Наверное, это был самый страшный день, по крайней мере, за последние десять лет точно. Лана не спала ночью, не находила себе места днём, ходила от окна к окну, словно из окна своего старого дома могла наблюдать происходящее. И запрещала себе звонить Фросе, которая должна была встретить Соню в аэропорту, и вместе с ней отправиться в Нижний Новгород. То, что она сама не могла встретить дочь, тревожило больше всего. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Ничего не делать, изводить себя страхами и тревожными мыслями, и время в такие моменты, кажется, замирает. Каждый час ощущается вечностью.

Лана в то утро очень долго сидела на крыльце, с чашкой остывшего чая в руках, и от нестерпимой нервозности, мотала ногой. Это ужасно вульгарно – мотать ногой. Она это знала, но поделать ничего не могла. Уж лучше мотать ногой, чем кусать ногти. В какой-то момент мимо её дома проехал уже знакомый яркий «Рено». Леся пожаловала. Лана на минутку отвлеклась от своих мыслей, проводила автомобиль взглядом, и, не желая того, припомнила вчерашнюю встречу с Ваней. Его разговоры про строительный материал и ремонт балкона. Размышления на эту тему должны были стать интересными, но не в данный момент. К тому же, Лана чётко дала понять бывшему мужу, что какими бы ни были его мотивы, они её не заинтересовали. Зная Ваню, это должно было его обидеть, или хотя бы задеть мужское самолюбие. Но себе так просто не соврёшь. Непонятный разговор о балконе её зацепил, правда, не отвлёк от главного.

Но ведь она сказала ему правду. Леся хорошая, и Ване, несомненно, подходит. Лана весь вечер украдкой наблюдала за ней у Шохиных. Прекрасно видела, какие взгляды девушка кидает на её бывшего мужа, и без всякой лупы и степени психолога можно было догадаться о неподдельности её чувств. А Лане даже стало немножко грустно. Когда-то она тоже так смотрела на Ивана Сизыха, и любила также беззаветно. Несправедливо, что любовь проходит или перестаёт быть важной под ворохом житейских проблем и неприятностей. Насколько было бы проще жить, если бы ничего кроме любви в жизни не было. Рутины, быта, привычки, финансовых передряг. Хотя, если бы всё было настолько просто, человечество до сих пор бы обитало в пародии на райский сад и напоминало блаженных фанатиков.

Лана даже представить попыталась эту картину, перепугалась, и мысленно посетовала, до чего можно додуматься под влиянием стресса. Зато, когда ближе к полудню зазвонил телефон, и она услышала голос дочери, это был поистине счастливый момент. Они не разговаривали неделю. Лана подозревала, что Слава попросту запретил педагогам отвечать на её звонки. И это было той самой опасной чертой, за которую они ступили. Они начали сражаться за ребёнка, методами недостойными, но остановиться за этой чертой всегда трудно. На памяти Ланы было слишком много подобных примеров, и повторений, тем более в отношении собственной дочери, она не желала.

– Мама, я соскучилась! Почему ты не приехала? – Голос Сони звучал возбуждённо, обрадовано и требовательно одновременно.

– Солнышко, я тоже соскучилась. – Лана очень старалась не расплакаться. После пережитого стресса сделать это очень тянуло. – Извини, что не смогла тебя забрать. Я не в Москве. Но Фрося тебя встретила, ведь так? Вам будет весело в дороге.

– Я хочу домой.

Лана зажмурилась на секунду.

– Я знаю, малыш. Но сейчас поехать домой не получится. Зато ты увидишь другой дом, в котором я жила.

– Когда жила?

– Давно. До… встречи с папой.

– А папа с тобой?

– Папа работает, – быстро соврала Лана. И тут же переспросила: – Ты не испугалась новых охранников?

– Нет. Только я уже взрослая, меня не надо носить на руках.

– Тебя несли на руках?

– Да, до самой машины. Ты скажешь им, что я взрослая?

– Конечно, дорогая. Как только вы приедете. А сейчас дай трубку Фросе. – Услышав голос подруги, позволила себе выдохнуть. – Я не верю, что всё получилось.

– Если бы не получилось, я бы сама начала отбиваться, – бодрым голосом известила её Афродита. И чуть понизив голос, чтобы не особо привлекать детское внимание, продолжила: – Но это было очень круто. Мы перехватили, схватили, вышли через вип-зону. Лана, я тебе клянусь, никто ничего не понял. Мы даже не показывались в зале ожидания. Каких-то пятнадцать минут, и мы уже мчим из Шереметьево. Через несколько часов будем в Нижнем. Нужно песню про это написать. В рэп-стиле. Как думаешь, мне пойдёт?

– Тебе всё пойдёт, – успокоила её Лана и добавила: – Спасибо. Ты столько сделала, не испугалась…

– Да чтобы я этого слизняка испугалась? Лана, да я бы его сама!..

– Верю, верю! Приезжайте скорее, я вас жду.

Настроение поднялось. Лана ходила по комнатам с новыми обоями и побелёнными потолками, зашла в детскую и придирчиво ту оглядела. Стены, потолок, окно. На полу дорогой ковролин, у стены новая детская кроватка, укрытая стёганным розовым покрывалом. А в углу белый плюшевый мишка, почти копия, оставленного Соней в доме Игнатьевых. Лана очень постаралась обставить комнату как можно более привычно для Сони, во вкусе дочки. Чтобы та, переселившись в новый дом, не впала в панику, ей хватит полного непонимания ситуации и стресса от расставания с отцом. Слава не был отцом из новогодней детской истории, но уделял Соне каждую свободную минуту, в его духе было завалить девочку подарками, оправдывая свою занятость, но не признавать его доброго отношения, Лана не могла. Он принял Соню однажды и безоговорочно, и никогда не позволял себе лишних вопросов или неприятных намёков. Он вообще не любил говорить о том, что до него у Ланы был муж. И не хотел думать, что кто-то другой может предъявить права на его семью. Слава был жутким собственником, и даже если в душе не считал, что Соня ему родная, он желал считаться её единственным отцом. Формально или нет. Именно поэтому столько сил было положено на сохранение тайны рождения её дочери. Тот факт, что Соня не является Игнатьевой по крови, было тайной за семью печатями.

