— Значит, свидетельства о браке у вас нет?

— Нет.

Женщина, сотрудник архива загса, улыбнулась.

— Три месяца женаты и успели потерять.

— Мы не теряли. — Я посмотрела за окно, чувствовала непрерывную тоску. — Просто так получилось. Я хотела бы узнать, сколько времени займёт восстановление.

— Если сегодня напишите заявление, то сможете получить через пару дней.

— Правда? — Я скорее удивилась, чем обрадовалась.

— Нужно быстрее?

— Ну… — Я призадумалась, затем осторожно пожала плечами. — Наверное, я смогу подождать.

— Если дело серьёзное, то, возможно, мы сможем ускорить…

Развод — это серьёзно или не очень?

— Мне в загс нужно обратиться.

— Так может оно не совсем в непригодном виде? Им нужен номер, или копия, а через пару дней получите новое.

— Не с чего там копию делать, — призналась я печально. — Муж его порвал. На мелкие клочки.

Женщина перестала перекладывать бумаги на своём столе и на меня посмотрела, с явным любопытством.

— Буйный он у вас.

— Вообще-то, он не всегда такой, — зачем-то принялась оправдывать я поведение Антона перед незнакомой женщиной. — Это была… экстремальная ситуация.

— Так вы разводитесь? — догадалась регистраторша. И вздохнула весьма красноречиво. — Понятно. Ох уж эти мужики… Никак им не угодишь.

Вот тут уже обидно стало мне, и я женщину поправила:

— Вообще-то, он его порвал, чтобы я на развод подать не смогла.

— А, в этом смысле. — И вдруг лицо её разгладилось, а в глазах вспыхнула искра. — Так может, не разводиться? Раз он так переживает?

Конечно, ничем толковым этот разговор с незнакомым человеком закончиться не мог, и не закончился. Отвечать на риторический вопрос я не стала, написала заявление на восстановление загубленного документа, и из кабинета вышла. А сердце сжимается, болезненно и неприятно. Это ещё заявление не на развод, а я уже переполнена горечью. И сомнениями. Вышла из здания архива, остановилась на крыльце, и на всякий случай опасливо огляделась по сторонам. Антона видно не было. Что показалось мне странным, я почему-то была уверена, что, не смотря на то, что я уже две ночи ночевала в квартире матери, муж всё равно точно знает, где я и что делаю, каждую минуту. И отправляясь в загс, с намерением узнать всё о процедуре развода, я ожидала, что Антон непременно выскочит из-за какого-нибудь угла, поймает меня, сунет в машину и вернёт домой. Или я в тайне на это надеялась? Не знаю.

Наверное, мой уход от него был поспешным. Ошибочным? Вряд ли. Совершенно непонятно, как жить с человеком, который через слово если не врёт тебе, то «ограждает от лишних забот». У него самого этих забот полон рот, как выясняется, и он ещё смеет обижаться, что его мало кто ценит и хвалит за предпринимаемые усилия. Он ведь так много работает!.. И так много врёт. Это, наверняка, отнимает уйму сил. И моё решение разойтись, не дожидаясь истечения шестимесячного срока, его всерьёз расстроило, он об этом мне сообщил официальным тоном ещё вчера утром, по телефону. Так сказать, оповестил. Не знаю, чего ждал, возможно, того, что я за ночь, проведённую в одиночестве, одумаюсь, опомнюсь и пожалею о содеянном, но я, если и пожалела, то после его высокомерного тона, лишь больше уверилась в правильности своего поступка. Как хотите назовите, и меня, и моё поведение, но я не имею понятия, как жить с таким человеком. Который думает только о бизнесе. Это если выражаться официальным языком. А если по-простому, который только и думает, кого бы половчее обдурить. А затем приходит домой и улыбается, скрывая за притворным спокойствием истинное положение дел, да и собственные желания и стремления. Мы знакомы несколько месяцев, три из которых женаты. А женаты — это спим в одной постели, просыпаемся рядом и засыпаем, едим за одним столом, разговариваем обо всём, и, как факт, принимаем решения вместе, хотя бы обсуждаем и даже спорим, если понадобится. А с моей семейной жизнью точно что-то не так, раз говорим мы об одном, а происходит совершенно другое, что от меня скрывалось из-за нежелания меня лишний раз волновать. А я не хочу такой заботы, когда мне врут, пусть и сопровождая это милой улыбкой, от которой я таю. Слишком часто я таю, и упускаю суть.

— Ты спятила, — уверенно заявила Лена, когда я сообщила ей о решении развестись.

Я потёрла лоб, глянула через плечо на других педагогов, которые совсем неподалёку от нас обсуждали новый учебный план. Я ещё позавидовала им: работа их занимает, как и меня когда-то, а сейчас у меня сплошь семейная драма.

— Он мне врёт, Лена. Каждый день.

— И как ты это поняла?

— Очень просто. Поймала… и поняла. — Я зажмурилась на секунду, затем рукой махнула, отказываясь продолжать этот разговор. — Не хочу сейчас об этом.

Лена спорить не стала, но вздохнула и подбородок рукой подпёрла, уставившись на меня.

— Только дура разведётся с таким, как Антон.

Я решила изумиться её словам, по крайней мере, попытку предприняла.

— Правда?

— Да. Что ты, перевоспитать его не можешь? Ну… хоть что-нибудь сделай. Припугни, в конце концов. Этим самым разводом. Но не разводись!

Я на подругу посмотрела в упор.

— Лена, а ты уверена, что он испугается?

— Конечно, — удивилась она. — Он смотрит на тебя, как кот на сметану, разве что облизываться откровенно перестал после свадьбы.

Я головой покачала.

— Это не любовь.

Мамонтова лишь фыркнула.

— Перестань. Не любовь… Как-то ты слишком быстро заелась, милая моя. Мужик её на руках носит, подарками задаривает, не слезает с неё, смотрит так, что у других баб вокруг тоска в душе просыпается, а она: не любовь!

— Не любовь, — упорствовала я. Захлопнула классный журнал и поднялась. А для Лены повторила, как мне самой казалось, весьма выразительно: — Не верю я ему. Вот что хочешь со мной делай.

