Маша выглядела смущённой. Я подозревала, что это из-за настойчивого Анькиного любопытства. Та, пропустившая всё самое интересное, как она сама считала, в новогоднюю ночь, всю суть разворачивающихся событий, хотела конкретных ответов на свои конкретные вопросы. А вопросов у неё было много. Мы сидели в цветочной лавке, пользуясь тем, что до начала рабочего дня оставалось ещё полчаса, с чашками чая в руках, и разговаривали. Обсуждали, кто как встретил Новый год. Аньке, кроме семейного застолья, поведать было не о чем, и она пытала нас. Мне Машу в какой-то момент стало жалко, и я сестру одёрнула.
- Перестань устраивать допрос, - попросила я её.
Анька невинно вытаращила глаза.
- Да какой допрос? Мне просто интересно. Где вы, что вы, с кем…
- Нечего было с Витькой за столом сидеть, салаты лопать, могли бы и прийти.
- Думаешь, это была моя инициатива? – попробовала возмутиться Анька, а я зловеще улыбнулась.
- Ещё бы, но семейная рутина затянула, да?
Анька недовольно поджала губы, и, кажется, покраснела. Значит, я угадала.
Маша переводила взгляд с меня на неё и обратно, после чего примирительно махнула на нас рукой.
- Не ругайтесь. К тому же ничего экстраординарного не произошло.
Ей можно было медаль вручать за миролюбивость, ей-богу. А вот на Аньку её слова подействовали, как красная тряпка на быка. Она снова на Машу уставилась с жадностью, ожидая подробностей и признаний.
- Он тебя поцеловал?
- Аня!..
- Ну что? Это же нормально. Вы же оба взрослые люди.
- Не все через два дня семейный уклад обсуждают, - негромко, но зато с уловимой язвительностью, проговорила я. На сестру многозначительно покосилась.
- Ой, подумайте, - фыркнула та в ответ. И тут же отказалась. – Я таких людей вообще не знаю.
- А я вот знаю.
- Девочки, перестаньте, - снова попыталась нас урезонить Маша. На Аню посмотрела. – Он мне нравится. Но это ещё ничего не значит.
Анька вздохнула, откинулась на спинку стула, подула на горячий чай. А нам авторитетно заявила:
- Нельзя мужика долго мариновать. Он интерес потеряет.
- Не потеряет, - откликнулась я. – Если этот самый интерес у него есть. – К Маше обратилась: - А ты её не слушай. Тоже мне, опытная женщина. У тебя, вообще, полтора мужика в жизни было. И один целый из них Витёк.
- И что? – Анька даже не обиделась. – Я этим горжусь. Он же муж.
- Муж! – изумилась я. – Помнится, вы в разводе.
Анька скромно потупилась, а я заподозрила неладное. Нахмурилась.
- Что?
Сестра плечиком пожала.
- Витя мне в Новый год предложение сделал. Всё честь по чести, даже на колено встал и кольцо подарил.
Я молчала, переваривала, а вот Маша радостно ахнула и кинулась Аньку обнимать и поздравлять. Я же не совсем понимала, с чем сестру поздравить можно. Но, в то же время, моя единственная кровная сестра замуж собралась, что уж я, совсем нехороший человек, чтобы её отговаривать, а тем более пророчить очередную волну несчастий? Каждый, как известно, выбирает по себе.
Я вот выбрала, не такого, как её Витенька, и что, хорошо мне? Не очень.
- Поэтому и не пришли на площадь, - продолжила воодушевлённая поздравлениями Анька. – Родственников собрали.
- А что тётя Наташа? – всё-таки не утерпела я.
Вопрос, по всей видимости, всё же был неприятным, потому что Анька в одну секунду помрачнела. Но тут же бодро вскинула голову.
- Витя изменился, - вроде поклялась она. – Он повзрослел…
- Поумнел, - добавила я. Удостоилась красноречивого взгляда с двух сторон и благоразумно примолкла, а Анька снова заговорила:
- Он стал совсем другим, серьёзным. Маме, конечно, нужно время, чтобы свыкнуться, но, я уверена, что всё будет хорошо. Она успокоится, и в семье наступит лад.
- То есть, вы будете жить с тётей Наташей?
Анька в сильной задумчивости наморщила нос. Почесала кончик, после чего тихо сообщила:
- С его родителями я жить не хочу. Хватит с меня, однажды попробовала.
- Счастливая семейная жизнь! – выпалила я. А Анька в досаде стукнула меня по руке.
- Могла бы и порадоваться, хоть чуть-чуть!
- Я пытаюсь, - заверила я её. – Но всё это что-то мне подозрительно напоминает. Очередные грабли, - сформулировала я.
- Лида, - Маша коснулась моей руки, взглянула с намёком, - она его любит.
- Знаю! И именно это меня больше всего бесит, почему мы любим этих идиотов. Хотя, уже прекрасно знаем, что они идиоты!
Анька с Машей переглянулись.
- Ты про Давида?
Я посмотрела в одну сторону, потом в другую, убегая от их взглядов, после чего попыталась выкрутиться.
- И про него тоже. Вообще, про всех мужиков.
- Ты же Новый год с Лёней встречала, - осторожно заметила Маша. – Он мне понравился, милый молодой человек.
- Вот именно, - пробормотала я в сторону, - милый молодой человек. И сказать больше нечего.
- Может, если бы ты дала ему шанс…
- Маш, шанс на что? Показать себя во всей красе? Я этих шансов в своей жизни давала не единожды, и ничего хорошего так и не вышло.
- Ты злишься, - расстроилась Маша. – Кто-то тебя разозлил.
Анька отхлебнула чая и зловеще усмехнулась.
- И я даже догадываюсь кто. А срываешься на мне. – Она ткнула себя пальцем в грудь. – Разве это справедливо?
- Я не срываюсь. Я пытаюсь тебе намекнуть, что стоит двадцать раз подумать.
- Да я уже двадцать пять подумала!
- Ты так не умеешь.
- Вот спасибо тебе. Сразу чувствуется – родная кровь!
- Что Давид сделал? – перебила нас Маша. Она казалась обеспокоенной.
