— В общем, вот так, — закончила Нина и довольно улыбнулась. — Позвонил, в ресторан пригласил.

— Извинился? — поинтересовалась Марина.

Башинская легко махнула на неё рукой.

— Я на него не обижаюсь.

— Да что ты? — Марина рассмеялась. — А недавно ты говорила совсем другое.

— Я злилась, но не обиделась. Манер ему, конечно, недостаёт, но всё не так страшно. Он мне нравится, Марин.

— Ну что ж, если нравится — это совсем другое дело.

Нина вытянула ножки, обутые в пушистые симпатичные тапочки, полюбовалась и снова улыбнулась.

— Ты права, это совсем другое дело.

Марина присела за стол с чашкой чая и с удовольствием за подругой наблюдала.

— Нина, ты прямо светишься вся. Томилин что, по телефону тебе в любви признался?

— Нет, конечно, — удивилась она. — Но я чувствую, что всё будет замечательно.

— Удивительное дело — ты и Томилин. Ты знаешь, что у него характер тяжёлый?

— Да прямо-таки уж. Тяжелее, чем у меня? — Они переглянулись и рассмеялись.

На кухню вбежала Юля, пристроила на столе альбом для рисования, а на Башинскую посмотрела в ожидании.

— Тётя Нина, хочешь, я твой портрет нарисую?

— Мой? — вроде бы удивилась та.

— В свадебном платье, — предложил ребёнок.

Марина прыснула со смеху, а Нина согласно кивнула.

— Если в свадебном, то рисуй. Только никакой фаты и пышных юбок на кринолине, мне не идёт.

— Что такое кринолин? — девочка вопросительно посмотрела на Марину.

— Такие большие-большие юбки.

— Как у принцесс?

— Да.

— Зря, тётя Нина, у принцесс красивые платья, но если тебе не хочется… — Юля показательно вздохнула. — А хочешь красное платье?

Нина взглянула на Марину, а та головой отрицательно покачала, едва сдерживая смех.

— Томилин не поймёт, Нин, серьёзно тебе говорю.

— Да, наверное. Рисуй белое. И, кстати, о Томилине. Юля, ты нарисуешь, а когда дядя Федя к вам в гости зайдёт, ты ему этот рисунок подари, хорошо? Так и скажи — это тётя Нина в свадебном платье.

Юля с пониманием кивнула, а Марина возмутилась.

— Ты на что ребёнка толкаешь?

— Устами младенца глаголет истина. Я Фёдору на это непременно намекну.

— Ой, Нина…

— Ну что?

— Обожжешься, смотри.

— На Томилине? Не смеши меня. Да он меня всю жизнь помнить будет.

— Или ты его.

— Или я его, — вдруг со вздохом согласилась Башинская.

Одеваясь в прихожей, Нина подняла глаза к потолку.

— Может, мне к нему зайти?

— Зайди, — согласилась Марина. — Его, правда, нет, его днём не бывает никогда, но с Брюсом познакомишься, Настя тебя чаем напоит.

— Хватит говорить мне гадости, я тебе ничего плохого не делала.

Марина рассмеялась, а Нина крикнула в глубину квартиры:

— Юля, я ухожу. Не забудь про портрет!

— Я рисую уже!

— Главное, подарить его не забудь!

— Не забуду.

— Хорошая девочка, — обратилась Нина к Марине, — обстоятельная.

— Надеюсь, такой и останется, если ты её не испортишь.

Они расцеловались на прощание, Башинская выпорхнула за дверь, а Марина прошла в комнату и увидела Юлю, которая прилипла к окну, ожидая, когда Нина выйдет из подъезда, чтобы помахать ей рукой. Марина подошла и обняла её.

— Вон она! — Юля радостно замахала рукой, они подождали, пока машина Башинской выедет со двора.

— Чем будем заниматься?

— Я буду портрет рисовать. А ты потом скажешь — похоже или нет.

— Хорошо. А мне чем заняться?

— А ты… а ты… — Юля задумалась и приложила пальчик к губам. — А ты испеки пирог!

