— Это же надо было так, — расстраивалась я на следующее утро. — Я разревелась, как дура.
— Во-первых, не разревелась, — заспорил Рома, наблюдая за мной. — Всего лишь глаза были на мокром месте.
— Настолько, что пришлось подправлять макияж!
Ромка зарычал в бессилии, но когда мы с ним взглядами встретились, он улыбался.
Натуральный притворщик и довольно неплохой актёр. Меня это беспокоит.
— Липа, перестань переживать из-за пустяков.
— Это не пустяки. Твоя бабушка наверняка решила, что я истеричка. — Я остановилась перед кроватью, на Ромку посмотрела и откровенно ахнула. — А что подумал твой дед?
Ромка, гад, засмеялся. Я стукнула его по ноге думкой.
— Хватит смеяться надо мной! Твои родственники решат, что ты женился на психопатке!
— Лучше на психопатке, чем на шлюхе. Это хотя бы лечится.
Тут я ахать и ужасаться не стала, лишь на полном серьёзе поинтересовалась:
— Рома, ты дурак?
Он руками развёл.
— Что? Так обстоятельства складываются, детка.
Я на кровать присела, повернувшись к нему спиной, и для самой себя проговорила:
— Во что я ввязалась?
Роман Евгеньевич ко мне ближе подобрался, обнял меня и поцеловал в щёку. Ласковым шёпотом попросил:
— Липа, не расстраивайся. Всё хорошо. Ты им понравишься. Уже понравилась.
— Глупости, — оборвала я его. — Не могла я им понравиться. Я вела себя странно.
— Это как раз признак нормальности.
Я по руке его стукнула.
— А всё ты виноват!
— Я?
— Конечно. Почему ты не сказал мне, что на ужине будут твои бабушка и дедушка? Я бы подготовилась. Хотя бы, платье надела… подобающее.
— Это какое? Шерстяное?
Я окончательно поняла:
— Ты ничего не понимаешь.
— Да? Ну и ладно. Возвращайся в постель.
— Одиннадцать утра, — напомнила я ему. — Какая постель? Вставай, я приготовлю тебе нормальный завтрак.
Проснулись мы в восемь, и до одиннадцати Роман Евгеньевич уже дважды делал вылазки на кухню за бутербродами. Он бы ещё несколько часов так продержался, но валяться до обеда, пусть и в субботу, в мои планы не входило. Поэтому я ещё раз его поторопила:
— Вставай. Ты обещал мне прогулку.
Я поднялась, а вот Ромка на подушки рухнул.
Рома — мужчина, ему моих переживаний не понять. Он собой всегда доволен, или почти всегда.
По крайней мере, считает, что если он сделал что-то не так, то это чистая случайность, и к нему лично, по сути, эта случайность никакого прямого отношения не имеет. Ему не придёт в голову анализировать пустяки и неурядицы, он, как все мужчины, мыслит глобально. А я переживала из-за платья, из-за неуместного слова и взгляда и пыталась понять и представить, как всё исправить и в следующий раз обязательно произвести благоприятное впечатление. Если бы не задел, что мне Лада в наследство оставила, всё было бы гораздо проще. Я была бы сама собой, улыбалась и знала, что сказать. А в данной ситуации мне приходится оглядываться назад и исправлять то, что моя сестра совершенно не собиралась устраивать ни в своей жизни, ни в их общей жизни с Ромой. А он этого никак понять не может. Он считает, что если мы будем держаться за руки на виду у его родственников, то в итоге, когда-нибудь, лет через двадцать пять, они сами всё поймут. И всё само собой таким образом устроится. А до этого момента совсем не обязательно обращать внимание на их подозрительные взгляды и скорбно поджатые губы. Но я не могу не обращать!
Но, не смотря на мою душевную тревогу, совсем скоро я почувствовала себя лучше. Готовила завтрак, кружила по кухне, раздумывала обо всём происходящем, и вдруг поймала себя на мысли, что всё равно счастлива. Этим утром, в данную минуту, я счастлива тем, что готовлю завтрак любимому мужчине, довольна переменами, случившимися в моей жизни, и уже могу сказать, что довольна своим домом и перспективами. Призадумавшись именно о перспективах, я остановилась у окна, облизывая ложку с мёдом. Роман Евгеньевич приблизился ко мне сзади, обнял и шутливо навалился. Я рассмеялась, а он спросил:
— О чём задумалась? Опять о платье?
— Нет. Чёрт с ним, с этим платьем. Хотя, оно мне нравится.
— Это замечательно. — Ромка погладил моё тело под халатом. — А думала о чём?
— О тебе.
— Это ещё лучше.
— Рома, когда нас разведут?
Он помолчал, переваривая. Затем хмыкнул.
— Вот этот вопрос меня как-то не радует.
— Ты же говорил, что это формальность.
— Твой дорогой Миша держит руку на пульсе, не беспокойся.
— Господи, сколько пафоса. Оставь мальчика в покое.
— Липа, к твоему сведению, мальчик старше тебя на два года.
Этому я на самом деле удивилась.
— Правда? А он выглядит таким трогательным, что во мне просыпается материнский инстинкт.
— Не нужно нам таких детишек. Надеюсь, у нас получится лучше.
Я убрала его руки со своего живота.
— Садись завтракать.
На завтрак была овсяная каша. С мёдом. А уже после, к кофе были поджарены тосты и приготовлена тарелка с нарезкой, специально для Романа Евгеньевича. Вот уже неделя, как я планомерно вводила в наш, точнее, в рацион питания дорогого супруга что-то помимо котлет, жареной курицы, а на завтрак — яичницы с огромным количеством бекона. Рома, как любой мужчина его комплекции, любил поесть, очень любил, и ел он всё подряд. Лишь бы было много, вкусно и жирно. И, жалуясь, рассказывал про жизнь в казарме и сбалансированном питании в столовой, а потом перескакивал на жареную картошку с тушёнкой и копчёную курицу. Этим набором продуктов они с друзьями до сих пор предпочитали питаться, и вкуснее ничего, по словам самого же Романа Евгеньевича, на свете не было. Две недели в Сочи и неделю совместной жизни здесь, я за этим наблюдала, а потом решила, что нужно что-то менять.
Потому что жирная, вредная пища наносит сокрушительный удар на печень даже здорового человека. Даже такого здорового и внушительного, как Ромочка. Неделю назад я попыталась провести с ним беседу на эту тему, Ромка только хмурился, выслушал меня, но всё, что его заинтересовало в итоге: что на ужин. Конечно, кормить его травой и соевыми котлетами я не собиралась, и он, осознав это, заметно успокоился. И, наверное, решил, что это очередная женская заморочка, и если его кормят по-прежнему мясом, то можно на ней внимание не заострять. Я и не собиралась заострять, просто, по возможности, сократила жареное и острое. А по утрам стала варить любимому каши. Ромка первые два дня насторожено посматривал на тарелку, признался, что в последний раз кашу ел ещё в казарме, и она ему ещё там надоела до безобразия, но ради меня он готов…
— Ешь, — сказала я ему и тогда, и сейчас. Рома взял ложку.
Надо сказать, что ел он с аппетитом, можно было не переживать на этот счёт. Вот только от мёда категорически отказывался, не помогали даже разговоры о пользе этого продукта на весь организм. Кашу Рома, к моему глубокому удивлению, предпочитал подсаливать.