Я помолчала, разглядывала нарисованный пион на боку чашки. Обдумывала, что могу девчонкам сказать.
- Просит дать ему время, - призналась я, в конце концов.
Маша растерянно моргнула, а вот Анька живо поинтересовалась:
- На что?
Я лишь плечами пожала.
- Сообщить забыл.
- Он же с Алиной. Все только об этом и говорят, что они снова сошлись, что Давид одумался.
- Может, он одумался до такой степени, что испугался? – предположила Маша.
Я на неё посмотрела. Спросила:
- Он с тобой говорил?
- Говорил, конечно, - не стала она отнекиваться. – Но он всегда больше любил задавать вопросы, чем на них отвечать. Появляется, как по расписанию, дотошно выспрашивает, как у меня дела, что нужно. А когда я говорю, что ничего, что я справляюсь сама, уходит недовольным.
- Герой без подвига, - пробормотала я. – Так у него и латы потускнеют.
Анька ухмыльнулась, а Маша глянула с укором.
- Но что-то он должен про Алину говорить, - встряла Анька после короткой паузы. – Как ему живётся, как спится, в конце концов.
Маша махнула на неё рукой.
- Ты что, он такие темы со мной никогда не обсуждает.
- Конечно, - фыркнула сестра, - ты же его голым никогда не видела.
Маша строго поджала губы и наставительно проговорила:
- Видела. Вот поэтому и не обсуждает.
- Ох ты боже мой, - одними губами пробормотала Анька. Кинула на меня взгляд исподлобья.
Маша вернулась к своему чаю, голову склонила, и тогда уже, таинственным шёпотом сказала:
- Но счастливым он не выглядит. Я помню, когда они только поженились, Давид казался окрылённым. У него столько планов на будущее было, идей, мне кажется, он её тогда по-настоящему любил. А сейчас… – Маша на секунду призадумалась, после чего обречённо качнула головой. – Его никто не в состоянии образумить.
- А Лида? – Анька на стуле выпрямилась, потрясла меня за руку. – Поговори с ним.
- О чём? – изумилась я. – Я всё ему уже сказала. Наверное, даже больше, чем нужно было. Хочет он с ней жить, пусть живёт. Только пусть тогда меня в покое оставят, всем своим благородным семейством. Иначе ещё чуть-чуть, и я сама убегу, Аня. А не хотелось бы, мне работа нравится, и платят за неё весьма неплохо. А у меня нет богатого папы, на шею пристроиться не к кому.
На этой прискорбной ноте, девичник пришлось завершить, и отправляться в ресторан, приступать к своим непосредственным обязанностям. Если честно, жутко не хотелось работать, я завидовала людям, которые в новогодние каникулы могли полноценно отдохнуть, и от этого самого отдыха устать. Несмотря на то, что работу я свою любила, и девчонкам не соврала, но в последнее время почти каждый рабочий день приносил мне немало душевных стрессов, и это меня печалило.
И этот день, первый рабочий день года, не стал исключением. Не успел закончиться обед, как в ресторане объявилась Алина Потапова. Вошла в распахнутые двери с видом царицы, но, ради справедливости, стоит отметить, что и выглядела она замечательно. Цветущая, улыбчивая, искрящаяся, как Снегурочка, бриллиантами, а в руках держала белоснежный песцовый полушубок. Прошла мимо меня летящей походкой, и лишь на одно мгновение улыбка на её лице померкла, когда она увидела меня за стойкой администратора. Я про себя чертыхнулась ровно в тот момент, как Алина появилась в дверях, и ещё разок, когда мы всё же столкнулись взглядами. Она прошествовала мимо меня с гордо поднятой головой, а я едва слышно фыркнула.
И сколько это будет продолжаться?
- Николай Петрович у себя? – услышала я её голос, когда она обратилась к одному из официантов. Хотя, этот вопрос должна была задать именно мне. Но, по всей видимости, обратиться ко мне, стоило ей слишком больших усилий. – Он должен меня ожидать.
Ожидать! Появления Алины Михайловны все вокруг должны ожидать! Надо полагать, с благоговением.
Алина прошла через зал к двери кабинета Озёрского и скрылась за ней, а я осталась на своём месте гадать, по мою душу она в очередной раз пожаловала, или нет. Анька тоже заинтересовалась, кивнула мне из-за барной стойки, а я лишь пожала плечами. Знать ничего не знаю. Но знать хочу, что отнекиваться?
В кабинете у Озёрского Алина провела минут двадцать. Я без конца поглядывала на закрытую дверь, даже пару раз прошла мимо неё, но, конечно же, услышать что-то, даже при определённом желании, было невозможно. Вокруг люди, сотрудники ресторана и посетители, и моя тяга к двери в кабинет начальника была бы замечена сразу. А потом дверь открылась, Алина и Николай Петрович вышли в зал, и я лишь в последний момент успела свернуть, чтобы на них не натолкнуться. Прошмыгнула у них за спинами, и поспешила к своему рабочему месту. Но всё же успела услышать голос Алины, ровный и настойчивый:
- И всё же я считаю, что шторы следует поменять. Чтобы всё было в одной цветовой гамме.
Я шла к стойке администратора, и озадаченно хмурилась. С чего вдруг Алине Потаповой в «Алмазе» шторы менять?
Целых полчаса я наблюдала за этой парочкой. Как они расхаживают по залу, что-то обсуждают, шушукаются, после чего присели за дальний столик у самой сцены, и Алина достала из сумки ежедневник в добротной, кожаной обложке. Вещь, по виду, совершенно мужская. Но она открыла ежедневник и принялась что-то записывать, время от времени останавливаясь, слушая Петровича и постукивая кончиком ручки по странице. Анька как-то незаметно перебазировалась в дальний угол бара, чтобы быть как можно ближе к их столику. с энтузиазмом натирала бокалы полотенцем, а сама разве что ушами не шевелила, стараясь услышать чужой разговор. И в какой-то момент, я его даже заметила, сестра замерла и кинула на меня ошалевший взгляд через весь зал. Я непонимающе нахмурилась, а Анька вдруг сделала страшные глаза и выразительно провела пальцем по горлу, лицом изображая мученическую смерть. Это выглядело странно, и могло означать, что угодно, зная мою сестру. Поэтому я лишь пальцем у виска покрутила, прося её не увлекаться, всё-таки люди вокруг.
