Если бы это могло что-то решить!

Лана стояла за дверью и зло на ту смотрела. Знала, что Игнатьев никуда не уйдёт, он стоит и ждёт, когда она опомнится. Но у неё в этот момент так сильно билось сердце, казалось, что прямо в горле, а в ушах стоял нестерпимый гул. И Лана так сразу не могла самой себе ответить, что её беспокоит больше: его неожиданное появление, или то, чего Слава от неё хочет. В голове миллион мыслей, и ни одной разумной, полная путаница, стремительно сплетающаяся в клубок беспокойства.

Игнатьев всё-таки позвал из-за двери.

– Лана. Я не уйду.

– Зря, – отозвалась она. – Я не хочу тебя видеть.

– Будем говорить через дверь?

– О чём мне с тобой разговаривать, вот скажи? – вырвалось у неё. И из-за своего обиженного, возмущённого тона, поняла, что спрятаться и отмолчаться у неё всё-таки не получится. А ведь надежда на то, что Слава развернётся и уйдёт, и больше никогда на пороге её дома не появится, мелькнула в душе. Но тут же исчезла.

– Открой мне дверь, и узнаешь.

Лана ещё сомневалась, колебалась секунду, вторую, затем дверь открыла. И посмотрела мужу в лицо. Захотелось вздохнуть. Потому что, не смотря ни на что, на все предыдущие недели нервов и злости, переживаний и разочарований, которые настигали одно за другим, и все они были связаны именно с ним, перед ней стоял её муж. Человек, с которым она прожила много лет, в глаза которого смотрела каждый день, вот как сейчас, и знала каждую морщинку на его лице, весь набор улыбок в его арсенале, заготовленных фраз и вежливых отговорок. И она всем этим дорожила, заботилась и оберегала его от лишних, как считалось, незначительных бытовых проблем. И эта забота в течение многих лет руководила её чувствами и поступками. А потом ей сказали, что это не любовь, не брак, а сплошное притворство. Неужели, правда? Странно, но она никогда не знала, даже не задумывалась о том, что можно притвориться так сильно, чтобы прожить, поглощённой этим притворством, семь лет.

– Пригласишь войти?

– Удивительно, что ты спрашиваешь разрешения.

Игнатьев хмыкнул и сказал нечто странное:

– Это твой дом.

Действительно, это был её дом. Который она сотворила собственными руками.

Лана отступила, впуская мужа в дом. Он перешагнул порог, огляделся. Лана видела, что Слава неодобрительно нахмурился, но она решила, что ей всё равно. Прежде чем закрыть за ним дверь, выглянула на улицу. У машины осталась охрана, бдительно наблюдающая за каждым их движением. И на дом они смотрели, как на потенциального врага.

Лана захлопнула дверь. Поняла, что Игнатьев не только оглядывается, но и прислушивается.

– Где Соня?

– Гуляет, – ответила Лана, не придумав ничего лучшего. Сейчас была рада, что дочка полчаса назад убежала в дом Сизыхов, хвалиться обновками и новым портфелем. Если бы Соня увидела отца, Лана даже не могла представить, чем бы всё закончилось, и о чём бы они со Славой смогли поговорить.

– Ты, правда, выросла в этом доме? – спросил муж, заглядывая на кухню и в гостиную.

Этот вопрос показался обидным. Лана нервно пожала плечами.

– Нормальный дом. Все так жили.

– Может быть, – неопределённо протянул Игнатьев.

– Слава, перестань оглядываться, – не сдержалась Лана. – Потолок не рухнет тебе на голову. Мы здесь живём, и все живы.

Игнатьев кинул на неё странный, недоверчивый взгляд, но ничего не сказал. Прошёл в комнату и очень осторожно опустился на старенький диван. Лана же остановилась напротив, сложила руки на груди. Если честно, она ещё не понимала, как реагировать на появление мужа. Ещё два дня назад он считал её врагом номер один, он злился на неё и выливал на неё один ушат нечистой воды за другим, не хотел её видеть и собирался разводиться, а сейчас сидит на её диване. В Нижнем Новгороде. Правда, не выглядит виноватым или смятённым. Оглядывается с видом царской особы и, по всей видимости, раздумывает, как его жизнь занесла в старый барак.

– Что ты здесь делаешь? – спросила его Лана, не выдержав больше молчания.

– Ты мне вчера звонила.

Она даже рассмеялась ему в лицо.

– Не надо придумывать, Слава. Я тебе позвонила только потому, что ты прислал мне дурацкое сообщение. Зачем-то.

– Хотел поговорить.

– Что весьма странно, не находишь? После всего, что ты устроил, ты захотел со мной поболтать!

Игнатьев на неё не смотрел, разглядывал стены и обои в цветочек на них. Потом спросил, в попытке свернуть с неприятной темы:

– Ты уверена, что Соне стоит гулять одной по этим улицам?

– Каким ещё улицам? Здесь всего одна улица, на которой днём ни одного человека не встретишь!

– Тоже ничего хорошего. Ребёнок неизвестно где пропадает…

Лана взмахнула рукой, останавливая его.

– Перестань.

– Что?

– Я уверена, что с моим ребёнком всё в порядке. Или ты приехал проверить именно это? Как я справляюсь со своими родительскими обязанностями? А потом доложишь, куда следует!

– Лана, ты на самом деле так думаешь?..

– Я на самом деле так думаю, – перебила она его. И смотрела зло и обвиняюще. – Ты, именно ты, прислал ко мне органы опеки! А теперь прикидываешься добреньким и словно не причём?

Игнатьев выдал усталый вздох, откинулся на диване. И даже ноги вытянул. Наверное, хотел представить себя в своём кабинете, где он абсолютный хозяин положения.

– Это была идея адвоката.

– Ну конечно! – Лана развела руками. – Но только это был твой адвокат. Ты хоть представляешь, как сильно Соня испугалась?

Он молчал, а Лана посоветовала себе успокоиться. Прошлась по комнате, дала себе несколько секунд для того, чтобы перевести дыхание, после чего снова повернулась к мужу. И ровным тоном задала ему прежний вопрос:

– Зачем ты приехал?

– Захотел вас увидеть.

– Вот так просто? После всего?

– Я виноват. Я перегнул палку.

Лана кивнула, соглашаясь. И не преминула напомнить:

– А я ведь тебя предупреждала.

– Знаю.

Зазвонил телефон, Лана машинально сунула руку в карман, хотя и так знала, кто звонит. Посмотрела на имя Ивана на дисплее, и звонок отклонила. Но, видимо, что-то такое проскользнуло на её лице в этот момент, потому что Слава спросил:

– Кто звонил?

Лана кинула на него быстрый взгляд. Головой покачала.

– Ты не можешь задавать мне такие вопросы.

– Почему? Я пока твой муж.

– Ключевое слово в этом: пока.

Он пытал её взглядом, и взгляд этот был неприятный и подозрительный. Затем поинтересовался:

– Что происходит?

Лана не сдержалась и усмехнулась.

– Происходит миллион всяких вещей, Слава. А началось всё с того, что ты дал мне отставку.

– Началось всё с того, что ты уехала.

– Ах, значит, я виновата во всём! А ты брошенный муж, с любовницей в городской квартире!

Он её разглядывал.

– У тебя кто-то появился? – Лана молчала, а Игнатьев продолжил, причём тон стал абсолютно недоверчивым. – Здесь?

Лана от его взгляда уворачивалась, потом присела на кресло у окна. Раздумывала над своими ответами.

– Всё сложно, – наконец произнесла она.

– Что значит, сложно?

– Это значит, – повысила она голос от волнения, – что ты не должен был приезжать! Потому что это противоречит всем твоим поступкам в последние недели! Потому что я не понимаю, чего ты хочешь от меня сейчас. Услышать или получить! Зачем ты приехал?

Игнатьев смотрел на неё во все глаза, после чего мотнул головой. И выдал совершенно идиотское объяснение.

– Потому что ты моя жена.

Лана нервно облизала губы.

– Я тебе не жена, – проговорила она негромко. – Ты меня бросил. Ты променял меня на другую женщину.

