Алёна смотрела на свою руку, на пальцы, которые скользили по мужской груди, медленно поднимались, добрались до ключицы, потом прошлись по плечу. А она наблюдала за своими же действиями будто со стороны, и наслаждалась также, со стороны. Потом улыбнулась. Знала, что Павел этого видеть не мог, и пользовалась моментом. За окном предрассветные сумерки, и ей спать было нельзя, необходимо уйти до того, как Ваня сможет проснуться и ему придёт в голову заглянуть в комнату к отцу. Он так часто поступал. Пару раз Алёна даже заставала его утром спящим в постели отца. И поэтому она последние три ночи старалась уходить раньше. Прежде чем сможет пригреться у Кострова под боком и уснуть. Смотрела на него долго, вздыхала, прижималась щекой к его плечу или груди и думала… думала о том, как вляпаться умудрилась. А вляпалась здорово, она это уже спустя три дня понимала. Всего каких-то три дня, которые ничего, по сути, не значили и никого ни к чему не обязывали, просто секс, приятная усталость после и общение, которое путало и смущало в основном только Алёну. Это она время от времени замирала, наблюдая то за Костровым, то за его сыном, и заново пытаясь осмыслить, что же она здесь делает. И куда делась, в чём растворилась её жизнь. Её настоящая жизнь, с реальными заботами, с мыслями о будущем, каким она его ещё совсем недавно представляла, где, казалось бы, всё ясно и определенно. Ей нужно было только стараться, трудиться, идти к своей цели. Вот только в последнее время эта самая цель как-то отдалилась и стала выглядеть смазано и не слишком привлекательно. А всё вот из-за таких моментов, как этим утром. Которые ей безумно нравятся, а с ними надо бороться. Потому что эти моменты для неё, а когда она смотрит на Павла, особой нежности и трогательности в выражении его глаз не замечает. Не ждёт, но… подсознательно…

В общем, он не слишком романтичен. И это не из-за неё, это Алёна понимала. Просто он такой. Он её хочет, он её целует так, как никто никогда не целовал. И даже обнимает после так, что у неё заходится сердце, но вряд ли это что-то значит. По крайней мере, для него. И Алёна даже посмеялась над собой, причём вслух, сказала, что, похоже, её здесь заперли для чьего-то развлечения и услады. Павел улыбнулся в ответ на это, и спорить не стал. А Алёна из-за этого расстроилась. Немного, но всё же.

Дуся бы сказала, что она сделала глупость. И дело не в том, что переспала с Костровым. Один раз. Это было вспышкой, с взрослыми людьми такое случается, как сказала бы Дуся: получила то, что хотела, и на этом остановись. А она не остановилась, не выгнала его первой ночью, не выгнала и второй. А потом уже стало поздно, да и глупо сопротивляться. Ей нравилось заниматься с ним любовью. И она даже умудрилась признаться ему в том, что никогда и ни с кем подобного не испытывала. И была уверена, что Павла это признание посмешило. Но он ничего не сказал, он, вообще, мало говорил. Предпочитал действовать. В отношении неё действия были неприличными, но ярко выраженными, и за это Алёна многое прощала. Неправильный подход зависимой женщины.

Становиться зависимой от Павла Кострова не хотелось. Но Алёна чувствовала, что её затягивает. Пока её предавало только тело, но сколько времени потребуется, чтобы потерять голову? Она себе не льстила. У неё никогда не было человека, которого можно было бы любить. Человека, которого можно было бы назвать своим. Она даже не знала, что это значит. Была большая семья, но… В общем, начиная об этом думать, Алёна предпочитала побыстрее переключиться на что-нибудь другое. В её жизни была Дуся, самое большое везение, как Алёна считала, а в остальном… Если бы у неё был человек, за которого следовало держаться, всегда, наверное, её жизнь была бы куда более насыщенной. По крайней мере, наполненной смыслом. Это был минус, её недостаток, у неё никак не получалось кого-то подпустить к себе достаточно близко, Алёна всегда в последний момент вытягивала руку и останавливала, в первую очередь, себя. И даже не жалела об этом после. И поэтому сейчас, понимая, что прикасается к Павлу как-то не так, с незнакомым трепетом, в досаде осознавала, что в этот раз у неё не получается вытянуть руку, и всё это остановить. Но она не собиралась разбираться в себе и в своих чувствах, всё это ненадолго, и её выставят из этого дома в тот момент, как это сочтёт нужным Павел. Он, действительно, заимел себе загородное увлечение, он об этом знает, она знает, все знают, даже Вадим. Недаром он вчера у неё со смешком интересовался, как ей отдыхается. Алёна не слишком гордилась тем, что вместо достойного ответа ограничилась неприличным жестом в его сторону, но Негожин, кажется, всерьёз не воспринял, потому что лишь рассмеялся. Зато тут же отвязался от неё и ушёл, даже завтракать с ними за стол не сел. Между прочим, Негожин садился за один стол с хозяином, и не редко, чего Алёна понять не могла. По её мнению, так с подчинёнными не общаются, но с вопросами не лезла. Пообещала себе, что будет поступать, как Павел и брать от их отношений то, что можно и в тот момент, который представится. Именно поэтому она и сейчас не спала, лежала, закинув на Кострова ногу, разглядывала его подбородок в полутьме, и водила пальцем по его груди. Ей казалось, что она делает это не ощутимо для него, кожи почти не касалась, и Павел вроде бы спал, но потом он вздохнул, закинул руку за голову, а другой крепче обнял её за плечи. Алёна улыбнулась, закусила губу, будто боясь быть на этой улыбке пойманной, а затем отвернулась от него. Села, спустила ноги с кровати, но вдруг пол показался ей слишком холодным. Алёна ещё посидела, опустив голову, потом волосы взъерошила. И снова улыбнулась, когда Павел на постели перекатился, и его рука обхватила её поперёк живота.