Наконец, Петрович с дорогой гостьей из-за стола поднялись, и Алина собралась уходить. Она снова сияла улыбкой, позволила Озёрскому приложиться к своей ручке, а тот, мало того, что бережно держал её руку двумя ладонями, так и на самом деле наклонился, чтобы запечатлеть, так сказать, своё колоссальное уважение. Я внимательно наблюдала, ожидая прикосновения его губ к руке Алины Потаповой, даже брови вздёрнула, но в последний момент что-то пошло не так, они снова заговорили, на что-то отвлеклись, и Алина осталась без поцелуя. Подозреваю, что это был хитрый манёвр Петровича. Он хоть любитель выказать некоторым посетителям крайнюю степень своего уважения, но за рамки собственного самоуважения никогда не выходит. И с Алиной Потаповой поступил также. Мне бы у него поучиться надо, стать немного похитрее.
Ради этой хитрости, я навесила на лицо формальную улыбку.
- Всего доброго, - бодро проговорила я, когда Алина направилась к выходу.
Она повернула голову, мазнула по мне взглядом, задрала подбородок и скрылась за дверями, а я смогла расстаться с ненужной мне улыбкой. Петрович подошёл и шлёпнул передо мной исписанный лист бумаги, придержал его ладонью первую секунду.
- Займись работой, - сказал он с ощутимым нажимом.
Я взялась за лист бумаги, потянула за уголок. Озёрский не отпускал, на меня смотрел. Даже не смотрел, а оценивающе присматривался, будто гадая о моих способностях. Потом руку убрал. Я пробежала текст глазами, список требований, количество гостей, примерное меню.
- Банкет намечается? – поинтересовалась я.
- Да. Через месяц. Здесь всё написано. Если что непонятно будет, подойди, спроси.
- У кого? – заинтересовалась я, хотя, Николай Петрович успел сделать пару шагов прочь от меня. – К кому подойти и спросить?
Он обернулся.
- У меня, Лида. Но, если имеешь большое желание, подойди к Алине Михайловне. Она всё разъяснит.
- Не сомневаюсь, - пробормотала я. А как только Озёрский ушёл, направилась в бар, потому что Анька продолжала подавать мне таинственные знаки из-за стойки.
- Ну что? – живо проговорила она, как только я присела на высокий табурет. – Поняла, как надо мстить?
- Ты о чём?
Анька вытаращила на меня глаза, после чего ткнула пальцем в лист бумаги, исписанный округлым почерком Алины Потаповой, что я положила перед собой.
- Я об этом!
- Банкет хочет закатить, по всей видимости, работы мне прибавить, - усмехнулась я.
А Анька сжала руку в кулак и костяшками постучала по лакированному дереву стойки. Заглянула мне в глаза.
- Лида, какой к чертям банкет? Проснись. У них свадьба!
Я снова опустила глаза в список гостей и меню. Новые шторы, цветы, скатерти в тон, столовое серебро и хрусталь. Пятьдесят гостей, цвет города.
Я сглотнула. Месть, на самом деле, изощрённая. Не удивлюсь, если Алина потребовала от Озёрского, чтобы организацией торжества занималась именно я. А если я не соглашусь, то мои капризы можно не терпеть, взять и уволить.
- Выпей водички, ты вся красная, - прошептала Анька, ставя передо мной бокал с минералкой.
Я с трудом сглотнула, потом с шумом втянула в себя воздух.
- Что будешь делать? – всё так же тихо спросила сестра.
- Брошу всё и уеду в Питер, - сказала я, и буквально сползла с высокого табурета.
А что, может, на самом деле, так поступить? Бросить всё и уехать, начать сначала. Мне не впервой, не должно быть так страшно, как когда-то. И я ведь справилась, не пропала, жила себе вполне благополучно. Не голодала и не скиталась. По крайней мере, меня никто так не унижал.
Я всё смотрела и смотрела на лист бумаги, исписанный ненавистной мне рукой, хотелось смять его в кулаке и выбросить. Не вспоминать больше. Но это испытание было придумано специально для меня, сомневаться не приходилось. И к Озёрскому идти бесполезно, просить о чём-то. Он мне помогать не станет, выгораживать меня не будет. Для него это тест на проверку моей компетенции, стоящий я работник, или своими любовными трагедиями репутацию себе подорвала. Хотя, он, как мой начальник и человек более опытный в жизни, и в профессии, изначально меня предупреждал. А я сделала глупость, не послушала.
Через месяц они женятся. Повторное торжество, в узком кругу близких и нужных людей. Факт того, что Давид и Алина официально в разводе, всплывал в памяти окружающих не так уж и часто. Почему-то. Все были уверены, что они супруги, и их примирение в обществе было воспринято, как нечто понятное и давно ожидаемое. Люди за них радовались и их поздравляли. А вот Алина, судя по всему, хотела ясности и стабильности. Ей необходим был штамп в паспорте, и давать Давиду даже малейший шанс на побег, она не намерена. Она действовала решительно и стремительно. Интересно, сам Давид в курсе, что через месяц у него свадьба? Или он тоже, как и Анькин Витёк в новогоднюю ночь вставал при всех на одно колено и умолял бывшую жену вновь его осчастливить?
- Привет.
Я в этот день была настолько занята своими мыслями, что с превеликим трудом заставляла себя улыбаться посетителям, и умудрялась держать в голове нужную информацию о заказах, именах, номерах столов. А как только на минуту оставалась одна, в мыслях уносилась далеко, но пыталась не сосредотачиваться на тупой боли и обиде, засевших в душе. Иначе только расплакаться остаётся у всех на глазах от бессилия. И вот как далеко зашла моя отстранённость от происходящего вокруг, появление виновника всех своих бед умудрилась пропустить.
