Вой сирен в ту ночь вспоминался особенно остро почему-то. Не запах гари, не пламя, пожиравшее дом, а сирены. Они оглушили, и заставили потерять ощущение реальности. И до сих пор, слыша сирены на улице, а в Москве этот звук звучал часто, Лана внутренне замирала, и так и не смогла привыкнуть. Иногда он снился ей, и она просыпалась с сильно бьющимся сердцем. А ещё она не сможет забыть обвинения, посыпавшиеся на них с Ваней со всех сторон, словно это они, именно они были виноваты в Пашкиной смерти. Вересовы были убиты горем, они винили их и грозили всевозможными карами. И тогда, находясь под давлением случившегося, в ужасе и невозможности осознать случившееся, Лана была с ними согласна. И уже неважно было, сколько усилий приложил сам Паша к тому, как, в итоге, развивалась ситуация и чего именно он хотел добиться. Это было неважно. Он был мёртв, а они с Ваней живы. После похорон сына, Вересовы затеяли расследование, точнее, всеми возможными средствами давили на следствие, не веря, не желая верить, что Пашка сам виноват в своей смерти. Была ли это ужасная случайность, или он где-то просчитался и не смог в последний момент предотвратить трагедию, никто не узнает. Было установлено, что он не закрыл вентиль на газовом котле, а в его крови был обнаружен алкоголь, и дальше разбираться никто не стал. Следствие пришло к выводу о фатальной небрежности, и расследование на этом завершилось. Что совсем не помешало Вересовым продолжать обвинять друзей сына в его смерти. Что довели, накрутили, разбили мальчику сердце.

– Он любил тебя, – сказала Лане Пашкина мать, когда они случайно встретились на улице. И эти слова прозвучали, как прямое обвинение. Словно его любовь к ней, или её бессердечность, сыграли роковую роль. Будто Лана жила спокойно дальше и не чувствовала за собой никакой вины.

А она чувствовала. К тому же, Ваня был с ней согласен. После похорон друга он пропал на несколько дней, Лана так и не узнала, где он был, а когда появился вновь, желания общаться, просто поговорить, хотя бы и о случившемся, в нём не было. А при встрече, если они случайно сталкивались, смотрел, как на чужую. Вроде и с сочувствием, но отстранённо. И лишь однажды поинтересовался:

– Тебе нужна помощь?

Помощь? Какая помощь? Очень хотелось напомнить ему, что она была его женой, а не Вересова. И если у неё есть проблемы и переживания, то к нему, как к бывшему мужу, они имеют большее отношение, чем к смерти их общего друга. Всё-таки друга. Несмотря на то, сколько непростительных глупостей они все вместе наделали.

Лана так и не дошла до дома. Шла по идеально асфальтированной дороге, кутаясь в пиджак бывшего мужа, посматривая по сторонам, приглядываясь к такой родной, и такой незнакомой улице, а дойдя до поворота и увидя свой дом, остановилась. Стало холодно. Внутри. Захотелось развернуться и пойти обратно, снова сесть на лавочку напротив заросшего бурьяном пустыря и сидеть там. Всю ночь. Лишь бы не оставаться в пустом доме одной. И она даже повернула обратно, шла, прислушиваясь к стуку каблуков, потом заметила открытую калитку дома Сизыхов. Знала, что Ваня ещё не вернулся, пару секунд сомневалась, потом зашла. Остановилась, глядя на дом.

Он был новый. От прежнего, похожего на деревенский дом, ничего не осталось. Сейчас перед ней был добротный двухэтажный коттедж, с балконами и верандой по периметру первого этажа. Черепичная крыша, большие окна, а вокруг дома идеальный газон и приметные фонарики на невысоких столбиках. Над головой шумели сосны. А Лане вдруг стало грустно. Не осталось ничего из их прошлой жизни. Ничего, даже здесь. В голову закралась несуразная мысль: а где она была последние десять лет? На фоне воспоминаний юности её столичная, обустроенная жизнь отошла на второй план. Она была, она была важна, Лана столько лет старалась быть идеальной женой, чтобы муж ни в чём не мог её заподозрить, но вдруг всё закончилось. А она лишь старалась не повторять старых ошибок, никогда не давала Славе повода усомниться в ней. Жила по Пашкиным заветам, стараясь сделать хоть что-то в память о нём, и каждый шаг совершала обдуманно, боясь сомнений, съедающих её в первом браке, и не позволяя мужу в ней разочароваться. Ей всего тридцать, а она прожила две абсолютно разные жизни. Но даже себе не могла сознаться, какой себе нравится больше.