И растили Соню, как принцессу. В принципе, этого Лана и хотела, соглашаясь на предложение Славы о замужестве, она в первую очередь думала о дочери. Понимала, что сама вряд ли сможет дать ребёнку многое. Что поделать, она не из тех женщин, которые, оказавшись в столице в трудной жизненной ситуации, способны построить империю на руинах собственного женского счастья. После того, как она уехала, Ваня ни разу не пытался с ней связаться. Он говорит, что она сбежала от него, от случившегося ужаса, от смерти Паши, и, наверное, это так. Она сбежала, но скорее от обстоятельств. Но не скрылась в неизвестном направлении. Ваня отлично знал, что она остановилась у тётки в Москве, но так и не приехал, и даже не позвонил. Прошёл месяц, за ним второй, и стало ясно, что ждать его бессмысленно. Мама по телефону осторожно рассказывала о том, что он переживает, и, кажется, пьёт, но это ведь не было оправданием. И после некоторых сомнений и мучительного желания вернуться домой, Лана решила попробовать начать новую жизнь. После столь значительного перерыва вернуться на родную улицу с животом, в надежде убедить в первую очередь бывшего мужа в том, что ребёнок его, было трудно решиться. В основном, морально. Можно было доказать, можно было положить перед ним результаты анализов, но, поразмыслив немного, Лана поняла, что это ничего, по сути, не изменит. Переступить через всё случившееся будет слишком трудно. И она осталась в Москве, решив, что и у неё, и у дочери, шансов здесь значительно больше. И не ошиблась. Она сделала всё, чтобы её принцесса была окружена любовью, красотой и росла уверенной и смелой. Не такой, какой была её мать. Которой долго-долго пришлось даже не учиться быть женщиной, а воспитывать в себе женщину, с самого начала. Потому что Лана прекрасно осознавала, почему Вячеслав Игнатьев на ней женился. Не потому, что разглядел её прекрасную душу. Его больше интересовала её фигура, правильный овал лица и очаровательная улыбка. А её – стабильность в жизни, которую он готов был ей дать. На этом они и построили свой брак.

Свекровь, незабвенная Мария Николаевна, говорила, что на этих принципах держатся самые крепкие браки. Лана готова была с ней согласиться. Правда, никто не даёт стопроцентной гарантии, что в один далеко не прекрасный день, один из супругов не сойдёт с ума. Как произошло в их семье. Если бы не Славино сумасшествие, они бы, наверняка, прожили вместе всю жизнь. Они ведь даже не ссорились никогда. До недавнего времени. А затем Игнатьев решил поиграть в мачо.

Если честно, даже интересно, каким он станет мужчиной. Если всё-таки повзрослеет до такой степени. Если ему в полёте одна из особо предприимчивых любовниц не подрежет крылья.

Ещё до приезда Сони с Фросей, позвонил Игнатьев. Лана подошла к столу, на котором лежал телефон, долго смотрела на экран, на безликий силуэт вместо фотографии мужа, она только на днях удалила его снимки из телефона, после его очередного выпада в её сторону с экрана телевизора. Телефон играл знакомую мелодию и вибрировал, делал это шумно и несколько зловеще, и в первый раз Лана не решилась ответить. Телефон затих, и она вздохнула с облегчением. Но, как выяснилось, ненадолго. Не прошло и пяти минут, как Игнатьев позвонил снова. Он добивался разговора с ней, и Лана решила, что ей скрываться от него недостойно и даже жалко. Не будет она прятаться. И ответила ему, и даже поздоровалась совершенно ровным, как ей показалось, тоном. На что Слава отозвался разгневанным рыком.

– Что ты сделала?

Притворяться непонимающей было глупо, и Лана просто оповестила:

– Забрала дочь. Если я живу здесь, значит, и она будет жить здесь.

– Ты украла ребёнка, Лана?

– Слава, не бросайся такими обвинениями. И ты, и я знаем, что это лишь громкие слова. Это моя дочь, и она будет жить со мной.

– Это ещё неизвестно.

– Тебе очень хочется так думать.

– Лана, что бы ты ни говорила, но ты выкрала Соню. Я не знаю, кто тебе помог, наверное, эта сумасшедшая с красными волосами, но факт остаётся фактом. Ты хоть представляешь, какую психологическую травму Соне нанесла? И считаешь, что это не будет учитываться в суде?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – твёрдым тоном произнесла Лана. – Я попросила подругу встретить мою дочь и привезти домой. Я имела на это право, и не обязана была кого бы то ни было, включая тебя, ставить об этом в известность.

– Правда? А то, что сопровождающие педагоги были вынуждены вызвать полицию?

Эта информация вызвала некоторую тревогу, но Лана решила не поддаваться.

– Если они потеряли ребёнка, это их проблема. Значит, они не столь квалифицированны, как мы с тобой думали. Фрося подошла и предупредила. – И для того, чтобы придать веса своим словам, добавила: – У нас есть свидетель.

– Ты окончательно спятила!