Я глаза подняла, и увидела Давида прямо перед собой. Он снова был в костюме и белоснежной рубашке, правда, без галстука. Странно, летом я у него такой тяги к официальному стилю не замечала. Я на него смотрела, не набрала в себе сил изобразить радушие, даже для окружающих. Хотя, за нами вполне могли наблюдать со стороны.
- Твой стол свободен, - сказала я ему, совершенно не собираясь отправляться с ним в зал.
Давид ко мне приглядывался, брови сдвинул.
- Что ещё случилось?
Он меня спрашивал, что случилось!
Вместо ответа я придвинула к нему тот самый лист бумаги, исписанный рукой его жены. Давид пробежал его глазами, и окончательно помрачнел. А я сказала:
- Ты женись на ней, ты с ней не пропадёшь. Любого, кто на её собственность посягнёт, она уничтожит. Цепной собаки не надо.
Давид оперся рукой на стойку. Кинул быстрый взгляд в зал, стараясь понять, наблюдают ли за нами. Каждый такой взгляд, голос, приглушённый до шёпота, меня коробили. Становилось противно и обидно.
- Лида, я тебе всё объясню.
Более глупой фразы на свете нет, согласитесь. Что можно объяснить человеку, который в очередной раз понял, что его обманули?
- Спасибо, я уже всё поняла.
- Перестань упрямиться, - попросил он. Потом вдруг за руку меня схватил и из-за стойки потянул. Я попыталась руку свою отнять, мы замерли друг перед другом, глядя глаза в глаза. Давид опасно прищурился. – Давай выйдем на две минуты. – Я молчала и не двигалась с места, а он всё продолжал держать меня за руку. И напомнил: - Люди смотрят.
- То есть, мне нужно переживать? – удивилась я, но больше храбрилась, потому что после его замечания, поднялась с места и направилась к выходу. Правда, заставила Давида руку мою отпустить.
Мы вышли из ресторана и свернули в коридор, прошли ещё немного вперед, стремясь отойти подальше от чужих людей. В конце концов, остановились в полумраке, и замолчали. Давид стоял, сунув руки в карманы брюк и возмущённо сопел. Словно, это я его чем-то из терпения выводила.
- Ты хотел что-то объяснить, - напомнила я ему, совершенно не надеясь на честный ответ.
Давид развернулся на пятках, сделал несколько шагов по коридору и вернулся.
- Она хочет штамп в паспорте.
Я усмехнулась.
- Она – это твоя жена?
- Лида, не передёргивай! Сколько можно язвить?
- А что мне делать? – всерьёз заинтересовалась я. – Плакать? Головой вот об эту стену биться? Знаешь, а я готова об неё побиться, вот только не из-за того, о чём ты думаешь! Не из-за того, что она тебя, такого замечательного, на себе снова женит, а из-за того, что я сегодня прекрасно поняла – мне здесь жизни не будет. Она всеми силами, даже этой свадьбой, хочет меня с этой работы выжить, чтобы я глаза не мозолила, ни ей, ни тебе!
- Я же тебе пообещал, что я всё решу. – Давид упёрся рукой в стену, оказался ко мне близко-близко, и мне от волнения захотелось зажмуриться. Но волноваться было не время.
- Не помню таких обещаний, - сказала я ему. – Помню, ты просил дать тебе время, и два дня назад времени у тебя было полно. – Я посмотрела ему в глаза. – А сегодня включился счётчик.
Он промолчал, а я вздохнула. Опустила глаза и стала смотреть себе под ноги, на вишнёвого цвета ковролин.
- Давид, дело даже не в свадьбе, - сказала я, в конце концов. – А в том, что она дала мне чётко понять – она мне жизни не даст. Она хочет, чтобы я организовала для вас свадебный банкет. Чтобы я оформляла зал, покупала цветы, подготовила меню… и чтобы я улыбалась. А я, честно, тебе скажу: не смогу.
Давид ещё ниже опустил голову, и мы теперь стояли, почти касаясь друг друга щеками.
- А если я не смогу, значит, меня уволят. Это же свадьба года, да? – Я сама себе кивнула. – И в этом городе я на свою должность работу не найду, меня просто не возьмут.
- Ты себе больше напридумывала.
- Я не хочу ничего придумывать. Хочешь жениться, надень на свою жену ошейник и женись в другом месте, - высказала я ему буквально в лицо, в его гладко выбритую щёку. – Иначе я соберу вещи и вернусь в Питер. Там для меня работа есть.
- Ты меня шантажируешь? – поразился он.
- А ты воспринял это как шантаж? Здорово. А это моя жизнь, представляешь?
- Лида, ну какой Питер? Что ты там будешь делать?
Я с чувством всплеснула руками.
- Жить и работать! Может, ты не поверишь, но у меня неплохо получалось!
- Настолько, что ты приехала оттуда ни с чем!
Я несогласно ткнула в него пальцем.
- Не смей меня обвинять!
- Я не обвиняю, - рыкнул Давид негромко, - предлагаю голову включить и подумать!
- Ты свою голову для начала включи, - посоветовала я ему, - и подумай!
- Лида, я пытаюсь тебе объяснить, давно пытаюсь, что всё непросто. Помимо меня и Алины есть другие люди. Её родители, мои… мы, как одна семья. Общий бизнес, обязательства… – Он устало потёр лицо ладонью. – И теперь мне снова нужно им сказать, что мы с Алиной поспешили? А, по факту, поспешил я. – Я стояла и молчала, а Давид продолжил, тщательно подбирая слова: - Расстаться с ней во второй раз, означает разорвать все отношения, даже деловые. Потому что это будет скандал погромче первого развода. Тогда были другие обстоятельства, я был на нервах, - еле выговорил он, и я поняла, что говорит о смерти сына. – А теперь придётся мечом рубить.
- А если не рубить, значит, жениться, - сказала я ему. Встретила его взгляд. – Ты реши, чего ты хочешь. Потому что скоро поздно будет, Давид. Реши, и не морочь мне голову. – Я оттолкнулась от стены, хотела пойти прочь, но вернулась, и ему напомнила: - Я не буду устраивать твою свадьбу. Так ей и передай. Либо твоя жена гуляет свадьбу в другом ресторане, либо ей эта свадьба сильно не понравится. И будь, что будет.
