Конечно же, просто так этот ужасный вечер закончиться не мог. Нужна была ещё неприятность, оплеуха, так сказать, чтобы у меня в голове зазвенело. Поначалу от поцелуя Антона, который я всё-таки получила после долгих обещаний, а затем ещё сильнее зазвенело, когда я заметила машину Стаса у соседнего подъезда своего дома. Как я не заметила её раньше? Антон вышел из машины, чтобы проводить меня до подъезда, как он выразился, отвлёк моё внимание, и после пары минут бессмысленных уговоров, а точнее, волнующего шёпота мне на ухо, я сдалась, и он меня поцеловал. Как можно было отказаться, когда он обнимал и по спине меня успокаивающе гладил? Правда, по моему убеждению, спина — это та часть моего тела, которая находилась несколько выше, но кто считает, да? И он меня поцеловал, и я растаяла, и, если совсем честно, у меня на душе немного полегчало. Но не настолько, чтобы я пропустила мимо ушей его предложение, поехать к нему. Я тогда отстранилась, посмотрела с укором, а Антон широко улыбнулся и даже рассмеялся под моим взглядом.

— Просто в гости, — заверял он меня, а я недоверчиво прищурилась.

И вот когда голову повернула, почувствовав прикосновение его губ к своей шее, и приметила машину Станислава Витальевича. От Антона отшатнулась, и даже застонала сквозь зубы.

— И что? — спросил он, удивлённый моей реакцией. Тоже посмотрел, а я призналась еле слышно:

— Стас.

Стас, видимо, осознал, что я, точнее, мы его заметили, завёл мотор, и машина стала задним ходом со двора выезжать. Антон хмыкнул, наблюдая.

— Деликатный парень. Вот что значит, интеллигенция. Я бы вышел и по морде дал.

Я лицо рукой закрыла.

— Ужасный день.

— А я?

— И ты ужасный. Когда так себя ведёшь.

— Обычно девушкам нравится.

— Я не обычная девушка, — заявила я, и направилась к подъезду.

— Снежинка!

— Не зови меня Снежинкой! — Я открыла подъездную дверь ключом от домофона и дёрнула её на себя. На Антона обернулась и сказала: — Я чувствую себя ледышкой!

Он головой покачал.

— Ты не ледышка. Но если тебе не нравится, я буду звать тебя Зефирчиком.

Пришлось постараться, чтобы не рассмеяться.

— Так я чувствую себя толстой, Антон.

Он руками развёл.

— На тебя не угодишь!

— Пока, — негромко проговорила я, улыбнулась ему на прощание и скрылась за дверью. И застыла в темноте, чувствуя, как сердце радостно подпрыгивает. Стас уехал, обиженный и оскорблённый, а я чему-то радуюсь.

Зато всю рабочую неделю я жила, окружённая обидой Станислава Витальевича. Признаться, я даже не ожидала, что он так умеет свои обиды и недовольства демонстрировать. Я стала понимать его бывшую жену, и раньше знала, что человек он непростой, но не думала, что он умеет столь демонстративно тебя игнорировать. Настолько демонстративно, что это стало заметно со стороны, и по нашу душу снова зашушукались. Стас, в своём праведном, как он считал, гневе, этого не замечал, а вот я нервно оглядывалась и вынуждено улыбалась. Чувствовала себя препаршиво. В один из дней всё-таки решилась зайти к нему в кабинет, выследила его секретаршу, которая отправилась в столовую, и к любимому начальнику зашла. Без стука и спроса. Попыталась ему объяснить… Хотя, что можно объяснить мужчине, который видел, как ты с удовольствием отвечаешь на поцелуи другого мужчины? А я это и делала, и Стас, осуждающим шёпотом, мне это и высказал, между прочим, в лицо. И мои оправдания на счёт того, что я была расстроена, его ничуть не впечатлили. Он смотрел на меня с презрительным прищуром и дышал, как бык, который рогом в стену упёрся. А потом ещё и заявил, что приехал меня поддержать в девятый день со смерти отца, а я расстроенной нисколько не выглядела, напротив, весьма в игривом настроении пребывала. В общем, мы поспорили, потом поругались, всё это зловещим шёпотом и сверкая друг на друга глазами, а закончилось всё тем, что я вылетела из его кабинета, раскрасневшаяся и злая. Пробежала мимо его секретарши, уже вернувшейся с обеда, та проводила меня любопытным взглядом, а я едва удержалась от того, чтобы шарахнуть дверью приёмной. Чувствовала себя оскорблённой, хотя, если разобраться, целующейся с другим, застукали меня. Но всё равно несправедливо!

— Ты какая-то злая, — сказал мне Антон в один из дней. Пригласил меня поужинать, и полвечера настороженно ко мне присматривался. — Что-то случилось?

— Нет.

— Правда?

— Нет. То есть, да, правда.

— Снежинка.

Я устремила на него предостерегающий взгляд, и Антон вздохнул, смиряясь. Принялся за еду, положил салфетку на колено, а я поневоле улыбнулась. Схватила бокал с вином, пытаясь улыбку скрыть, но Антон заметил и заинтересованно вздёрнул брови.

— Что?

— Этот ресторан не для тебя. Низкие столики, неудобные стулья. Ты не помещаешься.

— Не помещаюсь, но готовят вкусно.

