Екатерина Риз

«Всё, что нужно ей»

Мы столкнулись на лестничной площадке. Он выходил из квартиры матери, а я не успела открыть свою дверь. Замерла с ключами в руках, глядя на него во все глаза, потом улыбнулась, совершенно глупо и по-дурацки.

— Привет, соседка, — сказал он.

— Здравствуйте, — негромко отозвалась я. Вспомнила о том, что собиралась отпереть дверь и не с первого раза, но сумела вставить ключ в замочную скважину.

— Как жизнь молодая?

— Всё хорошо, спасибо.

— Мать говорила, ты институт закончила. Работу нашла?

Ключ легко повернулся, оставалось только толкнуть дверь и войти в квартиру. Но я медлила. Повернулась, незаметно для собеседника вцепившись в дверную ручку. Набралась смелости и посмотрела ему в лицо, старалась скрыть волнение, хотя сердце в груди пустилось вскачь.

— Нашла. В нашей школе.

— В школе? — Он озадачено нахмурился. — Так ты учительницей будешь, что ли?

— Уже стала. Учительница русского языка и литературы.

На его губах появилась усмешка, но вполне добродушная.

— Кто бы мог подумать. Стася превратилась в учительницу.

Я не знала, что сказать, во рту всё пересохло. Таращилась на него, совершенно неприлично, он улыбнулся, а я раскраснелась от его слов. Это даже похвалой не было, а уж тем более комплиментом, а я всё равно покраснела. Хотелось ногой топнуть, от досады на себя. — Серёж, ты ещё не ушёл? — Тётя Валя выглянула из квартиры, увидела сына и меня, и разулыбалась. — Ну вот, хоть посмотришь на нашу Стасю, красавицей какой выросла.

Я окончательно засмущалась, на соседку, с которой общалась довольно тесно, посмотрела с лёгким укором, а Сергей рассмеялся, наблюдая за мной. У него был самый приятный смех, который я когда-либо слышала.

— На улице бы встретил, не узнал, мам. На самом деле… красавица. И совсем взрослая.

Вот тут я не выдержала и попросила:

— Прекратите, — и рассмеялась вместе с ними.

Тётя Валя сына по плечу погладила, я видела, как она смотрит на него, с обожанием, и я, тихо попрощавшись, шмыгнула в свою квартиру, плотно прикрыла за собой дверь. И привалилась к ней спиной, не в силах выдохнуть. Слышала приглушённые голоса в подъезде, приятный мужской баритон, снова смех, а потом шаги и всё стихло. А я, наконец, смогла посмеяться над собой. Веду себя, как влюблённая дурочка.

Я на самом деле была влюблена в Сергея, но очень давно, в юности. Мы с родителями переехали в эту квартиру лет пятнадцать назад, я ещё ребёнком была. А Сергей уже тогда с матерью не жил. Я помнила его молодым двадцатилетним парнем, только что вернувшимся из армии. У матери он появлялся не часто, но когда приезжал, тётя Валя выглядела счастливой и успокоившейся. Во дворе поговаривали, что Сергей связался с плохой компанией, и стал едва ли не бандитом. Времена тогда были неспокойные, и, в сущности, подобное никого не удивляло. Тётя Валя, которая быстро подружилась с моей мамой и стала частым гостем в нашем доме, переживала и делилась своими горестными мыслями с новой подругой. Я помню, как они подолгу обсуждали будущее Сергея, сидя на нашей кухне. Пили чай, мама тётя Валю успокаивала, говорила, что Серёжка у неё не дурной и голова у него на месте, и в откровенно плохую историю он не полезет. Меня, десятилетнюю девчонку, наслушавшуюся от мальчишек во дворе баек и страшилок про бандитов, безумно интриговали их рассуждения, и к Сергею, который иногда появлялся у матери, я приглядывалась с любопытством. А когда подросла, то и влюбилась в него. Он вряд ли меня замечал, только бросал «привет» да подмигивал, проходя мимо, а у меня всё внутри замирало, а ещё я гордилась тем, что он знает и помнит меня. К счастью, опасения тёти Вали не оправдались, и ни в какую скверную историю Сергей не попал, и благополучно избежал тюрьмы, хотя многим его товарищам по тем временам повезло меньше. Он, наверное, вынес урок и с шальными деньгами завязал, что не помешало ему прочно встать на ноги, организовать собственный бизнес. Я не знала, чем он занимается, но с каждым годом он выглядел всё солиднее, а машины, которые подъезжали к нашему дому, становились всё дороже. Правда, тётя Валя иногда жалуется, что в личной жизни её Серёже никак не везёт, скоро тридцать пять, а он всё как неприкаянный. Это она так говорила. Хотя, я бы Сергея неприкаянным не назвала, он даже женат был, мне это отлично известно. Я даже жену его однажды видела, они вместе приезжали к его матери, вскоре после свадьбы. Правда, случилось это всего раз. Умопомрачительно красивая брюнетка, она вышла из машины с видом королевы, обвела презрительным взглядом старушек на лавочке, гордо вскинула голову и проплыла мимо меня в подъезд. Я даже рот открыла, не понимая, где в реальной жизни можно встретить подобную красавицу. И мысленно с Сергеем согласилась, не обращая внимания на горечь в душе: такую женщину упустить грех. Он шёл рядом с ней, дверь перед ней открыл, рука сама собой легла на её спину, и выглядел он спокойным и нисколько не впечатлённым красотой жены. Даже меня соизволил заметить, по привычке подмигнул и улыбнулся. А я, семнадцатилетняя девчонка, залилась румянцем, и чуть в обморок не рухнула, когда красавица наградила меня оценивающим взглядом. Правда, я её не слишком заинтересовала, она безразлично отвернулась, и я уверена, что через секунду забыла о моём существовании.

В семнадцать лет у меня был пик влюблённости в Сергея. За год я встретилась с ним трижды, но впечатлений мне хватало на несколько месяцев вперёд. Ночами я грезила о нём, воскрешала в памяти его лицо, и с жадностью прислушивалась к тому, что тётя Валя рассказывала о сыне моей маме. Я совершенно не мучилась и не страдала по поводу того, что у него есть жена. С какой стати? Сергей был воплощённой мечтой любой женщины, я искренне считала, что мы существуем в разных мирах: он, как полубог, а я где-то там, внизу, среди обычных и ничем не примечательных людишек. И невольно сравнивала всех знакомых мальчиков с ним. Но кто мог выдержать это сравнение? Неоперившиеся юнцы и взрослый серьёзный мужчина, успешный и знающий себе цену. Я вела дневник, где записывала все свои мысли о нём и рисовала сердечки на полях, по памяти нарисовала его портрет (я всегда неплохо рисовала), а когда взгрустнется, то и плакала над ним, глядя на гордый профиль, тяжёлый подбородок и четко очерченные скулы своего героя. Он, на самом деле, привлекательный мужчина. Рост, фигура, взгляд в упор, а некоторая вальяжность в движениях лишь придавала ему шарма. Никогда не торопился, но чувствовалось, что в любую минуту наброситься может, и вряд ли кому удастся уйти от него целым и невредимым. Всё-таки наполненная опасностями молодость давала о себе знать.

Повзрослев, я, конечно, стала куда спокойнее реагировать на соседа. Даже смеялась над своей детской влюблённостью, и дневник, исписанный его именем, давно выбросила. Мы встречались редко, а когда такое всё же случалось, обходились коротким приветствием и вежливой улыбкой. Сергей был занятым человеком, ему некогда было уделять внимание соседским девчонкам, даже если они и успели подрасти, и даже научились поддерживать беседу. Он приезжал к матери примерно раз в месяц, но надолго никогда не задерживался. Час максимум — и торопился по делам. Но кто мог его обвинить? Большие деньги требуют постоянного контроля, а в нашем городе уже не было человека, который бы не знал его фамилию, один из самых видных бизнесменов области. Можно было у любой старушки во дворе спросить, и она с удовольствием поведает всё, что знает о его личной жизни. У нас всё-таки не Москва. Все знают, что год назад он развелся, что водит дружбу с сыном губернатора и что спонсировал восстановление церкви в центре нашего города. Злопыхатели утверждали, что грехи буйной молодости замаливает. Но про кого такого не говорят, стоит человека в церкви увидеть? Поэтому я не прислушивалась.

Сегодня впервые за несколько лет, он по-настоящему обратил на меня внимание. И вроде даже интерес проявил, приглядывался с любопытством, и, кажется, был удивлён, что я на самом деле повзрослела. И изменилась. Всё-таки не пятнадцать лет, слава Богу, уже двадцать четыре.

Уже два года я жила одна. Папа умер семь лет назад, мне до сих пор больно об этом вспоминать, но в то же время, я не могла осуждать маму, которая два года назад решила выйти замуж. Траур по отцу давно прошёл, и она не один год жила воспоминаниями о нём и поддерживала меня. Мы вместе пережили трудные времена, и поэтому когда она познакомилась с Владимиром Ивановичем, я постаралась её понять. К тому же, мой отчим на самом деле был порядочным и положительным человеком, и я хорошо к нему относилась, с большим уважением. Но в городе они прожили недолго, решили перебраться в деревню, Владимиру Ивановичу достался в наследство домик (хотя, что это я? вполне добротный дом). И вот уже два года я езжу к ним в гости, и каждый раз удивляюсь, как моя мама, до мозга костей городской человек, умудряется управляться с большим хозяйством. Но самое главное, что она вполне довольна своей жизнью, и в город её не тянет. Вот что значит счастье. Рядом с любимым мужчиной полюбишь даже то, что до этого никогда не понимала. Я, признаться, завидовала, как дочь может завидовать семейному счастью и покою своей матери. Я тоже хотела семью, любимого мужа и детей, конечно. Даже попытку предприняла, но ничего хорошего не вышло, и со своей первой настоящей любовью я рассталась, без особого сожаления и страданий. А когда приходило в голову себя пожалеть или помечтать о женском счастье, неизменно задумывалась о Сергее, но спешила над своими мечтами посмеяться, не позволяя себе увлекаться.

Вечером тётя Валя ко мне зашла, принесла коробку конфет, что сын ей привёз, и мы сели пить чай. Я слушала её рассказы о сыне, с готовностью кивала и поддакивала, когда требовалось, а в душе печалилась, что Сергею «с женщинами не везёт». Тёте Вале хотелось внуков, а сын утверждал, что не нашёл достойной спутницы жизни.

— Ты представляешь, Стася? Достойной он не нашёл!

— Так может это хорошо? В том смысле, что он ищёт хорошую женщину.

— Да это конечно. Ирина-то его была ещё той штучкой. Я знала, что у них ничего не выйдет. Найти хорошую жену и взять в жёны принцеску — вещи разные.

Я кивала и соглашалась. Что ещё я могла сказать? А после ухода соседки съела ещё две конфеты, разглядывая красивую коробку. Коробку, которую Сергей выбрал, купил и принёс в дом матери.

Представьте моё удивление, когда я встретила Сергея уже на следующий день. Шла с рынка, думала о своём, и по сторонам не смотрела. Поэтому и не заметила машину, что уже некоторое время неспешно двигалась за мной. Мои мысли были заняты работой, всё-таки впереди первый год моей педагогической практики, и мне казалось очень важным, какой класс мне достанется, и как я с ними общаться буду, смогу ли найти общий язык. Слышала короткий автомобильный сигнал, но внимания совершенно не обратила. Руку оттягивала сумка с продуктами, я время от времени перекладывала её в другую руку, и, не торопясь, шла по улице, не обращая внимания на происходящее вокруг. И остановилась только когда услышала, что меня окликнули.

— Стася!

Я повернулась и в некоторой прострации уставилась на Сергея. Он остановил машину, вышел и теперь улыбался, глядя на меня.

— О чём задумалась? Никак дозваться не могу.

Я рот открыла, не зная, что ответить. Разглядывала его, не понимая, откуда он взялся на узкой улочке по соседству с рынком. Что ему, вообще, здесь делать? Я не могла поверить, что Сергей Ельский посещает колхозный рынок. Не зная, что ему сказать, я просто пожала плечами.

— Я задумалась.

Он машину обошёл, остановился рядом со мной, руки в карманы брюк сунул и заинтересованно вздёрнул брови.

— О чём?

— О работе.

Он вглядывался в моё лицо, потом взгляд опустился ниже, прошёлся по моему телу, но уже через секунду вернулся к моему лицу. Сказать, что я была смущена, значит, не сказать ничего. Стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу, держала сумку двумя руками, и про себя молилась только о том, чтобы Сергей не вздумал сейчас рассмеяться, будто мне по-прежнему тринадцать лет. Но, кажется, он был далёк от этого. И странно серьёзен. Смотрел на меня, и будто решал какую-то серьёзную проблему. Он молчал, и я молчала. И поневоле тоже его разглядывала, понимая, что моя первая мысль была верной — ему совершенно нечего здесь делать. Даже дорогой массивный джип смотрелся несуразно на узкой, разбитой улочке, по которой я обычно возвращалась домой с рынка, чтобы срезать угол. Да и сам Сергей, в костюме и белоснежной рубашке, выглядел заплутавшим принцем. Ворот рубашки дерзко расстёгнут, ткань на широкой груди натянулась, когда он руки в карманы брюк сунул, и мой взгляд неизменно возвращался именно к его груди, не знаю почему.

Наконец на его лице появилась добродушная улыбка.

— Ах да, твоя работа. Русская литература, высокая проза… — Потом сделал шаг и протянул руку. — Давай сумку. Ты чего сама тяжести таскаешь?

— А кто, если не я? — не на шутку удивилась я. Сумку отдала, пальцы сами разжались, как только его прикосновение почувствовала. Хорошо он успел сумку перехватить, а то бы она всем весом мне на ноги шлепнулась. Я злилась на себя за то, что так нервничаю и волнуюсь в его присутствии, а ещё ломала голову, как мы могли встретиться на улице? Глупо, случайно… Я даже не мечтала об этом никогда.

Сергей, кажется, развеселился от моего нелепого ответа. Открыл заднюю дверь автомобиля, и поставил сумку на пол. А потом распахнул переднюю дверь и взглянул на меня выжидающе.

Я, признаться, растерялась. Вот так просто взять и сесть к нему в машину? Да что же это происходит сегодня?

В машину я села, и украдкой на Сергея поглядывала. Он автомобиль обошёл, я отметила про себя, сколько уверенности и твёрдости в каждом его движении. А у меня в голове полная сумятица, щёки горят, ладони влажные, я осторожно вытерла их о джинсы, и поторопилась улыбнуться, когда Сергей устроился на водительском сидении. Но и не подумал за руль взяться, повернулся и на меня посмотрел. Снова разглядывал, а я нервничала, не понимая, с чего вдруг такое внимание.

— Расскажи мне про работу.

— А что про неё рассказывать? Я в нашу школу вернусь. Вы тоже там учились, да?

— Там. Кроме уроков физкультуры ничего хорошего не вспоминается, — рассмеялся он. — Михалыч меня драться учил. Это наш физрук был, бывший боксер…

Я кивнула.

— Евгений Михалыч и сейчас работает.

Сергей не на шутку удивился.

— Серьёзно, что ли? Ничего себе. Я думал, он помер давно.

Я укоризненно взглянула, а Сергей добродушно рассмеялся и руки поднял, вроде бы сдаваясь.

— Глупость сказал. Пусть живёт, я только рад. Неплохой мужик, правильный. — Он положил одну руку на руль, и я задержала на ней свой взгляд: на белоснежном манжете рубашки, на сверкающем циферблате часов, на широкой ладони, на костяшках его пальцев. Ладонь на самом деле была широкая, и у меня отчего-то под ложечкой засосало. Никогда даже подумать не могла, что окажусь с Сергеем настолько близко. Чувствовала незнакомый, немного резкий запах его одеколона, млела под его взглядом, и не понимала, что происходит. Сон или явь?

— Отвезу тебя домой, — сказал он после паузы.

Когда я выходила из его машины у своего подъезда, чувствовала себя настоящей Золушкой. Мне казалось, что изо всех окон за нами наблюдают. А я улыбаюсь, как дура, и никак не могу справиться с эмоциями. Сергей что-то говорит, и мне каждое его слово кажется правильным и нужным. Он донёс сумку до моей квартиры, я трясущимися руками отпирала замок, в панике прикидывая, порядок ли у меня в доме? А он порог переступил, даже не подумал окинуть взглядом прихожую, только на меня смотрел, и улыбался так, словно знал, что я чувствую и о чём думаю. Сумку на пол поставил, рукой в дверной косяк упёрся, а мне сказал:

— Я заеду в семь.

Поженились мы через полгода, на радость нашим матерям. Тётя Валя ходила счастливая, называла меня дочкой, а у меня от счастья кружилась голова. После стольких лет мечтаний, выяснилось, что Серёжка и, правда, самый лучший на свете. Полгода прошли, как во сне, и когда он сделал мне предложение, я даже не удивилась. Это казалось естественным продолжением наших отношений. В ответ на его вопрос, что он произнёс с лёгкой насмешкой, видно, не сомневаясь в моём положительном ответе, я кивнула, и уже через полминуты получила кольцо с бриллиантом на палец. Но разве я думала о том, что это бриллиант? Плевать мне на это было. Я смотрела на Серёжку и думала, что мне не могло так повезти в жизни. Заполучить в мужья такого мужчину, самого любимого мужчину, самого лучшего…

Свадьба была шумная, на весь город отгремела — с лимузинами, именитыми гостями и цыганами. Серёжка держал меня за руку, и улыбался вполне счастливо. Я наблюдала за ним, и таяла от понимания того, что он меня любит. Смотрел на меня, и в глазах столько довольства и гордости. А я только смеялась, когда он говорил, что его жена самая красивая женщина в этом городе.

— К чёрту город, — заявил он под конец дня. — Самая красивая женщина на свете! И самая любимая. — Подбородок мне поднял, чтобы в глаза заглянуть. — И моя, — закончил он тише и убеждённее.

Я приподнялась на цыпочках, чтобы поцеловать его.

— А ты мой. Мой?

— Ты ещё сомневаешься?

Конечно, семейная жизнь оказалась сложнее, чем я себе представляла. Сергей был человеком непростого характера, твердый, в некоторых моментах, которые, слава богу, ко мне отношения не имели, даже жесткий, решения принимал без малейших колебаний и к цели своей шёл, не позволяя никому усомниться, в том, что он своего непременно добьется. Этими качествами я в муже восхищалась, и если иногда приходилось уступать ему в чём-то, особо не расстраивалась, свято веря в то, что Серёжа лучше знает, как лучше. Правда, про работу мне пришлось забыть: во-первых, не хотелось отвлекаться от любимого мужа в первый год семейной жизни, а во-вторых, это бы выглядело странно: жена Сергея Ельского работает учительницей в обычной школе. Серёжка, надо заметить, предложил поговорить со знакомыми и устроить меня на работу в платную гимназию, но меня это как-то не воодушевило, а когда он задумал сам открыть гимназию и сделать меня там директором, я только рассмеялась.

— Какой из меня директор, ты что?

— Ты ведь ещё не пробовала.

Я провела ладонью по его волосам, обняла за шею и поцеловала в щёку.

— Ты обо мне слишком хорошо думаешь. За это я тебя и люблю.

— Только за это? — вроде бы удивился он.

— Нет, не только, — успокоила я. — За многое, многое…

Иногда, встречаясь с подругами, бывшими одноклассницами и однокурсницами, я выслушивала печальные истории об их семейной жизни, сидела тихонько в сторонке, и, если честно, не знала, что сказать и что посоветовать. Не рассказывать же им, что у меня муж замечательный? Не идеальный, конечно, идеальных людей вообще не существует, но я его люблю, и если есть в нём какие-то недостатки, то я вполне могу с ними смириться. Также, как и он с моими. Могу уступить в нужный момент, и простить, и пожалеть, когда понимаю, что он сорвался на меня не от злости, а просто устал или на работе что-то не ладится. К тому же, Серёжка быстро остывал и просил прощения, вполне искренне. У нас не случалось серьёзных ссор и скандалов. И даже сейчас, перед второй годовщиной нашей свадьбы, я не могла вспомнить ни одной серьёзной обиды на мужа.

Вскоре после свадьбы мы с Серёжей переехали из его городской квартиры в дом за городом. Он купил его несколько поспешно, вдруг решил, что нам необходимо больше комфорта и пространства, и мы, посовещавшись, решили не тратить время на строительство собственной «мечты», и купили дом в одном из посёлков закрытого типа. В принципе, я домом была довольна, лишь вначале растерялась от масштабности покупки. Коттедж в два этажа, с пятью спальнями, подземным гаражом и собственным небольшим парком на участке в пол гектара. Наш дом был крайним на улице, и если выйти с территории через калитку в саду, то по тропинке можно было спуститься к озеру. Посёлок охраняемый, чужих встретить практически невозможно, поэтому я не боялась гулять одна, наслаждаясь природой и одиночеством. В порыве вдохновения даже живописью увлеклась, правда, надолго меня не хватило, и немного погуляв по окрестностям с мольбертом на плече, забросила его в кладовку, толку от моих художеств всё равно не было, я больше сидела и смотрела на воду, чем рисовала. Но одну картину всё же закончила, облачила её в скромную рамку и повесила в нашей с Серёжей спальне, правда, не на видном месте, а в углу. Когда хотелось погордиться собой, смотрела на неё, немного досадуя на себя из-за того, что в юности бросила художественную школу. Вдруг бы из меня толк вышел? Серёжка, например, считал, что я безумно талантлива, и предлагал картину перевесить в гостиную, над камином. Но я скромничала.

Надо признать, что муж меня баловал. Моя жизнь после замужества сильно изменилась. Из бывшей студентки, привыкшей к довольно скромному существованию, раз приходилось во время учёбы подрабатывать, чтобы иметь возможность купить себе что-то помимо продуктов, я как-то неожиданно для самой себя превратилась в жену преуспевающего бизнесмена, хотя никогда о хорошей партии особо и не мечтала. То есть, я о деньгах и благосостоянии не мечтала. Как романтичная барышня двадцати с небольшим лет, грезила о любви и страсти, а тут получила всё вкупе. Далеко не всем так везёт. Но в большей степени я оказалась не готова к тому, что получив многое, я должна была научиться ещё большему. Серёжа, при всех своих положительных качествах, человеком был чуточку тщеславным, хотел иметь всё лучшее, и не просто обладать лучшим, а демонстрировать это окружающим. Меня он называл своей самой большой удачей в жизни, и в первые месяцы брака мне пришлось потрудиться, чтобы достигнуть совершенства, в желании увидеть в глазах мужа неподдельное восхищение. Денег он на меня не жалел, а мне пришлось учиться их тратить. Подруги мне завидовали, я скромно улыбалась и отмахивалась от их намёков, не желая обсуждать своего мужа с этой позиции, Серёжу я видела без налёта обеспеченности, пыталась объяснить это окружающим, но меня будто не слышали. Я злилась, расстраивалась, и в итоге, подруг растеряла. Тех с кем училась, с кем взрослела, они как-то незаметно ушли из моей жизни. Муж меня успокаивал, говорил, что это нормально, его друзья юности тоже потерялись на жизненном пути.

— Это называется взросление, милая, — говорил он мне и улыбался. — Появятся другие друзья, вот увидишь.

Он оказался, прав. Со временем появились подруги, жёны и девушки его партнёров по бизнесу. Мы иногда встречались в кафе, вместе ходили по магазинам, оказывались в одной компании, но особая близость возникала редко, это было скорее исключение из правил, правда, об этом я Серёже не рассказывала, не жаловалась, решив, что, во-первых, он вряд ли обрадуется моим стенаниям, а во-вторых, скорее всего не поймёт моей печали. Как и многие мужчины, он считал, что женская дружба — это совместный поход по магазинам и сплетни о знакомых. Для всего остального у женщины муж есть. Поэтому и расстраиваться не стоит.

— Я твой лучший друг, — смеясь, говорил Серёжка. Когда он улыбался, открыто и проникновенно, я не могла сдержать ответной улыбки, и на душе сразу становилось теплее.

Вторую годовщину свадьбы мы отпраздновали вдвоём, в Париже, решив, что шумный праздник может и подождать. Вернулись после недели французских каникул, я просто порхала по дому, а Серёжка смеялся надо мной. А на следующий день после возвращения подарил мне ключи от новой машины. Вишневого цвета кабриолет стоял во дворе, и я только рот открыла, глядя на машину.

— Боже, Серёж.

— Разве ты не этого хотела?

Я головой покачала, потом рассмеялась. А он меня обнял, поцеловал в щёку, а я заметила, что ребята из охраны деликатно отвели глаза, притворяясь, что все заняты и до нас им дела нет. Я вокруг автомобиля ходила, признаться, пребывая в лёгком шоке, такого подарка я от мужа не ждала и даже не намекала, но, как говорится, дарёному коню не смотрят, ни в зубы, ни под капот. Провела рукой по полированному боку, а муж уже торопил:

— Садись, садись. Хочу на тебя посмотреть.

Я спорить не стала, на водительское место села, даже поёрзала, пытаясь ощутить степень комфорта. Она была очень, я бы сказала, выдающаяся, и вот тут на сердце потеплело, и я уже уверенно положила руки на руль. Серёжка наклонился, облокотившись на дверь машина, глядел на меня сияющими глазами.

— Ну как тебе?

— У меня даже слов нет.

— Ни у кого не будет. Самая красивая женщина города на самой крутой тачке.

Я поневоле подрастеряла радость от подарка, правда, всего на пару секунд.

— Сколько ты за машину заплатил?

Серёжка дотронулся до моей щеки.

— Какая разница? Это мой подарок тебе.

Водила я, кстати, весьма неплохо. Даже учиться особо не пришлось, села и поехала. Не боялась, не сомневалась, иногда даже мужа своим хладнокровием на дороге удивляла. Когда я была за рулём, а он на пассажирском месте, он неизменно присматривался ко мне, и, видя, как я лихо обхожу другие автомобили, лишь ухмылялся. Даже сказал как-то, что мне надо привнести немного «дорожной» уверенности в другие сферы моей жизни.

В городе я появилась на следующий день, млея от мощи двигателя под капотом новенького автомобиля, от ветра в волосах, держала руль, а останавливаясь на светофорах, поглядывала по сторонам, замечая чужие взгляды, обращённые ко мне и моему автомобилю. Посмотрела в зеркало заднего вида, увидела джип охраны, и, как только загорелся зелёный свет, повернула к ресторану «Антония», где мы собирались отмечать годовщину свадьбы. Торжество было назначено на эту пятницу, времени оставалось совсем немного, а вот проблем только прибавлялось, с каждым часом. Так, по крайней мере, мне казалось. Организатор торжества, по виду толковая женщина лет сорока, без конца мне звонила и спрашивала моего мнения по каждой мелочи. Это несколько раздражало. Поэтому я и решила сегодня лично посетить банкетный зал, осмотреться и выдать ещё ряд указаний, надеясь, что после сегодняшней нашей встречи, Елена Кирилловна оставит меня в покое, хотя бы на сутки. Прежде чем я успела вынуть из замка зажигания ключи, дверь уже открылась и мне подали руку, чтобы помочь выйти. Я послушно сделала всё, что от меня требовалась, даже улыбнулась охраннику, правда, мысленно, в который раз за последние несколько месяцев, подивилась, для чего Серёже понадобился весь этот цирк с охраной. Раньше я совершенно спокойно передвигалась по городу одна, а потом он вдруг обеспокоился моей безопасностью. Это он так говорил. Но я подозревала, что это очередной штрих в образ благосостояния нашей семьи, Серёжка любит такие штуки. Поначалу я напрягалась из-за постоянного присутствия за спиной охраны, но немного поспорив с мужем на эту тему, поняла, что исправить ничего не смогу, легче смириться и надеяться, что вскоре ему надоест эта затея, и он избавит меня от «компании». А чтобы чувствовать себя свободнее, посоветовала себе не думать о том, что за каждым моим шагом наблюдают, вероятно, готовые в любую минуту прикрыть меня грудью. Прикрывать меня ни от кого не приходилось, а вот пакеты с покупками ребята носили исправно, и это помогло мне смириться. Зачастую я отказывалась от водителя, ехала в город на своей машине, а они за мной следом. Кино, да и только. Порой чувствовала неловкость, когда люди удивленно косились на меня, а я шла, сопровождаемая маленькой армией. Я каждому из этих ребят едва макушкой до плеча доставала, и каждый раз, когда смятение на меня накатывало, я принималась гадать, от чего и от кого они меня защищают. Город наш хоть и областной центр, но даже не миллионник, и, признаться, я ни об одном громком преступлении в последние пять лет не слышала. Неужели Серёжка на самом деле опасается, что меня похитят посреди белого дня? Кто, интересно, осмелится?

— Анастасия Николаевна. — Мне навстречу вышел управляющий рестораном, и радушно заулыбался. Я улыбнулась в ответ, и руку ему первой протянула. — Ждём вас, ждём. Зал уже украсили, только цветы осталось привезти, но это в пятницу. Думаю, вечер получится замечательным.

— Очень надеюсь.

— Мы со своей стороны, сделаем всё необходимое.

— Спасибо.

Мы вошли в банкетный зал, я остановилась на пороге, оглядывая интерьер, затем обернулась на охранника.

— Лёша, я пробуду здесь около получаса. Вы с ребятами можете…

— Анастасия Николаевна, я здесь побуду.

Он был вежлив, но непреклонен. Я нахмурилась, ощутив лёгкое беспокойство, но быстро отвлеклась, когда подошла Елена Кирилловна, с улыбкой и толстенной папкой в руках. Я слушала организатора, с чем-то соглашалась, с чем-то нет, вникала в суть, но время от времени косилась на охранника, который так и стоял в дверях. Не знаю почему, но его ответ меня обеспокоил. Он не в первый раз отказывался отходить от меня на людях, но сегодня он мне показался настроенным особо серьёзно.

— Лёша. — Мы шли к выходу, охранник услужливо распахнул передо мной дверь, я сделала шаг на улицу и едва не натолкнулась на другого охранника, который вырос передо мной, как из-под земли. Вот тут я заволновалась всерьёз. Не из-за того, что они меня со всех сторон обступили, а из-за того, что становилось понятно — что-то происходит. И оказавшись в машине, подняла глаза на Алексея. — Лёша, скажите, что-то случилось?

Он закрыл дверь моего автомобиля, она мягко хлопнула, а охранник уставился на меня честными глазами.

— С чего вы взяли, Анастасия Николаевна?

— Вы меня ни на минуту не оставляете.

Он плечами пожал.

— Сергей Александрович приказал. — И улыбнулся мне. — Вы не волнуйтесь, всё в порядке.

— Как же, — пробормотала я, выезжая со стоянки. Остановилась перед тем, как выехать на дорогу, подумала и решила поднять крышу автомобиля. Вдруг неуютно стало. Я без конца косилась в зеркало заднего вида, на машину охраны, а беспокойство лишь нарастало. Зачем мне, вообще, охрана? И ведь у каждого из них под мышкой кобура.

Вечером я устроила мужу допрос. Серёжка в ответ на мои вопросы рассмеялся, притянул меня к себе и обнял. Я ткнулась носом в его плечо, замерла так, не собираясь обнимать мужа в ответ, стояла и ждала, когда он прекратит валять дурака и скажет мне правду. Серёжка не сразу, но понял, что верить я ему не спешу, и отпустил меня с тяжким вздохом.

— Стась, ну в самом деле.

— Зачем мне охрана? — посуровела я. — Что происходит?

— Ничего. — Он даже руками развел. — Охрана для порядка.

— Для какого порядка? — попробовала я возмутиться. А потом тише и значительнее добавила: — Серёжа, у них оружие.

— Так это охрана, — удивился он. — Что у них должно быть?

Я сурово прищурилась, глядя на него.

— Мне всё это не нравится. Мне не нравится, что за мной неотрывно следят, не нравится, что я постоянно чувствую их взгляды. Как долго это будет продолжаться?

Серёжка зубы сжал, я заметила, как на его скулах желваки заходили. Отвернулся, руки в бока упёр. Потом сказал:

— Потерпи.

— Что значит потерпи?! До чего мне терпеть? Раз ты говоришь, что ничего не происходит!

— Стася!.. — Он прикрикнул на меня, обернулся, взглядом обжёг, но поторопился взять себя в руки, и даже улыбнуться попробовал. — Я тебе обещаю, что это ненадолго.

Я отвернулась от него.

— Меня не это беспокоит, не сроки, а то, что происходит. И что ты от меня скрываешь.

— Да ничего я не скрываю. Просто перестраховываюсь. Глупо, конечно, но так мне спокойнее. Хочу быть уверен на двести процентов, что с тобой всё в порядке. — Подошёл, хотел поцеловать, но я увернулась. Серёжка покаянно опустил голову и усмехнулся. — Они так тебя злят?

— Не злят. Я боюсь того, из чего последовало их появление.

— Это бизнес, милая.

На это у меня никогда ответа не находилось, по крайней мере, достойного. Серёжа иногда говорил так, будто слово «бизнес» многое объясняло. Для меня, к примеру, абсолютно ничего. Мужчины вообще многое пытались объяснить своим стремлением заработать побольше, и я уже не раз замечала, как знакомые мне люди менялись под грузом ответственности и обеспеченности. Мама всегда говорила, что чем денег больше, тем больше хочется. Это было правдой. Порой люди переступали черту, не замечая того, и для некоторых это заканчивалось довольно плачевно. Не хотелось, чтобы моего мужа постигла та же участь.

— Новый контракт? — спросила я чуть погодя. Беспокойство не унималось, и мне необходимо было выяснить подробности. Нужно было знать, что Серёжка не ввязывается во что-то плохое и опасное.

— Нет. Хочу продать кое-что. Деньги большие, а большие деньги, как известно, привлекают всякую саранчу. Как только бумаги подпишем, всё закончится. Ты потерпишь? — Он подошёл ко мне, улыбнулся, а я вглядывалась в его глаза, отчего-то не спеша мужу верить. И не верить причины не было, вот я и мучилась сомнениями. В конце концов, благосклонно кивнула.

— Спасибо тебе большое, — серьёзно сказал Сергей, и сам же рассмеялся.

Пятница началась приятно. Впереди был день, полный хлопот, а пока мы нежились в постели, Серёжка даже на работу не спешил. Отмахнулся от звонившего телефона и вернулся ко мне. Я рассмеялась, когда он с головой нырнул под одеяло, откинулась на подушке и с ощущением счастья в душе, закрыла глаза. А когда Серёжка поднялся надо мной, притянула к себе и проговорила ему в губы:

— Люблю.

Он довольно улыбался, явно гордясь собой. Поцеловал и поинтересовался:

— Покажешь как сильно?

Если бы я знала, что это наше последнее спокойное утро, то, наверное, приложила бы куда больше усилий, чтобы убедить мужа в своей любви. Но тогда мне казалось, что старалась я вовсю, по крайней мере, Серёжка выглядел довольным. Мы потом долго лежали, обнявшись, он перебирал пальцами мои волосы, а я рассказывала ему о том, что нам вечером предстоит. Точнее, не рассказывала, а инструктировала. Серёжка вздыхал и томился, но не спорил, лишь пару раз позволил себе хмыкнуть, но замолк, как только я ему кулак под нос сунула. Он губами к нему прижался, но я не подобрела, с постели поднялась, позволила себе минутку покрасоваться, прежде чем накинула на голое тело халат, а когда муж ко мне руку протянул, желая вернуть меня в постель, покачала головой, отказываясь, и даже язык показала, поддразнивая.

Вечером мы принимали поздравления, счастливо улыбались и держались за руки. Я старалась от мужа надолго не отходить, не позволяя ему увлекаться рабочими разговорами с приятелями и партнёрами по бизнесу. Банкетный зал был переполнен людьми. Только в такие моменты по-настоящему понимаешь, скольким людям ты чем-то обязан. Родственные чувства, дружеские и приятельские отношения, бизнес и связи. Пару лет назад я обо всём этом понятия не имела. А сейчас вот заучено улыбаюсь, и не забываю высоко держать подбородок, чтобы все видели бриллиантовое колье на моей шее, ещё один подарок мужа, который он преподнёс мне три часа назад, перед отъездом из дома. Застал меня пред зеркалом, в вечернем платье, и надел мне его на шею. При этом взгляд был хитрым — то ли чувствовал за собой вину, то ли намекал на что-то. Тогда я вопросов задавать не стала, времени на них не было, решила оставить до завтра. А сейчас всё пыталась поймать своё отражение во всех зеркальных поверхностях. Платье необыкновенно мне шло, и этим вечером я собой любовалась, жалея, что мама и отчим отказались приехать на торжество. Вот посмотрели бы на меня. Они редко приезжали в город, а уж о том, чтобы посещать подобные мероприятия, и речи не шло, мне лишь однажды удалось уговорить их посетить ресторан, это было ровно год назад, на нашу первую с Серёжей годовщину, тогда отметили в узком семейном кругу, и то мама без конца охала и переживала по поводу того, что она не была в ресторане добрые пятнадцать лет, и вряд ли ещё раз придёт.

— Лучше уж вы к нам с Серёжей приезжайте, — говорила она мне. — Мы вас встретим, и стол накроем… — Снова беспокойно оглядела ресторанный зал. — А тут одно беспокойство. И дорого, наверное.

Мама никак не хотела верить в то, что мой муж человек более чем обеспеченный. Постоянно волновалась и советовала нам подумать о старости, и пока денег хватает, начать откладывать на «чёрный» день. «Чёрный» день, который когда-то может наступить, маму всегда пугал. А вот если бы она этим вечером оказалась здесь, увидела, как мой муж за руку здоровается с мэром, не думаю, что обрадовалась бы, скорее уж, окончательно потеряла покой. Может, к лучшему, что не видит?

Серёжка чуть сдавил мою руку, я придвинулась к нему, заглянула в глаза, и в душе всё запело. Пело ровно двадцать секунд, а потом меня от мужа Ольга оттащила. Извинилась, больше для порядка, послала Серёжке воздушный поцелуй, и отвела меня в сторонку. Я спорить не стала, подругу под руку подхватила и приняла от неё бокал с шампанским. А она без стеснения впилась взглядом в моё колье.

— Я просто в бешенстве, ты знаешь? — проговорила она, прищёлкнув языком.

— Почему это? — Я машинально коснулась рукой своего подарка. — Что не так?

— Он подарил тебе кабриолет, а сегодня ещё и колье? Никакой справедливости. — Ольга притворно надула губы, оглянулась на своего мужа и возмущённо выдохнула. Отпила шампанского. — Всё-таки два года брака и десять лет — вещи разные. Мой теперь без пинка ничего не делает. Слушай, может мне развестись?

Я на подругу посмотрела. Ольга была старше меня на семь лет, но выглядела отлично. В молодости она была моделью, правда, областного масштаба, очень красива, но после рождения второго ребёнка её, как я это называю, переклинило, и она кинулась к пластическим хирургам, бороться с приближающейся старостью. Борьба велась ни на жизнь, а на смерть, и Ольга в ней побеждала. Она была уверена, что это благодаря приложенным усилиям, а я считала, что исправлять, по сути, было нечего — Ольга красавица. И если разведётся, то без сомнения, с лёгкостью найдёт замену своему благоверному, но есть одно существенное «но»…

— У вас дети.

— Вот и я о том же. А кое-кто не ценит. — Она вновь кинула взгляд на своего мужа, поначалу изучающий, но он быстро потеплел, и Ольга улыбнулась. — Я ему ночью напомню.

Я взяла ее под руку.

— По-моему, всё хорошо. Как ты думаешь? Я так переживала из-за Филлиповых. Они ведь только развелись, и как скандалили…

Ольга ухмыльнулась.

— Кому ты рассказываешь? Я лично перехватила Зойкину руку, когда она собиралась в Филлипова подсвечник метнуть.

— Лишь бы здесь не метнула, — затосковала я. — Я два дня думала, кого из них пригласить, потом ещё три дня о том, как осмелиться пригласить обоих.

— Но пригласила же.

— Рассадила за столики в разных концах зала. Может, они не встретятся?

— Мечтай. У Зойки нюх, как у собаки, особенно на предателей. Она уже дважды зал по кругу обошла. — Ольга рассмеялась.

Я стукнула ее по руке.

— Хватит меня пугать. Мне только скандала не хватает.

— Стася.

Я оглянулась на голос мужа, кивнула ему.

— Сейчас подойду.

— Всё, хватился, — заворчала Ольга.

Позже мы с Ольгой снова встретились, на этот раз у бара, я присела на высокий табурет, вытянула гудящие от усталости ноги, а подруге криво улыбнулась. Ольга, в отличие от меня, выглядела вполне довольной тем, как протекает вечер, пила шампанское и мерцала глазами.

— Устала?

— Ещё как.

— К земле тебя не клонит? — усмехнулась она.

Я прикоснулась к колье, а Ольге язык показала.

— Не завидуй.

— Почему? Что плохого в зависти? Хочешь шампанского?

— Нет. Мне и без того жарко, а мне ещё как-то надо пережить череду тостов.

— Может, на выходные за город махнём? Предложи Сергею. В тишине и покое проведём пару дней.

— Хорошо бы, — вздохнула я. — Я бы с удовольствием уехала, подышала бы свежим воздухом. Так хочется поближе к сосновому бору. — Мы переглянулись и дуэтом проговорили: — Когда воздух режь и ешь. — Рассмеялись. Так всегда говорил Ольгин муж. Стоило ему выехать за пределы города, он открывал окно в машине, с шумом втягивал в себя воздух и выдавал эту фразу. Нас с Ольгой она всегда почему-то смешила, казалась жутко глупой. Со стула я соскользнула.

— Пойду, освежусь, — проговорила я негромко. — Не хочешь со мной?

Ольга головой качнула.

— Нет, я за своим наблюдаю. Он сегодня чересчур весел, а это не к добру. Глаз с него спускать нельзя, обязательно напьётся.

— Я недолго, — пообещала я. — Если Серёжа хватится, скажи, что я вернусь через пять минут.

— Иди, иди, не хватится он, он Гайдуляна на очередной кредит убалтывает.

Я глаза вытаращила.

— Откуда ты всё знаешь? Даже я этого не знаю.

Ольга многозначительно хмыкнула и глянула на меня снисходительно.

— Деточка, я тебе уже говорила, что десять лет и два года брака — вещи разные. Ты тоже научишься прислушиваться и приглядываться, когда муж перестанет поверять тебе каждый свой секрет.

Я улыбнулась, потом заторопилась к выходу из зала. Долго задерживаться на самом деле не планировала, не хотелось упустить ни одной детали вечера, всё должно пройти идеально, без малейшей шероховатости. Женский туалет очень кстати оказался пуст, я пару минут постояла, разглядывая своё отражение в зеркале и наслаждаясь прохладой и свежестью, которую давал кондиционер, потом открыла воду, намочила ладони и приложила их к щекам, очень осторожно, боясь смазать макияж. В коридоре послышались тяжёлые шаги, кто-то дошёл до двери туалета и остановился, вроде бы в нерешительности. Я невольно прислушалась, поторопилась выключить воду, оторвала салфетку и промокнула щёки. Выбросила использованную салфетку в урну и одновременно с этим открыла дверь, торопясь узнать в чём дело. За дверью оказался молодой человек, в тёмном строгом костюме, аккуратно подстриженный, но присутствовала в его облике некая простота, которая выдавала суть — он не гость, он наёмный работник. И будто подтверждая мои догадки, молодой человек вежливо и несколько равнодушно улыбнулся. Он молчал, и я насторожилась, немного.

— Вы за мной?

— Анастасия Николаевна, меня просто просили присмотреть.

— За мной? Кто просил?

— Ваш муж. Вы не торопитесь, я подожду.

Я вышла в коридор и дверь за собой прикрыла.

— Мне уже и по коридору опасно одной ходить?

Молодой человек растянул губы в безразличной улыбке, а сам приглядывался ко мне с непонятным любопытством. Взгляд его мне не понравился. Мы на секунду встретились глазами, и я вдруг ощутила холод в душе, как предчувствие. Отвернулась, подняла руку, чтобы поправить причёску, а на самом деле торопилась разорвать зрительный контакт.

— Сергей Александрович попросил, чтобы я проводил вас во двор.

— Во двор? — переспросила я. — Зачем?

— Я не должен говорить, это сюрприз. Сейчас все гости выйдут…

— Фейерверк будет? — догадалась я и улыбнулась. Серёжка в своём репертуаре.

— Вы должны это первой увидеть, — проговорил молодой человек со странной интонацией, будто это не муж, а он мне сюрприз устраивал. Шёл позади, отставал всего на шаг, мне всё время казалось, что он вот-вот на пятки мне наступит, я даже шаг ускорила, словно меня подгоняли. Мы дошли до задней двери никого не встретив, голоса гостей слышались совсем рядом, я даже оглянулась, поняла, что дверь в зал всего в нескольких метрах, но молодой человек неожиданно оказался прямо передо мной, теперь уже настойчиво подталкивая меня к выходу из здания. — Вас там ждут, — заверил он, протянул руку, едва не коснувшись меня, я поторопилась отодвинуться, дверь распахнул и повёл рукой, предлагая мне выйти.

Я повернулась, вышла на кособокое бетонное крыльцо и оглядела двор-колодец. Ни деревца, ни травки, только асфальт, мусорные баки в стороне да побитая иномарка, припаркованная в паре метров от крыльца. Я нахмурилась, не понимая, что за странное место Серёжка для фейерверка выбрал, да и не было никого. Сощурилась, вглядываясь в вечерние сумерки, подняла глаза к светящимся окнам на третьем этаже, собралась повернуться, чтобы строго поинтересоваться у молодого человека, что за дурацкие шутки, и не успела. Меня больно схватили за волосы, дёрнули вниз, отчего у меня подогнулись колени, а когда я открыла рот, чтобы взвыть от боли и неожиданности, его крепко зажали. Но не ладонью, а какой-то тряпкой. Она и нос мне закрыла, я сделала судорожный вдох, почувствовала резкий больничный запах, и вот тут меня словно по сердцу ножом полоснул ужас. Не страх, а именно ужас. Но было слишком поздно, перед глазами всё поплыло, я пыталась дышать, но от этого становилось лишь хуже. Вместо крика из горла вырвался беспомощный хрип, я осела на мужских руках, которые тут же меня подхватили, и прежде чем потерять сознание, услышала довольный и глумливый голос своего провожатого:

— Готово. Бери её, сваливать надо.

Первое, что я услышала, когда пришла в себя, это был мужской гогот. Не смех. Смехом бы я это не назвала. Мужчины были где-то недалеко от меня и издевательски гоготали, что-то обсуждая. Я не сразу поняла, что обсуждают они меня. Сделала осторожный вдох, поняла, что дышать могу, и мне ни что не мешает, но глаза открывать не торопилась. Пыталась справиться со сковавшим меня страхом, отвлечься от головной боли, что билась в висках, от стука крови в ушах, прислушаться и понять где я и что со мной. Я даже пошевелиться опасалась, вдруг заметят, поймут, что я очнулась и тогда начнётся мой кошмар.

«Боже, Серёжка, во что же ты вляпался, дурак?»

— Тебя точно никто не видел?

— Да вот те крест! — Я узнала по голосу своего провожатого. — Вся гвардия вокруг Поляка, снайперов высматривают видимо. — Смех его вышел издевательским.

— Странно, — глухо проворчал кто-то. Голос был недовольным и скрипучим. — Он с неё глаз не спускал в последние недели.

— Ага, она разве что в сортир без охраны ходила. И я знал, где её ловить!

— Ты особо-то не радуйся. Если на глаза никому не попался — твоё счастье. А то оторвут тебе башку, как нечего делать.

— Да ладно тебе, Гриш. Я же говорил, что сделаю всё чисто. И вот, как обещал…

Я услышала негромкое бульканье и поняла, что они водку разливают. Меня передёрнуло. И, наверное, это моё неосознанное телодвижение незамеченным не осталось: для начала я услышала скрип отодвигаемого стула, потом тяжёлые шаги, и кто-то остановился рядом со мной, внимательно наблюдая. Я перестала дышать. Очень боялась чем-то себя выдать. Вдруг веки дрогнут, горло дёрнётся, я побледнею или, наоборот, покраснею, или ещё проще, не выдержу, и завизжу. Что они тогда со мной сделают? Лежала я в неудобной позе, на боку и навалившись на одну руку, она начала стремительно неметь, и я с каждой секундой чувствовала себя всё паршивее. Только продолжала мысленно уговаривать себя потерпеть. Меня, наверняка, уже хватились, Серёжка меня уже ищет. И обязательно найдёт. У него собственная служба безопасности, у него связи, деньги… Обязательно найдёт. Интересно, сколько времени я была без сознания?

— Ещё не очухалась? — спросил незнакомый голос. Значит в комнате их трое, а то и четверо. Час от часу не легче.

Человек, что стоял надо мной, не сразу дал ответ. Всё разглядывал меня, мне казалось, что я физически ощущаю его взгляд, будто он меня не разглядывает, а ощупывает.

— Да вроде нет. Ты с эфиром не переборщил, придурок?

— Ну, поспит на часок больше, подумаешь. Оклемается.

— Мне только дохлых баб тут не хватало. — Этот голос мне активно не нравился. Глухой, неприятный и скрипучий.

— Поляку когда будем звонить?

— Завтра. Пусть побегает чуток, пострадает без любимой жёнушки.

Так они Поляком Серёжку зовут? Почему Поляк?

И вот тут меня накрыло понимание того, в какой гнусной ситуации я оказалась. Меня похитили. Как в каком-то дурацком, страшном фильме. И чем всё это для меня закончится — неизвестно. Даже по голосам слышно, что это за отморозки. У меня засосало где-то под ложечкой, да так сильно, что я едва сдержала стон. Рука ныла и болела, во рту пересохло, а веки казались мне свинцовыми. В какой-то момент терпеть это стало невыносимо, и я глаза открыла. Знала, что должна и дальше притворяться, ради собственного блага, терпеть так долго, как только возможно, но глаза сами по себе распахнулись. Я вдохнула глубоко, захлебнувшись, словно это был мой первый вдох после того, как меня эфиром усыпили, и закашлялась.

— О, наша принцесса очнулась, — рассмеялся кто-то за моей спиной. — С возвращением в этот мир, дорогуша. Как леталось?

— Да заткнись ты, — посоветовал кто-то, но вполне беззлобно.

Я голову повернула и посмотрела на собравшихся за столом мужчин. Лучше бы я на них не смотрела, честное слово, откровенными головорезами они не выглядели, но взгляды, обращённые ко мне, были начисто лишены человеческих эмоций. Меня разглядывали с ленивым пренебрежением, будто я была кучей мусора, сваленной в углу. Хотя, я и была похожа на кучу: разбитая и несчастная. Первым отвернулся мужчина, сидевший с краю стола, он внешне походил на грозовую тучу, такой же тёмный и смурной, и я ему, по-видимому, была совершенно безразлична. Он потянулся через стол к бутылке с водкой, налил себе рюмку и тут же выпил. А остальные трое пялились на меня. Мой провожатый, точнее, мой похититель, был самым молодым в этой компании, и самым симпатичным, вот только бесноватый взгляд мешал проникнуться к нему хоть какой-то симпатией. Он и сейчас на меня таращился с издёвкой и ухмылкой во всю физиономию. Был заметно пьян, и оттого казался ещё более опасным. Мужчина рядом с ним сидел в расслабленной позе, развалившись на стуле, и ко мне присматривался, капризно выпятив нижнюю губу, будто решал, с какого бока за меня лучше взяться. От его масляного взгляда я неуютно поёжилась. А вот четвертый показался мне самым опасным. Он сидел не за столом, а в кресле, чуть в стороне, и не просто разглядывал меня, а смотрел в упор, словно это было его прямой обязанностью — не спускать с меня глаз. Смотрел он хмуро и даже возмущённо, взгляд шастал по моему телу, но никакого сексуального подтекста я не заметила. Такое чувство, что он ненавидел меня, что у него есть для этого причина, и он истинно ненавидит — меня лично, моё присутствие здесь и то, что он обязан на меня таращиться в эту минуту. Старенькое кресло на козьих ножках, какие выпускали в восьмидесятые, смотрелось под его внушительной фигурой несуразно. И хоть сидел мужчина в расслабленной позе, вытянув длинные ноги, мне вдруг показалось, что кресло может развалиться под его тяжестью в любую минуту: он лишь руку на подлокотнике в сторону сдвинул, а оно уже жалобно скрипнуло. На лице каменное выражение, глубоко посаженные глаза прищурены, а подбородок даже для его мало симпатичного лица кажется тяжеловатым. Нижняя челюсть упрямо выдвинута вперёд, брови сошлись на переносице, а широкая ладонь, обхватывающая хлипкий подлокотник, вдруг сжалась в пудовый кулак, и я увидела татуировку, выбитую на фаланге безымянного пальца, напоминающей перстень. Такие бывают у уголовников. Точно, они уголовники, и они меня похитили.

Я судорожно сглотнула и схватилась за горло, когда его спазмом перехватило. Я попыталась сесть, поняла, что лежу на продавленном диване, придвинутом к дощатой стене, и замерла, не зная, можно мне сесть или лучше остаться в том положении, в котором меня оставили похитители. Но с другой стороны, что хорошего в том, что я лежу перед четырьмя мужиками зверской наружности? Я села и даже ноги на пол спустила. Обвела взглядом небольшую, неуютную комнату. Стены дощатые, пол грязный, а из мебели диван, грубо сколоченный стол да несколько стульев. И кресло, конечно же, на котором сидит тип со зверской физиономией. Окно маленькое, занавешенное мятой нестиранной тряпкой. По всему выходит, что мы в частном доме, это точно не квартира.

Я машинально сжала горло рукой, снова кашлянула и испуганно таращила глаза на мужчин. Тот, что сидел в кресле, неторопливо поднялся, взял со стола железную кружку, зачерпнул воды из ведра, что стояло в углу, и направился ко мне. Я следила за его приближением с откровенным ужасом в глазах. А он мне кружку протянул. Не произнёс ни слова, но смотрел так, что мёртвого проймёт. Я трясущейся рукой кружку взяла и сделала несколько жадных глотков. Вода была холодная, сырая, по всему выходило, что колодезная. Кружку я вернула, открыла рот, не зная, поблагодарить или не стоит. В конце концов решила, что нужно быть вежливой, не грубить и не истерить, поэтому тихо проговорила:

— Спасибо.

Мой провожатый за столом радостно заржал, но его снова быстренько заткнули. Видимо, особым авторитетом он в этой компании не пользовался. Я подняла глаза на типа, что стоял передо мной, не понимая, почему он до сих пор надо мной нависает, а он, не спуская с меня глаз, кружку к своим губам поднёс и сделал пару глотков. Мне снова кашлянуть захотелось, но это было нервное, я попросту задыхалась, когда он смотрел на меня в упор.

— Как тебя зовут? — спросил он, напившись и утеревшись тыльной стороной ладони. Буравил меня глазами, а я в душе затаилась, когда поняла, что именно он обладатель того неприятного, скрипучего голоса. Не сразу опомнилась, но на вопрос ответила.

— Стася.

— Стася? Это Настя, что ли? — Я кивнула. — Настя, значит. Как в сказке: Настенька и медведь. Или там Машенька была?

Я настороженно молчала, не зная, к чему он ведёт. А он вернулся к столу, кружку поставил и снова ко мне повернулся. Все остальные молчали, позволив ему со мной объясняться.

— У нас для тебя всего два правила, Настенька, — заявил он. — Ты ведёшь себя тихо и не задаёшь вопросов. Если всё сделаешь, как надо, скоро вернёшься к своему благоверному. И что особо примечательно, вернёшься целой и невредимой.

— Целой ли? — ухмыльнулся мой похититель, а мужчина рядом с ним сунул ему кулак под нос и посоветовал:

— Пашка, заглохни.

Я постаралась перевести дыхание. Взгляд мой метался по комнате, ни на чём не задерживаясь, потом я руки судорожно сцепила.

— Когда? — поинтересовалась я, и, кажется, тем, что осмелилась проявить интерес, мужчин удивила. На меня уставились.

— Что?

— Когда вернусь… то есть, вы меня вернёте домой?

— А это зависит от того, как сильно тебя муж любит. Он тебя любит?

Я уверенно кивнула.

— Да.

— Сильно?

Я облизала губы.

— Да.

— Тогда о чём тебе переживать?

Странный вопрос. Переживала я не о степени любви ко мне мужа, а вот об этих четверых неандертальцах.

Ненадолго обо мне забыли. Мужчины выпивали, о чём-то негромко переговаривались, я от волнения даже прислушаться толком не могла, в висках, казалось, барабанная дробь. Осторожно сдвинулась к стене, ноги под себя поджала, сжалась в комок и так замерла, время от времени сглатывая комок в горле. Нервы были на пределе, и я очень боялась, что сорвусь и начну рыдать. Страшно было безумно, кажется, мне никогда в жизни так страшно не было. Что-то липкое и противное шевелилось внутри, меня то и дело передёргивало от отвращения к этим типам, я отворачивалась, сжимала кулаки и глотала слёзы. А ещё мысленно умоляла Серёжку: «Найди меня, найди. Прямо сейчас. Иначе я не выдержу и умру от ужаса. Или они меня убьют, когда им надоест слушать мой визг».

Но время шло, хоть и медленно, но двигалось, я неотрывно смотрела на циферблат старенького, громко тикающего будильника, следила за минутной стрелкой, прошло сорок минут, а ничего не происходило. За стенами домика по-прежнему тишина, только ветер свищет, как-то подозрительно шумно, его даже из-за мужских суровых голосов слышно. Я долго прислушивалась, прежде чем поняла, что мне напоминает шум ветра: вокруг лес. И скорее всего, именно сосновый, о котором я мечтала несколько часов назад, разговаривая с Ольгой. Сбылась мечта, как говорится.

— Ладно, посидели и будет. — Зверский тип, которого, как я выяснила, звали Гришей, из-за стола поднялся и ногой оттащил свой стул в сторону. Тот ножкой зацепился за выступающий край половой доски и с грохотом повалился на пол, но на это никто внимания не обратил. Остальные тоже начали из-за стола подниматься, я вжалась в стену, не зная, чего ожидать, но на меня даже никто не взглянул.

— Чтоб тебя завтра утром не то что в городе, в области не было, — приказным голосом, но вроде бы нехотя, проговорил Смурной, обращаясь к Пашке.

Тот в ответ хохотнул и развел руками.

— Да как скажете, попрощаюсь с вами и даже скучать не буду, только… — Он выразительно взглянул на остальных, вскинул брови, затем сделал незамысловатый жест, потерев пальцы друг о дружку. И вот тогда Григорий обо мне вспомнил, подошёл, бесцеремонно схватил меня за волосы, заставляя наклонить голову. Я едва сдержалась, чтобы не заорать. А он схватился за моё колье, расстегнул подозрительно ловко, ни на мгновение не помешкав с замком, а я покачнулась, когда он меня отпустил, едва не повалилась на диван, как неваляшка. Моё бриллиантовое колье, подарок мужа на годовщину свадьбы, перекочевало в карман бесшабашного Пашки.

— Надо объяснять, что из города оно должно уехать вместе с тобой?

— Да понял, не дурак. — Широко улыбнулся. — Дурак бы не понял.

Они все вышли из комнаты, дверь плотно прикрылась, а я наконец смогла закрыть лицо руками и позволить себе тихонечко повыть. Даже головой потрясла, будто надеялась очнуться от кошмарного сна. Но это, конечно же, не помогло. Мужские голоса слышались на улице, а минут через десять заработал двигатель машины, и на минуту всё стихло. Стало очень тихо. Я отсчитывала секунды, одну за другой, но кроме шума ветра, который бесновался в высоких кронах сосен, ничего не слышала. На какое-то мгновение в душе шевельнулась надежда, ослепительная вспышка озарила и погасла, после чего стало ещё страшнее. Неужели они оставили меня здесь одну, в лесу? Я рискнула встать с дивана, только успела приподняться, как дверь комнаты рывком открылась, и вошёл, нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку, Гриша. Я шлёпнулась на диван и снова поспешила сдвинуться к стене. Стало понятно, что всё куда хуже, чем я ожидала: мы остались вдвоём. Меня оставили один на один с этим психом. Я до сих пор чувствовала его прикосновение к своей шее: грубое и бесцеремонное.

Гриша потаращился на меня с полминуты, после чего вышел, а вернулся со стопкой одежды. Кинул её на диван.

— Переоденься. Твоё платье с цветом обивки не гармонирует.

Одежду я сгребла одной рукой и прижала к себе, а сама не спускала с мужчины настороженного взгляда. Он даже попытки не сделал отвернуться и выходить, по всей видимости, не собирался. В его глазах даже искорка интереса проявилась. И поторопил меня:

— Ну.

Я подышала носом.

— Отвернитесь.

Он насмешливо вздёрнул бровь.

— А кто сказал, что ты можешь голос подавать?

Я комкала в руке джинсовую ткань, отвернулась и молчала, давая понять, что ничего делать не буду в его присутствии. Он ждал пару минут, после чего фыркнул и из комнаты вышел. Дверь снова плотно закрылась, а ещё я услышала звук, напоминающий опускающийся засов. Значит, запирают. Переоделась я за минуту, сама себя этим поразила. Стянула с себя мятое, испачкавшееся платье, кинула его на пол, и торопливо влезла в дешёвенькие джинсы и футболку. Ещё мой сторожевой пёс «подарил» мне теплую кофту на молнии и шерстяные носки. Всё моего размера, меня здесь явно ждали. Пока я была в комнате одна, метнулась к окну, отдёрнула тряпку, что служила здесь занавеской, и выглянула наружу. Абсолютно зряшное занятие, тьма за окном — хоть глаз выколи. Только шум ветра слышен явственнее. Он казался тревожным и будил в моей душе не слишком приятные предчувствия.

Дверь снова открылась неожиданно, я испуганно обернулась, не успев отскочить от окна, отступила на шаг и упёрлась в стену. Приходится признать, что не смотря на свою комплекцию, передвигается мой стражник совершенно бесшумно. И теперь смотрит на меня без всякого выражения, но в голосе, который вновь стал скрипучим, проскользнуло явное недовольство моим поведением.

— Тебе же сказано было: не шали. — Он ткнул пальцем в диван. — Сядь и сиди.

Я шмыгнула на указанное место. Гриша же шагнул к столу, обозрел грязные тарелки и пустые бутылки, головой качнул, потом быстренько все тарелки собрал в стопку и из комнаты унёс. Я наблюдала за ним, он делал всё молча и на меня внимания не обращал. Только потом ногой поддел моё платье и откинул его к противоположной стене. Вот тут я почувствовала неожиданную злость. Дикарь. Он понятия не имеет, сколько это платье стоит.

— Вы будете просить у Серёжи денег? — этот вопрос вырвался у меня неожиданно. Я честно собиралась молчать, как мне и приказали, но тишина и невысказанные страхи действовали на нервы.

Гриша швырнул на мой диван подушку и одеяло.

— Ложись спать.

— Но…

— Закрой рот и ложись спать.

Я вздохнула. Приткнула подушку к стене, вцепилась в её угол.

— Мне нужно в туалет.

Он остановился, стоя ко мне спиной, упёр руки в бока, а вздохнул поистине страдальчески.

— Пошли.

С дивана я поднялась, в некоторой растерянности посмотрела на свои ноги в шерстяных носках.

— Вы… не дали мне обувь.

— Серьёзно? А куда ты собралась ходить?

Туалет оказался в доме. Мы вышли через сени во двор, я крутила головой, оглядываясь, за стеной комнаты, в которой меня держали, заметила маленькую кухоньку, но и в ней мебели был минимум: стол, старая закопчённая плита, да деревянная лавка в углу, на которой стояла кастрюля и ведро с водой. Проходя через сени, я кинула взгляд в окно. Оно выходило на другую сторону, и я надеялась увидеть огни, понять, что рядом люди, но не повезло, всё та же темнота. Кругом лес, теперь я была в этом уверена. Возвращаясь из туалета, я всего на секунду оказалась у распахнутой на улицу двери и почувствовала запах дождя. К страху и растерянности от случившегося со мной, прибавилась тоска. Такое чувство, что я неожиданно оказалась оторванной от реального мира, где-то на краю бездны, и здесь только ветер и дождь, а ещё страшный человек за моей спиной, которому убить меня ничего не стоит. Возьмёт и прихлопнет, как муху. Ему даже особо стараться не придётся, силы-то немеренно.

— Всё? Попила, в туалет сходила, вопросы позадавала? — не любезно поинтересовался он. — Ложись спать. И чтоб я тебя не слышал.

Спорить я не стала, легла и натянула на себя колючее одеяло. Подумала и укрылась с головой. Слёзы тут же полились, я тихонько всхлипнула, но тут же зажала себе рот рукой. Через несколько минут осторожно выглянула, и поняла, что в комнате темно. Одеяло с лица я убрала, потому что было неприятно дышать, от одеяла несло сыростью, запах был откровенно неприятным. Глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели на полу тень, и я, поразмышляв, решила, что мой надсмотрщик устроился на полу, скорее всего, на спальном мешке. Голову с подушки приподняла, оглядываясь, и вздрогнула от резкого и угрожающего окрика:

— Я сказал: спать. Или хочешь, чтобы я тебя успокоил?

Я рухнула на подушку и затаила дыхание. А про себя повторила: «Серёжка, найди меня. Я его боюсь».

Утро началось с того, что я неловко перевернулась на спину и стукнулась затылком о жёсткий подлокотник дивана. Глаза распахнула, увидела дощатый потолок над головой, секунду соображала, где я, воспоминания навалились на меня, ужаснув нереальностью происходящего, я поторопилась принять сидячее положение и огляделась. Гриши в комнате не было. Дверь была закрыта, но не успела я вздохнуть с облегчением, как он возник на пороге и уставился на меня с неприятным прищуром. Я поняла, что настроение у него ещё хуже, чем вчера. От похмелья страдает? Или это черта характера — вечное недовольство?

То, что я проснулась и теперь взираю на него с беспокойством, он проигнорировал, прошел к столу и поставил на неё железную миску и чашку с чем-то дымящимся.

— Садись, ешь, — бросил он мне.

Поспорить я не решилась, хотя, предпочтительнее было бы посетить для начала туалет и умыться. Но я встала с дивана и прошла к столу. В миске была заваренная лапша быстрого приготовления, а в чашке кофе. Что-то мне подсказывало, что тоже из пакетика.

— Хлеба дать?

Я потаращилась в тарелку с лапшой, понимая, что не смогу это есть, и кивнула. Григорий презрительно фыркнул, удалился из комнаты, а через минуту вернулся с ломтём белой булки, на котором лежал кусок сыра. Пока я пила кофе и жевала хлеб, он сидел в кресле и таращился на меня. Если честно, я едва терпела, у меня кусок в горло не шёл под его взглядом.

— Здесь есть погреб, — уведомил он меня минут через пять. Я подавилась и кашлянула.

— Что?

— Погреб есть. Неглубокий, но тёмный и сырой. Если ты будешь доставлять мне неприятности, или задавать дурацкие вопросы, я тебя туда посажу. И тогда орать и плакать будет бесполезно. Всё понятно?

Я торопливо кивнула и поджала ноги под стул.

— Я не буду.

— Вот и хорошо.

— Можно мне умыться?

— Можно. И даже посуду за собой помыть можно.

