На обдумывание так много времени, как Толя изначально предполагал, не потребовалось. Ну, выпил, даже не так много, ну закусил, ну обдумал… в очередной раз поразился превратностям судьбы, вздохнул по поводу утерянной окончательно мечты, и уже более трезвым взглядом обозрел полупустую квартиру. Вот тебе и возвращение в бурную молодость. Сейчас уже казалось, что она была не такой уж и бурной. Скорее, как и у многих, сумбурной и шальной, в плане мечтаний. Ох, как он мечтал о Лике, а в итоге оказался свином и не удел.

Утром, проснувшись с тяжёлой головой, несколько порций виски всё-таки дали о себе знать, вновь столкнулся с очевидной проблемой, необходимо было себя чем-то кормить, а холодильник, конечно же, пуст. И на ресторан времени не было. Его ждали на объекте, и поэтому пришлось довольствоваться кофе и бургером из Макдональдса. Мама бы в обморок упала. Она была уверена, что во всех этих ресторанах фаст-фуда людей откровенно травят. Ефимов никогда не забудет, как однажды завлёк маму в подобное заведение, и её взгляд при виде чизбургера. Надо признаться, что завлёк намеренно, чтобы это увидеть. Дурацкая мысль, потому что мама теперь не уставала беспокоиться, что он питается всякой гадостью. Считала, что его холодильник забит полуфабрикатами. После расставания с женой, это, конечно, стало актуально, но питаться Ефимов предпочитал всё же в приличных ресторанах. В том же «Харпере». Кстати, менеджером российской сети был его хороший приятель, поэтому в ресторане неподалёку от Толиного дома, его знали, уважали и даже любили. По-хорошему так любили, по его желанию присылая ужины ему на дом.

Но сегодня он думал не о «Харпере» и даже не об обеде. И, надо признаться, что даже не о Лике. Что толку о ней думать? И если поутру у него всё же мелькнула идея ей позвонить и извиниться… за всё (что-то подсказывало, что по каждому поводу, извиняться было бы чрезвычайно долго, список у Анжелики, наверняка, нескончаемый), то вскоре его мысли опять занял другой человек. Он битый час стоял на краю котлована, слушал архитектора, кивал, а сам вспоминал вчерашний разговор с Сашей. Её горящие глаза, явную злость и нетерпение. И все-то на него злятся! Конечно, повод у неё есть, и весомый, но он бы предпочёл, чтобы она не злилась. Чтобы сказала, как он может всё исправить, и он, честно, очень постарается. Потому что недовольство Сани было пережить как-то по-особенному трудно. Ощущался внутренний дискомфорт.

Или это был не дискомфорт? Просто этим диковинным словом Толя пытался оправдать желание Саньке позвонить. Он скажет ей про то самое неудобство, душевную маету, и кто знает, вдруг Саша его пожалеет? Как помнится, она была доброй девочкой. Пока он её всерьёз не разозлил.

Правда, Саша, судя по недоумению в её голосе, не слишком его звонку обрадовалась. И в первую очередь поинтересовалась:

— У тебя и номер мой есть?

— У Лики стащил, — признался он.

— Замечательно. Я с каждым днём открываю всё новые твои таланты.

— Да ладно, малыш. Я, между прочим, без конца о тебе думаю. Я переживаю.

Саша помолчала, слова его обдумывала. После чего недоверчиво хмыкнула.

— О чём, интересно?

— Как это? — Ефимов откровенно изумился. — Ты меня в задницу послала, на прощание.

— Так тебе и надо, — негромко проговорила Саша. Толя, конечно, не знал, что она в этот момент стоит у окна и напряжённо вглядывается вдаль, и сердце в груди скачет, как сумасшедшее, и вскачь пустилось ровно в тот момент, как услышала его голос в трубке.

— Спорить не буду. Наверное, ты права.

— Толь, зачем ты звонишь?

— Узнать, чем ты занимаешься. Работаешь?

— Нет, у меня выходной.

— Чёрт, а я в «Харпер» собирался.

— Опять?

— Сань, мне надо чем-то питаться.

— А, оголодал.

— Кстати, да. — И тут же добавил в голос мёд: — Можно я приглашу тебя на обед?

— Нет.

— А на ужин?

— Толя…

— Ладно, ладно, я понял. Ты девушка занятая и гордая.

Саша развернулась, присела на край подоконника и сложила руки на груди.

— Я не гордая. Но я не совсем понимаю, как ты наш совместный ужин объяснишь.

Он хмыкнул. Прекрасно понял, что она в виду имеет, но как Саше новость преподнести, надо было ещё подумать.

— Ты согласись, и я тебе объясню, — туманно предложил он.

— Не соглашусь, — съязвила она в ответ. И добавила: — Мне неприятности не нужны.

— Сашка, так нельзя. Трусить, в смысле. Я тебя не съем.

— А ты думаешь, что я на твой счёт переживаю?

— Это уже прозвучало, как оскорбление. Солнце, у тебя характер с годами портится.

— Правда? Тебе так кажется? А вот я живу надеждой, что просто поумнела.

— Какая ты вредная сегодня, — поразился Толя и откровенно рассмеялся.

За его спиной что-то грохнуло, свалилось в котлован, послышалась отборная ругань строителей, и Ефимов тоже ругнулся, когда его накрыло облаком пыли. Ругнулся и закашлялся. А Саша в эту минуту позабыла и о сдержанности, и о стойкости, и с тревогой поинтересовалась:

— Что случилось? Ты за рулём?

— Нет. — Ефимов снова кашлянул. — Я на стройке. Нутром чую неприятности. Весь грязный с головы до ног теперь.

Саша выдохнула в сторонку.

— Ну вот. Теперь тебе точно не до ресторана.

— А ты и рада, да? — расстроился он. Он отошёл к своей машине, потопал ногами, ладонью по одежде похлопал, выбивая пыль, волосы поворошил. А затем позвал: — Саш.

— Что? — негромко отозвалась она.

Толя на открытую дверцу своей машины облокотился.

— Неприятностей не будет. Мы с Ликой… В общем, характерами не сошлись.

Она молчала долго. Сглотнула, потом зажмурилась крепко, но всего на пару секунд. И никакой радости после этой новости не чувствовала. Скорее уж, смятение нешуточное.

— Понятно. И ты решил позвонить мне. Очень мило, Ефимов.

Толя осознал, что ляпнул не то или, по крайней мере, не теми словами, и поторопился оплошность исправить. Всерьёз переполошился, если честно.

— Подожди, Сань. Я ведь не поэтому.

— Конечно, — в её голосе звучал скептицизм.

— Да правда!..

— Ладно, Толя, всё. Мне, на самом деле, некогда.

Когда она телефон отключила, Ефимов даже чертыхнулся в полный голос. И разозлился на себя. Он всегда забывает, что с Сашкой, как со всеми другими женщинами нельзя. По юности она излишне ему доверяла, а теперь не верит ни единому слову. Что за напасть?

Кажется, даже во рту пыль была. Ефимов сморщился, глотнул воды, а потом отыскал в телефонной книге номер человека, который способен был решить любую проблему. Как навалится, как решит…

— Каравайцева, здорово. Чем занимаешься?

В трубке помолчали, затем не слишком воодушевлённо поинтересовались:

— Ефимов, ты?

— Конечно, я. По голосу должна узнавать.

— Ага, главный человек в моей жизни.

— Что вы все такие вредные сегодня?

— Все — это кто?

Толя испустил театральный вздох.

— Да Саньке сейчас звонил. Грустная какая-то, вредничает.

— А чего ей радостной быть?

— Странный вопрос… Жизнь прекрасна, Алёна. Меня вот сейчас чуть заживо на стройке не погребли, а я всё равно полон энтузиазма, решимости не зря прожить этот день.

— Очень за тебя рада. У меня суббота проходит под флагом уборки, стирки и готовки.

— А сегодня суббота?

— Толя, я даже не знаю, ты меня больше удивляешь или бесишь.