– Ты всегда гордилась тем, что мудрая. Не по годам.

– Причём здесь мудрость, Слава? Я тебя предупреждала, я тебе предлагала, давай я буду мудрой. Месяц, два, полгода. Пока ты не нагуляешься. Но ты хотел развода. Ты кричал о нашем с тобой разводе на всех углах, на всю страну. Слава, меня обсуждали каждый вечер в непотребных, третьесортных ток-шоу. Что я никто, что ты меня подобрал, что я плохая жена и мать. Ты всё это сделал со мной! А теперь ты приезжаешь и говоришь, что я твоя жена? С женой так не поступают.

Игнатьев насупился, упёрся локтями в колени и хмуро смотрел на Лану.

– Ты тоже виновата.

Лана закивала, криво усмехнулась.

– Я помню. Помню всё, что ты мне говорил. Что я холодная, безразличная, что любила тебя как-то не так. И ты решил показать мне всю свою нерастраченную страсть? И со всей страстью пнуть меня под зад.

Он поморщился.

– Не ругайся.

Лана сделала глубокий вдох, как её когда-то учила вторая свекровь. Возвращала себе душевное равновесие и спокойствие. Хотя, какое к чертям спокойствие, если муж сидит напротив неё, и говорит какие-то невероятные вещи. Словно ничего не произошло.

В конце концов, проговорила ровным тоном:

– Мне нечего тебе сказать.

– Так уж и нечего? – Игнатьев прищурился. – Расскажи, как жила здесь без меня. По всей видимости, у тебя много перемен. – И добавил с ехидством: – Раз всё стало сложно.

– Ты и в этом меня пытаешься обвинить? Но у тебя ничего не получится. Ты мне изменил, и я это докажу.

– Кому?

– Если понадобится, всем.

– То есть, ты решила со мной судиться?

– Это ты так решил. Мы с тобой наняли адвокатов.

– Так дело в адвокате? В этом Харламове?

– Конечно. Он же мой адвокат. Я должна доверять ему все свои тайны.

– Ты с ним спишь?

– Перестань клеветать на семейного человека, – возмутилась Лана. – У него ребёнок маленький.

– Но ты это сделала? Ты мне изменила, – проговорил Игнатьев глухо, сверля Лану взглядом. – Назло.

– Не говори ерунды, – каменным тоном отозвалась Лана, старательно отводя глаза. – Я бы никогда не сделала такого назло.

– Но сделала!

– Хватит! – воскликнула она и вскочила с кресла. Глянула рассерженно. – Ты не можешь меня ни в чём обвинять. Мы с тобой разводимся, Слава, по твоей инициативе. И когда я уехала из Москвы, тебя не интересовало, куда я уехала и к кому. Я всё это пережила одна, вот в этом доме! Ты хоть представляешь, что я чувствовала, когда ты одним словом разрушил нашу жизнь? Не только мою и свою, но и жизнь ребёнка? Ты просто взял и всё перечеркнул. И поэтому у тебя нет никакого морального права обвинять меня в том, что я это, в конце концов, пережила, и стала считать себя свободной женщиной. Мне с экрана телевизора каждый вечер об этом рассказывали! Что я больше не жена тебе!

– Ты пережила? – Он тоже поднялся. – Не слишком ли быстро? Ты кричишь тут о годах брака, о семье, а ты пережила расставание за месяц? Да что там месяц, – Игнатьев в негодовании взмахнул рукой, – за пару недель! Я прав?

– Пошёл к чёрту, – чётко проговорила Лана прямо ему в лицо. А затем и вовсе указала рукой на дверь. – И из моего дома тоже можешь убираться!

– Где Соня?

– Я тебе уже сказала!..

– Я хочу её видеть!

– Зачем? Ты ей даже не звонил, а теперь хочешь нарушить ребёнку психику? Опять в угоду своему желанию!

– Ты не можешь мне запретить видеть дочь!

– Когда ты в таком состоянии, очень даже могу!

– Нет, не можешь! Я её отец. И мы ещё посмотрим!..

– Ты снова мне угрожаешь? Чем на этот раз? Что я не только нищая, но и гулящая?

– Ты сама называешь вещи своими именами, – не удержался он от замечания.

А Лана сделала судорожный вдох. Отвернулась от него, Слава, наверное, думал, что собирается с силами и мыслями, чтобы продолжить спорить и скандалить, но Лана вдруг схватилась за голову. А возмущение и злость начали стремительно её покидать.

– Слава, у Сони здесь отец.

Игнатьев замолчал, остановился, будто натолкнулся на стену, и только на Лану смотрел. А та к нему повернулась, набралась смелости, чтобы встретить его взгляд.

– Я тебе говорила, что всё сложно.

– Что значит, отец?

– Мой первый муж. Как оказалось, он до сих пор живёт на этой улице, в доме напротив. Я не знала этого, Слава, – будто оправдываясь, проговорила она. – Когда я ехала сюда, я была уверена, что он давно здесь не живёт. Прошло десять лет. – Она развела руками. – Но случилось так, как случилось.

– Ты рассказала Соне? – страшным голосом спросил Игнатьев.

Лана покачала головой.

– Нет. Конечно, нет. Но Ваня знает. И… он хочет быть отцом. На законных основаниях. Он собирается делать анализ ДНК, и что ещё там нужно…

– И ты ему позволишь?

Лана задохнулась.

– Слава, я не могу ему запретить! Это его право.

– Лана, зачем ты ему сказала? – заорал на неё муж, а Лане захотелось зажмуриться и закрыть уши руками. Но пришлось отстаивать свою правоту.

– Потому что ты угрожал забрать у меня дочь! Потому что ты прислал к моему порогу органы опеки! Потому что ты не оставил мне выбора!

Игнатьев отвернулся от неё, нервно заходил по комнате.

– Я правильно понимаю, что ты изменила мне с ним?

– Я тебе не изменяла! – упрямо повторила Лана. – Мы с тобой… Ты со мной расстался! Слава, я больше не жена тебе, – добавила она тише. – Ты так решил. Ты подал заявление на развод, ты нанял адвоката. Ты хотел новую жизнь для себя.

– И ты решила не теряться!

– Прекрати говорить мне гадости. Да, у меня есть своя жизнь. И прошлое есть. Именно благодаря тебе оно меня и настигло. А ты что думал, что ты соскучился, приехал и забрал нас обратно? И что я буду благодарна тебе за это всю оставшуюся жизнь? Или до твоего следующего помешательства? Ты не подумал, как мне дальше жить, когда на меня показывают пальцем. Да я Бога благодарю, что из Москвы уехала вовремя, иначе бы меня там заклеймили, и не столько позором, сколько насмешками. Ты сделал всё, чтобы лишить меня будущего, хоть каких-то перспектив. А всё потому, что хотел добиться своего – получить развод и забрать Соню. А когда вышло всё не так, как ты хотел, ты обвиняешь в этом меня?

– Это моя дочь, я её вырастил.

– И никто с этим не спорит. Уж я точно. Ты её отец, и Соня тебя любит. Но есть другой человек, который тоже хочет быть её отцом, который хочет заботиться и что-то для неё сделать. И я не могу ему запретить. У него есть на это право.

– Зря ты думаешь, что я так просто соглашусь.

Лана вздохнула.

– Я так не думаю. Я лишь сказала тебе всё, как есть. Сказала честно. Единственное, о чём я прошу вас обоих, не трогать ребёнка. А бодаться в суде вы можете, сколько вашей душе угодно.

– А ты не при чём! – язвительно воскликнул Игнатьев.

– Я не буду вставать ни на чью сторону, – пообещала Лана. – Можете судиться, скандалить, упираться, но не вмешивайте Соню. Она не должна знать.

– Я раздавлю твоего провинциала, – пообещал Игнатьев, а Лане подарил зловещий взгляд.

Беспокойство всё же кольнуло, но Лана заставила себя гордо вскинуть голову.

– Думаю, он натиск выдержит.

– Посмотрим.