— Соль — это белая смерть, — рискнула поведать ему я, а Ромка агакнул и нахально улыбнулся.
Понятно, с этого бока подойти будет куда труднее.
Зазвонил домашний телефон, почему-то домашний, это каждый раз меня удивляло, потому что, по трезвому размышлению, на домашний номер нам звонить никто не мог. И каждый звонок казался мне подозрительным. Хотя, обычно, снимая трубку домашнего телефона, я слышала заученные речи рекламных агентов. И сейчас руку за трубкой протянула, уверенная, что верну её на место уже через пару секунд, и почти готова была сказать, что ни в каких товарах и услугах мы с мужем не нуждаемся, но женский голос был на удивление ровен и хорошо поставлен. Да и начало явно не для рекламного агента.
— Здравствуй, Липа. — Голос был настолько спокоен, что отдавал пренебрежительностью.
Я на автомате отозвалась:
— Здравствуйте.
— Мой сын дома?
— Сын?
Чёрт, это Ромкина мама. Я в последний момент удержалась, чтобы не перекинуть телефонную трубку Роме через всю кухню, как горячую головешку. А потом испугалась, что у меня голос пропал, сдавленно кашлянула.
— Да, конечно. Мы завтракаем. — Я судорожно сунула трубку Роме в руки. Тот удивлённо вздёрнул брови, телефон к уху поднёс. И тут же проницательно прищурился, глядя на меня, а в трубку усмехнулся.
— Да, мама, привет. Завтракаем, Липа меня кашей кормит. Не помню, чтобы ты так над папой издевалась.
Я взглянула возмущённо и показала Ромке кулак, на полном серьёзе. Он фыркнул и исправился:
— Так заботилась о папином здоровье. — Ромка замолк, слушая мать, глаза к тарелке с кашей опустил. Плечами пожал. — Ну, вкусно.
— Ну? — возмущённо передразнила я его шёпотом. Но тут же отвернулась, отошла к раковине и сполоснула тарелку. Мне необходимо было что-то делать, а не стоять у Ромки над душой, прислушиваясь к его разговору с матерью.
— К вам приехать? А шашлык будет? Мы можем мясо купить. Толик пожарит.
Я резко обернулась, уставилась на Ромку с ужасом. А он мне послал невинную улыбку, от которой у меня сердце окончательно упало. Мы едем в гости к его родным.
— Да, приедем, мама. Через пару часов. — Он телефон отключил, а на меня взглянул ликующе. — Вот видишь?
— Что?
— Родители приглашают нас на семейный обед. Это очень хорошо.
— Твоя бабушка, наверняка, поделилась с твоей мамой всеми ужасами вчерашнего вечера, и она решила убедиться лично. Как, кстати, её зовут?
— Анна Эдуардовна.
— Господи, у неё даже имя впечатляющее. Эдуардовна…
— А ты Олимпиада. Представь, как будут дрожать перед тобой будущие невестки.
— Какие ещё невестки, Рома?
— Будущие, — нараспев протянул он. Снова на тарелку с кашей посмотрел. — Можно я не буду овсянку доедать? Я поберегу силы для обеда.
— Для шашлыка, — подсказала я. Тарелку у него забрала, правда, пожаловалась: — Ты как маленький.
Ромкины родители, вместе с родителями Евгения Павловича, жили за городом, в коттеджном посёлке закрытого типа. Дома не шикарные, на поместье Марка Бернардовича совсем не похожи, но более уютные и милые. И охрана здесь была только на въезде в посёлок, а не как у Гровера, за каждым кустом. Я по сторонам посматривала, но проявлять явный интерес у меня получалось с трудом. Я заметно нервничала, ещё Ромка в магазине извёл, больше получаса выбирал шашлык. Дотошно и тщательно, кажется, даже продавца сумел не на шутку утомить. А меня и подавно. И всю дорогу мечтал о шашлыке и пиве. Никакая тяга к полезной еде ему не прививалась.
— Анна Эдуардовна и Евгений Павлович, — проговорила я в последний раз, когда мы подъехали к кованым воротам, и автомобиль остановился.
— Ольгу ты помнишь, — подсказал мне Рома. — Её мужа зовут Толик.
— Так и зовут, Толик?
— Все зовут так.
— Не думаю, что я отношусь к этим «всем».
Ромка меня за руку взял.
— Липа, успокойся. Всё будет хорошо.
Я к нему повернулась.
— Я просто не понимаю, как мне себя вести. Притворяться, что у меня просто что-то с головой приключилось, и я изменилась?
— Не надо притворяться, — решил Роман Евгеньевич. — Просто будь самой собой. Договорились?
Я вздохнула, отвернулась от него, призадумавшись, затем кивнула.
— Договорились.
Газон вокруг дома был подстрижен идеально, лондонские садовники могли позавидовать. На такой газон ещё решиться надо, чтобы ступить. Под окнами цветы, по забору невысокие кустарники, а дорожки все вымощены разноцветной плиткой. Я шла осторожно и с интересом оглядывалась. Сам дом светлый, с тёмной черепичной крышей, два просторных балкона на уровне второго этажа. Входная дверь дубовая, тяжёлая, но оказалась не заперта. Рома просто толкнул её, и мы вошли в дом. Он зычно крикнул:
— Люди! Есть кто?
А я осторожно переступила порог. Быстро огляделась. Нам навстречу никто не спешил, только смешной английский бульдог вышел, грустно посмотрел на нас и присел на толстый зад. Даже не тявкнул. Рома же кивнул ему, как человеку.
— Здорово, Чарли. Как жизнь?
Чарли зевнул и лязгнул зубами. Рома на меня обернулся, обнял за плечи, притягивая к себе.
Зашептал на ухо:
— Выдохни. Просто выдохни.
— Рома, это ты?
Он обернулся на голос.
— Конечно, я, мама. Точнее, мы. Кричу, кричу…
— Мы все в саду.
Рома отстранился, отступил в сторону и я, наконец, увидела его мать. Невысокая, аккуратная, но не сказать, что миниатюрная, у меня вдруг мелькнуло в голове, что Ольга, двоюродная сестра Ромы, очень на неё похожа. Те же тёмные волосы, разрез глаз, фигура… и пристальный взгляд, который тут же обратился ко мне. Анна Эдуардовна подошла к нам, приняла поцелуй от сына в щёку, а сама всё на меня поглядывала. Затем поздоровалась:
— Здравствуй, Липа.
Я вдруг поняла, что всё это время лишь молча наблюдала за ней, а, наверное, нужно было первой поздороваться. Но что уж теперь?
— Здравствуйте.
— Проходите в сад. Рома, ты мясо купил? Толик уже извёлся. — Она хлопнула в ладоши на развалившегося в коридоре Чарли. — Ты тоже иди в сад.
Мне легче было наблюдать за собакой в этот момент, чем вдумываться в слова, в тон, в то, что вижу. Чарли вздохнул совершенно по-человечески, тяжело поднялся и отправился за нами к распахнутым балконным дверям в гостиной. Голову повернул и обнюхал мои ноги. Мне показалось, что нахмурился, но больше ничем свои эмоции не выказал.
— Они приехали, — объявила Анна Эдуардовна с веранды.
На нас оглянулись, точнее, на меня все оглянулись и с пристрастием оглядели. А я замерла на ступеньках, вынуждено улыбнулась.
— Добрый день.
Рома за мной вернулся, за руку взял. А на родных прикрикнул:
— Хватит жену мою смущать. Занимайтесь своими делами.