Но, надо признаться, что стоя на гравиевой дорожке рядом с идеально подстриженным газоном, она чувствует себя куда увереннее. По крайней мере, её сознание расценивает это, как порядок, и готово раскладывать все мысли и пожелания по полочкам. Лана даже глаза закрыла, наслаждаясь ощущением покоя. В своём доме, со всеми его проблемами, запахом краски, новых обоев и валяющимися всюду инструментами непонятного для неё назначения, она покоя не находила. Могла ночь напролёт сидеть у окна, но никакого решения, умиротворившего бы её, не находила. И на какое-то короткое мгновение, стоя с закрытыми глазами, ей захотелось оказаться дома, в Москве. Открыть глаза и понять, что она стоит в гостиной дома Игнатьевых, рядом со Славиным креслом, справа потрескивает камин, а она стоит с бокалом красного вина в руке, и в её жизни снова всё распланировано и спокойно. Это было бы самым лучшим, самым прекрасным, о чём теперь можно только мечтать. И хотелось этого не потому, что там Слава, и она по нему тоскует, а потому что там дом. За семь лет брака, она душой к тому дому приросла. Он давал ей силы, давал ей необходимое душевное равновесие, потому что дом был величественный, но живой, и, чувствуя себя его хозяйкой, Лана переполнялась силой и уверенностью в себе. Знала, что когда пришло время, она ни в чём не уступила свекрови. Она смогла, она научилась, она начала жить заново.

И где теперь эта жизнь?

Иван всерьёз удивился, когда увидел бывшую жену во дворе своего дома. Сначала он просто удивился, увидев её, потом понял, что она стоит с закрытыми глазами, глубоко дышит и на его появление никак не реагирует, и удивился ещё сильнее. Подошёл, окинул её, как мраморную скульптуру, изучающим взглядом, но Лана даже не шевелилась. И непонятно чем занималась. И поэтому он решил спросить прямо:

– Что ты делаешь?

Голос не повышал, побоялся её испугать, Лана казалась оторванной от этого мира, но она спокойно открыла глаза, правда, головы не повернула. Смотрела перед собой. То ли на газон, то ли на сосны, то ли чёрт знает во что вглядывалась. Это, если честно, несколько напрягало.

– У меня ремонт, – сказала она, словно это всё объясняло.

Сизых деловито кивнул.

– Знаю. Решила посмотреть, какие у нас обои в гостиной?

Лана сделала глубокий вдох, стараясь смирить зарождающееся от бестолковости бывшего мужа раздражение. Ещё полминуты назад его и в помине не было.

– Мне там неспокойно. Мне необходима хотя бы видимость порядка. Что-то правильное, ровное… Как этот газон.

Иван жену обошёл, встал прямо перед ней, и теперь разглядывал её, как нечто диковинное и непонятное.

– Сколько ты сегодня выпила?

Следующий вздох Ланы был нетерпеливым, и на Ваню она взглянула устало.

– Ты даже не понимаешь, о чём я говорю.

– Не понимаю, – сознался он. На траву посмотрел. Газон, как газон. Прохор иногда гадит на него, в самом неподходящем месте, например, у клумбы.

– Моя свекровь, – проговорила она, и тут же сбилась, решила пояснить: – Моя вторая свекровь, была человеком строгих правил. У неё всё всегда было правильно и чётко. Всё на своём месте. Несмотря на то, что дом был огромен. У неё был заведён распорядок дня для каждого, от неё самой до приходящей поломойки. И никто не смел нарушить её правила и привычки. И всё работало, как часы. Поначалу мне казалось это диким, я не могла понять, как можно подстраивать свою жизнь под кого-то, она ведь мне… свекровь, не такой уж близкий человек. Но потом я поняла, насколько всё проще, если ты знаешь, что ты будешь делать в следующий момент. Насколько всё проще, если ты всегда готова, к чему бы то ни было. Когда тебя нельзя застать врасплох. А если это и случается, ты всё равно готова ко всему. И теперь, чтобы успокоиться и понять, как необходимо поступить, мне нужно что-то правильное, идеальное. – Лана легко улыбнулась. – Как говорит моя подруга: это космоэнергия. Я закрываю глаза, и моё сознание всё само расставляет по местам.

Ваня задумчиво хмыкнул, затем поддакнул, правда, без должного уважения, совсем не проникнувшись её теорией:

– К стенке.

От душевного равновесия не осталось и следа. Лана недовольно поджала губы, затем скинула с плеч его пиджак. Протянула бывшему мужу. Но решила заметить со всем скепсисом:

– Признайся, это ведь не ты подбирал.

– Костюм? – Сизых небрежно встряхнул дорогущий пиджак. – А что с ним не так?

– Наоборот, всё так. Поэтому и не верю, что это ты. – Она сделала невинные глаза. – Леся?

Иван растянул губы в понимающей улыбке.

– Тебя что-то не устраивает?

– Отнюдь.

– А, по-моему, не устраивает. Мой костюм, мой дом, Леся. Что ещё? Мой тон?

– Мне наплевать на твой тон. Мы чужие люди.

– Ты, правда, так считаешь?

Лана на мгновение замерла, после чего кивнула.

– Да. Мы были женаты полтора года. Когда-то очень давно. Мы даже толком не знаем друг друга, Ваня. Тех, какими мы стали.

– А какой ты стала? Зажатой, скучной, правильной женой столичного миллионера?