— Ладно, ладно. Я чего звоню. Раз вы, девочки, такие уставшие и недовольные, предлагаю вечером отдохнуть. Давай, Алён, ты же у нас уникум в этом плане. Собирай всех, я угощаю.

— А чего это ты такой добрый?

— Ну, во-первых, потому что я по натуре такой, добрый и понимающий, просто вы не фига не цените и не замечаете. А во-вторых, я с некоторых пор… со вчерашнего дня, — уточнил Толя с лёгким трагизмом в голосе, — мужчина одинокий, нужна отдушина. Помогло бы напиться в компании хороших людей. Вот ты хороший человек?

— Ты чего, Лику кинул?

— Что значит, кинул? — возмутился он. — И, вообще, почему я?

Каравайцева ахнула и совершенно неприлично захохотала.

— Она тебя?! Вот это номер!

Ефимов откровенно скривился.

— Смейся, добрый человек, смейся. Я к ней, как другу, а она ржёт над чужой бедой.

— А у тебя беда? — Алёна продолжала веселиться.

А вот Толя посерьёзнел.

— Ты людей соберёшь?

— Кого именно?

— Только наших. Ты, я, Мишка… Санька, конечно. В общем, узким кругом.

— Лику приглашать?

— Ехидна ты, Каравайцева.

— Ага. Только я с мужем приду. Он меня одну после встречи одноклассников не отпускает никуда.

— Вот, — тут же поддакнул Толя, — соберёмся семейным кругом.

— Братец, блин, — фыркнула Алёна и, пообещав перезвонить, отключилась. А Толя, хлебнув ещё водички, поздравил себя с решением проблемы. В ком — в ком, а в Каравайцевой он не сомневался.

И правильно делал, потому что Алёна, проникнувшись идеей вечером отвлечься от домашних дел, отдохнуть после рабочей недели, к тому же за счёт Ефимова, развила просто бешеную активность, и спустя час смогла добиться согласия и обещания «быть» от нескольких человек, которые несколько минут назад ещё никуда не собирались. Лишь Мишка Стариков согласился сразу, без всяких раздумий. Сказал, что будет с женой, как только пристроит дочку на ночь тёще. Правда, не предупредив, позвонив ещё парочке человек, включая Новикова, и спустя этот самый час стало понятно, что компания собирается не совсем «семейная». Но после недолгого размышления, Алёна решила, что это не её проблема, никто Толю за язык не тянул. Угощает, так угощает.

Но труднее всего было уговорить Сашу. Та, как про Ефимова услышала, принялась отнекиваться.

— Не пойду, не хочу его видеть, и, вообще!.. — выдохнула Саша, а Каравайцева её перебила:

— Что вообще?

Саша из-за этого дурацкого вопроса окончательно из себя вышла.

— Ничего. Алён, ты на самом деле хочешь весь вечер умиляться над его страданиями?

— А почему нет? Я этого давно не видела. Пусть страдает. И тебе очень советую на это посмотреть.

— Почему мне? — осторожно переспросила Саша.

— Не знаю. Когда ещё мы такое увидим? — Хохотнула, после чего проговорила совсем другим голосом: — Не дури, Саня. Дело не в Ефимове. Надо иногда выбираться из дома, тем более в выходной. Встретимся все, посидим. Потанцуем, — едва ли не пропела Алёна. — Я столик в клубе забронировала, а не в ресторане. А то только жрём.

— Алёна!

— Что? Я серьёзно, то шашлыки, то рестораны. Пойдём танцевать, — безапелляционно заявила она, и добавив: — Мы заедем за тобой в семь, — отключилась.

Саша телефон на стол положила, а потом лицо руками закрыла. Раздумывала: засмеяться или зарыдать.

— Мам, ты чего? — Митька в комнату заглянул, вытащил из ушей наушники, а на неё смотрел с подозрением.

Саша поторопилась руки от лица убрать, а сыну улыбнуться.

— Ничего. Тётя Алёна приглашает на вечер… кхм, на памятный вечер.

— Что это значит?

— Что я вернусь поздно. Ты не против у бабушки переночевать?

Митька плечами пожал, но на неё продолжал смотреть с прищуром. Затем уличил:

— Ты не хочешь меня брать?

Саша притянула его к себе, а когда Митя устроился у неё под боком, провела рукой по отрастающим волосам, и в щёку поцеловала.

— Ты же знаешь, что я бы обязательно тебя взяла, если бы можно было. Ты же мой кавалер. Но это будет… вечер для взрослых.

Он голову закинул, в лицо ей заглянул.

— Пить будете?

Саша тут же перестала улыбаться, пальцем сыну погрозила.

— Не делай из матери пьяницу раньше времени. Хотя, с дядей Мишей и тётей Алёной всякое быть может.

Митька засмеялся, сунул в ухо наушник, а Саше благосклонно кивнул.

— Переночую у бабушки. Она мне обещала пончиков нажарить.

— Вот и хорошо. — Митя из комнаты вышел, а Саша, пользуясь тем, что сын не видит, на диван повалилась, уткнулась лицом в подушку и тихонько простонала сквозь зубы. А всё от проснувшегося волнения. Она пойдёт в этот клуб, она сядет с Ефимовым за один стол, будет пить за его беду и одиночество, наверное, о чём-то с ним разговаривать… Что ей надеть?!

Алёна с мужем заехали за ней на такси, как и обещали, в семь, и Каравайцева всю дорогу рассуждала о том, что в жизни всё-таки что-то не так, раз Лика опять бросила Ефимова. Ничего не меняется.

— Хотя, знаешь, судя по голосу, он не особо расстроен.

— Правда? — Саша негромко хмыкнула, не скрывая иронии, а смотрела при этом в окно. — Наверное, он окончательно обнаглел.

С переднего сидения обернулся муж Алёны, Виктор, мужчина внушительной комплекции, Саша истинно верила в то, что он с лёгкостью может погнуть рельсу, такие сильные у него руки были. Кстати, он и работал на железной дороге, начальником смены.

— Что вы к мужику пристали? Весь день его полощете. Ну, не прижился он с Ликой. А кто бы прижился? Это ж нервы железные надо иметь.

— Это тоже верно, — согласилась Алёна, а вот Саша взглянула на Виктора весьма красноречиво.

— Витя, ты просто его не знаешь. Они с Ликой — два сапога пара.

— Серьёзно? — Он заинтересованно глянул на жену, но та поддержать Сашу не спешила.

— Вот уж нет. Не знаю, за что ты на Толю так взъелась, но ещё недавно тебе его жалко было.

— Дура была.

Виктор впереди хохотнул и переглянулся с незнакомым таксистом.

— Нормальное женское состояние. — Мужчины улыбнулись, а Алёна потянулась и тюкнула муженька по макушке.

— Помолчи, умник. А то высадим тебя, и будешь дома жену дожидаться.

— Щаз, — проговорил он с выражением. — Ты мужнина жена. Я домой, и ты домой.

— Угрожаешь? Родной жене?

Саша снова отвернулась к окну, перепалка между мужем и женой совсем не забавляла. У неё было о чём подумать по дороге и о чём переживать. Расстегнула плащ и осторожно поправила вырез на кофточке. Даже глаза к своей груди опустила, пытаясь оценить. Как есть дура, вырядилась.

Ефимов их у входа в клуб встретил. Стоял на крыльце, курил, а как только их увидел, выходящих из такси, разулыбался, широко и довольно. Саше, при виде его довольной физиономии, захотелось сесть обратно в машину и уехать. Едва удержалась. Захлопнула дверь, но постаралась держаться позади неуёмной энергии Каравайцевой. Та на Толю налетела, с мужем того знакомила, затем за щёку Ефимова схватила, как маленького, в глаза заглянула. Поинтересовалась самочувствием. Ефимов сморщился, отшатнулся от неё.

