Что называется, с днём рождения.

Лана готовила завтрак, в эти минуты считая за счастье, возможность стоять к Ване спиной. Не смотреть на него, не прятаться от его взгляда, хотя и чувствовала, постоянно ощущала его буравящий взгляд в затылок. Кажется, он её ненавидел. Это безумно задевало, но в то же время Лана понимала, что основания для этого у бывшего мужа есть. По крайней мере, до тех пор, пока Ваня не успокоится и не уложит в своей голове тот факт, что он сам немало сделал для того, чтобы их ситуация сложилась именно так. А не как-то иначе.

По-прежнему стараясь избежать его взгляда, Лана отошла от плиты и от порога кухни позвала:

– Соня! Ты умылась?

Ваня сидел в кресле за её спиной и нервно тряс ногой. Он боялся увидеть девочку. Странно, но он всё утро даже мысленно называл Соню девочкой. Никак иначе не получалось. И страх внутри поселился. Он даже с Ланой не разговаривал, не мог с собой справиться. Когда она сказала ему… просто произнесла эти слова, спокойно и наверняка с каким-то умыслом, она теперь ждала от него чего-то. Чего именно Иван пока не понимал, и из-за этого злился. А ещё, не специально, но пытался подсчитать – месяцы, недели, сопоставить факты, и из-за этого чувствовал себя глупо и уязвимо. И прислушивался к топоту на лестнице, и секунду, две, три, ждал, что маленькая девочка, с которой он лишь вчера свёл более-менее близкое знакомство, вбежит на кухню, посмотрит на него, улыбнётся и совершенно неожиданно, вопреки всем его жизненным принципам и устоям, окажется его дочерью. А он совершенно не понимает, как себя вести. Как ни в чём не бывало, пить кофе и есть яичницу, точно не получится.

Иван даже лицо ладонью потёр, устав от такого количества трагических мыслей сразу. Он лицо потёр, а когда поднял глаза, понял, что Лана за ним наблюдает. Стало неловко. Хотя, почему неловко ему? Неловко должно быть ей!

– А мы будем кормить Прохора?

Соня прибежала на кухню, обежала вокруг массивного стола, потому что мопс смешно семенил за ней и даже похрюкивал от удовольствия. Наверное, на него заражающе действовала детская энергетика, потому что Иван так сразу и не мог припомнить от мопса матери подобной активности. Обычно всё заканчивалось ленивым поиском мячика в клумбе.

– Прохора покормит дядя Ваня. А ты садись за стол.

После того, как его назвали дядей Ваней, Ивана заметно перекосило. Но показывать этого маленькой девочке было нельзя. И поэтому Соне он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, широко, открыто, совершенно счастливо, отодвинула стул напротив и села за стол. А Иван внимательно наблюдал за ней, жадно глотая каждое движение и взгляд. А ещё поймал себя на том, что вглядывается в Сонино лицо, ищет сходство. И что самое удивительное, он его находил. До этого утра ему не приходило в голову сравнивать носы и уши, а теперь он видел не только голубые глаза, так похожие на глаза Ланы, но и изгиб губ, который ему самому достался от его матери, и высокие скулы, которые тоже передались Соне от его родни и его самого. И девочка Соня становилась не просто девочкой Соней, а кем-то непонятно близким. И это волновало и заставляло впасть в растерянность и задумчивость, потому что нельзя просто взять и стать отцом, за одну минуту, и даже за одно утро. Иван всегда считал, что решение это примет осмысленно, когда-нибудь, по крайней мере, у него будет девять месяцев для того, чтобы осознать, проанализировать, подготовиться. А тут уже готовый, довольно взрослый ребёнок. Со сложившимся характером, своими потребностями и без сомнения с кучей вопросов.

– Дядя Ваня, ты поздравил маму с днём рождения? Я уже поздравила!

Иван моргнул. Перевёл взгляд на Лану, мозг с трудом воспринимал информацию из реального мира, и потребовалась минута, прежде чем он точно вспомнил, какое сегодня число. А пока вспоминал, Лана уже легко улыбнулась, подошла и погладила дочку по голове. Попыталась её успокоить маленькой ложью.

– Конечно, поздравил. Ты будешь пить какао? Я нашла в шкафчике банку какао.

– Буду.

Для взрослых завтрак прошёл достаточно напряжённо. Лана с Ваней друг с другом практически не разговаривали, и старательно избегали встречаться глазами. Всё внимание было сосредоточено на ребёнке. Кстати, это было не так уж и трудно, сосредоточиться на Соне. По крайней мере, для Ивана. Он смотрел и смотрел. Как она улыбается, как горят её глаза, как она аккуратно ест. Чересчур аккуратно, он не помнил себя таким в её возрасте. А Соня, как говорила Лана, была девочкой воспитанной. И всем премудростям и манерам её обучали, с младых ногтей. И в этом не было ничего плохого, ещё вчера Иван бы подобному порадовался, за других, но почему-то не за своего ребёнка. Каждый раз, как Лана говорила о воспитании и манерах, у него внутри начинал закипать маленький вулкан, который он торопился притушить, списав своё раздражение на растерянность и злость от сложившейся ситуации.