Игнатьев, разозлённый, рванул к двери, открыл ту рывком, Лана даже испугалась, что дверь всё же слетит с петель. На крыльце едва не налетел на Любовь Аркадьевну, та шарахнулась от зятя в сторону, в театральном жесте приложила руку к груди, явно переигрывая испуг.

– Слава, – выдохнула она, но Игнатьев прошёл мимо, даже не повернув головы. Любовь Аркадьевна посмотрела ему вслед, нахмурившись. Лана остановилась рядом с ней. – Господи, Лана, что он тут делал?

– Если честно, я так и не поняла.

Совсем некстати, очень некстати, из калитки дома Сизыхов вышла Соня с Прохором на поводке, а за ней Тамара Константиновна. Они с Соней о чём-то говорили, девочка улыбалась, а потом увидела машину на дороге, Игнатьева, и закричала через всю улицу:

– Папа!

И все замерли. Слава у машины, Лана на крыльце, Любовь Аркадьевна даже чертыхнулась тихонько. Лана была уверена, что расслышала. Но она наблюдала за дочерью, и ей было не до едких словечек матери. Соня бросила поводок и помчалась через дорогу к отцу. Лане в первый момент тоже захотелось броситься к дочери, но она из последних сил сдержалась, только наблюдала. Видела, что Слава остановился, и в одну секунду словно сбросил с себя напряжение, расправил плечи и пошёл навстречу ребёнку. Подхватил Соню на руки, когда та подбежала.

– Папа, ты приехал!

– Да, приехал посмотреть, как вы тут… живёте.

– А я была в гостях. – Соня указала рукой на дом через дорогу, у ворот которого так и стояла Тамара Константиновна. – Папа, смотри, это Прохор, я с ним гуляю. Он мопс.

Игнатьев кинул равнодушный взгляд на собаку.

– Вижу. Тебе здесь нравится?

Любовь Аркадьевна толкнула дочь в спину.

– Иди к ним, – шепнула она, и Лана спустилась с крыльца. Старалась идти спокойно, не ускорять шаг, а когда подошла, попыталась дочери улыбнуться. А вот Игнатьев её приближение воспринял негативно, кинул неприятный взгляд. Соня же тем временем принялась отвечать на вопрос отца.

– Нравится. Я постоянно хожу в гости, бабушка Тома печёт вкусные пирожки и блинчики. А мы едим. И Прохору можно давать, но чуть-чуть, потому что он и так толстый. Так дядя Ваня говорит.

Лана дочку погладила по руке.

– А вон в том доме живёт девочка, её зовут Вика. Я тоже к ней в гости ходила, мы катались на качелях. Но у меня тоже будут свои качели, тогда она ко мне сможет приходить. Пап, а ты опять уедешь?

– Папа занят, милая, ты же знаешь. – Лана кинула на мужа особенный взгляд. – Но если он задержится на день-другой, уверена, он с тобой погуляет.

– Пап, покатаешься со мной на теплоходе? Я так хочу.

Игнатьев прижал девочку к себе, поцеловал в лоб. Кивнул.

– Конечно, мышка. Покатаемся с тобой на теплоходе. – Он опустил Соню на землю. Перевёл взгляд на высокий забор по-соседству и на женщину у ворот, что наблюдала за ними. Его губы насмешливо кривились, и он негромко проговорил специально для Ланы: – Вернулась к корням. В деревню.

Лана продолжала улыбаться.

– Твоя мама всегда говорила, что я провинциалка, и это неискоренимо.

– Мама всегда была права. – Он погладил дочь по волосам, а когда та подняла к нему глаза, улыбнулся. – Мышка, я позвоню тебе чуть позже, и мы решим с теплоходом. Проведём день, как ты захочешь. Я тебе обещаю.

Соня указала на него пальчиком и строгим голосом проговорила:

– Помни, ты обещал.

Игнатьев рассмеялся.

– Ни за что не забуду. Ты же моя принцесса.

Он коснулся пальцем её носа и направился к машине. А Соня схватила мать за руку, подпрыгивала от радости, а когда машина тронулась, отъезжая, замахала отцу рукой.

– Что ж ты Прохора бросила, – сказала Лана дочке, чтобы ту отвлечь, – иди, догоняй его.

Догонять Прохора нужды не было, он дошёл до соседского газона и повалился на бок, откуда и наблюдал за происходящим на улице. Соня подбежала к нему, присела на корточки, принялась что-то выговаривать вполголоса, а Лана направилась к Тамаре Константиновне. Та вопросительно смотрела на неё.

– Я ему всё сказала, – ответила та на её немой вопрос. Правда, решив утаить от свекрови, зачем именно Игнатьев приезжал, с какими намерениями. – Он зол.

– И что теперь будет?

– Не знаю. Но я надеюсь, что он вспомнит о том, что он разумный человек. Что не захочет окончательно потерять Соню.

Они вместе посмотрели на девочку. Соня сидела на траве, по-турецки поджав ноги, и щурилась на солнце. Выглядела счастливым ребёнком, и так хотелось, чтобы она оставалась беспечной и счастливой, как можно дольше. Вот только у взрослых вокруг неё слишком разные представления о её счастье. В этом и есть проблема.

Лана, честно, не думала, что Игнатьев вернётся за дочкой уже через час. Считала, что у неё есть время, всё обдумать, поговорить с Ваней, придумать объяснения, для него же, и как-то успокоить при необходимости. Но Слава вернулся, внешне спокойный, правда, на Лану не смотрел без особой необходимости. Соня радовалась, прыгала вокруг отца, как щенок, и радовалась новым роликам, которые он привёз в подарок.

– Тебе нужно чем-то заниматься здесь, – сказал ей Игнатьев, особой интонацией выделив последнее слово. – Раз уж мама решила остаться.

– Если бы ты дал мне выбор, возможно, мне и в голову не пришло приехать в Нижний, – сказала ему Лана, улучив момент.

– Раскаиваешься в своём опрометчивом решении?

– Перестань ловить меня на слове, – шикнула на него Лана. – И перестань действовать через ребёнка. Не вздумай ничего Соне говорить. Ей не нужны наши с тобой разборки.

– Они уже не только наши с тобой.

– Тем более.

– Мама, можно я не буду обедать? Папа обещал взять меня в ресторан.

Лана повернулась к дочке и улыбнулась.

– Конечно, дорогая.

– А что на обед? – заинтересовался Игнатьев.

– Мама сварила суп!

Слава моргнул, затем ухмыльнулся.

– Серьёзно, ты сварила суп? Сама?

– Ты сегодня невероятно мил, – ответила Лана на его откровенный сарказм.

Игнатьев ей улыбнулся ядовитой улыбкой, больше ничего не сказал, зато окинул красноречивым взглядом маленькую кухню. Его насмешки и показное самодовольство были непереносимы. Но Лана понимала, что взять и попросить его уйти, она не может. Соня так радовалась его приезду, так старательно выбирала платье и придумывала, чем они будут заниматься, что у Ланы не хватило бы смелости, лишить дочку общения с отцом. Именно это она и сказала к матери, когда та шепнула ей:

– Ты, правда, отпустишь с ним Соню?

Лана нервно сглотнула.

– А что мне делать? Смотри, как она рада. Я не помню, когда Слава куда-то ходил с ней вместе в Москве. Обычно мы ходили втроём, и то, если у него находилось время.

– Лана, это безумие.

Всё внутри сжималось в тревоге. Особенно, когда они с Игнатьевым всё-таки встречались взглядами. И он точно знал, о чём она думает и что чувствует. И Лане казалось, что наслаждается её напряжением и беспокойством. Хотелось подойти к мужу, заглянуть в глаза, встряхнуть его и спросить:

– Ты ведь не сделаешь никакой глупости?

Но пока что страх нашёптывал, что глупость совершает она. Позволяет ему забрать у неё дочь, пусть и на несколько часов. Но если она сейчас не справится с этим страхом, позволит себя запугать, то, как им всем жить дальше? Как её дочери объяснить, что она лишила её отца, из-за своего, возможно, необоснованного страха?

Иван ворвался в её дом спустя два часа. Дверь просто открылась, по всей видимости, Лана забыла её запереть, будто инстинктивно оставляя её открытой в ожидании возвращения дочери, Сизых вошёл и с порога на Лану уставился безумными глазами.