— Не умру, — пообещал он, и, наконец, Сашу взглядом нашёл. Они глазами встретились, и Саша увидела такую степень злорадства и собственного превосходства, что захотелось Ефимова чем-нибудь треснуть. Треснуть не могла: воспитание не позволяло, силы не хватило бы, да и вряд ли бы дотянулась до его дурной головы, поэтому лишь презрительно отвернулась.

— Пойдёмте внутрь, Стариковы уже приехали, и Лёнька Иванов с женой.

— А Новиков? Он обещал быть.

Толя лишь плечами пожал.

— С ним Мишка контачит.

— В принципе, он даже не наш, что я переживаю?

— Вот именно.

Алёна подхватила Виктора под руку и деловито направилась к входу. А Толя с Сашей с глазу на глаз остались. Он улыбаться продолжал, а она хмурилась.

— Малыш, — начал он с подозрительным воодушевлением.

Но Саша лишь головой сурово качнула и посоветовала:

— Молчи.

Он покаянно опустил голову, направился вслед за ней в клуб, но молчал недолго. Спустя полминуты уже жаловаться принялся:

— Что я тебе сделал? Тебе совсем меня не жалко.

Саша не ответила, старалась гордо держать голову и с шага ни в коем случае не сбиться. А ведь Ефимов по пятам шёл, след в след. В какой-то момент, замешкавшись в дверях, даже дотронулся до неё, прихватил за талию. А затем помог плащ снять. Был галантен и учтив, и это навевало нешуточные подозрения.

В зале было шумно, музыка играла, люди танцевали, Саша вошла и остановилась на секунду, оглядываясь. За её спиной Толя остановился, но смотрел совсем не в зал, а её разглядывал. Потом наклонился к её уху и спросил:

— Тебе эту… кхм, кофточку, Лика подарила? Признайся честно.

Саша плечи расправила, подбородок вскинула, а этому нытику сказала:

— Признаюсь честно. Купила сама.

— Убиться. Малыш точно вырос.

Дальнейших рассуждений Саша ждать не стала, поспешила догнать подругу и заулыбалась, увидев за столиком друзей. Стариков поднялся им навстречу, руки раскинул, но это был явно не приветственный жест.

— Наконец-то. Как всегда, как собираемся — вы последними явитесь.

— Интересный такой, — возмутилась Алёна. — Нас же с Сашкой двое, нам в два раза больше времени нужно.

Несмотря на его бурчание, его сначала Каравайцева в щёку поцеловала, потом он к Саше наклонился, а Мишина жена его за руку дёрнула.

— Сядь уже, ворчун.

— Все собрались наконец-то, — порадовался Толя. — Давайте уже выпьем.

Он за стол сел, рядом с Сашей, той даже подвинуться пришлось. Он сел, прижался плечом к её плечу, а она уставилась на него с подозрением. Но Толя как скала — внимания на её возмущение никакого не обратил. А Саша решила, что если сама на него будет смотреть, не отрываясь, даже если и возмущённо, то наведёт присутствующих на ненужные мысли. Поэтому отвернулась.

— Выпьем, — поддержал его Стариков, разливая водку. — Не чокаясь, за Толькину неудачу.

За столом посмеялись, а Ефимов скривился.

— Друг называется. — Фыркнул, хмыкнул, потом у Саши спросил: — Ты водку будешь?

— Нет.

— Точно?

Она взглянула на него с подозрением.

— Не буду водку.

— Хорошо, — тут же пошёл он напопятный. — Девчонки, кому что заказать? — А затем и из-за стола поднялся. — Официантку не дождёшься, так что я сам.

Иванов хмыкнул, глядя ему вслед.

— Чего-то Толян темнит.

— В смысле?

— Рожа слишком довольная. Для брошенного.

Саша кашлянула и отвернулась. Смотрела на танцующих, но на самом деле пыталась увидеть барную стойку, где Толя коктейли заказывал. То, что он темнит, она ещё вчера поняла.

— Я договорился, нам теперь будут коктейли подносить, как на конвейере, — оповестил он, когда вернулся.

— Ты споить всех собираешься? — шикнула на него Саша, когда он рядом сел.

Толя сделал круглые глаза, и в противовес своему удивлению, сказал ей:

— Не всех.

Забыв про своё намерение не чокаться, все зашумели, принялись тянуться друг к другу с рюмками и бокалами, вслух порадовались свободному вечеру и предложили забыть о проблемах и сегодня просто отдохнуть.

— Детей по бабушкам рассовали, а сами пьём, — хмыкнул Стариков. — Отличный вечер.

Его жена, Марина, смерила супруга многозначительным взглядом.

— А тебе бы лишь выпить. Единственная радость.

— Ой, Мариш, не начинай, — пожаловался Миша, но его перебила Каравайцева, правда, поддержала не его, а его жену.

— Правильно, правильно, Марин. Самим бы только отдохнуть где на стороне, а нам даже с ними нельзя. Мой, вообще, грозился меня дома запереть…

Толя улыбался, наблюдая за всеми и слушая их супружеские перепалки, потом снова на Сашу посмотрел. Руку на спинке диванчика, на котором они сидели, вытянул. Заметил, как она покосилась на него.

— Сань, ну не злись на меня.

— Я не злюсь.

Он чуть съехал на сидении, напрямую на Сашу не смотрел, чтобы внимания к их разговору не привлекать, а сам продолжал:

— Малыш, ты мне врёшь. Хотя, я тебя ничуть не виню.

— Ты меня? — Саша даже рот открыла от изумления.

Толя посмотрел на неё.

— Конечно. Я сам знаю, каким бываю… свином. И, вообще, мне порой не хватает выдержки, манер…

— Совести, — подсказала ему Саша.

Ефимов тут же уши навострил, разговор всё же завязывался, хоть и не в той обстановке.

— Совесть у меня есть, — заверил он, — просто я забываю ею пользоваться. — Подвинул ей бокал с коктейлем. — Выпей.

Саша посмотрела на свой бокал в сомнении, на белый мутный, похожий на сгущёнку, напиток в нём. Толя правильно расценил вопрос в её глазах и подсказал:

— «Белый русский». Тебе не понравился? Закажем другое. Хотя, я подумал, что тебе точно понравится.

— Почему?

— Ты же водку не пьёшь. Ты маленькая, осторожная и очень боишься показаться в глупом свете. Разве я не прав?

Под его взглядом, ему назло, Саша взяла бокал и выпила до дна. После чего кивнула:

— Прав. Я маленькая и люблю сладкое. Что с меня взять?

Он улыбнулся на её возмущение, потом жестом подозвал официантку.

— Коктейли нам обновите.

Отправляться танцевать никто не спешил, несмотря на заводную музыку, после второй рюмки посыпались истории из общей студенческой жизни, все смеялись, вспоминали, перебивали друг друга, снова выпивали. Мужчины довольно быстро уговорили бутылку водки, окончательно расслабились, девушкам коктейли подносили, и Саше, кстати, приносили самые маленькие порции. Маринка Старикова «Мартини» пила, Алёна и жена Иванова и вовсе что-то цветное и неизвестно из чего намешанное, с зонтиками и дольками лимона, а вот Саше приносили небольшие пузатые бокальчики, и сам коктейль был сладкий, по вкусу на самом деле, напоминающий сгущёнку. Ефимов к ней с разговорами больше не лез, только руку практически не убирал, и она со спинки дивана пару раз соскальзывала на Сашино плечо. Она плечом дёргала, но Толя внимания не обращал. И спустя час Саша начала приходить к выводу, что у неё паранойя. Она пытается поймать его на чём-то неприличном, излишнем, по отношению ней, что само по себе не укладывается в голове, по крайней мере, в её голове, а Толя лишь пьёт, смеётся и, кажется, вполне искренне наслаждается вечером. Лишь время от времени останавливает на ней свой взгляд. И этот взгляд казался Саше чересчур серьёзным.

