Джулиан Бивер и его последователи

Рита сделала шаг и закрыла глаза, уже представляя, как летит в бездну, к гадюкам, которые только и ждут, чтобы впиться в неё ядовитыми зубами. Подошва обречённо опустилась, но не провалилась в пустоту, а упёрлась в земную твердь. Рита постояла, пробуя твердь на прочность, потом открыла глаза. Что за притча? Её нога попирала высунувшуюся из чёрной воронки гадюку, однако под каблуком не чувствовалось никакого шевеления. Да и стоять было удобно – как на обыкновенном асфальте.

Рита опасливо нагнулась и поразилась ещё больше. Под ней в самом деле был асфальт, без каких-либо аномалий. То, что она приняла за кишащую змеями пропасть, оказалось всего-навсего рисунком – превосходно выполненной сочными красками картиной. Всё ещё не веря глазам, Рита потрогала неподвижную гадюку (а ведь поклялась бы, что она шевелится!), провела рукой по нарисованной пропасти. Бесподобно!

– Не бойся, – сказал сзади Вышата. – Это такое новое увлечение. Как буккросс, как флэшмоб… Называется три-дэ.

– Как?

– Три-дэ-рисунки на асфальте. Потеха в том, чтобы изобразить объект настолько натурально, что создаётся абсолютная иллюзия реальности. Обычно рисуют в самых неподходящих местах обрывы, водоёмы, всяких тварей…

Рита присмотрелась и разглядела на вырисованном куске гранита, выглядывавшем из края провала, крохотные буквы: «Julian Beever – forever!»

– Джулиан Бивер?

– Это их гуру. Он считается непревзойдённым мастером три-дэ-живописи. Асфальтовый Рафаэль. Или Леонардо.

– Откуда ты знаешь?

– В Интернете выцепил. Там рисунки выложены – умереть не встать!

Рита глядела на пропасть, на змеюк, а в голове колотилась невнятная пока идея.

– А у нас в Питере много таких рисовальщиков?

– Трудно сказать, – ответил Вышата. – Никто не считал. Но картинки мне раза два уже попадались.

– Где?

– Не помню. На Петроградке, кажется.

– Пошли! – Рита схватила его за руку. – Надо спешить.

– Куда? В Пассаж не опоздаем.

– В Пассаж мы не едем. Едем к моему отцу.

Когда Рита без стука и предупреждения ворвалась в кабинет Семёнова, майор не удивился. Попыхивая сигариллой, он сидел на подоконнике и был настроен как древнегреческий стоик, для которого не существует вещей, могущих поколебать его безмятежность. Окно было растворено настежь, занавески колыхались.

– Только не говори, что ты опять во что-нибудь вляпалась, – сказал майор дочке и неодобрительно посмотрел на Вышату.

– Если и вляпалась, то удачно, – выкрутилась Рита. – Зато на меня снизошло озарение.

– Правда? – майор докурил и слез с подоконника.

– Покажи мне ещё раз фотографии с места аварии на Кронверкском.

– Изволь, – Семёнов открыл сейф, пошерудил в бумагах, нашёл фотографии.

Рита перетасовала их, как карты в колоде, отложила нужную.

– Здесь очень хорошо видно… Помнишь, я заметила грязь возле машины Калитвинцева? Это не грязь, это краска!

– Краска? Какая краска?

– По-видимому, неважнецкая, раз её смыло дождём. Только пятна остались.

– О чём ты говоришь?

Рита рассказала ему о рисунке, виденном на Васильевском острове.

– Теперь представь, что такой же или похожий рисунок был сделан у подъезда Калитвинцева. Наш искусствовед въезжает во двор и вдруг видит перед собой яму, а в ней какого-нибудь дракона… Что он сделал? Учти, что раздумывать было некогда. Даже если ты не веришь в драконов, всё равно сработает инстинкт. Он повернул руль и врезался в дом.

Неожиданная версия огорошила Семёнова. Он отобрал у Риты фотографию.

– Кхм! Ты фантазёрка…

– Докажи, что я не права!

– Если был рисунок, куда он делся, когда приехала полиция?

– Ты глухой? Сказано же: его смыло дождём. Ливень хлынул сразу после аварии, и краска превратилась в грязь. Если какие-то очертания рисунка и сохранились, то вашим оперативникам было не до них.

Семёнов вооружился лупой и стал изучать пятна на снимке. Теперь, когда Рита поделилась с ним своими соображениями, он действительно уловил в этих пятнах что-то, что отличало их от банальной грязи. И всё же не укладывалось у него в голове, что преступление может быть таким… как бы сказать-то?… утончённым, что ли.

– Не очень ли сложно у тебя получается, Ритусик? Человек корпел, малевал картинку… кхм! Это ведь на час, на два работы, не меньше. Вдруг бы кто из полуночников в окно выглянул, заметил? И потом – откуда он знал, что Калитвинцев в музее допоздна задержится? Мог и раньше приехать…

Чем дольше Семёнов размышлял над этой версией, тем больше возражений против неё приходило на ум. Нонсенс, а не версия. Гарантии, что Калитвинцев врежется в стену и расшибётся вдребезги, не было – это раз. Не пойди дождь и не размой краску, рисунок однозначно обратил бы на себя внимание оперативников – это два. Ну и третье – зачем, ёлы-палы, потребовалось устраивать аварию? Предложенное Ритой толкование обстоятельств ничуть не объясняло мотивов.

– Не верю, – сказал Семёнов. – Не срастается.

– А я верю, – упёрто заявила Рита. – Надо искать художника.

– Не простого художника, – подчеркнул майор. – Это тебе не хризантемы акварелькой… кхм! Тут, я понимаю, объём надо передать, все штришки прорисовать, чтоб никто и не подумал, что картина… Профессионал нужен. Специалист узкой направленности.

– Вот и отлично! – Рита переглянулась с Вышатой. – Профессионалов асфальтовой живописи в Питере не много, найти их, я думаю, не составит труда. Художники – ребята тщеславные, по разным выставкам-вернисажам обязательно светятся.

– Ежели этот художник замешан в преступлении, он ляжет на дно и будет сидеть тише воды. А то и уедет вовсе.

Рита прошлась по кабинету. Она и сама видела, что срастается в её гипотезе далеко не всё. Мартышечьи ряхи давешних качков, оскалы отморозков на Невском, чавкающий голос мафиози в телефонной трубке никак не ассоциировались у неё с образом искусного живописца, выводящего кистью (ну или там аэрозольным баллончиком – неважно) шедевры на асфальте. Но почему же она так уверена, что без живописца не обошлось?

Она сгребла со стола фотографии, сунула их в открытый сейф. Заметила на полке предметы, найденные в машине Калитвинцева. Все они были ей хорошо знакомы – просматривала дважды. И оба раза небезрезультатно. Книга Гессе и номер «Русского слова» девяностолетней давности свои роли отыграли. Что ещё осталось? Ключи, портмоне, валидол. Вдруг подфартит?

– Пап, можно?

– Смотри уж.

Она наобум взяла кольцо с ключами. Всего четыре, все разной формы. Этот, очевидно, от машины, этот – большой, поржавевший – от гаража. Остальные два предположительно от квартиры и рабочего кабинета.

– В кабинете у него смотрели?

– Смотрели, – эхом прозвучал ответ майора. – Гора альбомов с литографиями, книги по живописи, журналы…

– Не было ли там чего-нибудь о Веневитинове?

– О ком?

– Папа, ты дремучий человек, – сокрушённо вздохнула Рита, звеня ключами. – Ладно, шут с ним… А о Пушкине, о княгине Волконской?

– Реферат пишешь? – неуверенно спросил Семёнов. – У тебя же каникулы… кхм!

Рита всплеснула руками. Как всё запущено… Брелок на кольце с ключами заходил из стороны в сторону, как маятник. Готичная штучка, стильная. Рита положила брелок на ладонь, повертела, обнаружила на одной плоскости выпуклый рельеф в виде цветка розы, а на другой – белый крестик.

Крест… В больничной палате Калитвинцев показал ей скрещённые пальцы. Она решила, что он намекает на собственное безысходное положение, но, может быть, он намекал на тайник, в котором спрятана флэшка?

Брелок кувыркался в руках Риты, поворачиваемый то так, то эдак. Майор с Вышатой, почти не дыша, стояли и ждали чуда. Щёлк! Плоскость с розой сдвинулась наискосок влево, и Рита вытряхнула из открывшегося в брелоке футлярчика белый параллелепипед, чуть поменьше зажигалки.

– Вот вам и флэшка!

Можно было не торопиться, вкусить блаженство от негаданного триумфа. Рита погрузилась в офисное кресло, скрипнули колёсики, трямкнула вставленная в разъём флэшка.

– Не томи! – проныл Семёнов, скукожившись, как от зубной боли.

– Тебе-то, пап, зачем? Тут всё больше история, классика, литература, а ты такими безделицами не интересуешься.

– Читай, тебе говорят! И так по твоей милости инструкциями манкирую: посторонних у себя в кабинете привечаю, вещдоки показываю… Сейчас вылетите отсюда, как шаттлы с мыса Канаверал!

На флэшке был один файл, незамысловато обозначенный цифрой «3». Рита пришпилила его курсором, дважды кликнула мышкой и только потом спохватилась: не вымахнет ли из флэшки гексагеновое торнадо?

Торнадо не вымахнуло. Файл уступчиво раскрылся, выгрузив на экран набранные «Таймсом» строки.

Рита начала читать.

 

Тайна княгини Волконской. Окончание

«…Я долго раздумывал над этим и окончательно убедился, что такая личность в России в ту пору была только одна. Пушкин! Он, и никто иной, соответствовал представлениям Зинаиды Волконской о национальном лидере, могущем встать во главе обновительного процесса. В двадцать восемь лет он уже сделался властителем дум, одно его слово способно было зажечь миллионы сердец. (Я изъясняюсь не слишком выспренно?) Не стану пересказывать свидетельства современников об отношениях между Пушкиным и Волконской. В 1826 – начале 1827 года отношения эти складывались безоблачно. Пушкин был постоянным посетителем салонов княгини, она платила ему изысканной лестью вроде той, что содержалась в одном из её писем: „Какая мать могла зачать человека, чей гений так полон мощи, свободы, грации?“. Так отзывалась она о Пушкине и, можно не сомневаться, уже имела на него определённые виды. Не любовные, нет – ибо Риччи владел её сердцем безраздельно. Планы касались капитала и связанной с ним грандиозной авантюры.

Как отнёсся Пушкин к предложению княгини? Оно наверняка повергло его в смятение. За смятением должна была последовать ярость. На какую другую реакцию могла рассчитывать Волконская? Из-за неё погиб Веневитинов, которого Пушкин ценил не только как родственника, но и как будущего великого литератора. Такое не прощалось. Немудрено, что отношения сразу разладились и княгиня не дождалась от Александра Сергеевича новых хвалебных од. Пушкин сменил их на желчные насмешки и откровенную грубость.

Вместе с тем он, как человек, наделённый высоким умом и провидческим даром, не имел права отказаться от навязанной ему миссии. Он принял тайну княгини Волконской на хранение, но не с целью воспользоваться капиталом по прямому назначению, а для того, чтобы не дать этого сделать потенциальным мятежникам, которые в изобилии наличествовали в тогдашнем русском обществе.

В начале апреля 1827 года гроб с телом Веневитинова доставили в Москву для погребения в пределах Симонова монастыря – согласно завещанию покойного. Кто же провожал его в последний путь? Пушкин и Мицкевич! Я утверждаю, что именно тогда с безымянного пальца Веневитинова был снят перстень Волконской. Снят и передан Пушкину. Взамен – чтобы не вызывать подозрений – был надет другой. Замечательная предусмотрительность, ибо стихи Веневитинова „К моему перстню“, в которых он указывал на то, что перстень должен быть погребён вместе с ним, уже распространились по Москве и Петербургу, их переписывали в альбомы сентиментальные кокотки. Люди, охотившиеся за капиталом , должны были обратить на сей факт пристальное внимание. И обратили. Могила Веневитинова вскрывалась ещё до 1930 года – этим я и объясняю противоречащее канонам положение его рук в гробу.

Что искали копатели? Разумеется, перстень, поскольку ничего другого, кроме собственно трупа и одежды, в могиле не было. Воры действовали виртуозно и со всеми возможными предосторожностями: с точностью восстановили прежний облик могилы и даже надели на палец Веневитинова взамен украденного новый – третий по счёту! – перстень.

Читатель вправе считать, что я сочиняю, но вот загвоздка: многочисленные исследователи описывают перстень Веневитинова по-разному! Нет единства даже в определении металла, из которого он был изготовлен. Роман Белоусов пишет, что он был медный, Борис Васильев называет его железным, а Василий Осокин вообще противоречит самому себе: сначала утверждает, что перстень был сделан из чугуна, а буквально через несколько абзацев – уже из бронзы. На что указывают эти расхождения? Не на то ли, что и в ХХ веке за перстнем из Геркуланума, а следовательно, и за капиталом княгини Волконской шла охота? Можно ли в таком случае говорить с уверенностью, что бронзовый экспонат, хранящийся в фондах Литературного музея, и есть подлинная веневитиновская реликвия?

Заметим попутно, что Веневитинов предвидел свою посмертную судьбу. В том же стихотворении „К моему перстню“ присутствуют строки: „Века промчатся, и быть может, что кто-нибудь мой прах встревожит…“ Он знал, что тайна княгини Волконской переживёт столетия!