— Пирог. Интересно, — Марина рассмеялась. — С чем ты хочешь пирог?

Юля выбралась из её объятий и вернулась за стол. Пожала плечами.

— Я не знаю. Чтобы вкусный.

— А плюшки тебя устроят? — Марина снова подошла, пощекотала её и поцеловала в щёку. Юля рассмеялась и кивнула.

— Да! Будем пить чай с плюшками и вареньем. Карлсон любит плюшки и варенье, ты помнишь, мы читали?

— Помню. Рисуй тётю Нину, только старайся, нам её ещё замуж выдавать.

Это был самый спокойный день за последнее время. У Калерии выходной, никаких срочных дел нет, утром сходили с Юлей в магазин и погуляли в парке, но быстро замёрзли и поспешили домой. И весь оставшийся день можно было провести в тишине и покое, особенно, после того, как квартиру покинула шумная Нина. И Алексея Марина не ждала, даже звонка его не ждала, вчера они немного поругались по телефону, она запретила ему приезжать, заявив, что у него своих дел, должно быть, невпроворот, а они отвлекать его не собираются.

— У нас всё хорошо, Лёш, — заверила она Асадова.

— Злишься на меня, да?

— Я не злюсь, но я не хочу создавать лишних проблем.

— Ох, Марина, как же с тобой тяжело, — пожаловался он, но спорить не стал. — Юльке привет передай, я вечером ей позвоню.

— Хорошо.

— Мариш…

— До свидания, Лёша. — Уже отведя трубку от уха, она расслышала его голос:

— Трусиха, — прозвучало чуть насмешливо.

Но Марина трубку всё равно повесила и с обидой на телефон уставилась, словно он был виноват в её страхах. А виноват был Асадов, который своей напористостью будоражил её, и ей никак не удавалось вернуть себе прежнюю уверенность. Ведь ещё совсем недавно она жила без него, готова была и дальше жить без него, давным-давно смирилась, и настолько была в этом убеждена, что без всяких опасений, совсем ненадолго, как она думала, окунулась в своё прошлое, а вынырнуть обратно в настоящее никак не получалось. Барахталась теперь, барахталась, и когда ей везло, когда казалось, что вот оно, твёрдое дно, наконец-то она его нащупала, становилось ещё страшнее, и она снова торопилась вернуться в омут прошлого, хотя бы ненадолго. Как-то так получилось, что ей не просто придётся вернуться в настоящее, а снова Алексея от себя отпустить. Но пока не получалось.

А если он не захочет уходить? Он и тогда не хотел, но она его практически вынудила, а вдруг ей сейчас не хватит твёрдости и доводов веских?

Именно поэтому, когда в дверь позвонили, достаточно требовательно, Марина и перепугалась. Вот ведь упрямец, приехал всё-таки! К очередному душещипательному разговору она была не готова и поэтому, направляясь в прихожую, поклялась, что слушать Асадова не станет и вообще выставит по месту проживания, как можно скорее. Накормит и выставит. Именно так.

Но за дверью оказался не Лёшка. То есть, совсем не Лёшка. Марина в замешательстве смотрела на женщину, не зная, как реагировать на этот визит. Окинула гостью быстрым взглядом, оценила вызывающий взгляд и довольно сухо её поприветствовала:

— Здравствуй, Соня. Ты ко мне?

— Могла бы соврать, что Лёшу ищу, но на этот раз я уверенна, что он на работе.

— На этот раз?

— К сожалению, я не всегда в этом уверена. Время от времени он таинственным образом исчезает на несколько часов. Так ты меня впустишь? Я пришла поговорить.

Марина помедлила, но потом всё-таки позволила ей войти в квартиру. Из комнаты выскочила Юля и на Соню с любопытством уставилась.

— Здрасти.

Марина заметила, как Соня насторожилась при виде девочки, оглядела её внимательно, а после на её губах мелькнула едва заметная усмешка.

— Здрасти, — отозвалась она.