– Я скучная?

– Когда стараешься казаться лучше, чем есть на самом деле. Ты смотришь в пустоту и произносишь скучные, но такие вежливые фразы. И улыбаешься, будто своему отражению в зеркале, а не людям.

Лана смотрела на него в удивлении. Никто и никогда ей такого не говорил. Она не один год училась вести себя в светском обществе, свекровь лично её муштровала, и, в конце концов, по крайней мере, Лана в это верила, осталась результатом довольна. О том, как ослепительно улыбается жена Игнатьева, говорили много и с придыханием. А вот её бывший муж не оценил. Хотя, что он понимает?

– Ты очень мил, – сухо проговорила она.

– Вот опять. Я не милый, и никогда им не был. Тебе ли не знать? Но вместо того, чтобы послать меня к чёрту, ты говоришь всю эту чушь.

– Ваня, это был сарказм. – Она взглянула свысока.

А он возмущённо хохотнул.

– То есть, я не милый и идиот, потому что не понимаю твоих царских замашек и замечаний? Не способен оценить твоё тонкое чувство юмора!

– Если не способен, то я в этом не виновата.

– Признайся, когда ты ехала сюда, ты была уверена, что я так и сижу в полной жопе. По уши. И думаю, ты даже надеялась на это. Думала, как я разину рот, когда тебя увижу, королеву столичную.

Лана невольно поморщилась от его описания её иллюзий. Потом повернулась к нему и честно призналась:

– Я была уверена, что тебя здесь нет. Я не рассчитывала тебя здесь увидеть.

– Почему? Это ты не придумала ничего умнее, как сбежать. А я хочу здесь жить, мне нравится здесь жить, и я буду здесь жить. Мне людям в глаза смотреть не стыдно, и бегать мне не от кого.

Она не удержалась и стукнула его кулаком по плечу. Иван не удивился, но брови вздёрнул, показательно.

– И что это было? Несдержанность, скрытая агрессия или всё-таки недостаток воспитания даёт о себе знать?

– Ты идиот!

– Я не сказал тебе ни слова неправды.

– Это твоя правда, и только твоя.

– Хочешь сказать, что ты не сбежала?

– Я хотела начать всё сначала. Что в этом такого преступного? Здесь я задыхалась. И боялась.

– Меня?

Они встретились глазами, Лана с ответом помедлила, после чего покачала головой.

– Пашкиных родителей. Они были убиты горем, и в своём горе желали убить других. А точнее, нас с тобой. Я не хотела жить, и без конца оглядываться.

– И больше никаких причин?

Лана аккуратно отступила от него.

– Хочешь спросить, сбежала ли я от тебя? Возможно, – не стала она сопротивляться. – Но признайся честно, разве ты не почувствовал облегчение, когда я уехала?

– Нет, – ответил он, но слишком быстро. Лана даже усмехнулась.

– Мы не разговаривали, мы не общались, а если случайно встречались, не знали, как себя вести. И, признаться, когда мы встречались, мне казалось, что тебе неприятно меня видеть. Ты меня винил, Ваня.

– Как я мог тебя винить в случившемся? – сказал он, но они оба знали, что он лукавит. И говорят они уже не о пожаре.

Лана взглянула на него с укором, и тут же решила сойти с опасной дорожки. Снова разговаривать о том, что когда-то было, как было обидно и неловко, а уж тем более через столько лет доказывать свою верность, желания не было. И смысла тоже. Вряд ли он поверит ей спустя десять лет, после того, как она сбежала. Своим бегством она всё ему доказала.

– А почему ты не женился? – спросила она другим тоном, более бодрым и добавив в голос изрядную долю любопытства. Не беспардонного, даже улыбнуться попыталась легко.

– Так может, я собираюсь, – в тон ей отозвался Иван.

– Я не спорю, может, и собираешься. Кстати, она милая. И смотрит на тебя влюблёнными глазами. Но я не про сейчас, я про прошедшие десять лет. – Лана повернулась к нему, послала выразительный взгляд, правда, боялась переиграть. – И только не говори, что работал.

– Не хочешь, не буду говорить, – пожал он плечами. – Но женитьба не была в приоритете.

– Понятно.

Сизых хмыкнул.

– Вряд ли тебе понятно.

– А что такое?

– Ну, ты замуж выскочила довольно быстро, – подсказал он, не удержавшись от лёгкого ехидства.

– Неправда. Замуж я вышла через два года. Это быстро?

Иван чопорно поджал губы.

– Не знаю, что там по столичным меркам считается быстро. Или вариант так быстро не подыскался?

Лана покачала головой, поражаясь его уверенности в своих выводах.

– Я так и знала, что ты думаешь именно так. Считаешь, что я искала в Москве выгодную партию?

– Скажи, что не так.

– Это не так, Ваня.

– Ваня, – повторил он за ней, правда, с насмешкой. – Ты впервые назвала меня по имени. Впервые после развода.

Лана сдержанно вздохнула. Пожала плечами.