Та на спинку стула откинулась, руки на груди сложила, и недовольно проговорила:

— Я, вообще, мужикам не верю, ни одному, а вот живу как-то. — Взглядом меня посверлила, после чего нос наморщила. — Обидно просто. Так всё хорошо начиналось.

Да уж, хорошо. С фиктивного брака и устных договорённостей. Но кто об этом знает? Я все три месяца старалась об этом не думать и даже забыть, а когда вспомнила, выяснилось, что теперь у Антона проявилась резкая форма амнезии. Он требует жену домой и стучит кулаками по столу. Правда, не поясняет, для чего я ему нужна дома. Для порядка и чужого успокоения, или всё-таки ему самому.

Кстати, со вчерашнего утра он мне больше не звонил.

И я боюсь думать о том, что это означает, и где он провёл сегодняшнюю ночь. Предполагаю, что в «Кольце», вряд ли ошибаюсь, но вот с кем и в каком настроении?..

Со стуком положила на свой стол журнал и учебники, сделала глубокий вдох, повернулась к ученикам и хорошо поставленным голосом произнесла:

— Звонок прозвенел, все рассаживаемся и слушаем меня.

Выражение лица у меня было, видимо, под стать творившемуся ужасу в моей душе, потому что дети беспрекословно подчинились, да и вообще, я замечала, как на меня окружающие смотрят. Настороженно, а говорят, явно аккуратно подбирая слова. Я некстати вспомнила, как моя бывшая одноклассница разводилась год назад, на неё смотрели также, включая меня. Мы жили в соседних подъездах, и история её неудачного замужества, волей не волей, стала достоянием всех соседей, и все Алёнку жалели и ей сочувствовали, не задумываясь о том, как её это зримое сочувствие наверняка раздражает.

Вот и меня раздражало, но демонстрировать это было нельзя. Нельзя терять лицо, да и не со всеми можно обсуждать проблемы, и уж точно не всех расстраивать деталями. Например, родителей. Мою маму, и маму Антона. Та, кстати, позвонила сама, и мне оставалось только гадать, как выпытала у сына о его семейных трудностях. Не верилось мне, что муж сам позвонил, чтобы маме пожаловаться. Скорее уж, хранил бы тайну до последнего, считая это личным оскорблением, от меня ему. Ведь как можно было, уйти от Антона Бароева через каких-то три месяца после свадьбы? Как от него, вообще, можно уйти? От такого прекрасного, такого делового, такого неотразимого…

Все эти мысли крутились в моей голове, пока я слушала Зою Павловну, как она сокрушаясь, но в то же время, стараясь быть осторожной в выражениях, пыталась прояснить непростую для нас с Антоном ситуацию. А мне, кроме того, что он мне врёт, нагло и бесцеремонно, сказать было нечего.

— Как же так, Лера? Вы такими счастливыми выглядели. Совсем недавно приезжали.

— Я знаю, Зоя Павловна. Я и чувствовала себя счастливой. — Я отошла к окну, выровняла горшки с геранью на подоконнике, а сама смотрела во двор школы. Дети расходились по домам после окончания последнего урока, в коридорах становилось тихо, зато у меня в голове колокол бил от каждого слова свекрови. Зоя Павловна ни в коем случае не скандалила, не учила меня жизни и даже не настаивала на немедленном примирении с её сыном, она лишь сожалела, и от этого мне ещё больше плакать хотелось. Со вчерашнего дня не ревела, запретила себе, и стойко держалась, а вот услышав голос свекрови, комок в горле встал.

Зоя Павловна вздохнула.

— Антошка, поросёнок… А мы приехали вчера с Аликом, сюрприз вам сделать хотели, и вот, сами сюрприз получили. Лера, неужели всё серьёзно?

Я, не скрываясь, носом шмыгнула, развернулась и присела на край подоконника.

— Он постоянно мне врёт. Постоянно. Всё это бизнес его… будь он неладен. Я не знаю, как с этим бороться. Притворяться, что не замечаю?

— Нет, конечно, это не решение проблемы.

— Вот и я так думаю. А Антон слышать ничего не хочет. Говорит: потерпи, я всё решу, скоро всё закончится. А что закончится, Зоя Павловна? Бизнес его закончится? Я очень сомневаюсь.

— Ты хочешь развестись?

Я далеко не сразу нашлась, что ответить. Молчала, губу кусала, и моё молчание было красноречивее слов, и свекровь, кажется, порадовало. И она даже попросила:

— Не надо торопиться, Лера. Вам нужно поговорить, всё хорошенько обдумать. — И добавила с намёком: — Антоша сам не свой. Он тебя любит.

Я лишь зажмурилась после этих слов. Казалось жуткой несправедливостью, что о любви ко мне мужа говорят все, кроме него самого. Когда эти слова не несли определённого смысла и обязательств, Антон произносил их с лёгкостью, а вот в последнее время запинаться начал.

— Ты не переживай, — продолжила свекровь с проснувшимся воодушевлением. — Я сегодня с ним поговорю… мы с отцом поговорим, Алик ему мозги на место поставит. Вот увидишь, Антон уже завтра будет умолять тебя вернуться.

Я хотела сказать, что он и без того, если не умолял, то настаивал, но убивать в свекрови надежду на благополучный исход не стала. Простились мы тепло, но душевного спокойствия мне это не прибавило. Я посверлила взглядом телефон, призадумавшись о том, почему бы Антону мне прямо сейчас не позвонить. Мне было интересно, как он вчера вечером родителей встретил, и что всё-таки им сказал… о моём отсутствии. Даже представила, как каменело лицо Алика Тимуровича, когда он старшего сына выслушивал, и как ахнула Зоя Павловна. Моя мама вот тоже ахнула, и расстроилась вполне искренне, не смотря на то, что ещё совсем недавно откровенно намекала мне, что с моей семейной жизнью что-то не так. А вот вчера узнала о том, что я от Антона ушла, и расстроилась. Попыталась разузнать, насколько всё плохо, и опять же, не поторопилась ли я. Если все продолжат меня об этом спрашивать, я и правда, решу, что поторопилась, и стану переживать ещё больше.

И Антон не звонит!