— Мам, — Юля потянула Марину за руку, но она не поддалась и попросила:

— Юля, иди к себе в комнату. Это ко мне пришли, по работе, нам поговорить надо. Хорошо?

— А… — оглянулась на Соню и шёпотом добавила: — плюшки?

— Я же обещала. Иди. И дверь закрой в комнату. Так что ты хотела? — поинтересовалась она у Сони, когда услышала, как хлопнула дверь детской.

— Здесь будем говорить?

— Это что же за такой важный разговор у тебя ко мне?

— А ты не догадываешься?

— Мы практически не знакомы, как я могу догадываться? Проходи на кухню.

Не дожидаясь, пока Соня разденется, Марина ушла на кухню. Схватила со стола стакан с водой и выпила залпом, надеясь, что это поможет успокоиться. За последние дни она о чём только не передумала, и себя ругала, и Алексея, пыталась найти какой-то выход, решение, но даже в самых страшных снах не могла себе представить, что к ней домой явится жена Асадова, и явится с определённой целью. Вот тут даже гадать нечего, никакого другого повода для визита у Сони просто не было.

— Родовое гнездо, — усмехнулась Соня, входя на кухню. Оглядывалась с большим интересом, Марина была уверена, что она и в гостиную не преминула заглянуть. — Мне всегда было любопытно здесь побывать.

— У меня не музей.

— Да я вижу. Хорошо хоть фотографии Лёшкины на стенах не развешены, а то я всерьёз переживала.

— Все его фотографии в альбомах. Тебе показать? — Марина, наконец, обернулась к ней, встретилась с ней взглядом, а после спокойно указала рукой на диван. — Присаживайся. Ты не против, если я продолжу ужин готовить? Тебе не помешает?

— Смеёшься надо мной? — нахмурилась Соня.

— Нет. Я готовлю ужин. Извини, мне ребёнка кормить.

— Ах, да, ребёнок.

Марина бросила на неё подозрительный взгляд. Соня опять оглядывалась, удостоила своим вниманием галерею детских рисунков на стене и качнула головой в такт каким-то своим мыслям. Марине настолько тяжело было переносить её присутствие здесь, что затягивать этот разговор не было смысла. Резать надо по живому. И спросила:

— Соня, ты зачем пришла?

— Познакомиться с тобой поближе.

— Неожиданное желание.

— Правда?

— А если без игр? У меня настроения на них нет.

— А если без игр, я хотела тебя попросить, оставить моего мужа в покое. Отстань от него.

Маринины руки замерли, в жар бросило, с трудом сглотнула и отвернулась от неё. Достала противень из шкафа, поставила на стол, и когда на Соню снова взглянула, была внешне невозмутима, по крайней мере, на это очень надеялась.

— Соня, ты зря волнуешься. Уверяю тебя, все твои претензии не обоснованы.

— Да неужели? — Она всё-таки присела и закинула ногу на ногу. Но Марине почему-то казалось, что вся её бравада напускная. — Ты хочешь сказать, что он не у тебя пропадает в последнее время?

— Не у меня. Да, он иногда приезжает к Юле…

— К Юле? Как замечательно — он к Юле приезжает! Какая хорошая причина, правда?

— Не кричи, пожалуйста!

Соня резко подалась вперёд, сидела теперь на самом краешке дивана, а на Марину смотрела зло.

— Он мой муж. Мой, слышишь? И мне наплевать на всё, что между вами когда-то было. На всю любовь вашу великую, на радости и беды… Мой муж, и я его люблю, чтоб ты знала!

— Это замечательно, — едва ли не по слогам проговорила Марина. Внутри всё тряслось и с трудом удавалось держать себя в руках. Тесто мяла с такой силой, что никаких плюшек из него получиться уже не могло. Тесто надо с душой разделывать, а не со злостью.

— Для кого замечательно? Он так не считает!

— А я чем тебе могу помочь? Это ваша семья, вот и разбирайтесь в ней сами.

— Тогда не тяни его обратно, ты же забыть ему о себе не даёшь!