- Лида, не будет свадьбы!
- Я соберу вещи и уеду! – повысила я голос. Направилась от него прочь по коридору, продолжая проговаривать своё возмущение, которое никак не утихало и не умещалось внутри меня. – А вы женитесь, разводитесь! А мне нужна работа!
Получилось так, что в ресторан мы тоже вернулись вместе. Уходили вместе, когда Давид меня буквально тащил за собой за руку, а теперь вернулись оба с каменными лицами. И я только шаг через распахнутые двери сделала, как поняла, что нашего возвращения сильно ждали. Смотрели все – и посетители, и сотрудники ресторана. Оставалось только ругнуться, но смысла в этом уже не было. К тому же, Давиду не хватило выдержки, а, может быть, и разума, подождать пару минут в коридоре, остыть, а мне позволить спокойно вернуться на рабочее место. Нет, он шёл за мной след в след, и выглядел крайне недовольным. Я осталась у стойки администратора, уткнулась взглядом в свои записи, а он прошествовал мимо меня в зал, к своему столу. Оставалось только гадать, как он собирается ужинать под десятком любопытных взглядов. У меня бы кусок в горло не полез.
- Вся гостиница гудит, - сказала мне Анька вечером. Глянула на меня искоса.
- Из-за чего? – прикинулась я непонимающей.
- Из-за тебя. Точнее, из-за вас с Давидом. Все вас обсуждают.
Я в бессилии закрыла глаза и вздохнула.
- И что мне сделать?
- Откуда я знаю? – удивилась сестра. – Я никогда не крутила роман с богатым посетителем.
- Я тоже ничего не кручу, поверь, - рассердилась я. – Это он мне мозги крутит.
Анька остановилась передо мной, взглянула с живым интересом.
- Что говорит?
Я рассерженно хмыкнула.
- Что свадьбы не будет.
Анька ахнула, присела передо мной на корточки, чтобы смотреть мне в глаза.
- Серьёзно? Лида!
Я моргнула, не понимая, чему она вдруг обрадовалась.
- Что?
А сестра протянула ко мне руку и в волнении вцепилась в мой локоть. Сжала его.
- Давид тебя любит, - проговорила она с трепетом в голосе.
Я же недоверчиво фыркнула.
- Себя он любит, Аня! – Я к сестре подозрительно присматривалась. Мне совершенно не нравилось её поведение и растроганный взгляд. У неё даже взгляд был мутный, будто она собиралась расплакаться. Я приподняла ей пальцем подбородок, пытаясь вглядеться в её лицо, как следует, и понять, что с ней не так. Что-то явно было не так, но объяснению никак не поддавалось. Поэтому я спросила напрямую: - Что с тобой?
- Что?
- Ты какая-то не такая, - сказала я. – Все у тебя друг друга любят, все хорошие, прямо зайки. А ты переживаешь и расстраиваешься.
Анька поднялась, махнула на меня рукой. Чересчур небрежно.
- А, по-твоему, я бессердечная? За любимую сестру переживать не могу?
- Не знаю, - проговорила я задумчиво. Ощупала её взглядом. – В своём обычном настроении, ты бы уже обругала меня с головы до ног. Сказала бы, что я доверчивая дура, снова слушаю его сказки…
- А ты слушаешь?
- Стараюсь следовать твоим дельным советам и не поддаваться. А ты, кажется, сменила жизненную позицию.
Анька легко пожала плечами.
- Когда-то надо. Вдруг это и, правда, любовь? Вот та самая, которую ты ждала?
Я открыла рот, собираясь посмеяться над её словами, и так замерла, осенённая внезапной догадкой.
- Ты беременна!
Анька резко развернулась, уставилась на меня и тут же шикнула.
- Тише ты!
А я так и сидела с открытым ртом, её разглядывая, не в силах прийти в себя от изумления. В моей голове не укладывалось, как моя боевая сестра может быть беременна.
- И ты мне не сказала? – поразилась я. – Как ты могла?
- Я собиралась, - воспротивилась она моим обвинениям. – Но ты так занята своими проблемами. Не хотелось тебя отвлекать.
- Это не оправдание!
Анька скромно улыбнулась.
- Я, правда, собиралась. Как только мы останемся одни. Мы узнали накануне Нового года.
- Так вот почему Витя внезапно воспылал желанием жениться.
- Он и так им пылал, - возразила Анька. – Я не соглашалась. А уж теперь сам Бог велел, как понимаешь.
Я её разглядывала.
- Ты рада?
Аня помолчала, будто к себе в этот момент прислушивалась. После чего пожала плечами.
- Не знаю, я ещё не осознала до конца. Но ребёнок – это ведь хорошо?
Я уверенно кивнула.
- Хорошо. Даже не сомневайся.
- Вот и я так подумала. – Она присела рядом со мной, плечом к плечу. Я аккуратно её толкнула, а Анька заулыбалась, и я её обняла.
- Поздравляю.
Ну вот, новый год преподносит сюрпризы, с первых дней. По дороге домой я раздумывала о сестре, о том, что скоро у меня появится племянник, или племянница, и Анька, наверняка, станет совсем другим человеком. Она перестанет курить, ругаться матом, будет читать правильные книжки и смотреть добрые фильмы. Станет мамой.
Интересно, что меня в этом году ожидает. Хотя, ещё только четвёртое января, можно дать высшим силам немного времени, с мыслями собраться. Потому что перемен хотелось, но лучше, если они будут взвешенными и продуманными. Чтобы не было нужды в панике хвататься за голову, я от этого как-то устала.
И, наверное, кто-то меня всё же услышал, решил всерьёз подумать о моей дальнейшей судьбе и планах на мою жизнь, потому что наступила пауза. Давид не приезжал и не звонил несколько дней, его жена не появлялась в ресторане, и люди начали успокаиваться, и перестали на меня коситься. По крайней мере, мне показалось, что проявляют к моей персоне куда меньше любопытства. А то ведь невозможно было пройти по коридору, на меня даже незнакомые мне горничные посматривали и за моей спиной перешёптывались, видимо, из уст в уста передавали историю о том, как Давид Кравец тащил меня за руку по коридору в тёмный угол.