— Уходишь?

— Пойду. — Но поддалась его руке и назад откинулась, легла, устроив голову на его груди. А Павел её волосы принялся перебирать, потом зевнул. А она руку подняла, очертила пальцем его подбородок, откровенно играла с ним, но Костров засыпал и почти не реагировал. Алёна снова повернулась, приподнялась на руках и прижалась губами к его подбородку. — Я ухожу.

Костров угукнул, но глаз уже не открыл. Алёна с кровати поднялась, а пока надевала на себя хозяйский халат, который ей был жутко велик, самого хозяина и рассматривала. Снова пользовалась моментом. Но именно в этот момент в её изучающем взгляде не было места любопытству или понятному женскому любованию мужчиной, который совсем недавно занимался с ней любовью и делал это весьма умело. Она смотрела на него так, как Павел не позволил бы ей, будь он способен это прекратить. Алёна смотрела на его тело под простынёй, и уже знала, где находится каждый шрам на его теле. Их было немного, но они её пугали. Не своим видом, а тем, как они появились. Павел об этом говорить не желал, предпочитал отшучиваться, но его шутливый тон звучал предостерегающе, и Алёна уже дважды благоразумно замолкала. И даже опасалась прикасаться к нему в тех местах, будто знала, что её рука тут же будет остановлена. Его спина — у рёбер снизу, его бедро — длинный побелевший от времени рубец, и его лицо… Павлу не нравилось, даже когда она касалась сеточки шрамов на его щеке. Это казалось странным, немного смешным, глупым предрассудком, но Алёна всё это про себя проговаривала, потому что Костров обрывал эти разговоры на полуслове, и знать и слышать ничего не хотел. Только ухмылялся нехорошо. И она понимала почему. Он, из-за своей гордыни и самоуверенности, не терпел, когда его жалели, даже женщины. И ведь не объяснишь, что это совсем другая жалость. Жалость женщины, которая готова его принять таким, какой он есть, и ничего ужасного в нём не видит. В конце концов, она с ним спит, видит его раздетым, и её ничего в нём не пугает. Кроме, разве что, некоторой доли беспринципности, упрямства и достаточной жёсткости в поступках. Что из этого относится к его внешности?

Алёна кровать обошла, наклонилась к нему и поцеловала. Застыла в паре сантиметров от его лица, начала улыбаться, уже откуда-то зная, что Костров скажет в следующий момент.

— Что делаешь? — сонным голосом спросил он.

— Дразню тебя, — проговорила она ему в губы. — Я ведь ухожу.

Его рука пробралась под халат, прошлась вверх по её ноге, потом пальцы ухватили ягодицу, а Алёна рассмеялась и отскочила от него.

— Спи, — сказала она ему негромко.

Он перевернулся на живот, руками обхватил подушку рядом с собой, а Алёна снова застыла, на этот раз в дверях, уже не обманывая себя по поводу томления в душе. Сильное мужское тело на постели… это серьёзное испытание для женского разума и сердца. Как выяснилось.

Несколько часов спустя её разбудил мобильный. Алёна глаза открыла, посмотрела за окно, после чего вздохнула. Потом протянула руку к шумно вибрирующему аппарату, но это совсем не означало, что она собиралась ответить. На экран посмотрела, звонил Артюхов. Зачем-то. В который раз. И вызов Алёна отклонила.

Конечно, она догадывалась, зачем он звонит и что именно его интересует. Здесь ли она, и чем занимается. А говорить об этом, особенно с Тарасом, она не собиралась. И не только потому, что Павел этого не одобрит, она и сама не хотела говорить. Особенно, в свете последних событий. Ей было немного неудобно. Да и Тарас вряд ли удержится от каверзных, провокационных вопросов. Поэтому в «бан».

Как и Рыбникова, кстати. Тот вчера тоже звонил, момент для звонка был выбран не самый удачный, Костров рядом был… прямо совсем близко, увидел имя её начальника на экране, и не разрешил говорить.

— А если что-то важное?

— Всё важное я с ним решу сам, — то ли пообещал, то ли объяснил ей Павел. И чтобы заглушить все доводы разума, поцеловал. Надо сказать, что заглушить все здравые мысли в её голове, у него получилось. Зато сейчас они вернулись, Алёна засомневалась, но не из-за Тараса, о Рыбникове вспомнила, но Артюхову всё равно пришлось остаться ни с чем, вызов был отклонён.

— Алён, ты проснулась?

Дверь в её комнату открылась, заглянул Павел, бодрый и, судя по всему, выспавшийся, его взгляд был заинтересованным.

Алёна голову повернула, а телефон, что держала в руке, поспешно сунула под подушку. На Павла взглянула, сонно прищурилась. Только спрашивается: зачем притворяется? Потому что ему не нравятся её телефонные разговоры?

— Почти, — сказала она.

Павел её оглядел, взгляд задержался на спутавшейся копне волос, по губам скользнула ухмылка, но в комнату он так и не вошёл, вместо этого просто сообщил:

— Завтрак на столе, вставай.

— А который час?

— Десять. Ванька уже все дела переделал. Вставай, солнце.

Она улыбнулась. Абсолютно глупая улыбка расцвела на её губах, и чтобы как-то скрыть её, Алёна уткнулась лицом в подушку. И в неё пробубнила:

— Иду.

