…

— Но это как-то можно проследить? По архивным записям?

— Это трудоёмкий процесс.

— Я понимаю. Но разве вам самому не интересно? Установить истину?

— А что это изменит? Усадьба продана.

— Говорят, что уже перепродана.

— Правда? — Никодимов, не скрываясь, вздохнул. — Что ж, «о времена, о нравы»…

— А я могу сама посмотреть документы? Я хочу написать об усадьбе.

— Об усадьбе или о Кострове?

Такого провокационного вопроса Алёна от него не ожидала, и в первый момент растерялась, а Борис Африканович ещё и смотрел на неё пытливо и с умыслом.

— Обо всём, — сказала ему Алёна. — Я хочу написать обо всём.

Никодимов потёр подбородок.

— Я не обещаю вам закрытых документов, но если вас интересует сама усадьба, то смогу с этим помочь. Документов уйма. А уж что вы среди них в итоге найдёте… кто знает.

Наверное, это стоило расценивать, как удачное завершение разговора. Поэтому Алёна кивнула и благодарно улыбнулась.

— Когда можно это сделать?

— Я вам позвоню.

— Спасибо. Очень вам благодарна.

Но на этом визит в музейный архив не закончился. Борис Африканович решил провести для неё ознакомительную экскурсию, и следующие сорок минут Алёна терпеливо слушала его лекцию об усадьбах области. Её даже провели в другой кабинет, более просторный, и показали отсканированные снимки старых фотографий. На каждой были дома, на некоторых люди. Алёна неожиданно для себя заинтересовалась, слушала про Ерофеево, про Боярово и Скудлово, и даже про Марьяново ей профессор немного рассказал.

— Вот на этих снимках очень хорошо виден дом. Только сбоку. Вот левое крыло и кухня. Здесь жила обслуга.

Да, именно в этой кухне ещё позавчера Алёна и пила чай.

— А это фотографии, которые музею пожертвовали жители деревни. Культурной ценности они не представляют, чьи-то дальние родственники, но зато, видите, на этой отлично видна дорога на Марьяново и двуколка.

— Какой это год?

— Пятнадцатый. Незадолго до революции.

— Удивительные ощущения.

Борис Африканович кинул на неё любопытный взгляд, после чего согласился.

— Да, удивительные.

— Может, там и клад какой зарыт?

Профессор сдержанно улыбнулся.

— Не слышал. Ставровы были зажиточными, как сейчас бы сказали, состоятельными, но чтобы клады зарывать? Знаю только, что когда пришли большевики, всё более-менее ценное из дома было вывезено.

— Значит, Ставровы успели уехать?

— Из усадьбы — да. А уж как сложилась их судьба дальше, никто не знает. Возможно, смогли выбраться из страны, возможно, нет. На момент революции у Ставрова Кузьмы Афанасьевича было пятеро детей. Трое сыновей и две дочери. Их фотографию вы как раз и могли видеть на сайте архива. Из пятерых детей известна судьба только двоих. Старший сын был расстрелян в восемнадцатом году большевиками, а младшая дочь, ей тогда едва исполнилось семнадцать, была отправлена отцом к родственникам в Саратов. Уж что с ней стало там, установить не удалось, к сожалению.

— А остальные?

Борис Африканович пожал плечами.

— Возможно, Костров и имеет к ним отношение. Кто знает. Времена были смутные. Могли поменять фамилию, старшая сестра могла выйти замуж, могли уехать из губернии, а позже вернуться. Вряд ли возможно установить доподлинно. Говорить о своих родственных связях было опасно.

И, надо думать, именно этим Андрей Константинович в своё время и воспользовался.

— Я знаю, что он родился в Марьяново. В деревне. Второй дом от дороги, — заучено повторила она. — Это ведь может помочь?

— Точный адрес знаете?

— Нет. Но узнаю.

— Тогда встретимся и поговорим.

В ответ на это обещание, Алёна широко улыбнулась, а профессору протянула руку.

— Спасибо вам большое, Борис Африканович. Мне было очень интересно.

— История она, вообще, такая, интересная, — вроде бы пошутил он, и на этом они распрощались.

Конечно, по-хорошему, не мешало бы самой съездить в Марьяново, в деревню, в смысле, и поговорить с жителями. Зайти в тот дом, осторожно поспрашивать, вдруг всплывёт что-нибудь интересное. Но с другой стороны, возможно, тот дом, второй от дороги, до сих пор принадлежит Кострову или его родственникам, и тогда о её интересе быстро станет известно. И что она тогда найдёт на своём пороге, не считая машины, большой вопрос.

В редакции ей ещё в коридоре сообщили, что её искал Мишка Иванов. Признаться, за всеми этими историческими изысканиями, Алёна о телефоне Фёдора успела позабыть. А тут понеслась в техотдел.

— Ну что, получилось? — спросила она с порога.

— Пришлось постараться, но я его взломал.

— С меня шоколадка.

Мишка поднял на лоб очки и посмотрел на неё, Алёна тут же сдалась под его взглядом.

— Хорошо, хорошо, банка кофе.