Что же Пушкин? Княгиня ошиблась: он не годился на роль вдохновителя повстанцев. Он мог желать свержения царя Александра и даже участвовать в этом, но к Николаю он враждебных чувств не питал („хоть и упёк меня в камер-пажи, но менять его не желаю; от добра добра не ищут“). Повзрослев, Пушкин стал вести себя обдуманнее и гораздо лояльнее по отношению к власти, нежели в свои юные годы. Не лишено резона замечание, что под конец жизни он превратился в убеждённого монархиста, что лишь подчеркивает его достоинства, так как он прекрасно представлял себе, чем может завершиться для России новый бунт.

Из сказанного проистекает, что Пушкин должен был спрятать доставшийся ему „по наследству“ от Веневитинова перстень в очень надёжное место, чтобы никто, даже зная о тайне, не был в состоянии им воспользоваться. Где находилось это место? Здесь мы вновь перемещаемся в область догадок. Вот наиболее смелая из них (она целиком на моей совести): самым надёжным местом Пушкин считал… большой палец своей правой руки. На нём он носил знаменитый сердоликовый перстень-талисман, подаренный ему графиней Елизаветой Воронцовой на даче под Одессой в 1824 году. Пушкин старался не расставаться с этим перстнем, а если и снимал, то всегда запирал в секретер.

Тайна Волконской требовала жертв, и я предполагаю, что в апреле 1827-го поэт сделал ювелиру секретный заказ: нанести на перстень Веневитинова золотое напыление и прикрепить к нему восьмиугольный сердолик – короче говоря, замаскировать под перстень Воронцовой. Графиня, по-видимому, была осведомлена о подмене: в знаковом 1827 году они встретились в Москве и Пушкин сочинил стихотворение, где, упоминая о её подарке, между прочим написал (от имени дарительницы):

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Почему же не спасёт, ведь он по-прежнему на пальце Пушкина! Не потому ли, что это уже другой перстень?

Пушкин хранил его вплоть до своей гибели. На смертном одре он передал перстень Жуковскому, но, по-видимому, – от греха подальше! – не посвятил старшего друга в тайну Волконской. Жуковский завещал перстень своему сыну Павлу, а тот вручил его Ивану Тургеневу. От Тургенева реликвия перешла к Полине Виардо, а та в 1887 году подарила её Пушкинскому музею Александровского лицея. Там перстень находился до марта 1917-го, когда был похищен.

Эта детективная история произвела переполох. Полиция выяснила, что перстень вместе с некоторыми другими вещами (для отвода глаз?) украл служитель музея. Свои трофеи он перепродал старьёвщику. Когда последнего обыскали, украденное обнаружилось – всё, за исключением перстня. Он как в воду канул. С тех пор прошло девяносто лет, а следы пушкинского талисмана не найдены. Он не всплыл ни в музейных, ни в частных коллекциях.

Этим загадки сердоликового перстня не исчерпываются. У графини Воронцовой оставался ещё один, точно такой же. Она считала, что перстни-близнецы ментальным образом связаны между собой. После того как бесценный пушкинский раритет исчез из Александровского лицея, администрация музея обратилась к наследникам Елизаветы Ксаверьевны с просьбой пожертвовать второй перстень, чтобы включить его в обедневшую экспозицию. Наследники были не против, но оказалось, что их перстень… тоже исчез! Украден? Потерялся? Обстоятельства так и остались невыясненными.

Надо ли вам объяснять, мои гипотетические читатели, что я незамедлительно приступил к поискам этих двух перстней – в первую очередь, конечно, перстня Пушкина, поскольку, согласно моим предположениям, именно он должен был пролить свет на тайну княгини Волконской. Я изучил материалы уголовного дела 1917 года и выяснил, что велось оно с небрежением, вполне естественным в условиях продолжавшихся в Петрограде революционных беспорядков. Сыщики арестовали служителя музея, арестовали старьёвщика, купившего у него похищенные экспонаты, но затем цепочка оборвалась, хотя в протоколах допросов сохранились имена, с чьими обладателями полиция обязана была пообщаться.

Сами понимаете, что отыскать непосредственных участников и соучастников преступления, совершённого девяносто лет назад, не представлялось возможным. Однако я предпринял все усилия, чтобы исправить оплошность, допущенную искушёнными в своём деле следователями. И мне это удалось!

Но я и так сказал слишком много, поэтому смиренно умолкаю и предлагаю читателям самостоятельно повторить остаток проделанного мною пути. Посмотрим, кто первым доберётся до капитала Зинаиды Александровны!»

 

Взгляд плезиозавра

Рита ошиблась в своих выводах примерно наполовину. В ночь, когда искусствовед Калитвинцев угодил в больницу, во дворе его дома на Кронверкском действительно появился 3D-рисунок. И именно он, этот рисунок, стал причиной аварии. Но у художника не было преступного умысла. По крайней мере поначалу.

Влад намеренно выбирал для своих опытов в области объёмной живописи наиболее тихие уголки неохватного Петербурга. Он предпочитал работать ночами в отдалённых двориках: хотел как можно реже попадаться на глаза местным жителям, которых хлебом не корми, дай поворчать на обормота, пачкающего тротуары или – вообще святотатство! – детские площадки какой-то пакостью, а потом дворникам эту пакость соскабливать, а дворники нынче тоже норовят от работы улизнуть, стало быть, пакость до скончания века будет к ботинкам липнуть, по квартирам растаскиваться, а всё из-за таких вот оболтусов, которым заняться нечем, нет чтобы в армию идти, родину защищать и т. д. Влад таких нотаций ещё в Набережных Челнах наслушался.

Летние ночи в Питере хоть и серые, а всё равно рисовать можно, не напрягаясь. В тот вечер Влад нашёл на Кронверкском проспекте подходящий двор, дождался, пока желтоокий дом-Аргус погасит большинство своих светящихся глаз или хотя бы сомкнёт веки штор, и разложил под козырьком подъезда извлечённые из чемоданчика инструменты. Сверился с заранее сделанным на бумаге эскизом. Сегодня здесь, в обиталище лишённых фантазии сибаритов, разольётся компактное озерцо, в котором будет караулить проходящих милейший плезиозавр. Изобразить его так, чтобы сердце захолонуло и провалилось в пятки, – дело техники. Не зря двое суток над эскизом мучился.

Великое дело – аэрозольные краски. У Влада имелись баллончики с колерами всех тонов, полутонов, четвертьтонов и совсем сногсшибательных цветовых сочетаний. Плохо только, что краска нестойкая – первым же дождём смоет. Дождь, кстати, собирается. Влад поднял лицо к небу, где клубились тучи. Обидно, если ночью польёт. Не отложить ли этюд до завтрашнего вечера? Нет, уже раздухарился, какое там завтра…

Засучив рукава, чтобы не изгваздать куртку, он принялся за работу. Краска пластично расстилалась по асфальту, окропляла попадавшиеся кусочки гравия, и вскоре перед крыльцом уже бугрилась волнами светло-бежевая вода, а из неё зыркал доисторический монстр. Влад отошёл к арке и залюбовался. Колоссальный «тридэшник»! Пожалуй, самому Биверу показать не зазорно. Ещё капельку подправить…

Подправить не успел. Слух встревожило урчание мотора легковушки. Влад побросал баллончики в чемодан и запрыгнул в подъезд, где было темно и разило мочой. В щёлку между неплотно прикрытыми дверьми увидел, как во двор въехал нескладный зелёный рыдван. «Крокодил Гена», – торкнуло сравнение. Проскочив арку, рыдван пошёл на вираж, и Влад потерял его из виду. Внезапно снаружи докатился звук удара, за ним дребезг разбивающегося стекла, скрежет сминаемой автомобильной скорлупы… Влад выскочил из укрытия, сбежал с крыльца. «Крокодил» стоял под стеной дома – бесхвостая околевшая рептилия. Сзади на него скалился из нарисованной воды нарисованный плезиозавр. Современный дадаизм на урбанистическом фоне.

Влад приблизился к автомобилю. Перёд у рыдвана был расквашен капитально – вплоть до кабины всё всмятку. Да и кабине досталось – вон сколько осколков… Влад, пересилив страх, заглянул в разбитое окно справа от водительского места. Шофёр тюком лежал на рулевом колесе, его волосы и приборная панель машины были окрашены киноварью. Влада передёрнуло. Вот тебе и сила искусства. Ему не раз приходилось наблюдать, как подкашивались ноги у слабонервных дамочек, натыкавшихся невзначай на его горгулий и мантикор, но на такой эффект он не рассчитывал. Что теперь делать-то?

Под крышкой черепа ядерной бомбой рвануло: заметут! Если этот старикан (а по седоватому, не запачканному кровищей виску видно, что немолодой) в «крокодиле» – труп, ему, Владу, прямая дорога на магаданские лесосеки. Он-то теперь, выходит, убийца… Ментам только волю дай – пристегнут, чего и не было. А тут, как говорится, состав преступления налицо.

Влад запаниковал. Руки сами потянулись кверху – готов был сдаться ещё не прибывшим легавым, чтобы чистосердечным признанием смягчить вину. Но быстро одумался. Легавых ещё нет, подъедут наверняка нескоро: времени, чтобы смотать удочки, предостаточно. Да и не убийство это никакое! Стечение обстоятельств. Выбеги старикану навстречу какая-нибудь шавка, он, может быть, тоже бы с переляку обделался и руль не туда повернул. Коли в маразм впадаешь и весь, как студень, от Паркинсона трясёшься, так сиди себе дома, «Аншлаг» по телеку смотри, а не по улицам гоняй…

Разбуженный дом замигал окнами. Небо прорвалось, и на город набросился рассвирепевший дождь. Он стал терзать прозрачными лапами оцепенелого плезиозавра, варварски выдирать из его плоти клочья – но Влад уже не думал о судьбе своего творения. Не сводя глаз с закостеневшего водителя, он просунул руку в отверстие в стекле боковой дверцы и взял с сиденья лежавшую там книгу. Зачем взял, и сам не понял. Уловил краем глаза стоявший под сиденьем кожаный портфель, брать не стал. Отошёл от машины, принялся листать том, на котором крупным шрифтом значилось: «Герман Гессе. Игра в бисер». Дождевые струи розгами пороли по согнутой спине, он их не замечал.

Книжка раскрылась на странице, где сбоку, на белом поле, виднелась карандашная надпись: «Не жди! Забудь Касталию и перебирайся в яму. Дипломированный медик, который сжёг карту и выстроил крепость, укажет тебе дальнейший путь…»

Чертовщина какая-то… Он уронил книжку на землю. Слуха опять коснулось урчание двигателя. Кого там ещё несёт? Полицию? Не может быть! Чтоб наши копы, да так оперативно…

Влад хотел, не мешкая, бежать через арку, но вспомнил о чемоданчике, оставленном в подъезде. Улика! Вбежал в дом и обомлел, оглушённый очень громкими, как ему показалось, щелчками дверных замков и звяканьем цепочек. Поймают, поймают с поличным!

Он покинул подъезд с прыткостью, на какую только был способен. Пронёсся через двор и отпрянул к стене, потому что мимо, хлеща водой из-под покрышек, проехала в арку глянцевая иномарка. Фонтан брызг скрыл Влада, можно было бежать дальше, но он остановился и врос в стену. Что-то сейчас будет?

У пассажиров иномарки не было ничего общего ни с полицейскими, ни с эскулапами. Растёкшийся плезиозавр не испугал их. Они вывалились из своей машины и обступили недвижимого «крокодила». Чья-то пятерня потянулась к дверце, но другая, в перчатке, оттолкнула её и осьминожьим щупальцем нырнула в то самое отверстие, откуда Влад доставал книгу. («Вот оно что! Не хотят оставлять отпечатки…»). Щупальце выудило из салона портфель, сразу несколько рук облапили добычу, и до затаившегося Влада долетели обрывки матерной ругани. Дальнейшее походило на потрошение курицы: из расстёгнутого портфеля полезли бумаги, плёнчатые файлы и прочая канцелярская требуха, но процесс был прерван в самом начале – с улицы сквозь шелест дождя прорвался вой милицейской сирены. Неведомые экспроприаторы засуетились, бросили раззявленный портфель в иномарку, стали экстренно рассаживаться. Больше Влад не видел ничего, ибо, вспомнив о собственной причастности к катастрофе, поспешил удалиться.

 

По следу

– Теперь я понимаю, – сказала Рита, дочитав текст. – Калитвинцеву скучно было искать сокровища в одиночку, вот он и решил устроить турнир. На сообразительность и быстроту реакции.

– Он заведомый фаворит, – с грустью произнёс Вышата. – Он уже почти у финиша, а мы плетёмся где-то на середине дистанции.

– Фаворит лежит в больнице в полуобморочном состоянии и пролежит, надо полагать, ещё долго. Так что у нас есть фора. Вдобавок нельзя забывать, что мы сейчас не столько его оппоненты, сколько союзники. Капитал не должен попасть в руки криминала. Значит, нужно продолжать расследование и добраться до перстня первыми. Во что бы то ни стало.

– У тебя есть план?

– Плана нет, но есть Калитвинцев, который может дать нам ещё одну подсказку. Или не одну… Пап, – Рита повернулась к отцу, – придётся снова навестить клиента. Устроишь?

– И не подумаю, – ответил Семёнов. – Пока от меня здесь что-то скрывают, я и седалище от стула отрывать не буду.

Рита не стала канителиться – перескакивая с пятого на десятое, пересказала ему всё, что ей было известно. Майор нахохлился.