Конечно, ей было невдомёк, что эта серьёзность возникала в Толе по одной-единственной причине. Потому что всякий раз, поворачивая голову и глядя на Сашу, он невольно утыкался взглядом в вырез на её груди. И каждый раз Ефимова начинало разрывать от нехватки воздуха. А ещё гадал: специально она или на самом деле не понимает?.. Надо было догадаться так одеться. Он подобного за Сашей не подозревал. Раньше она не была склонна к провокациям подобного рода, а сейчас они всегда встречались при таких обстоятельствах, что подобные наряды уместны не были. А вот сегодня Саня решила под дых ударить. Толя на всякий случай пригляделся к мужчинам за столом, но никто на Сашину грудь не пялился, он один. Или привыкли? С ними-то она сколько лет общается. А его перед фактом поставили. И этот факт его припечатал, надо сказать.

Ненавязчиво придвинул к ней бокал.

— Выпей со мной. — Толя наполнил свою рюмку и дождался пока Саша свой бокал возьмёт. Чокнулся с ней. — Давай малыш, выпьем… за то, чтобы всё было хорошо.

— Что именно?

— Всё, — веско ответил он. — Пей, и идём танцевать. — И прежде чем Саша начала отказываться, повторил для всех: — Давайте, пьём и идём танцевать. Опять здесь уселись — пожрать да выпить.

— Да, да, Толя, ты прав. — Алёна допила свой коктейль, сунула в рот тарталетку и поднялась, пританцовывая. — Пойдёмте, я хочу танцевать.

— Пойдём. — Толя Сашу за руку взял и поднялся.

А вот её ожидало неприятное открытие. Как только встала, так и почувствовала, как её в сторону повело. Саша даже замерла, прислушиваясь к себе и моргая, перед глазами какая-то пелена встала. Ефимов её поддержал, обхватил рукой за талию и к себе прижал. Они переждали, пока мимо них все прошли, и тогда Толя к Саше наклонился и спросил:

— Малыш, ты как?

— Я опьянела, — призналась она. Вздохнула, позволила себе на секунду-другую привалиться к крепкому мужскому телу, но затем встряхнулась, нос вздёрнула и сделала шаг. Ефимов хоть и продолжал её поддерживать, но похвалил:

— Вот это моя девочка. Сейчас весь алкоголь выветрится.

Люди вокруг не просто танцевали, некоторые попросту скакали и резвились, как дети, вот например Стариков. Саша посмеялась над ним, протискиваясь в круг танцующих, а потом её развернули и прижали, опять же к мужскому телу. На зажигательный танец это было похоже мало, но Саша не была уверена, что в данный момент способна на это. Голова кружилась, ноги, как ватные, она никак не могла сделать глубокий вдох, и то, что Ефимов её поддерживал, очень помогало. А он не просто поддерживал, он её к себе придвинул, обнял, а потом даже наклонился, чтобы в глаза ей посмотреть.

— Ты стоишь?

— Нет.

Он засмеялся, говорить дальше было невозможно, слишком громкая музыка, и поэтому Саше ничего не оставалось, как позволить ему взять инициативу на себя. Но спустя несколько минут Саша его всё-таки оттолкнула и попыталась танцевать самостоятельно. Даже к Алёнке присоединилась, ответила улыбкой на её задорную улыбку и стукнула Толю по руке, когда тот её снова обнял, притягивая к себе. Правда, эффекта это никакого не возымело. А Саша неожиданно развеселилась. Танцевала, закрыв глаза, сознание совершенно чистое, лёгкость пришла, она кружилась и смеялась вместе с Алёной и Мариной.

— Девочки, коктейли! — оповестил их Толя через некоторое время. Сунул в руки по бокалу, а Каравайцева ему пальцем погрозила, но выпила. Выпила и отвернулась, а Толя Саше бокал прямо к губам поднёс. Улыбнулся, наклонился к ней, и пока Саша делала глоток за глотком, что-то на ухо ей проговорил, перед этим скользнув губами по её щеке.

— Ничего не слышу! — прокричала она.

— Давай на воздух выйдем, — повторил он громче, — ты упадёшь сейчас.

— А зачем ты меня поишь?

— Вкусно же, — якобы удивился он.

Протискиваясь мимо танцующих, Толю кто-то за руку схватил.

— Вы куда? — спросил Иванов.

Он рукой махнул.

— Подышим.

Оказавшись за пределами клубного зала, Саша голову назад закинула, глаза закрыла и, наконец, сделала вдох. Воздух даже в холле показался ей свежим и прохладным. Откинулась на мужское плечо, широкие горячие ладони прошлись по её бокам, остановились на животе, а сам Толя наклонился и прижался губами к её щеке.

— Сашка…

Она сглотнула, снова глаза закрыла.

— Как же я на тебя злюсь, ты бы только знал.

Он глухо хохотнул.

— Что сделать, если я такой дурак.

— Ты дурак, — подтвердила она, правда, голос при этом дрогнул. Но не от сомнений, а от недостатка силы.

Толя улыбнулся, покрепче её обнял, подхватил за талию и от пола приподнял. Поднял, как пушинку и отнёс в сторонку, к пустующему диванчику за кадками с искусственными фикусами. Саша с облечением на кожаный диван опустилась, а Ефимов перед ней на корточки присел. Смотрел ей в лицо и улыбался.

— Сань, впервые тебя пьяной вижу.

— Да? Нравится?

— Это необычно.

Она оттолкнула его голову, Толя, будучи сам не слишком трезвым, едва назад не повалился. Успел ухватиться за подлокотник дивана. А Сашу, хоть и в шутку, отругал:

— Чего делаешь? Хочешь, чтобы все поняли, насколько мы пьяные?

— А ты пьяный?

— Не критически, но…

Саша вдруг за подбородок его схватила, заставляя смотреть ей в глаза. Он и без того смотрел. Потом на колени встал, чтобы равновесие снова не потерять, а сам к Сашиным губам потянулся. Она даже не подумала глаза закрыть. Он целовал её, а она на него смотрела. И он на неё смотрел, и поэтому поцелуй получался глупым и невыразительным. А хотелось другого, весь вечер хотелось, который день, неделю…

Толя поцелуй прервал и прижался лбом к её плечу. Потом обнял её и всё-таки дождался того, что Саша сама к нему прильнула, обняла, вздохнула именно так, как он ждал — тихо, сдаваясь и усмиряя все свои сомнения и ту самую злость. И вот сейчас её уже можно было целовать. Целовать по-настоящему, обхватив ладонью её затылок, наверняка портя причёску, раздвигая языком губы и не позволяя опомниться. А у Саши от поцелуя голова ещё больше закружилась, она в Толины плечи вцепилась. Задохнулась, голову назад откинула, а этот негодяй носом ей в декольте уткнулся, и задышал, жарко и сбивчиво. Руками её обхватил.

— Сашка, ты такая красивая стала. Тебя как будто для меня лепили.

Саша, даже будучи пьяной, поняла, что он чересчур разошёлся, руки его от своей груди оттолкнула, отодвинуться попыталась, но вышло не совсем удачно, лишь повалилась на диванные подушки, а руки Ефимова съехали на её бёдра. Саша принялась крутиться, стараясь избавиться от его прикосновений, сказала:

— Не для тебя.

Он усмехнулся.

— Посмотрим.

На ноги поднялся, едва заметно покачнулся, потом руки ей протянул.

— Вставай, звезда моя.

Помощь она его приняла, пришлось принять. Толя её с дивана сдёрнул, но Саша его на всякий случай предупредила:

— Я не дура.

Ефимов изобразил изумление.

— Я так не думаю. Ты, вообще, самая умная. — Он прядь волос с её щеки смахнул, сделал попытку наклониться к ней, чтобы поцеловать, Саша отклонилась, и ровно в этот момент за его спиной послышался весёлый голос Старикова.

— Что это вы тут делаете?

Толя обернулся и недовольно на него посмотрел.

— Разговариваем. Не видно?

Миша ухмыльнулся, а Саша руку к нему протянула.

— Миша, забери меня, у меня сил не хватает от него сбежать.