Он пригладил галстук, было заметно, что тот ему мешает, а я окинула Антона быстрым взглядом. Сегодня он выглядел очень официально, сказал, что у него днём была пара встреч, и переодеться он не успел, а мне теперь предстояло весь вечер любоваться. Ему на самом деле шли костюмы и белоснежные рубашки, даже галстуки шли, но сам Антон этого, кажется, не замечал и не понимал. Пригласил меня в ресторан восточной кухни, но как-то наспех. Я даже пришла к выводу, что он просто поостерёгся оставлять меня одну надолго. Накануне мы встречались с адвокатом, потом с нотариусом, я не была настроена общаться после, и Антон отвёз меня домой. А вот сегодня настоял на ужине, позвонил за час и настаивал. А потом заявил, что скучает. Я не поверила, но на ужин согласилась.

— Когда у тебя каникулы начинаются? — спросил он.

— У меня?

— Ну, как это называется у учителей?

— Как и у всех остальных людей, Антон. Отпуск.

— Да? Тогда когда отпуск?

— В июле.

— Планы уже есть?

Я плечами пожала.

— Как всегда. Турция, Египет. Возможно, Таиланд.

Антон поморщился и отчаянно замотал головой.

— Греция, малыш. У меня там дом.

Я жевать перестала, уставилась на него. Затем сказала:

— Когда ты так говоришь, я начинаю пугаться. У меня чёткое ощущение, что у меня амнезия, и я забыла про штамп в паспорте.

Он широко ухмыльнулся.

— Это ты про свой паспорт?

— Да, да.

Он снова усмехнулся, но промолчал. Я подозрительно прищурилась и весь оставшийся вечер старательно напоминала себе, что с этим субъектом нужно держать ухо востро, уж больно он прыток. Но эти мысли вылетели из моей головы в тот самый момент, как он меня поцеловал. Как там у Блока? Ночь. Улица. Фонарь… И мы опять целуемся, и у меня холодок, пробегающий по позвоночнику, и подгибающиеся колени. Я думать забываю о том, что он первый хитрец, забываю о Стасе, который не на шутку обиделся, а у меня вроде бы на него планы и он подходящая партия. А я целуюсь с мужчиной, которого знаю две недели, и лишь из природного упрямства, даже не от избытка воспитания, продолжаю отклонять его приглашения в его милый коттедж на берегу Волги, и к себе не приглашаю, даже на кофе. Хотя, Антон каждый вечер напрашивался, и даже не скрывал, что кофе — это последнее, о чём он в эти моменты думает.

Вот и сейчас меня к себе прижал, и я почувствовала всё, что должна была почувствовать. И мне стало почти стыдно, что я так его мучаю. А Антон от губ моих оторвался, голову к моему плечу склонил и жарко задышал мне в шею. Но дышал он только первые секунд десять, после чего застонал.

— Что я тебе такого сделал, а?

Я улыбнулась, зная, что он видеть не может, потом по волосам его погладила. Если честно, мне просто нравилось к ним прикасаться. Затем мягко проговорила:

— Я не уверена, Антон.

Он немного отодвинулся, не убирая рук с моей талии, в глаза мне заглянул.

— В чём?

— В тебе, — не стала я скрывать. — Я не уверена, что ты… — Я сощурилась, подбирая слова. — Что тебе можно доверять. В этом смысле.

— Не понял.

Я вздохнула.

— Я уже говорила тебе, что я не похожа на девушек, к которым ты привык.

— Лера, ты не знаешь, к каким девушкам я привык.

Я погладила его по плечу.

— Не будь таким наивным. — Он рассмеялся, а я с сожалением кивнула. — Да, Антош, у тебя всё на лице написано, Серафима права. А я девушка серьёзная.

— Ты только замуж? — скоренько среагировал он.

Я же головой покачала.

— Нет, почему? Но мне нужно понимать, что ко мне относятся со всей серьёзностью, и отношения как-то развиваются. А то, что предлагаешь ты…

— А что я предлагаю?

Он вынуждал меня это сказать, ему доставляло удовольствие моё смущение, и я его за это ненавидела в этот момент. Но Антон смилостивился, и отвечать мне не пришлось.

— Ты понятия не имеешь, что я тебе предлагаю, Снежинка. Потому что мы целуемся у твоего подъезда, как пионеры, а в другой обстановке, так сказать, более интимной, я мог бы и пооткровенничать, рассказать тебе о своих чувствах.

Он меня обнимал, я его слушала, и когда он увлёкся рассуждениями о высоком, я пристроила локоть на его плече, с интересом ожидая, к чему, в итоге, он придёт. Антон оценил степень скептицизма в моём взгляде, замолчал и шлёпнул меня по заду.

— Кто над кем издевается?

— Ты надо мной, — без тени сомнения сказала я. — Так что, предлагаю сегодня расстаться, и подумать… о своих чувствах. А завтра поделимся друг с другом, сокровенным.

Он снова меня поцеловал, я замолчала и обняла его за шею. Минута слабости, когда я приподнялась на цыпочках и повисла на нём, затем отступила. Себя одёрнула, и его заодно.

— До завтра, — проговорила я негромко, пытаясь справиться с дыханием. А ещё очень хотелось губы облизать. Но если я это сделаю, Антон несомненно притянет меня обратно к себе для ещё одного поцелуя, и тогда я точно не уйду. Точнее, его не отпущу.

— Завтра «Колесо»? Я хочу, чтобы ты танцевала. Девять дней позади.

— Позвони, — не стала я спорить, но и соглашаться не спеша.

— Не сомневайся, позвоню. — Он так улыбался, что я зажмурилась, ослеплённая. А затем ещё и руки раскинул, но уже переигрывал. — Хочешь, на колени встану?

— С ума сошёл, брюки испортишь. — И с нажимом повторила: — До завтра. — Он всё улыбался, и тогда я взмолилась: — Антон, у меня завтра шесть уроков!