А что? Хоть бы и чашку в холодной воде сполоснуть — всё дело. Я под конвоем прошла на маленькую кухню, вымыла чашку и поставила её на стол, заметила грязную тарелку на столе, и её вымыла. После этого меня отвели в туалет и позволили умыться у умывальника. Такой, как помню, у бабушки в огороде висел. Надо было снизу поднять металлический стержень, и из образовавшегося отверстия лилась вода. Лилась она в пластмассовый таз, а на табуретке рядом лежало мыло и зубная паста.

— Теперь в комнату, — скомандовал Григорий, когда я утёрлась полотенцем, слава богу, чистым.

Я вернулась на свой диван, прислонилась к стене и стала смотреть в окно, тряпица на котором была отдёрнута. День солнечный, ничто не напоминало о вчерашнем сильном ветре и ночном дожде. В груди сразу заныло, душа рвалась на волю, ввысь, на свободу. Я поморгала, стараясь избавиться от слёз, посмотрела на Григория, который сидел за столом и ел лапшу, что я пробовать не стала, пустым взглядом таращился на стену напротив, но скучающим не выглядел. Господи, сколько я здесь пробуду? Это мучение какое-то.

Больше всего я страдала от неизвестности. Если честно, предполагала, что всё разрешится в первый же день. Похитители попросят у Серёжки выкуп, тот, конечно же, согласится на все условия, быстро найдёт деньги, передаст их, и к вечеру, ну в крайнем случае, к следующему полудню, я уже буду дома, приходить в себя и зализывать раны, рассказывая мужу о пережитых мучениях и стрессе. Я ждала, ждала… Каждую минуту ожидала телефонного звонка или что кто-нибудь приедет с новостями, но ничего не происходило. Мой стражник оказался человеком неразговорчивым, а я и вовсе назвала бы его нелюдимым, и за весь день обратился ко мне лишь с пятком вопросов, которые и на вопросы-то похожи не были, скорее уж приказы. Ешь, пей, иди, садись, молчи… Заняться было абсолютно нечем. Я сидела на диване, привалившись спиной к шершавой стене, и изводила себя страшными мыслями и предположениями, каждое из которых было страшнее другого. Встречаться взглядом с Григорием опасалась, неизменно отворачивалась, как только он входил в комнату. Он же в отличие от меня, тут же впивался глазами в моё лицо, словно пытался прочесть замыслы побега. А их не было. Просто потому, что от волнения я не могла придумать ничего толкового. Мысли в голове путались, скакали, меня каждую минуту накрывало волной надежды, а через мгновение мороз шёл по коже от страха, что ничего не сбудется. Я думала о муже, о доме, о том, как счастлива с Сережкой, и ругала себя за то, что в недостаточной степени ценила наше счастье. Вот и накликала беду.

Так прошёл первый день. Как вечность. Провести много часов, пялясь в углы маленькой обшарпанной комнатушки — то ещё занятие. Я время от времени переводила взгляд на окно, и отстранённо отмечала перемещение солнца. Вот оно перестало заглядывать в комнату, вот переместилось на верхушку берёзы невдалеке, убежало от неё и, наконец, начало клониться к горизонту. Скоро начнёт темнеть, день прошёл, а ничего не случилось. «Значит, случится завтра», — попыталась я себя приободрить. — «Прямо утром. Сегодня просто не успели, и это нормально. А вот завтра прямо с утра…».

Мой охранник, вроде бы, позабыл о моём существовании. Ходил мимо, занимался своими делами, а в мою сторону не смотрел. Правда, об ужине вспомнил, принёс тарелку, чая налил, а я минут двадцать сидела, крутя вилкой во всё той же лапше, которую и едой-то назвать нельзя. Я осторожно скосила глаза, понаблюдала за тем, как Гриша ест, надо сказать, что с аппетитом. В конце концов, я съела кусок чёрного хлеба, выпила чай и отодвинула от себя тарелку. Он ведь не будет заставлять меня это есть? Это было бы чересчур.

— Что, не похоже на гребешки под сливочным соусом?

Я глаза вскинула, удивлённая его замечанием. Подумала, прежде чем ответить.

— А вы пробовали гребешки?

Он хмыкнул, мне показалось, что угрожающе.

— Нет, конечно. Я про них в книжке читал.

— А-а.

— Поела? Ложись спать.

— Ещё рано.

— Да? У тебя есть достойный способ развлечь меня?

Я сползла со стула и шмыгнула на диван, тут же натянула на себя одеяло. Услышала издевательский смешок, и на всякий случай затаилась. Григорий из комнаты вышел, закрыл за собой дверь, и я услышала, как засов опустился. Значит, ушёл надолго. Я немного выждала, прислушиваясь к шагам за дверью, но толка от этого мало, я уже знала, что Гриша передвигается практически бесшумно. Не знаю, как ему это удаётся при его росте и весе. Одеяло я с себя скинула, потому что стало жарко, потом с дивана встала и подошла к окну, выглянула осторожно. Увидела Гришу, он сидел на завалинке и курил, глядя в небо. Явно никуда не торопился. А я-то надеялась, что он бросился подельникам звонить. Или здесь телефон не берёт?

Следующий день прошёл в мучительном ожидании, я была, как на иголках, вздрагивала от каждого шороха. Даже есть отказалась, правда, поостереглась вслух объявить голодовку, чай пила, но ни крошки не взяла в рот. Григорий безразлично пожал плечами, и лишь вечером поинтересовался, буду ли я ужинать. Я покачала головой, и он не позаботился принести для меня тарелку, хотя бы для вида. Одно радовало, что он больше не рычал на меня и не угрожал. Наверное, потому, что я молчала и не задавала никаких вопросов, как он и просил, хотя мне очень хотелось, меня попросту распирало. Я хотела знать, когда меня вернут мужу! Отчаяние переполняло, и я даже пару раз рыдать принималась, правда, в подушку. Но рыдания не облегчили моих страданий, наоборот, прибавили отчаяния. Рыдай не рыдай, а ситуация не исправляется.

К середине третьего дня я не выдержала. Всё утро наблюдала за Гришей, пытаясь понять, в каком он настроении, а за обедом, который я соблаговолила попробовать, рискнула открыть рот. Стараясь произвести впечатление своим послушанием и кротостью, попробовала эту треклятую лапшу, которой он меня упорно потчевал, и решила начать издалека.

— Это ваш дом?

Гриша вроде удивился, услышав мой голос, который произнёс связно сразу несколько слов. Молчал, не торопясь отвечать, и я поспешила пояснить свой вопрос.

— Вы здесь всегда живёте? Постоянно?

— А что?

— Да нет, ничего, — затараторила я и споро накрутила на вилку макароны, вот только сунуть их в рот так сразу не решилась. — Просто… тут же лес кругом. И людей нет. Вам здесь не тоскливо?

— Тоскливо? — На его губах появилась довольно противная усмешка. — Да как тебе сказать…

Я на всякий случай нахмурилась.

— Я просто пытаюсь поддержать беседу.

— А у нас беседа, оказывается?

Ну почему он такой противный? Я кинула на него хмурый взгляд исподлобья. Совершенно несносный тип, я не удивлена, что он в лесу живёт, один, как сыч. У него даже собаки нет. Потому что его и собака бы не выдержала, сбежала! Я сделала осторожный вдох, пытаясь справиться с раздражением. А сама разглядывала его украдкой. За последние три дня мой охранник принял ещё более угрожающий вид: зарос щетиной, потемнел лицом, и глазами сверкал не добро. Рядом никого не было, я поневоле его разглядывала, не зная, чем занять себя в течение долгих тоскливых часов, и чем дольше он был у меня на глазах, тем не утешительнее становились мои выводы: ничего хорошего мне от него ждать не приходится. Даже если я предприму попытку сбежать, он меня поймает и отвернёт мне голову, как куренку. Его руки — это оружие, данное ему Богом, по-другому не назовёшь, большие и сильные. По-мужски красивые, но в моей ситуации, опасны для жизни. Ростом его тоже природа не обидела, но назвать его симпатичным можно с большой натяжкой. И дело было даже не в некоторой асимметричности его лица, тяжёлом подбородке, например, и носе с горбинкой, всё дело было в его взгляде: цепком и циничном, с извечным подозрением. А когда Гриша щурился, то серые глаза стремительно темнели, и казалось, что на тебя направлены два лазерных прицела. Но всё равно было в нём что-то, что не давало до конца поверить в его добровольное отшельничество, не был он похож на жителя леса, поэтому я и принялась расспрашивать, почему он живёт здесь. Неужели только из-за меня? Но дом кажется обжитым, здесь есть всё необходимое, даже электричество, а если выглянуть в окно, то можно увидеть грядки чуть в сторонке, и вязанку дров. Значит, кто-то здесь всё-таки живет?

— Телефон здесь берёт?

— Тебе зачем?

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо.

— А я вообще такой, не вежливый.

— Я заметила, — буркнула я.

Он откинулся на стуле, с интересом приглядываясь ко мне.

— Ты два дня молчала, я даже подумал, что Поляку реально повезло: идеальную бабу нашёл, но оказывается, ты просто с силами собиралась?

— Почему вы называете Серёжу Поляком?

— Ты забыла про погреб? Могу тебе его показать. Я буду добрым и даже позволю тебе взять с собой одеяло.

Я нервно сглотнула, уставилась в свою тарелку и несколько минут молчала. Потом собрала грязную посуду и прошла на кухню, чтобы её помыть. Тарелки были металлические, а я с тоской вспоминала свой новый фарфоровый сервиз, в нём тарелочки были почти прозрачные, с узором по краю. С каким бы удовольствием я сейчас разбила парочку.

— Можно я открою окно? В комнате душно. Гриша на окно посмотрел, с прищуром, затем на меня взгляд перевёл, и я поняла, что приценивается: пролезу я в него или нет. Я фыркнула.

— Не льстите мне. Здесь окна, как в бойнице. То, в каком именно направлении смотрел мой надзиратель, и какие именно выдающиеся части моей фигуры он оценивал, мне не понравилось. Я даже руками себя за плечи обхватила, скрываясь от его взгляда.

— Открой, — наконец решил он.

Следующим утром меня посетила страшная мысль, которая уничтожила последние крохи надежды. Как-то неправильно меня похитили. То есть, если верить знаниям, почерпанным из детективных сериалов и фильмов, жертв, которые в состоянии опознать своих похитителей, в живых не оставляют. А эти даже не прятались от меня. А уж физиономию Григория я вообще никогда не позабуду, в толпе среди тысяч узнаю, сейчас так кажется по крайней мере. Что же получается? Меня не собираются отпускать? Меня убьют? Вот в этой избушке на курьих ножках, и закопают где-нибудь в лесочке, под высокими соснами, шелест которых я так люблю. Вот они и будут вечно шуметь у меня над головой, вот только мне это будет уже безразлично.

Я долго комкала угол подушки, прислушиваясь к стуку топора, Гриша на улице дрова рубил, и не знал, что меня сейчас колотит, как в лихорадке. Именно в этот момент у меня кончилась выдержка. Я поняла, что ещё немного, и я заору. Вот честно, заору. Я здесь больше трёх суток, и за это время никто не приехал и не передал ни одной весточки. Да неужели за такое длительное время Серёжка не смог собрать деньги? Значит, что-то идёт не так. Значит, я в опасности. Никто не знает, где я. Да я сама не знаю, где я! В каком-то лесу, наедине с психом, который, судя по звуку, отлично управляется с топором. А где милиция, где Серёжкина охрана, которой он платит безумные деньги? Никто не смог меня уберечь от неприятностей, и помочь никто не может.

Я отпихнула от себя подушку и сдула со щеки прядь волос, уже далеко не чистых и не шелковистых. Стало ясно, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Нужно выбираться отсюда. Мой взгляд снова вернулся к распахнутому окну. Теперь уже я прищурилась, прицениваясь. Маленькое, конечно, но если я очень постараюсь… Тренер в спортзале всегда хвалил меня за растяжку. Я с дивана поднялась и замерла, затаив дыхание, словно ожидая, что уже в следующую секунду Гриша подслушает мои мысли, ворвётся в комнату, схватит меня и посадит в погреб. Он посадит меня в погреб, ему это ничего не стоит!.. Но в комнату никто не ворвался, топор стучал в прежнем ритме, и я решилась. Подошла к окну, сдернула с него тряпицу, и пошире распахнула створку. Для начала высунула наружу голову, огляделась. Отсюда Григория видно не было. Я помедлила, затем осторожно просунула в оконный проём одно плечо. На одну секунду мне показалось, что я застряла. Пришлось приложить усилие, чтобы вырваться, хотя это усилие могло привести к обратному эффекту, и я могла застрять окончательно, как пробка в бутылке. Когда я на половину оказалась на воле, счастью моему не было предела. Я глубоко дышала, щурясь на солнце, упёрлась руками в стену, пытаясь протащить через окно нижнюю половину своего туловища, слава богу, широкими бёдрами меня природа обделила, поднатужилась… и вывалилась на зелёную травку, больно тюкнувшись лбом о землю и ободрав руку. Но я вылезла! Поднялась на ноги, машинально оглянулась, заглядывая в окно, и к своему ужасу увидела Гришу, который как раз открыл дверь и вошёл в комнату. Мы встретились взглядами, его перекосило, он кинулся к окну, будто надеялся схватить меня, а я припустила к лесу, перескакивая через грядки. Поначалу бежать было легко. Обуви на мне не было, только носки, я даже порадовалась этому обстоятельству в какой-то момент, как мне казалось, неслась я со скоростью света, но пробежав поляну и оказавшись в лесу, где под ногами сплошные коряги и выступающие корни деревьев, я очень быстро зашибла большой палец. Споткнулась, чертыхнулась, от боли из глаз слёзы брызнули, и я остановилась, прижавшись к стволу дерева. Знала, что нужно бежать, нельзя останавливаться, ведь Грише не потребуется много времени, чтобы обежать дом и кинуться за мной в погоню, и что-то мне подсказывало, что как бы быстро я не бегала, он бегает лучше. Он хищник, а я снова жертва. Но мне нужна была минута, всего минута, чтобы оглядеться и понять, в какую сторону лучше бежать.

— Вернись немедленно! — рявкнул он на весь лес, причём таким тоном, что только сумасшедшая решилась бы выполнить его просьбу. — Настька! Чёрт бы тебя взял!

Никто и никогда не называл меня Настькой. Настей называли, в основном незнакомые люди, родные и друзья звали Стасей, а этот дикарь сразу перешёл к оскорблениям. Я слышала, что он ещё кое-что добавил, правда, тише, но не менее эмоционально, и уж точно это не прозвучало приличнее.

— Я всё равно тебя найду! — выкрикнул он через минуту. — И ноги тебе выдерну, идиотка!

Я проскребла ногтями по жёсткой коре, не думая о том, что маникюру моему пришёл конец. А по поводу услышанного подумала, из последних сил набравшись злорадства: «Сначала найди. Идиот».

Он был совсем рядом, я слышала его голос, треск веток, шум, который он производил, обследуя заросли кустарника. Осторожно выглянула из-за дерева, и решила, что дальше ждать нельзя. Сделала пару осторожных шагов, хотела нырнуть за ель, но не успела, Гриша меня заметил, и мне ничего не оставалось, как кинуться прочь, как зайцу. Он ругнулся, громко и грязно, и побежал за мной, но я не оглядывалась. Неслась вперёд, не замечая того, что колючие ветки хлещут меня по лицу и плечам, перескакивала через коряги, падала и опять вставала. Я даже зарыдала от бессилия и страха. Меня догоняли, и это был ужас, кошмарный сон, который мучает иногда каждого человека. Ты убегаешь, а тебя догоняют, догоняют, твои преследователи всё ближе, и тебе не скрыться. Ты понимаешь, что тебе не скрыться.

— Да стой ты, дура!

Его голос показался мне издевательским, я перелезла через поваленное дерево с обезьяньей ловкостью, рукой вляпалась в какую-то гниль, взвыла от отвращения, упала на землю, решив затаиться ненадолго, но не удержалась и покатилась вниз по склону. Хорошо хоть катиться было недалеко, поднялась на ноги, снова побежала, оглядываясь на ходу, а потом остановилась, как вкопанная. Посмотрела на свои ноги, потом вперёд… по сторонам. Я стояла по щиколотку в грязной жиже, а вокруг… вокруг топь. И конца-края ей не видно. Даже деревья вокруг жиденькие и кривые. Крупная чёрная ворона пролетела над моей головой, села на кочку и грозно каркнула. Я сделала шаг назад, под ногами противно хлюпало. Я сделала ещё шаг назад, испугавшись, что меня может засосать. Я в кино видела, как люди в болоте тонут, не хотелось бы удостоиться подобной участи. Даже похищение в этом случае предпочтительней. Или нет?

Я обернулась и увидела Гришку. Он стоял на возвышении и смотрел на меня, уперев руки в бока. Даже запыхавшимся не выглядел.

— Иди сюда, — позвал он, и тон был весьма нелюбезный.

Я выждала ещё минуту, Гриша меня не торопил. Смотрел на меня сверху, видимо, заинтересовавшись, какое решение я приму: вернуться к нему или сгинуть в болоте. Что ж, я малодушна. Я потихоньку назад пятилась, пятилась, следом опустила голову, расстроенная своей неудачей и предчувствуя расплату, и, в конце концов, направилась к нему. Правда, чтобы взобраться на пригорок, пришлось постараться, я некоторое время смешно барахталась среди грязного песка, сухого мха и сосновых иголок, ревела, размазывая слёзы по щекам грязной ладонью, влезла на корень сосны, и уже с него меня наверх выдернула твёрдая мужская рука. Гриша схватил меня за шиворот кофты и вытащил, как репку с грядки. С лёгким отвращением обозрел мою грязную одежду, поднял глаза к лицу, а когда я хотела ему объяснить, хотя бы попытаться разжалобить, он меня ударил. По лицу, правда, ладонью, а не кулаком, но достаточно сильно, я даже упала. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, я задохнулась, ткнулась носом в мох, и заревела навзрыд. В тот момент я пожалела, что вернулась к нему. Я была настолько измотана, не было сил не то что встать, даже голову поднять. Я только рыдала, и ждала, что меня продолжат избивать. Но ничего не происходило, я ревела, минуты шли, и наконец Гриша сказал:

— Куда ты помчалась, дура? Думала, тут через сто метров федеральная трасса? Тут кругом болото.

— Я хочу домой.

— Да? К маникюршам, кухаркам и маленьким собачкам?

Последние силы меня оставили, и теперь я даже рыдать не могла. Повалилась на бок, подтянула ноги к животу и зажмурилась, чувствуя, как солнечные лучи, проникающие сквозь кроны сосен над моей головой, греют мою щёку. Сердце стучало тяжело и неспешно, что было даже странно. Видно, тоже устало.

— К мужу, — прошептала я.

— К мужу, — повторил за мной мужской голос издевательски. — Который платит маникюршам и кухаркам. — Гриша вдруг хохотнул. — Не люблю красивых баб, бесполезные вы создания. С вами только спать приятно. На всё остальное вы не годитесь.

Я глаза открыла, но на него не посмотрела, глядела прямо перед собой. Все чувства, в том числе и осторожность, атрофировались, и поэтому я проговорила совершенно безразлично:

— Можно подумать, у тебя были красивые.

Он помолчал, потом резко поднялся на ноги. И потребовал:

— Вставай, идти надо. И не думай, что я тебя потащу. Сама бежала, сама и обратно шагай.

Я встала, куда деваться? Хотя, казалось, что сделаю два шага и кулем на землю свалюсь. Машинально переставляла ноги, ощущая свинцовую тяжесть во всём теле. Чувствовала себя грязной, ноги холодили сырые носки, а руки покрывали тёмные разводы. Да и волосы… Я вытащила из волос жухлый берёзовый лист и бросила его на землю.

— Ещё раз так сделаешь, я тебя в этом болоте утоплю. Поняла?

Я молчала, но когда он остановился и повернулся, пробуравил меня взглядом, коротко кивнула.

Оказалось, что убежала я далеко. Или мне так показалось, потому что обратно к домику я с трудом ползла? Лесу, казалось, конца-края нет. Гриша же шёл, вроде бы прогуливаясь, и на меня больше не смотрел. И поэтому я так сильно удивилась, когда он спросил:

— Так что там с твоим мужем?

— А что с ним?

— Любишь, говоришь?

Я, признаться, насторожилась.

— Люблю.

— Конечно. Что не любить-то богатого и красивого, да?

— Я не за это его люблю.

— Серьёзно? — Он, не скрываясь, ухмыльнулся. — А за что? За доброту и порядочность? — Гриша откровенно расхохотался, а я устремила в его затылок ненавидящий взгляд.

— Да! Да! Мой муж замечательный человек! Не вам, негодяям, чета! Он людей не похищает!

— Ты это точно знаешь? — Он издевался, и даже не пытался этого скрыть.

— Я знаю это точно, — отчеканила я. — Серёжа честный, добрый… Его все уважают!

— Ага. И любят.

— И любят, — подтвердила я. — Он самый замечательный муж! — горячась, заявила я.

Это Гришу заинтересовало, он кинул на меня любопытный взгляд. Глумливо усмехнулся.

— Прямо-таки?

Я разозлилась ещё сильнее, вспыхнула и даже неожиданно переполнилась энергией и обогнала его.

— Ты просто завидуешь ему. Вы все завидуете! Потому что у вас ничего не получается! И вы пытаетесь забрать то, что принадлежит ему. Вы воруете, похищаете и врёте.

Григорий приподнял одну бровь, наблюдая за тем, как я горячусь.

— Я завидую?

— А разве нет? Вот скажи, зачем тебе всё это нужно? Зачем-то ведь ты ввязался в это дело? Ты в курсе, что нарушаешь закон? Ты хочешь денег! — Я презрительно фыркнула, позабыв о том, что для выражения презрения я несколько не в форме. — Его денег. И я тебя злю, потому что я его люблю, такого удачливого и делового. А вот ты сидишь в этом лесу, как сыч, никому не нужный, и злишься, бесишься и завидуешь…

Я кричала ему в лицо, выплёскивая свой гнев и ненависть, и не успела заметить, как он выбросил руку вперёд, схватил меня за горло, и сдавил его. Я глаза вытаращила в испуге, хотела крикнуть, но вышел хрип, колени подогнулись, и я начала оседать, неотрывно глядя в пустые глаза своего убийцы. Он просто сжимал моё горло, и, кажется, с любопытством наблюдал за тем, как я ловлю ртом воздух. Огромная ручища обхватила мою шею вокруг, что даже удивительно, в глазах у меня начало темнеть, но хватка не была особенно крепкой, дышала я без проблем, а в обморок сама посоветовала себе грохнуться, чтобы прекратить, наконец, свои мучения.

— Как ты сказала? Я завидую, потому что ты его любишь? Деточка, а ты не думала, что мне ничего не стоит, заставить тебя полюбить меня? Без всяких денег? Сама на коленях приползёшь и просить будешь.

— Нет…

— Будешь, — заверил он. — А потом я верну тебя мужу, вот и проверим, как сильна его любовь. Такая чистая и искренняя.

Он руку разжал, и я свалилась ему под ноги. Не задыхалась и больно мне не было, но страх упорно пробирался по позвоночнику вверх, холодя. Вот я дура. Нашла, что этому типу в лицо орать.

До дома мы дошли в полном молчании. Я даже не нашла в себе сил внутрь войти, села на скамейку, привалилась спиной к нагретой солнцем стене и закрыла глаза. Слышала тяжёлые шаги рядом, потом Гриша потряс меня за плечо. Я глаза открыла, не зная, сколько времени прошло, я, кажется, задремала.

— Иди в баню, — проворчал он, а я, признаться, не сразу поняла, о чём это он. Потом всё-таки поднялась, прошла за ним к распахнутой двери. В помещении пахло сыростью, в стене лишь одно крохотное окошко, через которое проникал свет, но его было явно недостаточно, и я часто заморгала, пытаясь в полумраке разглядеть обстановку. На тёмной деревянной лавке стояло два ведра с водой, от одного из которых шёл пар, рядом ковш, мочалка и кусок мыла. На крючок, рядом с дверью, Гриша повесил полотенце.

— Раздевайся, — поторопил он меня. — Ещё раз я греть воду не буду.

Я кивнула, но не пошевелилась. Голову повернула, осторожно покосившись на него. Гриша стоял, прислонясь плечом к дверному косяку, руки на груди сложил, и глядел на меня с нескрываемым любопытством.

— Раздевайся, — повторил он.

— Выйди, — попросила я.

— Это приказ или просьба?

— Я не буду при тебе!..

— Хочешь, грязной остаться? Ну, давай. Но спать будешь на полу.

Я сопела от обиды и бессилия, подняла, ставшие невероятно тяжёлыми, руки, и расстегнула молнию на кофте. Это было самое простое. А вот дальше… Крепко зажмурилась, и решила: чёрт с тобой. Что б ты подавился, гад.

Он вышел, когда я бросила на пол футболку. Я даже не ожидала такого. Обернулась, не веря тому, что у него совести хватило уйти. Выдохнула с облегчением, и, решив поторопиться, разделась до нага, и начала мыться. Изо всех сил тёрла себя мочалкой, мылила волосы, опрокидывала на себя воду, ковш за ковшом, и напевала под нос какую-то дурацкую песенку, лишь бы не заорать в голос. Закончив, завернулась в полотенце, принялась стирать одежду. И не сразу поняла, что за слово повторяю раз за разом: болото, болото, кругом болото.

Не сбежать.

Как мне отсюда сбежать?!

Так как выбора у меня особого не было, из бани я вышла в одном полотенце. Слава Богу, оно было достаточно большим, и надежно прикрывало и грудь и бёдра. Поэтому я, не забыв гордо вскинуть голову, решительно прошла мимо крыльца к бельевым верёвкам, которые были натянуты рядом с сараем, и принялась развешивать бельё. Знала, что Гришка сидит на ступеньках, курит и наблюдает за мной. Мысленно посылала на его голову все мыслимые проклятия, подумала даже ведро в него бросить, в котором мокрую одежду принесла, но сдержалась, поставила его рядом с ним на ступеньки и ушла в дом. Пришлось ноги снова мыть, но с этим я справилась быстро, успела до того, как Гришка в дом вошёл. Я к тому моменту уже сидела на диване, натянув одеяло до подбородка, и принципиально на своего мучителя не смотрела. Он же сел в любимое продавленное кресло, вытянул ноги и уставился на меня.

Говорить ничего не собирался, я уже выучила некоторые его привычки, глаза на меня таращил, а думал… чёрт знает, о чём он думал в этот момент, но я почему-то была уверена, что не обо мне. Так прошло полчаса, у меня затекла спина, а мысли стали совсем уж печальными, и я, в конце концов, легла, повернулась к нему спиной, и сама не заметила, как уснула.

— Долго мы будем есть эту лапшу? — поинтересовалась я за завтраком. Вилкой в тарелке крутила и страдала. Не из-за лапши, конечно, а из-за вчерашнего неудавшегося побега.

— Готовь сама, — посоветовал мне Гриша, вполне равнодушно. Сам он лапшу ел и отсутствием аппетита не страдал.

— А есть из чего?

— Ну… — Он плечом дёрнул, а я разозлилась.

— Ты просто невыносим.

Вот тут он заинтересовался. Взглянул на меня и брови вздёрнул.

— Я смотрю, ты освоилась? Разговорчивая стала?

Я обиделась и даже рискнула губы надуть.

— Совсем не обязательно постоянно пугать меня погребом.

— А я и не пугаю, — усмехнулся Гриша. — Ты сама всё запомнила, и себя пугаешь. Я ведь посажу.

— Не сомневаюсь.

— И правильно делаешь.

Я отодвинула от себя тарелку, а на Гришу взглянула серьёзно.

— Долго я ещё здесь пробуду?

— Это мне неведомо.

— Серёжа уже давно бы заплатил!

— Ты в этом уверена?

— Да.

— Ну, может, от него не денег требуют?

— А чего? — насторожилась я.

— Понятия не имею. Я человек маленький, сижу в этой глуши и тебя сторожу. И подробностей знать не хочу. Как говорится, меньше знаешь, дольше живёшь.

— Замечательное наблюдение.

— Я тоже так думаю.

Я руки на столе сложила, смотрела в тарелку, и думала. Потом кинула на Гришу осторожный взгляд исподлобья.

— И что? Они много тебе платят?

Он захохотал, из-за стола поднялся и забрал свою пустую тарелку.

— Чувствую, ты созрела для того, чтобы предложить мне больше.

— А почему нет? — оживилась я. Он из комнаты вышел, я его взглядом проводила, а от нетерпения даже на стуле подпрыгнула. — У меня есть деньги! — громко проговорила я, чтобы он с кухни отчётливо расслышал.

— Я не сомневаюсь.

— У меня есть деньги, — повторила я, — я тебе их отдам. — Произнести слово «заплачу» я не решилась. — Если ты… если ты отвезёшь меня в город.

Гриша появился в комнате, плечом к стене привалился, а на меня воззрился с издёвкой. Разглядывал, прищуривался, как кот, я даже покраснела под его взглядом, и почувствовала, как нервозный жар распространяется по моему телу. Сердце заколотилось, и я представила, какое облегчение испытаю, если он согласится. Лишь бы согласился, лишь бы согласился…

— Ты всерьёз думаешь, что я буду башкой ради тебя рисковать? Ты мне кто?

Я занервничала сильнее.

— Почему ради меня? Ради денег. Тебе ведь нужны деньги?

Он подумал, даже губы трубочкой сложил.

— Нужны.

— Вот видишь!

— Ничего я не вижу. Деньги — это, конечно, хорошо, но умирать за них как-то неохота.

— Почему умирать? — разозлилась я на его бестолковость. — Ты уедешь из этой лачуги, начнёшь новую жизнь!..

— Не уверен, что мне нужна новая жизнь.

Я уставилась на него в бешенстве.

— Так ты хочешь вот здесь и дальше… — Я в бессилие развела руками.

Гриша губы поджал, а на меня взглянул с неудовольствием и раздражением.

— Короче, сядь и заткнись.

Я опустилась на стул, расстроено вздохнула.

— Конечно, я заткнусь, — пробормотала я едва слышно, когда он из комнаты вышел. — Будто у меня выбор есть.

Не зная, чем себя занять, я переместилась к окну, села, подперев подбородок ладонью, и стала наблюдать, как Гриша рубит дрова. Памятуя о вчерашнем инциденте, сегодня он делал это за домом, чтобы не позволить мне вновь просунуться через окно и сбежать. Двери были надёжно заперты, а с этой стороны дома он меня караулил. Тоска. На меня Гриша внимания вроде бы и не обращал, хотя я была уверена, что взгляд мой чувствовал, но он его нисколько не нервировал. Я даже обозвала его мысленно носорогом толстокожим.

— Так и просидит в этой глуши полжизни, — пробормотала я себе под нос, всё ещё не находя в себе сил успокоиться и избавиться от разочарования после его отказа помочь мне. «А другие полжизни в доме для престарелых!».

Гриша меж тем ловко и достаточно усердно орудовал топором, куча поленьев рядом с ним росла, а он время от времени останавливался, вытирал пот со лба, а затем и вовсе снял майку и бросил её на кособокую скамейку неподалёку. Признаться, я на секунду рот приоткрыла, разглядывая его. Закралось смутное беспокойство, понимание того, что меня за нос водят. Не буду говорить, что я сильно впечатлилась видом широкой мужской груди, и уж точно никакого томления, просто… как-то не верилось, что подобного рельефа и внушительности можно добиться только периодической рубкой дров. Тут явственно видится серьёзная работа над собой. Рот я, конечно, закрыла, и почувствовала к Грише ещё более стойкую неприязнь. Лицемер и интриган.

Гриша снова лоб вытер, плечи расправил и оглянулся.

— Ты долго будешь меня разглядывать?

— Я тебя не разглядываю, — пренебрежительно фыркнула я. — Просто мне скучно.

— Ясно.

— А ты? — не утерпела я. — Силовые тренажёры? — Я пыталась быть язвительной и проницательной. Но Гришка, конечно же, всё испортил. Головой покачал и выдал противную ухмылку.

— Нужно было чем-то в тюрьме заниматься. Я сжала зубы, ощутив оскомину.

— Ты сидел?

— Конечно. Ты же в этом не сомневалась?

Я отвернулась от него. Час от часу не легче. До этого момента он был для меня просто бандитом, а теперь ещё и уголовник. Хотя, я подозревала это, но когда знаешь наверняка, становится ещё более неспокойно.

— А за что ты сидел? — спросила я вечером. Молчать уже было невозможно, на душе день ото дня всё тоскливее, да ещё Гриша рядом, молчаливый и загадочный.

— Я тебя предупреждал по поводу вопросов?

— Эти вопросы тебе же на пользу. Есть шанс запугать меня окончательно.

Он хмыкнул.

— Может быть, может быть… — Он ответил отстранённо, я присмотрелась к нему, и поняла, что Гриша о чём-то напряжённо размышляет, а я ему, по всей видимости, мешаю. Но это он так думает, что мешаю, а я ведь помочь могу, подтолкнуть к верному решению.

— Деньги в банке, там два миллиона рублей. Уверена, что они предложили тебе куда меньше.

Он в кресло сел, ноги закинул на табуретку, а на меня взглянул весело, но опять же без особой заинтересованности.

— И откуда у тебя такие деньги? Муж настолько тебе доверяет?

Я облизала сухие губы.

— Это деньги для моей мамы и отчима, я как раз собиралась их им передать. На строительство дома.

— И ты готова отдать мне два миллиона?

— Да, — без всякого колебания ответила я. И посмотрела с надеждой. Убила бы себя за этот взгляд.

— Лишь бы оказаться дома, рядом с любимым?

— Да. Ведь у Серёжи не выкуп просят, я права? А что-то другое, более… серьёзное. — От нервозности я комкала угол одеяла, а на Григория смотрела затравленно. — А если они не договорятся? Меня убьют? — Я вздохнула в сторонку. — Ты же и убьёшь.

Он брови вздёрнул и хохотнул.

— Какие выводы ты, оказывается, сделала.

— А чем ещё мне заниматься?! Только выводы делать. Я с ума скоро сойду! — искренне пожаловалась я.

— Если я сидел, значит, убийца?

— А что, скажешь, что тебя обвинили ошибочно? — мой голос был полон сарказма.

— Не поверишь?

— Нет, конечно. Все так говорят.

— А ты многих уголовников знаешь?

Я примолкла, размышляя, стоит ли продолжать уговаривать, а точнее давить на него. Вдруг переборщу, а потом он на меня надавит, и у него это, явно, получится куда лучше.

Гриша разглядывал меня с любопытством. Я под его взглядом окончательно разнервничалась, и чтобы занять себя чем-то, принялась волосы в косу заплетать, упорно уклонялась от его взгляда. То, как он вальяжно развалился в кресле и поглядывает на меня с неким умыслом, мне очень не нравилось.

— Два миллиона говоришь, — повторил он с ленцой.

Я встрепенулась, взглянула на него распахнутыми в надежде глазами, и поторопилась кивнуть.

— Это неплохие деньги. Но их нужно снять со счёта…

— Они в банковской ячейке.

— Хорошо, что в ячейке. Это проще.

— Конечно, — затараторила я. — Мы просто придём туда, я их заберу…

— А ключ?

— В маминой квартире, — обрадовалась я ещё больше. — Я его специально для мамы оставила. Нужен только ключ и знать код. Я знаю.

Гриша ухмыльнулся, наблюдая за тем, как я горячусь.

— Я смотрю, ты всё продумала.

Я не повелась на его уловку, и серьёзно спросила:

— Ты отвезёшь меня в город?

— Я подумаю.

— Господи, ну о чём тут можно думать?!

— Есть о чём, поверь мне.

Я косу за спину откинула, подтянула колени к груди и обхватила их руками.

— Ты хочешь больше? — догадалась я.

Он пакостно улыбнулся.

— Думаю, да.

У меня вырвался раздражённый вздох.

— Это просто немыслимо. — Я перевела на него внимательный взгляд. — И сколько? Думаю, Серёжа не будет спорить…

— Давай не будем вмешивать сюда твоего Серёжу.

— У меня больше нет, только то, что в ячейке, — начала я, потом поняла, что Гриша чересчур внимательно разглядывает меня, и вмиг покрылась липким потом. — Ты ведь не думаешь, что я…

— Что ты что? — развеселился этот негодяй.

Я инстинктивно вжалась в стену.

— Я предлагаю тебе хорошие деньги, — дрожащим от страха и негодования одновременно голосом, проговорила я. — И ты… Это просто свинство, пугать меня!

— А я тебя пугаю?

— Да!

— Жаль, — с чувством произнёс он. — А то могли бы договориться.

Я краснеть начала. Отвернулась, и поняла, что вот-вот заплачу.

— Ты не имеешь права…

— Ещё скажи, что не посмею, — веселился он. Я с трудом сглотнула. А когда Гриша с кресла поднялся, взглянула едва ли не с ужасом. А вот он посматривал с интересом. Перед диваном остановился, а выражение лица стало сожалеющим.

— Понимаешь ли, девочка, в чём дело. Деньги это конечно хорошо, а уж когда они миллионами исчисляются, то и подавно. Но они всё равно не стоят того, чтобы башку за них сложить. И ты, если честно, этого не стоишь. Я работаю на довольно серьёзных людей, и что они с твоим муженьком делят, я не знаю, никогда не узнаю, да и не хочу знать. И поэтому пока я не вижу серьёзной причины переходить им дорогу и путать их планы. Но пять лет отсидки — это круто, и как ты недавно сказала, у меня никогда не было столь красивой бабы, как ты. Утверждение, конечно, спорное, но раз уж я твоему мужу завидую, — в этом месте он презрительно хохотнул, — то хотелось бы на чём-то отыграться. Так почему не с твоей помощью? Получу деньги, получу моральное удовлетворение вдобавок к удовольствию, верну тебя любимому, а сам смотаюсь. Вот такой расклад.

Я упёрлась взглядом в одну точку, зубы стучали, и мне кажется, Гриша эту дробь прекрасно слышал. Меня колотило, когда я обдумывала его слова. Не хотела обдумывать, но каждое его слово меня жаром окатывало, было нестерпимо стыдно, словно это уже случилось, и я Серёжке изменила. Одна мысль об этом приводила в ужас, я понимала, что никогда не смогу решиться, умру раньше, а пристальный взгляд своего похитителя терпела с превеликим трудом.

— Нет, — в конце концов произнесла я.

— Что так? — глумливо поинтересовался Гриша. — Любовь к мужу пересилила любовь к свободе?

— Если хочешь знать, то да!

— Очень за тебя рад.

— Это большие деньги, — попробовала я вразумить его, но куда там. Гришка только руками развёл.

— Я же не спорю. Но мне к ним нужно ещё кое-что. А так, как я не насильник всё-таки, я подожду, пока ты созреешь.

— Долго ждать придётся, — озлобилась я.

Он широко улыбнулся.

— Так разве мы куда-то торопимся? — Он швырнул мне одеяло. — Ложись спать.

Ночью мне, конечно же, не спалось. Я смотрела в потолок, невольно прислушивалась к мужскому дыханию, и думала о том, отчего же мне так везёт. Нарваться мало того, что на придурка и уголовника, так ещё и на злопамятного сукиного сына. Вчера я кричала ему в лицо про зависть, пытаясь его задеть, и, кажется, справилась с этим вполне успешно. Задела, и он это неприятное чувство запомнил, и теперь решил на мне отыграться. Но это же просто смешно. Не может же он всерьёз полагать, что я решусь на подобное… Как он вчера сказал? «Сама приползёшь, на коленях». А если он решит превратить моё и без того плачевное существование в кошмар? Не думаю, что ему на это потребуется много усилий и фантазии. Сунет меня в погреб с утреца, крышку закроет, так я и взвою уже через час в полной темноте, сырости, а возможно там и крысы водятся, так что к вечеру… к вечеру на всё соглашусь. Так, лучше об этом не думать. Я подышала глубоко, и, пытаясь успокоиться, принялась перебирать в уме тяжёлые предметы, находящиеся в комнате. Вот так бы встать, взять табуретку, и пока этот мерзавец спит, стукнуть его по башке… Неужели смогла бы? Хотя, говорят, что в экстремальных ситуациях человек на многое способен, даже на убийство.

На следующий день к нам пожаловали гости, двое мужчин, которых я в вечер похищения здесь видела. Пашки с ними не было, что навело меня на мысль, что из города он всё-таки отбыл, с моим колье в кармане, и если парень он не совсем глупый, то вряд ли сюда вернётся. А эти двое появились неожиданно, я услышала шум подъезжающей машины, кинулась к окну, чувствуя, как забилось сердце — то ли от надежды, то ли от страха предстоящего. Что принесёт с собой их визит? Меня отпустят или наоборот… Я зажмурилась, вцепилась в край стола и принялась молиться. Не знаю уж, была ли это полноценная молитва или просто набор слов, я просто очень истово пожелала, чтобы всё это наконец закончилось. Закончилось прямо сегодня, меня вернули мужу, и я никогда, никогда больше не увидела Гришу. Я бы очень постаралась забыть о случившемся, его лицо и всё то, что он мне говорил.

За дверью зашумели, голоса были вполне миролюбивыми и бодрыми, что я списала на хорошие новости, для своих похитителей, естественно. Значит, они получили желаемое, и меня всё-таки отпустят?

Засов на двери поднялся, и я поспешила вернуться на диван. Забилась в угол, а на Смурного, который в комнату заглянул, взглянула настороженно.

— Тебе ещё не осточертело здесь, Гриш?

— Лучше чем на зоне.

— Это точно. — Смурной облокотился на дверь, а мне подмигнул. — Как ты тут, красавица?

Я молчала, не рискуя подать голос. Дверь пошире распахнулась, и заглянул Гриша. Тоже на меня посмотрел, будто давно не видел.

— Достала меня, — заявил он дружку. — Больно капризная.

— А ты как хотел? Муженёк то, небось, балует, не устаёт. — Мне снова подмигнули. — Да, дорогая? — Повернулся к Грише. — Чего болтает?

— Да ничего. Одни бабские глупости на уме.

— Ну и чёрт с ней. — Дверь закрылась, засов опустился, и я смогла выдохнуть. А из-за стены услышала:

— Пожрать привезли?

— Привезли. И выпить привезли.

Я прикрыла глаза, чувствуя полную беспомощность. Еда, выпивка — значит, я остаюсь здесь. Ещё на неопределённый срок. Я сползла по стеночке и рухнула на подушку. Уткнулась в неё лицом и тихонечко заревела.

Остаток дня я провела в одиночестве. За стенкой слышались весёлые, уже нетрезвые голоса, мужчины смеялись, что-то обсуждая, а я волновалась из-за того, во что их пьянка может вылиться для меня. Гриша в комнату зашёл пару раз — в туалет меня отвёл да обед принёс (слава богу, не лапшу, а жареной картошки с тушёнкой и салат из овощей), я поела с удовольствием, и стала ждать, когда этот день, наконец, закончится, и гости уедут. Их присутствие беспокоило. Но уезжать они не собирались. За окном стемнело, а голоса на кухне звучали деловито, хотя тише и серьёзнее. Не знаю, что они там обсуждали, я, как ни прислушивалась, понять не смогла. В конце концов, выключила свет и решила лечь спать. Не могу я и дальше сидеть, с тревогой прислушиваться и ждать, что им на ум придёт. От сегодняшнего ожидания я устала хуже, чем за всю последнюю неделю. Думала, что не усну, но измотанная нервозностью, неожиданно для самой себя отключилась. А проснулась, когда почувствовала рядом с собой кого-то. Встрепенулась, резко села и едва не заорала, когда поняла, что это мужчина. Хотела уже начать отбиваться, но услышала Гришин голос, который бесцеремонно цыкнул на меня:

— Тише, не ори. Это я.

Я хоть и выдохнула, но логике его удивилась. Если это он, то мне нужно спокойно воспринять то, что он ко мне в постель лезет?

— Убирайся вон, — зашипела я, а этот негодяй толкнул меня обратно на подушки. — Ложись и спи. Нужна ты мне… — Голос его был не совсем твёрд, от Гриши тянуло водкой, да так сильно, что я брезгливо поморщилась. Он устроился рядом со мной, вытянулся в полный рост и вздохнул устало. Я подумала немного, потом пихнула его в бок.

— Убирайся на свой спальный мешок.

— А он занят. — Голову повернул и посмотрел на меня в темноте. — Ты дура? В доме два пьяных незнакомых мужика. Хочешь одна спать? Ну, рискни. Только потом не вой.

Я поёжилась. Обхватила горло рукой, снова на Гришку посмотрела, точнее, окинула взглядом его громоздкое тело, которое заняло почти весь диван, оставив мне местечко у самой стенки.

— Вот только тронь меня, — грозно шепнула я ему.

Он не ответил, что-то буркнул себе под нос, нечленораздельное, и перевернулся на бок, ко мне спиной. Это меня более чем устроило. Я осторожно легла, устроившись за широкой мужской спиной, и что самое парадоксальное, почувствовала себя куда спокойнее, чем час назад, укладываясь спать одна. И пусть от Гришки несёт водкой, он нелюбезный пакостник, к тому же, наверняка, будет храпеть, но те двое, совершенно чужих, пугали меня куда больше. Проснулась я, испугавшись собственно неосознанного движения. Я потянулась рукой к мужскому телу рядом, и к счастью, тут же в ужасе распахнула глаза. Обрадовалась, когда поняла, что Гриши рядом со мной уже нет. В комнате светло, душно, а через открытую дверь слышатся мужские голоса. Кажется, гости собрались уезжать. Послышались шаги, и я поторопилась лечь и натянуть на себя одеяло, прикидываясь спящей. В дверях кто-то возник, уставился на меня, а после я услышала негромкий недовольный голос.

— Гриш, надо что-то решать. Нельзя держать её здесь вечно.

— Решим. Ты своим делом занимайся.

Я услышала странный смешок.

— А я что делаю? Если так дальше пойдёт, мне звание Народного артиста светит.

— Светит, да? — съязвил Григорий. — Смотри, как бы это звание тебе в глаз не засветило. Или в лоб.

— Что ж я, дурак совсем? Как сказано, так и делаю. Наше дело маленькое, сам понимаешь.

— Хватит трепаться. Особенно, при ней.

— Она спит.

— Ага. Спит, — проговорил Гриша таким тоном, будто подозревал меня во всех смертных грехах.

Дверь закрыли, я перевела дыхание, после чего перевернулась на спину, откинув одеяло, в комнате было очень душно.

Когда мой стражник в комнату вернулся, я так и лежала, мрачно разглядывая потолок. Он увидел, что я не сплю, и усмехнулся.

— И тебе с добрым утром.

— Почему я здесь?

— Тебе популярно объяснить?

— Да.

— Поляку эти вопросы будешь задавать. Где он прокололся, что ты столько времени просидела в этой дыре. Чего ты лежишь? Посуды полная раковина. Вставай и за работу.

— Гриш, меня ведь отпустят?

— А кому ты нужна?

Я посмотрела на него.

— Ты сегодня особенно вредный. Похмелье?

— Мне сдёрнуть тебя с кровати или к тебе присоединиться? Я могу, не смотря на похмелье.

С кровати я поторопилась подняться. Одеяло на ней расправила, а сама на Гришку с подозрением косилась, побаиваясь того, что он решит претворить свою угрозу в жизнь.

Посуду я помыла, не спеша, чувствуя странную свободу действий. Одна была в кухне, дверь на улицу распахнута настежь, а за мной вроде никто и не следит. По окончании работы сделала себе бутерброд и налила чаю, а затем, немного посомневавшись, рискнула выйти на крыльцо, присела на ступеньку. Гриша, вооружившись молотком, ремонтировал покосившуюся ограду. Теперь я уже не сомневалась, что он в этом доме гость, и жить в лесу дольше, чем это необходимо, не собирается. Но проявлял уважение, и даже мелким ремонтом занимался. Меня на крыльце он, наверняка, заметил, но вида не подал. Я тоже делала вид, что до него мне дела мало, и я наслаждаюсь погожим деньком. Могу я хоть чем-то наслаждаться, даже если жизнь в последнее время не радует? Отвернувшись от него, стала смотреть на дорогу. Хотя это и дорогой то назвать нельзя было, так, направление. Направление к свободе. Интересно, как далеко мы от города? Жаль, что я была без сознания, когда меня сюда везли, иначе имела бы хоть какое-то представление. Но если принять во внимание, что вокруг болото, тишина, и за прошедшую неделю ни один человек даже по случайности рядом с нами не оказался, от цивилизации мы далеко. И «гости» наши приезжали на солидного вида внедорожнике… Как Гриша сказал: «Вокруг болото».

— Неужели есть люди, которые добровольно могут здесь жить?

Гриша молотком стучать перестал, облокотился на ограду, а посмотрев на меня, пожал плечами.

— Некоторым до чёртиков надоедает городская жизнь.

Я обвела взглядом более чем скромный двор нашей избушки, потом на лес посмотрела.

— Настолько?

— Ну, не все любят деньги так, как ты.

— И как ты, — отозвалась я, правда, не особо усердствовала, так, повредничать решила. А Гриша усмехнулся.

— Если бы я любил деньги, детка, я бы их взял и был счастлив. А мне для счастья нужно ещё плотское удовлетворение.

— Я только позавтракала, — предупредила я его. Он, не скрываясь, рассмеялся над моей брезгливостью.

— Не нравлюсь я тебе?

Я отвечать не стала, гордо отвернулась, но его это только распалило. Он молоток отложил и направился ко мне, я с настороженностью наблюдала за его приближением.

— И чем же твой муж лучше меня? Или я рожей не вышел?

— Почему ты думаешь, что если я люблю мужа, то это из-за денег? Я его с детства любила.

— Да ты что?

— Да, — я серьёзно кивнула. — Он был нашим соседом. То есть, не он, а его мать. Серёжа тогда уже не жил с ней. А потом мы начали общаться, и он позвал меня замуж. Я его всяким помню, понимаешь? Каким он был, когда денег и в помине не было. Он хороший человек.

Что-то такое на его лице отразилось, промелькнуло, что-то вроде недоверия, а потом Гриша задумчиво хмыкнул.

— И откуда же ты знаешь, что он хороший человек? Тебе так в детстве показалось?

Я со стуком поставила чашку на ступеньку, а на Гришу сверкнула глазами.

— Я никогда и ни от кого не слышала, чтобы о нём плохо отзывались. Мы почти три года вместе. Три, понимаешь? И ни разу за это время…

— Даже не знаю, порадоваться за тебя или пожалеть.

— Прекрати, — разозлилась я. — У тебя не получится заставить меня засомневаться в нём!

— Правда? А то, что ты сидишь здесь уже неделю, и никто не торопится тебя выкупать, тебя ни на какие мысли не наводит?

— Нет, — отрезала я. — Вы же уголовники, вам верить нельзя. Ещё неизвестно, что вы ему сказали!

— Ух ты. — Он присел на корточки и наблюдал за мной с нескрываемым любопытством.

Я же пылала гневом.

— Думаешь, я не понимаю, зачем ты это делаешь? Чтобы душонку свою похотливую порадовать! — Я вскочила, и теперь смотрела на него сверху вниз. — Я не буду с тобой спать, даже если мне придётся просидеть на этом дурацком болоте ещё год. Я уважать себя перестану!

— Так он же не узнает, Насть. Я уеду… с твоими деньгами. — Он издевался надо мной, и даже скрывать этого не собирался. Посмеивался и наслаждался тем, как я сжимаю кулаки и покрываюсь красными пятнами, слушая его. — Мы больше никогда не увидимся. Видишь, как здорово может всё получиться.

— Замолчи, — попросила я деревянным голосом.

— А что такое? Я тебя смущаю? — Он ухмыльнулся, выпрямился, а я торопливо отступила. — Ты говоришь, что любила его чуть ли не с детства. У тебя, вообще, кто-нибудь был кроме него? — Одна его бровь иронично приподнялась. — Так откуда ты можешь знать, что он лучший?

Решив воспользоваться моментом, пока не стало поздно, я вошла в домик и захлопнула входную дверь. Услышала смех, а когда Гриша в дом вошёл, я в комнату убежала.

— Да ладно тебе, — примирительно проговорил он. — Я шучу. — Я слышала, как он прошёл на кухню, взял алюминиевую чашку и зачерпнул колодезной воды из ведра. — И знаешь ли, совсем мне не завидно. В том смысле, что у Поляка такая жена. Красивая кукла, которую он одевает, украшает, а потом выставляет на всеобщее обозрение, типа, зацените, какой я крутой мужик, всё-то у меня есть. О таком подарке судьбы я никогда не мечтал.

— Это неправда.

— Неправда? Ну, конечно. Если бы ты была более умной, тебе бы хотелось чего-то добиться в этой жизни, самой. А ты только цацки носить умеешь, да мужу угождать.

Я бурно дышала, не на шутку обиженная его умозаключениями.

— Ты меня даже не знаешь! Как ты можешь такое говорить?

Он в комнату заглянул, рот тыльной стороной ладони вытер, а сам на меня поглядывал.

— А чего ты стоишь? Два миллиона, которые он тебе доверил? Или кабриолета, что он подарил? А может, того бриллиантового ошейника, что я с тебя снял? Красивая девочка, — начал он, вкрадчиво, только меня его тон не обманул, Гришин взгляд был полон презрения, — вовремя сориентировалась, навешала богатому мужику на уши лапшу о том, что с детства его любила и ждала, только его, да? Не спала ни с кем, для него себя берегла, и в итоге продалась подороже. И всё продолжаешь строить из себя Белоснежку, из образа не выходишь. А что, это правильно, молодец. Шлюх у Поляка была армия, он такую на раз-два раскусит, как бы не притворялась, а вот ты свою роль играешь талантливо. За это и получаешь цацки, бабки и дорогие машинки. Ради этого стоило подольше в девственницу поиграть. Могу лишь поаплодировать.

Я сглотнула, понимая, что вот-вот разревусь, и пообещала:

— Всё равно сбегу. Понял? Пусть утону в этом болоте, но от тебя сбегу!

— Сбежишь? — Он противно усмехнулся. — Да беги. — Дверь на улицу пинком открыл и рукой указал мне на выход. — Иди! Сдохнешь в лесу, я тебя искать не пойду. Ну, на выход!

В этот момент я готова была его убить. Так хотелось броситься на него, вцепиться ногтями в его противную физиономию и прокричать ему, истекающему кровью, как же сильно я его ненавижу. Пролетела мимо него, выскочила на улицу, вспомнила, что обуви на мне так и нет, но это меня не остановило. Я решительно направилась в ту сторону, где были заметны зачатки дороги. Уехала же туда машина? Значит, и я пойду в том направлении! Я шла, чеканя шаг, каждую секунду ожидая, что Гришка кинется меня догонять, собьёт с ног, придавит к земле, а может и ударит, но ничего не происходило. Я прошла метров тридцать, не выдержала и оглянулась через плечо. Гриша даже на крыльцо не вышел. Сволочь. Какая же сволочь!

Я шла, без конца смахивая злые слёзы и давясь рыданиями. Завернула за заросли кустарника, увидела перед собой поляну и спешно пересекла её. Оказалась в лесу, сосны шумели над головой, а я неотрывно смотрела на землю, боясь потерять едва заметный след шин автомобиля. Прошла всего пара часов, как мои похитители уехали, и по их следу ещё можно было идти. Вот только я уже через полчаса исколола ноги о шишки и иголки, которые проникали сквозь тонкую ткань носков. Да и след шин потеряла, если честно, что приводило меня в отчаяние. Лес здесь был не слишком густой, и автомобиль, при желании, лавируя между деревьями, мог спокойно проехать, знать бы направление. Покружив немного и осмотрев территорию, я порядком утомилась и присела под деревом, привалившись спиной к стволу. Задрала голову, чтобы на небо посмотреть. В лесу было хорошо. Не жарко, светло, птички пели, а бабочки порхали. Даже цветочки глаз радовали. Но я знала доподлинно, что как только солнце начнёт клониться к закату, моё умиротворение сменится тревогой, а в темноте станет и вовсе жутко. А смогу ли я до темноты добраться до какого-нибудь населённого пункта, большой вопрос. Решив зря не рассиживаться, я поднялась и направилась прямо, но буквально минут через двадцать вышла к болоту. Чёрт. Возвращаться мне тоже показалось неразумным, поэтому я пошла вдоль топи, стараясь держаться сухого участка. Но это тоже долго не продлилось, пришлось идти в обратную сторону. Тут мне повезло больше, вода не наступала, и я, хоть и устала, но приободрилась. Старалась думать о хорошем, прикинула, и пришла к выводу, что прошло уже достаточно много времени, часа три точно, и пусть я поплутала немного по лесу из-за болота, но сейчас иду по сухой земле, значит всё не так плохо. Прошла я километра три-четыре точно, вот только лес ни разу не расступился. Правда, однажды я увидела пролесок, но он был по другую сторону болота, и от этого мне совсем не легче. Ещё через пару часов я выдохлась. Время от времени присаживалась на мох, чтобы отдышаться, и слушала, как у меня в животе от голода урчит. И вот тогда в первый раз задумалась о том, что теперь я и обратно, к лесному домику, дорогу не найду, остаётся надеяться только на удачу, что куда-нибудь я всё-таки выйду. Не тайга же, в конце концов!

Когда впереди заметила свободное от леса пространство, моей радости не было предела. Лес вот-вот закончится, а там уж и до человеческого жилья недалеко! Позабыв об усталости, я припустила вперёд, отмахиваясь от веток и перескакивая через корни деревьев. Выскочила из леса, огляделась и застонала в голос. Чуть в стороне была видна хорошо знакомая мне избушка, которая смотрелась весьма живописно, из трубы даже дымок вился, видимо, Гриша обед готовил. Я без сил опустилась на траву и немного поплакала, размазывая слёзы по щекам. Ну что за наказание? Выждав немного, я направилась к домику. Глупо продолжать сидеть в ста метрах от забора и страдать от голода. Ничего я не высижу всё равно.

Заметив меня на крыльце, Гриша расхохотался.

— Нагулялась?

Я промолчала, угрюмо глянула и прошла в комнату. Этот гад пошёл за мной, с интересом наблюдая.

— Ну что?

— У них джип на воздушной подушке, что ли? Там везде болото!

— А я тебе говорил.

— Но они как-то проезжают! — злилась я.

— Как-то проезжают, — согласился он. — Есть хочешь?

Гордость советовала отказаться, но голод, как известно, не тетка. Я кивнула.

До вечера я с ним не разговаривала. А этот гад перешёл все границы и перестал запирать двери. Мол, беги, куда хочешь, всё равно никуда не денешься. Я знала, что не денусь, поэтому молча страдала. Устроилась в тенёчке на травке, потому что в доме из-за духоты находиться было невозможно, и закрыла глаза, не желая возвращаться к действительности. Гриша меня не трогал, и мы молчали, и это молчание было совсем не в тягость. Даже за ужином словом не перемолвились. Я хотела снова выйти на улицу, чтобы не находиться с ним наедине, но к ночи погода начала стремительно портиться, а вдалеке даже гром слышался. Я поёжилась на прохладном ветру и вернулась в дом. Гроза набирала силу, гремело всё страшнее и начало сверкать. Свет мы выключили и легли спать. Я лежала на животе, таращась в окно, за которым свирепствовала самая настоящая буря. Ветер завывал, гром гремел, казалось, без перерыва, и даже не гремел, а рокотал, протяжно и тревожно, а молния каждые полминуты освещала темные, гнущиеся под порывом ветра, сосны. После особенно ужасающего треска, который, как мне показалось, ни больше ни меньше, а расколол небо пополам, я не сдержалась и пробормотала:

— Боже мой… — Накрылась одеялом с головой и сильно зажмурилась.

Грозы я всегда боялась, не смотря на то, что и родители, и Сережка говорили про заземление, про то, что в современных домах никакой опасности удара молнией не существует, но я не думала об опасности, я боялось того, как гремит гром и угрожающе сверкает молния. А переживать грозу в маленьком домике посреди леса мне и вовсе раньше не приходилось. Вот тут я уже вспомнила и про заземление, которого точно нет. Рядом, конечно, лес, но дом-то стоит на полянке, и кто знает, чем всё это закончится. А уж молния больно ярко и часто сверкает, я такого не припомню. Я нос из-под одеяла высунула, потому что нечем стало дышать, голову с дивана свесила и посмотрела на Гришу, который спал на полу, посапывал во сне, и ни о какой грозе не беспокоился. Я даже хныкнула от обиды.

В какой-то момент не выдержала и села на постели. Гроза разошлась не на шутку, и уходить не собиралась, хотя пора бы уже. Во дворе что-то загромыхало, Гриша голову с подушки приподнял и прислушался. Заметил, что я сижу, и спросил:

— Чего не спишь?

— Там что-то упало, — зашептала я ему.

— Ванна железная упала. Спи.

Я вздохнула.

— Не могу. Почему она не уходит?

— Бушует вдали от города, — с неким непонятным мне удовольствием, проговорил Григорий, лёг и потянулся.

— А если пожар? Если молния в дерево ударит? Или в нас?

— Насть, хватит себя запугивать.

— А вдруг? — не отставала я. — Что мы будем делать?

— На улице ночевать, — буркнул он, недовольный моими приставаниями.

Небо снова раскололось на части, как мне показалось, прямо над крышей нашего дома, и дождь ударил стеной, с новой силой, словно и не затихал пару минут назад. Я снова зажмурилась, зная, что после грома последует ослепительная вспышка молнии. Вцепилась в одеяло, сосредоточившись на своих чувствах, даже не сразу почувствовала другого человека рядом.

— Двигайся, — недовольно попросил Гриша, — я спать хочу.

Подушку свою пристроил рядом с моей, и лёг. А потом опрокинул меня на подушки. Я спорить не стала, свернулась калачиком за его спиной, глаза закрыла и принялась считать про себя. Пять… Вдох… Десять… Выдох… Двадцать… Удар грома… Двадцать пять… Я прижалась лбом к Гришиной спине, не желая видеть молнию.

— Насть.

Я всхлипнула и пожаловалась.

— Я домой хочу.

Он пошевелился, как мне показалось, вздохнул, нашёл мою руку и заставил обнять его. Моя ладонь оказалась на его груди, и я замерла, чувствуя, как бьётся его сердце. Совершенно спокойно. Он не боялся грозы.

Уснула я под грохот грома. Прижатая к стене на узком диване, мужчиной, которого ненавидела всей душой, я заснула, измученная второй неудачной попыткой бежать из плена и страхом из-за сильной грозы. А утром проснулась, почувствовав рядом с собой движение. Сначала не поняла в чём дело, приоткрыла один глаз и увидела Гришину спину, он сел на постели, ноги на пол спустил и потянулся с чувством. Поднялся, прошёл к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвалась блаженная прохлада, пение птиц и запах травы после дождя. Я осторожно пошевелилась, а после замерла, когда поняла, что Гришка собирается снова лечь и не на свой спальный мешок, а ко мне. Я только на другой бок перевернулась, якобы во сне, и так замерла, затаив дыхание. Он лег, рук ко мне не тянул, пока по крайней мере, подушку свою кулаком поддал, и вроде бы собрался снова заснуть. Потом руку на меня положил. Я зажмурилась крепче, уговаривая себя потерпеть. Вот только кое-кому уже не спалось. Я чувствовала чужой настырный взгляд, затем рука с моего живота исчезла и прикоснулась к моим волосам, что по подушке раскинулись.

— Ты их красишь?

Глаза я открыла. Оказывается, этот гад в курсе, что я не сплю.

— Нет.

— Никогда не встречал людей с таким цветом волос. Вроде блондинка, а вроде рыжая.

— Может, ты уберёшься на пол?

— Что, уже не страшно?

Я вздохнула.

— Это была минута слабости.

— А может, у меня сейчас тоже минута слабости? И я сейчас добрый.

— Пошёл к чёрту.

Он хмыкнул. Продолжал перебирать мои волосы, я напряглась и едва терпела, а затем испуганно охнула, когда Гришка неожиданно зажал мои волосы в кулаке и с силой потянул на себя. Сопротивляться было невозможно, и я выгнулась, чтобы облегчить боль.

— Ты с ума сошёл?

Он подбородок мой рукой обхватил, закидывая мне голову назад, тянул меня за волосы, и я невольно прижалась спиной к его телу. И то, что почувствовала, меня всерьёз напугало, что уж тут скрывать.

— Сюрприз, — проговорил он мне в губы. — Это ведь так удивительно, заманить мужика к себе в постель, проспать с ним всю ночь в обнимку, а потом удивляться последствиям. Ты удивлена, детка?

— Не смей, — выдохнула я, хотя говорить было весьма проблематично, если Гриша продолжать сжимать мою челюсть.

— Ты же хочешь домой, — напомнил он. — Всего пара часов — и к вечеру ты будешь дома.

Я попыталась развернуться, благо он волосы мои отпустил, я умудрилась вывернуться буквой зю, и оказалась с ним лицом к лицу, уперлась руками в его грудь.

— Ничего я не хочу, — пыхтела я, с таким усердием, словно пыталась с места тепловоз сдвинуть. Занятие бесполезное, потому что пока я теряла силы, Гришка наблюдал за моими стараниями со снисходительностью, а когда я выдохлась и от бессилия взвыла, перехватил мои руки и легко перевернул меня на спину. Мои глаза наполнились слезами. — Отпусти, пожалуйста.

— Почему?

— Я не могу, — прошептала я.

— Почему? — с нажимом переспросил он.

— Я не могу! — выкрикнула я ему в лицо. — Не могу, не хочу! — И заревела.

Странно, но я прочитала его в глазах довольство. Оно мелькнуло и исчезло. Гришка всё ещё лежал на мне, я чувствовала тяжесть его тела, хотя он и упирался одним локтем в постель, видимо, боясь меня раздавить. Отпустил мои руки, и я не сразу, но поняла, что лежу под ним, абсолютно доступная, смотрю в его глаза и плачу.

— Не реви, — попросил он.

— Я не могу.

— Ненавидишь?

— Господи, — воскликнула я, не сдержавшись, — неужели это так странно, что я мужа люблю?

— Да люби ты кого хочешь. Я от тебя любви не жду. — Так как руки были заняты, он наклонился и губами едва-едва коснулся моего подбородка. Я перестала лить слёзы, всхлипывать и дыхание затаила. Чувствовала его губы, которые поначалу легко касались, потом осмелели, прошлись по моей нижней губе, но не поцеловали, спустились ниже. Я задёргалась, сопротивляясь, но когда Гришина рука легла на мой живот, в страхе затаилась. Сердце колотилось, я не знала, что делать и кого звать на помощь, боялась любым неосторожным движением распалить его, и без того чувствовала, что он сильно возбуждён. А мужчины в таком состоянии не всегда реагируют на просьбы и сопротивление, даже активное. А что взять с бывшего уголовника? Его пальцы добрались до резинки моих трусиков, я тихонько завыла, понимая, что меня собираются изнасиловать, а Гриша шею мою нацеловывал, а потом впился в неё губами. Я охнула, стукнула его кулаком по спине, а он оторвался от меня, рассмеялся, не скрываясь, и отодвинулся, вроде бы в один момент, потеряв ко мне интерес. А я за шею схватилась, понимая, что след от засоса точно останется.

— Ненавижу, ненавижу, — твердила я позже, когда сумела вырваться из дома. Сидела в высокой траве на полянке, размазывала слёзы по щекам, и боялась возвращаться в дом.