— Смущать? — выразительно переспросила Ольга, за что брат ей, не скрываясь, погрозил кулаком.
— Перестань, — шепнула я ему. Спустилась на поляну перед домом, отдельно поздоровалась с бабушкой и дедушкой мужа. Галина Николаевна сидела в плетёном кресле, в соломенной шляпе с широкими полями, кстати, очень похожей на ту, что я оставила по рассеянности в сочинском такси. А Павел Романович снова читал, на этот раз книгу, устроившись в сторонке ото всех на садовой скамейке. Именно к нему проковылял Чарли на косолапых ногах, и с шумным выдохом, устроился у его ног. Даже боком к ногам Павла Романовича привалился.
— Липа, это мой отец, — представил нас Рома, и я поспешила повернуться в нужную сторону.
Посмотрела на будущего свёкра. Надо сказать, что мужчины в этой семье были спокойнее и как-то расслабленнее, видимо, основные тревоги о мире в семье, изначально оставив женщинам. Вот и Евгений Павлович мне улыбнулся, хотя глаза смотрели с хитринкой и чуть насмешливо.
Ростом он был ниже Ромы, и не так широк в плечах, но и на свои года не выглядел. Крепкий, улыбчивый, судя по лучикам морщинок, расходившимся от глаз и уголков губ, взгляд спокойный, а волосы с заметной проседью. Рома был похож на него, без сомнения. Только спокойствия в нём, явно меньше, чем в отце.
— Помнится, ты нас уже знакомил, — проговорил Евгений Романович, а Ольга, которая в это время накрывала на стол, охотно поддакнула.
— Вот-вот, он думает, нам всем память отшибло. Она не у всех такая короткая, как у тебя, Ромочка.
Ромка незаметно для родителей на сестру цыкнул.
— Олька, я тебе язык горчицей намажу, как в детстве.
Её муж Толик, пухлый здоровячок в футболке с эмблемой «Спартака», хохотнул.
— Хочу посмотреть.
Ольга возмущённо пихнула его в плечо.
— Что ты вечно ему поддакиваешь?
— Да где я поддакиваю? Правда, интересно было бы.
— И это говорит взрослый человек, — продолжала Ольга на мужа удивляться. — Отец!
— Кстати, где дети? — заинтересовался Рома, оглянувшись.
— Дети в лагере, — назидательно проговорила Галина Николаевна. — И ты бы это знал, если бы чаще звонил.
— Бабуля, я был немного занят в последнее время. — Рома подошёл, чтобы поцеловать её. А для меня кресло придвинул, уж слишком близко к Галине Николаевне. Но я прошла и присела, правда, для начала предложила свою помощь, от которой все наотрез отказались.
— Хотелось бы знать чем, — многозначительно заметила Анна Эдуардовна.
Ромка руками развёл.
— Работой, женой. Чем ещё? Липа, чем мы занимались? — Я голову подняла, чтобы посмотреть ему в глаза, а Роман Евгеньевич воодушевлённо продолжил: — Планами на будущее.
— Это какими такими планами? — заинтересовалась Ольга, заметно нахмурившись.
— Не слушайте его, — перебила я мужа. — Он работал.
— Не так уж много я работаю.
— Ты выглядишь слишком довольным для занятого работой человека, — заметила Анна Эдуардовна, наблюдая за сыном.
— С чего ему быть недовольным? — удивился Евгений Романович, устраиваясь за накрытым столом и ставя рюмки под коньяк перед собой и сыном. — Работа есть, деньги есть, жена есть.
Всё по плану. Хотя, от Димки ты отстал на порядок.
Рома скривился, предложенный коньяк выпил, а мне негромко пояснил:
— Димка — это наш младшенький. Он в Питере живёт.
— Это какое-то наказание, — в полный голос пожаловалась Ольга. — Я не понимаю, у кого здесь поехала крыша — у него или у нас всех разом.
— У всех разом крыша не едет, — флегматично заметил Павел Романович. — Тебе об этом ещё в детстве в мультике рассказали. Должна помнить.
— То есть, выяснили, причина в нём, дедушка?
— Оля, успокойся. — Анна Эдуардовна взглянула на племянницу с явным намёком. — Я хочу этот день провести в мире и покое.
— Слушай, что тебе умные люди говорят, — поддакнул матери Рома, пристраиваясь рядом со мной и беря меня за руку. — Но, чтобы ты отстала, скажу: мы с Липой решили начать всё сначала. С чистого листа. Мы не помним прошлого, и со всем знакомимся заново. Да, любимая?
Я посмотрела на наши с ним руки и согласилась неожиданно с Ольгой:
— Это действительно похоже на сумасшествие.
Ромка недовольно поджал губы.
— Хоть ты за этой занозой не повторяй.
— Сам ты заноза! — возмутилась Ольга. — Двухметровая!
— А ты настырная малявка.
— Дети! — видимо, привычно прикрикнула на них Галина Николаевна.
Я стукнула Ромку по колену и попросила:
— Перестань.
— Пап, давай, ещё выпьем? А то у меня теперь дома здоровое питание и никакого алкоголя.
Ольга, тоже не желая так просто сдаваться, притворно ахнула:
— Что так? На кого ровняетесь?
— Ни на кого, — передразнил сестру тридцати шестилетний Роман Евгеньевич. — Генофонд должен быть здоровый.
— Я бы добавила: морально здоровый, — съязвила она.
— Оля, — откровенно шикнула на неё Анна Эдуардовна, видя, что сын начинает закипать. На меня посмотрела, постаралась улыбнуться. — Расскажите нам об отпуске. Как отдохнули?
— Мы с Пашей были в Сочи в восемьдесят пятом году, — вспомнила Галина Николаевна.
— С тех пор там многое изменилось, — негромко проговорила я. — Я сама там несколько лет не была, Рома показал мне много интересного.
— Ты уезжала домой, Липа, — не особо заинтересовавшись Сочи, спросила Анна Эдуардовна.
Я на мужа быстро глянула, тот имел виноватый вид. Видимо, он, на самом деле, здорово страдал и приезжал жаловаться родным. На то, что я его бросила. В аэропорту, как щенка.
— Да, так получилось, — призналась я. — Но мой отъезд пошёл нам с Ромой на пользу. Ведь так, Рома?
Он с готовностью кивнул.
— Да. Я всё осознал, всё понял. Я готов работать… Дед, как это говорится? Над отношениями?
— Над собой поработай. Больше толка будет, — посоветовал ему Павел Романович.
— Куда уж больше? Я каждое утро кашу ем.
— И не перестаёшь жаловаться, — заметила я.
— Нисколько не жалуюсь. Вкусно, между прочим. Мама, Липа замечательно готовит.
Я от неожиданности моргнула, уставилась на него. А Рома на мать смотрел, улыбался. Та тоже на него смотрела, потом взгляд перевела на меня.
— Вы оба какие-то странные.
— Мы не странные, мы влюблённые.
Не знаю, чего я ждала от этого дня, чего ждал Рома или его родные, наверное, каждый своего.