Со Станиславом Витальевичем я столкнулась в коридоре. Я направилась в учительскую мимо его кабинета, а он вышел, меня увидел, и в первый момент, кажется, не на шутку растерялся. Но быстро сориентировался и догнал меня в два шага.

— Лера, как дела?

Я обстоятельно кивнула.

— Хорошо. Сегодня просмотрела новый учебник, ты просил.

— Да, в мае.

Оправдания у меня подходящего не было, поэтому я промолчала. А потом остановилась и повернулась к нему. Стас едва не налетел на меня, но тут же поспешно отступил, а вот взглянул с недоумением.

— Стас, у меня есть к тебе разговор.

— Серьёзный?

— Да. Ты решишь, что я абсолютно ненадёжный человек, и моему мнению и решениям доверять нельзя, но я всё-таки спрошу…

— Прозвучало очень серьёзно. — Станислав Витальевич голову чуть склонил, улыбнулся, а стёкла его очков блеснули. Всё вместе это выглядело впечатляюще.

— И это на самом деле серьёзно, — не стала я с ним спорить. А интересующий меня вопрос решила задать в лоб. — Ты замену мне нашёл?

Он отстранился, сделал глубокий вдох, поистине усталый вздох занятого директора школы, головой качнул.

— Ещё нет. Ты должна понимать, что это непросто, я не могу позволить себе взять на работу первого встречного…

— Вот и не бери, — перебила я его, а встретив удивлённый взгляд, поторопилась объяснить. — Конечно, если ты не против, чтобы я осталась.

— Ты решила работать?

— У меня изменились обстоятельства. И работа мне нужна.

— Как изменились?

Вот это обсуждать с ним, да ещё посреди школьного коридора, пусть и пустого, у меня не было никакого желания. Поэтому я отвела глаза, молчала дольше, чем нужно, и дождалась того, что Стас осторожно тронул меня за локоть.

— Лера, что случилось?

Я аккуратно отодвинулась от него.

— У меня нет желания это обсуждать, Стас, извини.

Он спорить не стал, сверлил меня взглядом, но заставил себя промолчать. Затем кивнул.

— Хорошо. Я понимаю… — Изобразил кривую ухмылку. — Помню, мне тоже не хотелось обсуждать. — На лестнице неподалёку послышались шаги, и Станислав Витальевич отступил от меня ещё на пару шагов, на допустимое приличиями расстояние. Через плечо глянул, а говорить продолжил официальным тоном: — Я буду рад, если ты решишь остаться.

— Хорошо, спасибо.

— Но, думаю, нам не мешает поговорить серьёзно о том, что происходит.

Я невольно поморщилась.

— Извини, Стас, — я голос до предела понизила, — но у меня не то настроение… для серьёзных разговоров.

В коридоре так никто и не появлялся, и Станислав Витальевич рискнул до меня дотронуться, правда, жест вполне нейтральный, просто положил руку мне на плечо.

— Я понимаю. — Я даже в полумраке коридора, не смотря на стёкла его очков, смогла рассмотреть удовлетворение, мелькнувшее в его глазах. Надо думать, он был горд своей прозорливостью насчёт моего брака. Неприятно.

В компании с его пониманием я и ушла. Улыбнулась напоследок вроде бы благодарно, а скорее с надеждой избавиться и от его заботы, и просто внимания к моей персоне, и скрылась за дверью учительской. Надо сказать, что разозлилась на Стаса, за все его взгляды и намёки. Конечно, смотрели и намекали все, но разозлилась я на бывшего. Что, думаю, неудивительно.

Антон позвонил ближе к вечеру. Я как раз оказалась дома, с тяжёлой сумкой, забитой тетрадями, свалила их на письменный стол, и только-только успела пожалеть себя, как муж дал о себе знать. А когда я на звонок ответила, вместо того, чтобы сказать что-нибудь достойное момента, осознания его вины, в попытке извиниться, он вздохнул. Вздохнул и замолчал. После этого вздоха я ощутила нешуточное раздражение и едко поинтересовалась:

— Как понимаю, сказать тебе нечего?

— Ну почему же? — ожил Антон. — Но что-то мне подсказывает, что тебя мои речи не порадуют.

Я на стул опустилась, щёку рукой подпёрла.

— Антон, ты долго будешь меня мучить?

— А я мучаю? — Он хмыкнул, с определённой обидой. — Интересно, чем. Что пытаюсь убедить тебя домой вернуться?

— Ты не убеждаешь, ты требуешь.

— Ах, посмотрите, какой я требовательный. Жену домой зову!

Я даже пожалела, что на звонок ответила.

— Не начинай, пожалуйста. Я и без того устала.

— Лера, знаешь, что самое страшное? Что я прекрасно знаю, что ты в данный момент делаешь. Знаю, что ты пришла из школы, знаю, что устала, и также знаю, что ты себя жалеешь и ненавидишь меня. И именно этим будешь заниматься весь сегодняшний вечер. И это меня убивает. Я как-то не так представляю себе свою жену.

Стало обидно, я губу закусила, но всего на секунду. После чего сказала:

— Зря ты так обо мне думаешь. Я не собираюсь себя жалеть. Было бы из-за кого!

Антон что-то проговорил в сторону, я не расслышала, но голос был крайней недовольный. Моим бравурным речам он явно верить не спешил, а затем и позвал, не скрывая тоскливых ноток:

— Снежинка…

— Перестань меня уговаривать! — разозлилась я. — Я тоже прекрасно понимаю, для чего ты всё это делаешь. Хочешь внушить мне чувство вины! Что это я тебя бросила, я от тебя ушла… И, да, Антон, это я от тебя ушла. И ты прекрасно знаешь причину. Поэтому перестань трепать мне нервы!

Антон молчал, я его недовольство чувствовала настолько остро, будто он на расстоянии вытянутой руки от меня находился. А себе посоветовала не торопиться, и язык немного прикусить. Иначе наговорю сгоряча, и окончательно всё испорчу.

Наконец муж себя пересилил и заговорил, причем с намерением отойти от острой темы.

— Говорила с мамой?

— Говорила, — созналась я, уже более спокойным тоном. — И с твоей говорила, и со своей говорила.

— И что сказала?