С того утра наши отношения изменились. Я старалась держаться от Гриши на расстоянии, лишних вопросов не задавала и по большей части отмалчивалась и отводила взгляд. Каждый раз, когда он обращал на меня своё внимание, мне чудилась опасность, казалось, что он схватит меня и кинет на постель, а я даже достойного сопротивления оказать не смогу. Что я могу сделать со здоровым мужиком? Особенно злым и возбуждённым? То, что он меня хочет, стало очевидным. Уж не знаю, инстинкт ли сработал, или он назло Поляку хотел переспать со мной, лично для меня никакой разницы не было. Я начала его бояться, сильнее, чем в первый день, оказавшись здесь. Тогда он мне казался опасным психопатом, а сейчас превратился в потенциального насильника. Истерические рыдания комом в горле вставали каждый раз, когда он оказывался ко мне в опасной близости. Думаю, он видел и понимал моё состояние, но особого раскаяния или попытки загладить свою вину, я в нём не наблюдала. Что ещё больше убедило меня в том, что Гришка настоящий мерзавец.

Через день приехал Смурной, один, без напарника. И даже в дом не вошёл. Я наблюдала за ним в окно, как он к Грише подошёл, как они руки друг другу жали, а потом отошли к отремонтированной ограде и начали разговор. Из дома я услышать ничего не могла, и злилась поэтому. Судя по лицам, обсуждали они что-то серьёзное, Смурной махал руками и что-то Грише доказывал, а тот только ухмылялся в сторону. Из дома я всё-таки вышла, обежала его и замерла за углом, привалившись к стеночке. Можно было, конечно, подобраться поближе, прошмыгнув за кустами, но рисковать не хотелось. К тому же, мужчины к тому моменту перешли на повышенные тона, и я многое отсюда слышала.

— А я говорил, что перемудрили, — зло выговаривал Смурной, возмущаясь. — А кое-кому неймётся, всё в игры играем. На хрена мне эти игры? Пристрелить его надо было, вот и вся недолга!

— Успеется, — отозвался Гриша.

— Серьёзно? Ты созрел, как я понимаю?

— Ну, за такие-то бабки… Что он мне, родной?

— А ты сможешь? — вроде бы усомнился Смурной. — Поляк свою армию до зубов вооружил.

— Дело не в армии, Антох, дело в моём желании. А оно крепнет с каждым днём, — Гриша проговорил это с какой-то особой ненавистью, у меня даже сердце ёкнуло.

— Во-от, — взвыл его дружок. — Я тебе когда об этом говорил? А ты всю плешь мне проел!..

— Ладно, заткнись.

— Да заткнусь я. Делать-то что?

— Не высовываться. Что говорят, то и делай. Пусть он ещё подёргается.

— Слушай, Гриш, а может, она ему не нужна? Гришка помолчал, видно, обдумывая.

— Нужна, поверь. Просто он время тянет, так что нужно его немного подтолкнуть.

— А потом?

— А потом… Простимся. — Он рассмеялся, вышло настолько зловеще, что у меня не осталось ни единого сомнения в том, как он собирается прощаться и с кем. Я зажмурилась от ужаса, потом вспомнила его слова про то, что Серёжку неплохо бы подтолкнуть, меня как прострелило, и я кинулась обратно в дом. Едва успела устроиться на диване, как послышались тяжёлые шаги, и Гриша зычно позвал:

— Настька, иди сюда.

Сердце пустилось вскачь, я сглотнула, но заставила себя с дивана подняться. На непослушных ногах подошла к двери. Увидела Гришу, который появился с кухни с ножом в руках, и в ужасе шарахнулась в сторону, но он успел меня за волосы схватить и потянул обратно.

— Я сказал, иди сюда, — рыкнул он мне на ухо, а у меня колени подогнулись. — Стой спокойно.

Он снова потянул меня за волосы, и у меня в голове мелькнула мысль, что он мне горло сейчас перережет, но случилось что-то другое, я вскрикнула, на что мой мучитель не обратил ровным счётом никакого внимания. А потом я поняла… Он мне ножом волосы отрезает.

— Уж прости, детка, ножниц нет.

— Гриша, — прошептала я непослушными губами, а он вдруг в щёку меня поцеловал. — Нужно передать привет твоему мужу.

Как только он отступил, я рукой за волосы схватилась, и от досады заревела в голос. От моей косы одно название осталось. Волосы теперь едва до плеч доходили.

Смурной почти сразу уехал, с «приветом» для Серёжки. Я слышала, как машина отъезжает, но к окну не подошла, переживая случившееся. Хотя, я не из-за волос печалилась. Обидно, конечно, и жутко неприятно, но страшит совсем не испорченная причёска. Понимание того, что Гриша за нож схватился и он, явно, расстроен несговорчивостью моего мужа, напугала. А если Серёжка не проникнется, что дальше будет? Он мне пальцы отрезать начнёт, или попросту зарежет? Я напомнила себе, что он сидел в тюрьме, и вообще, человек непредсказуемый, с буйным нравом.

— Ну что запечалилась? — поинтересовался он, появляясь в комнате. Подошёл и потрепал меня волосам, вроде бы с удовольствием, любуясь делом рук своих. Я попыталась увернуться от его лапищи. — Отрастут волосы. А муж твой поймёт, что это именно твои. Их ни с чьими другими не спутаешь. Хватит слёзы лить, Насть. Лучше ужин приготовь.

Спорить я не стала, поднялась, как в бреду, и отправилась на кухню. С каждым днём мне становилось всё более жутко.

Следующие сутки я провела в невесёлых думах. Готовила еду, мыла посуду, потом сидела на травке, таращась на сосны, и пыталась принять важное решение. После ужина тоже на улицу вышла, не в силах оставаться с Гришкой в одной комнате. Села на скамейку, кофту застегнула, потому что ветер снова поднялся, и время от времени украдкой бросала взгляды на Гришу, что курил, сидя на ступеньках кособокого крыльца. Видела, как он вздохнул, глядя на небо, сигарету затушил и отправил щелчком в сторону. Подбородок почесал и нахмурился. Я смотрела на него и во мне зрела уверенность, что именно в этот момент, он думает, как половчее убить Серёжку. Что ему надо от моего мужа?! Кто бы хоть объяснил…

Я ладонью по шершавому сидению скамейки поводила, до боли закусила губу, а потом, собрав всю свою решимость в кулак и зажав ее там, чтобы не растеклась меж пальцев, как вода, спросила:

— Если я… отдам тебе эти деньги, ты уедешь?

Он, кажется, моргнул в растерянности, в сумерках я не рассмотрела. Затем усмехнулся.

— Если ты… — Он сделал многозначительную паузу в том же месте, что и я. — И потом отдашь мне деньги?

Я сделала судорожный вдох. Нужно было решиться, чтобы подтвердить. Но, в конце концов, кивнула.

— Да. Мне нужно, чтобы ты поклялся: ты сразу уедешь, и оставишь нас в покое.

— Я? Детка, я человек маленький…

— Не ври мне, — тут же разозлилась я. — Ты всё врёшь, ты всегда мне врёшь!

— Ты о чём, Насть?

— Я хочу, чтобы ты поклялся, — я даже задохнулась.

— И ты поверишь?

Я зажмурилась, понимая, что и выбора у меня нет, и гарантий своей честности он мне не даст.

— У тебя будут деньги, ты сможешь начать всё сначала… В другом месте. Ты должен хотеть начать всё сначала, иначе это ненормально… — Я сама уже не понимала, что несу. — Ты отвезёшь меня в город?

Он смотрел на меня очень внимательно, и глаза в сумраке мерцали, как у кота, который с мышью играет, совсем не думая о том, что жертва вот-вот скончается от разрыва сердца.

— Отвезу.

— Когда?

Он помолчал, раздумывая.

— Завтра.

Я вцепилась в края скамейки, кивнула.

— Хорошо.

— Что хорошо? — вроде бы удивился он.

Мне потребовалось ровно пять секунд, чтобы решиться. Вдохнула поглубже, чувствуя пряный аромат подсыхающей скошенной травы, посмотрела на темнеющее небо, затем на верхушки сосен, которые угрожающе шумели, и поднялась. Пошла к крыльцу, стараясь не смотреть на мужчину, который наблюдал за мной с интересом. Поднявшись по ступенькам, я поинтересовалась:

— И что ты сидишь?

Гришка, мерзавец, ухмыльнулся.

— И действительно, что это я сижу?

Во рту у меня пересохло, губы не шевелились, а руки дрожали. Я не с первой попытки смогла молнию на кофте расстегнуть. Чувствовала, что за мной наблюдают, и нервничала ещё сильнее.

— Выключи свет, — попросила я.

— Ну уж нет. Я хочу всё видеть. А иначе что вспоминать буду?

Я повернулась к нему и зажмурилась. Мысленно повторила про себя, что Серёжка никогда не узнает. Никогда не узнает. И я забуду, как только дома окажусь. А случится это совсем скоро.

— Глазки-то открой, красавица.

Глаза я открыла. От довольства, которым светился Гришкин взгляд, меня замутило. Было противно и стыдно за то, что я собиралась сделать. Что уж он обо мне думал и какого мнения был о моей морали и убеждениях, мне не понять, но я-то себя знаю куда лучше, и после сегодняшней ночи, меня будет долго выворачивать от отвращения к самой себе. Но нужно как-то пережить, чтобы спасти и себя, и Серёжку от этого психа. Остаётся уповать на его порядочность, что он возьмёт деньги и исчезнет из нашей жизни. К тому же, продолжать чего-то ждать, без всяких гарантий, что закончится всё благополучно, я больше не могу. Скоро две недели, как я в этом лесу, нужно что-то делать.

Что-то делать, что-то делать…

Гриша меня поцеловал, а я руки в кулаки сжала. Голову откинула, чтобы ему удобнее было, и даже заставила себя разжать губы. Правда, это не помогло. Уже через минуту Гришка отстранился. За плечи меня взял и встряхнул хорошенько. Я посмотрела на него непонимающе.

— Кажется, у нас с тобой уговор, — напомнил он. — Так что не разочаровывай меня. Будь любезна, постарайся.

Я с превеликим трудом уговорила себя кивнуть. И произнесла самую глупую фразу в своей жизни:

— Я буду стараться.

Уж не знаю, как у меня получалось стараться, я о своём обещании забыла довольно скоро, а вот Грише, кажется, стараться нравилось. Он будто отыграться на мне пытался за все доставленные неприятности, и иначе, как грехопадением, я эту ночь назвать не могу. Я обещала себе, что не буду реагировать, просто перетерплю, пока это животное получит своё и оставит меня в покое. Но он видимо понял мой замысел, потому что приложил все силы, чтобы я данное себе слово не сдержала. Если вчера я думала, что ненавидеть этого гада сильнее невозможно, то сегодня я поняла, что ошибалась. Ему удовольствие доставляло понимание того, что я сдаю одну позицию за другой. В какой-то момент мне показалось, что он о себе-то позабыл, важнее было вытащить из меня ещё один стон, ещё один вскрик, как признание своего превосходства. Каждым своим прикосновением и движением, он доказывал мне свою правоту, и это казалось издёвкой, насмешкой, и никак не походило на нежность или страсть. Он был внимателен и угодлив, любую мысль и желание предугадывал, это-то и выводило меня из себя. Я не хотела ничего чувствовать, чтобы поскорее забыть, а Гриша забивал в мою память эту ночь, чтобы я потом мучилась от стыда и корила себя за слабость. Он хотел, чтобы я помнила его.

Свет выключили уже за полночь. За окном снова гроза, а я даже не слышала, как она началась, что очень странно. Сосны шумели, и этот шум мешал думать. Мысли лениво ворочались в моей голове, пугали неопределённостью, и я цеплялась за них, в попытках найти себе оправдание. Гриша в постель вернулся, руку за голову заложил, потом зевнул. Но уже через минуту повернулся ко мне и положил руку на моё бедро. Пальцем по боку провёл, и посоветовал:

— Ты бы поспала. Завтра утром пойдём, идти долго, предупреждаю сразу.

— Хорошо, — отозвалась я шёпотом.

Гришка помолчал, разглядывал меня, лицо близко к моему, я даже дыхание его чувствовала. Потянулся ко мне и поцеловал, я противиться не стала (сейчас-то уж чего?), на поцелуй ответила и, кажется, своей сговорчивостью заслужила одобрение. Молния сверкнула, на секунду осветив комнату белым светом, я увидела Гришкино лицо, и меня кольнуло в самое сердце. Захотелось ещё раз потребовать от него обещания, что он уедет и оставит меня в покое, навсегда. Из-за него я поступилась собственными принципами, изменила любимому мужу, и мне предстоит с этим жить. День за днём. Смотреть Серёже в глаза, улыбаться ему, говорить «люблю», и знать, что я его предала. Что у меня не хватило выдержки, терпения, смелости всё это пережить.

— Прекрати себя терзать, — сказал Гриша, и настойчиво пригнул мою голову к своему плечу. — Закрывай глаза и спи. Устала?

Странный вопрос. Гром раскатился по всему небу, отозвавшись эхом издалека, и я закрыла глаза. Не могла ни о чём думать.

А вот утром я проснулась взбудораженной. Первая мысль, которая меня посетила: сегодня Гриша отвезёт меня в город. Я глаза открыла, боясь, что он передумал. Глаза открыла и поняла, что он рядом, смотрит на меня, подперев голову рукой. Ни тебе «доброе утро», ни «привет». Разглядывал, с сомнением и задумчивостью. Я перепугалась.

— Мы поедем в город?

— Я же обещал.

Мне полегчало, я даже попробовала улыбнуться, стараясь не думать о том, что мы по-прежнему лежим в постели, голые, и воспоминания о прошедшей бессонной ночи весьма и весьма живы. И, по всей видимости, не только во мне. Потому что вместо того, чтобы вскочить, готовый сдержать слово, Гришка меня к себе подтянул. Я в первый момент растерялась, рукой в его грудь упёрлась, но под пристальным твёрдым взглядом, руку опустила. Правда, выдохнула ему в губы, не особо понимая, что хочу и в состоянии возразить:

— Гриша…

Он даже ответить не потрудился, подбородок мне пальцем приподнял и прикусил зубами мою нижнюю губу. Пальцы запутались в моих волосах, он посмотрел на них и сказал:

— Ты красивая девочка.

Я машинально схватилась за обрезанные волосы, а Гришка руку мою перехватил и ободряюще улыбнулся.

— Отрастут. — Перевернулся и подмял меня под себя. Тяжёлый, горячий, возбуждённый… Я вцепилась в его плечи и посоветовала себе и следующий час вычеркнуть из своей памяти. Я всё забуду, очень постараюсь.

Я так торопилась съесть свой завтрак, что едва не поперхнулась. Всё боялась, что если буду медлить, Гриша передумает. Он сидел напротив, посматривал с насмешкой и пил кофе. Он сказал, что позавтракать нужно основательно, потому что идти придётся долго. Я его слова обдумывала, хотя вида старалась не подавать. Только украдкой кидала задумчивые взгляды на свои ноги в многострадальных носках. Видимо, выходило у меня весьма выразительно, потому что Гришку проняло, он поднялся, из комнаты вышел, а вернулся с кроссовками в руках. Встретив мой изумлённый взгляд, хмыкнул.

— Что тебе сказать? Заработала.

— Обязательно говорить мне гадости? — обиделась я, но от подношения не отказалась.

— Шучу я, шучу.

Кроссовки оказались на полу у моих ног, я их схватила, поняла, что они хоть и дешевые, но новые, явно для меня и купленные, также как джинсы и свитер, но раньше мне их отдавать остерегались. И правильно. Была бы у меня обувь, я может, и болота бы не испугалась. Но что теперь об этом думать?..

— Поела? Мой посуду и вперёд.

— Полы помыть не надо? Хозяева вернутся, им приятно будет…

— Не умничай, а. Можно подумать, тебе здесь жилось плохо. Вот и прояви благодарность. Я остановилась в дверях комнаты, посмотрела с недоумением.

— Меня похитили, — напомнила я ему.

Гриша же спокойно кивнул.

— Да. Хоть какое-то развлечение в твоей идеальной жизни.

Отвечать я не стала. И вообще молчала долго, если и отзываясь на его вопросы, то односложно. Гришкины разговоры о моей идеальной жизни, над которой он насмехался, меня задевали и раздражали.

— Почему ты так уверен, что моя жизнь идеальна? — спросила я, когда мы уже шли по лесу. Заперли домик на щеколду — весьма символический запор, надо сказать, — и направились через поляну совершенно в другую сторону, не в ту, в которую я недавно бежать собиралась. Гриша шагал широко, я едва поспевала за ним, сама себе собачку напоминала — бегу и пытаюсь этому самодовольному болвану в лицо заглянуть.

— Разве это я должен быть в этом уверен? Это твоя жизнь, и твоё дело.

— Может быть, — не стала я спорить. — Вот только тебя она раздражает. Почему-то.

— Вот ещё.

— А всё-таки, — снова начала приставать я к нему после нескольких минут молчания. Мы вошли в лес, я перепрыгнула через кочку, а Гриша обернулся на меня через плечо, краем глаза оценив мой прыжок.

— Помолчала бы ты немного. Идти долго, и всю дорогу тебя слушать охоты мало.

— Как долго?

— Десять километров.

— Сколько? — вытаращила я глаза.

Он усмехнулся.

— Что, развернёмся и пойдём обратно?

— Нет, — тут же отказалась я.

Но хоть с погодой нам повезло, солнце светило, в лесу особой жары не чувствовалось, и если бы Гриша так целенаправленно не двигался вперёд, с упрямством броненосца, то можно было бы получить куда больше удовольствия от нашего путешествия. Но когда я думала о том, что нам предстоит преодолеть расстояние в десять километров, пешком, ощущала некоторую тоску.

— А дороги здесь нет? Может, нас кто-нибудь подвезёт?

— До шоссе семь километров, но мы пойдём стороной. Ни к чему нам светиться.

— Это конечно, — приуныла я.

Болото протянулось от домика километра на два. Мы шли, шли, под ногами чавкало, и я боялась, что будет ещё хуже, пейзаж стал куда менее позитивным, опять появились хилые кривоватые деревца, кочки, поросшие травой, над поверхностью грязной застоявшейся воды, и странные звуки, глухие и сосущие. Гриша говорил, что это болото их издаёт, и никаких диких животных поблизости нет, но мне всё равно было не по себе.

— Почему мы идём в эту сторону, Гриш? Машина же уехала в другую.

— Насть, прекрати задавать вопросы. Тебе скучно?

— Нет, я нервничаю, — призналась я. — А когда я нервничаю, я иногда… много говорю.

— Иногда? — Он посмотрел на меня, улыбнулся и вскинул одну бровь. А меня неожиданно кольнуло в самое сердце, как иголкой. Подумала о том, что совсем скоро буду дома, и немного успокоившись и освоившись, жизнь моя пойдёт по-прежнему, я всё забуду. И Гришу никогда не увижу, и, надеюсь, смогу смириться с муками совести.

— Руку давай.

Гришка спрыгнул с пригорка, устоял на ногах, и протянул мне руки. Я, не смотря на нашу с ним разницу в весе и комплекции, не смогла похвастать такой же проворностью, и шлёпнулась бы, если бы он вовремя меня не поддержал.

— Осторожно. Ногу не подвернула?

— Нет.

— Хорошо. Не тащить же тебя.

Я сурово поджала губы.

— Слушать ты меня не хочешь, тащить не хочешь… Как ты, наверное, обрадуешься, когда мы расстанемся.

— Наверное, — кивнул он и пошёл вперёд, не выпуская моей руки из своей ладони. Я от обиды с трудом проглотила вставший в горле ком.

— Гриша.

— Я, правда, обрадуюсь, — начал он в лёгком раздражении, — и прямо сейчас, если ты замолчишь, наконец.

Я голову понуро повесила, но постаралась идти с ним шаг в шаг, чтобы не отставать. То, что меня обижает его тон и лёгкое пренебрежение, было неправильно. Мне радоваться надлежало, что я добилась своего, и он ведёт меня домой. Ведь, если подумать, какая мне разница, что он обо мне думает и насколько сильно хочет избавиться от меня, получить деньги и уехать? Каждый из нас получил своё, и я, наверное, должна его ненавидеть за то, что в нём не достало благородства, чтобы просто помочь женщине, попавшей в беду. Он запросил кругленькую сумму денег и воспользовался ситуацией, а я отчего-то страдаю и чувствую себя преданной и обманутой. Но ведь не объяснять же этому Железному человеку, что я не привыкла… спать с малознакомыми мужчинами, и что секс для меня не пустой звук, это всегда сопутствующее звено отношений. Мне никогда не приходилось спать с кем-то по принуждению, и теперь я просто не знаю, как себя вести. И стыдно за себя, и на душе муторно, а ещё обидно из-за того, что от меня хотят поскорее избавиться, попользовавшись вволю.

Несколько раз мы отдыхали, конечно, по моей инициативе. Гришка даже не запыхался, но послушно присаживался рядом со мной, не разговаривал и таращился на небо. Я косилась на него и глотала злые слова. Вид у него был мечтательный, видно, раздумывал, на что денежки потратит. Я вздыхала в сторонку, срывала травинки и бросала их в сторону.

— Долго нам ещё идти?

— Где-то половину.

— Мы что, так и пойдём пешком до самого города? — съязвила я.

— А мы не в город идём.

Я в растерянности моргнула.

— А куда?

— В одно место. Там переночуем, а завтра в город поедем.

— Но… почему?

Он смерил меня долгим взглядом.

— Так вечером банки не работают.

Я зло выдохнула, даже не нашлась, что ему сказать, рот открыла, а после отвернулась в негодовании. Гришка же привалился спиной к стволу дерева и хохотнул. А затем руку ко мне протянул и накрыл ладонью мою коленку, сжал, чего я уже не стерпела и по наглой руке его стукнула.

— Не трогай меня.

— Хватит уже злиться. У тебя даже щёки горят.

— Всё из-за тебя!

— Да я не сомневаюсь, — ухмыльнулся он. Руку с моего колена убрал не сразу, смотрел на свою ладонь, и вроде бы раздумывал о чём-то. Потом опомнился и поднялся на ноги, мне руку подал. — Пойдём. Пить хочешь?

Я головой покачала. А потом осторожно поинтересовалась:

— Гриша, а что они тебе сделают, если поймают?

— Ничего хорошего, — ответил он, правда, вполне равнодушно.

Из леса мы вышли только через два часа. К тому времени я, признаться, уже была уверена, что мы заблудились, а Гришка попросту стесняется мне в этом признаться. Я время от времени замечала, как он начинает оглядываться, но заставляла себя молчать и не задавать вопросы, которые его, без сомнения, только больше разозлят. Но потом лес кончился, и я вздохнула с облегчением, а про себя прикинула: это сколько же километров мы по лесу прошагали? Теперь была уверена, что сама бы никогда не выбралась к людям, заблудилась бы и сошла с ума от ужаса вблизи болота. А сейчас, стоя на опушке, и оглядывая открывшийся мне вид, я с огромным изумлением увидела вдалеке дорогу, и двигающийся по ней автомобиль. — С возвращением в цивилизацию, — без особого восторга проговорил Гриша и начал спускаться с пригорка. Обернулся на меня. — Ты идёшь?

Я, позабыв об усталости, кинулась его догонять. И зачастила:

— Гриша, а нам ещё далеко идти? А шоссе где? Ты говорил, что здесь шоссе… Надеюсь, душ там, куда мы идем, есть?

— Есть.

— Что?

— Душ есть, а теперь заткнись.

Хам и мерзавец.

Через час мы вошли в деревню. Всего пара десятков домов по обе стороны улочки, но я увидела людей, мальчик лет восьми проехал мимо нас на велосипеде, у палисадников, полных цветов, стояли автомобили, а на краю деревни даже продуктовый магазин обнаружился. Я вдохнула полной грудью, ощутив себя свободной. Почти свободной. Но в деревне мы не задержались, прошли по единственной, а оттого главной улице, и вскоре уже пересекали поле, поросшее лютиками, ромашками и клевером. Гриша снова держал меня за руку, словно боялся, что я бежать надумаю — к людям, на помощь звать начну, а я шла, щурилась от яркого солнца и улыбалась цветочкам и бабочкам.

— Настя.

Я посмотрела на него. Гриша странно щурился, глядя на меня с непонятным подозрением.

— Чему ты радуешься?

Я пожала плечами, удивленная его вопросом.

— Ничему. Просто… Красиво.

— Красиво?

Я начала злиться.

— Что ты хочешь от меня?

Он дёрнул меня за руку, весьма нелюбезно.

— Ничего. Шагай вперёд, хватит цветочками любоваться. За две недели не налюбовалась, что ли?

— Нет, — огрызнулась я. — Я за тобой наблюдала.

Гриша хмыкнул.

— Да? И что ты вынесла из своих наблюдений?

— То, что ты хам и мерзавец!

— Ценная информация.

Я руку свою решительно освободила, обогнала его и зашагала впереди.

— Жду не дождусь, когда избавлюсь от тебя, — заявила я через минуту, правда, не оглянулась на него. И услышала в ответ:

— Взаимно.

От злости я ускорила шаг, а потом взвизгнула, когда прямо у моего лица зажужжала пчела. Я руками замахала, отпрыгнула, а затем в гневе обернулась, услышав за спиной смех.

Больше я с Гришкой не разговаривала, даже не просила его остановиться и передохнуть. Ноги гудели от усталости, голова болела, и хотелось пить, но я упрямилась и не произнесла ни слова. Но от Гришки поотстала на несколько шагов, и теперь разглядывала его спину, широкие плечи и мощную шею. Сверлила взглядом непробиваемый затылок и мечтала о том, с каким удовольствием я взгляну на него в последний раз, после чего повернусь и уйду. И случится это совсем скоро. В последний час нашего путешествия я его попросту ненавидела. Настолько увлеклась, что про усталость забыла. И поэтому когда мы вошли в довольно крупное село, я шла по дороге, печатая шаг, без всякого интереса поглядывая по сторонам, а думать могла только о своей ненависти. Я её лелеяла, я хотела ненавидеть этого человека ещё сильнее, и с усердием взращивала в себе это чувство. А потом Гриша вдруг свернул к воротам одного из домов и без всяких сомнений толкнул калитку. Обернулся на меня.

— Входи.

Я остановилась, взглянула с подозрением.

— Чей это дом?

— А тебе это надо знать? Входи, говорю.

Я сомневалась, и буквально заставила себя войти во двор. Калитку Гриша за мной закрыл и сразу замер, а я тут же раскаялась в своей доверчивости, уверенная, что попала в очередную ловушку. Но окинув взглядом двор, немного успокоилась, увидев детские качели и велосипед, прислоненный к стене дома. Да и сам дом выглядел неплохо: не шикарный, но добротный, двухэтажный, слева от крыльца большая клумба с цветущими пионами. А на заборе палисадника висел ковёр, видимо, для просушки. Пока я оглядывалась, на крыльце появился ребёнок, девочка лет восьми, посмотрела на нас с особым интересом, руку в бок упёрла и закричала в открытую дверь:

— Папа, дядя Гриша вернулся!

Я на Гришку обернулась, увидела широкую улыбку на его лице, и неожиданно смутилась, поспешила отступить за его спину.

— Ты чего так кричишь, Алис?

— Так он не слышит, он в подвале.

— Тогда чего орать? — Гриша по ступенькам крыльца поднялся, подхватил девочку подмышки и приподнял её. Она ногами в воздухе затрясла и потребовала:

— Дядя Гриша, отпусти! Я уже не маленькая!

— Куда деваться, — подивился он. Дошёл до входной двери, ребёнка поставил на ноги, и на меня оглянулся. — Насть, входи.

Девочка с любопытством на меня посмотрела. Потом нырнула в дом вперёд меня и снова закричала:

— Папа!

— Алис, мать где? — по-свойски поинтересовался Гриша, сворачивая на кухню. Я прошла за ним, наблюдая за тем, как он без всякого сомнения полез в холодильник.

— В магазин пошла.

— О, какие люди.

Голос за моей спиной показался мне недовольным, я с опаской обернулась и увидела мужчину среднего роста, лет сорока, и мрачен он был так же, как и его голос. Одет был в пыльный рабочий комбинезон, он ещё руки об него вытер, а смотрел только на Гришу, меня будто и не замечая, и руку ему протянул.

— Ты где пропадал?

Гриша дверцу холодильника захлопнул, достав тарелку с колбасной нарезкой, на рукопожатие ответил, а мне указал на стул за кухонным столом. Я послушно присела.

— Да, дела были, — туманно отозвался он. Указал на меня. — Это Настя.

Мужчина на меня посмотрел, вначале без всякого интереса, словно ему было не привыкать знакомиться с Гришкиными пассиями, потом неожиданно заинтересовался. Его густые брови пришли в движение, оживив его мрачную физиономию, и он даже выдал что-то вроде глумливого смешка. Подумал и проговорил:

— Приятно.

Я заставила себя вежливо улыбнуться. А Гриша тем временем оповестил хозяина дома:

— Гош, мы у вас переночуем.

Девочка, которая всё это время сидела на подоконнике, живо поинтересовалась:

— Дядя Гриша, ты женишься?

Тот удивлённо глянул на ребёнка.

— С чего это ты взяла?

— Мама говорит, что тебе пора.

— Да? А больше твоя мама ничего не говорит?

— Она много чего говорит, — признался ребёнок. — И про тебя тоже. А ещё про папу.

— Хватит ябедничать, — прикрикнул на неё отец. — Иди на улицу, нечего рядом с взрослыми уши греть.

Девочка глянула на меня, выглядела обиженной, но с подоконника слезла и прошмыгнула к двери. Было заметно, что отца она ослушаться не смеет. Я ей ободряюще улыбнулась, и лицо девочки просветлело. По ступенькам крыльца она уже спускалась вприпрыжку и крикнула со двора:

— Папа, я маму встречать поеду!

Гоша прошёл к окну и выглянул, понаблюдал за тем, как дочка садится на велосипед и выезжает за ворота. Потом обернулся к нам.

— Переночуешь, говоришь? А завтра? — спросил он Гришу.

Тот сел за стол, разлил по кружкам компот из банки, что стояла под столом, придвинул одну мне, а хозяину дома сообщил:

— Завтра в город. Дела у меня.

— Гриш, ты с огнём играешь.

— Да ладно. — Он усмехнулся чересчур бесшабашно. — Что ж мне теперь, и в городе не появляться? К тому же, — он взглянул на меня, — думаю, через денёк-другой я последую твоему совету, и уеду.

Гоша нахмурился.

— Куда?

— Я пока не решил.

— Кто этот Гоша? Твой друг? — спросила я, когда мы поднялись на второй этаж и вошли в одну из комнат. Гриша чувствовал себя в доме уверенно, как хозяин, и дверь комнаты за нами плотно закрыл.

— Родственник.

— Почему он говорит, что тебе в город нельзя?

— Разве он так говорил?

— Он сказал, что это опасно.

Гриша подошёл ко мне вплотную, в лицо посмотрел, потом дотронулся пальцем до моего подбородка. Взгляд стал серьёзным, хотя на губах улыбка играла.

— Разве это твоего ума дело? Тебе своих проблем мало?

Отвечать мне показалось излишним. Я отступила от него, оглядела комнату. Мило и уютно, без всяких излишеств. Мебели немного, зато кровать двуспальная, телевизор на комоде, двустворчатый старый шкаф в углу, на полу домотканые половики, а на окне лёгкие занавески. Не зная, куда ещё сесть, я села на кровать, краем глаза наблюдая за тем, как Гриша ищет что-то в шкафу. Потом ещё раз обвела взглядом комнату. Не смотря на то, что обстановка опасений не вызывала, я чувствовала тревогу.

— Можно позвонить?

Гриша посмотрел на меня. Покачал головой.

— Нет. Завтра в город приедем, и хоть обзвонись. Отсюда звонить нельзя.

Пришлось согласиться.

— Мы точно пробудем здесь только эту ночь?

— Конечно. Ты же кого угодно с ума свести можешь, а эти люди мне дороги. — Он подошёл ко мне, протянул полотенце и чистую футболку. — Ванная по коридору, вторая дверь налево.

Я глаза на него подняла.

— Гриша…

— Иди, — произнёс он настойчиво.

Я пошла. Из комнаты вышла и почувствовала себя будто на прицеле у снайперов. В доме проживает обычная семья, с ребёнком, а мне всё равно покоя нет.

Контрастный душ принёс ощущение свежести и лёгкости, после я долго смотрела на себя в зеркало, на свою румяную физиономию, и удивлялась, как после таких приключений и напастей на меня свалившихся, я могу быть румяной и даже излучать некоторую загадочность, судя по блеску глаз. Вот только причёска меня совсем не радовала, Гришка не слишком беспокоился о том, как я выглядеть буду, когда волосы мне ножом отрезал, и теперь с одной стороны волосы были куда длиннее, чем с другой. Некоторое время поразглядывав себя с явным неудовольствием, и, не придумав ничего путного, я высушила волосы феном, что висел на крючке, и забрала их в хвост, чтобы неровности сильно в глаза не бросались. Надела Гришкину футболку, навела в ванной порядок и вышла в коридор. Гришки в комнате не оказалось, я замерла на пороге, услышала голоса на первом этаже, и, посомневавшись для приличия, шагнула к лестнице. Спустилась на несколько ступенек, и остановилась, прислушиваясь. К мужским голосам прибавился незнакомый женский, и звучал он возмущённо и встревожено одновременно.

— Это просто уму непостижимо, — говорила женщина. — Пропасть почти на месяц, а потом явиться и привести в дом непонятно кого. Гош, хоть ты ему скажи, что у нас в доме дети! — Словно в подтверждение его слов послышался плач ребёнка, явно маленького. — А он шлюх водит.

— Алён, уймись. Она не шлюха.

— Не шлюха, — подтвердил Гошин голос, прозвучал он весьма флегматично, с женой ему явно спорить не хотелось, но и друга-родственника поддержать нужно было.

— А ты откуда знаешь? — набросилась на него жена.

— Ну, не похожа она на шлюху.

— Ах да, я забыла, ты ведь всех шлюх в области в лицо знаешь!

— Алён, ну ты чего, — хмыкнул Гришка, вступившись за друга. Но понимания не нашёл.

— Молчи. Ты не лучше.

— Мы завтра уедем, — пообещал он.

Повисла пауза, после чего женщина совсем другим голосом пожаловалась:

— Поклянись, что ты ничего не задумал.

— Чем? — поинтересовался Гриша.

— Детьми поклянись.

— Так это твои дети.

— Вот ими и поклянись. Чтоб тебе ещё совестней было!

Гришка, кажется, вздохнул.

— Клянусь. Клянусь, что всё будет окей.

— Да пошёл ты к чёрту! — неизвестно почему снова вспылила женщина. Ребёнок снова захныкал, взрослые замолчали, а потом я услышала шаги, явно женские, направляющиеся к лестнице. Я на цыпочках вбежала по ступенькам наверх, юркнула в свою комнату, но дверь прикрыть не успела, Алёна появилась в коридоре, с годовалым ребёнком на руках, меня увидела и в первый момент удивилась, а после сурово нахмурилась. На вид ей было лет тридцать, жгучая брюнетка, брови вразлёт, взгляд пылающий, и шла, покачивая широкими красивыми бёдрами, всем своим видом показывая, что не слишком рада видеть меня у себя в гостях. Я же сочла нужным вежливо поздороваться.

— Добрый день.

Она кивнула и нехотя отозвалась:

— Здрасьте. — Прошла мимо, и я услышала, как хлопнула дверь дальше по коридору. Я тоже дверь закрыла, немного походила по комнате, стараясь унять беспокойство, а потом решила прилечь, когда поняла, что сил у меня не осталось. Гриша в комнату вошёл минут через двадцать, увидел меня на постели, присматривался пару секунд, после чего устало выдохнул и стал раздеваться. Снял пропылённую футболку, кинул в угол и подошёл к шкафу.

— В душ схожу, и будем обедать, — сообщил он. — Ты голодная?

На вопрос я не ответила, лежала, сложив руки на животе и глядя в потолок.

— Думаю, мне лучше посидеть до завтра в комнате, чтобы никого своим видом не нервировать.

Он оглянулся через плечо. Ухмыльнулся гадко.

— Подслушивала?

— Да, — не стала я спорить. — Я не могу слепо доверять тебе, и должна быть готова…

— К чему?

— Ко всему.

Гришка снова усмехнулся, руки в бока упёр, разглядывая меня. Взгляд прошёлся по моему телу под футболкой, по обнажённым ногам, вернулся к груди, и я, поневоле, начала наливаться пунцовой краснотой. Накинула на себя угол одеяла.

— Хватит на меня таращиться!

— А чего ты, интересно, стесняешься?

Он сделал шаг к кровати, а я его отпихнула от себя.

— Иди отсюда.

Из комнаты он вышел, а я повернулась на другой бок, и поджала ноги к животу. Сердце в груди колотилось неприятными толчками, щёки пылали, а я не понимала, что меня так выбивает из колеи. Гришка, конечно, темнит, и что-то, без сомнения, задумал, а мне остаётся надеяться, что все его замыслы относятся к тому, как мы будем получать деньги в банке, а не к тому, как и кому бы меня подороже продать.

Вниз я всё-таки спустилась. Меня позвали за стол, и я старалась вести себя скромно, голоса не подавала и отвечала, только если ко мне обращались. Алёне я активно не нравилась, и она неустанно приглядывалась ко мне с подозрением, хотя вслух своего недовольства больше не высказывала, и даже не стала спорить, когда я после обеда вызвалась помочь ей с посудой. Мужчины остались за столом, разговаривали о чём-то негромко, а я, как ни прислушивалась, понять суть их беседы не смогла, мешали крики детей. Алиса играла с братом, качала его на домашних качелях, мальчик смеялся, и хотя детский смех меня всегда умилял, сейчас он мне мешал. Я вытирала вымытые тарелки полотенцем, кидала на Гришку задумчивые взгляды, и старательно давила в себе беспокойство.

— Когда вы познакомились? — спросила Алёна, поглядывая на меня с любопытством, а я удивилась, думала, она побрезгует со мной заговорить.

— С Гришей? — Я сглотнула. — Недели две назад.

— Да? — вроде бы заинтересовалась она. — Так он у тебя всё это время пропадал?

Я плечами пожала, не зная, что ответить. А Алёна, кажется, интерес к мытью посуды потеряла, повернулась и теперь, не стесняясь, меня разглядывала.

— И что? — поинтересовалась она после паузы.

Я растерялась.

— Что?

— С Гришкой у вас как, серьёзно?

Я решила ответить честно.

— Не думаю.

Алёна кивнула, с некоторым злорадством.

— Вот и я о том же. Крутишь мужику мозги.

— Я? — не на шутку поразилась я такому выводу.

— А кто? Ты вон… красивая, — проговорила она с обвинением. — Зачем тебе такой, как он? Ты себе получше найдёшь, а с ним так… погулять. — Она качнула головой в расстройстве и от меня отвернулась. А я подумала, подумала и брякнула, хотя нужно было бы молчать:

— Думаю, Гриша взрослый и сам решит…

— Да что он решит? Что мужики, вообще, решить могут, когда рядом такая, как ты? Другим местом думать начинают. А у него и так вся жизнь наперекосяк. Хотя, — она оглянулась на меня в сомнении, — может, и хорошо, что он на тебя отвлёкся.

— Я ничего не понимаю, — пожаловалась я.

Она не поверила и вроде бы даже обиделась.

— Всё ты понимаешь.

Ну вот, я ещё осталась виноватой. Но на Гришу, после этого разговора, взглянула по-новому. Мне казалось странным, что о нём, таком внушительном, хамоватом и серьёзном, бандите, что уж тут таить, беспокоится молодая женщина, и говорит о нём, как о близком человеке, которого любой обидеть может. Словно я могу его обидеть. Знала бы, на что способен её друг, родственник или кто он ей, наверное, удивилась бы. И пожалела бы меня, а не его.

Весь оставшийся день я провела в компании детей. Алёна занималась домашними делами, мужчины возились во дворе со стареньким «жигулёнком», а я нянчилась с Ванюшкой и болтала с Алисой. Та всё чаще поглядывала на меня широко распахнутыми глазами и с явным восторгом, особенно, когда я принялась рассказывать ей о показах мод и Европе. Вопросы задавала, а потом принялась дефилировать по двору, от крыльца до калитки и обратно, изображая походку модели. Я смеялась и хвалила её. Замолкала только тогда, когда чувствовала, что Гриша смотрит на меня. Чересчур внимательно и вроде бы недовольно. Я смеяться переставала, голос понижала, а про себя начинала гадать: в чём я снова провинилась?

К вечеру объявилась ещё одна гостья. Без стука и звонка вошла во двор дома, взлетела по ступенькам крыльца и радостно позвала:

— Гриша! Хватит прятаться, вся улица говорит о том, что ты вернулся!

Я замерла у окна своей комнаты, присматриваясь к незнакомке. Как мне показалось, на вид она была ровесницей Алёны, с пышной фигурой, смелое декольте на цветастом платье подчёркивало полную грудь, тёмные кудри лежали на плечах, а задорная улыбка говорила о том, что она явно рада возвращению желанного мужчины. Вон как кричит, даже детей не стесняется. Поддавшись непонятному порыву с желанием подпортить кое-кому сладостный момент встречи, я спустилась вниз, и возникла перед незнакомкой одновременно с Гришей. Тот как раз поднялся из подвала, вытирая руки какой-то тряпкой, улыбнулся в ответ на приветствие, а потом меня увидел и несколько скис. Я же старательно улыбалась, пытаясь казаться приветливой и немного дурочкой, которой и в голову не придёт ревновать к пышнотелой жительнице села. Гриша явно понял мои намерения и взглядом меня сверлил, но особо разозлённым не выглядел, скорее уж развеселившимся. А, обращаясь к гостье, сказал:

— Привет, Свет. Хорошо выглядишь.

— Спасибо, — немного растерянно отозвалась девушка, а сама всё на меня посматривала.

Я ей кивнула.

— Здравствуйте.

За её спиной появилась Алёна, кинула в мою сторону быстрый взгляд, а подругу подтолкнула в комнату.

— Ты входи, входи. Чего стоишь, как не родная?

Я едва заметно усмехнулась. Теперь мне стала понятна забота Алёны о Гришином личном счастье. За подружку ратовала. А та только в первый момент всерьёз растерялась, и хотя не спускала с меня подозрительного взгляда, но заметно подобрела и снова заулыбалась и даже бюстом колыхнула. Это выразительное телодвижение отозвалось во мне глухим раздражением. — Может, чаю выпьем? — предложила хозяйка. — Гриш, ты чайку не хочешь?

— Чего ж не выпить, если предлагают?

— Насть, а ты…

— Нет, спасибо. Я с детьми посижу.

Встретив язвительный Гришкин взгляд, я отвернулась, отошла к дивану и присела перед детским манежем, протянула Ванюшке руку, чтобы помочь встать. Вида не подавала, но прислушивалась к тому, о чём говорили за столом и украдкой наблюдала. Гриша устроился, вальяжно развалившись на стуле, что было попросту невежливо, но видимо в порядке вещей для его уровня воспитания. Гостья, окончательная опомнившаяся от шока при виде меня, сидела рядом и болтала без умолку. И всё о каких-то глупостях, настоятельно втягивая Гришку в разговор. Тот отделывался ничего не значащими фразами, ухмылялся, интерес к своей персоне поддерживал, но не столь откровенно, как Свете бы того хотелось. Хотя, взгляд в вырез декольте опустить не забыл, и в первый раз заметив это, я лишь презрительно усмехнулась, что, надо сказать, не осталось незамеченным. И если на женское мнение мне было откровенно наплевать, то встретив Гришкин взгляд, я поспешила обратить всё своё внимание к ребёнку.

— Ты надолго приехал, Гриш?

— Завтра уеду.

— Это называется, бывать наездами, — проворчала Алёна. Посмотрела укоризненно. — Тебе гостиница здесь, что ли? Приедет на сутки, уедет на две недели.

— Алён, ты чего ворчишь на меня весь день? Всю плешь проела, как мать.

— Хоть маму не трогай. Я ей ещё расскажу, что ты творишь.

Он глаза вытаращил.

— А что я творю?

— Ты знаешь что, — весомо, с явным намёком, проговорила Алёна, и кивнула в мою сторону, видимо, не думая, что я замечу. Гришка на меня тоже посмотрел, прищурился неожиданно, и как-то посерьёзнел.

В общем, они все втроём на меня уставились. Я терпела, сколько могла, но не бревно же я бесчувственное, в самом деле? Довольно скоро я начала томиться и ёрзать, и улыбаться Ванюшке становилось всё труднее. Хорошо хоть Алиса прибежала, села рядом со мной. Взрослые тут же отвернулись, заговорили, понизив голос, а Алиса мне шепнула:

— Светка пришла.

— Я вижу, — тихо отозвалась я.

— Она хочет замуж за дядю Гришу, всегда хотела. — Девочка внимательно посмотрела на меня, окинула придирчивым взглядом, после чего сообщила: — Но ты всё равно красивее.

Я поневоле улыбнулась.

— Спасибо.

Закончив чаепитие, Света под каким-то дурацким предлогом вывела Гришу на крыльцо, я слышала их голоса, а уж что эта особа ему там внушала, об этом остаётся только догадываться. Но очень старалась, не замолкала ни на секунду. Я только посмеивалась над тем, как некоторым замуж охота. Даже на подобного типа ловушки серьёзные расставляют, а между тем у Гришки на лбу крупными буквами написано — бандит. Он даже сидел. Кстати, интересно, она в курсе, что он сидел? Хотя, конечно, в курсе. Но устоять-то невозможно. А в кругу семьи Гриша не кажется особенно грозным и нелюдимым, даже к сестре (насколько я понимаю, Алёна его сестра) прислушивается и на уступки идёт, про маму говорит… У всех есть мамы, это точно. Даже у бандитов и уголовников.

На крыльцо я вышла только после того, как увидела в окно Свету, идущую по улице. Голоса на крыльце ещё минуту назад смолкли, Гриша в доме не появился, и я выжидала, а когда поняла, что его зазноба ушла ни с чем, рискнула выйти. Гришка сидел на перилах и курил, я же встала напротив и руки на груди сложила.

— Как посмотрю, даже тебе, суровому и закалённому в боях воину, ничто человеческое не чуждо.

— Ты о чём? — с ленцой переспросил он.

Я отвечать не стала, лишь изобразила пышные формы на уровне своей груди.

Этот гад ухмыльнулся.

— На себе не показывай.

Я фыркнула в пренебрежении.

— Я такому никогда не завидовала.

— Ну конечно, — не поверил он.

— Да? — всерьёз обиделась я. — Так чего ты сидишь? Беги, догоняй.

— Догоню. Послезавтра. Думаю, когда у меня в кармане будет два лимона, Светка мне обрадуется с особым пылом.

Я судорожно кашлянула и стала смотреть в сторону.

— Ещё бы. Переведёт все мои деньги на дешёвые цветастые платья.

Гриша с перил спрыгнул, а окурок определил в самодельную пепельницу неподалёку.

— Они не твои, они Поляка.

— Не вижу никакой разницы.

— Да? А я вижу.

Алёна появилась на крыльце и посмотрела на нас с тревогой.

— О чём вы говорите?

— Мы? — Гриша ей улыбнулся. — Ни о чём. Настька сцену ревности мне устроила. Очень уж её Светка впечатлила.

Я в возмущении приоткрыла рот, хотела двинуть ему кулаком в бок, но сдержалась из-за Алёны. Та же пробормотала, с подозрением поглядывая на брата:

— А мне послышалось…

— Послышалось, Алён, послышалось. Иди, Ванька вон плачет.

Как только она ушла, поспешив на плач ребёнка, Гриша схватил меня за локоть и втащил в дом, подтолкнул в сторону лестницы.

— Иди в комнату.

— Не понимаю, почему ты сердишься, — проговорила я, потирая локоть. — Я ничего такого не сказала.

— Конечно, если мозгами не пользоваться, можно всё, что угодно болтать.

Я села на кровать, опустила голову.

— Я всё понимаю, я тебе мешаю. И болтаю глупости. Наверное. Но, слава богу, завтра всё закончится, и мы друг другу не будем нервы трепать. Ведь так?

— Очень на это рассчитываю.

— Алёна твоя сестра?

— Сестра, — подтвердил он, уставился на меня и сказал: — Поэтому подумай о ней и о её детях, когда захочешь поведать мужу о своих несчастьях.

— Я ничего ему не скажу. Ни про тебя, ни про… других. Я же обещала. Но если ты не поверил мне, зачем же привёл сюда?

— А куда? В лесу с тобой ночевать прикажешь? А соваться в город раньше времени, да ещё прибежище там искать… Так что, пользуйся моей добротой.

Гришка кровать обошёл и лёг, закинул руки за голову, а я повернулась и стала на него смотреть. Надоело ему это уже через минуту, он взгляд на меня перевёл и глянул недобро.

— Чего?

— Гриш, за что ты сидел?

— Ого.

— Я серьёзно спрашиваю.

— Зачем?

— Просто… Мне надо знать.

— Какая ты таинственная, душа моя.

— Ты ответишь?

Он носом шмыгнул, потаращился на потолок.

— За убийство я сидел. Полегчало?

— Нет, — честно призналась я.

— Вот и славно.

— Ты правду мне говоришь?

— Да что же это? — начал заводиться он. — Настя, если я с тобой спал, это ещё не значит, что я стал твоей ручной собачкой. Не надо задавать вопросы, ответы на которые тебе знать не следует. Можно нарваться на неприятности.

Я помолчала, раздумывая и водя ладонью по покрывалу.

— А ты давно… ну…

— Откинулся? — подсказал он нужное слово. Я невольно поморщилась, а Гришка усмехнулся. — Три месяца назад. И жизнь моя за эти месяцы мало напоминает рай.

— А чего тебе не хватает? У тебя сестра, племянники… мама.

— Эх, жалко здесь погреба нет, — проговорил он с сожалением. А при взгляде на меня, глаза его сверкнули. — Но зато есть подвал.

— Хватит меня запугивать! Я уже привыкла, и мне не страшно. — Я повернулась к нему спиной и спустила ноги на пол. Гришка за моей спиной усмехнулся.

— Это потому что я только пугаю, но могу перейти и к решительным действиям.

Я нос кверху задрала, решив, что разговаривать с ним больше не буду. И уж точно не ожидала, что он ко мне полезет. Почувствовала прикосновение к своей спине, Гриша не осторожничал и не спрашивал разрешения, ладонь нырнула под футболку, пальцы пробежались по моему позвоночнику вверх, и меня будто током ударило. Я попробовала отодвинуться, но меня тут же вернули обратно, и уже через секунду я оказалась лежащей на его груди, перепуганная подобной резвостью, и пытаясь оттолкнуть его.

— Отпусти меня, мы об этом не договаривались.

— А мы, вообще, деталей не обговаривали. Помню, ты так торопилась вчера…

Я руками в его грудь упёрлась, но быстро выдохлась и попросила:

— Гриша, пожалуйста.

Он перестал со мной бороться, но по-прежнему крепко держал, ладони лежали на моей спине, а я бурно дышала, чувствуя, насколько они горячие.

— Тебе противно?

— Нет, дело не в этом. То есть… — Я зажмурилась на мгновение. — Ты же сам всё знаешь.

Он заинтересовался.

— Ты о чём?

— Я о том, что я люблю своего мужа! А ты не имеешь права меня заставлять, это просто низко.

— Ах вот как. Разве я говорил, что собираюсь заставлять? У нас обоюдовыгодная сделка.

Я смотрела в его глаза и думала.

— Гриш, ты зачем это делаешь?

Он плечами пожал, то ли заигрывая, то ли издеваясь надо мной.

— Отпусти меня, и иди к своей Свете, она обрадуется.

— Да?

— Да! У неё гордости куда меньше, чем у меня.

— Откуда ты знаешь?

— Она так отчаянно колыхала перед тобой бюстом, что только слепой не догадается!

Гриша руки разжал, и я съехала к нему под бок, от неожиданности охнув. А он с кровати поднялся, сунул ноги в кроссовки.

— Думаю, я так и поступлю. Что я, действительно, зря силы-то растрачиваю. Там хоть есть за что подержаться, две тебя. И молчать умеет, когда надо. А от тебя у меня только головная боль и никакого удовольствия.

— Свинья, — пробормотала я, когда он из комнаты вышел, шарахнув дверью о косяк. Сделала глубокий вдох, но от слёз меня это всё равно не спасло, и я поторопилась их смахнуть. Легла и повернулась спиной к двери. Выждала минуту, боясь и одновременно надеясь, что он вернётся, после чего прошептала: — Я хочу, чтобы всё это кончилось.

Уж не знаю, обиделся ли Гришка, или всерьёз увлёкся прелестями Светланы, но к ужину не вернулся. Я силилась улыбаться хозяевам дома, но притворяться спокойной у меня плохо получалось. Гоша поглядывал на меня со смятением, словно виноватым себя чувствовал, а Алёна разрывалась между женской солидарностью и уверенностью в том, что я её брату не пара, и, кажется, тоже на Гришку злилась, из-за того, что поставил её в дурацкое положение. Я же, если честно, больше переживала не из-за того, что Гриша к Свете за утешением подался, а из-за того, что, возможно, не подался и попросту сбежал. Плюнул на деньги и решил, что лишние проблемы ему не нужны. Хотя, с чего бы ему на деньги плевать, да ещё бросать меня в доме родственников? Я молча помогала убирать со стола грязную посуду, раздумывала о том, как будет развиваться ситуация, и что мне делать в том или ином случае. В конце концов, решила, что если Гришка до утра не объявится, я хозяев поблагодарю за приют, попрощаюсь и уеду в город, на автобусе или маршрутке, что тут ходит? А уже из города позвоню Серёже, и он меня заберёт домой. А уж что рассказать ему о «побеге», я найду.

Но не смотря на то, что выход я, кажется, нашла, уснуть не могла долго. Крутилась с боку на бок, таращилась в темноту и прислушивалась к звукам на улице. Вот собака залаяла, вот машина проехала, следом мотоцикл, смех послышался вдалеке, а вот калитка скрипнула, причём совсем близко. Я на локте приподнялась, прислушиваясь, но шагов так и не услышала. Что и не мудрено, Гришка всегда передвигался абсолютно бесшумно. Поэтому и не удивилась, когда дверь комнаты открылась, и он вошёл. Я даже не успела на подушку опуститься, так и замерла, наблюдая за ним, с беспокойством, надо сказать. Он только вошёл, а я уже уловила запах водки.

— Ты никак ждёшь? — издевательским шёпотом поинтересовался он.

— Вот ещё, — фыркнула я. — Просто ты топаешь, как слон, — соврала я. Легла, а сама обдумывала, как бы мне ему намекнуть, чтобы шёл ночевать в другую комнату, дом, слава богу, не маленький. Но снова пререкаться с ним я как-то опасалась. И пока опасалась, он разделся и лёг. На пионерском от меня расстоянии. Я поняла так, что он всё-таки обижен. Подумать только! Стокилограммовый малыш обиделся на меня за то, что я не пошла у него на поводу. Я взяла и ещё отодвинулась. И назло ему, и для того, чтобы не задохнуться от резкого запаха алкоголя. Гришка голову отвернул, дышал в сторону, и вскоре его дыхание стало глубоким и ровным. А я продолжала лежать, и смотреть на него. В темноте видела лишь очертания, но мне большего и не нужно было. Думала о том, что совсем скоро всё останется позади. Наконец-то. И, наверное, я испытаю невиданное облегчение. Так хочется поскорее его испытать, потому что пока что, с каждым днём, я теряюсь всё больше. Реальность отступает, её заслоняет лес, старая избушка, болото и этот человек, который сейчас спит рядом. С какой стати он, вообще, спит рядом со мной, в одной постели? Никого другого кроме мужа рядом со мной быть не должно. Но это случилось, и я не знаю, что делать и как всё это поскорее забыть. Прошлую ночь, грозу, чужие губы на своём теле, ощущения, предательские и низменные. Может быть я и смогу соврать Серёжке, смогу скрыть и не проговориться о произошедшем, но как вычеркнуть из памяти своё предательство — не знаю. И с каждым днём вранья и скрытничества, предательство будет разрастаться и, в конце концов, я сама стану считать себя законченно лгуньей. Но не зря же говорят, что есть ложь во благо. И иногда нужно совершать плохие поступки, спасаясь. И я поступила именно так, я спасала свою жизнь, и если Сережа не узнает страшной правды, ему будет намного легче жить. Так что я поступаю правильно, а с собственной совестью я постараюсь договориться.

Одно неизменно: я хочу, чтобы всё поскорее закончилось. Хочу свою жизнь обратно, покой и стабильность.

Проснулась я оттого, что Гришка сильно сжал меня, потягиваясь. Глаза открыла, тут же загородилась рукой, спасаясь от яркого солнечного света, и следом уже поняла, что крепко прижата к мужскому телу, и мужчина за моей спиной просыпается. Вздыхает, тыкается носом мне в шею и потягивается. В первый момент, ещё находясь в полудреме, я откинула голову ему на плечо, позволила себя погладить по боку и животу, а следом глаза в страхе распахнула и поспешила отодвинуться. Но это не так-то просто было сделать, Гриша держал меня крепко, в инстинктивном желании добиться взаимности и продемонстрировать степень своего утреннего желания. Это я как раз хорошо чувствовала, и запаниковала. Но вырываться и кричать было опасно, и поэтому я попыталась осторожно отодвинуться от него, потом села на постели, всё ещё удерживаемая мужской рукой. На Гришку посмотрела, он лежал с закрытыми глазами, уткнувшись носом в мою подушку, щёки потемнели от щетины, и так он выглядел ещё более зверски, а оттого странно — лёжа на белоснежном сатиновом постельном белье. И я впервые разглядела побелевший от времени шрам на его ребрах с левой стороны. Сглотнула, от накатившего волнения, взгляд отвела, а потом потрясла Гришку за плечо.

— Просыпайся, Гриш.

Он угукнул без всякого намерения открыть глаза. Я ещё потрясла и добавила требовательности в голос.

— Гриша.

Он выдохнул, губами причмокнул и перевернулся на спину, раскинув руки в стороны. Я решила дать ему минуту, волосы пальцами расчесала и собрала их в хвост. Посмотрела за окно и неожиданно вздохнула, как перед тяжким испытанием. Почувствовала взгляд, направленный мне в затылок, повернулась, но сказать ничего не успела, дверь без стука открылась и в комнату заглянула Алёна. На руках у неё был ребёнок, и она, кажется, запоздало вспомнила о том, что неплохо было бы проявить деликатность. А я, хоть и была в футболке, которая скрывала от постороннего взгляда мою наготу, под её взглядом ощутила себя голой и смутилась.

— Вы разбудить просили. Автобус через час.

Гриша со стоном потянулся.

— Встаём, Алён.

Она дверь закрыла, Гришка без всякого промедления на кровати сел, наклонился за своими джинсами, а я продолжала сидеть, не в силах справиться с эмоциями. Этим утром они меня прямо душили, а смысла их я понять не могла.

— Ты только не пропадай снова, — попросила его Алёна на прощание, целуя в щёку и пристально вглядываясь в его лицо. — Звони обязательно. И матери позвони.

— Конечно.

— Не конечно, Гриша, а позвони. Мне надоело оправдываться перед ней.

— А ты не оправдывайся. Скажи всё, как есть.

— Ты шутишь?

— Нет, — серьёзно ответил он, а после улыбнулся и обнял сестру за плечи. — Я позвоню завтра, — пообещал он.

— Хотя бы через неделю позвони.

Он усмехнулся.

— Хорошо, через неделю.

Алёна перевела на меня взгляд и неожиданно попросила:

— Напомни ему, чтобы позвонил.

Я рот открыла, не зная, что сказать. В итоге кивнула.

— Конечно.

— Да, ты мне напомни, — передразнил Гриша, когда мы на улицу вышли. — Через недельку.

— А что я должна была ей сказать? — огрызнулась я.

Он плечом дёрнул и взял меня за руку. Шаг мы ускорили.

На автобус едва не опоздали. Когда подошли, он уже подъехал к остановке, мы заторопились, но я всё же успела краем глаза увидеть Свету, которая выходила из магазина. Увидела нас, остановилась и приложила руку к глазам, закрываясь от солнца и наблюдая за нами. Я не удержалась и махнула ей рукой, а за это Гришка несильно ткнул меня кулаком в поясницу, когда я в автобус входила.

— Куда мы направляемся? — спросила я, когда автобус в город въезжал.

— За ключом от банковской ячейки. Где он, говоришь?

— В маминой квартире, — с готовностью отозвалась я, приберегая плохие новости напоследок. — Вот только…

Гриша голову повернул и вперил в меня тяжёлый взгляд.

— Что?

— От неё ключей у меня нет. Как ты понимаешь.

— А-а. Ну, это ничего.

— Да? — подивилась я. — Что ж, тебе виднее. И ещё…

— Что ещё?

— В соседней квартире живёт Серёжина мама. Как нам мимо неё пробраться?

Гришка разглядывал меня почти с умилением.

— Дорогая, если бы ты знала, как ты меня бесишь.

Я отодвинулась от него, прижимаясь плечом к холодному стеклу.

— Я же тебе говорила об этом, — возмутилась я шипящим шёпотом. — Говорила, что тётя Валя жила с нами дверь в дверь.

— Где ключ лежит?

— В комоде. Там такая шкатулочка, синенькая, с голубым бантиком. А почему ты спрашиваешь?

— Я один пойду, ты подождёшь на улице.

— Да? — Хотела спросить, как он собирается в квартиру попасть, но взглянув на его небритую, устрашающую физиономию, решила, что мне лично без разницы, как он внутрь попадёт. И вместо расспросов начала его инструктировать: — Вот в этой синей шкатулке ключ, с биркой, а ещё… На стенке, там где книги, лежат мои водительские права. Их тоже возьми, они понадобятся.

— А почему права там?

— Это старые. Я их потеряла… думала, что потеряла, мне другие сделали, а потом я эти нашла. Ну и… — Гришка всё смотрел и смотрел на меня, смотрел и смотрел. Я разозлилась и стукнула его по руке. — Хватит на меня таращиться, лучше запоминай.

— Я стараюсь.

От его тона я пренебрежительно фыркнула и отвернулась к окну.

Оказавшись в городе, я неожиданно почувствовала дискомфорт. За две недели в лесу отвыкла от шума и людей. А ещё мне казалось, что как только я выйду из автобуса, на меня набросятся с криками: «Нашлась, нашлась, она нашлась!». Но никто ко мне не бросился, даже не взглянул в мою сторону. Ещё бы, с волосами, заплетёнными в хвост, в дешёвенькой футболке и джинсиках с барахолки, я выглядела обычной дачницей. Гриша снова взял меня за руку, и мы направились на троллейбусную остановку, чтобы добраться до квартиры моей матери. Почти не говорили, и даже зайдя в троллейбус, разделились: я села на сидение, а Гришка стоял на задней площадке и зорко на меня поглядывал. Наверное, боялся, что на какой-нибудь остановке я неожиданно вскочу и сбегу от него, а он среагировать не успеет. Конечно, можно было бы попробовать, и у меня даже все шансы были, вот только… Смешно признаться в этом, но я хотела отдать ему эти деньги. Чтобы быть уверенной в том, что он уедет. Чтобы не думалось, чтобы не оглядываться с опаской, ожидая, что он появится, желая стребовать должок. А ведь ещё может изловчиться и сообщить Серёжке кто и почему помог мне сбежать из плена. Этого точно допустить никак нельзя, и я решила подстраховаться. Отдать ему деньги и распрощаться навсегда. Ведь ему глупо будет болтаться по городу с такой прорвой чужих денег.

— Только попробуй сбежать, — предупредил меня Гриша, когда мы к дому подходили. Он подтолкнул меня к зарослям сирени, мы ненадолго там обосновались и принялись оглядываться, изучая территорию. Точнее, Гриша пристально приглядывался к тому, что происходило во дворе, а я лишь бестолково таращилась, от барабанной дроби в висках ничего не слыша и не воспринимая. А когда я на его слова никак не отреагировала, он меня за руку дернул. — Ты слышишь меня?

— Слышу, — отозвалась я сквозь зубы.

— Если ты смоешься…

— Куда я смоюсь, идиот, ты в квартиру моей матери идешь.

Гриша удовлетворенно кивнул.

— Помни об этом.

Я разозлилась, больше оттого, что чувствовала себя крайне неспокойно, и поинтересовалась:

— Ты идешь?

— Не шипи на меня, я сам знаю, что делать. — Отвернулся, и снова начал оглядывать двор, а я нос морщила, потому что в кустах пахло далеко не сиренью, а скорее уж кошачьей мочой.

Через двадцать минут Гриша все-таки ушел, я видела, как он не торопливо шагает к подъезду, курит, и совсем не выглядит взломщиком квартир, не смотря на свою внешность. Я осталась нервничать в кустах, притопывала ногой от нервозности, и успокаивала себя тем, что много времени, чтобы обнаружить нужные вещи, ему не потребуется. Вот только вопрос, как он в квартиру попадет?

К моему огромному удивлению, из подъезда Гриша вышел уже через десять минут. Все также не спеша направился обратно, а я полезла наружу через кусты. Никого из знакомых, и вообще людей, видно не было, и я, опережая Гришку, поспешила подальше от знакомых мест. Завернула в маленькое кафе, что располагалось в подвале одного из домов. В тесном зале царил полумрак, небольшие окна располагались высоко, и единственное, что можно было в них рассмотреть, так это ноги, спешащих мимо людей. Я села за столик в углу, Гриша сел напротив, уже через полминуты после меня войдя в кафе.

— Ну что? — жадно поинтересовалась я. Кажется, во мне начала просыпаться тяга к авантюрам.

Он молча выложил на стол ключ от ячейки и мое водительское удостоверение. Я схватила ключ.

— Он! — На Гришу я взглянула с уважением. — Ты быстро справился.

— Опыт не пропьешь, — порадовал он меня.

— Как ты дверь открыл?

— Отмычкой, как.

— У тебя отмычка есть?

Гриша откровенно скривился, после чего поискал глазами официантку. Не нашел и поднялся.

— Пожалуй, угощу тебя в преддверии большого куша. Что ты хочешь?

— Кофе и пирожное. Песочное. Я люблю песочное пирожное.

— А зачем ты мне это говоришь?

Я пожала плечами. Действительно, зачем я ему это говорю?

Через час мы уже были у банка. Если честно, я занервничала. Словно мне надлежало войти в банк и по поддельным документам получить чужие деньги. Если вдуматься, деньги на самом деле чужие, Сережины, и дал он мне их совсем не для того, чтобы я отдала их какому-то уголовнику. Но с другой стороны, разве он пожалел бы их ради моего освобождения из лап разбойников? Я украдкой кинула взгляд на эти самые лапы, и почувствовала вспышку жара в груди. То ли смущение, то ли гнев из-за того, что нас связывало.

— Ты пойдешь со мной? — спросила я Гришу.

Он усмехнулся и головой покачал.

— Нет, дорогуша, теперь твоя очередь геройствовать. Зачем нервировать банковских работников. Буду ждать тебя в кафе напротив.

Я глубоко вздохнула.

— Пожелаешь мне удачи?

— Зачем? Ты за своими деньгами идешь, разве нет?