– Безответственный подход… кхм! Мало того, что тебя деревяшкой по котелку шибануло, так ты ещё на ножи лезешь. Закругляйся, Ритусик, теперь дело за мной.

– И не подумаю, – в тон ему сказала Рита. – Мы с ребятами такую работу провернули, а ты будешь сливки снимать? Перебьёшься!

Но Семёнов пасовать не привык.

– Никаких вмешательств в расследование. Все действия – по согласованию со мной. Понятно излагаю? Кр-ругом… арш!

К Калитвинцеву его допустили после настойчивых уговоров, сопровождавшихся пререканиями. Искусствовед был опутан трубками, состояние его не улучшилось.

– Я ненадолго. – Семёнов присел на краешек стула. – Мы ваши друзья, Андрей Никитич, и хотим вам помочь. Капиталом княгини Волконской могут завладеть бандиты. Возможно, те самые, из-за которых вы попали сюда… кхм! Надо помешать им, сработать на опережение. Мы нашли вашу флэшку, информацию усвоили, но этого мало. Без дополнительных сведений не обойтись. Прошу вас, дайте нам возможность завершить начатый вами розыск.

Калитвинцев слушал, не размыкая цианозных губ. Семёнов заговорил громче:

– Андрей Никитич, вы меня слышите? Промедление с нашей стороны будет на руку злоумышленникам. Вы же не хотите, чтобы ценности княгини достались мафии?

Губы Калитвинцева разомкнулись, он слабо повёл рукой:

– П-порт…

Майор обратился в слух.

– П-порт… фель, – прошамкал Андрей Никитич. – Где… портфель?

– У вас пропал портфель?

– Он был в ма… в машине. Где он?

 

Рандеву на свалке

В квартире на Белградской собралась вся честная компания: Рита, Джим, Хрофт, Асмуд и Вышата. Рита вкратце изложила условия новой задачи: найти портфель Калитвинцева. В автомобиле его не обнаружили, в кабинете и квартире искусствоведа – тоже. Значит, есть повод предположить, что портфель украли.

– Задача невыполнимая, – констатировал Хрофт, состязаясь в громкости голоса с проходившей под окнами электричкой. – Портфель у хозяина стибрили наши знакомые бандюганы, тут и гадать нечего. Они нам его не отдадут ни за какие коврижки.

– Ошибаешься, отдадут как миленькие, – заверила Рита.

– Хочешь натравить на них своего фазера?

Нет, она вовсе этого не хотела. Задуманный ею храбрый манёвр не предполагал участия в нём майора Семёнова. Несмотря на данное отцу обещание, Рита собиралась действовать самостоятельно.

– Мы предложим им выгодный обмен, и они принесут нам портфель на блюдечке.

– Какой же обмен мы можем предложить?

– Такой, от которого они не откажутся. Обменяем портфель на флэшку Калитвинцева.

– С ума сошла! – ужаснулся Джим. – Отдать им флэшку!

– Она нам больше не нужна, текст я скопировала на диск. Другого выхода нет, поймите. Калитвинцев плох, из него сейчас ничего не вытянешь, а время идёт… Содержимое портфеля поможет нам сделать следующий шаг.

– Они не согласятся.

– Согласятся! Без флэшки им никак, так что обмен взаимовыгодный.

– Но что будет, когда они её получат? – спросил Вышата. – Ты не думаешь, что они первыми разгрызут орех и загребут главный приз?

– Не разгрызут. Соображалки не хватит. – Рита не была в этом уверена, но не сеять же сомнения среди членов концессии! – Не дрейфь. Первыми будем мы.

Затрубил приближавшийся поезд. Джим еле успел втиснуть в крохотный промежуток времени свою реплику:

– Ты флэшку нашла, тебе и решать. Перейдём теперь к техническому аспекту: как ты мыслишь себе эту разменную операцию?

Рита прикрыла глаза и под рельсовый саундтрек с минуту подремала. Пока поезд убирался на расстояние, позволявшее вести беседу без напряжения голосовых связок, решение вылуплялось, как птенец из яйца. Наконец вылупилось.

– Надо оставить им знак. Лучше всего на сайте Калитвинцева, они наверняка периодически туда заглядывают. Написать что-нибудь наподобие: «Первоклассная сделка для искателей кладов! Уступим по сходной цене третью часть саги о Веневитинове и княгине Волконской. Звоните по известному вам номеру». Мои координаты у них имеются. Сообщение желательно раскидать по всему сайту – чтоб не прозевали ненароком. Джим, сумеешь?

– Я сумею, – вызвался Асмуд. – Как-никак хакер в четвёртом поколении.

– Серьёзно?

– Фильм «Приключения неуловимых» видела? Очкастого помнишь, который у врангелевцев из бронированного сундука документы слямзил? С моего прадеда списано… Тоже в гражданку белым крови попортил: коды к несгораемым шкафам подбирал, как семечки грыз. Он делопроизводителем служил у Деникина, а сам для красных сведения добывал. Его потом за это Сталин орденом наградил, а в тридцать седьмом расстрелял к едрене фене.

Заслуги и память прадеда почтили двумя минутами молчания – ровно столько заняло прохождение мимо дома шумного товарняка.

– Сегодня сделаешь?

– Не вопрос.

Вечером на сайте Андрея Никитича появилась, как выразился Хрофт, «замануха» – объявление, на которое полагалось клюнуть конкурирующей фирме. Сердце у Риты по-заячьи заёкало, но она цыкнула на него и приказала себе на малодушничать. Не так страшен чёрт, когда его не боишься.

Прошёл день, второй. Рита, изводясь бесплодным ожиданием, начала психовать: отказалась дома от ужина, раскокала дорогую крюшонницу из сан-маринского сервиза, привезённого мамой в прошлый отпуск.

– Что с тобой? – удивлялся Семёнов. – С кавалером поссорилась?

С Вышатой она не ссорилась. Отношения были самыми что ни на есть пасторальными: он звонил ей каждый день по пятнадцать раз, а она ему – по двадцать, если не чаще. Щебетали обо всём подряд, Рита – кому сказать, не поверят! – заинтересовалась игрушками, спрашивала, куда Хрофт и К˚ собрались на ближайшей неделе (слышала, что едут в лесные дебри отражать набег норманнов), рассказывала Славику, какие тормознутые студенты встречаются у них на филфаке. Даже о Сан-Марино рассказала, и почему-то совсем не стыдно было за государство-недомерок…

С Вышатой ей было здорово. Так здорово, как не было ни с предыдущим парнем, ни с предпредыдущим. Разве что с первым… или с четвёртым было похоже. Тоже время за трёпом уходило, как вода сквозь решето. Но тот первый/четвёртый оказался при ближайшем рассмотрении трансвеститом, чего Рита при всей своей толерантности вынести не смогла. С Вышатой подобная конфузия повториться не должна бы. Натуральный он – сразу видно!

Но и на нём срывалась Рита, дожидаясь звонка от мафии. Лишь на третий день, когда совсем истерзалась, позвонили. Она сразу поняла, что это – от них, хотя номер, как и в первый раз, на мобильнике не высветился.

– Хай! – знакомо чавкнуло в трубке. И без перехода: – Что там за ботва у доцента на сайте?

Разговор был продуман Ритой до мелочей.

– Это не ботва. Хотите флэшку с третьей частью? Она у нас.

– У тебя? – вкрадчиво полюбопытствовал собеседник.

– У НАС, – не поддалась Рита на подвох. – Если есть спрос, готовы поговорить о стоимости.

– Много не дадим, губу не раскатывай.

– Много и не просим. С вас портфель, с нас флэшка – и разбежимся.

В трубке заклокотало, как в лабораторной реторте, где протекала сложная химическая реакция.

– Какой портфель? Ты чё, с дуба рухнула?

– Нам нужен портфель Калитвинцева, который вы стырили из его тачки во дворе на Кронверкском, – для верности Рита перешла на уличное арго. – Не согласны – дулю вам, а не флэшку!

Она внутренне подготовилась к тому, что из телефона хлынет концентрированная серная кислота, но реакция в реторте, вопреки ожиданиям, пошла на убыль. Из угасавших взбулькиваний сложились слова:

– Зачем вам портфель?

– А зачем вам флэшка?

– Гы-гы, – выдавила трясина невесело. – Хватит корки мочить. К тебе с портфелем в гости прийти или как?

– Никаких гостей, – поспешно отказалась Рита. – Встретимся на нейтральной территории. Парк Победы вам подходит?

Реторта спазматически зашипела, словно в уже отпузырившуюся смесь сыпанули новую порцию ингредиентов.

– Спятила? Парк!.. Тогда уж сразу в Мариинке.

– Мариинка тоже ничего.

– Слушай, ты, – реакция достигла пика, – я тебя…

Началось доскональное перечисление возможных финалов короткой Ритиной жизни – одинаково бесславных и леденящих душу своей кровавостью. Рита пропустила пересыпанную нецензурщиной филиппику мимо ушей. В ней боролись два взаимоисключающих желания. С одной стороны, подмывало показать характер и прекратить разговор, но с другой – исход переговоров волновал её едва ли не больше, чем представителей неприятельского лагеря. Её отповедь могла усугубить и без того выходившую из-под контроля реакцию, а вступать в пререкания совсем не хотелось.

– Предлагайте свой вариант.

– Так бы сразу… – по-лошадиному всхрапнул собеседник, вновь настраиваясь на деловой лад. – За городом, в лесочке. Подваливай сегодня к трём…

Вот теперь пора! Рита собралась с духом и выпалила в трубку:

– За кого меня держишь, пентюх? «В лесочке»… Иди ты знаешь куда… – и, употребив ряд ёмких непечатных терминов, она обозначила направление, в котором следовало удалиться вахлаку с чавкающим голосом.

Наверное, дипломатические гены передались Рите по наследству – от мамы. Хотя вряд ли Евпраксия Авенировна в общении с сан-маринскими вельможами применяла дочкины приёмы. Но то сан-маринцы – они культурные и воспитанные, с ними проще. Когда хочешь договориться о чём-то с бандитами, приходится практиковать совсем другую дипломатию. Рита ещё в первый раз почувствовала, что резкая смена тона действует на противника отрезвляюще, и не преминула этим воспользоваться.

Попикировались ещё минут пять и сошлись на компромиссном варианте: встретиться завтра в шесть вечера на Новоизмайловском проспекте, за одним из корпусов расположенного там комплекса общежитий. Рита согласилась скрепя сердце – ей вообще не улыбалось встречаться с преступными элементами, но в данном случае иных возможностей не было. Обмен следовало произвести очно.

После того как договоренность была достигнута, Рита ощутила навязчивое желание пойти в душ и вымыться антибактериальным мылом. Так она и сделала, но ещё некоторое время тело чесалось, словно с него стекала смрадная жижа.

На свидание с мафией она отправилась в сопровождении Вышаты и Хрофта. Само собой, газовый пистолет был проверен и уложен в сумочку так, чтобы его можно было выхватить в любой момент. Рита долго колебалась: предупредить или не предупредить отца. Тогда в дело вмешалась бы полиция, за субчиками отправили бы «хвост», а то и повязали всю гоп-команду прямо на месте… Увы. Рита отдавала себе отчёт в том, что вязать их на месте не за что. Они ведь не дураки. Наличие у них пропавшего портфеля не доказывает их причастности к покушению на Калитвинцева. Да и было ли покушение? Дело настолько зыбкое, что ни к чему не придерёшься.

Словом, от идеи выложить всё откровенно отцу Рита отказалась. Полицейских топтунов даже ненамётанным глазом отличить легко, а на Новоизмайловский, надо думать, не хрюндели ушастые пожалуют. Унюхают опасность, насторожатся. Ещё чего доброго залягут в берлогу, жди потом снова… Нельзя спугнуть, нельзя!

Рита не признавалась себе, что пуще всего ей претит вмешательство отца в её расследование. Пусть оно не её собственное – посвящены в него и Джим, и Хрофт, и Асмуд, и, конечно, Вышата. Но не всё ли равно? Главное, что они – сами! – всё начали, им по справедливости и должны достаться лавры. Извини, папа.

Городок, сложенный, как паззл, из одинаковых домов, в каждом из которых помещался большой человеческий муравейник, нежился на солнце, бессовестно выставив на всеобщее обозрение засорённые тропы, ведшие к нему от проспекта, и мусорные контейнеры, стоявшие под окнами. К одному такому контейнеру и подошла Рита со своим эскортом. Подошла и поёжилась. Контейнер был стыдливо притулён на стороне, обратной той, где находился вход в корпус. Обзор из окон отличный, но, случись что, кто побежит на выручку? Никто не побежал бы даже в том случае, если бы конфликт произошёл в двух шагах от парадной двери, но там хотя бы люди ходят, а тут… Эх, просчиталась с местом!

Конкуренты уже паслись на травке близ контейнера. Было их трое, Рита узнала в них гамадрилов, что, маскируясь под болельщиков «Зенита», напали на неё и Вышату на Невском. Тот, что давеча дырявил ей ножом пупок, на сей раз был отряжён в качестве второй скрипки этого разбойничьего оркестра. Первую играл щекастый мордоворот, чей голос невозможно было спутать ни с каким другим. Прежде Рита слышала его только по телефону, теперь убедилась, что речь вязнет у него во рту, как будто он не переставая жуёт козинаки.

– Ну… чвак!.. принесли… чвак?

– Принесли. – Держась поближе к углу здания, она приподняла флэшку за шнурок и поболтала ею в воздухе, словно дразнила кота ароматной сосиской. – Где портфель?

