Следующие несколько месяцев стали самыми безумными, но и самыми счастливыми в моей жизни. Я их часто вспоминаю. Особенно, когда грустно становится, в голове вертятся мысли именно о том времени. Всё плохое из памяти уплывает, а хорошее тосковать заставляет. И этому тоже трудно радоваться. Но мы тогда такими были… Не скажу, что влюблёнными, потому что о любви не говорили, но, мне кажется, я тогда об этом и не задумывалась, я просто хваталась за Генку, с каким-то диким восторгом, и на будущее мне было наплевать. Ну, кто в восемнадцать-девятнадцать лет о будущем всерьёз задумывается? Важнее ощущения, время проведённое вместе, разговоры ни о чём, какие-то мелочи, незначительные, но такие запоминающиеся. А риск только разжигал чувства и страсть. Наверное, если бы я почувствовала, что Завьялову от меня кроме секса ничего не нужно, то со временем остыла бы, разочаровалась, обиделась, но никаких предпосылок к этому не было. Когда мы были наедине, Генка был самым лучшим на свете мужчиной. Чуть грубоватым, сдержанно-ласковым и он всё про меня знал. Мне ничего не требовалось ему объяснять, на что-то его уговаривать, он принимал меня такой, какой я была, без всяких "но", а это лучшее, что может быть. Именно этого мне так сильно будет не хватать в той жизни, которая начнётся без него. Но тогда я не задумывалась об этом, помыслить не могла, что всё сломается, и мы с Генкой едва ли не врагами станем. Хотя, нет, не враги, просто люди, которые очень стараются стать друг другу чужими. Меня это убивает…

Но тогда, несколько лет назад… Я была счастлива.

Во-первых, я довольно быстро отвадила всех его женщин. Я Завьялову не оставила выбора да и времени думать о певичках, танцовщицах и еже с ними. Он весь был мой, и не помню, чтобы он особо сопротивлялся или расстраивался. А во-вторых, нам, конечно, везло. Я переехала к папке, а тот был занят работой, строительством дома, семьёй. Ника занималась ребёнком и мужу помогать пыталась, вот и получилось, что я, не смотря на то, что жила рядом с ними и всегда была на глазах, большинство времени была предоставлена самой себе. Врать близким людям, конечно, нехорошо и неприятно, но тогда я мало задумалась о морали и о неправильности своих поступков, а уж тем более о том, что они за собой повлекут. Несколько раз мы с Завьяловым чуть не попались, причём, в самых пикантных ситуациях, но каждый раз удавалось как-то выкручиваться. К тому же, в первый раз это случилось уже на второй день после моего переезда из квартиры матери. Папка с Никой ещё были на отдыхе, а мы с Генкой одни в их квартире. Естественно, что получив полную свободу действий, в какой-то момент потеряли бдительность. Два дня вообще из квартиры не выходили, зная, что побеспокоить нас никто не может, и поэтому, когда на утро в дверь требовательно позвонили, я всерьёз перепугалась. В первый момент. На постели подскочила, спросонья не сразу вспомнив, почему я не дома, потом в голове, как удар молнии: "Папка с Никой вернулись!", а когда поняла, что быть этого не может, ведь я им поздно вечером звонила, и домой они не собирались, тогда уже посмотрела на Генку, который тоже зашевелился, но лишь лицо рукой закрыл и вздохнул. Я его в бок толкнула.

— Ген. — Он никак не отреагировал, и я толкнула сильнее. — Гена! Кто-то в дверь звонит.

Завьялов тут же открыл глаза.

— Что?

— Пришёл кто-то. — Я с постели встала и внутренне напряглась, когда звонок повторился. Халат на себя накинула. — Иди к отцу в комнату, — сказала я, и джинсы ему кинула.

Я опасалась, что явилась домработница, и после пары проверочных звонков, решит дверь своим ключом открыть, но звонок повторился в третий раз, и я, остановившись на несколько секунд перед зеркалом, направилась к двери. Расстроилась, когда мать увидела. На продолжение увлекательного разговора двухдневной давности, я настроена не была. Между прочим, щека до сих пор побаливала. А мама в квартиру ворвалась, явно разозлённая, и даже оглядывать интерьер по привычке не стала. Сразу на меня уставилась.

— И как это понимать?

— Что именно? — Я руки на груди сложила, в основном для того, чтобы халат на груди не распахивался.

— Я домой вернулась, а ни тебя, ни вещей нет. Вот я и спрашиваю…

— Я же сказала, что перееду к папе.

— А я тебе сказала, чтобы ты не выдумывала!

— Я разговаривала с отцом! — невольно повысила я голос. — И он сказал, чтобы я переезжала к нему и не трепала себе нервы… с твоими мужьями. Живи со своим Вадиком, и радуйся. Зачем тебе я? — Усмехнулась. — Папа сказал, что все твои творческие начинания поддержит, так что не переживай.

Мама заправила белокурые волосы за ухо очень элегантным жестом.

— Ты ему всё рассказала, да?

— Да, — не стала я скрывать.

— Ты просто сумасшедшая, Вася. Я же тебе объясняла, и не раз…

— Мама, он мой отец. И он единственный, кто меня любит.

— То есть, я тебя не люблю? — Она выглядела оскорблённой.

Я нервно дёрнула плечом и глаза отвела.

— Наверное, любишь. Но свою личную жизнь ты любишь больше.

— А Филин, значит, святой!

— Мама, давай не будем снова начинать. Я останусь здесь, это решено. Домой не вернусь.

— Глупость делаешь!

Я не собиралась отвечать, рукой неопределённо махнула, если честно, было не по себе, на маму смотрела, и мне вдруг жаль её стало, неудобно перед ней за своё бегство из родного дома, но возвращаться мне всё равно не хотелось. Не собиралась, что готова была ей повторить ещё раз. Но потом в глубине квартиры хлопнула дверь, негромко, и, возможно, мы и не услышали бы, но замолчали не вовремя, и щелчок замка, кажется, по всей притихшей квартире пронёсся. Я машинально голову повернула, и на моём лице, должно быть, что-то такое отразилось, потому что мама насторожилась.

— Филин же в отъезде, — сказала она. — Кто это?

— Никто.

— Да? Хоть бы соврала, что домработница.

Что ж поделать, не догадалась. Я с мамой глазами встретилась, а потом сделала шаг вперёд, преграждая ей дорогу. Она остановилась и сверкнула на меня глазами.

— У тебя кто-то есть?

— Я не должна отвечать.

— Замечательно. — Мама отступила и недовольно поджала губы.

— Я не понимаю, чему ты удивляешься. Ты же сама мне говорила, что я неразборчива в связях. Даже к психологу меня водила. Кажется, ты тогда с ним встречалась?

— Ты просто глупая девчонка, ты не понимаешь, что ты делаешь.

— Мама, давай оставим всё, как есть. Жить вместе мы всё равно не можем, и Вадика твоего я не терплю. Так зачем ты хочешь всё вернуть? Мы с тобой до рукопашной дошли.

— В этом ты сама виновата.

— А я так не думаю.

Мы снова расстались, недовольные друг другом. Я очень остро чувствовала, насколько мама зла, смотрела на меня настороженно, но, видимо, поняла, что спорить бесполезно, упрямство у меня в крови, от неё же и досталось, и ушла. А я дверь за ней закрыла, постояла немного, прислушиваясь к её шагам в подъезде. Потом лифт на этаже зашумел, а вскоре всё стихло.

— Она ушла, — сообщила я Генке, когда в ванную зашла. И тут же его отругала: — Я же тебе сказала, чтобы ты сидел тихо, а тебя в ванную понесло!

Он запотевшее стекло душевой кабины ладонью протёр и посмотрел на меня.

— Слышно было?

— А ты как думаешь?

— Домой тебя звала?

Я вздохнула, вдруг загрустив.

— Звала.

— А ты?

— Не поеду. Не хочу.

Завьялов ничего не ответил, а я на пуфик у двери присела и стала наблюдать за ним. За два прошедших дня, я ещё не успела привыкнуть к его присутствию в своей жизни. А он уже был в ней, и мне это чертовски нравилось. Он был первым мужчиной, которого я подпустила к себе настолько близко. И могла сказать, осознавая всю ответственность за свои слова, что нисколько не жалею о случившемся между нами, никогда раньше мне не было так спокойно. И на Генку я могла смотреть, кажется, бесконечно. Как он душ принимает, как ест, как спит, и меня это приводило в такой восторг, что даже не беспокоило, не настораживало ничего. Я была не в том возрасте, чтобы беспокоиться из-за своих бесчисленных всплесков беспричинной радости, я воспринимала это, как само собой разумеющееся. Я ведь хотела его, мечтала, чтобы он хотел меня, и радовалась, что так отлично у нас всё складывается. Я получила то, что мне было нужно. Получила Генку Завьялова, и впитывала, как губка, всё, что он готов был мне дать и чему научить.

— Ты как-то повеселела, — сказала Ника, когда они с папкой с отдыха вернулись. Я крутилась перед зеркалом, примеряя купальник и парео, привезённые мне в подарок, и обернулась, услышав такое утверждение.

— Да? — вроде бы удивилась я.

— Мне так кажется. Как у тебя с тем парнем? Всё наладилось?

Я несколько секунд раздумывала, как стоит ответить, потом решила, что Прохоров хоть чем-то может мне послужить, и поэтому кивнула.

— Да, мы всё выяснили. Всё хорошо.

— Здорово. Глаза у тебя по-настоящему влюблённой женщины.

— Влюблённой? — Вот тут я искренне удивилась. — Это заметно?

— А почему ты так удивляешься? Сама же говорила, что влюблена.

Я парео узлом на груди завязала, потом присела рядом с Никой на кровать. Улыбнулась маленькому Ваньке, который возился со шляпкой матери, теребил бант, потом шляпу на голову надел.

— Скажи мне честно, ты не против, что я с вами жить буду?

— А почему я должна быть против?

Я неуверенно пожала плечами.

— Вась, ты всерьёз с ней разругалась?