Легко ему говорить. А я нервничала ужасно. Но мне повезло, в том, что обслуживала меня девушка. С мужчиной мне было бы психологически тяжелей. А девушке я отстраненно улыбнулась, и направилась следом за ней в хранилище. Подойдя к ячейке, закрыла ее собой, чтобы девушка не заметила, как сильно у меня руки трясутся. Переложила деньги в пакет, заперла ячейку и направилась к выходу, каждую секунду боясь, что меня остановят.

Гришка сидел за столиком под цветастым зонтиком, боком к дороге, пил пиво и украдкой посматривал на двери банка. Видимо, меня упустить боялся. Я дорогу перешла, присела за столик, тот хлипко покачнулся на пластмассовых ножках, но внимания на это не обратили ни я, ни Гришка. Я молча пакет на стол поставила и отвернулась, а Гришка подло ухмыльнулся. Пальцем края раздвинул и заглянул внутрь.

— Не картинка, загляденье, — проурчал он, а я всерьёз поразилась рокочущим ноткам в его голосе. Подумать только, я такого даже во время близости не слышала, а тут поди ж ты… Истинная Гришкина страсть открылась. Деньги.

Деньги, деньги, деньги!.. Чёрт бы их взял.

— Что теперь делать? — спросила я тускло.

— Звони мужу, ты же хотела.

— Прямо сейчас?

— Хочешь, пива выпей.

— Не хочу я пива, — разозлилась я на его бестолковость. — Я вообще его не люблю.

Гриша пакет взял, в руке взвесил, а я вдруг поняла, что он собирается встать из-за стола. Посмотрела растерянно.

— Ты уходишь?

Он спокойно кивнул.

— Да, думаю, пора прощаться. Ты чего так смотришь, Насть?

Я головой замотала, с каким-то отчаянием.

— Не понимаю, что мне делать дальше.

— Мужу звони, — повторил он. Достал что-то из кармана и мне протянул. — Вот, прощальный подарок. Телефона-то у тебя нет.

Я взяла телефонную карточку из его рук, уставилась на неё, разглядывая яркую картинку.

— Что мне ему сказать? Как я сбежала?

— Не вдавайся в подробности, — посоветовал он. — Скажи, что все удачно сложилось, они напились, а ты сбежала. По лесу долгу бродила, но всё-таки вышла на шоссе. Там поймала машину и доехала до города.

Я закуталась в кофту, на Гришу не смотрела, но кивнула.

— А… про похитителей? Он же спросит.

— Придумай что-нибудь, Насть. Подальше от истины. Ну что ты нос-то повесила?

Конечно, ему хорошо говорить. Ему уйти не терпится, я же вижу. Деньги получил, а всё остальное уже неважно.

— Хорошо. — Я заставила себя поднять глаза, и даже улыбнулась, как мне показалось, получилось вполне равнодушно. Но спросила: — Ты уедешь, Гриш?

Он моргнул, а взгляд чистый-чистый.

— Я же пообещал.

В горле запершило, но я кивнула.

— Хорошо. Тебе нужно уехать. Нужно начать всё сначала…

— Насть, завязывай меня лечить. — Его ладонь легла на моё плечо, поднялась к щеке, прикоснулся и тут же руку убрал. — Ну, пока, Настька. — В глаза мне посмотрел. — Съезди в Куршевель, отвлекись.

Я сунула руки в карманы кофты, потому что они заледенели, а сама смотрела в сторону.

— В Куршевель уже не ездят, Гриш.

— Да? — Вроде бы удивился он. Потом плечом дёрнул. — Отстал я от жизни. Надо проработать этот вопрос.

Подмигнул мне на прощание, и пошёл прочь. Я смотрела ему вслед, и мне безумно хотелось взять бокал с недопитым им пивом, и швырнуть ему вдогонку. И попасть бы, и именно по голове. Когда Гриша скрылся за углом, я выдохнула. Зло, и легче мне совсем не стало. Из-за стола поднялась и пошла искать телефон-автомат, чтобы сообщить любимому мужу благую весть: я сама себя спасла.

Серёжка с такой силой сжимал меня в объятиях, что я даже постанывала. И мужу радовалась, не смотря на полный душевный раздрай, который, конечно же, переполнял меня из-за усталости и последних насыщенных происшествиями дней.

— Главное, что ты живая.

— Живая, — согласилась я. Мы неслись на автомобиле по улицам города, Серёжка торопился доставить меня домой, а я прижималась к нему, жмурилась, не желая ни с кем взглядом встречаться, и думала, как мне мужу сказать, что я профукала столько денег. О том, где сейчас «ходят» эти деньги, думать не хотелось.

Серёжа гладил меня по волосам, дотронулся до хвоста, и я почувствовала, как его рука замерла. Поторопилась отодвинуться.

— Всё нормально, Серёж.

Он смотрел на меня очень внимательно, во взгляде была досада на самого себя, видимо, мучился из-за того, что помочь мне ничем не смог.

— Я не буду тебя сейчас ни о чём спрашивать, — сказал он. — Мы приедем домой, ты отдохнёшь, выспишься… А потом мне всё расскажешь, да?

Я кивнула. Муж помолчал, после чего не удержался и попросил:

— Только скажи мне, с тобой… всё хорошо?

Я взяла его за руку и сжала тёплые пальцы.

— Хорошо. Правда. Может, это странно, но всё хорошо.

— Я чуть с ума не сошёл.

Я натянуто улыбнулась, снова прижалась к нему и вздохнула. Счастливо, облегчённо, а главное, устало, что позволило мне промолчать всю оставшуюся дорогу до дома.

Первое, что бросилось в глаза, когда мы въехали во двор, это количество охраны. Я из машины вышла, огляделась, и почувствовала себя запертой в коробке, под прицелом сотни глаз. На Серёжу посмотрела, а он выражению моих глаз удивился.

— Что-то не так?

— Зачем столько охраны?

Он растерянно моргнул.

— И ты ещё спрашиваешь?

— Но ведь охрана не спасла, Серёж.

Молодой человек характерной наружности за моей спиной странно повёл плечами, и я оглянулась на него с опаской. А муж обнял меня за плечи и повёл к дому.

— Ты об этом не думай. Я всё решу, уже совсем скоро. Тебе не о чем беспокоиться. — Поцеловал меня в висок, руку мою сграбастал.

— Колье у меня отобрали, Серёж.

— Да Бог с ним.

Я грустно улыбнулась.

— Мне волосы тоже куда больше жаль.

Он ободряюще улыбнулся. Сказал:

— Отрастут.

Улыбка с моего лица сползла, и я покачнулась. Серёжка сразу в плечи мои вцепился.

— Что такое? Плохо?

Я заставила себя сделать глубокий вдох.

— Нормально. Мне на самом деле нужно отдохнуть.

В спальню я входила, ощущая, как мне на плечи давит груз тоски и вины. Настолько огромный, что я даже радости из-за возвращения домой не чувствую. Облегчение — да, из-за понимания того, что сейчас налью ванну, добавлю в воду любимое апельсиновое масло, кину горсть морской соли, опущусь в горячую воду и проведу ближайшие полчаса в блаженной тишине, а затем лягу в свою удобную, мягкую, приятно пахнущую постель. А вот радости во мне нет. Наверное из-за не оставляющего меня предчувствия — ничего еще не кончилось. Зная Серёжку, могу сказать, что он не остановится, пока не доберётся до своих обидчиков. Даже сейчас слышу его каменный голос, раздающий приказы охране во дворе. Я кофту сняла, бросила её на пол, в угол, чтобы домработница выбросила, подошла к окну и отдёрнула штору. Увидела мужа, он стоял спиной к дому и меня заметить не мог. Плечи расправлены, спина прямая, руки в карманах брюк, и кивал, слушая начальника своей охраны. Ефимов был грозен и казался агрессивным, вроде бы ждал приказа, всего одного слова, чтобы броситься громить крепости противников. Занавеску я задёрнула и минуту стояла, раздумывая, что всё это значить может. Вдруг они уже знают?.. Знают, что знаю я, и даже то, что мне неведомо? И самое интересное: желаю я им удачи или нет?

— Анастасия Николаевна.

Я оторвалась от своих раздумий и обернулась. Увидела домработницу в дверях.

— С возвращением.

Я кивнула, не совсем понимая, к чему относится её улыбка.

— Вам что-нибудь нужно?

Что мне нужно?

— Я… приму ванну, — решила я. — Принеси мне чай, пожалуйста. Как всегда, ромашковый…

— С долькой лимона, — закончила за меня девушка. — Конечно.

— И ещё, Кристина, я переоденусь, а всю одежду, что на мне сейчас, выброси.

Понадобилась секунда, после чего Кристина кивнула.

— И передай моему мужу, что я хочу побыть одна. Хотя бы полчаса.

Чай мне принесли, как только я опустилась в воду. Откинула голову на бортик ванны и блаженно прикрыла глаза, и вот тут Кристина после короткого стука вошла и подала мне чашку. И тут же молча удалилась. Я сделала глоток любимого чая, вытянула ногу, подняв её над водой, и поглядела на большой синяк на икре. Больше в моей жизни нет леса, болота, коряг и вечеров, которые я проводила на скамейке, глядя на заходящее солнце. В памяти мелькнул Гришкин образ, как он сидел на ступеньках крыльца и курил, но я поторопилась отогнать от себя мысли о нём.

«Это пройдёт», — успокоила я себя. — «Мне нужен ещё час, один вечер, я проникнусь чувством безопасности, и позабуду обо всём».

А через секунду мысленно добавила: «Надеюсь, этот олух успеет смотаться из города».

В этот день Серёжка задавать мне вопросы поостерёгся. Видел, что рассказывать о том, что со мной произошло, я желанием не горю, и, видимо, решил не волновать меня. Я ещё напустила в глаза печали и скорби, прикинулась безумно уставшей, и меня оставили в покое. Но только на один вечер. Я чувствовала, что Серёже в компании с Ефимовым, не терпится выяснить некоторые детали, видимо каких-то сведений им для полноты картины не хватало. Как только я спустилась к завтраку, они начали переглядываться, не зная, как начать разговор. Хотя, я была уверена, что Ефимов, с его опытом, прекрасно знал, как надо допрашивать людей, а вот Серёжа осторожничал, боясь неловким словом меня расстроить, а то и вызвать новую истерику. Надо сказать, что перед сном я немного поплакала, нервы всё-таки у меня не железные, и они, в конце концов, сдали, особенно после того, как муж начал задавать осторожные вопросы по поводу того, не причинили ли мне похитители какого-либо вреда. Я поняла, к чему он клонит, перепугалась, начала отнекиваться и заверять его, что меня и пальцем не тронули и, в конце концов, заплакала. Серёжа принялся меня утешать, а я ещё сильнее разревелась, призналась ему, как сильно я испугалась, оказавшись в незнакомом месте, наедине с головорезами, не зная, чего от судьбы ждать. Уснула я несчастная и в слезах, и, судя по всему, впечатление произвела, потому что сейчас муж на стуле ёрзал, и не знал, как вывести меня на разговор и стоит ли вообще это делать. Решив, что если я и дальше буду усиленно изображать жертву, то это может повернуться против меня же, я решила не противиться судьбе, и, выпив кофе, сообщила:

— Серёж, я готова ответить на все вопросы.

— Ты уверена? — серьёзно спросил он.

— Да. Вам ведь это важно?

— Очень важно, Анастасия Николаевна. — Ефимов отодвинул стул и присел напротив меня. Мне хватило пары секунд его прямого взгляда, чтобы начать искать в столовой пятый угол. Почувствовала себя преступницей, честное слово.

— Милая, мы столько дней тебя искали. Весь город перевернули.

Я мысленно усмехнулась. Можно было хоть три раза его перевернуть. Толк-то какой? И, кстати, в этом как раз можно признаться.

— Меня держали за городом. В лесу.

— В лесу?

— В деревне?

— Нет. Дом посреди леса. Вокруг никого.

— Вы видели лица похитителей?

— Да, они не прятались.

Мужчины переглянулись.

— И что? Расскажи всё по порядку. Тебя похитили из ресторана…

— Из ресторана. Я пошла в туалет. Там никого не было. Ни в коридоре, ни в туалете. Потом услышала шаги, кто-то за дверью остановился, я подумала, что меня ищут, выглянула. А там молодой человек… В костюме и с микрофоном за ухом, как у охранника. Он ко мне по имени-отчеству обратился, сказал, что ты, — я посмотрела на мужа, — ждешь меня во дворе… что сюрприз… Я подумала про фейерверк, как помнишь, на мой день рождения?

Серёжка кивнул, всё больше каменея лицом и не спуская с меня виноватого взгляда.

— Ну вот. — Я руки на столе сцепила, демонстрируя степень своего волнения, и смотрела на них, а не на мужчин. — Мы вышли, а потом мне чем-то вонючим рот зажали, и я сознание потеряла. А очнулась уже… в лесу.

— Анастасия Николаевна, пожалуйста, попытайтесь вспомнить какие-то детали, лица, возможно, они имена называли. Они вам как-то представлялись?

Я губы облизала.

— Я слышала пару раз… Кого-то называли Сашей, а другой кажется Володя. — Почему я вру родному мужу? У меня язык отсохнет, я уверена. — А мне они не представлялись, да и необходимости не было, со мной никто не разговаривал.

— Где тебя держали?

— В закрытой комнате. Выходила я из неё только с кем-то.

— Описать их сможете?

— Конечно, — не стала я отнекиваться. Чего не описать выдуманных людей?

— Это хорошо. — Ефимов пальцами по столу побарабанил. А Серёжка потянулся ко мне и взял за руку, потом даже наклонился и губами к ней прижался.

— Всё кончилось, Стась.

Я улыбнулась ему с видом мученицы.

— Расскажите, как вам удалось сбежать.

Я вздохнула. Хотела себе кофе налить, но Серёжка продолжал держать меня за руку, это было трогательно, и прерывать момент нежности и заботы показалось мне неудобным.

— Обыкновенно. Они много пили, и мне оставалось только ждать. Я никаких неудобств и проблем им не доставляла, вела себя тихо, и, в конце концов, однажды они забыли запереть дверь. Я этим воспользовалась и ушла. В лесу, правда, было страшно, идти пришлось долго. — Вспомнила, что мне Гриша говорил, и добавила: — Наконец вышла на шоссе, поймала машину и приехала в город.

— Сколько людей приезжало в домик? Какие-нибудь разговоры вы слышали? Имена, клички?

Ефимов был дотошен и упрям, но я старалась проявлять терпение, отвечала на все вопросы и изо всех сил демонстрировала старание и желание помочь. Говорила много, но больше пространно, не вдаваясь в детали. Хотя некоторые его вопросы мне не понравились. Он будто пытался поймать меня на лжи. А потом спросил про болото.

Я глаза распахнула.

— Болото? Какое болото?

— В лесу, по которому вы шли, было болото? Какой там лес? Сосны, ельник?

— Какая разница?

Ефимов на стуле откинулся, крутил в руках чайную серебряную ложку.

— Ну как же, область у нас большая, лесов много, и он разный.

— Зачем вам лес? Я и так знаю, из какого района я приехала.

— Из какого?

— Из Пригорья. Я же машину ловила, вы помните?

— Да, да, конечно. Номер запомнили?

Я губы облизала.

— Чей номер?

— Машины, которая вас подвозила. Кто за рулём был — мужчина, женщина? Вы познакомились?

Я сжала руку в кулак, позабыв, что Серёжа её по-прежнему ладонью накрывает.

— Нет, я не знакомилась ни с кем! — возмущённо проговорила я. — Не знакомилась! Я сбежала от похитителей! Я по лесу шла, одна! А это страшно. Я боялась погони. И должна была знакомиться с водителем?! Серёжа, скажи ему!

— Жень, в самом деле…

Ефимов как по заказу навесил на лицо вежливую улыбку.

— Извините, Анастасия Николаевна, это моя работа. Мы ищем ваших… обидчиков.

Я чопорно поджала губы и вздёрнула нос.

— Я понимаю. И я хочу помочь, но мне кажется, что вам мои ответы не так уж важны. У вас своё… мнение.

— Ваши ответы очень важны, поверьте.

— Верю, — проговорила я в сторону. Руку свою всё-таки освободила и налила себе кофе. — Ещё вопросы у вас есть?

— Есть, но я, с вашего позволения, задам их вам позже. Хорошо? Когда обдумаю полученную информацию.

Коломбо фигов. Я посверлила Ефимова взглядом, потом поднялась.

— Тогда я пойду к себе, я устала.

По лестнице я поднималась, кипя от негодования. Как может этот человек не верить тому, что я говорю? Я никогда — никогда! — не врала мужу, повода не было, а мне всё равно не доверяют. Или по моему лицу заметно, что я вру? Мама всегда говорила мне, что лучше не врать. Когда я вру, у меня уши краснеют. Я машинально схватилась за свои уши.

Серёжка поднялся в спальню практически следом за мной. Вошёл, посмотрел на меня и вздохнул. А я вдруг заметила, что он выглядит не на шутку измотанным. На постель рядом со мной прилёг, и снова за руку меня взял, накрыл ладонью, а от моего взгляда уворачивался.

— Не бери в голову, — сказал он наконец.

— Ты о чём?

— О Ефимове. Просто мы, в самом деле, с ног сбились. Ничего не понятно, ты пропала, и нет тебя. Всех перетрясли, но кому в голову придёт… жену у меня красть?

— Действительно, — пробормотала я. Потом спросила: — А разве выкуп не просили?

Серёжка поглядывал на меня исподлобья.

— Нет. Только пугали.

— В каком смысле? — растерялась я.

— Звонили, говорили, что с тобой сделают, но выкуп не просили. Трубку бросали. А потом волосы прислали. Я думал, рехнусь.

— Подожди. — Вот тут я уже сама мужа за руку схватила. — Как не просили выкуп? Зачем же меня похищали?

— Может, просто не успели? Ты сбежала…

Я в задумчивости покачала головой.

— Нет, быть такого не может. Я же слышала…

— Что слышала? — уцепился он за мои слова. Я кашлянула в сторонку, выигрывая лишнюю секунду для обдумывания.

— Как они говорили про выкуп. Что ты, якобы, не торопишься платить, и поэтому я так долго там нахожусь.

— Я не тороплюсь платить? — повторил Серёжа за мной изумлённо. — Да ты что? Да я бы всё отдал, только бы попросили!

— Серёж, я знаю, — поспешила я его успокоить. — Видимо, они чего-то хотели этим добиться.

— Вопрос: чего?

— Рассорить нас? — невинно предположила я.

Серёжка в лицо мне смотрел, и я видела, как его взгляд наполняется пониманием чего-то… чего-то, что мне недоступно. Он подбородок вперёд выдвинул, едва заметно усмехнулся. Но уже в следующую секунду качнул головой, будто отказываясь от собственных предположений, а улыбнулся легко, погладил меня по щеке.

— Главное, что ты дома. Теперь ничего не случится, я тебе клянусь. Не позволю никому тебя тронуть. Ложись, отдохни.

Я послушно сползла на подушках, устроилась поудобнее и закрыла глаза. Чувствую, что до возвращения в мою жизнь покоя ещё очень и очень долго.

На следующий день позвонила Ольга. Голос её был подозрительно весел, и вместо того, чтобы поинтересоваться моим душевным состоянием, она спросила:

— Как тебе отдыхалось?

— Отдыхалось? — повторила я недоумённо.

Ольга рассмеялась.

— Что, запрягли тебя родственники? Я, вообще, не знаю, зачем было ехать к матери на целых две недели. Лучше бы мы с тобой к морю слетали. Вот там отдых, релакс… Кстати, Маринка Романцова вернулась с Гоа, загар — закачаешься, Стась. Шоколадка!

Я молча выслушивала подругу, присела на край дивана и таращилась в одну точку. Ольга всё пересказывала мне восторженные отзывы Маринки Романцовой об отдыхе на Гоа, а я соображала. Серёжа никому не сказал. Он не сказал! И Ольга думает, что я всё это время у матери была…

— Стась, чего молчишь? Слушаешь меня?

— Слушаю, — отозвалась я, еле ворочая языком.

— А чего голос такой?

— Знаешь, я приболела. Вернулась вся разбитая.

— Вот тебе и сельская романтика.

— Это точно.

— Стась.

— Что?

— Рассказывай давай, что. Поругалась с Ельским, да? Прямо с торжества сбежала?

Я пальцем по деревянному подлокотнику поводила.

— Чего рассказывать, раз ты сама всё понимаешь. Я вся на нервах была, и разругались просто на пустом месте. Ну, я и психанула.

Ольга на том конце провода вздохнула.

— Конечно, понимаю. Самой порой хочется своего пристрелить. И повод есть, и реализация не хромает, но человеколюбие и страх тяжкого греха пугают, — рассмеялась она. — Но сейчас-то помирились?

— Конечно, — с готовностью отозвалась я. — Серёжа приехал, мы поговорили… Сейчас всё хорошо. Слушай, а многие заметили, что я исчезла в середине вечера?

— Да нет. Это я тебя искала, а остальные вечером наслаждались.

— Хорошо.

— Встретимся сегодня? Я в салон собралась.

Я подняла руку к своим обрезанным волосам.

— Нет, знаешь, давай завтра. Я ещё неважно себя чувствую.

— Хорошо, давай завтра, — не стала она спорить.

А я после разговора озаботилась тем, что пора бы приводить себя в порядок. К тому же, в таком виде я всё равно на улице показаться не смогу. А уж тем более приехать с таким ужасом на голове в салон красоты, который мы с Ольгой посещаем. Все мастера, привыкшие к тому, что я за собой тщательно слежу, в обморок упадут, при виде Гришкиных стараний. Пришлось мне вызывать совершенно незнакомого мастера на дом. Приехала молодая девушка, слегка перепуганная маленькой армией во дворе, и, не задавая лишних вопросов, меня постригла. Получилось неплохо, хотя было непривычно. Сколько себя помню, волосы у меня были длинные, а теперь едва до плеч доходили. Но, по крайней мере, стали одной длины, и выглядела я теперь вполне прилично, а не свалившейся с копны сумасшедшей.

— Кристина, — окликнула я домработницу, встретив её в коридоре, — ты выбросила ту одежду, как я просила?

— Да, Анастасия Николаевна, выбросила.

Я кивнула, улыбнулась натянуто.

— Очень хорошо.

Через три дня после возвращения, я поймала себя на том, что бесцельно слоняюсь по дому. И не скажу, что мне было скучно, что я не могла найти себе дела, нет, мне беспокойство на месте усидеть не давало. Я всё ждала каких-то новостей, происшествий, но ничего не случалось, и это наталкивало меня на мысль, что всё ещё случится, и непременно плохое. Из дома я выезжала в сопровождении трёх охранников, и самой за руль мне садиться было запрещено. Чувствовала себя под конвоем. Понимала, что Серёжка всё делает мне во благо, беспокоится, но я считала, что перебарщивает. Неужели найдутся дураки второй раз меня похищать?

Чувствовала я себя постоянно раздраженной, все было не по мне. Не понимала, что меня не устраивает, помимо тотального контроля, конечно, Сережа изо всех сил старался мне угодить, а мне хотелось орать, меня переполняли негативные эмоции. Но так как я не привыкла открыто выражать свое неудовольствие, мама учила меня всегда проявлять терпение и вежливость, я силилась улыбаться, и клялась себе, что сумею справиться с дурным настроением.

Когда я пойму, что ждать плохого не зачем, тогда и начну успокаиваться. А пока, от раздражения, я даже аппетит потеряла, чем еще сильнее обеспокоила мужа. Сережка хоть и пытался шутить, приободрить меня, но присматривался с тревогой, видимо, подозревая, что я скрываю от него что-то серьезное, и это съедает меня изнутри. Время от времени пытался убедить меня ничего от него не утаивать. Он ведь мой муж, он меня любит, и поймет все… что бы меня ни беспокоило.

В очередной раз после такого разговора, я вздохнула и понуро опустила голову.

— Ничего меня не беспокоит… То есть, я ничего не скрываю от тебя. — Я взглянула на него. — Я все жду, что что-то еще случится. Не могу с собой справиться.

— Боишься?

— Да… Наверное.

— Стаська. — Муж притянул меня к себе, обнял и поцеловал в лоб, как маленькую.

Я вцепилась в него.

— Вы нашли кого-нибудь… из них? — Я пытливо вглядывалась в его лицо.

— Мы ищем, — заверил он меня. Волосы от моего лица отвел, улыбнулся. — А знаешь, тебе идет эта прическа. Легкие кудряшки… Ты на ангелочка похожа.

Я глаза смущенно опустила.

— Ты скажешь тоже.

— Да нет, правда. Мне очень нравится.

На следующий день Сережа предложил мне съездить отдохнуть. Я поначалу отнекиваться принялась, но он настаивал.

— Тебе отвлечься надо. Ты ведь из дома почти не выходишь, или думаешь, что я не замечаю? Поезжайте с Ольгой к морю, вы ведь хотели. А я пока здесь разберусь.

Я моргнула.

— Что это значит? С чем ты собрался разбираться?

Сережка только головой качнул.

— Чего ты перепугалась? Все нормально. Но хочу, чтобы ты вернулась домой, а не в бункер. Ты ведь права, нельзя так жить. Нам нужно вернуть нашу жизнь. Без толпы охраны за спиной.

Он говорил убежденно, спокойно, и я поддалась на его слова. После некоторых размышлений, поняла, что мне на самом деле стоит уехать. Хотя бы для того, чтобы спасти свой брак. Чтобы стать прежней, спокойной и счастливой, и не шарахаться от родного мужа, когда он рядом со мной в постели оказывается. Нужно срочно лечить нервы.

Через считанные дни мы с Ольгой улетели к морю. Она, кстати, согласилась с легкостью, и, вроде бы, не обращала внимания на мою молчаливость и нервозность. Как всегда болтала без умолку, была весела и энергична, и я пряталась за ее оживленность, в первую неделю отдыха, буквально, заставляла себя следовать за подругой всюду. Каждый день звонила мужу, и бодрым голосом докладывала ему о том, как я активно отдыхаю, и повторяла раз за разом, что он был прав — мне нужно было уехать. А еще скучала и просила его приехать, хоть на несколько дней. Приехать он так и не смог, чем вызвал во мне новую волну беспокойства. Но солнце, море и атмосфера праздности и веселья курортного города, сделали свое дело, и к середине второй недели, я вдруг решила, что плевать мне на все свои переживания. Себя надо любить, а нервотрепка пагубно влияет на мое психическое здоровье. Поэтому я не буду думать о пережитом, нужно жить будущим. А в будущем муж, семья, и мне есть о чем подумать помимо некоторых бессовестных типов, которым ничего не стоит воспользоваться беспомощным состоянии женщины. Надо обо всем забыть и жить дальше. Сережа ведь обещал, что вернусь я в прежнюю жизнь, и никакая охрана нам больше не понадобится.

— Ты повеселела, — похвалила меня Ольга.

Я улыбнулась, вполне искренне, впервые за последние недели.

Вернулись мы через три недели. Загоревшие, счастливые, и что самое главное, я чувствовала себя прежней, спокойной и уверенной в своих желаниях, а еще безумно соскучившейся по мужу. Увидев его в аэропорту, бросилась ему на шею и расцеловала. Сережка меня крепко обнял, затем отстранился и в лицо заглянул.

— Ты у меня красавица.

— Красавица, — смеясь, согласилась я. похвастала: — Волосы отрастают.

Сережка дотронулся до светлых прядей.

— Да, — с особым удовольствием отметил он. Обещание он свое сдержал. Когда мы приехали домой, избытка охраны я не заметила. Все, как обычно: три человека, и все ребята мне хорошо знакомы. Я вздохнула с облегчением. Правда, в первый момент хотела поинтересоваться что и как, чем закончилась история с моим похищением, но в последний момент себя остановила. Решила, что не буду спрашивать ни о чем. Меня это не интересует. Я живу будущим, а не прошлым. За ужином я с восторгом рассказывала мужу об отдыхе, смеялась, правда, не собиралась сознаваться, что практически все интересные события, о которых я ему только что поведовала, происходили с Ольгой, а не со мной, я же первые десять дней больше напоминала тень, апатичную и бледную.

Жизнь, на самом деле, начала входить в привычную колею, спустя неделю после возвращения, я спокойно разъезжала по городу на своем автомобиле, зная, что за спиной нет охраны. Чувствовала себя спокойно, и наслаждалась этим позабытым чувством. Я размышляла о будущем, которое снова радовало перспективами, и я даже решила обсудить с мужем важный шаг, который мы уже почти год обдумываем. Кажется, время пришло. По крайней мере, я готова и хочу. Чувствую в себе силы и огромное желание разделить с кем-то наше счастье. А пока с Ольгой на эту тему секретничала. Та меня поддержала.

— Решилась значит?

Я кивнула.

— Да. Хочу.

— Это хорошо. А Сережа?

— Мы уже не раз обсуждали… Думаю, он меня поддержит.

— Тогда не сомневайся. Мы, женщины, создаем семью, на нас все держится. И поэтому имеем право первого слова.

Выслушав еще парочку назидательных речей, я удовлетворенно кивнула, во всем согласившись с подругой, и почувствовав себя увереннее. Но прежде чем обсудить принятое мной решение с мужем, я решила навестить маму, и получить очередной заряд уверенности от родного человека. Сережа спорить не стал, когда я к матери засобиралась, пообещал приехать на выходные, чтобы по всем правилам выказать уважение родственникам.

— А ты чем займешься? — поинтересовалась я, складывая вещи.

— Работой, милая, работой. — Сережкой обнял меня сзади, носом в мои волосы зарылся, потом поцеловал. — Стась, ты меня любишь?

Я его вопросу удивилась.

— Конечно, люблю. Кого мне еще любить?

Он рассмеялся.

— А если бы было кого?

Я в его руках развернулась, за шею обняла и поклялась:

— Все равно бы тебя любила. Потому что ты самый лучший.

— Как это здорово, быть самым лучшим.

В гостях у матери с отчимом я провела меньше времени, чем предполагала. Сережа обещал приехать на выходные, но позвонил в пятницу, и с сожалением сообщил, что занят, и скорее всего приедет в воскресенье или понедельник, чтобы забрать меня домой. Голос его звучал не то чтобы по занятому, а как-то отстраненно, я даже спросила, не случилось ли чего, но он тут же принялся убеждать меня в том, что все его заботы в данный момент — это рутина, и ни что больше. Он врал, для меня это было понятно, но устраивать ему допрос, в попытке уличить в замалчивании проблем, по телефону я не стала, зато на следующий день засобиралась в город. Отчим отвез меня на автовокзал районного центра, где я без всяких проблем купила билет на автобус, и после обеда прибыла в родной город. Взяла такси, и через полчаса была дома. Пока охранник доставал мой чемодан из багажника такси, я расплатилась с водителем, огляделась, увидела два чужих автомобиля, и поинтересовалась:

— У нас гости, Коля?

— Ефимов приехал, и еще пара человек, я их не знаю, Анастасия Николаевна.

— Хорошо, разберемся.

В холле меня никто не встретил, что было странно. Обычно Кристина выходила навстречу, а тут тишина и пустота, даже свет не горит. Я зажгла светильник на стене, чемодан оставила у порога, и отправилась искать мужа. В гостиной, на журнальном столике, увидела распитую бутылку виски, несколько бокалов и тарелку с незамысловатой закуской. Очень интересно. Чем Серёжка тут занимается? Мальчишник устроил?

Так никого и не обнаружив в доме, я вышла в сад, и снова окликнула Колю.

— Ты Сергея Александровича давно видел? В доме нет никого.

— Да с полчаса назад, они в гараж пошли.

— В гараж? — переспросила я в недоумении. Что Серёжке и его гостям в гараже понадобилось? — Коля, а Кристина где?

— У неё выходной. Сергей Александрович её ещё вчера отпустил, сказал, что до понедельника.

Мне оставалось только руками развести. Раздумывая о странном поведении мужа, я свернула за угол дома, понимая, что тишина вокруг меня слегка беспокоит. Шла по гравиевой дорожке, и поневоле замедляла шаг. Уже видела гараж впереди, рядом с ним стояла машина мужа, ворота были закрыты, и я остановилась в нерешительности. Понятия не имею, чем могут заниматься четыре взрослых мужика в закрытом гараже. Стоит ли мне туда входить? Пока я раздумывала, услышала незнакомый мужской голос, который громко и возмущённо что-то кому-то выговаривал, а следом грязно выругался. Это ругательство отбило у меня всякое желание заглядывать в гараж. Да этого и не потребовалось, потому что небольшая дверь справа от ворот открылась, и вышел Серёжка. Меня увидел, и замер в удивлении. Его перекосило, но он быстро с собой справился, и улыбнулся мне, но искренней радости в этой улыбке я не заметила.

— Стася, ты что здесь делаешь?

Я на всякий случай руку в бок упёрла.

— Я домой приехала.

Сережка вышел и плотно прикрыл за собой дверь. Ко мне направился, и с каждым шагом в нем прибавлялось спокойствия и уверенности. Даже улыбка стала заигрывающая.

— Вижу, что приехала. Я завтра к тебе собирался…

— Ну вот ты завтра собирался, а я сегодня собралась. Где твои гости?

— Гости?

— Коля сказал, что Ефимов здесь и еще какие-то люди. Я видела машины на стоянке.

— А, гости. — Он подошел ко мне, поцеловал, как примерный муж, и за плечи обнял. Как бы невзначай развернул спиной к гаражу и повел к дому. — Это по работе, не гости.

— Вы в гараже работаете?

Сережка рассмеялся.

— Ну, милая, мужчин тянет в гаражи, разве ты не знала?

— То, что тебя туда тянет, я точно не знала.

— Так почему ты вернулась?

— Поняла, что ты что-то затеваешь.

— Как это ты поняла?

— По голосу.

— Глупости. Ничего я не затеваю. Так, с мужиками выпили немного, и то, случайно собрались.

— И Кристину ты случайно отпустил на все выходные?

Сережка странно вздохнул, я покосилась на него, и по выражению его глаз поняла, что мои вопросы его раздражают. Я плечом дернула, освобождаясь от его руки на своем плече.

— Ты мог бы просто сказать мне все по телефону, а не придумывать себе срочные и безумно важные дела. Я бы осталась у мамы и не волновалась. А теперь ты мне не рад, да еще злишься.

Я пошла к дому, а Сережка за моей спиной зло воскликнул:

— Зачем ты все переворачиваешь? Я тебе рад, и не злюсь! Просто ты неожиданно появилась, а у меня… Важные переговоры.

— Точно! Важные переговоры в гараже!

— Да что ты пристала к гаражу?

— Я?!

За Сережкиной спиной возник Ефимов, на меня взглянул без всякого выражения и равнодушно поздоровался. А сам в ожидании уставился на Сергея.

— У вас важные переговоры, — догадалась я, — которые нельзя прерывать. Я поняла.

— Стася!

— Иди, — махнула я рукой. — Я запрусь в комнате, и не буду вам мешать. Выйду только с твоего высочайшего соизволения. Войдя в дом, я от души хлопнула дверью. Вот и беспокойся за любимого, а он и не рад тебя видеть!

Правда, чуть позже Сережка поднялся в спальню, и мы с ним даже помирились. Я к тому времени остыла, он проникся, и мы решили, что наша встреча после недельной разлуки прошла неудачно и нужно начать все сначала. Я пообещала, что не буду сердиться, а он попросил понять и простить. Как в кино, в общем. Вот только процессу бурного примирения мешали непонятные мне гости в нашем доме, которые так просто покидать нас, судя по всему, не собирались. Сережка что-то путанно мне объяснял, говорил, что они на самом деле решают важные вопросы, и мне, действительно, лучше посидеть этим вечером в комнате. Пока он все не решит. Что именно он решал, так мне и не пояснил, и мне ничего не оставалось, как смириться. Но позже я все-таки решила спуститься вниз. Как хозяйке мне надлежало поинтересоваться, чем гости ужинать собираются. Ведь ни кухарки, ни домработницы в доме нет. Для начала на кухню прошла, заглянула в холодильник, прикинула, что могу приготовить на скорую руку из имеющихся продуктов. Потом отодвинула занавеску на окне, заметив в саду движение. Незнакомый мне мужчина прошел по дорожке к гаражу, остановился перед дверью, огляделся, потом вошел внутрь. Я подождала немного, но через минуту, из гаража вышел другой человек, и торопливо направился к дому, разговаривая с кем-то по телефону. Слов я разобрать не могла, но судя по его лицу, он был чем-то сильно озабочен. А я снова на гараж посмотрела. Им там прямо, как медом намазано, честное слово. Какие-то незнакомые субъекты разгуливают по моему саду, и все к гаражу подтягиваются. Позабыв про ужин, я отправилась искать Сережу. В гостиной было пусто, хотя бутылка виски по-прежнему стояла на столике. А вот голоса слышались из-за закрытой двери кабинета. Я подошла, не зная, постучать или нет, и замерла под дверью.

— И что мне теперь делать? — услышала я низкий голос мужа. — Оставить его там? На кой черт ты его вообще притащил?

— Ты же поговорить хотел!

— О чем мне с ним говорить?!

— Серег, ты не ори. А подумай.

— Предлагаешь, мне с ним договариваться? Да он передо мной на брюхе ползать будет!..

Я нахмурилась, подслушанный разговор мне активно не нравился, а следом я вздрогнула, почувствовав за спиной чье-то присутствие. Обернулась и увидела Ефимова.

— Вы что-то хотели, Анастасия Николаевна?

Я рот открыла, в первый момент не сообразив, что сказать. И перепугалась вдруг. Ефимов, своей чрезмерной въедливостью, всегда внушал мне некоторые опасения, а сейчас, пойманная за подслушиванием, я не на шутку струхнула.

— Не знаю, стоит ли мешать Сереже…

— Не стоит, — заверили меня.

— Но время ужина… в доме гости.

— Ничего страшного. Идите к себе, отдыхайте. Я передам Сергею Александровичу, что вы спускались.

Я вздохнула.

— Хорошо. — Кинула еще один взгляд на закрытую дверь кабинета, после чего поспешила уйти. Но оказавшись в своей комнате, поняла, что встревожена не на шутку. Не могла себя заставить отойти от окна. Стояла, спрятавшись за занавеской, и наблюдала за тем, что происходило в саду. Самого гаража из окон спальни видно не было, зато чтобы попасть туда, нужно было пройти под моими окнами. За час к гаражу сходили дважды, один раз всей компанией, а другой — один Ефимов. Было ясно, как Божий день, в нашем гараже кого-то прячут. Один раз Ефимов, кажется, почувствовал мой взгляд, потому что вдруг остановился, сначала принялся оглядываться, а после посмотрел прямо на окно спальни. Меня он заметить не мог, я пряталась за темной шторой, но мне все равно не по себе стало. Кажется, я на самом деле вернулась некстати.

Позже зашел Сережа. Силился казаться беспечным, даже чай мне принес, и мы немного поиграли с ним в игру «кто лучше притворяется». Выходило, что друг другу не уступим, что, прямо скажем, не порадовало и расстроило.

— Если ты собираешься всю ночь обсуждать свои дела, — проговорила я недоверчивым тоном, намекая на то, что ничуть не верю в его дела, и внизу идет банальная пьянка, на что муж с готовностью выдал мне виноватую улыбку. — То я ждать тебя не буду и ложусь спать. Я устала, самой до города добираться пришлось.

Сережка на постель присел и наклонился ко мне, чтобы поцеловать.

— Ложись, конечно.

Он прижался губами к моим губам, а я поморщилась.

— От тебя пахнет водкой. Ты не закусываешь? Сережа, у тебя гастрит…

— Я буду закусывать. Спи, милая.

Я улыбалась ему до тех самых пор, пока за ним дверь спальни не закрылась. Как только осталась одна, посерьезнела, вскочила с кровати и бросилась к окну. Мне слышались голоса, и выглянув из-за занавески, я увидела Ефимова и двоих мужчин, которые возвращались в дом, и, кажется, переругивались. Стало ясно, что я не усну и не успокоюсь, пока не узнаю, кого они в гараже прячут. Накинув халат, я вышла из комнаты, на цыпочках прошла к лестнице и остановилась, прислушиваясь. Мужчины как раз вошли в дом, но в холле не задержались, а через минуту хлопнула, закрываясь, дверь кабинета, и стало тихо. Я выждала еще полминуты, а затем бегом кинулась по коридору в обратную сторону. Спустилась по узкой лестнице, которой никто никогда не пользовался, в подвальный этаж, где располагалась прачечная, отперла дверь заднего хода, и опрометью кинулась через сад к гаражу, радуясь, что на улице успело достаточно стемнеть. Слышала приглушенные голоса охранников у ворот, юркнула за куст боярышника, выждала несколько секунд, переводя дыхание, а затем поспешила дальше. В ворота гаража я ломиться не стала, обошла его с другой стороны, там находилась маленькая дверь, ее специально сделали, чтобы садовник мог хранить там свой инвентарь, и ему бы не пришлось каждый раз ходить мимо хозяйских машин. Ключ висел на гвоздике, под самым козырьком. Дверь я отперла и шагнула в темноту, боясь, что наступлю не туда и получу по лбу граблями. Свет включать было нельзя, я шла наощупь, пока не уперлась в стену. Ощупала ее, сделала два шага в сторону, и уже уверенно отодвинула в сторону фанерную перегородку. Глаза привыкали к темноте, я различила справа очертания своего автомобиля, а по правую сторону тянулся верстак и шкафчики над ним, заполненные разными инструментами. Никогда не обращала на них внимания. И сейчас не обращала, головой крутила, осматриваясь в темноте. Прислушивалась, и ничего не слышала. Прошла мимо своего кабриолета, спустилась на три ступеньки вниз и открыла дверь маленькой каморки, в которой обычно держали зимние шины и запаски. Света здесь тоже не было, но в маленькое окно проникало немного света от фонаря у будки охранника, что позволило мне не присматриваться, я и так все прекрасно разглядела. У стены сидел человек, привязанный к стулу. Когда я вошла, он повернул голову и уставился на меня, в полутьме мерцая глазами. Я сглотнула, чувствуя, как меня затапливает волна липкого страха.

— Я думал, опять твой муженек. Жуткий зануда, я тебе скажу, — проговорил пленник.

А я сделала шаг назад, но было поздно. Смысл бежать, если я уже все увидела?

— Что ты здесь делаешь? — выдохнула я. — Ты уехать должен был!

— Уедешь тут, — буркнул Гришка, а в следующее мгновение уже прикрикнул: — Насть, что ты стоишь?

Я растерялась, мысли в голове заметались, сердце рвалось из груди, и на Гришин тон я среагировала, как выдрессированная собачка: встала наизготовку.

— А что делать?

— Поищи чем веревки разрезать.

Я принялась оглядываться, заметила в углу ящик с инструментами, но все что попадалось мне под руку, к разрезательству пригодно не было.

— Что ты копаешься? — разозлился Гришка.

— Я ищу, ищу. — В конце концов, я побежала к верстаку, вот там-то и отыскала ножовку, но с веревками все равно пришлось повозиться, мне показалось, что очень долго. Гришка сопел и матерился, а я обливалась холодным потом, уверенная, что нас вот-вот застанут. Потом он руками в стороны рванул, веревки порвались, и я вздохнула с облегчением. Поднялась на трясущихся ногах и к стене привалилась.

— Как они тебя нашли?

— Какая разница? Нашли.

— Ты должен был уехать!

— Кому должен, тебе?

— Ты идиот!..

Он все это время руками тряс, видимо, они затекли, потом перестал и на меня глянул, мне даже в темноте жутко стало. Гришка ничего не сказал, отобрал у меня ножовку, стул уронил, и рядом бросил инструмент. Затем схватил меня за руку и потащил из комнаты. Меня затрясло от его прикосновения, даже зубы застучали, но я все же сообразила потянуть его в другую сторону.

— Не сюда, — шикнула я, когда он толкнул дверь гаража. Спорить он не стал, и мы направились к комнатке садовника. Я тряслась, пока Гриша ставил на место фанерную перегородку, потом схватила его за руку и зашептала:

— Как ты выберешься?

Мы стояли в полной темноте, я чувствовала его запах, тепло, и тряслась все сильнее. Он был близко, но даже попытки не делал ко мне прикоснуться.

— Выберусь.

Я судорожно вздохнула.

— Нужно направо… Как выйдешь, так направо. Там у забора сирень, и камер нет. Только там нет.

— Хорошо.

— Что ты ему сказал?

Я услышала, как он усмехнулся.

— Вообще или про тебя?

Я облизала сухие губы.

— Про все.

— Не волнуйся, к тебе у него никаких претензий не будет. А теперь возвращайся в дом, хватиться могут.

— Да, могут, — согласилась я. И вновь попросила: — Гриша, уезжай. Пообещай мне… Они уже знают про тебя.

Договорить я не успела, дверь на улицу за моей спиной распахнулась, и меня подтолкнули наружу.

— Иди.

— Гриша.

— Бегом, я сказал.

Я сделала два шага, оглядывалась на него, потом тряхнула головой, сбрасывая наваждение, и бросилась бегом к дому. Пробралась тем же путём в спальню, радуясь, что в доме тихо, и мужчины, видимо, даже из кабинета всё это время не выходили. Скинула халат, сунула его в шкаф, чтобы в глаза не бросался, подошла к окну, хотя знала, что дальняя часть сада отсюда не видна, и после этого уже легла в постель. Буквально заставила себя лечь. Адреналин бурлил в венах, организму требовалось действие, хотелось вскочить и тоже куда-нибудь бежать, бежать, лишь бы не думать, но я заставляла себя лежать, глаза закрыла и тряслась. В мыслях только одно: Серёжа знает про Гришу. Он знает, знает. И ведь неизвестно, что Гришка ему рассказал. Хотя, я не заметила на нём видимых признаков побоев и издевательств, но ведь зачем-то они его связанным в гараже держали? И Серёжа сказал: «Он на брюхе передо мной ползать будет». С такой злостью это произнёс, сразу понятно, что у него к Грише большие счёты. Я одеяло с себя скинула и, не моргая, смотрела в темноту. Теперь остаётся ждать, когда они поймут, что пленник сбежал. Поверят ли, что он сам это сделал? Гришка там хоть и раскидывался стульями и ножовками, но, по крайней мере, Ефимов дураком не выглядит. Вдруг заподозрит? А кто, кроме меня, мог ему помочь сбежать? Охранники наши. А если заподозрят их, что сделают?

В странную ситуацию я попала, чувствую себя героиней триллера. А, между тем, мой муж на члена преступной группировки совсем не похож, и никогда не был похож. И всё же я обнаружила в его гараже связанного человека. А если бы я не вернулась сегодня? Если бы дожидалась приезда мужа у матери? Что бы с Гришей было?

И, собственно, какое мне до этого дело? Уж кто из них двоих больший прохвост, мне известно доподлинно. И всё равно я помогла этому прохвосту сбежать. Возможно, завтра меня обвинят в препятствии правосудию. Что ж, я сама в этом виновата. В крайнем случае, свалю всё на расшатанную похищением нервную систему.

Через час в доме наметилось оживление. Послышались голоса, затем топот ног, а следом и в саду забегали и зашумели. Мне очень хотелось встать и посмотреть в окно, но я боялась, даже шевелиться боялась. Натянула на себя одеяло, повернулась на бок и попросила себя заснуть. Ну, пожалуйста, пожалуйста… Я не хочу ничего знать и слышать. Потом в комнату заглянули. Я крепко зажмурилась и затаила дыхание. В дверях кто-то долго стоял, я не была уверена, что это мой муж. Разглядывали меня, выжидали, наверное, прислушивались к моему дыханию, и я очень надеюсь, что экзамен выдержала. Когда дверь бесшумно прикрыли, мне от облегчения заорать захотелось.

В эту ночь Серёжка так и не пришёл, да и я глаз не сомкнула. Лежала и думала, думала… Зачем судьба столкнула меня с Гришей. До знакомства с ним мне в голову не приходило мужа обманывать, а теперь ложь растёт, как снежный ком, я уже не знаю, как Серёже в глаза смотреть. Постоянно чувствую себя предательницей, что я делаю что-то не то, и повиниться не могу, боясь ещё больше усложнить ситуацию. Как я ему признаюсь, зачем отвязала своего похитителя и дала ему уйти? Я никогда не смогу признаться. Я себе поклялась, что забуду, но не могу, просто заставляю себя не думать и не вспоминать. Но совершенное тревожит мою совесть, я живу с этим изо дня в день, думаю о человеке, который очень постарался испортить мою жизнь, и всё жду чего-то. Словно уверена, что главное событие у меня впереди, я чувствую его близость, физически ощущаю, но объяснить свои ощущения не могу. Что-то во мне изменилось на том болоте, жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов, просто я сама в полной мере этого ещё не осознала. Я догадываюсь, ожидая, когда мне подадут чёткий знак. И от этого страшно. Вдруг моя ошибка обернётся, куда худшими последствиями, чем я предполагаю?

На следующее утро я спустилась вниз первой. Прошлась по первому этажу, пытаясь понять, где мужчины, никого не обнаружила, и, немного поразмышляв, решила, что это не так уж и плохо. Нужно вести себя, как ни в чём не бывало. Это мой единственный шанс выпутаться из этой дурно пахнущей истории. Для начала я позвонила домработнице и кухарке, заодно садовнику, торопясь, чтобы тот навёл в саду порядок, и поэтому когда к обеду муж появился в доме, я встретила его лёгким возмущением и упрёками.

— Серёжа, так же нельзя, в конце концов! Просто взял и уехал. Я проснулась, а дом пустой.

Муж выглядел взбудораженным, недовольным, и на мои нравоучения внимания не обращал. Прошёл в гостиную, сел в кресло и с мрачным видом уставился в угол, на антикварное трюмо. Я остановилась рядом с ним, приглядываясь и пытаясь оценить степень его раздражения. Поинтересовалась осторожно:

— Что-то случилось?

Он не сразу отреагировал на мой вопрос, перевёл на меня тяжёлый взгляд, кажется, осознал, кто перед ним стоит, и постарался убрать с лица выражение откровенного недовольства.

— Всё в порядке. Ты давно проснулась?

— Конечно, давно, — удивилась я. — Время первый час. Я вызвала на работу Кристину и Марью Павловну, так что обед будет вовремя.

— Хорошо.

— Кстати, нам нужно кое-что купить для сада. Петр Степанович сегодня убирался за гаражом, — закинула я пробный шар, — говорит, что газонокосилка на ладан дышит.

— Что?

— Я говорю, что надо купить новую.

— Купим.

— И кусты боярышника у забора я хочу вырубить, они там совершенно ни к чему. — Я всмотрелась в лицо мужа. — Серёжа, ты совсем не спал сегодня? Может, отдохнёшь? Ещё и уехал рано утром куда-то… — Я прошла мимо него, рукой по его плечу провела, затем беспечно поинтересовалась: — Ночью ничего не случилось?

Он голову закинул, взглянул на меня.

— В смысле?

— Мне показалось, что я слышала сквозь сон какой-то шум.

Секунда, и его лицо вновь стало спокойным, он даже успел перехватить мои пальцы, скользнувшие по его предплечью.

— Ничего не случилось. Хотя, возможно, мы немного пошумели, но я быстро всех угомонил.

— Хорошо. — Я взъерошила его волосы. — Прими душ и ложись спать. Или пообедаешь сначала? — Поцеловать мужа я сейчас никак бы не смогла, смелости бы не хватило.

— Пойду в душ.

Когда он вышел из гостиной, я рухнула в кресло, как подкошенная. Ноги не держали.

Хотя Серёжа и старался не подавать вида, но я чувствовала, что он чем-то всерьёз обеспокоен. У него были неприятности. Но тот факт, что рота охраны в наш дом не вернулась, я сочла хорошим признаком. Только этим и спасалась. Когда чувствовала, что Серёжка вот-вот взорвётся, предпочитала из дома уезжать, под всякими глупыми женскими предлогами. То у меня маникюр, то шейпинг, то солярий, а то и просто зазывала Ольгу пройтись по магазинам. Та, конечно, замечала моё настроение, выспрашивала, что у нас происходит, а я только руками разводила.

— Если ты о том, не ругаемся ли мы, то нет, не ругаемся. Но у него какие-то проблемы с бизнесом, он нервничает и оттого злится.

— Ясно. Что ж, бывает… — Ольга растянулась на кушетке, потуже стянула края полотенца на груди и улыбнулась девушке-косметологу, которая подошла к ней, держа в руках миску с грязевой маской. Несколько минут мы молчали, ожидая, когда нам нанесут маски, а потом Ольга спросила: — Я так понимаю, что ты ему ещё не сказала?

— Нет. Никак не найду подходящего момента. И всё чаще мне кажется, что сейчас вообще момент не подходящий.

— А может, надо наоборот, поставить перед фактом?

— Не думаю, Оль. Не тот случай. — Я печально вздохнула. — Такое дело суеты и поспешных решений не терпит. Нужно хорошо подумать, вместе.

— Да, наверное, ты права.

Я глубоко вдохнула приятный, наполненный ароматом розового масла, воздух.

— Надеюсь, что скоро всё успокоится, и вот тогда…

— Как это мечтательно прозвучало: «И вот тогда…», — рассмеялась Ольга.

— Если честно, сейчас я мечтаю только о покое. Знаешь, что такое счастье? Это покой. И уверенность в том, что ты ничего не хочешь менять.

Ольга повернула голову и посмотрела на меня огромными, темными глазами, которые сверкали на фоне грязно-серой массы, толстым слоем нанесённой на её лицо.

— Да, дорогая, тебе точно нужен ребёнок. Женщине не идет философствовать. Это только феминисткам идет, а у замужних на это времени не остаётся.

Я улыбнулась, не собираясь с ней спорить.

Часом позже мы распрощались на стоянке, Ольга первой отъехала, а я медлила, разговаривая с мужем по телефону. Стояла, облокотясь одной рукой на крышу машины, без особого интереса поглядывала по сторонам, и замолчала, пронзённая удивлением, ужасом и возмущением одновременно, когда заметила неподалёку Гришку. Он стоял совершенно спокойно, никого не боясь и ничего не опасаясь, на меня смотрел, и вроде бы ждал, когда я по телефону наговорюсь. Смотрел прямо на меня, а когда понял, что я его заметила, улыбнулся. А я дар речи потеряла. Тут же принялась оглядываться, словно воровка, пойманная на месте преступления, и совсем забыла, что с мужем по телефону разговариваю.

— Стася, ты слышишь меня? Что-то случилось?

Я рот открыла, но заговорить сумела лишь через несколько секунд.

— Нет, всё хорошо, Серёж. Просто тут паркуются… не слишком умело. Ты когда домой?

— К ужину. Я позвоню ещё.

— Хорошо. Целую тебя, — проговорила я непослушными губами, телефон выключила и убрала в сумку. А сама глаз с Гришки не спускала. Тот кивнул в сторону, и направился по тротуару к пятиэтажке сталинской постройки. Я села в машину, трясущимися пальцами вставила в замок ключ зажигания и вцепилась в руль, наблюдая за тем, как Гриша переходит дорогу в неположенном месте. Оказался на другой стороне улицы и скрылся в подворотне. Я дыхание перевела, глянула на себя в зеркало, на пылающие щеки, и наконец, тронулась с места. Выехала на дорогу, затем свернула в подворотню, и, недолго мудрствуя, приткнула машину у помойных баков. Вышла, огляделась, отыскивая его взглядом, а голос неожиданно услышала за своей спиной.

— Пойдем.

Сильные пальцы сжали мой локоть, я дико на Гришу глянула, но пошла с ним. Он распахнул передо мной деревянную дверь подъезда, мы вошли и оказались в прохладном полумраке. Тишина стояла такая, словно дом был нежилым. По лестнице мы подниматься не стали, Гриша подтолкнул меня в полутемный простенок под лестницей, я же только глаза таращила, не в силах оказать ему сопротивление. Дар речи обрела только после того, как схватилась за прохладную, противную на ощупь стену, и брезгливо поморщилась.

— Ты с ума сошел, — гневно зашептала я ему. — Тебя давно не должно быть в городе!

— Ты заметила, что ты при каждой встрече меня отсылаешь?

— Я заметила, — кивнула я. — И нормальный человек понял бы с первого раза и уехал!

— А я не нормальный.

— Это точно, — не стала я спорить. — Ты, видимо, ждешь, когда тебе голову оторвут!

— Ты на мужа своего намекаешь? Нет, ему слабо.

Я презрительно фыркнула.

— Правда? Да где бы ты был, если бы я тебя не спасла три дня назад?

— Ну, помнится, ты говорила, что твой муж человек порядочный, а теперь грозишь мне им?

— Он бы вызвал милицию, — гневно начала я, а Гриша рассмеялся мне в лицо.

— Ага. И посадили бы меня за похищение.

Я только дышала тяжело, не зная, как с ним разговаривать.

— Гриша, вот что ты упрямишься? Тебе уехать надо. Деньги у тебя есть… Так что не ищи лишних проблем.

— Что ты мужу про деньги сказала?

Я отвернулась.

— Ничего не сказала.

— И он не хватился?

— Пока нет, ему не до этого. Да и не должен он их хватиться, он отдал их моей матери. Я с ней поговорила, — призналась я. — Она не будет заговаривать о них.

— Настька.

Я голову подняла и посмотрела возмущенно.

— Хватит называть меня так, я тебе не кошка! Я, как человека тебя прошу, уезжай! — Я выдохнула это ему в лицо, а когда он улыбнулся, мне это показалось издевательством.

— У меня в городе дела, котенок.

— У тебя дела? Ты понимаешь, что Сережа про тебя знает? И Ефимов!..

— Что Ефимов?

— Он же настоящая ищейка, если след взял, не успокоится.

— А ты за меня переживаешь?

— Что ты выдумываешь? — возмутилась я, а он вдруг схватил меня за локти и притянул к себе. Я забилась в его руках, чувствуя, как в груди стремительно растет предательское томление. Даже раскаты грома почудились. И еще надеясь на что-то, взмолилась:

— Пусти, Гриш.

Вышло еле слышно, он смял мои губы своими, и я в отчаянии коротко и протестующе застонала. Его щеки были колючими, дыхание горячим, а руки сильными. Я от досады на саму себя чуть ногами не затопала. Что я делаю в этом старом подъезде, в котором пахнет сыростью и чем-то казенным, в обнимку с бывшим уголовником?

— Гриша. — Меня будто черт за язык дергает, я без конца его имя повторяю. Голову отклонила, пыталась отдышаться после глубокого, жадного поцелуя, Гришка шею мою продолжал целовать, а я за плечи его хваталась, и все шептала ему в полузабытьи:

— Тебе уехать надо. Послушай меня, пожалуйста. Пообещай мне.

Его на губы на короткое мгновение прижались к моим губам, мы встретились взглядами, и он переспросил:

— Что пообещать?

— Что уедешь.

— Почему?

— Да потому что тебя поймают, дурак! Уже раз поймали.

— Обошлось же.

— Гриша…

Он мое лицо в ладони взял, заглянул в глаза.

— У тебя волосы отросли.

У меня, как по заказу, губы задрожали, в глазах встали слезы, и я вцепилась в его руки.

— Гриша, пожалуйста… я с ума сойду.

Он мне рот еще одним поцелуем закрыл, затем отстранился, достал что-то из кармана и вложил это мне в ладонь. Я тут же сжала ее в кулак, чувствуя прохладу и гладкость предмета, глаза таращила, не понимая, что происходит.

— Завтра приходи. Суворовская, семь. Квартира десять. Ключ я тебе дал. В час.

Я рот открыла, головой отчаянно замотала, но вместо того, чтобы наотрез отказаться, пробормотала:

— Я не могу в час, у меня в два шейпинг.

— Тогда приходи в два. Адрес запомнила?

Я тупо кивнула.

— Молодец. А теперь иди.

— Гриша…

— Завтра поговорим.

Из подъезда я вышла на подгибающихся ногах, меня мотало, как колосок на ветру. Теперь уже явственно услышала гром, глаза к небу подняла и увидела черную тучу. В воздухе уже пахло грозой, я сделала несколько бурных вдохов, потом повернулась и распахнула подъездную дверь. Гришки не было. Куда он делся? Сумасшествие какое-то. Я даже рискнула подняться на один лестничный пролет, прислушалась, но так и ушла ни с чем, только ключ в руке сжимала. Губы горели после поцелуев, меня трясло, ладонь жгло, словно Гришка мне не ключ, а черную метку преподнес, и та оставила отметину на моей коже. Знак того, что я предательница.

Ключ я сунула в бардачок, уверенная, что никуда завтра, конечно же, не пойду. Весь день так считала, целые речи сочиняла, и жалела, что все эти умные мысли мне вовремя в голову не пришли, и я не высказала все это Гришке в лицо. А нужно было сказать, нужно, чтобы он, в конце концов, понял, как это несправедливо, играть на моей порядочности и страхе потерять семью и любимого человека. А любимый для меня, без сомнения, муж.

Вечером, увидев окно, как во двор въезжает машина мужа, я поспешила вниз. С улыбкой спускалась вниз по лестнице, ожидая, что Сережа сейчас войдет в дом, увидит меня, улыбнется в ответ, и мне станет легче. Я пойму, что мне не нужен мир за стенами этого дома, мне нужен только мой муж, родной любимый человек, а все остальное — это мелочи жизни, недостойные нашего внимания. Это Сережа так говорил иногда, я никогда с ним не соглашалась, потому что по своей натуре была человеком отзывчивым, а вот сейчас захотелось поступить именно так, эгоистично. Наше благополучие и больше ничье. Но Сережа в дом вошел, и даже не заметил моей улыбки, только хмуро мазнул по мне взглядом, и сказал:

— Я ужинать не буду, я ел. — И направился к своему кабинету.

Я недолго думая отправилась за ним, правда, окликать и заходить не стала, тихо подошла и остановилась за дверью. Сережа говорил по телефону, голос был даже не раздраженный, а злой.

— Он к Коту пошел, за поддержкой, представляешь? И тот на его сторону встал. И меня сегодня, как пионера, отымели во всех мыслимых и немыслимых позах. Мол, «неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь. Ты его в одну харю лупишь, а с соседом по коммуналке поделиться забываешь». Он откинулся, пришел через четыре года, и требует с меня проценты. Он с меня! — Сережка даже сплюнул с досады. — Да я каждую копейку своим горбом зарабатывал! Что он мне оставил тогда? Кучу проблем? А теперь я ему половину должен? Да я его похороню под этой кучей бабок! — Он глубоко вздохнул, переводя дыхание, и, видимо, выслушивая собеседника. Потом рыкнул: — Да все я знаю! Не хрена мне грозить. Да я не про тебя, я про него и говорю!.. Да. Да, да! Пусть попробует, еще лет на пятнадцать присядет. Нет, Жень, мне все равно не будет. Я в могиле буду лежать, но с чувством полного удовлетворения, понимая, что этот сукин сын ни копейки из моих денег не получил! Он ко мне еще подкатит, земля круглая.

Сережка еще ругнулся, телефон, судя по звуку, полетел куда-то в сторону, а я на цыпочках от кабинета отошла. Кажется, у Сережи серьезные неприятности.

Как примерная жена, я весь вечер молчала и изредка улыбалась, чтобы доставить любимому удовольствие. К ужину он все-таки вышел, правда, на час позже, и мы поужинали в тишине. Сережка жевал и в сторону смотрел, и, кажется, не замечал, что я тоже молчу. А я обдумывала услышанное. Конечно, информации у меня было крайне мало, но кое-что ясно: у Сережки требуют денег. Кто-то серьезный и не желающий уступать. К тому же, бывший уголовник, а это такая публика… Мне ли не знать? И, видимо, этот кто-то и устроил мое похищение, чтобы надавить, а не выкуп попросить. Выкуп, судя по всему, это капля в море. И если бы Гришка меня из леса не вытащил так вовремя, то неизвестно чем бы для меня все это закончилось. Думаю, отрезанными волосами бы не ограничились. Но круглосуточную охрану сняли, значит процесс в стадии обсуждения. На Сережу наседают, и он готов сдаться, только пока еще находит в себе силы и гордость возмущаться и сопротивляться. Но сколько он еще продержится, и чем это для нас обернется? Кто поймет этих бизнесменов…

Но Гришку надо все-таки убедить уехать. Если начнутся серьезные разборки, и начнут хватать всех подряд, лишние свидетели моего грехопадения мне ни к чему. Ведь если Сережка и Ефимов вышли на Гришку, то и кто-нибудь другой может им заинтересоваться. А тот, кто не с нами, тот, как известно, против нас, и если не моему мужу, то своим дружкам-бандитам, Гришка вполне может рассказать, сколько я ему заплатила и за что. И про доплату не промолчит. Это самое страшное.

Следующим утром я залезла в интернет, желая на карте города отыскать улицу и дом, адрес которого мне Гришка вчера сообщил. И каково же было мое удивление, когда я поняла, что это тот самый дом, в подъезде которого мы вчера целовались. Вот ведь… интриган. Не мог просто сказать!..

Я едва дождалась времени, чтобы поехать в клуб. Явилась туда злая и раздраженная, а на удивленный Ольгин взгляд, отмахнулась. И отказалась идти на шейпинг.

— Попрошу Сашу мне массаж сделать, это мне сейчас надо куда сильнее.

Ольга возражать не стала, переоделась и ушла в зал, а еще минут пять посидела в раздевалке, после чего спустилась на ресепшен и сообщила администратору, что собираюсь сходить пообедать в ресторан неподалеку.

— Машину оставлю у вас на стоянке. Если кто спросит, я скоро вернусь.

— Конечно, Анастасия Николаевна. Приятного вам аппетита.

— Спасибо, — рассеянно отозвалась я. Вышла из клуба, свернула к торговому центру, на первом этаже которого располагался ресторан, а как только оказалась вне зоны видимости, поспешила к дому номер семь. Вместо того, чтобы молча сделать необходимое, я нагородила кучу лжи, на которой меня могут, при желании, поймать, но мне показалось, что торговый центр вполне подходящее место, если что, скажу, что по магазинам гуляла.

Войдя в знакомый подъезд, я ощутила укол совести. Взгляд сам собой метнулся к полутемному простенку, вспомнились Гришкины поцелуи, и меня в жар кинуло. Мне стыдно за свое поведение, но я все равно иду к нему. Вместо того, чтобы забыть его имя раз и навсегда.

Позвонила в дверь седьмой квартиры, но никто не открыл. Боясь быть застигнутой здесь, я достала ключ, отперла дверь и вошла в квартиру. Замерла в прихожей, прислушиваясь. Затем осторожно заглянула в комнату. Квартира оказалась однокомнатной, но просторной и с высокими потолками. Мебель старая, солидная, дубовая, наверное, середины прошлого века. Дверца шкафа открыта, я увидела, что на полках разложены вещи, а у кровати стоит открытая спортивная сумка. Постель заправлена плохо, явно впопыхах, и пахнет в комнате знакомо… Одеколоном, которым Гриша пользуется.

Из комнаты я поторопилась уйти, присела на кухне за кухонный стол, гадая, зачем Гришка просил меня прийти, раз самого нет. Поскучала немного, в окно потаращилась, потом в холодильник заглянула. И когда уже решилась уйти, в замке повернулся ключ, и Гриша вошел.

— Ты уже здесь?

— Я тебя почти полчаса жду.

— Ну, извини. — Он не разуваясь прошёл на кухню, и поставил на стол пакет. — Смотри, чего я тебе купил.

— Мне? — удивилась я. А когда Гриша из пакета извлек кулек с клубникой, взглянула в раздражении. Он непонимающе вскинул брови. — Что? Ты не любишь клубнику?

— Гриша, у нас мало времени, мне нужно вернуться через час. А ты ходишь, клубнику покупаешь?

