Нигде в июле не бывает так жарко, как в штате Миссисипи, с горечью думала Вероника Ханнигер. Было уже 94 градуса в тени, и температура продолжала подниматься. Если станет еще чуть жарче, будет уже невозможно дышать. Белый полотняный тент прикрывал миссис Ханнигер от прямых солнечных лучей, но не более того.

На ней было короткое платье без рукавов, очень легкое, и тем не менее ей казалось, что на ней надето слишком много. Чулки, казалось, были сделаны из свинца и совершенно не пропускали воздух. Лифчик вызывал зуд. Широко разрекламированное средство против пота длительного действия не оправдало своей репутации: по спине текли струйки пота, она ощущала влагу под мышками. У ее ног стоял небольшой электрический вентилятор, принесенный сюда специально ради нее, но жизни он нисколько не облегчал.

– Господа, помните: отдавая голос за моего мужа, вы голосуете за просвещение, а просвещение – это мост, связывающий штат Миссисипи с двадцать первым веком.

Этими словами Ронни, как обычно, завершила свою речь. Последние три минуты она думала вовсе не о просвещении, а о надоедливой мухе. Отмахиваться от мухи, произнося публичную речь, было бы нелепо; это она твердо усвоила, так как многочисленные советники Льюиса регулярно снабжали ее видеокассетами с записями выступлений других ораторов, и ей приходилось их все просматривать. На мух отвлекаться нельзя. Нужно улыбаться и твердо держаться за края кафедры, чтобы не думать, куда девать руки… С тех пор как она стала женой Льюиса, ей довелось выслушать столько советов, что ее от них давно тошнило.

Закончив говорить, она улыбнулась, на этот раз искренне, и приветственно помахала собравшимся. Но не успела она сойти с кафедры, как гости уже вновь занялись десертом. Они не то чтобы забыли о ней, она для них просто не существовала.

Ей было известно, что ее не любят. Ей никогда не стать одной из них. Она с Севера, за глаза ее называют “ковровой сумкой”. Молодая красотка бог знает из какой семьи, окрутившая человека вдвое старше себя, богача и видного уроженца штата Миссисипи, который врос корнями в местную почву так же глубоко, как и пятисотлетний дуб Дружбы, символ и гордость штата.

Хозяйка приема – ее звали Мэри, фамилию Ронни не расслышала – подошла к ней, тронула за локоть и провела к главному столу, за которым, как водится, восседали крупнейшие спонсоры избирательной кампании. А ее научили быть приветливой со спонсорами.

– Миссис Ханнигер, это Элизабет Чонси…

Ронни с улыбкой протянула руку старой даме, и та немедленно сообщила ей, что знакома с ее свекровью, и обстоятельно поведала, при каких обстоятельствах состоялось знакомство. А Ронни слушала, улыбалась, вставляла в нужных местах реплики.

Знакомство со всеми гостями заняло больше часа. Ронни пожимала руки, шутила с потенциальными спонсорами и состоятельными избирателями. К исходу этого часа у нее болела голова, правая рука ныла, и она чувствовала себя до крайности измученной.

Эта неотъемлемая часть существования жены сенатора была ей, конечно, ненавистна. Снова и снова встречаться с избирателями и очаровывать их. Без передышки. Улыбаться, несмотря на настроение и самочувствие. Сегодня, например, ей было по-настоящему плохо. Она мечтала только о том, как окажется дома, примет душ, выпьет пару таблеток тайленола и ляжет в постель.

Черта с два это будет скоро.

– Все прошло отлично, – сказала ей Tea, пресс-секретарь.

Они уже пробирались в сопровождении служителей ярмарки к выходу, у которого дежурил полицейский штата.

Tea Кембридж недавно исполнилось тридцать лет, то есть она была всего на год старше Ронни. Эта привлекательная, коротко стриженная, худенькая брюнетка обладала отменным вкусом. Она работала с Ронни уже два года и успела с ней подружиться.

Выбравшись из шатра, Ронни остановилась. Ее встретила жаркая стена раскаленного воздуха, яркого света, пыли и тошнотворной смеси запахов. Жареные сосиски, удобрения, цветы, бензин… Солнечный свет на мгновение ослепил ее. Она беспомощно моргала, поджидая свою свиту.

Июль в Миссисипи – адская пора. Если бы не трижды проклятые опросы общественного мнения, приносившие неутешительные для Льюиса результаты, Ронни отдыхала бы сейчас в Мэне, в коттедже, принадлежащем Льюису. После женитьбы она ездила туда каждое лето. Едва ли не больше всего в своей нынешней жизни она ценила этот коттедж.

И больше всего страдала из-за июля в Миссисипи.

– Миссис Ханнигер?

Густой, тягучий, как домашний мед, мужской голос растягивал гласные на южный манер. Глаза Ронни еще не адаптировались к свету, поэтому она решила, что до нее добрался репортер – просто потому, что журналисты всегда оказывались около нее именно в те минуты, когда ей меньше всего хотелось с ними общаться. Тем не менее она изобразила на лице дежурную улыбку.

– Да, это я, – ответила она, все еще почти ничего не видя.

– Меня зовут Том Куинлан. А это Кенни Гудмен. Куинлан и Гудмен, консультанты. Будем работать на вас во время избирательной кампании.

– В самом деле?

Глаза постепенно привыкали к солнцу, и Ронни уже различала две мужские фигуры в легких летних костюмах и белых рубашках. Один из новых знакомых был невысок и коренаст. Он показался ей болезненно бледным. Полы его светло-голубого пиджака развевались на ветру, узел галстука был ослаблен. Человек этот немилосердно потел. Его товарищ, тот, что заговорил с ней, был значительно выше и стройнее.