— Мы уже помирились. Вроде бы… Она приходила, просила вернуться, но я, правда, не хочу.

— Тогда не возвращайся. Ты девочка взрослая, не обязана жить дома.

— Но ты не против? — настаивала я.

— Да прекрати, — Ника от меня отмахнулась. — Я тебе не мать и не мачеха, мы с тобой подруги. И ты дочь моего мужа. Почему я должна быть против? — Она посмотрела на меня. — И не слушай, что она тебе говорит. Кирилл тебя очень любит.

Я кивнула. У Ники тоже было не всё хорошо в отношениях с матерью, и испортились они, как раз благодаря её отчиму, поэтому она с таким пониманием всегда выслушивала меня, когда я жаловаться принималась. Но, несмотря на это, я старалась не перебарщивать. Моя мать не монстр, просто нам трудно понять друг друга, поэтому жаловаться я старалась только тогда, когда терпеть уже было невозможно. Хотелось иногда кому-нибудь поплакаться. А кому, если не Нике? Отцу нельзя, он тут же пойдёт решать мои проблемы, а сталкивать мать и Филина лбами, я опасалась. Всё-таки они оба считались моими родителями. А вот Ника выслушает и совет даст, за что я её и люблю. За терпение и желание вникать в мои проблемы, хоть они её и не касаются никак.

Выйдя из спальни отца и Ники, я в коридоре с Завьяловым столкнулась. Он брови вздёрнул, удивившись моему наряду, и поинтересовался:

— Кто-то едет отдыхать?

— Кто-то мечтает поехать, — ответила я. Парео развязала, чтобы похвастаться ярким бикини. — Мне идёт?

Генка опасливо через плечо оглянулся, а потом мне пальцем погрозил, как маленькой.

— Иди одевайся.

— Ты не ответил.

Генка дверь в мою комнату открыл и меня внутрь легонько подтолкнул. А я рассмеялась.

— Как ты себя ведёшь? — выговаривал мне этот зануда на следующий день. Вёз меня в институт и бубнил. — Мы же договаривались.

— Я знаю.

— Знает она… Вась, это не шутка. Если Кирилл узнает, он пальцем грозить не станет. Лично мне оторвут голову. И не только голову, — закончил он мрачно.

Я к нему придвинулась, секунду разглядывала его профиль, потом его щеки коснулась.

— Ген, ну не ругай меня.

Завьялов головой дёрнул.

— Вась.

Я руку убрала. Знала, что Генка не любит, когда его отвлекают от дороги.

— Но купальник тебе понравился?

— Понравился.

— Я сейчас убью тебя, — решила я, а Завьялов, наконец, рассмеялся.

— Понравился.

Машина остановилась на институтской стоянке, и я, пользуясь тем, что окна тонированные, к Генке потянулась. Тёмные очки с него сняла и поцеловала.

Вот с этого всё и началось. Мы никогда не говорили о любви, не решали важных вопросов, будущего просто не было. Зато здесь и сейчас — всё замечательно. Балансировали на грани, столько раз от возможности быть пойманными нас отделяла какая-то минута или две, но нас друг к другу тянуло со страшной силой, а уж как я его ревновала. Даже себе боялась сознаться, что не просто влюбилась, а пропала, а вот ревность была ярко выраженная. Меня бесило, когда рядом с ним появлялась женщина. Я могла случайно увидеть или услышать от папки или Ники женское имя, которое с ним связывали непонятно почему, и у меня внутри нестерпимый огонь вспыхивал. Единственное, что мне хватало ума не устраивать Генке по каждому поводу скандалы. Знала, что он ни с кем не встречается и уж тем более ни с кем не спит, кроме меня, поэтому и мучилась молча, понимая, что у меня явное обострение появившейся ниоткуда болезни. Завьялов был взрослым, независимым и знал всё лучше меня, и это иногда жутко раздражало. Так хотелось объяснить ему, что лучше меня он точно никого не найдёт, и поэтому нечего по сторонам смотреть. Я полностью сменила гардероб, избавилась от всех легкомысленных, на мой взгляд, нарядов, одеваться начала более продуманно, соблазнительно и провокационно. Я старалась не выглядеть, но хотя бы вести себя взрослее и увереннее. Всё для Завьялова. И уже через пару месяцев наших отношений, вспомнить не могла, как это было — без него. Был кто-то другой, о ком я думала, мечтала, не понимая, что и мечтать не о чем — вот он, только руку протяни. И мой. Иногда мне так хотелось, чтобы все узнали, увидеть удивление на лицах родных и знакомых, объявить всем, что я уже не свободная девушка, и что я больше не ищу идеал. Я неожиданно поняла, что совсем не хочу этот самый идеал, с ним скучно было бы до невозможности, а я так уже не смогу.

Как-то незаметно я отдалилась от институтских друзей. Я появлялась только на занятиях, а после скорее убегала, занятая своими делами и мыслями. Посиделки в кафе, общественная жизнь, о которой я ещё совсем недавно говорила родителям, были позабыты, я лишь таинственно улыбалась в ответ на приглашения и вопросы о моём странном поведении, а думала о том, что соврать в очередной раз отцу, чтобы этой ночью дома не появляться. Бедной Верке, наверное, уже икается каждый раз, как я вспоминаю её имя, при разговорах с папкой и Никой. Но свадьба её оказалась очень кстати, я постоянно отговаривалась тем, что подруге помогаю. Когда-нибудь мне за это по заслугам воздастся, честное слово, мне даже самой неловко от такого количества некачественной лжи. Но папка был занят, да ещё строительство дома повисло на их с Никой шеях, и им просто некогда было вникать в подробности моей личной жизни, чем я бессовестно пользовалась.

Встречались мы с Генкой на его квартире. Когда я в первый раз переступила порог его "дома", у меня был серьёзный шок. Это и домом-то нельзя было назвать, это был полный ужас. Я когда квартиру осмотрела, к Завьялову повернулась и спросила:

— Ты её вчера купил?

Он посмотрел удивлённо.

— Нет, а что?

— Что? — Я только руками развела.

Генка ключи на стол бросил.

— Я просто не успел… устроиться, — наконец подобрал он слово. — Я тебя предупреждал, что у меня дома не очень.

— Ген, я думала у тебя не убрано. А тут и убирать-то нечего. — Я снова по сторонам посмотрела, на пустые стены. — Сколько ты здесь уже живёшь?

Он равнодушно пожал плечами.

— Года полтора.

— Знаешь, ты судьбе обязан за то, что она тебя со мной свела. Иначе ты так и состарился бы… здесь.

Генка глаза закатил, пиджак снял и на крючок на вешалке его повесил. Больше некуда было!

И ведь квартира неплохая. Три комнаты, кухня огромная, дом в новостройке в хорошем районе, даже с подземным гаражом, а внутри, кроме стен и плинтусов, почти ничего нет. Вот как так жить можно? Как я понимаю, квартиру Завьялов купил, а что с ней дальше делать — не знал. И подсказать некому, ни одной женщины подходящей за полтора года не нашлось. Хотя, что это я по этому поводу злорадствую? Всё в этом доме ждёт моей руки. После этой мысли, у меня даже настроение поднялось.

Количество мебели в трёхкомнатной квартире можно было по пальцам пересчитать. Кухня была лучше всего обустроена, всё под красное дерево, встроенная техника, половина из которой, Завьялову точно не нужна, а у другой стены одинокий стул. На кухне даже стола нет. Зато он есть в большой комнате: круглый, дубовый и заметно потёртый. Сразу понятно, что он не новый, далеко не новый, и явно что-то для Генки значит, раз он его в новую квартиру перевёз. Ещё в комнате шкаф, огромный диван и телевизор на стене. Вся остальная техника — домашний кинотеатр, музыкальный центр и ноутбук прямо на полу стоят. В двух остальных комнатах мебели и того меньше — в одной шкаф, в другой кровать. Вот поверите, я никогда такого не видела.

— Просто не знаю, как ты тут жил полтора года, — продолжала удивляться я. На диван встала, перешагнула через ноги Завьялова, а потом рядом с ним опустилась.

— Вась, я здесь только ночую, и то через раз.

Я подозрительно на него посмотрела.

— Ты зачем мне это говоришь?

Генка рассмеялся.

— А что, не надо?

— Ген…

— Ну ладно, чего ты надулась? — Он одной рукой меня обнял, я рядом с ним прилегла, и подбородок на его груди устроила. Задумалась.

— Денег мне дашь завтра, — решила я, наконец. — С этой квартирой надо срочно что-то делать, так жить нельзя.

Грудь Завьялова поднялась и опустилась в тяжёлом вздохе. Он достал из пачки сигарету и закурил, а я с его лица глаз не спускала. Потом улыбнулась.

— Я не буду увлекаться, обещаю. Но квартиру нужно обставить. Это даже не спартанские условия, Ген, это… неизвестно что.

— Делай, что хочешь.

Я губами к его груди прижалась.

— Как многообещающе.

Завьялов ладонью по моим волосам провёл. Его пальцы замерли, потом медленно сжались в кулак, а я от удовольствия зажмурилась. Это был один из тех моментов, которые хочется запомнить. Из-за умиротворения, затопившего тебя, из-за молчания, когда никаких слов не нужно. И кажется, что тепло в душе, которое ты сейчас чувствуешь, навсегда в твоей жизни останется.

Я от груди Завьялова оторвалась и к его губам потянулась. Носом о его щёку потёрлась, прежде чем поцеловать. От Генки пахло табаком и немножко коньяком.

— Не понимаю, зачем я тебе нужен, — со смешком произнёс он после поцелуя. Подушечкой большого пальца моей щеки коснулся, а я снова его поцеловала, правда, почти тут же отстранилась.

— Я тебя хочу.

Он только головой качнул, якобы потрясённо.

— Какие слова мы научились говорить.

Я решила не обращать внимания на насмешку в его голосе.

— К тому же, — продолжила я, — я тебе нужна. Иначе ты совсем пропадёшь.