— Боже, ладно! Одна радость, что завтра пятница. У меня большие планы! — предупредил он.

Я поспешила зайти в подъезд. Но надо признать, что следующего вечера ждала с нетерпением. И всё думала о «больших планах» Антона. В том, что он имел в виду, сомневаться не приходилось. Сомневалась я в себе, потому что, как говорит моя бабушка, а она женщина мудрая, в этом я никогда не сомневалась, в конце концов, одна троих детей вырастила: и хочется, и колется, и мамка не велит. Мама бы точно запретила, если бы узнала, но в моей душе в последние дни наметилось томление, и это было некстати. Точнее, совершенно неуместно по отношению к такому типу, как Антон. Потому что всё, что я ему сказала сегодня вечером — правдиво и я в своих подозрениях вряд ли преувеличиваю. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять — женщин у него было, есть и, конечно, будет в будущем, великое множество. Затеряться в этом множестве как-то не хотелось. Но Антон меня откровенно соблазнял, очень старался, и выдержать этот натиск было очень трудно. Особенно, когда самой, как я уже сказала ранее, хочется. Я себя одёргивала, можно сказать, что уговаривала выкинуть из головы всякие мысли об откровенном соблазне. И чтобы как-то себе помочь, весь следующий день старалась думать о Станиславе Витальевиче, раздумья и мечты о котором совсем недавно мою жизнь украшали. Как мне казалось. А вот сегодня как я к нему не присматривалась, отрезвлению не помогали.

Но, наверное, наблюдала я за Стасом очень пристально, потому что это стало заметно окружающим. И ему в том числе. Он несколько раз перехватывал мой взгляд, начал хмуриться и странно озираться, а Лена меня в какой-то момент локтем толкнула. Мы сидели в столовой за учительским столом, Станислав Витальевич зашёл проинспектировать, и я тут же на него уставилась.

— Ты ведь не собираешься спустить ему всё с рук? — спросила меня Лена несколько злорадно. Тоже на Стаса глазами стрельнула, прищурилась перед этим, будто выстрелить готовилась, и Станислав Витальевич на самом деле нервно дёрнул шеей, я заметила.

От её вопроса я немного растерялась.

— Что «всё»?

— Всё, — веско повторила она. — Всё, что он тебе сделал.

— Знаешь, по-моему, больше сделала я, — не стала я притворяться.

— Да? — Лена не на шутку заинтересовалась, даже развернулась ко мне. И совсем другим, заинтересованным тоном спросила: — И что ты сделала?

Я заглянула в свою чашку с растворимым кофе, помешала его ложечкой, хотя кофе уже остывал и этого не требовалось.

— Он видел, как я с Антоном целовалась. — Сказала это и тут же решительно качнула головой. — То есть, это Антон меня целовал, не я его.

— Ах, Антон тебя целовал, — насмешливо протянула Лена, и так при этом усмехнулась, что это даже неприлично было. Я глянула на неё с укоризной, но она лишь рассмеялась. — Ну, ты молодец, Валерия Борисовна. А я думаю, что она такая занятая в последнее время, а она с Антоном целуется.

Я вздохнула и предупредила её:

— Я уже жалею, что тебе сказала

— Не сомневаюсь. И как он целуется?

— Хорошо целуется.

— А Станислав Витальевич как целуется?

Я посмотрела на неё, притворившись удивлённой и возмущённой.

— Ты, правда, думаешь, что я сравнивала?

— Конечно. Все сравнивают.

— Какая гадость. — Я едва сдерживала смех, и оттого с излишним пафосом проговорила: — Я — никогда.

Мы вместе рассмеялись, а затем Лена махнула в сторону проходящего мимо директора нашей любимой школы рукой. Негромко проговорила ему вслед:

— От него слишком много проблем, не жалей.

Я же хмыкнула едва слышно, призадумавшись над её словами.

— Если ты думаешь, что от Стаса много проблем, то ты просто незнакома с Антоном.

Но даже предчувствие проблем и ошибок не могут остановить женщину, у которой перехватывает дыхание рядом с определённым мужчиной. К тому же, наша пара без сомнения привлекала внимание. Стоило нам с Антоном появиться вместе, к нам обращались многие взгляды, мы с ним были, как шоколад и зефир — разные, но вместе ещё вкуснее. И меня это волновало. И его волновало, я это очень остро ощущала. Когда он брал меня за руку на людях, у него на мгновение такое выражение на лице появлялось, удовлетворения и превосходства. Глупо, конечно, но ему это определённо удовольствие доставляло. А мой взгляд порой останавливался на наших сомкнутых руках, резко контрастирующих друг с другом по цвету, но при этом Антон крепко сжимал мои пальцы, и это давало мне чувство покоя и уверенности. Всё-таки удивительная штука жизнь. В детстве меня дразнили Мальвиной, и я всегда ждала, что в моей жизни появится Пьеро. Антон на Пьеро не был похож ничем.

Зато в школе я за последние пару недель стала у детей героиней. Хотя, это я говорю «героиня», но что-то мне подсказывало, что их истории обо мне куда более неприличны и захватывающи, чем я вообще могу предположить. Антон не каждый день, но пару раз в неделю обязательно заезжал за мной после уроков, порой и в школу заходил, распахивал двери учительской и моего кабинета с таким видом, будто имел на это право. Его провожали любопытными взглядами, а во дворе школы, где он оставлял свою машину (правильнее сказать машины, менял их, как я перчатки зимой), неизменно собиралась толпа мальчишек, разглядывая его автомобили и его самого горящими глазами. Девчонки не отставали, шептались, правда, преимущественно за моей спиной, а вслед Антону больше вздыхали и хихикали. Он внимания не обращал, но их пыл это нисколько не остужало. Я его ругала, просила в школу не заходить, намекала на пересуды за моей спиной, но доказать ему, что дети могут формировать общественное мнение, даже среди собственных педагогов, было невозможно. Антон лишь отмахивался и повторял своё коронное:

— Дети. Не обращай внимания.