– Когда-то это нужно было пережить. Наш развод, в смысле.

– Не прошло и десяти лет.

Лана мерила шагами гравиевую дорожку.

– Может, это неплохо, что мы говорим? Костя прав, нам жить напротив друг друга.

– Мне плевать, – мрачно отозвался Сизых.

Лана, услышав его тон, на мгновение даже глаза прикрыла. Он заметил.

– Что? – довольно резко переспросил он. – Я реагирую как-то неправильно? Хотя, я ведь весь такой неправильный. Я не ровный, и рядом со мной тебе неспокойно.

– Я бы очень хотела, чтобы мы поговорили и закрыли эту тему.

– Так я и пытаюсь говорить, а ты меня обвиняешь, что я думаю о тебе как-то не так, а то и лезу не в своё дело. А я всего лишь похвалил тебя за то, что так быстро нашла своё счастье за пятьсот километров от дома. Я вот, как видишь, не смог. Я Ванька деревенский, недаром меня так назвали.

– Ты говоришь глупости.

– Ну и пусть. Когда ещё мне их говорить? Может, шанса не представится?

Лана остановилась, посмотрела на него.

– Что ты хочешь знать? Когда я встретила Славу? Примерно через год, как приехала. Мы познакомились в театре. И он был ожившей мечтой любой женщины. Он был мил, обаятелен, обходителен…

– С миллионами в кармане.

Лана запнулась, когда он её перебил, стерпела иронию, а после даже кивнула.

– И это тоже. Он дал мне всё. Он открыл передо мной все двери. – Она замолчала на секунду, и с тенью печали добавила: – Он меня любил.

– Прямо хочется тебя поздравить, но в преддверии развода, думаю, это не слишком удачная мысль.

Лана кинула на бывшего мужа долгий взгляд.

– Тебе неприятно всё это слышать, я знаю. Но ты сам спросил. Да, Ваня, я пережила наш с тобой брак, повзрослела и пошла дальше. И не считаю это преступлением.

– А повзрослела ли? Ты уверена? В чём ты повзрослела? Что ты такого можешь, чего не могла в двадцать? Ну, кроме как улыбаться.

Она разозлилась, смотрела на него с возмущением.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни!

– Почему? О том, о чём писали – знаю. И тебя, с твоей улыбкой, на обложках журналов не раз видел. Но чему тебя научила эта жизнь, если ты здесь. Расскажи мне. Ты спрашиваешь, чем я занимался? – Он повернулся и ткнул пальцем в дом. – Я строил свою жизнь. Плохо ли, хорошо, но я строил, Лана. День за днём, мне не нужно никуда бежать, мой дом – моя крепость. А что есть у тебя?

Стало жутко неприятно и обидно, она с трудом сглотнула. Затем заставила себя вздёрнуть подбородок.

– У меня есть дочь.

Ваня понимающе кивнул.

– Хоть что-то, – проговорил он негромко.

А Лана сжала руки в кулаки, с силой.

– Ты совсем меня не знаешь, Ваня. Я не буду спорить, что тебе есть в чём меня упрекнуть, и я, наверное, виновата, я тоже наделала много глупостей, но мы оба стали взрослыми людьми. Вот такими, какими стали. И мы совсем друг друга не знаем.

– Ты считаешь, что нам не нужно было жениться?

– Нет, я так не считаю. Тогда всё было правильно, никто не виноват, что всё так закончилось. Никто не мог знать. Но ведь… мы друг друга любили. Не думай, что мне всё равно, и я всё забыла. Просто это было как будто в другой жизни.

– Для тебя.

– А для тебя нет? – Это удивило.

– Мои последние десять лет прошли не столь бурно.

Лана присмотрелась к нему с интересом.

– И что, ты обо мне вспоминал?

– Я каждый день ездил мимо твоего дома, Лана. Каждый день. И думал, что было бы…

– Останься Пашка жив, – закончила за него Лана.

Иван снова поморщился.

– И об этом тоже.

Они помолчали, Ивану просто надоел этот разговор, он был ему в тягость, и он ждал, что Лане станет настолько неловко в какой-то момент, что и у неё пропадёт желание разговаривать с ним по душам. Но она помолчала и заговорила вновь.

– Я никогда тебе не говорила, но в тот день, когда он умер, он ко мне приходил. Замуж звал.

Сизых упёр в неё хмурый взгляд. Такого он услышать точно не ожидал, да и не хотел. Видел, что замолкая, Лана начинает нервно покусывать губу.

– А я ему отказала. Потому что это было невероятно глупо. Он звал меня в Москву. Говорил, что там мы будем счастливы. А я отказала ему, Ваня. – Она покачала головой. – Я не думала, что он всерьёз. Он ведь никогда и ничего не говорил всерьёз. Он пообещал мне доказать… что-то, и вот уже десять лет я думаю о том, что если бы я… не согласилась, нет, но поговорила с ним другим тоном, если бы не закрыла перед ним дверь, если бы он не остался в тот вечер один, он был бы жив.