Дверь закрылась, Алёна перевернулась на спину, убрала с лица волосы, и в притворной тоске, чувствуя, как грудь распирает от эмоций, подумала: а говорят, есть мужчины, которые приносят своим женщинам кофе в постель.

В последние дни Альбина Петровна стала смотреть на неё с явным подозрением. Если раньше в её взглядах было лёгкое снисхождение, она мирилась с нею, как с неизбежным, но проходящим неудобством, то сейчас, по всей видимости, её заподозрили в злом умысле и коварстве. Конечно, скрыть от домочадцев, а тем более от обслуги, факт того, кто где ночует и чем при этом занимается, весьма трудно, да Павел особо и не старался, надо сказать. Он искренне считал, что это его дом, его жизнь, и он не обязан ни перед кем отчитываться. Тем более перед людьми, которым он зарплату платит. И, наверное, он был прав. Но в то же время, он совершенно не замечал того, что за их спинами теперь переглядываются и даже шепчутся. Не со зла, конечно, не со зла, просто всем было любопытно. Алёна все эти переглядывания и перешёптывания замечала, старалась близко к сердцу не принимать, и Павлу об этом не говорила. Мужчины в подобное не вникают, а она… вряд ли здесь задержится настолько долго, чтобы как-то решать эту проблему. Если это проблема, конечно. Возможно, кто-то из этих девочек, которым повезло устроиться на работу в усадьбу Костровых, ей завидует. Да и Альбина Петровна не просто так не в духе, ей не нравится поведение Алёны, считает, что та взяла на себя слишком много. А уж её практически единоличная забота о Ване, домоправительницу и вовсе не устраивает.

— Что на завтрак? — поинтересовалась она, как только вошла в столовую. Павел с Ваней уже сидели за столом: Костров в телевизор смотрел, слушал новости, а Ваня мотал ногой в ожидании тарелки с кашей. А услышав её голос, на стуле крутнулся и разулыбался. Алёна наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Потом присмотрелась к его футболке, дёрнула за воротник. — Вчерашняя.

— Она мне нравится!

— На ней пятно.

Ваня оттянул ткань, полюбовался на пятно от молока. Наморщил нос.

— Ну и что, — решил он, в конце концов. — Пап, ничего, что пятно?

Павел глаза от телевизора на мгновение отвёл, посмотрел на сына. Потом рукой махнул. Ванька тут же обрадовался, улыбнулся Алёне через стол.

— Видишь?

— В том-то и дело, что вижу, — отозвалась она. — Пятно очень хорошо вижу, надо переодеть.

— А папа!.. — браво начал Ваня, что совсем не произвело впечатления.

— А папа в этом ничего не понимает.

Альбина Петровна как раз принесла тарелки, и после этих слов неодобрительно на Алёну глянула. Алёна даже решила, что на самом деле границу перешла, но Павел, кажется, спор о футболке пропустил мимо ушей. Повернулся к столу и только в некотором ступоре уставился на тарелку с кашей, которую перед ним поставили. Алёна толкнула его ногой. Костров вздохнул, взял ложку и принялся есть. После вчерашнего утреннего разговора о том, что за столом все должны есть одно и то же. Раз кашу, значит кашу. Раз блинчики, значит, все едят блинчики. Так ведь справедливо.

— Раз одному четыре, то и всем должно быть четыре, — ворчал вчера Костров, на что Алёна предпочла отмолчаться. И о пользе каш на организм и взрослого человека говорить не стала. Только зря его раздражать. Зато Ваня доволен. Ест манную кашу, с куда большим энтузиазмом, поглядывая на отца.

— Чем нас сегодня кормят? — браво осведомился Негожин, появляясь в столовой. Ладони потёр в предвкушении, забыл поздороваться, за стол уселся и принял всерьёз растерянный вид, когда увидел перед собой тарелку. Поднял глаза на хозяина дома. — Это что?

— Каша, — сказал ему Ваня, облизывая ложку. — Манная.

Вадим нахмурился, а Павел ему кивнул.

— Угощайся. Расти большой, не кашляй.

— А мяса нет?

— Мясо будет на обед, — сообщила Альбина Петровна. — Тушёное. С баклажанами.

— А до обеда долго?

— Вадим, ешьте кашу, — посоветовала ему Алёна. — Не поверю, что такой большой и серьёзный мужчина не в состоянии осилить тарелку манной каши. Это очень полезно.

Вадим прищурился, глядя на неё.

— Это ты придумала?

— Нет, диетологи.

Павел брови вздёрнул.

— Серьёзно? А вчера ты говорила о справедливости.

— И это тоже. — Она посмотрела сначала на одного, потом на другого. — Мужчины, в конце концов, не подавайте ребёнку дурной пример. Ешьте кашу.

Ванька хихикнул, съел ещё ложку, а на Алёну взглянул с видом заговорщика.

После завтрака Павел снова скрылся за дверью своего кабинета, это уже был обычный день в усадьбе. По утрам он работал, и беспокоить его не стоило, это знали все в доме. Даже Альбина Петровна и Роско в эти часы шмыгали мимо двери в кабинет неслышно. А Алёна с Ваней в это время обычно гуляли. Забирали Роско и шли изучать территорию. Далеко не уходили, это запрещалось Вадимом, и, не смотря на обещание далеко не удаляться, Алёна была уверена, что за ними присматривают. Порой затылком чувствовала чужой настырный взгляд. Спорить было бессмысленно, и Алёна старалась не обращать внимания, а Ванька и вовсе не замечал. Он, кажется, искренне радовался возможности побегать по траве, поноситься наперегонки с Роско, и исследовать всякие кочки и кусты. Всё-таки мальчишки нисколько на девочек не похожи. Пока Алёна пыталась приобщить мальчика к прекрасному, рассказывала ему о птицах и растениях, тот умудрялся найти какую-нибудь грязь, жука или даже мышь-полёвку, что вызывало просто бурю восторга.