— Да? — Этим утверждением Генка, кажется, всерьёз заинтересовался. Сигарету затушил, и меня уже двумя руками обнял. Пуговицы его рубашки на моей груди разошлись, открывая его взгляду слишком многое, и я мгновенно заметила, как изменилось выражение глаз Завьялова. Я упивалась такой реакцией, каждую секунду смаковала.

— Да, — шепнула я, не мешая ему снимать с меня рубашку. — И скоро ты сам поймёшь, насколько я тебе нужна. — Я выпрямилась и даже плечи расправила, давая Завьялову возможность как следует меня рассмотреть и оценить в полной мере. — Лучше меня нет. — Лукаво улыбнулась. — Ты ведь это понимаешь?

Генка откровенно смеялся надо мной, глаза смотрели с намёком, но я уже не смеялась. Наклонилась к нему и посмотрела серьёзно.

— Лучше меня никого не будет. Запомни мои слова.

— Воображала, — шепнул он мне в губы, поддразнивая.

— Нет. Обыкновенная принцесса. Сам говорил.

Вот только принцессы не связывают свою жизнь с охранниками. Однажды Завьялов скажет мне это, вроде бы с сожалением, а нестерпимо больно станет мне, а не ему. Но тогда я ещё не знала, что услышу эти слова, как не знала и того, что моя любовная горячка, в которой я пребывала первые пару месяцев наших отношений, не имеет ничего общего с тем чувством, которое придёт ему на смену. Когда станет понятно, что я не просто влюбилась, а готова понять и принять этого мужчину со всеми его проблемами и недостатками. Когда начала узнавать подробности жизни, прошлое и настоящее, какие-то потаённые страхи и надежды, что время от времени всплывали на поверхность, а Генка каждый раз пугался, старался всё это спрятать от меня, не понимая, что этим самым лишь больше открывается, и я в какой-то момент начала понимать, что я, наверное, единственный человек на этом свете, которого он подпустил к себе настолько близко. Но и передо мной душу открывать не хотел, сопротивлялся, но всё чаще пасовал, понимая, что мне на самом деле важно, чем он живёт и даже чего он боится. Мне раньше в голову никогда не приходило, что Завьялов бояться чего-то может. Он в моих глазах был олицетворением мужественности, уверенности в себе и даже, в некоторой степени, наплевательского отношения к проблемам, которые беспокоили обычных людей. А оказывается, он такой же, как и все, со своими тараканами в голове, так сказать. Сам Генка долго не хотел мне ничего рассказывать о своей жизни, но получалось так, что мы много времени проводили вместе, и я становилась свидетелем его повседневной жизни, обращала внимание на его настроение, невольно прислушивалась к его телефонным разговорам. И когда он, в конце концов, решил мне всё рассказать, то я долго пребывала в шоке, правда, ему постаралась этого не показать. Генка мне открылся, хоть и делал вид, что сдался под нажимом, но я-то знала, что для него это значило гораздо больше, чем для меня, хоть и отрицал изо всех сил. А началось всё с его квартиры, когда я всерьёз взялась за её обустройство. Получила от Завьялова дубликат ключей, пластиковую карточку с энной суммой денег на счету, которую я поторопилась проверить в ближайшем банкомате. Несколько удивлённо вздёрнула брови, оценив сумму, всё-таки вгонять Генку в долги мне не хотелось. А тут выяснилось, что он явно не на одну зарплату охранника живёт, чему я про себя порадовалась, но мелькнувшую мысль о будущем поторопилась от себя отогнать. Никаких планов на будущее я не строю, просто помогаю беспомощному мужчине обустроить свой быт. И, наконец, занялась покупками. Всерьёз так этим увлеклась, вникая в детали и обдумывая каждую мелочь. Делать из квартиры Завьялова семейное гнёздышко, конечно, не стоит, спугнуть его мне совсем не хочется, поэтому на мне лежала двойная ответственность: нужно было обустроить холостяцкий быт со всеми удобствами, но так, чтобы удобства эти в глаза не бросались. Я даже согласилась, скрепя сердце, правда, поставить в одну из комнат тренажёры вместо мебели. Но раз ему так хочется… В конце концов, это его квартира.

Зато теперь у Генки появилась нормальная спальня и полноценная гостиная. Я купила мебель, позвала декораторов, а кровать решила сделать на заказ. Как оказалось, купить в магазине кровать под Генкин рост, дело нереальное. Зато, в итоге, получилось поистине царское ложе.

— Где ты в последнее время пропадаешь? — удивлялся папка, с некоторым недовольством наблюдая за тем, как я второпях завтракаю. — Утром убежала — и всё, нет тебя. Днём нет, вечером нет, — он хмыкнул, — ночью тоже нет.

Я возмущённо распахнула глаза.

— Ну, пап!

— Что, я не прав? — Он взглянул на Нику. — Всё-таки когда она с матерью жила, мне спокойнее было. Я тешил себя надеждой, что ночует она дома.

— Она уже взрослая, Кирилл.

— Вот и я про то. — Филин снова на меня посмотрел. — Больно активный, я смотрю, у тебя активист. — Я так поняла, что он про Прохорова говорит, и стыдливо опустила глаза в свою тарелку. — Надо Генке сказать, чтобы присмотрел за тобой.

Я попыталась убрать с лица улыбку.

— Пусть присмотрит, — согласилась я.

Папка выглядел очень серьёзным и даже обеспокоенным, и у меня на душе все-таки поселилась тревога. Вспомнила Генкины слова о том, что если отец о нас с ним узнает, точно будет много шума. И скорее всего, не только шума. Такую ложь он даже мне не скоро простит, что уж говорить о Завьялове, который, вообще-то, защищать меня должен от всяческих напастей.

Я всё утро, на занятиях, об этом думала, никак не могла успокоиться и оправдание достойное себе найти, как обычно поступала, когда была неправа, но мне чего-то очень хотелось. И отвлеклась от неприятных мыслей только когда приехала к Завьялову, и пришлось руководить сборкой мебели. Как раз привезли кровать, и я очень беспокоилась, не повредили ли грузчики мягкую спинку, которая должна будет крепиться к стене. Всё то время, что сборщики кровать собирали, я стояла у них над душой и следила зорким взглядом за их работой. И поэтому не сразу заметила появившуюся в квартире гостью. Она вошла через распахнутую настежь входную дверь, и принялась с интересом осматриваться. Я поначалу не придала значения её появлению, решила, что она декоратор или ещё какой работник, но уж слишком заинтересованно она по сторонам поглядывала. И всё чаще в мою сторону косилась, чем, по сути, моё внимание и привлекла. Я настороженно сузила глаза, наблюдая за ней, окинула оценивающим взглядом. Так, ничего особенного, разве что взгляд чересчур вызывающий, внимание к её лицу приковывает.

— Вы кого-то ищете? — поинтересовалась я чуть свысока.

Девушка снова в мою сторону повернулась.

— Гены нет?

Я сложила руки на груди, и повторила за ней, подтверждая:

— Гены нет. А вы по какому вопросу?

Она странно усмехнулась и уселась в новое кресло, стоявшее посреди гостиной.

— Я его подожду.

Такой наглости я, признаться, не ожидала. И пока раздумывала, что предпринять, Завьялов появился. Кинул взгляд на работающих сборщиков, и тут же к девушке повернулся, меня даже взглядом не удостоив.

— Ты уже приехала? — И руку ей протянул. — Пойдём на кухню.

Я, с открытым от удивления ртом, наблюдала за тем, как он уводит девушку с моих глаз, да ещё и за плечи её приобнимает. Я пребывала в полной растерянности. Это что такое происходит? Ни секунды больше не сомневаясь, я направилась в сторону кухни, вслед за удалившейся парочкой. Правда, заходить в кухню не стала, остановилась в дверях, наблюдая. Генка с девушкой о чём-то негромко беседовал, стоя у окна, слов я не слышала, но зато прекрасно видела, как он достал из кармана пачку денег и гостье отдал. Я брови вздёрнула, а Завьялов девушке сказал:

— Всё, иди.

Гостья спорить не стала, направилась к выходу, а проходя мимо меня, чуть замешкалась и даже улыбнулась, чересчур приторно.

— До свидания.

Я ей не ответила, лишь сильнее нахмурилась.

— Я забыл, что ты тут мебельный салон устроила, — сказал мне Генка вместо объяснений и извинений. А я в свою очередь решила поинтересоваться:

— Завьялов, ты не обнаглел, нет?

— Вась.

— Прекрати "васькать". Я, как последняя дура, кровати ему покупаю, а он каких-то баб за деньги водит! И ещё за какие деньги!..

Он подошёл ко мне, в глаза заглянул, а потом, совершенно неожиданно для меня, обхватил пальцами мой подбородок.

— Уймись, сказал. Это моя сестра.

— Сестра? — удивлённо повторила я, а Генка меня уже отпустил и из кухни вышел. Я направилась следом за ним в прихожую. — У тебя есть сестра?

Завьялов обернулся и уже не таким напряжённым тоном, сказал:

— Представь себе. Ещё вопросы будут?

Мне очень хотелось ответить, что, конечно, будут, но что-то меня удержало от подобной наглости. Промолчала, а Генка довольно кивнул, добавил:

— Я ушёл, — и вышел за дверь. А я осталась, обескураженная.

Все последующие дни я ждала, что он мне про сестру расскажет. Хоть эта девушка мне и не слишком с первого взгляда понравилась, о чём я, конечно, благоразумно умолчала, но мне всё равно хотелось знать всё о Генкиной семье. А он молчал. Делал вид, что ничего не было и никто не приходил. А если я принималась осторожно его расспрашивать, сразу переводил разговор на купленную мною мебель, на покупки, лишь бы на мои вопросы не отвечать. Я терпела, во-первых, мне ничего другого не оставалось, а во-вторых, интуитивно чувствовала, что что-то здесь не так, и старалась искренне радоваться, когда Генка говорил, что доволен моими стараниями. Меня же новая мебель уже не так сильно интересовала, что в ней особенного? Стоит себе и стоит. А вот то, что у Завьялова в голове и на сердце, очень меня интересовало. И единственное, что запомнила, в какой тревоге заметался Генкин взгляд по обновлённой гостиной, когда он только зашёл туда, чтобы оценить результат. Я заметила беспокойство в его глазах, когда он не увидел своего дивана, и у меня само вырвалось:

— Стол у окна поставили, просто скатертью накрыли. И стулья новые к нему подобрали.