– А мы будем праздновать день рождения? Должен быть торт. Мама, помнишь, какой большой торт был в прошлом году? С фиалками! И их можно было есть.

Лана неловко кашлянула. Ей казалось, что это мучительное утро никогда не закончится. Что её наказанием станет бесконечное сидение за столом напротив молчавшего, мрачнеющего на глазах Ивана Сизыха, который хоть и старается на неё не смотреть, но каждый его короткий взгляд, становится буравящим, и проделывает в ней очередную дыру, похожую на рану.

– В прошлом году только торт и был, – проговорила она негромко, и в основном для Вани. – Мы находились в трауре. Моя свекровь незадолго до этого… скончалась.

Иван ничего не ответил, снова повернулся к Соне. Улыбнулся ей.

– А на твой день рождения какой был торт?

– Как сказочный домик, – с воодушевлением принялась рассказывать Соня. – Мы приглашали моих друзей из школы. Был клоун и надувной замок. – Соня по-детски мечтательно вздохнула. – Было здорово. Папа подарил мне лошадку.

Иван деловито покивал, зачем-то уточнил:

– Игрушечную?

Соня вытаращила на него глазёнки, обиженно моргнула:

– Настоящую! Его зовут Кефир. Он очень классный.

Ивану потребовалось время, чтобы обдумать. Он глянул на Лану.

– Лошадь?

Та явно ощущала неловкость. Глаза опустила, разгладила салфетку перед собой.

– Соня занимается верховой ездой. – Она постаралась произнести это уверенно, но всё равно было больше похоже на оправдание.

Всё это звучало отлично: языковые лагеря, верховая езда, благородное воспитание и изысканные манеры. Но как-то не вязалось с реальной жизнью. По крайней мере, в сознании Ивана Сизыха. На его памяти девятилетние дети вели себя по-другому. И он знал, вот в эту минуту уже знал, что своего ребёнка он бы воспитал иначе. Не лучше, не хуже, просто иначе. Но, по всей видимости, они с Ланой во взглядах и на этот вопрос серьёзно разошлись, раз она даже шанса ему не дала.

– Я не буду тебя спрашивать об этом, – проговорил он глухо, когда Соня отпросилась из-за стола и вышла из дома в сад, сопровождаемая перевозбуждённым и сытым Прохором.

Лана отвернулась к раковине, смотрела на грязную посуду, но боялась к ней прикоснуться, боялась лишнего шума, движения, даже вздоха. Боялась Ивана перебить хоть чем-то. Хотя, на самом деле, меньше всего на свете хотела услышать, что он ей сейчас скажет.

– Почему ты мне не сказала? Почему соврала, почему уехала, почему… моя дочь выросла без меня?

– Ты сказал, что не будешь спрашивать, – напомнила она.

Иван повернулся, одарил её красноречивым взглядом.

– Тебе не понравится то, что я тебе скажу.

Лана неожиданно вздохнула.

– Знаю. – Решила оставить посуду в покое, отошла в сторону и присела на край диванчика у окна. – Но у меня были причины. На тот момент.

– Ни одна причина этого не оправдает, Лана!

– Не кричи! – попросила она. – И если я виновата, я виновата не столько перед тобой, сколько перед твоими родителями! – она произнесла это с уверенностью и нажимом. И в глаза бывшему мужу взглянула без тени вины и смущения. – А ты… ты даже не приехал, Ваня. Ты отлично знал, где я. И я не сбегала, как ты говоришь, по крайней мере, не от тебя. Я не могла оставаться здесь, у меня не было сил ходить каждый день по этой улице, и изо дня в день жить, вспоминая Пашку. И я уехала в Москву. А теперь скажи мне, что ты не вздохнул с облегчением в тот момент!

Сизых откровенно скривился.

– Ты себя слышишь?

– Я себя слышу. – Лана расправила плечи и вскинула голову. Сидела, прямая и напряжённая, как струна. – После похорон ты перестал со мной общаться, ты меня избегал, а если видел меня на улице, торопился уйти. Ты же был уверен, что мы с Пашкой были любовниками. – Это слово далось Лане очень трудно. И она едва заставила себя смотреть Ване в глаза в этот момент, не отвернуться, и не закрыться от его въедливого взгляда было нельзя, необходимо было выдержать. – Если бы я сказала тебе про беременность, ты бы провёл меня через семь кругов ада. Разве я не права? Ты же в какой-то момент снизошёл до меня, решил великодушно простить за измену, но при этом вычеркнуть из своей жизни. Ты даже своих родителей против меня настроил. И я должна была убеждать тебя, что жду ребёнка от тебя? – Лана задохнулась, всё-таки отвернулась от него, пришлось выдержать некоторую паузу, прежде чем продолжить. – Я не снимаю с себя вины. Я много раз думала о том, что, возможно… возможно, мне нужно было быть смелее, принципиальнее, просто поставить тебя перед фактом и жить дальше. Самой. Но мы же оба понимаем, что это было бы невозможно. Мы бы с тобой не ужились на этой улице, – Лана даже едва заметно улыбнулась, – напротив друг друга. А вместе и подавно.