— А как ты думаешь? Вряд ли бы они обрадовались правде. Скорее уж нас обоих четвертовали за такое враньё.

— Да? — переспросил Антон, неожиданно разобидевшись. — А так только меня. Потрясающе.

— Ты сам виноват.

— Лера, я не шучу. И даже не прошу, я требую!..

— Опять? — поразилась я.

— Именно. Требую, чтобы ты вернулась домой! — И выдал громовым голосом: — Я муж или не муж?!

Несмотря на то, что Антон меня видеть не мог, я мстительно улыбнулась.

— Я ещё не пришла к однозначному выводу.

— Выпороть бы тебя, — зловеще начал он, а я перебила.

— Не посмеешь.

Антон снова вздохнул.

— Знаю.

Мы снова замолчали, я поводила пальцем по столешнице. Прекрасно понимала, что тяну время, вместо того, чтобы скоренько распрощаться с мужем, с которым вроде как разводиться задумала, и трубку повесить. Но нет, я молчала, он сопел, и всё равно это было лучше, чем остаться одной в тишине квартиры.

— Родители уехали? — спросила я.

— Нет. У них нет уверенности в том, что я сумею справиться с болью и разочарованием, и не наложу на себя руки. Караулят.

Я не удержалась и презрительно фыркнула.

— Ради Бога!

— Что? Думаешь, я не способен на сильные эмоции? Ты разбила мне сердце!

— Я вешаю трубку, — предупредила я. И не преминула добавить: — Клоун.

— Лера! — позвал он, и я вернула трубку к уху.

— Что?

— Спокойной тебе ночи, родная. Я завтра проверю.

Отвечать на грязные намёки и предостережения я сочла ниже своего достоинства, и просто отключила телефон.

Вот не была бы она его женой!

В тот момент, когда Антон услышал гудки в трубке, он очень многое себе представил. Что бы он сделал с этой упрямой представительницей женского пола, не будь она его женой. Законной, родной и любимой. А так, как Лера ею являлась, ему следовало её беречь, о ней заботиться, и прощать всяческие глупости. По крайней мере, относиться к женским слабостям снисходительно. А он нетерпимый и раздражительный, а ещё совершенно не чуткий. И если про терпение и снисходительность ему отчим уже два вечера подряд рассказывал, точнее, всеми силами наставлял, то про его недостатки и абсолютную неподготовленность к серьёзным отношениям с хорошей девушкой, рассказывала ему мама, преимущественно за завтраком. Видимо, торопилась загрузить правильными вещами чистый, отдохнувший за время ночного сна мозг. И всё это было невыносимо, и даже несправедливо, потому что Антон искренне не понимал, за что на него свалилось сие наказание. И в виде любимой женщины, недоверчивой и любящей сбегать из дома, и в виде родителей, которые, по всей видимости, поставили себе целью свести его с ума. Правда, сами родители называли это: помирить детей. Можно подумать, что ему восемнадцать лет, и он сам не соображает, что ему делать и как правильнее поступить.

А правильнее всего было бы приехать сейчас к Лере, взломать дверь (потому что по доброй воле она вряд ли ему откроет), покидать её вещи обратно в чемодан, и увезти жену домой. А уже после, с чувством полного удовлетворения и осознанием выполненного супружеского долга, запереть её в спальне. Чтобы вспомнила, наконец, что значит называться женой. То есть сидеть рядом с мужем и его радовать, а не таскаться в школу и из школы с тяжеленными сумками, под бдительным взором похотливого директора учебного заведения. Лера ещё только первый день отработала без контроля с его стороны, а Антон уже был уверен, что закончится это плохо. Сколько он выдержит, чтобы не приехать, не проверить, а уж тем более не проконтролировать? День, два? А ведь потом именно его обвинят в несдержанности, подозрительности и скандальности. А любимая жёнушка в глазах всех родственников и друзей, так и останется угнетённой стороной. А он — маньяк и скандалист. И от него, и в самом деле, лучше держаться подальше.

Так получается?

Антон развернулся на кресле, посмотрел в окно, за которым стремительно темнело. На улице, перед входом в гостиницу «Чёртового колеса», было шумно. Шумно было уже минут двадцать, но Антон решил, что не станет спускаться вниз, чтобы самолично разобраться в происходящем. В конце концов, в клубе полно работников: с десяток менеджеров, три управляющих, и тьма-тьмущая мелких сотрудников и охранников. Нигде не сказано, что он должен заниматься всем сам. Встречать гостей, всем улыбаться, решать чужие проблемы… У него своих проблем выше крыши. И да, он прекрасно знает, что все его мысли о взбалмошности жены, по меньшей мере, несправедливы. И Лера не взбалмошная, скорее уж, чересчур доверчивая. На самом деле ему поверила, согласилась на брак, согласилась поверить ему, а он её разочаровал.

И её уход Антон считал обоснованным. Неправильным, с точки зрения семейных ценностей, но обоснованным. Разве он этого не предвидел? Делая ей предложение, даже в тайне надеялся на такой исход. Что она окажется настолько умной и неистеричной девочкой, что в какой-то момент попросту уйдёт от него, при этом ему представлялось, что довольны будут все. Каждому обломится по хорошему, жирному куску пирога. И обид и страданий он совсем не ожидал, ни Лериных, ни тем более своих. Нет, он не страдал из-за того, что его жена бросила. Нисколько. Он безумно злился на неё из-за этого. Потому что когда это случилось, когда он стоял на крыльце, их (как выяснилось уже «их» дома) и наблюдал за тем, как Лера суёт чемодан в багажник, а затем садится в машину и уезжает от него, он вдруг понял, что ничего не кончилось. Даже если он согласится на развод, на котором она из-за упрямства настаивает, ничего между ними не закончится. По одной банальной причине — он её хочет.