Мне было неуютно, особенно, поначалу. Я не знала, что говорить, куда смотреть, все Ромкины доводы и наши новости, казалось, никого совершенно не впечатляют. За нами наблюдали, меня изучали, будто под микроскопом, а я даже порадовалась, что Лада в своё время не имела желания общаться с Ромиными родителями. Они встречались пару раз, по рассказам самого Романа Евгеньевича, первый же совместный ужин закончился всеобщим недовольством, на фоне которого он и сделал моей сестре предложение. Чем разозлил родителей, порадовал Ладу и получил моральное удовлетворение, за которое быстро раскаялся. Ведь чем это удовлетворение закончилось, всем уже известно. А с последствиями нам сколько придётся бороться, подумать страшно. Судя по тому, как нас встретили его родные, будет тяжело. Верить мне никто не спешил, и выходило так, что я снова их дорогого сына окрутила. А ждать хорошего от меня нечего. И если старшие представители семьи предпочитали наблюдать, прежде чем выносить окончательное решение, то Ольга на меня взъелась не на шутку. И я подозревала, что совсем не из-за неведомых проступков Лады, а лично из-за нашей с ней встречи теперь уже у меня дома.
Странно, что сегодня Лариса не приглашена в гости. Чтобы Рома имел возможность сравнить, в полной мере.
Не скажу, что я всерьёз расстроилась, понимала, что выводы они делают, опираясь на мнение о Ладе и её поведении, но мне было неуютно. Всё-таки я Ромку любила, и хотела, мечтала, собиралась о нём заботиться до конца жизни. Даже если он начнёт сопротивляться. Например, отказываться от утренней каши и тяготеть к пиву и коньяку. Но когда я говорила об этом, на полном серьёзе, мне, кажется, не верили. И только вопросы задавали: о работе, о тех самых планах на будущее и очень осторожно о моём отношении к Роману Евгеньевичу.
— Это было трудно, — сошлись мы с Ромой во мнении в конце вечера. Он меня обнял, прежде чем усадил в машину.
— Ты расстроилась?
— Скорее, устала, — сказала я. — Но у тебя хорошие родители, Рома. Они тебя любят. Это так здорово.
— Они и тебя полюбят.
— Да, — согласилась я, — лет через двадцать, когда смирятся с нашей женитьбой. Точнее, махнут рукой на твою дурость.
Роман Евгеньевич рассмеялся.
— Ты не дурость, — успокоил он меня. — Ты моё любовное помешательство.
Я взглянула с удивлением.
— Откуда такие слова?
— От бабушки. Она обожает Джейн Остин.
— Рома, ты открываешься мне с новой стороны.
— Брось. — Он, кажется, всерьёз смутился. — Я же не читаю, я просто повторяю.
— А что такого, если бы и почитал?
— Липа, прекрати.
— Если бы ты прочёл «Гордость и предубеждение», если бы ты проникся, Рома, ты стал бы идеальным мужчиной.
— Липа, я тебе ещё раз говорю: прекрати. Я её не читал.
Я в ладоши хлопнула.
— Я придумала, чем мы займёмся, когда приедем домой. Нам нужно расслабиться, снять стресс…
— Согласен. Я тоже придумал.
— Скачаем «Гордость предубеждение» и посмотрим!
— Нет.
— Рома, это отличный фильм!
— Нет. И не приставай ко мне, я машину веду.
— Ты не представляешь, от чего отказываешься. Рома…
— Молчи.
Я отвернулась к окну, скрывая от него улыбку.
А утром воскресенья к нам пожаловали гости. Точнее, гостья. Было ещё достаточно рано, половина десятого утра, но этим утром нам с Романом Евгеньевичем отчего-то не спалось. Всё-таки вчерашний день, если не тревожил, то заставлял призадуматься над нашей ситуацией. И, хотя, Рома не уставал меня успокаивать и убеждать, что всё наладится и устроится, когда-нибудь, он тоже пытался найти решение. Я это чувствовала. И своими размышлениями решила его ещё больше не накручивать, поэтому молчала. Готовила омлет с овощами, Рома его любил, решила этим утром без каши обойтись, и молчала. Собиралась встретить мужа на кухне тёплой улыбкой, чтобы начать вместе новый день, а не зацикливаться на вчерашнем. А звонок в дверь спутал мои планы, я в первый момент замерла, посмотрела на часы. Потом почему-то решила, что это, наверняка, Миша пожаловал. По какой-нибудь срочной надобности.
— Рома, это к тебе! — сообщила я любимому, направляясь к входной двери. Да и кто мог пожаловать ко мне? Я в этом городе друзьями ещё не обзавелась.
— Я слышу, открой.
Не глянув в глазок, я дверь открыла, и, к своему огромному удивлению, увидела перед собой не Мишу, а Анну Эдуардовну. Она смотрела на меня деловито, а когда поняла, что я ошарашена её появлением, поинтересовалась:
— Я войду?
Я переполошилась, отступила в сторону, пошире дверь распахнула.
— Да, конечно. Доброе утро, — запоздало проговорила я.
— Доброе, Липа. Я вас разбудила?
— Нет. Мы… Рома сейчас выйдет из душа. А я завтрак готовлю.
— Кашу варишь? — задала она интересный вопрос, я уловила явный намёк.
— Нет, — пробормотала я в лёгком смущении. Далась всем моя каша. — Омлет жарю. Вы позавтракаете с нами, Анна Эдуардовна?
Она остановилась передо мной, и уставилась мне в глаза. Затем смерила долгим взглядом с головы до ног, вздохнула отчего-то. И тогда уже решила:
— Выпью кофе.
— Липа, кто пришёл?
Я рот открыла, но ответить как-то не получалось. Не знала, что сказать. Твоя мама? Анна Эдуардовна? Нежданная гостья?
— Это я, сынок, — со странным энтузиазмом отозвалась моя свекровь. — Не торопись, я не собираюсь уходить.
— Мама? — В Ромкином голосе даже через две комнаты явно слышался намёк на панику. Но Анна Эдуардовна лишь улыбнулась на это, и улыбка была адресована мне. У меня к горлу подкатил нервный комок.
— Липа, чем пахнет?
Я ахнула и кинулась на кухню, спасать омлет. Слава Богу, не подгорел, только зарумянился. Я газ выключила, поняла, что свекровь осталась одна в гостиной, и поспешила к ней, ругая себя за то, что с утра пораньше не приоделась, не сменила шёлковый халат на что-нибудь более приличное. Но кто же знал?
Я в гостиную осторожно вошла, к Анне Эдуардовне присматривалась. А та, уловив движение у двери, тут же обернулась. Окинула рукой гостиную.
— Я смотрю, у вас перемены. Решили поменять интерьер?
Я оглядела стены. Если честно, то перемены были небольшие и нелепые. Ромка поснимал все портреты Лады, собрал все фотографии в рамках и безделушки, купленные ею, и также отнёс в гараж. А на их место я ещё ничего не купила и не повесила, и теперь понимала, что зря медлила.
Пустота сразу бросалась в глаза, это мы с Ромой присмотрелись за прошедшие дни.
— Немного, — постаралась я уклониться от ответа. — Я ещё подумываю шторы поменять.
— Ага, — протянула Анна Эдуардовна бочком продвигаясь к распахнутой двери в спальню.
Ткнула внутрь пальцем. — Кровать новая.
— Та сломалась, — брякнула я, а когда свекровь заинтересованно вздёрнула брови, я покраснела.
— У тебя порядок, пахнет вкусно с утра пораньше. Молодец, я даже не ожидала. Не зря мой сын выглядит довольным и сытым.
Я молчала и раздумывала, воспринять эти слова, как комплимент, или постараться уловить подвох. А он явно был, судя, по взгляду Анны Эдуардовны.