– Да, – негромко отозвался Иван, – а если бы я в тот вечер пришёл к нему с бутылкой мириться, или он, вообще, не приехал бы тем летом сюда, он тоже был бы жив. Лана, это бессмысленно. Гадать, что было бы. Специально он это сделал или нет, мы никогда не узнаем, и думать об этом столько лет…

– А ты не думаешь?

– Не живу ли я под Пашкину указку до сих пор? Не подстраиваюсь ли под его мнение по поводу взрослой, скучной жизни? Нет. – Он решительно качнул головой, а вот Лану обвинил: – А ты поехала в Москву. Поехала. И живёшь по его подсказке.

Она сделала судорожный вдох, потом аккуратно вытерла набежавшие слёзы. Постаралась успокоиться, даже рукой взмахнула.

– Ты прав, не понимаю, почему я именно сегодня об этом вспомнила. Сколько дней не приближалась к тому месту, а сегодня что-то пошло не так. – Лана на бывшего мужа посмотрела, сделала попытку улыбнуться. – Но спасибо, что выслушал. Я пойду спать, это был тяжёлый вечер.

– Тебя проводить?

Она всё-таки рассмеялась.

– Не стоит. – Направилась к калитке, мысленно подгоняя себя, вдруг поняла, что ей не терпится уйти. Но вслед ей прозвучал вопрос:

– Лана, что ты будешь делать?

Остановилась, обернулась.

– Ты о чём?

Иван пожал плечами.

– Обо всём. О твоём разводе.

Она облизала сухие губы. А в ответ сказала:

– Я и его переживу. У меня нет другого выбора.

– А ты…

– Нет, Ваня, – звонко и нетерпеливо отозвалась она, перебив и предугадав его вопрос. Слишком многое было написано на лице бывшего мужа. Слишком много, что она почему-то помнила, понимала и с лёгкостью угадывала. – Я не люблю его. По крайней мере, настолько, чтобы умереть от его предательства. И, слава богу.

Он промолчал, провожал её взглядом, а Лана выскочила за ворота и торопливо направилась к своему дому, взволнованно стуча каблуками по асфальту.

Всё следующее утро Лана думала, правильно ли она поступила, сказав Ване о том, что мужа не любит. Он задал этот вопрос, потому что ему было важно услышать ответ. Но Лана не была уверена, что ответила верно. Но сказала то, что сказала. И, наверное, для Ивана Сизыха окончательно стала бессердечной охотницей за состоянием. Ведь только такая женщина смогла бы прожить с мужем далеко не один год, а во время тяжёлого развода заявить, что не любит и не любила.

– Ну и пусть, – пробормотала она в отчаянии за утренним кофе. Мнение о ней давно в сознании бывшего мужа сложилось, вряд ли она его усугубила вчерашним откровением.

Не успела она допить кофе, как к дому подъехал уже знакомый микроавтобус и из него, как горох высыпались рабочие. Фёдор появился последним, деловой и строгий, и сходу принялся раздавать указания, без конца тыкая пальцем в дом Ланы. Уже предвидя очередной кошмарный день со стуком, сверлением и приглушённой руганью, Лана лишь вздохнула. Но всерьёз расстроиться не успела, зазвонил телефон, и она, всего на секунду, на мгновение подумала, что звонит Ваня. Помедлила, прежде чем потянуться за мобильным, затем напомнила себе, что лично бывшему мужу свой номер телефона не давала, хотя и считала, что узнать его, для Вани, с его упрямством, вовсе не проблема. Но зачем ему ей звонить?

– Ты можешь приехать в город? Нужно кое-что обсудить, – сказал ей Шохин. Его голос звучал твёрдо и уверенно, и Лане захотелось вздохнуть с облегчением. И она тут же поднялась со стула, готовая бежать на эту встречу сломя голову.

– Конечно.

– Приезжай ко мне в офис.

Разволновалась отчего-то. Столкнувшись в дверях с Фёдором и его молодцами, суетливо поздоровалась, и заверила, что полностью доверяет профессионализму прораба, и уверена, что его бравые молодцы справятся без её пристального надзора.

– Да, конечно, справимся, Лана Юрьевна. Поезжайте, занимайтесь делами.

– Это очень важно, – словно оправдываясь, добавила Лана.

Это на самом деле важно, разговор с Костей был невероятно важен. Какое решение он принял, что он ей скажет, решит ли помочь. Потому что, если Шохин откажет ей в помощи, это станет серьёзной проблемой, и придётся пойти на крайние меры. В сторону «крайних мер» Лана кинула лишь быстрый взгляд, когда спешила к подъехавшему такси. Ворота дома Сизыхов были наглухо закрыты.

Офис строительной компании Шохина находился почти в центре города. Лана, пока поднималась на лифте со стеклянной стеной на десятый этаж, смотрела с высоты на изменившийся за прошедшие годы город, а думала о том, что ей предстоит услышать. Было ли это незаконно, и к каким последствиям приведёт её поступок? Если честно, Лана не совсем представляла. Она не считала, что собирается сделать что-то ужасное. Она собирается забрать своего ребёнка, а что по этому поводу думает Слава, она узнает потом. Дай Бог тогда, когда он уже не сможет что-то изменить. И ей помешать.