Это было непонятно, странно и абсолютно излишне, но он на самом деле её хотел, и желание это уже пару месяцев, как не вписывалось в рамки физиологии. Раньше родители время от времени заводили с ним осторожные разговоры о том, что пора бы жениться, или хотя бы выбрать себе постоянную женщину, с которой хотелось бы, если не детей рожать вот прямо завтра, то, по крайней мере, вместе жить. Антон лишь криво усмехался во время таких разговоров, и, грозя свести мать с ума, раз за разом пытался её заверить, что такой женщины, с которой удобно изо дня в день застилась кровать и выносить мусор, не существует. По крайней мере, в этом городе таких нет. Он проверял. А потом появилась Лера, и все вокруг обрадовались. Он женился на ней из-за наследства, а все радовались, и от этого было немного неудобно. Правда, она сама знала, по крайней мере, ту часть о наследстве, что он ей озвучил, но их договорённость совсем не мешала ей улыбаться ему вполне искренне и душевно, и о чём-то мечтать. Вот он и попал, поневоле включился в игру, в «семью», и стал мужем. Который старается возвращаться вовремя домой, каждый вечер ужинает с одной женщиной, засыпает с этой женщиной и просыпается с ней. И ему она улыбается, для него готовит, и ради него идёт на уступки, ищет компромиссы. Вот чего в его жизни никогда не было, так это того, что женщины ради него шли на компромиссы, и с собой, и с окружающими. А Лера шла, Антон это понимал, осознавал, и после периода настороженности, начал принимать это как данность. Она ведь его жена? Значит, так и должно быть.

Всё и началось с этой настойчивой мысли: она его жена. Это слово дурацкое в какой-то момент прицепилось, и некоторое время Антон мысленно даже по имени Леру не называл, только «жена, жена». Ну что в нём такого, в этом слове? А вот поди ж ты, зацепило. Оказаться женатым человеком было очень странно. Но приятно. Правда, скорее это относилось к кандидатуре его жены, к Лере тянуло, как магнитом, с первой встречи. И если поначалу Антон и напоминал себе о кратковременности их брака, да и сомнительности целей, то под давлением Лериной улыбки и стремлении о нём заботиться, начал забывать. И только хмурился, когда ему напоминали о его подлости и затеянном большом обмане. Марина очень любила об этом говорить. Появлялась каждый раз неожиданно, садилась напротив и впивалась в него взглядом. И принималась выспрашивать, как ему спится с нечистой совестью рядом с молодой женой.

— Вообще не спится, — радовал её Антон. — Рядом с Лерой разве уснёшь?

Марина злилась на него, опасно прищуривалась, и Антон знал, что ей приходится прикладывать немалое усилие, чтобы не бросить ему в лицо какое-нибудь чисто женское обвинение или упрёк. Но проявления чувств она стеснялась. Никогда и ни за что бы ни призналась в ревности или зависти, считала это недостойным. Сейчас Антону уже трудно было поверить, что их отношения с Мариной могли продлиться два года. Два года — это большой срок, и Антон сколько не пытался, не мог припомнить, чтобы любовница его раздражала или он мечтал бы от неё избавиться. Нет, отношения были достаточно ровные, и без сомнения страстные, и пока Марина сама не заговорила о выгодах и не стала подбивать его свести знакомство с Давыдовым, Антон ни о чём таком и не помышлял. Марине тогда ещё и сорока не было, а выглядела лет на тридцать с небольшим, и то, так ослепляла при своём появлении, мужчинам долго не приходило в голову приглядываться и интересоваться её возрастом. И Антон был одним из многих, кто потерял дар речи от её блеска и лоска, и его абсолютно не интересовало, кто у неё муж и есть ли он вообще. И его подпустили на непозволительно близкое расстояние, Антон знал, что до него Марина мужу не изменяла. Возможно, ещё на что-то надеялась, а скорее всего, побаивалась, но перед ним не устояла. Гордится ли он собой по этому поводу? Когда-то гордился, когда для него самого это казалось важным. Марина его прельщала, она его манила, она была соблазнительна и в то же время с капелькой горечи от не сложившейся семейной жизни, и Антон чувствовал себя если не героем, то вполне мог рассчитывать на звание её спасителя и утешителя. Иначе кому бы достались все её усилия во имя неувядающей красоты, вся нерастраченная страсть? Досталась ему, и он не постеснялся всё это взять. Любовь? Нет, он не любил, не чувствовал острой привязанности, не имел желания заботиться о ней. То ли слишком молод был и оттого не проникся, то ли, как понял позже, не его Марина человек. Ведь если бы захотел, забрал, увёз, спрятал, вот как Леру хочется спрятать ото всех и приберечь только для себя. А Марина, не смотря на свою затаённую горечь, всегда была человеком сильным, зависимым от своих материальных желаний и потребностей. И именно поэтому Антон совсем не удивился, когда спустя полгода их тайных и страстных встреч, она предложила ему познакомиться с Давыдовым. И если в первый момент Антон решил, что она шутит и даже рассмеялся, то выслушав и кое-что обдумав, понял, что план совсем недурён.

Наверное, если бы Марина была более предусмотрительным человеком, если бы могла предположить, чем знакомство мужа и любовника закончиться может, она бы сделала всё, чтобы Антону не стало места в её жизни, даже в этом городе. Он всего лишь хотел продать Давыдову участок с никому ненужным гостиничным комплексом. Антон хотел от него избавиться, потому что сама по себе гостиница ничего не стоила, и купил он её за гроши, правда, сдуру вбухав в эту затею все свои деньги и влез в долги. Не знал, не понимал, сколько нужно инвестиций, чтобы отстроить хотя бы здание самой гостиницы. Планы были наполеоновские, хотелось шика и блеска, и по молодости верилось в удачу. У него не было денег, ему даже кредиты уже не давали. И кто бы мог подумать, что Давыдов, солидный, известный в городе человек, заинтересуется идеей «Чёртового колеса», что не просто выкупит половину участка, но ещё и решится вкладывать и вкладывать деньги в развитие? Никто не мог подумать. Ни Антон, ни тем более Марина. Они хотели лишь продать подороже, даже не сам комплекс, а идею, «мечту», как говорил Антон, а в итоге, он приобрёл партнёра по бизнесу и, можно сказать, что друга, а Марина окончательно потеряла мужа и его внимание.

Вот за что она его ненавидела последние три года. И Антон принимал её ненависть. Но как он мог отказаться? Отказаться построить свою «мечту», поучаствовать в самом грандиозном проекте в своей жизни, а теперь и сохранить его, не дать распродать по кускам после смерти Бориса.