Марина швырнула кусок теста на стол и схватила полотенце, чтобы руки вытереть.

— Хватит! Не надо устраивать мне истерик. — Голос прозвучал глухо и блекло, но от этого ещё более опасно. — Все свои таланты оставь для Асадова и кино. Ты зачем пришла? Поскандалить? Чтобы я испугалась? Или виноватой себя почувствовала? Твой муж, вот и держи его!

— Всё ты врёшь. Я ни одному слову твоему не верю!

— Я должна по этому поводу расстроиться?

Соня неприятно усмехнулась.

— Вот ты какая… Понять не могу, чем ты его к себе приворожила. Ты же обычная, ты же…

Марина даже улыбнулась, не смогла удержаться.

— Соня, если ты этими словами пытаешься меня обидеть или задеть, то зря. Если бы ты знала, сколько раз я это слышала. И я Лёшку не привораживала, как ты сказала. Что случилось в нашей жизни, то и случилось. И тебя это не касается, так же, как меня не касается ваша жизнь. Если ты на самом деле хочешь… наладить ваши отношения, то тебе сейчас не здесь нужно быть, а дома.

— А что мне там делать? Меня там никто не ждёт!

— А сын? Он тоже тебя не ждёт?

— Не трогай моего сына!

Марина отвернулась от неё.

— Я не трогаю.

— Нет, трогаешь. — Соня глубоко вздохнула и выпалила: — Ты думаешь, я не знаю… не знаю, что он Тошку к тебе возит? — У неё голос неожиданно сорвался. — Хорошо вы устроились. Только я мешаю, да? Целая семья у вас…

— Соня, замолчи! — Марина обернулась и теперь смотрела на неё изумлённо. — Ты что говоришь-то? Да, я видела вашего сына, но… Лёша один раз — один, слышишь? — привозил его в парк, мы с детьми гуляли, и всё. А то, что ты говоришь… это ужасно.

— И в этом ужасе, к твоему сведению, живу я! Я стою в стороне и наблюдаю за всем происходящим! Или ты думаешь, легко жить человеком, который упорно не желает расставаться с прошлым?

— С этим я ничего поделать не могу.

— Правда? Не можешь или не хочешь?

— И не хочу, — подтвердила Марина. — Потому что, как ты правильно сказала, это твой муж. И если ты не найдёшь правильных слов…

— Вот только не нужно меня учить! — довольно резко оборвала её Соня. — Я к тебе не за советом пришла!

— А зачем? Потребовать то, что я не могу выполнить? Ты сюда пришла, разве ты застала здесь Алексея? Нет. Ты видишь здесь его вещи? Нет. И я не тяну его к себе, зря ты так думаешь.

— Тогда выгони его, — выпалила Соня. — Вот придёт он и выгони!

Марина с удивлением на неё воззрилась.

— Выгнать? Если его выгнать, он вообще не уйдёт. Это же Лёшка.

Соня презрительно скривилась.

— Господи, о чём я думала, когда шла сюда? Надо быть полной дурой, чтобы поверить тебе.

— Я тебе ещё ничего не обещала.

— Тебе не стыдно?

Марина улыбнулась, правда, улыбка получилась так себе, губы дрожали, и Соня это наверняка заметила.

— А мне стыдиться нечего, моя совесть чиста.

— А ещё меня актрисой называет. Слова-то какие — совесть чиста! Мужа из семьи увести, по-твоему, нормально?

— Уходи из моего дома. Ты скандалить пришла, а не говорить, а мне это не нужно.

— Я пришла не скандалить, я пришла сказать тебе, что ничего у тебя не выйдет. Думаешь, я не понимаю ничего? Ты специально его к себе привязываешь, — почти прошипела Соня. — Даже ребёнок этот… Ты же специально!

— Замолчи немедленно! — Они встретились взглядами и застыли друг перед другом. — Теперь я тебе говорю — ребёнка моего не трогай!