Костя встретил её с серьёзным лицом. Не улыбался, и выглядел призадумавшимся. Но первое, что сказал, было:

– Я тебе помогу.

Лане захотелось прижать руку к груди и выдохнуть с облегчением. И, наверное, она бы так и поступила, если бы не ставшая привычной сдержанность. И вместо этого она принялась благодарить. Правда, Шохин её тут же остановил.

– Перестань. Мне нужны детали и факты, а не спасибо.

Он повёл рукой, приглашая её пройти. Лана окинула взглядом его кабинет. Из окна открывался потрясающий вид, но в данный момент он нисколько не прельщал.

– Она возвращается послезавтра. Рейс в 10.45 в Шереметьево. – Лана прошла к кожаному дивану и присела на краешек. – Костя, я всё это обдумывала сотню раз. Она прилетит с группой, с преподавателями. А я не знаю, как к её приезду подготовился Слава. Я пыталась звонить педагогам, но на мои звонки никто не отвечает. Подозреваю, что Слава это устроил.

Шохин присел в своё кресло, откинулся на спинку. Упёрся взглядом в крышку дубового стола. Пальцами по ней побарабанил.

– Ты с ним говорила?

– Говорила. – Лана не сдержала вздоха. Усталого и раздражённого. Закинула ногу на ногу, обхватила ладонями коленку. Свекровь сказала бы, что это дурной тон. Особенно, находясь наедине с чужим мужчиной. Мария Николаевна делила всех мужчин на своих и чужих. Своих в её жизни было только двое, перед остальными надлежало держаться гордо и обязательно на порядочном расстоянии. Чтобы оставаться идеальной женой. Для её сына. – Относительно Сони его позиция весьма определённая. Он считает, что сможет дать ей куда больше, чем я.

– Серьёзно? И что? Деньги?

– Образование. Он уже некоторое время упрямо заговаривает о школе в Европе. Для меня это неприемлемо. Костя, я больше, чем уверена, что, отвоевав у меня дочь, он отправит её в закрытую школу, пусть и в Европе. И будет считать себя идеальным отцом. А ей только восемь. Я не хочу такого детства для своего ребёнка. Я насмотрелась на это.

– Согласен. Это не решение. – Шохин качнул головой. – Арише тоже восемь. Не понимаю, как можно отправить её из дома. Хотя, у нас немного другие обстоятельства, – признал он осторожно.

Но Лана лишь рукой махнула.

– Это совсем неважно! Для восьмилетнего ребёнка обстоятельства всегда одинаковы. Ему дом нужен. И родители.

– Ты кофе хочешь?

– Не хочу. Я в последние недели ничего не хочу. Кроме разрешения на оружие.

– Это чересчур.

– Ты так считаешь? Я перестала включать телевизор.

– И правильно. А журналисты не звонят?

– Я с ними не разговариваю. Я не буду плакать на всю страну. Не буду.

– Пока плачется он. Если честно, я такого не ожидал. Обычно такие товарищи, как твой Игнатьев, предпочитают разводиться молча.

Лана печально покивала.

– В этом весь Слава.

– Я говорил со знакомыми в Москве, настроен он серьёзно. Знаешь, кто будет представлять его во время развода? Борт.

– Миша? Я не удивлена.

– Лана, тебе нужен адвокат.

– Потягаться с Бортом? – со скептицизмом проговорила Лана. – Он звёздный столичный адвокат по разводам.

– По поводу звёздности и бракоразводных процессов не знаю, я в этом не слишком разбираюсь, но мы тоже не лыком шиты. Есть у нас в городе упёртый и настырный тип. Если зацепится за что-то, челюсти не разожмёт. Я вас познакомлю. И в Москве он не редкий гость. Думаю, возможность потягаться с Бортом его заинтересует. Просто из принципа.

Лана хмыкнула.

– Какая-то бесконечная борьба. Всех со всеми.

– Такая уж жизнь сейчас. – Костя открыл ящик стола, что-то там искал, затем протянул Лане визитку. – Вот, держи. Харламов Дмитрий Александрович. Я скажу ему, что ты с ним свяжешься.

Лана разглядывала имя на визитке.

– Что-то знакомое.

– Главное, чтобы не ты его знала, а Борт. Согласна? Чтобы было интереснее. И если Димка покажется тебе несколько заносчивым, запиши это в список его достоинств. Он так работает.

– Чужая заносчивость волнует меня в данный момент меньше всего.

– Вот и отлично.

– Костя, а Соня?..

– Я привезу тебе ребёнка.

Лана аккуратно вытерла повлажневшие от волнения ладони. Смотрела на Шохина с тревогой. Наверное, слишком выразительно, потому что Костя опередил её вопрос.