— Прямо-таки через час?

— Да! У Ольги занятие закончится через час.

— Кто такая Ольга?

— Моя подруга.

— Вот видишь, как замечательно? У тебя подруга есть. — Не глядя на меня, он разбирал сумку с продуктами. Клубнику вывалил в миску, выбрал самую крупную и поднёс к моим губам. Я голову отвернула.

— Она же немытая.

— Пардон.

Пока он ягоды мыл, я стояла, сложив руки на груди, и наблюдая за ним.

— Тебе нужно уехать, я не шучу. Всё очень серьёзно.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Представь себе! — Я выдохнула. — У Серёжи неприятности в бизнесе.

— Какие неприятности?

— Я не знаю. Но, кажется, кто-то требует с него денег, много.

Гриша весело хмыкнул.

— Много? Съешь ягодку.

Я взяла у него клубнику и откусила, просто для того, чтобы он не приставал ко мне больше по этому поводу.

— Они постоянно вспоминают про похищение!

— Кто они?

— Серёжа и Ефимов. Тот вцепился, как бультерьер. Гриша, он мне не верит!

Он спиной к стене привалился, сунул в рот ягоду, а плодоножку выкинул в мусорное ведро.

— В чём не верит?

— Что я могла так просто убежать и сама добралась до города. А ещё он меня про болото спрашивал.

— Вон оно как, — развеселился Гриша, что меня ещё больше разозлило.

— Вот что ты смеёшься? Я про серьёзные вещи тебе говорю. Он каждый день ходит мимо меня и взглядом меня сверлит.

— Ты нервничаешь?

— А ты как думаешь? Как он узнал про болото?

— Чёрт его знает.

— А что ты им рассказал?

— Да ничего. Много чести.

Я кинула недоеденную ягоду в ведро, а Гриша мне тут же новую сунул. Я машинально взяла её и откусила.

— Я его боюсь.

— Котёнок, ну ты что? Ничего тебе Ефимов не сделает.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Гриша, кто тебя нанял на эту работу?

Он глаза на меня вытаращил.

— Какую?

— Похищать меня!

— Я тебя не похищал. Тебя ко мне привезли и попросили покараулить.

— Кто?

— Ты же их видела.

Я сурово сдвинула брови.

— Хватит мне врать.

— Настён…

Я ногой топнула.

Гришка миску с клубникой на стол поставил и ко мне полез.

— Скоро всё закончится, — пообещал он.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… — пространно проговорил он. — Такие вопросы долго не решаются. Это же деньги, а они, как известно, счет любят, и быстрый. Так что, не переживай. Всё решится. Либо твой муженек всё разрулит, либо его.

Я голову назад откинула, чтобы иметь возможность в лицо ему смотреть.

— Либо его?

Гришка плечами пожал.

— И что характерно, тебе нужно только подождать.

— Тебе надо уехать, — вспомнила я о своём главном требовании.

Гришка фыркнул, но кивнул.

— Уеду. — Он всё это время надвигался на меня, а я, занятая своими мыслями и переживаниями, этого не заметила, и поэтому совершенно неожиданно для себя оказалась зажатой между ним и кухонным столом. Оглянулась с испугом, а когда почувствовала его руки на своей груди, попыталась вырваться, но куда там. Гришка просунул согнутую в колене ногу между моих ног, и я почувствовала себя бабочкой на булавке — ещё трепыхаюсь, но деться никуда не могу. А Гриша весьма споро расстёгивал пуговицы на моей блузке и вытаскивал её из-за пояса юбки.

— Ты ведь не думаешь, — начала я возмущённо, пытаясь привести его в чувство. Он в лицо мне посмотрел, глаза смеялись.

— Я сейчас, вообще, не думаю.

Он меня поцеловал, я его укусить попыталась, а этот гад меня за бок ущипнул. А потом на ухо мне зашептал что-то безумное, бездумное и безобразное, отчего меня бросило в жар, сердце застучало, а воли не осталось. Она просто растворилась, а моё тело превратилось в пластилин. Я в Гришины глаза смотрела, они были тёмные, как грозовая туча, которую я вчера видела, и меня трясло от его прикосновений. А при мысли о том, что он меня не заставляет, даже не просит ни о чём, а я просто таю, себя ненавидела. Себя, а не его. Какой смысл в чём-то его обвинять? В данный момент я преступница, а не он. И когда он поцеловал меня, я со стоном досады на саму себя сдалась.

— Как тебе отдыхалось? — спросил он позже, наблюдая, как я одеваюсь. Ноги с кровати спустила и наклонилась за бельём, что на полу валялось. Гришкина рука прошлась по моей спине, и он похвалил: — Загар — супер. Без верха загорала?

Я кинула на него взгляд через плечо.

— Это был закрытый пляж, — сказала я, будто оправдываясь.

— Для кого закрытый?

Я плечами повела, но руку он так и не убрал, поднял мне волосы, когда я бюстгальтер застёгивала. Я же посмотрела на часы и вскочила.

— Мне нужно бежать.

— Завтра придёшь? Что у тебя завтра? Массаж, маникюр?

Я повернулась к нему, с блузкой в руках.

— Ты завтра уедешь, — проговорила я с нажимом.

— Нет, я не обещал. Уеду, когда закончу дела.

— Когда?!

— Насть, ну я не знаю. Через три дня или через неделю.

Я выдохнула.

— Что у тебя за дела? Деньги у тебя есть.

— Не все дела денег касаются. Иногда просто хочется дать кое-кому пинка.

— Гриша, какого ещё пинка?

— А что? — Он на подушках раскинулся и весело смотрел на меня, потом руку за голову заложил.

— Ты опять сесть хочешь?

— А тебе не всё равно, где я сгину? В тюрьме или на необъятных просторах нашей родины?

— Ты дурак? — всерьёз разозлилась я. Гришка, кажется, понял, что переборщил, приподнялся на локте и потянулся ко мне. Обхватил рукой за бёдра и притянул к себе, заглянул мне в лицо.

— Прости. Придёшь завтра?

Я вздохнула и стала смотреть в стену напротив.

— Я не знаю… Гриш, я не могу.

— Можешь.

— Нет. Ты понимаешь, на что ты меня толкаешь? Я ненавижу себя за то, что делаю.

— Почему? Ты ему не изменяешь.

Я ахнула.

— А как по-твоему это называется?

— Это называется: я скоро уеду, и ты меня больше не увидишь.

— Причём здесь это?

Он голову рукой подпёр.

— Совесть заела?

— Если хочешь знать, то да! — Я быстро застёгивала пуговицы на блузке, и что удивительно, у меня даже пальцы не тряслись.

— Ну, с совестью твоей я ничего поделать не могу. — Моргнул. — Придёшь?

— Свету пригласи.

— Ой, ну опять начинается.

— А что? В ней же две меня. Двойное удовольствие.

Гришка хохотнул, наблюдая за мной. Потом позвал:

— Насть.

Я тяжко вздохнула, остановилась посреди комнаты. Зажмурилась, стоя к нему спиной.

— Мне на массаж в двенадцать.

— Я лучше любого массажиста.

Я повернулась к нему.

— Только давай без шуточек.

Он с готовностью кивнул.

— Давай.

Ольга разглядывала меня, с намёком и улыбкой, уже с минуту не сводила пристального взгляда, и я, в конце концов, не выдержала. Поинтересовалась:

— Что?

Она рассмеялась и пожала плечами.

— Да нет, ничего.

Я в приступе легкой нервозности, постучала чайной ложкой по краю блюдца.

— Тогда почему ты так смотришь? А главное, почему ты так улыбаешься?

— Всё жду, когда ты мне расскажешь.

— Что расскажу?

— Например, куда ты бегаешь из клуба каждый день.

Я на подругу уставилась, выждала секунду, после чего мотнула головой, отказываясь.

— Никуда я не бегаю. Просто настроения нет заниматься.

— Собой? Не замечала за тобой такого.

Я плечами пожала, не зная что, да и не желая отвечать. Ложечкой в пирожное потыкала, аппетита не было, поглядела в окно, а Ольга взяла и спросила:

— Ты любовника завела?

Я воззрилась на неё в изумлении, надеясь, что в моём взгляде не плещется откровенный страх.

— Оль, ты с ума сошла?

— А что? — Она даже особенно удивлённой не выглядела. — В клубе много хорошеньких мальчиков.

— Ты намекаешь на кого-то конкретно? — заинтересовалась я, поглядывая на неё с издёвкой.

Ольга облизала ложку, выглядела задумчивой. Затем выдала предположение:

— Саша?

— Мой массажист? — Я была шокирована. — С чего вдруг?

— Ну, он всегда так на тебя смотрит. Как тебя видит, так на лице улыбка появляется, от которой я млею.

— Ты млеешь?

— Скажешь, что ты нет?

Я безразлично пожала плечами.

— Тогда кто?

— Оля, перестань выдумывать.

— А ты отпираться. У меня глаз намётанный, я сразу вижу, когда женщина не на шутку заводится. Мы с тобой три недели каждый день друг у друга на глазах были, я видела, что ты сама не своя. А сейчас цветёшь, кто-то явно помогает тебе расслабиться.

Я кивнула.

— Точно. Муж.

— Ой, да брось. Видела я вчера твоего Ельского, он мрачнее тучи грозовой. Кого он вдохновить может?

Я невесело усмехнулась, поднесла к губам чашку с чаем.

— Так что, признаешься?

— Нет.

Ольга досадливо скривилась.

— Нет в тебе понятия. Мне же любопытно.

Я посмотрела на неё серьёзно.

— Не вздумай поведать кому-нибудь о своих подозрениях.

— Да что я, не понимаю? — Ольга вздохнула с томлением. — Сама не без греха, и уж подруге проблем не пожелаю.

Я прищурилась, разглядывая её.

— Что я слышу?

— А что? — Ольга для начала наигранно ахнула, а затем рассмеялась. — Я просто раньше с тобой на такие темы не говорила, ты у нас барышня молодая и романтичная, но повторюсь: десять лет брака — это десять лет брака. К тому же, при наших занятых мужьях.

Я фыркнула.

— Так скажи любимому, чтобы работал поменьше. Поездишь лишний год на старой машине, зато в семье покой и счастье.

— Счастье? От его пребывания дома? Ой, не уверена. Пусть лучше старается, нам ещё детей на ноги ставить.

Я усмехнулась, не собираясь её переубеждать.

Когда мы выходили из клуба, в дверях столкнулись с молодыми людьми, симпатичными и накаченными. Они перед нами дверь распахнули, пропуская вперёд, я вышла, а вот Ольга оглянулась и улыбнулась им, потом догнала меня и подхватила под руку.

— Думаешь, зачем я сюда каждый день мотаюсь? Тут цветник. Легальный способ отдохнуть душой.

— Гадость какая, — проговорила я. — Почему ты мне раньше об этом не говорила?.. — И тут я ахнула, припомнив. — Это ты меня сюда записала!

— Исключительно заботясь о тебе, — заверила меня Ольга, и, не спросив разрешения, открыла переднюю дверь моего автомобиля. — Подвезёшь меня?

— Подвезу, — согласилась я. — Выбора-то у меня всё равно нет.

Выехав со стоянки, я поневоле взглядом упёрлась в Гришкин дом. Сглотнула, навесила на лицо искусственную улыбку, а сама, в который раз задумалась о том, почему он не захотел меня сегодня увидеть. Последние три дня я к нему, как по часам бегала, ненавидя себя за слабость и дурость. И уже всерьёз раздумывала о том, почему Гришка на меня так действует, как удав на кролика. Находясь вдали от него, меня гложет чувство вины, понимаю, что творю чистое безумие, и встречаться с Гришей ещё раз мне категорически нельзя, после каждого нашего свидания я себя грязной чувствую, но наступает следующий день, подходит время, и я начинаю томиться и ёрзать. Начинаю искать причины и поводы пойти к нему. Ещё раз поговорить, попросить уехать, попрощаться. Но все мои благие намерения исчезают, как только Грише приходит в голову до меня дотронуться. Уставится на меня своими тёмными глазами, и у меня сердце вскачь пускается. Хотя, если трезво поразмыслить, что в нём такого, что я каждый день решаюсь на предательство любимого человека? Он даже не в моём вкусе. Никогда не могла подумать, что способна на измену. Никогда. И в данный период я переживала серьёзную моральную травму, я сама себя не узнавала. Приходилось признать, что я не столь правильный и порядочный человек, как всю жизнь считала. И очень боялась, что кто-то узнает об этом. Боялась, но всё равно изменяла мужу. И сегодня чувствовала определённый дискомфорт и даже беспокойство из-за того, что Гриша впервые не нашёл времени для встречи со мной. Да ещё Ольга своими разговорами об измене разбередила мою совесть, и я занервничала.

Я выехала на дорогу, проехала мимо знакомого дома, стараясь не выискивать взглядом окна Гришкиной квартиры. На кой чёрт мне это нужно? Остановилась на светофоре, кивала, слушая Ольгу, потом волосы со лба откинула, когда ветер принялся их трепать. Крыша машины была опущена, граждане на улице обращали на мой автомобиль внимание, но я уже успела привыкнуть к такой реакции и не смущалась. И только одну девушку приметила, которая только что вышла со двора не безызвестного мне дома. Поначалу краем глаза заметила яркое платье, голову повернула, тут же узнала эту особу, и ощутила в груди настоящий пожар. Уж не знаю, что это было, никогда подобного не испытывала, и очень надеюсь, что во второй раз не испытаю. Мне показалось, что меня прожгло изнутри. Света, а это была именно она, тоже меня заметила. Хотя, думаю, в первый момент она внимание на автомобиль обратила, а потом уже встретилась со мной взглядом, и даже сбилась с шага. Я окинула её быстрым взглядом, невольно скривилась, разглядывая яркое платье, ладно сидящее на её пышной фигуре, и то, как она ступает в туфлях на высоком каблуке, соблазнительно, на мой взгляд чересчур откровенно, покачивая бёдрами. Света прошла совсем рядом с моей машиной, ступила на пешеходный переход, а сама всё на меня посматривала. Ольга рядом со мной усмехнулась, наблюдая за ней.

— Ты её знаешь?

Мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы унять клокочущее в груди негодование.

— Нет, конечно. — Зато руль я сжала с невероятной силой, представляя, что это Гришкина шея. Бабник проклятый. Проклятый невыносимый бабник. Хоть помечтаю, что мне сил хватит придушить его.

Через полчаса возмущение улеглось. Я высадила Ольгу у её подъезда, отъехала на пару кварталов, припарковалась во дворе какого-то дома, подняла крышу автомобиля, и разревелась. Совершенно глупо и не видя повода для своих слёз. То есть, повод, конечно, был, но уж больно невероятный. Я лила слёзы из-за того, что этот чёртов уголовник, похититель и гад, судя по всему, не только мною пользуется. График очередности выстроил, вполне возможно, что помимо Светы есть ещё какая-нибудь дура, которая ему верит и чего-то ждёт. Вынослив и силен, как черт, на десяток баб хватит. А я реву. Вот что, спрашивается, я реву?! У меня ведь всё хорошо, муж мне не изменяет…

Но всё равно обидно!

Ещё спустя час я решила, что это даже к лучшему. Вот теперь я запросто поставлю точку в наших отношениях, которые я и отношениями-то никогда не называла, даже мысленно, только безумием, с моей стороны. И завтра, конечно же, к нему не пойду. Я себя ещё уважаю. Сделаю вид, что ничего не было, что я его не знаю, и, вообще, мне плевать — и на него, и на его проблемы. Пусть сидит в этом городе, тратит мои денежки, пока кто-нибудь проворный его не схватит и не объяснит, что он далеко не самый крутой и умный. Я, наконец, пойду на шейпинг, выложусь там по полной, чтобы от усталости ни одной мысли — ни здравой, ни безрассудной, в моей голове не осталось.

Кстати сказать, обещание данное себе, я сдержала. Вместо того, чтобы на завтра вновь придумывать предлоги и бежать из клуба, окольными путями пробираясь к Гришкиному дому, я переоделась, и проигнорировав выразительный Ольгин взгляд, пошла в зал. Где и провела следующий час в честных трудах, потея и изводя своё тело физическими нагрузками. На самом деле почувствовала себя лучше, уставшей, но просветлённой.

— В бассейн пойдём? — спросила Ольга.

— Конечно, — отозвалась я с готовностью.

В общем и целом, в клубе я провела больше трёх часов. Ещё в кафе посидела, поговорила с мужем по телефону, и даже сердиться не стала, когда он сказал, что к ужину вряд ли придёт. Пожелала ему удачи в разрешении проблем, и только попросила не переносить дела на выходные.

— Тебе нужна передышка, Серёжа, — проговорила я своим обычным тоном — тоном любящей жены.

Когда из клуба вышла, беспечно болтая с подругой, тут же Гришку и увидела. Он даже не прятался. Я от неожиданности споткнулась, принялась оглядываться, не понимая, почему никто его не ловит. Стоит себе спокойно, опираясь на капот незнакомой мне иномарки, руки на груди сложил и на меня поглядывает. С ожиданием так. Я тут же запаниковала. Ключи уронила, наклонилась за ними, потом вцепилась в ремень спортивной сумки, которую на плече несла. На Гришку старалась не смотреть, хотя Ольга его приметила и даже интерес проявила, а взглянув на меня, выразительно вздёрнула брови, но, кажется, ничего не заподозрила. Поцеловала меня в щёку на прощание, рукой махнула и направилась к своей машине. А я, после секундной паузы, шагнула к своей, от которой Гришка находился в опасной близости. Брелком сигнализации щёлкнула, не собираясь останавливаться, кинула опасливый взгляд на автомобиль подруги, но та уже села на водительское место и даже двигатель завела, собираясь выезжать. Ещё раз рукой мне махнула на прощание.

— Как тренировка?

— Не заговаривай со мной, — буркнула я, не оборачиваясь на него.

— Почему?

— Потому что я не хочу.

— А-а, — протянул он, усмехнувшись. — Это веская причина.

Я всё-таки посмотрела на него, но глаз увидеть не смогла, их скрывали тёмные очки. Кстати, они Гришке совсем не шли. Не дизайн, а сами по себе тёмные очки, они его физиономию ещё более устрашающей делали.

Я забросила сумку на заднее сидение, открыла переднюю дверь, потом не выдержала и попросила:

— Уезжай отсюда.

Он, кажется, раздумывал о чём-то, затем кивнул.

— Давай. Через десять минут у меня.

— Нет.

— Нет?

— Нет. — Я оглянулась на двери спорт-клуба, поспешила сесть в салон автомобиля, но дверь не закрывала, поглядывала на Гришку. — Я не приду больше.

— С чего бы это?

— Не хочу.

— Как ты сказала? — Он издевался надо мной, и даже скрывать этого не собирался. Дверь машины я захлопнула, кинула на него убийственный взгляд через стекло и тут же отвернулась. Телефон зазвонил уже через минуту, когда я только собралась выехать со стоянки клуба. На дисплее отобразился номер без имени, но мне он уже был знаком. Я отвечать не стала, гордо отвернулась. С полминуты слушала звонкую мелодию, потом телефон замолк, и я вздохнула с облегчением. Но ненадолго. Остановившись на следующем перекрёстке, я в зеркале заднего вида заметила ту самую машину, рядом с которой Гришку видела. Она пристроилась прямо за мной, а я порадовалась, что крышу опустила, хоть скрыта теперь от его глаз. До следующего светофора я всеми силами старалась уйти от погони. Получилось не очень, в конце концов наши машины оказались рядом, и, остановившись, чтобы пропустить пешеходов, я была вынуждена с Гришей пообщаться. Он остановился рядом, стекло опустил, и попросил:

— Настя, хватит дурить. Я что, за тобой гоняться буду?

— А ты не гоняйся, — посоветовала я, изо всех сил сжимая руль.

— А я и не буду. Поезжай за мной, — тоном, не терпящим возражений, проговорил он. И кивнул направо.

Я поехала, причем пришлось поворачивать с другого ряда, мне вслед возмущённо просигналили, а я мысленно обрушила на Гришкину голову проклятия, стараясь не думать о том, что я всё-таки за ним еду. Вскоре мы выехали на объездную дорогу, покинули город, а ещё минут через пять свернули на проселочную дорогу. Проехали между редких березок и оказались на краю поросшего травой и цветами поля, некогда принадлежавшее близлежащему совхозу. Машины рядом остановили, и я нехотя вышла. На Гришку по-прежнему старалась не смотреть, руками за плечи себя обхватила, и окинула взглядом поле, словно укрытое пестрым одеялом из полевых цветов.

— Ну и что это за фокусы? — рассерженно выдохнул Гриша, подходя.

Я упрямо выдвинула вперёд подбородок.

— А что, я обещала приезжать к тебе каждый день всю оставшуюся жизнь?

— На всю оставшуюся жизнь мы не договаривались, кажется.

— Вот именно. — Я всё-таки набралась смелости и взглянула ему в лицо. — Сними эти дурацкие очки!

Очки он снял, и я увидела, что он удивленно хмурится.

— Котёнок, ты в плохом настроении?

Я отмахнулась от пчелы, снова отвернулась и промолчала.

— Настён.

Занервничав, я принялась постукивать пальцами по своей руке.

— Когда ты уедешь, наконец?

Гришка вздохнул.

— Опять.

— Ты только обещаешь!

— А может, я не хочу уезжать? — Его тон показался мне заискивающим, и я взглянула с подозрением.

— Ты издеваешься надо мной?

Он головой покачал.

— Нет, я серьёзен, как никогда.

Я не поверила, и подтвердила собственную догадку.

— Ты издеваешься.

— Да нет же! — Гриша руку поднял, и прежде чем я успела среагировать, ухватил меня за подбородок. — Что случилось?

Я крепко сжала губы, испугавшись, что они трястись начнут. Он наклонился ко мне, собираясь поцеловать, а я поспешила отодвинуться.

— Не надо.

Теперь уже Гришка раздражённо выдохнул.

— Бабьи фокусы начались.

Я не сдержалась и по руке его стукнула.

— А я не прошу тебя терпеть. У меня для этого муж есть! А ты найди себе свою… бабу, — передразнила я его, — с ней и носись. И терпи. Или не терпи!

Он моргнул, с растерянностью меня разглядывая.

— У меня такое чувство, что ты что-то имеешь в виду.

— А ты считаешь, что у меня повода нет? Ни одного?

— Понятия не имею.

Я толкнула его в грудь.

— Я просто хочу, чтобы всё это закончилось. Я не умею врать, понимаешь? Меня этому не учили. А сейчас… все врут.

— Кто?

— Все! А ты самый отъявленный…

— Я-то что сделал? Когда я тебе соврал?

Я только рот открыла, поражаясь чужой наглости.

— Гриша, я её видела!

Он заинтересованно вскинул одну бровь. Получилось у него вполне искренне.

— Кого?

— Свету твою видела. Как она выходила из твоего дома! — Я почти кричала и никак не могла справиться с эмоциями, задыхалась от негодования и обиды.

— Ё-моё…

— Вот именно! — Я смотрела на него с обвинением, на которое, наверное, права не имела. Видела, как Гришка морщится, а затем склоняет голову на бок. И под его взглядом я почувствовала себя бестолковой истеричкой, а ведь я такой никогда не была, я-то себя знаю. Я совершенно несчастно вздохнула. Захотелось уйти от него, а ещё лучше убежать, чтобы больше не видеть его смеющихся глаз.

— Настька. — Он моё лицо ладонями обхватил, наклонился и прижался носом к моему носу. Я смотрела ему в глаза, потому что отвернуться возможности не имела, и всерьёз собралась реветь от жалости к себе. Пожалеть себя было за что, кто же знал, что я, оказывается, такая дура. — Она приезжала, только не ко мне, а по делам своим. А ко мне зашла по просьбе Алёны, пирогов пакет привезла. Алёнка ведь уверена, что я без ее стряпни голодаю.

— Нашёл дуру тебе верить, — пробормотала я, с каждой секундой чувствуя себя всё более глупо.

Гришка усмехнулся мне в губы.

— Да правда. — Носом о мой нос потёрся. — Зачем она мне нужна?

— Я тебя ненавижу.

— Она пробыла у меня минут пятнадцать.

— Что она делала у тебя пятнадцать минут?

Гришка выразительно закатил глаза.

— Чай пила.

— С пирогами, да?

Он крепко поцеловал меня в губы, а я схватила его за футболку, потянула…

— Она даже одеваться не умеет, полное отсутствие вкуса.

Гришка поспешил кивнуть.

— Как скажешь.

— И взгляд у неё голодный. Последний шанс выйти замуж!

— Ты про меня?

— А про кого же? А Алёна её поддерживает, за подружку радеет. — Я не отпускала его взгляд. — Ты с ней спал? — И тут же кивнула. — Спал.

Гришка хмыкнул и поинтересовался:

— Ты знаешь, что ты странно себя ведёшь?

— Знаю. Но сделать ничего не могу. Наверное, на меня так похищение повлияло.

— Да, наверное. — Гриша выглядел не на шутку удивлённым. Пальцем по моей щеке провёл. — Раскраснелась. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально!

— Горе ты моё. Ты поэтому не пришла? Потому что Светку на улице увидела?

— Не вздумай надо мной смеяться, — предупредила я. Вместо ответа он меня поцеловал, и я только в первые секунды продолжала противиться, больше из упрямства, чем от обиды, которая меня съедала в последние сутки. А Гришка потом ещё зашептал мне на ухо о том, что ему никто не нужен, что ему меня, с моими закидонами, за глаза хватает, а я действительно дурочка, придумываю всякие глупости. По сути, говорил он мне гадости, но как-то по-особенному у него выходило, всегда по-особенному, и я терялась от его шёпота, сильных объятий, поэтому, наверное, и не могла никак выпутаться из паутины, что он так талантливо сплёл. А я даже не бабочка и не мотылёк, я муха, которая жужжит об одном и том же каждый день, жужжит, вот только толка никакого, от паука ей уже никуда не деться.

Через полчаса я уже не думала о том, что мне нужно домой, что я собиралась в очередной раз сказать «прощать» и покончить с этой историей. Лежала рядом с Гришкой в высокой траве, подперев голову рукой, и смотрела на него. Травинку от его лица отвела, и думать забыла о Свете, которая упорно пытается Гришку захомутать. Чувствовала его руку на своём бедре, слышала, с каким сонным удовлетворением он вздыхает, время от времени наклонялась к его лицу и терлась губами о его щёку или уголок губ.

— Успокоилась? — спросил Гришка тихо. — Дышишь?

— Дышу.

— Я думал, взорвёшься.

Я от стыда даже зажмурилась.

— Не знаю, что со мной происходит. Похоже на солнечный удар.

— Это точно.

— Гриша, расскажи мне, что ты задумал. Только правду.

Он глаза от неожиданности открыл, прищурился на солнце, и вместо ответа поинтересовался:

— Куда ты очки мои дела?

— Выбросила.

Он языком с сожалением прищёлкнул.

— Сто пятьдесят баксов выкинула.

— Они тебе не идут.

Гриша усмехнулся.

— Да, физиономия у меня не для обложки журнала.

Я в эту самую физиономию вглядывалась, потом наклонилась и прижалась лбом к его лбу.

— Гриш, что делать? — тихо проговорила я.

— Жить, котёнок. Хочешь, увезу тебя отсюда?

— Куда?

Он плечами пожал.

— Не знаю. А ты куда хочешь? — спросил, но как-то несерьёзно. И вроде бы только в это мгновение всерьёз задумался над своим предложением. Голову назад закинул, взгляд мой поймал. — Поедешь со мной?

Я чуть отстранилась, губы облизала. Посмотрела вдаль и вздохнула.

— Это неправильно.

— А что правильно?

— Не знаю. Точнее, знаю: не врать.

— Ты идеалистка, Настён.

— Может быть.

Гриша на бок перевернулся и обхватил меня одной рукой, теснее придвигая к себе.

— Скажи, что поедешь.

Я криво улыбнулась, понимая, что сейчас заплачу.

— Я тебе не нужна.

— Откуда ты знаешь?

Я посмотрела ему в глаза.

— Я знаю.

Гришка губы сжал, явно недовольный моим ответом.

— А ему нужна?

Я, не сомневаясь ни секунды, кивнула.

— Да. Он меня любит.

— Настолько, что простит?

Я слёзы вытерла.

— Он не узнает.

— Узнает. Я уеду, и ты свихнёшься от тоски в своей золотой клетке. И рано или поздно ему скажешь. — Он рукой по моему плечу провёл, пощекотал под подбородком. — Ведь больше не будет леса, Настька, не будет болота, простора, шума сосен и грозы.

— Мне это не нужно, — попробовала я его вразумить. — Я всю жизнь в городе прожила…

— Причём здесь город? — Гриша меня на траву повалил, обнял, а я, как под гипнозом, стала смотреть в его глаза. И в ту секунду, когда сердце пропустило удар, я поверила в то, что сойду с ума без него. Что всё будет, как он говорит. Как же я хотела, чтобы всё было просто: чтобы он не просто позвал меня с собой, а чтобы… признался в том, чего на самом деле не чувствовал. А я, если честно, и не хотела, чтобы чувствовал. Иначе мне пришлось бы делать выбор, а я совсем не уверена, что приняв решение, после не раскаялась бы. В любом случае.

Наверное, хорошо, что я ему не нужна.

Серёжка в тот день вернулся поздно, в двенадцатом часу ночи. Выглядел уставшим, но успокоившимся. Хотя, возможно, в этом свою роль сыграло виски, которым от него щедро пахло. Я ещё была не в постели, сидела на подоконнике в нашей спальне и смотрела в темноту за окном. Я давно уже так сидела, наблюдала за тем, как на горизонте собираются тёмные грозовые тучи, а на улице темнеет. Грома слышно не было, но молния порой сверкала, беззвучно, а оттого ещё более тревожно. Серёжка ко мне подошёл, в лоб поцеловал и забрал у меня пустой бокал из-под вина.

— Привет.

— Привет, — вяло отозвалась я.

Он волосы мне за ухо заправил.

— Как день прошёл?

— Ничего особенного. А как у тебя? Как твои проблемы?

— Надоели они мне.

— Решишь?

— Решу.

Я кивнула. Отвела взгляд от окна и на мужа посмотрела, понаблюдала за тем, как он раздевается. Напомнила себе о том, что он ни в чём не виноват, а моё дурное настроение вызвано моими поступками, а не его. К тому же, мужа я люблю.

— Серёж, я ребёнка хочу.

Он обернулся на меня, посмотрел серьёзно.

— Сейчас?

— Наверное.

— Наверное — это не ответ, Насть.

— А чего ждать? Когда ты все свои проблемы решишь?

— Да причём здесь мои проблемы? — не сдержался он. Присмотрелся ко мне и беспомощно махнул рукой. — Да ты права, конечно. — Серёжка ко мне подошёл и неловко обнял. — Проблемы будут всегда.

Я согласно кивнула. Прижалась щекой к его груди, чувствуя, как бьётся его сердце. Тяжело и гулко, совсем не спокойно, как мне показалось. У меня самой на душе было муторно, и Серёжкины треволнения меня ещё сильнее растревожили. А тут ещё по небу разнёсся раскат грома, и молния сверкнула, ярко и разгневанно, будто пытаясь уличить меня в предательстве.

— Ты меня любишь? — спросил он в темноте ночи.

Я глаза в эту темноту таращила, и казалось, что ненавидеть себя больше, чем в этот момент, я не смогу никогда.

— Люблю.

Серёжка ко мне придвинулся, уткнулся носом мне в шею и жарко задышал.

— Я тоже тебя люблю. Только тебя, девочка моя. Ты ведь моя… — Он улыбнулся, провел рукой по моему телу. — Помнишь, я тебе обещал, что весь город к твоим ногам положу? А ты ещё смеялась. А я сделаю.

— Зачем мне город, Серёж?

— Королеве нужно королевство, — проговорил он с удовольствием, кажется, всерьёз занятый своими мечтами, а не моими.

Я горько усмехнулась.

— Наверное. — Вот только я себя королевой не чувствую, но кого это волнует, правда?

— Зря они все думают, что Серёга Ельский так просто отступит. Мы ещё поборемся, родная.

Его рука всё настойчивее ласкала моё тело, а мне зарыдать хотелось. Чувствовала себя чужой и грязной, я уже была не я, а как это мужу объяснить — не имела понятия. В конце концов, просто сдвинулась на край постели и попросила:

— Давай спать, Серёж. У меня так голова болит, перед глазами всё кружится.

Он в первый момент замер, но быстро расслабился, даже поинтересовался со смешком:

— Вино?

— Вино, — с облегчением согласилась я.

Проснувшись утром, я почувствовала себя разбитой. На самом деле разболелась голова, ныл желудок, а может, я всё это себе придумала, потому что вставать не хотелось. Серёжка уехал на работу, а я лежала, подложив под щёку ладонь, и думала о том, как мне теперь выкручиваться. И как смотреть мужу в глаза при свете дня, что куда важнее. А потом с кровати поднялась, быстро переоделась, и даже не вспомнив про завтрак, отправилась в город. Оставив машину на стоянке торгового центра, пошла к Грише. Своим ключом открыла дверь квартиры и вошла.

— Гриша, — позвала я.

В ответ тишина. Кровать в комнате не заправлена, на стуле ворох одежды, а на полке книжного шкафа новые солнцезащитные очки. Я в руке их покрутила, потом начала наводить в квартире порядок, нужно было чем-то себя занять. Гриша появился только через час, и удивился, увидев меня.

— Ты что здесь делаешь?

Я пила чай на кухне и мотала ногой.

— Тебя жду.

— Что-то случилось?

Я головой покачала, плечами пожала, потом и вовсе к окну отвернулась. А когда он подошёл, и ладони мне на плечи положил, глаза закрыла. Гришка наклонился и поцеловал меня. Раз, другой, губами моих губ едва касался, пытаясь раздразнить, и я, в конце концов, сама к нему потянулась. С такой готовностью и желанием, что сама себя этим порывом испугала. А вот он доволен был. По губам скользнула улыбка, руками меня обхватил и над полом приподнял. Вот только во взгляде особого счастья я не заметила. Никогда не замечала, даже в моменты страсти, Гриша всегда был сосредоточен и, казалось, исполнял какую-то роль. Именно это и не давало мне покоя. Понимала, что моё сумасшествие ему на руку, но всерьёз раздумывать, а уж тем более расспрашивать его о том, что он задумал, боялась. Была уверена, что ответ мне не понравится.

И уже не ждала, что он уедет. Бессмысленное занятие, как выяснилось. Сколько бы я не просила его исчезнуть из города, Гришка лишь отмахивался от меня, для вида соглашался, но глаза смеялись. Он никуда не собирался.

— Ты на самом деле хочешь, чтобы я уехал? — вроде бы удивлялся он. — Я тебе не нужен?

Прошло десять дней, и я уже не могла рассмеяться в ответ на этот вопрос, или прямо сказать, что он мне не нужен. Гришка, как паук, все глубже затягивал меня в свои сети, окутывал нежными словами, при этом не давая никаких обещаний, и я, понимая, насколько глупо себя веду, не спорила с ним. Не могу сказать, что верила, но не спорила, позволяя ему свершить задуманное. Мне нравилось, как он обнимал меня после секса. Крепко, властно, будто не желая отпускать от себя. Серёжка всегда целовал в благодарность, нежно и приятно, и мне всегда казалось, что это лучшее завершение занятий любовью, на душе от этого становилось тепло. И уж точно подумать не могла, что будет другой мужчина, с другим подходом, который заставит меня позабыть о приятной нежности, просто сомнёт в своих объятиях, и уже я буду тянуться к нему, чтобы поцеловать, и совсем не нежно и мягко. А думая о том, что не подхожу ему, по опыту и темпераменту, буду сходить с ума, и пытаться снова и снова доказать ему обратное. Чувствовала себя не замужней женщиной, а стесняющейся молодой особой, не привыкшей к близкому общению с мужчинами, которой была несколько лет назад, учась в институте.

Гришка руку мою разглядывал, гладил, а я наблюдала за его действиями, уютно устроившись у него под боком. Помнила о том, что некоторое время назад телефон звонил, и это, наверняка, был муж, но Гришка меня из постели в тот момент не выпустил, а сейчас я сама не могла заставить себя встать. Не мешала ему изучать моё тело, Гришка, кажется, не на шутку увлёкся этим делом — гладил, дотрагивался, иногда целовал, а я чувствовала усталость и негу, не мешала ему, только раздумывала о том, почему позволяю ему всё это. И, вообще, почему я здесь, с ним, и на мужа у меня нет ни сил, ни желания. Вот только мысли эти были вялыми и разнеженными, как и моё тело под мужскими ласками, и поэтому не слишком тревожили мою совесть.

— Как твой муж? — спросил Гришка тихо, и его шёпот сгладил моё удивление от этого вопроса. Я посмотрела на него, он невинно моргнул, голову рукой подпёр, а я машинально придвинулась к нему.

— Нормально.

— Успокоился по поводу похищения?

— Кажется, у него сейчас другие проблемы.

— Тебе кажется?

— Я же тебе рассказывала, Гриш.

— Ах да. Кто-то денег с него требует. — Я кивнула, а Гришка усмехнулся. — Хорошо, когда есть, что требовать.

— Я бы так не сказала.

— И что, он их отдаст?

— Не знаю. Говорит, что ещё поборется, но мне кажется, что он готов сдаться. Я слышала, как он говорил про какого-то Кота… Странные клички у бандитов, — пожаловалась я. — Наверное, его всё-таки заставят.

— Наверное, — отозвался Гришка, следя за моей рукой, которая прошлась по его груди, потом нырнула под одеяло. Глаза вспыхнули, и он усмехнулся. — Ты с ним спала?

Моя рука замерла, а я сама в удивлении подняла глаза к его лицу.

— Что?

— Что? — переспросил он с лёгкой издёвкой. — Спала? — За подбородок меня ухватил, поднимая его и неотрывно глядя мне в глаза.

Я сглотнула, почему-то испугавшись его тона и серьёзности. Потом всё-таки попросила:

— Гриша, отпусти.

Руку он убрал, а я неуютно завозилась, взгляд отводила.

— Ты не ответила, — напомнил он.

— Вообще-то, не обязана, — возмутилась я, но довольно слабо.

— А я думаю по-другому.

— Он мой муж.

— А я кто?

Я отвернулась от него, даже попробовала повернуться спиной, но Гришка меня обнял, поцеловал в щёку, и я, конечно же, сдалась. На поцелуй ответила, как только он моих губ коснулся, и не ожидала, что он повторит свой вопрос, правда, другим тоном, словно его это на самом деле волнует. И я, как дура, купилась. Принялась выкручиваться и оправдываться.

— Что ты спрашиваешь? Я же тебе говорила…

— Что?

— Серёжа сейчас в сложной ситуации, у него много проблем.

Гришка понимающе ухмыльнулся.

— Обессилел что ли?

Я сурово взглянула.

— Перестань. Это не прилично.

Он всё-таки застыдился, хотя я этого, признаться, уже не ждала. Голову опустил, прижался лбом к моему плечу.

— Хорошо, я больше не буду. И смущать тебя не буду. Не красней.

— Я не краснею… — начала возражать я, сбилась на полуслове и обиженно замолчала. А Гриша меня крепко обнял, и у меня снова сердце зашлось.

Когда раздался звонок в дверь, мы оба замерли. Я вскинула на Гришу испуганные глаза, увидела тень беспокойства на его лице, но он постарался побыстрее её согнать. На постели сел.

— Не выходи из комнаты, — предупредил он.

Я к стене сдвинулась, с тревогой наблюдая за тем, как он в спешке штаны натягивает. Если честно, в тот момент я почему-то была уверена, что это Серёжка. Как-то узнал и приехал, чтобы в лицо мне плюнуть. А может не Серёжа? Может Света?

Гришка вышел и плотно прикрыл за собой дверь, а я из-за этого рассердилась, переполненная подозрениями. Слышала, как он замки отпирает, впускает гостя в квартиру. И, забыв поздороваться, спросил кого-то:

— Привёз?

— Конечно. Как заказывали.

Голос был мужским, молодым, и я не сразу, но поняла, что он мне знаком. Начала копаться в памяти, но так и не вспомнила. С сожалением посмотрела на закрытую дверь.

— Новости какие есть? — поинтересовался Гришка.

— Как вам сказать, Григорий Константинович…

— Как есть, так и говори.

— Пока всё идёт, как надо.

— Ну, это я буду решать. Ладно, топай. Ты ведь знаешь, чего я от тебя жду?

Ответ я не расслышала, видимо, гость уже вышел в подъезд, поторопилась снова сдвинуться к стене, и натянула на себя одеяло. Гришка в комнату вошёл, в руках какой-то свёрток, на меня взглянул со странным прищуром, потом улыбнулся.

— Спрашивай, — разрешил он.

— Кто это был?

— Знакомый.

— Что за знакомый, который тебя по имени-отчеству называет?

— Ну что же мне, всю жизнь в Гришках ходить? Не мальчик уже всё-таки. — Он прошёл к шкафу, открыл дверцу и положил туда свёрток. Я наблюдала.

— Ты что-то задумал, да?

— Да ты что, куда мне?

— Гриш, не ври.

Он к постели подошёл, сел и ко мне потянулся.

— Когда тебе нужно быть дома?

Я недовольно поджала губы, когда поняла, что он избавиться от меня хочет. И назло ему сказала:

— К трём.

Гришка на часы посмотрел.

— Через два часа. — Одеяло откинул и поцеловал меня в живот. А когда голову поднял, сказал: — Успеешь мне ужин приготовить. А мне нужно уйти.

Я на подушках откинулась, расстроенная его нечуткостью по отношению к моим переживаниям.

Собрался он быстро, и свёрток забрал, при этом так выразительно глянул на меня, видимо, не сомневаясь, что я бы обязательно залезла и проверила, что ему принесли, а я вспыхнула и отвернулась от него.

Вернувшись домой, почувствовала ещё большую тоску. Серёжи не было, и огромный полупустой дом никаких положительных эмоций у меня не вызывал. Кристина в гостиной начищала столовое серебро, по саду бродили два охранника, а я, не зная, чем себя занять, присела в кресло у окна, и стала ждать. Неведомо чего. Есть не хотелось, спать не хотелось, вообще ничего не хотелось.

— Что с тобой происходит в последнее время?

Я на мужа посмотрела, пожала плечами. Время было достаточно позднее, а он совсем недавно домой вернулся. Ужинал второпях, будто за ним гнался кто-то. Я сидела рядом, потом встала, чтобы выключить закипевший чайник, поставила Серёжкину любимую чашку на стол.

— А что со мной происходит? — переспросила я.

— Не знаю. Ты будто недовольна чем-то.

— Да нет. Кажется, мне скучно.

— Кажется? — Муж усмехнулся. — Это как?

— На душе маета какая-то. Не знаю, чего хочу.

— Может, ты заболеваешь?

— Может быть.

— А где ты была весь день? Я звонил, звонил…

Рука моя замерла. Затем осторожно вернула чайник на плиту. Выдохнула.

— Я гуляла.

— Одна?

— Да. Ты же знаешь, Ольга любит гулять только по магазинам.

Серёжа чашку к себе придвинул, принялся помешивать ложкой чай. Помолчал, раздумывая, потом сказал:

— Всё-таки я попросил бы тебя просто так по городу не ходить. Охраны сейчас у тебя нет…

Я повернулась к нему.

— Ты же сказал, что всё в порядке.

— Сказал, — согласился он, но с явной неохотой. — Но это не значит, что можно шататься по улицам без дела. Дураков много.

— И всем нужна я?

— Не ты, Стася, а я.

— Ах вот в чём дело!.. — Я криво усмехнулась.

Серёжка удивлённо посмотрел.

— Что делать, милая, люди по своей натуре завистливы. Все охочи до чужих денег.

— А у тебя много денег, Серёж?

Он призадумался.

— Странный вопрос.

— Да ничего странного. Если их у тебя много, может, на самом деле, стоит поделиться, чтобы нас в покое оставили?

Серёжка недоверчиво ухмыльнулся.

— Ты серьёзно? Если я со всеми делиться буду… Один раз уступлю, и меня уважать перестанут. Тебе надоело жить хорошо?

Я промолчала. Спорить с Серёжей, когда он в таком настроении, было бесполезно. А ночью я проснулась оттого, что муж во сне меня обнял. Глаза открыла, в некоторой панике уставилась в темноту, спросонья не сразу сообразив, что происходит. Потом поняла, что Серёжка спит, и дыхание перевела, но снова уснуть долго не могла. Слушала, как муж дышит, чувствовала тепло его тела, потом за руку его взяла. Осторожно, боясь разбудить. Раньше мне нравилось брать его за руку, когда он спит, это вызывало во мне ощущение особого единения между нами. Я и сейчас хотела почувствовать то же самое, ждала, надеялась, но пришлось признать, что кроме угрызений совести и тоски, ничего не чувствую. Я сама всё испортила, разрушила свою семейную жизнь. С некоторых пор мне приходилось напоминать себе, что я люблю мужа. Это пугало. Неужели можно так легко разлюбить? Где была та грань, которую я незаметно для себя переступила?

На следующий день Серёжка на работу не торопился, что меня поначалу удивило, а затем и нервничать заставило. Последнюю неделю он пропадал на работе, что позволяло мне свободно распоряжаться своим временем, а вот сегодня я себе места не находила. Время шло, приближался полдень, а муж никуда не торопился. Я силилась улыбаться, занималась домашними делами, а сама постоянно на часы смотрела. Гриша ждал меня к часу, а теперь я вряд ли успею, да и вообще осмелюсь сегодня к нему поехать. Я дёргалась, и, наверное, со стороны это было заметно, потому что Серёжа несколько раз интересовался, как я себя чувствую.

— Голова немного болит, — говорила я. Кстати, это было правдой — и голова у меня болела, и подташнивало меня, и перед глазами всё кружилось, а всё это из-за чувства вины и не оставляющей меня тревоги.

— Сергей Александрович, Ефимов подъехал, — сообщил, заглянувший в дом охранник Николай.

Я кинула на него быстрый взгляд, он мне улыбнулся.

— Добрый день, Анастасия Николаевна.

— Добрый, Коля, — отозвалась я. Отвернулась от него, не понимая, что меня зацепило в его появлении.

— Подъехал? — Серёжа поднялся из-за стола. — Отлично. Кстати, Коль, пока не забыл, что там с камерами наблюдения? Починили?

— Да, не волнуйтесь. Всё, как надо, Сергей Александрович, — задорно отозвался охранник, а я резко обернулась. После этой фразы я узнала его голос. В Гришкиной квартире не узнала, а вот сейчас…

Заметив мой такой явный интерес к себе, Коля вопрошающе вздёрнул брови, но я поторопилась отвернуться, перепуганная своим открытием. Зачем охранник моего мужа к Гришке приходил? Что-то принёс, да ещё по имени-отчеству обращается… С ума сойдёшь с этими мужчинами.

— Доброе утро.

Я обернулась, услышав голос Ефимова. Улыбнулась приветливо, но встретив его изучающий взгляд, почувствовала себя не в своей тарелке, и поостереглась что-либо говорить. Серёжка же пошёл ему навстречу, руку для рукопожатия подал, после чего они вместе удалились в кабинет. А я, сделав несколько глубоких вдохов, побежала в спальню, Гришке звонить. Но, как назло, телефон куда-то запропастился, я вывалила на кровать содержимое своей сумки, чертыхалась, в сомнении взглянула на домашний телефон, раздумывая, насколько опасно звонить любовнику с домашнего номера. Пока раздумывала, снизу послышался зычный голос мужа.

— Стася, спустись.

Я от досады даже взвыла вполголоса. Принялась торопливо сгребать свои вещи обратно в сумку.

— Серёжа, я по телефону говорю!

— Тогда положи трубку и спустись. Немедленно!

Его тон мне совсем не нравился. Оставив сумку в кресле, я из комнаты вышла, а пока по лестнице спускалась, пыталась отдышаться, чтобы не выглядеть взволнованной. В гостиную вошла, посмотрела на мужчин.

— Что-то случилось?

Ефимов отвернулся, вроде бы равнодушно, а вот муж сверлил меня взглядом. Потом подошёл к столу и отодвинул для меня стул.

— Садись.

Я спорить не стала, прошла к столу и села. Посмотрела в недоумении, руки на столе сложила, как примерная ученица.

— Стася, давай ещё раз поговорим о твоём похищении.

— Опять? Я всё уже рассказала.

— Ты уверена?

Я заёрзала, глянула на Ефимова, который улыбался неизвестно чему. Не смотря на то, что дурное предчувствие лишь разрасталось, я ответила, проявляя упрямство:

— Я уверена.

Серёжка сверлил меня взглядом, и явно не спешил мне верить.

— Анастасия Николаевна, кто просил вас соврать?

У меня, честно, в горле запершило, и тошнота к горлу подкатила. Я нервно сглотнула, не сумев справиться с собой.

— Никто меня не просил, всё так, как я говорила…

Серёжка вдруг стукнул кулаком по столу, а я подпрыгнула.

— Чёрт, Настя! — Он никогда не называл меня Настей…

Ефимов подошёл и положил на стол фотографию. Я взглядом в неё упёрлась, чувствуя, что покрываюсь липким потом. На снимке был Гришка, причём выглядел моложе, чем сейчас.

— Расскажите нам об этом человеке. Вы ведь его знаете?

Этот вопрос следовало обдумать, и я молчала, понимая, что с каждой секундой усугубляю ситуацию. На Серёжу смотреть боялась, даже краем глаза отмечала, как стремительно он темнеет лицом.

— Говори, — глухо потребовал он.

— Я… видела его.

— Где?

— Ну… — Знать бы, что говорить!

— Анастасия Николаевна, как его зовут?

— Я не уверена…

Серёжа стоял рядом, наклонившись ко мне, наблюдал за мной, потом поднял руку и коснулся моих волос. Погладил, а следом вдруг сдавил ладонью мой затылок.

— Говори, — потребовал он совсем другим тоном.

Я зажмурилась и выдохнула.

— Гриша… кажется.

Серёжка руку убрал и отодвинулся. Выдохнул сквозь зубы.

— Твою мать.

Ефимов на это никак не отреагировал, сел напротив и придвинул фотографию ближе ко мне. Решил меня подбодрить.

— Рассказывайте, Анастасия Николаевна, рассказывайте.

Я взглядом в Гришкино лицо упёрлась. Криво усмехнулась.

— Я не знаю, что рассказывать. Я его видела, там…

— В лесу?

— Да.

— Как его фамилия?

Я моргнула.

— Не знаю. — Опомнилась и добавила: — Откуда?

— Вы часто его видели?

— Раз или два.

— И что? Он с вами говорил, обращался к вам, вы что-то слышали от него?

Я старательно контролировала своё дыхание. Покачала головой.

— Нет.

— Но вы его там видели?

— Да.

Ефимов на спинку стула откинулся и взглянул на Серёжу поверх моей головы. Но не успела я вздохнуть свободнее, вдруг сказал:

— Несколько дней назад Григорий Сулима встречал вас у спорт-клуба. О чем вы с ним говорили?

Я вдруг поняла, что у меня затрясся подбородок, хоть рукой его держи. Поторопилась закусить нижнюю губу, молчала, просто не могла говорить. Серёжка стоял за моей спиной и сверлил взглядом мой затылок. И больше всего на свете я сейчас боялась встретиться с ним взглядом.

Наконец выговорила:

— Я не говорила.

— Разве? Вы не стояли с ним лицом к лицу, но говорили. Это видно по съёмке видеокамер. Две-три минуты… О чём?

— Я не помню. Я испугалась, увидев его, попросила оставить меня в покое.

Ефимов удовлетворённо улыбнулся, и задал следующий вопрос, кажется, уже не сомневаясь в моём ответе:

— Это он помог вам сбежать?

Сулима, значит… Я коротко кивнула.

— Почему?

Я сжала руки в кулаки.

— Ему нужны были деньги. Я ему заплатила.

Серёжка резко ко мне наклонился, пристроив одну руку на спинке моего стула. Я даже испугалась его стремительности.

— Ты ему заплатила? Чем?

Я сделала глубокий вдох.

— Я отдала ему деньги, которые ты для мамы дал. Мы с ним договорились.

Ефимов смотрел на своего работодателя и улыбался, совершенно паршиво, словно сказать пытался: а ведь я был прав. А Серёжка выпрямился и вдруг смеяться начал. Я не на шутку перепугалась, повернулась, чтобы посмотреть на него, а он сквозь смех зло выдохнул:

— Вот сукин сын, а. Копейкой не побрезговал.

— Там много было, два миллиона… — напомнила я, чувствуя, что в душе начинается настоящий пожар.

Серёжка же, вместо того, чтобы впечатлиться, выдохнул:

— Придушу сволочь.

— Значит, приехали вы не из Пригорья? — продолжал цепляться ко мне Ефимов. Не зря я его всегда недолюбливала.

— Не знаю! Мы долго шли по лесу, в какую сторону — я понятия не имею. Я была измотана. Когда он поймал машину, я сразу уснула. Я ничего больше не знаю! — Я вскочила и нервно забегала по комнате. — Да и какая разница? Он своё обещание выполнил.

— А вы своё выполнили?

Если он думает, что так просто собьёт меня с толка, то ошибается. Я спокойно кивнула.

— Да. Я же отдала ему деньги.

— Но почему ты мне ничего не сказала? — заорал Серёжка.

Я остановилась.

— Это было частью уговора. Гриша… — Слишком легко я произнесла его имя. — Он сказал, что уедет из города, как только получит деньги. Я поверила. Зачем ему здесь оставаться? — Я пыталась рассуждать, при этом стараясь не встречаться ни с кем взглядом. — И сначала я хотела рассказать тебе, Серёж, но потом решила, что ты так и будешь их искать, не успокоишься… А он ведь обещал уехать.

— И просил не называть имён, так?

Я покаянно кивнула.

— Так.

Серёжка не спускал с меня тяжёлого взгляда.

— Сколько раз после этого вы встречались с Сулимой?

Я сглотнула, стала смотреть в сторону. И твёрдо сказала:

— Один раз, у клуба.

— Что он от тебя хотел? — рассвирепел муж.

— Я не стала с ним разговаривать, Серёжа. Села в машину и уехала. — Осмелилась взглянуть на Ефимова. — Ведь на съёмке это видно? Что я уехала?

— Видно, — не стал он спорить.

— Вот и хорошо. — Я молчала, наблюдала за тем, как мужчины переглядываются, с намеком, потом спросила: — Серёжа, ты с ним знаком?

Муж не ответил, зыркнул на меня, потом подошёл к столу, взял фотографию, скомкал и бросил на пол. Я взглядом за смятым снимком проследила. Никаких слов уже было не нужно.

Я томилась в ожидании, мечтая, чтобы мне разрешили уйти, хотела сама пожаловаться на плохое самочувствие, но Серёжка вновь повернулся ко мне и вдруг спросил:

— Что он тебе про меня говорил?

— Про тебя? — Я всерьёз растерялась, покачала головой. — Ничего.

Серёжка прищурился недоверчиво. А я торопливо заговорила:

— Он выспрашивал меня про мужа, но это было из любопытства. Как мне показалось.

Серёжа усмехнулся.

— Из любопытства, говоришь. И что ты ему рассказала?

— Ничего. С какой стати я буду ему что-то говорить? Он же… уголовник.

— Уголовник, — кивнул муж и, кажется, остался доволен моим ответом.

Я приложила холодную дрожащую руку к своему лбу. Решила пожаловаться на головную боль.

— Я пойду к себе. Если можно…

Серёжа кивнул мне и тут же отвернулся, а я вышла из гостиной на ватных ногах. Дошла до лестницы, поднялась на несколько ступенек и опустилась на них. Вцепилась в перила. В гостиной было тихо, прошло около минуты, прежде чем я услышала ехидный голос Ефимова.

— Что-то мне всё это напоминает.

— Заткнись, — посоветовал ему мой муж.

— Конечно, дело твоё, но зная Гришку, я бы задал твоей жене немного другие вопросы.

— Заткнись, сказал.

— Да заткнусь я, заткнусь. — Ефимов усмехнулся. — Гришка — мстительный сукин сын, и надеяться, что он не вернётся в город после отсидки, было глупо. А раз вернётся, захочет получить своё. И не только деньги, Серёг. Ты это понимаешь?

— Облезет.

— Ага.

— Он сам нарывается. — Серёжка проговорил это странным, незнакомым тоном, от которого у меня мурашки поползли по коже. — Сам развязывает мне руки.

— Вот и объясняй это Коту. Я не при делах.

— Да? Кидаешь меня?

— Почему? Ты просил меня узнать, кто похитил твою жену — я узнал. Да с самого начала знал, но тебе нужны были доказательства. Я и их тебе достал. А вот связываться с Гришкой я не буду. Я ему ещё кое-чем обязан.

— Ты обязан? Ефим, опомнись, это когда было? В прошлом веке, в другой жизни. Нет больше Гришки, ему давно нет места в этом городе. Сколько ещё он будет дёргаться?

— Пока ты не вернёшь ему должок.

— Советуешь отдать? — не поверил Серёжка.

— Советую подумать.

— Мы не уживёмся в одном городе. Всё равно пристрелим друг друга. Так чего ждать?

— Решай это сам.

Я прижалась лбом к перекладине перил, сухие губы облизала, а, услышав шаги, взгляд подняла и увидела Ефимова, который направлялся к выходу. Он меня тоже заметил, усмехнулся, когда понял, что я всё слышала, и что-то такое ещё проскользнуло в его взгляде, полное понимание ситуации, что его ещё больше развеселило. Но он и не подумал остановиться и что-то сказать, из дома вышел, а я, собравшись с силами, поднялась и пошла наверх. Ясно было одно — моя семейная жизнь не рушится, она уже рухнула. И кое-кто этому очень поспособствовал.

Оставалось лишь удивляться, почему я столько времени так отчаянно не хотела замечать, что Гриша ведёт себя не как похититель, которого наняли для охраны. Он всегда говорил, что ему заплатили, а детали чужого преступления ему не интересны. Но сколько раз я слышала обрывки странных фраз, которые, конечно же, надо было сложить воедино, а не отмахиваться от них. И я бы это непременно сделала, если бы не отвлеклась на чувства и эмоции. Без конца убеждала себя, что он не причём, что он жертва обстоятельств, как и я, и надо помочь ему избежать законного наказания и гнева дружков. А выходит, что он сам всё это придумал. Меня украли по его указке, и он лично мною занимался, наверное, получая от этого извращённое удовольствие. А потом ещё и спать со мной начал, про себя посмеиваясь над бывшим дружком. А я, как последняя дура, всё это ему позволила. Позволила разрушить свою жизнь, мою любовь к мужу, счастье, которым так гордилась ещё совсем недавно. А потом появился Григорий Сулима, и вывернул мою жизнь наизнанку. Я уверена, что у него был чёткий план действий, он продумывал каждый шаг и, наверное, каждое слово. Ведь как-то ему удалось сбить меня с толка? Осторожно выспрашивал меня про мужа, про нашу семейную жизнь, даже о планах на будущее. Каждый день мне врал, занимался со мной любовью и врал. А ещё просил не зацикливаться на чувстве вины, ведь это не измена!..

От злости и бессилия я заревела. Ходила по спальне и в буквальном смысле руки заламывала. Выражение «заламывать руки» всегда казалось мне странным и глупым, я понять не могла, что оно означает, а вот сегодня поняла. Хотелось заорать, затопать ногами, начать бросаться на стены, но я вместо этого обхватывала себя за локти, сжимала кулаки, потом взмахивала руками, не зная, как избавиться от тяжести в груди. Мне нечем было дышать. В какой-то момент тошнота стала непереносимой, и я кинулась в туалет, потом долго не могла отдышаться. Едва сумела подняться на слабых ногах и добраться до раковины, чтобы умыться и прополоскать рот.

— Стася, тебе плохо?

Я головой мотнула, мужа оттолкнула, чтобы пропустил меня в комнату, и рухнула на постель. Голова сильно кружилась, я даже глаза открыть не могла.

— Я вызову «скорую», — решил Серёжка, понаблюдав за мной минуту.

— Нет! — Я постаралась справиться с собой. — Я просто переволновалась. Сейчас пройдет.

Сережа на край постели сел, смотрел на меня, но дотронуться не решался.

— Малыш, прости. Я не думал, что он на такое решится. Но это ведь… чокнутый сукин сын. Украсть тебя удумал.

Я крепко зажмурилась и взмолилась:

— Серёжа, хватит. Я не хочу об этом больше говорить. Не могу…

— Хорошо, хорошо. — Он всё же погладил меня по спине, потом укрыл одеялом. — Отдохни.

Следующий день начался с того, что я поняла: не могу смотреть мужу в глаза. И не из-за стыда, который испытывала последние недели, а просто-напросто боюсь. Боюсь увидеть в его глазах нечто страшное и для меня незнакомое. Вчера, подслушивая его разговор с Ефимовым, я очень четко осознала, что многое про Серёжку не знаю. О своем прошлом он всегда говорил с неохотой и иронией, намекая на то, что времена тогда были лихие, а он был молод и горяч, и, без сомнения, совершал ошибки, о некоторых до сих пор жалеет, но исправить уже ничего не может. Единственное решение: не позволять себе повторять их. А вот теперь я всё больше уверялась в том, что лихие времена не прошли для него бесследно, и натворить он успел, куда больше, чем признавался, да и привычки и способы решения проблем остались прежние, просто он в последние годы старательно их маскировал за солидностью и деловым подходом. Но послушав вчера, насколько спокойно он рассуждает: а не пристрелить ли ему надоевшего Гришку Сулиму, я всерьёз впечатлилась. Не знала, что и думать, если честно. Дурацкая затея с похищением враз перестала быть чьей-то игрой и банальным желанием подзаработать, она превратилась в опасную авантюру, и Гриша, наверняка, знал с самого начала, на что идет. Поэтому столько раз говорил мне: молчи, молчи до последнего.

— Как ты себя чувствуешь?

Я смотрела в свою тарелку, примяла ложкой взбитый творог.

— Хорошо.

— Больше не тошнит?

Я проглотила комок, вставший в горле, затем покачала головой.

— Нет. Это от нервов.

— Наверное. Но ты бы показалась врачу.

— Зачем? Причин для переживаний от этого меньше не станет.

— Стася.

— Серёж, со мной всё в порядке.

Он недовольно вздохнул, и вроде бы решил внести ясность.

— Ты сама виновата. Тебе нужно было сразу мне всё рассказать, а не платить кучу бабок какому-то уголовнику.

— Вчера ты сказал, что это копейки по сравнению с тем, что он требует.

Серёжа в раздражении отодвинул от себя тарелку.

— А ты не бери в голову лишнее, и к мужским разговорам не прислушивайся. Они тебя совершенно не касаются. Я сам разберусь.

— Неужели ты не можешь с ним договориться? Отдай ему деньги, пусть уедет.

Серёжа в досаде губами пошевелил.

— У меня столько нет, — проговорил он негромко.

Я взглянула в растерянности.

— Что?

— У меня нет столько денег! Они все в дело вложены. А делить с ним бизнес я не буду, ясно?! — Он произнёс это таким тоном, словно не сомневался, что я непременно передам Гришке его слова. Я поторопилась отвернуться. — Я пахал, пока он сидел, и он не вернулся к разбитому корыту. Как оказалось, все эти годы, я его капиталы множил, раз он с меня их требует.

— Вы вместе работали? — Я поневоле попыталась представить Гришку на месте мужа в его кабинете на пятнадцатом этаже нового офисного здания в центре города, в костюме за две тысячи долларов, обсуждающим миллионные сделки по поставкам вторсырья, и, признаться, не смогла.

Серёжа посверлил меня взглядом, но так и не ответил, из-за стола поднялся.

— Мне нужно на работу, — глухо оповестил он. — А ты, будь добра, не езди сегодня в город.

Я промолчала. Комкала в руках льняную салфетку, и дождаться не могла, когда на меня снизойдёт озарение. Когда я пойму, как нужно поступить и что, вообще, делать дальше? Озарения не было, и я страдала. Через полчаса, забыв о просьбе мужа, засобиралась в город. Нужно было увидеться с этим вруном и подлецом Гришкой, чтобы кое-что прояснить. Коля, снова заступивший на смену, и явно предупреждённый моим мужем о том, что мне выезжать из дома не следует, попытался возразить, но я никак не отреагировала, только прикрикнула:

— Открывайте ворота!

Сегодня у меня не было сил что-то придумывать и выбирать окольные пути. Оставив автомобиль на стоянке клуба, я решительно направилась к Гришкиному дому. В дверях столкнулась с соседкой, которую уже встречала пару раз в подъезде, и та неожиданно решила со мной поздороваться, видимо, привыкнув к моим визитам. Но я пробежала мимо неё наверх, не проявив ответной вежливости. На ходу достала ключ, отперла дверь и вошла в квартиру. Замерла в прихожей, уже понимая, что Гриши нет. Но если бы его просто не было — это ещё ничего, но довольно скоро я выяснила, что и вещей его в квартире нет. Я открыла шкаф, выдвинула ящик комода, распахнула дверцу старого секретера, и от обиды разрыдалась. Гад. Опять меня провёл.

Выйдя из подъезда, я увидела мужа. Он прохаживался у своей машины, и, по всей видимости, ждал, когда я спущусь. Я остановилась, кинула затравленный взгляд на охрану за его спиной, а когда Серёжка повернулся ко мне, заставила себя посмотреть ему в глаза. Особо радостным он не выглядел, правда, и разозлённым тоже, скорее уж разочарованным.

— Что, сбежал? — поинтересовался он с притворным сожалением.

Я не ответила, хотела мимо пройти, мечтала о том, чтобы он позволил мне уйти, но Серёжка схватил меня за локоть и повёл к машине. Дверь передо мной охранник распахнул, а муж негромко проговорил:

— Садись.

Я села и сразу отвернулась. Каждый вдох требовал усилия, я отвлеклась на это, пыталась справиться с собой, наверное поэтому и слёзы не лила. Серёжка устроился на сидении рядом со мной, кинул водителю короткое:

— Домой, — а потом уже на меня посмотрел. Долго молчал, а затем поинтересовался: — Стась, ты с ума сошла?

Я пальцы к губам прижала, когда те затряслись. Сказать мне было нечего, я смотрела за окно и мечтала поскорее оказаться дома. А Серёжка тем временем выдохнул, надув щёки, что было совершенно не к месту, и со стопроцентной уверенностью заявил:

— Дура.

Что я, спорить с ним буду? Как есть дура. Ни одного оправдания мне нет.

— На самом деле думала, что он тебя там ждёт? — не скрывая язвительности, поинтересовался Серёжа, когда мы дома оказались. Всю дорогу молчали, выяснять отношения при охране он, конечно же, не стал, но его распирало изнутри, и я его состояние прекрасно понимала. — Да он уже в другом месте, как крот окопался. Поищешь его теперь.

Я поднялась в спальню, туфли с ног скинула и села на постель. Серёжка не замедлил явиться следом за мной, пиджак снял и рванул воротник рубашки, словно задыхался. И продолжал негодовать:

— Всё рассчитал, падла. Хотя да, времени на это у него предостаточно было. И я ещё ему помог, — кинул на меня возмущённый взгляд, — женился на дуре. Может, ты объяснишь родному мужу, с какой стати ты польстилась на чужого мужика? Чего тебе не хватало? И ладно бы красавец был!..