Мордоворот протянул руку назад, в неё услужливо вложили ручку кожаного учительского портфеля.

– Давай флэшку!

– Сперва портфель.

– Ишь, маруха… чвак твою! Чем докажешь, что флэшка не палёная?

– А чем докажешь, что портфель тот самый?

Мордоворот повернул к ней портфель передом, и Рита издали углядела табличку с монограммой «АК». Хрофт бесстрашно выступил вперёд.

– Погодь, паря… чвак! – остановил его мордоворот, сунув свободную руку в карман, где, следовало полагать, лежали отнюдь не фисташки. – Пускай отдаст флэшку.

Рита сделала резкое движение, флэшка описала дугу и упала в подставленные ладони псевдозенитовца. Одновременно с этим Хрофт, проявив чудеса ловкости, выдернул портфель у мордоворота и рыскнул обратно к товарищам.

– Бежим!

Они ломанулись за угол и вынуждены были дать задний ход, потому что оттуда, противно скалясь, выплыли ещё трое гавриков из той же мерзопакостной ватаги. Хрофт впился в портфель, выказывая намерение расстаться с ним не раньше, чем с жизнью. Две группы отморозков сделали шаг навстречу друг другу, зажимая обречённых на заклание тельцов в клещи. Рита полезла в сумочку за пистолетом, но застёжку по закону подлости заклинило намертво. Хуже не придумаешь!

Обстановка накалилась до предела. Вышата, видя, что схватки не избежать, натянул на руку кастет. Ещё миг – и захламлённый пустырёк за корпусом превратился бы в гладиаторскую арену, но из-за угла показался ни о чём не подозревавший субъект. Он ковылял, уткнувшись носом в путеводитель по Санкт-Петербургу. Увидев людей, заложил пальцем мелованную страницу и спросил у всех сразу:

– Не подскажете, как пройти на Новоизмайловский проспект?

– Ты на нём, лузер! – нелюбезно просветил его мордоворот. – Проваливай… чвак!

Субъект пожал плечами и поковылял через пустырь. Не успели противоборствующие стороны вернуться к прерванным дебатам, как от другого угла отделились сразу двое субъектов с путеводителями. Они отрешённо прошагали в середину амфитеатра и тоже поинтересовались, как попасть на Новоизмайловский проспект. Мордоворот разразился руганью. Субъекты пожали плечами.

Они ещё не ушли, когда на пустыре показалась целая орда – человек пятнадцать – и все с путеводителями! Они гурьбой подвалили к контейнеру и в унисон завели старую песню о главном:

– Не подскажете, как пройти на Новоизмайловский проспект?

Рита, Хрофт и Вышата прыснули в разные стороны.

– Стоять… чвак вашу перечвак! – загорланил мордоворот.

Хрофт с портфелем бросился направо, Рита с Вышатой – налево.

– В корпус! – на бегу распорядился Вышата.

Они обогнули здание, ворвались внутрь и, не слыша окриков вахтёрши, мигом взлетели по лестнице на третий этаж. Перед ними заплясали обшарпанные двери, украшенные самодельными лозунгами. Вышата потянул Риту к комнате, над входом в которую висело выжженное на крышке от посылочного ящика предупреждение: «Прежде чем войти, подумай, нужен ли ты здесь». От тычка кулаком дверь распахнулась, из комнаты донёсся слаженный девичий визг. Пятеро её обитательниц в панике вылупились на непрошеных визитёров. В комнате пахло борщом и нестираным бельём.

– Спокойно, леди, мы к вам ненадолго, – возвестил Вышата, пропустил Риту в комнату, вошёл сам и захлопнул дверь.

Рита подбежала к окну. Оно выходило на помойку. Ни гамадрилов, ни Хрофта у контейнера не было, группа субъектов с путеводителями медленно рассасывалась.

– Мобберы, – подтвердил Вышата, отдуваясь.

– Как они здесь материализовались?

– Известно как. По щучьему велению, по моему хотению.

– По твоему?

– Когда ты сказала мне о месте и времени встречи с этими… – Вышата поперхнулся, – я быстренько выложил в Интернет свой сцен: всем людям доброй воли прийти на Новоизмайловский к общаге номер такой-то, при себе иметь путеводители по городу-герою Петербургу и у каждого встречного-поперечного интересоваться, как пройти на Новоизмайловский. Сцен простейший, но, гляди-ка, – повелись.

– Джим тебя прибьёт! – сказала Рита. – Ты нарушил священные правила флэшмоба, рисковал жизнями людей…

– Людям ничего не сделалось. Зато нам они очень помогли. У того кабана в кармане не иначе пушка была. – Вышата обернулся к притихшим жиличкам: – Девчонки, у вас попить не найдётся?

Рита улавливала коридорные шумы. Погони слышно не было.

– За нами они гнаться не станут. – Вышата разом ополовинил поданную ему жестянку с газировкой. – А вот Хрофту сейчас несладко…

Хрофт позвонил через полчаса. Сообщил, что гамадрилы сбиты со следа и в настоящий момент ни ему, ни портфелю ничто не грозит.

– Встретимся возле «Электросилы». А лучше – на платформе.

Рита с Вышатой поблагодарили девушек за радушие и покинули своё временное пристанище. Из корпуса вышли по-шпионски: Вышата опасался нарваться на засаду. Однако путь был свободен. Они дошли до станции метро «Электросила», спустились вниз. Хрофт разгуливал по платформе, портфель был при нём. Он не стал рассказывать о том, как удирал от отморозков. Задавать вопросы тоже не стал, протянул портфель Рите.

– Что в нём?

– Не открывал.

Рита вытащила ремешок из карабина. Открыла портфель.

Он был набит туалетной бумагой.

 

Голос из-под забрала

За ужином майор Семёнов сообщил дочери, что в лечебницу, где лежал искусствовед Калитвинцев, норовили проникнуть неизвестные. Они назвались родственниками болезного Андрея Никитича, настоятельно уговаривали медсестёр и врачей пропустить их в палату, совали взятку, а получив отказ, сделали попытку прорваться силой. Штурм отразили охранники, неизвестные отступили.

– Надо будет поставить там дополнительный пост, – сказал Семёнов, распатронивая вилкой рыбную котлету, которую Рита вследствие пережитых днём треволнений заметно пережарила. – Вот морока с этим искусствоведом… кхм! Откуда он взялся на мою шею?

До начала карельской игрушки оставалось два дня. Вышата не собирался ехать – беспокоился за Риту, но она убедила его, что ничего экстраординарного с ней за неделю не произойдёт. Хрофт, взявший на себя должностные обязанности дядьки Черномора при выездной бригаде питерских богатырей, был ей благодарен: ратники летом разбрелись кто куда, дружина выглядела дохловато, и дорожить приходилось каждым ратоборцем.

– Славик, ну кто на меня позарится? – говорила Рита своему Ромео. – Съезди, развейся.

Бандитов она не боялась. У них не может быть к ней ни малейших претензий – своё обещание она выполнила честно. А они отплатили бесстыжим надувательством. Пустой портфель Калитвинцева валялся под Ритиным столом, как напоминание о совершённом ею идиотическом поступке. Нашла кому поверить!

В Петрозаводск отправлялись вечером, а с утра Хрофт затеял в любимой рощице за Петергофским шоссе генеральный прогон. Вместо печенегов привлекли прикативших из Выборга тевтонских рыцарей. Тевтонцы бряцали доспехами и заносчиво сулили задать русинам первосортную взбучку. Хрофт немногословно отбрыкивался: дескать, бой покажет.

Тевтонцы ударили тупоносым клином, стали перемалывать дружину, словно жернова. Отряд Хрофта разошёлся по швам, Вышату отнесло в кусты, где на него насели трое рыцарей в цилиндрических шлемах с гнутыми рогами, похожих на банки из-под белил. Они секли воздух здоровенными мечами, Вышата едва успевал уворачиваться и подставлять щит. Под ногами ломались сучья, сверху порошила сбиваемая с веток листва. Рыцари планомерно теснили Вышату к шоссе, подальше от других ратников. Вот уже и фигуры остальных затянуло зелёной сеткой, мельтешат теперь только эти три чучела с банками на головах.

Вышата отпрыгнул и опустил меч остриём долу.

– Харэ, мужики, перекурим.

Но они, как заведённые, снова полезли на него, зачиркали клинками по латам. Отмахиваясь, он завилял меж кустов, зарычал грубо:

– Не дошло, что ли? Хватит!

На ближайшей лужайке троица расстыковалась, рыцари с похвальной (с учётом их громоздкой амуниции) прытью окружили Вышату. Двое всадили мечи в землю и вывернули ему руки назад. Вышата выронил своё оружие, согнулся в три погибели. Третий тевтонец подошёл к нему и приставил клинок к горлу.

– Дёрнешься, зарежу… чвак! – прогудело из-под шлема-банки.

Вышата обмер. С усилием поднял голову – шейные позвонки отозвались хрустом, – и увидел в прорезях зрачки, в которых не было ни намёка на пощаду. А ведь зарежет!

– Мы вам всё отдали…

– Зато мы вам не всё… чвак!

Не снимая шлема, тевтонец полез за ворот своей кольчуги, и оттуда бабочкой выпорхнул бумажный пакет, подоткнутый для прочности канцелярскими скрепками.

– Держи.

Он сунул пакет Вышате в зубы. Другие двое рыцарей безмолвствовали.

– Фто это? – прошепелявил Вышата.

– Чиксе своей передай.

Вышату отпустили. Рыцари похватали мечи и сгинули в зарослях. На лужайке возник запыхавшийся Хрофт. Из-под шлема у него сосульками торчали волосы.

– Ты чего прохлаждаешься? – накинулся он на Вышату. – Там наших уже по всему микрорайону гоняют. Айда!

Вышата встряхнулся, очнулся от окоченения и поспешил за Хрофтом. Ещё часа полтора они вызволяли своих ратников из тевтонских тисков, преследовали рыцарей в лесу и на прилегавших к нему улицах, лупцевали мечами по стальным нагрудникам и рогатым шлемам. В пылу баталии Вышате полегчало, тягостные впечатления от встречи с бандитами стали сглаживаться, тем более что тех троих среди тевтонцев он больше не видел. Но как только сеча закончилась и оба войска, побратавшись, отправились в кафешантан, он отошёл в сторонку и набрал номер Риты.

– Где ты будешь? – спросила она, когда он рассказал ей о случившемся.

– Встретимся у Джима.

Рита не заставила себя упрашивать: отбросила недочитанного Голдинга, оделась и побежала к метро на проспект Большевиков. Скоро она уже протискивалась сквозь обычное для часа пик столпотворение. Под сводами станции, невзирая на внушительную кубатуру подземного пространства, атмосфера была спёртой, дышалось тяжело. Поначалу Рита активно разгребала локтями мешанину из разномастных, но в равной мере спешивших пассажиров, затем отдала себя на волю течения, зная, что оно в конце концов доставит её куда нужно. Под тяжестью людей соединённые друг с другом вагоны обвисали, как куски мяса, насаженные на шампур.

Рита очутилась внутри. Самым удобным для стояния было место сразу напротив входа, у дверей с надписью «Не прислоняться!» Сколько Рита помнила себя, она не то что прислонялась – налегала на эти двери, каждый раз замирая от страха перед мыслью, что сейчас сработает потайной механизм и она выпадет под колёса, которые немедля превратят её в фарш… Страх теребил нервы, однако ниша была очень комфортной, здесь не надо было балансировать, заваливаясь то на одну, то на другую сторону – поручни по бокам позволяли стоять твёрдо, презирая штормы, которые бушевали в поезде во время каждой остановки.

Увы, сейчас ей не посчастливилось: привычная ниша была занята. Пришлось довольствоваться местом в глубине вагона. Побелевшие от натуги кулаки были пригнаны на всём протяжении верхнего поручня так плотно, что Рите стоило больших усилий отвоевать себе хотя бы несколько сантиметров. Вися на правой руке, она левой прижала к боку сумочку. Вдруг в поле зрения мелькнуло что-то знакомое. Рита привстала на носки туфель, прогнулась назад и выглянула из-за спины стоявшей вблизи женщины. К сожалению, обстановка переполненного вагона не располагала к гимнастическим упражнениям. Больно ткнули в крестец, лягнули под колено, злобно зашикали, словно она позволила себе непристойность. Рита заняла прежнее стояче-висячее положение, но всё же ей почудилось, будто она заметила среди пассажиров двух качков, что напали на них с Вышатой во дворе на Васильевском острове.

Всю дорогу от метро до Белградской она оглядывалась. То, что за ней и её компаньонами следят, не стало для неё открытием. Было бы ненормально, если бы не следили. Ок, как любит выражаться Хрофт. Поглядим, кто кого перехитрит. Портфель, начинённый пипифаксом, задел Ритино самолюбие. Ход основательный, но матч ещё не доигран.

На квартире у Джима все были в сборе. Не тратя времени на предисловия, Вышата протянул Рите небольшой унизанный скрепками пакет.

– Взгляни.

Из пакета выпала сложенная вдвое бумага. Рита расправила её и положила на стол, чтобы всем было видно.

– Карта, – установил Асмуд, хотя это и так выглядело очевидным: бумага была покрыта узором из длинных линий, коротких чёрточек и скособоченных квадратиков.