Из окна были видны огни на крыше ночного клуба, гравиевые дорожки вокруг и кроны деревьев на территории. А если встать, ещё и пристань, с пришвартованными катерами и яхтами, кусок песчаного пляжа и, конечно же, залитая электрическим светом стоянка перед главным зданием, под завязку забитая автомобилями. И люди, люди… Шумные, весёлые, желающие и мечтающие попасть на территорию «Чёртового колеса». Как он мог отказаться от всего этого? Боря тоже не мог, он так любил «Колесо», настолько, что даже умер здесь. Наверное, если он осознавал всё происходящее, он был доволен, что останется здесь навсегда. Вот только Антону в последние дни душу жгло понимание того, что «Колеса» ему уже мало. Ему стало мало осознания владения, мало этого номера, большой постели за стеной, застеленной руками вышколенных горничных. Появилось кое-что важное и нужное за пределами клуба, и номер — это не его дом, и постель пустая и холодная, кого в неё не положи. В последние месяцы он уезжал из «Чёртового колеса» каждый вечер с чувством выполненного долга, с удовлетворением от проделанной работы, но он ехал домой, где его ждала жена, ужин и постель, застеленная ею. Простынями, что купила Лера, подушками, что взбила Лера, и одеялом, зазывно ею откинутом.

Если задуматься, он бы сказал: возраст. Мама сказала бы: любовь. И остаётся вопрос: что скажет Лера?

Женщины куда более сентиментальны и склонны преувеличивать, а порой романтизировать и драматизировать. Лера не скрывала своих чувств, открыто говорила, что любит, и Антон ей верил. Да ему даже нравилось ей верить, не смотря на то, что он довольно долго раздумывал, что ему делать с её влюблённостью, а уж тем более с любовью. А когда определился, жена надумала с ним разводиться, потому что он, по её словам, невероятный циник и лжец. И возвращаться домой, в супружескую спальню напрочь отказывалась. И вот тут очень хочется спросить: и где же её желание идти на компромиссы? Она что, раньше не знала, что он циник и… нет, не лжец, он бизнесмен. Разве не знала? Знала. Но сейчас нашла коса на камень. И подозрение у него такое, что из-за Марины. Лера была настолько потрясена, когда узнала, и даже не тем, что он когда-то спал с её мачехой, а тем, сколько эти отношения длились. И даже не заметила, что он не соврал, не старался её оградить, как обычно, сказал, как есть. Но толка от этого никакого, Лера всё равно ушла, а он по-прежнему записан в лжецы и предатели. Её отца он предал… Что ж, может и предал, в каком-то смысле, но как сам Антон считал, важнее, что о верности жены думал сам Борис, а тому было плевать. Это Антон знал наверняка. Потому что это он когда-то выслушивал пьяного Давыдова, который сокрушался, что не может развестись. Так и говорил: Маринка потопит. И если у самой не хватит мозгов, то зато хватит связей и мстительности, чтобы найти людей, которые с удовольствием помогут ему потонуть, да ещё и камень поувесистее на шею повесят. И именно после откровений Бориса, Антон взглянул на Марину другими глазами. Открылись они не сразу, понадобилось время приглядеться, осознать, поймать её на одной маленькой хитрости, потом на другой, поневоле начал сопоставлять то, что говорил ему Борис, с тем, что рассказывала Марина. И если поначалу он Давыдову верить не спешил, в конце концов, какой муж на жену не жалуется, то со временем поймал себя на том, что реагирует на хитрости Марины точно так же, как и её супруг. Она тоже стала это отмечать, начали ругаться, ссориться, страсть прошла, и в итоге, Антон сообщил ей о своём решении расстаться. Это он сказал: расстаться, а Марина назвала это предательством, сказала, что он продался её мужу, наговорила ещё кучу всяких мерзостей, и получилось так, что за какой-то короткий срок они из любовников превратились во врагов. Почти врагов, и примирения так и не случилось. Марина Давыдова умела ненавидеть. У неё не так хорошо получалось мстить, но ненавидеть и презирать она умела.

После разговора с Лерой ещё около часа работал, проглядывал счета, накладные, какие-то объяснительные и заявления младших сотрудников, что ему коварно подсунул менеджер по кадрам, время от времени тёр лоб, понимая, что больше раздумывает и вспоминает, чем полноценно работает. После разговора с Лерой ещё около часа работал, проглядывал счета, накладные, какие-то объяснительные и заявления младших сотрудников, что ему коварно подсунул менеджер по кадрам, время от времени тёр лоб, понимая, что больше раздумывает и вспоминает, чем полноценно работает. На часах семь вечера, солнце садится, что кажется таким странным после долгих летних дней, а дома родители, которые ждут его возвращения, чтобы продолжить поучать и наставлять. Называется: семейная жизнь. Вот только нет жены, нет семейного уюта, полный бардак.

— Антоша, ты здесь?

Дверь без стука приоткрылась, и заглянула Алиса. Увидела его и разулыбалась.

— Привет.

— Привет, — отозвался он без всякого энтузиазма, а чтобы продемонстрировать свою чрезвычайную занятость, перевернул страницу документа, и глаза на девушку поднимать не спешил.

— Хорошо, что ты здесь. — Алиса вошла и аккуратно прикрыла за собой дверь. Смотрела только на него, как на загнанную в угол добычу. Впрочем, это был её обычный взгляд. — Я боялась, что уехал.

— Ну, значит, тебе повезло.

— Чем занят?

— Работаю.

— Пойдём танцевать?

Антон усмехнулся.

— Лиска, а деньги кто будет зарабатывать?

Она вздохнула и опустила голову, а затем, видимо дурачась, опустилась на стул и на стол облокотилась. Точнее сказать, пристроила на краешке пышную грудь. Антон поневоле задержал на ней свой взгляд. Алиса явно напрашивалась на определённую реакцию со стороны мужчин с таким откровенным вырезом на платье, настолько глубоким, что даже чёрную кружевную оторочку бюстгальтера видно.

— Сколько можно работать, Антош?

— Я просил тебя не звать меня Антошей.

Алиса вроде бы удивилась.

— А как мне тебя звать? Антоном Александровичем?