Генкины плечи тут же расслабились, и он коротко кивнул.

— А откуда у тебя этот стол? — не утерпела я.

— Бабушкин, из её квартиры.

— А-а, — протянула я, хотя этот ответ мало что для меня прояснил. — А бабушка…

— Умерла.

Иногда Завьялов становился невозможным, невыносимым человеком, так и хотелось разбить что-нибудь о его голову. Если он не хотел говорить, из него лишнего слова было не вытянуть. Скажет полслова и замолчит, а ты об остальном сама, как хочешь, догадывайся. Но не мытьём, так катаньем, постепенно, но я всё из него вытянула. Присматривалась, прислушивалась, и в итоге о многом сама догадалась, и Завьялову ничего не оставалось, как объясниться, чтобы я себе лишних небылиц не напридумывала. Но видит Бог, он сопротивлялся, как мог. Но так случилось, что я познакомилась не только с его сестрой, но и с младшим братом. Неприятный тип, от общения с которым у меня мурашки величиной с кошку, честно. Ещё неприятнее, чем его востроносая хитрющая сестрица, которая каждый месяц за деньгами к старшему брату приезжает. Стас — нахальный, беспардонный тип, залюбленный своими родителями просто до безобразия, так я считаю. И если я избалованная и испорченная, как некоторые считают, то в случае Стасика — это просто клиника. К тому же, у него жуткая манера ввязываться во всякие дурные компании и неприятности, из которых его вытаскивать приходится Генке. Порой звонки его родственников меня просто до бешенства доводили. Так и хотелось сказать ему: "Сядь рядом со мной и сиди, пусть сами со своими проблемами разбираются!". Лично мне, никого из них жалко не было. Я всегда на своих биологических родителей поражалась, но родня Завьялова — это полное безобразие. Во-первых, Генка их практически содержал, хотя все его родственники были людьми взрослыми и работоспособными, но средств к существованию им вечно не хватало. Оксана, Генкина сестра, год назад замуж вышла, но всё равно к брату за деньгами приходила, как по расписанию. Запросы у неё, видите ли!.. Я вот искренне считаю, что запросы должны быть обращены к тому, кто содержать тебя обязан. К отцу, ладно, пусть к брату, но если у тебя есть муж, то пусть он зарабатывает и жену балует. И жить тогда нужно по его заработкам, раз мужа себе сама выбрала. Я даже Завьялову это объяснить попыталась, но он, кажется, всерьёз мои слова не воспринял. И тогда я ещё до конца не понимала истинную причину.

Во-вторых, Стасик. Это отдельная головная боль. Такое чувство, что мозгов у парня не было совсем. Что он только не творит! Кажется, всерьёз верит, что ему в этом городе можно всё. Тоже мне, принц… Это мне всё можно, а он кто такой? Да, каждый раз, когда он влипает в неприятности, спасать его приезжает Завьялов, и все знают, кто он такой и чего стоит ждать, если Генку рассердить. Но всё равно, что это за самоуправство? Это я про Стасика. Он постоянно ввязывается в драки, он зависает в клубах, деньгами швыряется, словно они у него есть или он хоть что-то зарабатывает. А однажды, как я выяснила, Генке даже пришлось его от суда и тюрьмы отмазывать, когда этот недоумок, в компании пьяных дружков, отправился магазин грабить. Видите ли, денег у них не хватило расплатиться на кассе, и они решили взять своё бесплатно. Даже удивительно, как в таком тщедушном, хрупком тельце, столько дури и пакости уместиться может. Генке ничего не стоило братца одним ударом кулака, размером с его голову, пришибить, а он вместо этого с ним возится и лишнюю головную боль себе наживает. А все его родственники относятся к нему так, словно он обязан им помогать — и деньгами, и делами. И я очень долго думала, что Генка всё делает из любви к семье, что его так воспитали, вот и мается мужик. А когда правду узнала, долго в себя прийти не могла от шока.

Оказывается, он с ними даже никогда не жил! И с матерью со своей не жил. Она родила его в семнадцать лет, непонятно от кого, и отдала на воспитание своей матери, за ненадобностью. Это Генка произнёс это слово, произнёс абсолютно будничным тоном, а у меня сердце ёкнуло и почти остановилось в тот момент. Как это — за ненадобностью? Он же был младенцем, и ещё не успел ей надоесть, не успел вырасти и её обидеть хоть чем-то, а он уже стал не нужен?

Воспитывала Генку бабушка, и лет до пяти он свою мать вообще не видел, только на фотографиях. Она была занята тем, что устраивала свою жизнь, даже в Москве несколько лет жила, потом вернулась, вышла замуж и родила других, нужных ей детей. А про старшего сына не помнила или не хотела вспоминать, даже мать навещала очень редко. Генка мне сказал, что не помнит, чтобы в детстве особо страдал без матери, ему вполне хватало бабушки, это уже когда постарше стал, в школу пошёл, начал задумываться, почему он ей неинтересен. Но бабушка обсуждать с ним его родную мать отказывалась, и ему ничего не оставалось, как свыкнуться с мыслью, что родителей у него нет, есть только бабушка, и думать надо только о ней. Жили они хорошо, Генка с некоторой гордостью говорил, что был неконфликтным ребёнком, бабушке старался помогать, благо физические возможности позволяли, правда, денег всегда не хватало, помощи со стороны не было, но и к этому, в конце концов, привыкли, экономия стала нормой жизни. Хоть Генка и говорил про безденежье с лёгкостью, но я, уже неплохо его зная, догадывалась, что ему, наверняка, хотелось всё изменить. И если посмотреть на него теперешнего, уверенного в себе и в своём завтрашнем дне, понимаешь, что цели своей он, в конце концов, добился: у него есть деньги, квартира, машина, он многое может себе позволить, но что со всем этим дальше делать, он, кажется, придумать не смог. Вот и раздавал деньги направо и налево, выручая дорогих, в прямом смысле этого слова, родственников.

С матерью общаться начал только после смерти бабушки. Генку должны были забрать в армию, и на кого-то нужно было оставить квартиру и заботы об установке памятника на бабушкиной могиле. Генка мне сказал, что в то время он сам себе напоминал бедного родственника, и мать относилась к нему, скорее, с сожалением и снисходительностью, как к чужому, а не к сыну. Они не знали, не умели общаться, всё было непривычно и неловко. Он даже рад был уйти в армию, чтобы сбежать от свалившихся на него родственных отношений, которые его жутко смущали. Но и спустя два года, когда он вернулся, легче и проще не стало. Никто не поинтересовался, не нужно ли ему что, помощь или просто поддержка, и Завьялов сам навязываться семье матери не стал. Знал, что мать его стесняется. Она была ещё достаточно молодой женщиной, и он, на роль её сына, совсем не подходил. Вот Стасик — да. Худенький, белокурый мальчик с ясными глазами, очень воспитанный, занимающийся в музыкальной школе. А когда Генка появлялся в их доме, к своим годам вытянувшийся до сто девяносто двух сантиметров, с пудовыми кулаками, стриженным по военному затылком и громовым голосом, все начинали нервничать, даже муж матери. Никак он не вписывался в их семью, а когда говорил: "Мама", та неизменно вздрагивала. А в итоге всё получалось не так, как должно было случиться по всем законам справедливости. Через несколько лет лучистые глаза Стасика потухли из-за его неуёмной любви к выпивке и гулянкам, Оксана превратилась в отъявленную лентяйку, а единственный, кто добился достатка и благополучия — это Генка. Всё наоборот, и его мать это, наверняка, злит. Именно у её старшего, такого ненужного сына, с мозгами оказалось всё в порядке, и ему вменили в обязанность — заботиться обо всех остальных. Уж не знаю как, но его заставили, ему внушили ответственность за семью, к которой он, по сути, никогда и не принадлежал, и Завьялов послушно взвалил на себя эту ношу и теперь тянет на себе родственников в светлое будущее. И я прекрасно понимаю, что всё это из-за его матери. Он всё ещё пытается доказать ей, что заслуживает её одобрения, не смотря ни на что.

Может, поэтому он и ко мне так относится? У меня тоже сложности с родителями, разве что моя мать не отдала меня сразу после рождения, не спихнула ответственность за меня на кого-то другого. Правда, ей самой очень быстро наскучили пелёнки и детские проблемы, и я заняла лишь небольшую часть её жизни, и точно не стала чем-то важным и необходимым. Обо мне вспоминали и любили в перерывах между новой любовью и очередным замужеством, когда маме требовалась доля неподкупной детской любви. Но мне повезло, мама вышла замуж за Кирилла Филина, и тот, неожиданно для всех, прикипел ко мне душой, и все заботы обо мне взял на себя. А вот у Генки такого в жизни не случилось, но он радовался за меня и, как и папка, принимал меня такой, какая я есть — с капризами, амбициями и, порой, странными желаниями. За это я их обоих и люблю.

И уже не сомневаюсь в этом. В смысле, в том, что люблю… обоих.

Я Генку обняла, руками широкие плечи обхватила и, дразня, грудью к его спине прижалась. Поразглядывала немного его профиль и покрывшийся лёгкой щетиной подбородок. А Генка независимо повёл плечами.

— Вась, мне в ресторан надо.

— Правда, надо? — усомнилась я, а он улыбнулся.

— Правда.

Я руки убрала, и он поднялся.

— А ты домой поезжай, ладно?

Я на подушки откинулась.

— Ты надолго, да?

— Да. Да и тебе не мешает дома появляться почаще. Ты за последний месяц у меня сколько раз ночевала?

— Не так уж и много, — заверила я его.

— Лично я не спорю. — Он кинул на меня весёлый взгляд. — Но Кириллу об этом совсем не нужно лишний раз задумываться.