– Ты с ума сошла? – выдохнул он. – Зачем ты её отпустила с ним?

Лана сидела в кресле, сцепив руки, и смотрела в окно. А когда Иван подошёл ближе, сказала:

– Так было нужно.

– Кому нужно? Нежели ты не понимаешь?..

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Я всё понимаю, – каменным от волнения голосом проговорила она. – Это было нужно Соне. А я просто жду.

– Ты сошла с ума, – оповестил Сизых. Он был зол, расстроен и встревожен не меньше, чем она. И смотрел обвиняюще. Правда, после выдохнул. Снял пиджак и кинул его на диван. Он с трудом сдерживался, Лана наблюдала за ним украдкой, но Иван молчал. В доме повисла гнетущая тишина. Нет в жизни ничего худшего, ничего более тяжёлого, чем молчаливое ожидание. Когда ты ничего не можешь сделать или изменить. Особенно, когда это касается твоего ребёнка.

– Я не понимаю, как ты могла отдать ему Соню, – всё-таки прервал Иван молчание. Он прошёлся по комнате, сходил на кухню, даже что-то там съел, Лана слышала, как хлопнула дверца холодильника. Прошло не меньше пяти минут, но он вернулся и задал ей этот вопрос.

Лана нервно сжала руку в кулак.

– Ваня, она его любит. Он её отец, а они не виделись два месяца. Как я могла запретить?

– Очень просто! Неизвестно, что произойдёт, что он задумал!..

– Я должна ему верить. Ради Сони.

Сизых сел напротив неё. Глянул исподлобья.

– Зачем он, вообще, приехал? Совсем недавно он с тобой общаться желал только через адвокатов.

– Значит, что-то поменялось.

Он неприятно хмыкнул.

– Интересно, что?

Она подняла на него серьёзный взгляд.

– Не знаю. Но надеюсь, что перемены к лучшему. Или ты хочешь воевать? И сколько будет продолжаться эта война, и в какой момент она затронет Соню? А она затронет, Ваня. Соня пойдёт в школу, и найдётся кто-то, кто расскажет ей о том, что говорят про её мать на всю страну. А всё потому, что её отец с её матерью разводятся. Ты считаешь, что так лучше?

– Всё равно расскажут, и она всё равно узнает.

– Но, надеюсь, что к тому моменту мы со Славой сможем найти какой-то компромисс.

– Лана, какой ещё компромисс?!

– Не кричи. Ты думаешь, я не переживаю? Но я сижу и жду.

– У моря погоды ты ждёшь! Ты ему сказала?

– Сказала. Я всё ему сказала.

– Вот именно. Ты ему сказала, а потом отпустила его с ребёнком!

– Чтобы всё это закончить, я должна ему верить.

– К дьяволу эту веру. – Иван поднялся, подошёл к окну и упёр руки в бока. Стоял, как глыба и напряжён был также. – Зачем он приехал? – задал он опасный вопрос. Лана молчала, и он повернулся к ней. Пригляделся с подозрением. Воинственно выдвинул подбородок. – Он звал тебя обратно?

– Ваня, какая разница? Я же здесь, с тобой.

– Но он звал.

– Это очередная блажь. Слава соскучился по Соне… наверное, соскучился по определённому жизненному укладу, к которому приучен. Но ты-то должен понимать, что я не вернусь к нему. Это невозможно.

– Почему? Потому что тебе стыдно возвращаться в Москву после всего?

Лана кинула на него обиженный взгляд.

– Я ни в чём не виновата. И перед тобой тоже. Я ничего не сделала, я здесь, с тобой!

– Да, только ты отдала ему ребёнка! Нашего ребёнка! И что ты сделаешь, если он увезёт её в Москву?

Лана тоже поднялась, чтобы быть с ним наравне.

– Мы с тобой договаривались, – напомнила она. – Что ты будешь терпимее, что ты не станешь запрещать Соне общаться со Славой. Потому что это для неё важно!

– А я и не запрещал!

– Не запрещал, пока он был в Москве, и между ними было пятьсот километров!

– Перестаньте кричать, – цыкнула на них Любовь Аркадьевна, спускаясь по лестнице. Указала рукой на окно. – Слава её привёз.

Иван метнулся к входной двери, а вот Лана осела обратно на кресло. В этот момент её накрыло такое немыслимое облегчение, что не было сил двигаться и что-то говорить. Хотелось закрыть глаза и сидеть так долго-долго. Никакого ликования по поводу своей правоты не было и в помине. Просто облегчение оттого, что её дочь снова дома.

Иван же вышел на крыльцо, и наблюдал за тем, как Соне помогает вылезти из большой, высокой машины охранник. Игнатьев был рядом, но говорил по телефону, и вроде как был всерьёз занят разговором. Соня повисла на его руке в какой-то момент, выглядела спокойной и довольной, даже игривой, но потом увидела на крыльце Ивана, отпустила руку Игнатьева и помчалась к нему.

– Дядя Ваня, мы плавали на теплоходе!

Иван заставил себя улыбнуться. Девочку легко подхватил на руки, когда она подбежала. А Игнатьев, услышав восклицание дочери, в этот момент повернул голову, и они встретились взглядами. Нахмурились оба. А Соня ещё и сказала:

– Папа приехал в гости.

До этого момента Иван и не подозревал, как неприятно ему станет услышать от Сони эти слова. Но он через силу заставил себя раздвинуть губы в подобие улыбки, и только наблюдал, как Вячеслав Игнатьев направляется к ним. Сколько раз он представлял себе эту картину? Да ни разу. Зачем ему было встречаться с этим человеком, с мужем его бывшей жены? Совершенно без надобности. И, если честно, даже обсуждая с Харламовым судебный процесс и установление отцовства, Иван не задумывался о том, что ему придётся встретиться с Игнатьевым лично. Муж Ланы так и оставался для него неким абстрактным персонажем, от присутствия которого в её жизни и в жизни их дочери, надлежало избавиться. Или, по крайней мере, свести общение к минимуму. И почему-то Ивану не приходило в голову, что Игнатьев может попробовать этому замыслу воспротивиться. Он же с Ланой разводился, собирался строить новую, интересную жизнь. И к их жизни в Нижнем Новгороде никак не должен был быть причастен. И вот, пожалуйста, лицом к лицу.

А Игнатьев ещё окинул его внимательным, изучающим взглядом, и возмущение стало накатывать волной, требуя выхода. Иван собрался, будто готовился к прыжку, это была неконтролируемая реакция, инстинкт защитника, смотрел в глаза сопернику, и понимал, что это как раз тот момент, когда за своё надо драться. И он даже вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал прикосновение к своей спине. Обернулся через плечо и увидел Лану. Та тоже вышла на крыльцо, её прикосновение было мимолётным, наверняка, побоялась, что Игнатьев заметит, но Ивана отвлечь сумела. Улыбнулась дочери.

– Как прогулка?

– Было здорово! А потом мы ходили к папе в гостиницу, и там обедали.

– Замечательно. Вань, отпусти её, она уже большая.

Иван спустил дочь с рук, и она потянулась к Игнатьеву. Тот погладил её по волосам, после чего пощекотал под подбородком.

– Я завтра приеду с тобой попрощаться.

– Обязательно приедешь?

– Конечно. Я никогда не вру, ты же знаешь.

Соня расплылась в счастливой улыбке.

– Знаю.

– Беги. Я с мамой попрощаюсь.

Соня убежала в дом, от лестницы позвала Любовь Аркадьевну и поспешила на её голос наверх, на второй этаж. А взрослые стояли и молчали, слушая звук её шагов. Мужчины разглядывали друг друга, а Лана чувствовала себя весьма слабой преградой для их противоречий.

– Значит, встретимся в суде? – спросил Игнатьев и ухмыльнулся.

Сизых кивнул.

– Встретимся. Но не думаю, что процесс затянется надолго.