Я отвечать не стала, не знала, что сказать. Сунула под спину подушку, устраиваясь поудобнее. Было странное чувство, что у меня болит всё. Боль охватила кольцом, и я только хмурилась, не зная, что с ней делать. Серёжка кричал, махал руками и брызгал слюной от бешенства, а я радовалась тому, что пока ему не требуется моего участия. Он раз двадцать назвал меня дурой, говорил о том, что все бабы, по сути своей, шлюхи, и рано он радовался, считая, что его жена невинный цветок.

— Что ты молчишь, Стася?! — заорал он в конце концов, а я вздрогнула. Несколько долгих секунд собиралась с мыслями.

— Мне нечего сказать.

— Тебе нечего сказать? — поразился он и ударил себя кулаком в грудь. — Ты мне изменила. Ты мне изменила! И тебе нечего сказать?

Я головой покачала. Слёзы потекли, я рукой их вытерла, рыдание проглотила. Серёжка подошёл, в сердцах замахнулся, а я сжалась, уверенная, что ударит. Но он с собой справился, выдохнул ругательство, а потом схватил мою сумку и вытряхнул её содержимое на постель. Забрал мобильный, выдернул из розетки шнур стационарного телефона, а на меня воззрился в бешенстве и обиде.

— Из дома не выйдешь. — Обвёл рукой спальню. — Это теперь и твой клуб, и магазины, и подружки, и квартира любовника. Ясно тебе?!

Я молчала, только губы кусала. А он, кажется, чего-то ждал. Наверное, когда я опомнюсь и кинусь к нему вымаливать прощение, и хоть так пролью бальзам на его раненное самолюбие. А я чувствовала странное отчуждение и отупение. Кивала и не спорила. Это ещё больше Серёжку разозлило, он пустую сумку в меня швырнул и вышел из спальни, шарахнув дверью о косяк.

Следующие два дня я действительно просидела в комнате, под замком, но совершенно не страдала из-за этого. Я была занята своими мыслями, старательно прислушивалась к себе, и то, что чувствовала, меня пугало и вдохновляло одновременно. Серёжка же даже ночевать ко мне не приходил, за что я его не винила. При нашем последнем разговоре у него в глазах столько презрения было, он едва не плевался, когда вспоминал о Гришке, и о том, во что тот превратил его семейную жизнь. Я, признаться, не выдержала психологического прессинга, рискнула попросить прощения, думая, что Серёжке это нужно, что ему легче станет, но муж не проникся, ушёл и не появлялся следующие сутки. А потом нас решила навестить его мама. Совершенно неожиданно появилась на пороге нашего дома, накануне вернувшись из очередного санатория, комфорт которых полюбила в последний год-полтора. Видимо, она и сыночка о своём приезде не предупредила, потому что тот переполошился не на шутку, вбежал в спальню и сообщил, что я могу выйти из комнаты. То есть, не могу, а должна, просто обязана. Маме ведь ни к чему знать, что я натворила. Я натворила! Вот так я узнала, кто остался виноватым во всей этой истории. Я.

Особого удивления, сделанный Серёжкой вывод, у меня не вызвал, то ли ещё будет, как говорится, поэтому я лишь усмехнулась и из комнаты вышла. Чувствовала себя спокойно, даже слишком. Остановилась перед зеркалом в холле, похлопала себя по щекам, чтобы вызвать лёгкий румянец, а затем отправилась на встречу с любимой свекровью. Серёжка всё это время был у меня за спиной и зорко наблюдал за тем, как и что я говорю. Тётя Валя всплеснула руками при виде меня.

— Стасенька, ты бледная. Тебе нездоровится?

— Немного, — призналась я. — Кажется, я подхватила простуду. — Я присела рядом с ней на диван и легкомысленно отмахнулась. — Не берите в голову, мне уже лучше.

— Ты у врача была?

— Конечно, она была у врача, мама, — улыбнулся Серёжка. Я на него посмотрела, отметив про себя, что играть на публику он умеет. Когда смотрел на мать ни во взгляде, ни на лице не было и намёка на недовольство и разочарование, которые он демонстрировал мне ещё совсем недавно. — Я слежу за своей женой, — с понятным только мне намёком, проговорил он. Взглянул в упор, а я улыбнулась.

За обедом тётя Валя рассказывала о том, как приятно она провела последние три недели в известном на всю область санатории, расхваливала тамошних врачей, обслуживание и природу. Мы с Серёжкой слушали, дружно кивали и говорили складно, по привычке заканчивая друг за другом предложения. Вот только муж пил больше обычного, я замечала, а вот тётя Валя нет. На ночь она у нас не осталась, засобиралась неожиданно, не к месту заявив, что мешать нам не хочет, да и звонка ждёт, «от тёти Агаты из Симферополя, помнишь её, Серёжа?», и поэтому остаться у нас никак не может, хотя очень скучает по своим детям. Серёжа отправился провожать её до машины, мать за плечи обнимал и слушал её наставления, а я наблюдала за ними в окно.

— Ты молодец, — похвалил меня Серёжка, вернувшись в дом. Прошёл к бару и налил себе еще коньяка. Даже мне предложил, вполне вежливо, но я отказалась. — Никогда не думал, что ты умеешь так мастерски притворяться.

— Снова в комнате меня запрёшь? — поинтересовалась я, не желая комментировать его выпад в мой адрес. Присела на диван и ногу на ногу закинула.

— А что, тебе не нравится комфортная жизнь? Быстро надоела?

— Я пытаюсь говорить с тобой серьёзно.

— Серьёзно? Хорошо, давай говорить серьёзно. Вчера Сулима мне звонил, интересовался, не надоело ли мне от него прятаться. Я от него прячусь, представляешь? Он как пёс уличный по городу от меня бегает, но считает меня трусом. Наглости через край.

Я скребла ногтем диванную обивку и хмурилась.

— Зачем мне об этом знать?

— А уже не интересно? Прикрывать его месяцами было интересно, а сейчас охота прошла? Кстати, что-то он не поинтересовался, куда ты пропала. Одной дурой больше, одной меньше.

Я кивнула.

— Ты прав.

Серёжка выдвинул подбородок, а на меня взглянул люто.

— Ничего, что я про твоего любовника сейчас говорю? Твою совесть ничего не беспокоит?

— Может, и беспокоит, — согласилась я. — Но если ты думаешь, что я буду кататься по полу, вымаливая у тебя прощение, то зря, не буду.

Он вскинул одну бровь и ехидно поинтересовался:

— Что так?

— Потому что ты всё равно не простишь. — Я поднялась, пошла прочь, а Серёжка зло выдохнул мне в спину:

— Если думаешь, что я развод тебе дам, то ты очень ошибаешься. И дальше будешь улыбаться всем, но только теперь на моих условиях! Ещё попросишь меня… всё забыть!

Мне даже интересно стало: на самом деле попрошу? Вполне возможно, в принципе, все к этому и идет. Сколько я выдержу взаперти, рядом с мужем, который при виде меня зубами скрежещет? И бежать мне некуда. Во-первых, Сережа зол и из дома меня из упрямства не выпустит, а во-вторых, куда я поеду? К матери? И что ей скажу? Я самой себе не могу объяснить произошедшее. Но пока мне было не до объяснений, нужно было решить другую проблему — как мне получить от мужа разрешение выезжать в город. Каждый раз, как я заговаривала об этом, Серёжка лишь усмехался и качал головой, отказывая мне. А в город мне было нужно, очень. Самое паршивое, что муж об этом знал, и готов был поступать мне назло. Вернуть ему разум могло только одно — общественное мнение, вот к нему я и решила обратиться, через Ольгу. Улучила момент, когда Серёжки дома не было, и с телефона Кристины позвонила подруге и описала ей сложную ситуацию, в которую по глупости попала. Самые интересные подробности, похищение например, конечно же, скрыла, но Ольге это и не важно. Её больше интересовало, как Серёжка отреагировал на новость о том, что у меня любовник, и как я вообще могла так по-идиотски попасться, в первый же раз. Я в ответ на её причитания лишь вздыхала.

— Вот так и попалась, — каялась я. — Сама понимаю, что дура, но…

— И ты поехала к нему, среди бела дня, не думая о том, что Серёжка тебя запросто выследит? Стася, где была твоя голова?!

— Если бы я с головой дружила, сидела бы рядом с мужем, — огрызнулась я от расстройства.

Ольга фыркнула.

— Ещё скажи, что ты влюбилась.

— Не скажу, — проговорила я, но уж как-то осторожно и нерешительно. Ольга только ахнула.

— С ума сошла.

Я руку в кулак сжала.

— Ты мне поможешь?

— Да помогу, конечно, что с тобой делать?

— Пусти слух, что я пропала. Пусть люди поговорят. Слухов Серёжка испугается. Только не переусердствуй, ради Бога, — взмолилась я. — Не сболтни лишнего.

— Я, в отличие от тебя, умею держать язык за зубами и информацию фильтровать, — съязвила Ольга. — Даже если меня пытать будут, мне в голову не придёт в измене признаться!

— У тебя, видно, опыта больше, — не осталась я в долгу.

— Видно, да. — Ольга перестала язвить, и совсем другим тоном добавила: — Ладно, не боись. Вытащу я тебя. Я Серёге сейчас устрою… пиар-акцию по всем фронтам.

В принципе, я в Ольге не сомневалась, в её талантах особенно. Уже через два дня Серёжка, находясь в явном раздражении, вернул мне мобильный телефон и почти приказал, чтобы я позвонила «этой чокнутой шерифихе». Я взглянула с наигранным недоумением.

— Ты о ком?

— О подружке твоей чокнутой! Она полгорода на уши подняла. Сегодня утром явилась ко мне в офис и устроила спектакль. Заявила, что тебя похитили, а я это от неё скрываю. Грозилась к ментам пойти.

Я спрятала улыбку, телефон в руках покрутила. Затем благосклонно кивнула.

— Хорошо, я позвоню.

Серёжка выдал ехидную улыбочку.

— Не «хорошо, позвоню», а позвони сейчас.

— Я устала.

— Интересно. И чем ты занималась?

Я взглянула ему в лицо и заметила:

— Раньше ты таких вопросов мне не задавал.

— Раньше я был уверен, что ты занята делом. К несчастью, выяснил, каким именно.

Я натянуто улыбнулась и не ответила, а в следующий раз обратилась к мужу только для того, чтобы сообщить, что Ольга завтра ждёт меня в клубе. Серёжка зубами скрипнул, взглядом в моё лицо впился, но спорить не стал. Зато на следующий день, взамен возвращённого телефона, у меня отобрали машину. Сказать на это мне было нечего, спорить я не посмела, ключи мужу отдала, а в клуб отправилась в сопровождении охраны. Это спутало мои планы.

— Караулят? — хмуро поинтересовалась Ольга, встретив меня у входа.

Я оглянулась на охрану.

— Да.

Ольга хмыкнула.

— Что меня совсем не удивляет.

— Мне нужно встретиться с одним человеком, — сказала я и испытывающе взглянула на подругу. Та моргнула в растерянности.

— Ты серьёзно?

— Оля, я не героиня любовного романа, я не собираюсь бежать за ним… — Я даже глаза закатила, в полной мере ощущая несуразность нашего разговора. — За кем бы то ни было бежать на край света не собираюсь. Но мне нужно встретиться с одним человеком. Отвези меня.

Ольга в сомнении кивнула на поджарых молодчиков у «мерседеса».

— А они?

— Заодно проверю, какие распоряжения они от Серёжки получили.

Ольга несколько хулигански улыбнулась и направилась к своей машине. Я за ней. Охрана насторожилась, а я, тоном не терпящим возражений, предложила им следовать за нами.

— Убегать я не собираюсь, — сообщила я с улыбкой. А когда в машину села, выдохнула. Всё-таки нервничаю, нервничаю.

— Куда? — спросила Ольга.

— В центр, на Никольскую, я покажу.

— А что там?

— Не что, а кто. Евгений Ефимов.

Ольга откровенно скривилась.

— Ефим? Нашла с кем встречаться. — И тут же приглушённо охнула. — Стаська, ты же не…

— Я же не, — передразнила я её. — Просто нужно поговорить.

— Ну-ну.

Офис охранного агентства «Сокол» располагался на первом этаже отреставрированного особняка столетней постройки. Ольга высадила меня на стоянке, я попросила её не ждать, не зная, сколько времени займёт разговор, и пока охранники не оказались рядом и не успели меня остановить, я поспешила к входу в здание. Вот только дверь оказалась заперта, мне пришлось позвонить в домофон, объяснить к кому я пришла, и тогда уже щёлкнул замок, и я смогла войти. Признаться, я была недовольна таким приёмом, поэтому вела себя нелюбезно, косилась на привратника в чёрной форме и поторапливала девушку-секретаршу.

— Представьтесь и объясните причину своего визита, — объявила мне та официальным тоном

— Объяснить причину? — переспросила я, а вместо ответа принялась оглядывать богато обставленную приёмную. Снова взглянула на секретаршу. — А почему я вам должна объяснять причины? Вы кто, его жена?

— Жена? — растерялась девушка. — Нет, не жена, но я должна передать…

— Передайте ему, что пришла Анастасия Ельская, и мало того, она уже две минуты ожидает в приёмной. — Я кивнула на дверь кабинета. — Идите.

Я стояла, положив одну руку на стол, и в раздражении постукивала пальцами. Раз, два, три… десять. Дверь кабинета распахнулась, и я увидела Ефимова. Он выглядел удивлённым и заинтересованным одновременно.

— Анастасия Николаевна. Удивлён визитом.

— Только удивлены?

Ефимов заулыбался, франтовато поддёрнул рукава рубашки, манжеты которых были скреплены золотыми запонками. Чувство лоска у Ефимова было не отнять.

— Польщён, без сомнения.

— Замечательно, — пробормотала я, и, забыв спросить разрешения, прошла мимо него в кабинет. Едва не столкнулась с секретаршей, взглянула недовольно, а та шмыгнула мимо начальника, кстати, забыв предложить мне кофе. А вот Ефимов продолжал стоять у открытой двери и вроде бы чего-то или кого-то ждал. Наконец поинтересовался:

— Вы одна?

— Нет, — порадовала я, — с охраной. Они на улице ждут.

Ефимов совершенно по-дурацки поскрёб в затылке.

— Сергей не с вами?

— Нет. И очень надеюсь, что не успеет приехать в ближайшие полчаса. У меня к вам разговор есть, Женя. Можно называть вас Женей?

— Ну, раз уж ваш муж мне платит.

— У вас нехорошая привычка придираться к словам, вы в курсе?

Он взглянул с интересом. Потом кивнул.

— Мне говорили.

Я окинула быстрым взглядом его кабинет, ничего особо примечательного в интерьере не приметила, разве что оленьи рога на стене. Я взгляд на них задержала, прищурилась, вглядываясь в фотографию, висевшую под ними. Компания мужчин с ружьями наперевес. Видимо, рога не просто для красоты, а настоящий трофей. Что ж, каждому своё развлечение.

— Так что за разговор, Анастасия Николаевна?

— Думаю, вы догадываетесь.

Ефимов откинулся в своём удобном кресле, руки на животе сложил, и хмыкнул, разглядывая меня.

— А почему вы пришли ко мне?

— А к кому? Я знаю троих мужчин, которые до конца понимают, что происходит. С двумя из них, по видимым причинам, я разговаривать не могу. Остаётесь только вы.

— И вы уверены, что я вам что-то расскажу?

— Женя, я не прошу выдавать ваши бандитские тайны. Кто как долги выбивает — мне не интересно. Я хочу знать, за что я пострадала.

Он улыбался совершенно паршиво, а на меня смотрел не как на жену работодателя. Со значением так, едва заметно усмехаясь.

— Думаю, вы сами понимаете, за что вы пострадали.

Я несколько нервно поправила прическу. Проглотила стыд и попросила:

— Расскажите мне про Сулиму.

Ефимов раздумывал.

— Не думаю, что вашему мужу это понравится.

— Почему же? Если я узнаю горькую правду, может, в ноги ему брошусь? Он вам ещё спасибо скажет.

Евгений рассмеялся.

— Очень сомневаюсь.

— Расскажите мне, пожалуйста. Серёже не обязательно знать. Скажете ему, что отказались, что вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы, задавали свои.

— Зачем мне это делать?

Я плечами пожала.

— Может потому, что вы кое-чем ему обязаны? Я Гришу имею в виду. Помогите ему окончательно разрушить мою семью. Видите, вы со всех сторон защищены.

Он снова рассмеялся.

— Как вы всё интересно поворачиваете.

— Расскажете?

— Что именно вас интересует?

— Их взаимоотношения. Они ведь давно знакомы?

— Давно. Мы все давно знакомы. Гришка с Серёгой в одном дворе росли, в одной школе учились. Начинали вместе, в девяностые. Как мы все тогда начинали? С нуля, на побегушках у битых и умных. Если хотите, спины друг друга прикрывали. Я с ними познакомился лет пятнадцать назад.

— А что потом случилось?

— Да ничего не случилось, жизнь изменилась. У Гришки были связи. Он умеет находить подход к людям, сами, наверное, убедились. Вёрткий, пробивной, не дурак.

— Хотите сказать, что Серёжа на его фоне теряется? — не поверила я.

Ефимов только руками развёл.

— Ну вы же мужа из вида потеряли? Так чему вы удивляетесь? Кот вот тоже в нём души не чает.

— Опять этот Кот. Кто он?

— Важный человек. Думаю, это всё, что вам нужно знать. Когда-то мы все на него работали, мелкими сошками. А потом… в общем, Сулима оказался в нужном месте в нужное время, и Кота собой закрыл. Жизнь тому спас, понимаете? Кот очень к нему проникся. А Гришка, к его чести, про друзей не забыл, нас за собой наверх потащил. И вот теперь мы здесь, — Ефимов выразительным и довольным взглядом окинул свой кабинет.

А я кивнула.

— Да, вы здесь, а Гриша несколько месяцев назад из тюрьмы вернулся.

— Ну, у каждого своя судьба.

— Как он в тюрьме оказался?

— Вы говорили, что такие подробности вас не интересуют.

Я пристально смотрела на него, ожидая ответа. Ефимов выпрямился, подался вперёд и на стол облокотился.

— Фирма вашего мужа когда-то принадлежала не только ему, но и Сулиме. Откровенно говоря, это Гришка бизнес начал. Один не справлялся, позвал Серёгу в компаньоны, надо сказать, что они сработались. Несколько лет горой друг за друга стояли, всё совместно решали, делились по-честному, а потом… Да нет, ничего не изменилось, просто так сложились обстоятельства. Вместе задумали, вместе шли на риск и вместе вляпались в итоге. Иногда удача отворачивается даже от своих любимчиков. Вот Гришка и сел. — Ефимов усмехнулся. — Кто-то должен был отвечать.

Я отвернулась и стала смотреть в угол. Обдумывала его слова, а пальцами потирала деревянный подлокотник кресла.

— Он сел вместо Серёжи?

— Да как вам сказать… Сулима ведь не дурак и не благородный рыцарь. Нужно было выбирать: начать рвать глотки друг другу уже тогда, валить вину друг на друга и сесть вместе, либо пожертвовать кем-то одним, чтобы сохранить то, что успели создать.

Я продолжала смотреть в сторону.

— Думаю, мне не стоит спрашивать, что они сделали, да?

— Думаю, не стоит.

— И теперь, значит, Гриша требует своё?

— Не только своё, но и с процентами. Он хочет половину, а ваш муж, понятное дело, сопротивляется.

— Но ведь это справедливо — отдать ему половину, да?

— Это как посмотреть. Половина пятилетней давности и половина теперь — между ними есть существенная разница. Серёгу можно понять, ему жалко своих трудов. Но и Гришку понять можно, у него пять лет из жизни вылетело, пока Ельский жил в своё удовольствие, женился и деньги тратил, он сидел. Вот поэтому я и стараюсь держать нейтралитет. Как Швейцария. Я их обоих считаю своими друзьями.

— А я, значит, чтобы побольнее ударить?

Ефимов довольно закудахтал. Я посмотрела на него, встретила хитрый взгляд, и поняла, что у него ещё припасено для меня жареных фактов.

— Не думаю, что Гришка стал бы заморачиваться ради того, чтобы просто нервишки Серёге пощекотать. У него, как всегда, всё по чёткому плану, на этом и держался. Чутьё звериное и всё по своим местам он расставлять мастер. Для него самый правильный путь, это око за око. Понимаете, Анастасия Николаевна, друзья-то они, конечно, были друзья, но большие деньги даже другу только дурак доверит, вот и Гришка решил перестраховаться. Перед тем, как сесть, он всё своё имущество на жену переписал.

Я моргнула.

— На жену?

— Да. Что вы так удивились? Была у него жена, — Ефимов даже языком прищёлкнул. А я нервно сглотнула. — Любила его… вроде. Алла её звали. И женаты они к тому моменту были уже года четыре, в том смысле, что все проверено и перепроверено. Она рыдала, когда его забрали, ждать обещала, клялась даже. А потом, через год, взяла да подарила вашему мужу долю в бизнесе.

— Почему?

— Да кто ж знает? Серёга говорит: ждать не захотела. Поняла, что не дождётся, а Гришку боялась. Вот и избавилась от доли в бизнесе, имущество продала и уехала за границу.

— Это правда?

— То, что уехала? Правда, я проверял. Живёт себе спокойно, — он улыбнулся, — как раз в Швейцарии. А вот насчёт бизнеса…

Ефимов выглядел таким загадочным, что я не утерпела и спросила:

— Хотите сказать, что Серёжа её заставил?

— Не удивлюсь. Так просто от доли в хорошем бизнесе не отказываются. Я потому говорю, что этим даже Кот интересовался. Серёга тогда занервничал, всерьёз. Оправдывался, задабривал его. — Ефимов наклонился ко мне через стол. — Но если вдуматься: Гришки нет, Алка одна, Серёга один, а потом, в один прекрасный день, он стал единоличным хозяином. Вывод сам собой напрашивается. Но я вам этого не говорил. — Он снова на кресле откинулся, продолжая с улыбкой меня разглядывать.

— И Сулима, значит, к такому же выводу пришёл, и решил отыграться на жене лучшего друга?

— Не спрашивайте меня о том, чего я не знаю, Анастасия Николаевна. Кто к какому выводу пришёл и что потом сделал. Всё, что я вам рассказал, по большей части, мои предположения.

Я продолжала водить ладонью по подлокотнику.

— А что теперь будет?

Ефимов вздёрнул брови.

— Теперь?

— Ну… Я слышала, что этот самый Кот Сулиму поддерживает. Значит, Серёже придётся делить бизнес?

— Заставить его никто не может, даже Кот, он по-хорошему хочет, примирить бывших дружков. Как я уже говорил, Кот Гришке жизнью обязан, а такие люди подобного не забывают. Да и вообще он его уважает. Кот человек в возрасте, сентиментальный стал, и говорят, всерьёз обрадовался Гришкиному возвращению. Радеет за любимчика. А Серёга из-за этого ещё сильнее нервничает. Нервы вполне могут сдать.

— В смысле?

Он хмыкнул.

— Вы же слышали. Пристрелить грозился.

Я нервно кашлянула.

— Он не сможет.

— Ну, это вы так думаете.

Я резко поднялась, прошлась по кабинету.

— То есть, это будет продолжаться, пока один из них в могилу не сляжет? Усилиями другого?

— Я бы не стал всё так драматизировать. Вариант исхода событий далеко не один. Есть ещё тюрьма, бегство из страны, ну и самый невероятный — примирение.

Я даже рассмеялась.

— Вот в последнем варианте моего участия никто из них не предусмотрел, я в этом просто уверена.

Ефимов гадко усмехнулся.

— Не поспоришь.

В общем, от Ефимова я вышла с тяжёлым сердцем. Не могу сказать, что я ожидала от разговора с ним чего-то другого, признаться, предположения, которыми я себя изводила, были одно другого страшнее, но я не думала, что в отношениях моего мужа и Сулимы столько личного. И росли-то они вместе, и спины друг друга прикрывали от бандитских, как я понимаю, пуль, дружили, работали, а потом деньги их разделили. И Гришка считает, что виной всему жадность и подлость Сергея, а если ещё вспомнить его жену, которая неизвестно почему решила поделиться с моим мужем чужим имуществом, а потом и вовсе сбежала, приходится признать, что основания для мести у Сулимы есть. Дружок-то не рад его возвращению, наверное, на самом деле предпочёл бы, чтобы Гришка где-нибудь сгинул и не тревожил его удобное существование какими-то нелепыми требованиями. Вот только я в их борьбе, или игре, оказалась разменной монетой. А это весьма неприятно.

Охрана с явным нетерпением дожидалась меня на улице, но я предпочла проигнорировать недовольные взгляды, в машину села с видом королевы, и всю дорогу до дома смотрела в окно и думала. Что мне теперь делать? Правду я выяснила, но стало ли мне от неё легче? Совсем нет. Теперь вообще не знаю, куда себя деть. И знаю, что не нужна — ни одному, ни другому. Серёжка ещё хватается за меня, пытается сохранить лицо, надеясь, что никто из друзей и знакомых не узнает о его позоре, но это опять же видимость. Дома он даже находиться рядом со мной не может, я растоптала его самолюбие, да и своё тоже, что скрывать? Остаётся только поаплодировать Сулиме, свою партию он разыграл идеально. Простоватый парень, живущий посреди леса, бывший уголовник, пытающийся подзаработать, хоть на чём. И все его желания лишь плотские и материальные. И даже тот факт, что он привёл меня в дом своей сестры, лишь больше убедил меня в том, что он выполняет наш уговор, даже, возможно, в ущерб собственным интересам, а значит, я должна быть благодарна и должна доверять ему. Слушать его, внимать его советам и выполнять то, что он говорит. Он ведь не желает мне зла. Я горько усмехнулась. Как там Ефимов сказал? Дар добиваться от людей желаемого? Это точно. Я ведь по натуре человек вдумчивый, привыкший всё анализировать, и мне казалось, что в общении с Гришкой я веду себя продуманно, но он сумел меня ввести в заблуждение.

Серёжка встречал меня на крыльце дома. Я увидела его машину, как только мы оказались во дворе, он бросил автомобиль на гравиевой дорожке, видно, приехал незадолго до меня. И наверняка ему уже доложили, где я была. Стоял на крыльце, уперев руки в бока, и мрачно наблюдал за моим приближением.

— Ты зачем туда ездила?

Я не стала притворяться, что не понимаю, но говорить постаралась спокойно.

— Хотела получить ответы на некоторые интересные вопросы. Ты же молчишь.

— И что? Получила? — Он повернулся, когда я мимо прошла.

— Ты хорошо Ефимову платишь, — вроде бы похвалила я. — Он не разговорчив.

Серёжка руками развёл.

— А чего ты ожидала?

Я в нетерпении кинула сумку на журнальный столик.

— Я ожидала, и всё ещё ожидаю, что кто-нибудь объяснит мне, что происходит! Вы втянули меня в свои дурацкие игры, а никто не поинтересовался, хочу ли я этого!

Серёжка сурово сдвинул губы.

— Если бы ты не хотела, всё было бы куда проще!

— Да? — Я решила не уступать ему, продержаться ещё хотя бы несколько минут. — Кому, тебе? Ещё один повод уесть Сулиму. Мол, посмотрите, какой я удачливый и счастливый!

— Может, хватит? Раньше ты что-то не жаловалась, от счастья светилась, а теперь всё не по тебе. И я, оказывается, плохой муж! Это что же получается, он лучше меня? Интересно в чём?

Я едва не брякнула о том, что Гришку я знаю хорошо только в одном плане, и сравнивать могу лишь это, но вовремя опомнилась, поняв, что мужу моё сравнение вряд ли понравится. И в итоге поспешила его порадовать.

— Ни в чём, вы оба одинаковые.

Он не порадовался, кстати. Лицом потемнел и зубы сжал.

— Очень интересно.

— Вы помешались на своих деньгах. Будете делить их, пока кто-нибудь из вас в могилу не ляжет. — Я в раздражении взмахнула рукой. — И ради бога. Только без меня.

Я развернулась на каблуках и стала подниматься по лестнице. А Серёжка прокричал мне вслед:

— А ты у нас, значит, альтруисткой заделалась? Тебе деньги не нужны? Все твои шмотки из Европы, фитнесы и дорогие машины? Да ты уже и не помнишь, как жить без этого! Что ты в этой жизни до меня видела?

Я обернулась на него.

— Я замуж за тебя хотела, а не денег. Я семью хотела.

— Семью? — Серёжка издевательски рассмеялся, а потом руками развёл. — Ну, извини.

Мне обидно стало до слёз. Смотрела на него сверху, потом нервно облизала губы.

— Я не то имела в виду, и ты это знаешь.

Он кивнул и противно усмехнулся.

— Я знаю, — сказал он и направился к своему кабинету. А я в спальню ушла и дверью хлопнула. Выдохнула наконец, правда, это ненадолго помогло, я забегала по комнате, не зная, что предпринять — сесть и порыдать или начинать собирать вещи.

— Ты ведь не собираешься с ним разводиться? — спросила меня Ольга при следующей встрече. В моё лицо вглядывалась с недоверием, видимо, всерьёз считала меня способной на подобное, по её мнению, безумство.

Я сидела в низком кресле, забыв обо всех занятиях, в клуб теперь приезжала лишь для того, чтобы сбежать из дома, хоть ненадолго. Ездила по-прежнему с охраной, Серёжка настаивал, но ребята просто приглядывали за мной, при этом ничего не запрещая. Но я была уверена, что передают хозяину каждое моё слово, при них сказанное, и докладывают, с кем я встречаюсь и разговариваю. Наверняка подслушивают. Одно спасение от них — стены спорт-клуба.

— А он меня отпустит? — задала я подруге риторический вопрос.

Ольга фыркнула.

— Прекрати драматизировать. Всякое бывает… Сорвало молодой жене крышу, увлеклась. Или ты думаешь, что он тебе не изменяет?

Я безразлично пожала плечами, а Ольга принялась убеждать меня в своей правоте. — Такие люди своих привычек не меняют. Свободное поведение в браке для них сродни положению в обществе, статусу, а статус нужно поддерживать. Так что ты себя одну не вини. А то я тебя знаю. — Она покосилась на меня с подозрением, потом даже за руку взяла. — Стась, ну в самом деле. Всё у вас наладится. Серёжка ведь не дурак тебя отпускать. Вы такая красивая пара, самая красивая в городе, все о вас только и говорят.

Я кивнула, усмехнувшись.

— Да. А я почему-то только сейчас начинаю это понимать. Раньше до меня не доходило.

— Раньше, — фыркнула Ольга. — Раньше ты влюблена была, жила, как в сказке. А сейчас у тебя глаза открылись. — Она ткнула в меня пальцем. — И это хорошо. Ты взрослеешь.

— Оля, он никогда меня не простит.

— Простит. Захочет тебя удержать — простит.

— Нет. Он запрёт меня в золотой клетке, будет одевать, как куклу, и денег на меня жалеть не будет, как прежде, вот только я и останусь куклой. В данный момент наш брак имеет вполне корыстную основу, как ты сказала, статус. А я так не хочу.

— Ага. — Ольга посмотрела на меня с ехидством. — Ты опять любви хочешь. Не наелась ещё? Уже должна была поперёк горла встать.

— Встала, — подтвердила я.

— Вот и успокойся. Всё, не нужна нам любовь. Пройдёт несколько месяцев, и вы оба забудете обо всём.

Забудешь тут, как же. Очень вовремя, как раз под настроение, Сулима объявился. И не просто объявился, а, по всей видимости, искал со мной встречи. Я заметила его в холле, он сидел в кресле у окна и пил кофе. И в первый момент мне показалось, что он сам на себя не похож. Наверное потому, что не прятался и выглядел расслабленным, не смотря на обстановку и снующих рядом работников клуба, преимущественно девушек. Блондинка Маша с ресепшена, которая всегда приветливо улыбалась, завидев меня в холле, сейчас даже головы не повернула в нашу с Ольгой сторону, хотя это была её прямая обязанность — общаться с посетителями. Всё её внимание было обращено к мужчине, которому следовало подлить кофе, будто он безрукий и сам этого сделать никак не может. И она наклонялась к нему, улыбалась и кивала бездумно и как-то заворожёно, слушая, что он ей говорит. Фирменная футболка с логотипом клуба соблазнительно натянулась на её груди, на лице лёгкая растерянность и полное принятие того факта, что её неожиданно превратили в официантку, и ее это ничуть не беспокоит. Всё лишь для того, чтобы угодить.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы оценить происходящее, я даже шага не сбавила, гордо отвернулась и направилась к выходу. И только голос Маши меня остановил. Её голос, а не его.

— Анастасия Николаевна, а вас ждут.

Ольга тоже остановилась, взглянула с интересом, затем ошарашено моргнула и на меня уставилась. А я пыталась решить, что мне делать — уйти или остаться. Гришка продолжал сидеть в кресле, пил кофе мелкими глотками и на меня посматривал. Вид у него был такой, словно он сказать всем окружающим пытался: знайте все, я вернулся. Я даже пожалела, что не спросила у Ефимова, на какой ступени социальной лестницы стоял Сулима, пока не сел в тюрьму. Вальяжностью мог короля переплюнуть.

Я на Машу взглянула достаточно сурово, надеясь, что её отрезвит мой взгляд, и она перестанет пресмыкаться перед этим негодяем. Та, действительно, отступила, а я рискнула к Гришке приблизиться. Он меня разглядывал, не скажу, что с удовольствием, скорее уж взглядом ощупывал. Потом кивнул за окно.

— Это тебя там команда дожидается?

— Сам ведь знаешь, чего спрашиваешь?

Он разулыбался.

— От кого стерегут?

— От тебя, — не стала я скрывать. Его улыбка стала понимающей.

— Рассказала?

— Нет. Он сам догадался.

— Умный.

— Ну, ты его знаешь куда дольше меня.

Гришка рассмеялся.

— О, смотрю, ты справки навела.

— Есть немного.

Он кинул взгляд на Ольгу, которая переминалась с ноги на ногу невдалеке. Потом предложил:

— Поговорим?

— Думаешь, надо?

— У меня есть для тебя кое-что. — Гриша чашку на стол поставил, поднялся, посмотрел в сторону ресепшена и громко сообщил: — Маша, спасибо. Кофе отличный.

Я с досадой за всю женскую половину человечества наблюдала за тем, как Маша расплывается в широкой улыбке. Потом Сулиме в лицо взглянула, пытаясь понять, чем же он людей берёт. Вот муж мой мужчина красивый, женщины рядом с ним тают, что и не удивительно, а Гришка… Гришка обыкновенный. Если человека с его фактурой можно назвать обыкновенным. Но есть в нём что-то, некая чертовщинка, которая не позволяет так запросто отвести от него взгляд. Он по-особенному смотрит, щурится, усмехается, а взгляд всегда прямой и пристальный, и от него зависит, что он до собеседника донести хочет — напугать или обнадёжить. А уж голосом своим он владеет феноменально, все эти обнадёживающие нотки, хрипотца, а потом вдруг как рявкнет, что от неожиданности аж приседаешь. И приходится признать, что я на все его фокусы купилась. Просто млела, когда он принимался мне что-то на ухо нашёптывать. Даже смысла его слов не понимала, мне важно было, что он всё это для меня говорит, для меня одной. А сейчас, понимая всё это, на саму себя противно становится.

— Это и есть твоя подруга? — заинтересовался он.

Я дёрнула рукой, когда почувствовала его прикосновение. Если он думает, что сможет снова меня одурачить, то очень ошибается. — Говори, что тебе нужно, и я пойду.

Гришка понимающе улыбнулся, но спорить не стал. И снова взял за локоток, на этот раз не позволяя вырваться.

— Провожу тебя до машины.

— Там охрана, — попыталась я его отрезвить, но впечатления не произвела.

— Надеюсь, стрелять не начнут, — усмехнулся он. — Хотя, от Серёги всего чего угодно ожидать можно.

С Ольгой я скомкано попрощалась, проигнорировав тот факт, что подруга странно косится на Сулиму, а мне подаёт какие-то странные знаки за его спиной. Выйдя из клуба мы разошлись в разные стороны, я, признаться, даже рукой ей на прощание махнуть забыла, а Гришка и не подумал проявить вежливость: ни знакомиться, ни прощаться не пожелал. А вот охрана, при виде того, кто поддерживает меня под локоть и ведёт к автомобилю, напряглась, но к моему удивлению, никто из них и не подумал возразить или как-то воспрепятствовать. Только Коля, который сегодня был моим водителем, глаза выпучил, но тут же отвернулся. Перебежчик, презрительно подумала я.

Мы не торопливо прогулялись с Гришкой по стоянке, прошли мимо моей охраны и автомобиля, руку мою он, наконец, отпустил, и теперь шёл рядом, сунув руки в карманы брюк. Молчал долго, словно ему и сказать-то мне нечего было. В конце концов, спросил:

— Как у тебя дела?

— А ты почему спрашиваешь?

— Переживаю. Наверное.

— Ты бы раньше переживал. — Мы остановились у его машины, я привалилась к капоту и руки на груди сложила.

— Злишься?

Я даже рассмеялась.

— Ну что ты! Мне даже приятно было… в некоторые моменты.

Гришка тихо рассмеялся.

— Тебе не идёт пошлости говорить. — Он встал напротив меня, своей спиной загораживая меня от взглядов охраны, и я, признаться, вздохнула с облегчением. Повторил: — Злишься?

— За то, что ты использовал меня втёмную?

— Я должен был что-то сделать, Насть.

Я буквально заставила себя посмотреть ему в лицо.

— Так и делал бы. Один на один со своим врагом. А ты, как последний трус, меня в это втянул.

Гришка глаза опустил и на пятках качнулся.

— Да, признаю. Но я не думал, что ты так хорошо втянешься.

— Так я сама виновата? — догадалась я.

— Хочешь, я помогу тебе.

Я только рот открыла, не зная, как реагировать на это предложение.

— В каком смысле?

— Если ты хочешь уйти от него… я тебе помогу.

Я руку к груди приложила, не зная, как ещё выразить степень своей благодарности.

— Спасибо тебе огромное. Что бы я без тебя делала.

Всю любезность и чуткость с него, как ветром сдуло. Гришка насупился и упрямо выдвинул вперёд подбородок.

— Я всерьёз предлагаю тебе помощь.

— Чтобы дружка ещё разок ударить? И чтобы уж наверняка, да? У всех на глазах. — Я смотрела ему прямо в лицо и не моргала. — И что ты будешь со мной делать, Гриша? Тоже под замок посадишь? И будешь время от времени демонстрировать всем свой трофей, добытый в бою. «Посмотрите-ка, я всё у него отнял!». Спасибо, но я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Настя…

Я голову опустила и стала смотреть себе под ноги. Понимала, что лучше всего будет сейчас уйти, но я медлила, хотя все его слова в данный момент были для меня пустым звуком.

— Ты меня осуждаешь? — Он, кажется, начал злиться. — Считаешь, что я не имел права?.. Серёга поступил, как мразь. Я верил ему, много лет верил, хотя один умный человек и предупреждал меня… И сейчас я вправе требовать своё.

Я кивнула, не собираясь с ним спорить.

— Требуй. Требуй, Гриша. Надеюсь, это сделает тебя счастливым. Как я понимаю, ты близок к успеху, да? Раз стоишь здесь, передо мной и ничего не боишься? Ты загнал его в угол, ты молодец, хочешь, я тебе поаплодирую? — Я пару раз хлопнула в ладоши. — Но знаешь, в чём проблема? Вы оба одинаковые. Хоть перегрызитесь из-за своих денег, мне всё равно. — Я попыталась уйти, но он схватил меня за руку и вернул на место.

— Ты дуришь, — сказал он и взглянул укоризненно.

А я удивилась.

— Почему? Потому что не собираюсь тебе не шею кидаться? Своему избавителю. Он пришёл меня спасти!.. От мужа тирана. Отпусти мою руку, — потребовала я. — И найди себе другую дуру. Во мне-то как раз дурости и не осталось. Вся на тебя ушла.

— И что, будешь и дальше с ним жить? — Сулима ухмыльнулся. — Дружно сделаете вид, что ничего не было?

— Судя по твоему ехидному тону, понимаю, что у нас вряд ли получится. Ты ведь не упустишь ни единой возможности напомнить о себе, да?

Он наклонился ко мне и проговорил прямо мне в губы.

— Что ты мне врёшь? Думаешь, я Серёгу не знаю? Его самолюбие вперёд него родилось. Не будет он с тобой жить, зная, что я с тобой спал. Уж по-хорошему, точно не будет.

Я смотрела Гришке в глаза и внутренне кипела от гнева.

— Значит, будем жить по-плохому. Я его законная жена, — я раздвинула губы в улыбке, надеясь, что они не столь видимо трясутся. — А это, знаешь ли, куда весомее статуса любовницы Григория Сулимы, даже если я окажусь в первой пятёрке.

— Какой пятёрке, что ты выдумываешь?

— А что, ты меня замуж зовёшь? Ну, зови. Я обещаю подумать.

Он свирепо уставился на меня и молчал. Я выждала ещё несколько секунд, после чего с огорчением кивнула.

— Чего и следовало ожидать. — Я отступила от него, собираясь уйти. — Я больше не буду играть в ваши игры. Не буду, Гриша. У меня семья, и я буду заниматься ею.

— Ах, у тебя семья? — издевательски протянул он, глядя в сторону.

Я снова кивнула.

— Да. И дети будут, и я буду заниматься ими. Это всё, чего я хочу.

На его лице было каменное выражение, он продолжал смотреть в сторону и сурово хмуриться. Только проговорил на прощание:

— Тогда в путь.

Я едва не задохнулась — от боли, обиды и облегчения, что он меня отпускает. Ничего больше не сказала, и почти бегом бросилась к своей машине. Заднюю дверь передо мной распахнули, я нырнула в салон, чувствуя, как кружится от волнения голова. Но так просто уехать не получилось. Гришка вышел навстречу двинувшемуся автомобилю, руку поднял, прося притормозить, Коля, конечно же, остановился, а я в сидение вжалась, даже руку к груди прижала, будто боясь, что сердце выпрыгнет. Гришка подошёл и стукнул костяшками пальцев в моё стекло, я на кнопку нажала, опуская его. Сулима сунул в окошко пакет, наклонился, чтобы видеть моё лицо.

— Забыл тебе отдать, — сообщил он лёгким тоном, видимо, не в пример мне, успел справиться с эмоциями, и проглотить раздражение. Отступил на пару шагов, и машина тут же тронулась с места. А я в пакет вцепилась. Прошло несколько секунд, прежде чем я осознала, что у меня в руках. Для начала ощупала, потом в некотором недоверии заглянула внутрь. Сглотнула.

Ну что ж, по крайней мере, теперь у меня есть деньги.

Охрана, без сомнения, сообщила моему мужу, кто меня сегодня встречал у клуба. Я знала, что воспрепятствовать этому не смогу, и поэтому терпеливо ждала вечера, предвидя грандиозный скандал. Но к моему удивлению, ничего не случилось, видимо,

Сережка счел ниже своего достоинства задавать мне вопросы о встрече с бывшим любовником. Даже не поинтересовался, что тот от меня хотел. Я весь вечер изнывала от беспокойства, а он появился дома ближе к полуночи, не совсем трезвый, и так на меня глянул, что я всерьез удивилась, почему под ноги мне не плюнул. А наутро маялся с похмелья, и опять же, смотрел на меня люто. Я даже предприняла попытку поговорить с ним, внести какую-то ясность, все-таки мы муж и жена, и надо хотя бы попытаться найти общий язык, но Сережа на контакт не шел, и вел себя так намеренно, в этом я уже не сомневалась.

А вечером в нашем доме появился гость. Приехал вместе с Сережей, меня же никто о визите не предупредил, и я подготовиться не успела, хотя было заметно, что мой муж перед этим мужчиной заметно робеет. На вид мужчине было лет шестедесят пять, седой, одет хорошо, костюм итальянский, модного покроя, какой, обычно, предпочитают носить мужчины помоложе, в руках трость. Он вышел из автомобиля и принялся, без стеснения, оглядываться, проявляя заметное любопытство. Потом повернулся к моему мужу и что-то тому сказал. Судя по тому, как Сережка старательно заулыбался, я поняла, что похвалил, а у моего мужа не достает выдержки, чтобы искренне поблагодарить. Видно, что волнуется.

Я поспешила спуститься вниз, в коридоре остановившись перед зеркалом, стараясь понять, как я выгляжу. Поправила прическу, застегнула пуговицу на груди, чтобы декольте не выглядело слишком вызывающе. По лестнице спустилась как раз в тот момент, когда входная дверь открылась и появился мой муж в компании гостя. Признаться, я уже догадывалась, кто нас посетил, уж слишком впечатленным выглядел мой муж.

Я тоже улыбнулась.

— Добрый день.

Мужчина уставился на меня смеющимися глазками-щелочками, не спеша отвечать на мое приветствие, а вот Сережка челюсти сжал, да с такой силой, что желваки заходили, правда, это я могла видеть, а не гость.

— Это Настя, моя жена, — представил меня Сережа, когда понял, что пауза затянулась.

Мужчина кивнул, разглядывая меня, да с таким видом, словно только за этим и пришел — посмотреть на меня. Я руку ему протянула, и он небрежно ее пожал, а глаза продолжали смеяться. И сказал, обращаясь к моему мужу, а не ко мне:

— Я так и понял.

Сережка вроде бы смущенно кашлянул, на меня глянул.

— Настя, это Петр Вячеславович.

Я натянуто улыбнулась, чувствуя себя редкой обезьянкой в передвижном зоопарке.

— Очень приятно. Я скажу Кристине, чтобы принесла вам выпить. В кабинет?

— В кабинет, — кивнул Сережка, а Петр Вячеславович его перебил.

— Нельзя мне, красавица, выпивать. Такую радость в жизни врачи отняли. Все зудят и зудят про инфаркт да язву. — Говоря все это, он паршивенько так улыбался, продолжая ко мне приглядываться. — А в молодости, признаться, любил я душу отвести.

— Тогда чай? — быстро сориентировалась я. — Зеленый, с липой. Очень успокаивает.

Петр Вячеславович, не скрываясь, хмыкнул.

— Успокаивает, говоришь? Ну что ж, попробуем. А то ведь никак жить спокойно не дают, твоя правда.

Только когда он отвернулся, я поняла, что до боли сжимаю пальцы. Выдохнула, и услышала, как Петр Вячеславович, на ходу, говорит моему мужу:

— Красивая. Все беды из-за красивых баб, точно тебе говорю.

А мне вспомнились слова Сулимы. Теперь ясно, откуда у него взялось такое убеждение. Как сказал Ефимов: от старших и битых.

Пока Кристина заваривала чай, я стояла у кухонного окна и пыталась решить, как мне себя вести. Может, плюнуть на гостеприимство и отправить в кабинет с подносом добработницу? Или самой показаться? Кто бы намекнул, чего от меня ждут. В итоге, в кабинет я не пошла. Со стороны наблюдала, как Кристина стучит, открывает дверь и входит в кабинет. Я же сидела в кресле, как примерная жена, мужчины при желании могли меня увидеть, для полноты картины мне рукоделия не хватало. Но как только Кристина вернулась на кухню, я скинула туфли и на цыпочках приблизилась к двери кабинета, надеясь услышать что-то важное. Не знаю, можно расценивать полученную мною информацию, как ценную, или нет, но Петр Вячеславович, а в народе Кот, как я понимаю, учил моего мужа уму-разуму. Не говорил, что надо делиться, наоборот, называл это смешным, но в то же время говорил, что долги надо отдавать. Или умело прикрывать свои грешки, чему мой муж, не смотря на возраст, так и не научился. Поэтому и придется ему платить.

— Тебя никто не просит отдавать свое, — говорил Кот. — Отдай то, что принадлежит ему. Так правильно и честно.

— Отдам, — кипятился Сережка. — И пусть проваливает! Вот это будет честно.

Опять стало тихо, они говорили почти шепотом, а потом Сергей возмущенно воскликнул:

— Да ни за что! Я не буду делить бизнес. Тогда все рухнет!

— Если не дураки, договоритесь, — флегматично отозвался наш гость.

И опять тишина. Я еще постояла, потом поняла, что ничего интересного больше не узнаю, и ушла к себе. Через полчаса Петр Вячеславович отбыл, я видела в окно, как его автомобиль выезжает за ворота, а вскоре услышала снизу грохот. Сережка пар выпускал, а страдала, судя по всему, ни в чем не повинная антикварная мебель. Я в комнате затаилась, надееясь, что он побеснуется и про меня не вспомнит, но через некоторое время он все равно в комнату зашел, глянул нетерпимо и сообщил:

— Не жилец твой Гришка, поняла? Кот — не последнее слово, миротворец хренов. За мной такие люди стоят… — Он подошел, глазами по моему лицу шарил, потом вдруг за волосы меня схватил, правда, потянул не больно. — А если я тебя наголо обрею и ему волосы отошлю, как думаешь, он проникнется?

Я осторожно освободилась от его рук и укоризненно проговорила:

— Ты пил.

Сережка кивнул.

— Пил. — Неожиданно схватил меня за подбородок и в глаза заглянул. Потом подался вперед и прижался лбом к моему лбу — Стася, что же ты наделала? — Вздохнул. — Я же все для тебя…

Я зажмурилась, не зная и боясь что-то сказать. А Сережка подбородок мой большим пальцем гладил, потом приподнял его и поцеловал меня в губы. Я стерпела. Глаз не открывала, только молилась, чтобы он держал себя в руках.

— Я так тебя хотел, — проговорил он мне в губы. Лицо мое гладил, а я испытывала невероятный ужас, будто это и не мой муж, которого я так беззаветно любила много лет, словно не с ним была счастлива еще совсем недавно. Боялась открыть глаза и встретиться с ним взглядом. Чувствовала запах алкоголя, и не знала, чего ждать. Очень боялась, что у него сдадут нервы, и он меня ударит. — Я любил тебя, — тем временем продолжил Сережка с укором. — А ты, как последняя потаскуха, с Гришкой Сулимой легла. С кем угодно, но не с ним. — Он снова меня поцеловал, а когда я, не сдержавшись, попыталась оттолкнуть его, разозлился и отшвырнул меня от себя. Даже сплюнул с досады. А я поторопилась отодвинуться к стене.

После этой сцены, лежа ночью одна в постели, я пришла к выводу, что мне нужно бежать. От мужа, из города, от всех этих разборок. Мне нужно уехать. Благо денег хватит. На следующий день я собралась в клуб, а в спортивную сумку, с которой обычно ездила, положила документы, пакет с деньгами и кое-что из вещей. А за помощью обратилась к Ольге. А к кому еще? Она настолько впечатлилась моим решением, что даже дар речи потеряла на пару минут, а потом принялась причитать. Но я была неумолима.

— Мне нужно уехать, — шептала я ей, — Помоги мне. — Обняла подругу и зашептала ей на ухо главную причину. Ольга уставилась на меня ошарашено, после чего вздохнула.

— Вот ты попала, Стась.

Я не спорила. Я на самом деле попала.

Уезжая, а точнее, сбегая из родного города, я была уверена, что уже спустя несколько дней я раскаюсь в содеянном, или меня найдут, или начнутся проблемы, с которыми я справиться не сумею. По привычке запугивала себя предстоящими трудностями, переживала, и, наверное, поэтому не рискнула уехать далеко. Выбравшись из клуба через чёрный ход, чему очень поспособствовала Ольга, я таким образом улизнула от охраны, села в первый попавшийся автобус, через несколько остановок сделала пересадку, и через час уже была на автовокзале. Постояла у табло, пустым взглядом вглядываясь в расписание отправления междугородних автобусов, не в силах так сразу решить, куда мне отправиться. И почти сделала выбор в пользу Чебоксар, но пресловутый страх оказаться один на один со своими проблемами пересилил, и я купила билет до районного города в ста двадцати километрах. Город небольшой, но старинный и известный на всю страну своей древней историей. Я, кстати, там никогда не была, хотя вот уже несколько лет проезжала мимо, каждый раз, когда отправлялась навестить маму. Вот и представился случай побывать. К тому же, чтобы купить билет до районного города своей же области, паспорт не требовался, что меня устраивало. Уже сидя в автобусе, послала маме смску, предупреждая, что ей не стоит волноваться, когда муж объявит о моём исчезновении. Так и написала: «При встрече всё объясню». И добавила ради пояснения: «Я от него ушла». Отправила сообщение, телефон отключила и горько усмехнулась, глядя в окно, на знакомые улицы родного города, который я в спешке покидала. Получается, что участь матерей прощать, понимать и принимать, а ещё изо дня в день надеяться, что ничего с её ребёнком плохого не произойдет. Раньше я, признаться, об этом не задумывалась.

Незнакомый город оказался приветливым. Я без труда сняла номер в маленькой гостинице, а через день уже заселялась в съёмную благоустроенную двухкомнатную квартиру. Денег не жалела: во-первых, они были не мои, а во-вторых, грех экономить на собственном комфорте. А я собиралась прожить в этой квартире не один месяц, возможно, даже год. Первые дни места себе от беспокойства не находила, была уверена, что спряталась я плохо, и меня непременно отыщут, но ничего не происходило, и это почему-то пугало ещё сильнее. Серёжке я отправила письмо, бросила его в почтовый ящик ещё на автовокзале, где коротко и с явным сожалением оповещала его о принятом мной решении расстаться с ним. Лично мне казалось, что высказалась я достаточно понятно и внятно, никаких лишних эмоций и намёков на то, что я жду от него подвигов и поисков. Но его реакция зависела от того, насколько он зол и разочарован во мне, мог ведь просто из упрямства вернуть меня обратно, это было бы не сложно, я даже в детстве прятки не любила, меня всегда первой находили. Оставалось только надеяться, что и он, и Сулима, заняты своими распрями настолько, что не станут отвлекаться на глупую бабу, как без сомнения Гришка бы высказался в мой адрес. И я молилась, чтобы они поступили именно так, не надо меня искать. И пусть самолюбие даёт о себе знать, намекая, что задето тем, что день за днём проходит, а меня никто не ищет, но я не обращаю на него внимания. Отныне я руководствуюсь разумом, хватит с меня эмоций. Благодаря им столько наворотила, что сама диву даюсь, откуда во мне столько безрассудства взялось. Помнится, я даже подростковый возраст без потерь и волнений пережила, а в статусе замужней женщины вдруг во все тяжкие кинулась. Кто бы объяснил мне, что со мной вдруг приключилось.

Григорий Сулима приключился. Иногда я себе об этом напоминала, словно это имя было ответом на все мои вопросы. Вот только вспоминать я о нём не хотела. Угрызениями совести мучилась из-за покинутого и обманутого мною мужа, а Гришка… Я не знала, что и думать. И, вообще, не советовала себе о нём думать. Разве у меня мало своих проблем? Я позволила ему собой попользоваться, своё он, в итоге, получил или вот-вот получит, а я, наверное, должна чувствовать себя польщённой из-за того, что он не просто вычеркнул моё имя из своей памяти, а ещё что-то объяснить пытался. Правда, неумело и как-то неохотно, но ведь попытался. Зря я ему в пояс не поклонилась, когда он мне помощь свою предлагал. Не такая уж я и беспомощная, сама справилась. Решила от мужа уйти, и ушла. Я сильная, взрослая, меня никакие проблемы не испугают.

После месяца спокойной жизни на новом месте, в течение которого меня никто не побеспокоил, я рискнула съездить к маме. Всего полчаса на электричке, и я вышла на станции, от которой до её села было минут двадцать неспешной прогулки через поле. Мама, увидев меня, ахнула, заплакала и начала причитать. Всё твердила, что я сошла с ума, но, в конце концов, замолчала, только глазами меня ела, и заметно было, что у неё куча вопросов, но задать их она не решается. Я натянуто улыбалась ей, потом обняла и поклялась, что у меня всё в порядке и поступила я обдумано. Рассказала ей о том, что произошло. Не в подробностях, но по существу. После моих новостей, мама уже не спорила и не причитала, и про то, что я зря Серёжу оставила, не говорила. Она вообще про него не говорила, и поэтому я решила сама спросить:

— Серёжа приезжал?

— Приезжал, конечно. Но я ему ничего не сказала, как ты и просила.

— Когда приезжал?

— Ну, вот когда ты уехала…

Я усмехнулась.

— Месяц назад?

Мама кивнула, и глаза отвела, словно ей за моего мужа неудобно было.

— Значит, я права. Всё правильно, — сказала я.

— Стася, как же ты жить дальше будешь?

Я её за руку взяла и ободряюще улыбнулась.

— Да хорошо буду жить, мам! Работу найду.

Она нахмурилась, приглядываясь ко мне.

— Вот прямо-таки сразу и найдёшь.

— Постараюсь. А ты мне поможешь, да?

Мама вздохнула.

— Ну, конечно, помогу. Но тебе нужно с ним развестись.

— Разведусь, попозже. Думаю, Серёжа даже рад будет избавиться от меня без ущерба… для своих капиталов.

— Я всегда говорила, что от больших денег одни беды!

Я кивнула.

— Теперь я с тобой согласна, мама. — Я отвернулась и остановила свой взгляд на цветущей фиалке на подоконнике. — Не хочу я никаких денег.

Надолго задерживаться у матери и отчима я всё-таки не рисковала. Уезжала в город, и там, ориентируясь на мамины советы и наши с ней задушевные беседы, старалась выстроить план на свою дальнейшую жизнь. Новости из родного города узнавала из газет или передач областного телевидения. Не смотря на то, что собиралась начать жизнь с чистого листа, ни дня не пропускала, обязательно смотрела новости, пролистывала газеты, но ничего для себя интересного не находила. Лишь однажды в новостях мелькнуло имя мужа, но говорилось не о его личных делах, а об открытии очередного филиала его фирмы в соседней области. И меня, судя по всему, никто не хватился. Это вдохновляло и тревожило одновременно. Бывало, я не могла уснуть по ночам, крутилась с боку на бок, и изводила себя предположениями. От страхов мгновенно переходила к надеждам, а следом смеялась и над тем, и над другим. А потом напоминала себе, что думать должна о будущем, заниматься собой, а не волноваться по поводу того, передерутся два дурака из-за денег или одумаются. Слава Богу, к дуракам я теперь отношения не имею.

Прошло ещё несколько недель, прежде чем я успокоилась настолько, что смогла чётко представить свою дальнейшую жизнь в этом городе. Потихоньку осваивалась, обустраивалась, даже начала покупать какие-то вещи. Лето кончилось, даже сентябрь, с его тёплым и солнечным бабьим летом, прошёл. Зарядили дожди, похолодало, и я, торопясь по серым, ещё плохо знакомым улицам домой, радовалась, что мне есть куда идти и иду я туда с радостью. Конечно, нужно было задуматься о собственном жилье, и я даже приценивалась, узнавала цены на недвижимость, и прикидывала, смогу ли я прожить ещё несколько месяцев, если потрачу почти все деньги на покупку собственного жилья. Я не шиковала, покупала только самое необходимое, но всё равно придётся туго, нужно будет как-то жить следующий год. Мама убеждала меня переехать к ним, это и деньги бы сэкономило, и ей было бы спокойнее, но я сомневалась. Не смотря на то, что я чувствовала себя в безопасности, инстинкт самосохранения начинал бунтовать, когда я задерживалась у них в доме. Там я была легкодоступна. А с некоторых пор, больше всего я оберегала свой покой. Сейчас мне не хотелось бы встретиться лицом к лицу с Серёжей и объясняться с ним. Мама говорила, что я совершаю ошибку, что нужно развестись с ним немедленно, но я продолжала осторожничать.

— Валя мне опять звонила, — рассказывала мне она. — Никак не может оправиться от случившегося. Всегда спрашивает, не у нас ли ты.

— Подозревает?

— Да чего ей подозревать, Стася? Как будто ты можешь пойти не к матери, а куда-то ещё!

— Значит, и Серёжа в курсе. Это ведь должно меня успокоить, правда? Если бы хотел, давно бы приехал. Значит, не хочет.

— Не хочет он, — проворчала мама. — Но разводиться тоже не хочет. Что он тянет? Ты-то понятно, а он?

— Это тебе понятно, — отозвалась я, помешивая ложечкой чай.

— Стася, так может он знает?

— Нет, мам. Никто не знает.

Она остановилась у стола, руку в бок упёрла и вздохнула, задумавшись.

— А Валя всё вопросы мне задает. Нет бы сына своего спрашивала!

Я усмехнулась.

— Да, он бы ей много рассказал. Хотя, скорее всего и рассказал.

— Да наверное. Судя по её тону…

— Мама, скажи ей, что я не передумаю. Мы с Серёжей расстались, ничего уже не изменишь.

— Да, рухнула наша с Валей дружба.

Я глаза опустила.

— Прости.

Она подошла и погладила меня по волосам.

— Да что об этом говорить? Интересы моего ребёнка мне куда важнее. И если уж ты так решила…

Опять эта интонация. Я позволила себя обнять, к матери прижалась, но, к её огорчению, продолжала хранить свои секреты. Мама уже давно всячески намекала мне, что держать в себе пережитое не стоит, надо выговориться, выплакаться, а кому, как не ей? Кто поймёт меня, как не она? И я не спорила, готова была с ней согласиться, но не представляла, как смогу рассказать родной матери, которая воспитывала и пыталась привить мне лучшие моральные ценности, о том, как я изменяла мужу с незнакомым и опасным типом. А уж про то, что Сулима уголовник, и вовсе заикаться не стоит, иначе она до конца жизни будет мне это припоминать, беспокоясь за моё душевное здоровье. Ещё и из-за её тревог и осторожных вопросов, мне не сиделось на месте, и я торопилась вернуться в город, чтобы остаться одной, и вновь сосредоточиться на себе, запрещая думать о прошлом.

В конце октября похолодало настолько, что выпал первый снег. Напугал ранней зимой, и тут же растаял, превратившись в ледяную жижу под ногами. Она неприятно чавкала, смешиваясь с грязью и жухлыми листьями, деревья ещё больше потемнели и казались съёжившимися, в преддверие зимней спячки. Дул холодный ветер, моросил дождь, но я всё равно каждый день ходила в парк, чтобы пройтись по аллее. Удовольствие, конечно, не как летом, и вода в реке не сверкала призывно на солнце, но я всё равно, дойдя до конца аллеи, останавливалась у перил набережной, и минут пять стойко терпела ледяные порывы ветра. Дышала влажным воздухом, гордясь собой из-за того, что не позволяю себе расслабиться и лениться, и строго следую распорядку. К тому же, кроме прогулок, расписанных по часам, порой, мне откровенно нечем было больше заняться. Вся моя жизнь превратилась в расписание, а дома никто не ждал и ничего от меня не требовал, поэтому я без труда его соблюдала. Много размышляла, строила планы на будущее, и на часы поглядывала. Но не могу сказать, что чувствовала себя несчастной или одинокой. По крайней мере, одиночество, если оно и ощущалось, меня не тяготило. А разве это не самое главное? Я оберегала свой покой. По пути домой обязательно заходила в торговый центр неподалёку, сидела в кафе, глядя в окно, или заглядывала в небольшие магазинчики на первом этаже. Выше располагались бутики, а я в последнее время об обновках в своём гардеробе не задумывалась. На первом же этаже был книжный магазинчик, сувенирная лавка и замечательная кондитерская. На пирожные и булочки я не налегала, а вот засахаренный миндаль стал моей слабостью. Его накладывали специальным совочком в бумажный кулёк, иногда орешки были ещё тёплыми, и я съедала их ещё до того, как успевала вернуться домой. Все эти мелочи, быстро превращающиеся в ритуал моей новой жизни, меня радовали.

Я и сегодня после прогулки зашла в торговый центр, купила кулёк миндаля и перекинулась несколькими фразами с продавцом, мужчиной в годах, который уже успел привыкнуть к моим постоянным визитам. Только заметив, как я вхожу в его отдел, приветливо заулыбался и потянулся за фирменным кулёчком, собираясь отпустить меня без очереди.

— Скверная погода сегодня для прогулки, — заметил он.

Я стряхнула с капюшона пальто капли дождя и кивнула.

— Да, на набережной ветер просто с ног сдувает.

Я благодарно улыбнулась ему, забрала своё лакомство, и вежливо попрощавшись, направилась к выходу. Шла по улице не спеша, не обращая внимания на непогоду, и только провожала взглядом прохожих, которые торопились по своим делам или просто желали поскорее укрыться от холодного дождя и ветра. Я же не спешила, одной рукой удерживала зонтик, пристроив его на своём правом плече, другой доставала орехи и клала их в рот. Признаться, от удовольствия даже жмурилась. Ветер теребил полы моего пальто-пончо, я аккуратно обходила лужи и поглядывала по сторонам, правда, без особого интереса. Я просто гуляла, по своему обычному маршруту. Потом в который раз задумалась над тем, смогла бы я всю жизнь прожить в этом городе? И тут же дала себе ответ: а почему бы и нет?

Войдя во двор своего дома, остановилась, чтобы сложить зонт. Дождь, кажется, закончился, да и плечо немного устало. Сунула кулёк с оставшимися орешками в карман, закрыла зонтик и тряхнула его, чтобы вода побыстрее стекла. Мимо прошла соседка, поздоровалась со мной, и я с улыбкой обернулась ей вслед. Потом осторожно перешагнула через лужу, стараясь не запачкать сапоги. Я была занята всеми этими мелочами, поэтому и не заметила сразу машину, припаркованную совершенно беспардонно прямо напротив подъезда. Я перед ней остановилась, оглядела недовольно, не зная, с какой стороны лучше её обойти, совершенно не собиралась вглядываться сквозь тёмные тонированные стёкла, и в некоторой панике отступила, когда дверь со стороны водителя неожиданно открылась. Я глаза подняла и невольно отступила, почувствовав, как меня мгновенно обдаёт жаркой волной. Смотрела на Гришку, который в первый момент почему-то показался мне разозленным, наверное потому, что его губы были странно поджаты, словно ему не терпелось высказать мне ворох своих претензий. А я глупо таращила на него глаза, и понимала, что мне не сбежать. Куда я побегу? Да и как? Развернусь и кинусь прочь?

— Охота тебе шататься в такую погоду? — не слишком любезно поинтересовался он, при этом не спуская с моего лица пристального взгляда.

Я смотрела поверх его плеча, зонтик ещё раз встряхнула, выдержала паузу, после чего признала:

— Неохота. Поэтому я пойду. — Я попыталась бочком мимо него проскользнуть, но это даже за попытку можно было не считать. Гришка чуть сдвинулся вправо и снова оказался у меня на пути. Я остановилась. К этому моменту внутри уже разгорелась буря, я едва на ногах от волнения стояла.

— Не спросишь, как я тебя нашёл?

— Мне интереснее: зачем.

Гришка хмыкнул, сунул руки в карманы куртки, посмотрел на зонтик-трость в моих руках. Взгляд бы такой, будто он каждую мелочь оценивал. Я не оценивала, но тоже посматривала. И на него самого, понимая, что он за прошедшие месяцы внешне никак не изменился, словно мы с ним только вчера рука об руку с болота вышли; и на его новый автомобиль, что прозрачно намекало на изменившееся финансовое положение. Оставалось только про себя позлорадствовать по поводу того, что постричься стильно он не подумал, а вот машину покруче прикупил. Что сказать на это? Мужчина. Игрушки куда важнее внешнего вида.

— Любопытно было, куда это ты так рванула из города.

— Гриша, почти три месяца прошло, — напомнила я.