Я усмехнулась.

— Да, если так пойдёт и дальше, он заставит Прохорова на мне жениться. А тот ведь ни сном, ни духом.

— Вот и не подводи парня под монастырь.

— Какой ещё монастырь? — решила возмутиться я. — Я буду прекрасной женой, самой лучшей!

Генка рассмеялся. Стоял перед зеркалом и пуговицы на белоснежной рубашке застёгивал, а я внимательно за ним наблюдала. Потом позвала:

— Гена.

— Что? — Он даже не обернулся. А я на локтях приподнялась, не спуская с него напряжённого взгляда, но постаралась, чтобы мой голос прозвучал немного игриво:

— А может, ты на мне женишься?

Завьялов оглянулся через плечо, посмотрел изумлённо, но заметив на моих губах улыбку, лишь хмыкнул. Головой покачал. Я же, под его взглядом, легко пожала плечами, хотя сердце, как сумасшедшее стучало. Вот если бы Генка услышал…

— А что? Верка вон вышла замуж, а я что, хуже?

Он пиджак взял и к постели подошёл на минуту. Наклонился ко мне и в нос поцеловал. Как маленькую.

— У тебя ещё нос не дорос.

— А у Верки дорос?

— И у неё не дорос, просто у неё мозгов нет совсем, и она этого не понимает.

— То есть, до того, чтобы с тобой спать, у меня нос дорос, а…

— Вась, хватит. — Он не слишком любезно меня перебил, потом притянул меня к себе, не смотря на лёгкое сопротивление с моей стороны, и поцеловал. И ещё раз наказал: — Поезжай домой.

Я ему вслед подушку кинула, и тут же в этом раскаялась. Сейчас точно не время выказывать свою строптивость, это лишь лишний раз докажет правоту Завьялова. А я не маленькая, и даже не девочка, его усилиями, и чувствую я себя вполне уверенно. И за свои слова отвечу, если потребуется… Да, я уже готова к тому, чтобы рассказать папке правду. И к последствиям готова. Даже замуж… Ещё совсем недавно удивлялась сумасшествию Верки, когда той замуж приспичило, а сейчас сама многое бы отдала, лишь бы больше не прятаться и ничего не скрывать.

Через несколько дней, воспользовавшись тем, что папка с Никой в Москву уехали на выходные, я решила в "Три пескаря" приехать. Вечерами я здесь не часто появлялась, это ни Филину, ни Генке не нравилось, в основном я днём приезжала, пообедать, например. А вечерами редко и ненадолго. Пару коктейлей выпить и шоу-программу посмотреть, когда желание такое возникало. Сидела в баре и за Завьяловым украдкой наблюдала. Как он по ресторану расхаживает, распоряжения раздаёт, а иногда в мою сторону укоризненные взгляды кидает, видимо, чувствует моё внимание и оно ему нервы щекочет. По крайней мере, мне приятно так думать. А сегодня, не успев войти в ресторан, я услышала, как меня окликнули.

— Василиса.

Я обернулась и едва заметно вздёрнула одну бровь, глядя на Генкину сестру. Она, видимо, уже некоторое время прохаживалась по дорожке, от ресторана до крыльца музея и обратно, и высматривала кого-то. То ли брата, то ли меня. Кого она ещё здесь знает?

Я спустилась со ступенек, готовая её выслушать.

— Привет.

Я кивнула в ответ на её приветствие. Как-то мне не очень хотелось с Оксаной общаться. Мы виделись уже несколько раз, но напрямую никогда не разговаривали, рядом всегда был Генка, и он всегда торопился сестру от меня увести, видимо, боялся, что той откроется правда о наших отношениях. Завьялов же очень старался их скрыть, делал вид, что настолько рьяно меня защищает, что лучше мне от него дальше, чем на десять шагов, не отдаляться.

Оксана посмотрела на охранника у дверей ресторана.

— Ты не знаешь, Генка здесь? Я его уже пару дней выловить пытаюсь.

— Вообще-то, его не было в городе, — пояснила я.

— А, вот в чём дело.

— Тебе нужно с ним поговорить?

Она тут же закивала.

— Очень нужно.

Я с трудом подавила вздох. Снова непредвиденные траты.

— Он ведь в ресторан приедет? Ты не против, если я… Меня одну не пустят.

Вот если бы она не была Генкиной родственницей, я бы на поводу у неё не пошла. А тут задумалась о том, что Генке может не понравиться, если я его любимую сестрёнку отфутболю, и поэтому согласилась. Мы вместе вошли в ресторан, я улыбнулась управляющему, а войдя в зал, сразу направилась к бару, все столики, очень кстати, были заняты. Старалась не обращать внимания на то, что Оксана не слишком прилично крутит головой по сторонам, осматриваясь. Она присела на соседний со мной табурет, и снова мне улыбнулась. Она мне, а я Егору, бармену.

— Привет, — негромко сказал он, приветливо улыбаясь. — У нас сегодня аншлаг.

— Я заметила.

— Тебе как всегда?

Я кивнула и на Оксану посмотрела вопрошающе.

— Мне мартини, — попросила она.

Я на стуле немного развернулась, ногу на ногу закинула, и ресторанный зал внимательным взглядом обвела.

— Даже не думала, что здесь так.

Я на Оксану взглянула.

— Как?

— Ну… — Она рукой повела. — Роскошно. — Усмехнулась. — Сама, наверное, знаешь, что в городе про "Пескари" говорят.

— Я не обращаю внимания на слухи. И тебе не советую.

— Да? Ну, некоторым, кроме слухов ничего не остаётся. У некоторых абсолютно банальная жизнь, в которой ничего примечательного нет.

— Ты же вроде замужем. И нет ничего примечательного?

Она улыбнулась несколько рассеянно, засмотрелась на музыкантов, которые появились на сцене и начали инструменты настраивать.

— Генка вообще-то запрещает мне сюда приходить, — сообщила она мне.

Вот в этом я с Завьяловым была полностью согласна, и уже сама начала сомневаться в правильности своего поступка. Не нравилась мне Оксана, мне всё время казалось, что она выжидает момент для какой-нибудь пакости. В конце концов, они со Стасиком близкие родственники, что ещё от них ждать?

— Зачем тебе Гена? — не выдержала я.

— Мама просила с ним поговорить. Семейное дело, знаешь ли.

Точно, денег просить будет. Зачем я её сюда привела?

— Егор, у нас есть мороженое?

— Есть. И даже вишня есть твоя любимая.

Я улыбнулась.

— Здорово. Хочу.

Оксана разглядывала меня, я чувствовала её пристальный взгляд.

— Что ты смотришь на меня?

Она фыркнула, вроде от смеха.

— Да так… А ты ничего, не заносчивая.

— А должна быть?

— Ну… Ты же дочка Филина, все знают, как он с тобой носится. А ты ничего.

— Вот спасибо тебе, — пробормотала я в лёгком раздражении. Вишенку за хвостик взяла и в мороженое окунула.

Оксана головой качнула.

— И что ты в Генке нашла, не понимаю.

Я замерла. На красную вишню уставилась, выдержала паузу, после чего бросила на Оксану напряжённый взгляд.

— Это ты сейчас о чём?

Она на стуле развернулась, облокотившись на барную стойку, и откровенно ухмыльнулась, глядя на меня.

— А то ты не знаешь.

— Не знаю.

— Да ладно. Всем понятно, что ты с ним спишь.

— Интересно. Всем — это кому?

— Ну, мне.

Я усмехнулась.

— Самомнение у тебя, однако.

Веселья в ней поубавилось.

— Не надо стерву включать, — посоветовала она. — Я тебя постарше буду, и понимаю побольше.

— Да что ты говоришь? — Я к ней повернулась. — Может, поспорим? Ты зачем пришла? Сказать мне, что я с твоим братом сплю? А тебе какое дело?

— Никакого, просто удивляюсь. Где ты, а где Генка.

— Где бы мы с ним не были, тебя там рядом нет. — Я всерьёз разозлилась и отвернулась от неё. Подумывала попросить охрану её выпроводить, но чёрт знает, на что эта особа способна. Как начнёт голосить на весь ресторан… И тогда неизвестно, кто меня вперёд убьёт — отец или Завьялов.

— Как думаешь, Генка мне машину купит?

Я отвлеклась от мороженого.

— За что это?

— Да просто так. Моя подруга продаёт "Рено", знаешь, маленькая такая, красненькая. И совсем недорого.

До меня, наконец, дошло, я перестала мучить вишенку и в рот её сунула, а после уже на Оксану посмотрела, встретила её улыбку.

— Ты что, шантажировать его пришла? — Я искренне рассмеялась. — Не забудь меня позвать на этот спектакль, такое грех пропустить.

Улыбка Оксаны немного померкла, но держалась она всё равно молодцом.

— Думаешь, не получится?

— Попробуй.

— А если он испугается, Вась?

Я холодно улыбнулась.

— Во-первых, не надо "васькать", ты мне никто. А во-вторых, не лезь не в своё дело.

— А почему оно не моё? Моё. Ведь если твой отец узнает, Генке не поздоровится, я правильно понимаю? Тебе-то Филин ничего не сделает, а вот Генке…

— Я не поняла сейчас, ты меня теперь шантажируешь? Так я по "Рено" не спец. Я водить вообще не умею.

— А тебе и не требуется. — Оксана допила мартини. — Нет, мне просто интересно, а что будет, если я расскажу твоему папе о том, с кем его любимая дочка развлекается?

— Очень любопытно, как ты это сделаешь. Выражаясь твоими же словами: где ты, а где Филин.

— Это не так трудно, на самом деле. Я, знаешь ли, работаю в туристическом комплексе, и вижу твоего отца почти каждый день. Правда, он о моём существовании вряд ли знает, но… Скандал я вполне могу устроить.

Я посмотрела на Егора, удостоверилась, что тот занят обслуживанием других клиентов и нас слышать не может. И тогда к Оксане придвинулась, даже в глаза ей посмотрела.