Иван стоял у окна, опять курил и молчал. На Лану не смотрел, наблюдал за Соней на улице, и только слушал, слушал, что говорит бывшая жена. Она то ли себя оправдывала, то ли его, а Иван думал о том, насколько всё глупо и насколько просто совершить в жизни ошибку. Вот он свою совершил, ужасную, непростительную, он упустил огромный кусок жизни своей дочери, а даже не заметил этого. Он просто решил отвернуться, обидеться, сосредоточиться на себе – и всё, всё уже случилось. И не исправишь.

– Когда я уехала в Москву, – продолжила Лана, значительно убавив голос и стерев даже намёк на какую-либо претензию, – я не собиралась там оставаться. Я думала, что поживу у тёти некоторое время, сменю обстановку, переживу… всё, что произошло… Ваня, я была уверена, что пройдёт несколько дней, и ты позвонишь или приедешь. Но ты не приехал. Я ждала, ждала, – к горлу неожиданно подступил комок от неприятных воспоминаний. – Я могла вернуться, но я, как последняя дура, ждала. А потом оказалось, что прошло много месяцев, до родов три месяца, два… и мужа у меня нет. Тебя не было больше. И вернуться из Москвы, как ты говоришь, из бегства, с огромным животом и что-то кому-то доказывать… – Лана решительно покачала головой, а затем сказала: – Я просто решила жить дальше.

– Значит, я виноват?

Лана зажмурилась от бессилия.

– Я не знаю, кто виноват! Всё случилось так, как случилось. Я не могу ничего изменить. И ты не можешь. Ты мне не поверил, а я тебя не дождалась. – Она сделала глубокий вдох, в надежде хоть немного успокоиться, с дивана поднялась. – Мы были молоды… Знаешь, сегодня мне исполнилось тридцать лет. Я с таким ужасом ждала этого дня, я Фросе говорила, что время так летит, что Соня выросла так быстро… А вот сейчас мы с тобой говорим, о том, что было, кто в чём виноват, и я вспоминаю себя и то, из-за чего плакала и так страдала, и мне кажется, это было так давно, что даже не со мной происходило. У тебя не бывает таких мыслей? Сейчас я многое бы сделала по-другому. Но кто знает, стала бы я счастливой?

– А что делать мне? – Иван неожиданно стукнул себя кулаком в грудь. – Мне сейчас что делать? У меня девятилетняя дочь, которую я не знаю. И она меня не знает. Да и знать, я думаю, особо не хочет. У неё есть отец. Который её, судя по всему, любит, лошадей ей дарит!

Лана аккуратно вытерла выступившие от волнения слёзы, приняла понятную для неё горделивую, уверенную позу.

– Всё зависит от того, чего ты хочешь, – сказала она ему. – Если ты хочешь быть отцом, то будь им. Потому что, поверь мне, быть отцом, это не лошадей на день рождения дарить. Это желание защитить своего ребёнка всеми возможными способами. Быть рядом, заботиться, видеть, как она растёт. Деньги, лошади, торты размером с дом, здесь совершенно не причём. – Лана прошлась по кухне, волнение никак не отступало. – Если ты хочешь знать, хороший ли Слава отец… то я отвечу, хороший. Но моя ошибка в том, что я позволила ему воспитывать Соню так, как воспитывали его. Заботясь о её материальном благополучии, заваливая подарками, но держа на расстоянии вытянутой руки. Я верю, что он её любит, и даже сейчас, надеясь её у меня забрать, он заботится о ней. Но я также знаю, что единственное, чего он не сможет ей дать, это себя, как близкого человека, как отца. А я не хочу, чтобы моя дочь выросла в мишуре. И не смотри на меня так. Возможно поздно, но я поняла свою ошибку. – Сделала небольшую паузу. – Она не похожа на него, она похожа на тебя. Она легко сходится с людьми, она очень общительная, активная. Ей присуща тяга ко всему окружающему, а моя свекровь всеми силами старалась в Соне это подавить. А я тоже была молода, я считала, что Мария Николаевна учит мою дочку только лучшему, манерам, которым и английская королева бы позавидовала. А в итоге… в итоге, Соня извиняется за всё. Она бесконечно себя контролирует. А Слава хочет это ещё усугубить, отправить её к чужим людям, взрослеть не дома. А я не хочу этого для своей дочери. Потому что она другая. И, знаешь, я последние недели думаю о том, что отдала бы всё на свете, лишь бы Соня выросла здесь, на этой улице. Но не среди заборов, а как росли мы. Но даже среди заборов здесь куда лучше, чем в четырёх стенах частной школы. Поэтому я прошу тебя помочь мне. У меня самой не хватит возможностей, Вань.