– Не спятила, – успокоила его Лана. – Просто я с тобой развожусь.

– Нет, любимая, ты кое-что путаешь. Это я с тобой развожусь.

Всё-таки сумел испортить ей настроение. Когда Игнатьев отключился, Лана прерывисто выдохнула, понимая, что от недавнего облегчения ничего не осталось. В душе поселилась тревога.

С которой следовало немедленно что-то сделать, чтобы никто не заметил и не почувствовал.

Когда Соня вылезла из подъехавшего к дому автомобиля, закричала, кажется, на всю улицу:

– Мама!

А Лана на мгновение забыла обо всём на свете. Застыла на крыльце и только смотрела на дочь, которую не видела три недели. Три недели, в которые перевернулась их жизнь. Соня улыбалась, совсем не выглядела встревоженной или расстроенной, и выросла. Несомненно выросла. Всего за несколько недель в лагере её дочка выросла и казалась повзрослевшей, а Слава хочет отправить её учиться в закрытую школу, чтобы они не видели её месяцами, а при редких встречах только отмечали, насколько она без них повзрослела? И что становится личностью, человеком, которого они совсем не знают, которого не они воспитывали?

Соня даже забыла оглядеться по сторонам на незнакомой улице, толкнула низкую калитку и побежала по дорожке к матери. Лана поймала её и прижала к себе. Глаза закрыла, когда руки дочери крепко обняли её за шею.

– Как же я по тебе соскучилась, – проговорила она, прижимая девочку к себе.

А Соня уже отстранилась, отступила на шаг, и сбивчиво принялась пересказывать свои новости.

– Мама, в лагере было круто! Правда, немного скучно. Но я там со многими познакомилась, с одной девочкой из Берлина, её зовут Мадлен. Представляешь, Мадлен! Помнишь, у меня была такая кукла? Правда, Мадлен на куклу совсем не похожа, она не такая красивая. Но классная, нам было весело. А ещё Ольга Станиславовна сказала, что у меня лучше всех получается учить стихи на немецком. Это меня Мадлен научила. Я на английском умела, а на немецком нет. А теперь научилась. Здорово, правда?

– Очень здорово. – Лана пригладила дочке волосы. – И ты так выросла.

– Правда? – Соня этому обрадовалась, закружилась на месте. – У меня новое платье. Мне Ольга Станиславовна купила, потому что я на своё зелёное пролила вишнёвый сок. Ой… Ты будешь злиться?

– Из-за сока? Нет, конечно.

Лана поднялась, а Соня обхватила её за талию, привалилась к ней и пожаловалась:

– Мы так долго ехали. Мне надоело ехать. Но меня больше на руках не носили, только после самолёта.

Лана снова погладила её по волосам, а сама смотрела на Фросю, которая не торопилась бежать к ней навстречу и обниматься, а хмуро поглядывала по сторонам. Затем её взгляд остановился на доме, и подруга окончательно помрачнела.

– Лана Юрьевна, вам ещё нужна помощь?

Лана обратила свой взгляд на бравого молодого человека в тёмной одежде, который неслышно приблизился к ней. У чёрного внедорожника стоял ещё один, помоложе и не такой серьёзный, но глазами не стрелял, видимо, не положено было.

– Думаю, что нет. Спасибо вам огромное. И передайте Константину Михайловичу, что я очень ему благодарна. Непременно позвоню ему в ближайшее время, и сама это скажу.

– Я могу оставить пару человек присмотреть…

– Нет, что вы. Думаю, это лишнее.

– Всё-таки я оставлю вам номер телефона.

– Спасибо.

Охранники, или кем уж они были в штате Шохина, один Бог знает, вернулись в машину, правда, Лана заметила, что более молодой бросил ещё один любопытный взгляд на Афродиту, прежде чем уехать. А вот сама Фрося прошла через калитку на участок, обогнув два чемодана с Сониными вещами, продолжала осматриваться, и взгляд её не предвещал ничего хорошего. Так и вышло. Как только представилась возможность, и они с Ланой остались с глазу на глаз, Фрося громким шёпотом вопросила:

– Ты сошла с ума? Ты собираешься здесь жить с ребёнком?

Лана сразу отвечать, а уж тем более оправдываться, не стала. Прошла в дом, наблюдала, как Соня, будто любопытный котёнок, исследует новую территорию, свернула на кухню и там уже обернулась к подруге. Попыталась её убедить:

– Всё не так плохо.

– Ты серьёзно?

– Да. Дом подремонтировали, в нём вполне можно жить.

– Вполне можно жить, – передразнила её Фрося. – Это сарай!

– Фрося, не перебарщивай. В конце концов, я здесь выросла.

– А я выросла в общежитии, в рабочем посёлке. Предлагаешь и мне вспомнить старые времена?

– В данный момент, у меня нет выбора. И ты это знаешь.

– Выбор есть всегда, – назидательно проговорила Фрося. – Ты можешь жить у меня.

– Я не хочу жить у тебя. Только не обижайся. Но это неправильно. Я не могу жить с ребёнком у тебя, потому что это ничего не решит. Пора свыкаться с обстоятельствами.

– Мама, чей это дом? – спросила Соня, появляясь на кухне. А Фрося указала на ребёнка рукой.

– Кстати, об обстоятельствах, – подсказала она, не спуская с Ланы выразительного взгляда.

Лана взгляд подруги проигнорировала, а дочери улыбнулась.

– Это дом бабушки Любы. И мой. А теперь наш с тобой. Я здесь выросла, малыш.

– Правда? – Соня с интересом осматривалась. – Он старый.