— Сегодня идём собирать землянику, — сообщила она Ване после завтрака. — Она точно поспела на той полянке, что мы видели вчера. Ты футболку так и не переодел?

— Алёна, у меня больше нет «Человека-паука»! А я хочу ходить сегодня с ним.

Алёна вздохнула. Остановилась на крыльце, на мальчика посмотрела.

— Хорошо, — сказала она в итоге. — Поход в лес твоя футболка как раз переживёт. Но к обеду переоденешься, хорошо?

— Нужно всегда быть чистым?

— Да. И умытым. И причёсанным. И вежливым. И ещё…

Ваня взял её за руку.

— Я сразу столько не запомню.

Алёна глаза к нему опустила, улыбнулась.

— Иногда ты становишься очень похожим на папу. Такой же хитрый.

— Папа умный.

— Одно другому не мешает.

— Как это?

Алёна посмотрела на небо. Потом пообещала:

— Я тебе вечером объясню, хорошо?

Собирать ягоды Ваня не слишком любил, ему на это терпения не хватало. Сначала он вместо банки клал ягоды в рот, а когда наедался, принимался искать себе более интересное занятие. Алёна ему не мешала, крупные ягоды собирались быстро, а мальчик был занят, заинтересован, а это самое главное. А ещё окончательно перепачкался, и уже становилось сомнительно, что футболку с «человеком-пауком» можно будет спасти. Ваня ещё и руки об неё несколько раз вытер, и на ткани чётко проступили ягодные разводы.

— Ты так много насобирала? — удивился он, когда увидел целую банку земляники.

— Так я не ела, — поддразнила его Алёна.

— А что мы теперь с ней делать будем?

— Принесём домой и папу угостим. А то он из кабинета своего почти не выходит.

Ванька весело заскакал по дорожке, остановился только когда увидел впереди стройку и рабочих. Те на них оглянулись, кивнули в знак приветствия, но достаточно сдержанно, только один из них, мужчина в возрасте, вполне добродушно заметил:

— Хороший день для ягод.

— Да, спасибо, — улыбнулась Алёна в ответ. — Здесь, кроме нас, собирать некому.

Павел ругал её за то, что она общается с рабочими, говорил, что это лишнее, и доказать ему, что доброжелательность должна быть присуща любому человеку, было невозможно. Он говорил о необходимости держать дистанцию с чужими людьми, а она считала это грубостью. Ей ничего не стоит перекинуться парой фраз с любым человеком, пусть и с рабочим, которого она, возможно, больше никогда не увидит. И Ване, кстати, совсем не помешает это понять. Мальчик чужих людей сторонился, и не из-за своего характера, Ваня был открытым ребёнком, скорее это был недостаток общения в его жизни в целом. У него был ограниченный круг знакомых, в основном родственников, а что делать при появлении чужих людей, Ваня не знал. Особенно, если это первые встречные, он даже здороваться зачастую забывал, только молча на людей смотрел. Наверняка, Павел считает это правильным, думая о безопасности сына, а вот о последствиях вряд ли задумывается.

Хотя, кто она такая, чтобы влезать в воспитание чужого сына? Поэтому и молчала, никого жить не учила.

Землянику решено было есть с молоком. Решено это было Алёной, потому что Ване этот вкус был незнаком. И она отправилась на кухню, за молоком и белым хлебом, и, видимо, этим тоже вызвала некоторое неудовольствие со стороны Альбины Петровны. Все эти дни Алёна на кухню не заходила, теперь это была чужая территория, да впрочем, и необходимости не было, домоправительница угадывала все пожелания хозяев и гостей дома, а тут Алёна вошла на кухню, и все разговоры тут же смолкли.

— Вы что-то хотели? — спросили у неё с явным намёком на подозрение.

Алёна окинула быстрым взглядом кухню и людей, что здесь находились. Поваром оказалась женщина средних лет при пышных формах, за столом пили кофе две девушки, что занимались уборкой в доме, и садовник, мужчина в годах, которого все звали Максимыч. Алёна остановилась в дверях, посмотрела по привычке на Альбину Петровну.

— Да, мне нужно молоко, немного белого хлеба и сахар. Хочу Ваню земляникой с молоком накормить.

Альбина Петровна стояла и молча смотрела на неё, кажется, раздумывала, а вот повариха поспешила к холодильнику. Улыбнулась.

— Конечно, конечно. Мальчику наверняка понравится.

— Надеюсь.

— Много собрали? — спросил садовник.

— Банку набрала, пока Ваня бегал, — улыбнулась Алёна.

Из холодильника достали бутылку молока, в плетёнку положили хлеб и поставили глубокую тарелку. Алёна за этими приготовлениями наблюдала, а потом, видимо, чёрт дёрнул её за язык.

— А молоко в магазине берёте?

— Конечно, — ответила ей Альбина Петровна. — Вы предпочитаете другое?

— Нет, просто… Здесь вокруг деревни, думаю, стоит брать молоко там, настоящее. Пока есть возможность. Ване будет полезно, магазинное он и в Москве попьёт. Да и творог, наверняка, здесь можно купить.

Пока она говорила, повар согласно кивала головой, а вот Альбина Петровна сверлила Алёну придирчивым взглядом. Алёна снова влезла не в своё дело.