Он стоял к ней спиной и молчал, а Лана с напряжением ждала ответа. В то, что он пожелает забыть о том, что узнал этим утром, она не верила. Несмотря на свою обиду и её, как он без сомнения решит, очередное предательство, забыть о том, что он отец, Иван Сизых не сможет. Но чем это обернётся для неё? Хотя, она и без того со всех сторон виновата, хуже вряд ли станет. А ей просто нужна его помощь, впервые после многолетней разлуки.

– А как мы ей объясним? – спросил он, в конце концов. Наблюдал за Соней через окно, и думать мог только о том, что подумает о них эта маленькая девочка, когда узнает правду. – Всё, что ты мне сейчас наговорила, для неё это не ответы, Лана.

Она окончательно сникла. Отвернулась от него и обхватила себя руками за плечи.

– Я знаю.

– Мы ужасные родители, – вдруг заявил он.

Это задело, всерьёз задело, и Лана хотела возразить, но потом поняла, что Иван в чём-то прав. Она может верить в то, что она хорошая мать, что делает всё ради Сони, что дала ей всё, что могла и, наверное, даже больше, но не смогла дать самого главного: правды. И теперь придётся подумать о том, как эту правду дочке преподнести. Не приукрашенной, а понятной, которую возможно принять и в неё поверить.

– Предлагаю отметить день рождения, – сказал он, когда набрался сил, чтобы выйти и взглянуть Соне в глаза, улыбнуться ей. Лана вышла следом на крыльцо, и наблюдала. А когда Иван заговорил о её дне рождения, принялась возражать, но он остановил её жестом руки. – Это необходимо.

Соня подбежала и запрыгала рядом от радости.

– Да, да, день рождения! – Повернулась к матери. – Мама, это же твой день рождения! А тебе никто подарка не подарил! Это неправильно.

– Согласен, – кивнул Сизых. – Так что, девочки, предлагаю вам переодеться, точнее, нарядиться, и мы отправимся в город, развлекаться.

– А как мы будем развлекаться? – живо поинтересовался ребёнок, глядя на Ивана с его идеями, восторженными глазами.

– А что любит твоя мама? – громким, с намёком на таинственный, шёпотом спросил её Иван.

– Магазины! – воскликнула Соня, снова подпрыгнула и кинулась к матери, прижалась к той и радостно сообщила: – Мама, мы идём по магазинам!

Лана через силу улыбнулась. Кинула быстрый взгляд на бывшего мужа. Тот едва заметно, но весьма красноречиво усмехался. И вот как с таким его настроением ходить по магазинам?

– Зря ты это затеял, – выговаривала она ему вполголоса позже, когда они приехали в торговый центр. Долго молчала, позволяла дочке радоваться, вернувшись в свой дом, наблюдала, как Соня выбирает подходящий наряд для, так называемого празднования. И в машине в основном болтала Соня и Иван, Лана больше кивала и поддакивала, но всё происходящее казалось настораживающим и каким-то неправильным. И собственный день рождения в этом году уж точно не радовал. Хотелось вернуться в старый дом, забиться в какую-нибудь щель, которых было в избытке, и просидеть там, в тишине и одиночестве, до завтрашнего утра. А этот жуткий день, со всеми его смущающими обстоятельствами, вычеркнуть из памяти. Но, судя по всему, день этот только начинался, и собирался стать лишь первым из череды предстоящего кошмара из смущения, перемешанного с чувством вины и смятением.

– Что именно? – прикинулся Иван непонимающим.

Лана решила уйти от прямого ответа, и вроде как пожаловалась:

– Остались бы дома. Нам обоим есть о чём подумать.

– От этих дум у меня голова скоро лопнет. Так что, пусть хоть ребёнок порадуется. – Иван неожиданно посмотрел Лане прямо в глаза, чего она никак не ожидала, и от того, немного оторопела и наверняка стала выглядеть глупой и растерянной. – А ты начинай улыбаться. Всё-таки это твой праздник.

Лана послушно растянула губы в благообразной улыбке, от которой, правда, сильно тянуло фальшью. Но Иван в ответ лишь хмыкнул и пожал плечами.

– Ну, хоть так.