Меня точно уволят. У меня слишком скандальная репутация.
Вот только Озёрский в очередной раз настроение испортил. Подошёл ко мне в конце рабочего дня и с намёком поинтересовался:
- Что с банкетом?
У меня внутри всё опустилось, честно скажу. А начальнику я решила соврать:
- Всё хорошо.
- В том плане, что хорошо продвигается подготовка?
- А что подготавливать? Месяц ещё впереди. Могу цветы заказать, пусть стоят.
Петрович погрозил мне пальцем.
- Лидия!
Я к нему повернулась, решив поговорить без обиняков.
- Николай Петрович, почему я должна этим заниматься? Поручите это Ольге. Думаю, она порадуется чаевым.
- Я поручил это тебе.
- Понятно, - в тоске проговорила я. – Вы поручили это мне, а Алина Потапова поручила вам поручить мне. Здорово.
- Ты сейчас лезешь туда, куда не надо. Тебе не за это платят.
Я упрямо поджала губы.
- Я не буду заниматься этим банкетом.
- А я тебя уволю! – разгневанно начал он, но я решила не уступать. Дерзко кивнула.
- А увольняйте! Я в Питер уеду, мне там работу предлагают!
Озёрский высоко вздёрнул брови, смотрел на меня с интересом.
- Ты мне угрожаешь?
Я нервно крутила ручку между пальцев. В глаза Петровичу смотреть опасалась, но настоять на своём хотелось. Донести до него, насколько мне неприятно выполнять это поручение, не смотря на то, что это моя обязанность. Но должно же быть и в Озёрском что-то человеческое?!
- Я предупреждаю, - сказала я, немного сбавив тон. – Вот возьму и уеду. Что тогда делать будете?
- Спать, наверное, перестану, - съязвил он, разглядывая меня весьма красноречиво. – Пойдём заявление писать?
Я вздохнула, у меня, буквально, руки опустились. Кинула на начальника несчастный взгляд исподлобья.
- Рекомендацию напишите?
- Конечно. В психиатрическую больницу, - сообщил он. – В отделение душевнобольных. Тебе туда как раз дорога.
- Николай Петрович!
- Лида, перестань испытывать моё терпение, - повысил он голос, и даже стукнул кулаком по краю администраторской стойки. – Занимайся свадебным банкетом!
Он развернулся и пошёл прочь, а я в досаде кинула шариковую ручку на стол. Та покатилась к краю, а я расстроено опустилась на стул. Никакой радости в жизни.
Возвращаясь ночью домой, мне неожиданно пришло в голову, что я уже несколько дней не видела Лёню. Он не звонил, не появлялся, вообще, никак не давал о себе знать. Что весьма странно, если вспомнить, что мы провели вместе новогоднюю ночь, и даже говорили по душам. То есть, говорила я, болтала, расслабленная несколькими бокалами шампанского, а он слушал. Может, настолько впечатлился, что решил со мной не связываться? Так я, вроде, ничего особо страшного ему про себя не рассказала. Чтоб не пугать сразу.
Я вышла из такси у своего подъезда, задрала голову, глядя на окна дома, но света в окнах Лёниной квартиры не было. Что не так уж и странно, если учесть, что сейчас три часа ночи. Но когда такси отъехало, я обернулась и поняла, что и автомобиля соседа на привычном месте не наблюдается. Вот так вот, ночь-полночь, а он где-то гуляет. Эх, мужики. Никакой на них надежды.
Именно эту мысль я и озвучила Валентине Ивановне на следующий день, столкнувшись с соседкой у подъезда. Та вцепилась в мою руку, принялась задавать вопросы, и, судя по её любопытному тону, уже ждала приглашения на скорую, счастливую свадьбу. Но я решила её расстроить и сказать всё, как есть.
- По всей видимости, ваш Лёнечка решил меня бросить, - сообщила я и якобы расстроено развела руками. – Не пришлась я ему по душе. А, может, напугала.
Валентина Ивановна непонимающе нахмурилась.
- Чем ты могла его напугать? Ты что, страхолюдина какая?
- Не знаю. – Я повыше задрала нос, всеми силами скрывая улыбку. – Исчез, не звонит, не пишет. Конфет больше не приносит. Совсем я ему не разонравилась.
- Глупости какие. – Валентина Ивановна, похоже, разволновалась не на шутку. – А ты ему звонила?
Я притворно ахнула.
- Я должна звонить?
- Ой ты, посмотрите, какая цаца! Позвонить не может! Лида, а вдруг он больной лежит? Или его машина сбила?
- У вас, конечно, мысли все положительные, - похвалила я её. – Заболел, умер.
- Так сейчас время такое!
- Валентина Ивановна, у него света в окнах который день нет, и машина у подъезда не стоит, - я указала на пустующее место на стоянке, - так что не переживайте, в загуле ваш Лёня.
Валентина Ивановна хмуро меня разглядывала, после чего опечаленно качнула головой и даже языком прищёлкнула.
- Никогда ты так, Лидия, замуж не выйдешь. Опять мужика упустила.
- А что же мне, по всему городу за ним гоняться? – удивилась я. – Он мне, вроде, в любви не клялся, слава богу, не успел, так что, ветер ему в спину, - закончила я и недовольной соседке улыбнулась. – Пойду в магазин, сама себе конфет куплю. Надо скрасить своё унылое существование.
- Вот-вот, - потыкала в меня пальцем Валентина Ивановна. – Унылое существование.
Я решила не расстраиваться из-за приглянувшегося соседке эпитета, и отправилась в магазин. На самом деле, купила конфет, решив наплевать на диету, а, немного посомневавшись, набрала номер Маши, решив предложить ей вместе со мной махнуть рукой на недостижимость стройности фигуры. Но Маша к телефону не подошла, я через несколько минут снова набрала её номер, но в ответ опять тишина. Я вдруг заволновалась. Через час уже всерьёз подумывала о том, чтобы вызвать такси и отправить к Маше домой, отлично знала, что у неё сегодня выходной. Но на последней попытке дозвониться мне повезло, и я услышала Машин голос.