Он мне, учителю, это говорил. Оставалось лишь последовать его совету и внимания не обращать, но уже на него самого. И приходилось только удивиться тому, что за прошедшие недели я как-то незаметно для самой себя обзавелась, по выражению моих же учеников, официальным бойфрендом. Причём Антон на звание бойфренда внешне очень подходил, а вот я на роль его подружки… особенно, когда появлялась из школы в строгом костюме и с тяжёлой сумкой, забитой школьными тетрадями, не слишком. А он меня встречал улыбкой, поднимал на лоб тёмные фирменные очки, и спешил мне навстречу, забрать у меня сумку. Если бы попробовал на крыльце школы лезть целоваться, я бы его этой сумкой и огрела, об этом обстоятельстве я его честно предупредила ещё тогда, когда на поцелуи он прав не имел, но всё равно лез. Что никого не удивляет, правда?

Этим вечером Антон познакомил меня со своими друзьями, по крайней мере, так мне их представил. Я подобного не ожидала, он меня не предупреждал, и про себя порадовалась, что на мне новое платье, вполне подходящее для вечера в ночном клубе, а не джинсы, как в прошлый раз. Я ещё опомниться не успела после того, как снова оказалась в «Колесе», снова оглядывалась, слушая Антона, который, как только мы вышли из автомобиля, принялся мне рассказывать всё новые подробности строительства и появления у него самой идеи подобного места отдыха, а он вдруг рассказ свой закончил, развернул меня лицом к отдыхающей компании, и как ни в чём не бывало, принялся меня им представлять.

— Лера, это мои друзья.

Я, признаться, немного опешила, но улыбнулась и руку протянула молодому мужчине, который первым поднялся нам навстречу, заинтересовавшись. Позже я поняла, что «мои друзья» в основном относилось к нему, остальные больше приятели и их девушки, а вот Виктор Соловьёв на самом деле являлся близким другом Антона. Я с первой минуты знакомства с ним поняла, что они с Антоном обмениваются взглядами, которые обоим о многом говорят. Виктор был молодым мужчиной выдающейся комплекции, уступал Антону в росте, зато не в ширине плеч и крепости рук. На его руки я в первый момент и обратила внимание, таких мышц я ни у кого прежде не видела, они бугрились под рукавами футболки, выступали на груди, и, по всей видимости, сам Виктор своими достижениями в сфере бодибилдинга весьма гордился. Улыбался открыто и с явным превосходством, а меня разглядывал с любопытством, после чего и бросил на Антона первый многозначительный взгляд.

— Очень приятно, Лера. Антон столько о вас рассказывал.

— Правда? — Я сочла нужным выказать своё удивление этим фактом и даже чуть нахмурилась, демонстрируя обеспокоенность.

Антон же глаза закатил, видимо, предвидя мою дальнейшую реакцию.

— Не говори ей такого, — попросил он Соловьёва. — Она ведь потом допрос мне устроит. Что именно я говорил и когда.

Виктор с готовностью выдвинул мне стул.

— А я сам расскажу, всё в деталях. Чтоб кислород ему перекрыть.

Я понимала, что он смеётся, но улыбаться не спешила. За стол села, и краем глаза заметила, что Антон пихнул товарища в бок.

— Ты дочка Бори? — спросил меня другой мужчина за столом, после довольно формальной процедуры знакомства. Вообще, за столом было три пары, мы стали четвёртой. Девушки лишь кивнули мне, а вот мужчины присматривались с интересом.

После этого вопроса пришлось кивнуть. Кто-то хмыкнул с намёком на удивление.

— Надо же, совсем не похожа.

— Что хорошо, я тебе скажу, — влез Антон, придвигаясь ко мне и пристраивая руку на спинке моего стула. Уставился мне в лицо с явным удовольствием. — Мне нравится, как есть. Очень.

— Ещё бы, — фыркнул Соловьёв. Окинул меня ещё одним взглядом, а я поклялась, что вытерплю. Всего-то и нужно каких-то пятнадцать минут, чтобы удовлетворить всеобщее любопытство. Несколько вопросов про отца, про похороны, пара воспоминаний о прежних временах и Бориных похождениях и умных мыслях, тост в молчании, и меня оставили в покое, правда, прежде заверив Антона, что ему повезло. Тот тут же кивнул, подтверждая, а встретив мой пристальный взгляд, покаянно опустил голову.

— Что ты делаешь? — шепнула я ему.

Он плечами пожал, после чего улыбнулся.

— Каюсь, захотелось похвастаться.

— Мной?

— Да. — Он провёл пальцем по моей щеке, после чего заправил мне за ухо волосы. — Лера, ты красивая.

Я тут же отвела глаза, поднесла бокал с коктейлем к губам. Услышала, как Антон негромко хмыкнул, хотя, наверное, не так уж негромко, раз я за раскатами музыки расслышала. А он хмыкнул, голову опустил и на мгновение прижался губами к моему голому плечу.