– Это мы посмотрим. – Слава перевёл взгляд на Лану. Взгляд был пристальный и неприятный. Но она всё-таки взяла себя в руки, шагнула прямо между ним и Иваном, а Игнатьеву сказала:

– Спасибо, что привёз её вовремя. Соня очень рада вашей встрече.

– Не заговаривай мне зубы, – попросил её Игнатьев с притворной улыбкой. Развернулся и пошёл к ожидавшей его машине. А Иван проговорил у Ланы над ухом:

– Козёл.

Та кинула на него через плечо выразительный взгляд. Сизых развёл руками.

– Что?

– Ничего. Вы оба хороши. – Она вошла в дом, и добавила: – А именно ты мне кое-что обещал.

– Что ещё я обещал?

– Что будешь терпеливым, и не станешь на Соню давить.

– И где я давлю?

Дверь, наконец, закрылась, Соня была наверху, машина Игнатьева от дома отъехала, и Лане стало легче дышать. На самом деле легче.

– Если ты хочешь быть правым, Ваня, если ты хочешь быть в суде правым, ты не должен поддаваться на провокации. Слава очень хорошо умеет это делать. Ты должен воспринимать все его действия с холодной головой. И думать не о бумажках с гербовой печатью, а о том, что хорошо для твоего ребёнка.

– Как я понимаю, ты с высоты своего опыта меня учишь?

Она резко обернулась.

– Хотя бы.

– Ты думала о ребёнке, всегда. Я это признаю. Но это не решило ни одной проблемы, Лана. Не обижайся.

От его слов стало неприятно и обидно. А Ваня ещё и смотрел на неё недоверчиво, будто высмотреть пытался что-то, что она от него скрыть хотела. Подозревал в нервозности, в злых и коварных намерениях, и Лана почему-то была уверена, что в уме просчитывает варианты. Что он будет делать, если она снова его обманет или предаст. И терпеть это было невыносимо. Ваня ей не доверял.

Весь оставшийся день Иван провёл с дочерью. Лана наблюдала за ними, как они вместе что-то рисуют, играют перед домом в футбол, и даже когда Соня захотела покататься на роликах, подаренных Игнатьевым, Иван не стал возражать. Это было похвально, но Лана чувствовала его беспокойство. Видела, как Ваня хмурится, когда думает, что его никто не видит, видела его отрывистые жесты, и как он время от времени останавливается и вздыхает, глядя на дочь. Неопределённость его явно мучила. А тут ещё Игнатьев появился, и Иван тут же понял, для чего он приехал. Как бы Лана не скрывала и не притворялась, по поведению мужа всё становилось ясно, как Божий день.

Лана стояла на крыльце, наблюдала за Иваном и дочкой, а обдумывала сегодняшний разговор с мужем. Или с бывшим мужем. Надо как-то привыкнуть, поменять их местами в своём сознании. Задумалась о том, как бы всё сложилось, как бы она поступила, не будь сейчас Вани рядом. Слава ведь приехал уверенный в том, что она поступит так, как захочет он. Что он заберёт их с Соней в Москву, и Лана ещё благодарна ему будет. Или, по крайней мере, воспримет осознание им своих ошибок, снисходительно и благосклонно. Простит всю эту шумиху в прессе, забудет его измену, и они заживут, как прежде. Хотя бы видимость создадут. А ведь такое вполне могло быть, и Лана совсем не была уверена, что ей хватило бы смелости отказать мужу. Возможно, она бы струсила, не осталась бы здесь, забыла о гордости. Знала, что при желании Игнатьев разрулил бы ситуацию, нашлись бы люди, которые за большие деньги отбелили бы её репутацию и репутацию всей их семьи, и вскоре Игнатьевы снова стали бы примером для подражания. Наверное, на это Слава и рассчитывал.

А она что думает?

Думает, что её куда больше беспокоит настроение Вани. Что он хмурится, злится и ей не доверяет. И что её московская жизнь, к которой она так привыкла, как-то неожиданно ушла за грань её интересов, и оказалось, что жизнь за пределами столицы всё ещё существует. А она далеко не один год будто парила в невесомости, занятая совсем не теми вещами, которые волнуют на самом деле. И хотела чего-то неясного и призрачного, и всё никак не могла достигнуть своей цели. Наверное, именно потому, что цель была недосягаема. Изо дня в день становиться лучше и идеальнее. Для себя, для мужа, для окружающих. А идеал слишком часто менялся, и догнать его возможности не представлялось. А теперь она стоит на старом крылечке, наблюдает за тем, как дочка катается на роликах по местами неровному асфальту, взмахивает руками, неловко наклоняется, но радостно смеётся. А мужчина рядом с ней, страшно подумать, её первый муж, из которого она в своей голове за годы брака с другим, сотворила настоящего монстра, кажется нужным, просто необходимым, и он рядом с ней и дочкой, как раз на своём месте. Или они рядом с ним? А за пределами этой улицы большой, огромный мир, от которого он готов их защищать. И понимание этого волнует и будоражит кровь.

Вот только Ваня хмурится, потому что не доверяет ей.

– Мама, пойдём есть пирог с клубникой! – Соня докатилась до их заборчика, вцепилась в него и замахала матери рукой. Иван поднялся с парапета, на котором сидел, прошёл за калитку. К Лане присмотрелся.

– Пойдём ужинать.

Она протянула к нему руку, поправила воротник рубашки.

– Не обидишься, если я не пойду? Аппетита нет, перенервничала сегодня. Забери Соню к себе.

– С тобой точно всё хорошо?

– Да, не переживай. Голова болит. Я просто отдохну.

Он смотрел на неё, довольно долго, но потом кивнул. Ясно, что её слова, откровенная отговорка, Ивана не успокоили. Лана смотрела ему вслед, наблюдала за тем, как он берёт дочь за руку, и они вместе идут к его дому, и понимала, что он в её недомогание и усталость не поверил. Наверное, решил, что она просто не хочет с ним быть этим вечером. Уверен, что её одолевают сомнения. И сомнения, на самом деле, были, но причину их, Иван вряд ли способен угадать. Он злится. И на неё, в том числе, но, в основном, на ситуацию. Которую, впрочем, она создала, в этом Ваня также уверен.

Любовь Аркадьевна наблюдала за собиравшейся в спешке дочерью, с сомнением.

– Плюнула бы ты на него, – сказала она в какой-то момент. – После всего, что Слава сегодня устроил.

– Не могу плюнуть, мама. Если плюну, всё это будет происходить раз за разом. Ты ведь не думаешь, что Слава так просто успокоится? Я вот не думаю, потому что его знаю.

– Не хуже знаешь и Ваню. И если он поймёт, что ты не лежишь в постели в предсмертном состоянии, а отправилась к бывшему мужу в гостиницу, никому мало не покажется.

– Да. Поэтому мне как никогда необходимы твои актёрские способности. Ты ведь справишься?

– Изобразить беспокойство и материнскую тревогу? Конечно, дорогая. Изображу.

Лана сдвинула брови, вникнув в суть её слов. Любовь Аркадьевна сама вряд ли задумалась над тем, что сказала, а получилось-то весьма противоречиво. Но у Ланы сейчас не было желания, да и времени, на то, чтобы заострять на этом внимание. Поэтому она лишь кивнула, и поторопилась выйти из дома. Едва ли не бегом кинулась к поджидавшему такси. В надежде исчезнуть с маленькой улицы незаметно. И желательно также незаметно вскоре вернуться.

Слава её появлению заметно удивился. Открыл дверь номера, увидел жену и вздёрнул брови. Весьма показательно. Обычно он старался столь открыто свои эмоции не демонстрировать, особенно те, что выдавали его внутреннее состояние. Недовольство, раздражение, беспокойство. Но сегодня у него в руке был бокал с виски, он, по всей видимости, был не первым, а алкоголь имел привычку обнажать даже скрытые чувства.

– Хочу с тобой поговорить, пока ты не уехал, – сказала ему Лана, переходя сразу к делу. И поинтересовалась: – Позволишь войти? – так как Слава не спешил проявлять банальную вежливость, так и стоял в дверях.