Он плечами пожал.

— Ну, я не муж. Мне никто о твоём отъезде сообщить не потрудился.

— Ах вот как. — Я улыбнулась, головой покрутила, оглядываясь. Просто так, лишь бы в глаза ему не смотреть.

— Деньги забрала и сбежала? Оригинально. — Не ожидал от меня такого?

— От тебя нет.

— Почему? Помнится, ты был не слишком высокого мнения о моей морали.

Он выдохнул, недовольно.

— Я такого никогда не говорил.

— Это тебе так кажется.

— А ты поняла по-своему?

Я отвечать не стала, вместо этого поинтересовалась:

— А как ты всё-таки меня нашёл?

Гриша улыбнулся, широко и задорно. Руку из кармана достал и взял меня за запястье. Я не ожидала, оттого замерла, не готовая к его прикосновению.

— Вот по этим ручкам я тебя нашёл.

— В каком смысле?

— Ну, Настён, я же тебя знаю. — Встретив мой скептический взгляд, поспешил исправиться. — По крайней мере знаю, без чего ты жить не можешь. Например, без салона красоты. Как же ты без маникюра и укладки?

Я решительно освободила свою руку, глянула на него рассержено.

— Хватит надо мной смеяться.

— Я не смеюсь.

— Ты всегда над этим смеялся. Тебе, наверное, лесную бабу надо, которая ногти ножовкой подпиливает, а прически ты ей лично будешь делать, ножом. Опыт есть!

— Настя!

— Зачем ты приехал, Гриша?

— А ты зачем уехала?

— Я тебе уже говорила, только ты не слушал.

Дождь разошёлся с новой силой, я голову в плечи втянула, лицо вытерла, а Сулима сказал:

— Пойдём в квартиру.

Я лишь ахнула, поражаясь его наглости.

— Я что, тебя приглашала?

— А ты что, думаешь, что я просто уеду?

Я в досаде ногой топнула, и в разные стороны разлетелись грязные брызги.

— Я вообще не понимаю, зачем ты приехал. Я не звала. Ни тебя, ни Серёжку. Почему вы просто не можете оставить меня в покое?

— Давай поднимемся в квартиру, и выясним это.

Я смотрела в его лицо, и пыталась принять верное решение. Но сделать это нужно было быстро, и поэтому я боялась ошибиться. Но зная Гришку, нечего и надеяться на то, что он уедет. И терпеливо ждать, надеясь меня смягчить, тоже не станет. Скорее уж штурмом мою квартиру возьмёт. А это чревато убытками и повреждениями, а жильё всё-таки съёмное.

В конце концов, я молча направилась к подъезду. Слышала, как за моей спиной пискнула автомобильная сигнализация, и Гришкино ругательство вполголоса, когда он в лужу по нечаянности наступил. Но всё равно успел придержать для меня дверь. Я гордо вскинула подбородок, сделав вид, что его учтивости не заметила. В данный момент меня беспокоило предстоящее.

— Значит, маникюр… — проговорила я, когда мы по лестнице поднимались. Молчание тяготило, и я брякнула первое, что пришло в голову.

— Маникюр, — кивнул он. — Я подозревал, что ты не поехала бы далеко. Обосновалась где-то рядом с мамой.

— Ты ведь не ездил к ней? — забеспокоилась я.

— Ездил вообще-то. Но в дом не заходил.

— Хоть на это ума хватило.

Гришка хмыкнул за моей спиной.

— Думаешь, она бы не обрадовалась?

Я не ответила. Остановилась перед дверью своей квартиры и достала из кармана ключи. Теперь у меня единственный выход — держаться гордо и независимо.

— Проходи, — небрежно проговорила я, переступая порог квартиры.

— Будь как дома? — подначил меня Сулима, а я в тон ему ответила:

— Не надейся.

Он дверь закрыл, остановился, окинул взглядом прихожую. Я стояла к нему спиной, старательно делая вид, что его присутствие меня нисколько не волнует. Зонтик поставила к стене, размотала шарф, потом пальто расстегнула. Присела на стул, чтобы разуться.

— Я, правда, не понимаю, зачем ты приехал, — говорила я, не глядя на него. Ноги в тапочки сунула, встала и пальто сняла, повесила на вешалку, расправила, чтобы высохло. — И о чём нам ещё говорить. Я при последней встрече тебе сказала, что не хочу участвовать в ваших разборках. — Я набралась смелости и кинула на Гришку короткий взгляд. Он продолжал стоять у двери и молча на меня смотреть. — Делёжка чужих денег меня никогда не интересовала. — Я прищурилась, глядя на него. — Ты пройдёшь, или постоишь в дверях и скажешь «прощай»? Хотя, наверное, это было бы самым правильным. — Я не стала дожидаться его решения и прошла на кухню. И оттуда, повысив голос, продолжала: — Прошло почти три месяца, у вас и без меня дел невпроворот. Я права? Но ты зачем-то приехал.

Гришка появился в дверях кухни, по-прежнему в куртке, и упёр в меня тяжёлый взгляд.

— Ты беременна?

Я положила руку на свой округлившийся живот.

— Как мило, что ты заметил. И я не просто поправилась, я действительно беременна.

Гришка выглядел ошалевшим, у него даже нижнюю челюсть в сторону повело, и он схватился за неё рукой. Я натянуто улыбнулась, на иронию моих душевных сил не хватало, но я всё же пробормотала:

— Какая интересная реакция.

Он сделал пару шагов и сел. А я повернулась спиной, не желая больше лицезреть его перекошенную физиономию. Зажгла газ, чайник на огонь поставила. Руки тряслись, я сжимала их в кулаки и тёрла, словно замёрзла. Сулима же за моей спиной хохотнул. Я через плечо обернулась и увидела, как он шею трёт.

— Приехали, — пробормотал он.

Я плечом дёрнула, не понимая, что он имеет в виду, и, давая понять, что мне, в принципе, безразлично. Потом попросила:

— Ты бы куртку снял. Она мокрая. А обои чужие.

Гришка меня вроде бы не услышал. Снова подбородок потёр, выглядел при этом раздосадованным.

— Значит, ты здесь, потому что ты беременна.

Я обдумала его слова, потом кивнула.

— Да.

— Забавно.

— Чем?

— Просто забавно, и всё.

Я достала чашки и поставила их на стол. Когда я приблизилась, поняла, что Гришка неотрывно смотрит на мой живот, а краем глаза заметила, как странно двигается его челюсть. Не сразу поняла, что он самым натуральным образом зубами скрипит.

— Что с тобой? — искренне поинтересовалась я. — Это всего лишь ребёнок, а не ядерная боеголовка.

Он растянул губы в издевательской улыбке.

— Чувство юмора у тебя обострилось, как посмотрю.

— Не знаю. Шутить мне особо не с кем, я здесь одна.

— Угу. А ты мне сказать не могла?

— Когда?

— Ну, хотя бы при нашей последней встрече! Как я понимаю, ты тогда уже была беременна, живот-то… — Он кашлянул. — Большой.

«Интересное определение», — подумалось мне. А вслух заметила:

— Я не думала, что тебя эта новость сильно заинтересует.

— Может и не заинтересовала бы, — ухнул он, да так выразительно, что у меня рука дрогнула, я чашку едва не выронила и в опаске отступила от стола. — Но я бы не искал тебя по городам и весям! Сделали из меня дурака! — Гришка вскочил и глянул на меня люто. Я нервно сглотнула, но поспешила взять себя в руки.

— Никто из тебя дурака и не делал. И искать меня я не просила. Я тебя уже пять раз спросила: зачем ты приехал?

— Думал, что тебе, идиотке, помощь нужна!

— А ты у нас помощник идиотов?

— Настя! — рявкнул он, а я попросила:

— Потише. Не хватало ещё, чтобы соседи хозяйке нажаловались.

Гришка подался вперёд и ткнул кулаком в стол, тот с непривычки жалобно скрипнул.

— От кого ты здесь прячешься? — спросил Сулима, настойчиво пытаясь перехватить мой взгляд. Я таиться не стала и ответила честно:

— От тебя… в том числе. И нечего на меня так смотреть. И не ори. Мне волноваться нельзя.

Гришка после этих слов зло рассмеялся. И даже предпринял попытку раскланяться.

— Извините.

— Обойдёшься. — Я, от греха подальше, горячий чайник со стола убрала и вернула на плиту. Осталась стоять, повернувшись к Гришке спиной, руку на живот положила. Этот разговор меня утомлял. — Что ты хочешь услышать от меня через три месяца? Ты думал, приедешь, и я обрадуюсь?

— Ты обрадуешься? Да где там!.. Думаю, узнать надо, не вляпалась ли ты снова в какую-нибудь передрягу, с тебя ведь станется…

— До встречи с тобой я никуда не вляпывалась! — не стерпела я.

— То есть, я виноват?

Я в раздражении и бессилии взмахнула рукой.

— Оставь меня в покое, — попросила я в сердцах.

Он запахнул куртку, кивнул. Лицо от злости белое, а глаза бешеные. Снова зубами скрипнул.

— А Серёга молодец. Жёнушку припрятал, и вроде бы нет тебя. Все вопросы задают, а он улыбается, как клоун. И я, дурак, его веселю, дружков напрягаю, ищу чужую жену, вместо того, чтобы делом заниматься. А ему и на руку. Задавлю, паразита, — проговорил он глухо, из кухни вышел, а я ещё секунду соображала, потом следом за ним кинулась. Пришлось выскочить в подъезд. Гришка уже успел спуститься на один пролёт лестницы, а я из квартиры выбежала и поинтересовалась:

— Ты же не собираешься ему сказать, где я?

Сулима вернулся, поднялся на несколько ступенек, и на меня снизу издевательски глянул.

— А то он не знает!..

— Просто не говори, — попросила я, чувствуя себя, глупее не придумаешь. В лицо Гришке смотрела, потом развернулась и вошла в квартиру. Спиной к двери привалилась, поняла, что сейчас разревусь, в зеркало на себя смотрела и видела, как губы кривятся. Но заплакать не успела, дверь с той стороны толкнули, и я поторопилась отскочить в сторону. Гришка в квартиру вошёл, на меня посмотрел, как на взятого в плен «языка».

— Серёга не знает, где ты?

— Да что же это, — пробормотала я в отчаянии.

— Настя, хватит вешать мне лапшу на уши. Он знает или нет?

— Конечно, он не знает! Думаешь, он бы выпустил меня из дома? Я сбежала!

— От него?

— От вас обоих! Потому что вы меня достали! — И он позволил тебе уехать, беременной? И не стал искать? — недоверчиво уточнил Сулима.

Я вздохнула, глаза отвела. А он рот открыл.

— Он не знает?

Я сглотнула и нехотя призналась:

— Он вряд ли бы обрадовался.

— В смысле?

Я устало посмотрела на него.

— Гриша, шёл бы ты, а? Я так от тебя устала. Честно.

Сулима моргнул. Раз, другой. Потом до него начало доходить, и он снова уставился на мой живот. Шеей повёл, вроде бы кивнул.

— А сколько?.. — Неловко замолчал, видимо, не зная, как сформулировать. При других обстоятельствах, наблюдать за ним было бы забавно.

— Срок? — подсказала я ему нужное слово. Он с облегчением поддакнул, и уставился выжидающе.

— Много, Гриш, — порадовала я его. — Почти пять месяцев.

Он соображал. Лоб морщил, сопел и меня взглядом сверлил. Я, в конце концов, не выдержала и ушла в комнату. Минуты через две там Гришка появился, без куртки и обуви. По-прежнему молчал, по комнате прошёлся, осматриваясь, но на лице полная растерянность. Взгляд скользил по мебели, по вещам, но было заметно, что Сулима занят совсем другими мыслями. Руку поднял и волосы взъерошил. Я наблюдала за ним, сидя в кресле у окна. Не удержалась и решила поинтересоваться:

— У меня где-то калькулятор был. Дать?

Он повернулся на мой голос.

— Почему ты мне не сказала?

— Зачем? — искренне удивилась я, а Гришка снова рявкнул:

— Зачем?!

— Не кричи, — попросила я тихо. — Я не хотела, чтобы ты знал. Такой ответ тебя устраивает?

— Нет. Нет, Настя. Вот ведь чёрт… — Он руками развёл, и попросил, кажется, обращаясь к самому себе: — Спокойно. — Снова на меня взглянул. — А ты уверена, что…

Я спокойно кивнула.

— Уверена.

— Той ночью, в лесу?

Я снова кивнула, и незаметно для него стиснула пальцы. Гришка шумно выдохнул, потом присел на подлокотник дивана, что мне не слишком понравилось. Мебель была хозяйской, а Гришка тяжеловат.

Он в затылке почесал, потом невесело усмехнулся.

— И ты, значит, решила поступить честно.

Я взглянула непонимающе, а он пояснил:

— Уехать решила, а не преподносить подарок мужу. Хотя, правильно, он бы засомневался, начал требовать доказательства…

— Он бы не стал ничего требовать, Гриша. Это не мог быть его ребёнок. У Серёжи вообще… не может быть детей. — Он уставился на меня, я отвернулась. — Я знала об этом с самого начала, он мне ещё до свадьбы честно признался. Мы думали об усыновлении. Вот так. — Я осторожно поднялась, чувствуя внимательный Гришкин взгляд. Он всё продолжал ко мне приглядываться, с удивлением и недоверием, никак не мог смириться с тем, что встретившись со мной, получил совсем не то, что ожидал. — Если честно, я просто испугалась. Испугалась его реакции. Серёжа был в таком настроении, его трясло при упоминании твоего имени, и я подумать боялась, на что он может решиться, лишь бы отомстить мне за измену. Да и ты… Вы оба мне не нужны, — сказала я твёрже и увереннее. — Я просто хочу родить спокойного, здорового ребенка. Без ваших разборок и дележки. Я сама справляюсь. У меня всё отлично.

— Отлично? Ты затаилась здесь, как заяц, и это называется отлично?

— Это временно, — упорствовала я. — Вот рожу ребёнка, тогда и разведусь.

— Родишь моего ребёнка под его фамилией. Я правильно понимаю?

— Серёже не нужен твой ребёнок!

— Да откуда ты знаешь?!

— Ты у нас всё знаешь! — разозлилась я. — Я спокойно жила эти месяцы, а ты приехал и за один час всю душу из меня вынул!

— А ты не злись, — посоветовал он мне, — и не нервничай. Тебе нельзя.

Я заподозрила его в издёвке, и взглянула возмущённо.

— Ты должна была мне сказать, — продолжил упрямиться он.

Я отвернулась к окну.

— Когда я говорю, что ты мне не нужен, ты меня не слышишь?

— Это мой ребёнок.

Я резко развернулась и кинула на него убийственный взгляд.

— Это мой ребёнок! — отчеканила я, чувствуя, как сердце от страха сжимается. — А ты до сих пор сидишь с перекошенной физиономией, и просто действуешь мне на нервы!

— Ну, это мы ещё посмотрим.

Он поднялся, вышел из комнаты, а я усмехнулась ему вслед.

— Нашёл за что еще можно подраться? На этот раз со мной?

Гришка в комнату заглянул, посмотрел на меня раздосадовано.

— Ерунду не говори. — Он руки в рукава куртки сунул, но было заметно, что медлит, обдумывает что-то. Наконец сказал: — Мне вернуться надо. Я бросил всё, сюда сорвался… как чуял, что что-то не то. — Я недоверчиво усмехнулась, но он внимания не обратил. — У тебя деньги есть?

— Твоими молитвами, — пробормотала я.

— Ну да. Настя, посмотри на меня.

Я неохотно скосила на него глаза.

— Остынь, ладно? — попросил Сулима. — Я попытаюсь выяснить, что у Серёги на уме. Вернусь, и мы все решим.

— В каком смысле? Что ты собрался выяснять?

Гришка упрямо выдвинул подбородок.

— Тебе не надо об этом думать.

— Гриша, ты издеваешься? Не надо делать из моего ребенка оружие.

— Я не собираюсь ему ничего говорить! — рассвирипел он. — Но кое-что прояснить придется.

Я снова опустилась в кресло, чувствовала себя совершенно несчастной. Гришка ко мне приглядывался, потом поморщился в досаде. Подошел и присел передо мной на корточки.

— Настя.

— Почему я всегда перед тобой оправдываюсь?

— Не знаю. А ты оправдываешься?

— А ты не замечаешь? Тебе, наверное, это нравится, вот и не задумываешься.

— Если честно, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я почему-то так и подумала!

Гришка взял меня за руку, а я насторожилась.

— Я вернусь совсем скоро, — зачем-то пообещал он, а я нахмурилась, недоумевая, с чего он взял, что я пытаюсь его удержать, да я жду не дождусь…

Он снова на мой живот посмотрел, от волнения носом шмыгнул и резко поднялся.

— Мне, правда, нужно вернуться, — сказал он, будто оправдываясь.

Я не ответила, руки на груди сложила, но когда Гришка из квартиры все-таки убрался, не вздохнула с облегчением, а стукнула кулаком по подлокотнику кресла. Все пошло не так.

Объявился Сулима уже через пару дней. Настолько скоро, что я даже успокоиться не успела, отойти от его первого визита, а он уже снова здесь, и мало того, встретил меня не у дома, а у женской консультации. Я от врача вышла и увидела его на крыльце. Это уже не лезло не в какие ворота. Гришка даже выглядел в меру взволнованным, смущенным и терпеливым, как и полагается молодому отцу. Курил на крылечке и смотрел вдаль. Чтобы взбодрить его, я дверью хлопнула. Он голову повернул, меня увидел и оживился.

— Привет. Как дела?

— Что ты здесь делаешь?

Он поспешно избавился от дымящей сигареты, а на меня взглянул с недоумением.

— Тебя жду.

— У женской консультации? Гриша, ты за мной следишь?

— Нет, конечно. Просто…

— Что? — продолжала я требовать ответа.

Сулима развел руками, вроде бы удивляясь моей бестолковости.

— Ты одна в чужом городе. Я волнуюсь.

Я фыркнула в ответ на его слова, а он обиделся.

Мимо нас прошла девушка с огромным животом, я заметила, что Гришка ее взглядом проводил, и, решив не дожидаться, пока он начнет мысленно примеривать этот живот ко мне, стала спускаться по ступенькам. Гришка догнал меня уже через полминуты, шел рядом и, видимо, раздумывал, что бы у меня такое спросить. Я решила его опередить:

— Значит, ты за мной следишь?

— Присматриваю, — поправил он меня.

— У тебя здесь дружки?

— Настя, ну что за тон? Одноклассник у меня здесь. Что тебе врач сказал?

— Одноклассник твой за мной следит?

— За тобой никто не следит! Присматривают…

Я в задумчивости угукнула. Гришка странно покосился. И повторил свой вопрос:

— Что врач сказал?

— Все хорошо. Будет, если следить за собой, не распускаться и соблюдать диету.

Гришка брови сдвинул.

— Какую диету? Ты беременная.

Я улыбнулась его наивности.

— Если беременная, то должна есть за двоих? У тебя застарелые взгляды, Гриша.

— Нормальные у меня взгляды.

Я в раздражении сбилась с шага и остановилась, Гришка на меня обернулся. Глаза к небу поднял.

— Ты опять на меня злишься?

Я не ответила, обошла его и направилась к автобусной остановке. Гришка схватил меня за руку.

— Куда ты? Машина там.

Я развернулась, пошла за ним к машине. Смысла с ним спорить сейчас, не видела.

Не знала, как себя с ним вести. И прогнать не прогонишь, и рядом с ним я томилась и переживала. Подъехав к дому, Гришка даже не удосужился поинтересоваться, собираюсь ли я его в гости пригласить, из машины вышел и мне вылезти помог, хотя я всячески демонстрировала самостоятельность.

— Что мать говорит? — вдруг поинтересовался он.

— О чем?

— О ребенке, — терпеливо пояснил он.

Я плечами пожала.

— Внука ждет.

Гришка на лестнице притормозил.

— Внука?

Я искала ключи в сумке и на Сулиму намеренно не смотрела.

— Говорят, мальчик будет.

Секундная пауза, потом ухмылка.

— Здорово.

Я покосилась с недоверием. Выдавила из себя:

— Да? Ты успокоился, как я погляжу?

Гришка скроил смущенную физиономию.

— Мне тридцать пять лет. Должно быть я созрел.

Я помолчала, разглядывая его, а после поинтересовалась:

— Если я рассмеюсь тебе в лицо, ты сильно обидишься?

Гришка серьезно кивнул.

— Да. — Отобрал у меня ключи и открыл дверь квартиры.

Судя по тому, что прямо из прихожей, Гришка направился к холодильнику, уезжать он не собирался. Я тихонько вздохнула, вроде бы жалея себя, но в то же время чувствуя странное воодушевление. Аккуратно повесила своё пальто, сунула ноги в мягкие тапочки и прошла в комнату, старательно делая вид, что присутствия в квартире мужчины не замечаю. Не замечать было трудно, но я старалась. Наконец, Сулима появился в комнате и объявил:

— У тебя пустой холодильник. Может, в ресторан сходим?

— Где же он пустой? Я вчера была в магазине.

— Кефир, творог и зеленые яблоки я не считаю. Не знаю, что тебе говорит твой врач, но…

— Аркадий Викторович очень хороший врач.

Гриша подбородок потёр.

— У тебя врач мужик?

Я прищурилась, про себя сетуя на то, что судьба столкнула меня с этим неандертальцем.

— Гриша, он врач.

— Я понимаю.

— Он прекрасный специалист и ему пятьдесят шесть лет.

— А откуда ты знаешь, сколько ему лет?

Я швырнула в него диванной подушкой.

— Не изводи меня. Ещё не хватало, чтобы ты меня ревновать начал к каждому столбу.

— Я не ревную! — возмутился он, подумал и добавил свою присказку: — Я присматриваю.

— За собой присматривай, — посоветовала я, и решила, что мне лучше всего будет заняться приготовлением обеда. Разговаривать с Сулимой по душам я сейчас не настроена. К тому же, пошарив в холодильнике, я придумала отличную причину, чтобы избавиться от Гришки, хотя бы ненадолго. Я отправила его в магазин за продуктами. А когда он ушёл, долго дышала, как меня учили на занятиях йогой, стараясь успокоиться.

— Думаю, нам нужно обсудить кое-что, — пришла я к выводу. Мы сидели за столом, Гриша суп ел, а я на него смотрела. Он глаза от тарелки поднял, после чего кивнул.

— Давай обсудим.

Я принялась разглядывать свой маникюр. Гришка наблюдал за мной, надо сказать, что без особого удовольствия. Взял ещё кусок хлеба, после чего поинтересовался:

— Ты есть будешь?

Я опомнилась и взяла ложку.

— Я ем.

— Не вижу. Насть, я тебе серьёзно говорю, завязывай голодом себя морить.

Я поджала губы.

— Мне надоело тебе объяснять, что у меня сбалансированное питание. Я не морю себя голодом, я ем всё, что нужно, пять раз в день. И это куда полезнее и для меня и для ребёнка, чем лопать всё, что душе угодно все девять месяцев. А то, что тебя не устраивает мой вид… — Я секунду колебалась, подбирая подходящие слова. — Я не виновата, что я не похожа на Свету.

Гришка откусил хлеба и пробормотал в досаде с набитым ртом:

— Ё-моё.

— Но тебя же беспокоит мой худосочный вид? — продолжала настаивать я. — Но, к твоему сведению, это называется стройностью. — Я опустила глаза на свой живот и поправилась: — В моём обычном состоянии.

— Хорошо, оставим эту тему.

Я выдала язвительную улыбочку.

— Хорошо, у меня тоже нет желания говорить об этой женщине.

— Вот далась тебе Светка, а?

— Но ты ведь с ней спал?

— За свою жизнь я не с ней одной спал, но это тема совсем не к столу, тебе не кажется?

Я обиделась и отвернулась. Потом опомнилась, и продолжила ровным, официальным тоном:

— Нам нужно решить, как мы с тобой будем дальше… — В горле некстати запершило, и я кашлянула. Чувствовала Гришкин прямой, заинтересованный взгляд, и поэтому продолжала смотреть в окно. — Как я понимаю, ты созрел, — в этом месте я не удержалась от иронии, — и хочешь участвовать в воспитании ребёнка.

Гриша жевал и молчал, мне в какой-то момент показалось, что он не понимает, чего я от него добиваюсь. Я даже сурово переспросила:

— Ты ведь хочешь?

— Хочу.

— Тогда почему я должна переспрашивать?

— Настя, ешь. Остынет всё.

— Я ем. — Я действительно съела ложку супа, но потом снова отвлеклась. — С Серёжей я, конечно, разведусь. На это потребуется время, но я не думаю, что он станет возражать. — В этом месте Гришка хищно усмехнулся, но промолчал. — Особенно, когда узнает о моих… о наших обстоятельствах. Он ведь не плохой человек, просто в последние месяцы он живёт в состоянии постоянного стресса. Но когда он успокоится, я уверена…

— Когда он успокоится, нашему ребёнку стукнет десять лет, а то и все восемнадцать. Но ты продолжай, я тебя слушаю.

Я стиснула пальцы.

— Я подумываю остаться в этом городе. Найду работу, с ребёнком мама будет помогать, мы об этом с ней уже говорили. Куплю квартиру, денег должно хватить. А ты… — Это был очень важный момент, я рискнула на Сулиму посмотреть, встретила его взгляд, и нахмурилась, заподозрив неладное. И растеряв всю любезность, спросила: — Что ты так смотришь на меня?

Его губы кривились в улыбке, мне даже померещилась тень смущения, словно он не хотел, но все же собирался сказать мне гадость. Тарелку от себя отодвинул и сообщил:

— Завтра мы с тобой быстренько собираем твои вещи, и возвращаемся. — Я рот открыла, собираясь горячо протестовать, но он жестом попросил меня замолчать: — И не спорь со мной. Ты не в состоянии принимать верные решения, это ты уже доказала, сбежав. И делать в этом городе тебе совершенно нечего, здесь даже врачи… неподходящие. К тому же, у меня дел по горло. Я не могу мотаться сюда постоянно, и тебя здесь оставить не могу, так что, как ты сама видишь и понимаешь, — он красноречиво вздёрнул брови, наблюдая за тем, как я краснею от злости, — нам нужно вернуться.

Я сжала руку в кулак и положила его на стол. Гришка смотрел на меня заискивающе.

— Настён, ты должна понимать, что я прав.

— Я не поеду!

— Поедешь, — негромко отозвался он. Из-за стола поднялся, отнёс тарелку в раковину и поставил чайник на газ. — С Серёгой я договорюсь. Разведётесь максимум за месяц, тебе даже встречаться с ним не нужно будет. А потом я отвезу тебя к матери, поживёшь немного у неё… может быть, пока я не решу вопрос с жильём.

— С каким жильём?

— С нашим, — вроде бы удивился он.

И вот тут я догадалась:

— Ты думаешь, что я буду с тобой жить?!

Гриша чайник выключил, видимо, передумав чай пить, и плеснул в стакан минералки. Выпил залпом и кивнул. А я воздух ртом ловила, не зная, как докричаться до этого придурка.

— А ты меня спросить не забыл?

— А ты не забыла, что ты от меня беременна?

— Уж это я как-нибудь пережила бы. Одна! Без тебя!

— Настя, ты опять заводишься, — предупредил он, будто я сама не чувствовала, что киплю изнутри.

— А чего ещё ты от меня ждал? Что я в обморок от счастья грохнусь?

— В обморок не надо.

Я вскочила, руки в бока упёрла и принялась оглядывать углы небольшой кухни, не зная, что мне предпринять. Решила по-хорошему с ним поговорить.

— Гриша, я не хочу с тобой жить.

— Почему?

Я только руками развела, не зная, как объяснить.

— Просто не хочу. Что нас с тобой связывает? Кроме ребёнка? Мы друг друга не знаем, и вообще…

— Что?

— Мы друг друга не любим!

Он хмыкнул.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. Не может быть такой любви. Ты… ты меня использовал. Получил, что хотел, семью мою разрушил, а теперь хочешь, чтобы мы всё забыли и зажили счастливо? Так не бывает!

— Да откуда ты знаешь, как бывает? Никто не знает.

— Это не повод…

— Настя, ты просто на взводе. А вот если бы ты села и подумала…

— Я три месяца сидела и думала, — отрезала я.

— Ты думала не о том.

— Гриша, ты идиот.

Он выдохнул, видимо, мысленно прося себя держаться.

— Это гормоны, — объяснил он то ли мне, то ли себе. — Никогда не верил, что женщинам во время беременности крышу сносит, но теперь вижу, что это правда.

Я с кухни вылетела, жалея о том, что двери нет и хлопнуть нечем. Минуты, что я провела в тишине, мне не хватило для того, чтобы успокоиться. Я стояла у окна, обхватив себя руками за плечи, и раздумывая о том, как мне до Сулимы достучаться, чтобы он понял, насколько абсурдны его предположения о том, что я жить с ним соглашусь — воспитывать ребёнка, вести семейный бюджет, спать в одной постели, да и просто считать его своим мужем! А он в комнату вошёл, присматривался ко мне, и заговаривать не спешил. Я только слышала, как он вздыхает. Наверное, сочувствует себе, что жизнь его накрепко связала со столь взбалмошной особой, как я. Но я ведь не такая, это на самом деле гормоны, а ещё справедливая злость на его твердолобость. — Настён. — Он наконец собрался с мыслями и решил попробовать ещё раз. Я неуютно повела плечами, когда он оказался за моей спиной и рискнул меня коснуться. Погладил, потом волосы с шеи убрал. — Ты ведь не думаешь, что я просто отступлю? И оставлю тебя здесь, одну, гордую и никому не нужную.

— Говори за себя. Я нужна.

— Кому? Маме?

— Ребёнку!

— Ну да, но я не об этом.

— А я об этом. И прекрати вносить смуту, я всё давно обдумала и решила. И, вообще, почему я должна тебя слушать? Ты меня слушал? Нет. У тебя свои дела и проблемы, вот и занимайся ими. А меня в это не вмешивай.

— Как это — не вмешивай? А для кого я всё это делаю?

От изумления я даже рассмеялась и обернулась, чтобы посмотреть на него.

— Это что-то новенькое.

Гришка губами пожевал.

— Я в том смысле, что эти деньги, этот бизнес — это будущее. И нашего ребёнка в том числе.

— Спасибо, не надо.

Он в глаза мне посмотрел.

— А разве у тебя есть право говорить за другого человека?

— Этот человек ещё не родился. И прекрати меня путать.

— Чёрт… — Сулима отошёл от меня и руками всплеснул. — Я не понимаю тебя. Я не понимаю, что плохого в том, что я борюсь за своё. Не за чужое, заметь, а за своё. А ты меня в этом обвиняешь!

— Я тебя не в этом обвиняю, а в твоих методах. Ты перешёл черту, Гриша.

— Я что, убил кого-то?

— Ты разрушил мою семью.

— Ой, да брось! Семью. — Он фыркнул. — Ты, Серёга и куча бабок — это не семья. А вот ребёнок — это семья. А ты в данный момент, как раз её и разрушаешь.

Он пальцем в меня ткнул, а я от возмущения рот открыла.

— Как ты всё переворачиваешь, — разозлилась я. — Никакую семью я не разрушаю, потому что её нет, и не было.

— Но может быть, — ехидно заметил Сулима.

— Не может, — отрезала я. — Потому что я никогда не буду жить с человеком, который врёт, как дышит!

— Да не было никогда такого! Я даже тогда, в лесу, — Гришка за ухом почесал, явно сочиняя на ходу, и, видимо, испытывая определённые затруднения, — страдал, — наконец выдал он. И кивнул, подтверждая свои слова. — Меня совесть мучила.

Я наблюдала за ним с недоверчивым прищуром.

— Что ты врёшь? Ты это слово в первый раз от меня услышал.

— Какое?

— Совесть.

Он не выдержал и рассмеялся, а я отвернулась от него. Гришка посомневался для порядка, потом подошёл и обнял меня. Руками обхватил, наклонился и поцеловал в щёку.

— Настя, — позвал он, словно я далеко была. — А то, что я искал тебя не один месяц, это тебя нисколько не впечатляет?

— Нет, — ответила я тихо.

— Почему?

— Потому что.

— Замечательный ответ. Развёрнутый такой.

Его руки опустились ниже, большие ладони обхватили мой живот, и я прерывисто вздохнула. Слёзы к глазам подступили, я сглотнула с трудом, а этот негодяй, по всей видимости, уловил перемены в моём настроении, и зашептал мне на ухо:

— Ну что нам делать в этом городе? Или ты боишься вернуться? Но неужели ты думаешь, что я позволю кому-нибудь тебя обидеть? Нет, ты, конечно, смелая, теперь я это знаю, но ты ведь со мной будешь. А пацан родится? Разве я тебе не нужен буду? А ему?

— Так не делается, Гриша, — совсем другим, жалобным тоном попыталась возразить я. — Нужен, должен…

— А ты хочешь большой и чистой любви?

— Не хочу, — пробормотала я, окончательно расстроившись.

— А мне кажется, что хочешь. Повернись ко мне. — Я медлила, в панике пыталась придумать причину для отказа или какой-то веский довод, и этим лишь позволила Грише все за меня решить. Он взял меня за плечи, повернул, и наклонился к моим губам. У меня сердце заколотилось, кровь по венам быстрее побежала. В последней попытке предотвратить катастрофу, я уперлась рукой в его грудь, но сам факт того, что позволяла ему себя обнимать, давал Сулиме преимущество. Он больше не слушал меня, поцеловал, пальцы запутались в моих волосах, и я сдалась. Рука ослабела, а потом поднялась, чтобы обнять его за шею. И на какое-то короткое мгновение я все же почувствовала облегчение оттого, что он здесь, рядом и все решит.

Ничего удивительного, что остаток дня Гришка гоголем ходил. Я ему ничего не говорила, сидела тихонько и раздумывала. Будущее вновь стало видеться смутно. Гришка всерьез проникся скорым отцовством, без конца задавал мне вопросы, серьезно хмурился и деловито кивал, а я в душе тосковала. Что меня ждет рядом с ним? Я сбежала, чтобы не стоять между ним и мужем, даже близко находиться не хотела, а теперь, кажется, у меня выбора нет. Вернемся в город, я разведусь, а дальше… Буду думать о предстоящих родах. Отношения с Григорием Сулимой оставлю на потом. Может, ему надоест играть в семью быстрее, чем я приду к какому-нибудь решению.

А вот у Гришки, судя по всему, планов было громадье. Он весь вечер выглядел призадумавшимся и немного мечтательным, что его суровой физиономии совсем не шло. От большого количества мечт Гришка казался чересчур простоватым. И пока я волновалась на тот счет, как покажусь ему в батистовой ночной рубашке и с животом, он лежал в постели, заложив руки за голову, и строил планы. Я мимо него прошла, торопясь оказаться под одеялом, Гришка меня взглядом проводил и улыбнулся. Я же попробовала его спустить с небес на землю.

— Будешь так ухмыляться, пойдешь спать на диван.

Улыбку он с лица убрал.

— А что я сделал?

Я не ответила, легла и спиной к нему повернулась. Гришка ко мне придвинулся, а я попросила:

— Выключи свет.

— Выключу, — тут же согласился он. Потянулся к ночнику. А когда лег, поторопился меня обнять. Было непривычно чувствовать его руки на своем изменившемся за прошедшие месяцы теле. Я старательно прислушивалась к себе, понимала, что смущена, но выразить этого не могла. Зажмурилась, когда он жарко задышал мне в шею.

— Гриша, — начала я неуверенно.

— Что? — он голову поднял, но я все равно чувствовала его дыхание на своих губах. — Отвыкла от меня? — Я головой покачала. — Тогда что? Неужели стесняешься? — Мы вместе замолчали, потом Гришка легко поцеловал меня, а вот поинтересовался со смешком: — Ты глупая?

— Странный вопрос. Ответ давно всем известен.

Он рассмеялся, и подначил меня:

— Глупая, глупая. А я умный, вот и слушай меня.

Я могла поспорить, даже с удовольствием бы это сделала, но мне этого не позволили, рот поцелуем закрыли, и я примолкла.

Следующим утром я проснулась с четким пониманием того, что мне от Гришки Сулимы никуда не деться. Он уже все решил за нас обоих, точнее, за троих. И так у него все складно выходило, что я никак не поспевала за его мыслью, а поэтому была совершенно не способна с ним спорить. Что бы я ни сказала, у него на все был ответ и готовое решение. Если честно, мы полночи не спали, и в перерывах между тем, как он убеждал меня, что беременность мне необыкновенно идет, озвучивал наши с ним планы на ближайшее будущее. И я в который раз убедилась, что Гришкин голос оказывает на меня гипнотическое влияние, потому что не смотря на мои протесты и внутреннее понимание ситуации, ближе к полудню следующего дня я села в его машину, собираясь вернуться в родной город, правда, ища оправдание, постоянно напоминала себе о том, что развестись с Серёжей всё-таки стоит, и лучше сделать это побыстрее. Как муж отреагирует на новость о моей беременности ещё неизвестно, ведь не хватило же мне смелости сказать ему это в лицо, а уж сделать его официальным отцом чужого — Гришкиного! — ребёнка, это на самом деле не лучшая идея. Остальные планы на наше совместное будущее, я с Сулимой разделять не спешила. Старалась не забывать об осторожности. С бесконечными спорами между ним и моим мужем, когда они готовы разорвать друг друга, деля деньги, недвижимость и прошлые достижения, ни в чем нельзя быть уверенной. У меня в этом треугольнике самая незавидная роль, я могу только ждать, чем все это закончится. И решив вернуться, я сильно рискую. Это только Гришка бахвалится, и выглядит победителем, хотя ещё ничего не выиграл и не завоевал. Но, кажется, он так не считает. По всему видно, что собой гордится. Я особо повода для этого не вижу, но кто я такая, чтобы спорить и переубеждать, правда?

За время пути я раз двадцать всё это у себя в голове прокрутила. Что-то внутри зудело, беспокоило, я постоянно на Гришку косилась, но он выглядел на удивление спокойным, смотрел на дорогу и постукивал пальцами по рулю в такт музыке. И даже не злился, когда я переключала радио на другую волну, раздражаясь на глупые песни. Только однажды спросил:

— Ты устала?

Я любовалась пейзажем за окном и не ответила. Но молчание моё было достаточно красноречивым, Гришка усмехнулся и потрепал меня по колену. Я удивилась этому жесту, посмотрела на его большую ладонь, обхватывающую мою коленку, и отчего-то нервно сглотнула. Мы были уже близко, и я нервничала.

Но в город мы не заехали, свернули на объездную, и минут через двадцать уже въезжали на главную улицу поселка, мне уже знакомого. Гришка вёз меня к сестре, а я невольно задумалась о том, сообщил ли он Алёне вчера по телефону о том, что привезёт меня. Я слышала, как он долго с ней беседовал на кухне, перед сном, по его тону я поняла, что оправдывается, но своего имени ни разу не услышала. Но что гадать? Я выясню это уже через несколько минут.

Остановившись перед воротами, Гриша негромко сказал мне:

— Сиди, — а сам вышел. Я наблюдала за ним, пока он не скрылся за воротами, пройдя через калитку, и как мне показалось, пропал надолго, хотя прошла всего минута, может чуть больше. Я нервно кусала губы, повернула зеркало заднего вида и посмотрела на себя. Вдохнула поглубже.

Ворота стали открываться, и я увидела Гошу, который распахивал створки. Гришка поспешил к машине, сел на водительское место, посмотрел на зеркало заднего вида и не удержался:

— Насть, говорил же…

— Тебе зеркала для меня жалко?

Сулима показательно вздохнул.

— Ничего мне для тебя не жалко. Но зеркало больше не трогай, ладно?

Увидев, как Гришка помогает мне выйти из машины, Гоша ухмыльнулся, я заметила. Хотя, когда я напрямую обратила к нему свой взгляд, его физиономия приняла привычное флегматичное выражение. И поздоровался он вежливо, кивнул, как старой знакомой.

— Привет, Насть.

— Здравствуйте.

Гришке от родственника достался весёлый многозначительный взгляд, я следила за реакцией Сулимы, он это знал, поэтому постарался сдержаться. Но я прищурилась, и его взгляд стал просящим.

— Пойдём в дом, я вещи потом вытащу.

— А вы с вещами? — спросил подозрительно развеселившийся Гоша. Я раньше думала, что он улыбается только по большому одолжению, а вот поди ж ты, мы нашли к нему подход.

Поднявшись на крыльцо, я невольно остановилась, оглянулась, кинув взгляд на сельскую улицу. Выглядела она не столь живописно, как летом — ни тебе зелени, ни цветов, ни сельчанок в цветастых платьях, всё было серо и довольно однообразно. Гришка меня едва ощутимо подтолкнул в спину, я порог переступила, и сразу увидела Алёну, спешащую нам навстречу. Судя по удивлению на её лице, она явно не ожидала меня увидеть. Значит, Гришка ей ничего не сказал, даже не удосужился предупредить о моём приезде. Ещё одна моя горячая благодарность любимому.

Алёна переводила взгляд с брата на меня, потом улыбнулась, получилось у неё вполне приветливо, и я поспешила улыбнуться ей в ответ.

— Настя, здравствуй. А я… Мы вас раньше ждали. — И она бросила на брата быстрый взгляд. Я расценила его так, что она ожидала, чего угодно, но не моего приезда, скорее уж, что я Гришку из своего дома выгоню, и он появится на её пороге ни свет ни заря.

— Мы не торопились, — пояснил Гришка, старательно улыбаясь.

Чувствовалась общая нервозность, только Гоша продолжал с затаённой веселостью следить за развитием событий.

— Мы у вас поживем немного? — осведомился Сулима, но особого вопроса в его голосе не прозвучало. На сестру он в этот момент не смотрел, все своё внимание сосредоточил на мне. Я под его взглядом начала расстёгивать пальто, почувствовала его руки на своих плечах, когда он решил проявить галантность.

— Да конечно. Проходите… Насть, а ты где была-то? Искали тебя. — Алёна уже пришла в себя, первое удивление прошло, она даже руку в бок уперла, наполняясь решимостью. Шугнула Алису, выглянувшую из комнаты. Та меня увидела, разулыбалась, но вмешиваться в разговор взрослых не решилась.

— Кто искал? — переспросила я, взглянула на Гришу, заподозрив его в том, что он скрыл от меня некоторые детали. Я, вообще-то, о Серёжке подумала, но взглянув на Сулиму, заметила предостерегающий взгляд, который он на сестру бросил. Алёна тут же язык прикусила и только отмахнулась.

— Да кто… все, — не к месту заявила она. И чтобы сменить тему, заговорила о другом. — Очень хорошо, что ты приехал, Гриш. Мама третий день мне жить спокойно не даёт, хватилась тебя.

Гришка крякнул, пальто с меня снял и определил на вешалку. А я искоса глянула на Гошу, который улыбаться перестал. Самый неприятный момент, когда у всех с лица улыбка съезжает при виде меня. А Гришка будто почувствовал, наклонился и ради ободрения клюнул меня в щёку. Наверное, всерьёз считал, что мне от этого легче должно стать. Не стало.

— А чего ей надо-то? — не слишком любезным тоном поинтересовался Сулима.

Алёна из комнаты, где дети играли, вышла, руками развела, возмущённая его тоном и вопросом.

— Гриша, она наша мать. И тебе ли её не знать. — В этот момент её взгляд остановился на моём животе, и Алёна примолкла. Несколько секунд приходила в себя, на затянувшуюся паузу Гришка разозлился, меня за плечи обнял и сказал:

— Проходи в комнату. — А когда мимо проходил, на сестру предостерегающе зыркнул. Та на мужа посмотрела, Гоша же выпятил нижнюю губу и носом шмыгнул, по всей видимости, таким образом выражая свою глубокую задумчивость и отсутствие какого-либо мнения по интересующему жену вопросу.

Я прошла в главную комнату, улыбнулась Алисе, которая кинулась ко мне обниматься, подошла к Ванюшке, он возил по ковру машинку и на меня внимания почти не обратил. Я присела в кресло и на любимого взглянула. Быть объектом любопытства для других неприятно, и поэтому я попробовала перевести разговор на тему, которая меня интересовала.

— Ты мне не рассказывал о маме, — обратилась я к Сулиме.

Гришка присел за стол, налил в стакан компот из графина и ногой затряс. С сестры глаз не спускал, вроде бы ожидал от неё неприятных замечаний, но та молчала, а он готовился спорить.

— А чего о ней рассказывать?

Гоша остановился посреди комнаты, руки в карманы брюк сунул и сообщил:

— Тёща у меня ещё то испытание.

Алёна в гневе на мужа посмотрела.

— Не трогай маму! — Взглянула на брата, потом на меня. — А вы рассказывайте, хватит молчать.

Я тоже на Гришку посмотрела, а тот плечами пожал.

— А чего тебе рассказывать? Сама не видишь?

— Да я-то вижу!

— Ну вот. Или забыла, как сама замуж выходила? Помню, платье на заказ шили, ни одно в магазине не подходило. Мама тогда на тебе оторвалась.

Гоша ухмыльнулся, после чего попросил дочь:

— Уведи Ваньку наверх.

Алиса брата за руку взяла, остановилась рядом с дядей, который её за косичку дёрнул. На меня оглянулась и живо поинтересовалась:

— Дядя Гриш, ты опять женишься?

— Что значит опять? — удивился тот.

А Алёна на дочь прикрикнула.

— Ты слышала, что отец сказал?

— Да ухожу, ухожу, — надулась девочка.

Как только дверь за ней закрылась, Алёна на брата набросилась.

— Ты что при ребёнке говоришь?

— Она ничего не поняла.

— Надейся. — Она снова упёрла руку в бок и на меня взглянула, но спрашивать ничего не стала, видимо, решила воспринять мою беременность, как факт. — Вы, правда, женитесь?

— Да, — сказал Гришка.

— Нет, — сказала я.

Гоша фыркнул, а Алёна нахмурилась.

— Я что-то не поняла.

— И я тоже, — поддакнул сестре Сулима, а на меня взглянул сурово.

Я же плечами пожала.

— Не помню, чтобы кто-то мне предлагал. А во-вторых, я ещё замужем, и разговоры о следующем замужестве несколько преждевременны.

— Да уж, преждевременны, — проговорил Гоша. — Это с первого взгляда заметно.

Гришка поднялся, оглянулся с раздражением, потом вспомнил о том, что он с некоторых пор обязан проявлять заботу обо мне, и посоветовал:

— Ты бы поднялась наверх, отдохнула.

Мы взглядами встретились, и фыркать в очередной раз я поостереглась. Поднялась с кресла.

— Я на самом деле устала.

Из комнаты я вышла под общее молчание. Медленно поднималась по лестнице, надеясь услышать первые слова, что Алёна адресует брату, оставшись с ним наедине, но в комнате долго молчали. Хотя, я и так знала, какой первый вопрос она ему задаст. Уверен ли он, что ребёнок его. Конечно, услышать, как Гришка кинется защищать меня, было бы приятно, но сама ситуация мне откровенно не нравилась. Я вынуждена была оправдывать себя, убеждать людей в своей честности и порядочности, для меня это было непривычно, раньше в этих качествах никто не сомневался. А теперь же я неверная жена, и к моим словам и поступкам люди относятся с настороженностью.

В комнате, в которой я уже однажды ночевала, ничего не изменилось. Я подошла к окну, несколько минут смотрела на пустынную сельскую улицу, слышала голоса снизу, но решила, что прислушиваться, а уж тем более подслушивать, не стану, у меня ещё есть гордость. Хотя, чувствовала себя незваной гостьей и уже раскаивалась в том, что поддалась на Гришкины уговоры и приехала. И даже маме в этом призналась, как только та ответила на мой звонок. Она, признаться, ахнула.

— Вернулась? Стася, как же ты…

— Если честно, выбора мне не оставили.

— Что значит, не оставили? Мы с Вовой немедленно за тобой приедем и заберём. Что это он распоряжается? — Мама вдруг сбилась и поинтересовалась: — Как его, кстати, зовут?

— Его зовут Гриша, мама.

— Вот-вот. Он тебе муж? Нет. Распоряжается он!.. Тебе покой нужен, а не его разборки.

Гришка возник на пороге комнаты, увидел меня с телефоном у уха и остановился, приглядываясь ко мне с некоторым беспокойством. Уверена, на какую-то секунду он решил, что я Серёже звоню. Поэтому я сказала:

— Мама, не надо за мной приезжать. — От Гришки отвернулась. — Я буду звонить тебе каждый день.

— Ты уверена?

— Да. Со мной всё в порядке. И отдыхать я буду, и к врачу своему схожу. Ты не переживай.

Гришка почти на цыпочках прошёл по комнате, свитер снял, а сам всё на меня косился, прислушиваясь к моим словам. А когда я телефон выключила, поинтересовался:

— Пожаловалась? Я ещё с тёщей не знаком, а ты уже на меня ей жалуешься.

— Она тебе не тёща.

— Но будет.

Я не ответила, на постель села и подушку под спину подложила.

— Как ты себя чувствуешь? — все-таки встревожился он.

— Голова болит. — Я руки на животе сложила. — Гриш, а почему ты раньше Алёне ничего не сказал?

Он плечами пожал, вроде бы равнодушно. Достал из шкафа другой свитер, полегче, и надел.

— Я не думаю, что это касается кого-то, кроме нас с тобой.

Я слабо улыбнулась.

— Тебе удалось убедить её в том, что ребёнок твой?

Он повернулся, посмотрел на меня.

— Что ты выдумываешь?

— Так да или нет?

— Я никого ни в чём убеждать не собираюсь.

Я отвернулась от него. Чувствовала горечь, и постоянно возвращалась к мысли, что можно снова позвонить маме и всё-таки попросить её меня забрать. Зачем я согласилась поехать с Гришкой? Чего я жду от него? Огромная глупость надеяться, что мы сможем с ним ужиться. Да и вообще мне неспокойно в этом доме, в этом городе…

— Настя. — Гриша на постель сел и ко мне придвинулся, накрыл ладонью мою руку, что на животе лежала. — Только не плачь, пожалуйста. Я тебе клянусь, что всё сделаю для тебя. — Он голову опустил и поцеловал меня в плечо. — Надолго мы здесь не задержимся.

Я кивнула. Просто кивнула, вроде соглашаясь с ним, но на самом деле, не могла представить, что нас дальше ждёт. Когда Сулима с кровати поднялся, я посмотрела на него, и задала себе один-единственный вопрос: он мне нужен? Ответ у меня был, вот только я самой себе не верила.

Уже через пару часов мне надоело сидеть в комнате. Отдыхать не получалось, заснуть никак не могла, крутилась с боку на бок, и только нервничала больше от мыслей, что меня одолевали. В конце концов, решилась спуститься вниз. Гришка уехал час назад в город, по каким-то своим срочным и чрезвычайно важным делам, пообещал вернуться быстро, а я не сразу решилась встретиться с Алёной с глазу на глаз. Мысленно проговаривала фразы и реплики, ответы на её вполне понятные вопросы, потом решила, что смущаться поздно и отношения всё-таки нужно налаживать, независимо оттого, что нас в будущем ждёт, и пошла вниз. Алёна готовила обед, меня увидела в дверях кухни, и, кажется, в первый момент тоже озадачилась, не зная, как себя вести со мной, потом улыбнулась.

— Отдохнула?

— С мыслями собралась.

— Тоже дело.

— Помочь с обедом?

— Да нет, я уже всё приготовила. Ты садись, не стой.

Я прошла к маленькому диванчику в углу и села. Делала вид, что не замечаю изучающего взгляда Гришкиной сестры. Алёна пытливо разглядывала меня и глубоко дышала, видимо, пытаясь смирить в своей душе недоверие и сопротивление случившемуся. Я решила ей помочь и сказала:

— Я тоже не в восторге от ситуации. Я говорила ему, что это не лучшая идея, возвращать меня в город.

— Можно подумать, он послушал бы. Упрямый ведь, как чёрт. — Она схватила кухонное полотенце, нелепо повертелась на месте, потом остановилась и снова на меня посмотрела. Наконец, набралась смелости и спросила: — Ребёнок его, Насть?

— Его.

Алёна сделала слабую попытку улыбнуться. Вышло не очень, но было заметно, что после моего ответа ей стало спокойнее.

— Ну что ж… Тогда поздравляю вас.

— Думаешь, есть с чем?

Она нахмурилась.

— Не нужен он тебе, да?

— Это я ему не нужна.

— Ну, вот с такими выводами ты бы не торопилась. Знаешь, как он тебя искал?

— Как? Забыл о деньгах, о бизнесе, о мести своей ненормальной?

Алёна смотрела себе под ноги и хмурилась.

— Нам с тобой, наверное, не понять. А Гриша он, вообще, такой… упёртый очень. Всегда своего добивался.

— Это точно. Он и меня добился. Вот только результатом оказался удивлён. Он и сейчас не понимает, что делает. Снова схватил, увёз… А я ему нужна в его будущей обеспеченной жизни? Ну, вернёт он всё, а дальше что? Останемся с ним один на один? В этом городе, где каждая собака знать будет…

— Что знать?

Я подняла на неё удивлённый взгляд. Вдруг осознала, что Алёна не в курсе. Пришлось выдохнуть, чтобы смирить рвущееся наружу разочарование.

— Ты о муже?

— О нём тоже.

Алёна лишь головой качнула.

— Где вас только с Гришкой чёрт свёл, не знаю. Ты-то что думала, раз муж у тебя был?

— Ни о чём я не думала. Думала, что всё само собой разрешится. Я ведь не знала ничего, он говорил мне, что уедет.

— Гришка? — Алёна усмехнулась. — Да куда он отсюда уедет? Когда такие дела творятся. — Она вздохнула, выглядела обеспокоенной. — Дружок у него здесь, бывший. Та ещё паскуда. Сколько я Гришке говорила: не верь ему, не верь ему, в спину если и не выстрелит, то камень точно бросит. Всё так и вышло. А теперь вот деньги делят. А у Серёжки разве что отнимешь? Он за деньги удавится.

Я внимательно её слушала, несколько удивлённая нетерпением и горячностью в её голосе. Потом вспомнила.

— Вы же с юности знакомы все.

Алёна непонимающе моргнула.

— Кто?

— Вы с Гришей, Серёжа и Ефимов. Мне Ефимов и рассказал.

Алёна настороженно вздёрнула подбородок.

— Ты Ельского знаешь?

Это уже было просто смешно.

— Он мой муж, — проговорила я, удивлённая её неведением.

Алёна смотрела на меня во все глаза, даже рот открыла, собираясь что-то сказать, но так и промолчала. А я осторожно переспросила:

— Ты не знала?

Она лишь головой мотнула. Потом руку к груди прижала и пробормотала:

— Он с ума сошёл… — Опустилась на стул, потом на секунду глаза прикрыла. — А Ельский знает?

— Про меня и Гришу? Знает. Только про ребёнка не знает. Я поэтому и уехала, побоялась… как он отреагировать может.

— Вот это, кстати, правильно. Тот ещё психопат.

Я грустно улыбнулась.

— Не знаю, до истории с твоим братом я ничего отталкивающего в Серёже не замечала. Он был… идеальным мужем.

— Да? Это наверное потому, что ты была идеальной женой. Серёжа очень любит всё идеальное. Прямо хлебом не корми, дай кому-нибудь пыль в глаза пустить. Чтоб все вокруг от зависти умерли.

На это мне сказать было нечего. Что есть, то есть. Правда, я раньше не относила эту черту характера любимого мужа к недостаткам. Искренне считала, что он для меня старается, не для себя.

А Алёна разглядывала меня, и в её взгляде появилось любопытство, словно она впервые меня видела.

— Я сразу сказала: ты красивая и Гришке, с его прошлым, не пара. Но он так за тебя уцепился. Я ещё тогда заметила, прямо глазами тебя ел. Теперь понимаю почему.

Я кивнула, надеясь, что особой горечи, которую я почувствовала после её слов, на моём лице не отразилось.

— Да. — Растянула губы в искусственной улыбке. — Я переходящий трофей. Жаль только, что я с самого начала об этом не догадывалась. Но Гриша молодец, как ты говоришь, упорный. Довёл свою партию до конца, Серёжу уел.

— Досталось тебе, да?

— От Серёжи? Да нет. Ему настолько противно становилось при виде меня, что он побрезговал на меня руку поднять.

— Но Гришка… — Она снова головой качнула, все еще не веря. — До чего додумался. А я ведь как чувствовала, что замыслил что-то. Как вернулся, прямо извёлся весь. Все думает да гадает, думает да гадает, и молчит. Спрошу чего, отмахивается, мол, не дурак, сам всё знаю. Но я так и знала, что он Сережку достанет, по любому. А уж если нашла коса на камень… Я тебе честно скажу, Сережка против него слабоват. Выдержки у него столько нет, как у Гриши. И это всегда сказывалось. Вместе их видишь, и сразу понимаешь, кто заводила. Гришка всегда впереди был, на полшага, но впереди. Ему по жизни деликатности не достает, привык с плеча рубить, а Сережа он похитрее, он как змей-искуситель, все вызнает для начала, почву прозондирует и тогда уже осторожно ступает. Но чутья у него Гришкиного нет, вот чтобы сразу и верно поступить. Когда Гриша начинал, все наобум делал, ни в чем не разбирался, а поднялся за пару лет. Помощник понадобился, дружков потянул за собой. Как я ему говорила тогда… И что вышло?

— А что вышло? — задала я вопрос, который меня очень давно мучил.

Алена рукой махнула в расстройстве.

— Партнера их столичного убили, у нас в городе. Дело было громкое, и все выходило так, что только их бизнесу это выгодно. Незадолго до убийства поспорили прилюдно, потом деньги делить начали, судиться принялись, и выходило так, что столичные барины процесс выигрывали, большой кусок тогда отхватить могли. А потом этого застрелили, прямо в гостиничном номере, не успел он в право собственности войти. Вот в милиции и решили, кто убийство организовал. И так у них все ловко сошлось… — Алена горько усмехнулась.

— Они? — тихо спросила я.

А Алена вдруг оживилась и в некоторой горячности произнесла:

— Не знаю! Там помимо Гришки охотников до чужих денег тьма. А мне Гоша сказал: не лезь. Я и не полезла. Но посадили-то Гришку! Конечно, разве можно нашего Серегу в тюрьме представить? А потом Алку обработал. Думает, я не знаю и не помню, как она порхала без мужа-то, расцвела вся. И только от меня глаза прятала. Сережа очень чуткий, — передразнила она незнакомую мне женщину и даже сплюнула с досады. Затем поднялась и прошлась по кухне. — Что я могу сказать? Понимаю я брата, он Сереге, как себе доверял, все мне объяснить пытался, что… Да что теперь об этом? Вот только вышло все по-моему. Ельский осмелел, заматерел, превратился в местного олигарха. А кому всем этим обязан, забыл? Надо его, конечно, на место поставить, но не так же.

Я едва заметно усмехнулась и разгладила кофту на животе.

— Как Ефимов сказал: око за око.

Алена руки на груди сложила, присматривалась ко мне внимательно.

— Гришка хороший, Насть. Он для тебя и для ребенка все сделает, уж я-то его знаю. Но если ты захочешь. Потому что иначе не выйдет ничего.

— Я не могу его остановить, — сказала я, чувствуя, как вновь начинаю задыхаться от бессилия. — Ты понимаешь, что у нас будет за жизнь в этом городе? Я не хочу так жить, и ребенка своего я на растерзание им не отдам. Он не слушает меня, но я не буду выбирать между ним и сыном, потому что выбирать нечего. Гриша проиграет.

— Он заставил тебя вернуться?

— Скажем так: он поставил меня перед фактом.

— Но если бы ты на самом деле не хотела…

Я глаза отвела.

— Наверное, ты права. Если бы я на самом деле не хотела, не приехала бы ни за что. — Я помолчала. — Я не хочу с ним жить, просто потому, что я боюсь. Он не отступится, Алена. Они так и будут изводить друг друга. Меня уже достали, а следующими кто будут? Дети, родные, матери? — Я сглотнула. — Он не может уехать отсюда, он не отступится, он ведь гордый! Он гордый, а у меня ребенок будет. И я не собираюсь становиться вдовой через пару лет, или ждать, когда он отсидит очередной срок за убийство, на этот раз моего бывшего мужа. А все к этому идет. Я сама слышала, как Сережа грозился его пристрелить. Может быть это были только слова, но как долго они еще будут расходиться с делом? Когда им обоим надоест делиться?

— Я пыталась его остановить, Насть.

Я кивнула.

— Верю. И верю, что у тебя ничего не получилось.

Гоша в кухню заглянул, окинул нас серьезным взглядом.

— Не надоело еще языками-то чесать?

Я отвернулась, а Алена на мужа рукой махнула.

— Не учи. Все о вас, мужиках проклятых, говорим. Все вам неймется, и рядом с женами не сидится.

Гоша удивленно моргнул.

— Ты чего, Ален? Я сегодня даже из дома не вышел.

— Ты не вышел, а Гришка где? Куда его черти унесли?

— Дела у него.

— Дела, — повторила она недовольно, потом кивнула на меня. — Вот его дела теперь, а он улетел, только и видели его.

— Да ладно вам, вернется, — проворчал Гоша, косясь на мою расстроенную физиономию. — Обедать будем? Дети-то голодные.

Я поднялась, взяла стопку тарелок со стола и кивнула.

— Конечно, будем. Я на стол накрою.

Гриша хоть обещал в городе не задерживаться, но вернулся только к ужину. Я к тому моменту уже извелась, хотя и старалась не показывать, что расстроена. Болтала с Алисой, листала вместе с ней журналы мод, которые она коллекционировала, обсуждала наряды, а сама украдкой на часы поглядывала. Губы кусала, и про себя гневалась: ведь знала, знала, что так все и будет. И поэтому, от своих знаний, не задала Гришке ни одного вопроса, когда он все-таки соизволил появиться. Он, видимо, понимал, что виноват, потому что сразу ко мне подошел, поцеловал, надеясь меня задобрить, и принялся рассказывать о том, как он занят был и что все его дела безумно важные. Я кивала, листала журнал, не собираясь с ним спорить или ругаться. А он, в надежде подлизаться, спросил:

— Может, завтра по магазинам пройдемся? Что ты хочешь?

Я на него посмотрела.

— Гриша, я за последний месяц поправилась на размер. Как ты думаешь, что я могу хотеть?

Он виновато потупился, осознав, что покупками вряд ли меня заинтересует и выпросит прощение.

— Ну, прости. Я, правда, не думал, что так сильно задержусь. Больше не повторится.

— Повторится, — не поверила я, а он попытался все перевести в шутку.

— Кто-то из нас должен работать, хоть иногда.

Спорить было глупо, и поэтому я промолчала. Со стороны наблюдала, как Гриша ужинает и о чем-то негромко с Гошей переговаривается. Оба выглядели серьезными и деловитыми, но тон не повышали, почти шептались, и поэтому расслышать я ничего не смогла, как ни старалась. Только мысленно Алену похвалила, когда та, проходя мимо брата, не удержалась, и тюкнула того по макушке. Гришка возмутился.

— За что?

— За то, что такой идиот.

Он насупился, на меня взглянул, но я только улыбнулась, правда, глаз от страницы журнала не подняла. А любимый осознал:

— Вы спелись.

— Еле оттащил их друг от друга, — сообщил ему Гоша, и тут же поинтересовался: — Тебе не икалось?

Гришка затылок потер и промолчал, правда, сурово хмурясь при этом.

Но позже, когда мы остались один на один в комнате, я все-таки спросила:

— И на какой стадии твои «дела»?

На Гришку я не смотрела, разглядывала детские распашонки и костюмчики, которые мне Алена дала. Крохотные, синенькие и голубенькие, которые остались после Вани, некоторые он даже обновить не успел, так быстро вырос. И я их теперь разглядывала, раскладывала на постели и не могла скрыть удовольствия. Гриша искал что-то в ящике письменного стола, а услышав мой вопрос, с ответом помедлил.

— Ну, как тебе сказать…

— Как есть, так и скажи.

— Мы делим бизнес, это дело непростое.

— А деньги уже поделили, судя по твоей новой машине?

Он хмыкнул, возражать не стал, но решил меня поправить:

— Он вернул мне долг, я не считаю это дележкой. Это справедливо.

— Все-таки додавил.

— Назови, как хочешь.

Я улыбнулась, разглядывая крохотную матроску.

— Прелесть какая, да, Гриш?

— Наверное, — с некоторым сомнением отозвался Сулима. — Больше чем уверен, что это подарок матери. Только не говори ей, что тебе понравилось, иначе она подарит нашему маленькую ковбойскую шляпу. Она любит эпатировать публику.

Я заинтересовалась.

— Ты так и не рассказал мне о матери.

Он ящик закрыл, поднялся и руки на груди сложил, привалившись плечом к стене.

— Наша мама… Как бы помягче выразиться? Она называет себя художником.

— Картины пишет?

— Вообще-то, она пишет своих мужей. В профиль, анфас, в разной степени раздетости и задумчивости.

Я глаза от детской одежды отвела и на него посмотрела.

— В смысле?

Гришка губами пожевал.

— Я считаю, что у нее после сорока лет в мозгу что-то повернулась, и она теперь свой возраст в обратном направлении отсчитывает. Что помогает ей выходить замуж, раз за разом. На данный момент ее супругом является полковник ФСБ в отставке, перед ним был режиссер нашего городского театра, а перед ним — уже не помню кто, надо у Алены спросить, она каждого по имени-отчеству помнит, у нее память хорошая.

— А ваш отец?

— Он умер, когда мне было одиннадцать.

— Жаль. Ты часто с мамой видишься?

— Слава Богу, нет. Особенно с момента заключения ее последнего брака, — он усмехнулся. — Но она упорно воспитывает меня по телефону. Видеться со мной она желанием не горит, видимо, в ее душе еще живо разочарование.

— И чем ты ее разочаровал?

— Ну как же? Ей так нравилось чувствовать себя обеспеченной женщиной, ни в чем себе не отказывать, «гордиться» сыном, а он в один прекрасный момент взял и все свое благополучие просрал.

Мои руки замерли, а сама я на Сулиму взглянула с укором. Тот хмыкнул.

— Помню, на суде она смотрела на меня примерно также. Словно я вляпался в дерьмо, а она от него никак отмыться не может. Даже пришлось идти на жертвы и искать нового мужа. Картины с него опять писать. — Гришка к постели подошел, наклонился и проговорил мне в губы: — Было бы что там писать. Лысый, тощий и балбес.

Я поневоле улыбнулась, а он меня поцеловал.

Я сложила детскую одежду аккуратной стопочкой и передала Грише, чтобы он положил в шкаф, а сама наблюдала за ним.

— Она обрадуется еще одному внуку?

Гришка безразлично пожал плечами.

— Наверное.

— А моя мама очень рада.

— Значит, у нашего сына будет одна нормальная бабушка, которая будет кормить его смородиной, а не шить на заказ матроски полугодовалому ребенку.

— Ты любишь смородину?

Он обернулся на меня через плечо.

— Черную. А ты?

— И я люблю.

Гришка улыбнулся. А я в ответ не улыбнулась, глаза отвела, только потому, что у меня мелькнула шальная мысль: а не попросить ли мне его, вот сейчас, в эту минуту, сделать выбор — я и ребенок или желание побольнее ударить предавшего когда-то дружка. Мысль шальная, пришла и ушла, а чувство острой неудовлетворенности осталось. Было досадно, что я не набралась смелости, чтобы произнести это вслух.