- Ало.
Я с облегчением выдохнула.
- Я волновалась. Почему ты не подходишь к телефону?
Она помолчала, а когда заговорила, голос прозвучал глухо и печально.
- Не хочу ни с кем разговаривать.
- Маша, что произошло? Это Павел?
- Нет. – Она помолчала, потом добавила: - Это Тёма.
А у меня внутри всё опустилась, я вдруг вспомнила, какой сегодня день. Два года со дня гибели мальчика.
- Я поняла, - тихо проговорила я. – Извини меня, я не буду тебя беспокоить. Но если тебе нужно, я приеду.
- Нет, я хочу побыть одна. Я давно не была одна.
Она говорила прежним тоном, тихим и безутешным, и я поняла, что настаивать бесполезно. Я положила трубку, и несколько минут сидела в тишине квартиры, ощущая странное опустошение. Машина боль мне словно по телефонным проводам передалась, только от звука её голоса, на меня навалилась беспросветная грусть, и я не сразу смогла с ней справиться. И невольно начала думать о Давиде. Где он, с кем, что с ним творится в этот день. Но он не звонил, не давал о себе знать, а я позвонить, просто спросить: «Как дела?», не осмелилась. Провела остаток дня в одиночестве, решив заняться уборкой, да и видеть никого, если честно, не хотелось. Только с Анькой по телефону поговорила, та, оказывается, тоже забеспокоилась, не сумев дозвониться до Маши. А когда я сказала ей причину наступившего молчания, Анька поахала, а после и вовсе захлюпала носом.
- Перестань, - попросила я её. – Тебе же нельзя нервничать.
- А как тут не нервничать? – подивилась она, всхлипнула ещё разок и повесила трубку.
Я снова осталась в одиночестве. За окном давно стемнело, я пила чай, сидела перед телевизором, но не вслушивалась в то, о чём говорят с экрана. Просто не хотелось быть в тишине. Смотрела то на одну стену, то на другую, взгляд прошёлся по пустым углам комнаты, и я подумала, что неплохо было бы завести котёнка. Чтобы дома меня кто-то ждал, живое существо.
На душе было неспокойно. Я несколько раз подходила к окну, вглядывалась в темноту за светом фонарного столба, прижималась лбом к прохладному стеклу, но успокоение никак не приходило. Мне очень хотелось услышать голос Давида, удостовериться, что с ним всё хорошо. В какой-то момент терпение у меня закончилось, и я набрала его номер, но телефон оказался выключен. Что ещё больше меня расстроило и взволновало.
А потом, я не знаю, почему, меня неудержимо потянуло в прихожую, к входной двери. Появилось чёткое ощущение, что за ней кто-то стоит. Я поначалу прислушивалась, потом на цыпочках прокралась в прихожую и осторожно посмотрела в глазок. За дверью никого не было, лестничная клетка пустая. Я от глазка отодвинулась, постояла немного в темноте перед дверью. Снова посмотрела. Никого. Уже собиралась от двери отойти, решив, что у меня что-то с головой, видимо, накрутила себя за этот день и перенервничала, и вдруг явственно услышала вздох. Тяжёлый, печальный, и явно мужской. Руки сами потянулись к дверным замкам, я торопилась, но распахивать дверь себе запретила. Приоткрыла и осторожно выглянула.
Давид сидел на ступеньках, чуть выше моей двери, поэтому я и не могла увидеть его в глазок. А он сидел, сгорбившись, опустив голову, и держал в руках ополовиненную бутылку виски. И даже не сразу заметил меня, по всей видимости, был серьёзно пьян. А я остановилась рядом с ним, не зная, что предпринять, сердце при виде него, пьяного и несчастного, подскочило в груди, и я в одну секунду забыла о том, что несколько дней назад мы ругались и что-то без конца выясняли. А сегодня это уже было неважно, потому что ему было плохо, и он приехал ко мне.
- Давид, - негромко позвала я. И, признаться, в эту секунду сильно боялась встретить его взгляд, когда он поднимет голову.
Он снова вздохнул, голову поднял, а когда на меня посмотрел, моргнул. Наверное, туман перед глазами разгонял. Но, разглядев меня, как-то встряхнулся, приободрился и показал мне бутылку.
- Я здесь пью.
- Вижу, - отозвалась я. Протянула к нему руку. – Пойдём в квартиру. Не дело сидеть пьяным в подъезде.
- А почему нет? Могу я иногда попить в подъезде? Я же нормальный человек.
- Никто не сомневается, - заверила я. И попросила: - Поднимайся.
- Лид, я не хочу сегодня домой. – Он тяжело мотнул головой. – Не поеду туда.
Я сглотнула, взволнованная его словами, потянула его за руку.
- Не поедешь, - пообещала я. – Только поднимайся. А то соседи полицию вызовут.
Давид неожиданно хохотнул.
- Интересно было бы. Вспомнить.
- Что вспомнить?
Он со стоном поднялся, ухватился рукой за перила, когда покачнулся. Спустился на ступеньку.
- Как в милицию забирают.
- А тебя забирали? – спросила я, хотя, это было последнее, что меня сейчас интересовало.
Давид же удивился моему недоверию, причём удивился громогласно.
- Конечно! Я был пацан дворовый. Но не гопник.
- Боже, я половины слов не поняла, - пробормотала я, подхватывая его под руку. – Входи в квартиру.
Мы вместе переступили порог квартиры, Давид снова покачнулся, но, совершенно этим не смущённый, принялся вытаскивать руки из рукавов пальто. Я едва успела его подхватить, когда оно полетело на пол. Второпях определила на крючок на вешалке.
- Лид, а где виски?
- В подъезде, - ответила я. – Ты его соседям оставил.
- Не оставлял, - замотал Давид головой. – Иди, забери обратно.
- Давид…
- Иди!
Я закатила глаза, но дверь открыла и отправилась за бутылкой. А вернувшись в квартиру, заперла за собой дверь. Давида в прихожей уже не было, он нашёлся в комнате на диване, сидел, устроив локти на коленях, и тёр ладонями лицо. Я подошла и остановилась совсем рядом с ним, смотрела сверху на его тёмный затылок, но погладить не решилась. Только сказала:
- Я тебе звонила. У тебя телефон выключен.