Чем Соня была похожа на неё на все сто процентов, так это любовью к покупкам и магазинам. Лана всегда любила брать дочку с собой в торговые центры. Порой уезжали на полдня и возвращались лишь к вечеру. Свекровь её за это ругала, даже Славе не раз жаловалась, но Лана старательно пропускала упрёки мимо ушей. Все вокруг считали её если не шопоголиком, то легкомысленной транжирой, которая с удовольствием спускала на шмотки и побрякушки состояние мужа, хорошо, что не всё, Игнатьев чрезмерные расходы не приветствовал. И Лана с этими убеждениями окружающих никогда не спорила, в какой-то момент решила, что это удобно. Но на самом деле, проводя время с дочкой в торговых центрах и спа-салонах, она чувствовала себя свободной, самой собой, во всяком случае, в отношениях с собственным ребёнком. За ними никто не присматривал, не ловил на неправильном слове или поведении, не принимался поучать, как следовало поступить. Так любила делать Мария Николаевна. От её вездесущего праведного ока даже в огромном доме Игнатьевых порой укрыться было сложно. А магазины влекли блеском витрин и приветливыми улыбками обслуживающего персонала. И возвращаясь с покупками домой, Лана чувствовала себя увереннее, а демонстрируя мужу купленные наряды, собой гордилась. Она никогда о нём не забывала, даже стоя перед зеркалом примерочной очередного магазина, она радела о благополучии семьи и мужа. Стремилась соответствовать его ожиданиям и чаяниям. Разве не так?

А сейчас, наблюдая за тем, как Соня переходит от витрины к витрине, и деловито тыкает пальчиком в наряды и аксессуары, Лане стало неловко. Снова появилось чувство, что в последние годы она довольно многое делала не так. Зачем девятилетней девочке знать, чем Лагерфельд отличается от Шанель? Наверное, ей нужно думать о куклах и уроках, а не о новых коллекциях туфель. К тому же, Соня совершенно не задумывается о том, кто оплачивал или будет сегодня оплачивать их покупки, в её сознании подобного вопроса никогда не возникало. А она, её мать, выдернула Соню из привычного благополучного мира, и привезла на окраину Нижнего Новгорода, и вот уже неделю рассказывает о том, как они здорово заживут, когда она найдёт работу, например, секретарши.

– Мама, смотри, платье принцессы!

Соня остановилась перед витриной детского магазина, на манекене за стеклом на самом деле было надето изумительное платье фиалкового цвета, с пышной юбкой, и гофрированным корсетом. Совершенно обворожительный и бесполезный наряд, о покупке которого Лана ещё месяц назад даже не задумалась бы. Она бы просто купила дочке это платье. И сейчас Соня с восторгом его разглядывала, а Лана снова и снова чувствовала себя виноватой и беспомощной.

– Соня, тебе не нужно это платье. Тебе некуда в нём пойти, – попыталась она сообщить дочке истину.

Соня непонимающе нахмурилась.

– А вдруг найдётся куда пойти?

– У тебя есть платья.

– Всего три. – Соня не расстроилась, не собиралась скандалить, судя по выражению на её лице, она искренне не понимала.

– Лана, она хочет платье.

Лана на бывшего мужа посмотрела. У него был взгляд… особенный, растаявшего перед просьбой ребёнка родителя. А Соня ещё и смотрела на них умоляюще, словно щенок.

– Ваня, куда она пойдёт в таком платье?

– А куда ты ходишь в своей тысяче платьев?

– Это нечестно, – проговорила она негромко, ему в ответ.

– А, по-моему, ты впадаешь в крайности. Пытаешься с наскока перестроиться на новую жизнь? В которой нет места лишнему платью?

Лане захотелось вздохнуть, печально и безысходно. Едва себя от этого удержала. Да и ответить ей было нечего. Некоторое время продолжала стоять перед витриной, наблюдала за Иваном и дочерью. За тем, как они вместе заходят в магазин, и бывший муж выглядит по-настоящему воодушевлённым. Не меньше, чем Соня, которую порадовали предстоящей покупкой.

Но, надо признать, что наблюдать за дочкой, смотреть на её довольное лицо, когда она кружилась перед ними в новом платье, которое ей безумно шло, но было совершенно не нужно, Лане было радостно. На какие-то минуты в её жизнь вернулось ощущение стабильности, осознание того, что ей можно расслабиться и не думать о насущных проблемах. Наверное, она всё-таки слабая. А всю свою смелость и предприимчивость, нажитые в столице, себе придумала.

А вот у Ивана в эти же минуты, было ощущение невесомости. Незнакомое ему чувство нереальности происходящего, когда, по сути, всё в его жизни не так уж и плохо. Просто происходит что-то доселе ему неведомое. И вот эта маленькая девочка, которая с восторженной улыбкой разглядывает своё отражение в зеркале, играет с пышной юбкой нового платья и кружится, его дочка. Надо признать, что он никогда всерьёз не задумывался, что значит иметь ребёнка. И понятия не имел, каким отцом он станет и чему станет своего отпрыска учить. Ему, вообще, есть чему научить? Что-то правильное, важное…

– Правда, оно красивое? – Соня развернулась к ним, юбка платья со слышимым шорохом крутанулась вокруг её ног, и девочку привело это в восторг.