– Старый. Но он очень удобный. Я уверена, что тебе понравится, ты его полюбишь.

– Мы долго здесь пробудем?

Лана неопределённо повела рукой.

– Некоторое время.

– А папа?

– А папа работает, – хором, не сговариваясь, произнесли Лана с Фросей. И переглянулись. – Хочешь посмотреть свою комнату? – немного переигрывая энтузиазм, спросила Лана, пытаясь дочку отвлечь. – Я купила тебе плюшевого медведя, ты же их любишь.

Она взяла Соню за руку и повела наверх по узкой лестнице, оставив Фросю придумывать новые доводы, чтобы доказать её сумасшествие.

– Я не думала, что всё так плохо, – сказала ей та, когда Лана спустилась одна.

Соня устала с дороги, и хотя любопытничала, но довольно быстро согласилась переодеться и прилечь ненадолго, рядом с новой игрушкой. А вот Фросю Лана нашла на диване в гостиной. Если эту комнату можно было назвать гостиной, а мебель, на которой подруга сидела, полноценным диваном. Этому дивану лет было чуть меньше, чем самой Лане.

– Даже когда ты присылала фото, я не понимала, насколько всё печально.

Лана вздохнула, остановилась у окна, руки на груди сложила.

– Мне нужно своё жильё, Фрося. Чтобы Игнатьеву не в чем было меня упрекнуть. И всё не так ужасно, не придумывай. Миллионы людей так живут. И даже хуже. А это дом, мой собственный дом. Мне повезло, что я успела привести его хоть в такой порядок. Тут крыша текла, и пол на кухне прогнил. Теперь от этого и следа не осталось. Здесь вполне можно жить.

– Считаешь, что этого достаточно?

– Очень надеюсь. Костя обещал найти мне работу.

Фрося моргнула и всерьёз заявила:

– Мне сейчас будет плохо.

Лана невесело хмыкнула.

– Да уж. В тридцать лет начинать поиски работы… Кому сейчас нужен мой диплом искусствоведа.

– Лана, чем ты будешь заниматься? Ты даже печатать толком не умеешь.

– Думаешь, меня бы взяли секретаршей?

– Конечно. Ноги у тебя длинные.

– Тогда можно и не уметь печатать, – попыталась пошутить Лана. Но, в итоге, вздохнула. – Если надо будет, я научусь. И печатать, и готовить, и полы мыть.

– Ещё не хватало.

– Я должна содержать ребёнка.

– Ты должна нанять хорошего адвоката и стрясти с этого сукиного сына всё до последней положенной тебе копеечки! А не ныть.

– Я не ною.

– Ноешь. Я слышу. Он тебе должен, Лана. Где бы Игнатьев был, если бы ты не толкала его вперёд в последние пять лет. Они все, все тебе улыбались, а уж потом ему. Да половина его сделок – это твоя заслуга. Банкеты, фуршеты, заглядывание в глаза иностранным партнёрам. Не знаю, что он про себя думает, но его фарфоровая улыбка маменькиного сынка ни хрена не стоит.

– Я пришла к ним в дом с одним чемоданчиком. И с ребёнком. Свекровь любила мне об этом напоминать. Это я им должна, мне внушали эту мысль долгие годы.

– Мало ли что они внушали. – Фрося поёрзала на неудобном диване. Окинула взглядом комнату с новыми обоями, которые совершенно не спасали положения. И без всякого перехода, спросила: – Кто тебе помог?

– Друг. – Лана подумала о Шохине, и про себя удивилась, и даже решила исправиться: – Наверное, друг. Если честно, мы не слишком хорошо знакомы.

– Вы не слишком хорошо с ним знакомы, но он помог тебе украсть ребёнка. Занятно. Видимо, ему к такому не привыкать.

– Не говори так. Просто я знала, что он может помочь, и попросила. А он не отказал. У него самого дети, он меня понял.

– У этого понятливого жена есть?

– Есть.

– Что ж, я и не надеялась.

Лана рассмеялась. Предложила:

– Давай ужинать? Я приготовила макароны с соусом. Вроде, получилось неплохо.

– Мне уже страшно.

– Не придумывай. Раньше я готовила. Редко, но первый муж не имел привычки критиковать мою еду. Я даже кашу Соне варила, когда она была совсем маленькой.

– С ума сойти. Думаю, тебе светит карьера шеф-повара.

– Что ты вредная такая?

– От беспокойства, – посетовала Фрося. – У меня душа болит. И сердце. За тебя, между прочим.

– Я знаю. Пойдем? Соня уснула.

Лана прошла на кухню, а Фрося задержалась на диване, разглядывала непритязательный пейзаж на стене, давнюю работу матери Ланы. Но сказала совсем о другом:

– А я решила, что ты к отцу Сони обратилась за помощью.

Лана снова заглянула в гостиную, на подругу взглянула с намёком. И повторила приглашение:

– Пойдём ужинать.

Дала понять, что отвечать на подобные провокационные вопросы не собирается.

Странное было ощущение. Иван плохо спал ночью, и утром поднялся ни свет, ни заря. Всё думал о бывшей жене, об их недавнем ночном разговоре, и о том, какой он увидел Лану. Она была незнакомой и непривычной для него. Хотя, если признаться честно, по крайней мере, самому себе, то все последние годы, он себе представлял её именно такой. Холодной, расчётливой, и даже называл стервой, прочитав очередное интервью её мужа или увидев фотографии бывшей жены в разделе светской хроники. Она казалась ему чужой, и он давно с этим смирился, а если и начинал злиться, то понимал, что злится на чужого, непонятного ему человека. А это было глупо и непродуктивно, раз она не могла об этом знать, и легче было отбросить эти мысли, а то и посмеяться над собой. Это, кстати, помогало. Не хотелось быть посмешищем даже в собственных глазах, поэтому Иван долгие годы предпочитал не заговаривать ни с кем о своём браке, не удивлять никого тем, что он вспоминает о бывшей жене куда чаще, чем следовало, через десять-то лет. Когда она уже давно чужая жена.