Толя приятелю улыбнулся.

— Она даже не старалась.

Саша по руке его стукнула.

— Я старалась! — Взяла Старикова под руку, а Ефимову совершенно глупо, по-детски, язык показала. Тот же смотрел на неё, как волк, у которого из-под носа добычу увели, но он уверен, что это ненадолго. Мало того, уверен, что жертва сама поспешит обратно, ему в руки. Надо лишь подождать немного.

А можно и не ждать. Можно вернуться в зал, тяжело опуститься на диванчик рядом с Сашкой, прижаться к её боку и улыбнуться как ни в чём не бывало.

— Так, ещё тост. Ещё тост, — оглушил всех своим голосом Стариков.

— За любовь, — с лёгкостью перекричала его Алёна.

Саша от её крика поморщилась, инстинктивно отодвинулась и оказалась в кольце рук Ефимова. Тот сделал вид, что ничего не произошло, за плечи её приобнял, другой бокал подал, и свою рюмку поднять не забыл. В глаза Саше посмотрел и нагло заявил:

— За любовь, малыш.

— Ненавижу тебя, — проговорила она одними губами и только для него. А он зубами клацнул, и тут же отвлёкся на официантку, подошедшую к их столу. — Девушка, нам ещё «Белый русский».

Девушка ему улыбнулась.

— Одну минуту.

Саша как раз допила коктейль, облизнула губы и спросила:

— А из чего его делают?

Ефимов вдруг поцеловал её в лоб.

— Из кофейного ликёра и сливок.

— Правда? — удивилась Саша, чувствуя, что в голове снова начинает шуметь. Но не могла не признать: — Вкусно.

— Рад, что тебе нравится.

— Ты водку забыл, — подсказал Иванов, Толя тут же посмотрел на него и сделал страшные глаза, приказывая заткнуться.

Саша же нахмурилась, кончик носа потёрла.

— Водка?

— Лёня говорит, что я выпить забыл. — И ради конспирации Толя махнул вторую рюмку подряд.

— Надо потанцевать, чтобы проветриться, — вспомнила Саша. Ефимов согласно кивнул, потом его рука опустилась на её бедро, правда, незаметно для остальных, и подтянула Сашу ближе к его телу.

— Сейчас пойдём танцевать. Съешь что-нибудь.

Окончание вечера в памяти у Саши не отложилось. Вроде и не стёрлось, помнилось, что всё-таки танцевали все вместе, хохотали, с чем-то друг друга поздравляли и обещали встречаться часто-часто, а потом припомнила, что обещали уже, когда расставались, на стоянке такси. Кто-то уезжал, кто-то кому-то рукой вслед махал, Саша помнила, что расцеловалась с Каравайцевой, расцеловалась странно сердечно, потому что они перед этим едва ли не всплакнули, правда, что был за повод, уже точно не вспомнит ни за что. А следующее, что помнила, это как Толя обнял её на заднем сидении такси, прижался щекой к её макушке, и она, кажется, заснула. Обняла его, щекой к его груди прижалась и заснула, а Толя едва ощутимо волосы её перебирал. Смотрел в окно, на огни фонарей вдоль дороги, и вдыхал аромат приятных лёгких духов.

Вечер прошёл весьма любопытно.

А поутру они проснулись. То есть, это Саша проснулась первой и совсем не поутру, но прежде чем это выяснилось, прошло достаточно много времени. Она сначала вздохнула, вырываясь из сна, потом попыталась глаза открыть, долго моргала, не понимая, что у неё с лицом случилось, раз веки никак не желают подниматься. А когда глаза всё-таки открыла, пустым взглядом уставилась за окно. За ним был мрак и серость, поэтому сколько времени — не совсем понятно. Саша лежала, как ей показалось долго, дышала, в тяжёлой голове ни единой мысли, хотела уже снова глаза закрыть и заснуть, но к ней начали возвращаться чувства и ощущения, а также слух, стопроцентное зрение и обоняние. Шевельнуться ещё страшно было, но уже поняла, что она дома, она не одна, что за её спиной кто-то есть, кто-то большой и горячий, потому что ей жарко, и дышит на неё, а ещё от него тянет очень знакомым резковатым одеколоном. Чтобы переварить всё это и принять, понадобилась ещё пара минут. Саша уже всё понимала (кроме того, как подобное получиться могло), знала, что за её спиной Ефимов спит, причём её одной рукой обнимает, дышит ей в шею, ей даже оборачиваться не нужно было, чтобы его видеть. Но лежать так долго, зажмурившись от потрясения и с колотящимся сердцем, было невозможно, и в какой-то момент она поняла, что у неё бок заныл, и очень захотелось сменить позу. Но это означало окончательное возвращение к реальности.

Прежде чем повернуться, осторожно себя ощупала. Она была раздета до белья, к тому же на руку Ефимова на своём животе наткнулась. Ну, по крайней мере, она не голая. Осторожно пошевелилась, перевернулась на спину и теперь замерла в такой позе. Голову повернула и оказалась с Толей нос к носу. Он спал, дышал ровно и глубоко, на щеках щетина проступила. А у Саши в горле ком и жар по всему телу. Зажмурилась. Словно Ефимов мог раствориться, как похмельная дымка. Он и не подумал. Что совсем не удивительно, зная его наглость и упрямство.

И вот только тогда, только тогда Саше пришло в голову на часы посмотреть. Нахмурилась, вглядываясь и пытаясь осознать. Потом ужаснулась. Полдень. Интуитивно дёрнулась, собираясь вскочить, это движение отозвалось острой болью в голове, и Саша даже застонала. Всё-таки села и за голову схватилась. Толина рука соскользнула на её бедро, но было уже не до этого. Боль запульсировала в висках, в глазах потемнело, и Саша замерла, пережидая. Даже не почувствовала, что рука Ефимова больше её не касается. А он потянулся, разбуженный ею, руки на подушку закинул и зевнул. Глаза потёр, прежде чем их открыть.

— Ты проснулась?

— Нет, — очень осторожно проговорила Саша, всё ещё держась за голову. — Надеюсь, что ещё сплю.

Ефимов усмехнулся, ещё в полусне. Потом руку протянул и Сашу по спине погладил. Глаза открыл, разглядывая то, чего касались его пальцы. Узкую спину, тёмные волосы, падающие на плечи, лиловое кружево бюстгальтера. Толя ещё пальцем его зацепил, но Саша тут же плечи расправила, отстраняясь. Лицо руками потёрла, и волосы с лица отвела.

— Уже полдень, — проговорила она, вставая с постели. Ноги были ватные и непослушные, Саша секунду обретала равновесие, потом огляделась, отыскивая взглядом халат. Его, конечно же, поблизости не оказалось, как и какой-либо другой одежды. В памяти не осталось ничего о том, как она вернулась домой, как разделась и легла в кровать. И сейчас об этом лучше не думать.

— Не мудрено, — отозвался Толя и снова зевнул. — Мы в три приехали.

— В три? Что мы делали до трёх? — Саша уже успела позабыть о том, что стоит перед ним в одном белье. Стояла и пыталась соображать. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми.

— Пили, — ответил Ефимов и сам же поморщился, вспомнив об этом. На постели сел и упёрся локтями в колени, волосы взъерошил. На Сашу посмотрел. — Саш, ложись в постель. Воскресенье же.

— С ума сошёл? Митька скоро придёт. — Она всё-таки собралась с силами и прошла мимо постели, так и не придумав чем прикрыться, и только услышала, как Толя рухнул обратно на подушки и, кажется, издал короткий стон. У двери споткнулась о джинсы Ефимова, сваленные кучей. Господи, что она натворила? Закрылась в ванной, пустила воду, а пока присела на бортик и глаза закрыла. Пытаясь для себя принять тот факт, что в её постели Толя… Что они вчера натворили? Что она натворила? Ведь обещала, клялась себе, что близко не подпустит… У него перерыв в отношениях с Ликой, и опять подвернулась она. Не в первый же раз, правильно? Не в первый, и опять на те же грабли.