— Мама, что случилось? — Рома из спальни выскочил, в одних шортах, с влажными волосами, футболку второпях натягивал. Посмотрел на мать, потом на меня, вопросительно. Я только плечами пожала, зная, что Анна Эдуардовна меня в этот момент не видит. А та на сына смотрела, и в этот момент выглядела, куда внушительнее него. И рост тут совсем не при чём.
Рома поторопил её с ответом, повторив:
— Что-то случилось?
— Я не спала всю ночь, — порадовала его мать.
— Почему? Что-то с дедом? Опять давление?
— Рома, оставь давление деда врачам. — Анна Эдуардовна прошла к креслу и села. Стала на нас смотреть. Я снова занервничала, решила:
— Пойду, оденусь.
— Не выдумывай, — остановила меня свекровь. — Довольно милый халатик, совершенно не пошлый.
Я на свой халат взглянула, оценивающе. Поблагодарить её?
— Мама, ты меня пугаешь.
— Ты меня вчера весь день пугал, так что, не жалуйся. Давайте, рассказывайте.
— Что?
Она руками развела.
— Правду. — Анна Эдуардовна на меня посмотрела. — Кто это?
Мне захотелось обречённо вздохнуть и присесть куда-нибудь, а вот Ромка на меня посмотрел.
Затем попытался изобразить удивление, в этот раз у него как-то бездарно вышло.
— Мама, это моя жена.
— Серьёзно? Ты мать-то за дуру не держи.
Вот тут я уже плюнула и присела на диван. Руки на груди сложила. Роман Евгеньевич же в затылке поскрёб.
— Я твою жену дважды видела, — продолжила тем временем Анна Эдуардовна, приглядываясь ко мне без всякого стеснения. — Мне впечатлений хватило на всю жизнь. И это притом, что сия особа очень старалась нам с отцом понравиться. Она очень старалась, ты должен помнить тот кошмар. И я тогда пришла к неутешительному выводу, что мой сын сошёл с ума.
— Окончательно и бесповоротно, — печально пробормотал Рома, усаживаясь на подлокотник дивана рядом со мной.
— Я очень надеялась, что нет. Очень надеялась, что ты наиграешься. Ты у нас мальчик взрослый, прояснение должно было наступить в итоге. Липа, ты же понимаешь, что он многие годы был сосредоточен на работе? Эти ужасные командировки, когда он возвращался со шрамами, ранениями и в бинтах. Ему некогда было жениться, ему нужно было воевать.
— Мама!
— Молчи. Я всю жизнь беспокоюсь о тебе. Дима рос дивным ребёнком. Он читал книжки, играл на скрипке и поступил на физмат. Он тоже делал карьеру. Семью создал вовремя. А этот никак не мог на месте усидеть. Это заводная юла. И даже если он был дома, ему нужно было с кем-то драться, куда-то лезть, кого-то спасать. Он с самого детства такой. И вот тогда, когда я готовилась выдохнуть спокойно, что он, наконец, написал рапорт на увольнение — Рома, я даже выучила эти слова! — так вот, когда он осел дома, начал заниматься бизнесом, и я могла успокоиться, а не ждать его с пулей в голове, он решил нас с отцом осчастливить. Жениться решил.
Я отвернулась от Анны Эдуардовны, прикусила нижнюю губу, и поторопилась прикрыть её рукой. Анна Эдуардовна с таким возмущением говорила, и я её прекрасно понимала, но Ромкино обиженное сопение надо мной, меня смешило. И волновало. И я не знала, как с этим справиться.
— И вместо того, чтобы найти себе приличную девушку, настоящую жену, он влюбился в… — Анна Эдуардовна споткнулась на гневном слове, а Рома её предупредил:
— Мама, не надо. Липа всё слышит.
— Перестань водить меня за нос! — приказала она, и посмотрела на меня. — Он влюбился в манекенщицу, совершенно безголовую девицу, которой нужны были только деньги. И я не знаю, кому я это сейчас говорю, ей или не ей, но я имею право сказать это, я мать. И думая о моём психическом здоровье, сынок, ты обязан хоть раз меня выслушать. Твоя невеста, жена или кто она тебе, совершенно несносная девица. И мне не нравится видеть лицо твоей жены на улице. Я перестала ездить в город!
— Их уберут, мама.
— Когда?
— На днях. Я над этим работаю.
— Знаю я, как ты работаешь. Все знакомые знают. Это только ты любишь притворяться независимым, а все всё видят. Рестораны, салоны красоты, магазины, и эта ужасная реклама, где твоя жена на капоте машины! Это стыдно, Рома! А я переживаю, и бабушка переживает. И Оля тоже.
— О, эта точно себе места не находит.
Я двинула Ромку локтём в бедро, и он примолк.
— Потом ты заявляешь, что она тебя бросила, папа мне признался, что видел тебя пьяным, два раза! — Я голову запрокинула, и на любимого смотрела. Клянусь, но у Романа Евгеньевича на скулах румянец проступил. Не думаю, что от стыда, видимо, от сдерживаемых эмоций. — А вчера вы появляетесь вместе, и что пытаетесь нам всем продемонстрировать? Великую любовь?
Что ты хотел от нас услышать? Что все за вас счастливы? Прости, но я не люблю алчных особ, особенно не радуюсь, когда они оказываются рядом с моими сыновьями. Я не знаю, какие жизненные обстоятельства делают их такими, и мне это не важно…
— Это не обстоятельства, Анна Эдуардовна, — перебила я её, — я склоняюсь к мысли, что это гены.
Лада пошла в отца. — Ромка посмотрел на меня, я же нарочно пожала плечами. — Что? Мне так кажется. Она, явно, не в маму. Хотя…
— Ладно, — Рома меня по волосам погладил, — ты хоть не начинай в прошлом копаться. Иначе мы все погрязнем.
— Вы объясните, что происходит или нет?
— Объясним, мама. Только помни: это семейная тайна. И разглашать её нельзя.
— Выпороть бы тебя. Но больно здоровый вымахал.
— Вы нас извините, — сказала я, — мы вас вчера немножко обманули.
— Неправда, — воспротивился Роман Евгеньевич, — мы просто кое о чём умолчали.
— Мне абсолютно наплевать, умолчали или обманули. Я хочу знать правду. Рома, тебе совсем мать не жалко?
— Мама, ну что ты говоришь? Мы наоборот, хотели, как лучше.
— А это самый ужасный подход, дедушка всегда так говорит. Так что? Я уже сама догадалась, что их две. Скажи мне, почему они такие одинаковые?
— Это как раз самое простое, мама. И это не грозит нам неприятностями. А вот всё остальное…
Странно, но Ромкин рассказ занял совсем немного времени, правда, он опустил все детали наших сочинских приключений, свалив всё на авантюрную натуру моей сестры. Обвинил в попытке нажиться на их браке, о краже драгоценностей Гровера ни слова не сказал. Анна Эдуардовна дольше задавала уточняющие вопросы, и хмурилась, хмурилась. Потом сказала:
— Постойте. То есть, вам нужно развестись друг с другом, чтобы потом расписаться друг с другом?
— Ну, — Рома плечами пожал, — как-то так.
Анна Эдуардовна только хмыкнула.
— Оригинально. Такого я ещё не слышала. Ты, мой милый, никогда не устаёшь поражать материнское сердце. Мой нервный срыв будет на твоей совести.