Наверное, он жуткий собственник, потому что он не хотел знать, что его женщина, которую он любил или питал к ней определённую симпатию или даже страсть, теперь принадлежит другому. Поэтому никогда и не сохранял дружеских отношений со своими пассиями, отношения с которыми заканчивались. Даже если они заканчивались по обоюдному согласию, без скандалов и обид, и человек был ему интересен и приятен, через некоторое, довольно непродолжительное время, Иван сводил отношения на нет. Конечно, случись такое, что одна из бывших возлюбленных обратится к нему за помощью, он не откажет, но общаться, встречаться, интересоваться личной жизнью, это не для него. Он давно пришёл к выводу, что уходя надо уходить. Если что-то разбивается, то очень сложно потом делать вид, что склеенная чашка не портит вид всего фарфорового сервиза. Это откровенный самообман.

Всё это было понятно, давно стало принципиально и никогда им самим не оспаривалось. Поэтому неприятнее всего было осознавать, что он собственным принципам наступает на горло, не в силах справиться с желанием выяснить, что происходит в доме напротив, и чем занята бывшая жена. Всё, что Лана говорила ему в последние дни, при их последних встречах, ему активно не нравилось. Он не хотел этого слышать, она будто специально подтверждала все его догадки о своей меркантильности и расчётливости, и даже не стеснялась этого. И всё это должно было вызывать бурю негодования в его душе, и он на самом деле это чувствовал, непонимание и возмущение, но зачем-то пошёл к ней вчера, интересовался ремонтом и искренне предлагал помощь. При этом отдавая себе отчёт в том, что дело именно в ней, в Лане. Если бы на её месте была любая другая, он бы не стал лезть, посчитал бы, что это не его дело. Уже давно не его дело, и с этим вполне можно себя поздравить. А слова Ланы его задели, куда больше, чем собственные просьбы действовать здраво. Она попросила его обратить своё внимание на Лесю, и это неожиданно всерьёз Ивана зацепило. Словно ему напомнили его место. На коврике у двери. Поначалу он переживал именно это ощущение, затем подумал про Лесю, и разозлился на себя. Она ведь замечательная, даже Лана заметила и ему об этом сказала…

Или специально сказала? Но, скорее всего, ей на самом деле наплевать, и он своим проснувшимся желанием помочь, что-то для неё сделать, лишь помешал. Навязчивость никого не красит.

Леся приехала без звонка, чем несколько покачнула уверенность в том, что она такая замечательная. Но Иван поспешил убрать с лица настороженность и улыбнулся, как только встретился с ней взглядом. Ворота медленно закрылись за автомобилем гостьи, а Сизых стоял на крыльце и наблюдал. Утро довольно раннее, он ещё даже не успел собраться на работу, а Леся уже здесь. Явный признак того, что она обеспокоена. Правда, тоже не спешила своё беспокойство выказывать, хотя взгляд чересчур цепкий. Так Ивану показалось.

– Я решила перехватить тебя до работы, – сказала она, поднимаясь на крыльцо. – А то после тебя перехватит кто-нибудь ещё.

– Запросто, – согласился Иван, и приобнял девушку за плечи, когда она оказалась рядом. Приобнял, а затем и поцеловал в макушку. Но поймал себя на мысли, что заранее продумал это действие.

Леся тут же к нему прильнула и, кажется, внутренне расслабилась.

– Собираешься на работу? Ты завтракал?

– Кофе пью.

– Это не завтрак, Ваня, ты же знаешь.

– Знаю.

– Сделать тебе гренки?

Он лишь пожал плечами. Леся запорхала по кухне, а он присел в отцовское кресло, наблюдая за ней. Точнее, пытался делать вид, что смотрит новости по телевизору, а на самом деле украдкой приглядывался к Лесе. Пытался воочию увидеть всё то замечательное, что в ней есть. Ведь он точно знал, что есть, ему все знакомые об этом говорили в последний год. Подсказывали, что ему повезло.

– Как родители? Звонили?

– Звонили. Мама в восторге, а голос отца звучит устало.

– Владимир Иванович наверняка ждёт не дождётся, когда окажется на своей лесопилке и там отдохнёт.

– На работе спокойнее. Ты знаешь, что делать. А отпуск – это время неопределённости. Когда тебе никогда никуда не надо.

– Ты трудоголик, Ваня.

– Я люблю, чтобы всё было чётко и понятно. И в своё время.

Леся обернулась к нему и задорно улыбнулась.

– То есть, ты не планируешь взять отпуск в ближайшее время?

– А ты хочешь в отпуск?

– Конечно. Ваня, лето скоро закончится. А мы нигде не были.

– К морю хорошо ездить зимой. А сейчас и здесь жара. Озеро рядом. Зачем куда-то ехать?

– Господи, ты говоришь совсем, как Владимир Иванович!

– Как пенсионер?

– Точно.

Сизых печально вздохнул.

– Когда-то это должно было случиться.