– Бумага старая, – сказал Джим. – Похоже на обрывок газеты. А вот и дата. Двадцать третье марта тысяча девятьсот семнадцатого…

– «Русское слово»! – Рита разобрала несколько букв заголовка над линейкой, отделяющей текстовый блок от газетного поля. – Этот номер был у Калитвинцева! Я ещё обратила внимание, что кусок третьей полосы оторван.

– Калитвинцев сам нарисовал карту?

– Нет! Видите, как чернила выцвели? Карте не меньше лет, чем газете.

Пока за гардинами надсаживалась электричка, обрывок переходил из рук в руки. Каждый считал своим долгом высказать какую-либо догадку.

ВЫШАТА: Не чертёж ли это музея в Александровском лицее? Что если кто-то хотел восстановить картину кражи пушкинского перстня?

ХРОФТ: Чухня! Зачем восстанавливать, если перстень уже стыбзили? Разуйте зенки: вон дорога, вон озеро или речка, квадратики – это дома… Тут не музей, тут целое поместье.

АСМУД: Видите на карте плюсик? А к нему пунктир со стрелкой… Там клад! Как в книжках про пиратов.

ДЖИМ: Погоди ты с кладом. Я бы сначала выяснил, откуда газета взялась и с какого похмелья эти ханурики нам её подсунули.

РИТА: Я знаю! Она была в портфеле у Калитвинцева. Он спрятал этот клочок туда, потому что карта представляет какую-то ценность. Не удивлюсь, если на ней показан путь к капиталу княгини Волконской.

ЭЛЕКТРИЧКА: Ту-у-у! ‹далее неразборчиво›.

АСМУД (в запальчивости): И я о том же! Есть клад, есть карта. Даёшь экспедицию за сокровищами!

ХРОФТ (иронически): Ок, флибустьер. Покажи нам, где эта улица, где этот дом. Что на карте нарисовано: Питер, Амстердам, Кейптаун? Такую абракадабру я с чего угодно срисую – хоть с Летнего сада, хоть с острова Пасхи.

ВЫШАТА (примирительно): Не гоношитесь! Дайте-ка ещё разок взглянуть. Да, накарябано, леший не разберёт…

РИТА (ликующе): Вот и ханурики не разобрали! Надеялись, что отберут у нас флэшку, и тогда всё понятно будет. Фигушки! Калитвинцев – молоток, превосходно всё завуалировал. Они и в больницу к нему прорывались, чтобы без всяких ребусов секрет из него вытрясти. Но папа подсуетился, и теперь им туда хода нет – больница под усиленной охраной. Тогда они снова про нас вспомнили, у нас с мозгами получше. Думают, мы загадку раскусим, а они в нужный момент нас ототрут и драгоценности в свою пользу конфискуют.

ДЖИМ (поправляя очки): И ведь конфискуют же, если прошляпим… Но вопрос об этом пока не стоит. Первым делом нужно с картой разобраться. Никто из нас не знает, что за местность на ней изображена. Кто нам может помочь? Кроме Калитвинцева, никто. Вот и выходит, что опять к нему на поклон идти надобно. Как полагаешь, Рит?

ЭЛЕКТРИЧКА (как всегда не в тему): ‹нрзб›.

 

Ещё один презент от мафии

Немощное тело искусствоведа Калитвинцева охранялось теперь со всей тщательностью, на какую только способны были блюстители законности. Нечего было и думать, что Риту пропустят к нему без достаточных оснований. Достаточным основанием мог быть майор Семёнов, но рассказать ему о карте значило признаться в том, что Рита продолжает заниматься самодеятельностью. Неизвестно, как он отреагирует. Скорее всего, разозлится, перекроет новоявленным сыщикам кислород, и тогда прости-прощай экспедиция за кладом.

Рита подошла к решению проблемы с другой стороны. Отксерила обрывок «Русского слова» с невразумительной чернильной графикой и стала показывать его знакомым специалистам, разбиравшимся в искусстве и истории. Объясняла так: нашла в архиве, заинтересовалась – вдруг что-нибудь эпохальное? О княгине Волконской, графине Воронцовой, Пушкине и Веневитинове – молчок. Специалисты охотно поддавались её обаянию, но ничем поспособствовать не могли. Одни честно признавались, что понятия не имеют, что изображено на карте, другие делали умные лица и пускались в рассуждения: кто-то узнавал в нарисованном ландшафте окрестности Петровского парка, кто-то давал руку на отсечение, что это старинный план Шлиссельбурга, кто-то отправлял Риту в Павловск… Она внимала, соглашалась и шла к следующему специалисту. Так истёк день (даже Вышату в Карелию проводить не успела – ограничились торопливыми чмоками по телефону), и лишь вечером удача наконец улыбнулась ей. Дряхлый полуразложившийся профессор, читавший у неё на факультете литературно-художественную критику, поднёс обрывок к хрящеватому носу, вытер батистовым платком слезившиеся глаза и промолвил, умилительно грассируя:

– Голубка моя, это же Цайицыно! Йазве не видите?

– Царицыно?

– Ну да! – Профессор, близоруко сощурившись, поелозил кончиком носа по ксерокопии. – Этот айхитектуйный ансамбль тйудно не узнать! Башня-йуина, фигуйные войота…

– А там? – Рита потянула за краешек бумаги, чтобы приблизить профессорский нос к обозначенному на карте плюсику.

– Так называемый павильон Нейастанкино, йядом беседка «Хйам Цейейы»…

– Храм кого?

– Цэ-й-э-й-ы, – по буквам выговорил профессор. – Вам это имя ни о чём не говойит?

– А, Цереры… – догадалась Рита.

«Рассказывают, что однажды Волконская обратилась к Веневитинову с просьбой стать её спутником на прогулке. Она собиралась осмотреть развалины Царицынского дворца…» – продекламировали в голове голосом Калитвинцева. Рита навострила уши и буквально ела профессора взором преданной ученицы.

– Владимир Васильич, а где это – Царицыно?

– Голубка моя (другого обращения к молоденьким студенткам профессор не признавал), это в Москве. На экзаменах вы всегда восхищали меня своей эйудицией… Неужели есть пйобелы?

– Есть, – виновато созналась Рита. – Я знаю только, что там стоит какой-то дворец.

– Вейнее сказать, двойцы, – произнёс профессор, и его старческие очи затуманились. – У этого имения долгая и печальная истойия. Когда-то оно носило малопочтенное название Чёйная Гйязь. Тысячу лет назад на пустоши Чейногйязской обитало славянское племя вятичей. Более достовейные данные относятся уже к концу шестнадцатого века, когда пустошью владело семейство Годуновых. В тысяча шестьсот тйидцать тйетьем году её пйиобйёл за семьдесят тйи йубля тесть цайя Михаила Фёдойовича Лукьян Стйешнев. Полвека спустя Чёйная Гйязь пейешла к достославному йоду князей Голицыных, но после постйижения цайевны Софьи они угодили в опалу и усадьба пйишла в запустение. Импейатой Пётй Великий подайил её молдавскому господайю Дмитйию Кантемийу, но и его семья не пйижилась там… У Кантемийа было шестейо детей, однако будто кто-то найочно обйубил все ветви его фамильного дйева – вскойе оно пейестало существовать. Тогда-то и заговойили, что над Чёйной Гйязью висит пйоклятие…

У Риты засосало под ложечкой. Место, овеянное сказаниями! Если и прятать сокровища, то только там…

– Дальше-то, дальше что? – пришпорила она умолкшего профессора.

– Дальше, голубка моя, имение купила импейатйица Екатейина. Она и пейеименовала его в Цайицыно. Было йешено благоустйоить его по лучшим евйопейским обйазцам. Айхитектой Баженов составил пйоект и пйиступил к стйоительству. Оно пйодолжалось десять лет, были возведены двойцы, мосты, айки, но Екатейина ни с того ни с сего йассойилась с Баженовым, отстйанила его от выполнения заказа и даже пойучила йазобйать спйоектийованные им постйойки. Истойики тейяются в догадках, какая муха укусила импейатйицу… Стйоительство было пейедано дйугому талантливому зодчему – Казакову. Он сохйанил половину баженовских стйоений, остальное пейеделал по-своему. В тысяча семьсот девяносто шестом году Екатейина умейла, и йаботы в Цайицыне заглохли. С тех пой бесхозное имение ветшало, йушилось, покуда уже в наши дни пйавительство Москвы не опйеделилось с его йеконстйукцией… Надеюсь, голубка моя, доклад стайого мухомойа удовлетвойил ваше любопытство?

От профессора Рита вышла окрылённая. Точная привязка к местности найдена, можно отправляться в путь хоть завтра! Распираемая радостью, она пренебрегла осмотрительностью и прямо с улицы позвонила Вышате.

– Я нашла клад!

– Где? – оторопел он.

Рита, захлёбываясь, пересказала ему всё, что узнала у профессора. Вышату это тоже обрадовало, но он настрого запретил ей предпринимать какие-либо действия до его возвращения из Петрозаводска.

– Помни, что они следят за нами. За тобой в особенности.

– Помню, – сказала она, хотя в этот миг забыла обо всём, кроме того, что было связано с Царицыном и сокровищами княгини. – Но ведь не терпится!

– Потерпи. Через неделю вернусь, вместе поедем в Москву. Обещаешь дождаться?

Она пообещала. Повода для спешки не было: соперникам ни за что не найти такого осведомлённого консультанта, какого нашла она! Подумав так, Рита внезапно испугалась. Вышата не зря упомянул о слежке. С них станется нагрянуть к профессору… Она заметалась по улице, заскочила в бакалейную лавчонку, потолкалась там среди покупателей, глядя сквозь витринные стёкла: не покажутся ли бандитские филёры. Никто не показался.

Было уже поздно, когда она, тщетно стараясь отделаться от беспокойства, ехала домой. Выйдя из метро, ещё раз проверила, не прицепился ли соглядатай. Вроде чисто, но кто их знает, этих мазуриков… По дороге на улицу Латышских Стрелков, улучив момент, когда поблизости не было прохожих, позвонила старику-профессору:

– Владимир Васильич, у вас всё в порядке?

– Голубка моя, – прокаркал он, смеясь, – что может быть в пойядке у девяностолетнего аксакала? У меня атйофийовалось всё, что только могло атйофийоваться. Я ощущаю себя пейежитком пйошлого, эдаким йудиментом, случайно сохйанённым пйийодой…

– Я не об этом, – прервала его Рита. – К вам после меня никто не заходил?

– В вас пйобудилась йевность? Хо-хо! Нет, голубка моя, после вас никто не посещал келью пйестайелого аскета…

У Риты немного отлегло от сердца. Прежде чем войти в свой подъезд, она раскрыла висевшую на плече сумочку и дотронулась до лежавшего в ней пистолета. За дверью парадного, в лифте, на площадке – подкараулить могут всюду. Дадут битой по кумполу, и поминай как звали…

Отец со службы ещё не пришёл. Рита вошла в квартиру, закрыла за собой дверь на два замка, вставила в паз цепочку и только после этого почувствовала себя в относительной безопасности. Села на стульчик в прихожей и привалилась спиной к стене. Суматошный день. Надо сегодня лечь пораньше и ни о чём больше не думать. Приедет Славик, тогда и настанет пора действовать. А пока – отдых.

Рита встала. Дрыгнула сначала правой ногой, потом левой и запулила туфли в разные углы коридора. Прошла в комнату, стала расстёгивать волглую блузку. Неожиданно под одной из пуговиц нащупалось что-то инородное – малюсенький твёрдый катышек. Рита включила настольную лампу, стянула блузку через голову, расстелила на кровати и отколупнула катышек ногтем. Поднесла к свету, придушенно ойкнула.

Импульсивно бросила находку на стол и шарахнула по ней дыроколом, весившим килограмма два. При этом она испытывала отвращение, будто растаптывала клопа или другое такое же тошнотворное насекомое. Опасаясь, что одного удара будет мало, принялась старательно толочь катышек, как толкут в ступке зёрна, чтобы превратить их в муку. Опамятовалась лишь тогда, когда от ударов по полированной глади столешницы пошли зигзаги-трещины. Катышек был растёрт в пыль. Рита смахнула её в горсть, выбросила в форточку. И тут же пожалела о содеянном.

Никогда нельзя поддаваться эмоциональным порывам! Она села в кресло, попробовала настроиться. Треклятая безалаберность! Надо же было так опростоволоситься…

Первым желанием было – позвонить Вышате. Рита потянулась к сумочке, взяла мобильник, но пальцы набрали совсем другие цифры.

– Джим, это я. Мы сели в калошу.

– В чём дело? – спросил Джим, жуя (видимо, она оторвала его от ужина).

– Мне на блузку приклеили «жучок». Понимаешь? Подслушивающее устройство.

– Когда?

– Утром его не было. – Она стала прокручивать в мозгу весь сегодняшний день. – Наверное, в метро, когда я ехала к вам на Белградскую. Там была такая толкучка, и мне показалось, что в вагон вошли те двое… которых мы со Славой отпинали на Васильевском. Вертелись недалече… Кто-то из них в сутолоке мог подойти и прилепить. Я теперь сообразила! Может, они и тогда хотели нас под колпак взять – или мне или Славе такую феньку пришпандорить, – да не получилось. А сейчас я сама подставилась.

– Не казнись, – проговорил Джим. – Кто же мог знать, что у них есть такие навороченные приспособления.

– Могли бы догадаться!

– Поздно пить боржом… «Жучок» у тебя?

– Я его уничтожила, – чуть не плача простонала Рита.

– Напрасно.

– Сама понимаю!