— А ты устрой. Устрой скандал, расскажи моему отцу. Мне вот тоже интересно, что будет? — Я вздохнула немного мечтательно. — Он устроит мне скандал, будет орать, запрёт меня дома, а Генка… Набьёт ему морду и уволит. В этом я не сомневаюсь. В то, что всерьёз решит голову ему отрывать, я не верю. Но уволит, это точно. А я, — я изобразила улыбку, — я буду плакать и убиваться, перестану есть и спать, и рыдать буду постоянно. А у меня, знаешь ли, самый лучший отец на свете. Он для меня всё сделает. И даже Генку простит, если я очень попрошу. Правда, жениться заставит. — И уже в следующий момент я посерьёзнела. — И веришь ли, я соглашусь сразу. А вот когда я стану его женой, ты и твоя семейка вот, что у меня получите, — я, совершенно не стесняясь, сунула ей под нос фигу. — И поверь мне, уж я смогу убедить своего мужа, что пора кончать с этой дурацкой благотворительностью. И ты, милая моя, тогда будешь уже своего мужа в бок толкать и требовать, чтобы он работать шёл. А братику твоему младшему, вообще… кранты. Я доходчиво обрисовала ситуацию? Так что давай, иди и рассказывай моему отцу. — Я от Оксаны отвернулась. — Пугать она меня будет. Взрослая. Я — дочь Филина, у меня зубов в два ряда, как у акулы. Ясно тебе?

Особенно, за Генку — загрызу. Но этого я вслух не сказала, хватит с этой шантажистки и остальной моей пламенной речи. Я подождала немного, если честно, надеялась, что Оксане самой ума хватит встать и уйти, но она продолжала сидеть и выжидать чего-то. Пришлось ей намекнуть.

— Я передам Гене, что ты заходила.

Оксана всё поняла и встала, правда, ещё раз спросила:

— Что ты в нём нашла?

— То, чего в других нет. До свидания.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не смотря на то, что весь разговор с сестрой Завьялова я провела на высшем уровне, разволновалась жутко. Хорошо хоть смогла этого не показать. Но после её ухода уже себе заказала мартини и выпила его чуть ли не залпом. После чего глубоко вздохнула. Теперь не плохо бы решить, стоит ли перед Генкой каяться. Или лучше промолчать? Может, и обойдётся?

Завьялов приехал через час, я к тому моменту перебралась в папкин кабинет и с Веркой по электронной почте обсуждала предстоящий зачёт по английской литературе. В данный момент меня это не слишком интересовало, но нужно было на что-то отвлечься. Даже начала план составлять, что именно нужно прочитать и какую литературу найти. Одним коленом на сидение папкиного кресла встала и над столом наклонилась, записывая свои мысли. Прикусила колпачок ручки.

— Ты здесь?

Я через плечо оглянулась и Генке улыбнулась.

— Здесь.

Он дверь на ключ запер и ко мне подошёл.

— Чем занимаешься?

— Учусь. Ты мной гордишься?

— А то. — Его ладони легли на мои бёдра и слегка их сжали. Я улыбнулась.

— Кто-то вернулся из Москвы в настроении.

— А ты, в настроении?

Я выпрямилась, и Завьялов тут же носом в мои волосы уткнулся. Я глаза закрыла.

— Я соскучилась

Он на мои слова никак не отреагировал, для меня это было неприятно, но вида я не подала. Повернулась к нему, когда он плеч моих коснулся, и обняла, на поцелуй ответила, тут же позабыв об огорчениях и тревогах. С Завьяловым вообще невозможно просто целоваться, он так не умеет. Он только наклонялся к моим губам и сразу рот открывал, с жадностью на меня набрасывался, и, наверное, поэтому каждый поцелуй с ним и превращался в нечто особенное, из-за чего я теряла всякую возможность рассуждать здраво и чувствовать что-либо, кроме его рук и поцелуев.

В ту ночь я ему сказала, что люблю его. Само вырвалось. Неожиданно подумала о том, что он, скорее всего, не понимает, насколько для меня наши отношения важны, и признаться захотелось.

— Люблю, — повторила я, и сама его поцеловала.

Он мне тогда ничего не ответил, я даже особых перемен в его настроении не заметила. Решила, что, возможно, он не услышал меня. Момент я выбрала, надо признаться, не самый лучший, когда Завьялов уже мало что соображал. Но мне так захотелось ему это сказать!..

И как чувствовала, что скоро всё сломается, потому что на следующее утро проснулась ни свет, ни заря, и лежала тихо, боясь Генку потревожить. Просто лежала рядом с ним, обнимала его и комнату свою разглядывала. Завьялов так не любил здесь оставаться на ночь, в квартире шефа, мы лишь изредка себе это позволяли, а сегодня мне от этого особенно горько вдруг стало. Мне тогда казалось, что сильнее на свете никто любить не может, и кто-то разумный внутри меня вполне мог удивиться моему выбору, не понимал, почему именно Завьялов, я и сама не знала и просто любила. До кома в горле, словно предчувствуя беду.

— Я виноват, — говорил потом Генка. — Я виноват, я всё пустил на самотёк. Тебе вообще нельзя было встречаться ни с Оксаной, ни со Стасом.

Я улыбнулась дрожащими губами.

— Этого трудно избежать, если встречаешься с девушкой больше полугода.

— Вот именно. — Завьялов на меня посмотрел, и мне страшно стало.

— Я люблю тебя.

— Вась!.. — В его голосе было столько нетерпения, он поднялся и по комнате забегал, снова начал тигра в клетке напоминать. — И не реви, я тебя прошу.

Я слёзы вытерла.

— Она никому ничего не скажет.

— Она не скажет, — согласился он. — А когда появится кто-то ещё? Вась, так нельзя. Всё и так, зашло слишком далеко, тебе не кажется?

— Ну почему, почему ты так боишься? — Я посмотрела на него. — Папа поймёт, вот увидишь… Если мы с ним поговорим…

— Вась, я не собираюсь ни с кем разговаривать! — Генка рукой взмахнул. — Нужно было закончить всё уже давно.

Я голову руками обхватила. Зажмурилась, стараясь внутренне собраться. Мне никак не верилось, что он может мне такое говорить. Я решила попробовать ещё раз:

— Гена, послушай, я, правда, тебя люблю. Я всё сделаю, я выслушаю тебя, и понять постараюсь, только давай не будем ругаться. Я не понимаю, почему из-за этой… — Видно в моих словах было столько выразительности, что Завьялов обернулся и посмотрел на меня в упор, и я обидное слово в адрес его сестры проглотила.

— Дело не в ней, ты же понимаешь. Дело в том, что мы с тобой заигрались.

— Заигрались? — Я глаза на него подняла. — Значит, это игра была?

Ему стало неудобно, Завьялов шею устало потёр, а потом ко мне подошёл и на корточки передо мной присел. Но не прикоснулся, не улыбнулся, только смотрел на меня, и снова подбирал слова.

— Котёнок. — Я уставилась на него, и Генка тут же исправился: — Вася, ты сама подумай. Мы с тобой… Давай не будем людей смешить?

Я головой замотала и поняла, что ещё одно слово в таком духе, и я точно разревусь. По-настоящему. Генка вот говорил, смотрел на меня, как на ребёнка бестолкового, а я могла думать только о том, что он отказывается меня слышать. Я в последние два дня только и повторяю ему, что люблю, люблю, люблю, а он смотрит с настороженностью, словно я ему угрожаю.

— Я не собираюсь никого смешить, — упрямо повторила я. — Я тебя люблю.

— Не любишь.

Я глаза распахнула, глядя на него с ужасом.

— Не смей мне этого говорить.

Он снова поднялся, не стерпев моего упрямства.

— Я тебе правду говорю. Ты всё себе придумала, понимаешь? И в этом тоже я виноват. — Завьялов отвернулся от меня и руки в бока упёр. Рубашка на спине натянулась, и мне больше всего на свете захотелось подойти к нему и рукой по напряжённым плечам провести. — Мне нужно было думать… Ты девушка молодая, романтичная. — Он вдруг хмыкнул и головой качнул. — Но мне и в голову не приходило, что ты влюбиться можешь.

— Почему? В тебя что, никто никогда не влюблялся?

Он посмотрел на меня.

— Вась, ты же всё понимаешь. Ты… Ты — это ты. У тебя своя дорога, и у тебя всё будет, чего бы ты ни захотела. У тебя всё впереди.

— Я тебя хочу.

— Чёрт, Вася! — Он вспыхнул в одно мгновение, и у меня сердце замерло. — Я не приз, и не породистый жеребец! Меня мало захотеть, ты так не думаешь? Неплохо бы меня спросить!

Дожила, теперь Завьялов на меня орёт.

— Я всё равно не понимаю, что случилось. — Я носом шмыгнула и снова слёзы вытерла, я из-за них почти ничего не видела, всё расплывалось. — Ещё вчера ты спал в моей постели, и всё было в порядке! Потом ты встретился с Оксаной — и всё! Что она тебе наговорила? Я не угрожала ей, Гена! Да, сказала всё, что думаю о ней и её семейке, но это была просто защита!

— Вася, это моя семья! — рявкнул он так, что даже стёкла, кажется, вздрогнули, а я не выдержала и в ответ тоже заорала, находясь в полном отчаянии и понимая, что мне больше нечего терять.

— Я твоя семья! Я! Потому что я тебя люблю! А они только деньги из тебя тянут!

— Замолчи!

Я лицо руками закрыла, громко всхлипнула. Головой замотала, сбрасывая с себя ужас происходящего. И решила зайти с другой стороны.

— Прости меня, прости. Я не хотела этого говорить. Я всё понимаю. — Вдохнула глубоко. — Надо успокоиться. Давай всё обсудим без крика.

— Да нечего обсуждать, — с ноткой сожаления проговорил Завьялов. А когда на меня посмотрел, я по его глазам поняла, что обсуждать на самом деле нечего. Он всё решил. А у меня вырвалось некрасивое рыдание, и я себе рукой рот зажала, испугавшись. — Всё, Вась. Итак, наворотили, неизвестно, как разгребать будем.