Леся рассмеялась. Но всё равно Ивану почудилось некое напряжение в её смехе. Она кормила его завтраком, гладила его по голове, а думала о чём-то, что её совсем не радовало. И по тому, что молчала, Иван понимал, что не радует её он. Конечно, в последнее время он Лесю совсем не радовал, и не радовался сам. Он пребывал в состоянии близком к шоковому, он без конца злился и нервничал, думал о том, о чём думать не должен в принципе, и на привычную насыщенную жизнь у него не хватало времени. А ведь он слыл среди своих знакомых и друзей весьма энергичной жизненной позицией, и Леся, в своё время, именно это называла его главным достоинством. Говорила, что ей самой порой не хватает энтузиазма, а от него можно лампочки зажигать. А в последнее время он если и похож на лампочку, то мигающую. Причём мигающую в аварийном режиме «sos». Вот и сейчас, когда Леся подошла к нему, чтобы обнять, он ей это позволил, а вот от поцелуя увернулся. Якобы под благовидным предлогом и даже горячо похвалил её гренки. Но выглядело и звучало это, наверняка, глупо. Леся отодвинулась, спорить не стала, отвернулась от него, а Ивану в эти три секунды стало её жаль. И он решил не становиться окончательно скотиной и не притворяться дальше, что ничего не происходит, и сказал:

– Извини. Со мной в последнее время трудно.

– Ты с ней говорил? Она решила остаться?

– Это не так важно. Думаю я о другом.

– О чём?

Иван помолчал, жевал, после чего признался:

– К чему я пришёл за эти десять лет. К чему мы все пришли. Казалось, что столько перемен, свершений, стремлений, а потом совершенно неожиданно ты оказываешься на том же месте, с теми же людьми. И тебе всё также хреново. Словно всё было вчера.

Леся повернулась, смотрела на него и внимательно слушала. И было очень неприятно переспрашивать, уточнять, потому что почувствовала себя по-настоящему чужой в мыслях и всей жизни любимого мужчины, но всё равно сделала это.

– Ты о чём?

Сизых смотрел в стол и постукивал по нему сжатым кулаком. Снова думал о чём-то недоступном другим, непосвящённым. Секунда, и он поднял голову, расправил плечи, и взгляд его прояснился. А Лесе он даже улыбнулся и подмигнул.

– О своих изъянах. Они ведь у меня есть, с избытком. Ты же знаешь.

Леся знала. И знала, что его улыбка, которой он одарил её секунду назад, ничего не значила. Но давить на него побоялась. Понимала, что это было бы правильно, задать вопрос в лоб, расставить все точки и акценты, но было безумно страшно, что если она проявит смелость, то Ваня на самом деле захочет поставить точку. И это будет не многоточие, это будет точка в их отношениях. Которые, по всей видимости, отвлекают его от более важных размышлений и проблем. И Леся струсила. Она промолчала, ответила на его улыбку ничего не значащей улыбкой, и принялась убирать со стола. Как поступила бы любая идеальная жена на её месте. Правда, она не была женой. И идеальной не была. Она попросту трусиха, которая очень боится потерять человека, которого любит.

Леся знала, что её любовь не воспринимается Иваном Сизыхом, как нечто серьёзное. Что он лишь принимает её чувства, возможно, радуется им, пользуется всеми возникшими преимуществами, тем, что она всегда ждёт, готова помочь и даже простить. Леся даже знала, что родители Вани также не воспринимают её всерьёз. Они всегда были милы, радушны и приветливы с ней, но в невестках не видели. Его родители ждали, когда же сын остепенится, снова женится, подарит им внуков, и Леся хотела, очень хотела стать вот той самой, единственной. Ведь не было никаких препятствий. Они с Ваней были вместе уже достаточно долгое время, и в их отношениях хватало и страсти, и стабильности. На её взгляд, все составляющие. А то, что Ваня выдвигает на первое место не любовь, а удобство, собственное спокойствие, Леся оправдывала здоровым мужским эгоизмом. Она всегда была девушкой открытой, и так уж получалось, к своим тридцати двум годам она это осознала и приняла в себе, именно ей необходимо было любить человека. И любовь не обязательно должна была быть взаимной, они ведь уже взрослые люди, и понимают, из чего складываются крепкие отношения. Не из любви и страсти, а из нюансов и компромиссов. Ей необходимо было чувствовать, что всё, что она делает для любимого мужчины, не бесплотно, что в ней нуждаются и её хотят. А Иван Сизых был слишком самодостаточной личностью. Леся прекрасно знала его историю, ещё до близкого знакомства с ним, знала, что он всего добился сам, и ему есть чем гордиться в жизни. Он созидатель. А такие люди редко погружаются в пучину страсти или любви с головой, они мыслят аналитически. И Леся верила, что некоторые слова и поступки Вани, некоторая его отрешённость временами, это не её вина. Она верила, что если не станет на него давить и требовать свершений и геройств в её отношении, то, в итоге, всё сведётся к нужному финалу.

Подруги говорили, что она ведёт себя неправильно. Говорили, что зря медлит и даёт ему слишком много поблажек. Но Леся мало к ним прислушивалась. Подруги, даже те, кого она считала близкими, не знали Ваню так, как знала она. И она не хотела решений сгоряча и под давлением. Она верила, что в один прекрасный день Иван Сизых поймёт, что нуждается в ней настолько, что готов назвать своей женой. Леся ждала именно этого дня, и верила, что он наступит совсем скоро. Об этом в последние месяцы кричало всё. Все вокруг давно воспринимали их, как крепкую пару. И как только Ваня это поймёт, то и его родители, мнением которых он так дорожит, взглянут на неё совсем по-другому. Как на серьёзную перемену в жизни их сына. И Леся знала, что всё получится. Она любила размышлять об этом, представлять, и никаких препятствий не видела. Была уверена, что станет хорошей женой. Именно этому мужчине. Она не собиралась его завоёвывать никакими хитрыми приёмами или коварными планами, она просто его любила, и ждала закономерной отдачи. Не любви, хотя, о ней она и мечтала, ведь знала, что заслуживает её, но для начала она ждала признания.