– Очень красивое, – подтвердил Иван. – И мы просто обязаны его купить.

Соня подпрыгнула на месте от радости, повернулась к матери.

– Мама, можно, можно?

Лана лишь руками развела, знала, что достаточных доводов для отказа у неё не найдётся.

– Она очень похожа на тебя, маленькую, – сказал ей Иван чуть позже. Наблюдал за Соней, она скакала на одной ноге на разукрашенном полу торгового центра, и пристального внимания не замечала.

– Ты помнишь меня маленькой?

– Конечно, – удивился он.

А Лана почему-то подумала о другом и даже мысленно ужаснулась.

– Твои родители сойдут с ума.

Иван пожал плечами. Эта мысль и самому ему в голову приходила уже не раз за этот день, но, раздумывая об этом, каждый раз он приходил к одному и тому же выводу:

– Мне кажется, они будут рады.

Лана кинула на него быстрый взгляд и спросила:

– А ты? Рад?

Иван на неё не посмотрел, всё так же наблюдал за Соней, очень пристально. Лана только заметила, как он в какой-то момент задержал дыхание, и линия подбородка окаменела. Иван помолчал, после чего сказал:

– Мне нужно всё обдумать.

Что ж, по крайней мере, честно. Лана знала, что для неё ничего хорошего это не сулит, если Ваня что-то обдумывает, то велик риск, что придумает куда больше претензий к ней, чем ответов на свои же вопросы.

Обедали в ресторане неподалёку. Аппетита у Ланы, если честно, не было. Ваня на неё практически не смотрел, общался только с Соней, к тому же, у него без конца звонил телефон. Он смотрел на экран, какие-то звонки сбрасывал, на какие-то отвечал, но разговаривал неохотно и односложно. А Лана старалась не прислушиваться. Несколько раз ему звонила некая Ира, но с ней Иван разговаривал исключительно о рабочих вопросах. И после третьего её звонка, коротко и непонятно зачем, потому что Лана не спрашивала и не собиралась, пояснил:

– Это моя секретарша.

– Молодая и красивая? – пытаясь пошутить, сказала Лана. А он кивнул, но вполне серьёзно.

– Молодая и красивая.

Замечательно. Лана молодых и красивых, длинноногих и фигуристых, терпеть не могла. Но конкретно Ира к ней никакого отношения не имела, поэтому она просто отвернулась, не собираясь комментировать или как-либо развивать эту тему.

А в конце обеда, совершенно неожиданно, по крайней мере, для неё, принесли торт. Маленький, в розовой глазури и с фигурной свечкой посредине. Соня захлопала в ладоши, а вот Лана растеряно смотрела на этот знак признания её сегодняшнего праздника. Совершенно не помнила и не понимала, когда Иван успел его заказать. А он впервые за весь обед посмотрел на неё прямо и открыто, и сказал:

– С днём рождения.

Пришлось улыбнуться, пришлось задувать свечу, потому что Соня ждала от неё именно этого. Задула и подумала с ужасом: вот ей и тридцать. Начинается совсем другая жизнь.

Мама позвонила позже. Они уже вернулись из города, Лана собиралась взять Соню и уйти домой, но Иван как-то так интересно повернул ситуацию, что у неё попросту не нашлось причин, чтобы отказаться от его помощи. Если это помощь, конечно. Сейчас было трудно понять, что у бывшего мужа на уме. Но он снова привёз их к себе, Лана только из окна машины взглянула на свой дом, проезжая мимо. А вот Соня даже головы в ту сторону не повернула, Лана обратила на это внимание. Соня была занята мыслями о новой игрушке, которую они купили для Прохора, и поэтому в старый дом ей совсем не хотелось. Дочка была вполне довольна тем, как проходил их день. Правда, переступив порог дома, Иван тут же сообщил, что ему необходимо сделать несколько звонков, и прошёл в кабинет. Но в этом не было ничего странного или непривычного для ребёнка, Игнатьев большую часть времени дома, проводил именно в кабинете. А вот Лана, оставшись одна, прошлась по гостиной, разглядывала фотографии в рамках и картины на стенах, впитывая пропущенные за эти годы факты и образы, а когда позвонила мама, даже порадовалась. Атмосфера нового дома бывших родственников, накрывала и заставляла усомниться в реальности происходящего.

Мама начала с поздравлений, Лана даже поздороваться с ней не успела толком. Выслушала целую кипу пожеланий и уверений в том, что она самая замечательная, сильная и всё у неё непременно получится, и поспешила с мамой согласиться. Просто потому, что уверениями это на самом деле и не было, это было ежегодным ритуалом. Правда, раньше мама не говорила ей, что у неё всё получится, считала, что её дочери это ни к чему, что Лана достигла куда большего, чем большинство их знакомых. Чего ещё ей было желать? А вот в этом году моральная поддержка была необходима.