— Мама, ну что ты!.. — Рома всерьёз забеспокоился и попробовал возмутиться. — Всё же хорошо.
В итоге. — Он меня по плечам погладил. — У меня жена, любимая, замечательная.
Я руки его скинула, занервничав.
— Перестань меня хвалить.
Он вздохнул и продолжил:
— Лада осталась в Москве. И нас это устраивает. Нечего ей здесь делать.
— Рома, у неё тут родители живут, — напомнила я.
— Родители живут не тут, а в пригороде. Вот и… — Он красноречиво указал направление своих мыслей и продемонстрировал посыл.
Анна Эдуардовна на сына смотрела, с большой претензией и обвинением. Затем сказала:
— Я всегда тебя предупреждала, Рома. Я и Диму когда-то предупреждала, но ему хватило одного раза, а вот ты упрямый. И немного бестолковый. Это, без сомнения, в папу.
— Понеслось, — еле слышно пробормотал Роман Евгеньевич убитым тоном.
— Нужно головой думать, — Анна Эдуардовна указала пальцем с идеальным маникюром на лоб, — а не другим местом. Если бы не женился так поспешно, всё по-другому бы вышло.
— Да кто знает, мама, как бы вышло? Мне важно, чем закончилось. Что я свою Липу привёз сюда, ради этого стоило помучиться и побегать. Да, малыш? — Его желание со мной посюсюкать перед будущей свекровью, мне активно не нравилось. Меня это смущало.
Анна Эдуардовна присмотрелась ко мне, надо сказать, что без особого восторга и даже с подозрением. Но ничего не сказала. Точнее, сказала, попросила обещанный кофе.
— Сейчас свежий сварю, — решила я.
Я из гостиной вышла, и почти тут же услышала возмущённое шушуканье. Судя по тону, Роман Евгеньевич выговаривал матери о том, что нужно относиться к людям добрее. А к его любимой жене в особенности. Хотя бы, постараться. Наверное, доводы подействовали, потому что спустя пару минут они вместе появились на кухне, и Анна Эдуардовна сказала:
— Думаю, вам стоит присоединиться к нам завтра за ужином. Папа будет отмечать десятилетие в должности декана, мы собираем его коллег, узким кругом, конечно, и будет очень хорошо, если его старший сын с женой придут. Вы согласны?
Отказываться я не собиралась, потому что не учтиво, да и дело-то семейное, от такого не отказываются. Но пока я раздумывала, как именно поблагодарить, Рома решительно кивнул.
— Мы придём, мама.
Анна Эдуардовна снова ко мне приглядывалась, а сына по груди погладила.
— Папа будет очень рад, — проговорила она негромко. Заставила себя улыбнуться, когда я объявила, что кофе готов, и присела за стол.
После ухода Анны Эдуардовны, мы с Ромой некоторое время провели в молчании. Дверь захлопнулась, мы посмотрели друг на друга, а сказать вроде и нечего. Или страшно оттого, что ничего непонятно. Я ушла на кухню, стала посуду мыть, Рома у окна присел и вид имел задумчивый-задумчивый.
— Думаешь, зря мы ей всё рассказали? — спросила я, не выдержав, в конце концов, молчания. На мужа посмотрела.
Ромка подбородок поскрёб.
— Это же семья. Мы и так собирались.
— Да, после того, как вчера показательный спектакль устроили. Вдруг они обидятся?
— Не обидятся, — ответил он. И повторил: — Это же семья. Они не обижаются. По крайней мере, долго.
Я тарелку тёрла, тёрла.
— Вообще, это здорово.
Он посмотрел на меня. Потом руку протянул и схватил меня за халат, потянул на себя. Я подошла, позволила себя обнять.
— Липа, ты всем понравишься. Вот такая, какая ты есть. Я же тебя люблю.
Я пригладила его брови.
— Ты и Ладу когда-то любил.
Ромка откровенно фыркнул.
— Вот уж глупости. Не любил я её. За что её любить?
— А меня ты за что так быстро полюбил?
— Ты на меня ругалась, — без всякой заминки ответил он. — И поводы находила просто мгновенно.
Значит, наблюдала за мной, значит, тебе было интересно.
— Подумать только, — в самом деле подивилась я, — ты оказывается, такой внимательный.
— Ещё бы. — Рома поцеловал меня в живот. А когда глаза к моему лицу поднял, подмигнул. — По магазинам? Тебе нужно новое платье.
— А тебе костюм, — оживилась я. После этого заявления Роман Евгеньевич заметно скис, но спорить не стал.
Вот только, по моему личному мнению, ресторан родители моего супруга, выбрали не слишком удачно. По крайней мере, я, как только услышала название, приуныла, но постаралась этого не показать. Потому что даже Роман Евгеньевич мне говорил, и не раз, что «Canape» пользуется в городе заслуженной славой. Я и не спорила, ресторан был достойный, и кухня радовала, но вот хозяин… Но опять же, Альберт Петрович относился к категории клиентов Романа Евгеньевича, а значит мне, как жене, стоило припрятать свои недовольства и нежелания, и даже неприятным для меня личностям улыбаться.
— А если он снова будет говорить мне гадости? — спросила я у Ромы, всё же беспокоясь. Муж, кстати, весьма ловко застегнул молнию на моём платье, сдул с моей шеи волосы, выбивающиеся из высокой причёски.
— Скажи мне, я ему что-нибудь оторву, и говорить гадости он станет фальцетом.
— Он клиент, Рома.
— Я без него обойдусь. А вот он без меня — вопрос.
Я хмыкнула.
— А ведь, правда. Они все тебя боятся. Чем ты их запугал?
Ромка мои плечи погладил. Прижался щекой к моей щеке, смотрел на меня через зеркало.
— Ничем. Просто я хорошо делаю свою работу, много чего знаю. Так что, свою жену защитить смогу, не переживай.
Я ему улыбнулась, на самом деле почувствовала себя бодрее.
— Не буду переживать.
В ресторане мы появились рука об руку. Ромка в новом костюме с иголочки, я в платье жемчужного оттенка, а в ушах скромные бриллиантовые серёжки за довольно нескромные деньги, подарок мужа. Я, честно, отказывалась, но, во-первых, Роман Евгеньевич отказа не принимал, а во-вторых, я после недолгого размышления решила, что это не просто траты, это вложение. Первые семейные ценности. И наряду с колечком на пальце, у меня появились бриллиантовые серьги. В салоне нас уверяли, что дизайн уникальный. За такие деньги, правда, должны бы проявить смекалку.
В зале оказалось немало Роминых знакомых. Он, проходя через зал, поздоровался с одним, потом с другим. У одного стола даже остановился на минуту, и тут мне тоже пришлось улыбнуться и поздороваться. Я знала, что выгляжу этим вечером сногсшибательно, и поэтому не удивлялась взглядам, обращённым ко мне. Но была уверена, что дело совсем не в платье и не в бриллиантах. Я ощущала, что свечусь изнутри. Я смотрела на мужа, держала его за руку, и этим вечером мне нравилось именно это. Мы были единым целым, и это должно было бросаться в глаза. А раз люди на нас смотрели, с любопытством, значит, формула успешно работала.
— Наш сын в своём репертуаре, — проговорила Анна Эдуардовна, когда мы подошли к столу.
Было лишь два свободных стул, явно ожидали только нас. — Где бы ни появился, везде знакомые, и со всеми необходимо поговорить. Да, Рома?