– С «жучком» можно было бы затеять игру, сбить их с панталыку… Что они успели выяснить?

– Всё! Я была у своего университетского профессора, он растолковал, что нарисовано на карте. Они это слышали! Теперь они опередят нас и будут на месте первыми.

Джим погрузился в размышления. В телефоне послышался рокот. Рита поняла, что Джим сидит дома и в его комнате плещется рельсовый речитатив.

– Далеко ехать?

– В Москву, в Царицыно.

– Недалеко… Если сейчас сесть на поезд, к рассвету будем на месте.

Джим предложил единственное, что оставалось, – ринуться наперегонки с бандитами. Такое дерби было чревато несметными опасностями, однако Рита дала согласие без колебаний.

– У тебя есть надёжные ребята?

– Они не посвящены в нашу тайну. Только Хрофт, Асмуд и Вышата. Но они на пути в Карелию.

Да, на пути в Карелию. Вот напасть! Как бы сейчас пригодились медвежеватый Асмуд, жилистый Хрофт… А как же Славик? Она обещала ему ничего не предпринимать. Обстоятельства изменились, каждая минута – на вес золота. Ехать надо немедленно, ждать нельзя даже до утра.

– Встретимся через час на Московском вокзале, – отчеканила Рита и отключила связь.

Ставить в известность Вышату она не захотела. Он начнёт протестовать, взывать к её благоразумию, просить, чтобы она повременила. Нет. Ехать немедленно! Господа из мафии слышали её разговор с ним после посещения профессора, значит, приняли во внимание, что ни сегодня, ни завтра в Москву она не собиралась. Ах, зачем она раздербанила этот злосчастный «жучок»!

Сборы были скорыми. Уповая на то, что вояж продлится не дольше суток, Рита не позаботилась ни о еде, ни о сменной одежде. Наспех перекусывая на кухне холодной сарделькой, прибавила громкость у радиоприемника и в выпуске новостей услышала прогноз Гидрометцентра: «Завтра в столице ожидается солнечная погода, без осадков, температура днём двадцать пять – двадцать семь градусов, ветер южный, умеренный…» Ок. Куртка не пригодится, зонтик тоже долой. Из вещей – одна сумочка.

Уже убегая, она вспомнила об отце. Приштамповала к трельяжу стикер и, наморщив лоб, нацарапала: «Папа! Кристинка пригласила за город на шашлыки. С ночёвкой. Вернусь завтра к вечеру. В холодильнике вчерашний ромштекс – подогрей и ешь. Целую!»

Отмазка с Кристинкой должна была проканать железно. Кристинка была Ритиной подругой, у её родителей имелась дача в Ораниенбауме, куда Риту иногда приглашали погостить. Лето, теплынь, парадиз, самое время для пикников in puris naturalibus. Майор Семёнов не должен был заподозрить каверзы.

Когда она приехала на вокзал, Джим уже прохаживался, поджидая её, у билетных касс. В руке он держал саквояж, делавший его похожим на денди-круизера.

– Московский отправляется через полчаса. Как раз успеем.

Они отстояли очередь, купили билеты и сели в плацкартный вагон за три минуты до отхода поезда. Джим даже успел перехватить в буфете чёрствый пирожок, напичканный ливером из неизвестного науке зверя.

Вагон был полон, Джиму с Ритой достались боковые полки. Они сели за липкий столик, перрон за мерклым, искраплённым высохшими дождевыми каплями оконцем дрогнул и стал отползать назад – состав тронулся.

– Ложись, поспи, – предложил Джим.

Рита понимала, что надо поспать: завтра будет трудный день. Но напряжение не отпускало, сна не было ни в одном глазу. Джим тоже не походил на человека, который собирается безмятежно продрыхнуть до утра.

– Я тут перед выходом заглянул в Инет, – сказал он. – Царицыно сейчас – исторический заповедник. Там уже несколько лет идёт реконструкция. Переделаны дворцы и некоторые из мостов.

Рита пристроила на столике карту.

– Если я правильно понимаю, нам нужен мост. Вот этот. Будем надеяться, что реставраторы до него ещё не добрались.

Джим тоже на это надеялся. Но у него были другие сомнения.

– Предположим, мы найдём этот мост в первозданном виде. Как будем действовать потом? Кроме плюсика на карте, у нас нет никаких указаний.

Рита отодвинулась от столика, съёжилась в уголке и закрыла глаза.

– Разберёмся на месте.

 

Оковы на мёртвых руках

На конечную станцию прибыли около семи утра. Выйдя из вагона, где всю ночь скапливалась и утрамбовывалась одуряющая жара, они окунулись в зябкость ранней московской зари. Рита задохнулась от озноба и обхватила руками плечи, запахивая воображаемую куртку.

– Ничего, в вокзале согреемся, – подбодрил её Джим, одетый в джинсовую пару.

В вокзале их окружила стоголосица, и Рита не сразу услышала прорвавшийся из сумочки писк мобильника. Звонил майор Семёнов.

– Ты где, Ритусик? – спросил он буднично.

– Где-где… У Кристинки. – Рита сладко, во весь рот зевнула. – Пап, ты на часы смотрел? Ранища несусветная. Мы только в пять легли, дай поспать.

– Извини, зайка, я так, в порядке оперативной проверки… А что за базар слышится?

– К Кристинке двоюродная сестра из Туркмении заявилась, а с ней ещё человек десять. Тут такой тусняк, пап, дым коромыслом! Я, может быть, ещё на одну ночь останусь.

– Смотри, не простудись ночами-то. В одной распашонке укатила… Наблюдательный!

– Это не распашонка, пап, а самый моднявый прикид. От кутюр.

«Внимание! Граждане пассажиры! – загундел в зале голос вокзальной дикторши. – В целях предотвращения террористических актов просим вас соблюдать меры предосторожности…» Рита загородила трубку ладонью.

– Всё, пап, пока! В обед на зелёнку намылились, а я невыспатая… Вечером позвоню.

Здесь же, на Ленинградском вокзале, хлебнули обжигающего какао, заели маковниками. Рита плохо знала Москву, бывала в ней наездами. Дальновидный Джим запасся планом столичного метрополитена.

– Станция «Царицыно». Хорошо жить в эру технического прогресса!

Бывшая Царицынская усадьба, превращённая в музей-заповедник, была одним из тех участков Москвы, где громады современного города-троглодита тускнели перед живописной палитрой девственной старины. Но Риту усадьба не впечатлила.

– Энергетика тяжёлая, – пожаловалась она Джиму, когда они остановились перед Большим дворцом. – Давит. Теперь понятно, почему здесь никто не прижился.

– А мне нравится, – сказал Джим. – Роскошно! Будь я здешним владельцем, ни за что бы от такой красоты не отказался.

Они хотели попасть во дворец, однако на входе их тормознул усатый сержант ростом с дядю Стёпу.

– Закрыто. Корпоратив сегодня. Фирмачи свадьбу босса отмечают.

– Во дворце? – подивилась Рита.

– А что такого? Музею тоже чем-то подхалтуривать надо.

Когда отошли от дворца, Рита сказала Джиму:

– Мы сюда не на экскурсию приехали. Давай искать мост.

Мостов в парке оказалось много, нужный нашли к полудню. Рита сверилась с картой и обтекла взглядом каменное сооружение, аристократически выгнувшее над неглубоким овражком казавшийся эластичным хребет.

– Он.

Джим поглядел влево:

– Точно? Вот ещё один.

Рита снова справилась по карте, тот ли это район заповедника. Всё сходилось: позади, за деревьями, были дворцы, по правую руку виднелся пруд с рукотворным островком, на котором стояла арка.

– Всё правильно! Там павильон, там беседка…

– Но на карте только один мост. Второго нет.

Они сличили всё, до тонкостей, и Джим вынужден был признать, что карта передаёт внутреннюю структуру усадьбы довольно точно. Ключевые объекты были на своих местах, не хватало только одного моста.

– Который же из них нам нужен?

– Обследуем оба, – решила Рита.

– И с какого начнём?

– С того, что подлиннее. Под вторым – видишь? – дорога проходит. Там нас будет легче засечь.

– Согласен.

Им помешали: многолюдная группа иностранных туристов, лопотавших по-английски, подошла к мостам. Блондинистая экскурсоводша зачирикала про «architect Bazhenov», «empress Ekaterina» и «exciting landscape». Джим и Рита, чтобы не мозолить чужестранцам глаза, ушли в другой конец парка.

– Не переживай, – сказал Джим. – Всё равно до сумерек мы ничего не сможем сделать. Видишь, сколько народу.

Было такое ощущение, что на прогулку в Царицыно в этот погожий день выбралось пол-Москвы. Бездельники фланировали туда-сюда по всему заповеднику, Риту это раздражало. Когда её начало, согласно папиному выражению, «типать», она предложила Джиму пойти пообедать. Они вышли из парка, нашли недорогую забегаловку и подкрепились.

– Вернёмся позже, когда начнёт темнеть, – рассудил Джим. – Придётся работать ночью. Возле мостов охраны нет, никто не заметит.

Рита позвонила отцу и сказала, что отдых в Ораниенбауме так хорош, что грешно будет не провести на Кристинкиной фазенде ещё день.

– Приеду завтра к вечеру, – обязалась она.

Когда строения начал облекать полумрак, вернулись в парк. Походили между памятников архитектуры, поотирались возле пруда, ветер с которого обдавал райским холодком, и ближе к ночи прокрались к мостам.

– Подождём, – одними губами проговорил Джим.

Он перевоплотился, стал инициативным и деятельным и уже не казался Рите рохлей. Они просидели в кустах часов до двенадцати и под покровом кромешной темноты перебежали под мост, который был к ним ближе.

– Давай обследуем опоры. – В руке у Джима появился карманный фонарик. Луч, процеженный сквозь матовое стекло, юрким полозом затанцевал на кирпичах.

– Как бы сторожа не засекли…

– Они рухлядь во дворцах стерегут. Кому нужен мост?

– Вдруг они по всему заповеднику шатаются?

Джим стегал лучом по выгорбленной кладке и хмурился.

– Реставраторы здесь уже побывали.

– Неудивительно… Нашёл что-нибудь?

– Нет. – Джим потушил фонарик. – Мне всё-таки больше второй приглянулся.

– Ладно, пошли к нему.

Расстояние, отделявшее первый мост от второго, они преодолели скачками, пригибаясь до земли. Кроме шуршания травы под ногами, ничто не нарушало царственную тишь парка. Укрывшись под мостом, они глотнули воды из фляжки, нашедшейся у запасливого Джима, и снова приступили к обследованию кладки.

– Вот это другой коленкор! – Кругляш света лимонной нашлёпкой лег на кирпичи. – Поглядим, нет ли пустот. Посвети мне.

Джим передал фонарик Рите. Как фокусник извлекает кроликов из цилиндра, он извлёк из своего потрёпанного саквояжа ломик, кирку и молоток. Взвесил каждый предмет в руке, словно гадая, с какого лучше начать, взял молоток и принялся вершок за вершком обстукивать поверхность моста. «Тюк! Тюк! Тюк!» – вколачивалось в тишину.

Минуты волочились безмерно долго. Рита наполовину высунулась из-под моста и различила вдалеке двигавшиеся в ореолах электрических вспышек человеческие силуэты. Она перехватила молоток Джима, нацеленный для очередного удара.

– Замри!

Не выползая из-под моста, они вжались в росную траву. Люди с фонарями прошли в двух метрах от них. Кто-то наудачу полоснул спицей света по кирпичным опорам, потом уже издали долетел прокуренный голос:

– Никого нет, Семёныч! «Стучит, стучит…» В тыкве у тебя стучит! Перебрал вчера на именинах? Ладно, не разоряйся, знаю я тебя, алкаша…

Рита и Джим лежали не шевелясь. Затем терпение лопнуло и Джим с опаской приподнял голову. Парком властвовал покой. Джим снова стал постукивать молотком по кирпичам, но делал это уже совсем негромко. Над Царицыном взошла луна, она выпуталась из облаков и по-барски устремила на землю круглый зрак. Птицы высвистывали полуночный ноктюрн.

– Что-то есть! – Джим отшвырнул молоток и провёл по мосту рукой. – Здесь кладка совсем дрянная, кирпичи выпадают… Пожалуй, можно и так разобрать.

– Только не шуми.

Пока Рита стояла, а вернее, лежала на шухере, Джим разбирал кладку. Она оказалась такой хлипкой, что странно было, как ещё держалась. Кирпичи друг за другом падали в траву. Не прошло и пяти минут, как в подбрюшье моста, сбоку, в полуметре от земли, образовался вывал, куда спокойно мог пролезть человек. Рита заглянула в трапециевидный зев, там не видно было ни зги. Джим ляскнул переключателем фонарика, мазнул светом внутри открывшегося грота.

– Ничего не вижу. Лезем?

Риту обуял азарт первооткрывателя. Она отстранила Джима и, пачкаясь о кирпичи, протиснулась в вывал. Пространство внутри моста имело кубическую форму и напоминало тюремную камеру времён Торквемады. Под ногами у Риты оказался неровный, сложенный из булыжника пол. Она попробовала разогнуться и стукнулась о низкий потолок. Джим снаружи бросил в дыру пучок света, и Рита различила ступени, которые вели куда-то вниз, в земляной массив.

– Лезь сюда! – позвала она Джима. – Только не ударься, тут не развернуться…

Оставив саквояж с инструментами в траве, он примкнул к ней. Фонарик облизывал покрытые сколами стены.

– Спускаемся!