Но потом всё сломалось. В тот день, когда вернулась его бывшая жена. И Леся, к своему удивлению и ужасу, увидела рядом с собой совсем другого Ваню. До этих пор ей незнакомого. Который нервничал и потел, который не спал и без конца о чём-то размышлял. И в эти размышления ей не было доступа. Иван каждый раз её отталкивал, стоило Лесе заговорить о Лане, скрывался за сарказмом, раздражением или вот такими беспечными улыбками. От которых Леся теряла покой и уверенность в себе.

А теперь он ещё изъяны в себе откопал. О которых ещё совсем недавно не задумывался. Но кто-то ему о них рассказал. Или напомнил.

– Может, вечером поужинаем у меня? – предложила она. Хотелось увезти Ваню подальше от воспоминаний и ненужных ему мыслей. В последние дни он не предлагал ей приехать к нему вечером, чтобы они смогли побыть вдвоём, хотя, именно на это Леся и надеялась, когда Владимир Иванович и Тамара Константиновна собрались в отпуск. В их присутствии она чувствовала себя в этом доме неловко, чужой, а иногда даже лишней. Но не сбылось, и теперь, стоя у своей машины перед открытыми воротами, у неё было ощущение, что она уезжает навсегда.

В ответ на предложение, Иван задумался, после чего, после довольно длительного раздумья, как показалось и ему самому, и Лесе, кивнул. Но не слишком уверенно.

– Если ничего не случится, то я приеду к тебе.

– А что может случиться? – переспросила она, и от этого вопроса почувствовала себя навязчивой школьницей, влюблённой в старшеклассника.

Иван потёр подбородок, плечами пожал.

– Да кто знает, весь день впереди. – Но он тут же протянул руку и погладил девушку по щеке. Попросил: – Не бери в голову. Я перестраховываюсь. Я позвоню тебе вечером, точнее, приеду.

Ей ничего не оставалось, как согласиться. Села в машину и выехала за ворота первой, остановилась, дожидаясь, пока автомобиль Ивана выедет следом. Это было их ритуалом. Они доезжали вместе до трассы, после чего разъезжались в разные стороны, посигналив друг другу и мигнув фарами.

Иван выехал, дождался, пока автоматические ворота закроются, махнул Лесе рукой в окно, потом окинул взглядом улицу. День сегодня был на редкость мерзкий, свинцовые тучи низко нависли над землёй, ни одного луча солнца через них не пробивалось. Ночью прошёл дождь, и деревья и кустарники вокруг казались нахохлившимися и настороженными. Ветер налетал резкими порывами, и кидал в лицо неприятный сырой запах земли. В такую погоду гулять мало кому захочется. И в доказательство тому, на улице, и без того малолюдной, даже собаки за заборами молчали, видимо, попрятавшись, а соседей и вовсе видно и слышно не было. И тем более странными Ивану показались двое незнакомцев, бродящих по округе. Он наблюдал за ними некоторое время, забыв о том, что собирался проверить наличие нужных документов в папке. Заметил чёрный внедорожник, припаркованный в самом начале улице, а мужчины, по всей видимости, пассажиры автомобиля, не скрываясь, осматривались. Конечно, они могли быть кем угодно, и у них могли быть дела на его улице, но что-то встревожило интуицию Сизыха, он сидел в машине, и смотрел на них. Отвлекла его Леся, которая коротко посигналила, и он махнул ей рукой, предлагая трогаться с места. Автомобильный гудок привлёк внимание незнакомцев, они посмотрели в их сторону, о чем-то быстро переговорили, после чего направились к калитке дома Ланы. Калитка оказалась заперта, но это их смутило мало. До крючка с другой стороны дотянулись запросто, забыв крикнуть хозяйку, как поступают все порядочные гости. Через полминуты мужчины уже поднялись на крыльцо, но привлекать внимание хозяев не спешили. Они откровенно осматривались. Дверь, окна, сошли с крыльца и заглянули за угол дома, в заросший сад.

Иван отложил бумаги и открыл дверь автомобиля, вышел. Леся тут же открыла окна и поинтересовалась:

– В чём дело?

А он попросил:

– Посиди здесь. А лучше поезжай в город.

– Ваня, что случилось?

– Я и хочу это выяснить, – сказал он, и тоже направился к дому бывшей жены.

Свет в окнах не горел. Конечно, Ланы могло не быть дома, но какое-то шестое чувство подсказывало, что она там, и, мало того, наблюдает. И за ним, и за странными гостями. А те обходили дом по кругу, и появления Ивана сразу не заметили. Только когда один из них вывернул из-за угла, по всей видимости, намереваясь вернуться на крыльцо, то увидел Ивана. И, похоже, удивился. А Сизых незнакомцу кивнул, полюбопытствовал:

– Ты кто?

С другой стороны появился второй, и Иван и на него кинул изучающий взгляд.

– Мужики, я вам вопрос задал. Вы кто?

Те переглянулись между собой.

– Мы друга ищем, – сказал один. Судя по наигранному тону, сочинял на ходу. – Колю Назарова. Не слышал?

Иван решительно качнул головой.

– Не слышал. Нет у нас Назаровых. А что по чужому саду шныряете?

– Да мы не шныряем. Так, осмотреться… Дом интересный.

– А ты архитектор?

– Мужик, ты чего пристал, – попытались ответить ему наездом на наезд. – Ты сам-то кто?