Любой скажет, что громкая музыка и огни на танцполе, поддерживающие ритм, заставляют потерять чувство реальности. Проходит немного времени, ты адаптируешься к новой атмосфере, твоё сердце начинает стучать в такт музыки, кровь по венам бежать быстрее, в груди будто эхо отзывается, и ты забываешь о том, что за стенами другой мир, и ты живёшь в том, другом, спокойном мире, а не здесь, где только танцуешь, закрыв глаза, а от оглушающей музыки, даже думать не можешь. Вот и я в какой-то момент расслабилась, чему, чего уж тут скрывать, очень поспособствовали выпитые коктейли и нашёптывания Антона о том, что я красивая и смелая, и с удовольствием танцевала. Сначала с ним, потом одна, когда он отошёл по делам. Выглядел недовольным тем, что его отрывают этим вечером от отдыха, притянул меня к себе, губами к моим губам прижался и пообещал:

— Скоро вернусь. — И добавил: — Я на тебя смотрю.

Я поклялась, что буду умницей, осталась на танцполе, но взглядом невольно за ним следила. Видела, как он подошёл к бару, говорил с барменом, что-то тому показывал на пальцах, потом поднялся по винтовой лестнице и обошёл танцпол сверху, куда обычным посетителям подниматься было запрещено, там девочки танцевали, и Антон им улыбнулся, даже что-то сказал, а я лишь головой качнула, говоря себе, что мне всё равно. Но всё равно мне не было. Он улыбался молоденьким танцовщицам, а у меня в душе каждая его улыбка отзывалась, словно наждачной бумагой проводили по нервным окончаниям. А вот куда Антон делся потом, я не знаю. Когда снова глаза подняла, его уже не было. Я невольно принялась оглядываться, его высматривать, но он исчез. И я разозлилась. На себя, не на него. Зачем мне постоянно его видеть? Танцуй себе и танцуй.

— Красивая девочка, — сказал Виктор, когда Антон подошёл и встал рядом с ним, сверху глядя на танцпол. На Лере сегодня было лёгкое, светлое платье, ткань светилась и струилась по её телу, когда она танцевала или просто двигалась, огни цветомузыки отражались от неё, и отыскать её взглядом даже среди множества молодых людей, было нетрудно. И Антон с Виктором оба на неё смотрели, оба с прищуром и неимоверным интересом следили за ней взглядом.

— Красивая, — согласился Антон.

Соловьёв голову повернул и на друга взглянул с намёком.

— И не дура.

— Что, признаюсь, меня удивило.

Виктор усмехнулся.

— Ну, это ты после Алиски удивился.

— Да.

— И что, это хорошо или плохо?

— Что она не дура? Я пока не решил.

— Но девочка красивая, Антох.

— Слышу в твоём голосе намёк.

— Какой намёк? Ты и без того уже всё смекнул, разве нет? Так и ешь её глазами.

— Это тот случай, мой друг, когда желаемое сгруппировалось с необходимым.

— Ага, рассказывай. — Виктор вздохнул и откровенно скривился. — Всё-таки это несправедливо, что тебе так везёт. Я больше, чем уверен, что если бы я оказался в твоей ситуации, то мне бы досталась жадная уродина с кривыми ногами и мозгами, как раз между ними.

Антон, не скрываясь, рассмеялся, а Соловьёва по спине хлопнул.

— Зависть — плохое чувство, Витя. Но… ты посмотри на неё. Я сам себе завидую.

— Долго завидовать будешь? — невинно поинтересовался Виктор.

— Надеюсь, нет. У меня уже терпение кончается. Представляешь, подлость, у неё воспитание.

— Серьёзно?! Не может быть.

— Да, да. Вот что значит отсутствие Бориной личности поблизости в период взросления. Кто бы мог подумать.

Они снова на Леру уставились, затем Виктор головой качнул.

— Борисыч явно не на ту дочку поставил.

— Сейчас я готов этому обрадоваться.

Виктор развернулся к нему лицом, продолжал ухмыляться.

— Красавица, наследница, умница… по нашим с тобой догадкам. Конечно, можно радоваться. Одно смущает — учительница.

Антон попытался спрятать улыбку, сунул руки в задние карманы джинсов, принимая вызывающую позу.

— Наследницам, Витёк, не нужна работа. Тем более в школе. Да и есть на её работе одно обстоятельство, которое меня не устраивает.

— Морально-этическое?

— Нет. В очках и с портфелем. Именуется директором школы.

— Соперник? — Соловьёв пришёл в неописуемый восторг.

— Ну, моим соперником его только Лера считает. Пока.

Виктор даже языком прищёлкнул.

— Как мне нравится твоё «пока». — Потом вздохнул, глянул сначала в одну сторону, потом в другую. Потом спросил: — Антох, а если она не согласится?

— Я постараюсь быть убедительным.

— Насколько?

— Насколько будет нужно, — ответил Антон, причём в этот момент улыбки на его лице заметно не было. — В конце концов, разве я не выполняю волю покойного?

— Да… Борисыч наверняка в гробу переворачивается всякий раз, как ты вспоминаешь его с таким выражением лица.

— Вить, кому, как не тебе известно, что всё это было шуткой. Пьяной Бориной шуткой. Или злонамеренной пакостью. Он был большой мастак и на то, и на другое. А потом он пошутил ещё раз, взял и умер через два дня, не успев до конца протрезветь, а то и вспомнить, как подписывал ту бумажку.

— С указанием тебе жениться на его дочери, чтобы получить «Колесо» в своё полное владение.