– И тебе не нужно знать, как я это сделаю.

Лана потёрла виски. Решила:

– Я должна быть там.

– Вот чего тебе не нужно делать, так это ехать в аэропорт. Думаю, тебя там будут ждать. И не только Игнатьев. Хочешь ещё повеселить журналистов?

– А как же…

– Лана, это не твоё дело. И, если честно, даже не моё. Есть люди, которые умеют проворачивать такие дела, куда лучше, чем мы с тобой это даже представить можем.

– Костя, ей восемь! Она испугается!

– Не испугается. Попробуй её предупредить. У тебя в Москве есть человек, которому ты доверяешь? Который мог бы встретить девочку вместо тебя?

Лана осторожно кивнула.

– Есть… один человек.

– Вот и отлично.

Лана смотрела на него очень внимательно, и чувствовала жуткую неловкость.

– Прости, что втягиваю тебя во всё это. Я понимаю, что не имела права просить тебя. Нарушать закон… Это ведь незаконно, да?

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть. – Шохин неожиданно улыбнулся. – Если что, будем отмазываться вместе. Харламов порадуется большой работе. Он любит нестандартные ситуации.

– Нина меня не простит. Мне очень неудобно перед ней. Втягиваю её мужа в авантюру.

– Думаю, она отреагировала бы именно так, как ты говоришь. Если бы дело не касалось ребёнка.

Лана помолчала, обдумывая, после чего спросила:

– Ты считаешь, что я правильно поступаю?

Он пожал плечами.

– Ты мать. Ты имеешь право поступать так, как считаешь правильным для своего ребёнка. Никакие законы в данной ситуации не действуют. Но, думаю, ты должна быть готова к тому, что начнётся после.

– Я подумаю об этом после, – ответила она известной цитатой и нервно улыбнулась.

– Меня беспокоит другое, – сказал ей Шохин, когда уже провожал до дверей. Шёл по коридору собственного офиса, в шикарном костюме, сунув одну руку в карман брюк, и оглядываясь с царственным видом. Встреч попадались сотрудники, некоторые здоровались и спешили скрыться от бдительного взора начальника. А Лана старательно уворачивалась от чужих взглядов, опасаясь быть узнанной.

– Что беспокоит? – переспросила она у дверей лифта.

– Ванька меня беспокоит. Что ты держишь его в неведении. И как бы нам потом не досталось. Тебе-то он вряд ли что-то сделает, а вот мне…

Лана не знала, куда глаза деть. В конце концов, пообещала:

– Я решу эту проблему. Также смело и ловко, как ты решаешь мою.

– Закроешь меня своей могучей спиной?

– Если понадобится. – Двери лифта открылись, и она вошла в кабину. – Передавай привет Нине. – Лана улыбнулась ему. – Я ей завидую. У неё замечательный муж.

Шохин ухмыльнулся.

– Старею, наверное. Становлюсь сентиментальным.

Почему-то мужчины считают сентиментальность недостатком, а вот Лана была уверена, что жизнь стала бы намного проще, если бы некоторые особи мужского пола не стеснялись показывать эмоции. Истинные эмоции. Не прикрывались бронебойным щитом мужественности. А ведь в некоторых её и вовсе нет, сплошная напускная бравада.

Взять, например, Игнатьева. Если бы он знал, что Лане есть, что ему противопоставить, вряд ли стал так откровенно выставлять напоказ их жизнь, которая ещё совсем недавно считалась личной и строго охранялась от чужих глаз и ушей. А Слава считал, что она будет безропотно сидеть в провинции, и голоса подать не сможет. Её отъезд сказал ему много, слишком много, чего Лана и говорить не собиралась. А через двое суток начнётся настоящая война. С кражей ребёнка, адвокатами и настоящим скандалом на всю страну. Вряд ли Слава сумеет скрыть факт того, что она забрала дочь. А, возможно, и не захочет даже попытаться. Но шанс быть с дочерью стоит любого позора и нервов.

Чего точно не ожидала, так это, вернувшись домой, в кошмар ремонта, который обещали закончить в ближайшие дни, обнаружить там бывшего мужа. Вот уж кого не хотелось сегодня видеть, так это Ваню. И не потому, что было неприятно, а потому что чувствовала неловкость. И что на неё вчера нашло, что она с ним разоткровенничалась? И зачем, интересно, он пожаловал? Она сделала всё, чтобы оттолкнуть его от себя. Может, и не специально, старалась показать ему, как изменилась за прошедшие годы, какой стала, для него точно неприятной, чтобы отбить у Сизыха желание в дальнейшем выводить её на откровенные разговоры. А он, вместо того, чтобы постараться забыть её имя и всё, что их связывало, стоит на её газоне (если это можно назвать газоном), и что-то обсуждает с Фёдором. А тот, непонятно почему, внимательно слушает и, кажется, поддакивает.

Лана вышла из такси, подозрительно приглядываясь к мирно беседующей парочке. Мужчины разглядывали крышу и куда-то тыкали пальцами. То ли в саму крышу, то ли на окна второго этажа. Лана приблизилась к ним, стараясь уловить суть обсуждения, и тоже стала смотреть наверх.