— То-то же. — Он положил перед ней телефон. — Держи. Я его даже подзарядил малёк, а то грозил вот-вот сдохнуть.

— Миша, ты супер-человек.

— Ага, — отозвался тот равнодушно и от Алёны отвернулся.

Смешно, но заставке телефона оказалось фото Роско. Это отчего-то умилило. Чтобы не возвращаться в кабинет, побыть одной, собраться с мыслями и не привлекать внимание своей взволнованной физиономией, Алёна дошла до буфета, устроилась за столиком в самом углу, и пока пила чай, сверлила телефон взглядом. Сеть сим-карта не определяла, видимо, её успели заблокировать, что, в принципе, не удивляло, но информация-то была в телефоне. Открыла записную книжку, пролистала. Потом ещё раз. Список был нескончаемым, но непонятным. Многие мужчины так записывали свои контакты, какими-то только им понятными обозначениями. Но были и имена, а также городской номер с указанием «Марьяново». Вот по нему и следовало позвонить.

— Алёна, ты что так хмуришься? — спросила её буфетчица, которая подошла, чтобы протереть соседние столы.

— Да так, Ирина Петровна, дела да заботы.

— Съешь котлетку, легче станет.

Алёна на буфетчицу посмотрела, встретила открытую улыбку, потом головой качнула.

— Нет, боюсь, в этот раз не поможет.

Думается, что Фёдор ей весь аппетит сейчас отобьёт.

К телефону долго никто не подходил. Алёна даже сбросила вызов и набрала снова. И вот тогда уже услышала мужской голос, отрывистый, неприятный и незнакомый. Кашлянула в сторону.

— Здравствуйте. Это Марьяново?

— Марьяново.

— А я могу поговорить с Фёдором?

— С кем?

— С Фёдором, — уже не так уверенно повторила Алёна, а в голове мелькнула мысль, что сторожа вполне могли уволить, если узнали, что она сначала влезла на территорию, а потом от него сбежала.

А мужчина на другом конце провода спросил у кого-то в сторону:

— А кто у нас Фёдор?

Алёна старательно прислушивалась. В трубке наметился шорох, потом её попросили подождать, а спустя короткий промежуток времени в трубке послышался знакомый голос.

— Слушаю.

Вот после этого «слушаю», у неё мороз по коже пошёл. Из головы вылетели все мысли, растерялись все слова, и припомнился тот поцелуй, который и поцелуем-то назвать было нельзя. Она от него в ночь сбежала.

Выдохнула и сказала первое, что в голову пришло:

— Спасибо за машину.

Пауза, затем смешок.

— Привет, привет, солнышко. Я уж не чаял тебя услышать.

— Я позвонила только «спасибо» сказать.

— Это очень мило с твоей стороны.

— Не слишком. Как вы узнали, где я живу?

— А это не я. Для этого существуют другие люди.

Алёна невольно насторожилась.

— Какие люди?

— Которые умеют искать беглянок. Как машина, бегает?

— Да.

— Ну и замечательно.

— А что за люди? — Ей не давал покоя этот вопрос.

— Алёна, не задавай глупых вопросов. Ты же журналист. Опытный.

Она обиделась.

— Совсем не обязательно надо мной смеяться.

— А кто смеётся? Смылась ты вполне профессионально. Мы только все ахнули.

— Кто все?

Фёдор, кажется, вздохнул.

— С тобой трудно разговаривать, когда тебе чувство юмора отказывает. Так ты звонишь поблагодарить?

— Да.

— И спросить ничего не хочешь? — Он откровенно посмеивался.

— Нет. Я… извиниться хотела.

— Да я уже простил. Сбежала на самом интересном месте.

— Я не об этом! Я о телефоне.

— Каком телефоне?

— Твоём. Извини, что я его взяла у тебя из кармана. Но мне нужно было вызвать такси, а мой был разряжен. Но я, честно, им не пользовалась. Он же запаролен был. Я просто сейчас позвонила, чтобы извиниться и… Я могу его передать… как-то.

В трубке повисла тишина. Затем Фёдор без всякой игривости в голосе переспросил:

— Ты его разблокировала? Как?

— Знакомого попросила… Фёдор, я могу переслать вам его с курьером. Или с кем-то из знакомых.

Он молчал. Молчал, и это было странно и всё более неприятно.

— Я думал, я его в лесу потерял, — признался он, наконец.

Чёрт. Можно было не сознаваться. Но кто же знал?

— Ну вот, — притворно воодушевлённо проговорила она, — не потеряли. Это здорово, да?

— И не говори. Я в восторге.

— Так что, как его отправить?

— Не отправляй. Я сам заберу. На днях.

Вот уж счастье.

Алёна неловко кашлянула.

— Сам?

Он, кажется, снова развеселился.

— А что, свожу тебя в кафе, мороженого поесть. Ты любишь мороженое, Алён? — Она молчала, и Фёдор её поддразнил: — Любишь, я уверен.

— Перестань, — попросила она негромко.

— До встречи, красавица. И сделай одолжение, не потеряй мой телефон. Я только обрадоваться успел.

Надо было выкинуть этот телефон, в реку. И не было бы проблем.