Игнатьев ещё секунду сверлил её взглядом, после чего от двери отошёл. Повернулся к Лане спиной, снова приложился к бокалу. А она вошла и закрыла за собой дверь. Окинула номер взглядом. В самом номере не было ничего примечательного, но в комнате царил беспорядок, что говорило о том, что Слава не на шутку раздосадован, а может и зол.

– Ты придумала, что ещё мне сказать?

– Я ничего не придумывала, Слава. У меня и так было, что тебе сказать. Но днём мы оба были не готовы к этому разговору.

– Хочешь выпить?

– Даже если и хочу, то не буду. Хоть один из нас должен быть трезвым, с ясной головой.

– У меня ясная голова. Не поверишь, но всё как-то разом прояснилось!..

Лана прошла в номер, положила сумку на журнальный столик, а сама присела в низкое кресло.

– Не обвиняй меня, – попросила она. – Я, правда, не считаю, что изменила тебе.

– Конечно, ты не изменяла! Разве ты на такое способна? – неприятно усмехнулся Игнатьев. Повернулся к ней и присел на края стола. На Лану смотрел в упор.

– Очень надеюсь, что нет.

– А что же тогда приключилось с тобой здесь? Взыграли прежние чувства? – Лана отвечать не торопилась, и Игнатьев в порыве эмоций взмахнул рукой. – Но это что-то ненормальное, даже болезненное, согласись, уйти от мужа к бывшему мужу.

Лана внимательно наблюдала за ним, за выражением на его лице, на котором проскальзывала то снисходительность, то пренебрежение вперемешку с раздражением. Она так сразу и не могла припомнить, когда Слава чем-то так серьёзно был впечатлён, что не мог справиться с обуревавшими его эмоциями. Разве что, смерть матери, но это выходило за пределы среднестатистической ситуации, это было горе, а с горем справиться невозможно, даже напоказ. А вот чтобы она на него так действовала, наверное, в последний раз такую бурю чувств в исполнении Игнатьева, Лана наблюдала в первые месяцы их брака. И он тогда на неё не злился, тогда он её любил.

– Что с твоей девочкой? – спросила она вместо ответа или комментария. – Прости, я не помню, как её зовут.

Слава отвернулся от неё, одним глотком допил виски и поморщился.

– С ней всё в порядке.

– Ты её бросил?

Это ему не понравилось, он кинул на Лану выразительный взгляд.

– Мы расстались, – то ли оповестил, то ли поправил он её.

Лана кивнула. Что ж, она не была удивлена. Подозревала нечто подобное.

– И ты расстроен, – подсказала она.

Игнатьев разозлился.

– Ты пришла поиграть в психоаналитика?

– Нет, просто я тебя знаю. Ты расстроен и нервничаешь. Видимо, ты на самом деле ею увлёкся. Тогда мне жаль, что ничего не вышло.

– Тебе жаль? Серьёзно? Разве ты не должна злорадствовать? – Он развёл руками. – Разве ты не должна сказать, что ты меня предупреждала?

– Я тебе это уже говорила сегодня, повторяться не буду. Я тебе сочувствую, если тебе нужно моё сочувствие, но, извини, я не стану жилеткой. Не попрошу тебя поделиться со мной горем, переживаниями и рассказать, что же случилось. И не буду радоваться твоей ошибке. Я пришла рассказать тебе о том, как мы с Соней жили последний месяц. Почему всё так случилось, и почему я не поеду с тобой в Москву.

– Не поедешь?

– Нет. Мы останемся здесь.

– Вы останетесь здесь, – передразнил он её. – А ты Соню спросила, хочет ли она остаться здесь? И нужен ли ей новый папа. Ты, вообще, о чём-то ребёнка спросила?

– А ты? Сколько ты всего наговорил мне за последние недели? Забыл, как ты легко решал наши судьбы, на всю страну, Слава! И не спрашивал ни меня, ни Соню. Но я знаю почему. Знаю. Потому что ты был уверен, что сложись ситуация вот так, как она сейчас сложилась, ты сможешь запросто вернуть всё на свои места. Меня поставить на место. Я ведь права?

– Глупости говоришь.

Лана покачала головой.

– Нет. Вся эта шумиха в прессе была нацелена именно против меня. Ты меня уничтожил, Слава. Моё имя, мою репутацию, ты прекрасно понимал, что ты делаешь. И тебе это было выгодно в любом случае. Если бы ты сумел забрать у меня Соню, я бы осталась полностью зависима от тебя. Я никому не нужна, я никто. Но я всегда была бы рядом, жила на твои подачки и клянчила редкие встречи с дочерью. А приди тебе в голову вернуть семью, я должна была быть тебе благодарна. Ведь после всего, что ты обо мне наговорил, я должна была бы упасть тебе в ноги, за то, что ты простил все мои прегрешения. И я бы вернулась в твой дом – в наш дом! Я душу в него вложила! – на правах служанки и приживалки. И не отводи глаза, Слава. Мы здесь одни. Я тоже прекрасно умею играть в эти игры. Или ты думаешь я не чувствовала твою злость в последний год? Ты постоянно на меня злился, я выводила тебя из себя любым словом или действием. И ты нашёл выход.

– Ты пришла мне всё это высказать? Душу облегчить?

– И это тоже, – не стала спорить Лана. – У меня есть на это право, не находишь?

– А, по-моему, ты откровенно перемудрила. Я не настолько прагматичен и коварен.

– Настолько, – возразила она, – именно настолько. Но я никогда не ставила тебе это в упрёк и не считала недостатками. Наверное, зря. Но ведь меня и нашей семьи это никак не касалось.

– И деньги приносило. А ты, любимая, альтруисткой никогда не была.

– Значит, мы друг другу подходили.

– Подходили? Всё в прошлом?

– Выходит, что так, Слава. Я не вернусь в Москву. Мне там больше нет места, даже рядом с тобой. Да и не хочу, если честно.

– А вот в это не поверю, – усмехнулся Игнатьев. Отошёл к бару, налил в бокал очередную порцию виски.

– Может быть, я в этом раскаюсь, – не стала спорить Лана. – Туман рассеется, скандал утихнет, и я с тоской вспомню жизнь в столице, но я больше не стану ничего загадывать и планировать. Я слишком долго жила планами и расписаниями. Сейчас я хочу остаться здесь. И даже если я ошибаюсь, я теперь уверена, что моей дочери лучше расти здесь. А это самое главное – что лучше для Сони. А со своими разочарованиями я примирюсь, они уже не так важны.

Игнатьев повернулся к ней, взглянул возмущённо.

– Лучше здесь? – Снова рукой повёл, видимо, начал пьянеть, раз не мог контролировать широкие жесты. – В этом колхозе? В старом, разрушающемся доме, в пригороде?

– Нет, не в пригороде. Ей лучше без столичной суеты, пафоса и бесконечного притворства. Я хочу, чтобы она выросла на тихой улице, ходила в обычную школу и общалась с обычными детьми. Чтобы она жизнь узнала, Слава! Что мы ей дали, кроме того, что покупалось за деньги? У неё даже друзей, как таковых, не было! А те, что были, тоже не выходили из дома без взвода охраны. Слава, я знаю, что ты любишь Соню, – продолжила она более ровным тоном, стараясь своими интонациями и мужа успокоить. – И я ни в коем случае не стану влезать в ваши отношения. Но ты всегда занят. Сегодня ты впервые, наверное, за два года, провёл с ней два часа. В Москве у тебя для этого нет ни времени, ни возможности. А здесь… здесь у Сони будет другая жизнь. У неё буду я, будешь ты, Ваня, будут бабушки и дедушка. Она чувствует себя нужной и важной. Она изменилась, Слава, всего за какие-то недели. Раскрепостилась, перестала без конца извиняться. Она ведёт себя, как нормальный ребёнок!

– И это заслуга твоего бывшего, я правильно понимаю?