В гостиную она вернулась с подносом. Ваня валялся на диване, раскинув руки, и время от времени дёргал Роско за ухо. Тот не злился, только огромной головой мотал, даже не вздыхал. Но когда Алёна вошла, Ваня вскочил и оставил пса в покое.

— Что мы будем делать?

— Сейчас тебе вкуснятину сделаю, — пообещала Алёна. И попросила: — Иди, папу позови, его тоже накормим. Он в кабинете.

Ванька убежал, а Алёна принялась насыпать ягоды в тарелки.

— Что вы опять затеяли? — спросил Павел, появляясь в столовой через пару минут. Сына за руки от пола приподнял, тот засмеялся и замотал ногами в воздухе.

— Мы набрали земляники, — похвастала Алёна, — сейчас будем её есть.

Костров хмыкнул. Усадил сына за стол, сам сел и поднял голову, чтобы Алёне в лицо заглянуть.

— И ради этого я прервал разговор с Испанией?

— Именно. Чувствуете, какой запах?

Ванька полез пальцами в банку за ягодами, а Павел, пока сын не видел, погладил Алёну по спине. Та плечами повела, кинула на Кострова укоризненный взгляд, но он ему не внял. Пока Алёна сама за стол не села, его рука так и гуляла по её спине и ниже. А она села и поторопила:

— Ешьте, ешьте.

Павел улыбнулся её энтузиазму, на сына посмотрел. Спросил того:

— Вкусно?

Ванька съел первую ложку и быстро закивал. А Алёна довольно улыбнулась.

— Я в детстве больше всего любила землянику с молоком. Ничего вкуснее в жизни не ела.

Ваня посмотрел на неё.

— А конфеты?

— А конфет не было, — ответила она. Её улыбка была чересчур воодушевлённой, но это лучше, чем пускаться в объяснения. Павел и без того кинул на неё задумчивый взгляд, правда, ничего не сказал. А она, чтобы перевести разговор на другую тему, сказала:

— Я снова перешла Альбине Петровне дорогу.

Павел доел свою порцию ягод, в конце даже ложку облизал, а на Алёну взглянул весело.

— Что на этот раз?

Алёна указала на свою тарелку.

— Молоко. Кстати, хочешь ещё?

Павел головой качнул.

— Нет. Но было очень вкусно, ты права. А что с молоком?

— Паш, надо молоко в деревне покупать, и творог тоже. Пока возможность есть. Ванька круглый год пьёт магазинное молоко. Скажи ей, меня она не послушает. — Он молчал, губы насмешливо кривились, и Алёне пришлось потрясти его за руку. — Я серьёзно! Раз есть такая возможность, пусть ребёнок ест всё натуральное. Это куда полезнее, чем возить из супермаркета.

— Ладно, ладно, — сдался он. — Я скажу, пусть Альбина узнает. Ванька, ты будешь пить парное молоко?

Ваня ложкой вылавливал последние ягоды со дна тарелки, поднял на отца непонимающий взгляд, а Алёна с недовольством констатировала:

— Твой ребёнок не знает, что такое парное молоко. Теперь дошло, папа?

Павел зубами на неё клацнул, что заставило Ваньку рассмеяться, и из столовой ушёл.

После обеда пошёл дождь. Небо стало мрачным, его заволокло свинцовыми тучами, и дождь пошёл сильный и беспросветный. Роско было сунулся на улицу, но уже через несколько минут вернулся, недовольный и мокрый, а Алёна кулаком ему погрозила, когда поняла, что он замыслил отряхиваться прямо посреди гостиной.

— Уходи в коридор! Иди!

Пёс, недовольный, вышел за дверь и не вернулся. А Алёна поднялась на второй этаж, и некоторое время стояла у окна, наблюдая, как разъезжаются рабочие. В такую погоду оставаться смысла не было. А она стояла у окна, смотрела на мрачное небо, на мгновенно потемневшие и нахохлившиеся сосны неподалёку, на красный защитный тент, натянутый над недостроенным зданием, и думала о том, насколько ей всё кажется нереальным. Даже она сама в этом доме, в усадьбе, словно ей сон снится. Долгий, наполненный событиями, но сон. И проснуться было страшно, боялась, что сон исчезнет и не вернётся, останутся только воспоминания. Со снами ведь так обычно бывает?

— Алёна, пойдём мультик смотреть! Мне одному скучно.

Она вздохнула, секунду ещё смотрела вдаль, никак не могла взгляд отвести, потом всё же повернулась к мальчику.

— Иду, Вань.

— А конфету можно? Мы же уже пообедали?

Алёна улыбнулась в ответ на его умоляющий взгляд.

— Можно. Сбегай в столовую. И мне возьми, — добавила она.

Телефон снова звонил. Негромко, но настойчиво. И напоминал сигнал будильника. Вот подойдёт она к нему, ответит на вызов, всё равно чей, и тут же проснётся, сон развеется в одно мгновение, и всё тут же станет сложно, даже неосуществимо. А телефон звонил, с утра звонил уже трижды. Рыбников, Тарас, даже Серёга Бурдовский попытку предпринял. Но ни с кем из них Алёна говорить не хотела.

— Не хочешь отвечать, выключи его совсем, — немного ворчливо проговорил Павел, появляясь в детской вслед за сыном.

Ванька уселся на кровать, к Алёне под бок, протянул ей конфету. Алёна негромко его поблагодарила, взгляд перевела на телевизор, на Кострова не смотрела. Но понимала, что он ждёт ответа, и что он недоволен. Вряд ли тем, что она к телефону не подходит, скорее самим фактом, что ей кто-то звонит. Что ей звонит Тарас, Рыбников и какой-то неведомый Серёга. Что им всем от неё надо?