— Не затыкай мне рот, я всё равно всё тебе скажу. Ты никто ему, всего лишь бывшая жена, и ребёнок твой… Она не имеет отношения к нашей семье, она не Асадова, понятно? И ты не его жена! Это ты ей эту фамилию дала, но это ничего не значит.

— А ты Асадова? Фамилия тоже ничего не значит, Соня, зря ты так за неё держишься.

— Да неужели? Ты что-то не поторопилась её сменить после развода!

— О боже… — Марина устало махнула на неё рукой. — Уходи. Уходи, и думай, что хочешь. Мне всё равно.

Соня выскочила из кухни, а Марина даже следом за ней не пошла. Стояла, привалившись к стене и ждала, когда хлопнет дверь. Но так и не дождалась. Соня вернулась, уже одетая, посмотрела на неё и сказала:

— Ему я нужна, я. Я это знаю, я живу с ним. И если бы ты перестала его держать… если бы тебя не было, он бы давно это понял. А он всё виноватиться перед тобой, как же — ты же несчастная, у тебя такое горе в жизни!.. А ты и рада, ты ведь даже о нём никогда не думала. Тебе плохо — он к тебе бежит, ты успокоилась — вон пошёл. А он не ест, не спит, всё думает — как там моя бедная Мариночка? А я как же? Я тоже его люблю, я, как могу, стараюсь… Чёрт возьми, да я же лучше тебя! Я красивее, я моложе, я ему сына родила, а ты нет. А он всё равно к тебе бежит! Но он не любит тебя, слышишь? Ему со мной хорошо, и если бы тебя не было… Ему просто жалко тебя! Жалеет, жалеет, и остановиться никак не может! А ты и этому рада, да? — Соня резким движением закинула шарф за плечо, а на Марину взглянула с ненавистью. — Как не стыдно только… У него сын есть, а ты ему чужого ребёнка подсовываешь! — У неё тоже голос задрожал, даже слёзы потекли, но Марина этого не видела. Стояла, уставившись в одну точку, напряжённая до предела, и видеть ничего не могла, перед глазами стояла пелена.

После ухода Сони не сразу пришла в себя. Но затем опомнилась и кинулась в ванную. Умылась холодной водой, хотя на самом деле очень хотелось сунуть под холодную воду голову, чтобы немного остудиться и забить рвущиеся наружу рыдания. Было такое ощущение, что у неё температура резко поднялась и непонятно — то ли стыдно, то ли тошно, то ли злость душит. Перед зеркалом замерла надолго, вглядывалась в своё лицо, потом навалилась на раковину и глаза закрыла.

— Не буду, не буду, — зашептала она, — не буду… из-за неё… Не буду.

В дверь осторожно поскреблись.

— Мама, мам, ты чего?

Ещё разок плеснула в лицо холодной водой, утёрлась полотенцем и открыла дверь.

— Что такое, солнышко? Испугалась?

— А ты зачем здесь заперлась? Ты плачешь?

Марина присела перед девочкой на корточки, даже улыбнулась, а когда Юля спросила, почему она плачет, слёзы снова потекли. Марина в ребёнка вцепилась, поцеловала, а потом слёзы вытерла.

— Не буду больше.

Юля разглядывала её пристально и серьёзно, а потом спросила:

— У тебя не получились плюшки?

Марина кивнула и снова обняла её, чтобы Юля её слёз не видела.

— Не получились.

— Ну ничего, мы варенье с хлебом поедим, это тоже вкусно. Ты только не плачь, мам.

Ребёнка удалось успокоить быстрее, чем успокоиться самой. Они с Юлей поужинали, попили чая с вишнёвым вареньем, посмотрели сказку, а потом Марина уложила её спать. Долго сидела у детской кровати, девочка уже давно спала, а Марина всё сидела в темноте и думала, думала… О чём-то липком и неприятном. О ненависти и беспомощности.

О том, чтобы просто лечь спать и речи идти не могло. Долго ходила по квартире, от стены к стене, у окошка стояла, и всё вспоминала этот разговор, а точнее Сонины слова, обида душила, хоть Марина и понимала, что права на неё, по сути, не имеет. Но всё, что Соня сказала, казалось таким… таким несправедливым, горьким, незаслуженным.