У Антона на шее даже вены вздулись, когда он вспомнил о том вечере. Но что сказать в своё оправдание? Он тоже был пьян, и лишь смеялся, когда Давыдов вызвал нотариуса в свой кабинет и подписал то невероятное, и как оказалось, единственное завещание. Оно никак не относилось к его счетам в банке и недвижимости, ко всему тому, на что планировала наложить лапу Марина в ближайшее время, зато обязывало Антона жениться на дочери Давыдова, если он после его смерти хочет законно унаследовать его долю в «Чёртовом колесе», всю, до последнего процента. И после внезапной Бориной смерти, Антон почувствовал себя попавшим в капкан, потому что завещание, которое лежало в его же сейфе, было и проблемой, и спасением. Его можно было порвать и забыть о нём, нотариус, человек проверенный, смог бы ту пьяную выходку замять, а за определённую сумму и позабыть о ней. Но в то же время, исполнив волю покойного, можно было вдохнуть полной грудью и послать Марину со всеми её претензиями и требованиями куда подальше, по крайней мере, в отношении любимого детища. Вот только жениться на Алисе можно было только в качестве акта самоубийства. А Боря этого хотел, Антону это было отлично известно. Он задумал это ещё несколько лет назад, когда влюблённость Алисы в него стала общеизвестна, в том числе, и её отцу. И Борис полюбил говорить о семье, имея в виду и его тоже. Но Антон знал, что движет им не беспокойство и радение за счастье дочери, Давыдов думал о бизнесе. Он хотел, буквально мечтал переложить всю ношу на Антона, потому что жене не доверял. Но и Антону, пока он чужой, доверять полностью было нельзя, и вот тогда Борис замыслил женить его на Алисе. Антон сопротивлялся, как мог, и если Боря откровенно его не шантажировал и не давил, то Алиса не уставала устраивать на него обольстительные нападения и даже покушения. А после смерти отца уверилась в том, что теперь уж Антон так просто не отмахнётся от несчастной сироты.

И вот тогда он вспомнил о другой дочери Бориса. Тот заикнулся о ней лишь однажды, тоже по пьяному делу, и, скорее всего, на утро об этом позабыл, а вот Антон запомнил. И даже справки навёл, на всякий случай. Знал, где проживает Валерия Давыдова с матерью, сколько ей лет, чем она занимается, её семейное положение… И кто бы знал, как это пригодится. И какая удача, что Лера окажется не замужем, а уж какая удача, что она оказалась красавицей, правда, пока неприступной. Но крепость вот-вот готова сдаться, Антон это чувствовал. И зря она думает, что он окажется неблагодарным захватчиком, у него планы куда значительнее, чем она может себе представить на данный момент. И сейчас, думая о завещании в своём сейфе, он готов вознести благодарственную молитву, но не богам, а именно Боре, и за дочку того поблагодарить, и за то, что позабыл или не подумал указать в этой филькиной грамоте имя дочери, которую в виду имел, собираясь связать Антона по рукам и ногам браком с ней. Так у него, по крайней мере, выбор есть, и, надо сказать, что он его сделал, как только вошёл в учительскую и Лера, как школьница, подняла руку, когда он назвал её имя. Хотя, даже если бы она была похожа на ужасный кошмар Соловьёва, который тот ему пересказал пару минут назад, то и тогда выбор бы скорее всего пал на неё, а не на Алису. Но девочка, как Боря всегда говорил о младшей дочери, конечно же, ни в чём не виновата, она лишь его продолжение, весьма достойное.

— Это лучший выход для нас всех, — в конце концов, сказал Антон, уворачиваясь от прямого взгляда Виктора. — Мы поможем друг другу.

— Ага, — отозвался тот, правда, почти равнодушно. Он не обвинял его и не хвалил, знал, что на его месте поступил бы точно также, но всё равно не мог не заметить: — Надеюсь, ты скажешь ей что-нибудь другое, когда она узнает. «Помогли друг другу» она вряд ли оценит. Если хоть чем-то отличается от своего отца и сестры.

На это Антону сказать было нечего, даже беспокойство кольнуло. Он снова нашёл Леру взглядом, некоторое время её разглядывал, как она танцует и улыбается при этом, а потом, не сказав Соловьёву больше ни слова, пошёл вниз, собираясь вернуться к Лере.

— Соскучилась? — Антон практически прокричал мне на это на ухо, я поморщилась, уши руками закрыла, показывая, что устала от громкой музыки, и взяла его за руку, когда он направился к выходу, заставляя людей расступаться перед ним. Мы поднялись по ступенькам, у перил остановились, и Антон, пользуясь тем, что рядом никого не было, никто не мешался и не толкался, как внизу, меня обнял. И повторил: — Соскучилась?

— Тебя не было десять минут.

Он прижался губами к моей шее, я ощутила прикосновение его языка, и дрогнула внутри, правда.

— Пятнадцать. — Голову поднял и взглянул на меня удивлённо. — Ты не поняла, что меня не было так долго?

Я улыбнулась. Музыка по-прежнему оглушала, хотя наверху это воспринималось не так, как на танцполе, где под ногами, казалось, даже пол вибрировал; в голове у меня немного шумело от трёх выпитых коктейлей, а в животе бабочки порхали, от прикосновений Антона. Он прижимал меня к себе, довольно-таки тесно, ладони не спеша путешествовали по моей спине, и в глаза мне смотрел, с явным намёком.

— Я была уверена, что ты занят чем-то очень важным, — сказала я.

— Самое важное сегодня — это ты. — Антон убрал волосы с моих плеч, взгляд опустился вниз к моей груди, я выдержала секунд десять, затем закрыла ему глаза ладонью. А он рассмеялся, голову назад отклонил. — Хороший вечер? Тебе нравится?

— Нравится.

— Замечательно. А чего ещё ты хочешь?