— Сам будешь разгребать, — еле слышно проговорила я, — это ты струсил.

Генка сразу подтянулся.

— Я не струсил, — мрачно проговорил он.

Я сокрушённо кивнула.

— Конечно. — Горько усмехнулась. — Ты даже не понимаешь, что ты делаешь.

— Я понимаю. И ты поймёшь. Думаю, не так много времени пройдёт. У тебя своя дорога, Василис.

— Дорога куда?

— Вот сама и реши — куда. Я тебе не нужен. Я, вообще, далеко не мечта, тем более твоя. Ты всё себе придумала, котёнок. Нам было вместе хорошо, но нужно было давно всё закончить.

— Давно? — Я подняла на него заплаканные глаза. — Это когда же? Месяцок поразвлечься и разойтись в разные стороны?

Генка подбородок вперёд выдвинул и вид у него стал совершенно неприступный.

— Да. Именно так и должно было быть. Или вообще ничего не начинать. Я должен был думать за нас двоих, а у меня выдержки не хватило.

— Ты жалеешь? — недоверчиво спросила его я.

Завьялов сглотнул, а потом серьёзно так кивнул.

— Да.

— Как ты можешь мне такое говорить? — поразилась я.

— А что ещё я должен сказать? Думаешь, у меня нет причин жалеть? Да я каждый раз, когда Кириллу в глаза смотрю, вспоминаю, как мы с тобой за несколько часов до этого… — Он выразительно замолчал и рукой резко взмахнул. — А он мало того, что мой шеф, так ещё и друг! И он, между прочим, мне твою безопасность доверяет! А я вместо этого с тобой сплю! И вру ему! И это бесконечно продолжается, ни конца ни края этому вранью!

— Тогда давай расскажем ему! Я что, тебе это не предлагала? Я не боюсь.

— Я тоже не боюсь. — Мы глазами встретились. — Просто я не считаю, что у нас с тобой что-то серьёзное получится. И рисковать ради вот этого, — он пальцем в постель ткнул, — всем, что у меня есть… Вась, я столько лет доказывал Кириллу, что он может мне доверять, что он свою семью может мне доверить, и теперь всё это разрушить… Я не могу, да и не хочу.

Я с трудом втянула в себя воздух. Даже слёзы больше не текли. Я Завьялова выслушала, а внутри такая пустота, что даже не горько и не больно. Пустота.

Он не хочет.

— Ты дурак. — Я печально улыбнулась. — Ты такой дурак, Завьялов. Я даже не подозревала. Ты ведь даже не можешь мне сказать, что я тебе не нужна, ты сто причин придумал, каких-то глупых причин…

— Ты мне не нужна.

Я до боли закусила губу, и даже порадовалась тому, что Генка ко мне спиной стоит. Постояла посреди комнаты в полной растерянности, а Завьялов так и не повернулся ко мне больше. Стоял у окна, руки в карманах брюк, и весь такой напряжённый, словно из гранита высечен. Но я ведь знала, что он врёт! Что он всё это специально мне говорит, чтобы обидеть, уколоть побольнее, чтобы я ушла, ненавидя его за чёрствость, но я собиралась уйти совсем по другой причине. Генка всё решил и очень хотел, чтобы я ушла, а я ничего не могла сделать, у меня не было для него ни одного слова, ни одного довода, который заставил бы его изменить своё решение. Он уже отгородился от меня, и с каждой секундой всё больше кирпичей закладывал в стену между нами. Он говорил мне про другую дорогу, а сам пошёл вперёд меня. И всё только потому, что не хотел быть предателем и брать на себя ответственность. И сказал мне самые ужасные слова в моей жизни. Именно те слова, которые могли меня ранить в самое сердце, и ранили, даже если я им не поверила. Но он их сказал!

С того дня всё в моей жизни изменилось. Эти слова, "ты мне не нужна", стали моим проклятием. Я жила с ними, встречала каждый день, и однажды даже свыклась и смирилась. Вот только не разлюбила. Время шло, а я жила с этой любовью, мучая и изводя себя. Возможно, если бы мы больше никогда не встретились, со временем боль бы померкла, потускнела, и мне стало бы легче. И вспоминала бы я только эти слова, и, в конце концов, возненавидела человека, который их произнёс. Не потому что думал так, а чтобы избавиться от меня и моих признаний. Но не встречаться было невозможно, а видеть постоянно Завьялова, который очень удачно делал вид, что между нами и не было никогда ничего, уверенного в правильности своего решения, было невыносимо, и я уехала в Москву. Я искренне хотела начать всё сначала. После пары месяцев, в течение которых я себя изводила, когда предпринимала попытки с Генкой поговорить, без всякого результата, кроме отрицательного и негативного, я сообщила родителям, что хочу получить образование, которое поможет мне в дальнейшем работать в семейном бизнесе. И не просто работать, а приносить реальную пользу. Наверное, это заявление помогло папке меня отпустить в столицу. Да и Ника, для меня, постаралась его уговорить. Они оба несколько недель до этого наблюдали за моими мучениями, списав всё на расставание с Прохоровым. Бедный Лёшка, он ведь понятия не имеет, какую роль сыграл в моей жизни, и сколько всего было сказано мной в его адрес в ответ на вопросы родственников, и сколько всего нелицеприятного он получил из уст моего отца в те дни, когда мне было особенно плохо, и я всё время проводила, закрывшись в своей комнате.

Уехать было сложно и страшно, но я сама захотела начать всё сначала, когда поняла, что кроме слов "ты мне не нужна", в наших с Завьяловым отношениях, ничего не будет. И оказалась права. За прошедшие три года я не единожды к нему приходила, и приносила с собой горечь этих слов, зная, что он в любой момент готов мне их повторить. Иногда мне на самом деле начинало казаться, что я его ненавижу. Но отказать себе, своему глупому сердцу, не могла. И приходила. На час, два, на одну ночь. Он меня не отталкивал. Я была ему нужна, так же, как и он мне. Но я была чужая, у меня была другая жизнь, а то, что между нами время от времени происходило, было просто данью своей физиологии и слабому разуму, что Завьялова вполне устраивало. Я боролась с собой, каждый раз ругала, клялась, что это в последний раз, потому что это иначе, как издевательством над собой, назвать было нельзя, но вспоминая о том, с какой нежностью и ненасытностью одновременно Генка может прикасаться ко мне после долгой разлуки, я переставала соображать. Приезжала домой, на выходные или каникулы, после нескольких месяцев отсутствия, и дождаться не могла, когда увижу Завьялова. И во время этого ожидания было совсем неважно, что после мы разбежимся в разные стороны, спасаясь от необходимости разговаривать и попросту смотреть друг другу в глаза. Но он мне так был нужен! Порой ночами, в Москве, я рыдала в подушку, не понимая, почему со мной это всё случилось. И почему я не могу его забыть. Разве вокруг меня мало других мужчин, молодых людей? Но каждый раз, оказываясь рядом с кем-то другим, на грани, понимая, что ещё шаг — и отступать будет поздно, я начинала думать о том, что Генка мне соврал. Что он без конца мне врёт, при каждой встрече. Что он меня ждёт. Что он просто упрямый идиот, который решил за нас обоих, что врозь — это правильнее и справедливее.

Завьялов хотел для меня чего-то другого, он не верил в "нас", каждый раз, когда я пыталась с ним поговорить, смотрел снисходительно и в одну секунду превращался в циничного и неприступного типа, которому абсолютно наплевать на всё, кроме секса. Но я-то знала, что это не так. Но переспорить его было невозможно, а мне это тем более не удавалось. Зная мою способность воздействовать на него, Генка просто закрылся, из своей жизни меня выдворил и дверь закрыл. И мне оставалось только со стороны наблюдать за чередой женщин, которые появлялись рядом с ним, а потом исчезали также быстро. А Завьялов лишь улыбался, прекрасно зная, чего мне стоит каждая встреча с ним. Он и клуб купил мне назло, я уверена. Конечно, зачем московской штучке, в которую я для него превратилась из малявки, такой тип, который наживается на чужих грязных помыслах? Он всё делал мне назло, за что не возьмись. А я, вместо того, чтобы разозлиться как следует и послать его ко всем чертям, как он того хотел, играла в его игры, сама пугаясь того, что не могу его разлюбить. Уже хочу этого, но не могу. И домой я всегда ехала с ухавшим от волнения сердцем, как заклинание повторяя, что больше не будет никаких встреч наедине и разговоров. Всё бесполезно, только душу я себе рву. Не хочет он меня в свою жизнь принимать. В постель — да, и там я ему нужна, но Завьялов отказывается это понимать. Так разве я должна жизнь положить на то, чтобы доказать ему обратное? Я уже выбилась из сил, трёх лет мне хватило, чтобы понять всю тщётность моих попыток. Нужно только понять это и принять, окончательно, без всяких уступок себе.

В мой последний приезд я сказала Завьялову теперь уже о моём решении. К тому моменту я начала встречаться с Никитой, ничего серьёзного, но он мне нравился, а моя зависимость от Генки — нет, вот я и решилась. Когда-нибудь этот момент должен был наступить. Я ждала его и с ужасом, и с нетерпением, и к Никите отнеслась с большей долей придирчивости, чем он того заслуживал, но он оказался человеком терпеливым и понимающим, и я поняла, что не имею права отказываться, пусть от маленького, но шанса стать счастливой. Меня тоже может кто-то любить, и при этом не стараться спрятать эту любовь ото всех. Вот только не знала, как об этом Завьялову сказать. И вообще, нужно ли говорить. Вдруг так не делается? Может, нужно больше не приходить и таким образом всё прояснится?