— Куплю тебе дом, — сказал он мне в темноте ночи. Произнес это с особым удовольствием, интонацией напомнив мне Сережу. И чтобы подтвердить свои догадки, а не развеять их, я спросила:

— Какой?

— Какой захочешь. Большой дом, чтобы ты хозяйкой в нем была.

Большой дом… С высоким забором, охраной, потом он купит мне кабриолет, и бриллиантовое колье подарит, взамен того, которое когда-то отнял.

Я лицо у него на груди спрятала, глаза закрыла. Чувствовала Гришкину руку, что не спеша двигалась по моей спине, а у меня все протестующие слова в горле комом встали.

— Ты поговоришь с ним, Гриш?

— Конечно.

— А если он…

Сулима обхватил ладонью мой затылок, слегка взъерошил волосы.

— Я все решу, обещаю. Ты моя красавица, — шептал он мне на ухо, и мое сердце послушно забилось, заглушая стуком все доводы разума.

На следующее утро я долго смотрела на себя в зеркало. И сама над собой мысленно смеялась: пыталась для себя решить, насколько я красавица. Глупое желание, конечно, но иногда поразглядывать себя можно. В комнату заглянула Алиса, увидела, как я кручусь перед зеркалом, и в комнату вошла.

— У тебя есть красивые платья? Можно померить! — с детским пылом внесла она предложение.

Я улыбнулась.

— Платья у меня есть, только вряд ли они на мне сейчас застегнуться. Но ты можешь померить, если хочешь.

— Правда? — обрадовалась девочка. — Здорово!

Заняв ребенка, я сама присела в кресло у окна, наблюдая за детской радостью. Но вскоре отвлеклась, услышав, как ворота открываются. Привстала, чтобы в окно выглянуть. Увидела тёмный «джип», который, грузно качнувшись, въехал во двор. Я наблюдала за машиной, ощутив ясное беспокойство, а когда дверь со стороны водителя открылась, и появился Коля, который до недавнего времени работал у Серёжи охранником, и даже пользовался у моего мужа доверием, я сурово поджала губы. А уж после того, как увидела Смурного, вышедшего следом за Колей из машины, мне и вовсе стало не по себе.

— Кто приехал? — спросила Алиса.

Я в некоторой прострации потрепала её по голове, к двери прошла, потом опомнилась и обернулась на девочку. Улыбнулась ей.

— Меряй платье, я спущусь вниз.

— Кто приехал?

— Это к дяде Грише.

Алиса тут же успокоилась, повернулась к зеркалу и принялась с удовольствием разглядывать себя в моём коктейльном платье из прошлогодней осенней коллекции. Оно висело на ней невыразительной массой, но ей, видно, нравилось. Я за Алису еще разок порадовалась, закрыла дверь и поспешила вниз. Гриша завтракал на кухне, кофе пил, а когда гости появились, из-за стола поднялся. С деловым видом протянул Смурному руку для приветствия, а заметив меня, поспешил улыбнуться. Я же мужчин разглядывала. Коля, при виде меня, заметно подобрался и выдал бодро и привычно:

— Доброе утро, Анастасия Николаевна.

Я на его приветствие отвечать не спешила, на Смурного посмотрела, но от того кроме скупой улыбки, ничего не дождалась. Недовольства в его взгляде не увидела, кажется, ему было попросту безразлично, здесь я или где-то еще. В ответ на его невнимание к моей персоне, я решила проигнорировать его присутствие, и обратилась к Грише, решив не скрывать своего недовольства.

— Ты опять уезжаешь? Опять на весь день?

Гришка скроил виноватую физиономию.

— Настюш. — Он за плечи меня обнял и отвел в сторонку, в глаза мне заглянул, на манер добродушного дворого пса. Вот только я, по известным причинам, в его добродушие не слишком верю, по-моему, кусаться у него получается куда лучше. — Я постараюсь не задерживаться. Но нужно делать дело. Чем быстрее все это закончится, тем нам же лучше. Ведь так?

Я смотрела ему в глаза, и всерьез раздумывала, что его больше впечатлит: если я его по лодыжке пну или прямым текстом выскажу, что думаю о его дружках, делах и планах на будущее. Разговаривает со мной, как с капризной дурой.

— Помнится вчера ты обещал мне поездку в город. Хочу. В город. По магазинам.

Гришка пристроил ладони на моих плечах, погладил, осторожничая. Кивнул.

— Хорошо. Я вернусь пораньше…

Оценив степень скептицизма в моем взгляде, улыбнулся, посмеиваясь над самим собой, и совсем другим тоном сказал:

— Я тебе обещаю.

— Что приедешь или что постараешься?

— Что постараюсь.

— Я так и поняла.

Сулима рассмеялся, развернул меня в сторону визитеров, и зачем-то представил мне их, наверное, всерьез полагал, что я с ними общаться в дальнейшем собираюсь.

— Насть, это Вадим, — сказал он, указав на Смурного. — Мы очень давно знакомы. Но ты его помнишь, наверное.

Я не ответила, только красноречиво поджала губы, тем самым давая понять, что думаю об этом знакомстве и моих воспоминаниях, связанных с этим человеком. К моему удивлению, моя реакция Вадима развеселила, но он тоже оказался упрям, и налаживать отношения не спешил. Только смотрел на меня и усмехался. Я отвернулась, одарила Колю многозначительным взгляд. Вот он, кажется, удивился моей суровости, выглядел недоумевающим и даже в затылке поскреб.

— Колька племянник Вадима, — пояснил Сулима, а я, наконец, улыбнулась, только совсем недобро.

— Понятно.

Гришка поцеловал меня в висок, и тихонько хмыкнул.

— Ну что тебе понятно?

— Все с вами ясно. Одна шайка-лейка, — добавила я, выйдя из кухни.

Перед тем, как уехать из дома, Гриша поднялся в нашу спальню, видимо, что-то его все-таки грызло и не давало покоя. Увидел Алису в очередном моем наряде, улыбнулся племяннице, но несколько натянуто. А когда та начала хвалиться перед ним платьем, согласился, что ей очень идет, и предложил показаться родителям, заверив, что те непременно оценят.

Алиса расцвела в улыбке, а на меня взглянула с мольбой.

— Можно?

— Конечно, — не стала спорить я, но улыбка исчезла с моего лица, как только за Алисой закрылась дверь. Я продолжала смотреть на нее, не желая поднимать глаз на Сулиму, тот тоже, кажется, с мыслями собирался, потом присел передо мной на корточки и в лицо заглянул.

— Настя, ты на меня злишься?

— Нет.

Он пытливо вглядывался в мое лицо, после чего подтвердил:

— Ты злишься. А у меня никак не получается тебя успокоить.

— А ты пытаешься?

Он глаза в пол опустил.

— Все, что я делаю, я делаю для тебя.

— Неправда. Ты для себя это делаешь. Потому что это твоя идея фикс. Чтобы сделать что-то для меня, нужно спросить: а чего же я хочу? Ты не спрашивал никогда. И Сережа не спрашивал. Он считал, что мне нужны дворцы и лимузины, и ты решил взять с него пример.

Губы у Гриши кривились, он поднялся и отвернулся от меня, сунув руку в задний карман джинсов.

— А тебе, значит, ничего не нужно? С милым рай и в шалаше? Хотя, что это я говорю? Ты сейчас скажешь, что я тебя и в этом вопросе спросить забыл!

— Не кричи, пожалуйста.

Он подошел и наклонился ко мне, смотрел пристально и нетерпимо.

— А если я спрошу? Что ты мне скажешь? Что хочешь вернуться в свою норку? Или к мужу?

Я от возмущения задохнулась.

— Я ничего такого не говорила!

Гришка сверлил меня взглядом, словно пытался ответ в моей голове найти. Стало неприятно и обидно.

— Я просто хочу, чтобы ты иногда интересовался моим мнением, а не поступал «как лучше» с твоей точки зрения. Неужели это так много?

Он не ответил, резко выпрямился, на секунду замер, а потом из комнаты вышел, обронив на ходу короткое:

— Меня ждут.

Я поклялась себе, что не буду слезы лить. Какой в этом смысл? Гришка их все равно не увидит, да если и увидит, вряд ли проникнется. Чурбан бездушный.

У меня было такое чувство, что я в ловушку угодила. С одной стороны все гладко и правильно: отец ребенка стремится заботиться и оберегать, а с другой я обязана только радоваться и безропотно принимать все его решения. Это меня не устраивало. Но когда Гришка сказал о том, что я могла бы по-прежнему жить одна, на душе стало как-то тоскливо. Все-таки когда рядом человек, который в полной мере готов разделить с тобой радость и ожидание главного события в твоей жизни, это приятно. Когда он понимает, заботится, обнимает тебя ночью и успокаивает, когда ты ни с того, ни с сего кидаешься в слезы, все это важно. Но когда этот человек делает глупость за глупостью, и отказывается прислушиваться к тебе… Иногда Гришка меня доводит до бешенства одним словом или заискивающе-виноватым взглядом. А справляться с ним я не умею. Пока не умею. А научусь ли, зависит только от меня, оттого, насколько я этого хочу.

А я хочу? Хочу…

Хочу шоколадку. Большую, молочную, с миндалем. Шокодад всегда помогает мне справиться со стрессом. К тому же, сидеть безвылазно дома тоже не дело. Время было послеобеденное, Гоша уехал по своим делам, Алена укладывала Ваню спать, Алиса к подружке убежала, и я, воспользовавшись затишьем, оделась и из дома вышла. Погода была на удивление хорошая, ветер, что бушевал в последние дни, стих, выглянуло солнышко и подсушило лужи и слякоть. Я неспеша прошла по сельской улице, поглядывая по сторонам и вспоминая, как зелено было вокруг летом, а теперь все изъяны были видны — покосившиеся заборы и посеревшие стены деревянных домов. Но зато из печных труб на крышах домов вился дымок, намекая на уют и тепло внутри.

Проигнориров маленький сельский магазинчик на краю улицы, я решила дойти до автобусной станции, рядом с которой находился настоящий супермаркет. На площади перед автобусной остановкой было достаточно многолюдно, я покрутилась рядом с доской объявлений, так, из чистого любопытства, а потом пошла ко входу в супермаркет. Довольно долго гуляла по торговому залу, разглядывала товары, но к кассе, в итоге, все равно подошла почти с пустой корзинкой. Набрала, в основном, одних сладостей и йогуртов. Потом вспомнила, что Гришка любит соленый крекер, и вернулась за ним в кондитерский отдел. Там-то и столкнулась со Светой, чего совсем не ожидала. А как оказалось, она работала в этом магазине менеджером, это значилось на бейджике, приколотом на ее пышной груди. Я уставилась с недовольством, не на грудь, а на бейджик. Холодно улыбнулась, когда поняла, что эта чертовка меня тоже признала. Разглядывала, буквально ощупывала взглядом, и хмурилась. Сомневаться не приходилось: она в курсе цели моего приезда и моего состояния, не зря так глазами на меня сверкает.

— Значит, он тебя привез.

Я взяла с полки пакет крекеров, вроде бы равнодушно пожала плечами. Потом ответила:

— Не думаю, что мы с Гришей надолго здесь задержимся.

- «Мы с Гришей», - едва слышно повторила за мной Света, явно передразнивая. — Довольна собой, да?

Я нахмурилась и сурово поинтресовалась:

— Что вам нужно от меня?

Она пренебрежительно фыркнула и отвернулась, уткнулась взглядом в свои бумаги.

— Да ничего мне от тебя не нужно. — Но не утерпела и язвительно проговорила: — Вот только что он делать с тобой будет, не знаю.

На этот вопрос у меня ответ был, четкий и понятный. Я подбородок вздернула и с улыбкой произнесла:

— Любить он меня будет. Ему уже пора.

Я пошла обратно к кассам, затылком чувствуя чужой взгляд, и хотя ощущала себя победительницей, но в то же время подумала о том, что Гришке теперь придется очень постараться, чтобы я не разочаровалась в принятом решении. А мне нужно ему это объяснить. Если я когда-нибудь узнаю, что он соскучился по прежним временам и вольной жизни в обнимку с пышнотелыми красотками, то ему не жить. Если понадобится, я возьму у Ольги пару уроков: как превратить каждодневное существование мужчины в ад. Что-то мне подсказывает, что одним пряником в совместной жизни с Григорием Сулимой я не обойдусь. По-хорошему он не понимает.

Выйдя из магазина, я остановилась, чтобы застегнуть пальто, окинула площадь беглым взглядом, и вот тут-то и заметила любимого. Который метался по этой самой площади, оглядывался, а потом кинулся к кассам автовокзала, поднял голову к расписанию. Я направилась к нему, с беспокойством приглядываясь: Гришка явно пребывал в панике. Глядя на него я тоже запаниковала: что еще случилось?

— Гриша, ты почему вернулся? Что случилось?

Он резко повернулся, на меня глянул дикими глазами, увидел пакет из супермаркета в моих руках, и в один момент сник.

— Где ты была?

Я удивилась, указала на супермаркет.

— В магазине.

Он сглотнул. Затем выдохнул, и устало поинтересовался:

— Почему ты меня не предупредила?

— О том, что в магазин пойду? — Я многозначительно вздернула брови. — Я не знала. Захотелось шоколада, вот я и пошла.

Сулима моргнул, а я догадалась:

— Ты меня ищешь?

От моего удивленного тона он взорвался.

— Ты ушла и никому ничего не сказала!

— Так не было никого.

Он смотрел на меня в отчаянии.

— Я думал, ты уехала.

Я была смущена. Дурацкая ситуация. Я на него смотрю, он на меня смотрит, и оба не знаем, что сказать. В конце концов, я рискнула Гришку под руку взять, и заметила как бы между прочим:

— Куда я уеду?

Гришка пыхтел и возмущался, правда, молча. Смотрел по сторонам, руки в карманах куртки, даже зубами скрипнул. Но продолжалось это недолго, уже через минуту он забрал у меня пакет с покупками, плечи расправил и привычно выдвинул подбородок, проявляя упрямство.

— Пойдем домой.

— Почему ты вернулся раньше?

— Потому что время свободное появилось.

— Ты встречался с Сережей?

Гришка помолчал, открыл передо мной дверь автомобиля, но я медлила и не садилась, смотрела ему в лицо. Повторила свой вопрос:

— Встречался?

— Да.

Я внутренне напряглась.

— Сказал ему?

— Сказал.

— А он?

— Как тебе сказать, малыш… Он не очень обрадовался.

— Как будто я ждала, что он обрадуется! — возмутилась я. В машину села и оправила складки пальто. В груди что-то мелко тряслось, и я пыталась эту дрожь унять. Взглядом следила за Гришей, который обходил автомобиль, он сел на водительское сидение, а я посмотрела на него в ожидании, рассчитывала, что он еще что-то скажет, но он молчал.

— Он развод мне даст?

— Конечно, — вроде бы удивился Гришка. — Куда бы он делся?

Я к окну отвернулась.

— Он хочет развестись или ему придется?

Сулима глянул на меня с прищуром и ядовито поинтересовался:

— А как тебе хочется?

Я обиделась.

— Мне хочется, чтобы мы развелись мирно. Чтобы мне в спину проклятия не летели.

— Не думаю, что это возможно. Серега злопамятный до чертиков.

Я разгладила полы пальто на своих коленях.

— Гриша, ты сказал ему про ребенка?

Он помолчал, пальцы сжались на руле и тут же разжались.

— Нет. Не это причина вашего расставания. Так что это его не касается.

Я тихонько вздохнула.

— Может ты и прав.

— Конечно, я прав!

Он так неожиданно рыкнул, что я даже вздрогнула. И взглянула с укором, но в этот раз Гришка и не подумал проникнуться, по всей видимости, всё ещё не успокоился, а бурей чувств напугал не только меня, но и себя самого. А я, после недолгих размышлений, пришла к выводу, что всё не так плохо, как я предполагала, и Сулима всё-таки боится меня потерять. Я бросила быстрый взгляд на его суровую физиономию, и решила, что пора ему браться за ум, а мне его к этому подтолкнуть. И все его дружки и планы на будущую серьёзную финансовую состоятельность меня волнуют мало.

Алена вышла нам навстречу, как только услышала, что входная дверь хлопнула. Видимо, Гриша и тут успел побушевать, потому что его сестра выглядела обеспокоенной. Но меня увидела и только головой качнула. А к брату обратилась только с одним словом:

— Чокнутый.

Стала по лестнице подниматься, а я на любимого взглянула. Тот был тих и смиренен, явный признак того, что недавно закатил скандал. Куртку снял, ботинки в угол задвинул, потом плеч моих коснулся, помогая снять пальто. Изо всех сил делал вид, что ничего не произошло. И только переступив порог нашей комнаты, и прикрыв дверь, сказал:

— Надо искать жильё.

— Что, родственники надоели? — невинно поинтересовалась я, а Гришка мрачно хмыкнул и отвернулся.

Я долго молчать не смогла, понаблюдала за любимым пару минут, потом спросила:

— И что мы будем дальше делать? И только не говори мне: я всё решу.

— Пока снимем что-нибудь поприличнее, а дальше посмотрим.

Я присела на край кровати.

— А с бизнесом? Ты всерьёз надеешься разделить фирму? Вряд ли вы с Серёжей общий язык найдёте. Не договоритесь всё равно.

Гриша обернулся, выглядел задумчивым.

— У меня такое чувство, что ты хочешь внести предложение.

— А ты думаешь, у меня не получится?

Гришка улыбнулся.

— Смотря, чего ты хочешь.

Я юлить не стала.

— Покоя я хочу, Гриша.

— Он рядом с тобой не появится…

— А разве я о нём?

Гришка всё понял и упрямо поджал губы.

— Ты опять?

— Гриша, ты ребенка хочешь?

— Что ты говоришь? — Он готов был всерьёз возмутиться.

— А что ещё ты хочешь? Я не требую от тебя признаний и клятв, я хочу чётко и по пунктам. Что?

Он сверлил меня взглядом.

— Ты же знаешь. — Понял, что мне этого недостаточно и начал излагать: — Тебя хочу. И ребёнка хочу. Чтобы всё, как у людей. Дом, машина, собака.

Я кивнула, решив не придираться к нему по пустякам, и поэтому весомо заметила:

— Это хорошо. А где в этом сценарии непрекращающаяся война с моим бывшим мужем, заборы и охрана? Большие дома, большие деньги. Чего ты хочешь больше?

Сулима зубами скрипнул.

— Насть, завязывай меня лечить.

— Я не собираюсь тебя лечить! — разозлилась я. — Просто пытаюсь найти что-то общее в наших планах на будущее. Раньше не видела ничего, но минуту назад ты это общее, сам того не подозревая, нашёл. Гриша, а если я скажу, что я хочу… быть с тобой? Вот по этому сценарию: дом, семья, собака. С тобой, понимаешь? На самом деле хочу. Но ты ведь этого мне не дашь. Ты так и будешь гнаться за прошлым, мстить… Сейчас тебе кажется, что ты отомстил? Око за око, жена за жену, доллар за доллар. А вскоре появится новый повод, новая обида, у него или у тебя.

Гришка руки на груди сложил.

— Ты хочешь поставить меня перед выбором, я правильно понимаю?

Я медленно втянула в себя воздух.

— Да… наверное.

— И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил?

— Я хочу, чтобы ты выбрал меня! Гриша, ты что, идиот? Что ещё я должна тебе сказать? Увези меня отсюда? Тогда я скажу, я даже попрошу: увези меня отсюда. Я задыхаюсь в этом городе, я не хочу здесь жить, каких бы денег это не сулило. Не хочу шикарных домов и машин, я хочу мужа и ребёнка!

— Настя, не кипятись, успокойся.

— Я не могу успокоиться, — я в сердцах скинула с кровати маленькую подушку. — Я хочу покоя. Не хочу бояться, не спать ночами, думая, придут за нами или нет.

— Ты преувеличиваешь, — пытался возразить он. — Серега не крутой парень, он уступит.

— Мне наплевать. И к твоему сведению, именно не крутые, как ты говоришь, парни, когда их загоняют в угол, делают глупости. Я не хочу думать и гадать: вернёшься ты или нет. Не хочу я денег, и не надо это делать ради меня, а уж тем более ради ребёнка. Не говори такого никогда, ребёнку не нужны деньги, ему нужны родители, — повысила я голос, глядя Гришке в глаза. — Но ты ведь у нас, в отличие от моего бывшего мужа, крутой, ты это мне всячески стараешься доказать, и тебе никого не жалко ради своей цели. И меня тебе не жалко, — договорила я на выдохе, собираясь расплакаться. — Я же очередной трофей.

— Настя.

Я отвернулась от него, слезы вытерла и пожаловалась:

— Почему, если желания у нас совпадают, мы так по-разному всё видим?

Гришка выглядел опешившим от всех этих откровений. Некоторое время мялся в сторонке, раздумывая, потом ко мне подошёл и присел у моих ног. За руку взял, это было трогательно, но только до того момента, пока я не посмотрела на его большую ладонь, в которой моё запястье просто утонуло.

— Прекрати слёзы лить, — попросил он, но уверенности в его голосе не доставало. — Вообще не понимаю, из-за чего ты плачешь.

— Ты не понимаешь? — поразилась я его нечуткости.

Он буйной головушкой мотнул, но на лице всё было написано. Всё-то он понимает, вот только упрямится, как всегда впрочем.

— Мы же вместе. И всё у нас будет хорошо. Вот как захочешь, так и будет.

Я недоверчиво прищурилась, Сулима понял, что сболтнул лишнего, и поспешил исправиться:

— Что захочешь, то у тебя и будет. Думаешь, я не понимаю? — Он пальцы мои погладил, посмотрел на мамино кольцо, которое я носила, не снимая. — Ты у меня красавица. — Гришка хотел руку мне поцеловать, но я решительно её освободила, а на любимого взглянула возмущённо, забыв, что ещё минуту назад усердно лила слёзы.

— Гриша, ты издеваешься? Ты не слышишь меня?

Он что-то буркнул себе под нос и чуть отодвинулся, а затем ехидно заметил:

— Так теперь и буду всю жизнь гадать: ревёшь ты или прикидываешься.

— Не будешь, — поспешила я его успокоить. — Потому что я реветь не собираюсь. Брошу тебя, дурака, и будешь жить в доме с собакой, понял?

— Не бросишь.

— Надейся.

— Родишь, и все дурацкие мысли о побегах сами по себе вылетят из головы.

— Это ты себя или меня успокаиваешь?

— Настя! — предпринял он ещё одну попытку рыкнуть, но в этот раз я была готова, и поэтому, натолкнувшись на мой твёрдый взгляд, Гришка позиции сдал. Только зубами скрипнул, поднялся на ноги и забегал по комнате, потом даже руками взмахнул в сердцах.

— Что ты хочешь от меня?!

— Я хочу знать, что для тебя важнее. Тебе нужен ребёнок? Тебе я нужна? Вот она я — сижу перед тобой. Если тебе нужно самолюбие потешить и сладким сиропом его полить, тогда убирайся к чёртовой матери, и живите с Серёжей дружно. От всей души вам этого желаю!

Гришка остановился передо мной, вид имел серьёзный и решительный.

— Я не понимаю, что я не так делаю. Да, начали мы неправильно. Но сейчас я с тобой…

— Спасибо тебе огромное, — перебила я его, не в силах вытерпеть его дурацкие речи. — Что ты сорвал меня с места, и привёз сюда, чтобы в дальнейшем с удобством трепать мне нервы!

— Это кто ещё кому нервы треплет! Я и так, и этак, лишь бы Настенька не переживала, не беспокоилась, чтобы улыбалась. На всё готов. Хочешь, уехать? Уедем. Хочешь жить здесь? Будем жить здесь. Хочешь дом? Будет тебе дом, свой, дай только срок!..

Я подушкой в него запустила. Ну, честное слово, невозможно. Свяжешься с дураком, одни проблемы потом.

— Услышь меня наконец! Я не хочу дом!

— А что ты хочешь? — заорал он, потом выругался, совершенно ужасно между прочим, и я, расстроившись, негромко проговорила:

— Я хочу, чтобы ты меня любил.

На какое-то мгновение мне показалось, что Гришка от негодования задохнётся, он даже покраснел.

— Я люблю тебя, дуру такую.

И как вам? Лично я замерла, не зная, радоваться мне или обидеться всерьёз после такого пылкого признания. А Гришка осознал курьёзность и в то же время серьёзность момента, выдохнул, проникся, даже смутился немного, и более спокойным тоном попытался тему развить:

— Стал бы я иначе по области мотаться, искать… — Глянул на меня искоса и позвал. — Насть.

Я руки сцепила, сглотнула, вроде бы нервно, но на самом деле у меня просто в горле пересохло от всех этих криков. В конце концов, решительным голосом сообщила ему:

— Нам нужно что-то решить.

— Настя.

— Прекрати ко мне подлизываться, — попросила я. — Это нечестно. — Я обхватила рукой своё горло, демонстрируя крайнюю степень нервозности. — Гриша, я ведь хочу, как лучше. Для нас всех. А если так будет продолжаться… то у моего ребёнка отца не будет. — Я кинула на него короткий, но горящий от переживаний взгляд. — Потому что тебя либо убьют, либо посадят! Подумай об этом.

Будто выждав нужный момент, с улицы коротко просигналили, я подошла к окну, отдёрнула занавеску и увидела перед воротами знакомый чёрный «джип». Жестом предложила Сулиме самому к окну подойти и полюбоваться.

— О чём я и говорила. Это никогда не кончится, по крайней мере, добром.

Гришка занавеску опустил, чертыхнулся вполголоса и из спальни вышел, а я на кровать присела. Чувствовала себя измотанной и расстроенной.

Вернулся он поздно. Я уже легла спать, устав ждать его. Внизу ещё слышались голоса, звук работающего телевизора, и я, без сомнения бы Гришку дождалась, потому что волновалась, но разболелась голова, и я ушла к себе. Вот только уснуть никак не получалось, я крутилась с боку на бок, вздыхала и изводила себя невесёлыми мыслями. И ругала Гришку, и жалела, потом решила, что лучше мне себя пожалеть, и тогда уже поревела в подушку, потому что себя и ребёночка было жалко куда больше, чем этого упрямого дурака. Вскоре в доме всё стихло, я слышала Гошины шаги, когда он мимо моей двери прошёл, щёлкнул выключателем, и в коридоре погас свет. А я уже не ревела, но чувствовала себя глубоко несчастной. Кстати, с Серёжей я себя никогда несчастной не чувствовала, но сейчас уже не могла сказать, что это хорошо. Я никогда не переживала за него так, как за Гришу.

Когда нервы окончательно сдали, и я, забыв о гордости, решила Сулиме позвонить, у дома остановилась машина, послышался дверной хлопок, и автомобиль тут же отъехал. А я свернулась клубком под одеялом и стала ждать. Знала, что не услышу ни звука, Гришка передвигается бесшумно, и только отсчитывала про себя секунды. На восьмом десятке дверь открылась, и он вошёл в тёмную комнату. Я наблюдала за тем, как Гришка постоял немного перед кроватью, затем начал раздеваться, и всё-таки как-то понял, что я не сплю, потому что как только лёг, ко мне потянулся. Обнял.

— Прости, что кричал на тебя сегодня.

Я прижалась к нему, намеренно животом, уткнулась носом в его плечо.

— Я весь вечер тебя ждала, а ты даже не позвонил.

— Больше такого никогда не будет, — пообещал он шёпотом и отвёл волосы от моего лица. — Я тебе клянусь. Ты никогда не пожалеешь…

— Я не жалею, Гриша. Я, правда, не жалею, просто боюсь, что всё это закончится плохо.

Он промолчал, только дышал тяжело, и в этот момент я поверила, что он провёл последние часы в серьёзных раздумьях о своём, о нашем с ним будущем. И сразу всё простила, даже по голове его погладила, подбадривая. Пусть думает, ему полезно.

А на следующий день… На следующий день случилось то, чего я втайне очень боялась. Серёжа захотел со мной встретиться, и, по всей видимости, посмотреть мне в глаза. Приехал в сопровождении охраны, запросто позвонил в дверь, видимо, совершенно не опасаясь Гришкиного гнева, а может, отлично знал, что того дома нет. Дело было к вечеру, Алёна занималась ужином, а я с детьми играла в гостиной. Мы даже не слышали, как перед домом машина остановилась. В дверь позвонили, Алиса вскочила с ковра, на котором вместе с Ванькой строила железную дорогу, и громко крикнула:

— Я открою!

— Спроси «кто», — сказала ей Алёна с кухни, но девочка уже выбежала в прихожую, на ходу крича:

— Кто, кто? — своим громким голосом, заглушая ответ визитёра. Дверь хлопнула, я уши навострила, а потом услышала гневный голос Алёны.

— Ты как посмел?

Гоши, кстати, тоже дома не было, мы одни с детьми, я поэтому и забеспокоилась. И когда Алиса бочком проскользнула обратно в комнату, я поднялась с дивана и выглянула из гостиной. Прямо на пороге и замерла, увидев мужа. Дерзкого, незнакомо ухмылявшегося, в дутой куртке нараспашку. Он стоял, не сводя глаз с Алёны, чуть склонив к ней голову, и что-то говорил ей, негромко, но достаточно эмоционально. Она руку в бок упёрла, вид имела воинственный, но слушала его. Потом сказала ему, я чётко расслышала каждое её слово:

— Мне всё равно, Серёжа, ты мне обещал. — Она произнесла его имя со странной интонацией, я заметила, как Серёжка усмехнулся, и руку к ней протянул, вроде бы желая положить ладонь ей на плечо, но Алёна отступила, и его рука на секунду нелепо зависла в воздухе. А потом Серёжа меня заметил, и руку поспешно опустил, словно я его за чем-то неподобающим застигла. Кажется, даже не сразу вспомнил, зачем пришёл. Потом всё-таки его губы раздвинулись в хищной улыбке.

— Здравствуй, любимая.

Алёна оглянулась на меня через плечо, вид имела растерянный. Я мужу кивнула.

— Здравствуй.

— Не выйдешь ко мне?

— Не знаю, — честно призналась я. — Зависит оттого, зачем ты приехал.

— Зачем? — Серёжка головой качнул, видимо, поражаясь чужой наглости. — Поговорить. С чужих слов узнаю, что ты со мной разводиться собралась. Это так?

— Серёж, оставь её в покое, — попросила Алёна. — Поиздеваться приехал? Сам всё прекрасно понимаешь.

— Поиздеваться? Это надо мной издеваются. К твоему сведению, дорогая, я родную жену три месяца не видел. После того, как она с твоим братцем спелась, наставила мне рога и смылась. А теперь все вокруг хотят в чистоплюев поиграть. «Чтобы всё по-честному», — передразнил он неведомо кого. — А я хочу, с ней поговорить. — Он на меня посмотрел. — Может, я не хочу разводиться. А, Стась? Я узнать хочу, чем он лучше меня. Может, я изменюсь. Я постараюсь.

Я вздохнула и попросила его:

— Не кричи, в комнате дети. — Потом вышла на свет. Видела, как Серёжкино лицо неприятно вытягивается, он сглотнул, а губы скривила злая усмешка.

— Ах вот в чём дело. В комнате дети, — проговорил он, не спуская глаз с моего живота. — Вот значит, где у нас Гриша преуспел. Что сказать, чемпион.

Я глаза отводила, слушать его голос, полный ехидства, было откровенно неприятно. Но и вину чувствовала, от неё было никуда не деться. Наверное, поэтому и подошла к нему ближе, на Алёну взглянула, ожидая, что та оставит нас наедине, но та медлила, только на Серёжку таращилась. Тот выглядел возмущённым до предела, и, наверняка, чувствовал себя преданным. Меня разглядывал, губы неприятно кривились, потом спиной к стене привалился, и руки в карманы куртки сунул, всем своим видом демонстрируя пренебрежение.

— Почему ты мне не сказала? — потребовал он ответа, когда Алёна всё-таки ушла в комнату, проверить детей.

Я стояла рядом с мужем, также прижавшись к стене, и смотрела в сторону.

— А что бы ты сделал, когда узнал?

— А на что ты рассчитывала? — поинтересовался он с ноткой язвительности.

— На что рассчитывала, от того и сбежала, — призналась я.

— То есть теперь я монстр?

— Серёжа, я такого не говорила.

— Да? И что, Гришка тебе этого не объяснил? Какой я плохой?

Я только плечом дёрнула, не желая сознаваться. Серёжа же кивнул.

— Понятно. И что? — Он взглянул на меня с интересом. — Ты всерьёз собираешься с ним… — Пару секунд подбирал нужное слово, и, в конце концов, с недоверием произнёс: — Жить?

— Он отец моего ребёнка.

— Стася, он уголовник. И если ты забыла, это он тебя похитил.

Я вздохнула, теперь глядя себе под ноги.

— Насколько я понимаю, у вас были одинаковые шансы сесть в тюрьму. Но он сел, а ты нет.

Серёжа зло рассмеялся, от стены отлепился и прошёлся по прихожей, с интересом оглядывая обстановку, даже на кухню зачем-то заглянул.

— Понятно. Теперь ты мне скажи, что я ему должен!

— Я не знаю, это вы между собой решите.

Он передо мной остановился, оглядел с ног до головы. Головой качнул.

— Что ты наделала…

Я посмотрела на него.

— Ты развод мне дашь?

Муж сверлил меня испытывающим взглядом.

— А зачем ты мне нужна теперь?

— Действительно, — пробормотала я. В душе что-то съёжилось и не давало дышать. Под Серёжкиным взглядом мне было и стыдно, и тоскливо, и тревожно. А он продолжал ко мне присматриваться, но особой горечи и обиды я в нём не чувствовала. Ему было жаль со мной расставаться, было жаль потраченных усилий и времени, он потёр рукой небритый подбородок.

— Ты стала самым большим разочарованием моей мамы.

— Ты наверняка ей всё рассказал, в подробностях, — догадалась я.

Серёжка вдруг ухмыльнулся.

— Конечно. Я же страдал. А она беспокоилась. Не знаю, на что ты надеешься, — сказал он, выдержав небольшую паузу. — Гришка не тот человек, который будет тебе во всём потакать. Будешь босая, вечно беременная и на кухне. — Серёжа хмыкнул, вроде бы поддразнивая меня, а я спокойно ответила:

— Может, я этого и хочу.

Он с прищуром вглядывался в моё лицо. А потом заявил, будто выплюнул:

— Все вы одинаковые.

— Я любила тебя.

— Любила?

— Любила, — подтвердила я. — Очень. Много лет.

Серёжа упёрся рукой в стену рядом с моим плечом. Наклонился ко мне и тихо, но весьма выразительно поинтересовался:

— И в какой момент закончилась твоя любовь?

Сказать мне было нечего. Пытаться объяснить ему, что со мной тогда происходило, что я чувствовала, как Гришка упорно вбивал в мою голову мысль о том, что он мне нужен, заставлял сравнивать и с каждым днём открывал правду на истинный характер и привычки любимого мужа — сейчас это было бесполезно. Пришлось бы раз за разом говорить: Гриша, Гриша, Гриша, а это Серёжку только взбесит. Его снова трясло, вены на шее вздулись, губы нетерпимо кривились, и когда он стоял ко мне так близко, я нервничала, не зная, как попросить его уйти.

— Что ты говорила мне в последнее время, помнишь? «Серёжа, я хочу ребёнка, давай возьмём ребёнка», а сама уже беременна от него была?

— Я тогда не знала, — попыталась оправдаться я. — Правда, не знала, поверь мне.

— С какой стати я буду тебе верить?! Что ты сделала для того, чтобы я тебе верил? Врала мне? Прыгала из его постели в мою? — Он широко, но не по-доброму улыбнулся. — Ах да, ты ведь не спала со мной, у тебя вечно болела голова. Ты, любимая, оказывается, честная женщина. Может, мне извиниться перед тобой?

— Серёжа, перестань.

— Нет, я просто понять хочу…

Его пихнули в бок, он отступил от меня, и я увидела Алёну. Даже не слышала, как она из комнаты вышла. А она приказным тоном обратилась к моему мужу:

— Отойди от неё.

Серёжка зло рассмеялся.

— Защищать пришла?

— Да, пришла защищать. А ты чего хочешь? Довести её до истерики?

Он пальцем в меня ткнул.

— Она моя жена!

— Она беременна, Серёжа, очнись наконец! — повысила Алёна голос, взглянула гневно, и Серёжка на самом деле примолк, только рукой махнул. А потом выдал в сердцах:

— Все вы… суки лживые.

Я прикусила затрясшуюся губу, а вот Алёна наоборот, выглядела воинственно.

— Ельский, ты забылся совсем? Ты кому это сказал? В моём доме! Пошёл вон отсюда!

— Алёна, — попыталась я её образумить. На мой взгляд, Серёжку сейчас было нельзя злить, он и без того выглядел взбешённым. Но услышана я не была, Алёна только попросила:

— Настя, иди к детям.

Я посмотрела в сторону гостиной, и в самом деле увидела Алису, которая с беспокойством к нам приглядывалась. Я кинула короткий взгляд на Серёжку, который, кажется, про меня уже успел забыть, и теперь зверем смотрел на хозяйку дома. Посомневавшись секунду, я всё-таки пошла к девочке, увела её обратно в комнату.

— Кто это? — спросила она с тревогой.

— Это… наш знакомый. Ты не волнуйся, он сейчас уйдет.

— Он кричит на маму.

Я сделала над собой усилие и улыбнулась.

— И мама на него кричит. Даже громче, так что боятся нечего. Мама у тебя самая смелая.

Алиса потёрла кончик носа, затем кивнула. Снова присела рядом с братом на ковёр, но я видела, что она прислушивается к голосам в прихожей, и она наготове, в любую секунду готова броситься матери на помощь. Потом даже сказала мне:

— Надо папе позвонить.

— Обязательно позвоним, — согласилась я, не отходя далеко от двери, пытаясь услышать, о чём Алёна с Серёжкой говорят. Но они зло шептались, расслышать ничего не получалось, но слов было много, настолько много, что складывалось чёткое ощущение — у них много претензий друг к другу. Я только услышала однажды, как Алёна проговорила с чувством:

— Вот в этом ты весь — эгоист!

Потом послышалась какая-то возня, я испугалась, что они драку затеяли, хотя предполагать такое было, конечно, глупо. Я осторожно выглянула и вместо потасовки увидела, как закрывается за ними дверь. И уже с крыльца снова послышались голоса.

Мне на месте не сиделось. Понаблюдав за Алисой и попросив её не спускать с Вани глаз, я из комнаты вышла, приблизилась к входной двери, но просто взять и открыть её, не решилась. На крыльце даже свет не горел, это было видно через глазок. Алёна с Серёжей продолжали о чём-то спорить за этой самой дверью, а я не могла унять тревогу. Потом вспомнила про окно в маленькой комнатке рядом с кухней, которую Алёна именовала то прачечной, то гладильной, в зависимости от настроения. Я прошла туда, протиснулась между стиральной машиной и большой корзиной с грязным бельём, стараясь производить, как можно меньше шума, потому что окно, что выходило прямо на крыльцо, было чуть приоткрыто, и моё присутствие могли обнаружить. В полутьме было трудно не натыкаться на предметы, в какой-то момент я замерла, держа руки на весу, потом осторожно подступила к самому окну и выглянула. Подглядывать, конечно, нехорошо, но как ещё узнать, пора кричать «караул» или еще повременить.

Как оказалось, кричать «караул» и правда не следовало, Алёне ничего не угрожало. Она стояла на крыльце, прижавшись спиной к закрытой двери, руками стягивая на груди края пальто, чтобы с плеч не сваливалось, а Серёжка в шаге от неё что-то нервно ей выговаривал. Я палец в щель приоткрытого окна просунула, распахнула его пошире.

— Ты должна была мне сказать, — шипел на неё Серёжка. — Обязана была мне сказать, что она здесь.

— Серёжа, я не знала.

— Да? Не заметила что ли? — ехидно протянул он.

— Я не знала, что она твоя жена.

— Любимый братец в известность не поставил?

— Не поставил, — разозлилась Алёна. — Да и сейчас уже поздно об этом говорить. У них ребёнок будет.

— И это всё решает!

— А разве нет?

Он повернулся к ней.

— Я же забыл, с кем разговариваю. Ты такая же чокнутая.

— Я женщина, и я мать. Причём здесь моё психическое здоровье?

— Чокнутая, — повторил он убеждённее, но с другой, более мягкой интонацией.

А Алёна вроде бы неловко переступила с ноги на ногу.

— Тебе нужно уехать. Гоша скоро вернётся… да и Гришка.

— Ну и чёрт с ними.

— Серёжа, прекрати. Ты мне обещал.

— Я всё помню.

— И всё равно приехал.

— А я не к тебе приехал. Я приехал к жене. Которая уже и думать забыла о том, что у неё законный муж есть. — Он молчал пару секунд. А затем спросил: — Алён, почему всё так?

— Ты знаешь почему. На деньгах семью не строят.

— Почему? Я не понимаю. Разве я мало делаю? Разве я не стараюсь? Не для себя же.

— Тебе нужно было спросить её…

— Всё, что я делал, я делал не для себя, и ты это знаешь. Я просто хотел, чтобы…

— Замолчи.

Серёжка подошёл к ней, наклонился и твёрдо произнёс:

— Я всегда всё делал для тебя. Всегда и всё.

— Из-за тебя Гришка сел в тюрьму.

— Неправда. Это был его выбор.

Алёна горько рассмеялась и, кажется, толкнула его в грудь, потому что Серёжа покачнулся, но от неё не отступил.

— Кому ты сейчас врёшь? Мне?

— Я не видел тебя три года. Чёрт возьми, я не видел тебя три года, Алёна. Ты сказала: «Не приезжай». Разве я не сделал, как ты хотела? Я всегда делаю то, что хочешь ты.

— Но хочешь, чтобы я хотела того же, что и ты.

— Когда-то хотела, — сказал он с обидой.

— Это было очень давно.

Он голову опустил.

— У тебя муж и дети, всё остальное для тебя «давно». А я живу в этом «давно», день за днём.

— Настя тебя любила. Я знаю, что любила. Но ты опять всё испортил. И опять из-за денег, — грустно заметила она. — Когда ты уже поймёшь?..

— Она меня предала.

— А я?

— И ты, — ответил он так тихо, что я едва расслышала. Смотрела на них, различала только тёмные силуэты и шёпот, и сердце колотилось быстро и больно. Улавливала искренний трепет в Серёжкином голосе и внутренне замирала, не веря тому, что происходит. Даже не подозревала, что он способен на такое. Способен слушать, делать то, что ему не нравится, ставить чьи-то желания выше своих, настолько высоко, что их выполнение причиняет ему реальную боль, но противиться он не смеет. В какой-то момент мне показалось, что в глазах потемнело, я схватилась за край стола, моргнула, и с облегчением поняла, что это от напряжения, а не оттого, что я вот-вот готова в обморок грохнуться. На крыльце замолчали, силуэты на минуту слились в один, и я вдруг поняла, что они целуются. Мне, честно, стало страшно. Посмотрела в сторону ворот, удивляясь про себя, как Алёна, с её рассудительностью и практичностью, может настолько голову потерять. А вдруг сейчас калитка откроется и Гоша войдёт?

— Уезжай.

Она оттолкнула его от себя, Серёжка отступил, в бессилии потёр лицо рукой.

— Ты ведь понимаешь, насколько это глупо? — Мы уже говорили с тобой об этом.

— Если бы ты только перестала упрямиться. Всё было бы по-другому! — вдруг разозлился он.

— У нас уже было по-другому, Серёжа. Ничего не получилось.

— Сколько нам было лет?

Алёна отступила от двери, неуютно повела плечами.

— В том-то и дело. Сейчас всё куда сложнее.

— Ты это сделала.

— Что сделала? Детей родила?

Серёжка поднялся на ступеньку.

— Ты вышла за него замуж, — проговорил он, обвиняя.

Алёна кивнула.

— Вышла. И ни дня об этом не жалела.

— Да? — Серёжка знакомо усмехнулся, со всем своим пренебрежением. — Даже когда бегала ко мне после свадьбы?

— Тогда я жалела о другом. — Она приблизилась к нему, обхватила ладонями его лицо и замерла ненадолго. Потом сказала: — У тебя всё будет хорошо. Я знаю. Ты только…

— Что?

— Не суди обо всех по себе.

— То есть, помни, что не все такие моральные уроды, как я сам?

— Замолчи, — в который раз попросила она и прижалась щекой к его щеке.

— Что ты плачешь, а? Как я могу уйти, когда ты плачешь?

Алёна отступила от него и принялась вытирать слёзы.

— Иди.

Он стоял, а я сама уже готова была расплакаться. Даже рот себе рукой зажала, но не из-за того, что мой муж медлил, не зная, как расстаться с другой женщиной, а из-за Алёны, которой, без сомнения, было очень тяжело.

— Со мной всё будет хорошо, ты же знаешь, — проговорила она негромко.

Серёжка усмехнулся совсем невесело.

— Это и есть моя проблема. С тобой всегда всё хорошо, даже без меня.

Он всё медлил и медлил, и всё-таки дождался того, что во дворе Гришка появился. Влетел, как сумасшедший, видимо, встретившись за воротами с охраной Ельского. Увидел на крыльце плачущую сестру, на бывшего дружка посмотрел, а потом указал Алёне на дверь, рыкнув:

— Иди в дом. Немедленно.

Дальше наблюдать за развитием событий из подсобки я сочла неразумным, поспешила пересечь тёмную комнату, удивив себя тем, что благополучно обогнула все углы и ни на что второпях не наткнулась, и в прихожей оказалась очень вовремя, вперёд Алёны. Та показалась в дверях, вся в слезах, меня увидела, а потом вдруг виновато опустила глаза. Будто не сомневалась, что я всё слышала. Мне стало не по себе. Теперь она чувствовала себя виноватой передо мной, а я перед ней. Ведь на самом деле и подслушивала, и подглядывала. Но просто не смогла заставить себя отойти от окна.

Алёна поспешила пройти мимо меня, пальто с ее плеч соскользнуло, упало на пол, но она, кажется, этого не заметила, побежала вверх по лестнице. Пальто я подняла, повесила на крючок рядом, потом рискнула выйти на крыльцо. Серёжа ещё был здесь, скорее всего, просто не смог уйти, Гришка держал его за грудки, что-то угрожающе рычал прямо ему в лицо и время от времени ощутимо встряхивал. Я смотрела на них, и сейчас была больше, чем уверена, что разговор идёт не обо мне. Потому что Серёжка даже не сопротивляется, он принимает всё, что ему говорят.

Я вцепилась в перила крыльца, собралась с духом и крикнула:

— Гриша, отпусти его!

Мужчины на меня обернулись, и мне пришлось проявить всю свою стойкость, чтобы выдержать эту минуту, не отвести взгляда и не убежать. Я даже повторила:

— Гриша!

Серёжку он отпустил. Просто-напросто оттолкнул от себя, тот покачнулся, едва не оступился, и я вдруг испугалась, что он поступит неразумно и кинется на Сулиму, затеет драку. По лицу было видно, что Серёже необходимо выпустить пар: он сжимал кулаки, лицо перекошенное, но потом взглянул на меня и сделал шаг назад. У меня вырвался облегчённый вздох. Руку к груди прижала, и буквально заставила себя промолчать, не окликать снова Гришку.

— Чтоб ноги твоей здесь не было! — в это время рявкнул он вслед Серёже.

Тот ничего не ответил, вышел за ворота, только калитка громко хлопнула, закрываясь за ним. Гришка выждал ещё секунду, потом направился ко мне, одним прыжком преодолел три ступеньки крыльца. Обнял меня за плечи.

— Что ты стоишь на холоде?

Мы вошли в дом, я с некоторой опаской наблюдала за тем, как он раздевается: он был зол и порывист. Куртку снял и буквально швырнул её на стул.

— Зачем он приезжал?

— Поговорить.

— Да? — недоверчиво усмехнулся он. — С кем?

Я промолчала, глаза в пол опустила. А Гришка вдруг пробормотал, в некоторой растерянности, и я прекрасно поняла, что эти слова относятся не ко мне:

— Сдурела совсем баба.

Вид он имел решительный, шагнул к лестнице, а я его за руку схватила.

— Гриш, не ходи к ней.

Он притормозил, но на меня не смотрел, раздумывал. А я сказала:

— Я сама. А ты иди к детям.

Он руку в кулак сжал, пристроил его на перилах, и некоторое время смотрел на него. В конце концов, кивнул.

По лестнице я поднималась медленно, внутренне понимая, что Алёне нужно дать время. Мне бы на её месте оно было ой как нужно. Шла по коридору к их с Гошей спальне и прислушивалась, но ни плача, ни сдавленных рыданий слышно не было. Всё-таки Алёна очень сильная. Я осторожно в дверь поскреблась, ничего не услышала и, наконец, рискнула в комнату заглянуть. Алёна сидела на краю постели, спиной ко мне, прижав ладони к лицу, и, кажется, не дышала. Была очень напряжена, словно окаменела. Я в комнату вошла и остановилась у порога, выжидая. Прошла минута, прежде чем Алёна выпрямилась, сделала глубокий, пусть и судорожный вдох, и надтреснутым голосом сказала:

— Всё. Со мной всё хорошо. Прошло… — Она вытерла слёзы, носом хлюпала, затем бросила на меня короткий взгляд через плечо. — Подрались?

— Нет. Серёжа цел и невредим. Уехал, — добавила я для весомости.

— Замечательно. — Она с кровати поднялась, подошла к зеркалу, посмотрела на себя. — Не надо Гоше говорить, что он приезжал.

Я кивнула. Кто я такая, чтобы спорить с таким решением?

— Гришку попросишь?

— Попрошу, — согласилась я.

— И не слушай, что он тебе говорить будет.

— О чём?

Алёна сглотнула, схватилась за щётку для волос, покрутила её в руке, вроде бы не зная, что с ней делать.

— О нас с Серёжей. Это было очень давно. Всё в прошлом.

Судя по тому, что я видела и слышала совсем недавно, я не могла сказать, что всё в прошлом. И, наверное, на моём лице была написана степень моего недоверия к её словам, потому что Алёна вдруг оправдываться принялась.

— Я люблю мужа. У нас хорошая семья, дети, дом… полная чаша. Что ещё нужно, правда? А Серёжка… Просто иногда жаль несбывшуюся мечту. Жаль, что всё получается не так, как мы хотели в юности. А ведь были уверены, что правы, и по-другому быть не может.

— Алёна, я никогда не видела его таким, — призналась я.

А она занервничала, слабо улыбнулась, отвернулась, а затем и вовсе плечами пожала.

— Каким? Дураком влюблённым? Таким он был в двадцать лет. Сейчас, конечно, изменился.

— Мне жаль, — вырвалось у меня.

— Мне тоже. — Она повернулась ко мне и посмотрела открыто. — Но я всё равно не жалею, что выбрала Гошу. Я с ним счастлива. А с Серёжкой нет. Даже если бы представился шанс… вернуться и что-то изменить, поступить по-другому, я бы снова выбрала Гошу. Время показало, что я не ошиблась. Хотя, только Бог знает, как я боялась ошибиться. Всё в этой жизни, Насть, проверяется опытным путём.

— Он обижен сейчас.

Алёна с готовностью кивнула.

— Обижен, зол, он в бешенстве. Женщина, которую он считал своей, снова отказалась от его стараний и денег, и захотела банальную вещь — семью. Он так и будет мыкаться, пока сам не захочет того же. Но когда это случится?

Я машинально ладонь на живот положила, задумалась о муже, после чего плечами пожала.

— Гриша поэтому тебе ничего не рассказывал про меня? Не хотел, чтобы ты знала, чью жену он в твой дом привел, — догадалась я.

А Алена лишь слабо усмехнулась.

— Хитрец. Что еще скажешь?

— А если бы ты знала? — задала я осторожный вопрос.

Алена взглянула на меня расстроено.

— И ты не веришь?

я поспешила отказаться от своих подозрений.

— Главное, чтобы ты себе верила.

Снизу послышался зычный Гошин голос.

— Я дома! Голодный!

В первую секунду я заметила на лице Алёны панику, но она быстро взяла себя в руки и даже сделала попытку улыбнуться. — Пойду встречать мужа.

Я вышла из комнаты вместе с ней, спускалась неторопливо, наблюдая за тем, как она Гошу обнимает. Обратила внимание на Гришку, который стоял, сложив руки на груди и сурово на сестру посматривал. Я поймала его взгляд и едва заметно покачала головой, запрещая ему вносить разлад в чужую семейную жизнь, даже из благих, как ему кажется, побуждений. Гришка пренебрежительно фыркнул и вернулся в гостиную.

Чтобы скрыть от Гоши Гришкино дурное настроение и не нарваться на ненужные вопросы, я увлекла Сулиму пораньше в нашу комнату. Спать мы не собирались, Гришка торчал у окна и курил, а я листала книгу для беременных, которую вчера обнаружила на книжной полке в спальне Алёны. Листала и на любимого поглядывала.

— Почему ты мне раньше не сказал? — не выдержала я в конце концов.

— Что? — мрачно отозвался он. — Что моя сестра и твой муж в стародавние времена клялись друг другу в вечной любви?

— А они клялись?

— Это легенда, солнце.

— А, то есть никто точно не знает.

— Да они сами не знают. Не помнят уже.

— А почему расстались?

Гришка выкинул недокуренную сигарету, окно закрыл и повернулся ко мне. Усмехнулся странно.

— Ты точно хочешь знать?

— Ну, раз спрашиваю…

— Алёнка долго-долго задавала Серёге один и тот же вопрос. — Я глаза на него подняла, когда Гришка замолчал. А он пояснил: — Что для него важнее: она или деньги.

Мы взглядами встретились, я поняла, насколько Гришка на взводе, и поэтому лишь безразлично улыбнулась, демонстрируя ему своё спокойствие.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Что ты не учишься на чужих ошибках.

Вместо того, чтобы вспылить, Гришка подошёл к кровати и сел, повернувшись ко мне спиной. Казался не на шутку огорчённым и обеспокоенным. Я выждала немного, потом погладила его по спине.

— Она любит Гошу, и глупости не сделает.

— Если сделает, я его убью.

— Не выдумывай. У неё дети, у неё семья. А Серёжа… он хочет её только для себя. Кстати, Алена это прекрасно понимает.

Гришка оглянулся на меня.

— Не слышу возмущения в твоём голосе.

— А оно должно быть?

— Ну… задетое самолюбие?

Я провела ладонью по странице книги.

— Я видела, как они прощались. У нас с ним никогда такого не было. Так что, мне не на что обижаться. Я больше чем уверена, собираясь сегодня сюда, он не о встрече со мной думал.

— А ты о чём думала?

Я уловила намёк в его голосе, и, решив подыграть, ответила:

— Что ты явишься не вовремя и убьёшь его. Гришка хохотнул, руку на моё колено пристроил, ладонь поползла вверх.

— Ты вот так обо мне думаешь?

— Да, — не стала я скрывать.

— Что я буйный, неуравновешенный…

— А ты уравновешенный? — удивилась я.

— Настька.

Я легонько стукнула его книгой по лбу.

— Не зови меня так.

— Как хочу, так и зову. — Гришка придвинулся ко мне и поцеловал в щёку, хотя я снова целилась книгой ему в лоб. Встретил мой грозный взгляд и неожиданно широко улыбнулся. — Я же любя.

Я оценила, даже зарделась от удовольствия, но попыталась устоять перед откровенным соблазнением.

— Это не повод…

— Повод, повод, — убеждал он меня, потом поцеловал в губы. Ладонь легла на мой живот, а я, неожиданно для самой себя, вцепилась в Гришку, обняла крепко-крепко, припомнив сколько отчаяния совсем недавно увидела в глазах Алены.

— Не отдаляйся от меня, — прошептала я ему на ухо. — Советуйся со мной хоть иногда. — Гришка целовал меня, губы осторожно прикасались к моей щеке, потом опустились к шее, а я сделала вдох, потом ещё один, и призналась: — Я люблю тебя. Не забывай об этом.

— Не забуду. Но и ты уж, будь добра, не забывай…

Я ткнула его кулаком в бок, не оценив его игривый тон.

— Нашёл время, — проворчала я, оттолкнув его голову от своей шеи и устраиваясь у него под боком.

Гришка положил ладонь на мой лоб, успокаивая.

— Ты моя.

Через несколько дней мы с Серёжей развелись. Я считала, что на него так встреча с Алёной подействовала, что он поспешил избавиться от лишнего груза в виде меня. Адвокаты подготовили документы, мы их подписали. Я даже опомниться не успела, а всё уже закончилось. Только глазами хлопала, наблюдая, как адвокаты, с ловкостью фокусников, достают из папок всё новые и новые документы, требующие моей подписи. Серёжа во время этой процедуры не присутствовал, как выяснилось, он подписал всё заранее, и теперь я чувствовала себя несколько глупо, подписывая бумаги на развод под чутким руководством своего будущего мужа. Правда, предложения Гришка мне ещё не делал, но я списала это на его гипертрофированное чувство уверенности в себе. Зачем ему меня о чём-то спрашивать? Он и так уверен, что я никуда не денусь. Такое положение дел меня слегка выводило из себя, и поэтому я некоторое время назад завела блокнот, в который записывала всё, над чем мне в семейной жизни с Григорием Сулимой предстоит поработать. Первым пунктом значилось: приучить его интересоваться моим мнением. А вот дальше уже за пару дней набралось пунктов двадцать. Как не прискорбно это осозновать.

Из адвокатской конторы мы поехали в ресторан, где я обедала, а Гришка праздновал. Я с интересом выслушивала его речи, обещания и планы на ближайшее будущее, ела десерт и милостиво решила, что сегодня всё-таки особенный день, поэтому можно не возвращать так быстро любимого с небес на землю, пусть говорит и надеется. Но Гришка, видимо, всё-таки понял, что я не тороплюсь успокаиваться и смиряться, просто даю ему фору, и к концу обеда примолк, сам призадумавшись. Невесело.

— Ты завтра занят? — спросила я в машине.

Он от мыслей своих отвлёкся, взглянул с готовностью.

— Если надо — освобожусь. Не вопрос.

— Нужно записаться на приём к врачу. В конце концов, выбрать роддом. Раз уж мы остаёмся.

— И квартиру, Насть, — добавил он с долей неуверенности в голосе.

Я кивнула, соглашаясь.

— И квартиру, — проговорила я на выдохе. Смотрела в окно, разглядывала дома и пыталась последовать его примеру и начать строить планы.

Остановившись на светофоре, Гриша меня за руку взял.

— Всё в порядке, Насть?

— Да. — Я заставила себя улыбнуться. — Выбираю дом.

Гришка не ответил, пальцы мои сжал, но тут же отпустил, автомобиль тронулся с места.

Дома нас встретила Алёна. Радовалась за нас так, словно я не разводиться ездила, а замуж выходить. Когда я ей на это намекнула, она лишь отмахнулась.

— Это уже мелочи. Главное, оставить прошлое в прошлом и смело шагать в будущее.

Гришка странно крякнул, наверное, усомнившись в ее вере в собственные слова, а когда глазами с сестрой встретился и та предложила:

— Шампанского? Отпразднуем? — он заёрзал.

— Мне нужно в город.

Я никак на это не отреагировала, а вот Алёна сурово нахмурилась.

— А праздновать?

— Мы уже отпраздновали. В ресторан сходили. — Гришка наклонился ко мне, подлизываясь. — Да, милая?

Я согласно кивнула. Что ж я, врать буду? В ресторан ходили. Праздновали.

Он в щёку меня клюнул.

— Я постараюсь вернуться побыстрее.

Кто бы сомневался. Постараться-то он постарается…

Алёна в сердцах чертыхнулась, глядя в окно, на брата, который широкими шагами пересекал двор.

— Ну что за народ, эти мужики? — Повернулась ко мне. — Насть, хочешь шампанского? Тебе глоточек можно.

На «глоточек» я согласилась, и следующий час мы с Алёной просидели на кухне, обсуждая наши с Гришкой планы, а точнее, покупку квартиры. Обсуждали «наши с ним» планы так, как я их видела, без вмешательства мужской логики, в которой зачастую отсутствовал трезвый взгляд на вещи. Мне, честно, стало легче, когда я выговорилась.

Гришку я рано не ждала, да он рано и не приехал, появился ближе к десяти часам вечера, какой-то странный, притихший и вроде как измотанный. Принёс с собой большую спортивную сумку и позвал меня подняться наверх. Я спорить не стала, всё равно собиралась спать ложиться.

— Где ты был? — спросила я, когда мы по лестнице поднимались. Гришка выглядел загадочным, и меня это беспокоило.

— Делами занимался, — ответил он, по-моему, совершенно глупо, но разозлиться я не успела, он распахнул передо мной дверь нашей комнаты.

Я вошла, Гришка вдруг поймал меня за руку, сам подвел к постели и попросил:

— Сядь.

Я, признаться, забеспокоилась. Но на кровать присела, а сама на него глаза таращила, уверенная, что сейчас услышу неприятные известия.

Гришка рядом со мной потомился, секунду разглядывал меня, потом тоже сел, прижавшись боком к моему боку. Спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Я рот открыла, но ответить смогла не сразу. — Хорошо.

— Замечательно.

— Гриш, что случилось? Ты что-то натворил?

Он удивился.

— Нет.

— Точно?

— Настя! — шикнул он на меня, словно я портила важный момент. Потом бросил сумку, которую все еще в руках держал, на пол перед нашими ногами. Слегка пнул ее и глупо сказал: — Вот.

— Что? — не поняла я.

Гришка то ли вздохнул, то ли застонал, наклонился и молнию расстегнул. Я ошалело уставилась на пачки денежных купюр.

— Это что?

— Все, что держало меня в этом городе. То есть, не все, третья часть от возможного, но… Я больше не претендую на долю в бизнесе, мы с Серегой сегодня договорились. — Гришка уставился на меня взглядом полным сомнения и в то же время надежды. — Куда поедем?

Я зажмурилась, крепко-крепко. От облегчения, которое чувствовала в эту минуту, дышать не могла. Я будто превратилась в пушинку, которую вот-вот подхватит и закружит ветер перемен.

— Куда ты захочешь, — сказала я, вцепившись в Гришкину руку. — С тобой я поеду куда угодно.

P.S.

Уехали мы опять же недалеко. Перебрались в соседний областной центр, в старинный красивый город на берегу Волги. Очень быстро сошлись на нем, если честно, то Гришка предложил всего два города, и столица нашей Родины проиграла. Не повезло ей, мы поехали в другую сторону. К тому же, до мамы тут было рукой подать, а куда мы теперь без бабушки? После рождения Димы она сама к нам приезжала, практически каждую неделю, и все пыталась нам объяснить, что мы молодые и иногда нам полезно развеяться. Другими словами выпроваживала из дома, чтобы лично воспитывать внука. Я была уверена, что мама ждет не дождется, когда Димка подрастет, чтобы отбирать его у нас на все летние месяцы.

Кстати, Димка — вылитый отец. И внешне похож, и по характеру, такой же упертый, маленький мужичок, кулаком по столу научился стучать в то же время, что и сидеть. Гришка считает, что это главная мужская черта. Как, оказывается, просто распознать настоящего мужчину, а многие женщины об этом и не догадываются.

Мой муж в городе-миллионнике без дела не остался, что и не удивительно, с его-то энергией, он Целину заново поднять может. Купил разваливающийся бизнес грузоперевозок и буквально за год выправил дела автобазы настолько, что пришлось набирать новых водителей, теперь уже для дальних перевозок. Я считаю, что муж себя в этом деле нашел. Кто, как не он, может общаться с шоферами и дальнобойщиками на равных, беспрестанно ругаться и кричать, и при этом пользоваться у них безграничным уважением? Я не часто бываю на автобазе, но пару раз все-таки слышала, как Гришка орет благим матом. Надо признать, что половину слов из его пламенной речи, я вообще слышала впервые и могу лишь догадываться, что они означают. Дома он куда более сдержан, что вполне понятно, моя мама при каждом своем визите объясняет моему мужу, что дети мгновенно впитывают в себя все отрицательное. Когда она чрезмерно увлекается педагогическими терминами, я любимому перевожу на доступный ему язык:

— Ты же не хочешь, чтобы Диме отказали во всех детских садах этого города, из-за того, что он ругается, как твои дальнобойщики?

В этом месте Гришка неизменно фыркает, а после долго молчит, не согласный, но нежелающий спорить.

Вспоминать о прошлом я не люблю. Какой в этом смысл? Но и забыть никогда не смогу. Разве можно забыть первую любовь? Любовь к мужу, что казалась мне такой огромной и всеобъемлющей, о том, как неожиданно и легко она ушла из моей жизни, и я до сих пор не могу понять, почему это произошло, и как мне удалось так просто отпустить её, а точнее потерять. Отвлеклась в какой-то момент от происходящего, огляделась, а её нет как нет. Но про Серёжу я думаю часто, искренне желаю ему счастья, потому что в отличие от Гриши не могу сказать, что есть один виноватый — Ельский. Я куда более критично отношусь к случившемуся, и себя совсем не оправдываю. Но время прошло, слишком многое изменилось, у меня муж и ребёнок, и я думаю, и буду думать в дальнейшем только о них. Мужа люблю, ребёнка обожаю, я учла свои ошибки и промахи, и пытаюсь их не повторять. Что делать не так сложно, если честно. Семейная жизнь с Григорием Сулимой ничем не напоминает мой первый брак. Но надо сказать, что это скорее моя заслуга. Я попросту поставила ему условие, с самого начала наших серьёзных отношений: не хочу жить ради денег. Хочу ради него и наших детей. И от него я прошу, а не требую, того же. Поначалу Гришка отнёсся к моим словам достаточно скептически, но когда нашёл дело по душе — успокоился. На грузоперевозках империю, к фантазиям о которой он так тяготел одно время, не построишь, но будущее детям и даже внукам обеспечить можно, и в этом вопросе я любимому мешать не собираюсь. Он управлял растущим штатом сотрудников твёрдой рукой, приносил домой «добычу», а я время от времени испытывала его терпение, опустошая банковскую карту. Но мне прощалось и это. Как сам Гришка говорил: он прекрасно знал о моих запросах ещё до того, как влюбился в меня, поэтому его ничего не удивляет.

— И не пугает, — добавлял он порой, пролистывая счета. И если начинал хмуриться, с его губ ещё слетало негромкое и мрачное: — Почти.

Но есть воспоминания, от которых я никогда не захочу отмахнуться, я в это верю. Я всегда ощущаю трепет и волнение, вспоминая дни, которые я провела в домике на болоте. Сейчас, спустя время, глядя на мужа, не могу поверить, что это он тогда рядом был. Внушал мне ужас своим близким присутствием. Мне кажется, он сам уже не верит в то, что осмелился на такой шаг, и уж точно не представлял, что он приведёт нас двоих в наш общий дом, в наше общее будущее, к появлению любимого сына, который так похож на своего отца, с такими же тёмными глазками, как у него. Точно знаю, что отбоя от девочек у моего сына не будет. Я вот до сих пор теряюсь, как только встречаю внимательный Гришин взгляд, и таю, когда он начинает нашёптывать мне на ухо безумные слова. Каждый раз в такую секунду мне кажется, что я слышу шум леса и отдалённые раскаты грома. Как тогда, на болоте, в грозовую ночь, которая подарила нам сына.

Кстати, я больше не боюсь грозы.

Июнь-июль 2012