Антон кончиком ручки в затылке почесал, поморщился, недовольный тем, что приходится отвлекаться на такие откровенно глупые разговоры. Попробовал обойтись малой кровью и с намёком проговорил:

— Алиса.

Она рассмеялась.

— Хорошо, хорошо. Я буду звать тебя Антоном. И, вообще, какая разница, как, я просто хочу, чтобы ты отдохнул. Пойдём в клуб, выпьем, отдохнём. — Алиса чуть склонила голову, улыбнулась. — Я по тебе соскучилась.

— И когда только успела. Ты утром в офисе была.

— А ты со мной там разговаривал? Спихнул своей секретарше.

— На то она и секретарша. Деньги на карточку тебе пришли?

— Пришли.

— Значит, всё ок.

Алиса помолчала, разглядывала его, после чего негромко проговорила:

— С тобой невозможно стало разговаривать. Ты вечно злой и мрачный. Замечательно на тебя влияет семейная жизнь, как посмотрю.

Антон всё-таки оторвался от документов и на девушку посмотрел.

— Вот ты ещё мне об этом расскажи. И поучи. Как мне с женой жить.

Это Алисе не понравилось, благодушие из глаз ушло, и она очень знакомо, очень похоже на Марину, поджала губы.

— Кто же виноват, что ты себе такую жену выбрал?

Антон папку закрыл и отодвинул от себя, а Алисе в раздражении сказал, точнее предупредил:

— Не лезь. Мала ещё.

Он из-за стола поднялся, отошёл к книжному шкафу, а Алиса вскочила вслед за ним.

— Ну почему я маленькая? Почему? Мне двадцать два!

— Потому что рассуждаешь, как капризный ребёнок.

— А как надо? Как училка?

Антон повернулся к ней.

— Алиса, я тебя очень прошу, хоть ты меня не зли.

— Антош, ну пожалуйста.

— Что?

— Хоть раз меня выслушай.

Он невольно усмехнулся.

— Зависит от того, о чём ты говорить будешь.

— Ты знаешь о чём.

Она так смотрела на него, что мёртвого бы проняло, а Антон мёртвым не был и оттого даже нервно кашлянул, особенно заметив, как Алиса грудь выпятила. Это был отработанный манёвр. Природа её в этом смысле одарила с лихвой, и Алиса явное достоинство фигуры подчёркивала, и пользоваться им не стеснялась. Надо сказать, что она и в семнадцать лет была девочкой фигуристой, при этом лишённой каких-либо комплексов, и не раз повергала в ступор даже взрослых мужчин. Но Боря девочку любил. Трезво оценивал её возможности, способности, характер и неприкрытые желания, но всё равно любил. И права Марина, именно он внушил ей мечту о сцене, о карьере сольной певицы, поддерживал, подыгрывал, совершенно не задумываясь о том, что с Алисой станет, останься она с этой мечтой один на один. Мать совершенно не желала спонсировать её сценические порывы.

Пока Антон разбирался со своими мыслями, Алиса к нему подошла, коснулась рукой его груди, а вот взглянула… взглянула с детской обидой. И это отрезвило. Антон головой тряхнул, перехватил её руку, странно горячую, и пока Алиса старалась к нему прижаться, на этот раз уже грудью, отступил.

— Лиса, зайка. — Знал, что она опять расстроится из-за его тона, но что он мог поделать? Пока она смотрела на него, словно обиженный ребёнок, он её и считал ребёнком. Фигура хорошая, в ложбинке между грудей можно разум оставить раз и навсегда, но в глазах… детство. Со страстью, соблазном, беспрекословной покорностью, но это была не повзрослевшая девочка, которую он, лично он, помнил подростком, в слезах и топающей ногами на отца с матерью. Ну и скажите, о каком плотском желании тут может речь идти? Несмотря на то, что ей уже двадцать два. Правда, любители наглядной юности и милых глупостей существуют, и их немало, так что Алиса ещё найдёт своего принца. Или не принца, а просто желающего её баловать и ей потакать.

— Антош, поцелуй меня. — Она повисла у него на шее, вцепившись в воротник его рубашки, наверное, специально, чтобы он не смог её от себя оторвать так просто. Потянулась к его губам, точно испачкала его подбородок яркой помадой, а Антону всё никак не удавалось расцепить её руки. Он раз сказал: «Алиса», другой сказал: «Алиса», даже голос повысил, но та просто так сдаваться не собиралась, привстала на цыпочки и всё-таки поцеловала. Когда получилось оторваться от её губ, Антон выругался в полный голос, буквально рыкнул на неё:

— Хватит! — и она наконец отступила. Опустила руки, сжала губы и обиженно опустила голову. Собралась реветь. Антон одёрнул рубашку, губы вместе с подбородком ладонью вытер, а на Алису разозлёно зыркнул. — С ума сошла совсем?

Она всё-таки заревела. Ладонью размазывала слёзы по щекам и всхлипывала.

— Я тебя ненавижу!

— Ещё одна. Ты не первая сегодня, так что не впечатляет. — Он отошёл к столу, и пока стоял к Алисе спиной, пробормотал: — Совсем сдурели, бабы.

— Антон! Ну чем она лучше?

— Кто?!

— Лера!

Он взглянул на неё, как на полоумную.

— Алиса, она моя жена. Она по всем показателям лучше. И дело тут даже не в размере груди. А ты вешаешься на шею женатому человеку!

— А что ещё мне делать? Раз ты такой дурак!

— Так я ещё и дурак?

— А кто? Женился на первой встречной! Мы её знать не знаем.

Антон устало потёр лицо, решил, что пора прекращать орать. Это всё равно бессмысленное занятие. Только негромко переспросил:

— Кто это «мы», интересно? — Потом подошёл ближе, и даже за подбородок Алису взял. — Лиса, солнце, ну перестань ты выдумывать. Мне, честно, уже надоело оправдываться. И перед Лерой, а особенно перед твоей матерью за твоё поведение. Найди себе, наконец, парня, подходящего тебе по возрасту. Я, правда, староват для тебя. Ну не потяну. — Сказал и улыбнулся ей. А Алиса продолжала обиженно хлопать ресницами, совершенно не собираясь прислушиваться к его мудрым советам. С детским упрямством. Антон потаращился в её голубые, полные укора глаза, опустил руку и отступил. И очень вовремя, потому что в следующую секунду в дверь постучали, в кабинет заглянул управляющий и деловито начал:

— Антон Александрович, там Шаров приехал, вас требует. — Приметил Алису и неловко замолчал.