— Видишь, ты сама всё прекрасно про меня знаешь, — повинился Роман Евгеньевич, наклоняясь к щеке матери. Отцу руку пожал, а я сказала за нас обоих:
— Евгений Павлович, поздравляем вас.
— Спасибо, Липа, — ответил свёкор, приглядываясь ко мне чересчур пристально и удивлённо. Не надо было ходить к гадалке, чтобы понять: Анна Эдуардовна рассказала ему всё в подробностях, и они, наверняка, между собой всё в деталях обсудили.
Мы поздоровались с сидящими за столом, бегло познакомились, и Рома отодвинул для меня стул. Я присела, встретилась взглядом с Анной Эдуардовной, скромно той улыбнулась.
— Липа, очень красивое платье.
— Спасибо. Мы с Ромой вчера ходили по магазинам.
— Да, — вздохнул тот, — у меня теперь три лишних костюма.
— Они не лишние, — тут же заспорила я. — Ты будешь их носить.
— Мой сын и костюмы?
— И галстуки, папа. Она к каждому галстук прикупила.
— Пора набираться солидности, — сказала я.
— О чём я давно ему говорю, Липа, — согласилась Анна Эдуардовна.
За столом посмеивались, слушая нас, видимо, мелкие ссоры и несогласия в молодой семье, людям с опытом казались милыми и смешными. А собрались люди, в основном, возраста Роминых родителей, мы с мужем разбавляли эту компанию, но скучно совсем не было. По крайней мере, мне. Я с интересом слушала, правда, поначалу побаивалась вклиниваться в разговоры, но когда ко мне обратились, я рассказала про дедушку и его нешуточное увлечение историей. И, конечно, замечала внимательные взгляды Анны Эдуардовны и Евгения Павловича, они откровенно изучали меня, наверняка, не могли с собой справиться, а я старательно делала вид, что им удаётся делать это незаметно. Я не хотела ставить их в неудобное положение, и сама показывать смущение не желала. Поэтому держала Ромку за руку, а, рассказывая что-то, смотрела на кого-то из приглашённых. К тому же, это было оправдано, всё-таки мы вчетвером — семья, а остальные — званные гости.
— Значит, вас воспитали педагоги, Липа.
— Не могу так сказать. Бабушка была больше творческим человеком, а дедушка… — Я даже рассмеялась. — Знаю, что он был замечательным учителем, но не представляю, как он ставил плохие оценки. Я помню его мягким и добрым человеком. А педагог должен держать дисциплину. Или сейчас дети другие?
Заговорили о нынешней молодёжи, беседа шла оживлённая, всем было интересно, так как касалось непосредственно их, посыпались истории из педагогической деятельности, и я смогла спокойно слушать и мило улыбаться. Рома только придвинулся, осторожно обнял меня рукой за плечи, ничего не сказал, не сделал, но я чувствовала, что он доволен. И на родителей смотрит с улыбкой.
Альберта я видела, он был в зале, на правах хозяина подходил к гостям, интересовался, всё ли у тех в порядке, всем ли довольны, и к нам подошёл, поздоровался. Собравшихся поприветствовал, а вот с Ромой именно поздоровался, за руку. Мне достался многозначительный взгляд, я его проигнорировала, совершенно не собираясь скрывать, что сам Альберт Петрович мне нисколько не интересен. Правда, услышав комплимент, заставила себя улыбнуться.
— Липа, ты ослепительна. Впрочем, как всегда.
И тогда я повернула голову, взглянула на нашего хозяина и послала тому короткую улыбку. И сдержанно проговорила:
— Спасибо, Альберт Петрович.
— Да, — хмыкнул Рома над ухом Альберта, — любовь женщину красит. Ты согласен?
— Рома, перестань хвастаться, — одёрнула его мать. — Это неприлично.
Альберт на него взглянул непонимающе, а Роман Евгеньевич плечами пожал, только больше запутывая того.
— Ну вот, а ты переживала, — зашептал он мне на ухо, когда Альберт отошёл от нашего стола, а остальные продолжили беседу. Носом о мою щёку потёрся. — Но ты на самом деле ослепительна.
Я чуть подалась к нему, подставляя щёку для поцелуя. Он с удовольствием поцеловал.
В какой-то момент я почувствовала настойчивый взгляд. Если честно, решила, что это Альберт развлекается. Но на его счёт я отныне не переживала, и поэтому быстро о нём позабыла. Но кто-то меня разглядывал, и взгляд был настойчивый, и я поневоле отвлеклась оттого, что происходило за нашим столом, поставила бокал с вином после очередного тоста, и принялась осторожно оглядывать зал, боясь раньше времени привлечь внимание Романа Евгеньевича.
Альберт нашёлся за столиком неподалёку, был занят разговором и на меня совсем не смотрел.
— Что такое? — шепнул мне Рома, всё-таки заметив, что я ёрзаю.
Я плечами пожала, и уже, на самом деле, собиралась отмахнуться от этого чувства. Смотрит кто-то, и Бог с ним. Но потом заметила его. Что-то знакомое бросилось в глаза, я даже не сразу поняла, осознала, нахмурилась непонимающе, а следом сознание подсказало. И я настолько засмотрелась, что даже забыла отвернуться, и мы на несколько долгих секунд замерли, глядя друг на друга через зал. Не знаю, как ему, а мне стало душно. Меня кинуло в жар, я занервничала, к горлу комок подкатил. От этого и стало душно. И мне вспомнились мои чувства, давнишние, те самые, когда я впервые увидела Ладу. Она была моей копией, и мне тогда показалось, что я смотрю на себя. А этот мужчина совсем не был похож на меня, и я даже так сразу не могла сказать, была ли я на него похожа, хоть чем-то. Но он был моим отцом.
Это без сомнения был он. Иначе, зачем ему смотреть на меня так?
Господи, я даже никогда не мечтала встретиться с ним. Может, и думала об этом, представляла, как это будет, но мои представления больше напоминали кадры какой-то мелодрамы, чем реальную жизнь. А вот сейчас он сидит в нескольких метрах от меня, разглядывает, а затем спокойно поднимает бокал и салютует мне им.
Я почему-то этого действия испугалась и резко отвернулась. Рома насторожился уже не на шутку, тоже оглянулся.
— В чём дело?
Его родители тоже на меня взглянули, Анна Эдуардовна даже нахмурилась.
— Липа, у тебя щёки горят. Ты хорошо себя чувствуешь?
Я схватилась за щёки. Мне было просто безумно жарко.
— Нет. Я… наверное, выпила лишнего. Рома, ты проводишь меня на улицу?
— Конечно, пойдём.
Ромка трогательно поддерживал меня, обнимая за талию, думаю, у него имелось огромное желание подхватить меня на руки. Потому что пока мы шли через зал, Рома без конца вглядывался в моё лицо, с явной тревогой, по всей видимости, ждал, что я в обморок упаду. Я падать не собиралась, но, пройдя мимо стола отца, нервно сглотнула. Он ужинал не один, в компании, и смотрел на меня, и даже подмигнул.
— Липа, что с тобой?
Мы вышли из зала, и я тут же вцепилась в Ромину руку, в ткань пиджака. Дальше я идти не собиралась.
— Рома, ты видел, кто сидит в зале?
— Кто?
— Ты не узнал? Хотя, конечно, ты не узнал, — лихорадочно забормотала я. — Он сидит прямо у окна. И на меня смотрит!
— Да кто? Пойти морду ему набить?