Лестница ходила ходуном. Из глубины несло сыростью и прелью. Джим с фонариком шёл впереди, освещая ступени. Их было немного – штук десять. Нижний конец лестницы упёрся в базальтовый пол диаметром метра в четыре. Джим ступил на него и обвёл фонариком вокруг себя.

– Где клады, там и трупы…

Рита проследила за его взглядом и вскрикнула. Под стеной круглой пещеры сидел скелет. Его челюсть выпала и валялась на полу, кости рук плетьми висели вдоль позвоночника. Джим отважно подошёл к нему, окатил с головы до ног световым потоком.

– Кандалы!

Запястья скелета были скованы железными кольцами, к которым крепились цепи, присоединённые, в свою очередь, к скобам, вбитым в стену. Ассоциация со средневековой темницей усиливалась всё больше, Рите стало не по себе.

– Пойдём отсюда! – с постыдной дрожью в голосе попросила она Джима.

Но совладать с его задором было непросто.

– Скелеты не кусаются, они своё отжили. Мы должны осмотреться, тут наверняка есть что-нибудь ещё.

Луч фонарика забегал по полу, стенам и своду. В пещере стоял выдолбленный из цельной глыбы саркофаг, прикрытый металлической крышкой. Больше не было ничего. Джим осветил крышку и воскликнул:

– Роза и крест!

Рита всё ещё смотрела на скелет.

– У него не хватает пальца!

На правой руке мертвеца недоставало трёх фаланг, составлявших безымянный палец. В тусклых отблесках Рита изучила пол пещеры-камеры и нашла одну фалангу рядом с выпавшей челюстью скелета, вторую – у себя под ногами, а третью – возле саркофага.

– Как они могли так рассыпаться?…

Скелет буравил её впалыми глазницами. Она отвернулась и стала вместе с Джимом смотреть на саркофаг. На его крышке, как и сказал Джим, были вытиснены розовый бутон и крест со скошенными перекладинами в виде литеры «Х». Эта гравировка напомнила ей о том, что она видела недавно.

– Брелок Калитвинцева!

– Клад здесь! – Джим похлопал рукой по саркофагу. – Или клад здесь, или я испанский лётчик.

Рита уже ни в чём не была уверена.

– Мы его не откроем. Крышка очень тяжёлая.

– Я схожу за ломиком, – сказал Джим. – Подожди.

– Не оставляй меня! – Ей пригрезилось, что скелет вот-вот оживёт, встанет и загремит цепями. – Я боюсь!

– Пошли вдвоём.

Рита вслушалась в себя и честно предупредила:

– Если мы выйдем, я больше не заставлю себя сюда спуститься.

Джим призадумался. Поставил фонарик на пол рефлектором кверху, чтобы свет падал на потолок. Поплевав на ладони, взялся за крышку. Тукающий комочек в груди у Риты сорвался с привязи и забарахтался, как пичуга, вырывающаяся из силков.

– Оставь! Нет там клада…

– Что же там? – спросил Джим, пыжась, как Сизиф, вкатывающий на гору неподъёмный валун.

– Тарантулы, скорпионы, скарабеи… не знаю!

– Наигралась в «Гробницу фараона»? – Джим поднатужился и сдвинул крышку в сторону, приоткрыв часть внутреннего пространства саркофага.

Прерывисто дыша, он наклонился, чтобы посмотреть, что там, в черноте, но оттуда высунулся кулак, обтянутый стальной рукавицей, и, как ядро в крепостные ворота, врезался ему в лицо.

Пещеру огласил сатанинский хохот. Рита зажала уши и упала в объятия скелета.

 

Похождения свободного художника

Покинув злополучный двор на Кронверкском проспекте, Влад добрался до своей комнатушки в медицинском общежитии, завалился на койку и долго глазел в потолок, размышляя над событиями, только что развернувшимися при его участии. Он был неглуп, уважал книгу куда больше компьютера (которого у него никогда и не было), а пару лет назад подсел на японистику: словно аппетитные ломти торта, проглатывал сочинения Акутагавы, Абэ, Мураками и, как образно говорил его челнинский кореш Роберт, залипал от их смысловой эксцентричности.

Насчёт «Женщины в песках» он смекнул быстро. «Дипломированный медик», «крепость», «яма» – всё указывало на Кобо Абэ и его роман. С буккроссерами ему тоже доводилось сталкиваться – номер, увиденный мельком в книге Гессе, навёл его на мысль, что книга участвовала в свободном обмене и что надпись на полях призывает найти «Женщину в песках», тоже отпущенную путешествовать из рук в руки.

Что являлось ставкой в запузыренной кем-то литературной викторине? Влад не имел об этом даже самого ничтожного понятия и, вероятно, выбросил бы всю историю с разбившейся машиной из головы, но на следующий день ему позвонил Асмуд – питерский лоботряс, задвинутый на ролевых играх с мечами и булавами. Влад и сам поигрывал в эти игрушки – ещё когда жил в Новгороде, раза два громил с местным войском свейские отряды. Асмуд, жалившийся на нехватку ратников («Каникулы, никого в городе не застанешь, а нам позарез дружину собрать нужно, выручай, брателло!»), раздобыл для него обмундирование древнерусского воина и повёз знакомить с неким Хрофтом – вожаком всей их богатырско-шутовской труппы.

Хрофт в тот день обретался в гостях на улице Белградской. Когда Влад с Асмудом выходили из лифта, их чуть не ссадила с протекторов заполошённая девка. В дверном проёме одной из квартир стоял плюгавый парнишка и кричал ей вслед: «У меня осталась ваша книга, „Женщина в песках“!» Что ответила девка, Влад не расслышал, но понял, что на книгу она не претендует. Поражённый таким совпадением, Влад перетолковал с плюгавым парнишкой, который откликался на прозвище Джим, и окольными путями установил, что поименованная «Женщина в песках» и впрямь плывёт по миру, подхваченная течением под названием «bookсrossing». А когда Джим обмолвился, что девчонка перед тем читала «Игру в бисер», у Влада в грудной клетке полыхнуло от предчувствия: оно!

Спионерить «Женщину» в присутствии трёх человек не получилось. Выйдя из штаб-квартиры мобберов и расставшись с Асмудом и Хрофтом, он стал обмозговывать план изъятия книги у хлюста Джима. Это попахивало уголовщиной, но Влада опьянило предвкушение офигительного кульбита со стороны непредсказуемого фатума, и он был не в состоянии удержаться. Надыбав у гламуристых товарищей оранжевый хитон (видел такой у моббера на Восстанке), дождался, пока Джим оставит своё жилище без присмотра, и поднялся на площадку восьмого этажа.

Раскурочить хлябающий замок оказалось проще пареной репы. Влад вошёл в квартиру и приступил к обыску. Прочесал всё вдоль и поперёк – книга как будто испарилась. Хорошенький кульбит… В нагрузку к этому облому, кто-то позвонил в дверь. Влад волчком завертелся на месте – куда бежать? Все пути к отступлению были отрезаны. Он натянул на лицо сделанную из непрозрачного чулка маску и решил прорываться.

Может, постоят и уйдут? Чаяния относительно бескровного исхода рассеялись после того, как входная дверь со скрипом заюлила на несмазанных петлях. В коридоре зацокали дамские каблучки. Тёлка! Влад стащил с тахты покрывало и набросил его на голову вошедшей. Она перетрусила, заревела благим матом, а он – к выходу и был таков. Пулей вынесся из подъезда, в кустах разоблачился, втоптал предательски яркий балахон и маску в грунт под осинками и хотел уже дать дёру, но пробудилась жаба-душительница: а как же книга? Понапрасну, выходит, лез в чужую квартиру, под цугундер себя подводил?

Девку он узнал. Узнала ли она его? Дудки! В таком наряде от него бы родная мама открестилась. Значит, в своём всамделишном обличье он может идти назад. Так и сделал. Поднялся снова на восьмой этаж и познакомился с девушкой Ритой, которая, надо отдать ей должное, обладала соблазнительными формами, а контурами смазливой мордашки имела сходство с Кирой Найтли. Она спросила, как его зовут, он назвался кличкой, которую дали ему ролевики, но стало смешно – к чему скрытничать? – и предложил ей на выбор ещё одно имя, то, которым его, Владислава, звали в семье.

Войдя к Рите в доверие, он не прогадал. Она выложила перед ним, как на блюдечке, всё, что ей было известно и о книге, и о загадке искусствоведа Калитвинцева, и об аварии на Кронверкском. Персона Влада была вне подозрений, и он с охотой позволил вовлечь себя в расследование. Позволить-то позволил, да чуть не поплатился. Капитал княгини Волконской была не прочь заполучить питерская шайка-лейка, и столкновения с ней становились раз от разу всё опаснее. Угодив со сломанным ребром в клинику, Влад был близок к тому, чтобы забить и на Риту, и на её заморочки. Но перелом зажил, и капитал путеводной звездой вновь засиял где-то впереди.

Впрочем, птица цвета ультрамарин и далее продолжала показывать свой прихотливый норов: дичь вёрткая и хитрющая, она не торопилась пасть к ногам охотника. Окажись на месте Влада кто-либо менее твердолобый – не выдержал бы. А Влад выдержал. Таскался за Ритой, как привязанный, по физии из-за неё схлопотал (это когда напоролись на верзил в василеостровском дворике), даже свою тротуарную живопись забросил – так затянули его поиски клада. И добился-таки своего: девка втюрилась в него по уши и докладывала о каждом сделанном шаге. Смышлёности ей было не занимать: она разгадывала тайну, как апельсин чистила – аккуратно снимала кожуру, высвобождая манившую своей сочностью мякоть плода. Владу можно было ничего не делать, кроме как томно вздыхать, играя роль счастливого Дафниса, и ждать, когда клад сам приплывёт в руки. О том, что у Хлои наступит прозрение и она выведет его на чистую воду, он не беспокоился: такие закоренелые идеалистки, если в кого втрескиваются, делаются незрячими, как только что появившиеся на свет кутята.

Подошло время выезда на игрушку. Желания отлучаться из Питера у Влада не было, но образ ролевика тоже требовалось поддерживать, и он поехал с дружинниками Хрофта в Карелию. Знал: Рита будет предоставлять ему скрупулёзные телефонные отчеты касательно всего, что связано с делом Калитвинцева.

Не обманулся: башковитая девчонка выведала у учёного хрыча, в каком месте схоронены сокровища. Место было отмечено на карте, но такими каракулями, что сами бы ввек не додумались. А хрыч подсказал – на то он и учёный. Карту Владу всучили хлопцы из шайки-лейки – с наказом передать Рите, а он, не будь дурак, забежал по дороге на почту и скопирнул эти закорючки для себя.

Верил, что повезёт, но не думал, что так скоро. Только уехал, как звонок от Риты – и куропись на газетном обрывке сразу обрела желанный смысл. Царицыно! Влад бывал там, когда с полгода кантовался в Белокаменной. И мосты эти помнил, и ворота, и арку! Его прям заколбасило, пока Рита, как из пулемёта, строчила в трубку свои новости. Сокровища менее чем в сутках езды, и у него есть шанс наложить на них лапу!

Всё складывалось как нельзя лучше. Шайка-лейка в неведении, девчонка дала торжественный обет сидеть на попе ровно, других помех не имеется. Влад, не теряя ни минуты, бежал из стана дружинников и сел на поезд до Москвы. Прощаться с боевыми друзьями и выдумывать основания для срочного отъезда он посчитал лишним: забрать княгинины цацки – дело одной ночи, а потом следует вернуться в Питер лишь для того, чтобы выписаться из общаги. И – аста ла виста, Невы державное теченье! С деньгами кочевать куда сподручнее. Если сокровищ и взаправду немерено, то можно за бугор махнуть, по Европе пошариться, буржуйские достижения заценить… Э, да с деньгами всё можно!

В Москву Влад прибыл во второй половине дня, но в Царицыно сразу ехать не стал – незачем до темноты возле мостов ошиваться, всё равно ждать надо. Отдохнул в зале ожидания, пооколачивался в ГУМе, приобрёл стамеску пошире и попрочнее – глядь, и время подошло. Спрятав стамеску за пазуху, он доехал до Царицынского заповедника и с напускной сонливостью лодыря, который забрёл в парк от нечего делать, стал ходить по нему, пережидая наплыв отдыхающих. Ещё не начало темнеть, когда он по-пластунски, как диверсант, пересекающий линию фронта, залез под мост. В отличие от Риты и Джима, он сразу выбрал правильное сооружение, потому что подслушал рассказ чичероне, объяснявшего яйцеголовым приезжим из глубинки, какие из мостов сохранились со времён Екатерины, а какие слабали уже в наши дни.

Под замшелым пролётом Влад пролежал часа полтора. Тени сгущались, убаюканный сумраком, он вздремнул, и ему приснилось, что над ним занёс свою десницу беспощадный Люцифер, готовый вмять его в рыхлую почву… Влад очнулся от забытья и достал из-за пазухи стамеску. Было тихо, праздношатавшиеся ушли, и он, никем не тревожимый, начал, словно медик больного, освидетельствовать ноздреватую кирпичную кладку. Прошёлся руками снизу вверх, пошкрябал стамеской крупитчатый раствор. Опоры были кое-где покоцаны, но держали верхнюю часть моста надёжно.