– Нет, ты понимаешь неправильно. Но хочешь поговорить про Ваню, да? – Игнатьев сверлил её взглядом и молчал, и Лана согласилась с его желанием, только перед тем, как заговорить, сделала глубокий вдох, словно набиралась сил. – Ты можешь мне не верить, и я понимаю, как всё это выглядит со стороны, наверное, жутко странно и неправильно, но я клянусь тебе, что когда я приняла решение приехать в Нижний Новгород, я была уверена, что он здесь больше не живёт, по крайней мере, на нашей улице. Я не стану тебе врать, что я о нём не думала. Он как раз был первым человеком, о котором я подумала, решив вернуться, и встречаться с ним я не хотела ни под каким предлогом. Слава, тебе-то я не должна рассказывать, ты-то знаешь, как болезненно я реагировала на любое упоминание о первом браке! И ты всегда знал, что именно Ваня отец Сони.

– Болезненно реагировала, потому что не забыла.

Лана на мгновение прикрыла глаза.

– А как я могла забыть? Он был моим мужем, он отец моей дочери. Я и про тебя никогда не забуду, ты часть моей жизни, далеко немаленькая её часть, и точно не худшая. С нашей с ним последней встречи прошло десять лет, мы оба изменились. Знаешь, это совсем не то, что ты думаешь. Что мы встретились, посмотрели друг на друга, и любовь вернулась. Вернулись воспоминания, хорошие, но куда больше плохих. Безумное количество обид. И мы с ним, так вышло, все эти обиды проговорили вслух, чего не сделали в своё время, по юношеской глупости.

– Ты мне сейчас рассказываешь, почему ты с ним переспала?

– Нет, я хочу, чтобы ты понял, почему я остаюсь, и оставляю с собой дочь. Я хочу, чтобы ты знал, был уверен в том, что ей здесь будет хорошо. Что касается Вани, мы с ним ещё ничего не решали, да и решать пока не можем. Но он имеет право воспитывать своего ребёнка. И это право ему дала не только природа, но и мы с тобой. Потому что мы не справились. А я виновата, – сказала она ему, и голос вдруг сорвался. – Я виновата и перед ним, и перед его родителями. Что в своё время не сумела смирить гордыню, или струсила, это уже неважно. Но я лишила их очень многого, на что они имели право. И Соню лишила тоже. Но у Сони был ты! Она тебя очень любит, и твоё место никто не займёт, даже Ваня, потому что ему придётся куда труднее, ему придётся завоёвывать доверие взрослого ребёнка, сложившейся личности. И нам с ним как-то придётся объяснять ей… А ты всегда будешь её папой, который качал её на руках и угукал. Она не забудет этого. – Лана нервно сглотнула. – Поэтому я тебя очень прошу, прошу вас с Ваней обоих: думайте, думайте, что говорите и делаете. Ведь суд закончится, и результат неважен. Важно то, что будет про вас думать маленькая девочка, ваша дочь. И как вы ей после будете объяснять, что случилось.

– Значит, ты решила так?

– Да, – сказала она после короткой паузы. – И, знаешь, возможно, впервые в жизни я уверена, что поступаю правильно.

– Его ты любишь, да?

– Я учусь любить его заново. Как училась любить тебя. Не оборачиваясь назад, на ошибки и обиды. Но ты же знаешь, Слава, что я никогда бы тебе не изменила. Но ты поставил точку. Поставил точку с такой силой, что едва не сбил меня с ног. Или ты думаешь, что я думала о Ване, когда приехала сюда? Я думала о тебе, я переживала каждое твоё слово, которое слышала с экрана телевизора. Я переживала и, в конце концов, пережила. Ты считаешь, что я в этом виновата? Слишком быстро, слишком легко? Ты не можешь об этом знать. Об этом знаю только я. – Лана печально улыбнулась. – И я не вернусь. Потому что это было бы самой большой ложью. И мы с тобой уже не переступим через это. Ты на меня обижен, я обижена. Как мы будем жить? А страдать и метаться между нами будет Соня.

– И всё равно я считаю, что ты совершаешь ошибку.

– Этого никто знать не может. – Лана поднялась, хотела уже взять сумку и направиться к выходу, потому что Игнатьев на неё не смотрел. Голову опустил и разглядывал пол у своих ног. И, наверное, то, что выглядел в этот момент он особенно потерянным, заставило Лану к нему подойти. Такому знакомому, понятному, даже родному, несмотря на всю её злость на него и понятную обиду, но подошла и привычным жестом пригладила ему волосы на макушке. Затем прижалась лбом к его лбу.

– Не лишай Соню отца, не ставь ни её, ни себя перед выбором. Для тебя ведь это тоже важно, я знаю. Она твоя дочь, не смотря ни на что.

– А мне теперь что делать?

Конечно, можно было вспомнить о вселенской справедливости, и сказать ему что-то вроде того, что об этом нужно было думать раньше. Хотя бы, рассмотреть разный исход ситуации, которую он собственноручно создал, но вряд ли Слава сейчас хотел услышать от неё это. И поэтому Лана сказала банальную вещь:

– Жить дальше.

Вещь банальная, но она сама собиралась последовать этому совету. И только добавила:

– У тебя всё будет хорошо.

Если бы она сказала нечто подобное Ване, когда они собирались разводиться, тот рассмеялся бы ей в лицо. А Слава промолчал, но, возможно, потому, что достаточно опьянел, чтобы спорить или разозлиться.

И всё равно она уходила не с лёгким сердцем. Дверь за собой закрыть оказалось довольно непросто. Закрыть дверь, и уйти от этого человека в другую, новую жизнь. Не потому что больно или жаль, а из-за того, что каждый шаг требовал сил и уверенности в завтрашнем дне и правильности своих поступков, а этой самой уверенности пока не хватало.

Когда вернулась на родную, пригородную улочку, уже совсем стемнело. Лана вышла из такси, и вдохнула полной грудью воздух, наполненный ароматом цветов, густой зелени и свободы, той самой детской свободы, когда тебя ни что не в состоянии сдержать перед свершениями и подвигами. Всё бы хорошо, но взрослые люди, обременённые ответственностью и каждодневными заботами, полной неподконтрольной свободы опасаются, а от подвигов настораживаются. И сейчас в Лане боролись восторг и опасения, будоражили кровь, но ей от этих ощущений почему-то хотелось улыбаться и чему-то радоваться.

Иван сидел на её крыльце, прямо на ступеньках, и курил. Не поднялся, когда она вышла из такси, наблюдал и внешне выглядел спокойным. Хотя, Лана знала, что это спокойствие обманчиво. Но форсировать события было бы глупо, и поэтому она подошла и молча присела рядом с ним. Тоже на ступеньку, мысленно махнув рукой на подол светло-бежевого платья. Секунду сомневалась, после чего взяла Ивана под руку. И всё-таки улыбнулась. Тёплой ночи и звёздному небу. А вот Сизыха поругала.

– Снова куришь.

– Нервы, – коротко отозвался тот.

Лана с пониманием покивала, после чего сказала:

– Будем лечить.

Иван голову повернул, посмотрел на неё.

– Ты остаёшься?

Вопрос был серьёзным, и Ваня смотрел на неё с подозрением, а Лана всё равно улыбнулась. Ничего не могла с собой поделать.

– Знаешь, у меня такое чувство, что я никуда и не уезжала. Или только проснулась. – Она придвинулась к нему, и, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала его в плечо, затем ещё раз. После чего прижалась щекой. Замерла в такой позе, вглядываясь в ночное небо, и чувствуя, что Иван, наконец, расслабился, плечо перестало быть каменным, он вздохнул, а затем и обнял её за плечи.

– Вряд ли получится найти тебе работу, – проговорил он через некоторое время, – так и придётся на тебе жениться.

ЭПИЛОГ

– Получается, что у меня два папы?

– Получается, что два.

Соня присела на стул у окна и задумалась. Начала мотать ногой. Лана украдкой за дочкой наблюдала. К разговору, который произошёл сегодня, они шли долго. Почти год. Позади остался их со Славой развод, судебный процесс, ссоры и разногласия. По крайней мере, Лана очень надеялась, что всё осталось позади. Ей не хотелось выяснять отношения с Игнатьевым до конца жизни, хотя, у него к этому стремление было. Он так и не простил ей предательства, а её отношения с первым мужем, он называл только так, никак иначе. Но они с Соней жили за пятьсот километров от него, и особо влиять на их жизнь он не мог, и другого выбора, как смириться, у Славы не было. О примирении, тем более о его примирении с Ваней, речи не шло. За весь год они ни разу не подали друг другу руки. Упорствовали оба. Но, хотя бы, не ссорились и не ругались при ребёнке.