Его светлые волосы слегка начинали редеть на висках. Судя по ровному загару, он много времени проводил под открытым небом. На нем был серый костюм, аккуратно застегнутый. Галстук также был завязан как положено, и вообще он производил впечатление более подтянутого и собранного человека, чем его компаньон.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала Ронни и протянула руку блондину, а затем его другу.

Tea и полицейские настороженно наблюдали за церемонией знакомства. Разумеется, жена сенатора обязана располагать к себе избирателей, но, с другой стороны, всякий разговор с незнакомыми людьми – это риск. Маньяк может объявиться где угодно и под любой личиной, а жена публичного политика – всегда потенциальная жертва.

Впрочем, эти двое явно не собирались угрожать Ронни. Но кто они такие? Судя по их лицам, они считают, что их имена должны быть ей известны. Может, это спонсоры? Может быть, даже крупные спонсоры? Неужто она обязана помнить их фамилии? Из офиса Льюиса ей регулярно присылали обновлявшийся перечень имен, которые ей следовало держать в памяти.

Однако Ронни была почти уверена, что Куинлан и Гудмен в том списке не фигурировали. Тем не менее она улыбнулась еще шире – на всякий случай. С самых первых дней совместной жизни Льюис не уставал повторять, что деньги – движущая сила политики. Льюису, как и другим политикам, было хорошо известно, что “плати чистоганом” – это не пустая фраза, которая говорится для красного словца. Это способ существования. Единственный путь к выживанию. Ронни была убеждена, что политик живет только тогда, когда занимает должность. Место в сенате и все атрибуты сенаторского звания необходимы Льюису не меньше, чем воздух, полагала она. Ему нужно постоянно находиться в центре внимания. Власть для него – то же, что для других хлеб и вода.

Жаль только, что до замужества ей это не было известно.

– Миссис Ханнигер, с сегодняшнего дня нам поручено работать с вами, – объяснил блондин, когда с рукопожатиями было покончено.

Его тон явственно говорил о том, что попытки Ронни скрыть свою забывчивость были безуспешны. Впрочем, ее это мало заботило. От этих людей требуются дельные советы, а не голоса на выборах. С тех пор как она стала женой сенатора, она перевидала такое количество консультантов, что люди этой профессии представлялись ей чем-то вроде назойливых оводов.

– Ах, вот как.

Улыбка Ронни тут же пропала. После марафона в обеденном павильоне у нее болели лицевые мышцы, и она была рада дать им хотя бы короткий отдых. К тому же у нее опять немилосердно разболелась голова.

Она укоризненно взглянула на пресс-секретаря.

– Утром пришел факс из Вашингтона, – виновато пояснила Tea. – Я не успела его тебе показать. Мы не знали, что консультанты прибудут так быстро.

Tea знала, как Ронни относится к консультантам. После того как один из них посоветовал ей набрать фунтов двадцать (“Помните, как выиграла Опра, когда изменила вес?” – сказал он тогда), Ронни дала себе зарок не слушать больше этих людей.

К ним приблизилась полная женщина в ярком платье, расшитом громадными розами. Благодаря платью Ронни вспомнила имя этой женщины: Роза. Она нередко применяла этот нехитрый мнемонический трюк, чтобы запоминать имена. Ей внушили, что непременным качеством жены политического деятеля является способность запоминать множество имен.

– Миссис Ханнигер, через пять минут начинается конкурс “Мисс Нешоба”. Вы возглавляете жюри, – напомнила Ронни женщина.

– Спасибо, Роза.

Ронни улыбнулась, и Роза просияла. Она была польщена тем, что супруга сенатора помнит ее имя, хотя видела ее всего один раз несколько часов назад. Что ж, Ронни уже научилась помогать людям считать себя значительными. Еще один способ завоевывать голоса. А голоса избирателей – это конечная цель игры.

– Ничего, если мы присоединимся к вам? – спросил блондин – Куинлан: его фамилию ей тоже удалось запомнить.

Легким наклоном головы она выразила согласие и направилась вслед за Розой к павильону, где должен был проходить конкурс. Tea, полицейский штата и один из служителей ярмарки шли рядом, помогая ей прокладывать путь среди шумной толпы. Вокруг сновали держащиеся за руки пары, женщины с детскими колясками, крикливые подростки в шортах, старухи в цветастых платьях… Ронни рассеянно улыбалась всем. Некоторые улыбались в ответ.

Очень немногие.

В такие минуты Ронни казалось, что ее ненавидит весь штат Миссисипи.

Все случилось в ту самую секунду, когда они подошли к крытому парусиной павильону, расположенному сразу за автоматом, продающим сахарную вату. У входа висела украшенная воздушными шарами афиша, гласившая: “Мисс Нешоба. Начало конкурса в 14 часов”. Сопровождающие, как всегда, провели Ронни к заднему входу, где ее уже с нетерпением поджидали трое служителей.

Та женщина возникла из ниоткуда. Точнее, она выбежала из-за автомата с сахарной ватой. Выбежала, выкрикивая что-то бессвязное. Высокая грузная женщина в чересчур обтягивающих шортах и полосатой майке. Ее красное лицо блестело от пота.

– Шлюха! – вопила она, брызгая слюной.

Ронни отшатнулась от нее и инстинктивно вскинула вверх руку, прикрывая лицо, она еще успела заметить серебристый блеск в воздухе и почувствовать резкий запах. Какой-то тяжелый предмет ударил ее в локоть и отлетел. И во все стороны брызнула густая холодная жидкость.

“Боже правый”, – мелькнуло в мозгу Ронни.