Сокровищницу Влад отыскал скорее по наитию. Счистил комочек раствора и за ним, в пористой бороздке, обнаружил словно бы вытаявшую сквозную лунку. Он воспринял это как должное – не удивился, не возрадовался, а без проволочек приступил к анатомированию внутримостового бункера. С молотком и зубилом дело пошло бы шустрее, но Влад придерживался правила «Тише едешь – дальше будешь» и совсем не желал опрометчивым шумом привлечь царицынских сторожей. Он углублял стамеской канавки между кирпичами до такой степени, что твердокаменный раствор превращался в крошево и переставал держать; тогда от кладки отделялся блок, и его, поддев, можно было вытащить руками. Пригодились позаимствованные у Хрофта богатырские рукавицы – и от ссадин защитили, и с баженовским цементом справиться помогли (железными перстами куда как ловко было кирпичи из гнёзд извлекать). Каждый вынутый блок состоял из шести-восьми кирпичей, поэтому работа, несмотря на её трудоёмкость, завершилась ещё до того, как наступила полновесная ночь.

Влад сидел на коленях перед прорехой в кладке и водил пальцами по шершавой кромке. Отверстый бункер всем своим видом говорил, что согласен отдаться во власть человека, впервые за многие десятилетия сумевшего заглянуть в его замурованное чрево. Влад сунул стамеску рукояткой в задний карман джинсов и полез в бункер. Как и у Джима, у него был с собой фонарь. Очутившись в комнатке-клетушке, которая находилась сразу за наружной стеной, Влад разглядел спуск в темень и уже не сомневался более, что схрон там, в подземной галерее.

Велик ли клад? Сколько времени уйдёт на то, чтобы уложить его в брезентовый рюкзак? А может, в рюкзак и не влезет? Вопросы роились в голове Влада, мешая преодолеть заключительный отрезок расстояния, которое лежало меж ним и богатством. Решив, что самое главное – сберечь выдержку, он положил фонарь на камни и, стоя внутри, заделал лаз теми же кирпичами, которые только что штабелем сложил на траве. Блоки выстроились в прежнюю мозаику, Влад вставил последний кирпич и оказался отрезанным от мира глухой стеной. Заметить снаружи ночью, что она разобрана и держится на соплях, было почти нереально.

Теперь у него времени хоть отбавляй. До рассвета можно обойти бункер, каким бы многометражным он ни был, оприходовать сокровища и тогда уже, с чувством выполненного долга, выкарабкиваться на поверхность. Влад взял фонарь наизготовку и спустился вниз.

Размеры бункера разочаровали его. Засекреченному фонду княгини Волконской было далековато до пещеры Али-Бабы. Драгметаллов и брюликов в нём, по-видимому, тоже содержалось меньше. Влад споткнулся на нижней ступеньке и удержался на ногах только благодаря саркофагу, на который вовремя опёрся рукой. Вот и золотишко, больше ему быть негде.

Скелет на цепи не заставил его содрогнуться. Всё чин чинарём: золото всегда охраняют жмуры, об этом ещё Стивенсон писал. Влад удостоил безгласного стража одним лишь беглым взглядом и занялся саркофагом. За столетия крышка приварилась к краям, оторвать её получилось только после протяжённой возни со стамеской. В затхлом бункере витала мучнистая взвесь, она набивалась в нос, мешала дышать. Взопревший Влад, отфыркиваясь, приподнял крышку, избоченился, чтобы совлечь её с саркофага и прислонить к стене, но она вывалилась из металлических, как у киборга, рук-захватов и сверглась наземь. Разиня! Бункер загудел, как колокол, могли услышать снаружи. Но для Влада это тут же потеряло значение, ибо он увидел, что саркофаг пуст. Сокровищ не было.

Влад стоял, как Киса Воробьянинов над выхолощенным стулом работы мастера Гамбса. Вот так шутку сыграла с ним Синяя птица, чтоб ей гикнуться! Не веря в то, что судьба могла выкинуть такой фортель, Влад около часа посвятил пальпации всех стен, пола и даже потолка. Результат – ноль. Он с негодованием посмотрел на прообраз Весёлого Роджера с отвалившейся челюстью. Не этот же лупастый мертвяк упёр отсюда драгоценности? На пальце у скелета блекло светилось кольцо. Влад вспомнил бодягу с перстнями: Волконская подарила Веневитинову талисман, который затем перешёл к Пушкину, а потом этот талисман проворонили лицейские музейщики.

«Тюк… тюк… тюк…» Влад, стоявший перед скелетом, на мгновение превратился в статую. Кто-то стучал снаружи в стену! Сторожа? Значит, всё-таки заметили. Недооценил их, растяпа… Недооценил и попал в западню.

Он затравленно оглянулся в поисках укрытия. Саркофаг? Захрустели выкорчёвываемые кирпичи. Движимый безотчётным желанием пропадать не напрасно, Влад дёрнул перстень, надетый на палец скелета. Палец разломился на три части, фаланги шрапнелью разлетелись по бункеру. Влад спрятал перстень в карман и нагнулся проверить, не раскололась ли крышка саркофага от удара об пол.

Крышка уцелела. Он погасил фонарь, сел в саркофаг, как в корыто, и, стараясь не шуметь, поволок её на себя. Вес у неё был немаленький, мышцы под сорочкой вздулись, на лбу выступила испарина. Надвинув крышку на саркофаг, Влад улёгся на дно и проглотил жёгшую, как стручок красного перца, слюнную затычку, застрявшую в горле. Поначалу он не улавливал никаких звуков, затем унял расходившееся сердце и расслышал слабые голоса.

В бункере кто-то находился. Но то были не сторожа, поскольку разговаривали негромко, словно сами боялись, что их застукают. Влад напружинил мускулы. Если это такие же следопыты, как он, надо готовиться к потасовке. Много ли их? Мужской голос… женский… Двое? И голоса какие-то знакомые…

В крышку упёрлись с внешней стороны, стали расшатывать. Влад согнул правую руку, левой облокотился на дно. Едва крышка сдвинулась в сторону и над ним показалось очкастое лицо, он распрямился, как лук, когда спускают тетиву, и кулак в стальной варежке стрелой унёсся вверх. Раздался крик. Влад сбросил крышку и выскочил из саркофага.

 

Иуда

Падая, Рита ухватилась за что-то трубчатое, оно распалось у неё в руке, уязвив осколками незащищённую ладонь. Джим, подброшенный боксёрским апперкотом, совершил акробатический пируэт и налип на стену, как жевательная резинка, умело вытолкнутая промеж зубов посредством направленного поршневого выдоха. Свалившиеся очки обрызгали пол кристалликами разбитых линз. Над саркофагом, отбрасывая косматую тень, поднялась во весь рост коренастая фигура. Рита прижалась к стене, стараясь просеяться, как мука через сито, и оказаться за пределами этой наводящей ужас пещеры. Под руками и неловко подогнутыми коленями рушились кости скелета.

Восставшее из саркофага существо вскинуло руки к потолку и, перестав хохотать, испустило боевой клич команчей, вышедших на тропу войны. Рита была близка к потере сознания, как вдруг Джим, отклеившись от стены и промакивая рукавом разбитое лицо, проговорил:

– Хватит кривляться, Вышата. Что за комедия?

Цепляясь за неровности стены, Рита встала. На неё не мигая смотрел в упор её милый Славик, только глаза его блистали не ангельским светом любви и нежности, а тем студёным огнём, какой обыкновенно пылает в глазах беспринципного нигилиста.

– Ты? – Рита с надсадой разомкнула спёкшиеся губы. – Откуда?

– Некогда рассказывать, ласточка, – елейно пропел Вышата и вылез из саркофага. – Не дура, сама поймёшь. А мне пора… как это принято выражаться у гангстеров?… рвать когти. Проще говоря, линять.

– Никуда не уйдёшь! – Перемазанный кровью Джим кинулся ему наперерез, но Вышата смёл его, как городошную чурку, и многозначительно покачал зажатой в руке стамеской.

– Пшёл отсюда, хлюпик! Мало получил?

Риту душили слёзы, она отвернулась, чтобы Вышата не увидел этого.

– Что ж ты носик воротишь, рыбка? – спросил он иезуитски, отступая к лестнице. – А знаешь, что у меня есть? – и, не дожидаясь ответа, поднял руку с перстнем. – Догадываешься, откуда? У покойничка занял. Которого ты сейчас на запчасти разобрала.

Рита непроизвольно взглянула на бренные останки скелета, и её вырвало.

– Фу! – осудил её поведение Вышата. – Как неэстетично… Осквернила, можно сказать, усыпальницу.

– Заткнись! – проорал Джим и занёс руку со своим единственным оружием – пластмассовым фонариком «Made in China».

– Застращал! – Вышата даже не глянул на него. – Что вы здесь ищете, мои бедные друзья? Сокровища тамплиеров? Их нет… Аннигилировали. Зато есть перстенёк, с помощью которого, если не ошибаюсь, можно попытаться найти их в инфернальном поле. Так, моя рыбка?

Рита подхватила упиравшуюся ей в лодыжку берцовую кость скелета и запустила ею в обидчика. Кость просвистела в дюйме от виска Вышаты.

– Неразумно, рыба, неразумно, – сказал он и поставил ногу на нижнюю ступеньку. – Оревуар, друзья. В ваших услугах я более не нуждаюсь и ухожу с верой в то, что мы никогда не увидимся.

– Бей его! – Джим остервенелым леопардом бросился на Вышату, но тот уже улизнул, оставив в пещере отзвуки торопливых шагов.

Гонимая стыдом и ожесточением от пережитого бесчестья, Рита ударилась в погоню. Пострадавший Джим плёлся в хвосте. Они выбрались из царицынских катакомб, когда подлец Вышата уже отбежал от моста шагов на тридцать. Рита подняла свою сумочку, брошенную в траву перед спуском в подземелье. Всё, что она могла – шугануть в спину изменнику из газового пистолета. Но, чтобы выместить клокотавшую, как магма, злобу, этого было недостаточно. Она сбросила туфли и стремглав понеслась за удалявшимся Вышатой.

– Подожди меня! – заклинал сзади горемычный Джим.

Он нагнал Риту у беседки Цереры. На рассечённых губах его бугрились бляшки подсыхающей крови. Без очков он выглядел совсем ребёнком.

– Где он?

– Побежал к пруду. – Рита стала ловить дулом выбежавшего на берег человека.

– Оставь! – Джим отвёл пистолет вбок. – Начнёшь палить, сбегутся церберы, нас же и повяжут.

– Я не дам ему уйти!

– Уйдёт. Нам его не догнать…

Рита не могла, не хотела признавать своё поражение, однако Джим говорил правду. Вышата был недосягаем. Он даже сбавил шаг и потрусил рысцой, уверенный, что выиграл этот забег. Вдруг перед ним из тьмы выросли три или четыре невесть откуда взявшиеся особы. Налетев на них, Вышата совершил разворот. Рита, не слушая Джима, стрельнула из своего пугача – попасть не попала (венок из разлетевшихся частиц слезоточивого газа расцвёл далеко от цели), но заставила Вышату сменить направление. Он побежал вдоль берега Верхнего Царицынского пруда. Порождённые тьмой особы устроили на него облаву. Рита, остановившись, следила за марафоном, и только голос Джима вывел её из забытья:

– Конкуренты…

Одного слова хватило, чтобы Рита уразумела ситуацию. Конкуренты! Подслушав её разговор с Вышатой, они, понятно, не стали валандаться и тоже прикатили в Москву – вон какой кодлой! Теперь Вышате несдобровать. Эти, если поймают, шкуру с живого спустят и кишки на арматурину намотают. Рита ощутила прилив злорадства. Доигрался, Иуда!

Кодла, состоявшая из дюжих завсегдатаев подвальных «качалок», обступила Вышату и прижала его к водной кромке. Он метнул в них стамеску, за ней фонарь и, стоя спиной к воде, сковырнулся в тинистый пруд. Рита решила, что у него подвернулась нога, но поступок Вышаты был осмысленным – из воды в нескольких метрах от берега показалась его голова, и он мелкими сажёнками поплыл к островку с аркой. Кодла взорвалась нестройными криками:

– За ним! Не уйдёшь…

Но Вышата благополучно доплыл до островка, показал им оттуда кукиш, вполне различимый в предрассветных потёмках, перебежал островок по диаметру и сиганул в воду с другой стороны.

– За ним, за ним! – бесновался кто-то из загонщиков.

Тут Рита и Джим, которым и без того не повезло, сплоховали вторично. Они вышли из тени деревьев и попались на глаза своим недругам.

– Вон та метёлка! Держи её!

Рита на миг примёрзла к земле, силясь взять в толк, кого они назвали «метёлкой». Джим шлёпнул её ниже поясницы:

– Бежим!

Найдя себе новый объект (два!) для преследования, раздосадованная кодла заулюлюкала, в беглецов полетели куски дёрна. «У них должно быть оружие! – думала Рита, включая четвёртую скорость. – Если начнут стрелять, мы пропали…»

Бежали во весь опор, не разбирая дороги. А дорога взяла и вывела их к дворцу, от которого отделились разбуженные привратники. Среди них был и усатый сержант, говоривший утром про свадьбу. В настоящий момент он для Риты стал роднее отца.

– Стоять, не двигаться! – сержант выпятил грудь и положил палец на спусковой крючок табельного «макарова».

– Сдаёмся, – сказала вконец выдохшаяся Рита и подняла руки.

– Сдаёмся, – засвидетельствовал Джим, подслеповато глядя на сержанта, как на единственный оплот справедливости во всём Царицыне или даже во всей Москве.

Кодла позади них повернула вспять и удирала во все лопатки.