Я головой покачала, то ли с ним играя, то ли с самой собой. А он к моим губам наклонился и поцеловал. Просто прижался губами к моим губам, я думала, что поцелуй будет коротким, но рука Антона вдруг оказалась на моей шее, сначала погладила, а потом он ладонью обхватил мой затылок, не позволяя отодвинуться, и я потерялась в его поцелуе. Кажется, даже музыка тише стала. Я его за шею обняла, и с каким-то небывалым восторгом отвечала на его поцелуи. Не знаю, сколько мы так целовались, я совершенно потеряла счёт времени, Антон иногда отрывался от моих губ, начинал целовать мою шею, давая нам обоим возможность немного отдышаться, ставшей колючей щекой о мою щёку тёрся, а у меня пальцы сами собой сжимались, стискивая ткань его футболки. В какой-то момент он меня приподнял от пола, к себе прижал, и почти тут же отпустил. В глаза мне заглянул. Взгляд был решительный и в то же время немного вопрошающий, но в его тоне вопроса не прозвучало.

— Пойдём отсюда.

Если бы я и хотела поспорить или воспротивиться, то в данный момент у меня ни слов, ни дыхания бы на это не хватило. Мы выбрались из клуба какими-то окольными путями, через служебный выход, Антон крепко держал меня за руку, а я губы кусала, пытаясь сдержать смех. Не знаю, почему мне так смешно было, но смех буквально душил.

Он за руку меня дёрнул, обнял и снова поцеловал. Поцелуй был глубокий, дерзкий, но короткий. Видимо для того, чтобы я не забыла, куда и для чего мы идём, чтобы не расслаблялась.

— Перестань смеяться.

— Не могу.

Мы шли торопливым шагом по дорожке, мимо клумб и кустарников, мимо детских аттракционов и выстроившихся в ряд дорогих автомобилей, и наша поспешность напоминала подростковую, оттого я и смеялась. Антон меня за руку тянул, а я за ним едва поспевала.

— Антон Александрович, куда вы меня тащите?

— В твоё светлое будущее.

Я рот от удивления приоткрыла. Даже не знала, как реагировать на столь решительное заявление. Но решила уточнить:

— А конкретнее?

— В гостиницу.

— Боже мой… И вы собираетесь весь путь проделать в такой поспешности? А что скажут ваши служащие?

Он кашлянул в сторонку, скрывая смешок.

— Наверняка решат, что я спятил.

— А это так?

— Лера, — он кинул на меня весёлый взгляд, — ты сейчас договоришься.

Я вздохнула, потом пожаловалась:

— Я за тобой не успеваю, знаешь, как трудно ходить, а тем более бегать на таких каблуках?

— Если я пойду медленнее, ты передумаешь. До гостиницы осталось шагов тридцать, сосредоточься на цифрах, ты же их любишь.

— Считать?

— Считай.

— Раз, два, три… восемь…

— Не хитри.

Мы бегом поднялись по ступенькам крыльца, Антон отмахнулся от девушки за стойкой администратора, которая намеревалась обратиться к нему с вопросом, мы успели войти в лифт, прежде чем двери закрылись, и тогда уже выдохнули. И рассмеялись. Он притянул меня к себе и поцеловал. Я глаза не закрыла, поняла, что он тоже на меня смотрит, в его глазах чертовщинка, и мне захотелось вцепиться в него и закричать что-нибудь до ужаса глупое, но радостное. А Антон после поцелуя в лицо моё вглядывался секунду, потом тихо спросил:

— Ты точно уверена?

Я губы облизала, сердце взволнованно колотилось, но говорить я постаралась с оттенком уверенности.

— Я сюда бегом бежала.

На его губах расплылась улыбка.

— Я запомню эти слова.

Но всё-таки, где-то в глубине души, я была уверена, что делают глупость. Не ошибку, нет, но глупость. Когда я не властна над собой, когда я предчувствую проблемы, но отказать искушению не могу. А Антон и стал для меня искушением. С тех самых пор, как мы познакомились, я смотрела на него, и моё сердце замирало. Он целовал меня, а я таяла. Он убеждал меня в чём-то, а я верила, хоть и понимала, что верить ему всегда и во всём не стоит. Он был откровенным искушением, уверена, что для всех женщин. Как шоколадка Баунти в рекламе. И как только мы оказались в его номере, в тишине и темноте, его поцелуи изменились. Они перестали быть соблазняющими и провокационными, теперь он целовал меня со знанием дела и настраивая, как музыкальный инструмент, под себя. И не было никакой прелюдии, долгих ласк и неторопливого узнавания друг друга, всё случилось стремительно, но я этой стремительности не заметила. Я настолько потерялась в ощущениях и времени, что попросту растаяла у него в руках. Его руки меня, как горячий воск мяли и лепили, и я только жалела, что в темноте не смогу увидеть наши тела рядом. Такие разные, но, скорее всего, это лишь мои фантазии, рождённые его смелыми прикосновениями, потому что я, без сомнения, смутилась, если бы пришлось смотреть ему в глаза при первой близости. А сейчас темнота, горячий воздух, и его кожа, такая же горячая, ставшая чуть влажной под моими ладонями. Мы без конца целовались, я впивалась ногтями в его спину, одежда летела куда-то в стороны, я стонала ему в губы, и если бы пару недель назад мне сказали, что всё это про меня, я бы ни за что не поверила. Меня всегда хвалили за сдержанность и благоразумие, а сегодня — с ним — я их растеряла.