Какая же дура.

— Я, кажется, телефон потерял, — сообщил из-за двери Толя. — Вот ведь…

— Пить надо меньше, — огрызнулась Саша. Встала, посмотрела на себя в зеркало и невольно поморщилась. Макияж разъехался, волосы всклокочены, и, вообще, физиономия несчастная. А за дверью Ефимов, который топает, как слон.

Толя на самом деле топал, был недоволен потерей телефона, это сулило некоторые проблемы, а ещё маялся с похмелья. Оно было не сильным, не смертельным, какое он несколько раз в своей жизни переживал, но всё равно ничего приятного. Без конца тёр лицо, вздыхал и морщился, когда в голове усиливался звон, похожий на колокольный. Добрёл до кухни, огляделся, потом умылся в раковине. Выпил пол графина воды, и вот тогда уже вздохнул, чувствуя себя более-менее живым. Потёр колючий подбородок, дотянулся до дверцы холодильника, потянул на себя и после секундной паузы, оглядев полки, пробормотал:

— Благодарю тебя, Господи.

К тому моменту, как Саша из ванной вышла, Ефимов уже штаны натянул, но выглядел всё ещё помятым. Но на Сашу, в шёлковом халатике, взглянул с явным намёком. Улыбнулся и даже позволил себе хмыкнуть, чего она, надо сказать, не оценила. Одарила его острым, как бритва, взглядом, и отвернулась. Открыла шкаф, лихорадочно соображая, что ей надеть. Но в какой-то момент не утерпела и поинтересовалась:

— Чему ты радуешься, не расскажешь?

— Я не радуюсь, — воспротивился он. На постель сел и подушку себе под спину подсунул. Сашу разглядывал. — Пытаюсь пережить недоброе утро. И не ворчу, как некоторые.

Саша обернулась на него, оценила вольготную позу, и вспыхнула, встретив Толин взгляд. И ляпнула:

— Я ничего не помню, так и знай.

Он засмеялся.

— Врёшь.

Она ещё сильнее покраснела, аж уши защипало. Отвернулась от него, вытащила из шкафа джинсы и футболку, и к себе прижала.

— Толя, чего ты добиваешься?

Улыбка на его губах померкла, Ефимов даже руками развёл после секундного раздумья.

— Ничего я не добиваюсь, Саш. Просто не хочу, чтобы ты создала в своём воображении трагедию.

— Нет никакой трагедии, — воспротивилась она. — Посидели, выпили, тебя пожалели — не впервой.

— Это точно.

— Вот-вот, — поддакнула Саша. — И ничего воображать я точно не собираюсь, а уж тем более из-за этого страдать. Так что, вставай с постели, убирай одеяло и подушки в шкаф и иди в душ.

Толя хмыкнул.

— А потом?

— А потом… — Саше каждое слово с трудом давалось, точнее, с трудом на ум приходило, от усилий аж мутило. — Потом я накормлю тебя завтраком, и ты поедешь домой.

— Малыш.

Она просверлила его взглядом.

— Ещё раз это произнесёшь, и я тебя точно убью. Иди в душ.

— Иду. Свирепая женщина.

Нужно было побыстрее накормить Ефимова завтраком и отправить восвояси. Сама Саша на еду смотреть этим утром не могла, только кофе поторопилась выпить, и буквально заставила себя откусить от бутерброда. Знала, что нужно себя перебороть и вскоре станет легче, сколько раз об этом от Старикова слышала, который страдал с похмелья с завидной регулярностью. Но больше, чем на один укус её не хватило. Положила бутерброд на тарелку и допила кофе. Зажмурилась, чувствуя, как в висках кровь стучит.

— Плохо тебе? — спросил Толя, подойдя сзади и обнимая. Вздохнул ей на ухо, а Саша в волнении подумала о том, что от Ефимова её зубной пастой и мылом пахнет. Это было неправильно и совершенно лишним. Не хватало ещё к нему привыкнуть. Но просто взять и освободиться от его объятия, оттолкнуть, не смогла. Он губами к её волосам прижался, её обнимал, достаточно крепко, а Саша боялась думать о том, что это значит. В его исполнении этим утром.

— Голова болит, — призналась она.

Толя её волосы ладонью пригладил, разглядывал скромную серёжку в её ухе. После чего заверил:

— Пройдёт.

— Знаю, что пройдёт.

Его руки остановились на её талии, сжали, а Саша, осознав, что его пальцы сжимаются чересчур крепко, сделала попытку вырваться. Решив подкупить:

— Ты завтракать будешь?

— Конечно, буду. На мой аппетит похмелье не влияет.

— На твой аппетит ничего не влияет, — не удержалась она. — Даже приступ аппендицита, я помню.

Толя усмехнулся.

— Что поделаешь. — Он за стол сел, взял бутерброд, а Саша перед ним тарелку с яичницей поставила. Яичница была большая, как луна, с зеленью, помидорами и кусочками болгарского перца. Ефимов потянул носом запах, что от неё исходил, и от удовольствия даже зажмурился. — Давно я нормально не завтракал.

— С таким аппетитом надо бы самому учиться готовить.

— Времени нет. Но себе зарок дал: вот уйду на пенсию, и буду учиться кулинарным премудростям. — Толя глаза поднял и улыбнулся широко.

Саша же только кивнула.

— Смешно.

— Почему? Совершенно не смеюсь.

— Толя, ешь. — Она снова взглянула на часы.

— Когда он придёт?

— Я позвоню тёте…

— Так звони.

Саша остановила на нём выразительный взгляд. Ефимов с аппетитом жевал, что совсем не помешало ему весело хохотнуть под её взглядом.

— Малыш, мы вроде оба взрослые люди.

Саша заварила себе чай, сделала осторожный глоток, откровенно избегала Толиного взгляда.

— И что это значит? В твоей версии?

Он разглядывал её в упор, жевал и молчал. Достаточно долго молчал.

— Сань, ты мне нравишься.

Она усмехнулась, смотрела за окно, а не на него.

— И что я должна сделать сейчас? Упасть тебе в ноги?

Толя прожевал, вилку отложил и носом повёл, недовольно.

— Саша, ну перестань. Я тебе вчера сказал, что всё… Поклялся тебе.

Саша со стуком поставила чашку на стол.

— Мне какое до этого дело?! Мне всё равно, Толя! Я больше не буду участвовать в этом! У вас всё, у вас не всё, а я — когда ты оголодаешь или заскучаешь!

Она хотела пройти мимо него, выйти из кухни, но Толя успел её перехватить. Обхватил сильной рукой поперёк талии и довольно легко усадил её к себе на колени. Саша от бессилия даже по плечу его стукнула и с неподдельной злостью ему в лицо уставилась.

— Отпусти.

Он тоже на неё смотрел, потом руку поднял, волосы ей за ухо заправил.

— Имеешь право злиться. И даже ненавидеть.

Он едва заметно кивнула.

— Имею.

— Ну и пусть. Я же не спорю. — Толя голову опустил и прижался лбом к её груди. И почти тут же улыбнулся. — А сердце-то как бьётся.

То, что он поймал её на волнении, показалось обидным, и Саша его голову попыталась оттолкнуть.

— Перестань. — А когда ей это не удалось, выдохнула: — Не нужен ты мне.

— Врёшь. Как раз я тебе и нужен.

Саша зло рассмеялась.

— Ты просто невыносим.

— Бываю и таким, — не стал он спорить. За подбородок её взял, и Саше пришлось смотреть ему в лицо. — Сань, поверь мне один раз.

— Почему?

— Потому что, — сказал он и на этом запнулся. Саша вопросительно вздёрнула брови, его ответа ожидая, а Толя снова её погладил, слова подбирая.

— Хороший ответ, — похвалила она, так ничего и не дождавшись.

— У меня есть ещё один, — сознался он, — более конкретный.