Или всё-таки заслуженными?

Господи, где спрятаться-то от всех этих мыслей?

Снова подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу и выдохнула:

— Жалеет… — И тут же головой покачала, наблюдая за своим отражением в стекле. — Неправда.

Телефон зажужжал на журнальном столике, Марина посмотрела на него, потом на часы. Для простого звонка было уже слишком поздно. Обида вновь накатила, задушила, Марина даже засомневалась, стоит ли к телефону подходить, но потом всё же ответила.

— Зачем ты звонишь? — глухо поинтересовалась она.

— Открой мне дверь, — попросил Алексей.

Марина выключила телефон. Замерла, прижав мобильник к груди, но спустя минуту всё же отправилась в прихожую.

— Я не стал в дверь звонить, — сказал Асадов, входя в квартиру. — Юлька спит?

— Спит, — отозвалась Марина и ушла в комнату, даже не взглянув на него толком. Когда Алексей появился в гостиной, она собирала со стола Юлины карандаши. А Асадов вошёл и остановился в нерешительности, поглядывая на неё.

— Как ты? — спросил он тихо.

— Всё хорошо. — Она на него не посмотрела, убрала карандаши в коробку и занялась детскими книжками, складывая их в ровную стопку на краю стола.

Лёшка опустил голову, задумавшись.

— Что она тебе наговорила?

— Интересно… Она что же, похвасталась перед тобой?

— Нет.

— Тогда что?

— Марин, если хочешь, накричи на меня, но в себя опять не прячь.

— Я ничего не прячу! — громким шёпотом проговорила она. — И нечего строить из себя… знатока моей души! Зачем ты пришёл?

— Потому что я за тебя беспокоился.

— Не стоит.

Марина на него не смотрела, очень старательно избегала его взгляда, что-то делала, лишь бы не останавливаться. Пыталась успокоиться, но лишь для того, чтобы Асадова выгнать. Она не хотела его видеть, сегодня уж точно. До его прихода настолько замучила себя мыслями о его жалости, что, казалось, сейчас посмотрит на него и, не дай бог, эту самую жалость в глазах его увидит, и тогда с ума сойдёт. Тогда уж точно ничего не вернёшь, не изменишь, не исправишь…

— Уходи… Ты знаешь, который час? В такое время по гостям не ходят.

— Ну что ты говоришь?

— Ничего. Я звала тебя? Нет. Вот и уходи… — Остановилась наконец, прижала к горящим щекам холодные ладони и призналась: — Я сама виновата.

— Да ни в чём ты не виновата, — в раздражении начал он, но Марина его перебила:

— Нет, виновата. Виновата. Я знала, что нельзя тебя близко подпускать, что тебе не место тут, но настоять не смогла!

Он подошёл и хотел положить руки ей на плечи, но Марина отступила в сторону.

— Не трогай меня!

Асадов скрипнул зубами от злости.

— Да что же это? — Но тут же сдался. — Хорошо. Тогда сядь, тебя трясёт всю. Давай я тебе чай сделаю?

— Не нужен мне чай. Я хочу, чтобы ты ушёл. Зачем ты вообще приехал?!

Алексей вздохнул и почти силой усадил её на диван. Марина с трудом сдерживала слёзы, отталкивала его руки, выгоняла, а он лишь сел рядом, но трогать её не стал, даже ради того, чтобы попытаться успокоить. Не хочет и не хочет.

Когда Марина немного пришла в себя, сама спросила:

— Как ты узнал? Она тебе рассказала?

— Она тоже расстроена.

— Ах, она расстроена! Она расстроена, а ты ко мне прибежал, да? — Марина с такой злостью это сказала, что Алексей удивлённо посмотрел.

— Что такого она тебе сказала?

Марина слёзы вытерла и поднялась.

— Чтобы она не сказала, она права. Я не хочу, чтобы ты приходил сюда… Нужно всё это заканчивать, жить так нельзя. Мы столько раз с тобой говорили, Лёш, и всегда приходили к одному и тому же выводу.