– Дорогая, ты меня слышишь? Ты со всем справишься, непременно.

– Спасибо, мама. Я, конечно же, постараюсь.

Любовь Аркадьевна печально вздохнула.

– Дай Бог всё наладится.

– Мама, не нагнетай, – попросила её Лана. – Всё не так плохо.

– Я вчера смотрела передачу про семейные ценности, по первому каналу, Лана. И там упоминали тебя. Господи, они через слово тебя упоминают. И Славу. У меня уже такое чувство, что им платят за то, что они произносят твоё имя.

– Я бы не удивилась, – пробормотала Лана. И тут же всполошилась: – Не говори никому, что я в Нижнем. Тебе никто не звонил?

– Слава звонил, – призналась Любовь Аркадьевна после короткой паузы. – У нас вышел несколько неприятный разговор.

Лана немного забеспокоилась.

– Что он хотел?

– Хотел, чтобы я с тобой поговорила. Убедила.

– В чём, интересно?

– В том, что развестись вам стоит по-хорошему.

– То есть, так, как он решит, что будет правильно?

– Видимо, да.

– Пусть катится со своей добротой куда подальше.

– Лана, но он ведёт себя странно и непонятно. Слава никогда не был спонтанным. Может, он на самом деле влюбился?

– Мама, ты всерьёз считаешь, что я хочу в этом разбираться? Меня не волнует, влюбился он или нет. Я хочу, чтобы он оставил меня в покое. Мама, он прислал ко мне органы опеки!

– Ты говорила…

– И ещё сто раз скажу. Соня испугалась! А эти люди… они смотрели на меня, как на преступницу. Они в глаза мне сказали, что я украла ребёнка. Своего ребёнка я, видите ли, украла! В голове не укладывается.

– Пожалуй, мне стоит приехать.

Лана замолкла на полуслове, после чего переспросила:

– Зачем?

– Помочь, – удивилась Любовь Аркадьевна. – Я приеду, побуду с Сонечкой. Пока ты занимаешься делами поважнее. У тебя ведь есть дела поважнее?

Голос мамы звучал странно воодушевлённо. Но отнюдь не обеспокоенно. Лана присела на край дивана, несколько секунд молчала, после чего спросила:

– Мама, что случилось?

Любовь Аркадьевна с ответом тоже не спешила. Пауза тянулась, но была настолько красноречивой, что никаких слов не требовала. И Лане захотелось зажмуриться, а ещё лучше затопать ногами. И она повторила:

– Что случилось? Скажи мне.

– Мы с Толей поругались.

– Мама, вы не можете с ним ругаться. Вы в разводе.

– Лана, это совсем не то, что ты думаешь!

– Что я думаю про Толю или про развод? Господи, мама, зачем ты с ним общаешься? Вы не можете спокойно разговаривать, вы без конца скандалите.

Это был бесполезный разговор, и Лана это знала. И также знала всё, все доводы, которые мать приведёт ей в ответ. Про то, что некоторые браки невозможно завершить, поставить точку и разойтись в разные стороны. Что люди ошибаются, решив, прервать отношения, что некоторым, вот как им с Анатолием, необходимо время, чтобы это осознать. И вот прошло несколько месяцев после развода, а они всё ещё осознают, встречаются, влюбляются, скандалят и расходятся. И так по кругу. А теперь, видимо, случилось что-то более серьёзное, раз мама решила уехать из Ярославля в другой город и оставить драгоценного бывшего мужа без присмотра.

– Мы поругались из-за всей этой истории. С твоим разводом.

– Замечательно. Ещё и меня втянули, – расстроилась Лана. Признаться, отчим сейчас был последним человеком, о котором она хотела бы думать и говорить.

– Лана, он меня толкнул.

В голосе матери звучал трагизм. И Лана бы ужаснулась и принялась бы её успокаивать, если бы не знала, что истории с толчками и тычками происходили и раньше, и никакого просвета в любви матери к мужу не приносили. По мнению Ланы, скандалили и даже дрались они оба с интересом и упоением, и вмешиваться смысла не имело. Она уже всё это выучила наизусть. В итоге, даже после самого бурного скандала, и даже после случившегося развода, мама примет отчима обратно, а несправедливой и непонятой окажется она, её дочь. Которая по глупости влезла не в своё дело.

Но и спорить с мамой в данный момент не хотелось. И если та собралась вернуться, опять же, в свой дом, в котором прожила много лет, то как она может ей запретить?

– Хорошо, мама. Приезжай.

– Слышу по твоему голосу, что ты не в восторге, – уличила Любовь Аркадьевна дочь. Лане пришлось выкручиваться.

– А от чего я должна быть в восторге? От того, что Толя тебя толкнул? Ты же не просто в гости приезжаешь…

– Это да. Но я и по вам сильно соскучилась. Сонечка, наверное, так выросла с тех пор, как я её видела в последний раз.