Его слова, не её.

— Так они знают, что я жива, — сказала она, в конце концов.

— Правда? Из чего это следует?

Алёна растянула губы в вынужденной улыбке.

— Я же заряжаю телефон.

— Логично.

Павел на детскую постель прилёг, Алёне подвинуться пришлось, руку за голову заложил и тоже уставился в телевизор. Все молчали, только Ванька спросил:

— Пап, ты хочешь конфету?

— Нет.

Алёна свою развернула, откусила половину, а другую половину к губам Павла поднесла. Чтобы видеть его лицо, пришлось голову ему на плечо откинуть, встретилась с ним взглядом, и от его пристальности пришлось мысленно дух перевести. Костров же головой мотнул, по-прежнему от конфеты отказываясь, зато его рука легла на её плечо, и сразу стало спокойнее. Дождь барабанил по карнизу, и снова, как две недели назад, казалось, что дождь отрезает Алёну от реальной жизни, там, за территорией усадьбы.

Ванька уснул через полчаса. Поначалу ещё брался что-то рассказывать отцу, вопросы задавать, даже на руки к нему перелез, потом ёрзал долго, и, наконец, заснул, прижавшись щекой к подушке. Алёна укрыла ребёнка мягким пледом, а Костров тут же потянул её прочь.

— Оставь его, пусть спит.

В комнате, из-за мрака на улице, практически стемнело. И это в три часа дня. Зато не пришлось задёргивать шторы. Павел выключил телевизор и вышел из детской, плотно прикрыв за собой дверь. Прошёл в свою комнату и увидел, что Алёна стоит у окна и расплетает волосы, забранные с утра в небрежную косу. Она смотрела за окно, а может, на капли дождя, что сбегали по стеклу, и казалась задумавшейся.

— О чём ты думаешь сегодня? — заворчал он, просто не мог сдержаться. Её молчание от чего-то выводило из себя. Когда Алёна думала о своём, она казалась далёкой и расстроенной. И это тоже ему не нравилось. Хотя, ждать от неё довольства и бесконечной радости, также было глупо. Чему ей особо радоваться? Как ни крути, а он её здесь насильно держит. Или уже не насильно? Просто неделю назад он запретил ей и думать о побеге или работе. И больше они об этом не говорили.

Он подошёл, обнял её, даже чуть навалился на Алёну, отчего они вместе покачнулись, а она схватилась за его руки. Зато улыбнулась.

— Честно?

— Хотелось бы.

— Смотрю на лес и думаю, что сейчас ни за что бы в него не зашла. Мне ощущений на всю жизнь хватило.

— Я и говорю: дурочка. — Он пальцами расчесал её волосы, потом в кулак их собрал.

— Паша.

— У?

— Тебе из Следственного комитета звонили?

Он вздохнул.

— Алён…

— Я не из любопытства спрашиваю, я беспокоюсь. Что им нужно от тебя?

Он тихо рассмеялся.

— Помню, недавно ты чётко представляла, что именно им от меня нужно и что мне за это светит.

Она погладила его руку, которой он её обнимал, а пока Павел не видел, зажмурилась. Наверное, молчала дольше, чем надо было, и этим себя выдала, потому что Павел обнял её крепче, голову наклонил и прижался губами к её шее.

— Ладно, не думай об этом. Тебе вообще об этом думать не нужно.

Этот ответ ей не понравился. Возможно, Павел имел в виду что-то иное, но Алёну его слова обидели. Будто он предлагал ей не думать о его проблемах потому, что её это совершенно не касалось. Но повернулась к нему лицом, когда он этого захотел, подставила губы для поцелуя, и даже ответила на его поцелуй с удовольствием, за шею обняла. А Костров, осознав степень её податливости, даже зарычал ей в губы. Алёна же рассмеялась. Потом оттолкнула его, а пока она расстёгивала молнию на длинной юбке, и та скользила по её ногам вниз, Павел отошёл к двери и запер её на ключ. Пара часов для себя, пока Ванька спит.

Сегодня всё было неспешно, наверное, испортившаяся погода так действовала. Стук дождя по карнизу задавал ритм, заставлял дышать с ним в унисон, и время стало тягучим и приятным. Алёна обнимала Кострова за шею, двигалась, как он хотел, подчиняясь его рукам, целовала сама, тянула за волосы, заставляя его откидывать голову на подушку и закрывать глаза. А сама вглядывалась в его лицо, потом прижалась губами к его израненной щеке и провела языком по сеточке шрамов. Павел не возразил и не оттолкнул, слишком занят был собственными ощущениями, чтобы контролировать её. Его ладони гладили Алёну по бокам, по животу, поднимались к груди, потом спускались на бёдра и тогда принимались управлять и задавать новый ритм. Полумрак в комнате, дробный стук дождя, срывающееся дыхание, накатывающее волнами наслаждение, Алёна в какой-то момент глаза закрыла, окончательно теряясь в звуках и ощущениях, упёрлась руками в подушку и опустила голову, укрыв Павла своими волосами. И даже не сразу поняла, что он снова её целует, причём всё настойчивее. Наклонилась к нему, на поцелуй ответила, потом застонала ему в губы.

— Паша, Паша, — зашептали губы.

Он что-то шепнул ей в ответ, а может, и не шепнул, Алёна на какое-то мгновение перестала соображать и что-то слышать, только почувствовала, как он прижает её к себе, потом ловко перекатился с ней по постели и снова впился в её губы. А она раскинула руки в стороны и счастливо вздохнула. Правда, долго ей отдыхать не дали, Павел её за подбородок взял, требовательно сжал, и Алёна глаза открыла, посмотрела на него. Встретила насмешливую улыбку.