— Это ты приходила, не я. Не путай!

Она только руками развела.

— А что ты предлагаешь?

Он устало потёр лицо.

— Я примерно представляю, что именно она тебе сказала… Но, Марин, ты же взрослый человек, а она… Она молодая, она действует импульсивно, и говорит порой жестокие вещи.

— Дело не в этом! Дело в том, что она твоя жена, у вас ребёнок, и ты там должен быть.

— А я там.

— Неправда, ты рвёшься, ты постоянно находишь повод, чтобы приехать. И в этом она права, и ей обидно.

Алексей обернулся, чтобы на Марину посмотреть.

— Может, ты прекратишь рассказывать мне о моей жизни? Ты опять решила, как правильно, да? Всё сама! Всегда сама!

— Я не рассказываю!

— Нет, рассказываешь! И надеешься, что я поступлю именно так, потому что тебе так проще. Ведь так правильно!

Марина отмахнулась от него.

— Зря ты воспринимаешь всё в штыки. Мы два года практически не общались — и ничего. — Голос дрогнул, но Марина быстро с собой справилась. — Жили ведь. А потом что случилось? Я попросила тебя о помощи, а ты что-то себе напридумывал.

Асадов непонимающе смотрел на неё.

— Что я напридумывал, Марина? Ты о чём?

— Обо всём. О нашей жизни. Мы просто заигрались немного, о прошлом вспомнили, но… прошлое навсегда останется прошлым. И забывать об этом не нужно.

Он криво усмехнулся.

— Ты меня выгоняешь, что ли? Как тогда?

Она промолчала, отвернулась от него, прямая, окаменевшая, и Алексей вдруг испугался, на какое-то мгновение показалось, что прошлое на самом деле вернулось. Она вот так же стояла, когда говорила, что умирает рядом с ним. Что ей тяжело, невозможно, дышать рядом с ним нечем. А ведь думал, что подобный ужас повториться не может, потому что если такое и дано пережить, то только однажды, до второго раза люди попросту не доживают, а вот теперь сидел в полной тишине и снова ждал приговора.

Что же Соня ей наговорила? Жена вечером закатила ему такую истерику, что он практически ничего не понял из её криков и всхлипываний. Твердила только, что "вот если бы её не было, то всё было бы по-другому, а он негодяй, потому что не любит, не понимает, не ценит…". Алексей стоял, как к полу пригвождённый, слушал её, а сам думал, что же она Маринке наговорила. И как это теперь исправлять. А выходит так, что и не исправить уже.

— Ответь мне. Выгоняешь?

У Марины вырвался судорожный вздох и сказала:

— Нет, я хочу, чтобы ты сам ушёл.

Она прошла мимо него, Алексей проводил её тяжёлым взглядом, но с места так и не двинулся. Остался сидеть на диване, а когда за Мариной закрылась дверь спальни, закрыл глаза. Она хочет, чтобы он сам ушёл… Встал, закрыл за собой дверь и ушёл. Он однажды так уже поступил. И сколько раз себя потом корил за это. Что так поспешно захлопнул за собой дверь, с болью, злостью, но ушёл. А она плакала, и он себе этого так и не смог простить. Она плакала, а он ушёл, пусть и по её просьбе, но легче от этого не было, ни на секундочку.

Он поднялся, но направился совсем не к выходу. Открыл дверь спальни, но Марину не увидел. Посомневался пару секунд, а потом прошёл в ванную. Она сидела на маленькой скамеечке, привалившись спиной к стене, и молча вытирала слёзы. Алексей подошёл и присел перед Мариной на корточки. Поднял руку и прикоснулся к её щеке.

— Прекращай реветь, — тихо попросил он.

Она сама принялась вытирать слёзы, отталкивала его руку, а когда открыла глаза, посмотрела на него и вдруг сказала:

— Она сказала, что ты меня жалеешь. Скажи, жалеешь?

Асадов вдруг улыбнулся.