- Не хочу ни с кем говорить, - глухо отозвался он, не отводя ладони от лица.
Я вытерла выступившие слёзы, боясь, что он голову поднимет, увидит, что я плачу, и легче ему от моей жалости не станет. Но Давид голову не поднял, не посмотрел на меня, вместо этого забрал из моей руки бутылку. Секунду на неё таращился, потом отхлебнул из горла.
Я всё-таки дотронулась до него, очень осторожно коснулась его волос.
- Ты голодный?
Он головой покачал. Потом сказал:
- Я не пьян. Меня мотает, но я не пьян. Я в этот день, как ни стараюсь, напиться не могу.
Я помедлила, после чего забралась с ногами на диван, и обняла Давида со спины, буквально повиснув на нём. Прижалась щекой к его волосам, и мы замерли так в тишине, чувствуя и слушая дыхание друг друга.
- Ты у Маши был?
- Был, - тихо отозвался он. – Ей одной легче. Я только напоминаю больше.
Я гладила его по волосам, прижалась губами к его шее.
- Я не знаю, что сказать, - призналась я шёпотом. – Ни ей, ни тебе.
- Вот и не говори ничего. Просто посиди со мной.
Я опустилась на диван рядом с ним, обняла его руку и прижалась щекой к его плечу. От Давида пахло знакомым одеколоном, сквозь ткань свитера пробивался жар, и, вообще, он был такой родной и понятный, что мне хотелось вцепиться в него, закрыть глаза и просидеть так целую вечность. И всё равно, кто и что подумает. Даже я сама после того, как опомнюсь.
У Давида снова вырвался вздох, его тело немного расслабилось, и он откинулся на спинку дивана. Обнял меня одной рукой и пристроил подбородок на моей макушке.
- Мать приехала, - сказал он в какой-то момент.
Я глаза открыла, но не пошевелилась, так и лежала у него на руках.
- Твоя мама?
- Она обычно вспоминает, что она моя мама, когда я женюсь. Или развожусь. Вот тут самое время меня повоспитывать.
- Твои родители были на кладбище?
- Я не хочу, чтобы они туда ездили. Да и они не хотят. Куда проще сделать вид, что ничего не случилось. Внебрачный внук им был не нужен, я никогда не настаивал, а теперь… - Давид помолчал, собираясь с мыслями. – А теперь получается, что я там со своим горем не нужен. Потому что горе это им, по сути, непонятно.
- Не говори так. – Я выпрямилась, в лицо ему посмотрела. А Давид упрямо выдвинул подбородок.
- Я прав. Я знаю, что прав. Им неловко, они не знают, что сказать, хлопают по плечу, что-то говорят, и только ждут, когда этот день закончится. А я наутро должен проснуться трезвым, бодрым и счастливым. Ведь проблема миновала. До следующего года. – Он вглядывался в моё лицо, водил большим пальцем по моей шее, смотрел долгим, грустным и нетрезвым взглядом, потом попросил: - Поцелуй меня.
Эта просьба застала меня врасплох, и я медлила, даже глаза опустила. А Давид всё притягивал меня ближе к себе, его дыхание коснулось моих губ, и я поняла, что он очень ждёт моего поцелуя. И я сдалась. Так хотелось его поддержать, отдать хоть немного своей силы, если она у меня есть, дать ему понять, что он не один. Я обняла ладонью его щёку и наклонилась к его губам. Поцеловала. Он даже застонал в первый момент, как от боли. И в меня вцепился. Поцелуй вышел совсем не таким, как я ожидала, не тёплым и поддерживающим, перерос в жаркий и страстный, и у меня защипало язык от привкуса виски во рту.
- Я так по тебе скучал, - выдохнул он между поцелуями. Ворошил сильными пальцами мои волосы, до боли прижался лбом к моему лбу, а я жмурилась. То ли от этой самой боли, то ли от короткого ощущения счастья, пришедшего совершенно некстати, не в тот момент. – По твоей улыбке, смеху, по тому, как ты хмуришься, и даже по тому, как ругаешь меня.
- Ты сейчас выдумываешь, Давид. Я никогда раньше тебя не ругала.
- Знаю. Но я почему-то представлял, как ты это делаешь. Как будешь кричать и ругать меня, когда всё случится.
- Что случится? – не поняла я.
- Когда я тебя разочарую.
После этих слов мои пальцы сжались, оттягивая его волосы. Я отвернулась, скрываясь от его взгляда, но Давид заставил меня повернуть голову и снова поцеловал. Его ладонь оказалась у меня на бедре, под подолом домашнего платья, сжала, погладила и снова сжала, пальцы впились в кожу. Все движения лихорадочные, Давид тяжело дышал, и целовал меня так, что от нехватки кислорода и переполнивших меня эмоций, у меня начала кружиться голова. И я даже остановить его не могла. Всё моё благоразумие сошло на нет, меня бросило в жар, и я думать забыла о том, что Давид меня чем-то разочаровал, обманул, и, вообще, он почти женатый человек. Мы барахтались на диване, помогая друг другу раздеться, я впилась ногтями в его голую спину, обхватила ногами, и у меня вырвался стон истинного облегчения, когда он вошёл в меня. И в ту же секунду мы замерли на узком диване, глядя друг другу в глаза, забыв про любовную лихорадку и накатившее на нас несколько минут назад безумие. Давид смотрел на меня очень серьёзно, а я подняла руки и погладила его лицо. Прошептала:
- Всё хорошо.
Он кивнул. Ещё мгновение смотрел мне в глаза, потом опустил голову и меня поцеловал. И я поняла, что до этой секунды моей жизни меня ещё никто так не целовал. Вложив всю душу, без остатка. Даже он.
- Я с тобой.
Я открыла глаза и поняла, что Давид внимательно наблюдает за мной. Моя ладонь скользнула по его груди вверх, остановилась у сердца.
- А я с тобой, - сказала я, понимая, что даю очень серьёзное обещание.