— Не притворяйся, я тебя знаю. Ты ещё со мной.

Алёна руки подняла, чтобы обнять его, а когда он наклонился, поцеловала в подбородок.

— Я с тобой.

Просто лежать с ним после, тоже было приятно. Алёна любила такие моменты. Когда к Павлу можно было прижиматься, когда они оба молчали, переводя дыхание, или просто думали каждый о своём. Алёна уже привычно закидывала на него ногу, водила пальцем по его груди или рёбрам, а иногда и улыбалась в темноте. Сегодня не улыбалась, не настолько темно было, щекой к плечу Кострова прижалась и грелась. Спине было немного прохладно, пока там его рука не оказалась. В её жизнь возвращались звуки. Внизу залаял Роско, потом за стеной послышалась мелодия её мобильного. Алёна в досаде вздохнула, даже предприняла попытку носом в подушку зарыться, но Костров ругнулся сквозь зубы, шевельнулся, потом на постели сел, повернувшись к Алёне спиной. Она потянулась к нему рукой.

— Паш.

Он не откликнулся, поднялся и пошёл в ванную, а Алёна вновь обратила внимание на шрам на его бедре. Он выделялся на фоне более смуглой кожи. Павел включил в ванной свет, дверь не закрыл, но это ничуть не успокоило. Алёна на подушки откинулась, убрала с лица волосы. А руку положила на соседнюю подушку, которая ещё хранила тепло чужого тела.

Их уединение прервал короткий стук в дверь. Алёна как раз застегнула юбку, расправила её и поторопилась дверь открыть, но, наверное, зря надеялась, что сможет кого-то обмануть порядком в своей одежде, уж точно не Альбину Петровну. Та только устремила на неё свой проницательный взгляд, как тут же стало стыдно, за всё, особенно за запертую на ключ дверь, явный намёк на то, что за ней происходило.

— Хотела сказать, что Ваня проснулся, — оповестила экономка спокойным голосом. — Спрашивал… где вы и Павел Андреевич. И ещё звонила Регина Родионовна.

Алёна кашлянула в лёгком смущении.

— Хорошо, спасибо, Альбина Петровна. Мы… Сейчас спустимся.

— Ваня внизу, пьёт молоко с печеньем, — добавила домоправительница, развернулась на каблуках и поспешила прочь по коридору. А Алёна закрыла дверь комнаты, обернулась на Кострова, который только появился из ванной, с полотенцем на шее после душа. Она же дверь закрыла и в досаде проговорила:

— Ну, вот, теперь меня однозначно записали в проститутки.

Павел усмехнулся.

— Не бери в голову. Альбине не положено судить и что-то думать.

— И, по-твоему, её или кого-то другого в этом доме это останавливает? Я просто не понимаю, чем так её раздражаю.

— Альбину пригласили в этот дом, чтобы она не кухней управляла, а за Ваней присматривала. Пока в этом необходимости нет, он занимает всё твоё время.

— Ах, вот в чём дело. Она ревнует.

Павел кинул на неё удивлённый взгляд.

— Она боится лишиться работы.

Алёна растеряно моргнула.

— Глупость какая. А кто будет домом заниматься?

Костров пожал плечами, по его лицу было заметно, что ему, по сути, всё равно, кто будет заниматься домом — Альбина или кто-то ещё, лишь бы всё шло, как положено и делалось в срок.

— Я пойду, переоденусь, — сказала ему Алёна, решив закончить непонятную для них обоих тему. Подошла, дотронулась до него, потом в голое плечо поцеловала. — Ваня внизу уже.

— Хорошо.

Дверь в свою спальню Алёна намеренно прикрыла. Снова сняла юбку, открыла шкаф, но потом, позабыв об одежде, присела на кровать, взяла в руки телефон. На сердце стало тяжело. Пять пропущенных вызовов, и самое плохое то, что два от Дуси. Конечно, тётке можно было перезвонить, Алёна, кстати, звонила ей три дня назад, поболтала ни о чём, выслушала семейные новости, а вот о себе ничего не сказала. С Дусей они договорились созвониться в субботу, и тот факт, что тётка вдруг её хватилась посреди недели, ничего хорошего не сулил. Особенно, если принять во внимание то, что до этого она два дня не желала отвечать на звонки Рыбникова. Она сказала об этом Павлу вчера, точнее, осторожно поинтересовалась, что он там «решил». Он в очередной раз успокоил, что всё устроил, но Рыбников сегодня звонил снова.

Он точно Дусе обо всём доложил. Алёне захотелось кулаком по подушке стукнуть. Самое плохое, что могло было случиться, по всей видимости, случилось. Конечно, Павел ведь знать не знает, что Рыбников является не просто её непосредственным начальником, который вечно ею недоволен и подгоняет, у него ещё и моральное, так сказать, право на это есть, индульгенция, выданная самой Дусей. Дело в том, что когда-то, очень давно, когда Дуся была молода и наивна, как она сама описывает те времена, она умудрилась выскочить за Рыбникова замуж. Брак этот был скоропалительный, по страстной и безумной любви, и закончился также внезапно, как вдруг и приключился. Всего через год после свадьбы. Но они остались в хороших отношениях, что и помогло однажды Алёне устроиться сначала на практику, а потом и на работу в главное новостное издание области. Хотя, сама Алёна родственником Петра Алексеевича не считала, даже дальним. В те времена она и понятия не имела о жизни Дуси, даже о её существовании знала по скудным рассказам отца. А уж тем более Дусины мужья её никак не касались. Но Рыбников, помня о прошлом, терпел её, Алёны, неудачи, фокусы, как он говорил. И даже ответственность чувствовал, иногда. Как в данной ситуации, надо полагать. И не смотря на то, что Павел, как считал, «всё уладил», Пётр Алексеевич не успокоился, и сдал Алёну тётке со всеми потрохами. И теперь Дуся звонит и пишет грозные смски. Как раз угрозой можно было посчитать сообщение о том, что она срочно приезжает и требует, чтобы Алёна ждала её дома. Иначе…

Так и было написано: «Иначе…», и уже становилось страшно.