— Конечно, жалею. Как я могу тебя не жалеть? Ты же моя… моя девочка. Помнишь?

— Помню, — шепнула она. — Я всё помню.

— И я.

Он первым её поцеловал. Она всё ещё вытирала слёзы, которые никак не желали останавливаться, а Алексей потянул её к себе, Марина уворачивалась, сама ужасаясь тому, как сейчас, наверное, выглядит: красная, с распухшим носом и губами, мутным взглядом. Но он всё равно поцеловал и на несколько минут всё, что пугало превратилось лишь в водоворот прошлого и настоящего, а уж как там, в будущем сложится… Хотя, пару минут спустя, когда поцелуй закончится — это ведь и будет будущее? И оно уже не кажется таким беспросветным, как до поцелуя.

Алексей отодвинулся и посмотрел на неё. Рука по-прежнему лежала на Маринином колене, погладила, а потом Асадов голову опустил, прижался лбом к её коленям. Марина смотрела на него, на тёмные волосы, на воротник белой рубашки и вдруг поняла, что слёз больше нет. Подняла руку и провела пальцем по его шее, под воротником. Алексей дёрнулся, голову поднял и посмотрел на неё. То ли непонимающе, то ли с надеждой… Марине не хотелось разбираться в его чувствах, в своих и то запуталась. Больше не сомневаясь, сняла через голову кофту, и Алексей, как во сне, забрал её из Марининых рук. Несмело улыбнулся.

— Со мной так не выйдет, — шепнул он, когда её кофточка оказалась на полу. Марина слабо улыбнулась, взялась за пуговицы на его рубашке, а потом просто вцепилась в ткань и притянула его к себе, чтобы ещё раз поцеловать.

Не было никакой прелюдии, никаких лихорадочных ласк, все, что нужно было, лишь обнять покрепче, ответить на поцелуй и поверить, что всё закончилось вот так. Или наоборот началось? Возможно, это была ошибка, безрассудство, но думать об этом сейчас? Когда всё так горячо, так знакомо, каждый вздох родным кажется. Она без остановки гладила его то по спине, то по плечам, то по волосам, а он всё шептал ей что-то и постоянно поднимал голову, чтобы в глаза ей посмотреть. И самое необходимое — это ночь, спрятавшая их ото всех, а завтра будет то, что будет. Новый день начнётся и предъявит свои права, только сделать уже ничего не сможет, ведь день не властен над ночью, а настоящее над прошлым.

Марина пристроила подбородок на Лёшкиной груди и вздохнула, потом провела пальцем по его плечу. Асадов зашевелился, а потом положил ладонь на её затылок, взъерошил волосы. Говорить не хотелось, а если честно, то страшно было, чуть-чуть. Вдруг скажешь что-нибудь, а не то. И всё испортишь, всё исчезнет и опять бессмысленный бег по кругу, а надоело до такой степени, что всякий смысл уже, кажется, утерян.

— Свет в ванной горит, — прошептала Марина.

— Пусть.

— Значит, жалеешь?

Он лениво улыбнулся.

— Иногда. Когда ведёшь себя по-дурацки.

Она фыркнула, уткнувшись носом в его плечо.

— Ты не это должен был сказать.

— Да? — насмешливо протянул Асадов. — Тогда ты подскажи мне правильный ответ, ты же так любишь это делать.

Марина его ущипнула за бок, тут же поцеловала в плечо и на выдохе, чуть слышно, прошептала:

— Я тебя люблю.

— Ты уверена?

Она приподнялась на локтях и на него посмотрела.

— Это я тебе правильный ответ подсказывала.

— По-моему, у нас ответ один на двоих.

— Ты прав.

Он выглядел очень серьёзным, смотрел на неё, провёл большим пальцем по её щеке, Марина сама потянулась к нему за поцелуем, и поэтому никак не ожидала несколько провокационного вопроса:

— Значит, хоть иногда, но я тоже бываю прав?

Она посмотрела с укором.

— Такой момент испортил.

Асадов довольно рассмеялся и обнял её.