Вот только я так вряд ли смогу. Мне тоже нужно закрыть за ним дверь…

Я на постели села, колени к подбородку подтянула и руками их обхватила. Смотрела на тёмное окно, на лёгкую занавеску на нём, и думала о том, сколько снега за эту ночь выпадет. Наверняка, сугробы наметёт, вон как ветер завывает. О метели специально подумала, чтобы немного отвлечься, собраться с силами, вдохнуть поглубже, пользуясь паузой. Потом обвела комнату взглядом. Наверное, это гадко бегать в комнату Завьялова, когда он в доме моего отца остаётся на ночь, но я почему-то всегда задумываюсь об этом уже после свершившегося, когда мы вот так молчим, отодвинувшись друг от друга, или я на цыпочках выскальзываю из его комнаты, надеясь, что не попадусь никому на глаза. Генкина комната на первом этаже располагается, в отдельном крыле, но я всё равно каждый раз нервничаю и вздрагиваю от каждого шороха. И оглядываюсь с опаской, даже глубокой ночью. Что он со мной сделал? Даже не ожидала, что он сможет внушить мне страх быть пойманной. В глубине души я всегда надеялась, что нас застанут вместе, и тогда не нужно будет больше врать. А сама поддаюсь Завьялову и скрываюсь, точно преступница.

Я оглянулась через плечо, на Генку посмотрела. Он лежал на животе, голову на своих сложенных руках пристроил и смотрел на меня. Потом на спину перевернулся и потянулся за сигаретами.

— Ген.

Он не ответил, только зажигалкой щёлкнул, и я пару секунд разглядывала его лицо, освещённое жёлтым пламенем.

— Я в Париж еду, — вроде бы похвастала я, правда, с ноткой грусти.

Завьялов хмыкнул.

— Поздравляю.

Я отвернулась от него и снова на окно уставилась, до рези в глазах.

— С Никитой.

— Ещё раз поздравляю. А кто это?

Я только головой покачала, поражаясь фальши, которая иногда вылезала из него в таком количестве, и которой он даже не стесняется. Волосы упали мне на лицо, и я их смахнула нетерпеливым жестом.

— Ты знаешь.

— Не помню.

Я зажмурилась на секунду. И предложила, понимая, что он откажется:

— Хочешь, я останусь?

Он сел и спиной к спинке кровати привалился. Глубоко затянулся и выпустил дым вверх, к потолку.

— С ума сошла? Париж ведь.

Я снова на него оглянулась.

— Я в последний раз предлагаю, Завьялов. Скажешь "нет", и всё кончится, на этот раз нав…

— Нет. Нет, Вась. Поезжай в свой Париж, и не трепли мне нервы.

Хоть и знала, что он специально пытается меня обидеть, мне всё равно обидно стало. До слёз.

— Я больше не приду.

На это я никакой реакции не дождалась, замерла в напряжённой позе, а когда поняла, что и в этот раз всё бесполезно, вдруг рассмеялась. Над самой собой смеялась, над той доверчивостью и глупостью, которые, не смотря на все усилия Завьялова, жили во мне все эти годы. Испугалась, голову руками обхватила и заставила себя остановиться. Вот только истерики не хватало.

— А действительно, чего я перед тобой оправдываюсь? Всё выпрашиваю чего-то, вымаливаю. Что я, себя не люблю? — Я ноги с кровати спустила, нагнулась за халатом, который на полу валялся. Хотела сразу на себя накинуть, а потом передумала. Поднялась, медленно выпрямилась, и даже повернулась к Завьялову. Словно призывала его к тому, чтобы он посмотрел внимательно и запомнил, волосы за спину откинула. — Ты просто дурак, — сказала я ему. — Ты не мне, ты себе не веришь, Ген. Наверное, я зря столько раз говорила, что люблю тебя. Повторяла, повторяла. Всё надеялась, что ты поверишь и хоть что-то сделаешь. А ты трус. Ты боишься поверить. — Халат я всё-таки надела и туго затянула пояс. — Ты всё за меня решил, ни одного шанса мне не оставил.

Завьялов взглянул на меня.

— Шанса на что? Выйти за меня замуж? Вась, не смеши людей.

— Я, правда, этого хотела.

— Верю. Верю. — Он в последний раз затянулся, а потом зло затушил сигарету. — Тебе было девятнадцать, и ты вдруг поняла, что замуж за меня хочешь! — Генка в грудь себя ударил, усмехнувшись. — За меня.

Я нервно облизала губы.

— За тебя, — очень тихо сказала я. Я постояла перед ним, чувствуя себя потерянной и несчастной, а потом на кровать снова присела, повернувшись к Генке спиной. Усмехнулась, вспоминая о прошлом. — Я так тебя любила, я бы всё для тебя сделала… А ты не понял. Ты испугался. — Поняла, что Завьялов хочет что-то сказать, и перебила его: — И не смей мне говорить, что не любила. Ты об этом ничего не знаешь. Если бы я не любила тебя, меня бы сейчас здесь не было.

— Но я оказался прав. Разве тебе плохо в Москве? Тебе не нравятся твои поездки в Европу? Ты больше не мечтаешь о будущей работе? Если бы ты осталась тогда, ничего бы этого не было.

Я резко повернулась.

— А ты меня спросил? Ты тогда не спросил, и сейчас не спрашиваешь, что бы я выбрала.

Он глаза отвёл и поморщился.

— Хватит, Вась. И реветь завязывай. Это глупо.

Я кивнула.

— Да. — Слёзы вытерла. — Я не должна была к тебе сегодня приходить, я себе обещала. Невозможно ждать всю жизнь, вот и я не стану. У меня всё хорошо, — я руками развела и попыталась глубоко вдохнуть, успокаиваясь. — А ты оставайся. Со своими дурацкими принципами, со своей гордостью и честью. Со своей семьёй.

— Ты опять?

— Да, я опять! — не сдержалась я, а Генка шикнул:

— Не ори.

— Думаешь, я ничего не знаю? Вся твоя семейка очень боится, что однажды мы всё-таки сойдёмся. Конечно, мной-то не покрутишь, я-то перед ними ни в чём не виновата! Это ты самый виноватый и всем должен! А я нет. Я как сказала тогда Оксане, что они у меня вот, что получат, — я Генке кулак показала, — у нас с тобой сразу всё сломалось!

— Теперь, значит, моя семья виновата? — Генка нервничал, я видела, и даже снова за сигаретами потянулся. — То я трус, то все вокруг сволочи. — Он головой мотнул.

— Ты понимаешь, о чём я говорю. Твоя мама очень постаралась, даже удивительно, как преуспела… Слушай, может, мне надо было у неё совета попросить, как так удачно тобой крутить

можно?

Генка злой взгляд в меня упёр, и я невольно сглотнула, почувствовав себя неспокойно. Но прощения просить не стала. Даже сказала ему об этом:

— Я не буду извиняться. Я каждый раз извиняюсь, когда заговариваю с тобой о ней. А в этот раз не буду. Потому что я права! И я не понимаю, почему ты этого не видишь. Ты просто закрываешь глаза на всё. Чего ты боишься? Что она снова перестанет с тобой общаться? Вот только не понимаю, что изменится от этого в твоей жизни. Семья — это не те люди, которые тянут из тебя деньги и сваливают на тебя свои проблемы. Это те, кто тебя любит.

Завьялов вздохнул, уж очень выразительно, словно я надоела ему ужасно. Я подозрительно на него взглянула, и поднялась.

— Поздравляю, ты сделал всё, чтобы из меня это выдавить. Чтобы я однажды проснулась и поняла, что ненавижу тебя. Ты этого хотел? Что ж, у тебя получилось. Вот только с чем ты остался? Я уйду, и кто тебя будет любить?

Генка на меня не смотрел, хмурился и курил. И лицо такое недовольное, видно было, что все мои разговоры ему до чёртиков надоели.

— Вась, ты о себе беспокойся. Обо мне не надо. Мне, слава Богу, уже за тридцать, я сам что-нибудь придумаю.

Я застыла, обдумывая его слова. Нехорошее предчувствие кольнуло, и глаза снова защипало от подступивших слёз.

— Это ты сейчас таким изысканным способом мне намекаешь, что…

— Изысканным? Не знаю такого слова. — Он широко улыбнулся. — Ты меня с кем-то перепутала.

У меня вырвался нервный смешок, и я пальцы к губам прижала.

— Ты себя превзошёл, Завьялов. Честное слово. Молодец. — Я шагнула к двери, не желая больше на Генку смотреть, но просто так уйти всё же не смогла. Вернулась и поинтересовалась напрямую: — То есть, я тебе надоела? Своей любовью, тем, что в жизнь твою влезть пытаюсь, что-то решить… Как же ты со мной спал-то все эти годы? Бедненький ты мой. Наверное, заранее к моему приезду готовился, морально! Ведь надо было отрабатывать, девочка-то глупая надоедливая, снова придёт, нужно будет спать с ней! А отказать дочке хозяина как-то не с руки, ты ведь лучший работник!

— Успокойся, — попросил Завьялов, пристально глядя на меня, — у тебя истерика.

— А я вообще такая, истеричная особа! Ты меня такой сделал. — Я взялась за ручку двери. — Не подходи ко мне больше, даже не заговаривай со мной. А то я точно не сдержусь, и устрою тебе весёлую жизнь.

— Угрожаешь? — с лёгкой насмешкой переспросил он, а я не ответила, из комнаты его вышла, и дверь за собой закрыла. Сердце барабанило с сумасшедшей скоростью, а в голове ещё невозможно было уложить, что всё. Всё, всё. Обратного пути нет. Ведь если я ещё раз к нему приду, через месяц, два, семь, сегодняшний разговор будет висеть между нами, и я никогда не забуду, как он усмехался мне в лицо, намекая на то, что для него всё давно закончилось. Я не один год изводила себя этими мыслями, но спросить у Завьялова напрямую смелости никогда не хватало. А тут, видимо, ему самому надоело.

Я дошла до тёмной гостиной и на диван присела. По сторонам огляделась, вдруг подумала о том, что прошло три года, вот уже у папки дом, Ванька растёт, а я всё живу в прошлом, словно мне восемнадцать, и без Генки Завьялова я жизни не мыслю. А ему это не нужно. Он тогда этого не хотел, и за три года ничего не изменилось. Я лишняя в его жизни. На что же я столько лет надеялась? Откуда я брала причины надеяться?

Нужно поставить перед собой цель: не любить его больше. Не вспоминать.