А Антон переспросил:

— Требует, значит. — Смотрел на Алису, чуть заметно нахмурился, после чего кивнул ей. — Иди.

Она голову вскинула, нос кверху задрала, а когда собралась уйти, не простившись с ним, и повернулась в сторону управляющего, не скрываясь, оправила платье на груди. Антон лишь глаза к потолку поднял, не зная, откуда ещё сил и терпения взять. Потом махнул рукой управляющему. — Заходи, добей меня. Всё равно, хоть давись.

Управляющий, моложавый мужчина, лет сорока пяти, усмехнулся, правда, глаза перед этим опустил. Закрыл за Алисой дверь и подошёл к столу.

— Шаров скандалит…

В итоге, дома оказался ближе к одиннадцати. Антон вообще бы в город не вернулся в этот день, если бы не родители. Неудобно было наплевать на их ожидания и беспокойства. По крайней мере, мама точно беспокоилась, сомневаться не приходилось.

— Антон, я волновалась.

Будто в подтверждение его мыслей, Зоя Павловна вышла ему навстречу, и Антон наклонился к ней, чтобы поцеловать в щёку.

— Из-за чего? Мама, это самое раннее время, когда я возвращаюсь домой.

Она вгляделась в его лицо, но с явным неудовольствием.

— Неудивительно, что от тебя жена сбежала.

— Она не сбежала. — Антон прошёл в комнату, на ходу снял пиджак, и щёлкнул брата, который сидел в кресле, уткнувшись взглядом в свой телефон, по затылку. — Чего не спишь?

Тимур потёр затылок.

— Мне чего, пять?

— О, я и забыл, полный дом взрослых людей! А отец где?

— Футбол смотрит, — отозвалась Зоя Павловна, и тут же порадовала: — У меня всё на плите, сейчас покормлю тебя горяченьким.

— Отлично. — Антон сел в соседнее с братом кресло и вытянул ноги.

— Антон, — таинственным шёпотом позвал Тимур. Антон отозвался невнятным мычанием. — Возьми меня завтра в «Колесо».

Антон голову повернул, взглянул брату в лицо, встретил умоляющий взгляд. Хмыкнул.

— А отец?

— Я его уговорю!

— Очень сомневаюсь.

Тимур откинулся назад, скривился.

— Скажет, что у тебя там сплошь разврат.

Антон рассмеялся.

— Ну, не сплошь. Только местами.

— А Лера говорила, что ничего такого нет. А днём вообще классно.

После упоминания имени жены, Антон вздохнул.

— Ну, если Лера говорила, это аргумент.

— Так возьмёшь?

— Посмотрим. В каком отец настроении будет завтра. — Антон поднялся, услышав, что мать его с кухни зовёт, Тимур поднялся вслед за ним.

— Мам, я тоже чая хочу! — Обогнал в дверях Антона и первым сел за стол.

— А Артур где? — поинтересовался старший брат, и даже за плечо своё оглянулся.

— В сети сидит.

— А-а, — глубокомысленно протянул Антон, — это серьёзное дело.

Зоя Павловна улыбнулась, поторопилась поставить перед старшим сыном тарелку с горячим мясным блюдом. Антон невольно носом повёл, потом вилку взял.

— Он с девчонкой переписывается, — сдал брата Тимур.

Антон заинтересованно вздёрнул брови.

— Серьёзно? У него девчонка есть?

Тимур на чай подул, глянул исподлобья на брата.

— А чего ей не быть? И у меня есть.

Антон лишь головой качнул.

— Обалдеть. — На мать глянул, та лишь руками развела.

— А у тебя чего, девчонки в семнадцать не было? — Тимуру на самом деле было интересно. А Антон от этого вопроса в небольшой ступор впал, даже жевать перестал.

— А это в каком веке-то было?

— Антон! — воскликнула мать оскорблёно, и он рассмеялся. А брату сказал:

— Наверное, была, периодически. Но я удивился не поэтому. Вы просто так быстро выросли, я не заметил. — Он даже руку протянул и брата по вихрам потрепал. А сам неожиданно подзатыльник получил. Как оказалось, отчим неслышно вошёл на кухню и услышал обрывок их разговора, и, конечно, тут же сделал выводы и решил действовать. За что Антон и получил, за затылок схватился. — Пап!

— Ты вообще ничего не замечаешь, — громовым голосом оповестил его Алик Тимурович. — Ни как дети растут, ни как жена от тебя уходит.

Тимур, уткнувшийся взглядом в свою чашку, после подзатыльника, что получил взрослый старший брат, не скрываясь, фыркнул. Антон ему кулак показал, а потом уже обратился к отцу.

— Как она уходила, я очень даже заметил, поверь.

— Тогда чего её здесь нет? Если заметил, надо было вернуть на место, немедленно.

Антон от возмущения даже вилку отложил и на стуле развернулся.

— Папа, это тебе с мамой повезло, а у меня жена упрямая.

Алик Тимурович скептическим взглядом старшенького посверлил, после чего сокрушённо качнул головой.

— Балбес.

Тимур снова хрюкнул, и в этот раз ему уже досталось от матери, Зоя Павловна на него шикнула, а после и из-за стола погнала, вручив чашку с чаем и пару конфет.

— Иди в комнату. Отец не с тобой говорит.

Антон же вздохнул в сторонку, снова взял вилку и принялся за ужин, стараясь не отвлекаться, на выразительные взгляды родителей. Алик Тимурович выпил стакан молока, потёр подбородок, затем отмахнулся от жены, которая всеми доступными ей способами старалась убедить его не портить «ребёнку» аппетит, а когда с кухни уйти собрался, ткнул указательным пальцем в стол. Антон прекрасно помнил и знал этот жест, отчим так всегда делал в его детстве. Ткнул и сказал:

— Верни жену. Мы с матерью внуков хотим.

До этих слов казалось, что хуже некуда, а после них стало и вовсе тошно.