– Наверное, – пробормотала Лана. И поинтересовалась: – Так когда ты планируешь приехать?

– Если смогу купить билет, то завтра. – И добавила с трепетом: – Не хочу здесь оставаться.

Лана даже не сообщила матери новость про Ваню. Не сказала, что сидит в его доме, на его диване, а их дочь играет в саду с мопсом своей второй бабушки.

– Что с тобой?

Она голову повернула, увидела Ивана в дверях. Он смотрел на неё с тревогой. Пришлось махнуть рукой и изобразить улыбку. Правда, вышло нервно.

– Мама приезжает завтра. Толя её толкнул.

Иван стоял и смотрел на неё, соображал. После чего сдавленно кашлянул.

– Тёща в своём репертуаре.

Лана лишь плечами пожала. И прежде чем она успела себя хоть чем-то успокоить, Иван сказал:

– Мои родители тоже завтра возвращаются.

Они встретились взглядами, и так замерли. Неловко стало обоим. Словно они до сих пор два подростка, которым предстоит сообщить родителям интересную новость. Что у них будет ребёнок.

Что у них уже есть ребёнок.

– А помнишь, как мы сбежали из города на твоё восемнадцатилетие?

Лана посмотрела на него, взгляд был задумчивым, но, в конце концов, она улыбнулась.

– Помню. До моря мы так и не доехали.

– Денег не хватило.

– Но всё равно было здорово.

Иван неожиданно нахмурился, и проговорил уже совсем другим тоном:

– Наверное. – Прошёл мимо Ланы и присел в кресло, вытянул длинные ноги. – Я сейчас звонил Харламову, договорились о встрече завтра утром. Мне нужно понимать, что делать дальше.

Лана развернулась к нему, вся обратившись в слух.

– В каком смысле?

Иван, кажется, разозлился на её бестолковый вопрос, потому что взглянул нетерпеливо.

– У меня есть дочь. И мне нужно понимать, что делать дальше. Как это доказать. Документально.

– Ты хочешь установить отцовство?

– Конечно, – удивился он. Но Лана, кажется, была удивлена не меньше. Иван это заметил и даже поинтересовался: – Что не так?

Она тут же покачала головой.

– Нет, всё хорошо. Я просто не думала… что ты станешь действовать так быстро.

– А чего ждать? Когда Игнатьев решит в судебном порядке отобрать у тебя ребёнка? Я хочу установить факт отцовства, чтобы у него не было даже повода претендовать…

Лана не выдержала и жестом остановила его бурный монолог.

– Что? – нетерпеливо переспросил Иван.

– Не забывай, что Слава её любит. И Соня, как бы ты не хотел обратного, тоже его любит. Она другого отца не знала.

– Я виноват?

Лана задохнулась, но всеми силами постаралась сохранить спокойствие. По крайней мере, говорить ровным тоном.

– Не важно, кто виноват, Ваня. Важно, что чувствует Соня. Нельзя просто взять… и обрушить на неё такие новости. Нужно очень осторожно подойти к этому вопросу… Например, обратиться к психологам…

Сизых откровенно закатил глаза. И попросил:

– Лана, не начинай.

– Что? – возмутилась она. – Я не хочу, чтобы у моего ребёнка осталась травма на всю жизнь!

– Мне даже интересно, как ты попытаешься этого избежать!

– Ты хочешь ей всё рассказать?

– Вообще, планирую. И желательно до того, как ей исполнится восемнадцать. Иначе мы разоримся на психологах.

– Прекрати иронизировать. Это очень серьёзный вопрос.

– Я догадываюсь. Но в первую очередь я хочу всё обсудить с Димкой. Мне нужно знать, как действовать.

– И для этого тебе необходим адвокат! Почему вам всем необходимы юристы для решения жизненных проблем?

– Тебе он тоже необходим. Иначе бы ты не оказалась в тупике. Если бы заранее продумала подобный исход.

– Мне в голову такой исход придти не мог.

– Конечно. – Иван дерзко улыбнулся. – Ты ведь подумать не могла, что снова окажешься рядом со мной. Кошмар вернулся в твою жизнь.

Лана сверлила его взглядом.

– Ты всегда говоришь, что я виновата в наших ссорах. Но это совсем не так. Ты меня подначиваешь. И дразнишь.

– Дразню? – Слово заинтересовало, и Иван, позабыв о серьёзности разговора, приподнял одну бровь. – И чем я тебя дразню?

Вдруг припомнилась вчерашняя ночь, и стало жутко неловко. Лана отвернулась, попыталась выглядеть независимо и отстранённо. А Иван над ней откровенно посмеивался. А когда поднялся с кресла, намеренно прошёл мимо Ланы, и коснулся рукой её спины. А ей сказал:

– Это просто жизнь. Ничему тебя Москва не научила. Всё ты врёшь.