Алёна повалилась на постель, закрыла глаза и так лежала некоторое время. Кажется, сон всё-таки заканчивается.

Весь вечер Алёна об этом думала. Старалась, чтобы её невесёлая задумчивость в глаза не бросалась, Ване улыбалась, ко всем словам Павла прислушивалась, и даже молоденькую домработницу из столовой за ужином буквально выгнала, решив, что они вполне способны поесть сами, без того, чтобы им подносили тарелки. В конце концов, это странно и сильно напрягает. Хотя, видимо, только её.

Позже, когда Ваня вдоволь набегался с Роско наперегонки по дому, из-за невозможности выйти на улицу, чтобы как-то мальчика успокоить, Павел усадил его в детской за письменный стол и предложил заняться прописями, которые выдали в садике на лето. Чёрточки, кружочки, закорючки… Ванька долго вздыхал, канючил и даже трагично ронял голову на сложенные на столе руки. Алёна сидела рядом, всё это от ребёнка выслушала, потом предложила быстренько сделать, что просил папа, и продолжить играть.

— Всего одна страничка. Давай, ты быстро справишься, я уверена. Пиши.

Ваня наморщил нос, но взял ручку и открыл тетрадь.

— Только старайся, — попросила Алёна, — потом мне покажешь.

Он кивнул, нос потёр, а Алёна из детской вышла, решив ребёнка своим присутствием не отвлекать. Из комнаты, в которой находились спортивные тренажёры, слышались характерные звуки. Алёна знала, что Павел там, он каждый вечер около часа занимался, упорно, без лишних эмоций и раздумий, просто тягал тяжеленные диски на силовом тренажёре. Он даже больную ногу качал, и когда Алёна в первый раз это увидела, с трудом в себя пришла. Но её просто развернули в сторону выхода и сказали, что она ничего не понимает. Спорить она не стала, на самом деле не понимает, и уж точно не может видеть, как он, морщась от боли, выжимает ногой достаточно большой вес. Поэтому на этот час она оставляла Павла в покое. Но сегодня её потянуло к нему со страшной силой. Павел был один, сосредоточен, а у неё кончилась выдержка, необходимо было с ним поговорить.

Она в комнату вошла, остановилась в дверях и с минуту наблюдала. Костров в её сторону не смотрел, был занят тем, что следил за дыханием и правильностью выполнения упражнения. Дыхание было тяжёлым, он громко выдыхал, вены на шее вздулись. Алёна смотрела на него, потом присела на пуфик у двери. А как только Павел руки опустил, поднялась и подала ему полотенце, он лицо вытер.

— Ну, и что ты хочешь мне сказать? — спросил он, усмехнувшись.

Она оглядела страшный тренажёр, даже дотронулась до него.

— Паша, мне нужно вернуться в город.

— Серьёзно? — его тон был полон сарказма.

Алёна губу закусила.

— Очень серьёзно. То есть, очень надо.

— С ума сойти.

— Паш, ну, перестань. То, что ты язвишь, ничего не решает.

— А я не язвлю. Поезжай. — Он открыто и до противного спокойно посмотрел на неё. — Ты ведь не успокоишься? А бегать за тобой по лесу я больше не буду. Поезжай в город.

И что надо было ему сказать? Что это последнее, чего она в эту минуту хочет? Не хочет в город, не хочет думать о работе, она влюбилась в эту усадьбу, по щелчку пальцев влюбилась, как только увидела этот дом, через пелену дождя, заснувший и тихий. Сказать, что она просто влюбилась… и её отъезд — это конец самого фантастического её сна? И сейчас кажется, что за забором пустота, ничего нет.

— Рыбников Дусе всё рассказал. Она звонила сегодня, а я не ответила. И она написала, что срочно приезжает. И если я не появлюсь… Мне нужно вернуться в город, понимаешь? Я не могу так с ней поступить, заставлять её волноваться. Просто не могу.

Павел молчал, молчал долго и оттого очень тревожно, затем поднялся.

— У Рыбникова длинный язык, как понимаю.

Алёна сокрушённо вздохнула.

— И длинные руки. На него, как на бывшего мужа, возложена обязанность за мной присматривать. Он не слишком ответственный контролёр, но… ситуация располагает на этот раз.

— Он был женат на твоей тёте?

— Это было очень давно, они тогда ещё оба учились. Студенческий брак. Но он всё равно обязан.

— Ясно. — Павел снял футболку, из комнаты вышел, зашёл в ванную, что была напротив. Умылся, а футболку кинул в корзину для грязного белья. Алёна за ним наблюдала. Потом осторожно позвала:

— Паша.

Он обернулся через плечо, наградил её тяжёлым взглядом.

— Я уже всё тебе сказал, поезжай. Завтра утром, пока Ванька спит. Прощания нам ни к чему.

Он отвернулся, а Алёна поспешила уйти в свою комнату, чтобы он не видел её предательски затрясшихся губ.