Я стукнула его по руке.
— Перестань! У тебя одно решение для любой проблемы. Рома, там сидит мой отец, — выдохнула я ему в лицо.
Ромка моргнул.
— Отец? Тот самый?
Я кивнула, глядя на мужа безумными глазами. Рома сходил, в зал заглянул, посмотрел. А когда вернулся ко мне, спросил:
— И что делать?
Я раздумывала, замахала на себя руками, сгоняя жар. И решение приняла:
— Я бы хотела с ним поговорить.
— Ты уверена?
— Нет. Но если я этого не сделаю, я потом раскаюсь. Я знаю. Поэтому я хочу…
Ромка наклонился ко мне, взял моё лицо в ладони и заглянул в глаза. Смотрел достаточно долго, затем кивнул.
— Хорошо. Если ты этого хочешь.
— Да. Только ты возвращайся к столу.
— Липа!..
— Рома, у нас не получится разговора, если ты будешь контролировать каждое слово.
Пожалуйста! — Я умоляюще посмотрела на него.
Он не хотел уходить, уж не знаю, чего именно опасался, но, в итоге, сдался.
— Хорошо. Я скажу ему, что ты ждёшь.
Я нервно сцепила руки. Кивнула.
Ненадолго я осталась в коридоре одна. Зажмурилась, выдохнула, собиралась с мыслями.
Слышала звук шагов за своей спиной. Заставила себя открыть глаза и обернуться. Отец шёл ко мне и улыбался. Легко так, безмятежно, он, явно, не волновался из-за происходящего. И выглядел отлично. Он, на самом деле, был красивым мужчиной, в самом расцвете лет и сил, крепкий, статный, улыбка его необыкновенно красила, придавала шарма, и я могла, могла понять, от чего мама когда-то потеряла голову. Я помнила их на фотографии почти тридцатилетней давности, совсем юнцами, но уже тогда эта улыбка на его лице соблазняла и завораживала. С годами соблазна только прибавилось, наряду с уверенностью. А когда отец подошёл совсем близко, и я смогла посмотреть ему в глаза, поняла, что эти глаза мне знакомы.
Я каждый день их в зеркале вижу. И от осознания этого мне вдруг стало немного жутко, а по коже мурашки побежали. Такой реакции я точно не ожидала, захотелось поёжиться.
— Привет, — сказал он.
— Здравствуй, — тихо проговорила я, продолжая вглядываться в его лицо.
— Ты когда приехала? — спросил он.
— Совсем недавно. Две недели назад.
— Две недели? — Он, кажется, удивился. — Сразу из Москвы рванула? А собиралась в Питер. Ну, ты лягушка-путешественница. Вся в мать, — посмеялся отец. — Смотри, не окажись через неделю в Австралии.
Я смотрела на него, и с каждым словом мне становилось всё неприятнее. И улыбаться я точно не собиралась.
— А это кто подходил? — Виктор кивнул в сторону дверей в зал. — Что за мужик?
— Муж, — ещё тише ответила я.
Отец непонимающе сдвинул брови, глядя на меня.
— Муж? Чей?
— Мой. — Я на шаг отступила от него. — Я не Лада. Я Липа, папа.
Он замолчал, разглядывал меня в недоумении, изумлении, непонимании. В его взгляде было всё, что угодно, но не радость от встречи. Затем кулак к губам прижал, якобы в волнении, выдохнул.
— Липа, Господи… Как же вы… — Он, наконец, хохотнул, но тоже нервно. — Вы одинаковые.
Я смотрела в сторону.
— Странно, что ты этого не знал, да?
— Я знал, Лада рассказывала. И мать ваша. Но… — Он руками развёл. — Это просто удивительно.
Ты очень красивая.
Я молчала, но Виктор этого, кажется, не замечал. Он меня разглядывал.
— Ещё одна красавица-дочка.
— Я не уверена, что я твоя дочка, — проговорила я.
Он вздохнул, показательно.
— Да, жизнь — штука интересная. А ты, значит, замужем? И в Нижнем? Этого я точно не знал.
— Ты знаешь, где Лада? — спросила я, когда поняла, что его сентиментальных, ничего не значащих слов и фраз, не выдержу. Мне хотелось сжать кулаки покрепче, двинуть ему… за всё, и убежать. Я из последних сил сдерживалась.
— Лада? Была в Москве. Она тебе не звонила?
— Знаешь, я как-то не вписываюсь в круг ваших родственных отношений.
— Липа, — он огорчённо качнул головой.
Я его перебила, не захотела слушать.
— Я просто хотела поздороваться. Дань вежливости. — Я окинула его внимательным взглядом. — Мне было любопытно, но больше беспокоить я не буду, не переживай. Знаю, что у тебя и без меня полно забот. У меня тоже, — я заставила себя улыбнуться. — У меня муж, родственники новые. Мне есть о чём думать. — Судя, по тому, что он меня молча выслушивал, спорить не собирался. А я боролась с болью в груди. И только напоследок я попросила: — Ты ведь встретишься с Ладой? Она, наверняка, к тебе придёт. Когда деньги закончатся. Так вот, ты передай ей, что у меня всё в порядке. Что я счастлива. — Я с трудом скрыла неприятную усмешку. — Пусть она за меня порадуется.
Виктор неожиданно руку протянул и неловко потрепал меня по щеке.
— Ладно, бутончик, не злись. Ни на меня, ни на сестру. И на мать не злись. — Он подмигнул мне.
— Будем жить, да? А сейчас я, в самом деле, вернусь за стол. У меня деловая встреча. Липа. — Я подняла глаза к его лицу. — Я рад, что мы познакомились.
Мы с ним познакомились!
Он ещё обернулся на меня в дверях, потом в зал вошёл, а я осталась. Просто стояла в пустом коридоре, смотрела на закрывшиеся двери, и на одну минуту поверила, что я и, правда, ничего не чувствую. Что мне всё равно, не обидно на его равнодушие и пустые слова, не обидно за то, что он обрадовался не мне, а Ладе, что он знает о ней много, а обо мне ничего. И ему, кажется, не особо интересно узнать меня. И только когда Ромка вышел, и, ничего не сказав, обнял меня, я заревела. Вцепилась в лацканы его пиджака, уткнулась лицом в его плечо и ревела. Он руками меня обхватил и даже покачивать стал. И шептал мне на ухо:
— Всё хорошо, слышишь? Чёрт с ним. У тебя я есть. Ну, не плачь.
Я ещё помню, что Анна Эдуардовна вышла, обеспокоившись нашим отсутствием, и застала всю эту некрасивую сцену, мою дурацкую истерику, а Рома матери что-то пытался сбивчиво объяснить и одновременно успокоить. А она смотрела на меня растерянно, а потом даже до машины нас провожала. А я чувствовала себя глупо-глупо, и ничего не могла с собой поделать, и изменить уже ничего не могла. В жизни, вообще, очень мало, что можно изменить, я это очень чётко для себя уяснила. Поэтому лучше не ошибаться, и не обижать людей лишний раз. Кто знает, вдруг у вас не будет возможности исправить свою оплошность.
Ромка заставил меня повернуться к нему, и стёр с моих щёк слёзы и подтёки туши. Поцеловал в нос.
— Поедем домой, — сказал он, пытаясь выдать ободряющую улыбку. После чего серьёзно пообещал: — Я буду тебя любить так сильно, что тебе никто больше не будет нужен. Я тебе обещаю.