А Соня новость о том, что дядя Ваня не дядя, а тоже папа, восприняла с удивлением. Ребёнок неожиданно узнал, что в жизни бывают ситуации, когда не сразу решишь, что хорошо, а что плохо. Бывают путаницы и случайности. И с этим надлежало как-то дальше жить. И вот теперь Соня сидела у окна, мотала ногой и думала, по всей видимости, именно об этом. Хотя, полчаса назад пообещала Ивану, что не станет расстраиваться, и даже рада тому, что у неё появился ещё один папа. Странно, что Иван сразу поверил, успокоился и казался довольным. А вот Лана знала, что все расспросы впереди. Соня всегда была девочкой любознательной, и, наверняка, захочет узнать в деталях, как же такое получилось.

– Мама, это хорошо?

– А почему ты считаешь, что плохо? Два папы, которые тебя любят.

– А как же мне выбрать? Например, с кем мне пойти на выпускной.

– Тебе не нужно выбирать, – как можно мягче проговорила Лана. – Ты можешь пригласить обоих.

Соня удивлённо моргнула. И сказала:

– Это, точно, будет странно.

Лана улыбнулась.

– И что? Мало кому так в жизни везёт. У некоторых твоих одноклассников и одного папы нет. А у тебя два, и оба замечательные. Тебе очень повезло.

– Наверно. – Соня почесала кончик носа. – Они не будут спорить?

– Не будут, – ответственно заявила. А про себя добавила: «Иначе получат оба. Мало не покажется». – Ты не хочешь сбегать к Любе? Пригласи их с дядей Толей на ужин. А то она заморит его голодом.

Соня соскочила со стула, было заметно, что ребёнка переполняет энергия. Лане даже пришлось поймать дочку за руку.

– Отнеси им булочек, бабушка Тома испекла.

Соня смешно фыркнула.

– Люба не ест булочки. Она сейчас вообще ничего не ест, иначе не влезет в свадебное платье.

– Во-первых, напомни ей, что замуж выхожу я, а не она. И свадебное платье должно быть на мне. А, во-вторых, булочки не для неё. Дядю Толю она покормит, да ещё припишет себе кулинарные изыски. Беги.

Соня вышла через дверь на кухню, аккуратно несла кулёк с выпечкой, и не успела за ней дверь закрыться, как в кухню осторожно заглянул Иван. Кинул на Лану настороженный, вопросительный взгляд. Она его заметила и кивнула.

– Можешь зайти. И выдохнуть.

Сизых на самом деле выдохнул. Ещё час назад заявил, что собирается на работу, что у него важная встреча, ходил по дому в костюме и при галстуке, но уехать так и не решился. Тенью ходил за дочерью и за ней наблюдал. И Лана была уверена, что если бы мог, если бы успел подслушать их разговор на кухне, непременно бы это сделал. Но сейчас смотрел вопросительно.

– Что она сказала?

– Интересовалась, что ей делать с таким переизбытком нервных отцов.

– Лана! – не сдержался и прикрикнул он. Она спрятала улыбку. А когда Иван подошёл, погладила по груди.

– Успокойся. Соня не впала в истерику или уныние, удивления в ней гораздо больше. И пока она обдумывает новость. Уверена, что мы замучаемся отвечать на её вопросы. Но всё не так плохо. – Лана замолчала, прислушалась к себе. После чего призналась: – Я тоже переживаю. Но у нас умный ребёнок, Ваня. И не истерик. Слава Богу, не передалось.

– От тебя?

Она выразительно глянула на него.

– От тебя.

Иван возмущённо фыркнул.

– Вот уж не замечено за мной такого.

– Да, и самомнения тоже.

– Так, – он упёр руки в бока. – Что за критика? Я, между прочим, весь на нервах. А ты ещё список моих недостатков взялась озвучивать, женщина?

Лана улыбнулась, по возмущённо вздымающейся груди его погладила.

– Не нервничай. Тебе ещё в загсе завтра говорить мне «да». А то вдруг что-нибудь перепутаешь?

– Не перепутаю, – передразнил он её. Подтянул узел галстука. – Ты напомнишь, я не сомневаюсь. У тебя же это записано.

Лана разглядывала его с любопытством.

– Ты нервничаешь?

– А не заметно? Я из-за всего нервничаю! Мама сказала, что я похудел!

– Каши мало ешь, наверное.

– Ты язва, Ланка.

– А ты танцуешь на граблях.

Иван всё-таки усмехнулся, обнял её за плечи. Лана ткнулась носом в его плечо, стояла так несколько секунд. Потом отстранилась и сказала, позабыв о веселье:

– Мы правильно поступили, что рассказали ей. Ты был прав, не нужно ждать. У неё сейчас такой возраст, восприимчивый.

– Очень на это надеюсь. Как думаешь, мне стоит купить ей какой-нибудь подарок?

– Никаких подарков. Я и Славе запретила. Не нужно её подкупать, никому из вас. Соня сама всё решит.

– Как думаешь, она будет называть меня папой?

Лана снова его погладила и успокоила:

– Уверена, что да. Может быть не сразу, но ты ведь её папа. И папа замечательный.

Иван смешно выпятил нижнюю губу. Лана тут же ткнула его кулачком в живот.

– Когда не делаешь так. – Предложила: – Поезжай на работу. Тебе сейчас в доме всё равно делать нечего.

Он загадочно улыбнулся.

– А ты чем будешь заниматься? К свадьбе готовиться?

– Конечно. Я же женщина. Остались сутки, которых катастрофически не хватает. А я, к твоему сведению, собираюсь выйти замуж в последний раз.

– В первый. Ты же снова выходишь за меня, поэтому всё, что было после меня, не считается. Мы просто женимся. Надо было снять тот же ресторан, найти того усатого тамаду…

– И пить самодельное вино и заедать оливье, – подсказала Лана и настойчиво подтолкнула Ивана к выходу. – Не тревожь мою душу, ещё торт не привезли и зал цветами не украсили. Мне за всем нужно проследить.

Сизых остановился на пороге.

– Зачем? Лана это твоя свадьба, тебе не нужно руководить всем самой. Тебе положено наслаждаться этим днём.

– Про то, что мне положено, я подумаю завтра, а сегодня мне нужно всё спланировать. И все должны чётко этому плану следовать! Не спорить со мной, и не возмущаться!

Он фыркнул, наклонился к ней, уже привычно подставил губы для прощального поцелуя, после чего спустился по ступенькам и направился к машине. Лана смотрела ему вслед, как он уходил, уезжал всего на несколько часов, клятвенно пообещав вернуться к ужину. Последнему ужину холостого мужчины. И Лане тоже пора было вернуться к делам и приготовлениям, мама ждала её, чтобы поехать в город на последнюю примерку свадебного платья. А она стояла на крыльце, улетев в своих мыслях достаточно далеко от свадебных забот, в эти секунды для счастья и душевного покоя ей хватало лишь того, что она видела мужчину, за которого всегда – всегда! – мечтала выйти замуж. В восемнадцать лет, и в тридцать. А потом поддалась порыву, спустилась с крыльца и бегом догнала Ивана, как раз в тот момент, когда он собирался сесть в машину. А Лана схватила его за руку, приподнялась на цыпочки и обняла его за шею. И почему-то он удивился, в первый момент замер. Неужели она редко даёт волю своим чувствам?

– Я люблю тебя, – шепнула она ему, наплевав на рассудительность и сдержанность, от которых не так просто было избавиться. А хотелось этого всё чаще. – Ты у меня самый лучший. И мне больше не нужен мир, где тебя нет. Я теперь это знаю.

Иван смотрел ей в лицо, потом аккуратно вытер слёзы с её щёк. Улыбнулся.

– Я у тебя есть.

Конец

май 2017 г.