– Балкон надо сбивать, – говорил Сизых. – Он рухнет на крыльцо в любой момент.

– Да не рухнет, – отозвался Фёдор. – Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Конечно, при должном ремонте, не мешало бы его заменить. А пока лучше не выходить.

Ваня повернулся и строго глянул на него сверху.

– Федь, не филонь.

Тот невинно вытаращил глаза.

– А я что? Я ничего. Что говорят, то и делаю.

– Ну, так и делай. Что тебе говорят. Балкон надо менять.

– Иван Владимирович, я-то не против.

– Что по проводке?

– Меняем. Но не мешало бы генератор поставить. Сами знаете, что в этом районе бывает. Зимой вон деревья повалило, три дня без света сидели.

– Ты мне рассказываешь? Я здесь живу.

– И генератор у вас, наверное, есть.

Сизых красноречиво поджал губы.

– Наверное, есть.

– Так вот я и говорю…

– Ты не говори, а делай. Смету составь, на южный склад приедешь, там всё получишь. И спилите, наконец, это дерево. – Ваня нетерпеливо ткнул пальцем в сухую яблоню под окнами.

– Что здесь происходит? – решилась, наконец, вклиниться в их разговор Лана.

Фёдор руками развёл.

– Обсуждаем, Лана Юрьевна. Иван Владимирович хочет балкон менять.

Иван Владимирович стоял и разглядывал сухую яблоню. Всеми силами делал вид, что имеет право менять в её доме балконы и, вообще, раздавать указания. Лана сверлила его нетерпимым взглядом, но на Ванином лице ни один мускул не дёрнулся. Так и не дождавшись никакой реакции, Лана обратилась к прорабу.

– Можно мы… с Иваном Владимировичем обсудим… наш ремонт?

– Конечно. Пойду, посмотрю, что в гостиной. Парни там заканчивают.

– Слышала? Гостиную заканчивают, – сказал ей Ваня, как только Фёдор отошёл.

Лана упёрла руку в бок, стараясь выглядеть воинственно.

– Зачем ты пришёл?

– Решил посмотреть, как продвигается ремонт.

– Продвигается, как видишь. А если ты будешь подавать дурацкие идеи, он не закончится никогда.

– Это не дурацкие идеи, Лана. Твой балкон – это проблема.

– В этом доме всё – огромная проблема! И что прикажешь мне делать с этим?

– Не рычать на меня, – предложил он.

Лана заинтересованно хмыкнула.

– И что последует за этим? Ты перестроишь мой дом? На какой склад подъехать мне?

Сизых недовольно поджал губы.

– Неужели так трудно поговорить со мной спокойно?

– Кажется, мы вчера и без того много говорили. И я наговорила лишнего.

– По-моему, сказала, что думала. Наконец-то.

Она сделала глубокий вдох.

– Странно, что ты вообще здесь.

Он пытал её взглядом, после чего усмехнулся.

– Ты хотела меня впечатлить вчера?

– Может быть, – не стала она спорить. – Но я не врала. Всё, что я тебе сказала, было правдой. Наверное, к сожалению. Но у меня сейчас нет сил, времени и нервных клеток в достаточном количестве, чтобы без конца об этом думать, а уж тем более обсуждать. Вань, я не могу обсуждать развод десятилетней давности, когда у меня впереди следующий кошмар. У меня нет сил.

– Я просто хочу помочь.

Она остановилась прямо перед ним.

– Тебе не нужно мне помогать. Ты мне ничего не должен.

– Причём здесь должен?

– Тем более. – Лана всерьёз занервничала. Он смотрел на неё в упор, и у него на уме что-то было. Что-то невероятное, чего Лана совсем не ждала, особенно, после вчерашнего. – Вань, она же хорошая. Я смотрела на неё весь вчерашний вечер. – Лана нервно сглотнула. – Не совершай ошибку. Это просто безумие.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Иван даже улыбался, но в его улыбке теплоты не было, сплошной вызов. И тогда Лана сказала:

– Через несколько дней я привезу сюда дочь. Мне нужно доделать ремонт, и, наверное, сосредоточиться на разводе. Это и будет моя жизнь. Больше я ни о чем думать не могу. Прости, но воспоминания о прошлом точно не в приоритете.

– А мне ты советуешь заняться своей жизнью, – подсказал он всё с той же усмешкой.

Лана уже успела обойти его и зашагать к дому. Пришлось обернуться, и попытаться донести до этого упрямца основную мысль.

– Она тебя любит. Если тебя кто-то любит, это надо ценить.

– Это ты мне говоришь?

– Я. В моей жизни есть единственный человек, кого я люблю безмерно, это моя дочь. И в данный момент меня больше никто не интересует. Мне придётся драться за неё, и мне очень страшно. И я не хочу думать о тебе, Лесе и балконах. – И ещё раз повторила: – Прости.