А Саша, осознав, да и почувствовав, что он в виду имеет, с колен его поторопилась вскочить.

— Идиот.

— Чего идиот-то? — возмутился он. — Это естественная реакция моего тела на твоё. Весьма показательная, кстати.

— Да, да. У тебя такая реакция на всех женщин вокруг.

— Малыш, ты мне льстишь. Мне уже давно не двадцать. И даже не двадцать пять.

Саша в негодовании ткнула пальцем в его тарелку.

— Ешь и иди домой.

— И чего мне там делать?

— Понятия не имею. И мне всё равно.

— Ты злая.

— Да. — Она принялась загибать пальцы. — Злая, свирепая, обидчивая и злопамятная. Тебе такая не нужна.

— Нужна, — подумав, сказал Толя.

— Хватит мне врать!

Саша всё-таки вышла из кухни, ушла в комнату, принялась порядок наводить. На скорую руку, но Митя ничего заметить не должен был. Ефимов в комнате появился спустя пару минут, видимо, поразмыслив над тем, что сказать ей собирается. И заговорил без намёка на веселье или насмешку.

— Сань, я о тебе весь месяц думаю.

Она не ответила, лишь усмехнулась в сторону. А Толя продолжал:

— Я серьёзно. Да послушай ты меня! — Он отобрал у неё подушку, за плечи взял и в глаза заглянул. — Я прошу тебя, дай мне шанс. Понимаю, что не заслужил, понимаю, что верить мне, у тебя оснований нет, но…

— Что? — переспросила Саша.

— Я тебя хочу, — сказал он в лоб.

Это не впечатлило, не удивило, но привело в растерянность. Саша сглотнула, глаза отвела и опустилась бы на диван, если бы Ефимов её отпустил. Но он продолжал держать её за плечи.

— Я как увидел тебя в тот первый вечер… Саш, я только о тебе и думаю. И да, знаю, что ты мне скажешь, про Лику… Всё знаю, и ты права. Мне нужен был этот месяц. Как хочешь меня назови: сволочью, идиотом, но, Сашка, — он прижался лбом к её лбу, — я так тебя хочу.

Она не стала больше кричать, ругаться с ним, спорить. Аккуратно освободилась от его рук, только кашлянула нервно.

— Ты уедешь скоро.

— Ну, не гони ты лошадей. Уедешь, не уедешь. Тебе больше нечего мне сказать?

Она коротко качнула головой.

— Почему?

— Ты не поймёшь, Толя.

Он криво усмехнулся.

— Так, да?

— Да. — Глянула на него снизу и в горячности выдохнула: — У меня ребёнок. Это у тебя, — Саша рукой взмахнула, — взыграло. Ты можешь себе это позволить. А я — нет. И твоё «уедешь — не уедешь» меня не устраивает. С этим к Лике.

— Ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Сейчас я хочу только одного — чтобы ты ушёл. Тебе не в чем мне клясться. — Она отошла от него, потом вернулась и сказала: — Мне тоже давно не двадцать. Это я тогда верила, что в одно прекрасное утро проснусь с тобой в одной постели, и всё будет замечательно, всю оставшуюся жизнь. Извини, повзрослела. Так что, сегодняшнее утро не в счёт.

Саша повернулась к нему спиной, но чувствовала, что Толя по-прежнему стоит позади неё, и своей внушительностью давит, да и взгляд, что он упёр ей в затылок, был прямой, как выстрел. В молчании прошла пара минут. Ефимов в кресле устроился, наблюдал за ней и молчал. Саше показалось, что не выдержит. Заорёт или швырнёт в него чем-нибудь, но он опередил, заговорил.

— Ты права. Ты во всём права. — Руками по подлокотникам ударил, поднялся. — Сегодняшнее утро не в счёт. В зачёт пойдёт следующее, договорились?

— Рада за твою уверенность и самооценку. Мне бы такую.

Толя усмехнулся, подошёл к ней и поцеловал в макушку. Пообещал:

— Я с тобой поделюсь.

Саша обернулась через плечо, глянула с подозрением:

— Ты что-то задумал?

— Нет, — тут же отказался он. — Я сказал, что ты права. А я упрямый, буду добиваться.

— Чего добиваться, Толя? — воскликнула она, но Ефимов лишь улыбнулся. И следом поинтересовался:

— Ты точно мой телефон не видела?

— Не видела! — разозлилась она.

— А твой где, я позвоню.

Саша отмахнулась от него, не желая сейчас даже о таких мелочах, как телефоны, с ним разговаривать. А Ефимов огляделся в её комнате, вышел на кухню, потом дверь в маленькую комнату, в которой Митька жил, открыл. Стопроцентно сказать, заходил ли он сюда вчера, не мог, но проверить решил. Потому что телефон было жалко. И не столько телефон, фиг бы с ним, жалко было симку и контакты многочисленные, на неё забитые. Как думал, сколько восстанавливать придется, мороз по коже.

Комната была поистине мальчишеская. Со спортивным уголком, правда, весьма малогабаритным, с двухъярусной кроватью почему-то и с плакатами на стенах. Толя поневоле заинтересовался, разглядывал всё, в том числе и плакаты. С них смотрели не певцы и актёры, а спортсмены, киношные герои, а с одного даже президент. Это удивило немного, Ефимов усмехнулся, обратил внимание на письменный стол, со стопкой учебников и тетрадей на краю. На стене рядом что-то наляпано, какие-то наклейки и фотографии, мягких игрушек самый минимум. На подоконнике сидел одинокий плюшевый медведь, а на верхней полке кровати, с краю, жутко страшный клоун: зеленые волосы торчком, красный нос и безумная улыбка. Кошмар. Зато у стены огромная корзина, но и не корзина, что-то среднее, возможно, когда-то она служила манежем для маленького Мити, доверху наполненная машинами, деталями от конструктора и руками-ногами каких-то роботов или чего-то вроде того. В общем, стопроцентно мальчишеская комната. С определённым набором хлама, понятным только особям мужского пола, и нужных вещей, перемежающихся с тем, что необходимо для учёбы.

Ефимов подошёл к письменному столу, осмотрел его внимательно, надеясь увидеть свой телефон, но вместо него остановил взгляд на крупных фотографиях в рамках, развешанных на стене прямо над столом. Все они были школьными, заказными, на некоторых Митя был в причудливых костюмах — на одной в форме мушкетёра, на другой в матроске, вид имел бравый. Улыбался, а глаза смеялись. Не детский взгляд, отстранённо отметил про себя Толя. Но это было последнее, что он отметил. Он смотрел на мальчика на фотографиях и будто впервые его видел. На фото он не был коротко стриженным, да и сама поза была интуитивно знакома. У него самого, как и любого ребёнка в нашей стране, подобных фотографий была не одна, и даже не две. Но дело не в этом. Дело было в том, что кучерявый, полный энергии мальчишка на этих фотографиях, подозрительно смахивал… на него. А на одном из снимков, новогодних, в углу, красочными буквами значилось: 2013 год, 8 лет. Ефимов как зачарованный смотрел на эти цифры. Голова уже не болела, но была тяжёлая, к тому же разговор с Сашей всё-таки взбудоражил, как не храбрись, и поэтому так запросто осознать, переварить…

— Ты что делаешь?

Он обернулся, посмотрел на Сашу, и вся нужда оправдываться пропала. Первое, что он заметил, это панику в Сашином взгляде. И вместо байки про телефон, просто ткнул пальцем в фотографию с датой.

— Ему восемь? Лика сказала, что семь.

Саша молчала, и в эту минуту не чувствовала, что сердце стучит или из груди выпрыгивает. Оно просто замерло. От страха, от ужаса, от непонимания, как себя вести и что говорить. Как заставить себя рассмеяться, изумиться Толиному вопросу, просто что-то сказать и то сил в себе не находила. На Ефимова смотрела и понимала, что он не отмахнётся от своего вопроса. Он смотрит на неё пытливо, и его лицо всё больше каменеет.

— Саша, что ты молчишь?