Постель, на которую мы упали, в первый момент показалась прохладной. Я трясущимися от небывалого возбуждения руками стаскивала с Антона футболку, он одновременно пытался вылезти из джинсов, а когда, разделавшись с одеждой, буквально рухнул на постель, практически на меня, у меня дыхание пропало. Лихорадка и небывалый жар, и его прикосновения, неожиданно ставшие на удивление нежными. Он замер надо мной, голову опустил, прижимаясь лбом к моему лбу, дышал тяжело, будто пытался уговорить себя на недолгую паузу, но я сама потянулась к его губам и поцеловала. Обхватила его ногами, выгнулась ему навстречу, и его выдержке пришёл конец. Уж не знаю, для чего он себя на неё настраивал, но когда отбросил её в сторону, даже зарычал негромко, и нам обоим стало хорошо. Одно движение, один сильный толчок, и мы снова замерли, сплетённые руками и ногами на постели, и только дыхание Антона щекотало мою щёку. А я просто лежала, уставившись в тёмный потолок и кусала нижнюю губу. Потом его за плечо укусила. Он выдохнул, но явно не от облегчения, спина была напряжённая, потом голову повернул и снова меня поцеловал. Я на поцелуй ответила, пальцы запутались в его волосах, а Антон меня немного приподнял, подстраивая под своё тело, руками подхватил, и я голову назад откинула, напрочь позабыв о поцелуях. На следующие несколько минут я ему своё тело подарила, я ему его отдала, навеки веков и в услужение… Как ещё сказать и описать моё состояние, я не знаю. Но Антон знал, и мне оставалось только закрыть глаза и подстраиваться под него, под его движения и темп. Его ладонь гуляла по моему телу, от шеи к животу и обратно, иногда поднималась к лицу, пальцы касались губ, я один раз даже укусила его, а Антон рассмеялся и тогда наклонился, чтобы меня поцеловать. В эти минуты я его любила. Любила то, что он делал с моим телом, любила то, как он прикасался и целовал, любила, как он отводил мои руки, решительно и неуклонно, когда я стремилась что-то сделать, как мне казалось, для него, а ему это мешало. Зато я приняла его и обняла, когда он подошёл к краю и его затрясло. Я гладила его по спине, гладила его затылок, и дышала с ним вместе, на разрыв, но вряд ли понимала, что и для чего я делаю, хотя и запомнила очень чётко именно эту минуту, минуту его удовольствия. Все остальные воспоминания и пережитые эмоции помнились, как в липком тумане, жаром и нехваткой воздуха. Моё тело вздрагивало и горело под его телом, пальцы не слушались, но я продолжала прикасаться к Антону, никак не могла остановиться.

Наконец он поднял голову от моего плеча, коснулся носом моего носа, а я улыбнулась. И порадовалась, что темно и он моего лица рассмотреть не может, потому что даже я, даже в таком состоянии, уловила и прочувствовала эту свою улыбку — пьяной от полученного удовольствия женщины.

— Было здорово, — проговорил он негромко, но тон был очень довольный.

— Было здорово, — повторила я за ним эхом. Моя нога соскользнула с его бедра, рука продолжала гладить его плечи, а губы сами потянулись к его губам, как только он склонил голову чуть ниже.

— Не жалеешь?

— Нет. С чего бы?

— Да, да, я помню. Ты бежала сюда бегом.

Мне оставалось лишь посетовать:

— Ты точно этого не забудешь.

— Ни за что. — Он перевернулся на спину, и я оказалась у него под боком. Пристроила голову на плече Антона, и тогда уже, в потёмках, принялась оглядывать комнату. Но кроме очертаний и стен ничего толком рассмотреть не могла.

— У тебя тоже спальня-кабинет? Как у отца?

— Что-то вроде того.

— Это странно.

— Почему? — Он заложил одну руку за голову и вздохнул, я бы сказала, что с чувством выполненного долга. Хорошо выполненного.

— Потому что все нормальные люди стараются дела и удовольствия не смешивать. А у вас, я посмотрю, это в чести.

— У вас — это у кого?

— Ты понял.

— Нет.

— Понял, — настаивала я, мне даже в бок его пихнуть лень было. Тело было таким расслабленным, меня почти не слушалось. Я могла только дышать и щуриться от напавшей сонливости. Щекой прижималась к горячей коже мужского плеча, под ладонью, что лежала на его груди, курчавились жёсткие волоски, я чувствовала резковатый мужской запах удовлетворённого мужчины, и мне было хорошо и спокойно. И хотелось спать.

— Лера.

— М-м?

Антон погладил меня, ладонь прогулялась по моему боку и остановилась под грудью.

— Завтра утром ты проснёшься, и я хочу, чтобы ты мне улыбнулась.

Я непонимающе моргнула, голову подняла, снова столкнулась носом с носом Антона, потому что он, оказывается, мне в лицо смотрел.

— Думаешь, я не сделаю этого без напоминания?

— Я не знаю. У тебя так много в голове лишних мыслей, что я не знаю.

— Это ты о моих сомнениях на твой счёт?

— Это я о них.

Я немного развернулась, чтобы быть к нему лицом, и проговорила ему в губы:

— Скажем так, некоторые из них ты удачно развеял.

Антон тоже улыбнулся, я почувствовала, как его губы растянулись, потом руки подтянули меня повыше, на его тело. Ладони устроились на моих ягодицах и сжали их.

— Серьёзно? Ну, я могу стараться всю ночь, чтобы к утру ни одного не осталось. Чтобы ты не усомнилась ни на мгновение… — Хохотнул. — Чтобы ни одного тёмного пятнышка на мне не увидела.

Я обвела пальцем его лицо.

— Думаю, скорее я предпочту закрыть на них глаза. Со спальней-кабинетом ты вряд ли избавишься ото всех тёмных пятен… на своей репутации.

— Я буду стараться, — пообещал он и меня поцеловал.