– Я здесь живу, – не раздумывая, ответил Иван.

– В этом доме? – усомнился один из парней.

– Везде. Я участковый.

После этих слов, Ивана окинули внимательным, придирчивым взглядом. В костюме за пару тысяч долларов, который он утром надел специально для встречи с губернатором, на участкового он походил мало, с этим не поспоришь.

– Я вам ещё раз повторяю, это частная собственность. Вы не имеете права находиться здесь. Вам нужны неприятности?

– Мужик, ты чего бычишь?

Иван всерьёз нахмурился. Затем головой мотнул, указывая им направление.

– Вон пошли.

Уходить им не хотелось, особенно один, без преувеличения сказать, рвался в бой. Но приятель или напарник, кем он ему доводился, схватил бунтаря за локоть, и незваные гости всё же направились к дороге. Иван стоял и наблюдал, потом ждал, когда они скрылись из вида, ждал звука отъезжающей машины. И только когда дождался его, повернулся лицом к двери и коротко постучал. Он был уверен, что Лана всё это время стояла прямо за ней и тревожно прислушивалась.

– Лана, открой. Они уехали.

Секунду за дверью ещё было тихо, после чего щёлкнул замок, и дверь осторожно приоткрылась. Лана выглянула, посмотрела на него подозрительно, будто от него подвоха и ждала. Правда, в следующий момент выдохнула, и дверь открыла шире. Но Иван не собирался покупаться на эти уловки, даже когда бывшая жена попыталась его поблагодарить.

– Они что-то вынюхивали, – сказал он без всяких обиняков. – Вокруг дома лазили.

– Я видела, – негромко проговорила она.

– Ты видела? – неожиданно разозлился он. – А в полицию позвонить не догадалась?

– Тише, – шикнула она него и вдруг оглянулась за плечо.

Иван насторожился.

– Ты не одна?

Лана кинула на него колкий взгляд.

– Это не твоё дело.

– Нормально, – поразился он. – Я гоняю непонятных типов, но это не моё дело. Знаешь, прямо тянет с тобой согласиться.

– Я не просила тебя никого гонять!

– А что бы ты делала, когда они в дом полезли? Мне не показалось, что они собираются позвонить в твою дверь.

– Ваня, твой сарказм совершенно неуместен.

Пока Сизых придумывал, что ему ответить на подобную наглость, дверь изнутри кто-то дёрнул, Лана этого, судя по всему, тоже не ожидала, ручку выпустила, и Иван в удивлении уставился на ещё одну женщину. Незнакомую. В первый момент ему показалось, что незнакомую, затем в сознании мелькнула тень узнавания. Но настолько смутного, что он ни за что бы не сказал, откуда знает эту девицу со странными рыжими волосами, которые торчали в разные стороны длинными иголками, как у дикобраза. Ему ещё подумалось, как она спит с такой причёской. Она смотрела на него, настырным, нахальным взглядом, а он разглядывал её. Яркие волосы, невообразимый наряд из струящейся ткани с металлическим отливом, но что в ней особенно привлекало – это глаза. Они казались несуразно огромными на худом лице, а смотрели с прищуром.

– Лана, кто этот герой? – заинтересовалась девица, ощупывая Сизыха взглядом.

Лана совсем не обрадовалась тому, что они все оказались лицом к лицу, и только негромко проговорила:

– Это не герой.

А Иван решил подтвердить, что на звание героя он совсем не претендует.

– Я муж. Бывший.

Глаза у Фроси загорелись нездоровым блеском. Лана это заметила, и мысленно застонала. Но было поздно.

– Так вы тот самый, – вроде как обрадовалась подруга. – Негодяй!

Иван поджал губы и бросил на Лану красноречивый взгляд. А странной девице поддакнул:

– По всей видимости, да. – И решив не заострять внимания на том, что думала и говорила про него все эти годы бывшая жена, заговорил об актуальном. – Девочки, я бы на вашем месте проявил немного больше осторожности. Замки на этой двери не выдерживают никакой критики. А эти типы, уверен, вернутся. – Он на Лану посмотрел. – Ты ведь знаешь, что им нужно?

Та отвела глаза, неохотно призналась:

– Догадываюсь.

– Тогда реши эту проблему. Пока они тебе ночью по башке не дали. Я здесь дежурить ночью не собираюсь.

– А я тебя и не просила!

– Я могу попросить, – влезла Фрося, а новому знакомому с таким интересным прошлым протянула руку. И официально представилась: – Афродита.

Услышав имя, Иван нахмурился ещё больше. И глупо переспросил:

– Серьёзно?

Фрося растерялась, посмотрела на Лану, а та только пожала плечами.

Не желая разбираться в женских причудах и переглядываниях, Иван лишь попросил:

– Будьте осторожны. И запирайте двери. – Неожиданно для самого себя взмахнул рукой. – И разберись уже с этим разводом! – Ткнул пальцем в сторону дороги, откуда недавно отчалили бравые молодцы. – Потому что это ненормально.

Лана как раз собралась повторить ему истину о том, что это не его дело, но из дома послышался голос Сони.

– Мама, можно мне уже не прятаться? Вы с Фросей меня совсем не ищете!

Иван замер, услышав детский голос, обернулся и снова посмотрел на Лану. В его голове закружились и завертелись мысли, вопросы, он снова обернулся на дорогу, но пока формулировал совсем другие советы, даже распоряжения, Лана выдала привычное:

– Тебя это не касается! – и захлопнула дверь. А он остался стоять на крыльце. И только услышал негромкое восклицание Афродиты:

– Он меня не узнал?