Она до боли вцепилась в дверную ручку. Взгляд заметался, а когда Толя сделал к ней решительный шаг, голову вскинула и взглянула на него с вызовом.

— Ты собирался уходить.

— Я жду ответа.

— Я не должна!..

— Ты должна! — вдруг крикнул он и снова ткнул пальцем в фотографию. — Вот об этом должна! — Ефимов заставил себя замолчать, секунду набирался выдержки, после чего проговорил сдержанно и глухо: — Ему восемь… И он похож на меня. Я отец? — Кажется, это был самый трудный вопрос в его жизни, еле выговорил. И на Сашу смотрел безумными глазами, видел, как она в лице меняется, и пытался предугадать её реакцию.

А Саша подступила к нему, смотрела ему в глаза, после чего головой покачала.

— Нет.

Он прищурился.

— Ты мне врёшь опять.

— Не вру. — Саша облизала сухие губы. — Какой ты отец? Ты его воспитывал? Ты его на руках качал, когда он ночами не спал? Или в садик его водил? Успокаивал, когда он плакал?

— Саня…

— Что?! — крикнула она.

— Я не знал!

— Не знал или не хотел знать, Толя?

Ефимов потёр рот, потёр с силой, потому что губы нервно кривились. Потом за голову схватился. Всего пять минут прошло. Пять минут, поделившие его жизнь на до и после. До отцовства и свалившуюся на него реальность. И взгляд снова забегал по фотографиям мальчика, и оставалось лишь поражаться, как он не понял, не почувствовал, не разглядел при встрече. Настолько сбила с толка его экстремально короткая стрижка? Или он просто не брал в голову, не собирался приглядываться, только разглядывал как нечто диковинное — сына Саши. А оказывается, не только её. Вот как тут за голову не схватиться?

— Я же спрашивал у Лики, она сказала, что ему семь, — повторил Ефимов, чувствуя себя в этот момент полным идиотом. Уже знал, что ему Саша скажет: разве можно слушать, что говорит Анжелика, а уж тем более слепо этому доверять? Нужно было проверить, разобраться, Сашку спросить, раз уж мысль допустил. Но в тот момент это казалось неосуществимым. Саша так смотрела на него при встречах, он видел в её глазах нетерпение и досаду, считал, что раздражает её, и, конечно же, знал, что сам виноват. А всё оказалось сложнее, куда сложнее. — Она сказала, что отец твой бывший одноклассник, тот дылда в очках.

— Его зовут Саша.

— Да, и отчество у мальчика…

— А ты и отчество выяснил? Весьма похвально!

— Саша, не рычи на меня. Я только узнал, что у меня сын есть.

— Мне тебя поздравить или пожалеть?

— Саша!

— Уходи, пожалуйста. — Саша на всякий случай отступила от него на пару шагов, боясь, что Ефимов снова её схватит, и тогда уже выдержки ей потребуется куда больше. И без того из последних сил держалась. Очень хотелось зарыдать. Не так она себе всё представляла. Сотни версий за все эти годы, а особенно за последний месяц, обдумывала. А вышло всё глупо. Толя вошёл в Митькину комнату, ткнул пальцем в его фотографию и сказал: мой, а она виновата осталась. Что скрыла, что не довела до его сведения, практически обокрала.

— Я никуда не пойду. Нам поговорить надо.

— О чём?

— Перестань прикидываться! Саша, он мой. — Ефимов в порыве чувств даже кулаком себя в грудь ткнул.

— А тебя это сильно впечатлило? И что ты будешь теперь делать, раз он твой? Мне даже любопытно!

— Когда он придёт?

Саша с ужасом на него посмотрела, затем головой отчаянно замотала.

— Нет. Ни за что. Даже не думай.

— Он мой сын!

— Господи, Толя, ну хоть раз в жизни не будь ты эгоистом! Ему всего восемь, ты чего хочешь? Обрадовать его? «Здравствуй, сын, я твой папа»?

После этого вопроса Толя всерьёз растерялся. На этот счёт у него мыслей не было, по крайней мере, на данный момент. Он выдохнул, волосы взъерошил и даже отвернулся от Саши. Решить ничего не мог. Наверное, это было самое большое потрясение в его жизни, потому что точно мог сказать — большего смятения не испытывал никогда.

А пока он молчал, Саша тоже пыталась собрать себя воедино, ощущение, что в очередной раз на части раскололась, как после его отъезда. Ефимов за голову хватался и выглядел обезумевшим, и она ничем не лучше. То, чего боялась, то и произошло. И как теперь жить, как всё исправить, чего ждать — совершенно не ясно.

— Что ты ему сказала? — спросил он через минуту.

— О чём?

Он посмотрел на неё.

— Об отце, что ты ему сказала?

Саша попыталась сделать глубокий вдох, получилось судорожно, и при этом непонятно почему голова закружилась. От взгляда Ефимова увернулась.

— Что он работает… далеко.

— Ну, хоть не похоронила.

Это замечание показалось обидным, и Саша на него глазами сверкнула.

— А кто ты такой, чтобы меня в чём-то обвинять?

Толя тут же отказался, головой качнул.

— Не обвиняю. Скорее уж, радуюсь… этому обстоятельству.

Выдержка всё-таки кончилась, Саша всхлипнула, слёзы смахнула, зло и нетерпеливо, и присела на Митькину кровать. Толя смотрел на неё, а она, пытаясь спрятаться от него, хоть как-то, голову опустила и зажмурилась. Ефимов всё ещё стоял над ней, но взглядом не сверлил, его взгляд был устремлён в одну точку, и Саша понимала, что он сосредоточенно обдумывает, точнее, пытается хоть как-то осмыслить. Но, судя по тому, как морщится, ему это не слишком удаётся.

— Толя, уходи, — снова попросила она. Тихо, безнадёжно и очень устало. — Не надо… Мите тебя видеть не надо. Он домой придёт, а тут…

— Что? Я?

— Мужчина.

— А, да. Я помню, он строгий.

Саша кулаки сжала, губу закусила, и Толе очень захотелось встать перед ней на колени, как вчера, и хоть что-то сделать. То ли обнять, то ли встряхнуть её. А скорее, и то и другое. Тряхнуть её, чтобы в себя пришла, потом обнять и сказать о том, что теперь никто никогда их друг от друга в разные стороны не разведёт: она мать его сына.

Толя снова на фотографии сына посмотрел, на его кудри, которых он не видел вживую, а вспомнил о том, как в детстве свои кудри ненавидел. Волосы отрастали, и он становился похож на спаниеля, по крайней мере, ему так казалось. И теперь понятно, почему Валентина Николаевна решилась на столь радикальный шаг, постричь мальчика едва ли не налысо. «Лето впереди», сказала она тогда, но Толя ничего не понял, не догадался, даже не подумал в эти слова вдуматься.

Заставил себя отвлечься от раздумий о собственных кудрях, которые по наследству Митьке достались, на Сашу посмотрел. Она так и сидела, опустив голову, и серьёзно переживала. Он не удержался и коснулся её волос. Саша дёрнулась, но не отстранилась, правда, и глаз не подняла.

— Только не плачь, — попросил Ефимов. Пальцы запутались в её волосах, и он не сразу руку убрал. — Я ухожу. Ты права, надо остыть и подумать.

Саша побоялась спросить его, о чём он собрался думать. Сидела ни жива, ни мертва, вцепившись в края детской постели, устремив взгляд в узор на паласе, и мечтала, чтобы Толя поскорее ушёл. А в следующую секунду уже боялась, что он уйдёт и больше не вернётся. В это не верилось, но всё равно боялась. Как однажды он уехал и пропал. Ефимов когда из комнаты вышел, она поторопилась слёзы вытереть. Ей нельзя расклеиваться, ей ещё сына встречать. И Митя не должен понять, что в их жизни произошли огромные изменения. Она не будет торопиться, будет сопротивляться и не позволит травмировать или обмануть своего ребёнка.